Ложное Божество

Избранная

Рейнбоу Дэш, Флаттершай, – в этих именах звучит сама история, эти имена творили новую историю. Взгляд скользнул дальше по списку: ЭпплДжек, Рэрити… и так далее. Эти имена навсегда были включены в новые летописи и стали синонимами одних из самых важных качеств для пони: верность, честность, щедрость и дальше по списку.

При одном только мысленном перечислении этих легендарных имен голова кружилась от возбуждения.

Но самым великим было имя, стоявшее в первой строке списка. Твайлайт Спаркл. Четвертая Принцесса. Элемент Магии. Защитница Эквестрии.

Она слышала, что солдаты величали ее только по тому званию, которое Твайлайт Спаркл вручили сами Диархи после Великого Триумфа – звание символизирующее саму ее суть.

Это звание было заслужено в сражениях: во время Великой Войны, в боях в Долине Убийце, в противостоянии с общиной северных оленей, в Пять Шестнадцать – чьи обитатели в своем невежестве называли свой жалкий, запущенный край Кантерлотом – и в сотнях других боев, сведения о которых она даже не стала изучать, не желая забивать память скупыми фактами и цифрами статистик.

От мысли, что она находится неизмеримо далеко от обширных семейных поместий столицы и вскоре ступит на борт "Хранителя Эквестрии", чтобы запечатлеть живую историю, захватывало дух. Но она забралась так далеко не только ради констатации происходящих исторических событий – в душе она знала, что Твайлайт Спаркл и есть ее собственная история.

Она провела копытом по длинным иссиня-черным волосам гривы, зачесанным наверх, как того требовала столичная мода (вряд ли в этой глуши кто-то оценит ее прическу), погладила  оливковую шерстку на стройной задней ножке. Черты лица юной единорожки были безукоризненно прекрасны благодаря жизни в богатстве и роскоши, и придавшие ее лицу выражение величия и достоинства, а еще чуточку популярного теперь равнодушия, выраженного в гордом изгибе губ.

Высокая и стройная, она сидела за секретером из кленового дерева, фамильной реликвией, которая, как утверждал отец, была подарена его прапрабабушке самой Принцессой Селестией после триумфа повелительницы народов пони в далекой северной Инглии. Она постукивала по губе лебединым пером для письма с трудом сдерживая свое возбуждение. По мере того, как росло её нетерпение творить, на свитке пергамента появлялись  новые и новые наброски будущей летописи.

"Великий Поход… Вечный Поход... Герои… Спасители… Разрушители".

Она усмехнулась и резким движением вновь перечеркнула все написанное в этом эмоциональном порыве. В конце концов, она скомкала пергамент и забросила комок в корзину. Взявшись за новый она начала писать, выводя пером четкие наклонные буквы.

"С великой радостью и подлинным почтением я, Литера Голд, наследница Дома Сервиториев, почетный член верховного совета Ордена Архиваторов, пишу эти строки. Почти пол года я плыву среди облаков из столицы со свей великой миссией, подвергаясь всевозможным мучениям и неудобствам…

Литера нахмурилась и быстро заштриховала все написанное, рассердившись на себя за подражание неестественно восторженному стилю, который так раздражал ее в трудах архиваторов, присылаемых с передовых позиций Объединительного Похода.

Особенно злили тексты Зеддикуса Колора, хотя в последнее время его донесения стали редкими и краткими. Бередом Музициан создал довольно сносную симфонию – достаточно хорошую, чтобы день или два наслаждаться музыкой в избранных концертных залах Кантерлота, но не более того. Пейзажи Ансан Антеиса казались бы совершенно живыми, если бы не слишком размашистые мазки, которые она считала непозволительно небрежными.

Несколько хороших стихов написал молодой поэт Блу Пайпер, но его восприятие всегда казалось ей слишком недоброжелательным для такой удивительной миссии (особенно поэма "Бессмысленные Войны"), и она часто спрашивала себя, почему Защитница позволила ему написать эти строки. Иногда ей казалось, что подтекст произведения ускользнул от Твайлайт Спаркл, но затем она посмеялась над самой мыслью, что что-то могло пройти мимо внимания Великой Защитницы.

Внезапно она откинулась на спинку кресла и поставила  перо в чернильницу, изображающую разинувшего пасть змея, – неожиданное сомнение спутало мысли. Она так критично относится ко всем младшим  архиваторам, направленным в экспедиции Великого Похода и все же жаждет помериться с ними силами в мастерстве.

Сможет ли она создать нечто большее? Сможет ли она встретиться с величайшей из героев современности (которую называли полу-богом, что в настоящее время звучало до смешного старомодно) и постичь то, что архиваторы, по ее мнению, по странной случайности пропускали? Кто может поручиться, что ее ничтожный талант дает ей право судить об истинности многочисленных легенд, выплавляемых Защитницей в горниле каждой битвы?

Но затем она вспомнила о своем происхождении и горделиво расправила плечи. Разве она не принадлежит к роду Сервиториев, самому влиятельному и могущественному аристократическому семейству Кантерлота? Разве ее отец не гранд-мастер ордена Архиваторов, Верховный Архивариус? Разве не представители ее рода вели хроники самых величайших триумфов Диархов и их государства в те времена, когда Эквестрия только возвышалась, наблюдая, как общность ранее разрозненных народов пони, воздвигли саму могущественную империю из всех когда-либо бывших?

Словно ища подкрепления своей уверенности, Литера открыла темный плоский альбом с монограммой на кожаной обложке и достала оттуда пачку листов. Сверху лежала фотография – зеленогривый, рыцарь-пегас  в начищенных до блеска доспехах преклонял колени перед группой своих собратьев, в копытах одного из которых виднелся длинный свернутый пергамент.

Литера знала, что на фотографии запечатлен момент особой клятвы, обета, приносимого перед боем, отражающего готовность отдать борьбе все свои силы и жизнь, если того потребуется. Переплетенные буквы "С" и "К" в углу снимка свидетельствовали о том, что это работа прославленного фотографа Скай Киллер. Хоть и Литера неохотно это признавала, но снимок был великолепен.

Она улыбнулась и отложила снимок в сторону, чтобы освободить плотный шероховатый листок бумаги. Водяной знак в виде двуглавого аликорна символизировал правящий союз Двух Сестер, а текст был написан сжатым угловатым почерком ее отца, почтенного Фениксара; быстрые штрихи и незаконченные слова говорили о том, что старик писал второпях. Взлетающие вверх перекладины высоких букв выдавали крайнюю озабоченность, хотя сейчас, когда Диархи наконец вернулись в Кантерлот, причин для тревог как будто бы не было.

В сотый раз после отбытия из небесной гавани столицы Литера прочитала письмо и не могла не улыбнуться при мысли о том, какая высокая честь была оказана ее семье. Спустя столько веков, вновь запечатлевать столь грандиозные события.

Раздавшиеся вдалеке гудки вызвали нетерпеливую дрожь, а искаженный магическим передатчиком голос из обрамленных в золото приборов оповещения на стенах рядом с ее комнатой возвестил, что судно встало на высокий якорь в порту назначения.

Она прибыла на место.

Литера магией легенько дернула за шнур, свисающий рядом с секретером, и всего через мгновение звякнул дверной колокольчик. Даже не оглядываясь, Литера знала, что только Рапир способен так быстро откликнуться на ее вызов. И хотя он ни разу не произнес ни слова в ее присутствии – а теперь и не произнесет из-за ранения, которое он получил во время Великой Войны, – она всегда узнавала о присутствии своего телохранителя по характерному стуку в дверь, которым тот извещал о своем прибытии.

Литера развернулась в своем глубоком и мягком кресле.

– Открыто, – произнесла она.

Дверь плавно отворилась, и она позволила себе немного помедлить, прежде чем разрешить Рапиру появиться в комнате.

– Я позволяю тебе войти, – наконец сказала Литера, глядя на сурового тридцатилетнего серого жеребца, замершего на пороге расписанных фресками покоев, сияющих пурпуром и позолотой.

Рапир вошел в помещение. Каждое его движение было точно рассчитанным, а тело напряжено.

Не успела дверь за ним закрыться, как Рапир, отступив в сторону, быстрым взглядом окинул сводчатый резной потолок и прилегающие помещения в поисках малейшей угрозы. Одно копыто он положил на эфеса сабли с золоченым лезвием. На голове, полностью лишенной гривы и обнаженных ногах можно было заметить светло-розовые линии – старые шрамы, напоминавшие о многочисленных схватках и не равных боях.

Одетый в латы из гибких золотых полос и серебряную кольчугу, Рапир кивнул с самым серьезным видом, молчаливо подтверждая отсутствие какой бы то ни было угрозы, хотя Литера и сама об этом знала еще до его старательного осмотра. Однако в случае каких-то непредвиденных сложностей для Литеры жить телохранителю оставалось бы недолго, так что она могла понять его усердие.

– Где Бабетка? – спросила Литера.

Она вернула письмо Фениксара обратно в альбом и вновь взяла телекинезом гусиное перо. Поставив золоченый кончик на поверхность бумаги, Литера очистила свое сознание и сотворила особое заклинание, чтобы дать возможность телохранителю выразить свои слова через нее на бумаге, на что его горло уже не было способно. Прочитав его сообщение, она нахмурилась.

– Можно подумать, ей больше нечем заняться, как только спать, – сказала она. – Разбуди ее. Мне предстоит встреча с самой могущественной воительницей Великого Объединительного Похода, и я не хочу выглядеть так, словно только что вернулась с дурацкой вечеринки в столице. Позови ее, и пусть принесет бархатное платье, малиновое, с высоким воротником. Я жду ее через пять минут.

Рапир кивнул и поспешно выскочил за дверь, но не раньше, чем она ощутила его волнение через кончик пера, дернувшегося в телекинетической хватке. На поверхности блокнотного листа остался обрывок непроизвольной мысли.

"…ная стерва…"

Уже с появлением первых лучей света на темном небе Кэлтриста знала, что в ее жизнь вторглась сама история. Разбитым, старческим копытом она накрыла висящие на костлявой шее амулеты. Грядущего рассвета ни кто никогда не сможет забыть; он предвещает день, когда сам бог выйдет из мифов и легенд, чтобы из крови и огня выковать будущее.

Она ждала этот день с тех пор, как голоса возвестили о предназначенной ей священной миссии; тогда она была всего лишь маленьким жеребенком вьющимся между ног матери.

Огромный красный шар солнца поднялся на востоке, и сухой горячий ветер принес резкий запах горьких цветов с могил умерших воинов, покоившихся в долине.

Высоко в горах стояла она и смотрела, как разгорается этот день, слезы восторга появились в черных миндалевидных глазах и стекли по морщинистым щекам.

Далеко внизу по зеленеющим лугам двигались большие стада рогатого скота, торопившихся добраться до водопоя, пока день не стал слишком жарким для переходов и бегущие рядом со стадами пастухи резкими криками поторапливали животных. Стаи ширококрылых птиц поднялись над самыми высокими вершинами гор, и по мере того, как день становился старше, их резкие хриплые крики становились все мелодичнее.

Бесчисленное множество живых существ продолжали свою обычную жизнь, не ведая, что грядущие события на всегда изменят не только этот неприметный край, но и весь мир.

Лишь она одна в полной мере понимала значение этого дня.

Первая группа десантных катеров приземлилась у подножия центрального горного массива в начале пятого по местному времени. За первыми катерами  последовала тут же вторая группа: словно стая грациозных хищных птиц опустилась на беззащитную жертву.

Три сотни воинов в гвардейских золоченых доспехах быстро высадились из десантных катеров и рассыпались по местности. Соединившись с другими отрядами, они замкнули круг и образовали цепь вокруг неприметного клочка земли. Штурм-катера барражировали на небольшой высоте, рисуя замысловатые петли, словно предостерегая от приближения к этой точке.

По какому-то невидимому сигналу штурм-катера прекратили кружить над землей и взмыли в небо, где показался угловатый силуэт "Ястреба". Корпус легкого десантного транспорта сверкал пурпуром и золотом, а за кормой тянулись бело-голубые инверсионные следы. Большие катера окружили маленькое судно, словно стая наседок, оберегающая единственного цыпленка. Они проводили его до самой земли, где "Ястреб", подняв облако пыли, благополучно приземлился.

Штурм-катера снова вернулись к патрулированию, а из "Ястреба" со скрежетом выполз наклонный пандус, и сжатый воздух с шипением вырвался на свободу. По широкому трапу спустились десять воинов в увенчанных гребнями шлемах и сверкающих доспехах Детей Сумерек. За их могучими плечами развевались бардовые плащи.

Каждый из воинов, быстро ступая по трапу, внимательно оглядывался по сторонам, словно ожидал нападения.

Следом за ними появилось живое божество в сверкающих золотом и пурпуром доспехах, в плаще царственного же алого цвета, благородными складками ниспадающего с плеч. С нагрудника доспехов на мир взирал воинственно распахнув крылья двуглавый аликорн, а на высоком челе божества лежал лавровый венок.

– Пять Шестнадцать, – вздохнула Твайлайт. – Я и не думала, что так скоро снова увижу это место.