Весенняя война

Весенняя война. Глава IX: Мантийское перемирие.

В кадре проходят чейнджлингские пехотные колонны, играет бодрая маршевая музыка. Крупным планом показывают Ларинкса, охотно общающегося с корреспонденцией. Генерал явно пребывает в положительном расположении духа. Далее следует панорама уцелевших районов города: на улицах, проспектах и площадях гуляют солдаты и офицеры чейнджлингской армии:

"Восмьмого мая 1008-го года завершился разгром вражеских сил в Восточной Олении, победоносные дивизии генерал-полковника Ларинкса триумфально вступили в оленийский город Вейверфронт. В стремительных и решительных атаках были полностью побеждены лучшие силы оленийской армии, что должно склонить неприятеля к скорейшему перемирию..."

Музыкальный мотив меняется на более спокойный и размеренный, видам города приходит на смену пляж и воды Лунного залива. Среди гор захваченных трофеев стоят чейнджлингские военные, многие из них с изумлением и интересом всматриваются в морскую гладь:

"Вейверфронт — один из крупнейших портов Олении, поэтому в Эквестрию морем эвакуировалось немало вражеских солдат и офицеров. На пляже вейверфронтской бухты лежат горы брошенного оленями оружия и аммуниции. Вражеская армия бежала в ужасе и панике, потеряв даже подобие порядка и дисциплины. Так олени доказали свою слабость и трусость перед великой силой чейнджлингского оружия!"

Зрителям демонстрируется анимированная карта боевых действий, на ней показывается, как чёрная стрелка чейнджлингского удара достигает белой точки, подписанной как город Манти. Затем камера показывает идущие колонны танков, танкистов и панцергренадёров, снятых под красивыми ракурсами. Показывают и генерала Фарникса, шагающего вдоль шеренг своих подчинённых и проводящего награждение. В кадре мелькает и группа ликтидских егерей, патрулирующая оленийское село:

"На северо-западном участке фронта наши войска овладели стратегически ценным городом Манти, отрезав восточные регионы от остальной территории Олении. Молниеносный танковый бросок поверг неприятеля в панику, танки генерала Фарникса уже совсем близко к вражеской столице, Хьортланду. Новый бросок панцерваффе должен окончательно рассеять силы неприятеля и решительно навязать оленийскому королю справедливое перемирие, если тот сам не согласится заключить его раньше."

Начинает играть вступление к известной грифонской опере, киноплёнка демонстрирует как пикировщики один за другим взлетают в небо, после этого камера перемещается уже на борт одной из машин, открывается вид на боевое построение "Веспидов" и землю с высоты птичьего полёта. Бомбардировщики начинают атаку, сквозь гром симфонического оркестра пробивается вой сирен и грохот разрывов.
Место действия снова меняется на взлётную полосу аэродрома, на ней стоит несколько десятков чейнджлингов в синей униформе. Ракурс камеры подчёркивает мужественность их лиц. Потом демонстрируются кадры воздушных дуэлей, в которых чейнджлинги всегда выходят победителями. Демонстрируются фотографии лётчиков-асов:

"Доблестное Люфтваффе оказывает постоянную поддержку нашим наземным силам. Отважные лётчики ежедневно совершают десятки вылетов, нанося вражеским войскам значительный ущерб. В яростных воздушных боях куют себе славу храбрые асы-истребители: гауптман Хартлинг записал на свой счёт четырнадцать вражеских самолётов, оберлейтенант Аргостроши — десять, ещё перед войной эти пилоты заключили между собой соревновательное пари, победитель пока неизвестен. Сражение в воздухе уже практически выиграно, вражеские самолёты опасаются подниматься в небо, позволяя нашим бомбардировщикам совершать дерзкие налёты на вражеские города. Бомбёжки наносят врагу тяжёлый моральный и материальный ущерб, частое их повторение рано или поздно вынудит оленей капитулировать."

Последние мгновения фильма показываются бомбёжки оленийских городов, снятые с чейнджлингских бомбардировщиков.

Поезд мчался по рельсам, проходя километр за километром. Они выехали со станции ранним утром, а на месте должны были оказаться поздним днём. В составе помимо паровоза было всего два вагона: один предназначался для министров, военных и дипломатов, а в другом должна была состояться встреча с чейнджлингской делегацией. Ещё глубокой ночью по всем станциям и полустанкам, занятым оленийскими войсками был разослан приказ пропускать поезд не задерживая и не досматривая. Никто ничего не скрывал, но истинные цели поездки в Манти ещё были неизвестны для большей части населения страны. По обе стороны фронта ходили упорные слухи о скором перемирии и конце войны, находилось немало тех, кто воспринимал это положительно. Война длилась всего две с половиной недели, но нанесла огромный не только физический, но и моральный ущерб.
Кекконен смотрел в окно: перед ним в утренней дымке бежал пейзаж богатых земель оленийского хартленда, ныне обезображенных разрушениями и вездесущим присутствием военных. Да, безусловно, они ещё могли дать бой. Дать его и погибнуть. Какая разница, сколько времени и сил затратят полчища Кризалис на окончательный разгром армии и оккупацию страны, ведь результат будет тот же самый. Они убедили его в этом, и хоть он и понимал, что их слова были правдой лишь отчасти, но всё равно не видел смысла в борьбе с чейнджлингами. Король остался в столице, проявив наплевательское отношение даже к делам, которые имели величайшую для него важность. По крайней мере, там он был в относительной безопасности...

Отделение егерей медленно двигалось по сельской улице, делать им было особенно нечего. Недавно их перебросили в район Манти и дивизия заняла свой участок фронта против подошедших вражеских частей. С тех пор практически ничего не произошло, лишь пара малых стычек и беспокоящих артиллерийских обстрелов. Вчера роту Рейниса ротировали в тыл. Войск здесь было очень много, так что за непрерывность линии фронта никто не переживал.
— Надо будет спросить у других солдат, где тут самогонщики промышляют. — Проговорил командир отделения, назначенный за место павшего Стрикса. Это был ефрейтор по имени Кистрекс, Рейниса недавно тоже назначили ефрейтором, а так же наградили штурмовым пехотным знаком, как и всех уцелевших в том бою. Ему не хотелось командовать, да и вряд-ли назначили бы вместо Кистрекса, превосходившего его в опыте и выслуге лет.
— Неплохая идея! Говорят, что скоро войне конец, почему бы не выпить? — Хильф согласился с командиром, не утруждая себя формальностью. Все ещё не очень привыкли к новой должности ефрейтора.
— Что ты думаешь, Рейнис? — Кистрекс обратился к шедшему с ним стрелку. У того ещё болел ушиб, полученный в рукопашной с оленями. Постоянная ноющая боль портила настроение ликтидца, а в дурном расположении он был ещё менее разговорчив, чем в каком-либо ещё. Поэтому он просто утвердительно покачал головой и буркнул что-то, чего никто не услышал. Командир отделения спрашивал только у старослужащих, остальные солдаты из пополнения просто молча плелись за своими более опытными товарищами, разумно помалкивая.
Погода выдалась хорошая, тёплая. Было ещё сыровато, но уже можно было обходиться без шинели. Обретя цель на ближайшее время, солдаты решительно двинули по улице, к группе таких же праздно шатающихся мотострелков из соседней с егерями дивизии. Однако, расспросить товарищей им не дали: внезапно перед группой с какой-то улочки вынырнул офицер полевой жандармерии с двумя своими помощниками. Вид горжетов и вечно сердитый взгляд офицера быстро отрезвил егерей, ведь чейнджлингская полевая жандармерия как правило состояла из очень принципиальных и жестоких бойцов, не жалевших в случае необходимости ни мирное население, ни собственных сослуживцев.
— О, хорошо что вы тут проходили. — заговорил жандарм, продолжая смотреть на отряд прямым, практически не моргающим взглядом. — Мне нужен один хороший стрелок, прямо сейчас. Так, ты — пойдёшь со мной. — Чейнджлинг не долго думая ткнул копытом в Рейниса. Делать было нечего, жандарм был старше его и Кистрекса по званию, так что пришлось подчиняться.
Шли они недолго, вскоре оказавшись у странного дома, находившегося недалеко от местного капища. Двери дома были распахнуты, через проём можно было разглядеть результаты пристрастного обыска. На дворе перед домом стоял олень в длинной чёрно-коричневой рясе. Рядом с ним стояло несколько жандармов и другой олень, одетый как местный житель. Они все чего-то ждали, Рейнису так же было приказано ждать.
Наконец, из стоявшего рядом с домом сарайчика вышел жандарм с лопатой. Эту лопату вручили жрецу. Офицер обратился к Рейнису:
— Этот жрец — шпион и пособник неприятеля. Отведи его в лес и заставь вырыть себе могилу. Как выроет — казни и закопай.
Ликтидец многозначительно посмотрел на офицера, затем пожал плечами и сказал:
— Так точно, герр лейтенант.
Ему выдали винтовку и вместе с горе-священником отправили в лес. Рейнис был чертовски недоволен всем этим, но выполнял приказ. Тем более, подобные дела ему были уже не впервой.
Они шли по одной из тропок где-то пять или шесть минут. Жрец двигался впереди, а егерь подгонял его сзади. Оленя заранее стреножили, а чейнджлинг был готов застрелить его в любой момент. Рейнис думал: "Что за тупость? Почему они не пристрелят его сами, зачем им понадобился я? Неужели этим верзила опять помешала какая-то формальность? Чуть что — сразу валят нам на горб самую грязную работу..." И вдруг, олень внезапно заговорил:
— Я не делал того, в чём меня обвиняют. Это всё мой односельчанин, он донёс на меня из-за того, что мы не могли договориться насчёт участка земли.
Жрец оказывается мог говорить по-чейнджлингски, правда Рейнису его слова были совершенно параллельны. Он толчком заставил оленя свернуть с тропинки в лес. Где-то здесь и должна была быть вырыта могила.
— Ты ведь понимаешь, что сейчас убьёшь непричастного? Это несправедливо, ты опозоришь своих предков. Твои начальники поступили глупо и неправильно, моя смерть настроит жителей моего села против вас...
Рейнис не дал ему договорить и снова придал пленнику ускорения.
— Плевать мне на твою причастность, я выполняю приказ. А предков моих уже никто не опозорит. — Спокойно ответил егерь.
— Как же никто? Их духи следят за тобой, чейнджлинг. Я чувствую их печаль, я ведь волхв Укко...
— Топай быстрее, болтай меньше. Ваши рясы и висюльки ничего не значат, а то что ты жрец это лишь ещё один повод пустить тебе пулю.
Олень вздохнул и продолжил покорно следовать под конвоем. Наконец, они дошли до небольшой поляны, которую стрелок избрал подходящим местом. Рейнис развязал оленя, затем направил на него винтовку и сказал:
— Копай.
Тот повиновался, влажная земля хорошо поддавалось. Он копнул раз, копнул другой, третий.
— Подумай ещё раз, какой тебе толк? — Вдруг снова заговорил олень, но Рейнис уже его не слушал. Странно было, в голосе жреца не звучало ни страха, ни мольбы, он был абсолютно спокоен. Как никак, это был не простой олень, а служитель их дурацкого культа. Он должен был уже обмякнуть, смириться, но его голос прозвучал вновь:
— Ну ладно, извиняй уж тогда...
Эти слова, и всё что было дальше, смешались в один единственный миг: пленник вдруг перестал копать, перехватил лопату и изо всех сил рванулся на чейнджлинга, который даже не понял что произошло. Инструмент со звоном опустился Рейнису на голову и он вырубился.

Ватага перевёртышей в военной форме выходила из дверей кинотеатра. Им показывали пропагандистский фильм об успехах их армии на фронте. Обычно, агитация воспринималась многими как своеобразный белый шум, но сейчас она вызвала у бойцов неподдельный интерес.
— Я никогда не видел, чтобы самолёт снимали с другого самолёта! — Артис восхищённо рассказывал Лабруму свои впечатления.
— Как-то у них выходит, это ведь целая наука. Вообще кадры красивые получились, море и пляж особенно. Хотелось бы побывать в этом Вейверфронте после войны.
— А что там делать? Что там интересного? — Спросил Лабрума шедший тут же Класпер.
— Дома всякие, улицы.
— Так они ведь везде есть. Ты их в Манти не видел?
— Манти маленький, а Вейверфронт — большой. В этом и разница наверное
— А какой в этом вообще толк?
— Интересно мне Класпер, как за границей живут.
— Паршиво ведь живут, ты ведь сам всё видел. В селе где мы на постое были почти половина домов сгнила и развалилась, в хорошей стране такое вряд-ли будет, не кажется тебе?.
— Ну, как знать...
Компания солдат отделилась от основной массы и бодро пошла по улице, продолжая болтать ни о чём. Они искали рюмочную, чтобы испробовать местного шнапса. У оленей было и пиво, и даже вино, но чейнджлинги мало интересовались таким алкоголем, не видя смысла смаковать то, что в первую очередь должно пьянить.
Полк Артиса так и остался в Манти в качестве гарнизона. Служба здесь была довольно раздольной, относительно других мест. Солдаты имели здесь серьёзные свободы и чувствовали себя победителями, которым всё это досталось как трофей.
Тем не менее, в городе царила железная дисциплина. За последнюю неделю было уничтожено несколько банд мародёров, промышлявших в покинутых состоятельными эмигрантами домах и лавках. Со стороны чейнджлингов не произошло ни единого случая мародёрства и насилия по отношению к местным. Правда, некоторые офицеры из штаба дивизии захотели прикарманить себе кое-какие ценности из оставленного бежавшими богачами имущества, но их скромные желания никто не придал резкой критике, о них вообще мало кто знал.
Часы показывали три часа дня, скоро нужно было явиться на батальонное построение, проводившееся в половину пятого. Артис и компания сидели в какой-то дешёвой оленийской забегаловке. Хозяин с натянутой улыбкой поставил на стойку рюмки среднего размера.
— За победу, товарищи! — У Лабрума лучше всего получалось говорить тосты, на этот раз у него вышло довольно лаконично, но вовсе не плохо.
Шнапс отдавал чем-то кислым, явно его настаивали на ягоде. Артис уже пил нечто подобное у тианхольмских крестьян, но это пойло явно было менее крепким, а так же имела красивую бутылку розового стекла.
Их командира с ними не было, Кринг ошивался в компании Ляпписа и других офицеров в каком-то более интересном месте, нежели обычная рюмочная. Лабруму, Артису и Класперу точно не помешало бы знание языка, которым располагал Кринг, но им итак было хорошо, ведь простое слово "шнапс" разумеют как перевёртыши, так и олени.
— Слабовата настойка. — С досадой констатировал Класпер.
— Главное, не зайти в этом деле слишком далеко. — Предостерегающе заметил Лабрум.
— Артис, покажи ему, чтобы налил ещё.
Пулемётчик уже было собрался выполнить просьбу Класпера, как вмешался Лабрум:
— Построение скоро, какой "ещё"?
— Это да... — Разгорячённый выпивкой Класпер быстро протрезвел, вспомнив, что офицеры очень чутки на запах спирта, а более приемлемые условия дали им повод особенно яро придираться к внешнему виду солдат. — Пойдём тогда, приведём в порядок кители.
— Хорошая идея.
Артис молчал весь этот разговор. Его товарищи были знакомы друг с другом дольше чем он с ними, иногда ему было просто нечего вставить в их беседы. Вся троица спрыгнула с высоких барных стульев и пошла к выходу. Артис не знал как на языке оленей будет "спасибо", поэтому просто широко улыбнулся хозяину и оставил ему несколько мелких монет сверх платы.
Нужно было торопиться, долгое время до построения было обманчивым: до их расположения нужно было идти около двадцати минут, на все приготовления с формой так же уходило немало времени. Если не говорить о том, что в панцергренадёрских дивизиях считалось практически обязательным быть полностью готовыми за 10-15 минут до.
На улицах было мало гражданских, олени старались не выходить из дома без лишнего повода. Вид угрюмых и вооружённых захватчиков был угрожающим, особенно если это были фельджандармы.

Состав приближался к городской черте. Из окон не было заметно моря, а кварталы Манти представлялись своей самой некрасивой частью. В вагонах специального дипломатического поезда была тяжёлая и напряжённая обстановка: олени вообще не любят замкнутых пространств, а то, что им предстояло сделать ещё сильнее заставляло всех пассажиров ощущать некоторую нервозность.
— Герр Кекконен, не хотите выпить кофе? — К всё ещё смотрящему в окно Ристо учтиво подошёл один из работников поезда.
— Прошу прощения, но мне не по нраву этот напиток. — С натянутым спокойствием произнёс советник, удаляясь в другую часть вагона. Ему действительно не нравился кофе, чтобы поддерживать себя в тонусе у Кекконена было средство получше.
Город становился всё ближе. Приближался вместе с ним и злосчастный мантийский вокзал, где они встретятся с послами Кризалис. Он был одним из немногих, кто знал настоящий текст "перемирия", которое им предстояло заключить. Фактически это было не перемирие, а полная капитуляция. Король Дьявулен уже давно приравнял подпись Кекконена к своей собственной, соглашение этого оленя приравнивалось к соглашению главы государства...
Вот оно, они уже въехали в городскую черту. Вокзал находился поблизости от центра города, поэтому послы и вельможи долго наблюдали за скопищами чейнджлингских солдат, занимавших Манти. Паровоз постепенно замедлялся, вместо рядов домов в окне появились вокзальные склады и корпуса, серая полоса перрона. Здесь было тихо и чисто, видимо территория вокзала была оцеплена со всех сторон.
Кекконен заперся в своём купе и нарядился в свою "парадную" одежду: дорогой чёрный костюм с синеватым отливом, нёсший на себе блестящую звезду и серо-синюю ленту "Королевского почётного креста" и несколько других мелких наград. Его коллеги одели свои вышитые серебряными шнурами мундиры, так же готовясь к важному событию.
Наконец, все оленийские представители собралась в комнате, предназначенной для встречи, до которой оставалось ещё несколько минут.
Вот на перроне показались чейнджлинги. Их делегация состояла из министра иностранных дел, а так же военных, среди которых были генерал Фарникс и генерал-фельдмаршал Триммель. С ними был единственный стенографист.
Они зашли в вагон, министр кивком поздаровался с Кекконеном, в то время как генералы-чейнджлинги отсалютовали оленийским военным. Они вскоре расселись за столом, чейнлжлингский и оленийский стенографисты уселись в углу за своими агрегатами, готовясь вести документальную запись всего происходящего. Кекконен заметил, что чейнджлинги были одеты намного более скромно, чем его спутники. Это была издевательская ирония победителей над проигравшими.
— Что-ж. Быстрее начнём — быстрее закончим. — сказал чейнлжлингский министр, его покрытое серым панцирем лицо было абсолютно непроницаемо. — Вы согласились заключить мир на условиях Её Величества. Они изложены в тексте документа, который сейчас будет представлен и зачитан. Сразу хочу предостеречь вас о том, что лучше проявить благоразумие и согласиться с положениями договора. Наша милостивая госпожа итак отнеслась к вам с большей благосклонностью, чем планировала. Речь идёт не о вашей личной чести, а о стране за которую вы держите ответ.
Олени утвердительно покивали. Чейнлжлинг подал знак и в вагон зашёл его помощник с бумагой. Он встал на задние, развернул листок и начал:

"Мы — Кризалис, королева ульев и императрица всей чейнджлингской земли, представляем данный документ во внимание послов Олении, государства с коим у Нас не разрешён ещё военный конфликт.
Ввиду того, что монарх Оленийский силой своих полномочий позволил Нам заключить мир на своих условиях, Мы, руководствуясь своей высокой мудростью и государственным интересом чейнджлингской нации вывели ряд требований, необходимых для прекращения ставшего уже бессмысленным кровопролития:

Первое: все воинские части Олении должны быть разоружены и распущены, их офицерский состав должен быть доставлен в специальные лагеря в целях допроса и составления досье. Все военные священники, находящиеся в войсках должны так же быть выданы чейнджлингской стороне. Все стоящие в портах корабли, всё изъятое у войск вооружение, включая артиллерийские орудия, танки и самолёты, чейнджлингская сторона заберёт себе в качестве трофея.

Второе: монархический режим в Олении должен быть низложен и заменён временной оккупационной администрацией. Власть администрации распространяется на все без исключения регионы страны. Полиция и административные органы должны быть распущены и набраны заново из добровольцев и избранных чейнджлингской стороной лиц. Церковь должна быть законодательно отделена от государства, заместо погибшего Юрвы должен быть назначен новый Аллахержаржи, лояльный администрации. Среди жрецов так же следует провести чистки нелояльных элементов.

Третье: в целях обеспечения безопасности временной администрации, на всей территории Олении должны быть размещены военные гарнизоны чейнджлингской армии, регулярные части так же по началу будут присутствовать на территории Олении, причём настолько долго, насколько это будет необходимо. За действиями администрации будут тщательно следить чейнджлингские спецслужбы.

Четвёртое: Права и полномочия чейнлжлингских офицеров и гражданских чинов, а так же предпринимателей на время оккупации становятся выше прав и полномочий оленийских представителей власти и гражданских лиц.

Пятое: Оления должна выплачивать контрибуцию в размере двухсот миллионов золотых крон ежегодно в течение оккупации и ещё двадцать лет после её окончания. В случае отсутствия средств, контрибуция будет взыматься в виде живой рабочей силы либо участков территории. Каждому оленийскому предпринимателю, имеющему в своём владении минимум одно фабричное производство следует выплатить 50 миллионов крон в пользу чейнлжлингских предпринимателей. В случае невозможности этой выплаты — их имущество будет конфисковано и передано во владение чейнлжлингского государства. На время оккупации Олении её природные ресурсы полностью переходят под контроль чейнджлингских компаний, ответственность за добычу и распределение целиком берёт на себя чейнджлингская сторона.

Шестое: регионы Фир-Далар и Сольгуд-Бергсдейа целиком и навсегда отходят чейнджлингской стороне. Остальная территория Олении будет возвращена ей после окончания оккупации. Оления так же отказывается от своих внешнеполитических амбиций и претензий, отныне и навсегда признавая чейнджлингское государство как своего старшего экономического и политического партнёра..."

Документ оказался довольно длинным и включал около трёх десятков главных и второстепенных пунктов. Ристо ловил на себе уничтожающие взгляды коллег, им всем предстояло совершить самый унизительный поступок в своей жизни. Чейнджлинги же были совершенно спокойны и сохраняли выдержку, но за их светскими масками скрывалось ликование и радость, они были готовы расплыться в своих скалящихся клыкастых улыбках, но волевыми усилиями сдерживали себя.
Наконец, последний пункт был зачитан. Документ предоставили на стол для подписания. Первыми это сделали чейнджлинги: их подписи, сделанные с помощью рога, выглядели тем не менее угловато и скучно. Подписи собравшихся здесь оленей были намного более витиеватыми, но ставить их им до тошноты не хотелось. Тем не менее, один за другим, они всё же расписались под дьявольской бумагой.
Всё было кончено. Оления погрузиласъ во тьму.

Егерь очнулся на больничной койке. Голова сильно болела, а яркий белый свет бил в глаза. В палате он был не один. Оказалось, что кое-кто из раненых и больных был ему знаком.
— Рейнис очнулся. — Сказал раненый, в котором егерь узнал солдата из роты его батальона, у которого ему как-то пришлось выменивать какие-то вещи. На нём не было следов тяжёлых ранений, но по лицу было видно, что он страдает от сильного жара. Странно, егеря были менее подвержены болезням, видать этому парню сильно не повезло.
Рейнис зажмурился и зарылся под одеяло. А обитатели палаты тем временем разговорились:
— Это тот солдат, что из взвода Кенриса? — Спросил у того бойца другой чейнджлинг, он тоже был егерем, но уже однополчанин, из третьего батальона, он страдал от лёгкого осколочного ранения.
— Да, это он, из того самого взвода. Доставили вот час назад. Врач сказал, мол, сотрясение мозга.
— Да, я оттуда. — Ответил Рейнис из-под одеяла.
— О, да ты, выходит, не из робкого десятка. Слышал, вы в лесу почти все погибли, дрались страшно.
— Дрались. — Коротко ответил егерь, снова вылезая на свет. Больше ничего о том случае он рассказывать не собирался.
— Обидно тебе видать. В таком переплёте уцелели, а в госпиталь попал по такой глупости. Тебя ведь по голове кто-то ударил, верно? — Спросил его товарищ из соседней роты.
— Да, лопатой приложили. Глупое дело, жандарм приказал одного оленя расстрелять и в лес отправил. Тот олень меня по голове и стукнул, он был жрец вроде как.
— Ох уж эти жандармы! — досадливо произнёс чейнджлинг промышлявший меном. — Я вот как-то договорился с одним оленийским крестьянином, хотел папиросную бумагу на кое-какие безделушки поменять. Сущий пустяк, чёрт побери, а жандармы эти тут как тут: нельзя, мол, таким заниматься, не по-солдатски! Посмотрели бы по сторонам, да у нас вся армия регулярно выменивает у местных самогон за сигареты! Что за тупоумие у них, я не понимаю...
Кое-кто согласился с таким заявлением, кое-кто промолчал. В защиту полевой жандармерии никто не выступил.
И тут в палату вошёл офицер, всё сразу попритихли и прекратили крамольные рассуждения. Вошедший был одет в форменный китель, имел при себе погоны и все иные атрибуты, но всё это на нём сидело как-то не по-военному. Как оказалось, это был офицер службы пропаганды. В его обязанности входил надзор за процессом киносъёмки и писательской деятельностью, а так же периодические выступления перед солдатами, но не прямое командование какими-то частями.
— Товарищи! — заговорил он с радостной улыбкой на лице. — Час назад состоялись переговоры между нашей и оленийской делегациями, завершившаяся безоговорочной капитуляцией Олении. Вражеские части на фронте прекращают сопротивление и складывают оружие. Война окончена!
После этих пафосных слов в палате установилось какое-то странное малчание. Чейнджлинги даже и не знали, как отреагировать на такую новость.
— Герр офицер. — наконец подал голос один из перевёртышей, бывший ефрейтором-панцергренадёром. — А война правда кончилась?
— Э... — Офицер смутился, иной бы на его месте уже приструнил зарвавшегося солдата, но в нём явно было слишком много гражданского для излишней жёсткости. — Да, они подписали капитуляцию и убрались восвояси. Всё благодаря герру Триммелю! Молниеносная война, молниеносная победа!
— Триммель и правда хороший генерал, у меня с ним даже словом перекинуться вышло. Подарил он мне пачку сигарет. — Добавил кто-то из егерей, до этого молчавший.
Несмотря на попытки как-то развеселить бойцов, бурной реакции на новость всё же не было. Офицер пропаганды удалился, пациенты госпиталя снова оказались предоставлены самим себе.
— Ну, если война и впрямь кончилась. — произнёс егерь из батальона Рейниса, только что поносивший жандармов. — То кто что будет делать тогда?
— Сначала что прикажут. — вздыхая сказал ефрейтор, заваливаясь на другой бок. — А потом, надо ведь до дома добраться. У меня семья в Везалиполисе, давно не видел их, только переписывались.
— А мы, егеря, почти все меж собой земляки, все с деревень да артелей окрест Ликтиды. Я вот сам лесоруб, но нашему брату тоже с ружьём общаться приходится. Есть у меня и деревня родная, и отец с матушкой, и милая ждать обещалась. Так что надо бы мне тоже вернуться поскорей.
Обсуждение последних событий быстро перешло в рассказы о доме. Чейнджлинги поняли, что очень давно не видели своих родных мест, и надеялись на то, что им дадут отпуска. Они понимали, что капитуляция это лишь формальность, и для них война может продлиться ещё очень долго...
Рейнис тоже рассказал о своей артели, ведь головная боль уже почти сошла на нет. Рассказал он и о своей родне, и о земляках, которых тоже призвали в егерские части и которых ему хотелось бы где-то повстречать. Не упомянул он только об одном, о том что держал в сердце, о том что придавало ему сил и храбрости в трудную минуту. Он не сказал о своей любви, что верно ждала его под старой раскидистой елью, которую по легендам не брала ни одна пила или топор.

Ещё один замечательный майский день подходил к своему завершению. Кекконен обещал решить все дела, и Его Величество больше не беспокоилось о своём положении, не говоря уже о положении страны.
Сегодня он испробовал несколько старых сортов из винных погребов его отца, и утраченное расположение духа снова стало возвращаться к Йохану. Он решил выйти на прогулку в разбитый близ дворца парк. Погода была очень хорошей, ведь к концу дня солнце уже успело прогреть землю, а в парке начали покрываться маленькими листочками высаженные там клёны.
Короля как обычно сопровождал телохранитель из гвардии. Он вышел на широкую аллею и медленно пошёл по ней, гвардеец молча следовал за ним. Ветер заставлял деревья шелестеть вновь обретёнными листьями. В этом месте будто бы и не было никакой войны, оно мало изменилось со времён его детства. Йохан свернул на аллею поменьше, углубляясь дальше в парк. Дворцовый комплекс Хьортланда был построен два века назад, во времена расцвета и великой славы, это место мало изменилось с тех пор, в отличие от остальной Олении.
Дьявулен забрёл в одно из своих любимых мест, выйдя на небольшую полянку с прудом и скамейками чугунной ковки. Король присел на одну из них, практически не замечая своего спутника. Здесь было очень хорошо, и Дьявулен решил посидеть здесь какое-то время.
Шло время, солнце клонилось к горизонту, а морской ветер стал более холодным.
"Пора возвращаться во дворец", решил король, и было попытался встать, как вдруг его остановили слова:
— Ты понимаешь, что натворил, бастард? — Сбоку от него звучал напряжённый как струна голос, принадлежавший его телохранителю. Его силуэт поднялся со скамьи и распахнул пистолетную кобуру. Йохан не мог понять, что происходит.
— Что ты делаешь?! — В ужасе, но ещё с тенью спокойствия проговорил он.
— Нечего больше сказать? Ладно... — Офицер вынул из кобуры пистолет и направил на Йохана. Тот замер и оцепенел, смотря вылезающими из орбит глазами в дуло пистолета. Бывший верный слуга не дал ему много времени на размышления.
Первая пуля попала Дьвулену в шею и пробила артерию, шесть остальных были пущены в грудь. Офицер всё стрелял и стрелял, пока в обойме не остался единственный патрон.
Король был мёртв, его мундир был изрешечён и сочился кровью, а тело завалилось на спинку скамейки, сильно запрокинув голову назад. Всё произошло быстро, в миг ненависть сменилась дрожью и осознанием содеянного. Выстрелы были хорошо слышны отовсюду, он был обречён. Ему не удалось убить короля той ночью, он морально готовился к этому вечеру несколько дней, а сейчас... Сейчас было уже поздно думать, поступил ли он правильно. Жажда мести и справедливости погубила его, он лучше убьёт себя, чем будет несправедливо поруган.
В "Лахти" оставался последний патрон, и он им воспользовался.