Не говоря ни слова

Рано утром

— Что ж, вот и все, — сказала Пэр Баттер, поставив чемодан на землю.

Где-то вдали паровозный свисток затянул свою долгую грустную песню; когда состав дернулся, ей вторил громкий лязг вагонных сцепок.

— Спасибо, что проводил меня до вокзала, папа.

— Рад был помочь, — ответил Гранд Пэр.

Он оглядел платформу, но не увидел поблизости ни души. Довольно странно — обычно здесь было не протолкнуться от пони.

— Скажи, могу ли я хоть как-то отговорить тебя? Тебе так нужно ехать?

— Я бы хотела остаться, но ты же знаешь, я не могу.

Пэр Баттер повернулась и крепко обняла его; Гранд обнаружил, что стоит глубоко зарывшись мордой в ее гриву. Он сделал медленный вдох, и его нос заполнили запахи сирени и сахара. Отец и дочь, наслаждаясь последними мгновениями близости, застыли почти на минуту. Кобылка разорвала объятия первой.

— Ты уверена, что взяла все, что нужно? — спросил он.

— Агась, все путем, — кивнула она. — Прошлой ночью я попрощалась с Анжу, Бартлеттом^[1] и мамой, так что можно ставить точку. Я готова к…

Ее прервал пронзительный гудок паровоза.

— По вагонам! — крикнул проводник, стоящий где-то у головы состава.

— Похоже, мне пора, — сказала Пэр Баттер.

Ухватившись зубами за ручку чемодана, она двинулась было ко входу в тамбур, но остановилась на полпути. Выплюнув свою ношу, она подбежала к отцу и быстро поцеловала его в щеку, а затем вновь поскакала назад. Она поднялась в вагон, когда состав, оживая, слегка дернулся: машинист чуть сдал назад, чтобы ослабить натяжение сцепок.

— Я люблю тебя, папа! — крикнула кобылка, махая ему копытом, пока поезд медленно уносил ее прочь.

Несмотря на то, что его ноги словно приклеились к земле, Гранд Пэр нашел в себе силы помахать в ответ.

— Пока, милая! — крикнул он, пытаясь перекричать грохот колес. — Счастливого пути!

Его дочь становилась все меньше и меньше, но он не сводил с нее глаз, пока она не скрылась за чередой высоких черных пассажирских вагонов, что все быстрее проносились мимо.

Наконец состав закончился. Ярко-красные огни последнего вагона канули в предрассветный туман, их мягкое красноватое свечение растаяло во мраке. Поезд ушел, и Гранд Пэр, повернувшись, зашагал к дому. Один. Он шел, опустив голову и разглядывая узоры плитки, которой была выложена железнодорожная платформа.

Однако, к его удивлению, станция недолго оставалась безмолвной. Раздался резкий свист, и на тот же путь, с которого всего несколько секунд назад ушел поезд с его дочерью, ворвался еще один состав. Гранд Пэр увидел паровоз, с шипением и скрежетом безуспешно пытающийся затормозить.

Но что-то было не так. Черный, как ночь, локомотив застонал и вздрогнул, а затем какофонию звуков разорвал оглушительный треск. Где-то позади истошно закричала кобылка, и в тот же миг кипящее злое облако раскаленного пара рванулось к нему так быстро, что у него не хватило времени даже на то, чтобы испуганно моргнуть.

---

Широко распахнув глаза, Гранд Пэр уставился в потолок на большое бледное пятно прямо над своей кроватью, бывшее там с тех самых пор, как он въехал в этот дом. Его сердце колотилось как сумасшедшее, пижама насквозь промокла от холодного пота. Прошло несколько минут, но все, что он мог, — это лежать, задыхаясь и отчаянно пытаясь успокоиться. Когда жеребец пришел в себя настолько, что хоть немного начал соображать, он с трудом моргнул и протянул копыто, чтобы зажечь ночник. Внезапно ему в глаза ударил яркий свет, он вздрогнул и сощурился, пытаясь разглядеть стрелки будильника.

— Четыре тридцать семь утра. Ну ты даешь, брат, — пробормотал он себе под нос.

Одеяло рядом с ним зашевелилось, и его жена, Пе́ра Роша^[2], вскинулась на постели, громко ахнув и сорвав с лица маску для сна. Заполошно оглядев комнату, она уставилась на мужа.

— Гранд, что случилось? К нам кто-то вломился? — испуганно спросила кобыла.

— Нет-нет, все в порядке, — ответил он, откинул одеяло и уселся на край кровати, нашаривая ногами тапочки. — Можешь спать дальше.

— Тебе снова приснился этот сон?

Сердито зыркнув на супругу, Гранд соскочил с кровати, тихонько крякнув, когда его копыта столкнулись с полом. Они немного онемели, достаточно, чтобы у них появился повод пожаловаться на столь раннее пробуждение. Выключив ночник, жеребец направился к выходу.

— Нет, все в порядке. Просто сегодня я решил встать немного пораньше.

Медленно, но верно Гранд пробрался на кухню, миновав гостиную и холл. Его глаза успели вновь привыкнуть к темноте, и, пока он шел через комнату, яркий свет кухонной лампы заставил его прищуриться. Слегка замызгав плиту, жеребец наполнил старую, видавшую виды, кофеварку свежей водой и молотым кофе и поставил ее на огонь, даже не удосужившись навести порядок. Ворча что-то себе под нос, он подошел к столу и уселся, дожидаясь, когда кофе будет готов.

Раздался громкий скрип — старый деревянный стул привычно застонал, принимая на себя вес земного пони, но сейчас и этого звука было достаточно, чтобы напугать его. Гранд Пэр вздрогнул.

«Мне нужно отвлечься, — подумал он. Как и прошлым утром, он все еще был во власти кошмара. — Хотя, если подумать, до кошмара ему далеко. Может, это был просто дурной сон?»

Пожав плечами, он постарался выкинуть эти мысли из головы. Раздумывая, чем бы себя занять, жеребец огляделся вокруг и быстро обнаружил лежащую на столе вчерашнюю газету, которую не дочитал накануне.

«Я так и не успел посмотреть финансовый раздел. Сейчас это было бы весьма кстати».

Он начал листать страницы; утреннюю тишину нарушало лишь тихое шуршание бумаги под его копытами. Вчерашние новости шли туго. Кроме статьи, предсказывающей обвал на бирже Кантерлота в ближайшую пару недель, он не нашел для себя ничего полезного.

«Лучше бы они написали, как мне заставить себя снова заснуть».

Услышав тихое шарканье тапочек по линолеуму, Гранд Пэр навострил уши и чуть наклонил голову, чтобы краем глаза увидеть дверной проем. В нем стояла Пера, ее пушистая, взъерошенная со сна коричневая грива беспорядочно свисала по обе стороны головы. Одного быстрого взгляда на лицо кобылки было достаточно — жена беспокоилась за него и, если он хоть что-то сумел узнать о ней за годы семейной жизни, она этого так просто не оставит.

Но сейчас она колебалась, что было не совсем обычно. Судя по всему, она никак не могла решить, с чего начать.

— Я же сказал тебе, все в порядке. Тебе нужно поспать.

— А тебе разве нет? — спросила Пера.

Гранд услышал приглушенное цоканье ее копыт, когда она пересекла кухню и уселась за стол рядом с ним.

— Ты просыпаешься в такую рань уже третью ночь подряд. Как ты умудряешься не уставать?

— Я в порядке, — уткнувшись в газету, проворчал он.

— Нет, ты явно не в порядке, Гранд. Ты давно смотрелся в зеркало? У тебя уже мешки под глазами.

Желтое, как одуванчик, копыто коснулось газеты и опустило ее вниз, открыв лицо жеребца.

— Тебе снова приснился этот сон? О поезде?

Их взгляды наконец встретились, и Гранд Пэр вздохнул, повесив уши:

— Ага. Снова.

— Хочешь об этом поговорить?

— Не очень. Но, если подумать, выбора у меня нет, верно?

Пера покачала головой и пододвинула стул поближе. Ее муж вновь вздохнул и отложил газету в сторону.

— Я просто не знаю, что сказать, — начал Гранд. — Я думал, что давно с этим покончил. Сколько лет я уже не разговаривал с Пэр Баттер, шесть или семь?

Ненадолго замолчав, он откашлялся.

— Впрочем, это не важно. Она в Понивилле со своей новой семьей, а все остальные здесь, со мной, в Ванхуфере. Прошло уже достаточно времени, чтобы мы с ней смогли во всем разобраться, верно?

— Я думаю, что раз тебе снятся такие кошмары, возможно, ты разобрался не до конца.

— Может быть, — пожал плечами Гранд. — Понятия не имею. Наверное, это просто странное совпадение.

Кофейник тихо свистнул, и жеребец поднялся со стула, чтобы снять его с плиты. Повернувшись к жене, сидящей с постной миной, он понял, что ее не слишком-то удовлетворил его легкомысленный ответ.

— Ладно, уговорила. Если этот сон повторится, я запишусь к психиатру.

— Он скажет тебе то же самое, что и я, — покачала головой кобылка. — Как думаешь, может, пришло время помириться?

— Слишком поздно, Пера, — ответил он. — Она сделала свой выбор, а я свой.

— Но она наша дочь! — воскликнула Пера. — Я все еще люблю ее так же сильно, как и тогда, когда мы ее оставили, и, хотя ты ни за что не признаешься, я знаю, что и ты тоже.

— Есть вещи, которые я не могу простить, — сказал Гранд, налив себе кофе и сделав глоток. — Породниться с этой семьей?

Он отхлебнул еще раз, побольше, и ошпарил язык горьким обжигающим варевом.

Не обратив на это внимания, он продолжил:

— Послушай, я люблю тебя, Пера. Очень. Но я был бы крайне признателен, если бы ты не пыталась заставить меня изменить свое решение. Я отрекся от дочери, и мне с этим жить.

Пера застыла на мгновение, сидя с открытым ртом, словно собираясь что-то сказать, но так и не произнесла ни слова. Она просто молча смотрела на мужа, а ее взгляд выражал множество эмоций, которые он был не в состоянии прочесть. Смятение? Сострадание? Чувство вины? Было еще слишком рано, а он слишком устал, чтобы пытаться хоть что-то понять.

— Пойду умоюсь, — проворчал Гранд и покинул кухню, прежде чем его жена успела сказать что-нибудь еще.

---

— Итого, с вас четырнадцать бит, мэм, — сказал Гранд Пэр и подвинул через прилавок две банки грушевого джема.

— Вот, пожалуйста, — ответила покупательница, передав деньги.

Ее рог засветился, и банки поднялись в воздух, а затем аккуратно переместились в седельные сумки.

— Большое спасибо, мистер Пэр! — сказала она, поворачиваясь к выходу.

— Спасибо, что заглянули к нам, Ти Кеттл^[3]. Передавайте от меня привет детям.

— Непременно! — уверила кобылка, вышла на улицу и растворилась в потоке пешеходов.

Гранд Пэр смахнул монеты в выдвижной ящичек и откинулся на спинку стула. Даже для среды этот день тянулся слишком медленно. За последний час в магазине побывало лишь несколько пони, и все, что ему оставалось делать, — это сидеть, уставившись на стеклянную дверь, в ожидании нового покупателя.

И, конечно же, это означало, что у него было полным-полно времени, чтобы подумать о том, что произошло сегодня утром. Он не хотел этого признавать, но Пера была права. За годы, прошедшие с тех пор, как он последний раз виделся с Эпплами, его чувства к ним несколько смягчились. Не то, чтобы эта семья начала ему нравится, но тем не менее, думая о них, он понимал: единственным, что мешало восстановить отношения, была его гордость. Ему хотелось вновь начать общаться с дочерью, но он не желал быть тем, кто сдастся первым.

Нет, он не мог этого сделать: у него была репутация и ее необходимо было поддерживать. Он был суровым, но справедливым главой семьи, способным держать в узде безумные выходки остальных домочадцев. Что бы они не вытворяли, было достаточно одного его слова, чтобы это прекратилось. Они слишком уважали его, чтобы перечить, и это было именно то, чего он — бессменный патриарх семьи Пэр — так усердно добивался все эти годы.

Но, несмотря на это, он хотел сдаться. И неважно, как именно.

«Они поймут, — подумал он. — Все так переживали, когда мы переехали. Возможно, они будут рады увидеться с ней вновь».

Звякнул дверной колокольчик, и Гранд, подняв голову, увидел почтальона, вошедшего в магазин и уже роющегося в сумке.

— Как твое ничего, Глайдер^[4]? — поздоровался Гранд Пэр.

— Доброе утро, мистер Пэр, — ответил пегас, подходя к прилавку. — Бизнес процветает?

— Если бы, — фыркнул жеребец. — За все утро я толкнул, от силы, банок двадцать.

— Ого, это же почти шесть банок в час! Не работа, а мечта, просто не бей лежачего.

— Посмотри, какое пузо я отрастил за этим прилавком, а потом уж завидуй, — засмеялся Гранд Пэр, покачав головой. — Ты должен быть в форме, а то, неровен час, разочаруешь своих поклонниц, — с лукавой усмешкой продолжил он.

Глайдер засмеялся в ответ и, вытянув крыло, подвинул к нему через прилавок небольшую пачку конвертов.

— Сегодня писем мало. Похоже, заказать джем по почте тоже никто не торопится.

— Ну вот, а я-то надеялся, — огорчился Гранд Пэр.

Сдвинув корреспонденцию в сторону, он освободил место возле кассы.

— Спасибо, Глайдер. Я ценю твое сочувствие.

— Не за что, мистер Пэр. До завтра!

Колокольчик звякнул, дверь закрылась, и в магазине вновь настала тишина.

— Ну-с, посмотрим.

Гранд Пэр достал из футляра очки для чтения и аккуратно водрузил их на переносицу. Взяв с прилавка небольшую стопку конвертов, он начал неторопливо перебирать их. На самом верху оказался ежемесячный счет за воду, а под ним — четыре или пять писем, судя по обратным адресам, пришедших со всех концов Эквестрии. Это были денежные переводы, он получал такие ежедневно. Жеребец уже собирался отложить их в сторону, чтобы не попутать со счетом, как вдруг его внимание привлек следующий конверт. Он был слишком легким для перевода, внутри явно не было ни одной монетки. Судя по всему, кто-то прислал ему пару бумаг. Увидав обратный адрес, Гранд Пэр удивленно приподнял бровь.

Городская ратуша Понивилля. В заказах из этого города не было ничего необычного: в конце концов, он прожил там достаточно, чтобы успеть обзавестись постоянными клиентами, которые присылали письма практически каждую неделю. Но он еще никогда не получал заказов от мэра. Насколько он помнил, она не очень-то жаловала груши.

«Пожалуй, с тебя и начнем».

Вскрыв конверт плавным отработанным движением копыта, он вытряхнул на прилавок его содержимое: сложенный в несколько раз лист — скорее всего, письмо — и другой, более толстый, похожий на буклет. Развернув письмо, Гранд обнаружил, что оно написано не на официальном бланке, а на обычной бумаге. Почерк был довольно небрежным, буквы теснились, налезая одна на другую; весьма неожиданно для мэра или секретаря. Опустив на нос очки, он начал читать:

«Уважаемый Гранд Пэр,

На прошлой неделе случилась беда. Твоя дочь, Пэр Баттер, и мой сын, Брайт Мак, попали в аварию. Их не стало в пятницу вечером. К тому времени, как ты получишь это письмо, похороны уже закончатся. Мне очень жаль, что ты не поспеешь вовремя, но ты же знаешь, как медленно ходит почта. Поскольку жеребята остались без родителей, о них позабочусь я.

Я знаю, что мы не очень-то ладим, но она — твоя кровь, и ты имеешь право знать. Ради Лютик Пэр Баттер, надеюсь, ты и твоя семья сможете приехать и навестить ее. Я не надеялась, что ты прочтешь это письмо, если я сама его отправлю, поэтому попросила мэра об одолжении, и она отослала его прямо в твой магазин.

Хотя тебе, скорее всего, давно нет до нее дела, знай: она никогда не сдавалась. Она была слишком упряма, чтобы разлюбить тебя.

Грэнни Смит».

Не успел Гранд Пэр дочитать до конца, как письмо выпало из его копыт и, кружась, упало на прилавок, словно осенний лист. Приоткрыв рот, он замер, уставившись на свои копыта и не в силах даже моргнуть. Весь мир вокруг него будто исчез, поле зрения сузилось, превратившись в туннель. Все звуки умерли, растворились в монотонном жужжании, заполнившем уши. Лишь через полминуты он пришел в себя настолько, чтобы просто закрыть глаза.

«Она лжет».

Гранд Пэр открыл рот и жадно глотнул воздуха. Оказывается, он был настолько ошеломлен, что забыл дышать, и теперь, когда жжение в легких стало невыносимым, оно-то и привело его в чувство.

«Ну разумеется! Как я вообще мог купиться на такое?! Грэнни Смит — одна из Эпплов. Конечно, она прислала мне поддельное письмо, чтобы подпортить бизнес!»

Это явно имело смысл. Эпплы были злокозненными пони, и он не должен был верить ни одному их слову.

Внезапно все показалось ему не таким уж и страшным. Приоткрыв глаза, жеребец огляделся. Похоже, свидетелей его минутной слабости не оказалось. Облегченно вздохнув, он откинулся на спинку стула и с самодовольной ухмылкой уставился в потолок. Чтобы заставить Гранд Пэра сдаться, нужно нечто большее, чем какой-то дурацкий розыгрыш.

«Но что, если это правда?»

Его ухмылка тут же исчезла, и он со страхом посмотрел на письмо, лежащее на прилавке. В конверте ведь был еще один листок. Жеребец взглянул на него, почувствовав, как вновь перехватывает дыхание. Буклет был сделан из более толстой бумаги; выпав из конверта, он чуть приоткрылся и сейчас лежал лицевой стороной вниз. С трепетом подняв и перевернув его, Гранд Пэр почувствовал, как его сердце вновь мучительно сжалось.

В центре буклета была фотография Пэр Баттер и Брайт Мака, сидящих рядом; камера запечатлела счастливый момент, когда они, смеясь, что-то беспечно рассказывали друг другу. Над этим снимком были напечатаны два простых слова: «Торжество жизни».

— Приглашение на похороны, — прошептал Гранд Пэр.

У него в животе возникла и начала разрастаться сосущая пустота. С трудом моргнув, он почувствовал, как голова становится все легче и легче; чтобы не упасть, он ухватился за прилавок.

«Держи себя в копытах».

Сделав глубокий вдох, он с трудом оторвал взгляд от лежащих на прилавке листков бумаги. Ему казалось, что его шею обвивает удав, сдавливая горло и не давая дышать.

«Только не снова, — подумал жеребец. — Слишком долго я жаловался на жизнь и жалел себя. В прошлый раз я чуть не потерял из-за этого все. И пусть меня поглотит Тартар, если я позволю этому повториться».

Собираясь с силами, он крепко зажмурился и внезапно почувствовал, как что-то изменилось. С трудом сдерживаемые слезы отступили, напряженные мышцы слегка расслабились. Открыв глаза, Гранд Пэр обвел взглядом свой магазин, ряды полок, плотно заставленных банками с джемом, готовыми к продаже. Нарушив давящую тишину торгового зала, из задней комнаты донеслись негромкие звуки: там работал его сын, Анжу. За стеклом витрины двигался нескончаемый поток пони; не пройдет и нескольких минут, как кто-нибудь из них обязательно решит заглянуть внутрь.

«Вот что на самом деле важно. А не то, что случилось на другом конце страны».

В последний раз взглянув на письмо и приглашение, лежащие на прилавке, он небрежно смахнул их копытом. Они упали на пол, рядом со стулом, и как только они скрылись с глаз, жеребец фыркнул: «Ее не стало? Ну и что? Я потерял дочь еще семь лет назад».

Недолго думая, он схватил один из оставшихся конвертов и вскрыл его, приступив к следующей части своих ежедневных обязанностей. На этот раз в конверте оказался предварительный заказ с предоплатой. За первым заказом последовал второй, за ним третий, пока Гранд Пэр не разобрал всю свежую почту.

Покончив с ней, он приступил к следующей части: составлению точного списка пожеланий всех своих клиентов. С его помощью, пока не было покупателей, он мог заняться формированием заказов, которые, снабдив каждую посылку написанной лично запиской с выражением своей признательности, он рассылал адресатам. Это было обычной практикой, сложившейся за много лет.

Но, видимо, с этим придется обождать. Звякнул колокольчик, и в магазин вошел очередной посетитель.

— Как твое ничего, Фоссил? — произнес Гранд Пэр со своей обычной теплой улыбкой.

Фоссил Браш^[5], шиферно-серая единорожка в очках с толстой оправой, улыбнулась в ответ и подошла к прилавку.

— Привет, Гранд, как дела? — раздался знакомый, немного гнусавый голос.

Пожалуй, он был громче, чем ожидал Гранд. Она явно не привыкла бормотать под нос.

— Как у издольщика в засушливый год. Ничего необычного, — усмехнувшись, сказал он.

— Все так говорят, — Фоссил усмехнулась вслед за ним. — Ты помнишь ту банку грушевого джема, что я купила на прошлой неделе? — В ожидании ответа, она замолчала.

— Ага. Тебе попались жучки, которых я туда подложил?

— Жучки? — удивленно переспросила единорожка.

— Шучу. Разумеется, никаких жучков.

Гранд закатил глаза. Обычно он был не прочь перекинуться парой шуток с покупателями, но его шутки не всегда находили понимание, особенно среди таких ученых пони, как Фоссил. Непринужденная болтовня о всяких пустяках не всегда давалась им легко.

— В общем, я взяла этот джем с собой в институт археологии, чтобы угостить кое-кого из своих коллег, и он произвел фурор! Как назло, с полевых исследований вернулась очередная группа и они слопали его за один присест.

— Так вот почему ты вернулась так скоро! Прикупить еще?

— Агась! — улыбнулась Фоссил. — Мне нужно две банки джема и что-нибудь эдакое, чего мы никогда не пробовали. Может, засахаренные груши или грушевое масло?

При этих словах зрачки Гранда сжались в крошечные точки.

«И чего ей вздумалось упомянуть грушевое масло?»^[6]

Он вновь почувствовал растущую тяжесть в груди и с трудом удержал на лице улыбку.

— Ага. Они на полках в среднем ряду. Мимо не пройдешь.

— Отлично, я мигом!

Развернувшись на месте, Фоссил быстро исчезла в одном из проходов. Гранд Пэр воспользовался этим, чтобы зажмуриться изо всех сил.

«Прекрати думать об этом. Уже ничего не изменишь. Она больше не твоя дочь и все тут!» — раз за разом он вдалбливал себе в голову эту мысль, но никак не мог унять сердце, пустившееся вскачь.

— Мистер Пэр? Вы в порядке?

Он открыл глаза и лишь спустя секунду сумел сосредоточиться и разглядеть Фоссил, выложившую свои покупки на прилавок. Жеребец потряс головой и откашлялся.

— Да, конечно. Две банки джема и банка г-грушевого масла. Все вместе будет двадцать бит, — чуть заикаясь, ответил он.

Фоссил молча достала и опустила на прилавок монету в двадцать бит, а Гранд тем временем упаковал банки в коробку и придвинул ее к ней.

— Что-то случилось? Ты как-то резко спал с лица, — приподняв бровь, спросила единорожка.

— О, я в порядке. Просто чутка проголодался, — ответил Гранд, с трудом заставив себя улыбнуться.

Непохоже, что он убедил ее. Фоссил пристально посмотрела на него, слегка склонив голову и так и не опустив бровь, а затем сделала шаг назад.

— Попробуй немного вздремнуть. Судя по твоему виду, тебе это явно не повредит, — сказала она.

В голосе единорожки прозвучал недвусмысленный намек на вопрос. Впрочем, она решила не развивать эту тему, и Гранд вздохнул с облегчением. При помощи магии Фоссил подняла ящик в воздух и направилась к выходу.

— Всего хорошего, мистер Пэр!

— Да-да, взаимно, — пробормотал жеребец.

Пустота и давящая тяжесть в груди все росли и росли, он даже не заметил ухода единорожки.

«Я так больше не могу».

Оттолкнув стул, он встал на все четыре копыта, которые сейчас казались больше похожими на кирпичи, подвешенные к ногам, и поковылял к двери, ведущей в заднюю комнату.

— Анжу! — позвал он сына, склонившегося над столом и очищавшего груши от кожуры.

— Да?

— Заканчивай работу и не забудь вымыть копыта. После обеда встанешь за прилавок.

— Не вопрос. В чем дело? Что-то случилось?

— Да. — Шагнув к прилавку, Гранд подобрал с пола письмо Грэнни Смит вместе с буклетом и конвертом. — Пока, Анжу. — Сняв шляпу с крючка, вбитого в стену, он бросился к выходу.

Во всем мире осталось лишь одно-единственное средство, способное унять боль в его груди.