Падение Эквестрии: Вот так страх!

Значения цветов ошейников: чёрный — “сопротивляющаяся”, красный — “покорная”, фиолетовый — “сломленная”

— Не рифмуй, — приказал Хиртир лишённым сантиментов голосом. — У меня от этого уши кровоточат, и ты завела дурную привычку не отвечать на вопросы, говоря стихами.

Зекора резко дёрнула головой, шумно втянув носом воздух.

— Но, господин, всегда я стихами говорю. Коль запрещаете, то как же… — от ледяного взгляда карибу она передумала произносить вслух то, что было у неё на уме. — Слушаюсь.

Как это странно — обрывать рифму на полуслове.

— Отлично, — нарочито подчеркнул он и, пройдя мимо Зекоры, звонко шлёпнул её по заду через ткань плаща. Зебра, ойкнув, прижала хвост к филейной части.

Она поглядела вслед хозяину, уходящему из закулисья, и собралась с духом перед грядущим выступлением. Зекора когда-то проводила для пони Ночь Кошмаров, но совсем не такую. Сегодня, как и прежде, она облачилась в одеяние знахарки, хоть и с некоторыми изменениями. Во-первых, из всего костюма ей разрешили надеть только плащ. То есть на голое тело. А во-вторых, Хиртир вставил в неё две пробки.

Они заполняли её анус и влагалище на всю глубину, не оставляя свободного места. Зекора с каждым шагом чувствовала, как они двигаются в такт телу, как до предела растягивают её нутро. Ещё одной новой деталью была элегантная цепочка, приделанная к кольцу в клиторе и тянущаяся вдоль живота до рёбер, где она разделялась и соединялась с более массивными кольцами в сосках. Малейшее движение заставляло цепочку натягиваться, отчего по телу зебры пробегали волны мурашек. Её шею плотно обвивали золотые церемониальные кольца — правда, давно покрашенные в красный, — с ещё одним кольцом над грудью — уже для поводка.

За плотными кулисами, отделявшими зебру от сцены, гомонила, кричала и улюлюкала толпа. Зекора сделала глубокий вдох, медленно выдохнула, приводя в порядок беспокойные мысли, — и шагнула под звёздное ночное небо.

Большинство умолкло, хотя какой-то распираемый энергией жеребец заорал:

— А говорят, полосатую суку от поводка не отучишь!

Несколько других загоготали и поддержали шутку дружным свистом.

Приглядевшись к толпе, Зекора заметила довольно много жеребцов с рабами в красных и чёрных ошейниках. То и дело в скопище мелькали кучки фиолетовых. Было даже несколько оленей, чьи рога нависали над головами окружающих. Хиртир стоял буквально под боком — пристально наблюдает. Не рифмовать.

— Приветствовать вас всех я рада. Жеребца и кобылу, и стара и млад… юного. В Ночь Кошмаров холод властвует и тьма, сказ поведать мне… пришло время.

Хиртир изогнул бровь, но с места не сдвинулся. Зекору прошиб пот. Достаточно одной ошибки, чтобы карающий молот наказания обрушился на её голову. А ведь она тщательно продумала, как рассказать историю без рифмы и таким образом, чтобы не испортить себе ночь.

— Давным-давно жила одна кобыла, тьмы и ужаса полна. Она не подчинялась никому — сама лишь сеяла угрозу. Так ступайте вслед за мной в чащу, и там случится мой рассказ, — пока что ей удавалось, пускай и с лёгкими затруднениями.

Позвякивая кольцами и цепью, она продефилировала к краю сцены с грацией, доступной лишь зебрам.

“Вот и самое веселье, жеребятки. У крупа моего ума в достатке”.

Она спустилась по лестнице к своим слушателям, которые в большинстве своём расступились. Впрочем, многие жеребцы не думали уступать дорогу. Зекора избегала их взглядов, хотя некоторым было мало одного вида пирсингованной промежности и пробок. Пробираясь сквозь толпу, зебра обходила каждого жеребца и всякий раз вскрикивала от звонких шлепков по заду, но держала ноги широко расставленными, чтобы хвататься было удобнее. Чужие руки свободно гуляли по её бёдрам и грудям.

Один жеребец даже схватил цепочку и дёрнул зебру к себе. Взбудораженная, Зекора шепнула земному пони на ухо:

— Сейчас меня ждут дела. Но может, после, а? — в её улыбке и завлекающем взгляде жеребец увидал всё, что обещала сегодняшняя ночь. — Меня будет легко отыскать. Не то чтобы я стала возражать.

С тихим смешком он разжал хватку, и она продолжила путь, пока в один момент не выбралась из столпотворения. Пони засуетились и засеменили вслед за ней — красные и чёрные прильнули к своим хозяевам, стоило им ступить под сень Вечнодикого леса. Далеко не один жеребец захватил с собой “инструменты”:  там и сям в руках виднелись многочисленные хлысты, плети и даже один дилдо.

Перед шествием открылась знакомая поляна, где в самой середине стояла статуя. Однако изваяние принадлежало не Найтмер Мун. На постаменте сидела на коленях связанная Луна в доспехах Лунной Кобылы, рог её отсутствовал, а на крылья были надеты чехлы. Над ней высилась фигура короля Даинна: могучим копытом он прижимал её к земле, как бы заставляя кланяться смотрящим.

Зекора встала перед статуей и окинула пони взглядом. Скопление несколько поредело, но заметно оживилось. Жеребцы сгорали от нетерпения, красные беспокойно озирались, а чёрные недоумевали или откровенно скучали.

— Ближе подойдите, внемлите моему сказу, — прогремела Зекора, воздев руки над головой, — сказу о том, откуда взялась Найтмер Мун.

Её рука скользнула под плащ и вытянула из-под полы заветный мешочек с зелёным порошком. Хиртир милостиво доверил ей всего один, так что придётся растягивать, чтобы хватило до конца. А ещё он самолично проверил, что не забыл добавку: порошок был разбавлен конским афродизиаком, который должен будет окутать собравшихся — всё для действа, грядущего вслед за легендой.

Зекора зачерпнула пригоршню зелёной пыли и размашистым движением развеяла в воздухе: крупицы замерцали, начав оседать, но тут закружились и собрались в образ кобылы-аликорна на четвереньках, которая принимала “дар” жеребца.

— Со всего света стекались самцы в поисках тела нашей Луны, и всё же было ей мало того, что она имела.

По её лицу растеклось семя, и равнодушное выражение на её лице сменилось отвращением. Порошок снова взметнулся вихрем и сложился в картину того, как Луна сплёвывает сперму на землю.

— Противилась она вниманию, на дары скалила зубы! Сто раз она хмурилась и даже кривила губы!

Стоявший среди слушателей Хиртир смерил её пристальным взглядом и скрестил руки на груди, однако Зекора этого не заметила. Она целиком сосредоточилась на истории, смакуя позабытое ощущение зебринской магии в этот редкий, едва ли не единственный миг.

— Те, кто жаждал её пленяющей красоты и обворожительного тела, вскоре делались хмуры от подобного отношения. А потому несли с собой не одни лишь дары для благодарения, но также хлысты и плети для кары! — вскричала Зекора, перебирая пальцами, и картина вновь изменилась.

Луна, вся в белёсых потёках, была прикована цепями к стене, а сзади стоял жеребец и наносил удары тростью ей по ягодицам. Отвращение на её лице сменилось яростью.

Внезапно Зекора выбросила руки вперёд, и облако пыли окутало всех пони. Заразившись восторгом и изумлением зрителей, она зачерпнула из мешочка новую горсть и сдула порошок с ладони. Бурный поток рассказа подхватил зебру — слова рекой срывались с губ, будто сами были частью тела.

— Но в одночасье Луну страшная обида заняла! Всем, кто шёл к ней, проклятие она посла… — Зекора поймала себя на полуслове и быстро исправилась: — Отправила!

Облако взвихрилось, и перед глазами собравшихся предстала следующая картина: Луна кричит на группу жеребцов, даже ударяет некоторых. Кобылы в толпе ахнули от ужаса. Лишь подумай поднять руку на жеребца — наказание будет сурово и неотвратимо. А если не только подумать, но и сделать? Одна красная, рыдая, уткнулась хозяину в бок, а рядом стоявшая чёрная лишь закатила глаза.

— Гнев разгорелся и поглотил её с головой! Не стало Луны — была Найтмер Мун!

Луну окутали сполохи пламени, и из огня вышла новая кобыла, обратив жеребцов в бегство.

— Она окутала мир вечной ночью и грозилась стереть в пыль всё, над чем трудились пони! Однако…

Зекора сделала пасс руками и вылепила из кусочка сверкающей дымки несколько высоких мускулистых карибу в героических позах.

— Благородные и обходительные господа услыхали наш плач! Они собрали лучших воином и послали их усмирить вздорную кобылу, что угрожала всему живому, — объясняла Зекора, пока карибу мчались к Найтмер Мун сквозь пелену тумана.

Найтмер замахала кулаками, но удары, даже попадая, не причиняли оленям вреда. Воители с лёгкостью скрутили её, и, сколько бы она ни боролась, ей было не под силу разорвать путы.

— Слабая кобыла была нипочём могучим карибу.

Оставшаяся часть облака наползла на толпу. Зекора уже чувствовала действие афродизиака: между бёдер волной разлилось тепло, умоляя помочь руками, да что там — вынуть пробки и запустить пальцы во все щели, пока телесные соки в экстазе не оросят землю.

Она вскинула руки над головой, посыпая порошком всё вокруг, и приготовила очередную порцию для следующей части истории. Сияние тумана придавало глубокие тени её чертам, взгляду, расплывшемуся в улыбке лицу.

— Господа изгнали Найтмер Мун на луну, в заключение, где она провела в муках и истязаниях целую тысячу лет! Ей было не дозволено ходить — её сковали и заткнули, да так, что когда она получала удовольствие, то не могла ни стоять, ни кончить! И так шли годы, пока она вовсе не позабыла, как держаться на ногах!

Многие красные заохали, и даже парочка чёрных побелела при такой мысли.

Образы показали Найтмер, ползущую в лунной пыли, скованную цепями по рукам и ногам так, что было невозможно встать. Из-под высоко задранного хвоста торчала огромная анальная пробка, а к мокрой щели было прикреплено несколько круглых вибраторов. За кобылой тянулся длинный след, оставленный каплями соков.

— Сломив её, господа сняли цепи и приступили к дрессировке! Они разработали ей зад на славу: двадцать проникновений в анус ежедневно! — продолжала Зекора, собственной попой чувствуя жалостливые отголоски той боли, через которую прошла Луна.

Впрочем, как и боль настоящую — от пробки, растягивающей задницу.

В водовороте туманов Найтмер Мун принимала в задний проход игрушки невероятных размеров и разные предметы, зачастую без смазки. Выражения её лица и вопли не на шутку встревожили многих чёрных, особенно когда в её голосе начали проскальзывать нотки наслаждения. По рядам побежал шёпот и одобрительный гомон.

Один жеребец даже обратился к своей чёрной — Лире, кажется:

— Пора попробовать что-нибудь из этих техник, только вернёмся домой. Видать, работают безотказно.

От его слов Лира осела на землю и обречённо потупила взор.

Возник новый образ: Найтмер Мун бесцеремонно швырнули к бутону сквернолозы. Она с ужасом уставилась на растение, на то, как раскрываются части бутона и наружу выползают лианы-щупальца. Найтмер поползла прочь, но скорости ей не хватило — щупальца метнулись вслед и обвились вокруг конечностей. Они подвесили её над землей и, сколько бы она ни сопротивлялась, без труда удерживали на одном месте.

— Сквернолоза — услада воспитания, — язвительно прибавила Зекора, — коль чёрного ты хочешь научить послушанью.

Вдруг одно щупальце погрузилось ей в задницу на всю глубину, чем вызвало у некоторых чёрных и даже красных пару болезненных вскриков. За одним последовало второе: и так, и эдак вертелось оно, пока не нашло достаточно места, чтобы втиснуться в анус рядом с первым. Не успела Найтмер до конца осознать присутствие второго, как кончик уже третьей лианы коснулся её щели, заизвивался, будто червяк, скользнул в вагину и начал проникать вглубь быстрыми толчками.

— Унижение и боль — вот всё, что заслужила Луна, — зашипела Зекора и обвела взглядом чёрных в переднем ряду.

Многие с содроганием смотрели на картины, разворачивающиеся перед ними. Жеребцы — и таких были не единицы — поглаживали подбородки и, перешёптываясь, обсуждали принципиально новые наказания для своих чёрноошейных.

“Устала я не рифмовать”.

Зуд в промежности становился нестерпимым.

“Быть может, пора обратить мою немоту вспять?”

Наказание не за горами, она понимала, но ей оно понравится. О да, ещё как понравится.

Зебра лепила из облаков тумана самые разные сцены того, каким карами истязали Найтмер Мун. От полной сенсорной депривации — заключение в глухой резиновый костюм, где единственным другом становится дыхательная трубка, — вплоть до сотни плетей, стегающих тело под аккомпанемент диких воплей. И чем дальше, тем всё чаще Найтмер демонстрировала удовольствие.

— Однажды ночь ту кобылу возвратила. “Вечная ночь!” — та возопила. И вновь её втоптали в прах, однако не будет более забыт тот крах, — заговорила Зекора как раньше, отдавшись рифме со вздохом облегчения. — Ибо здесь мы каждый год — вспоминает ту историю народ. Но постойте, не требует бунтарка более сластей. Лоза и жеребцово семя теперь её сердцу милей.

На последних словах она расхохоталась и воздела руки над головой; Хиртир уже огибал толпу по краю.

Воспользовавшись остатками порошка, она в последний раз перерисовала дымку: Луна отпихивает кучу сладостей в сторону, чтобы вместо этого с готовностью вскочить на член жеребца. Сквернолозы целиком оплели её тело, одна туго обвилась вокруг шеи и заползла глубоко в глотку.

— И помните, поняши, остерегайтесь в чащу нос совать. Лесные звери легко вас могут напугать, — засмеялась Зекора.

Тучи в небесах расступились, и из пелены облаков вынырнула пара фестралов, запряжённая в колесницу, где ехало двое существ. Луна, чья голова торчала из колодок, была нагнута раком. Руки её свели за спиной и ограничили чёрным заплечным чехлом, а ноги надёжно приковали к днищу колесницы.

А позади стоял карибу-дрессировщик, который, задрав её хвост, погружал своё достоинство ей в зад по самые яйца. Он проникал резко, с такой силой, что после такого (как показалось Зекоре) Луна едва ли будет способна даже ползать. Судя по выражению на лице последней, она получала куда больше удовольствия, чем сама от того ожидала.

Карибу вогнал в неё член, отпечатав на заднице пряжку от пояса, ровно в то мгновение, когда колесница коснулась земли — его похотливый рык и её поскуливания слились воедино. Он выскользнул из кобылы, и сочащееся из анального прохода семя обильно окропило днище повозки. Протянув руку, олень дёрнул за какой-то рычаг: кандалы раскрылись, колодки открепились от колесницы — и увлекли Луну вслед за собой на землю. Затем карибу поднял над головой большой ящик, из которого извлёк горшок с побегом сквернолозы, и поставил рядом с Луной. Из раскрывшегося бутона, как змеи, начали выползать лианы.

Зекора сдула последние крупицы на зрителей. В оседающем мареве показались жеребцы: единороги, земные пони и пегасы надвигались на Луну, расстёгивая штаны, потрясая повисшими или уже твёрдыми членами. Луна, освобождённая от колодок, с диким взглядом вертела головой по сторонам. Первое щупальце обвило её вокруг талии и подняло в воздух.

Над собравшимися прокатился её возглас:

— Я никогда не поко…

Возглас потонул в слюне и чавкающих звуках. Одна из лиан сквернолозы забилась в открытый рот и нырнула вниз по горлу. Постепенно Луна скрылась из виду — началось столь желанное торжество.

Хотела бы Зекора к ним присоединиться, однако ей было отведено другое дело.

В этот же момент она почувствовала, как Хиртир отдёргивает полу плаща, и первый грубый шлепок прилетел ей по ягодицам…