Служанка

Глава I. Приглашение

Я не мёртв. Я очень и очень жив

Сонно моргая, Пич смотрела в древесный потолок. До будильника оставалось ещё пять минут. Целых пять минут до того, как приятная грёза уйдёт в небытие, уступив место заботам утра. Она наслаждалась этими моментами, этой тишиной и полумраком, накрывавшими её, словно второе одеяло…

Пять минут блаженства прошли быстро, и лягушка-будильник, надувшись, громко квакнула. Затем, словно не удовлетворившись этим, квакнула ещё громче, отчего у Пич заложило уши. Зажмурившись, она сладко зевнула и поднялась с кровати, мимоходом дав пару сушёных мотылей лягушке. Та притихла в своём садике, занявшись завтраком.

На утренние процедуры не уходило много времени: тело само совершало привычные движения, помогая разуму окончательно проснуться. Умываясь, Пич пригляделась к отражению в воде — и в ответ на неё посмотрела лань со светло-бежевой, похожей на почти спелый персик шёрсткой, и длинной гривой, по цвету напоминавшей разбавленные в воде чернила. Она прищурилась, и отражение сделало тоже самое.

— Отросли — со вздохом пробубнила лань и, смочив гребешок, принялась медленно проходить им по спутанным локонам. — Опять пауки будут цепляться. Надо бы к цирюльнику...

Всё так же продолжив укладывать гриву, Пич вышла из своей комнаты и медленно спустилась по винтовой лестнице вниз, на ещё пустую кухню. Оглядев её, она приметила листок с указаниями и достала с полок и из кладовки всё необходимое. Листья чая с мятой. Свежие, вчера собранные фрукты. Ореховая мука мелкого помола. Куриные яйца и пара лесных кокосов. Бутылочка кленового сиропа. Пара минут — и кухня наполнилась ароматом жареных на каменной печи оладий и фруктового чая, а на деревянных столешницах стояло восемь... девять глиняных тарелок, с разложенными по краям дольками лимонов, яблок и груш.

— Пич.

Голос сбоку на секунду отвлёк лань от готовки, прежде чем она продолжила, уже с улыбкой. Стройные ножки обняли её за шею, на макушке оказался чей-то изящный подбородок, и Пич уже по привычке прижалась поближе к подошедшей в ответ.

— Доброго утра, Фрут. Завтрак почти готов, можешь помочь расставить.

— Обязательно, — ответила ей сестра, подхватив пару тарелок, и зашагала с ними к столу-пню с разложенными вокруг него шёлковыми подушками. — Хм-хм, мне интересно, в какой момент папа начнёт путать твой завтрак с маминым, — усмехнулась она. — Тебя выдаёт сейчас только нарезка.

 — Разве что нарочно, — тихо ответила Пич. — Каким бы усталым он ни приходил, он всегда поймёт.

— А что насчёт девочек? — продолжила Фрут. — Я прямо вижу удивление на лицах Камиллы и Астры. «Неужели кто-то может готовить лучше мамы?»

— Это оладьи, — пожала плечами Пич. — Кто угодно научится хорошо их готовить, если будет это делать часто. М, — оторвав взгляд от сковороды, она оглянулась — и увидела, как Фрут, взяв последнюю тарелку, пошла к лестнице. — Ты куда?

— К Лазури, — пояснила сестра. — Оставлю оладушки ей в комнате.

— Да ну. Поставь к остальным, когда она придёт, ей…

— Она не придёт, Пич, — выдохнула ей в ответ Фрут и, сжав губы, потёрла переносицу. — И ты это знаешь.

— … — открыла было рот Пич, но вместо этого выдохнула, вернувшись обратно к оладьям. Дрожь пошла по её спине от одной лишь мысли, каким взглядом на неё сейчас смотрит сестра. Молчание затягивалась. — Ммммф… она придёт. Рано или поздно. Поставь тарелку рядом, на стол. Пожалуйста.

— Пич, она практически из комнаты и не выходит… — отвела взгляд Фрут и, подойдя обратно в столовую, поставила тарелку. — Ей будет всё равно.

— Мне не всё равно. И тебе не должно, — фыркнула Пич. — И она выходит. Помогает маме в саду и с уборкой.

— Да, и это единственное, что она вообще делает. Кроме сна и… эм… духи, я даже не знаю, чем она занимается в своей комнате.

— Ну, читает, скорее всего. Не стоит быть пессимистом, — хмыкнула Пич, выложив ещё один оладушек на общую тарелку, и оглянулась. — Утра, Шарп. Давно греешь уши?

— Минуту, не больше, — сонно пробормотал ей из-за угла гостиной олень с парой низеньких рожек и сложенными на спине крыльями. Зевок — и вот они вытягиваются вверх, дрожа десятками заострённых перьев. — Не хотел вам мешать. И давно вы жаворонки?

— С тех пор как работаем, Шарп, — широко улыбнулась ему Фрут, довольно поднимая голову. — И получаем за это кроны.

— Как прошла прогулка? — поинтересовалась Пич.

— Какая прогулка? — прищурил глаза Шарп.

— У тебя между перьями застрял шёлк. Возможно, ещё немного есть на хвосте, — приподняв уши, Пич указала копытцем на пару мест в крыльях оленя.

— Эм… а где? Я не вижу… — нелепо закружился он, переведя взгляд на указанные перья, а затем прижал их с хмурым видом, как только услышал тихий смешок от Фрут. — Очень смешно. Хорошая шутка, Пич. Заставила меня кривляться перед вами обеими, — с медленным вздохом закатил Шарп глаза.

— А как не смеяться, когда такое происходит? — прижала ухоженное копытце Фрут к губам и тихо прыснула носом.

— Можешь доготовить? — обратилась к ней Пич и, увидев утвердительный кивок, подошла к брату. — Ты их и не увидишь. Не с такими сонными глазами, — добавила она и, мягко пройдясь по крапчатому крылу Шарпа, раскрыла его. Зубчики гребешка нежно прошлись между перьями, собирая почти невидимые нити, а затем ещё и ещё. Минута —  и вот на гребешке появился шёлковый пучок, а крыло будто немного потемнело.

— Спасибо…  — оглядел его Шарп и развернулся, чтобы дать для чистки другое крыло. — И ведь такие мелкие… как ты их вообще заметила?

— Я чистильщицей работаю, Шарп, — ответила ему Пич, не отрываясь от чёса. — Приноровилась.

— Хмфх, «приноровилась», — ухмыльнувшись, повернулась в их сторону Фрут. — Перед нами сидит чистильщица сезона, а для неё это просто «приноровилась». Неужели нужно буквально за тебя гордиться, Пич?

— Я не люблю хвастаться, — пожала она плечами. — Не люблю привлекать внимания. А если ты будешь громко говорить о том, в чём ты хорош… на самом ли деле тебе поверят?

— Твоя правда, но… — Фрут сдвинула губы в сторону. — Разве это не приятно — чувствовать, что ты чего-то добился и многие это признают? Не поверю, что тебе это чуждо…

— Я бы на месте Пич не гордился тем, что я лучше всех вычищаю город, — нервно дёрнул крылом Шарп и недовольно зашипел от боли. — Чшшшш… айк, в смысле… это как хвастаться тем, что ты быстрее всех прочитал какую-нибудь книгу. Или что тебе письма быстрее приходят. Или…

— Пич делает хорошую работу, и благодаря ей Мотхаус становится чище. А чистый город — красивый город. С крыльями это тоже работает, — улыбнулась Фрут брату. — Какому перитону не приятно, что у него красивые перья?

— Вот, — выдохнула Пич и протянула гребешок, полный шёлковых нитей. — Советую не летать на краю города. Из-за засоренных крыльев пара моих знакомых умудрилась получить несколько синяков и пару ушибов. Потеряли манёвренность…

— И вы даже не поинтересуетесь, что я делал на краю города? — приподнял бровь Шарп.

— Нет, — покачала головой Пич. — У меня нет никакого желания лезть в чужие секреты. Глубоко, по крайней мере.

— Ты сразу заявляешь мне, что я прилетел с ночной прогулки, но не хочешь узнавать, что я там делал? Серьёзно? — наклонил вбок голову Шарп.

— Ну а что ты мог там делать, Шарп? — положив последний оладушек на общую тарелку, Фрут поставила её на середину стола вместе с глиняным чайником и с улыбкой поглядела на перитона. — Предположу, что навещал какую-нибудь сильфиду или дриаду…

— А если это была керонида? — подсел к ней Шарп, принимаясь наконец за завтрак

— Керонида? Здесь, в Шёлковом Лесу? — скептично хмыкнула Фрут. — Откуда?

— Они любят цепляться за шерсть и ткань, почему бы им?..

Убедившись, что они отвлечены новым разговором, Пич села за своё место и, поглядывая на Фрут и Шарпа, тихо принялась за завтрак. На громкий диалог вскоре пришли и остальные члены семьи — мама, младшие сёстры и брат, а через пять минут в дом вошёл и утомлённый отец в плаще и рубахе по самые копыта. Вся семья была за столом и обсуждала всё, что только можно: наступление Сезона Сбора, первые рожки у Финсилка, младшего брата, приезд родственников в ближайшие дни и обустройство комнат для них… Пич нравилось слушать эти разговоры, пускай сама она мало в них участвовала: какой стол может быть действительно семейным, если за ним молчат? Пустовало только одно место за столом… место Лазури, самой старшей сестры.

 Оно оставалось пустым даже тогда, когда Пич ушла, накинув серый плащ и взяв сумку с инструментами.

Подобно многим оленьим селениям, Мотхаус таился в лесной чащобе, где под густыми кронами тысячелетних деревьев всегда царил полумрак. Неопытный путешественник с лёгкостью мог пройти мимо любого из них, заблудившись в темноте среди петляющих троп. Но в Мотхаусе полумрак был гуще, темнее: Шёлковый Лес, окруживший его, покрывали тысячи паутин вперемешку с гусеничным шёлком и хлопковым пухом. Переплетаясь друг с другом, накладываясь слой за слоем, они укрывали Лес плотным коконом гулкой, жуткой тишины. Множество пауков, выраставших до размеров копыта, ползали по Лесу, охотясь и наблюдая. Даже для оленей, пришедших из далёких мест, всё казалось здесь страшным, опасным.

Ни Пич, ни любого другого жителя Мотхауса это не пугало. Маленькие оленята скакали по высоким веткам бок о бок с пушистыми городскими паучками. Подростки, сидя на крышах, говорили друг другу, что они видят в узорах паутин. Старухи, укутанные в пёстрые шелка, делились слухами и хвастались былым. Швеи в десятках мастерских одевали в тончайшие платья манекены, пока их ученицы раскладывали новые катушки и ряды тканей. Следопыты и стражи наслаждались заслуженным отдыхом, попивая ягодные настойки за барными столиками. Длинные полотна-вывески тихо качались на безветренных площадях, украшая дома в кронах и вокруг корней. Тысячи маленьких фонарей мягко освещали утренние — или уже дневные? — улицы. Мало чем отличался Мотхаус от любого другого оленьего города.

Конечно же, пока шёлка не становилось слишком много. Пока множество мелких, почти невидимых нитей, торчащих едва ли не отовсюду, не скапливались в плотные пучки, полные сора и пыли. Пока уже дикие, сторонившиеся цивилизации насекомые не принимали Мотхаус за часть Леса. Всё это могло украсить город так же, как смятые под ногами фрукты или ореховая скорлупа.

 Мало кто их мог заметить, да и не замечал, если не искал намеренно… но взгляд Пич то и дело цеплялся то за маленький кусочек на окне, то притаившийся между дверных щелей, то высоко-высоко на перилах кроновых террас. Совсем небольшие, и всё же требовавшие её внимания. С маленькими гусеницами, муравьями и пауками, опасливо выглядывающих из своих укрытий.

Благодаря этим малышам в Мотхаусе всегда хватало работы. Швейные мастерские работали без остановки, создавая пряжу и ткань. Зорко смотрели в Лес стражи, чтобы заранее выследить особо буйного духа или хищную тварь. И множество чистильщиков ходили по всему городу, вычищая его от мусора, грязи и всё того же шёлка. В конце концов, когда множество караванов приходят к тебе ради полотна высшего качества, твой дом не должен выглядеть заброшенным. Особенно когда приближается Сезон Сбора.

За какие-то минуты Пич добралась до центра города, а оттуда — до непримечательного здания, больше похожего на склад: за окнами виднелись десятки инструментов, прикреплённых к стенам, специальная одежда на вешалках, множество маленьких разноцветных флаконов на полках. Не увидев никого рядом, лань огляделась, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Затем ещё раз. Укуталась посильнее в плащ, прежде чем снова поглядела в один из переулков…

— Мун? Я думала…

— …что я приду позже? И заставлю тебя топтаться, пока остальные лентяи будут только просыпаться? — фыркнула ей синяя лань с белыми веснушками на щеках, торопливо зашагав к ней. — Ключ при тебе?

— Да, — кивнула Пич, быстро достав его из сумки, и на ходу открыла одну из дверей. — Всё ещё не вижу смысла, кто будет красть мётлы и феромоны?

— Детвора. Духи. Подвыпившие стражи, — пожала плечами Мун, приоткрыв дверь, и вместе они начали переодеваться. — Серьёзно, ты недооцениваешь пьяного рогача, ищущего чего ещё хлебнуть. Мой дед так иммунитет к паучьему яду заработал. Хм… не заметила каких-нибудь проблем на главной улице?

— Хммммм… — остановилась Пич на секунду. — Пару-тройку гусениц бритвокрыла около швейной Лонгрут. Скорее всего оказались в одной из корзинок.

— Неприя-ятно, — заскрежетала зубами Мун, доставая маленькую бутылочку с верхних полок. — Они ведь ещё не начали окукливаться?

— Нет, — замотала головой Пич и дёрнула ушком. — У нас какое-то поручение?

— Ну… да, — помедлив, ответила та. — Свадьба, Пич. Сегодня будет свадьба у Тайтнота и Редстринг. Надо будет особо тщательно вычистить главные улицы и площадь.

— С-сегодня? — заёрзала Пич, отведя взгляд от подруги. — Я-я… кхм, я похоже, п-перепутала дни…

— Это неудивительно, учитывая, что её один раз уже переносили, — пожала плечами Мунтред, бросив взгляд в окно. К складу постепенно собирались новые олени, в основном молодые, с бедно ветвящимися рогами. — Но она сегодня будет, и я уверена, что половину чистильщиков отправят чистить центр Мотхауса.

— И, получается…

— Да, — закончила за неё Мун. — Ты будешь среди них.

— Мф… — Пич на пару секунд зажмурила глаза. — Не понимаю, там всё равно нечего чистить.

— Ты знаешь, если перед чем-то важным будут видеть усердную работу и подготовку, все будут считать, что всё пройдёт как надо, — фыркнула Мун и, проверив плащ, вышла на улицу. — Особенно если среди этих неумех будет хоть кто-то действительно умелый.

— Эээээх, это всё равно… — вяло пошла за ней Пич, опустив голову.

— Ты можешь попроситься в другое место, если не хочешь, — обернулась к ней подруга. — К тебе точно прислушаются, Пич.

— Ну… — лань поглядела по сторонам, на других чистильщиков. Один за другим они заходили в соседние двери, а затем выходили, готовые к очередному дню уборки. Кто-то кричал им приветствия, но они как будто бы пропадали в воздухе, не доходя до их ушей. Десятки переступающих с ноги на ногу оленей и ланей, ожидающих распоряжений на сегодня. И добрая их часть будет наводить порядок по улицам от храма до главной площади. Или делать вид, что наводят. — Если мне дадут такое поручение — значит, точно есть причины его давать, — предположила Пич и, нервно улыбнувшись, добавила. —  Возможно, все они могут проглядеть ещё пару бритвокрылов или чего похуже, вроде сетевых ос.

— Ка-ак знаешь, — протянула Мун, разминая шею. — Главное не сделай за этих лентяев всю работу, — ухмыльнулась она, и её тут же неодобрительно окликнула пара оленей. Постепенно улица около складов заполнялась шумным народом, но всё мгновенно стихло, когда послышались указания и поручения. Всё как всегда: уделить внимание крышам и кронам, помочь садовникам с деревьями и гусеницами, отправить пару особо провинившихся на окраины, где даже намеренно напортачить нельзя… и, как и ожидалось, особое поручение на расчистку маршрута свадьбы: от храма к главной улице и до самого края города. Мун оказалась права: эту работу тоже поручили Пич, притом в первую очередь.

Услышав своё имя, лань по привычке проверила инструменты и вместе с остальными отправилась в центр — к самым высоким деревьям и самым интересным местам. Впервые за долгое время в Мотхаусе было шумно: пока чистильщики, вроде Пич, убирали паутину, добровольцы ставили столы, стулья и украшения, трактирщики выставляли всё наготовленное на праздник, оркестр репетировал под жестами дирижёра, а молодой друид под присмотром своего наставника договаривался о чём-то с духами леса, слетевшимися на праздник. Поодаль за всем этим наблюдала скучающая лань-аристократка в компании рослых рогачей в доспехах. Видимо, родственница одного из молодожёнов.

Сотни копыт, занятые делом. Десятки глаз наблюдающие, чтобы всё было как следует. За час тихий город превратился в тесный, гудящий муравейник, где каждый трудился на общее дело. Пич не раз видела, как Мотхаус внезапно просыпался и ворочался, словно куколка внутри кокона; это всегда происходило по окончании Сезона Морозов, при праздновании Основания Кервидерии и вот-вот должно было наступить снова, в Сезон Сбора, когда наступит Фестиваль Урожая. Обычно время тянулось рутинными буднями, похожими друг на друга — и оттого город жужжал в нетерпеливом преддверии праздника.

Наблюдая за подготовкой к свадьбе, Пич не сразу почувствовала зуд на задней ножке. Оглянувшись и не увидев ничего на плаще, она приподняла его и увидела на бедре… жука. Тёмно-красного жука-оленя с крупными жвалами и расставленными в разные стороны ножками, такого же цвета, как и её пятнознак… или он и есть её пятнознак? Сердце лани пропустило удар, щётка словно сама выпала из копыта, а дыхание стало неровным. Она в ужасе проморгалась, продолжая глядеть на своё бедро… прежде чем увидела, как жучок, клацнув жвалами, пополз вверх, на её тёмную спинку, практически слившись с ней. Бедро, теперь открытое, показывало всё тот же знак, который у неё был уже лет пятнадцать: спелый персик, похожий на сердце. Последнее пятнышко, не ушедшее вслед за детством.

— Фуууууух, — облегчённо выдохнула Пич и, осторожно подцепив жучка копытцем, поглядела на него. — Не пугай так больше, — пригрозила она ему и, достав ореховую коробочку, положила жука в одну из множества свободных секций. Где-то на краю города ей пришлось бы достать вторую, а тут… помимо жука там сидела лишь пара гусениц и паук.

В центре города и в самом деле было мало работы. Даже самые ленивые и нерасторопные чистильщики сейчас уже заканчивали свою работу, оставляя после себя и без того чистые улицы, и уходили либо помогать свадьбе, либо пить в ближайшей таверне. Пич, спустившись вниз и передав бригадиру коробку с жуками, тоже уходила на перерыв… но вместо того, чтобы найти Мун или кого-нибудь из друзей, она направилась к краю Мотхауса, к караван-сараю.

Здесь, в тихой компании полусонных охранников, стояли десятки разноцветных повозок со всей Кервидерии. Многие были простыми, ничем не примечательными, но некоторые были яркими, разукрашенными узорами, от которых шёл мягкий синеватый свет — признак Искусства. Около одной из таких повозок даже стоял голем — массивная резная фигура из камня, неусыпно наблюдавшая за всеми вокруг. Не было ни одного купца или караванщика — все они, скорее всего, ушли по делам или на отдых, более комфортный, чем дорожный. И всё же Пич знала, к кому стоило обратиться…

— Кхм… прошу прощения…

— Ррр? — на самом краю каравана, наблюдая за белым лесом, стоял волк с длинным копьём. Рослый, покрытый шрамами, с серебристой гривой, заплетённой в несколько косичек, он пристально посмотрел на лань, после ответа будто бы ставшей меньше.

— Я… я-я бы хотела… — запинаясь под его взглядом продолжила Пич. — М-мне нужна к-к-краска… б-белая…

— Ррррх… Иди к красильщику, керви. Я не торгаш, я страж, — буркнул ей волк, переведя взгляд обратно на лес, покрытый паутиной.

— Н-нет, мне нужна особая краска, — замотала головой лань, вдохнув побольше воздуха. — Такой здесь не найти…

— Иди, керви. Мне не платят за разговоры, — оскалился он и тихо зарычал, постукивая клыками.

— Я… я не могу идти… не могу… — опустила голову Пич и сжала губы до белизны. Её глаза закрылись, зажмурились, сжались настолько, что из них потекли слёзы… и резко открылись. — Воды Белафрии.

— Мммм? — дёрнул ухом волк.

— Помимо краски мне нужна вода из Белафрии, — поувереннее произнесла лань.

— Правда? А чем ты за неё будешь платить? — приподнял бровь волк и оскалился в грубой ухмылке. Но от этого Пич только неуютно закуталась в плащ.

— К-кровью сомбрита, — выдохнула Пич, и лицо стража мгновенно переменилось. Грубость пропала, уступив место каменной маске, и жестом он позвал идти за ним. Засеменив позади волка, она через минуту оказалась около небольшой белой повозки, спрятавшейся среди упавших стволов и паутин, сплетённых между ними. Перевёрнутый треугольник, раздробленный на три части, был впечатан в её двери.

— Кайсат! К тебе! — постучал копьём волк и встал рядом, зорко оглядывая лес вокруг.

— Кхм! — ответили ему криком, за которым последовал громкий гвалт, треск и звон бьющейся посуды… а затем маленькая дверца с треугольником отворилась, являя белую лисью мордочку из полумрака повозки. — Ааааааа, Пииииич… мой постоянный клиент… как делишки? Духи не докучают? В паутинках не путаешься?

—  Я в порядке и… Кай? — округлила глаза Пич. — Когда ты успел покраситься?

— М, хоро-оший вопрос, — приподнял он ушки и растянулся в длинной ухмылке. — Знаешь, я тут подумал, что в последнее время мне стоит найти место получше в этой жизни. Сменить имидж. Решил начать с шерсти, благо… есть, с кого брать пример, — поиграл он бровями.

— Кхм, не хочу задерживаться, Кай, — тихо кашлянула лань. — Сегодня в городе свадьба, и у меня скоро заканчивается перерыв…

— Свадьба? Мне казалось, что ты далека от таких светских мероприятий, — состроил он удивлённую мордочку. — Эх, жа-аль… мне так нравится с тобой говорить. Так приятно скрасить одинокий вечер в компании давней знакомой с животрепещущими проблемами, — сладко протянул лис и, закрыв дверцу, зашебуршал в повозке. Пара секунд — и вот он снова выглядывал из своего логова… на этот раз удерживая в лапках небольшую баночку без этикетки. — Как всегда — высшее качество. Не выведешь, если не знаешь, что она вообще есть…

— И, как всегда?.. — начала было Пич, доставая из сумки кроны, но лис ей лишь захихикал в ответ.

— Хм-хм-хм… Сожалеееею, Пич, но тарифы повысились.

— Повысились? Когда? Почему?

— На глобальном рынке перемены. Рост пиратства. Пошлины от Кахагарской Торгильдии. Да и не все ингредиенты доступные — достаточно просто достать масло какао, но что насчёт глубинного жемчуга и слюны морозного василиска? И… ммммм… к моему сожалению, один из моих поставщиков ушёл на покой, и его запасы уже подходят к концу. Его ученики не скоро дойдут до таких вершин, мне придётся закупать у них менее качественный товар. А он нужен, всем нужен — я знаю как минимум трёх друидесс, для которых просто необходимо в их ритуалах эта…

— Сколько? — прервала его речь Пич. Лис, до этого рассказывающий о проблемах, запнулся и поднял вверх уши, а вслед за ними встопорщил бакенбарды. Он щурился, приглядывался к ней, будто пытаясь что-то разглядеть на её лице…

— Пять сотен крон. За банку, — поставил он её перед собой, а затем ещё одну. — За две — девять с половиной. Как я уже говорил, это… старые запасы, лучше брать оптом…

— Но… они востребованы, — подняла одно ушко Пич, чуть наклонив голову вбок.

— Нууууу… некоторые готовы платить и за меньшее качество, но ты не такой клиент, Пич. Это… я знаю, — фыркнул он, помедлив. — К тому же ты используешь их не с такой завидной регулярностью.

— Пять сотен… — повторила цену Пич и перевела взгляд на копытце с парой серебряных монет, с отчеканенными на них кронами великих древ. Её взгляд словно сам перешёл на само копыто, с него на плечо и бок, а затем остановился где-то позади, на бёдрах. Опустив уши, лань поморщила нос и повернулась обратно. — Кисточка прилагается?

---

Всё было готово, когда она вернулась: главная улица, от центральной площади до самых ворот в Лес, превратилась в длинную паутину из разноцветных лент, а дорогу выровняли и вычистили настолько, что Пич впервые за долгое время ощутила удовольствие от ходьбы. Рогачи, взрослые и молодые, стояли смирно вокруг деревьев, походя на замерших богомолов, из-за балконов на ветвях то и дело выглядывали маленькие оленята с корзинками, полными цветочных лепестков. Где-то среди густых крон и шёлкового потолка притаились эфемерные фигуры любопытных духов.

Мотхаус замер в свежесотканной разноцветной сети. И лань была на ней как на ровном копыте.

— Пич? — услышала она оклик, но только посильнее закуталась в плащ и засеменила в один из переулков. — Пич! Вот ты где! — увы, именно из этого переулка и вышел навстречу Мастиан, коллега-чистильщик с недлинными рогами, рыжей растрёпанной гривой и глупой улыбкой до ушей. Пич едва не упала, но он вовремя перехватил её копыто. — Мы с Мунтред тебя уже обыскались, пойдём, пока свадьба ещё не началась!..

— Я не у-уверена, у нас ещё полно…

— Мы так хорошо поработали, что Спир дал вольную до конца дня, — закивал ей Мастиан, быстрым шагом ведя её между домов у корней. — Думаю, только благодаря тебе мы вообще можем присоединиться к празднику. Ну, хорошо, Физерион ещё уговорил окружных сильфид и дриад утихомирить паучков, но… — он ненадолго остановился, чтобы пропустить повозку, полную винных бочек, и мимолётно поглядел на Пич. — Без тебя нас бы просто послали собирать шёлк по задворкам. Спасибо.

— Эхех… думаю, Спир просто искал повод нас отправить на отдых…

— Но именно тебя он выбрал в качестве повода, Пич. Это уже о чём-то говорит, — его улыбка стала ещё шире, и перестала быть такой уж глупой, по крайней мере теперь.

Пройдя мимо ещё нескольких швейных, бакалею и грибную пекарню, Пич с Мастианом вышли на полукруглую площадь. Перед ней до самого паутинного  потолка возвышалось древо с витым стволом и узловатыми ветвями, полными маленьких веранд, притаившихся среди листвы. Сотни зачарованных оберегов висели на нём до самой кроны, превращая его в пёстрый вихрь, а паутинный потолок — в застывшую радугу из тысяч разноцветных нитей. Настолько тонкую, что через неё проходил свет, окрашивающий всех вокруг…

Увы, мало кто сейчас на это обращал внимания — даже маленькие оленята бегали туда-сюда, чтобы занять места получше, не говоря уже о взрослых оленях. Все торопились, и Пич быстро окинула взглядом круглые окошки храма в витом стволе. Они медленно загорались сверху вниз, от кроны — а значит, пара уже поженилась на самом верху, под открытым небом, и теперь спускалась обратно.

— Да где же Мунтред… — тихо посетовал Мастиан, вытянув голову повыше. — Она же говорила, что будет здесь…

— Мммм… Мастиан? — потянула она его за копыто. — Там, — указала она на небольшую фигурку с другого края площади, с такой же ищущей вытянутой вперёд мордочкой. — В-видимо, мы разми…

— Мууууууууууууууууууууууун! — заревел олень так громко, что у Пич заложило уши. — Мы здееееесь! Не уходи никуда! — добавил он и, подхватив лань, быстрым шагом направился к Мунтред, совершенно не обращая внимания на десятки перепуганных взглядов.

— А вот и вы. Куда ты пропадала? — тут же начала допытываться Мун, едва они подошли.

— Мммммм… — заёрзала Пич. — Я дома кое-что забыла, и искала очень долго, поэтому задержалась…

— Дома? Где ты её тогда искал? — взгляд лани сузился на Мастиане.

— А, я и не думал, что она дома, искал по окраине! — невозмутимо ответил он, быстро-быстро закивав, и Пич искоса посмотрела на него. — Тебя никогда не бывает на перерывах дома. Кто ж знал, что на этот раз ты будешь у себя. Собственно, я и нашёл тебя на окраине…

— Но ты же говорила, что…

— Э-это было… ммммм… д-для отца, — судорожно уточнила Пич. — Он забыл брошь — ну, ту самую, в виде серебряного мотылька — и… мне это показалось странным, поэтому решила… найти и отдать её. И всё же… я не думала, что будет едва ли не половина стражи участвовать во всём этом, его было трудновато найти и…

Пич осеклась, увидев, как Мун тихо, но тяжело вздохнула. Настолько тяжело, что, казалось, всё вокруг стихло, замерло, чтобы она услышала его, ощутила своей шёрсткой… и вновь заёрзала под плащом.

— По крайней мере ты здесь Пич. До начала свадьбы. Это хорошо, — легонько улыбнулась Мун. — Пожалуйста, просто не убегай. По крайней мере, не предупредив нас. И ещё… эм, куда ты смотришь?

— Окна, — указала Пич на третий этаж храма, на едва загоревшиеся окна. — Тайт и Рэд вот-вот выйдут. Лучше занять место получше, пока…

— Угум, мы ещё можем, — воодушевлённо закончил за неё Мастиан и пошёл к краю. Сновавшие олени тут же останавливались, уступая ему дорогу, и Мун с Пич засеменили за ним, пользуясь моментом.

Окружающий шум и гвалт постепенно стихли, рогачи приняли стойки смирно, а олени и лани собрались за ними по краям от площади. Сердце Мотхауса замерло в предвкушении…

И с ликованием зашумело, как только высокие двери храма отворились, являя оленя и лань в роскошных зелёных одеяниях с золотыми узорами и рунами. Рога оленя были украшены светлыми цветами, эти же цветы были и в волосах лани с откинутой назад фатой. Они были младше Пич, на порядок младше — шестнадцать или даже пятнадцать лет, но они уже были взрослыми… и радостными, улыбающимися всему Мотхаусу.

Они шли под аркой из скрещивающихся прямо перед ними копий. Лёгкий, прохладный ветер от почти что прозрачных сильфид колыхал их одежды и доносил до них лепестки цветов, брошенных издалека. Оркестр, возглавляемый мандолиной и панфлейтой, играл для них свадебный вальс. Десятки поздравлений и пожеланий летели, сопровождали их по дороге прямиком в Шёлковый Лес — там, где они проведут первую ночь и оставят совместные подношения духам, чтобы сама Кервидерия признала их парой.

И глядя на сотни улыбок, на пару счастливых молодожёнов, на дождь из риса и лепестков, Пич ощутила как… живот скрутило в узел, и он тихо заурчал, будто подражая оркестровому гобою или трубе. В горле застрял ком, а голова закружилась, и она зажмурила глаза. Открыв их снова, Пич увидела ровную дорогу, где лежали мелкие зёрна риса. Полсотни минимум, собравшихся в виде силуэтов внутри сердца — видимо, очередное озорство духов.

— Я т-толком… и н-не перекусила… — дрожащим голоском пробубнила Пич, и живот снова заныл, будто бы соглашаясь с ней. — М-мун, Мастиан… м-мне… мне надо и-ид… — слова никак не хотели выходить, застревая поперёк в горле, и не давали даже толком вдохнуть, чтобы собраться. Но головы друзей даже не дёрнулись — их внимание всецело поглотила свадьба. — М-мне нехорошо… — пропищала она наконец и осторожно зашагала назад. Кто-то тут же пришёл на её место, а остальные обступили, укрыв подобно плащу со всех сторон. Один шаг, другой, за ним третий, четвёртый — и Пич уже смотрит на спины и хвосты отвлечённых оленей. И парочку дриад, каким-то образом сумевших затаиться среди них. Напряжённо выдохнув, Пич развернулась и быстро зашагала к ближайшему переулку, но уже около него приостановилась, чтобы обернуться. Толпа постепенно двигалась вместе с парой, наблюдая за ней, и площадь пустела, оставляя только разбросанный повсюду рис и стражей-рогачей…

Зажмурив глаза, Пич обернулась назад и побежала в переулок, в тихий, естественный, свойственный Мотахусу полумрак. Она бежала всё дальше по улицам, едва ли разбирая дорогу, минуя пустые дома и лавки. Бежала вперёд, к краю города, где она видела всё больше и больше шёлка, где-то неубранного, а где-то незамеченного. Бежала до тех пор, пока стук её копыт перестал быть слышным даже для неё, а дорога…

— Ай!

…а дорога перестала быть ровной.

— Будьте осторожнее! — услышала Пич чей-то мягкий женский голос и, помотав головой, увидела стойку уличного бара. На другой её стороне находилась лисица со странноватой, светло-фиалковой шёрсткой, на удивление естественной. — Тут иногда… попадаются камешки.

— Хм, — кротко фыркнула лань, пожав плечами, и подошла к стойке. Достав изрядно полегчавший кошелёк, она вытащила из него несколько крон. — “Паучий поцелуй”, пожалуйста.

— Ээээээй… — округлила глаза лисица. — Керви, а керви, тебе вообще такое можно?

Глаза лисицы стали ещё круглее, когда на стойке вдобавок к кронам появилась ещё одна монета, побольше. Вместо лиственной кроны на ней был раскидистый дуб, укрывающий обширной кроной множество узловатых корней. По сторонам от ствола были отчеканены два слова: “Одно древо”.

— Меня могут уволить. Я не могу такое принять, это слишком мно… — шёпотом ответила лисица и открыла рот, увидев, как ещё одна такая монета появилась на стойке, но другая — на ней были уже был отчеканен клён. — …много…

— Караванщики принимают эти монеты. В худшем случае можешь попросить у них проезд, — кивнула ей Пич и облокотилась на стойку.

— У тебя очень тяжёлый день, олешка. Оставь второе древо себе, — печально покачала головой лисица и, протерев высокий стакан, поставила его на стойку. — Черника, голубика?

— Черника.

— Царский орех, фундук?

— Фундук, дроблёный.

— Как пожелаешь.

Ловкие лапы быстро выхватили из-под стойки всё необходимое для “Поцелуя”: лесной кокос, пара тёмных бутылок, веточка тростника и ступка с орехами. На глазах Пич она принялась смешивать их, едва ли не жонглировать, словно умелый фокусник. Лань заворожённо наблюдала за тем, как надрезался тростник и по надрезу стекал тёмный паучий ликёр, пропитываясь соком. Как, идеально расколов на две половинки кокос, лисица выливала половину молока в стакан, создавая новый слой, а вторую смешивала с черничной настойкой. Как тихо, успокаивающе скрежетал в ступке фундук, превращаясь в мелкие частички. Как лилась смесь настойки и молока, а поверх неё посыпался по спирали дроблёный орех… чтобы в конце “Паучий поцелуй” украсила сбоку пара фиолетовых, почти что в тон шерсти лисицы цветов, похожих на звёзды.

— Паслён?

— Этот — съедобен. Но ночью будешь спать без задних ног, — предупредила лисица, сгребая под стойку кроны с древом. И довольно улыбнулась, когда Пич нерешительно взяла стакан в копытца и сделала глоток. После него её уши опустились, носик задёргался и вдохнул поглубже, а уголки губ сами по себе немного поднялись. Прикрыв глаза, Пич легонько слизала часть орехов и отпила ещё, а затем откусила пару лепестков паслёна.

— Я и не думала, что он будет… таким хорошим. Как вас зовут?

— Файлин. Пару лет назад переселилась сюда из Дымчатых Гор.

— А… — тихо поникла головой Пич. — Тогда понятно, почему я вас не видела…

— Меня много кто не видел. Сюда обычно не приходят… просто так, — помедлив, добавила лисица. — Мотхаус очень тихий город. Даже слухов в нём довольно мало.

— Это плохо? — приподняла бровь Пич.

— Это скучно. Все либо чисты как стёкла, либо… держат всё при себе, — закатила глаза Файлин и потёрла переносицу. — Вот скажи мне, ты… эм, а как тебя зовут?

— Пи…

— Пич Бранч! — громко, невероятно громко для Мотхауса прокричал чей-то низкий женский голос, напоминавший одновременно вой урагана и громовой рёв. Вслед за именем по улицам пролетел сильный ветер, от которого зазвенели обереги на окнах и забились шёлковые штандарты-вывески. С веток деревьев сорвались листья, закружившись в свистящих водоворотах, и по дорогам, словно мыши, побежали десятки пушистых паучков. Плащ едва не слетел с Пич, и она быстро прижала его копытцами, пока Файлин быстрыми пальцами схватила уже было улетевшие цветы паслёна.

— К-кажется, этот город только что перестал быть скучным, — нервно ухмыльнулась фиолетовая лисица. Её улыбка медленно растворилась, как только она увидела зрачки лани, сжавшиеся до двух маленьких точек. — Ох…

 Вслед за ещё одним порывом ветра, от которого сорвались совсем плохие вывески, по улицам прошлось тихое эхо, звавшее бедную лань. Задрав голову, она увидела, как по ветвям порхали эфемерные фигуры сильфид, а дриады, затаившиеся среди веток, открывали глаза, высматривая что-то на земле и площадках в кронах. Пич моргнула и надвинула капюшон обратно на голову… и тут же ощутила, как волосы встали дыбом, а по спине словно сам по себе прошёлся холодок… чьи-то крохотные, похожие на иголочки копытца, пробежавшие по шерсти, словно по траве.

Выпрямившись, Пич замерла. И затем почувствовала, как под капюшоном  кто-то прижался к щеке.

— Хи-хи… нашла, нашла! — быстро выпалила “соседка” и с тихим хлопком выскочила живой молнией из-под плаща чистильщицы, оставляя её с растрёпанной гривой. Проморгавшись, Пич успела увидеть фигуру сияющей синей лани, стремительно уходящую по паутине вверх. Фигуру керониды, сотканную из тысяч маленьких искр, собранных вокруг скелета из разрядов молний. — Она здесь! Здесь! Пьёт с лисицами! — трещала она, взбираясь всё выше, пока не оказалась на кончике одной из веток. Выпрямившись, она с ехидной улыбкой посмотрела на Пич — и десятки взглядов, появившихся словно из ниоткуда, обратились к ней.

Пич сглотнула. Снова поднялся ветер, будто бы дувший со всех сторон — и в спину, и в бока, и в мордочку. Он трепетал её вставшую клоками гриву туда-сюда, словно не зная, куда её укладывать. Паутина и листва поднимались над улицами в вихре, сплетались в его кольцах и кружились так быстро, что вскоре растворялись… в полупрозрачную светлую дымку. Десятки воздушных колец кружились всё быстрее и быстрее, притягивая всё больше мусора к себе, срывая шёлковые вывески, заставляя ставни на окнах скрипеть и биться, а могучие ветви деревьев — качаться, словно молодой тростник… Дрожа всем телом, Пич широко раскрыла глаза, не в силах их отвести…

Кольца рассеялись, ветер мгновенно стих, и дымка расстелилась по улицам туманом, закрывая землю. Там, где кружил сильный вихрь, теперь парила внушительная фигура крылатой лани, будто сотканной из воздуха. Холодная дымка стелилась по её длинному, худому телу так ровно, что казалась платьем, а развевающаяся без ветра уложенная грива растворялась в воздухе. Изящные, ровные тонкие копытца выглядели так ухожено, что Пич ощутила в сердце неприятный укол, прежде чем взглянула на её… её ровную, без каких-либо черт голову, без ноздрей, рта и глаз, и на восемь масок, кружившихся вокруг неё. Восемь эмоций, от невероятного восторга до искренней злобы.

— Г-госпожа… Восемь В-ветров? — прошептала Пич, глядя на фигуру перед ней.

— Пич Бранч, — голосом зрелой лани ответила она, надевая спокойную маску, и по улицам тут же прошлось эхо, от которого вновь закачались ветви. Духи на периферии замерли, затаились, обратив теперь взгляды не только на Пич, но и на эфемерную сильфиду. — Знай, мы искали тебя по всей Кервидерии, от нашей сладостной вотчины на Поющем Побережье до мёрзлых мест Холодных Рогов, где ледяные ветра разрезают камень. Мы расспросили каждый ветер и бурю, но никто не знал о тебе. Мы прошлись по траве сотен полей, но ни одна не чувствовала твоих копыт. Мы не желаем быть здесь, Пич Бранч, ведь в этом месте вечный штиль и тишина. Но именно здесь, по воле злого рока, мы видим тебя.

— Аааааа… ааааа… — открыла рот Пич, но из него вышел лишь дрожащий, тихий выдох. Она дрожала с головы до ног, и почти не двигалась, неотрывно наблюдая за могучей сильфидой, не осмеливаясь даже моргнуть.

— Знай, Пич, другие духи обладают даже меньшим терпением, чем мы. Но… — маска Восьми Ветров сменилась на другую, раздражённую, а она — на заинтересованную, едва сильфида повернулась в сторону. — Маленькая молния, — обратилась она к сверкающей фигуре керониды, и та мгновенно оживилась. — Каково твоё имя?

— Имя?! — моргнула несколько раз она и помотала головой в недоумении. — Ам… зачем вам оно?

— Нам нужно знать имя того, кто помог нам. И кого нам стоит поблагодарить.

— Ох… — сжалась она до небольшой шаровой молнии. — У меня… нет имени.

— Шоковая Нить, — вновь обратилась к ней Восемь Ветров. — Отныне это — твоё имя. Носи его и никогда не теряй.

— Я… я… да! — просияла едва названная Нить и ярко вспыхнула, мигом забравшись по ближайшему древу к паутинному потолку. Дрожавшая от напряжения Пич проводила её взглядом, прежде чем спешно пригладила гриву и оглянулась напоследок на притаившуюся в тени лисицу. Та медленно кивнула ей.

— Ммм… г-госпожа… В-верескового Моря, — дрожащим голоском прошептала Пич. Не было смысла повышать голос рядом с Восемью Ветрами — она бы услышала любые слова, как бы тихо их ни произнесли. — В-вы пролетели к-к-крайне долгий путь… н-но зачем я потребовалась… В-вам? Я ведь… лишь ч-чистильщица шёлка… в г-г-городе н-на…

— Нам нет до тебя нужды, Пич. Мы никогда не алкали твоего запаха, слов или дыхания. До сих пор, — её маска сменилась на безразлично-спокойную, в чём-то даже сосредоточенную… после чего Восемь Ветров тряхнула гривой. Небольшой ветерок сорвался с неё, качая маленький изумрудно-зелёный лист. Пич никогда не видела чего-либо настолько насыщенного цвета, казалось, он окрашивал воздух в зелёный, и всё вокруг него будто бы серело, теряло привычные оттенки. И маленький, лёгкий ветер нёс тепло далёких полей вместе с ароматом множества трав, незнакомых Пич вместе с крохотным зелёным чудом, вскоре прилетевшим в её копыта. — Смертные. Как же легко вас очаровать…

— Это… письмо, — прошептала чистильщица, быстро пробежав по витым рунам на листе. В них говорилось что-то про Великое Древо и столицу, но слова были настолько изящно вырезанными, что Пич не сразу поняла их смысл. Проморгавшись, она шёпотом перечитала написанное про себя.  — Нижайше… прошу… явиться… к Конкордии… для… службы… детали… искренне… нет… не… не м-может быть… — губы предательски задрожали, и Пич подняла взгляд на Восемь Ветров. Та будто бы расплывалась перед глазами, двоилась и вновь становилась единой, но резкой, настолько резкой, что её контуры могли бы ровно срезать массивные ветви.

— Пич! — на голове сильфиды оказалась маска с нахмуренными бровями и сжатыми губами. — Не смей говорить нам, что может быть, а что нет! Нам подчиняются ветра! Бури! Птицы, рассекающие небо! И само небо по нашему зову начнёт греметь даже в ясный день! Лишь воля самой Природы властна над нами! Её воля и воля…

— Л-лесного Херрена!.. — тихо закончила за неё Пич, едва не выронив листок из копыт. Извилистые, похожие на лозы руны превращались в спиральные водовороты, слова дёргались, пытаясь вырваться, но лишь оставалось неизменным, недвижимым. Имя. — Мне… м-мне надо бежать… — выдохнула Пич всё тем же дрожащим голосом и соскользнула с барного стула.

— Пич? Ты не допила…

— Мненадобежать! — выпалила она лисице и помчалась по улице, на ходу накидывая плащ с сумкой.

---

Вся семья приковалась взглядами к сверхъестественно яркому листу на столе. Шарпфолл и Финсилк недоверчиво хмурились, глядя то на письмо, то друг на друга. Астра и Камилла шёпотом расспрашивали Фрут Маск, что там написано. Матушка Флаттерсенс проговаривала про себя слова, а Амплор Вокс, отец семейства, растерянно чистил крылья на своём шлеме.

Вся семья… кроме Лазури. Она сверлила её взглядом, и оттого Пич нервно дёргала плащ, подавляя нарастающее желание укутаться в него с головой, словно в одеяло — казалось, только так она сможет выдержать.

— …с благами шести сезонов… Лесной Херрен…

— Ну… это может быть розыгрышем. Как это обычно бывает… в смысле, вот у нас есть несколько скучающих на свадьбе духов, вот они собираются вместе, чтобы пошутить над первой попавшейся ланью…

— Это была Восемь Ветров, Шарп. Не просто старший — верховный дух! Попробуй сходу назови такого духа, не служащего Золотому Древу.

— Ну, восемь сильфид вместе сплелись, вместе довольно правдоподобно надурили Пич и…

— Уймись, Шарп. Даже если ты и прав, то хотя бы не обижай.

— Эй-эй, я знаю, о чём говорю! И говорю я о легковерности Пич… без обид.

Лазурь была похожа на тёмную кошку, затаившуюся в засохших стеблях тростника. За рыжей растрёпанной гривой скрывалась пара насыщенно-синих глаз, пристально смотревших на Пич. Сморщившийся носик едва вдыхал, лицо бесстрастно застыло, а спина выгнулась, будто перед прыжком. Лазурь замерла, словно готовясь к чему-то... или избегая?

— А лифкик? Офкута они вфяли лифкик?

— Да! На нём очень странненькие руночки! Это тоже чей-то розыгрыш?

— Да дриады же! Уж в нашем-то лесе найдётся какая-нибудь умелая дриада, которая очень хорошо пишет и может зачаровать руны… правда, Шарп?

— А отпечаток? Откуда они его взяли?

— Стрясли долг с какого-нибудь бугая, вот он и оставил им отпечаток, наверное, даже не понял, зачем он им.

— Слишком много совпадений, сынок. Особенно для простого розыгрыша.

Пич зажмурилась. И снова открыла глаза. Лазурь даже не моргнула, лишь сжала губы в бледно-белую линию. Каждая мысль о том, что сейчас о ней думает сестра, заставляла и без того напряжённую Пич ёжиться и дрожать. В отчаянии она посмотрела на копыта — и тут же подняла взгляд обратно на Лазурь, неслышно захныкав.

— А в ином случае нет? Грёбанный Лесной Херрен…

— Шарп, пожалуйста, следи за языком.

— Ай… кхм, Лесной Херрен даёт одному из старших духов письмо, но не говорит, где искать адресата, заставляет этого старшего духа пролететь половину Кервидерии, и им оказывается… ну… обычная лань? Э? В смысле, на… зачем всё так усложнять?

— Шарпи, ты не рад за Пич? Пич ждёт поездочка в столицу, а ты задаёшься неясными вопросиками!

— Просто… выглядит всё это странно. Неправдоподобно…

— Пвямо как в фкавке! Мама вафкавывала нам ф Камиллой фкавку пво маленьково мавькика, ва кофорым пвифёл оввомный великан! И она пойвёт в Афбовион, фтопы там купифь… вфякое!

— А она может и нам купить что-нибудь интересненькое? В столицу прибывает множество всяческих вещичек! А мы с сестричкой напишем письмецо в ответ Херрену, он явно будет рад!

— Дети, не надо срывать орехи с непосаженного куста. В конце концов это её письмо, и мы пока не знаем, зачем её вызвал в столицу Лесной Херрен. Но… это точно не подделка. Считайте это материнским чутьём.

Лазурь наклонила голову вбок, и рыжие локоны закрыли правый глаз. Пич выдохнула и тихо пробубнила слова про себя. Затем ещё раз, уже громче…

— Я не поеду.

Все посмотрели на неё. Шарп и Фин откинулись, округлив глаза, Фрут озадаченно подняла брови. Камилла и Астра открыли рты и сразу же прикрыли их, соблюдая приличие. Родители синхронно моргнули, мама обеспокоенно покачала головой, отец же устало вздохнул.

Лазурь опустила мордочку, скрывшись за гривой.

— Не поедешь? Персик, — обратилась мама, протянув к ней копытце. Только начавшее покрываться морщинами, как росток дерева, переходящий в саженец. — Ты уверена? Такое… такое редко с кем случается, второго такого письма не будет.

— Но Шарп прав. Это и в самом деле подозрительно, — помотала головой Пич, посмотрев на маму. — И… я просто не могу вас покинуть. Здесь мой дом, здесь вы и… у нас нет никаких родственников в столице…

— Ты поедешь в Арборион, — глухим, тихим басом ответил отец. И тем не менее даже так Пич сумела расслышать его.  — В Летний Дворец на Конкордии, в самое сердце нашей страны. Полное златорогих, адептов Искусства, старших духов и искателей приключений, заслуживших милость Херрена. Никто не причинит тебе зла.

— Отец. Она не об этом говорит, — фыркнула Фрут, поднявшись повыше над столом. — Без родни Пич будет там совершенно одна.

— Тогда я поеду с ней. Думаю, именно это и хочет Золотое Древо, — невозмутимо ответил он, поглядев на отражение в шлеме. — Уверен, с гарнизоном Мотхауса ничего случится за моё отсутствие.

— А мы ф Камиллой поефем ф вами? — подала голос Астра. — Пиф ф нами бувет ховофо…

— Дочки, вы всё ещё учитесь… — покачала головой Флаттер. — И, как вы уже слышали, Пич пока что не хочет ехать. Ей… — она повернула голову в её сторону. — Ей надо подумать…

— Я пойду, если никто не против.

Хриплый низкий голос разрезал воздух надвое, заставив Пич снова посмотреть вперёд, перед собой, на застывшую рыжую фигуру. Пока остальные говорили, та уже успела встать, завернуться в плащ, повесить на себя пару сумок и приоткрыть дверь на веранду сада. Моргнув глазами по очереди, Пич тряхнула головой и посмотрела на место сестры, а затем на неё. И ещё раз. Как она могла её упустить?

— Лазурь, куда ты?

После слов Пич все замерли, а затем, проследив за её взглядом, обернулись на Лазурь. Тусклые глаза блеснули под капюшоном, края губ задрожали — и синхронно с ними дрогнули губы Пич. Липкая, тягучая, сковывающая тишина заполнила воздух.

— В сад. Поработать, — упавшим голосом соврала Лазурь. — Скоро Фестиваль Урожая. Надо подготовиться, — добавила она и вышла прежде, чем кто-то что-то успел сказать.

— Что с ней не так? — шёпотом спросил у брата Фин, и Пич тут же смерила его горьким взглядом. Но маленького оленёнка это только сильнее смутило. — Пич? Я правда не понимаю… — она не стала дальше слушать. Встав из-за стола, Пич быстрым шагом вышла из общего зала, вслед за сестрой в сад.

Её семью знали во всём Мотхаусе. Отец-капитан, лучшая чистильщица в городе, время от времени ходили слухи о похождениях старшего брата… и сад. У каждого оленя дома были свои деревца во дворе или прививки на домах-деревьях, но только у семьи Пич был настоящий сад. В нём всегда было полно работы — пропалывать и поливать деревья в Сезоны Пробуждения и Цветения, а после, в сезон Жары и Сбора, собирать фрукты и ягоды. Внушительный вклад в и без того плодородный сад вносили шелкопряды и пауки: укутывая в шёлковых коконах кусты и деревья, они каким-то образом, непонятным для Пич — но определённо понятным местным друидам — создавали благоприятные условия для роста и созревания. Всегда требовались лишние копыта, и семья искала их как могла: Шарп, Пич и Фрут приводили друзей, мать нанимала подростков и разнорабочих, отец отправлял ленивых или опальных дозорных в наряды…

И, конечно же, Амплор Вокс и Флаттерсенс ширили семью, пока ширился сад. И каждый раз, когда у Пич появлялся брат или сестра, они сажали в саду дерево.

Когда-то давно, по словам отца, некий воин-"самурай" угостил его персиками из Сизой Империи, родины гостя. Розовые, пушистые, они напоминали утреннее солнце и были слаще мёда. Отец съел далеко не все: он хотел поделиться ими с тогда ещё маленькими Лазурью и Фрут и беременной мамой. И вернулся в Мотхаус как нельзя вовремя — как раз к… рождению Пич. В тот день все персики были скушаны, кроме одного.

Сейчас этот персик стоял перед верандой рядом с черничным кустом Лазури и лимонным деревом Фрут. Где-то поодаль росли орешники братьев и цветочные кусты младших сестёр. Пич заботилась о “своём” персике с малых лет, когда она научилась ходить, крепко держаться за вещи и слушаться маму. Поначалу только поливая, она позже научилась пропалывать его, чистить от шёлка и ухаживать за ним. Она пела и рассказывала ему всё, что было у неё на душе. И дерево из маленького побега выросло в здоровый саженец, а затем и в крепкое, раскидистое дерево, похожее на птичью лапу. Взрослое, сильное… но не дающее плодов. Единственное во всём саду. И это всегда сбивало с толку Пич, особенно теперь, когда работа в саду сменилась работой чистильщицы.

По привычке погладив персик, Пич огляделась по сторонам, выискивая сестру. Её не было видно ни среди деревьев, ни среди кустов и орешников. Она растворилась, подобно призраку, и это не на шутку испугало лань. Неужели какие-то секунды разделили их? Куда она пропала, если не ушла в сад? Обернувшись, Пич осмотрела веранду, но не увидела её и там.

— Лазуууууурь! — со всей силы крикнула она, но её крик потонул в раскинутых шёлковых сетях. Судорожно выдохнув, Пич побежала вперёд, набирая воздух в лёгкие, чтобы закричать снова…

— Я здесь, Пич.

…но резко остановилась, не пробежав и десяти шагов. Проморгавшись, она обернулась — и увидела сестру. Она медленно стягивала с себя плащ и сумки, сидя на траве рядом с её черничным кустом. Множество забродивших ягод лежало вокруг, неубранных и несъеденных, созревших слишком рано.

— Ты… как ты?..

— Не знаю. Научилась, видимо, — сухо ответила Лазурь, осторожно потыкав землю рядом с черникой, а затем, подцепив её, резко потянула на себя. Удивлению Пич не было предела, когда она увидела в её копытах ковёр из дёрна… и довольно глубокую яму, которую он скрывал.

— Д-для… для чего эта яма, Лазурь? — только и могла проронить Пич.

— Для компоста.

— Компоста? До Сезона Сбора ещё две недели, о каком компосте ты…

Бух!

Пич не договорила. С зажмуренными глазами Лазурь упала, сжавшись в позе эмбриона на дне ямы.

— Я… я сгнию здесь, Пич. Моё тело иссохнет, его завернут в паучий шёлк и, отслужив панихиду, оставят в глуши. Мои внутренности высосут пауки. Жуки съедят мою плоть. А всё, что осталось, раздробят и растворят корни в перегной. И от меня не останется ничего. Ни тела. Ни памяти. Ни имени. Даже душа… она размоется где-то там, в потусторонних водах, пока от неё не останется ничего. Лишь маленький блёклый обмылок.

— Лазурь… — тихо, почти неслышно прошептала Пич. — Э-это не так… ты не…

— Правда? Не ври мне, Пич. Хотя бы ты… — расслабила глаза сестра и медленно выдохнула. — Накрой меня дёрном. Так будет для всех лучше.

Открыв рот, Пич попыталась что-то произнести, но слова застряли комом, не желая быть чем-либо помимо сдавленных, беззвучных выдохов. Её копыто само по себе потянулось к рулону дёрна, и ей пришлось отойти назад, чтобы хоть как-то подавить это навязчивое, липкое желание. На глаза навернулись слёзы, размывая траву, кусты и сестру, а рот наполнился горькой желчью, от которой хотелось скрежетать зубами.

— Что я вообще могу сделать… — неслышно пробубнила Пич, покачав головой в пустоту. Утерев слёзы, она снова посмотрела на Лазурь, ёжившуюся в холодной яме… и, упав следом, прижалась к ней потеснее. — Ты не можешь говорить за всех, Лазурь. Уж точно не за меня. И не за саму Жницу.

— Это… ничего не поменяет, Пич, — тень удивления скользнула в глазах сестры, но тут же погасла, потонув где-то в темноте. — Пройдёт ещё один день. Месяц. Год. Снова будет Фестиваль Урожая. Снова будет Сезон Морозов. Снова случится чья-то свадьба или похороны. Снова кого-то на неделю похитят дриады. Снова приедут за шёлком караваны. В Мотхаусе ничего не меняется, Пич. Ничего.

— Но… н-но я могу поменять кое-что, Лазурь, — прошептала Пич, поднырнув под её мордочку, и подвинулась поближе к её уху. — Я могу взять тебя с собой. В путешествие. В Арборион. Ты покинешь Мотхаус…

— …и когда оно закончится, вернусь домой? — закончила за неё Лазурь. — И ты меня как воздушный шарик потащишь через всё Сердцелесье?

— Я смогу убедить Лесного Херрена…

— Ты? Убедить? Его? Кхм-хм! — кашлянула Лазурь. — Шарп не врёт. Ты и в самом деле очень наивна, Пич… и тебя это однажды погубит…

— Оно меня не погубит, если это сейчас сделаешь ты, Лазурь. Одумайся. Семье… мне не всё равно на тебя, — покрепче обняла сестру Пич и приложила на своё плечо её мордочку. Та не сопротивлялась. Но и не отвечала. Даже не двигалась, бессильно обмякнув.

— Пока не всё равно… — угрюмо фыркнула Лазурь, и Пич сдавленно захныкала, ударив её по спине. — Я сгнию здесь. В Мотхаусе.

— Ты… ты ведь пыталась его покинуть, Лазурь. Сколько раз?

— …четыре раза, — она помедлила, собираясь со словами. — В первый раз я шла пять дней по лесу, и он привёл меня обратно к городу. Остальные? Полдня. Может меньше, — наконец, она открыла глаза. Пару тусклых, лазурных глаз, похожих на мутные озёра. — Беги, Пич. Беги из Мотхауса. Пока у тебя есть шанс.

— … — она обречённо опустила голову, прижавшись к груди сестры. Всё резко стало бессмысленным — её работа в саду, чистка города, разговоры с семьёй и друзьями. Даже уход за родным персиком и любимые дела. Впервые за долгое время она почувствовала бессилие, неприятное, жгучее и такое знакомое. Любая попытка что-то поменять была тщетна, больно колола в спину, и Пич захотела прижаться к Лазури посильнее, укрыться дёрном и лежать. Лежать, пока не придёт Жница и не проведёт их к лодке, не проплывёт с ними под ивами. Пич обречённо зажмурилась…

И вновь открыла глаза, когда кто-то нежно провел копытцем по её щеке. Она посмотрела на Лазурь, но та мерно дышала и не двигалась. А затем наверх…

Персиковая крона, частично заслонённая черникой, ярко блестела в лучах нежного розового солнца. Что-то пробило паутинный потолок, прорвало его, и обнажило кусочек ясного вечернего неба. Из-за него дерево казалось совсем другим: розовым, цветущим, похожей на дикую корону с драгоценным жемчугом. Иным жемчугом. Пришедшим оттуда же, откуда и персик.

— Ты не умрёшь здесь, Лазурь, — твёрдо и отчётливо произнесла Пич.

— Пич, это…

— Не умрёшь, — повторила Пич. — Я найду место, где ты сможешь умереть с улыбкой. И способ привести тебя туда. В Арборионе. Там точно найдётся решение.

— Ты… — сестра поднялась, сев на дне ямы, и солнечный свет отразился от её глаз. Былая яркость насытила взгляд, сделав его особенно глубоким и пронзительным, похожим на два глубоких озера. Губы Пич тронула улыбка. — Ты можешь попробовать, Пич. По крайней мере не будешь скована Шёлковым Лесом.

— Только… — Пич сделала паузу, поднимаясь на все четыре копытца. —  Пообещай мне кое-что…

— М? — дёрнула ушами Лазурь.

— Моё дерево, — взгляд Пич заворожённо обратился к ветвям порозовевшего персика. Прищурившись, на него посмотрела и сестра. — Позаботься о нём, Лазурь. Никто не сможет позаботиться о нём так, как ты.

— Хмфх, — неясно хмыкнула она, замерев под мягкими лучами розового солнца, и закрыла глаза. Было слышно только её мерное, глубокое дыхание, пока она наконец не произнесла. — Хорошо. Но только... если ты будешь каждую неделю писать мне письма.