Другая сторона
Глава 04: Дорожные истории
Вакуумный тоннель — очень надежный транспорт. Современные материалы, многослойная защита, дублирующие системы.
Говорят, черные, зеркально гладкие снаружи тоннели могут выдержать прямое попадание лазерной пушки, стихийные бедствия и даже небольшой ядерный взрыв, если тот случился не слишком близко.
Но все же бывает так, что герметизация нарушается. Микроскопические трещины постепенно расширяются от вибраций и разницы давлений, пока наконец не начинают пропускать воздух.
А воздух в тоннеле, где вагоны носятся со скоростью в несколько махов — это не только что-то неположенное. Это попросту опасно.
Но человеческая мысль в свое время предусмотрела и это.
Пассажиры поезда почувствовали, как скорость, хотя и не слишком сильно, но все же ощутимо упала. За фальшивыми окнами по-прежнему бежал пасторальный пейзаж, но из-за резкого торможения это перестало выглядеть так натурально, как прежде...
Голос машиниста, раздавшийся сразу же после этого, попросил пассажиров не беспокоиться, но куда там. Люди, находившиеся в обеденной зале, зашумели и стали требовать ответов от обслуживающего персонала. Ответов, которые те попросту не могли дать.
И только одна пассажирка радовалась возникшей заминке: Лаймстоун Пай Харрис.
— А потом и вовсе окажется, что мы на поезде-призраке и наша поездка никогда-никогда не закончится, — сквозь смех произнесла пони.
— Или он отвезет нас туда, откуда мы приехали, — спокойным голосом ответила Агнес, которая никак не могла взять в толк, откуда в такой маленькой пони столько яда. Ладно у взрослых, их еще понять можно, но жеребенок-то из волшебной страны, где у них все хорошо и безоблачно.
Смех Лаймстоун перешел в кашель, и она пробурчала что-то себе под нос.
— Так ее! – радостно воскликнул Ник. – Дай пять сестренка.
Агнес машинально ударила рукой о ладонь брата.
— Так тебе! Фолкнеры – один, Лайрис – ноль! – юноша расхохотался.
Пони лишь закатила глаза, но ничего не сказала.
— Ник! – одернула брата Агнес. – Тут нет никакого счета. Лаймстоун вела себя некрасиво и сейчас ты делаешь то же самое.
— У Ральфа она вела себя так же, и ты ей ничего не сказала! – мальчик вскочил из-за стола и с вызовом посмотрел сначала на сестру, а затем на пони.
— Ник, просто…
— …я дурак и ничего не понимаю?
Агнес судорожно соображала, что можно ответить, дабы мальчишка не смог трактовать это по-своему. Лаймстоун же уткнулась в чашку с чаем и, казалось бы, резко потеряла интерес к происходящему, хотя ушки у нее стояли торчком.
— Тогда таких дураков тут два, ведь я тоже не понимаю, что не смогли поделить столь очаровательные пассажиры, — раздался сбоку голос, который девушке показался смутно знакомым. Ник и Агнес резко повернулись, а вот пони продолжила демонстрировать безразличие.
Перед Фолкнерами предстал недавно встреченный пожилой жеребец.
— Приветствую, мэм, — земнопони приложил переднее копыто к голове и отсалютовал. – Приветствую, молодой сэр, и приветствую юную кобылку, с крупом которой мне, очевидно, придется разговаривать, — взрослый пони улыбнулся.
Пони резко обернулась, едва не свалившись со стула. Мордочка ее при этом пылала.
— Я просто задумалась! – выпалила она.
Взрослый земнопони кивнул:
— Это-то не страшно. Другое дело – вы перепугали всех своей перепалкой куда сильнее, нежели небольшие осложнения на путях.
Агнес, заметив любопытствующие взгляды, покраснела и тихо прошептала:
— Извините, мы не хотели.
Ник же извиняться явно не собирался и указал пальцем на жеребенка:
— Это Лайрис начала! Она говорила про призраков и прочие гадости.
— Даже так? – взрослый земнопони пододвинул стул и присоединился к юным «возмутителям спокойствия». – Вы не против? Спасибо. Призраки, а? – пожилой жеребец будто бы пробовал слово на вкус, после чего с серьезным выражением мордочки произнес: — Должен признаться, я страсть как боюсь призраков. Странные и непонятные существа, которые не смогли найти себе покоя и пытаются узнать у живых, почему они здесь. Но из-за отсутствия языка все что они могут, так это трубно завывать.
Лаймстоун нервно сглотнула:
— Д-д-д-да. А вы их видели?
— Доводилось, когда был моложе… чуть старше вас. Люди, у которых я жил, переезжали с места на место. То ли из-за работы, то ли еще по какой причине — я тогда не вдавался в подробности. И как-то раз нам довелось остановиться в одном старом отеле. Как говаривал метрдотель – этому месту было несколько сотен лет. И это было заметно. Столы, шкафы и стулья были не из металла и пластика, а из дерева. Настоящего дерева. И были на мебели той узоры, что изображали причудливых зверей, а то и растения.
— А призрак? – перебил Ник, который, как и его извечная соперница Лаймстоун, ловил каждое слово пожилого жеребца. Агнес тоже слушала эту байку, ведь ничем иным она попросту быть не могла. Призраков не существует, как и пришельцев, и это – давно установленный факт. Но интересно же, что будет дальше!
— О, — поседевший земнопони мечтательно улыбнулся. – Был и призрак. Когда мы только вселились, я слышал по ночам шорохи и скрипы, доносившиеся из коридора. Порой даже раздавался какой-то вой. Я пытался сказать взрослым, что в коридоре обитает страшная бука, но они мне не верили. Лишь беззаботно отшучивались и говорили, что мне не стоит по вечерам читать всякие страшилки, вот и мерещится всякое.
— Преподаватели мне тоже самое говорили, — Лаймстоун кивнула. – Только я их не слушала.
— А кто их слушает? Что они могут знать? – жеребец хитро прищурился, и дети в унисон произнесли:
— Ничего!
— Вот и я про тоже. А раз взрослые мне не верят, то я, взяв с собой все, что мне может пригодиться – фонарик, крепящийся на голову, теплый плед и лучшего друга – инфопланшет с книгами на все случаи жизни, ну на те, которые интересны жеребенку, разумеется, отправился выяснять, что это за чудо-юдо такое.
— Нашли? – в голосе мальчика слышалась легкая паника.
— Призрак нашел меня.
Николас и Лаймстоун нервно переглянулись. После чего пони поинтересовалась:
— Это поэтому вы такой седой?
Жеребец удивленно моргнул, после чего провел копытом по гриве и рассмеялся:
— Нет. Поседел я значительно после, но встречу ту не забуду никогда. Так вот, крадусь я по коридору и вижу следы. Белые. И понимаю, что это призрак. Ведь сами посудите, монстры делают борозды на полу и стенах, огненные существа сжигают все на своем пути, а ледяные — замораживают. Так почему бы и призраку не оставлять следов, согласны? – дети кивнули. – Сердце у меня в груди учащенно забилось, а горло пересохло, но я решил довести дело до конца и пошел по следу, который привел меня к уборной.
Ник застонал.
– Да, молодой сэр, у меня была приблизительно та же реакция. Ведь что может быть хуже, чем оказаться один на один с неизвестным в узком помещении? Но я переборол страхи и прислушался. Из комнаты доносились странные звуки, явно издаваемые монстром, что не давал мне спать ночами. Я поудобнее взял планшет, приготовившись сфотографировать это нечто, и резко открыл дверь. От представшей перед моими глазами картины я позабыл как дышать.
Кобылка и юноша в два голоса начали спрашивать, что там было и как выглядело это привидение. Было ли оно страшным или напоминало человека.
— Она выглядела страшно и прекрасно одновременно. Самый милый призрак, которого я встречал, — жеребец улыбнулся. – Беспокойным духом оказалась пони. Единорожка. Которая этой ночью столкнулась с маляром и перепачкалась в краске.
Ник и Лаймстоун удивленно смотрели на жеребца с минуту, пытаясь переварить сказанное, а затем начали смеяться. Сначала неуверенно, но чем сильнее они вдумывались в услышанное, тем смех их все нарастал. Агнес тоже не смогла удержаться и присоединилась к общему веселью.
— Как позже выяснилось, — продолжил жеребец, – пони, которую звали Колгейт, страдала от бессонницы и потому нагуливала себе сон, бродя по коридору отеля. И призрак этот оказался достаточно дружелюбным, так что я по ночам выбирался к ней в коридор и мы разговаривали о всяком. И то ли мои хозяева узнали об этом, то ли главу семейства перевели на новую должность, но вскоре мы переехали и больше я не видел этого «призрака». Конец.
Все еще похихикивая, пони задала вопрос:
— А в чем смысл?
— А смысл в том, что не все призраки бывают страшными и неприятными, но поначалу они всегда вызывают негативную реакцию… до тех пор, пока их не узнаешь поближе, — жеребец подмигнул.
Пони нахмурилась, явно размышляя над услышанным.
— А к нам это какое имеет отношение? – подал голос Ник.
Ответила Агнес:
— Быть может, первое впечатление бывает обманчивым и не стоит делать поспешных выводов?
— Лучше и не скажешь, — земнопони кивнул. – И раз уж с этим мы разобрались, то могу я поинтересоваться, зачем трое юных и столь… непохожих друг на друга существ едут в другой Гигаполис?
Ник, желающий что-то спросить, резко закрыл рот и с подозрением уставился на пожилого жеребца. Агнес же этот вопрос тоже поставил в тупик С одной стороны, взрослые всегда пытаются сунуть нос в чужие дела и порой они даже помогают, но девушке, за то время пока она работала курьером, довелось увидеть, как любопытство доводило до беды. Лаймстоун и вовсе не обратила внимания на вопрос, будучи полностью погруженной в себя и размышляя над моралью истории, поведанной пожилым земнопони.
— Хм, с виду дружелюбный взрослый задает вопросы детям о том, кто они и куда направляются, — жеребец прицокнул языком. – Я бы такому доверять не стал…
Агнес не нашлась, что возразить, ведь именно это она хотела сказать, пусть и более деликатно, но Ник молчать не стал:
— Ага. А еще – незнакомый!
Жеребец шутливо ударил себя по голове копытом:
— А ведь молодой сэр прав, я так и не представился. Простите великодушно. Меня зовут Брейберн Бженчистикевич и рад встрече. А вы?
— Эндрю Карнеги, — пробурчал юноша.
Агнес с укоризной посмотрела на Ника:
— Тебя ведь не так зовут. И откуда ты вообще откопал это имя?
— Где откопал, там уже нет, — юноша скрестил руки на груди и вздернул подбородок.
Девушка вздохнула. Нет, с этим определенно надо что-то делать, и желательно до приезда в Европейский Гигаполис.
— Извините моего брата. Я Агнес Фолкнер, а это – Николас.
— Ничего. Николас Фолкнер? Хорошее имя, но Эндрю Карнеги звучит куда круче, — жеребец подмигнул мальчику. – А смелую кобылку зовут Лайрис? Необычное имя…
Подала голос виновница торжества:
— Меня зовут Лаймстоун Пай Харрис. Но можете называть Лайрис, если, как и Ник, не способны выговорить мое имя полностью.
Юноша, собрался было разразиться гневной речью, но первым заговорил земнопони:
— Хм, а ведь и мое имя не из простых, и другие дети мне тоже придумали прозвище… — взгляд жеребца стал мечтательный.
— И какое же? – поддержала собеседника Агнес.
Какое-то время Брейберн молчал, явно погрузившись в воспоминания былых лет, и детям это не понравилось. Ник начал ерзать на стуле, а кобылка, опершись на переднее копыто, выжидательно уставилась на собеседника. Но все же первой свое нетерпение выразила Агнес, громко откашлявшись. Жеребец ощутимо вздрогнул, после чего обвел взглядом столовую и остановился на собеседниках.
— Оу, пардон. Я замечтался…
— Вы хотели рассказать о своем прозвище, — с упреком в голосе произнесла Лаймстоун.
— Расскажу-расскажу, — жеребец шутливо замахал копытом, — но для начала давайте немного промочим горло, а то у меня оно уже пересохло от беседы, — и не дожидаясь ответа, Брейберн резко встал из-за стола и направился к буфету. Агнес, наблюдавшей за удаляющимся жеребцом, еще показалось, что пожилого земнопони затошнило, так как он держал переднее копыто на уровне рта. А может ему просто скучно с такими собеседниками, которые только и знают, что подначивают друг друга.
— И почему все взрослые такие любопытные, а? – казалось бы ни к кому конкретно не обращаясь произнес юноша.
— Не только взрослые, — пони хмыкнула. — Я знавала одного вредного мальчика, который решил узнать, а что будет, если вместо похода на экскурсию он заглянет на ярмарку, располагающуюся неподалеку. Как же звали этого мальчишку?.. – кобылка почесала затылок.
Ник поджал губы и отвернулся, а пони же цокнула передними копытами друг о друга и засмеялась:
— Точно! Это ведь был ты!
— Лайрис, заткни…
— А вот и я, — раздался голос Брейберна, что вернулся с подносом, на котором стояли отчего-то лишь три чашки, а также блюдце с печеньями.
Перехватив недоуменные взгляды, жеребец пояснил:
— Я вынужден вас покинуть, долг зовет, но вы угощайтесь.
— А как же история с прозвищем?.. – поинтересовалась Агнес.
Брейберн улыбнулся:
— Вот уж не думал, что эта история сильнее всего заинтересует вас, мэм, — девушка после этих слов покраснела. – Не волнуйтесь. Я обязательно вам ее расскажу при следующей встрече, — помахав на прощание копытом, пожилой кондуктор ушел.
— И сбежал Ник не один, — как ни в чем не бывало продолжила Лаймстоун. – Сам бы он до такого не додумался.
— Зато ударить додумаюсь! – рявкнул мальчик.
— Ник, — Агнес накрыла ладонь брата своей и тепло улыбнулась ему, но мальчик тут же убрал руку и нахмурился, — Лаймстоун просто рассказывает историю из прошлого. В этом нет ничего зазорного, и если хочешь, то я расскажу другую историю. Из детства.
Ответа не последовало.
— Молчание – знак согласия, — со знанием дела произнесла пони. – Так вот, подбила его на это Лена Окстон — наша местная заводила, за которой Ник таскался хвостиком. И они, значится, пошли на ярмарку. Место напоминало наш приют: все пытаются перекричать друг друга, постоянно спорят, ругаются, а потом мирятся, — пони захихикала. – Вот только шли мы не на ярмарку, а на завод по производству игрушек.
— И вместо того, чтобы посмотреть на игрушки, Ник и эта…. Лена, сбежали, чтобы оказаться в окружении незнакомцев?
— Именно так я и сказала, — пони нахмурилась. Ей подобное не нравилось еще в приюте. Взрослые постоянно переспрашивали, стоило начать рассказывать историю. Вымышленную или настоящую — не суть важно. И если бы она спросила кого-то из преподавателей, то наверняка получила ответ, что взрослые таким образом демонстрируют свою заинтересованность в разговоре. Но Лаймстоун не спросила, предпочтя сделать собственный вывод, что все взрослые малость глуповаты.
Агнес присвистнула. Неплохо.
— Мисс Курц сказала, что это глупость, и обещала выпороть обоих, как найдет.
— Не выпорола, — пробурчал Ник.
— Не выпорола, — легко согласилась Лаймстоун. – Но искала их часа два, а когда нашла, еще с полчаса гонялась за ними по ярмарке. Эти двое даже не додумались разделиться. Зато Ник бегал в женском чепчике и шарфе.
— Никогда бы не подумала, что моему брату понравятся женские вещи.
— Я бы тоже.
Девушка и кобылка, не сговариваясь, захихикали. Ник же старался придать лицу безразличное выражение, но злой взгляд зеленых глаз портил картину.
— И только когда мисс Курц упала и ободрала колени в кровь, они перестали убегать.
— Не в кровь, она просто ушиблась, — прошептал Ник, но собеседницы его услышали.
— Да и ладно. Главное – они сорвали экскурсию, остались без сладкого и в следующий раз их уже с нами не взяли, вот так.
Агнес призадумалась. Она помнила Лену Окстон, девочку-непоседу, но та если и совершала какие проказы, то преимущественно с участием как можно большего числа детей. То ли потому что ей нравилась подобная буза, то ли надеясь на то, что взрослые не догадаются, кто стал виновником, а скорей всего все сразу. И побег с экскурсии вполне себе вписывался в поведение девочки, вот только Агнес кое-что смущало. А именно то, как ее младший брат старательно отводил взгляд, бурча что-то себе под нос.
— Лаймстоун, а ты уверена, что это была идея той девочки?
— А чья же еще? Уж не Ника ли?
— О, ты не поверишь…
— Да я и так не верю, — пони нахмурилась.
— Еще до того, как мы попали в «Этлингеру», Ник ушел из дома…
— Погоди, — вновь вмешалась Лаймстоун. – Из дома, в смысле, где ты, он и… родители?
— Угу. В семилетнем возрасте.
Пони ошарашено уставилась на виновника торжества:
— Ну ты и дурак.
Мальчик на этот раз не выдержал и ударил кулаком по столу, но явно не рассчитал силы и застонал от боли. Агнес бросилась было на помощь, но Ник прикрикнул на нее:
— Отстань! – юноша оттолкнул сестру, и та ухватилась за край стола, едва не упав. – Это вы – две дуры! Думаете, что знаете все обо всем на свете?! Не знаете! И обо мне вы ничего не знаете! Ничего!
После этих слов мальчик развернулся и выбежал в тамбур, едва не споткнувшись о какой-то стул.
Агнес пошла была следом, но затем остановилась. Даже если Ник сейчас стоит в соседнем вагоне, что она ему скажет? Что все понимает? Брат ей не поверит, хотя бы по той простой причине, что это ложь. А может, попросить прощения? После того, как мальчик сорвался, он вряд ли примет извинения от сестры.
Агнес еще какое-то время стояла посреди столовой и смотрела на дверь, за которой скрылся Ник. Глаза ее повлажнели, но она сморгнула непрошенную влагу. Еще не хватало разреветься перед всеми. Тяжело вздохнув, она вернулась к столику и уставилась в «окно». Пони то ли почувствовав настроение девушки, то ли думая о чем-то своем не проронила ни слова, за что Агнес была ей благодарна.
— Дурацкая пони, дурацкая сестра, дурацкий поезд, — Ник шел по коридору и испытывал страшное желание что-нибудь пнуть, но, как назло, по пути ничего не попадалось. Кроме взрослых, а их пинать юноше и в голову бы не пришло. Но вот, впереди замаячил очень знакомый силуэт – высокий жеребец в черном костюме, который о чем-то говорил с тучной дамой. Последняя была явно не в духе и что-то говорила на повышенных тонах, не забывая при этом яростно жестикулировать.
Подойдя ближе, Ник услышал конец разговора:
— …опоздаю к маме! Она уже немолода! Вдруг с ней что-то случится, пока я лишний день проведу в дороге? Да я вас за это засужу!
Брейберн, в который уже раз, стал уверять, что все будет хорошо и что компания компенсирует все причиненные неудобства, но Ник уже не вслушивался. От одного лишь упоминания мамы ему стало не по себе. Несмотря на то, что в кармане куртки мальчик носил фотографию женщины, воспоминания о тех временах, когда они жили вместе, стали блекнуть. И Ник боялся, что однажды взглянув на фотографию, он увидит перед собой совершенно незнакомого человека, каким решила стать сестра, что возится с этой Лайрис, будто та ей приходится родственницей!..
— …лица нет, — раздался голос Брейберна.
— А? – только и смог произнести Ник, у которого перед глазами встала картина с мамой, что отворачивается от плиты и тепло улыбается сыну.
— Вы побледнели, юноша. Опять что ли привидений обсуждали? – пожилой земнопони улыбнулся, давая понять, что это не более чем шутка.
Ник же явно не оценил юмора. Стресс, помноженный на дешевую еду, купленную на вокзале, дал о себе знать самым пренеприятным образом. К горлу подкатил комок, и парень побежал в сторону уборной. Успел буквально в последний момент, опорожнив желудок в подвернувшийся умывальник, после чего дрожащей рукой открыл кран, а сам же опустился на корточки, тяжело дыша.
— С вами все хорошо? – донесся со спины женский голос, и Ник испуганно вскочил. Вернее, попытался, но на его пути оказалась раковина, о которую он успешно приложился головой. Застонав и держась рукой за ушибленное место, мальчик медленно повернулся и увидел в паре шагов от него молодую женщину, что с беспокойством поглядывала на юношу. – Простите, я не хотела вас напугать. Вы как? Очень болит?
— Э-э-э… — вот и все, что смог вымолвить юноша, чувствуя, как краснеют щеки.
— Возможно стоит обратится к врачу? – предложила взволнованная девушка, и это стало последней каплей. Ник на четвереньках пополз в сторону выхода.
К счастью, девушка не стала его преследовать, но когда мальчик потянулся к заветной ручке, то дверь открылась сама, явив Брейберна с труднопроизносимой фамилией Бженчишчикевич.
— Паренек, ты как, в порядке? – на мордочке жеребца отразилось беспокойство.
— Да, все клево, — выдавил Ник, но девушка за его спиной была иного мнения на этот счет.
— Его вырвало, а еще он головой ударился об раковину. Как бы шишки не было или чего доброго – сотрясения.
— Со мной все нормально, — возразил мальчик, но прозвучало это неубедительно.
— Нормально? Хм, а хочешь, чтобы было хорошо?
Ник пристально посмотрел в глаза жеребца, но нет, в них не было того веселья и иронии, которые были свойственны Лаймстоун Пай Харрис, Сэре Олдерманн и еще паре детей из приюта.
— А как?
— Ну-у-у, для начала тебе стоит подняться, — жеребец протянул переднее копыто и Ник, опершись на него, встал. Голова слегка закружилась, но равновесие все же удалось удержать. – Стоишь? Хорошо. Обопрись на меня для надежности.
— Со мной все хорошо, — вновь повторил Ник, которого стало раздражать, что все, буквально все проявляют к нему ненужную заботу. Кроме Агнес.
— Конечно, — жеребец кивнул. – Это для моего душевного успокоения. Уважишь старика?
— Ла-а-адно… — после этого они наконец-то смогли покинуть уборную.
— Чтобы улучшить тебе настроение, мы пойдем и приложим к голове лед. Пара таблеток от боли будет на второе, а на третье — шоколадка, а то и две, — без тени улыбки произнес Брейберн, но вдруг почувствовал, что Ник убрал руку у него со спины, и сзади раздались удаляющиеся шаги.
Обернувшись, пожилой земнопони увидел, как мальчик нетвердой походкой зашел в уборную, прикрывая ладонью рот.
— Зря я сказал про шоколад… — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес жеребец.
— А что дальше?
Агнес оторвалась от лицезрения пейзажа за окном и взглянула на жеребенка, которая водила копытом по столу.
— В каком смысле?
Пони вздрогнула и удивленно уставилась на девушку. Очевидно, она сама и не заметила, как задала вопрос вслух.
— Да нет, ничего. Забей.
— Ну уж нет! – Агнес уже начали нервировать эти недомолвки. Сначала с братом, а теперь и с Лаймстоун, которая вела себя куда взрослее. Пусть и иронизировала на каждом шагу. – Теперь не отвертишься. Рассказывай, что тебя беспокоит? – немного подумав девушка добавила. – Я не кусаюсь.
— Да знаю я. Что не кусаешься, — пони пожала плечами. – И Ральф не кусался, хоть и выглядел… недружелюбно. Просто тут это… аргх! Ерунда, короче.
Агнес, которая себя считала вполне себе взрослой и много чего повидавшей девушкой, попыталась придать голосу твердости и произнесла:
— Значит не ерунда, раз это тебя беспокоит, и я не уйду отсюда, пока ты все не расскажешь.
Пони нахмурилась и открыла было рот, чтобы сказать какую-нибудь грубость, но затем закрыла и как-то стушевалась. Уши опустились, а сама она отвела взор и произнесла на грани шепота:
— Я хотела спросить насчет вашей мамы… — перехватив взгляд Агнес пони выпалила. — Я же сказала, что глупость!
Девушке понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя. Она-то ожидала очередного вопроса с подковырком, ну или, чем черт не шутит, расспросов касательно Николаса, но мама? Перед глазами, как живая, возникла картина из прошлого…
…Девчушка лет двенадцати, уже считающая себя взрослой и самостоятельной, возвращалась из школы домой. Ей так не терпелось рассказать обо всем, что сегодня произошло!
Девочка получила высший балл по истории, рассказав учительнице, а с ней и всему классу, чем же была знаменита Организация Объединенных Наций и какие вопросы они решали… Ну хорошо, почти рассказала. Когда речь зашла о том, как люди из этой организации перессорились друг с другом, учительница назвала Агнес умницей, поставив высший балл. Девочка была довольна собой, пусть и становилось немного грустно, что ее доклад не дослушали до конца. Но не то чтобы сильно, ведь еще есть младший брат, который с большим интересом слушает сестру. Вот ему-то она все и расскажет. Ну и родителям, если они будут дома.
Под эти мысли девочка вбежала в подъезд многоэтажного дома и вызвала лифт.
Агнес вместе с семьей проживала в престижном районе на средних уровнях города-улья, отчего поначалу у девушки были проблемы со сверстниками, которые звали ее задавакой. Но стоило их сводить в местное кафе, как все разногласия забылись, и новообретенные подруги уже дружно смеялись над шутками сверстницы, внимая каждому ее слову. И вот, буквально сегодня, девчонки из класса пригласили Агнес на пижамную вечеринку, отчего она была на седьмом небе от счастья и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, дожидаясь лифта.
Когда же девочка открыла дверь квартиры, то она не выдержала и с порога крикнула:
— Можно, я пойду на пижамную вечеринку в субботу?
Со стороны кухни донесся кашель, а через минуту появился и его источник – отец. Мужчина средних лет, всегда одевающийся, как мама любила выражаться, «с иголочки». Правда, никаких игл в одежде отца Агнес не находила, а она искала. В каштановых волосах мужчины виднелась седая прядь, которая придавала ему солидности.
Отец в одной руке держал чашку с кофе, а другой вытирал лицо. По всей видимости, вопрос Агнес застал мужчину врасплох.
— Привет, попрыгунья. Ты сегодня рано.
— Нас отпустили пораньше, — Агнес поморщилась.
Ну да, отпустили, как же. Дети двадцать минут сидели рядом с кабинетом географии, а потом ушли в полной уверенности, что учительница потерялась и урока сегодня не будет.
— Так можно, па?
Мужчина, допив кофе, поставил чашку на тумбочку, подошел к дочери и тепло улыбнулся:
— Давай разрешим этот вопрос вечером, когда я вернусь с работы, идет?
— А как же… — начала было Агнес, но папа приложил палец к её губам.
— Тс-с-с, я сказал свое слово, юная леди – вечер. Ну, а если ты со мной не согласна, — мужчина сделал задумчивое лицо, — то можешь обратиться с этим вопросом к маме.
— А может, сейчас? – предприняла девочка очередную попытку, но отец лишь отрицательно покачал головой и вышел.
Нет, Агнес любила родителей, и те отвечали ей взаимностью, но если папа постоянно баловал дочку, то мама была в этом плане очень прижимиста и любила задавать вопросы, которые ставили в тупик. К примеру, так ли нужна та кукла, за двести кредитов или действительно Агнес хочется еще вон ту шоколадку в довесок к хлопьям. Ну как, скажите пожалуйста, девочке может не хотеться куклы или шоколадки, если она об этом попросила! Но тут же получала еще один странный вопрос – зачем?
Вот только делать было нечего. Не ждать же, в самом деле, папу до позднего вечера, ведь можно получить положительный ответ здесь и сейчас.
Мама обнаружилась в гостиной. Она, со скучающим выражением лица, перещелкивала каналы на головизоре. И когда Агнес задала ей тот же вопрос, что и папе, то получила ожидаемый, но такой неприятный ответ «Нет». Попытка же узнать причину натолкнулась на строгий взгляд и комментарий, что с одноклассницами любимая дочка подружилась всего месяц назад и толком о них ничего не знает. Быть может те и вовсе дружат не с самой Агнес, а с тем, что девочка может им предложить. Попытки же переубедить маму ни к чему не привели, и тогда двенадцатилетняя дева использовала свой последний аргумент:
— А папа бы мне разрешил!
Этот комментарий вызвал у мамы улыбку, и она, подойдя к дочке, опустилась на колено и, заключив ее в объятия, произнесла:
— Конечно же, разрешил. Но прежде подумай над моими словами, хорошо?
— Угу, — только и произнесла Агнес, которая для себя все уже решила…
— …Ну так что? – раздался голос Лаймстоун на границе сознания, и воспоминания развеялись.
— Мама? – Агнес вздохнула. Одноклассницы и впрямь дружили с ней ради денег, в чем девушка вскоре убедилась, при достаточно трагических обстоятельствах. А мама… мама оказалась права. Как и всегда. – Ну, она строгая, умная и дальновидная.
— Дально-что? – Лаймстоун склонила голову набок. – Я хоть и умная пони, но не все ваши умности знаю.
— Знает все наперед, — охотно пояснила Агнес.
— Э-э-э, то есть она еще и мысли читает? – жеребенок прижала уши к голове, а девушка от подобной непосредственности рассмеялась. – И вовсе не смешно! Я серьезно спрашивала!
— Прости, прости, — Агнес, похихикав еще немного, все же взяла себя в руки и успокоилась. – Нет, мысли читать она не умеет. Просто она знает, что движет тем или иным живым существом.
— Ясно… — на этот раз уже кобылка вздохнула и выглядела она подавлено.
— А почему ты спрашиваешь? Это из-за того…
— Нет. Это не потому, что я родилась в пробирке и все мои воспоминания о семье – ложь, — тихо произнесла пони.
— Прости, я не это хотела сказать, — тут же попыталась загладить свою вину девушка, но сделала лишь хуже.
— Какая разница, если это правда? – Лаймстоун хмыкнула. – Ладно, — пони спрыгнула со стула. – Пойду я. А то засиделась…
Серая земнопони направилась к выходу из вагона-ресторана, а Агнес, закусив губу, спешно пыталась придумать выход. Ей не хотелось оставлять Лаймстоун в столь мрачном расположении духа, но сильнее всего не хотелось самой оставаться одной. И когда пони уже была в дверях, девушка решилась:
— Постой, я ведь тоже девочка из пробирки!
Пони замерла, а потом медленно обернулась. На ее мордочке застыло ошарашенное выражение:
— Чего?
Ник сидел в кабинете врача, и настроение его было еще хуже, чем после демонстративного ухода от Агнес и Лайрис. Брейнберн выполнил лишь половину своих обещаний, а именно – холодный компресс на голову. Ни таблеток, ни уж тем более шоколадки юноша так и не получил, хотя земнопони клятвенно заверял, что обязательно купит сладости после всех процедур.
Так еще была донельзя унизительная процедура с промыванием желудка, о которой Ник вспоминал с отвращением. Ну подумаешь стошнило пару раз! Ну да, противно. Но когда лекарство оказывается горче болезни, то лучше уж тогда болеть!
Сейчас взрослые беседовали за ширмой. Разобрать, о чем те говорили, не представлялось возможным, так как переговаривались они полушепотом. Но Ник готов был поставить все сокровища мира против банановой кожуры, что речь шла о нем. А коли так – жди беды.
Юноша покосился на дверь, затем на ширму, после чего решился. Ну да, Брейберн попросил подождать пару минут, но что с того? Земнопони обманул его, а раз так, то и Ник не обязан держать обещание.
Мальчишка тихо прокрался к двери и повернул ручку. Ничего не произошло. Он дернул еще раз, но результат был тот же.
Ник огляделся, но нет — нигде не видно было ключей, ну или же большой красной кнопки, что отпирает дверь. Даже скрепок на столе не лежало, из которых можно было смастерить отмычку, как это делал МакГайвер – герой одноименного телешоу, что было популярно среди детей приюта. Впрочем, можно посмотреть в ящиках. Это ведь не воровство, если всего лишь желаешь покинуть место, которое не нравится. Да и потом, что такого может быть в внутри?
«К примеру, шоколадка?» — эта мысль позволила мальчику отбросить сомнения и заглянуть в ящик стола. Содержимое ошеломило юношу, потому что внутри ничего не было. Следующий также оказался пуст.
— Как я и говорила, — раздался за спиной Ника голос врача, и мальчик резко задвинул ящик стола. – Малым детям присуще любопытство.
Ник медленно повернулся, ожидая, что его либо начнут ругать, либо привяжут к стулу и начнут проводить какие-нибудь жуткие опыты. Доктора этим славятся. Но вместо этого и Джин Мириам, и Брейберн смотрели на мальчишку с улыбками.
— Ну хорошо, я тебе проспорил пять кредитов, — произнес земнопони.
— Э нет, так не пойдет, — улыбка на лице врача стала шире. – Скажи мне, Николас Фолкнер, ты пытался выйти из кабинета?
Брейберн отрицательно замотал головой. Когда же мисс Мириам взглянула на жеребца, то тот начал массировать шею.
— Да, пытался, — ответил Ник, который желал отомстить пожилому жеребцу за ту унизительную процедуру, которой его подвергли.
Земнопони вздохнул и ни к кому конкретно не обращаясь пробурчал:
— Уж мог и соврать для приличия…
Доктор Мириам рассмеялась:
— Где это ты видел, чтобы ради приличия врали?
— В старых фильмах, — ухмыльнулся Брейберн. – Запишешь на мой счет?
Женщина махнула рукой:
— Я-то запишу, да только твой долг передо мной становится все больше…
— Вот увидишь, когда-нибудь я с тобой расплачусь.
— Угу, — женщина уселась за стул и, достав из кармана халата планшет, стала в нем что-то печатать. – Когда ограбишь Форт Нокс.
— Эммм, — Ник, который понял, что прямо сейчас над ним не будут совершать какие бы то ни было непотребства, решил воспользоваться ситуацией. – Я могу идти?
— А как чувствует себя мой пациент? – не прекращая что-то печатать, ответила вопросом на вопрос доктор Мириам.
— Отлично, — тут же ответил юноша.
Женщина оторвалась от своего не в меру увлекательного занятия и посмотрела на Брейберна:
— Смотри-ка, а врать он умеет. Только избирательно.
В этот раз уже жеребец рассмеялся:
— Как и все мальчишки.
— Ну так что? – юноша с вызовом посмотрел сначала на женщину, затем на земнопони. Вот только его суровый взгляд не произвел впечатления на взрослых. Как и всегда.
«Вот когда я вырасту, — подумал Ник, – тогда никто не посмеет меня игнорировать. Я им всем покажу!»
— Еще только один момент, — женщина вернулась к планшету. – Вы едете вдвоем с сестрой без сопровождения взрослых?
— С нами еще Лайрис, но она не считается.
— Лайрис? Это твоя мама?
После этих слов лицо юноши покраснело, и явно не от смущения, но прежде чем он успел разразится гневной речью, голос подал Брейберн Бженчишчикевич:
— Лаймстоун Пай Харрис. Это пони, которая по годам едва ли старше молодого человека, но остра на язык настолько, что многим старикам и не снилось.
— Стало быть трое детей, которые едут в другой Гигаполис за… — доктор Мириам сделала многозначительную паузу, и Брейберн уже собирался ответить, как его перебил Ник:
— Секрет! – мальчик с вызовом посмотрел на пожилого жеребца, на что тот лишь хмыкнул, но говорить ничего не стал.
— Дети с секретным заданием в огромном муравейнике, кишащем ядовитыми гадами и иными опасностями? – женщина хмуро поглядывала на Ника, отчего последний стал переминаться с ноги на ногу, чувствуя, что должен сказать нечто важное, но вот только подходящие мысли на ум не приходили. Лишь глупости, одну из которых он и озвучил:
— Можно я пойду? Сестра, наверное, волнуется…
Обычно это срабатывало, во всяком случае с воспитателями в приюте, но доктор Мириам, похоже, не собиралась отпускать мальчика просто так, и в голосе женщины послушались стальные нотки:
— Она будет волноваться. Когда сунет голову в…
— Мириам, успокойся, — прервал тираду Брейберн, голос которого был все так же спокоен, не сказать расслаблен. – Они уже все для себя решили, и единственное, чего ты сейчас добьешься, так это вызовешь неприязнь к себе у этого славного юноши.
Женщина тяжело вздохнула:
— Идиоты. Меня окружают сплошные идиоты…
— Так и есть, — поддакнул жеребец.
— Иногда мне кажется, что ты заслу… а, впрочем, не важно, — женщина достала из кармана халата пульт и нажала на кнопку посередине. Раздался характерный щелчок со стороны двери. – Можешь идти.
Ник, ни слова не говоря, направился к выходу, а Брейберн, как бы невзначай, пристроился рядом с ним, но у порога их догнал властный голос доктора Мириам:
— Не ты!
Оба вздрогнули, и пожилой земнопони, сжав зубы, прошептал «Бежим». Ника не надо было упрашивать. Он резко распахнул дверь и выбежал в коридор, а следом за ним и жеребец, едва не сбив юношу с ног. Дверь за ними тут же захлопнулась – очевидно, доктор Мириам воспользовалась своим пультом, но опоздала:
— Брейберн, вернись сейчас же!
Вот только жеребец явно не собирался ее слушать. Состроив мордочку, будто он съел несвежий овощ, земнопони поднял правую переднюю ногу и произнес:
— Вперед, подальше от приключений, — поймав недоуменный взгляд мальчика, Брейберн улыбнулся. – Ну или, по-простому, драпаем! – и сам же последовал своему совету.
Юноша, который мог ожидать такого поведения от сверстника, но никак не от взрослого, тем более пожилого, пусть и пони, пару секунд смотрел вслед убегающему жеребцу. Однако повторный щелчок замка вывел его из транса, и Ник посчитал за благо последовать приберу Брейберна. А то чего доброго доктор Мирам решит отыграться на самом мальчике.
Отбежав на приличное — целый вагон — расстояние, мальчик и земнопони сбавили шаг, а затем и вовсе остановились.
— Фуф, в такие моменты чувствую себя двадцатилетним, — жеребец рассмеялся, но вскоре его смех перешел в сильный кашель. Приступ продолжался пару минут, и у Брейберна даже из глаз выступили слезы. Ник, который терпеть не мог простуду, но при этом подхватывающий ее по нескольку раз в год, забежал в первое попавшееся купе и попросил воды. Пассажиры, которые к вящему удовольствию юноши оказались людьми, а не очередными противными пони или еще невесть кем, молча протянули полупустую бутылку минеральной воды. По-видимому, сказался болезненный вид самого Ника.
Вернувшись к Брейберну, юноша заметил, что жеребцу стало легче и кашель его больше не мучает, но все равно протянул ему бутылку. В самом деле, не обратно же ее отдавать?
Брейберн принял протянутую бутылку, но пить не стал, а, улыбнувшись, взглянул на юношу:
— Спасибо, но уже не нужно.
— Нужно, — возразил юноша. – Когда я болею, взрослые говорят, что мне надо как можно больше пить, чтобы вывести всю гадость из организма. И это помогает.
— О как, — жеребец хмыкнул. – А они тебе приносят воду в тот самый момент, когда ты кашляешь, и говорят пей?
Ник слегка покраснел:
— Нет, чуть позже… Но вам же лучше, да? Значит можно пить.
— Ну хорошо, доктор Фолкнер, — жеребец открутил крышку. — Ну а пока я пью, поведай мне, почему ты в очередной раз оказался один и в столь мрачном расположении духа?
Юноша нахмурился и уже собрался было сказать, что все нормально, после чего развернуться и уйти, но замер. А куда ему идти? Вернуться к сестре и Лайрис, чтобы слушать очередные издевательства? Уйти в свое купе к тому грубияну? А может, провести все время в туалетной кабинке или камбузе? Сглотнув, юноша огляделся. В другом конце вагона стояла пара взрослых, ведущих неторопливую беседу, а больше случайных зевак тут не было.
— Это все Агнес и Лайрис… — Ник ожидал наводящих вопросов, но земнопони лишь молча смотрел на него, явно ожидая продолжения. – Они… они ведут себя невыносимо. Я долго не видел сестру, и вместо того, чтобы поговорить со мной и… и… спросить, как у меня дела, она прыгает вокруг этой противной пони! А Лайрис, у-у-у, — юноша сжал кулачки, — она все время издевается и смеется. Она такая… такая противная!
Жеребец поскреб копытом подбородок:
— Серьезная проблема.
— А я про что!
— Знаешь, мне это напомнило те далекие времена, когда я, будучи совсем еще жеребенком, рос на ферме «Сладкое яблочко» в компании Эпплджек и Большого Макинтоша…
— У нас директрису звали Эпплджек, — вспомнил Ник знакомое имя. – Но она не пони. Совсем не пони…
— Ну-у-у, порой даже два одинаковых с виду синтета сильно отличаются взглядами на жизнь и характером. Не говоря о внешнем виде…
— Да, наверное. А вы расскажете про ферму?
— Конечно, почему нет? — жеребец тепло улыбнулся. – Это было удивительное место. Чистый воздух, не отравленный никакими примесями. Яркое солнышко, которое можно было увидеть лишь задрав голову вверх. И целый яблочный сад. Причем яблочки спелые, сочные, буквально тают во рту, и никакие фрукты, купленные здесь, с ними даже рядом не лежали.
— Круто! – воскликнул юноша, который был в шаге от того, чтобы у него изо рта слюни потекли.
— А то ж, — с гордостью произнес Брейберн. – И, естественно, все на ферме работали, никто не отлынивал. Да и как можно. Если не удастся заготовить урожай, то мало того, что не получится ничего продать, так и самим кушать будет нечего.
Ник лишь кивнул, так как не знал, что еще сказать на это. Впрочем, Брейберн, погрузившись в воспоминания, этого даже не заметил.
– Ну и так уж вышло, что жеребята конкурировали между собой, пытаясь добиться внимания взрослых и утереть нос сверстникам. Я тоже старался быть во всем первым, и знаешь, пока на меня никто не смотрел – все получалось. Но стоило мне только начать хвастаться, как все шло из копыт вон плохо и я раз за разом садился в лужу. Другие пони подшучивали надо мной, в особенности Большой Макинтош. Он был горазд поговорить и, надо сказать, язык у него был в ту пору без костей.
Ник, впервые услышав подобный словесный оборот, высунул язык и потыкал в него пальцем. По всему выходило, что и у него он тоже без костей, и, если верить Брейберну, это плохо.
«Никому об этом не скажу», — решил юноша, покосившись на пожилого жеребца, что, мечтательно закатив глаза, продолжил рассказ:
— И хочешь верь, хочешь нет, но в какой-то момент чаша моего терпения иссякла, и я… сбежал. Причем в тот момент я не думал о том, чтобы отправиться в большой город и жить там. Все-таки родители бы беспокоились, да и друзья у меня были в Понивилле. Это такая деревня, рядом с фермой. Но я хотел, чтобы все немного понервничали, начали меня разыскивать, а Биг Мак и ЭйДжей места бы себе не находили, виня во всем себя.
Николас Фолкнер согласно закивал. Именно этого он и добивался, когда демонстративно уходил, но почему-то и с преподавателями из приюта, и со старшей сестрой это не срабатывало. И мальчику приходилось возвращаться, хотя он при этом не собирался извинятся. Вот еще! Это окружающие были виноваты в его плохом настроении, так что пусть мучаются!
— И спрятаться я решил в домике на дереве, который служил штабом для жеребят с фермы. Я думал, что там меня точно искать не будут. Просто потому что не догадаются, ведь я неоднократно говорил, что это место — отстой, — жеребец нервно засмеялся. – Вот только я туда не дошел. Оступился и упал в овраг, повредив себе ногу. Выбраться самостоятельно не смог и начал паниковать. Что если и впрямь не будут искать здесь, и я тут умру? Ну у меня слезы в три ручья, и я начал звать на помощь, пока не охрип. Да-да, знаю, мужчинам и жеребцам плакать не полагается и все такое прочее. Но страшно же было, да и потом – раз никто не видит, то и не считается. Но меня никто не услышал, и я просидел там до самой ночи. А ночью, у-у-у! Треск веток, уханье филина. И то что птица полуразумна ни разу не помогало, все равно страшно. Когда же до меня донеслись приближающиеся шаги, я весь сжался и понадеялся, что в темноте меня не увидят. Но мне опять не повезло. Что поделать, госпожа удача всегда обходила меня стороной. Наверное, морда моя ей не нравится… Я думал, что это будет древесный волк, выбравшийся из Вечнодикого леса, а то и вовсе гидра…
— Гидра? Такая огромная зверюга, у которой на месте отрубленных голов вырастают две новые? – поинтересовался Ник, заодно продемонстрировав свою осведомленность в этом вопросе. Правда еще оставался этот древесный волк…
«Наверное, это такой волк, который может прикинуться бревном».
— Э-э-э, насчет отрубания голов ничего не знаю, не пробовал, но вот то, что эта животинка не прочь закусить пони — это знал каждый жеребенок. Вот только источником шума оказалась не гидра и не какой другой монстр. Меня нашел Большой Макинтош.
— Он начал смеяться?
Жеребец лишь отрицательно качнул головой.
— Нет. Не стал. Он без лишних слов аккуратно спустился в овраг, обнял меня, а потом ударил.
— Чeго? Но это… это… да я бы ему так накостылял, что еще месяц бы помнил! – взорвался Ник, будто все это происходило с ним, а никак не с пожилым жеребцом.
— Да, я думал приблизительно в том же ключе, — Брейберн изучающе смотрел на Ника, но не стал задавать наводящих вопросов. Все и так было понятно. – Биг Мак после этого сказал, что все с ног сбились в поисках, пока я тут прохлаждаюсь. Я был вне себя от гнева и высказал красному жеребенку все что думаю о нем, об Эпплджек и об их шутейках и подтруниваниях, когда у меня ничего не получалось.
— Так его!
— Ну-ну, я все же в тот момент немного погорячился, но что ты думаешь? Биг Мак сел рядом со мной, развел передние копыта и сказал, что я сам виноват.
У Ника натурально отвисла челюсть, а Брейберн хмыкнул:
— Ага, у меня была такая же реакция. Челюсть в землю и глаза-блюдца. Биг Мак же пояснил, что я взваливаю на себя очень тяжелую ношу. И Эпплджек предложила, что если они будут подтрунивать, то это придаст мне сил и позволит осуществить то, что я планировал.
— Так они… они… — только и смог вымолвить Ник.
— Все верно, Николас. Они это делали не со зла, а потому что таким образом хотели мне помочь.
Мальчик какое-то время молчал, явно обдумывая сказанное, наконец он произнес:
— Хорошее место эта Эвестрия…
— Эквестрия, — машинально поправил жеребец. – Да-а-а, очень хорошее.
— А она далеко?
Пришла пора земнопони задуматься над словами для ответа. А еще над тем, что цветные лошадки у всех на устах, особенно после того, как поучаствовали в осуществлении общей амнистии для синтетов или как там этот документ называется. Да и путешествует Николас с пони, которая наверняка все уши прожужжала волшебной страной… Вот только во взгляде мальчугана не было заметно иронии, да и спрашивал он, казалось, вполне себе искренне.
— Кхем, далеко. Очень.
— Дальше чем Европейский Гигаполис? – продолжил напирать Ник.
— Гораздо дальше, чем все Гигаполисы вместе взятые…
Мальчик вздохнул:
— Жаль.
— Да. Мне тоже. Скажи, а разве Лаймстоун тебе не рассказывала про Эквестрию?
Мальчик отрицательно замотал головой, после чего добавил:
— Лайрис всегда врет…
— А может…
— Я пойду, — кажется, вопрос о серой земнопони сильно расстроил Ника, и к нему вернулась его прежняя угрюмость.
— Конечно, — Брейберн хотел было дать доброе напутствие, но передумал.
Пребывая в столь мрачном расположении духа, юноша скорее решит, что его опять учат жизни, и сделает все с точностью до наоборот. Жеребец сам был таким. Там, в другой жизни.
Когда юноша скрылся в соседнем вагоне, пожилой земнопони прошептал:
— Удачи, юный пилигрим.
Лаймстоун Пай Харрис сидела в своем купе и размышляла над словами Агнес. По всему выходило, что девочка и ее младший брат – синтеты, которые заменили детей двум богатым родителям. Во всяком случае, те были богаты, а что произошло потом, девушка не говорила. Пони же спрашивать не стала, потрясенная этим откровением. Ведь она, да и другие дети были уверены, что Ник был человеком, оттого он и вел себя столь заносчиво.
И серая единорожка считала за благо вставлять тому палки в колеса всякий раз, когда была такая возможность. А теперь выходило, что Ник ничем от нее не отличается и такой же брошенный на произвол судьбы синтет, чтобы там не утверждала его сестра? А что если и остальные дети в приюте, которых все принимали за обычных людей, таковыми не являлись? И все эти насмешки и злые розыгрыши, что устраивала та же Сэра Олдерманн, да и сама Лаймстоун, сейчас вызывали жгучий стыд. Невольно вспомнилась история, рассказанная Брейберном, и на душе стало еще хуже. Жеребенок размышляла, как бы исправить эту ошибку. Не то чтобы она собиралась извиняться. Вот еще! Противный мальчишка этого от нее не дождется. Но и оставить все как есть пони не могла.
Попутно она думала о матери Агнес, к которой девочка так самоотверженно стремилась. Женщина, отдавшая синтетов в приют и уехавшая в неизвестном направлении. По мнению самой пони все это выглядело как куча навоза, но если она скажет об этом девушке, то та ей не поверит и в лучшем случае перестанет разговаривать, а в худшем оставит пони одну, как это делали до нее другие. И что же делать? С кем посоветоваться? Ну уж точно не с соседом по купе, который сейчас самоотверженно болтает, рассказывая о своей жизни. Очевидно думает, что земнопони это страсть как интересно.
На деле же вся эта болтовня раздражала. Ну какое ей, спрашивается, дело, что глава этого семейства — известный педагог и автор пары научных работ — едет в другой Гигаполис на какой-то семинар? И все семейство решило поехать с ним, веря, что только вместе могут быть счастливы. Не важно где: в дороге, гостях или дома. Жеребенок, у которой никогда не было настоящей семьи, считала подобное редкостной глупостью. Ну зачем куда-то ехать, если можно остаться дома и там хорошо провести время?
— Потому что тебя там ждут, — охотно пояснил мужчина, а пони вздрогнула, так как не заметила, что озвучила свои мысли, но теперь отступать было поздно.
— А если не ждут? Если вообще тебе там не рады, что тогда?
Пони ожидала, что мужчина скажет, дескать, все равно надо ехать. Обычно так взрослые и поступают: чтобы не сказал ребенок, надо сделать все с точностью до наоборот, дабы показать свою зрелость. Но мужчина смог удивить жеребенка:
— Тогда я бы придумал какую-нибудь отговорку, чтобы не ехать. Зачем зря тратить свое время и нервы?
Пони заулыбалась. Вот оно. Решение всех проблем. Всего-то и нужно – остановить поезд. Ведь если в нем сломалась одна вещь, то может сломаться и другая. И тогда ничего не останется, как ехать назад. Пускай придется вернуться в приют, но это лучше, чем приехать в другой Гигаполис и разочароваться в мире окончательно. Но нужен был план…
— Скажите, а вы не разбираетесь в монорельсовых поездах? – невинным голосом поинтересовалась пони.
Увы, но ответ оказался отрицательным, и о простом решении пришлось забыть. Оставалось сложное. Тот пожилой жеребец, как его там? Блажкович? Блецевич? В общем старый земнопони, который проявил к ним дружелюбие. Можно будет этим воспользоваться и попроситься в кабину машиниста или как эта штука называется, а там уж на что-нибудь нажать или что-нибудь сломать, пока взрослые не смотрят. Идеально.
Пони зевнула. Лучше этой аферой заняться завтра. Все равно они ехать будут еще долго, а она так и не смогла нормально поспать. Да и потом, может за ночь придумает какой другой план или придут верные слова, чтобы убедить Агнес не ехать в Европейский Гигаполис? Ну или хотя бы не искать мисс Фолкнер. Под эти мысли маленькая пони прикрыла глаза и задремала.
Мужчина спустя пару минут поднялся и уложил Лаймстоун на верхнюю койку…