Вещи, что Тави говорит

Чуткие вещи (Empathetic Things)

https://www.youtube.com/watch?v=mUT3KoxVzQg

Каково это – снова ходить на четырех копытах?

Ну, это восхитительно, наверное.

Именно такое слово использовала бы Тави. Я думаю о ней. Я постоянно думаю о ней.

Я думаю, когда смотрю на парк, укрытый зелёным шелестом полудня. Двое пони стоят бок о бок на мостике, перекинутом через журчащий ручей. Весёлое золото в их дыхании рассеивается на короткое мгновение, которое им требуется, чтобы прижаться носами. Их улыбки сияют, и когда их голоса возобновляются, они почти ослепляющие для моего взгляда.

Я думаю о дне, когда Свити Белль нас навещала. Синие ноты, исполняемые маленькой кобылкой, были великолепны сами по себе, но я всё время тонула в фиолетовом. Октавия была на вершине мира. Я и не подозревала, что ей настолько нравится наставничество. Полагаю, со мной у неё никогда не было подобной возможности. Я не имею в виду, будто я более талантлива, чем она, но мы принадлежим к музыкальным школам, которые находятся слишком далеко друг от друга. И пропасть между ними отчётливо отдаёт бирюзовым вакуумом.

Но когда Свити Белль рядом, воздух наполняется шелестящим бархатом. Я уже раздумываю, как бы устроить ещё один такой день, чтобы этот прекрасный спектр снова украсил порог нашего дома. Да, мне интересно, насколько далеко нам с Тави удастся развить её талант, но есть в этом желании нечто бо́льшее... нечто эгоистичное... почти жа́лкое.

Временами мне трудно понять, что делает Тави счастливой. Она заслуживает счастья. Она привносит в дом радость, утонченность и целеустремленность.

О, и она спасла мою жизнь. Полагаю, это тоже кое-чего стоит.

Но я часто оказываюсь в затруднительном положении, когда дело доходит до того, чтобы сделать её настолько же жизнерадостной, какой она делает меня. Не помогает и то, что я могу читать её в любое время суток. Или, возможно, это помогает, но весь этот опыт – та ещё пытка. Потому что я понимаю, какое блаженное незнание находится на её конце спектра. Не то чтобы это её хоть немного беспокоило. В конце концов, у неё немало других забот.

Даже в последнее время, когда столько вещей нормализуется: работа королевскими менестрелями, возможность завоевать признание Кантерлота, владение чёртовой кошкой, прости Селестия, я чувствую, что дом дрейфует в потоках индиго более, чем в других цветах. Они доносятся из её комнаты, пока она спит, царапают веки моих глаз ночь за ночью. В последнее время я наблюдала их особенно часто. Вероятно, из-за того, что моя травма не позволяла мне выходить из дома.

И теперь, когда я снова хожу, и изумрудные холмы за пределами Понивиля свистят на ветру, и алая кавалькада^[1] техно-треков скачет по моим ушам, я чувствую, как все мои мысли рассеиваются, тревожные в первую очередь. Их цвета разворачиваются, уставшие и выцветшие, их краски оборачиваются пеплом на границах моего разума. Мне, наверное, следовало бы их сохранить, запечатлеть, преобразовать, чтобы они обрели своё особое значение для других.

Но я была слишком занята в последнее время. Постороннему могло показаться, что то, через что я прошла, было похоже на отпуск. Я же никак не могу интерпретировать это подобным образом. Что-то ноет глубоко внутри, гложет меня, пронзает самый центр моего существа куда сильнее, чем зазубренные чёрные шпили Замка, в который я была вынуждена входить снова и снова.

Мне всегда кажется, будто я пытаюсь что-то обогнать, будь то смертельные щупальца несовершенства или кислотная воронка творческой скуки. Груды моих завершенных записей ничего не значат против тёмного, угрожающего лица этого монстра, этого зверя, созданного из моих сомнений, желаний и заблуждений. Я могу быть лучше. Я могу быть намного лучше.

И всё же, как бы я ни заставляла себя, ни раздражала себя, ни ненавидела себя, я знаю своей верной интуицией, что Октавия презирает себя больше, мучается над собой больше, и стремится быть лучше больше. И хоть она и называет это просто серьёзной мотивацией, у меня есть свои теории, рожденные в результате пристального наблюдения... и брожения в глубоких озерах её дыхания цвета индиго. Я виню в этом её отца, хоть она сама редко это делает. Она приближается к самому краю божественного гнева только для того, чтобы снова отступить от скользкого пути. Тем временем я выковала в себе немало зазубренных слов, чтобы сказать их жеребцу, если мы когда-нибудь встретимся. Даже если это погрузит меня в кому на месяц, я буду кричать на него, вопить на него, обрушивать на него все слезы и вздохи Октавии, собранные за последние семь лет.

Вздрогнув, я чуть не спотыкаюсь о свои ноги.

Я ненавижу злость. Она краснее крови, и когда она смешивается с малиновым, меня практически тошнит.

Поэтому я нахожу место, чтобы присесть – скамейку в самой середине середин. Я переключаю свой плеер на новый плейлист, затем переключаюсь на последний трек. После короткой паузы моя голова наполняется успокаивающим фиолетовым и восторженным синим.

Я закрываю глаза и улыбаюсь, позволяя себе упиваться мелодией, радостью, спонтанным восторгом, всем тем, что было обнаружено несколько дней назад двумя кобылами и ангелом. Эта песня вызвала улыбку на губах Рэрити и заставила Свити Белль танцевать от радости. И, пусть даже на краткий миг, она дала мне окно в некоторые из самых искренних желаний Октавии. Я могу только надеяться, что для неё это было не окном, а дверью, и что она пройдет через неё, унося свою жизнь на гораздо более фиолетовые пастбища.

Даже если это не те места, где могла бы ходить кобыла вроде меня... важно то... что Тави была бы там.

Я снова открываю глаза, и зелёный мир расплывается.

Да...

Думаю, мы втроем создали настоящий шедевр...