Вещи, что Тави говорит
Церемониальные вещи (Ceremonial Things)
– Ты когда-нибудь задумывалась о замужестве, Винил?
Вспышка пурпурного цвета, подобна выстрелу в затылок, и я останавливаюсь на полпути к банкетному столу в ратуше. На дальнем краю, на белой скатерти стоит чаша с тёмно-коричневым пузырящимся пуншем, и этот пунш подозрительно похож на Dr. Pony. Учитывая, как быстро Аметист Стар организовала эту свадьбу, я почти что не сомневаюсь, что это он. Мой рот уже истекает слюной.
– Ну? – её фиолетовый голос удерживает меня на месте. – Это значит «нет»?
Я вздыхаю, признавая поражение. Сложив уши, я оборачиваюсь, вновь становясь свидетелем праздничной половины интерьера ратуши. Большая часть танцев и поздравлений уже завершилась, и оставшиеся гости собрались в плотном круге из стульев, в центре которого сидели Крэнки и Матильда, открывающие один подарок из блестящей подарочной упаковки за другим. Я потеряла счёт всем рамкам для фотографий и подарочным сертификатам для «Амбаров, Уздечек, И Не Только», что они получили.
Мой диджейский стол стоит в нескольких ярдах справа. Его синие динамики воспроизводят старинную пластинку, которую я включила на "повтор" три минуты назад. Мои конечности покалывают от двух с половиной часов активного микширования, для которого я использовала как можно больше мелодий старомодных джаз-групп, чтобы угодить вкусу двух брачных ослов, и немного "современных" танцевальных хитов прошлого десятилетия, чтобы поддержать молодое поколение гостей заинтересованным. Мне жарко, я вспотела, и моя голова кружится от всех этих золотых голосов, смешивающихся в радостном супе социальных испарений в центре этого помещения.
Мне нужен перерыв. Как и Октавии, но она этого не показывает. Несмотря на бесспорную боль натруженного виолончельного копытца, она стоит рядом со мной с безумной улыбкой на лице. И поэтому я знаю, что она сейчас станет поэтичной.
– Потому что, если посмотреть на это с чисто практической точки зрения, лишив его всякой помпезности и торжественности, то останется простое упражнение в социальном сотрудничестве. Вся церемония – всего лишь мишура, за которой скрывается юридическое объединение финансов, связей, контрактов, родительских обязательств, связанных с деторождением... и т.д.
Я очень, очень хочу знать, к чему она клонит. Мое летаргическое выражение лица показывает это даже сквозь темные очки.
Она слегка краснеет, распушив свою гриву с излишней суетливостью, бросая свои розово-фиолетовые глаза в сторону разворачивания подарков. Её голос добавляется в радостный суп, привнося пронзительную рябь в воздух.
– Но с этими двумя всё совсем по-другому, не так ли? Ни один из них не богат. Они оставили свою энергию и... э... метаболизм в прошлом. Уже лет тридцать назад или около того. И всё же, несмотря на всё это, они готовы пройти через все эти представления, просто чтобы показать миру, насколько они преданы друг другу. Или, возможно, чтобы показать это самим себе. Но что в итоге? Не хочу показаться бессердечной, но существам их возраста навряд ли осталось так уж много десятилетий в этом мире.
Я пожимаю плечами.
– О Винил, неужели ты не понимаешь? – она мечтательно вздыхает, и пурпур темнеет, сворачиваясь в клубок индиго, что угрожающе цепляется за потолочные балки над нами. – Вся эта искусственность исчезла. Возраст вытянул из них притворство, и всё, что осталось – это искренность. Это любовь, которую стоит ждать.
Я поправляю свои темные очки и смотрю через помещение. Матильда случайно роняет один из подарков. Крэнки наклоняется, чтобы подобрать его, но неуклюже падает, его парик соскальзывает с головы на пол, как испуганный тарантул. Несколько пони хихикают, ослепительный золотой блеск отражается от окон. Когда он исчезает, я вижу, как Лира левитирует парик обратно к ослу, и он застенчиво принимает его.
Я могу только надеяться, что этого стоило ждать.
– Ну, Винил, я удивлена, – выдыхает Октавия, и это создает затор в течении фиолетового потока. – Кобыла с твоим положением? Я думала, что ты будешь ценить свадьбы немного больше!
Очевидно, она может видеть сквозь мою внешность. В то же время она знает, кто я и чем занимаюсь. Просто ей... ей необходимо несколько секунд, чтобы признать это вслух. Пусть будет четыре секунды. Три. Две. Одна.
– Э... с другой стороны, кто-то твоей профессии, кто выступает в качестве диджея на бо́льшем количестве свадеб, чем блох у собаки, также должен по понятным причинам чувствовать некоторую скуку, – она кашляет. – Так что я прошу прощения, Вайн. Я могу только представить себе как такое скромное и импровизированное событие, вроде этого, может выглядеть по сравнению с эпическими торжествами, такими как королевская свадьба.
Я моргаю, глядя на нее.
Неужели она действительно думает, что я такая бессердечная?
На самом деле... неужели она права? Неужели я действительно такая бессердечная?
Я снова поворачиваюсь и смотрю на собравшихся. Всё это время мое внимание было сосредоточено на Крэнки и Матильде. Я всегда говорила себе, что не могу сопоставлять себя с ними, из-за разницы в возрасте, и до сих пор остаюсь верна этому убеждению.
Но другие пони... эти гости собрались здесь только для того, чтобы принести радость и поддержку ослам в этот день...
Я знаю их. Я чувствую их. Даже во сне я вижу и чую их в спектральных потоках, что танцуют и сплетаются вокруг зеленого гула всего сущего. Октавия в чём-то права: сегодняшний день задуман как выражение преданности и единения между этими двумя любящими сердцами. Но для остального Понивиля, для всех нас, это означает что-то другое, что-то ещё, что невозможно выразить словами или музыкой.
Это означает, что в конце концов всем нам суждено прийти куда-то, где мы будем в безопасности. Где мы сможем безопасно хранить остатки наших сердец, даже если, или особенно если, наши сердца больше не будут одиноки, когда мы туда попадем.
– Я давно боялась, Вайн, – говорит Тави, и я слушаю, – что со мною что-то было не так... Из-за того, что я не нашла жеребца раньше. Я имею в виду, я знаю, что по большому счёту я довольно молода, и нет ничего противоестественного в том, чтобы оставаться одинокой кобылой. Но, когда я была маленьким жеребёнком, я всегда предполагала, что... у меня будет кто-то особенный к этому возрасту. И в последние несколько лет, должна признаться, это меня особенно беспокоило. Но теперь, когда я смотрю на этих двух влюбленных пташек, и когда я вижу нежный светящийся огонь в их глазах, у меня есть вера, Винил. Я верю, что терпение – моя величайшая добродетель, и что я мудро не растратила свои таланты на бесполезную, бесплодную страсть. Возможно, то же самое можно сказать и о моей музыкальной карьере, да? Хотя... хммм... Я полагаю, что аналогия теряет свою романтическую красоту.
Я смотрю на неё с доброй, сочувственной улыбкой.
– Ох... нашла же я время и место, – она слегка вздрагивает. Пурпурные струйки рассыпаются хрупкими кристаллами, и я вижу, как на её веках собирается влага. Она изящно вытирает лицо задолго до того, как ее макияж может потечь, и я слышу, как она бормочет: – Я счастливая пони, Винил, – она поворачивается ко мне. Её улыбка слащавая и хрупкая. – И ты тоже, любимая. Когда-нибудь мы найдем и для тебя жеребца. Такого, что, я надеюсь, не будет нуждаться в фальшивой гриве. Разве это не было бы восхитительно?
Я тем временем уже стою у банкетного стола и делаю большой глоток из чаши с пуншем.
Это и вправду Dr. Pony. Хвала Селестии.