Вещи, что Тави говорит
Честные вещи (Honest Things)
– Ха! – золотистый голос Бон-Бон разносится по всему дому. Он задевает чёрную шерсть Скриблер, когда она пытается потереться об меня. Будто мне нужна ещё одна причина, чтобы споткнуться. – Это было бы просто нечто! – голос доносится из комнаты Тави. Всё доносится из её комнаты. Я бросаюсь вперёд, опьянённая, с дрожащими коленями. – Сначала война с грифонами, а теперь с Троттингемом!
– Говорю тебе, Тави, – Лира хихикает. Комната настолько набита игривым легкомыслием, что мне хочется плакать. – Ты – тот камешек, что запускает большой камнепад! Если война с третьим Йейхом когда-нибудь и состоится, все будут знать, что началось всё из-за того, что одна супер-симпатичная земная пони споткнулась о глупую птицу-кошку!
– Хах... — выдыхает пурпурный. Брызжет пурпурный. И всё, что приходит изнутри, становится тёплым, скользящим, как выдержанное вино. – По крайней мере, я не сломала свою проклятую виолончель, когда упала.
Впервые за много дней я улыбаюсь.
– Точно, точно! – ещё больше золота. Лира выходит из комнаты, левитируя пустой стакан и тарелку на подносе. – Ты была умной пони! Оставила всё на сцене, чтобы все могли продолжать... – она замечает меня и резко останавливается, дребезжа подносом. – О! – сначала улыбка, потом она становится неловкой. Изогнутой. – Они... действительно позволили… – её голос падает. Затем она проглатывает коричневый и возвращается к прекрасному янтарному. – Эй, Бон-Бон! – она тепло улыбается. – Похоже, вторая мамочка Скриблер вернулась!
– Что...? – выдыхает Бон-Бон, её голос на мгновение становится ярко-розовым. – Серьёзно? – Шаги копыт. Подпрыгивающие. Она высовывает голову из двери, взмахивая своей двухцветной гривой. – О боже! Ты здесь! Это так чудесно!
– Хммм...? – ещё один кашель, затем пурпурный изнутри слегка вздрагивает. – Это... это...?
– Живая и здоровая! – Лира ухмыляется в ответ с того места, где она стоит с подносом, закатывая глаза. – ... в очках, с гелем для волос, и с дьявольской ухмылкой.
– Ха-ха-ха! О, Лира. – Бон-Бон хихикает.
– Иди сюда, Ви! – улыбается Лира, затем заглядывает в комнату. – Эй, мисс Мелоди! Ти уже готова встретиться с Ви или как?
Возникающая пауза настораживает, но оттенок индиго, который следует за ней, пугает меня ещё больше.
– Впусти её уже, Лира.
– Всенепременно! – Лира указывает на меня. Она улыбается, только я и не смотрю на её зубы. – Заходи, Вайн! Мы расставили несколько стульев! Лучшие места в зале! Ну... не считая места Тави, если ты понимаешь о чём я.
– О, Лира… – фыркает Бон-Бон, когда я подхожу к дверному косяку. Я пронзаю насквозь её золотистые выдохи. – Клянусь. Даже если тебя на поводок посадить, ты всё равно себе шею сломаешь, пытаясь заигрывать со всеми вокруг.
– Уж извини, что я люблю жизнь, подруга! И других пони, что любят жизнь!
Бон-Бон говорит что-то ещё... и Лира отвечает ещё чем-то. Я больше не могу различать цвета из-за того, что кровь колотиться у меня в голове. Всё, что я чувствую, это индиго. Я пробиваю в нём брешь и заглядываю внутрь.
Она смотрит в ответ. Её веки тяжёлые... её бордовые локоны ещё тяжелее. Не могу припомнить, когда в последний раз видела её гриву распущенной таким образом... словно дымчатый погребальный саван. Несколько подушек поддерживают её бархатистую фигуру, так что она полусидит в бордовом центре своей комнаты, лицом ко мне... и смотрит в направлении моего подбородка. Она разминает передние ноги, одетая в один из своих лучших халатов, почти такой же мягкий, как и она сама... почти.
Она живая... Очень... очень изнурённая... но живая.
Это радостная новость... достаточно радостная, чтобы игнорировать тот факт, что...
...она не улыбается.
– П-привет, Винил, – произносит она моё имя. Два жёстких слога. Я могу сказать, что это сказывается на ней. Практически разрушает её идеальные зубы. Она потирает подбородок с грацией тающего льда, и её усталые фиолетовые глаза моргают так же медленно. – Мммм... Хотела бы я... чтобы от меня пахло получше.
– Пффф. Ну, Тави, – Бон-Бон закатывает глаза и улыбается. – Ты приняла за сегодня целых три душа! Один в больнице и два с тех пор, как ты сюда вернулась!
– Мрмммффф… – Октавия потирает ноющий лоб. – И если ты думаешь, что это соответствует моей норме, то ты глубоко ошибаешься.
– Ха-ха-ха!
– Хи-хи-хи...
– Винил была там почти каждый вечер, Тави, – говорит Бон-Бон. – Безотказно.
– Знаю.
– На самом деле, единственный раз, когда она ненадолго отлучилась, произошёл потому, что нам пришлось вытащить её подышать свежим воздухом! Ну знаешь... для её же блага!
–... ... ...Знаю.
– И... хм… – Бон-Бон сглатывает. Она наклоняется вперёд, нахмурив брови. – Октавия? У тебя… голова болит или..?
– Мммм... не о чем беспокоиться, я просто… – глаза Октавии едва скользят мимо меня. У неё подёргиваются уши, и теперь она смотрит в пол.
Я моргаю под тёмными очками.
– Просто... Думаю, нам с Винил нужно немного... побыть наедине, – всё более и более глубокий индиго. – Если вы, дорогие мои, не возражаете.
– Э-э-э... – Лира ёрзает.
– Конечно! Разумеется! – Бон-Бон хлопает копытцами друг о друга. Алое эхо на удивление прекрасно звучит в этой неожиданной усыпальнице. – Дадим соседкам по комнате наверстать упущенное! Кхм... Лира?
– Ха?
– Пойдём... займёмся посудой. И... эм... кошкой.
– О... э-э... конечно! – Лира плавно закрывает за ними дверь. Я вижу мимолетную улыбку, а затем вспышку золота. – До скорого!
Дверь закрывается.
Мы погребены.
Она смещается на своём бархатистом островке роскошного бордового цвета. Мгновенная волна оранжевого. Она тоже это чувствует. Её губы дрожат в слабой попытке улыбнуться.
– Скриблер выглядит такой красивой. Такой здоровый, – шмыганье носом. – Будто... будто она ничуть не изменилась с той ночи, когда мы оставили её и пошли на Гала... мммфф… – она ёрзает на кровати, морщась.
Я подхожу. Подбегаю, чтобы подать ей другую подушку.
Она отмахивается слабым копытом, вздыхая, и откидываясь назад.
– Нет, спасибо. Благослови Селестия этих двух любовных пташек, но если на меня набросят ещё одну подушку, я стану кроватью.
Я прикусываю губу. Мои щёки раздуваются от сдерживаемой улыбки.
Она это видит. В её глазах появляется огонёк, и голос, доносящийся изнутри, снова на мгновение становится пурпурным.
– Но, серьёзно. Я так чертовски рада, что Скриблер цела и невредима. И... конечно… – она снова потирает голову, уставившись в пол, – не только она.
–... ... … – я сажусь на стул справа от неё.
–... ... … – она прижимает передние ноги к груди, медленно дыша. Размеренно. Слова льются, как весенний дождь. – Я... слышала… – глоток, – ...довольно подробно о том, как ты поступила с моим отцом, – вдох. – Абсолютно блестяще. Жаль только, что я не была в сознании, чтобы увидеть, как он давится собственными зубами.
Я снова улыбаюсь. Я пытаюсь натянуть на себя фиолетовое одеяло с ямочками на щеках.
Это длится недолго.
– Конечно... до этого бы не дошло, если бы… – более глубокий... тёмно-пурпурный, – ...если бы я просто позаботилась прибраться за собой. Смыла весь мой сор, – она сглатывает. – Жизнь такова... какой мы её делаем, – она качает головой, уставившись затупленными кинжалами в ковер. – Как долго он здесь пробыл? Два дня? Три? О, я просто знаю, что он превратил жизнь каждого пони в больнице в сущий тартар. И медперсонала и друзей. Вот ведь наказание.
Я стискиваю зубы. Однако, как только я опускаю голову…
– Это всё моя вина. Ты же это понимаешь.
Мои губы сжимаются. Я поднимаю голову, морщась.
– О... не смотри на меня так, Вайн. – она вздыхает... тяжёлый вздох цвета индиго. – Всё всегда... начинается с такого вот взгляда. Порождающего водоворот, – она запрокидывает голову, уставившись в тусклый потолок своей спальни. – Циркулирующий в своей воронке, – она шепчет сквозь зубы. – Полагаю, поэзия не делает это симпатичнее, – глоток. – И я говорю не только о своём отце, Винил.
Я с любопытством смотрю на неё, прищурившись.
– Дело в том, что... вся эта чёртова ситуация – моя вина, – она с трудом сглатывает. – Я допустила, чтобы это произошло. В тот самый момент, когда покинула сцену...
Моя голова склоняется набок.
– Что? Ты думала, что я отлучилась в уборную или что-то в этом роде? О! – горький смешок, и её цвет индиго становится самым глубоким. Не только за сегодня... за всё время, что я её знаю. – О, если бы так… – она вдыхает, и в её следующем выдохе есть что-то скрипучее... болезненное... инфантильное. – ...к-как бы я хотела, чтобы это было так заурядно. Чтобы... чтобы у меня была такая банальная отговорка, чтобы... чтобы… – её глаза наполняются слезами. Кровать дрожит, начиная с её забинтованной груди.
Я пристально наблюдаю. Моё сердце бешено колотится... из-за чего мне сложно различить темнеющие цвета её следующих слов.
– У... У меня был разговор... Винил… – она сглатывает. Сильно. Шмыгая носом между каждым залпом. – Со второй половинкой Роуди Бо. Меривезером. Такое кричаще-яркое существо для такого замечательного имени! Тем не менее, он пришёл ко мне, Винил. И, находясь в явном состоянии алкогольного опьянения, он... хотел поздравить меня... с тем, что я нахожусь в паре с такой успешной... и богатой подружкой...
Моё сердце сжимается в холодный комок.
Она не останавливается.
– И... и я... я проигнорировала подтекст его благонамеренных пожеланий, вместо этого расспросив его о его фактах, – тяжёлый глоток. – И... и именно тогда он сказал мне, что, по словам Бо, DJ-P0N3 является третьей по ценности поп-звездой во всей музыкальной индустрии.
Я дрожу. Комната кружится.
– Что... что одно только твоё имя оценивается в десятки миллионов битс! Что... что всё это время ты соперничала в популярности с Каунтесс Колоратурой и Сапфир Шорс! И... и тогда у Меривезера даже хватило пьяной наглости спросить, почему ты живешь в Понивиле! И... и я... у меня не было ответа, Винил! Я даже не могла соображать!
Она обхватывает себя передними ногами, плывя по течению в центре бордового вихря.
– И... и поэтому я запаниковала! И убежала! – она сглатывает. – Спрыгнула со сцены, как капризный жеребёнок в истерике, и... и просто убежала! Я... я не могла находиться в этой толпе! Я не могла находиться рядом с тобой, – она зажмуривает глаза, и следующий выдох вырывается из неё, подобно выстрелу из пушки. – Что, во имя цветущей земли Селестии, могло помешать такой успешной кобылке наслаждаться плодами своего таланта?! Помешать ей быть самой лучшей, какой только возможно?! Покорить Филлидельфию... Мэйнхэттен... и даже Кантерлот?! – она смотрит на меня, полные слёз глаза горят фиолетовым огнем. – Разве не успех мы ценили больше всего на свете?! Разве не к этому мы стремились, Винил?! Разве не ради этого мы живём вместе?! Чтобы слава о наших именах достигла звёзд?!
Я откидываюсь назад. У меня внутри всё плавиться... ужасным образом. Я прикована к месту этим огненным взглядом её глаз.
Она дышит... потеет... и вздрагивает.
– А потом... случился Тэлонсмит… – её голос скрипит. Она пытается не нахмуриться, но проигрывает. – Винил... что ты сказала мне той ночью?
Я замираю. Мои копыта цепляются за стул подо мной с такой силой, что вот-вот треснут.
– Ты сказала то, что, я думаю, ты сказала...? – она дрожит, разрываясь между рыданиями и рычанием. – Ты... ты сказала...