Обретенная Эквестрия. Части 1-2

Глава 17. Очарованная странница

Сейчас это выглядит смешным, но тогда мне действительно казалось, что я поступаю правильно. Конечно, в определённой степени отшельничество пошло мне на пользу. Я получила жестокий урок и заглянула в такие бездны, о которых лучше не вспоминать. С другой стороны, мне довелось научиться массе вещей, необходимых для выживания в любых условиях.

Первый и основной вопрос, который требовалось разрешить немедленно – где взять пищу? Будь я настоящей лошадью, в моём распоряжении были бы все окрестные поля, но я нуждалась в другой еде. Поневоле пришлось учиться охоте. К счастью, в моём активе имелось огромное количество прочитанных книг, давших море бесценных знаний, светлая голова и растущие из нужного места копыта. Первым делом я научилась делать силки, благо тонкой проволоки на свалках и обочинах дорог валялось вдоволь. Затем я освоила премудрости рыбалки, а под конец, после долгих проб и ошибок, собрала вполне работоспособный арбалет, достаточно мощный, чтоб подстрелить зайца, куропатку или даже мелкую косулю. На моей стороне играл ещё один немаловажный фактор, а именно – внешний вид и запах. Звери, традиционно привыкшие бояться людей, не видели во мне опасности и часто подпускали слишком близко, с плачевным для себя результатом…

Естественно, что первое время я убивала бедных пушистиков через силу. Всякий раз, вскинув арбалет, видела перед глазами печальную мордочку Флаттершай, глядящую с немым укором. Но голод – слишком требовательный учитель, и мне быстро удалось найти компромисс с совестью – у каждой убитой зверюшки я искренне просила прощения. Так продолжалось достаточно долго, но угрызения совести по-настоящему перестали мучить только после того, как началось настоящее испытание – зима.

Вот когда у отшельницы-любительницы появились все шансы откинуть копыта. С середины декабря ударили страшные морозы, по сравнению с которыми наша мягкая эквестрийская зима казалась лёгким заморозком. Вообще-то пони хорошо переносят холод, наша шёрстка густа и отлично сохраняет тепло, но всему есть предел. Я скиталась по обледенелому лесу, проваливаясь по брюхо в рыхлый снег, мои веки смерзались, стоило хоть на секунду прикрыть глаза. К счастью, я быстро научилась выкапывать в сугробах пещерки, где можно было с относительным комфортом укрыться от мороза. Из проволоки и прутьев лещины удалось сплести отличные снегоступы на все четыре ноги, что резко повысило мобильность, но главная проблема всё же осталась. Еда. В отличие от людей, мы устроены так, что способны наедаться впрок, а затем несколько дней сидеть на внутренних запасах, но это не может продолжаться до бесконечности. Мне требовалось много высококалорийной пищи, а вот как раз с этим то и была проблема. Дичь попряталась, птицы улетели, медведи впали в спячку… Шучу, завалить медведя мне было, естественно, не по силам. Дошло до того, что я принялась мышковать, словно лиса, выкапывая грызунов из-под снега. Пойманную мелочь глотала целиком, вместе с костями, шкуркой и внутренностями, не заморачиваясь с тепловой обработкой. Впрочем, мышек было слишком мало, чтобы насытиться. Под конец я опустилась настолько, что стала по ночам выходить к человеческим жилищам и рыться в мусорных кучах в поисках объедков. Однажды меня заметила пожилая бабушка в ватнике и пуховом платке. Всплеснув руками, она ушла в дом и вынесла целое ведро варёной картошки. Селестия, какой это был пир! Мой живот раздулся как барабан, но я запихнула в себя все, хотя потом полночи икала от обжорства.

В феврале морозы спали, стало чуть полегче. Вновь появилась дичь, плевок уже не замерзал на лету, стало ясно, что мне удалось пережить зиму. Вы даже не представляете, как я радовалась любому проявлению возвращения тёплых деньков. Первый ручей, первая проклюнувшаяся травинка, первая лопнувшая почка… Весна пришла под аккомпанемент птичьих голосов, я носилась, словно жеребёнок, по молоденькой травке, впитывая промороженным до костей телом благословенные солнечные лучи. Странно, но перенесённые лишения лишь укрепили желание оставаться одной. Только теперь вместо незаметно ушедшей боли появилось чувство уверенности в себе и желание проверить предел собственных возможностей.

К этому времени я добралась до большого заповедника, где и решила остаться. Всё лето трудилась как пчёлка, строя временные убежища-схроны и заготавливая припасы. Идея возведения постоянного жилища была отметена сразу – мне не нравилось сидеть на одном месте, хотелось постоянно быть в движении.

После столь основательной подготовки следующую зиму я провела словно на курорте. Она была не менее суровой, но теперь у меня имелись роскошные землянки, в которых можно было пережить лютые морозы, и вдоволь еды. Отсутствие надобности в постоянной борьбе за  существование привело к переизбытку свободного времени, что, как ни странно, чуть было не закончилось катастрофой.

Однажды, шляясь без всякого дела по лесу, я набрела на заброшенную турбазу. Среди разграбленных руин мне посчастливилось найти две пары отличных коньков. Пришлось изрядно повозиться, прежде чем удалось приспособить их под собственные нужды. Устроив на лесном озере большой каток, я почти каждый день стала приходить кататься, ощущая себя так, словно вновь вернулась домой. Чувство ностальгии, помноженное на ежедневное безделье, в конце концов привели к печальному результату.

В тот ясный солнечный день я как обычно выписывала на льду замысловатые пируэты, воображая, что сейчас день Зимней Уборки и рядом кружит Пинки Пай. Внезапно послышался знакомый смех и мимо меня промчалась розовая молния. Кексик была как всегда бодра, весела и деловита. Подлетев ко мне, она резко затормозила и сообщила, что погода отличная, а значит, нужно хорошо развлечься. Мы долго катались вдвоём, болтали о разных пустяках, и я чувствовала себя великолепно, в первый раз за долгое время мне хотелось смеяться. Потом Пинки ушла, сославшись на неотложные дела в «Сахарном уголке». Странно, но её неожиданное появление и такое же неожиданное исчезновение совсем меня не испугало, наоборот, привело в восторг. Два дня спустя, поздно вечером, когда я сидела в землянке, готовясь отойти ко сну, внутрь заглянула Флаттершай и робко спросила, не слишком ли я занята. Быстро задвинув под грубо сколоченный столик котелок с остатком супа из вяленной оленятины, я пригласила её в дом. И вновь мы долго болтали о всяких глупостях, но о чём именно, на завтра я так и не могла вспомнить. Ещё через день завалилась вся пятёрка. Странное дело, меня не смутил факт, как шесть взрослых и далеко не крошечных пони смогли с комфортом устроиться в землянке, где место было мало даже для одной…

Твайлайт весело поглядела на наши изумлённые лица и покачала головой.

— Думаете, я тогда сошла с ума? Правильно делаете. Со мной приключилось то же самое, что и с бедной Пинкаминой. Это произошло бы ещё раньше, но непрерывная борьба за существование не оставляла времени ни на что другое. Сейчас же уют и комфорт сыграли злую шутку – безумие начало прогрессировать. Вспоминая тот кошмар, я думаю, что лучше уж подыхать от голода в снежном сугробе, чем лежать в тепле с полным брюшком, ведя содержательную беседу с чайником и эмалированной миской. Но самое страшное, что тогда я не воспринимала происходящее как нечто плохое. Я совершенно утратила возможность критического мышления.

Зима закончилась, наступила весна, а мне не становилось лучше. Самостоятельно я уже не могла вырваться, требовался толчок извне, позволивший бы выскользнуть из самой страшной в мире ловушки – ловушки больного разума. К счастью, Селестия и тут не оставила без помощи свою глупую ученицу. Случилось так, что в самом начале лета, тёплым приветливым утром, я неторопливо рысила по едва заметной лесной тропинке. В моей перемётной сумке лежал свежеубитый заяц, а рядом мирно топала Эплджек, с которой мы вели бурную дискуссию о том, как правильно сажать укроп. Внезапно впереди послышались тихие голоса…

Взгляд в прошлое:

            … — Пожуй эти листики, Ванечка, легче будет.

— Не могу больше. Давай просто полежим…

— Давай… Как ты думаешь, нас найдут?

— Конечно.

— И дадут покушать. Я съем пять… нет, десять тарелок супа. А ты сколько?

— Что?

— Сколько съешь?

— Не знаю. Много…

Голоса детей звенели из-под куста орешника, словно колокольчики. Твай остановилась в нерешительности. Бегущая рядом Яблочко куда-то исчезла. Наверное, отправилась на ферму, проверить, не учинила ли проказница Эплблум очередную катастрофу. Сделав несколько шагов, единорожка неслышно приблизилась к говорящим. Действительно, дети. Шесть-семь лет, не старше. Растрёпанные, в одежде, измазанной землёй и зелёным травяным соком. Лежат, крепко прижавшись друг к другу. Похоже, настолько ослабли, что не могут лишний раз пошевелиться. Вот это номер, и как теперь поступить? Уйти? Но в этой чаще о них могут позаботиться разве что волки, избавив от лишних мучений… С другой стороны, что тут плохого, это ведь не её дело… Но они всего лишь неразумные детёныши! Неужели тебе их не жаль?.. Разумеется, нет! Ты что, забыла – потом эти сопляки вырастают в больших злобных убийц с безумными глазами. Пусть уж лучше сдохнут сейчас, пока ещё не научились кусаться… Твай, Твай, опомнись! В кого ты превратилась, глупая?! Неужели не понимаешь, что стала чудовищем?

По телу единорожки пробежала дрожь. Внезапно она испытала дикий стыд. Хотелось завыть и вслед за голосом ещё не до конца умершей совести горько спросить: «Твай, кем ты стала? В кого превратилась? Опомнись!»

Больше не таясь, Твайлайт шагнула к кустам.

— Ой, — сказала девочка, с трудом отрывая голову от земли, — лошадка! Ванечка, смотри, к нам в гости лошадка пришла!

В её голосе не было страха. Видимо, она давно уже перешла грань, за которой нет место испугу. Мальчик попытался приподняться, но не смог. Похоже, он был совсем плох.

— Ты нам дашь покушать? — поинтересовалась малышка. — А то мы ягодки искали, а их нет. Ваня хотел лягушку съесть, так я не дала, а теперь жалею. Сейчас я даже манной кашки сколько хочешь проглочу…

Силы ей изменили, и она уткнулась лицом в жёсткую траву.

Одним движением Твай выхватила из сумки зайца и, взяв в зубы короткий, острый как бритва нож, умело освежевала тушку. Возится с костром времени не было, к тому же после долгой голодовки сырое мясо предпочтительнее варёного или жареного. Отрезав небольшой кусок от задней лапки зверька, она подала его девочке:

— На, возьми!

Та, нисколько не удивившись, что лошадка умеет разговаривать, протянула тонкую, как прутик, ручонку и, взяв угощение, тут же запихнула в рот. Но у неё не было сил, чтобы пережевать жилистое мясо. Обругав себя за глупость, единорожка отрезала следующий кусок и сама принялась перетирать его крепкими зубами в мягкий фарш. Дело пошло веселей, и вскоре ей удалось досыта накормить малышей. Их немудрёная одёжка насквозь промокла от росы, так что следующим пунктом требовалось их согреть. Вытащив из перемётной сумы обрывок шерстяного одеяла, Твай как смогла укрыла найдёнышей и сама легла рядом, постаравшись как можно теснее прижать их к своему тёплому боку. Следовало подумать, что делать дальше…

— Откуда они там взялись? — спросила Алевтина. — Ты смогла выяснить?

— Да, разумеется. Признаться, их история не добавила мне симпатий к людям.

— Потерялись?

— Хуже. Их бросили.

— Серьёзно?

— Да. Они вовсе не были родственниками, просто жили в одном доме. Детском доме.

— Ах, вот как...

— По всей вероятности, детдом решили эвакуировать. Детей набили в автобус, словно сельдей в бочку. Только представьте – разбитая дорога, жара, переполненный автобус, духота. Двух воспитанников, Ваню и Алёнку, укачало. Они начали капризничать, их стало тошнить. В конце концов воспитательница тётя Зина приказала водителю остановить машину, крепко взяла ревущих малышей за руки и повела в лес. Усадила на поляне, строгим голосом приказала никуда не уходить и отправилась обратно. Детдомовцы – ребятишки дисциплинированные, они так и сидели до темноты. Затем всё же вернулись к дороге. Никакого автобуса там, конечно, не было. Решив, что ошиблись с местом, двинулись по обочине, но внезапно из кустов вышел огромный волк, хотя я думаю, что то была просто большая собака. Жутко перепугались и ломанулись в чащу, где, естественно, заблудились. Несколько дней без толку скитались, потом ослабели от голода настолько, что больше не могли ходить. Заползли под куст, где я их, собственно, и нашла.

— Дикость какая, — буркнула Искорка. — Эту «тётю Зину» нужно было саму бросить в лесу, на радость волкам.

— Я тоже так думаю. Впрочем, в тот момент было не до мести. У меня, как вы понимаете, возникли две маленькие проблемы. Грязные, сопливые, с разбитыми коленками. Сначала я хотела вывести их из леса к ближайшей деревне, но потом передумала. Где гарантия, что очередная «тётя Зина» не возьмёт их за ручки и не заведёт поглубже в чащу, чтоб уж наверняка? Кроме того… Знаете, они, конечно, были человеческими дётёнышами – вшивыми, с руками, покрытыми коростой, худыми, как скелеты, но они были разумными существами. Не зайцами или куропатками, не вымышленными собеседницами, а живыми людьми. Не знаю сама, как это произошло, но, слушая их тихий лепет, я внезапно осознала, в каком аду пребываю последнее время. Глазам открылась чёрная бездна безумия, на краю которой мой истощённый разум держался из последних сил. Поняла, что нахожусь всего в одном шаге от полного распада личности. Трудно сказать, кто в тот момент больше нуждался в помощи: я или они. 

Дети остались со мной. Я лечила их тела, они врачевали мне душу. Уже через два дня Алёнка в первый раз назвала меня «мамой», и это было очень приятно. Ребят совершенно не смущало, что непутёвая мамашка, покрыта фиолетовой шерстью, ходит на четырёх ногах и имеет гриву с хвостом. Я их кормила и заставляла умываться, вылизывала раны, согревала холодными ночами, учила ловить рыбу, ставить силки, разжигать костёр без спичек, и главное — по настоящему любила. Как собственных детей. Они стали мостиком, переброшенным через пропасть, по которому прежняя Твайлайт смогла наконец вернуться назад, к тёплому очагу…

Взгляд в прошлое:

… — Мама, смотри! — блестящее коричневое тело кинжалом вонзилось в чёрную торфяную воду лесного озера и скрылось в глубине. Твайлайт, которая в этот самый момент вынырнула из кустов, держа в зубах странного, зелёношкурого зайца с круглыми, как у Чебурашки, ушами, промычала что-то одобрительное и разжала челюсти. К добыче тут же подскочила Алёнка и принялась умело свежевать тушку острым ножом, поминутно облизывая перепачканные кровью пальцы. Затем, отбросив в сторонку ненужную шкурку, девочка торопливо, пока мама не увидела, отрезала кусок посочнее и вцепилась в него зубами.

— Прекрати! — грозно сказала бдительная единорожка, отбирая сомнительное лакомство. — Сначала поджарим.

— Ну это долго, а я голодная!

— Цыц! Лучше сходи за хворостом! Но сначала умойся, а то не ребёнок, а какой-то вампир!

Алёнка фыркнула, подбежала к берегу, плеснула на перепачканную мордочку пригоршню воды и юркнула в лес. Минуту спустя к Твай подлетел Ваня, яростно лязгающий зубами, синий, как утопленник, и торжествующе продемонстрировал трепыхающегося окунька размером с ладонь.

— Смотри, ма! У самого дна поймал!

— Молодец! Но больше в воду не лезь, ты совсем замёрз!

— Нетушки! — с трудом выговорил он, — Мне… совсем… не холодно! Я в воде согреюсь!

Не слушая негодующих воплей рассерженной «матери», несносный мальчишка припустил бегом и мгновение спустя скрылся в волнах.

Твайлайт, тяжело вздохнув, подняла очи к небу.

— Селестия, дай мне силы справится с этими бешенными параспрайтами…

— Каникулы закончились с приходом осени. За лето мои воспитанники окрепли и из худющих заморышей превратились в ловких Маугли. Они, как мартышки, скакали по деревьям, великолепно плавали и бегали не хуже меня. Вновь окажись одни в лесу, за их будущее можно было не волноваться. Но всё же ребята оставались человеческими детьми, которые не могут спать, зарывшись в сугроб, и неделю обходится без пищи. Им требовался тёплый дом. Настала пора прекращать игру в дикарей и возвратится к цивилизации.

Мой выбор пал на небольшую деревушку Оленевка, укрытую в самой глухомани. От неё к шоссе шла разбитая просёлочная дорога, по которой можно было проехать только в сухую погоду. Жителей было немного – около тридцати человек. Старики, женщины, дети, и ни одного взрослого мужчины – всех забрали на фронт. Я надеялась, что в этом медвежьем углу мы сможем найти безопасный приют…

Взгляд в прошлое:

…Ольга Лукинична, кряхтя, вонзила лопату и вывернула жирный, обильно приправленный компостом пласт земли. Раннее октябрьское утро выдалось сырым и промозглым. В такое время лучше чаи гонять у тёплой печки, а не возится спозаранку в огороде. Но что делать? Сама не покрутишься — никто за тебя работать не станет. Её муж, Фёдор Степанович, третий день маялся  от приступа застарелого ревматизма и не сползал с кровати. Да и у неё самой ныли суставы, хоть на стенку лезь. Аллохол – верное лекарство, выручающее от всех болезней, последнее время совсем перестал помогать. Наверное, городские доктора опять чего-то нахимичили, с них, иродов, станется…

— Прошу прошения, что отрываю вас от дел, но не могли бы вы уделить мне минутку внимания?

Звонкий, мелодичный голос оторвал старушку от горьких раздумий, и она резка вскинула голову:

— Ась? Что? Ох, Пресвятая Богородица!

В нескольких шагах от неё по ту сторону низкого покосившегося забора стояла… лошадь? Да нет, слишком уж маленькая, скорее, пони. Вот только настолько чудная, что Ольга Лукинична аж руками всплеснула. Фиолетовая, с чёрной, как смоль, гривой, и вот чудеса то какие – с длинным витым рогом во лбу. Велики же дела твои, Господи! На спине рогатой лошадки сидели мальчик и девочка лет семи. Загорелые, босоногие и так легко одетые, что сердобольная старушка сразу захотела укутать их тёплым пушистым платком. Впрочем, малыши, похоже, совсем не замёрзли на стылом октябрьском ветру.

Ольга Лукинична завертела головой в поисках женщины, задавшей вопрос, но поблизости не оказалось ни одного взрослого человека. Неужели почудилось?

— Добрый день! — приветливо сказала пони. — Надеюсь, я вас не сильно отвлекла?

Старушка охнула и размашисто перекрестилась. Вот так чудо! Неужели на старости лет умом тронулась? Эх, беда-то какая! К счастью, она вовремя вспомнила, что внучка, когда в прежние годы приезжала погостить на лето, каждый день смотрела по телевизору фильмы про разноцветных лошадок. И даже пыталась объяснить ей, глупой, кто из них кто: «Смотри, бабуль, это Пинки Пай! А это Твайлайт Спаркл! А вон Рейнбоу Дэш полетела…» Дела! Значит, поняшка сюда прямиком из телевизора пришла?

— Прошу, не надо меня бояться…

— А я и не боюсь, — не совсем уверенно отозвалась старушка. — Просто впервые вижу… таких…

— Не страшно. Я, собственно, хотела спросить, нет ли в деревне брошенных домов?

— Нет? Ты что, милая, да, почитай, половина заколочена стоит. А тебе зачем?

— Поселится у вас хочу.

— Поселится? Хм. Это тогда тебе дом Потапыча нужен. Крыша у него хорошая, почти не течёт. И огород большой, правда, запущен. Яблони, опять же, есть, шесть штук. А главное — наследников не осталося.

— Большое вам спасибо. А где его найти?

— Так вот по улице прямо иди и увидишь дом с оранжевой крышей и петушком-флюгером. Не ошибешься, он один тут такой.

— Благодарю.

— Эй, постой, а откуда вы такие взялись?

— Из леса.

— Эвон как. А детки чьи?

— Мои.

— Твои?

— Это наша мама! — гордо заявила Аленка, обнимая Твайлайт за шею.

— Мама? Ну дела! Что ж это, добры люди, на свете деется…

Когда странная троица отошла, Ольга Лукинична всплеснула руками и, бросив лопату, побежала в дом, поскорее рассказать обо всём мужу. Деревенская жизнь бедна происшествиями. А тут такое событие!..

— Жилище оказалось действительно хорошим – добротным, тёплым, с большой, толково сложенной печью. Правда, мебели не было вовсе, и первые дни мы спали на полу, но зато на чердаке оказалось полно старой одежды, так что мои Маугли могли подобрать себе гардероб по вкусу. Первое время деревенские относились к нам настороженно, затем привыкли и перестали бояться. Они жили изолированной общиной, почти не контактируюя с внешним миром. После того как из свободной продажи исчез бензин и дизельное топливо, сюда перестала приходить автолавка и почтальон, развозивший пенсии. Деньги обесценились, в ход пошёл старый добрый натуральный обмен. Затем прекратилась подача электричества, не стало ни телевидения, ни радио. До райцентра было тридцать километров по бездорожью… Одним словом, я сделала правильный выбор, поселившись здесь. Трудно было найти более уединённый уголок.

— Прямо пасторальная картина, — фыркнула Аля.

— Не сказала бы. Мы существовали почти на грани выживания. Без топлива, естественно, не работала техника, приходилось всё делать вручную, но так много не наработаешь. Голодали. Особенно тяжко было ранней весной, когда кончались припасы. И хочу сказать, что в этих условиях люди вели себя очень достойно. Одиночкам тут было просто не выжить, потому все как могли помогали друг другу, зачастую делясь последним куском. Трудились от зари до зари и старики, и молодёжь. Немного освоившись, я стала ходить на охоту. Часть добычи оставляла в доме, остальное отдавала соседям. Они тоже приносили молоко, яйца, картошку. Когда ударили морозы, я вместе со своими новыми подругами, Машей и Таней, два раза в неделю обязательно отправлялась в лес за дровами.

— Ты рубила деревья? — изумилась Искорка. — Но как?

— Не совсем рубила… — смущённо ответила Твайлайт. — Видишь ли, в Оленевке я была единственным тягловым жи… существом, потому моя задача была несколько другой…

— Понимаю-понимаю! Как там у классика:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь.

Его лошадка, снег почуя…

— Верно. Плелася рысью как-нибудь. А что делать, жить-то надо! Потом, чтоб не скучать, в самый разгар холодов открыла школу. Послушать мои уроки приходили почти все деревенские жители, не только дети. Сами понимаете, электричества нет, телевизора нет, сиди целыми днями при лучине. А тут всякие интересные истории рассказывают. Впрочем, когда началась весна, стало не до учёбы. Пришлось целыми днями работать в поле, пахать землю…

— Ты ходила за плугом? — снова подколола Искорка.

— Нет, представь себе, перед ним. На плечах до сих пор сохранились мозоли от хомута. Зато никто не подгонял меня хлыстом.

— И то хорошо.

— Как долго продолжалась твоя «Болдинская осень»? — спросил я.

— Долго. Почти десять лет. За это время мои воспитанники выросли, но «мамой» называть не перестали. Не могу сказать, что это были лучшие годы моей жизни, но я всегда вспоминаю о них с удовольствием. Главное, что мне удалось научиться понимать и принимать людей. Они перестали быть кровожадными чудовищами, я стала видеть их сильные и слабые стороны. Также я больше не испытывала тяги сбежать в лес. Совсем. При одной мысли об одиночестве у меня начинали дрожать колени. Что угодно, но только не это! Впрочем, наступил финал и моим пасторальным приключениям. Война закончилась. А вместе с миром пришли проблемы.

Страна, в которой мы тогда жили, уже не была той Россией, что раньше. Развалившись на несколько независимых государств, она окончательно растеряла остатки былого величия. Хуже всего, что в ней практически ничего не изменилось – к власти пришли новые люди, но проблемы остались старые. Жизнь ничему не научила – серые, посредственные пигмеи вели себя так же, как прежние президенты и премьеры. И это было очень печально.

Слегка пообтеревшись на новых местах, вожди принялись активно закручивать гайки, стараясь приструнить слишком уж распоясавшихся людишек. Всё возвращалось на круги своя. Какому-то умнику из правительства показалось, что бегающие на свободе пони – угроза существующему порядку. Благополучно провалив закон о предоставлении эквестрийцам равных прав, законодатели постановили, что «ограниченно-разумные существа» должны перейти в собственность государства. Их предполагалось использовать на общественно-опасных работах – в зонах радиоактивного и биологического заражения. Излишек должен был продаваться частным лицам на открытых аукционах. Вот так легко и просто, несколькими росчерками пера мой народ был обращён в рабство. Позже подобные законы приняли и другие государства.

Я ничего этого, конечно, не знала. Жила себе тихо, растила детей, а последние три года руководила общиной. Странно, но деревенских совсем не раздражало, что во главе их крохотного коллектива стоит фиолетовая единорожка. Не хочу показаться нескромной, но мои организаторские способности были востребованы всегда, даже в благословенные понивильские годы.

Не знаю, кто именно написал донос, но однажды в Оленевку приехал грузовик, в котором сидел районный чиновник и пять бойцов внутренних войск, вооружённых до зубов. Он вошёл в правление и сунул мне под нос бумагу. Я должна была сложить полномочия и проследовать на распределительный пункт. Деревенские подняли было шум, но вертухаи держали оружие наготове и могли начать стрелять в любой момент. Я с трудом успокоила толпу, наспех попрощалась с Ваней и Алёнкой и добровольно залезла в кузов.

— Что с ними было потом? — обеспокоено спросила Искорка.

— Не знаю. К счастью, они уже выросли и сами могли о себе позаботиться. Я, во всяком случае, больше их никогда не видела. Меня доставили на сборный пункт и после долгой, унизительной процедуры осмотра отправили в трудовой лагерь №19. Он находился рядом с руинами наукограда Сколково в Одинцовском районе Подмосковья…