Весенняя война

Весенняя война. Глава V: Море и сосны.

"

СТОЙ!

Не сопротивляйся!

Йохан приказал кончить войну.

Застрелите ваших офицеров, которые не слушают приказания вашего Короля.
Солдат! Кончай сейчас же сопротивление! Йохан дал приказ окончить войну. Да здравствует Его Величество Йохан Дьявулен, покровитель народа Олении!
Вам должны были дать хорошее обмундирование, потому что Его Величество хотел, чтобы Вам было хорошо нести службу. Офицеры дали вам всё же дурную одежду и плохое снаряжение. Они обманули Вас и Его Величество, они поступили преступно против Олении и Оленийского Оружия.
Офицеры гарантировали Вам и Его Величеству, что война будет лёгкой и вы легко разгромите чейнджлингские войска. Теперь же вы проигрываете её, хотя тысячи бойцов сложили головы в неравном бою с захватчиками. И здесь ваши офицеры лгали вам и обманули Йохана.
Йохан хочет мир, но офицеры, предатели Олении, хотят войны. Убивайте офицеров! Расстреливайте их! Боец! Если не исполнишь этого приказа Его Величества, тебя отправят в тюрьму в Остлот и поставят к стенке.
Воины Олении, не давайте себя убивать на этой несправедливой войне. Тысячи оленийских солдат уже убито, сотни оленийских танков сожжены под Эстскугом, десятки бомбовозов сбито. Всё это вина предателей-офицеров, которые не слушают приказания Короля Дьявулена.
Но ужасы весенней войны, распутицу, голод и страшные чейнджлингские снаряды пора прекратить. Теперь по домам! Да здравствует Йохан, объявивший мир! Долой предателей и поджигателей войны, которые врут что скромный чейнджлингский народ и благородная Королева Кризалис будут ущемлять права Оленийской державы.
Да здравствует Новая Оления, мирное небо и Его Величество! Долой войну! Стреляйте сейчас же командиров!"

Текст чейнджлингской агитационной листовки, распространявшейся среди оленийских военных. Эффективность данного пропагандистского текста признана сомнительной. Авторы воззвания понижены в звании и отстранены от агитационной деятельности.

Колонна грузовиков медленно двигалась по просёлочной дороге, из-под колёс брызгала грязь — недавно прошли первые сильные дожди. Дорога ещё была нормальной, они были первыми, кто проезжал здесь в таком числе. Впереди колонны ехали группы мотоциклистов-разведчиков. Они смогли обнаружить крупное село, подходящее для расквартировки батальона. Манти был всё ближе, дикие края уже были позади. Эти панцергренадёры шли в авангарде, и им было намного легче преодолевать весенние грунтовки.
О враге ничего не было слышно, те маленькие гарнизоны, что встречались им, в основном сдавались в плен. Понятие "фронт" и "тыл" как-то и вовсе потерялись. Доходили слухи о том, что егеря где-то кого-то отражают, что у них в тылу бродят крупные и опасные отряды, способные учинять всяческие пакости. Это не могло не напрягать, но делать нечего — знай себе трясись в кузове, да жди своей участи.
Село стояло по обе стороны от шоссе, разведчики смогли насчитать в нём около полтораста дворов, но при приближении выяснилось, что немало домохозяйств заброшено. Колонна въехала на главную сельскую улицу, со всех сторон на них со страхом и любопытством смотрели местные. Машины замедлились и Артис смог чётко разглядеть оленей, живших здесь. Выглядели они... довольно просто и прилично, их одежда и повадки были сильно похожи на те, что Артис видел в чёйнджлингских бауэрах, среди них даже были видны охотники, хотя пулемётчик точно знал, что олени не питаются мясом и им нет нужды охотиться на дичь.
Проехав какое-то расстояние, колонна остановилась. Прозвучал приказ вылезать. Стоявшие до этого спокойно олени начали беспокоиться: игравших на улице оленят тут же разогнали по домам, взрослые так же начали прятаться за дверьми своих домов. Артис смотрел на всё это с недоумением:
— Почему они так шугаются? — Полушёпотом спросил он стоявшего рядом Лабрума.
— Думают, что мы будем их грабить или ещё что. — Ответил он.
— Грабёж? Вот дураки, нам их халупы десять лет не сдались. — Грубо сказал Класпер, исподлобья осматривая нехитрую обстановку.
— Петля на шею видно тебе тоже не сдалась, рядовой? — Внезапно вклинившийся в разговор Кринг прозвучал и шутливо, и предостерегающе. Он был прав в своей жёсткости. Момент был ответственный, солдатам предстояло передохнуть, но нужно было оставаться на чеку: в селе наверняка есть охотничьи ружья, а солдаты могут натворить непростительных глупостей, и тут не поможет дисциплина, только строгий и взыскательный надзор.

В дом старосты зашёл майор в компании гауптфельдфебелей, интендантов и отделением солдат. Нужно было решить ряд вопросов. Внутреннее убранство дома старосты выглядело довольно богато: висевшие на стенах фотокарточки в резных рамках соседствовали с замысловатыми оберегами из медных и серебряных бляшек с вытравленными на них вьющимися узорами. Чейнджлинги с интересом рассматривали эти религиозные символы, но не оказывали ним почтения, они ничего не значили для них. Находясь в положении побеждённых, олени не могли их в этом осудить. В большой прихожей комнате стоял стол, за столом сидел поседелый олень, смотревший на вошедших спокойно и непроницаемо. Двое солдат встали у входной двери, остальные заняли углы комнаты и места у окон. Не дожидаясь приглашения майор сел на табурет напротив старосты, его "свита" выстроилась полумесяцем за его спиной, между старостой и майором занял место переводчик.
— Герр староста, ваше село попало под оккупацию нашего батальона. Вам придётся выполнить ряд требований, которые будут вам предоставлены.
Толмач перевёл слова чейнджлинга, староста кивнул головой, и ответил на заявление майора. Его речь чем-то отдалённо напоминала чейнджлингский, но без переводчика офицер не мог с ним общаться.
— Олень говорит, что выбор у него невелик, ему придётся следовать вашим требованиям.
— Чудно. — майор похвалил переводчика. — У меня немного времени, и требований у меня так же немного. Во первых, предоставьте список всех вооружённых лиц в вашем селе. Их дома будут нами обысканы, а их оружие предписывается изъять и запереть в доме старосты, а позже — в оккупационной комендатуре. Во вторых, мой батальон будет стоять здесь до следующего утра, но ваше село назначено перевалочным пунктом, так что мы тут не последние. Исходя из этого, имейте ввиду, что чейнджлингской армии нет никакой нужды грабить вас, устраивать принудительные реквизиции, а так же учинять насилие над поселянами у чейнджлингских солдат нет, наши части итак снабжают всем необходимым. Однако, вам всё же придётся поступиться пространством на время расквартировки военных, а так же наши хозяйственные офицеры оставляют за собой право потребовать от вас передачи в их распоряжение разного рода инструментов, продуктов и прочего подобного, издержки будут возмещены вам. Так же, офицеры батальона могут захотеть купить у ваших жителей что-либо. В этом случае можете устанавливать цену путём торга, но валюту придётся принимать в наших марках, имейте ввиду. В третьих, проведите сейчас же общее собрание и донесите до населения, что мы не собираемся причинять им вреда, но вынуждены временно пребывать в их домах, что чейнджлингским солдатам нет резона причинять вред мирным жителям и они будут строго наказаны за проступки в отношении местных. Так же, посвятите их в первые два пункта. И ещё: эти указания распространяются на все останавливающиеся здесь чейнджлингские части, сюда вскоре прибудет оккупационный администратор, а военными будут созданы все необходимые условия для обеспечения отдыха, ремонта и дозаправки техники. Всё это будет свёрнуто после окончания войны.
Переводчик несколько минут переводил эти слова оленю, тот сокрушённо пожал плечами и ответил утвердительным кивком. Далее последовало ещё несколько формальностей, старосте предоставили под подпись документы. Потом было устроено сельское собрание, на котором старосте пришлось всё изложить. Олени покачали головой, побурчали, но делать было нечего — в их село вошло несколько сотен вооружённых до зубов военных и никакого желания им противостоять вовсе не было.

Небольшая группка оленей стояла во дворе дома старосты. Их собрали здесь, пока панцергренадёры проводили обыски в их домах. Кто-то из них плевал на землю и шёпотом матерился, большая же часть просто угрюмо молчала, прикидывая своё грядущее бытие. Как долго жуки будут стоять здесь? Идёт война, много тел лежит непогребёнными, волки могут расплодиться и оборзеть, кто будет защищать народ? Меж их домов шастают эти чернопанцирные сволочи в серо-зелёных шинелях, они ведут уже ведут себя как хозяева, староста потакает им, а может ли он не потакать?..

Домов в селе было достаточно, чтобы разместить в каждом по отделению, но перед этим нужно было сделать многое.
Автомашины согнали в подходящее место, рядом расположился батальонный артиллерийский парк. Дело подходило к обеду, но перед этим вокруг села были выставлены патрули и дозоры, мотоциклисты и вовсе ненадолго здесь задержались, поехав дальше по дороге. Когда подошли батальонные инженерные части, начали возведение топливного хранилища, так же они начали разбирать на брёвна и доски брошенные дома и сараи. Предполагалось, что из этого материала потом будут возведены бараки для солдат, да и без дров было не обойтись. Шедший в авангарде батальон теперь должен был создать здесь военную базу, чтобы идущие по дороге части могли делать здесь остановки. В чейнджлингской армии было чёткое разделение труда на военные и хозяйственные части, но когда требовалось быстро выполнить задачу, то боевые части батальона могли привлечь к хозяйственным мероприятиям.
Взводу Артиса пришлось помочь в работах. Они получили топоры и пилы и отправились разбирать покосившийся сарай, стоявший на самой окраине села. Пулемётчику и его напарнику доверили пилу-дружбу. Сарай наполовину сгнил, его трухлявые доски можно было только сжечь. Инженерные войска побрезговали возиться с этой развалиной, поэтому сюда направили обычных солдат, что их конечно не обрадовало. Чтобы конструкция рухнула, потребовалось несколько метких ударов топора. Дальше можно было только разбирать и пилить доски. Артису доставались толстые доски и брёвна, вскоре под местом его работы образовалась кучка опилок и щепок, некоторые доски сами ломались и рассыпались. "Ничего, зато будет чем топить полевую кухню" думал он, когда его товарищи уносили на своих спинах очередную связку аккуратно связанных досок. Они провозились с этим всем где-то два часа. Солдаты ругались, бранили начальство и хозяйственные части, пожалевшие своих усилий на эту гору червивых обломков, но при этом они скорее раззадоривались, чем уставали. Всё таки всю дорогу они сидели в кузовах машин, а не месили грязь копытами.
Потом повара наварили похлёбки на весь батальон. Снабжение немного отстало, поэтому харчи на этот раз вышли скорее обжигающе-горячими, чем сытными. После обеда было построение и развод. Кого-то направили в патруль, на часы и в некоторые наряды; остальных же части начали делить по отделениям и располагать в сельских домах. Всего в батальоне было около девятиста солдат, в деревне с треском отыскалось такое количество домов, но проблем с размещением не возникло.
Отделению Кринга достался дом местных середняков. Унтер-офицер ещё перед войной уделил время изучению языка, поэтому смог кое-как объясниться с хозяевами дома. Это была пара молодых оленей, муж и жена, детей у них ещё не было, а сам дом выглядел так, будто построен был совсем недавно. Солдатам разумеется были не рады, но их не очень это волновало. Хозяин стремился держаться твёрдо и с достоинством, хозяйка вообще так и не появилась перед гостями, видимо сбежала к соседям, либо где-то спряталась. Оказавшись внутри дома, солдат удивило обустройство комнат и их просторность, может даже излишняя из-за новизны. Одну комнату оставили за четой, всё остальное заняло отделение. Кроватей тут оказалось больше чем одно лишь супружеское ложе, видимо олени их имели на случай приезда родни или гостей издалека. Их всё равно не хватило на всех, части отделения пришлось заночевать на разостланных шинелях. Но до захода солнца было ещё далеко, предстояла ещё помывка, так как наконец выдался хороший момент для этого. В ротной кладовой было достаточно мыла, с водой же в этом сыром краю никогда не было проблем. Класпера и Лабрума тут же послали к ближайшему озеру за водой, кто-то затопил печку, чтобы потом нагреть воду. Как уже было сказано, с мылом был полный порядок, но Кринг решил проявить хитрость и смекалку, выторговать мыло у хозяина.
Агриас и ещё несколько его товарищей сидели у печки в большой комнате, пока их младший командир беседовал с оленем. Разговор этот выглядел довольно забавно: чейнджлинг плоховато знал язык, но при этом выказывал всяческое дружелюбие и даже панибратство, олень же с виду был спокоен, но при этом очень сильно насторожен, не до конца понимая собеседника и от этого беспокоясь. Для начала, унтер-офицер заявил, что им разрешено устраивать реквизиции, но он не видит для них повода, поэтому предлагает честный обмен. Его солдатам нужно мыло, а он готов предложить за это три пачки сигарет и карманные часы с латунными створками. Олень посмотрел на это всё, и что-то ответил. Кринг засмеялся, и сказал какую-то фразу, которая явно выбивалась из правил оленийского языка. Олень же снова посмотрел на предложенные вещи... И вдруг его передёрнуло от отвращения и гнева. Он резко встал из-за стола громко шепча какие-то ругательства, но увидев в комнате солдат тут же ослабленно сел, укоризненно качая головой. Кринг тоже как-то обмяк, сделал глубокий кивок, в его голосе прозвучало железо. Он забрал эти вещи, встал из-за стола и вышел вон, ничего не сказав солдатам. В комнате повисло что-то неприятное, какая-то невидимая, но горькая взвесь испортила это место. Артис тогда подумал о том, что Кринг и домохозяин просто не смогли договориться, может чейнджлинга подвёл язык, и он обидел оленя. Пулемётчик поднялся с пола, и последовал за ним. Унтер-офицер стоял на крыльце и напряжённо курил, смотря, как по дороге едут и едут грузовики их полка. Это зрелище действительно было довольно умиротворяющим, при некоторых условиях.
— Герр офицер, что случилось? — Этот вопрос Артис задал глупо и по-детски. Кринг сделал глубокую затяжку и обернулся на него. В глазах чейнджлинга всё ещё горели искры злобы и раздражения, но он смирял себя так, как подобает офицеру.
— Рядовой, это не твоё дело. Я попытался с ним договориться, но вышел разлад, твой командир ошибся в разговоре на чужом языке, этого достаточно? — Ответ вышел жёстким и явно не очень правдивым. Кринг очень редко называл своих солдат "рядовыми", и обычно это не значило ничего хорошего.
Потом уже Артис узнал, что Кринг пытался обменять мыло на вещи, снятые с трупов после штурма укреплений в первый день войны, олень почуял запах мертвечины, всё понял и с возмущением отказался. Никто из солдат ничего не сказал ему по этому поводу, у чейнджлингов это было не принято. В конце концов, он ведь ради них старался, и не знал, что олени имеют такой хороший нюх.
После помывки у солдат началось время, которое можно было бы назвать свободным. Отбой должен был произойти в восемь вечера, то есть довольно рано, чтобы выдвинуться в путь ещё затемно. Вокруг было тихо и спокойно, они даже дезертиров не встретили, будто в этом месте и вовсе не было войны.
Стол был быстро оккупирован игроками в скат, солдаты курили и громко обсуждали подробности прошедших дней, будто бы и не было хозяев, запершихся в одной из комнат. Лабрум, Артис и его второй номер вышли покурить на крыльцо, где до этого стоял их командир, дремавший теперь у печки. Стоял весенний вечер, солнце светило с запада, заставляя дома и фигуры отбрасывать длинные тени. По дороге всё ехали и ехали машины, оставляя после себя разбитую кашу. Завтра придётся тяжело, может даже потребуется вытаскивать грузовики из распутицы. Небо отдавало багрянцем, и не было ни чистым, ни затянутым облаками, находясь в каком-то странном промежуточном состоянии, которое трудно было описать.
— Скорее бы войне конец... — Проговорил Артис, глядя в залитые уходящим светом небеса. Он уже мечтал о возвращении, воображал радость братьев, матери, Той, которая обещала ждать его.
— Скоро она действительно кончится, товарищ. Офицеры говорят, Манти — важный город, а сопротивление там вряд-ли будет. После того как войдём туда, говорят, олени и рыпаться перестанут. — Ответил ему Лабрум, выдыхая сигаретный дым.
— Они итак не рыпаются. Когда в последний раз по нам стреляли? — Голос подал второй номер пулемётного расчёта, крепкий и молчаливый парень. Видимо, обстановка всё же вынудила его на участие в беседе.
— Лучше бы больше и не стреляли. После драки воздух не лягают, а драка для них уже проиграна. Правильно делают, что сдаются. Дрались бы упорно — мы бы сейчас от этой деревни и развалин не оставили. — Артис ещё какое-то время думал о доме и родне, но его нынешнее бытие ещё было сносно и приемлемо, так что эти мечты не очень долго тревожили пулемётчика.
— Это да... Понимают видать, или пресмыкаются. — Сказал Лабрум, размышляя о чём-то. Сослуживцы мало знали о прошлом Лабрума, кроме того, что у него было высшее образование и какие-то виды на высокую жизнь, но армия решала совсем иначе.
— Пресмыкаться это вряд-ли. Ты видел хозяина этого дома? Да он чёртов герой, послать нашего унтер-офицера в лицо, да ещё при нас.
— На Ляпписа или ротного нашего он бы рта не открыл... А хорошее тут местечко всё-таки.
— Да уж получше, чем те что были до этого. Откуда такая меланхолия, Лаб?
— Курево хорошее. Никогда такого не курил. Помнится, писали в нашей ульевой газете, мол какой-то везалипольский профессор медицины сказал, что курение вредит здоровью. Вот наши папироски точно здоровью вредили, запах у них отвратительный. Спасибо оленийской армии, обеспечили они нас хорошо и надолго.
Солдаты похмыкали от остроумного замечания товарища. Погода была далеко не так уж и хороша, но им от этого было вовсе не плохо.
Ужин выдался хорошим, а сон крепким, ночь будто бы началась и закончилась в одночасье. В три утра в доме прозвучала команда "подъём", и солдаты, только оценившие уют ночёвки в стенах дома, тут же вынуждены были собираться и покидать своё временное пристанище. Отделение построилось и влилось во взвод, а взвод влился в роту. Артиса и остальных провожали взгляды местных жителей, для которых этот батальон появился и исчез, оставив за собой лишь тревогу и страх неопределённости. Жизнь этих существ была обречена перемениться, и вовсе не к лучшему, а панцергренадёры невольно послужили причиной этой перемены. Скоро сюда приедут оккупационные чиновники, скоро меж домов начнут расхаживать молодчики-олени с винтовками наперевес, с полицейскими значками на рукавах, и будут ли они так спокойны, как то войско угрюмых малорослых солдат, нагрянувших и исчезнувших в одночасье.
Батальон был построен и погружен на машины, часть солдат была "спешена" на случай, если придётся помогать машинам двигаться по порядком разбитому просёлку. Грязь, темнота, вонь бензина, электрические фары режут глаз, моторы надрывно тарахтят, заставляя машины продираться через кашу, в которую превратилась дорога. Ночью прошёл лёгкий дождик, но этого оказалось вполне достаточно для окончательного превращения грунтовки в болото.

Им передали приказ: свернуть на перекрёстке на главную дорогу, к этому моменту батальон уже порядком отдалился от села и даже не сильно отставал от графика. Грузовики пришлось пускать по обочинам, потому что дорога превратилось в нечто совершенно непригодное и ужасное.
Зря Кринг торговался с оленем за мыло, зря они вообще мылись, потому что эта дорога вымазала всех и каждого в грязи. Артис лично участвовал в спасении нескольких грузовиков своей роты, и после таких приключений утомился совсем нешуточно, а ведь нужно было ещё и следить за оружием...
Колонна начала постепенно заворачивать в сторону шоссе. Это нужно было сделать быстро, ведь по чьей-то гениальной ротационной схеме их часть должна была одной из первых войти в злосчастный Манти.
Асфальтовая дорога и ж/д полотно проходили по берегу реки, носившей название города. Она уж точно не была похожа на пресловутый "ручей", вместе с которым иногда употребляется название Манти. Наверняка это было связано с очередной оленийской легендой-байкой, интересовавшей перевёртышей меньше всего. Единственные мысли, возникавшие у них при взгляде на водную гладь были мыслями о гигиене и питье. Фарникс вовсе не готовился к пресловутому "Блистательному входу в поверженный город", скорее он намеревался сходу его брать, и его не интересовал внешний вид бойцов и техники, идущих на Манти. Сейчас их колонны шли очень быстро, и поздним днём они уже должны быть в городе.
С ещё невидимого моря уже дул солёный ветер, но в грузовиках пахло потом, сыростью и табаком. Солдаты устали, но были веселы от того, что совсем скоро их длительный марш-бросок кончится. Ещё неизвестно было, будет ли сражение за город, но они были готовы принять любой бой, лишь бы достигнуть цели.

Мотоциклетный разъезд подъезжал к линии траншей, преграждавших подход к городу, стрелки готовились устроить разведку боем, но боя не последовало: из окопов выкинули белый флаг, а затем навстречу им вышло несколько оленийских солдат. Они объявили о своей капитуляции, их командир заявил о своём нежелании губить своих солдат в бессмысленном сражении, так как все резервы из-под Манти перебросили куда-то в юго-восточную Олению, и его часть была фактически брошена вышестоящим начальством. Обескураженные мотоциклисты поспешили оповестить об этом майора, и он принял капитуляцию вражеского отряда.
Это произошло уже совсем близко от городской черты, панцергренадёры вошли в Манти вместе с танковыми батальонами, когда передовые отряды ворвались на улицы, по ним ещё ходили трамваи, а местные жители с недоумением и страхом смотрели на заляпанные грязью грузовики чейнджлингов. Это было вовсе не похоже на триумфальное шествие: все слишком устали, чтобы изображать из себя бравых вояк. Главное было то, что они взяли город, а их внешний вид имеет мало смысла.
Панцергренадёры покинули грузовики, и шли по улицам пешком. Артис впервые видел полноценный город, с улицами, домами, фонарями и брусчаткой. Манти трудно было назвать большим городом, да и очень старым тоже. Здесь был порт, какие-то фабрики и какие-то достопримечательности, но какое это имело значение?
Рота расположилась в жилых домах в квартале близ морского побережья. В роте были бойцы родом из Диртрисиума, они рассказывали о том, что такое море, но жители иных ульев редко видели даже большие реки, не говоря уже о морях.
— Воздух здесь другой. — Класпер распахнул окно квартиры, в которой разместилось отделение. Настроение перевёртышей вновь стало приподнятым, тяжёлая дорога осталась позади, квартира же оказалась довольно милым местом для времяпрепровождения.
— Знаете, а я был бы не против посмотреть на море. — Вдруг сказал Артис, почувствовав запах бриза, приятного и лёгкого ветра, дувшего с востока.
— Оно почти как Ключ-Озеро, только намного больше. — пошутил Лабрум, растянувшись на стоявшей тут кушетке. — Только вряд-ли мы на него посмотрим, в городе наверняка найдётся много работы для военных, иначе быть не может.
В помещение зашёл запыхавшийся Кринг, он недавно основательно отстирался и придал себе бравый залихватский вид.
— Ляппис собирает взвод на улице, у нас особое поручение из штаба дивизии.
— Этого не хватало... — Пробормотал Класпер.
— Торопитесь, чёрт побери! Я не шучу!
После этих слов солдаты повскакали со своих мест и через несколько минут отделение свежих, отстиранных и отмытых солдат стояли на улице среди порядков своего взвода.
— За мной! — Скомандовал Ляппис, и весь его отряд двинулся по улице по направлению к морю.

Помимо грузового порта, в Манти была и набережная, улица, что шла вдоль пляжа. Взвод свернул с улицы в переулки, чтобы срезать путь. Они шли быстро, почти скакали. Вот из переулка они вырвались на свет...
Небо. Это всё, что пришло ему на ум, когда он увидел то, что увидел. Угрюмое, тёмно-синее, рассечённое густыми шеренгами серых и свинцовых облаков. Оно отражалось в необозримом, гладком просторе, который зажимали с двух сторон изрезанный фьордами Мантийский залив.
Солдаты вышли на набережную. Ещё совсем недавно здесь гуляли состоятельные парочки, сновали разносчики газет, а в летних кофейнях играла заказная музыка. Сейчас же здесь было пусто, ни единой души. Белая ограда набережной ярко контрастировала с цветом неба и моря. Это зрелище нагоняло чувства, которые трудно было осознать.
Солдаты спустились с набережной на пляж, покрытый мелким светлым песком. Отсюда открывался вид на покрытые лесом прибрежные горы, сосны свешивались над жуткими обрывами, в их кроне искал покоя морской ветер, обречённый на буйство и вечные скитания...
Артис дышал этим воздухом и смотрел на море. Оно шумело и волновалось, но в узком заливе оно не могло разгуляться во всю силу. Низкие волны бились о песок, зрелище было завораживающим. Пулемётчик вспомнил суровый пейзаж Ключ-Озера, серые воды этой грозной и капризной стихии, почти круглый год покоящиеся под коркой льда. Море было не похоже на него, море было другим. Оно навевало меланхолию и приятную тоску, оно вдохновляло творить и философствовать.
— Генерал Майор Хелькерис распорядился набрать из этого залива воды, и направить её в Везалиполис. Таким образом, мы засвидетельствуем свой триумф над врагом. — резкий голос цугфюрера прервал созерцание, и вогнал пулемётчика обратно в суетную действительность. — Честь сделать это предоставляется одному из солдат нашего взвода, нас сейчас фотографируют для прессы, имейте ввиду. Набирать воду буду я.
Сказав это, Ляппис достал из-за пазухи шинели бутылку, и направился к воде. Мокрый песок как бы пружинил под его копытами, следы офицера были очень хорошо заметны на нём. Сзади, на набережной стояли военные корреспонденты с фотокамерами, так Артис и его взвод попали на страницы газет и отпечатались в истории. Война ещё не кончилась, но победа уже была за чейнджлингами. Тяжесть походов и боёв была оправдана, теперь солдаты чувствовали себя героями-победителями, закономерно считая, что всё самое страшное уже позади.