Fallout: Equestria - Роквилль
Глава 17: Он видно в ссоре с головою...
Самая монологичная глава из всех, что я писал. Размер чуть меньше, но это по причине того, что начался переход к повествованию главных событий. Дальше больше, как говорится.
Свет.
Это было первое, что я увидел в своей жизни. Когда впервые почувствовал, как он режет чувствительные глаза, не познавшие ещё ужаса, печали, радости. Глаза, полные наивности и непонимания, где я? Как я тут оказался и кто эти существа в халатах, что снуют вокруг? А это кто? Та, что сейчас держит меня и говорит со мною удивительно приятным голосом. От него становится спокойнее и тише. Мне хорошо.
Ныне же, свет вновь вызвал у меня схожее ощущение. То же испытание для моих очей. Те же силуэты, только более знакомые. И тот же успокаивающий, пусть и суетливый голос. Меня вновь держат, но уже в обнимку.
— Очнулся! Он очнулся! – Я ощутил, как меня обхватывает уже вторая пара копыт, темно-серого цвета. Я даже поймал себя на мысли, насколько гармонично и, одновременно с этим, контрастно они смотрятся с теми, что обняли меня спереди, белого цвета. Вот же смех да грех – я был на грани смерти, но первое, о чем решил задуматься – контрастность цветов. И что со мною не так?
Пока я это обдумывал, объятия прошли и моя чуйка ощутила на себе взгляд четырёх глаз. Повисла тишина.
— Базз? Скажи что-нибудь. – Этот голос принадлежал Сие. Я вспомнил, как в бреду видел её, рыдающей около самого себя, и меня пробила дрожь.
— Что с ним? – А вот это уже сестринский голос. Знакомый, но такой далёкий, словно восставший из пучин глубокой памяти.
— В бреду был. – сказал я без всякой эмоции.
— Расскажи. – Сиа села рядом на кровать и обняла меня.
Я шумно выдохнул. Мысли путались, а голова начинала ныть. Всё же, неплохо-таки меня Лун приложил об пол. Ну, будет мне наставлением не лезть куда не требуется.
— С чего бы начать… — я подпёр голову копытом. – Я очутился здесь, только ночью, вроде…да, кажется, была ночь. Я ещё думал, где вы.
— Продолжай.
— Я встал. На мне были не то бинты, не то какая-то застывшая маска. На носу в особенности.
Сиа с Эмили переглянулись. Я мог поклясться, что они понимают, что это было.
— Затем я направился к веранде, хотел вас найти и узнать, от чего вы не спите.
— Так. – Сиа буквально пожирала меня взглядом, но мне на это было всё равно. Меня сражало невообразимое чувство апатии и потерянности.
— Я вышел на веранду и увидал вас. И себя.
— Что ты видел?
— А может лучше не надо? – я наивно надеялся, что единорожки не станут напирать с расспросами, ведь тема не самая приятная. Да и у меня не факт, что моральных ресурсов хватит на такое.
— Нет. Поделись, пожалуйста. Тебе полегчает.
Что же, а это было веским доводом. Поделюсь, а они разделят волнение. А надо ли мне это? Впрочем, я не в том положении, чтобы суметь что-либо скрыть, так что будь что будет, а скажу.
— Я видел себя. Мёртвого и уже облезлого. С кровью на мордашке. Видел вас обеих, сидящих рядом. И Луна, стоящего невдалеке.
Обе в этот момент слегка помрачнели, но виду старались не подавать.
— Потом я решил обойти вас и поглядеть, над чем такой траур. – я заметил боковым зрением, что Сиа выгнула бровь. Ей-то было очевидно, но я, будучи там не понимал, почему все такие подавленные. Не уж-то смерть лишь одного пони из тысячи, не являющегося тебе даже родственником, может быть так важна?
— И что ты увидел?
— У тебя была скорбь в купе с яростью. Я, пожалуй, никогда не забуду, как ты глядела на Луна там. От такого взгляда первая команда – бежать.
— А у меня? – Эмили подошла поближе, внимательно изучая мою почти залатанную мордашку.
— У тебя всё было более органично. Тебе просто было грустно. Правда я так и не понял, от чего.
— От чего?! – сестра вскинула брови. – Ты что, правда не понял?!
— Хочешь верь, хочешь – нет, но не понял. – я пожал плечами, всё ещё не прибавляя своему гласу хотя бы какую-то толику эмоций. – Как бы, мы больше не расстанемся, не разбежимся кто куда. Если одного из нас не станет – связь-то не прервётся, останется навечно.
— Он и правда поехал головою. – прошептала Эмили. Я это услышал в два счета, но виду не подал. И не потому, что не был возмущен, просто не находил сил возмутиться.
— Так, а Лун?
— А у него была лютая скорбь. Максимальная. Нет, слезам он не предавался, но по его виду было всё понятно.
Стоило мне упомянуть фестрала, как тот сразу объявился в комнате. Вид у него был неважным. Я это понял по тому, что он едва переставлял ноги. Грива свалялась, глаза потускнели и были лишь чуть-чуть приоткрыты. Крылья волочились по полу. Казалось, словно передо мною не мой старый друг, а рядовой зомби, только без следов радиации на физиономии.
— Чего такой кислый? – спросил я бэтпони. Тот вскинул взгляд, но лишь на мгновение, после чего вновь провалился в усталость и печаль.
— Очухался. А я уж думал…
— Рано радуешься. С Баззом что-то не так. – Эмили встревожено окинула меня взглядом. – Он говорит, словно из него выкачали все эмоции.
— Ахх… — Лун зевнул. – Это скорее всего последствия бомбардирования его всякими заклятиями и лечебками. Должно пройти со временем.
— Не знаю. – Сиа не теряла настороженности. – Вроде, все лечебные заклинания, что мы наложили с Вельвет не имеют побочек.
— А со мною разве что-то не так? – Я искренне не понимал, почему друзья смотрят на меня, как на одержимого. – Я как-то странно выгляжу?
— Ты посерел. – сказал Лун и едва не повалился на бок, сумев, впрочем, удержаться.
— Да я ведь всегда серым и был, разве нет? – что-то не припомню, чтобы моя шерсть имела какой-то отличный от природного пепельного цвет.
— Не внешне. Ты говоришь без интонации, тебе будто всё равно.
— Разве? – да, апатией отдавало, но настолько ли сильной?
— Да. Тебе надо отдохнуть, да и нам не помешает. – Сиа зевнула, прикрыв рот.
— Погодите. Мне надо лично поговорить с ним. – Лун сделал пару шагов ко мне, едва не упав ничком. Благо, обошлось без казусов.
— Тебе тоже не помешает поспать. – Эмили уже хотела было переубедить фестрала, но тот покачал головой и сквозь усталый взгляд злостно посмотрел на единорожку. Та несколько отпрянула и, поманив Сию, вышла из комнаты.
Бэтпони же сел подле меня у уставил взгляд прямо в душу, не побоюсь этого слова. Но даже с ним я всё ещё чувствовал себя отрешенным. Потусторонним и будто бы мертвым.
— Базз… — начал Лун.
— Да? – всё так же безэмоционально откликнулся я.
— Я…хочу извиниться. За то, что произошло тогда, на веранде.
— Тебе не за что извиняться, Лун. Глядя со стороны, это тебе нужно было сострадание, а не мне.
— Это почему же? – кажется, я поставил бэтпони в тупик. Он не мог понять, лгу я или говорю искренне. Интонации просто не было.
— Я испортил всё и заслужил наказание. Меня жалеть нет никакого смысла. А вот тебя стоит – ты же пострадал.
— Но ведь я же тебя едва не убил! – Лун даже потерял часть усталости – настолько его поразили мои слова.
— И что? Если это справедливое наказание – пусть. Ты-то пострадал, тебе и нужно сострадание. Меня-то за что жалеть?
Бэтпони просто глядел на меня в ступоре. Более сложной ментальной гимнастики, видимо, ему ещё никто не давал. Я стал первым и возможно бы даже порадовался, если бы знал, как это делать.
— Правда, Лун. Всё в порядке. – я попытался улыбнуться, но не смог. Будто забыл, как это делать.
— Нет, не всё. С тобой не всё в порядке.
— Да где. – даже фраза возмущения не прошла сквозь барьер апатии. От такого даже я удивился.
— Прямо здесь и сейчас. Ты даже возмутиться не можешь.
— Неправда. Ещё как могу.
— А вот и нет.
— Могу я.
— Нет, не можешь. – Лун лишь покачал головой, слегка завалившись набок.
Внутри меня кипела ярость. Я хотел взвестись и доказать, что Лун ошибается, но что-то меня гложило. Что-то явно не давало чувствовать себя нормально. Может, это эмоциональное выгорание? Я перенервничал в том сне и теперь не ощущаю ничего? Может быть. А может быть и нет и всё куда сложнее и хуже. Может, из-за того удара у меня случилось что-то с головой и я теперь калека на всю жизнь? В таком случае, нахрен такую жизнь. Если я ещё смогу жить таким миром, то вот Сиа, Лун и Эмили не подписывали документа о принятии в компанию пони-ходячей-депрессии. И вряд ли бы подписали. Мысли о сведении счётов и случае худшего варианта уже не казались такими несерьёзными и весёлыми. Это была моя гарантия. Мой путь, если ничего не обойдётся.
Размышляя над всем этим я не заметил, как Лун заснул. Видимо, так и не дождавшись ответа. Я решил, что есть смысл последовать его совету, и всё-таки лечь. Если его гипотеза верна, то всё пройдёт за пару дней, в худшем случае – неделю. А вот если нет…
Я мысленно прописал себе шлепок по мордашке. Не думай об этом, Базз. Не думай о смерти, особенно в своем нынешнем состоянии. Ни разу не верю в то, что мысли материальны, но лишний раз погружать серость в серость не охота.
Я встал. Сделать нечто схожее было делом не легкого десятка. Голова начала плыть и я чудом не поцеловал пол, благо вовремя ухватившись за спинку постели. Приводя равновесие в порядок, я решил резюмировать своё состояние. Я живой. Здоровый физически. И нездоровый ментально. Надеющийся, что это поправимо. Уже этого факта хватило, чтобы я почувствовал себя оптимистом. Ну душе внезапно стало теплее. Едва теплее. Но сейчас и этого хватало для ободрения.
Голова всё же приняла штиль, благодаря чему я смог сделать пару шагов, пока не очутился у двери. Поднеся копыто к деревянной конструкции я выдохнул и с толикой силы отворил её. Дверь открылась с противным скрипом. Судя по тому, что после этого не последовало звуков сзади, Луну на этот мерзкий звук было всё равно. И ведь не поспоришь – когда ты не спал Дискордову дюжину часов, тебе на все проявления внешнего мира оказывается по боку.
Я вышел в коридор, придерживаясь копытом за стену.
— Базз?! – обе единорожки, доныне ожидавшие, что Лун наконец закончит разговор, в один миг окружили меня.
— Мы переговорили с Луном. Я хотел сказать, что вы можете зайти.
— Давай, мы поможем. – Сиа встала слева.
— Спасибо, я сам. – я попытался улыбнуться, но вновь не знал, как.
— Тебе же плохо. Давай.
— Спасибо, правда, не нужно. – я отнял копыто от стены и прошёл пару шагов до двери. Прошёл, прежде чем покачнуться и осесть у дверного косяка.
— Ох, упрямый пернатый! – сетовала Сиа. – Он всегда был таким?
— Большую часть своей жизни. – Эмили пожала плечами. – В основном он проводил время со мной, от того и выработал.
— Что?
— Идею, что должен быть сильным братом, который всегда поможет и не бросит. Это уже вошло в привычку. Готов ради некоторых разбиться в кровь, но сделать.
— Вот как. Что же, это многое объясняет.
Сиа подхватила меня телекинезом и опустила на кровать. Наши попутчицы заняли оставшиеся постели и очень скоро погрузились в сон. Блаженный сон, который уверенно отказывался брать меня в свои объятия. Меня опять начала бить дрожь. Что если я вновь окажусь там? Или будет что-то ещё худшее. Как быть в таком случае? Такие мысли здорово впрыскивали адреналин в кровь, но совсем не помогали расслабиться для отбытия ко сну.
Успокойся. Успокойся. Ус-по-кой-ся. С каждым словом я растягивал слова, стараясь предаться заветному. Наконец спокойно поспать. Сработало, и моё сердцебиение перестало танцевать, вернувшись в свой размеренный ритм, а дыхание стало более глубоким. Я смог сомкнуть глаза, представляя себе побережье моря, какое видел в книжках детства. Прохладный ветерок, что дует с территории водной глади. Теплый песок, застревающий в шерстке и ласково греющий солнечный диск, кажется, что застывший на голубом небосводе, щедро усеянным мелкими белыми облаками. Картина расслабляла крайне ловко, но всё же чего-то не хватало. Мне было может быть и приятно, но как-то одиноко. Я попытался посмотреть со стороны на себя, глядящего в даль, туда, где море сходится с небом, но это не помогло. Всё ещё было пусто. Что ещё добавить?.. Может, блики? Нет, они уже есть. Или деревья…нет, деревья на песке вряд ли растут. Может, нужно добавить не что-то, а кого-то? Точно, Сиа!
Я силился представить белую единорожку около себя, стоящего на берегу, но почему-то не мог. Голова начинала саднить, а образ всё ещё не появлялся. Ну как так?! Я же видел её, слышал, ощущал в конце концов. И всё же не мог представить. Чувство непонимания сменилось чувством тревоги. Мне хватило пары секунд, дабы увязать происходящее с моим бредом. Я банально забыл её. Полностью. Вот же парадокс: знаю, как она выглядит, как говорит и как ко мне относится, но не могу её вспомнить. Это уже нонсенс всего, что возможно! Но мне нужно заснуть. Как-то, любыми способами. Я не хочу оставаться с такой картиной ещё хотя бы на пару минут. Мне срочно нужно отвлечься. На что угодно! Нужно что-то уютное, но не требующее присутствия друзей. Что же, что же…о, ну конечно!
Я представил себе свою комнату в Стойле. Комнату семьи Мелоди. Часы показывают девять – время отбоя для жеребят. Я уже в постели, лежу, укрывшись одеялом в белом пододеяльнике, который сам же застелил накануне. Как же меня тогда хвалили родители. Мама в особенности. Вот и сейчас она сидит рядом и держит в руках книжку со сказками Эквестрии прошлого. Вид у неё уставший. Но даже так она выглядит счастливой. Я начал вспоминать её черты. Пепельную шерстку, совсем как у меня. И гриву, цвета бирюзы. Чуть светлее, чем у Си…так, нет, Базз, нельзя сейчас об этом думать! Я перевёл взгляд на полки, где лежали разные мелкие вещички, мои поделки, что я собрал из лома, который было лень даже куда-то использовать, фотографий меня и моих родителей, а также их родителей, которых, увы, я почти не застал.
Атмосфера навевала не только сон, что меня очень радовало, но какое-то поразительное чувство ностальгии. Мне было печально, проснулась настоящая Сталлионградская тоска. Это не просто ощущение грусти, а полноценная хандра, от которой кажется, что всё потеряно. Но даже это сейчас было на два порядка лучше той апатии, что сковала меня, едва я проснулся. Да, может, и не самые позитивные чувства, но они были глубокими и искренними, а сейчас это было лучшее оружие против моего нынешнего состояния. Я продолжал всматриваться в образ комнаты, что восстанавливал из своей головы. Раз за разом. Больше деталей, больше мыслей о семье, но без фанатизма. Только раннее детство. Вот в комнату заходит отец и спрашивает, от чего я до сих пор не сплю – отбой прошел аж полчаса назад. Я лишь улыбаюсь и стряпаю нелепый аргумент из разряда “мне страшно”. Папа лишь ухмыляется, и говорит, что такому жеребёнку, как я уже пора бы перестать бояться такой ординарной вещи. Я спрашиваю у него, что значит это слово. Отец подходит, садится рядом с мамой на кровать и принимается объяснять. Я слушаю чутко, внимательно. Запоминаю своей тогда ещё младой головушкой каждое слово. Пытаюсь найти полутона, не замечая, что уже сплю. Чувствую, как мама целует меня в лоб и окончательно проваливаюсь в мир грёз.
Пребывая в таких думах я сам не заметил, как задремал, а после отправился вслед за собою из прошлого – в сон. Мир провалился куда-то в пучину и я уже было надеялся, что всё обойдется, и я проснусь свежим и без этой странной катавасии с воспоминаниями.
Не тут-то было. А я уже подумал, что жизнь мне выдала белую полосу. Поставил на зелёное, да выпало чёрное, как говорится. Я очутился вновь в этой треклятой спальне. Вновь за окном ночь. Вновь никого нет рядом. В этот раз я уже не стал осматриваться и буквально подскочил на постели, лишь осознав, что я вновь в этом Дискордовом сне. Был один приятный факт – я не чувствовал апатии и ощущения отрешённости. Будто бы принял ПрМ, только без последствий в виде зависимости. Нет, можно конечно задвинуть мысль про то, что любые наши эмоции являются своего рода наркотиками, ведь они влияют на нашу психику и социум, но как-нибудь в другой раз. Включать философа в сей момент – вершина глупости. Куда важнее понять сейчас две вещи. Изменилось ли что-нибудь в сравнении с предыдущим сном, и почему это видение преследует меня. Всё слишком походило на прошлый спектакль.
Я прошёл к двери. Коридор был пуст. В принципе, это было скорее мне в плюс – не знаю, как я отреагировал, увидь к коридоре кого-то. Лестница также прошла тест на анормальность. Первый этаж был чистым повтором такового из прошлого визита. Даже кобылы за стойкой не было. Осталось самое занятное – крыльцо. Что же там? Если это банальный повтор, то я предполагаю просто выйти, ничего не меняя, ведь, как я понял, если не дотрагиваться до друзей во сне, воспоминания не исчезнут, или может даже придут в норму. Оставалось надеяться, что догадки верны, и на крыльце меня будет ожидать ровно такая же картина, что и в прошлый визит.
Надежда, увы, не сбылась. На крыльце вновь лежала моя бездыханная копия. Те же атрибуты. Кровь, уже запёкшаяся, трупные пятна и облезлая грива – стандартный букет в общем. Любопытно было другое. Рядом с лежащим мной теперь не было друзей. Не было даже сестры, но, учитывая, что и она тоже является моим другом, её можно занести в этот список. Сейчас около моего тела стояли двое. Двое пегасов. Я сразу узнал их и постарался аккуратно обойти, дабы не задеть.
Мои родители. Последнее время я старался их не вспоминать ни коим разом, ибо не до конца ещё отошёл от новости о смерти мамы. Смерть отца я застал так же, и это событие сильно выбило меня из одной колеи в другую. Я одновременно понимаю и не понимаю тех, кто считает своих родителей абсолютными извергами. Когда ты лишаешься родителей, и независимо, в каком возрасте, тебе очень противно на душе. Какими бы неидеальными эти пони не были, они приложили усилия для твоего воспитания. Безусловно, их есть в чём винить, но злорадствовать над смертью другого в принципе развлечение на любителя, а уж радоваться смерти своих родных – на мой взгляд, извращение высшего порядка, в стиле Красного Глаза.
Я заглянул им в глаза. Мамины глаза. Ощущение, словно я их видел впервые, а ведь виделся с ней относительно недавно – чуть больше года назад. И всё равно, от них отдавало сильным чувством ностальгии. Я мысленно вернулся в своё детство. В свою комнату, со стоящими там игрушками и поделками. В ту жизнь, которая воспитала во мне базис, на который легла уже взрослая, менее приятная надстройка. Вернувшись из воспоминаний, я еле удержал себя, дабы не обнять маму. Одернулся крайне вовремя, ибо до неё оставалось какая-то пара сантиметров. Мысленно чертыхнувшись я отпрянул. Мамины глаза. Они были карие и совершенно не вписывались в её цветовую гамму – цвет пепла с бирюзой, но были столь родными, что я даже не вспомнил про нарушение палитры. Да и не важно это было сейчас. Важно было то, как они смотрели на меня, пускай и не живого. В них была скорбь. Скорбь, которой можно было кого-то прибить, словно это была кувалда. Я невольно пригнулся и отвернулся– настолько тяжелым был взгляд. Он, равно как и цвет глаз не передался ни мне, ни Эмили. Вот же парадокс – мы с сестрой оба были похожи на отца, пусть и с диаметрально противоположной палитрой, но расположение всегда находили у мамы. Никогда не слышали от неё упрёков, что с нами что-то не так. Что мы пошли, как выражалась бабушка, мама нашей мамы – “в отцову породу”. Нет, ничего подобного никогда не касалось наших ушей, хотя я неоднократно слышал, как подобными сравнениями пристыжали моих и сестринских одноклассников. Наверное, это неимоверно обидно – слышать, что ты пошёл в кого-то плохого без права выбора.
Отцовский взгляд выражал толику хладнокровия, но всё равно был мрачнее тучи. Папа всегда приучал меня к тому, что свои проблемы нужно уметь решать своими силами, во всяком случае ментальные. Различные переживания, страхи, печаль и прочие состояния, выбивающие тебя из колеи нужно уметь преодолевать, а иначе не выжить. Отец говорил, что есть разные способы, как это преодолеть. Можно закопать проблемы в землю, или, как он часто выражался – выбросить на ветер. Абстрагироваться от неё и продолжить жить, опираясь на какой-то новый ориентир. Можно отрефлексировать проблему, подумать над ней и попытаться разрешить самостоятельно. Но рассказывать о ней каждому встречному-поперечному не нужно. Вряд ли тебе дадут дельный совет, плюс это банально опасно. Расскажешь, а потом засмеют, что ты плакса и морально слабый пони. А таковых в Пустошь не выпускают.
Я в целом был согласен с отцом, разве что о проблемах предпочитал рассказывать несколько бо́льшему кругу знакомых. Многие помогали, но не обошлось и без подлянок, благо не ведших дальше шуток и насмешливых взглядов. А уж на мнение других я давно научился класть, если эти другие мне ровным счетом никто.
Зелёный взор отца, доставшийся и нам с сестрой выражал не только мрак и нотки хладнокровия. Он тоже был полон печали и… вины? Отец действительно выглядел виноватым, словно не сумел достаточно меня наставить. Не успел рассказать чего-то важного. Будь я чуть помладше, вообще бы внимания не обратил, но нет. Умение читать взгляд помогло на сей раз различить полутона.
Я невольно подумал, что, пожалуй, есть смысл выговориться. Всё равно возвращаться лишь одним путём – через самого себя. Я сел напротив своего трупа, так, чтобы мордочки родителей были передо мною, пускай их глаза были прикованы, и начал.
— Мама…папа. – я шумно выдохнул. – Я…хотел бы вам сказать пару слов, прежде чем…уйти. – н-да, звучало как-то не очень лаконично, но зато искренне. – я думал, что больше никогда не увижу вас. Что всё, что у меня осталось – наши фотографии. Да, это тоже память, но… несколько иная, не такая живая и… потусторонняя, что ли. Я постоянно… — я всхлипнул. – думал, что фотографии вас позволят мне не чувствовать одиночества, не думать о том, что… — ещё всхлип. – что я совсем один. Но это не так. Я забыл твоё наставление пап. – правый глаз заплыл слёзной жидкостью, отчего отец немного поплыл у меня во взоре. Я не рискнул утирать слёзы – не знаю, что произойдёт, коснись я самого себя. – Я забыл, что надо уметь… различать полутона. Не красить всё в два цвета. Я забыл, как ты говорил мне, что у гитары не две струны, и нот не две, а целых семь. И что нельзя мыслить категориями “хороший-плохой”. Я… всё это забыл. Абсолютно. – я уронил мордочку. Пара слезинок скатилась по шерстке вниз и попала на дощатый пол. – я ужасно скучаю по вам и мне очень вас недостаёт. Я такой дурак, что пустил жизнь по этим рельсам…
— Мне не достаёт твоей поддержки, мама. Каждый Дискордов день, как я просыпаюсь, думаю о тебе и не могу не думать, потому что скучаю. Скучаю и корю себя за то, что так и не навестил тебя перед смертью. Даже этого не сделал… что я за сын?!
Моя совесть принялась у унисон скандировать окончание фразы. Она будто бы ждала момента, когда я не смогу держать её в узде и начала бомбардировать меня с новой силой, ломая глубже и дальше.
— Вы приучали меня выкладываться на полную, но не считать неудачи чем-то плохим. Но это другой случай, мама! Это не просто рядовой провал, который поможет в будущем стать лучше! Это финальный провал! Окончательный! Без права не реабилитацию и прощение! Это – конец! – я сорвался на крик. Мой голос уже не то что дрожал – он сорвался в нечто, напоминающее писк. Настолько был высоким. Интересно, как у меня это получилось?
Я рухнул на пол и зарыдал. Такого со мною не случалось по меньшей мере несколько лет. Я даже вспомнить не могу, когда рыдал так же. Может, это вообще первый мой раз? Не помню, да и не хочу вспоминать, не до этого сейчас.
Это ощущение было противным, оно будто бы заставляло меня раз за разом погружать себя в грязь, называя идиотом. И, всё же, в равной степени оно мне было необходимо. Я был счастлив, что сумел увидеть родителей ещё раз, пускай они меня не видят, не слышат, не чувствуют присутствия и лишь горюют над моей неживой копией. Я их увидел. Почувствовал, что они рядом. Это в равной степени успокаивало и вызывало новую порцию влаги в глазах.
Наконец, я выдохся и смог подняться. Родители остались неизменными. Застывшими, будучи не более чем плодом моей богатой фантазии, и всё же такими живыми. Я последний раз окинул взором пару. Мне не хотелось уходить. Хотелось, вопреки здравому смыслу и факту, что это сон, остаться с ними, не выпускать из вида. Приложить все усилия, дабы они не потерялись в моём подсознании. Были всегда рядом. Пустошь и так забрала у меня слишком многое, но уж память о семье – никогда. Ни за что!
Я поднёс копыто к своей мертвой копии, колеблясь в мыслях, не решаясь прервать видение. Эта ужасная заминка длилась порядка минуты, если не больше. Я решил окинуть взглядом округу, но ничего не поменялось. Такое же черное беззвёздное и безлунное небо. Такая же почти нулевая видимость за пределами веранды. Я шумно выдохнул. Нет, всё же надо вернуться. Я не могу и не хочу обрекать друзей на свою потерю. Не позволю им испытывать то, что испытал я. Моё копыто коснулось трупа и я медленно начал проваливаться в неизвестность. Не могу судить точно, но видел, как родительские взгляды устремились прямо на меня и я прочитал в них…улыбку?
Я проснулся. В комнату било солнце. Луч огненного светила устремился прямо мне в мордашку, заставив прищуриться. Любопытно было другое. Три пары глаз сейчас пилили меня взглядом. Две пары синих и одна пара зелёных. Учитывая, что у Луна глаза имели ни разом не синий оттенок я понял, что передо мной кто-то из местных. И ведь угадал. Около меня стояли три единорожки. Сиа, Эмили и Вельвет Ремеди. Вид у них был пусть и расслабленный, но те теряющий бдительности.
— Как ты себя чувствуешь? – Вельвет первой разорвала тишину в комнате.
— Абсолютно нормально. – во мне как будто кто-то перезагрузил терминал.
— Апатии нет?
— Нет. – я мотнул головой. На удивление, боли так же не было. – Я смею предположить, что со мною что-то приключилось пока я спал.
— Именно. С её слов. – Вельвет показала взглядом на Сию. – Ты ворочался, рыдал во сне и с кем-то разговаривал.
— Может это просто кошмар? – Эмили всё же надеялась на лучший исход.
— В том-то и дело, что не просто. – я посмотрел на сестру. – Место событий одно и то же.
— Опиши. Всё, что ты видел или слышал. – попросила Вельвет.
— Так… с чего бы начать… — я закатил правый глаз в попытке вспомнить. – Я проснулся здесь же, только ночью. Как и в прошлый раз. Прошел на веранду. Вот здесь и случилось различие. Если в первый раз там стояли С… — я вовремя спохватился, что в документах у нас липовые имена. – Касси, Лун и Лами.
Вельвет посмотрела на меня, как на идиота. Я сразу понял, что мне кое-кто кое-чего не досказал.
— Можешь не пользоваться псевдонимом. – с улыбкой сказала Сиа. – Вельвет знает наши настоящие имена. Знает она так же и кто такой Лун.
Я мысленно отвесил себе удар в лоб. Да, знать-то я этого не мог, но всё равно чувствовал себя, как последний идиот.
— Не осуждай себя. Ты и не мог об этом знать. Лун всё же, некоторые тайны даже тебе не доверяет. – Вельвет, кажется, не обиделась и я почувствовал себя несколько уютнее. – Продолжай.
— В этот раз там были лишь мои родители. Та же сцена. Мой труп и моя семья, смотрящая на него.
— И что ты сделал?
— В прошлый раз я коснулся всех своих друзей, превратив их в пыль. А в этот раз лишь устроил комедию перед родителями, а потом вышел из сна.
— А почему ты поступил так?
— После прошлого опыта я не мог вспомнить ничего ни о Луне, ни о Сие, ни о сестре. Рассудил, что это как-то связано с моими действиями во сне, и решил поступить иначе.
— Что же, в таком случае надо будет вам остаться здесь ещё на сутки. Нужно проверить, как он себя поведёт во сне. – Вельвет обратилась к Сие. – Если никаких происшествий не будет, можно жить спокойно.
— А вот с этим есть накладка. – дверь отворилась и в комнату вошёл Лун. На наше общее удивление он был в респираторе и шляпе, какую купил буквально накануне. В сумке у него лежала бумага.
— Что у тебя приключилось? – Вельвет подошла к фестралу.
— Беда, уважаемая. – Лун достал бумагу из сумки и развернул её.
Немного оборвавшаяся с краёв газета с изображением некоего бэтпони и надписью:
С Р О Ч Н О!
Разыскивается опасный преступник!
Лунар Скай, бывший радист и управляющий одной из агентурных сетей на Восточном побережье Эквуса.
Обвиняется в множественных убийствах и аморальных экспериментах над живыми пони! При наличии любых сведений срочно сообщите в штаб Бэтрик, что в 27 километрах от узловой станции Р-7.
С Р О Ч Н О!
Вельвет просмотрела газету и вскинула брови. Конечно, она знала о том, что Лун практиковал нелегальную и аморальную хирургию в прошлом. Чего только одна вивисекция стоила, которую она до сих пор не простила фестралу. Но это было давно, да и Лун с подобным уже как год дел не имеет. И всё же, проверить стоило.
— Ответь-ка, приятель. Правда ли то, что тут написано? – перспектива вранья в сторону Вельвет была хорошо знакома Луну. С ней он был предельно честен, ведь именно благодаря Вельвет Ремеди он был ещё жив и к нему не наведались всякие заинтересованные группы пони.
— Ни капли. Во-первых, я завязал. Во-вторых, Базз может спокойно подтвердить, а он ошивается у меня дома часто. Слишком часто, чтобы от него что-то скрыть. Полирнём это тем фактом, что мне нет никакой выгоды толкать тебе ложь за правду. Вывод, думаю, ты сделаешь сама.
— Предположим. Когда и где ты это нашёл?
— Сегодня утром. Видел, как парочка пони, видно не местных, расклеивала их на столбах.
— Сколько собрал?
— Как видишь, одну. Мне как-то не до сбора было.
— А я думала, ты победил в себе проявление аффекта.
— Не до конца. Один пегас к этому копыта приложил. – Лун скосил взгляд на меня. – Я даже рад, что документы сгорели к Дискорду.
— Они тебя и без документов найдут. – я решил подать голос. – У тебя слишком много врагов.
— Как и друзей, Базз. – Лун постучал копытом по виску. – Любой мало-мальски известный пони на Пустоши нет-нет, да стоит у кого-то в расстрельном списке. Разница лишь в длине. Так или иначе, оставаться здесь я бы не стал.
— Поддерживаю. – я встал с кровати. – Если тут учудится разборка с огнём и пулями, нам несдобровать. Да и местным вряд ли понравится, что кто-то смуту на улицы наводит.
— Рада, что мы всё уладили. Постараюсь держать тебя в курсе, если ситуация накалится. И докладывай мне по возможности о ситуации с Баззом. – Вельвет вернула бумагу Луну.
— Есть, мадам. – поклонился Лун и вышел за дверь.
— Собирайся. – Сиа повесила Гевер на крючок. – Выступаем через два часа.