Вещи, что Тави говорит
Гигантские вещи (Gigantic Things)
(видеоролик не доступен)
Ночь.
Я не сплю.
Когда я не думаю о вещах, о которых лучше бы не думать, я думаю о других вещах.
Интересно, есть ли у Октавии такая же проблема? Не уверена, что я хочу знать ответ на этот вопрос.
Я переворачиваюсь на другой бок в пятидесятый раз... и вот тогда я понимаю, что действительно обречена. Потому что я считала.
С хриплым стоном я встаю. Пробираясь сквозь малиновый туман, я протягиваю копыто, шаря вслепую по прикроватной тумбочке. Наконец, я достаю мои очки, надеваю их на глаза и выбираюсь из постели.
Я прохожу по дому как в тумане, глаза прикованы к ковру под моими копытами. Ковер такой плюшевый. Диван... подушки... стулья. Всё очень мягкое. Как нравится Октавии... А мне нравится, когда ей нравится.
Этот день...
Этот день – воплощение её величайших мечтаний. Ну, почти. Как минимум, это следующая серьёзная ступенька к тому, чтобы её мечты сбылись. Я должна радоваться за неё. Я рада за неё.
Но что-то меня гложет. Что-то, чего я не чувствовала с первых ночей после нашего с Бо отправления в турне. Это похоже на нервозность, но немного более прогорклую, окрашенную смутными красками неопределенности.
Чем ближе вершина, тем дольше будет падение. Я думаю, что единственная причина, по которой DJ-P0N3 оставалась такой популярной в течение последних нескольких лет, заключается в том, что я не позволяла этой самой популярности вдарить мне в голову. Я скрывала свою настоящую жизнь, надежно спрятанную здесь, в Понивиле. Я не выставляла себя напоказ и не баловалась всеми теми богатствами, которые могла иметь. Из-за этого моя жизнь не пылала ярким адским пламенем, а просто медленно тлела. И, честно говоря, мне это даже нравилось.
Октавия же, с другой стороны... Конечно, она многого достигла в своей жизни, но огромный успех... настоящий успех – это что-то, к чему, она не привычна. Я доверяю её мудрости и суждениям, но я знаю её только такой, какой она была. Интересно, придется ли мне привыкать к "Октавии, Королевскому Менестрелю" по новой.
Эта мысль гнетёт меня... топит меня, пока я шаркаю к своей студии по нашей квартире. Я вздрагиваю от этой мысли, говоря себе, что Октавия не давала мне никаких поводов сомневаться в ней. И что, если уж на то пошло, всеобщее признание и популярность только сделают её жизнь более счастливой.
Ведь этого я и хочу, верно?
Если Октавия будет счастлива, это всё, что имеет значение.
Я буду счастлива за неё.
И если весь этот "королевский менестрель" привлечёт к ней внимание какого-нибудь первоклассного оркестра далеко... далеко от Понивиля, тогда я просто... Я просто должна буду...
Я тру копытом переносицу, стискивая челюстные мышцы. Я стряхиваю страх, но всё ещё чувствую его... пусть даже на расстоянии.
Лучшее лекарство от всего – музыка. Я чувствую себя в настроении для чего-то ретро. Может быть, Крафтвинни.
Итак, я подхожу к своей выдающейся коллекции пластинок, роюсь в виниловых конвертах и выбираю один с четырьмя жеребцами в ярко-красных рубашках. Я как раз собираюсь левитировать его к своему плееру и наушникам, когда…
– Осторожнее, любимая. Я только-только убрала за Скриблер в том углу.
Если бы мои кости могли вылететь из моей кожи, они бы имели на это полное право. Я не столько поражена звуками и цветами, сколько тем фактом, что я так долго их игнорировала. Их. Индиго и оранжевый. Моя соседка по комнате лежит на диване в гостиной вместе со Скриблер, удобно устроившейся на ней. Я разобралась в этом только после десяти секунд, проведенных в борьбе за равновесие. После неловкого балета я аккуратно левитирую пластинку, ставлю её обратно на полку и прислоняюсь к стене, чтобы перевести дыхание.
– С тобой всё в порядке, Вайн? – она бормочет, её голос ниже низкого.
Я киваю, сглатываю комок в горле, и киваю решительно.
– Ты знаешь, что твой злейший враг это ты, – говорит она, её голос достигает крошечных пурпурных пиков. – Как бы плохо тебе не было, я всё равно думаю, что носить очки ночью очень глупо.
Я смотрю на неё. На мгновение мне хочется нахмуриться, и я ненавижу себя за это. Я слегка ёрзаю, не находя слов, которых всё равно не смогу произнести.
К счастью, Тави говорит за меня. Она всегда так делает.
– Ох... У меня нет права отчитывать тебя, Винил, – медленный, ленивый зевок. Я уже вижу, что она потеряна где-то глубоко между беспокойством и усталостью. – Как я могу притворяться, будто представляю, через что ты проходишь? – она протягивает ногу сквозь рукав халата, нежно и любовно поглаживая неряшливую шею Скриблер. – Или какую удивительную точку зрения это тебе даёт?
Выгнув бровь, я медленно прохожу по плюшевому ковру и встаю перед ней.
– Не могу уснуть, – она врёт. Или, по крайней мере, я так думаю. Её глаза тусклые, слегка остекленевшие. Я вижу свое отражение шесть раз в её похожих на самоцветы зрачках. – Столько всего... нового, ужасно, захватывающего, – глубокий глоток. – И, пожалуйста, не сердись на Скриблер.
Я не сержусь. Я показываю ей это небрежной улыбкой.
– Я думаю... она просто хочет внимания, – Октавия тяжело сглатывает. – За всё время у нас она, должно быть, привыкла к тому, что я дома… ну… постоянно. Наверное, её ужасно смутил пустой дом, пока мы с тобой были во Дворце. Я... Я надеюсь, что это не войдёт в привычку, но... но я просто не знаю.
Я не знаю, то ли пожать плечами, то ли кивнуть, поэтому не делаю ни того, ни другого.
– Может быть... Принцесса Твайлайт с её добрым сердцем... позволит нам брать её с собой? – Октавия гладит Скриблер по шеё и по щекам. Оранжевые волны поднимаются и опускаются. – В конце концов, Флаттершай тоже будет там большую часть времени, и она может помочь присмотреть за милым созданием. Мы могли бы научить её быть и домашней, и уличной кошкой. И ей не придётся чувствовать себя такой одинокой. Никто не должен так себя чувствовать.
Мой взгляд падает на кошку. Её глаза закрыты с выражением пушистого удовлетворения. Если она не заснула на самом деле, то маленький комочек шерсти отлично притворяется.
– Вот ради чего всё это. Не чувствовать одиночества. Музыка должна соединять нас... не изолировать. Но... но она способна и на то, и на другое... с лёгкостью... – она сглатывает, её глаза метаются влево и вправо, когда она смотрит мимо меня... сквозь меня. – Вот... вот почему я не могла выступать так, как хотел мой отец... или в тех местах, которые он выбирал. Я устанавливала только те связи, которые он хотел. Мисс Мелоди восхвалялась, в то время как Октавия... … У меня... никогда не получалось объяснить это ему... как бы я ни старалась.
Я прикусываю губу.
– Не обращай внимания на мою болтовню, Вайн... – она вздыхает, крепче прижимаясь к Скриблер, и выдыхает в диванные подушки. – Ещё даже не день. Ты тоже заслуживаешь отдых.
Крошечная, горько-сладкая улыбка пересекает моё лицо.
Её глаза уже закрыты, но я всё равно знаю, что она каким-то образом видит это.
– Некоторые из лучших вещей в этом мире такие крошечные... заветные... – мягкое копыто обхватывает Скриблер. Октавия зевает, а затем бормочет: – Я не уверена, что смогу справиться с чем-то таким… таким… – её тело мягко сдувается. – ...гигантским...
Её дыхание растворяется в море цвета индиго. Вскоре мурлыканье Скриблер также переходит в глухое гудение. Воздух вокруг нашего дома сгущается, и я вижу, как за окнами смешиваются бежевые и бирюзовые оттенки.
С тупой дрожью я выхожу из комнаты. Через полторы минуты я возвращаюсь, неся подушку и одеяло. Одеялом я накрываю свернувшуюся калачиком фигуру Октавии. Подушку я кладу прямо на пол перед диваном, и именно там я решаю опустить свою голову.
Пока не наступит утро.