Вознесение Луны

Грехи прошлого

Медленно спускавшиеся сумерки наполнили воздух Понивилля таинственным и неуловимым веянием приближающегося вечера и волшебством грядущей ночи. Жители городка любили это недолгое время вечернего сияния, вероятно, оттого, что в нём была своя особая магия, тонко подстраивающаяся под времена года. Осенью в это время уже темно, и, когда за окнами даже светлое эквестрийское небо кутается в тяжёлые чёрные тучи, нет ничего лучше книги при свечах, пледа и чашки горячего чая. Зимой сумерки особенно светлы, и замерший, словно в хрустале, мир кажется одним длинным сном, застывшим навечно. Глубоким, задумчивым и безмятежным. Тёплое же дуновение весенних сумерек пробуждает мечты и воспоминания. Как никогда, хочется жить, трудиться и исследовать это мир снова, как в детстве. И только летние сумерки с их скоротечными ночами позволяют ощутить магию настоящего момента и веру в счастье нового дня. Именно в летние ночи, как никогда, приятно встречать восходы, гуляя до самого рассвета. Прошлое, настоящее и будущее под утро сливаются в одно неразделимое целое, и жизнь кажется уже прочитанной и изученной книгой, страницами которой остаётся лишь наслаждаться…

— Сегодня я буду наслаждаться страницами другой книги, Спайк, — отрезала Твайлайт. — Не вижу смысла идти на вечеринку в честь возвращения Луны, если самой Луны там не будет.

— Может, ты невнимательно читала письмо… — предположил дракончик, нырнув в полку, где хранились свитки не долее недельной давности.

— Нет, Спайк! Я сегодня разговаривала с принцессой Селестией, и она сказала, что её сестра действительно не придёт. Ещё она говорила о том, как пони боятся Найтмер Мун и что они совершенно её не знают. Но я-то её знаю, Спайк… Не сказать, что я её не боюсь, — решила не лукавить единорожка, — но, по крайней мере, не впадаю в ступор, как все жители этого безумного городка. Поэтому посещение этой вечеринки считаю нецелесообразной тратой времени. К тому же, если ты внимательно читал письмо принцессы, — перешла на нравоучительный тон Твайлайт, — ты бы обратил внимание, что Селестия хочет, чтобы я не ложилась спать до утра. А что может быть приятней, чем подтянуть учёбу, проведя за книгами ночь напролёт?

— Да что угодно, — буркнул Спайк, понимая, что вечеринка, на которую он рассчитывал ещё с полудня, и которая придавала ему сил во время составления каталога понивилльской библиотеки, проходит мимо него.

Единорожка, сама удовлетворённая собственной дисциплинированностью, села за стол и переместив магией две стопки книг, разложила их на столе в алфавитом порядке. Затем достала из полки перо, бумагу, чернила, дополнительные чернила, ещё одни дополнительные…

— Твайлайт! — Дверь библиотеки распахнулась, и в помещение влетела Радуга. Увидев, как от испуга у единорожки пропала магия, и теперь дополнительные чернила растекаются по полу, она на мгновение смутилась, чтобы не засмеяться, но уже через секунду звонкий смех голубенькой пегаски огласил библиотеку.

— И совсем не смешно! — с упрёком произнесла Твайлайт, укоризненно взглянув на Радугу.

— Ты здесь, Сахарок? — раздался голос Эпплджек из-за двери.

— Только не говори, что сегодняшнюю ночь ты собиралась провести за книгами, — вошла Рарити, демонстрируя свой великолепный наряд, который наверняка пренебрежительно называет «незамысловатым».

— Собиралась, — решительно ответила Твайлайт, понимая — на то, чтобы выдворить этих пони, потребуется от десяти до пятнадцати минут, а это минус семь-десять прочитанных страниц. Но отчаиваться было нельзя — пони почувствуют страх, и пуще прежнего потянут на вечеринку. И тогда отделаться от них будет вдесятеро сложнее. Прикинув эти цифры, Твайлайт смекнула, что вдесятеро — дело нешуточное. Лучше до этого не доводить и сразу дать понять, что менять своих планов она не станет.

— Как тебе не скучно? — в смятении проговорила Радуга, с некоторой опаской поглядывая на стопки книг. — Вечеринка вот-вот начнётся! Все жители Понивилля обожают вечеринки Пинки Пай!

— Не вижу смысла идти на вечеринку в честь Луны если не придёт её главный гость, — коротко ответила Твайлайт, собираясь сосредоточиться на строчках книг и не погрязнуть в долгосрочной полемике.

— Мы понимаем, — проговорила Эпплджек, подойдя чуть ближе, — что учёба очень важна для тебя. Но не менее важно сегодня наше присутствие там, на празднике. Ведь даже если никакой Луны не будет, то, по крайней мере, там будет Пинки Пай.

— Она, — переняла слово Рарити, — очень старалась, организовывая эту вечеринку. Ты даже не представляешь, сколько метров скатерти она мне поручила сшить…

— Сколько корзин яблок доставить…

— … чтобы не подвести её, — окончила белая единорожка.

— Девочки, я правда… занята… — смущённо ответила Твайлайт, чувствуя, что бастион её решимости оказался подмыт простыми убеждениями, даже лишёнными логических оснований и рациональных доводов. — Просто я…

— Возьмёшь одну книжку с собой, — подкинула идею Радуга, чувствуя, что победа уже близка. — Посидишь в углу, почитаешь. Всё равно ты не сможешь скакать на конкурсах всю ночь напролёт.

— Даже не знаю, девочки… — задумалась Твайлайт, уставив взгляд на растекающуюся лужицу чернил.

— Это значит «да», — пояснил Спайк, обращаясь к гостьям.

---

В высоком длинном зале слышались голоса. Пони смеялись и, в основном, обсуждали либо поданные им угощения, либо события их жизни. Они собирались по двое за длинным столом совета, прогуливались по залу или же стояли в очереди за новой порцией пирожных с чаем.

— Я не жалею, что стала членом этого Совета, — говорила Сури Поломэйр, рассматривая дорогую фарфоровую чашку с позолотой. — Каждому жителю большого города порой нужна встряска и смена обстановки, потому что, как правило, мы слишком заняты делами, которые по плечу далеко не каждой пони. Ну, знаете, постоянные встречи, новые места и знакомства. Уж не представляю, как жители деревень вроде Понивилля выдерживают однообразие собственной жизни. Весьма печально, что они даже не задумываются об этом, — рассуждала Сури, поглядывая на свою собеседницу. — Но на экстренный созыв совета, при всём моём желании отвлечься от постоянного блеска модных показов, думаю, я приехала напрасно. Опять какая-то рутина. Столько времени трястись в поезде из самого Мэйнхеттена ради этого! В прошлый раз нам, по крайней мере, дали право обсуждать то, что интересно нам, а не принцессе. Какое нам дело до этих разборок с её глупой сестрой?

— И не говори, — кивнула Черри. — Я тоже заметила, что прошлый созыв был куда интересней, — осторожно отвела тему кобылка, не решившись обсуждать вслух королевских особ. — По крайней мере, в прошлый раз я убедила Совет и Селестию в необходимости пустить ещё один поезд из Додж-Сити по средам и пятницам, чтобы пони могли скорее добираться из города…

— У вас поезда ходят через день? — недоверчиво спросила Сури. — У нас в Мэйнхеттене поезда отправляются каждый час. Кто бы что ни говорил, а Мэйнхеттен — деловая столица Эквестрии.

— Наш город — это моё ранчо и два десятка домиков с небольшими огородами. Так что, да, раньше ходили через день, — кивнула Черри, — но теперь пони могут в любой день недели приехать в Додж-Сити и покинуть его. К тому же, благодаря новому рейсу я теперь отправляю свежую вишню прямиком в Мэйнхеттен и Кантерлот каждый день. Я уже подумываю над тем, чтобы выделить ещё немного территории под новые плодовые деревья.

— Видали мы твою вишню! — услышала разговор двух кобылок Бабуля Смит, — мы её добавляли в выпечку со стаканом сахара, да варенья крутили. А так, из всего Понивилля её в сыром виде могла есть только Пинки Пай.

— Добрый вечер, Бабуля, — улыбнулась Черри. — Прошлогодний урожай действительно уродился с легкой кислинкой. — призналась та. — Пегасы так старательно лили воду на фермы, что до Додж-Сити почти ничего не доходило.

— Как вам собрание? — спросила Сури, намереваясь собрать вокруг себя недовольных единомышленников.

— Неплохо, — ответила Бабуля, обернувшись в сторону звонко голосящей Винди, — но раньше было увлекательней. Помню моё первое заседание… тогда мы чуть не устроили пожар, запуская бумажные самолётики…

— Неужели и вы тоже запускали? — спросила Черри, ожидая услышать отрицательный ответ.

— Уверена, — перебила её Сури Поломэйр, знавшая Бабулю Смит гораздо дольше, — как раз-таки она и стала инициатором. Да? — поинтересовалась она, обращаясь к пожилой кобылке.

— Не совсем… — улыбнулась Бабуля Смит, — хотя именно мой самолётик подлетел слишком близко к люстре, загорелся и упал на стол, заваленный документами и свитками. Но запускать самолётики предложил Голдэн Брэйн, выступавший от Ванхувера. Как он сам выразился, в рамках презентации о возможностях воздухоплавания.

— Это который изобретатель, называвший себя истоком промышленной революции? — уточнила Сури.

— Да-да, тот странноватый на вид земнопони с растрепанной гривой, в белом костюме и с забавной бородой. Он четыре года подряд только и делал, что показывал чертежи своих изобретений…

— Часть из них действительно изумительна! — восторженно перебила Черри. — Во время его последнего приезда я попросила его придумать, как ускорить сортировку вишни на моем ранчо. Он мне за две минуты набросал механизм с лентой и большим колесом на понной тяге. Теперь я вполовину быстрее сортирую вишню для отправки в города Эквестрии.

— Признаю, — согласилась Бабуля Смит, — Голден Брэйн действительно острого ума пони, но все его машины… вещь странная, и не вызывает во мне доверия. С малых лет я поняла — ничто не заменит труда земнопони и вкладываемой в него особой магии. А все эти механизмы… Жульничество, так по мне.

— Ох, Бабуля, вы всё такой же консерватор, каким я вас запомнила с последней встречи, — засмеялась Черри.

— Верно, — кивнула пожилая кобылка, — магия земнопони становится заметна только тогда, когда пропадает.

— А вы помните, — решила сменить деревенскую тему Сури, — как он хотел, чтобы в каждом крупном городе стояли аэровокзалы? Никогда не забуду, как он кричал, что за этими летающими поездами с крыльями — будущее.

— Уверяю, — вмешался Глэдмэйн, стоявший у стола напротив и до этого принимавший участие в беседе лишь на правах слушателя, — даже самой Селестии будет непросто поднять в воздух магией такую махину и переместить из одного конца Эквестрии в другой.

— До сих пор ходят слухи, — продолжала Сури, — что за этой безумной идеей стоял Аурум Мак-Блекстрим. И именно с его подачи был предложен проект аэросети над Эквестрией.

— Ерунда, — отмахнулся Глэдмэйн. — Мак-Блэкстрим серьёзный пони, знающий цену каждому битсу. Он не стал бы тратить впустую свои силы, время и деньги. Мы ведь понимаем, что крылатый поезд, сжигающий столько угля или нефти за рейс, нерентабелен и никогда не заменит дирижабли и более привычные нам железнодорожные составы.

— И никогда не заменит крыльев пегаса, — вмешалась Винди Вислз, услышав, что речь идёт о полётах. — Соглашусь с Бабулей Смит, все эти изобретения опасны вне лабораторий!

— Они, — продолжил Глэдмэйн, — лишь сделают общественным достоянием то, что являлось привилегией для каждой расы.

— Он бы отравил копотью весь Клаудсдейл! — не слушая Глэдмэйна, продолжала возмущаться пегаска. — Пыльные облака, прогорклый воздух… А дым горящего угля? Это же всё уносилось бы в небо!

— Состоятельные пони, — решил согласиться с ней жеребец, — в погоне за сиюминутной прибылью и удовлетворением своих меркантильных интересов всегда забывают об интересах простых пони. Впрочем, Голдэн Брэйн набрал всего лишь два голоса в свою поддержку, и едва ли когда его идеи воплотятся в жизнь.

— И один из них — ваш, — напомнила Винди Вислз.

— Мне и правда понравилась его идея построить аэровокзал в Лас-Пегасе, — не стал отрицать Глэдмэйн. — Но в своё оправдание скажу, что я бы настаивал на магии вместо угля.

— Предлагаю продолжить Совет, — произнесла Бабуля Смит. — Мне через час уже ложиться спать.

— Безусловно, — поддержал Глэдмэйн и звонко постучал копытом по столу, привлекая внимание. — Пони-пони! Мы отвлеклись. Нам пора приступать к следующему вопросу. Если решим всё по-быстрому, вероятно, даже успеем на последние поезда из Кантерлота.

---

Жером, в сопровождении Плэйт, неспешным шагом направлялся к своему дому по темнеющим улицам города. Уставший и утомлённый зноем день медленно догорал красным заревом на западном небе. Дома из тёмного камня зажали улицу с двух сторон, и жеребята, едва избегая столкновений с прохожими, носились от одной стены к другой, крича и весело смеясь. Украдкой глядя на них, жители города проходили мимо, возвращались к себе домой медленно и молчаливо, а из окон невысоких домов доносился жеребячий плач и звон посуды. Словно город ничего не заметил. Ни Луны, ни вондерболтов, ни внимания Селестии. А если и заметил, то постарался как можно скорее забыть и вновь вернуться в своё мирное русло размеренной и однообразной жизни, наполненной попеременно тяжёлым трудом и заслуженным вечерним отдыхом в кругу семьи. Жизни, замкнувшейся в четырёх стенах и держащейся на приторно простом и непритязательном счастье простых и непритязательных существ.

— Осторожней, — поймал Жером жеребёнка, чуть не протаранившего жеребца в бок своим непробиваемым лбом земнопони.

— Вам страшно? — осторожно спросила Плэйт, наблюдая, как отпущенный жеребёнок тотчас же помчался дальше.

— Страшно? — переспросил Жером, поглядывая в небо. — Едва ли. Будет ли мне повод беспокоиться, даже окажись я в копытах нашей милосердной Селестии? Сомневаюсь. Селестия настолько богоподобна и сильна, что ни одному, даже самому опасному врагу не вынесла смертного приговора. И есть ли мне смысл бояться? Ведь всё, что происходит с нами — жизнь, и пока она есть, и пока не видно её конца, нет смысла прятаться. Она течёт и изменяется, она непредсказуема и прекрасна почти во всех её проявлениях. А если так, то любой её поворот — продолжение одной истории. Но почему же ты так решила, Плэйт?

— Вы повели себя… странно. Тогда, поймав жеребёнка. С осторожностью и, может, не свойственной вам заботой. Словно вы были истощены морально и искали недостающего внимания или даже утешения в нём. Так бывает, и я недавно слышала об этом чувстве. Чувство, когда нарастающая ответственность и враждебность мира заставляет нас искать спасения в детстве и в воспоминаниях, которые начинают казаться ещё более привлекательными своей грустью, чем настоящая жизнь своими остатками радости.

— Так сказала Луна? — спросил Жером, поглядев Плэйт в глаза.

— Иначе не объяснить её глубокую тоску по детству.

— Я тоже говорил с ней. В каждой произнесённой ей мысли сквозит тоска по безвозвратно утраченному детству, былым временам и тому, что было и не было сделано. Все они созидательны и прекрасны, но утопически невозможны. Они тяжким грузом тянут её на дно, и принцесса Луна уже даже не в состоянии вспомнить, что, в первую очередь, она — принцесса. И её призвание — менять этот мир к лучшему.

— Что вы хотите этим… — запнулась Плэйт, стараясь придать вопросу меньше эмоциональной окраски, чем могло бы это сделать последующее «сказать».

— Именно это, Плэйт, — уловил её мысль Жером. — Прежде всего она — Аликорн, который всё ещё сохранил своё могущество и влияние даже после тысячелетнего изгнания. Но Аликорн, испугавшийся собственной силы и пожелавшей вовсе от неё отказаться. Я не посмею упрекнуть её Высочество в неискренности её порыва или в слабости её духа, но, Плэйт, говорила ли тебе она, какой путь избрала?

Плэйт отрицательно покачала головой.

— Быть вечной рабой и находить в том счастье. Изменять чужие жизни к лучшему, отдавая взамен свою.

— Но разве это не заслуживает уважения, хозяин?

— В какой-то мере заслуживает, — согласился Жером, — но её действиями руководят чувства, а чувства переменчивы. Сколько ещё они смогут подпитывать нашу принцессу? Стать вечной страдалицей и смиренно отдавать себя взамен на осознание собственной полезности — чему ещё может посвятить жизнь пони, потерявшая в ней смысл, но не решившаяся свести с ней счёты. Её альтруизм — самый красивый способ расстаться с жизнью из всех, что я мог себе представить.

Но Луна ещё жива. В ней горят желания, эмоции и чувства, у неё прекрасная душа… а жизнь в тени не делает её сильнее. Она достойна большего. Гораздо большего.

— Вы собираетесь ей помочь?

— Мне с ней по пути. Как и с тобой. И пусть в конце каждый получит то, что заслужил. Проходи, — пригласил Жером, открывая входную дверь.

В помещении было темно и тихо. Просторный холл с лестницей и многочисленными дверьми были абсолютно черны — луна ещё не взошла, а свечей никто не зажёг.

— Освети дом, — шепнул Жером пегаске и в темноте по памяти проследовал к подвалу. — Даст! — подозвал он жеребца, спускаясь вниз. — Что у тебя тут происходит? Почему в доме кромешная тьма? Что с Луной?

— Таверну я не открывал для посетителей. Бордель тоже. Луна на месте.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнул Жером. — Кто-то ещё приходил?

— Кажется, Стронг. Передал какое-то письмо Плэйт. Более никого.

— Время позднее, пора открываться. Помоги поднять Луну в мой кабинет и займись таверной. Кстати, что это были за фокусы? — спросил Жером, посмотрев в сторону тёмного пятна, оставшегося от разбитой бутылки с вином. — Ты наследил?

— Да, иначе было бы не успеть. Сам едва копыта оттёр.

Жером магией отодвинул пустой стеллаж и наспех наложенные тёмные доски, обнажив нишу в стене. Свет его рога осветил тесное помещение и статую принцессы, замершей, смиренно опустив голову и сложив крылья, словно вверяя свою жизнь воле случая и надеясь на её благосклонность. Луч скользнул ниже, осветив чёрное размазанное пятно и нечто окровавленное и безобразное с длинным змеиным хвостом, лежащее в центре лужи.

— Сожги это, — приказал Жером, брезгливо поморщившись.

— Хозяин… — раздался голос Плэйт, и кобылка, цокая, спустилась вниз, держа в копыте конверт.

— Что случилось, Плэйт? — поинтересовался Жером, сделав навстречу два шага от ниши, чтобы пегаска не видела того, что сейчас находилось там.

— Похоже, вам письмо. Мы не увидели его в темноте, оно лежало у самого порога, — пояснила она.

Жером перенял конверт. Судя во всему, писала портье небольшой гостиницы на окраине Даркстоуна, выкупленной Жеромом у Мэйджора пару лет назад за какую-то символическую сумму. Только эта кобылка, видимо, из соображений экономии, заворачивала письма Жерому в конверты из газеты, и потому даже не подписывалась. Разорвав самодельный конверт, жеребец поднял магией записку.

«Сегодня в 20:20 в отель вошли двое жеребцов преклонного возраста в тёмных мантиях и попросили номер на одну ночь. Вещей при них не было. Расплатились странными монетами из чистого золота, каких я не видела ни разу. Потребовала две — боялась продешевить. Номер стоил 36 битсов.»

Осторожно выложив на тумбу содержимое конверта, Жером оценивающе повертел в воздухе две монеты. За его действиями наблюдали Плэйт и Даст.

— Как ни странно, таких монет я тоже не встречал в своей жизни, — удивлённо произнёс Жером. — И правда из чистого золота. Плэйт, отправь благодарность нашей кобылке и положи ей пятьдесят битсов. Думаю, это были черные кладоискатели, обыскивающие ближайшие шахты в надежде чем-нибудь поживиться. Ничего особого.

В высокие окна кабинета Жерома, находящегося на третьем этаже здания, всё ещё проникал свет, и, сидя за столом перед каменной статуей принцессы, жеребец о чём-то сосредоточенно думал. Перед ним лежала раскрытая старая книга, полная странных символов и рисунков, и ещё целая стопка лежала в стороне. Отражая падавший на стол слабый свет восходящей луны, поблёскивали две монеты времён правления двух сестёр, сохранившиеся в идеальном состоянии, без потёртостей, будто только вчера вышли из-под пресса. Судя по всему, о местонахождении Луны знал не только Жером.

Недавно погашенная свеча испускала вверх тонкую струйку дыма, сперва стройную, а затем дрожащую и завихряющуюся, словно эфирная грива принцессы. Жером перевёл взгляд на Её Высочество и мысленно скользнул взглядом от мордочки Луны до самого кончика её хвоста. Идеальный и утопический образ правителя, вобравший в себя могущество и сострадание находился здесь, перед ним, и стоит лишь снять с него печать, как Эквестрия изменится навсегда.

Снять наложенное заклятие, разрушив плотину, и тысячи событий и потоков подхватят Эквестрию и понесут её по никому неизвестному пути, изменив жизни всех пони. Эта волна захлестнёт и сметёт все, что так старательно выстраивалось многие годы. И чтобы не оказаться под тоннами воды, достаточно лишь возглавить поток. Никогда ранее не управлял Жером таким огромным в своём масштабе и сокрушительным по силе механизмом, но тем привлекательней казалась мысль встать во главе грядущих перемен и на расчищенном месте выстроить что-то поистине грандиозное и прекрасное своей пугающей мощью.

Жером медленно поднялся с кресла и подошёл к принцессе. Внимательно посмотрев в её закрытые веки, он чему-то улыбнулся и решительным шагом вышел из кабинета.

---

— Какие различия между Найтмер Мун и принцессой Луной? — риторически переспросила Сапфир Шорс. — По мне, так никаких. Если принцесса Селестия считает, что два имени одной пони раскрывают две стороны её личности, то по мне, принцесса сильно заблуждается. Сури, — обратилась к ней Сапфир, понизив голос, — будь добра, передай мне клубничные конфеты… Кто-нибудь их пробовал? Они вкусные?

— Вполне, но с вишней лучше! — ответила Черри, и кобылки засмеялись.

— Луна кажется не такой опасной… — произнесла Петунья, отпив чаю.

— Сразу видно, — недовольно перебила Сапфир Шорс, шурша фантиком, — как недостаток жизненного опыта хочет дать второй шанс самой опасной пони в Эквестрии! Если Найтмер возродится, она не пожалеет. Не пожалеет ни тебя, ни твою деревню! — пригрозила она, надкусив конфету.

— Между прочим, аргумент веский, — согласился Брейбёрн. — Но мне и самому кажется, что Луна звучит более… дружелюбно.

— Действительно, вам лишь кажется, — вступила в дебаты Черри. — Нам на ранчо абсолютно всё равно, кто из этих двух пони откажется поднимать солнце. Луна ли, Найтмер Мун ли — всё одно.

— А когда вообще Луна стала Найтмер? — поинтересовался Брейбёрн. — Кто-нибудь задумывался? — Не думаю, что она легла спать Луной, а проснулась уже Найтмер… Может, что-то стало причиной?

— Черри, — обратилась к ней Бабуля Смит, — раз уж вы встали, будьте добры, налейте чашку чая… Только не чёрного, мне через полчаса ложиться.

— В поддержку Луны не скажу ничего, — произнесла Винди Вислз, проигнорировав попытку Брейбёрна глубже разобраться в ситуации. — Но Найтмер действительно опасна. Не просто так существует отряд Вондерболтов, в который попадают только самые быстрые и смелые пегасы. Вы ведь слышали о Вондерболтах? Моя Радуга мечтает туда попасть!

— То есть, вы тоже признаёте, что Найтмер и Луна одинаково опасны? — прервал её вопросом Глэдмэйн, надеясь не задерживать Совет новой историей о Радуге Дэш. — Потому что, — продолжал он, передавая вазочку с печеньем, — честно говоря, я и сам плохо понимаю различие между Найтмер Мун и Луной. Разве что, Луной эта пони называлась до разлада с сестрой. Но эта ерунда не меняет сути дела. В таком случае, если более никто не хочет высказаться по теме, с ваших слов я запишу, что «в Эквестрии не видят разительных отличий между Найтмер и Луной. Разве что слово «Луна» вызывает менее тёмные ассоциации у присутствующих, в то время как «Найтмер» является чистым воплощением зла»

— Вы так напишете, что Селестия подумает, будто мы простили Луну! — недовольно произнесла Черри. — Пишите определённо.

— Я пишу, учитывая мнение всех пони. Наши юные члены совета высказались именно так, как я записал в докладе. Если они готовы отозвать свои слова обратно…

— Глэдмэйн, не томите уже, — махнула копытом Сури Поломэйр. — Кантерлот — единственный крупный город, где пони не привыкли ценить время. Скоро отбудет последний поезд, а у меня, между прочим, завтра…

— Перейдём к последнему вопросу и на сём окончим Совет, — спешно кивнул Глэдмэйн. — Как, по-вашему, стоит поступить принцессе Селестии в отношении Луны?

— Мне кажется, никакой Луны уже давно не существует, — раздался скрипучий голос Бабули Смит. — В Понивилль она явилась в облике Найтмер и напугала всех жителей, а Эпплджек рассказала, что эта пони собиралась лишить всю Эквестрию солнца и уничтожить единственное оружие против неё. Селестия очень страдает без своей сестры, и до последнего не будет готова признать, что если когда-то принцесса Луна и была добра, как в легендах Эквестрии, то те времена уже давно прошли. Мне кажется, всех нас принцесса собрала лишь с одной целью — облегчить свою участь и разделить ответственность за решение изгнать свою сестру вновь. Поможем же нашей правительнице принять тяжёлое, но верное решение.

— Бабуля Смит, вы как всегда на высоте, — зааплодировал ей Глэдмэйн, и часть пони присоединилась к его аплодисментам. — Право же, мудрость становится видна только с годами. Кто ещё мог бы так глубоко копнуть, как не наша Смит. Боюсь, для всего совета ваш уход будет серьёзной утратой. А теперь предлагаю вызвать Нейсея и Флёр, сообщив, что мы готовы вынести решение. Мисс Пичботтом, вы с краю, будьте добры…

Кобылка вскочила, случайно разлив чашку с малиновым вареньем, которую тут же жадно впитали регламент и чистые листы бумаги.

— Уж не знаю, права ли Бабуля Смит, — произнесла Сапфир Шорс, — но я однозначно всеми копытами против Найтмер! Вне зависимости от того, насколько сложно Селестии будет принять это решение. Она правитель, и в первую очередь…

— Неужели, вы уже готовы огласить решение? — спросил вошедший Нейсей, который, по-видимому, ожидал за дверью. — Хочу напомнить, что просьба Селестии принять решение сегодня же носит рекомендательный характер.

— Пусть выносят, — улыбнулась Флёр де Лис, чувствуя близкую победу, — не слишком ли открыто вы переживаете за Найтмер Мун? Может, принцесса Селестия чего-то не знает? — намекнула кобылка и повернулась к залу.

— Мы уже выносим, — успокоил Глэдмэйн. — Пони высказываются по последнему кругу, и мы оглашаем результат. Бабуля Смит и Сапфир Шорс уже высказались против Найтмер. И я тоже.

— Три-ноль, — ехидно улыбнулась Флёр.

— Найтмер Мун опасна, — подняла копыто Винди Вислз. — И прямое тому подтверждение — Вондерболты, созданные с целью ей противостоять. Их создала сама Селестия, а она уж точно знала, что делает.

— Четыре-ноль…

— Сопернику, — произнесла Сури, — нельзя давать второго шанса, потому что он никогда не даст его тебе. Каждый сам за себя.

— Когда солнце не встанет, — произнесла Черри, — пропадут все посевы и сады. Опустеют ранчо и фермы. Пони не смогут более существовать без солнечного света. Найтмер опасна.

— Поддерживаю! — выкрикнула Пичботтом, слишком занятая удалением остатков липкого чая листами бумаги, чтобы ещё что-то произносить в дополнение к сказанному.

— Мне страшно это говорить… — встала Петунья, — но если мы вынесем ей приговор и ошибёмся, пострадает одна пони. Если мы её оправдаем и ошибёмся, может пропасть целая Эквестрия.

— Я вынужден согласиться с большинством, — произнёс Брейбёрн. — Мне, как и Петунье, жаль, что Селестии придётся принять такое решение, но… — голос жеребца дрогнул. Он хотел ещё что-то добавить, но не стал. — Запишите мой голос, — кивнул он Глэдмэйну, прервав нависшую паузу.

— Единогласно! — подхватила Флёр де Лис. — Мне любопытно понаблюдать, что теперь скажут вам ваши наставники.

— У меня нет иных наставников, кроме совести! — во всеуслышание произнёс Нейсей, заставив Флёр слегка смутиться. — И она не может не сочувствовать несчастной принцессе, которую заведомо бросили на растерзание толпе. И хоть я не имею права голосовать в Совете, но пусть каждый знает, что мои копыта не запятнаны тысячелетними страданиями одной измученной пони.

— Я поддерживаю Найтмер Мун! — раздался негромкий голос, и в зале мгновенно воцарилась гробовая тишина.

— Простите, — замотала гривой Флёр де Лис, — что вы сказали?

— Я поддерживаю Найтмер Мун, — повторил Гранд Пэа уже более уверенно.

— Это невозможно… — прошептала Флёр де Лис.

— Как заместитель главы Совета и лицо, в чьи обязанности входит соблюдение всех правил проведения Совета, — выступил вперёд Нейсей, воспользовавшись замешательством, — я отказываюсь принимать ваш протокол, пока не будет принято единогласного решения!

— Нам приказано завершить Совет и дать готовое решение принцессе до конца дня! — злобно произнесла Флёр де Лис. — Или мне передать Селестии, что ты ни во что не ставишь её слова?

— Флёр, вы можете доносить что угодно, — ответил Нейсей, — но в приказе принцессы чётко сказано — до конца дня. А он ещё не наступил. У вас, — уже громче произнёс единорог, обращаясь в зал, — есть ещё три часа на обсуждение. После чего, как следует из регламента, судьбу Найтмер решит большинство.

Двери ложе закрылись, оставив разборки Флёр де Лис и Нейсея их личным делом.

Продолжительное время зал молчал, словно никто из присутствующих не смел нарушить тишину. Наконец, Сури не выдержала.

— И что это было? — возмущённо спросила она, обращаясь не то к залу, не то к мерину.

— Предлагаю бойкотировать голос новенького! — громко объявила Черри.

— Да ты посмотри на него, он же дед! — перебила её Сапфир Шорс. — Ему спешить некуда, лишь бы посидеть в тепле! Поддерживаю предложение Черри! — громко произнесла кобылка. — Чего ты полез, ты же молчал всё время! — злобно добавила она, обратившись к Гранд Пэа.

— Я слушал, — ответил он, пожав плечами. — А молчал потому, что знаю цену слова.

— Посмотрите, философ!.. — начала Сапфир Шорс, но строгий взгляд Глэдмэйна и Бабули Смит заставил её замолчать.

— Я знаю цену слова, — громче повторил Гранд Пэа. — Потому что одно-единственное, брошенное в гневе, оно сломало мою судьбу.

— Мне интересно, почему вы против? — решил мирно разрулить возникшее с полоумным дедом недоразумение Глэдмэйн.

— Потому что все «за», — не смутившись, ответил он.

— Он издевается! — не выдержала Сури, стукнув от злобы копытом по столу.

— Но… — потерял дар речи Глэдмэйн, стараясь вразумить Гранд Пэа не задерживать девятерых членов Совета и разойтись по-быстрому, пока не отъехали последние поезда, — …как же так?

— Ну, все против, а я за, — упёрся он. — Так бывает.

По залу прокатилась новая волна возмущения.

— Гранд Пэа, — обратился к нему Брейбёрн и дождавшись, когда зал стихнет, продолжил, — думаю, даже при всей своей спешке Совет будет готов уделить вам пару минут, — произнёс жеребец и не встретив сопротивления, добавил: — Расскажите, почему вы поддерживаете Найтмер Мун?

— Я не поддерживаю Найтмер Мун…

Послышался недовольный гул и пару смешков.

— …но мне страшно, с какой скоростью мы решили судьбу совершенно незнакомой нам пони. Всё происходит слишком быстро, вы сами чувствуете? Мы вообще понимаем, зачем мы здесь собрались на этот раз? Мы решаем чужую жизнь. Мы решаем, отправят ли пони на луну снова или нет.

— Я уже реши… — начала Сури, но тут же замолкла, потому что Гранд Пэа даже не прервался.

— Вы здесь сидите. Чем занимаетесь? Вам всё развлечения. Вы собрались здесь от скуки. Развеяться от повседневности. Поболтать о жизни, погонять чай. Для вас это как цирк, как театр, как… — Гранд Пэа поднял копыто и замер, не в силах произнести крутившееся на языке слово, — …балаган! «Собрание скучное, — передразнил он голос кобылки, — прошлое было интересней, потому что запускали самолётики и чуть не спалили дворец!». Прошлое, — всё громче продолжал мерин, — было интереснее, потому что на нём были забавные вопросы? От принцессы Селестии! За тысячу! Или вкуснее мороженное? Да вам всё лишь бы ржать и есть. Ржать и есть! Хлеба и зрелищ! — надрывно кричал Гранд Пэа, вдруг омерзительно засмеявшись, вызвав отвращение на мордашках собравшихся: — Дикари! Вы хоть понимаете, что вы тут делаете? — сбавив обороты, произнёс тот. — Вы решаете судьбу пони. Пони, о которой вы ничего не знаете. Ни-че-го! Сколько тебе лет? — спросил он Сури, встав и приблизившись к ней почти в упор.

— Со… тридцать шесть… — запинаясь, выдавила испуганная кобылка.

— А тебе? — перекинулся он на Сапфир Шорс, заставив её вжаться в стул. — Сколько тебе? — прикрикнул он.

— Сорок… — пробормотала она и выдохнула с облегчением, потому что удовлетворённый ответом Гранд Пэа уже обращался к залу.

— А вы осудили пони на тысячу лет! Вы просто вдумайтесь в значение слова «тысяча». Не сто, не двести… ТЫ-СЯ-ЧА! Вы понимаете, что вы сейчас сделали? А вам смешно! Вам нужен цирк! Представление! Пони умирает, а вы ржёте! А у вас конфеты! — крикнул тот, сбив вазочку с шоколадом, стоявшую рядом с Черри и Винди, и та осколками разлетелась по полу. — А у вас рисуночки! — рявкнул мерин, силой выдернув регламент у Сури, на задней стороне которого она рисовала свою новую коллекцию, и разорвав его на глазах зала. — Пони скорее умрёт, чем захочет снова пережить тысячу лет в заточении. Вам не страшно осознавать, к каким мучениям вы её приговорили?!

Гранд Пэа медленно зашагал в сторону Брейбёрна и Петуньи, отчего пони опустили глаза в стол, не смея даже переглянуться.

— А вам не страшно. Вы смелые! — вызывающе крикнул мерин. — Вы со спокойной совестью ляжете спать, а на выходных пойдёте в гости или в театр за новыми зрелищами. Вы не боитесь, потому что вы тут, — прошептал он. — Вы тут, а она там, — тряся копытом указал мерин на светившую в окнах луну, — и вы знаете, что она никогда не увидит, как вы играючи обрекли её на вечное одиночество. Вы знаете, что никогда не увидите её глаз с единственным вопросом: «за что?». И никогда не услышите её последних слов, которые она шепнёт перед исполнением приговора. Для вас это игрушки. Для вас всё игрушки. И вот так, играя, вы осудили пони на тысячу лет!

---

Жером, одетый в чёрную накидку и почти невидимый в темноте ночи, подошёл к зданию мэрии и направился к парадному входу, притёршись боком к стене, чтобы не быть замеченным из окон. Поднявшись на крыльцо, он толкнул копытом дверь, чтобы из открытых окон мэрии никто не услышал намеренного стука незваного гостя. За дверью послышался шум, словно стоявший там раздумывал, стоит ли открывать. Но события сегодняшнего дня показали, что, пожалуй, стоит.

— Сегодня в полночь, — шепнул Жером Стронгу, — жду тебя у себя дома. Учти, будет небольшая разборка, и мне нужны те, кому я могу доверять. Это Даст и ты.

— С чего ты решил, что я вообще пойду? — хмыкнул Стронг, потянувшись закрыть дверь.

— Ты глупец, Стронг, — покачал головой жеребец. — За десять лет так и не выучил, что если я сказал «пойдешь», значит, иного выбора у тебя нет. Погоди секундочку… — произнёс Жером, и магией извлёк из мантии написанную Стронгом записку. — О, не вини Плэйт, что она не сожгла письма и выдала тебя с головой. Она его даже не читала и вручила мне, как то наказывал шифр на оборотной стороне. Кто-то уверял, что не умеет писать, а почерк-то ровно тот, что и в подставном доносе. Ты же не хочешь, чтобы я намекнул Мэйджору, будто ты струсил и шепнул мне ваш маленький личный секрет. А теперь, будь другом, приходи ко мне в полночь домой. Учти, будет небольшая разборка.

---

Луна медленно поднималась на тёмном ночном небе. Касаясь лучами покатых крыш, она серебрила кровлю, стекала вниз по остроконечным пикам зданий и, скользя по стенам, заглядывала в тёмные оконные проёмы. Ее тусклый свет медленно перебирался по столу в кабинете Жерома, и смыкавшаяся за ним темнота поглощала страницы книг. Перетёкший на пол луч под углом заскользил к копытам принцессы и, не остановившись у её ног, стал медленно взбираться. Всё выше и выше, пока не достиг её груди, и маленькой точкой бело-лунного света камень засветился изнутри. Ещё мгновение, и тысячами осколков во все стороны разлетелся сковавший Луну камень, и, резко вдохнув, словно после всплытия на поверхность воды, принцесса повалилась на пол и осталась лежать в той же самой позе, в которой замерла этим днём.

Она тяжело дышала, но нашла в себе силы спустя некоторое время повернуться и подняться на копыта. Принцесса огляделась — в тёмной комнате не было никого, и только дальний её конец скрывался во мраке, теряясь в книжных рядах. Она осветила магией пространство вокруг себя. Место не казалось ей знакомым, и та испуганно подбежала к окну. Даркстоун встретил её уже знакомыми силуэтами зданий, и выдохнув, принцесса медленно отошла вглубь комнаты.

Луне не было страшно находиться здесь одной, но ей казалось странным, что рядом не оказалось ни Плэйт, ни Жерома, ни даже Стронга. Ожидая, когда хоть кто-то из знакомых ей пони войдёт в кабинет, она прошлась мимо книжных полок, почти сходящихся под сводами кабинета, заглянула в располагавшийся за книжными рядами читальный зал, но не обнаружив там ничего интересного, неспешно вернулась обратно к массивному столу с креслом, устремлённым кверху своей спинкой. Похоже, это был стол Жерома. Принцесса зажгла свечу и стала с настороженным любопытством рассматривать лежавшие на нём предметы.

В свете свечи блестели две монеты. Луна подняла магией одну из них и внимательно повертела в воздухе.

— Тысяча лет прошла, а они до сих пор как новые, — прошептала она. — И совсем не похожи на те, что я видела в конверте Жерома…

Положив монету на место, Луна обратила внимание на большую старую книгу, раскрытую на рисунке с чёрной высокой кобылой с острыми изогнутыми крыльями. У неё были заострённые накопытники и сверкающие металлические доспехи. И, в отличие от всех остальных пони, у неё были суженные зрачки и острые клыки.

Луна резко обернулась, словно ожидая увидеть её у себя за спиной. Но кабинет был пуст, и любопытство принцессы снова взяло верх. Обойдя стол, она села на край кресла Жерома и стала читать, положив поверх чернильного рисунка лист бумаги, чтобы не бороться с соблазном взглянуть на эту кобылу снова.

«Великий разлад» — гласили выведенные каллиграфическим почерком буквы.

«—…ибо нет в мире сём более ни счастия, ни радости, и нет прежней Эквестрии, нам доселе известной. Единённая страхом пред хаосом и раздором, рождённая в нём, в нём же и сгинет. Опустошены земли Его проклятием. Велики страдания слуг наших и безутешная их горесть. И лишь в новой Эквестрии, в подлунных снах и грёзах её, они смогут уменьшить их великую скорбь.
— То не их скорбь, Луна. То твоя скорбь. Новая Эквестрия будет зиждиться здесь, и великая гордость за победу нашу воздвигнет новое Царство на руинах прежнего. Ты хочешь бежать, но обманчивы сны твои и губительны для Эквестрии мысли твои и деяния…
(Архивы Кантерлота. Сказание о двух сёстрах. гл.5. 20-36)»

«И как вчера я помню события дней, что много лун назад минули. Не было в той битве победителей, и разорена была Эквестрия. И два светила, две храбрых сестры, стали править Эквестрией с тех пор. Но опечалена была младшая. И пожелала она увести пони в земли, где нет страданий и где счастлива будет каждая пони. Но не стала слушать сестра её речи. Разгневалась она и запретила рушить королевство. Не ведает никто, что нашли мы своё пристанище под крыльями нашей матери-принцессы, и было нам счастье. Отныне и навсегда мы дети ночи.
(Устн. письмо неизвестного автора)»

«…сим приказом я обращаюсь ко всей Эквестрии. Дворец отворяет ворота для пегасов, в быстроте и ловкости которых нет равных, а его залы — для славных магов. Лётные отряды пегасов будут оберегать спокойство подданных от северных гор до пустынь на юге, от западного до восточного побережья, а единороги — решать великую загадку века и наследие Старсвирла Бородатого. Как никогда, королевство нуждается в помощи, ибо не окончена ещё битва с Найтмер, и дух её живёт в Детях Ночи…
(Клаудсдейл. Первая запись в архиве истории Вондерболтов)

— Нет-нет-нет, — шептала она, мотая головой, — я не могла этого сделать, я не могла так поступить…

Но Луна понимала, что могла. И хоть она не помнила почти ничего, что предшествовало её изгнанию, принцесса догадывалась, что, скорее всего, она и была той Найтмер, что оскалив клыки смотрела со страницы книги. А ведь это казалось лишь странным сном. Совсем не страшным и не злым, а напротив — ярким и безгранично светлым в своём порыве. Но ныне настолько призрачным, что Луна сама не помнила, видела ли его или же придумала, как рисуют в воображении невероятные события, которые никогда не случатся. А ещё этот сон звучал песней. Красивой песней, слова которой знала только Луна. Та самая, яркая, светлая, которая помогла принцессе пережить своё медленное обращение в камень.

Аликорн упала грудью на поверхность стола и зарыдала, закрыв мордочку копытами. Ей ранее казалось, что слова этой песни были навеяны чистым вдохновением сна, но книга выдавала те забытые события за настоящие. Словно за простой картинкой ночного города, залитого лунным светом, не то из воспоминаний, не то из сна, скрывалось нечто гораздо большее, чем говорили страницы книги. Может, даже целая жизнь, но Луна была не в состоянии её вспомнить.

За дверью послышались приближающиеся шаги, однако принцесса не шевельнулась. Она лишь перестала плакать и ждала, как отреагирует тот, кто войдёт. Раскрылась дверь.

— Кто здесь? — строго спросил Жером, магией зажигая свечи одну за другой.

— Я одна, — ответила принцесса, даже не повернувшись.

— Плэйт, принеси Её Высочеству чего-нибудь успокаивающего и продолжи принимать гостей, — распорядился Жером и шагнул вглубь кабинета, захрустев осколками камня под копытами. — Вы в порядке? — поинтересовался он, осторожно подходя к лежащей неподвижно пони. — Как вы расколдовались без сторонней магии?

— Не знаю… — шепнула та, ещё глубже спрятав заплаканную мордочку в копытца.

В ответ Жером насторожился и, чуть отступив от стола, огляделся, продолжая освещать кабинет. Стараясь не спускать глаз с Луны, он обошёл вокруг стола и осторожно зашагал вглубь книжных полок, будто желая убедиться, что никого нет ни там, ни в читальном зале, ни за роскошными занавесками. Затем жеребец вновь подошёл к столу. Увидев незакрытую книгу, на которой лежала Луна, он лишь кивнул головой.

— Это не твоя вина, — произнёс он, садясь напротив. — По крайней мере, ты нынешняя совсем непричастна к тому, что натворила Найтмер Мун.

Ушки Луны дёрнулись, и принцесса, чуть повернув голову, глянула на жеребца из-под своей синей гривы. Жером сидел напротив и едва заметно улыбался. Чему он всё время улыбается? Его абсолютное спокойствие было возмутительным, непростительным и жестоким. В нём не было ни капли сострадания и даже намёка на него. Нет, Жером не казался безучастным, напротив, он внимательно ловил каждое слово и движение собеседницы, но даже если его предложения решали проблему, в душе оставался один не развязанный узел.

— Теперь я знаю, за что я оказалась на луне, — произнесла Луна, не поднимая головы, отчего её голос звучал приглушённо.

— Мне очень жаль, что всё так вышло, — повёл копытами Жером, — все эти древние книги я достал лишь для того, чтобы вызволить вас из каменного плена, но никак не чтобы вас огорчить. Мог ли я знать, что ваше заклятие спадёт в тот самый момент, когда никого не будет рядом с вами. Скажите, вы испугались?

— Нет, — тихо шепнула Луна.

— Эта луна, ночное небесное светило — ваш вечный спутник и союзник. Вы поглядите, — произнёс Жером, и порыв ветра, созданный магией загасил все свечи кроме единственной, стоявшей на письменном столе. Вошла Плэйт и внесла поднос с чайником и двумя чашками на блюдцах. Налив Жерому и принцессе чай, пегаска удалилась, закрыв за собой дверь. В комнате вновь стало темно, и лунный луч падал как раз туда, где лишь недавно стояла заточённая в камень принцесса.

— Взгляните же, — повторил Жером. — Разве это не прекрасно — быть вызволенной из плена светом луны? Даже та сильная магия, которую я собирался применить не сравнилась бы по красоте и простоте с этим чудом. Выпейте, — предложил жеребец, — это приведёт вас в чувство.

— Видеть не могу алкоголь… — ответила Луна, не поднимая головы.

— Плэйт заварила обычный чай с травами. Выпейте, вам станет легче, — уверил Жером и, чуть помолчав, продолжил: — И не переживайте, я не вижу в ваших поступках ничего предосудительного. Напротив, это ваше право — знать, кем на самом деле являетесь. Но, скажите, вы сейчас более расстроены оттого, что Селестия действительно видит в вас врага, или оттого, что вы оказались не столь безгрешны, как предполагали ранее?

— Больше всего я боюсь, — произнесла Луна, впервые за весь разговор подняв мордочку, — что, если написанное в этой книге хоть наполовину правда, мне не будет дороги в Кантерлот.

— Возможно, — начал Жером, взяв со стола чашку с чаем, подавая тем самым пример принцессе, — вам не стоит придавать большого значения тому, что здесь написано. Эта книга — как лоскутное одеяло, собиралась столетиями из утечек и случайных находок. Из рассказов прабабок и иных источников, не особо внушающих доверия. Так что, листая эти страницы, остаётся уповать лишь на добросовестность авторов. Ведь никто из ныне живущих пони не скажет, как обстояли дела на самом деле. Упоминания о событиях ушедших дней навсегда исчезли в кантерлотских архивах. И, думаю, неспроста. Скажите, вы помните Гасти Великую?

— Помню, — кивнула принцесса, приложив к губам чашку, — эту историю в моё время знал почти каждый жеребёнок.

— Вы будете удивлены, — продолжал Жером, — но в Эквестрии Гасти Великая до сих пор известна. Вряд ли в Кантерлоте найдётся единорог, не слышавший про её подвиги. Но ведь с тех пор прошёл немалый срок. Я бы даже сказал, огромный временной промежуток. А тем временем история Гасти пережила не одного правителя, но и стала ещё более известна, чем прежде. В чём секрет её успеха? Популярность? Или же пример для подражания?

— Пример?..

— Нет. Благосклонность правителя, — ответил Жером, встав с кресла и начав расхаживать по кабинету перед столом, за которым сидела Луна. — Всё, что делает империю сильней, не только сохраняется и передаётся как великое наследие, но и воспевается, приукрашается, обрастая интересными домыслами и подробностями. Но подумайте, могла ли история, подобная вашей, остаться в воспоминаниях пони? Передаваться из уст в уста и лежать в каждой библиотеке страны?

— Нет, — вздохнула Луна.

— Так и случилось. Пони помнят, какого цвета был рог Гасти и как выглядела её кьютимарка, но почти половина пони не в курсе, что вы с Селестией когда-то были сёстрами. Редко какая пони могла ещё неделю назад сказать, кто такая Найтмер Мун и откуда она появилась, а ваш силуэт на небесном светиле, которое пони видели каждую ночь, категорически не вызывал вопросов! Весь, весь интерес пони удовлетворялся ещё в их раннем детстве прочтением одной глупой сказочки про плохую Найтмер и добрую Селестию. И более не сохранилось ни-че-го.

— Но всё это… — произнесла Луна, убирая лист бумаги с изображения Найтмер в полный рост, — эти истории…

— Чудом уцелевшие письма, обрывки древних сказаний, запрятанные в кантерлотских архивах и едва кому известные «Песни Эквестрии». Нет ни витражей, ни картин, ни официальных указов. Вся ваша история оказалась напрочь выжжена. И упоминания тех лет остались лишь в безобидной сказочке, как оказалось, вполне достаточной, чтобы удовлетворить простое житейское любопытство пони, и в витиеватых «песнях Эквестрии» с их вольной и размытой трактовкой. Но по той простой причине, что их автор родился только спустя два столетия с тех событий, подлинность даже ключевых моментов, описанных в Песнях, не вызывает доверия. Это странно, но о вас не помнят почти ничего. Как и о случившемся в ту ночь.

— Я тоже ничего не помню… — проговорила Луна. — Только сон. Это была моя последняя ночь в Эквестрии. Я, кажется, видела в нём опустевший город, озарённый полной луной. Я словно шла по его грязным улицам и пела…

— Что именно вы пели? — спросил Жером, явно заинтересовавшись.

— Какую-то песню о счастье, — ответила Луна, надеясь, что Жером не станет просить её спеть. — Я звала пони в далёкие земли прочь от бед той Эквестрии…

— Так, значит, это правда? — удивился жеребец.

— Что «правда»? — не особо заинтересованно спросила Луна.

— Выходит, что ваш уход из столицы был не просто красивым мифом, а реальным фактом. Но в таком случае, возрастает доверие и к остальным событиям Песен. Скажите, вы помните хоть что-нибудь про то, куда вы ушли из города? Много пони было с вами?

— Я ничего не помню, — прошептала принцесса, виновато опустив голову, — со мной не было пони.

— О, я не виню вас… И спрашиваю не из праздного любопытства. Всё дело в том, что, вероятно, только сейчас я готов сообщить вам однозначно, что именно произошло тысячу лет назад, — сказал Жером, подхватив магией одну из книг со стола. — Это случилось как раз после той ночи, которую вы помните как события почти забытого сна. Не хочу вас утруждать, но, пожалуйста, прочтите отрывок «Восхода Луны» из сборника Песен Эквестрии.

С этими словами жеребец подошёл к Луне и положил перед ней небольшую книжку, копытом указав на место, с которого следует начать прочтение.

«…Кто этот Бог, довлеющий над сном?
Зачем его объятия раскрыты
И два крыла? Зачем явился он,
Покровом тьмы от глаз Её сокрытый?
И эликсиры чьих волшебных снов,
Сойдя на град с небесной высоты,
Нас звали в ночь отсюда устремиться?
Отныне мир подлунных городов
Навеки мёртв. И улицы пусты.
И вслед глядит руинами столица…»

Луна резко вдохнула, приложив копыто к мордочке и отпрянув от книги.

— Это ужасно… Я ведь правда не хотела этого… я…

— Вы именно этого и хотели, — перебил Жером. — Вы решили увести тех, кому ещё можно было помочь, прочь от разрушенных городов и опустошённых земель в лучший мир. Мир ночных грёз и снов, в мир вечной ночи, где пони резвились бы в лучах лунного света, оберегаемые их правительницей. Вами.

— Мной? — изумилась Луна, осторожно ткнув копытцем себе в грудку и напрочь забыв про чувство вины.

— Именно, — улыбнулся Жером, и обращаясь в пространство библиотеки, словно со сцены, продолжил: — Пони, поверившие вам и ушедшие в ту ночь за вами в земли, каких нет прекрасней — и есть Дети Ночи…

— Откуда вы знаете про эту песню?! — чуть не вскрикнула принцесса.

— Не переживайте, на этот раз никакой магии. Та сцена в погребе не оставила равнодушным даже Даста. Так вот, — вернулся к теме жеребец, — но ныне едва ли что известно о ваших Детях Ночи.

— Они меня помнят? — с надеждой спросила Луна.

— Помнят и ждут, принцесса. Дети не забудут своей матери.

— Но… — запинаясь начала принцесса, — в Эквестрии уже давно настали мирные времена. Мне ведь незачем уводить их в мир вечных грёз сейчас? — произнесла принцесса, словно ища поддержки у Жерома. — Я и сама понимаю, что какими бы ни были прекрасными сны, они — лишь плод воображения. Так чего же ждут Дети Ночи?

— Они ждут вас, принцесса, — не смутившись, ответил Жером заранее заготовленной фразой на этот непростой вопрос. Ведь он, при всей его напускной компетентности в этом вопросе, знал о нём ещё меньше, чем сама Луна. Он знал не более дозволенного страницами книг и не более прочитанного из них за час до разговора, составив обобщённую картину из того, что знал, и того, что ему успела рассказать принцесса. Но Луна не должна была догадываться об этом. Иначе те глубокие и будто специально стёртые воспоминания сгинут в ней навсегда, не озвученные принцессой, побоявшейся ввести собеседника в заблуждение. Нынешнее же положение Жерома, как более осведомлённого, делало принцессу чуть смелей в предположениях. Словно он в любой момент мог направить сбившуюся мысль принцессы в правильное и только ему известное русло. Словно он уже всё знал и так, а слова принцессы нужны были только чтобы подтвердить предположения.

— А где они? — прервала молчание Луна, почему-то ожидая, что сейчас распахнуться двери кабинета, и сотни пони громкими возгласами и топотом копыт будут приветствовать своего правителя.

— Никто не знает, — покачал головой Жером. — Но, разве, вы не помните, события той ночи? Хоть намёком? Может, вы видели какой-то образ? Долго ли вы шли?

— Я не помню… — покачала головой Луна. — Вряд ли мы шли. Это был сон, и я летела…

— Нет, принцесса, это был не сон, — категорически, но мягко возразил Жером. — Вы летели.

— И даже земнопони? — спросила Луна, чувствуя, как её клонит в сон, и начинают путаться её мысли.

— Видимо, да, — кивнул жеребец. — Вероятно, это была какая-то особая магия или… неизученное явление, но Песни Эквестрии подтверждают ваши слова. И про уход из города, и про полёт бескрылых пони. Я надеялся, что вы сами вспомните те события без подсказок — когда карты будут раскрыты, мы уже никогда не узнаем, помнили вы это или же вам лишь показалось, что вы помнили. Ведь кто вы, как не пони-фантазия, идущая по грани мира реального и мира воображаемого. С вашего позволения, я прочту…

— Нет-нет… — покачала головой Луна. — Простите, — извинилась она, понимая, что Жером вовсе не ожидал отказа, — но я сегодня очень устала…

— О, не стоит ваших переживаний, — произнёс понимающе Жером, отложив книгу в сторону. — Этот день для всех нас выдался непростым. Вы найдёте ваши покои?

— Да. Спасибо вам, — поблагодарила Луна, встав из-за стола и понуро зашагав к выходу мимо жеребца. — Я так хотела быть полезной и нужной для Эквестрии… но вновь затянула в какую-то непонятную историю всех, кто оказался рядом…

— Луна, — выделил её имя Жером, что принцесса замерла и повернулась к жеребцу. — Вы самое светлое и яркое событие, что произошло со мной за всё время моей жизни в Даркстоуне. И если завтра мне придётся поставить на карту всё, я, не задумываясь, сделаю это. А теперь идите. Вы едва стоите на ногах, принцесса.

Дождавшись, когда стихнет цокот копыт и щёлкнет дверной замок, Жером медленно подошёл к столу и глянул на Найтмер. Похоже, Луна не помнила ничего, что связывало её с этой пони. Не помнила она и своих последних часов перед тысячелетним заточением, словно некое заклятие Селестии напрочь очистило воспоминания Луны, связанные с Найтмер. Не помнила о Детях Ночи, которые, может, и правда были не более, чем художественным вымыслом авторов. Она даже не знала, действительно ли шла вдоль улиц ночного города, призывая пони следовать за ней. И это значило лишь одно — сегодня придётся дождаться того, кто сможет рассказать чуть больше о загадочном прошлом принцессы.

---

Было абсолютно тихо. Такой тишины не слышал зал с момента начала собрания. Пони не шелестели бумагами, не смели налить чай и даже старались не смотреть в сторону своих тарелок, будто опасаясь всеобщего осуждения. Напряжение, витавшее в воздухе почувствовал даже стражник, обеспокоенный внезапно наступившей тишиной и решивший проведать, всё ли у пони в порядке. Дверь он тут же поспешно закрыл и больше не заглядывал до самого окончания собрания.

— Хорошо, — первым решился нарушить тишину Глэдмэйн, встав в знак важности момента. — Мы действительно не можем отрицать, что слишком легкомысленно… непростительно легкомысленно вынесли приговор Найтмер Мун. Пожалуйста, сейчас предлагаю голосовать ещё раз. На этот раз помните, что на кону жизнь одной пони. Сейчас я попрошу поднять копыта тем, кто считает, что Найтмер Мун не заслуживает заточения на луне. Не заслуживает, — повторил Глэдмэйн, не видя ни одного копыта. То есть… Хорошо. А теперь поднимите те, кто считает, что Найтмер должна быть заключена на луну. Сапфир, Сури, — считал Глэдмэйн, — Черри, Бабуля, Винди, Пичботтом и я. Итого семеро. Мы потеряли ещё три голоса, — констатировал жеребец.

— Эти три голоса — голоса сомневающихся, — произнёс Брейбёрн. — Они не считают, что Найтмер заслуживает оправдания или наказания. Им кажется, что в ситуации следует разобраться.

— Разбирайтесь, — фыркнула Сапфир Шорс, — только вы в меньшинстве.

— Сапфир Шорс хочет сказать, — перевёл Глэдмэйн, — что какое бы решение вы ни приняли внутри своей коалиции, оно не изменит общего результата. Даже если вы все единогласно проголосуете в пользу Найтмер.

— Мне кажется, — встала Петунья, — что вопрос был совсем не тот, что хотели бы услышать пони. Позвольте провести ещё голосование…

— Пожалуйста, — улыбнулся Глэдмэйн, — для этого мы здесь и собрались.

— Кто считает, что дело принцессы Луны требует углубленного изучения и только после — вынесения приговора? — спросила Петунья, стараясь скопировать официальную манеру речи Нейсея или Глэдмэйна.

— Пятеро, — воодушевлённо заметил Брейбёрн. — Вы, я, Гранд Пэа, Винди и бабуля Смит.

— Неужели всё так печально…- вздохнула Сури, встав с места. — Вы же уже не жеребята. И должны понимать, что ваше сострадание грозит обернуться против вас. Петунья, готовы ли вы после проведения такого опроса нести ответственность за неправильное решение, которое может принять Совет.

— А ну, кыш от неё! — вступилась бабуля Смит за растерявшуюся пони. — Честное слово, я не узнаю тебя. Когда мы ходили вместе на кружок вязания, ты была той ещё пронырой, но ты была хотя бы искренней…

— Простите, бабуля, — ответила Сури, — но я была другого мнения о собравшихся в зале. Этими сомнениями вы подвергаете опасности целую Эквестрию.

— Сомнения от незнания, — пожал плечами Брейбёрн. — Вероятно, если бы мы лучше знали принцессу Луну, наше решение было бы более точным.

— Хоть мне и кажется, что все это гадание на яблочном сиропе, но я всеми четырьмя копытами за! — поддержала бабуля Смит. — Глэдмэйн, вы разве не с нами?

— Простите, бабуля, но мне кажется это затеей не только нелепой, но и опасной для Эквестрии.

— Почему это нелепой? — спросила бабуля Смит, прищурившись.

— Потому что мы не подойдём к Селестии и не скажем: «Мы не примем решения по четвёртому пункту, пока вы не дадите нам ваш с Луной семейный фотоальбом».

— Мне эта идея кажется прекрасной! — поддержала Петунья. — Только так мы сможем понять, как менялись взаимоотношения сестёр, и как так вышло, что старшей пришлось заточить младшую на луне.

— Пустословие и популизм! — возмутилась Сапфир Шорс. — Изучать фотографии, чтобы вынести заведомо определённое решение!

— Не представляю, — замотала гривой Черри, — кто осмелится подойти к Селестии с такой просьбой.

— Я! — произнесли одновременно Петунья и бабуля Смит.

— Меня восторгает ваше безрассудство, — улыбнулся Глэдмэйн, — но есть ли хоть надежда на то, что Селестия согласится.

— Пирог мне в печь! — привлекла внимание бабуля Смит своим восклицанием. — Принцесса Селестия на сама нас собрала, чтобы мы подсказали ей решение, которое она не может принять самостоятельно. В интересах самой же принцессы помочь нам разобраться в этом деле!

 — Без вас Совет гнилого яблока бы не стоил, — поддержал бабулю Брейбёрн, — я голосую за дальнейшее разбирательство с использованием вещественных и иных доказательств.

— Брейбёрн, — строго произнесла Сури, — вы уже выросли из детства. Не заигрывайтесь в тайного сыщика.

— Тихо-тихо! — решил прервать начинающийся конфликт Глэдмэйн. — Это всё формальности и подробности. А перед нами сейчас задача другого плана. Нас пятеро — тех, кто категорически против проведения дальнейших разбирательств, и пятеро тех, кто хотел бы выступить со встречной просьбой к принцессе. И когда придёт время дать окончательное решение…

— Они задерживают Совет, — ответила Сури, — сама принцесса требует ответа как можно скорее, а вы хотите перенести собрание на завтра. Селестия не будет слушать этих глупостей…

— Селестия, — перебил её Брейбёрн, — скорее примет решение в пользу тех, кто хочет разобраться в деле.

— Селестия решает государственные вопросы! — ответила Сури. — Мне, может, и самой было бы интересно разобраться в этом деле и судить Найтмер строго и справедливо за все её деяния, но у нас нет времени на эти игры. Потому что я понимаю, что не могу задерживать девятерых членов совета, оставив их ночевать на вокзале! А тем более, для дела, исход которого уже предрешён.

— Ешё раз! — вмешалась бабуля Смит. — Кто за то, что дело Найтмер должно быть изучено… Пять копыт, и все те же. Мисс Пичботтом, — обратилась к ней пожилая кобылка, — почему вы не с нами? Разве вы не хотите разбираться?

— Не хочу… — тихо произнесла она, глядя на скомканные и промокшие листы бумаги. — Петунья правильно сказала: пострадает либо одна пони, либо целая Эквестрия. Я не хочу, чтобы моя семья пострадала из-за Найтмер.

— Не бойтесь, — подбодрила её Петунья, — мы лишь голосуем за…

— Знаю. За то, чтобы посмотреть на Найтмер Мун в детстве, когда они дружили с Селестией. Но что, если на эти архивы наложено заклятие? Или тайная тёмная магия, — продолжала она, заметив, что смутились даже те, кто голосовал против дальнейших разбирательств. — В моей деревне есть лишь один единорог. Он работает у нас врачом, и, вероятно, он лучший во всей Мустанжии. Видели бы вы, как он ладит с жеребятами, и как находит подход к каждому. Он ещё очень молод, и вдохновлён мыслью, что нужен обществу. Такие пони, как он, становятся хорошими воспитателями и наставниками. Правда великой души пони. Но его боятся.

— А вы? — поинтересовался Глэдмэйн.

— И я, — призналась Пичботтом. — Мне в детстве рассказывали истории о тёмных магах, которые в доэквестрийские времена разоряли деревни земнопони, отбирали у них урожай и земли. Бабушка говорила, что магия — вещь чуждая и непонятная для земнопони. И учила не доверять ничему, что с ней связано. А магия Аликорна… Что, если открыв те архивы и увидев те фотографии и картины, мы оправдаем Найтмер? Тогда Эквестрии грозит опасность, и… мне страшно. Мне страшно даже представить, что скажет деревня, что мне скажут мои родители и соседи, когда узнают, кого я оправдала…

— Вам страшно, но возьмите себя в копыта! — подбодрила её Петунья. — Иногда мы понимаем, что страх не стоил наших переживаний. Стоит лишь его преодолеть. И… ведь если вы не совладаете со своим страхом, пострадает одна невиновная пони…

— Пусть пострадает… Я боюсь.

— Сил нет слушать эти сопли! — вздохнула Сури. — Шесть-четыре в пользу желающих разобраться в деле Найтмер. Всё равно я уже не попаду на последний поезд…

— Вы уверены? — решил переспросить Глэдмэйн. Без нажима, но со скрытой претензией.

— Карты на стол, — улыбнулась Сури, — мне и с самого начала понравилась мысль устроить над Найтмер настоящий справедливый суд. Но все мы живые пони, и пусть первым кинет в меня камень тот, кто как и я не поглядывал каждые пять минут на часы, в надежде успеть на станцию.

— Хм… в таком случае… — медленно протянул Глэдмэйн, словно надеясь услышать возражение, — набралось большинство, и дальнейшее проведение Совета лишено смысла. Мисс Пичботтом…

Кобылка встала и направилась к выходу.

— Нейсей будет вновь требовать единогласного, — вздохнула Черри.

— Нейсей — известный буквоед, — поддержал Глэдмэйн, — но мы ведь можем решить всё по-быстрому. Никто сегодня уже не полезет в эти пыльные архивы, если полезет вообще, учитывая немалую дерзость нашей просьбы. А если так, то нас просто на сегодня освободят.

— Сделать вид, будто я согласна копаться в ветхих фотоальбомах Найтмер и Селестии?! — возмутилась Сапфир Шорс. — Или делать вид, что меня хоть сколько-нибудь волнует судьба этой глупой кобылы, которая прославилась своим талантом управлять луной?!

— Ну, в противном случае, нам всем здесь сидеть до полуночи. Сапфир, нам ли впервые продавать свою совесть? — улыбнулся Глэдмэйн, стараясь завернуть свою просьбу в намёк, а намёк в шутку.

— Уж не знаю, — ответила кобылка, — на что вы намекаете, но я принимаю сторону большинства, только чтобы поскорее покинуть этот зал.

— Члены Эквестрийского Совета! — раздался голос Нейсея, распахнувшего двери ложи. — Мы готовы выслушать ваше решение.

— На первые три вопроса мы ответили в этом протоколе, — произнёс Глэдмэйн, отодвигая бумагу от себя. По четвёртому же мы готовы сообщить, что пони единогласно приняли решение детально разобраться в деле Найтмер.

В зале нависла пауза. Похоже, ни глава совета в лице Флёр де Лис, ни Нейсей не поняли смысла этой фразы.

— Так разбирайтесь, — раздражённо ответила Флёр де Лис, — вы сами себе выпросили ещё три часа.

— Нет, вы не совсем правильно поняли, — решил прояснить ситуацию Глэдмэйн, улыбнувшись, — мы хотим именно разобраться. Нам нужно знать, что именно произошло той ночью.

— Какой ночью? — удивилась Флёр де Лис. — Тысячу лет назад?!

— Верно, — поддержала Глэдмэйна бабуля Смит, — и если у королевских особ найдётся фотоальбом, как у семьи Эпплов, вынести решение будет проще запечённого яблока!

— Вы в своём уме? — разозлилась глава Совета, не понимая, на полном ли серьёзе говорит эта пожилая кобыла, или же шутит. — Это настоящий абсурд!

— Тем не менее, — невозмутимо произнёс Нейсей, — регламент проведения Эквестрийского Совета разрешает ходатайствовать о предоставлении относящейся к делу дополнительной информации и материалов.

— Мне интересно, — вмешалась Флёр де Лис, — как же так вышло, что ещё час назад вы дружно голосовали против Найтмер?

— Члены Совета имеют право не отчитываться ни перед кем о том, как было принято решение, — озвучил Нейсей пункт регламента, чтобы не дать шанса посеять сомнение среди пони вновь.

— Простой интерес, — поправилась кобылка, сменив тон на мягкий и ни к чему не обязывающий.

— Мы решили задержаться тут подольше. У вас самые вкусные яблочные пироги во всей Эквестрии! — ответила бабуля Смит, но Совет не засмеялся, а некоторые бросили пару взглядов в сторону Гранд Пэа.

— Вкусные пироги. Вот как… — произнесла Флёр де Лис, чувствуя, что её авторитет попытались публично принизить.

— В таком случае, — выступил вперед Нейсей, — сию же минуту мы с Флёр де Лис будем ходатайствовать о предоставлении вам запрошенных материалов. Скорее всего, Селестия либо объявит о полном окончании совета, либо предоставит вам всё необходимое к завтрашнему заседанию.

— Великолепно, — одобрительно произнёс Глэдмэйн, — к утру мы вновь будем готовы собраться здесь после завтрака для проведения второго заседания…

— Будем рады вас сидеть вновь, — улыбнулась на последок Флёр де Лис, и закрыла за собой дверь. — А теперь говори, что ты затеял, Нейсей? — нахмурилась кобылка, стараясь выглядеть угрожающе. Обычно это получалось и без угроз — один только её рост уже решал половину дела, и иные кобылки из окружения Флёр признавали её авторитет, но с жеребцами было трудней. Они не видели в ней соперника, да и ростом были немногим ниже неё. А Нейсей тем более.

— Вы ведь знаете, что я отвечу «исполняю свою работу». А между тем, у вас было три попытки нарушить правила проведения совета…

— Опять ваш регламент!.. — прошипела Флёр де Лис. — Что ж вы всё прикрываетесь им?

— Потому что я знаю, что вы его даже не читали, — невозмутимо ответил Нейсей, и парочка умолкла, услышав приближающиеся из-за угла шаги.

— Вы у меня дошутитесь, — пригрозила Флёр и обернулась, чтобы убедиться, что две проскакавшие мимо кобылки уже не услышат их. — Из формальной вежливости, Нейсей, я предупреждаю вас. Если вы продолжите играть против меня, возможно, уже завтра вас здесь не будет.

— Флёр, — улыбнулся Нейсей, — снимем маски. Мы оба выполняем порученную нам работу, прикрываясь ролями главы Совета и заместителя. И в своём стремлении выполнить поручение мы пойдём до конца вне зависимости от того, лишимся мы какой-то роли или нет, потому что сейчас ставки высоки, как никогда. И, прошу вас, больше не будем возвращаться к этим склокам и препирательствам. Довольно играть в благородство и строить из себя глупцов. Сосредоточимся на поручениях. У каждого своя работа, и так вышло, что мы по разные стороны баррикад… проходи, — пропустил жеребец кобылку к двери, ведущей к покоям принцессы.

— Я вас поняла, Нейсей, — тихо произнесла Флёр, чтобы никто не слышал. — Даже несмотря на то, что вы теперь мой прямой соперник, я питаю к вам гораздо большее уважение, нежели раньше. Но это не остановит меня однажды сыграть не по правилам.

— Я рад, что вы правильно поняли меня, — удовлетворённо кивнул Нейсей. — А насчёт правил… это негласная война, где хороши все средства. Здесь нет правил…

…Селестия уже готовилась ко сну. Эти дни были очень тяжёлыми и полными переживаний, отчего принцесса почти не спала. День её был скрашен визитами в Понивилль, посещением библиотеки вместе с группой жеребят и часами аудиенции после. Но с восходом луны нависала необъяснимая тоска, и Селестия, казалось, вдруг замирала посреди сверкающего зала, а вокруг неё, словно не замечая замешательства кобылки, мелькали пары, кружась в ритме вальса. И в центре этого огромного пёстрого общества она оставалась совсем одна со своими проблемами, а музыка играла, и пони танцевали и танцевали дальше. И поглощённые собственным движением в постоянном потоке вальсирующих и кружащихся пар, никто не смотрел на принцессу, и не было никого, кто мог бы увлечь Селестию за собой.

Сегодня, она провела весь день в тревожном ожидании вестей, но Шайнинг Армор лишь мотал гривой, уверяя, что послал самых лучших пегасов из отряда вондерболтов следить за ситуацией. И только к вечеру явился гонец. Селестия ожидала два варианта: «Принцесса найдена, она едет в Кантерлот» или, что гораздо более вероятно, «Принцесса оказала сопротивление. Она опасна, нам нужна помощь». Оба эти варианта лишали ситуацию неопределённости. И третьего не предполагалось.

«Принцесса не найдена. Первые лица города ничего не слышали о ней, а письмо оказалось подделкой, направленной с неизвестной целью. Остаёмся в городе до выяснения обстоятельств».

Принцесса, улыбнувшись, поблагодарила пегаса и даже упомянула о празднике в Понивилле, где каждый смеет надеяться на кусочек торта от самой Пинки Пай. После двери закрылись, и письмо сгорело в огне камина. Селестия не привыкла плакать. Делать это публично ей не полагалось, а плакать в одиночестве — лишь жалеть саму себя, а в масштабе бесконечно длинной жизни всё, что делается для себя, кажется лишённым смысла. Принцесса закрылась в покоях и долго пыталась сосредоточиться на письме Твайлайт. Свои задания, как и обещала Селестия, уже получили Пинки Пай и Рарити. Эти идеи возникли сами и даже не требовали каких-то усилий. Но после сегодняшнего письма вдохновение покинуло Селестию, и уже три исписанные листа бумаги лежали в стороне. И каждая последующая мысль выходила едва ли лучше предыдущей.

И когда Селестия, глядя в чистый лист пыталась выдумать хоть сколько-нибудь приемлемую идею, в дверь постучались, и, глубоко вдохнув, принцесса отложила перо и встала из-за стола.

— Надеюсь, мы вас не побеспокоили, принцесса? — поинтересовалась Флёр де Лис.

— Нет, что вы, — улыбнулась она, бросив кроткий взгляд на свой столик. — Я занималась кое-какой работой. Я так понимаю, Совет вынес решение?

— По всем трём пунктам, — подтвердила кобылка, передавая свиток.

— Только по трём? — обеспокоенно спросила принцесса. — Но я ведь просила передать, что четвёртый пункт самый важный…

— Именно поэтому, — вступил в разговор Нейсей, — пони и выразили желание глубже разобраться в этом деле.

— Непростительная трата времени, — проговорила Флёр де Лис, обращаясь к Селестии. — Я не смогла убедить Совет в необходимости вынести решение, как вы и просили, сегодня же.

— Похоже, моя Флёр… — вздохнула Селестия. — Если пони действительно хотят разобраться, то нам торопиться некуда, — произнесла она, понимая, что после сегодняшнего опровержения о Луне спешить уже нет смысла. — Я дам пони столько времени, сколько им потребуется.

— Ваше Высочество, — обратился к принцессе Нейсей. — Время — не единственное, чего ждут пони.

— Я готова предоставить им всё необходимое для комфортного проживания в Кантерлоте и выполнения их добровольной миссии.

— Они понимают, что выражая волю своих городов, несут большую ответственность за решение, и хотят лучше ознакомиться с историей вашей и принцессы Луны. Они хотят получить материалы, которые покажут, что Луна не та, кем её принято считать, и что она не имеет ничего общего с Найтмер Мун. И единственный возможный способ — это архивы и иные сведения тысячелетней давности, сделанные свидетелями тех событий.

— Осмелюсь заметить, Ваше Высочество, это неслыханная дерзость, — шепнула ей Флёр де Лис. — Совет требует слишком многого. Обычные пони хотят увидеть Её Высочество такой, какой никто из ныне живущих не видел…

— Хорошо, — кивнула Селестия. — Я верю своим подданным, и их желание будет услышано. А сейчас сообщите, что Совет окончен. У него сегодня был непростой день.

— Обязательно, принцесса, — поклонился Нейсей и, не разворачиваясь, направился к двери.

— Знаю, Флёр, вы обеспокоены, — произнесла Селестия, видя, что кобылка пребывает в замешательстве, — но вам не за что переживать. Тайны коронованной особы в надёжных копытах, не так ли?

— Вероятно, так, принцесса… — вздохнула Флёр де Лис, впервые почувствовав неискренность Селестии.

— И тем не менее, — добавила она, сама почувствовав это, — если тревожные мысли продолжат тебя беспокоить, буду рада поговорить наедине. Только дай мне знать.

---

Как и многие придворные чины высокого ранга и приближённые принцессы, Фэнси Пэнтс жил во дворце, но в отличии от менее удачливых в этом плане представителей вооружённых сил, живших в полуподвальных помещениях на периферии, он имел, по крайней мере, четыре комнаты в одной из дворцовых пристроек, выходивших одними окнами на обрыв, а другими — в кантерлотский сад. Четыре комнаты во дворце до конца жизни, прислуга и авторитет среди местной знати. Вот, пожалуй, и всё, что имел Фэнси Пэнтс.

Нет, он не жил в нужде даже по меркам состоятельных пони из Кантерлота, и скорее напротив — тому шику и блеску, кои демонстрировал церемониймейстер Её Высочества могли бы позавидовать даже владельцы ресторанов на центральной улице столицы. В обществе ходили слухи о его недвижимости в Мэйнхеттене и Лас-Пегасе, но сам Фэнси Пэнтс не имел никаких официальных доходов, кроме ежегодного жалования за выполнение своих обязанностей и доходов его супруги с кондитерской недалеко от Кантерлотских Водопадов. Однако, это не мешало ему не волноваться о своих расходах так, как не волновался бы девяностолетний владелец многомиллионного состояния.

Являясь центром всей кантерлотской знати, Фэнси Пэнтс, в свою очередь, также являлся, вероятно, и самым ярким её представителем: пони благородного происхождения, награждённый высоким титулом и парой званий, купавшийся в окружающей его роскоши балов, званных обедов и дворцовых залов, но на деле не имеющий никаких сколько бы то ни было значимых накоплений.

В отличие от делового Мэйнхеттена, с его чётким распределением денежных средств по руслам, Кантерлот был похож на один большой фонтан, без счёту разбрасывающийся деньгами, которые черпал из собственного же, наполняемого самим собой бассейна. Тратить значительные суммы вне огромной чаши Кантерлотского фонтана считалось дурным тоном. К тому же, купив торт в Понивилле за десять битсов, а не в расположенной на центральной улице Кантерлота кондитерской за сотню битсов, можно было прослыть скрягой, зажавшим разницу в девяносто монет для владельца кондитерской, который, как правило, был так же из кантерлотской знати, и вполне мог оказаться хорошим знакомым твоего знакомого. И в этом циркулирующем потоке никто из представителей элиты не задумывался над тем, чтобы чуть сбавить обороты. А если кто и задумывался, то, скорее всего, тут же оказывался в числе лиц, недостаточно состоятельных для высшего общества.

Казалось, что деньги здесь были совсем не те, что во всей остальной Эквестрии: они приходили так же легко, как и уходили, и каждый день их нужно было чуть больше, чем вчера. Но едва ли кто из королевского двора опасался этого пограничного состояния, старательно о нём умалчивая и скромно приписывая дополнительные полбитса к каждому товару своего заведения. Здесь не считали денег, и так было надо, и так было правильно. Ради шика, ради блеска, ради момента. Ведь завтра придут новые, и нет смысла копить то, что возобновляемо ради чего-то большего, потому что большей роскоши, чем в нынешнем Кантерлоте, просто не бывает…

…Длинный массивный стол одной из дворцовых комнат Фэнси Пэнтса и Флёр де Лис был покрыт белой скатертью, вышитой золотыми нитями. На нём в хрустальных чашах и тонком фарфоре красовались настоящие произведения искусства, а лежащая в чаше со льдом бутылка шампанского говорила о важности предстоящего момента. В зале было темно, и потому из окон в пол были прекрасно видны цветочные клумбы, ухоженные газоны, фонтаны и дорожки кантерлотского сада, темнеющего на фоне фиолетового неба. Днём здесь гуляет совсем немного пони — эта часть сада находится с краю от основного дворцового комплекса, и только влюблённые парочки, ищущие уединения, бывает, заходят сюда, располагаются на скамейке за кустами сирени и часами любуются друг другом, уверенные, что их не видно. Ночью же здесь нет никого.

Высокая пони, почти сияющая своей белой шерсткой в размытом лунном сиянии, направилась от дальнего фонтана ко входу в комнату. Скользнув почти бесшумно на мансарду, она сперва глянула в окно и постучала копытцем по стеклу, привлекая внимание Фэнси Пэнтса, наблюдавшего за ней всё это время. Жеребец встал и направился ко входу, навстречу своей супруге.

— Привет-привет-привет! — подскакала она к нему, потёршись мордочкой о Фэнси Пэнтса и завиляв хвостом, как это делают собаки при встрече хозяина.

— Ну-ну, — улыбнулся жеребец, сохраняя внешнее спокойствие и невозмутимость, — сегодня у нас особо роскошный стол и…

— Ты просто вжился в образ церемониймейстера! — звонко засмеялась Флёр де Лис, и её голос эхом отразился в темноте высоких потолков. — «Сегодня у нас…» — передразнила она его. — Я и так вижу, что нас решили угостить чем-то изысканным. С чего бы это? У Селестии пропал аппетит?

— О, и не говори про Селестию, — улыбнулся Фэнси Пэнтс, поднимая магией бутылку шампанского, словно предлагая Флёр, и получив в ответ заигрывающий взгляд, продолжил, — она сегодня совсем не в духе. А это… — говорил он с напряжением, пытаясь откупорить пробку, — а это, между прочим, очень заметно и очень волнует её окружение. Чего только стоит…

Раздался хлопок, и Флёр взвизгнула.

— Теперь весь Кантерлот знает, что мы пьянствуем, — с напускным сожалением произнёс жеребец.

— Я буду тортик, — перебила его Флёр де Лис, игриво взглянув на супруга.

— Тортики вредны для крупа, — заметил Фэнси Пэнтс, но, вооружившись лопаточкой, положил кусочек на тарелку Флёр.

— Напротив, полезны, — ответила кобылка, лукаво улыбнувшись.

— Проказница ты, проказница, — снисходительно глянул на неё Фэнси Пэнтс, решив больше не говорить о работе. — Расскажи, вертихвостка, что у тебя сегодня было любопытного. Тебе понравилась та сумочка?

— Сумочка… Ах, да… — вспомнила кобылка, растерянно улыбаясь, — я это… — произнесла она, явно погрустнев.

— Не понравилась? О, я сразу сказал, что этот мастер никуда не годится. У него ужасная материя и покрой.

— Нет-нет, — покачала головой Флёр, — я… не заходила сегодня за сумочкой.

— Ах, это сущие пустяки, зайдём завтра, — махнул копытом Фэнси Пэнтс, — я как раз буду в той части города во второй половине дня. Нравится тортик? Ещё что-нибудь хочешь?

— Я не смогла сегодня… — проговорила кобылка, не смея сказать фразу целиком.

— О, говорю же, не стоит беспокойства, — уверял жеребец, рассматривая гриву Флэр де Ли. — Зайдём завтра…

— Нет же, — перебила та, слегка раздражённая тем, что её супруг не понимает простейших вещей, — я не смогла убедить Совет… — призналась Флёр, и голос её дрогнул, как дрожит голос у пони, на которую возлагались огромные надежды, и которая сейчас признаётся, что напрасно. Похоже, Флёр была готова заплакать.

— Но… — потерял дар речи Фэнси Пэнтс. — Это же… — пытался подобрать слова он, не употребляя слов «невозможно», «немыслимо» и «невообразимо». — Это первый раз…

Да, это был первый раз, когда члены Совета вдруг настояли на своём. Уже пять лет подряд занимала Флёр де Лис свой пост как пони рекомендованная Селестии первыми лицами высшего общества. Каждый раз перед началом совета Фэнси Пэнтс просил свою супругу о маленьком одолжении, и брошенное членам совета предложение Флёр, эмоционально пояснявшей, какую важность оно имеет для Эквестрии, тут же находило поддержку. Сама же Флёр никогда не спрашивала, зачем всё это делается.

Нет, она не была глупа и обладала ценным даром чувствовать, когда стоит притвориться наивной кобылкой, послушно выполняющей наказания своего супруга, а когда проявить инициативу. К сожалению, как именно её проявить, Флёр понимала плохо, и всецело полагалась на своего супруга. Нейсей, следивший за порядком проведения Совета и занимавшийся сопутствующей канцелярской волокитой, имел обычай вскользь упрекнуть Флёр за такое незамысловатое и оскорбительно бесхитростное лоббирование, но занимался своим собственным делом и не вмешивался в чужой бизнес. И, возможно, такое лояльное отношение делало Нейсея идеальным кандидатом на этот пост и помогало ему оставаться на этой должности. Считалось, что так будет и дальше, но сегодня схема дала осечку.

— Но… что случилось, дорогая? — спросил Фэнси Пэнтс, смутно догадываясь, в чём может быть дело.

— Прости, я правда настаивала… — оправдывалась кобылка, смотря в упор на кусочек торта. — Но им стало жалко…

— Жалко Найтмер?! — изумился Фэнси Пэнтс. — Это… дело категорически странное. Уж не стоит ли за этим кто-то… Вы проголосовали за Найтмер, да?

— Нет… Завтра всё решится. Я очень старалась окончить совет сегодня, но…

— О, дорогая, не оправдывайся, — выдохнул успокоенный Фэнси Пэнтс. — Посмотри на меня. Я ведь правда, ничуть не разочарован в тебе, моя filly.

Флёр засмущалась, и Фэнси Пэнтс не мог не заметить, как довольная улыбка пробежала по её мордашке.

— Так гораздо лучше, — произнёс жеребец, коснувшись копытом мордочки своей супруги, — расскажи, что произошло на совете, и завтра мы всё исправим. Как по волшебству, правда. Кому, как не нам, кантерлотским единорогам, знать толк в магии?

— Девять членов Совета из десяти высказались против Найтмер. И Нейсей бросил им что-то о незапятнанной совести и справедливости, после чего оставшийся, десятый член Совета проголосовал в поддержку Найтмер.

— Но это лишь один пони против девяти, — возразил Фэнси Пэнтс.

— Нейсей, как мой заместитель, отказался принимать протокол, пока все пони не сойдутся во мнении. Он сослался на регламент, по которому большинство решает только в случае истечения времени, выделенного на Совет.

— Там и правда такое сказано? — усомнился Фэнси Пэнтс, отведя взгляд.

— Я… я не помню регламента, — созналась Флэр де Ли. — Ты думаешь… что он соврал? — испугалась кобылка, представляя нелепость ситуации.

— Думаю, да. Он блефовал. Последний раз я читал регламент пять лет назад, но, хоть убей, не помню такого пункта. И не думаю, что за эти годы что-то изменилось. О, нет-нет, — покачал головой Фэнси, видя испуганный взгляд кобылки, — пусть так и будет, ведь теперь всё в наших копытах. Если завтра Совет примет решение против Найтмер, то, считай, Нейсею повезло. Если же Совет решить оправдать Найтмер, что сомнительно, то мы поднимем скандал и справедливо обвиним этого негодяя в манипулировании решением Совета и нарушении регламента…

— Или я завтра же подойду к нему и намекну, что в курсе его махинаций. И единственным возможным способом сохранить свою репутацию станет для него разрулить всё то, что он начал, и заставить совет обвинить Найтмер.

— Мне даже более нравится твой вариант, хитрюшка ты моя, — произнёс Фэнси Пэнтс, чтобы вернуть Флёр прежнее расположение духа. — Забудем об этом недоразумении и продолжим застолье. Завтра каждый получит по заслугам.

— Представляю его морду, — коварно улыбнулась Флёр и подняла магией бокал шампанского.

— Завтра фортуна будет на нашей стороне. За наш успех, дорогая?

Но за напускным спокойствием церемониймейстера скрывалась небезосновательная тревога. Если вдруг что-то пойдёт не так, если вдруг Нейсей решит играть в открытую и пойдёт до конца, и если Совет всё же оправдает Найтмер, то блаженная жизнь всех приближённых нынешней принцессы окажется под угрозой, и даже скандал не повлияет на решения Совета. Похоже, Селестия в своём безумном желании быть ближе к пони, решила вручить судьбу Эквестрии в копыта десяти никому неизвестных членов Совета. Но Фэнси не верил в это. Он знал принцессу всю свою жизнь, знал, когда она встаёт, что любит на завтрак и какие книги читает, когда ей грустно. И он упорно отказывался верить, что она так запросто доверила судьбу свою и судьбу Эквестрии кучке совершенно незнакомых ей пони, часть из которых не видела ничего дальше своего города и своим провинциальным умишком даже не представляют, чем может обернуться бездействие к Найтмер из жалости. Нет, завтра он подойдёт к ней и сам всё узнает.

---

Свет в гостиной был приглушен — тоненькие свечки своим неярким пламенем освещали стол, за которым сидел Жером, Даст и Плэйт. Они не смотрели друг на друга. Жером, занимавший место во главе стола, о чем-то сосредоточенно размышлял, Плэйт старалась при тусклом освещении читать книгу, но было видно, что пегаска не может сосредоточиться от сильного волнения, а Даст сверлящим взглядом смотрел в стену, и в этом напряжении читалось явное желание поскорее покинуть этот гадкий зал и продолжить обсуждать местных кобылок с жеребцами в таверне, двумя этажами ниже.

— Вот и наш гость, — произнёс Жером, поднеся бокал к самым губам, чтобы в момент, когда этот самый гость появился, он увидел Жерома именно таким.

— А где разборки? — грозно спросил огромный белый жеребец вместо банального «добрый вечер».

— Что за гость. Взял и рассказал самое интересное, — вздохнул Жером. — Садись. Сейчас введу в курс дела. Как вам всем известно, на данный момент принцесса скрывается у меня. И сейчас находится в своих покоях через две комнаты отсюда. Благодаря некоторым источникам я предположил, что события, происходившие этим вечером в Даркстоуне, были ничем иным, как подготовкой к краже Её Высочества.

— Сколько их? — спросил Даст, уже более увлечённо.

— Двое. По крайней мере, предводителей. Скорее всего, они намеревались проникнуть в покои принцессы и просто увести её, потому что взять этот дом штурмом сможет только королевская гвардия.

— Увести Луну? Она же не собачка, чтобы её увести! — фыркнул Стронг.

— Вероно подмечено, Стронг, — согласился Жером, указав в сторону жеребца копытом и склонив голову. — Но эти пони — вовсе не проходимцы с улицы. У них есть свои способы воздействовать на неокрепшую после длительного одиночества психику Луны. Я разговаривал с ней совсем недавно и могу сказать одно — ещё не вошедшая в колею нынешней жизни принцесса растеряна, и пойдёт за любым, кто пообещает ей искупление за прошлые грехи. Сейчас она самая желанная фигура любого манипулятора. Так что сегодня мы займёмся тем, чтобы защитить её высочество и преподать конкурентам урок.

Плэйт займёт место на балконе принцессы и поднимет шум, если кто-то решит пробраться через балкон. Плэйт, — обратился к ней Жером. — В драку не вступаешь, договорились? Даст — будет на своём месте в таверне и приметит похитителей, если они решат приблизиться к третьему этажу под видом посетителей борделя. Мы же с тобой, Стронг, будем наблюдать отсюда. Когда я задёрну занавески на всех окнах, нас будет не увидеть.

И теперь самая главная вещь: сколько бы ни пришло пони, выйти отсюда должны все, кроме этого, — произнёс Жером, осветив магией лист бумаги с портретом-наброском какого-то худощавого мерина. — Задержите его, у меня к нему особый разговор. А этот, — сказал жеребец, поднимая в воздух другой лист, на котором был изображён полноватый земнопони со слащавой улыбкой, — должен получить один театральный пинок и пусть проваливает восвояси. С остальными — по ситуации. И ещё раз, единорогам рога не откусываем, пегасам крылья не ломаем. Мне не нужна бойня. Встретили, потрепали и выпроводили. И никакого света — Её Высочество не должна увидеть кого-либо из них в лицо.

---

Луна спала в мягкой постели, чуть прикрывшись одеялом и подложив под себя передние копытца. В своей прошлой жизни, ещё будучи совсем молоденькой кобылкой, она помнила моменты, когда мысли уходящего дня, наполненного яркими или тревожными событиями, не давали ей уснуть, и принцесса ворочалась в мягкой кровати, перекатываясь с одного бока на другой. Нелепость ситуации, когда принцесса ночи не могла попасть в собственное Царство Снов, ещё более огорчала и злила юную Луну, лишая её последнего шанса заснуть. И случалось, что Её Высочество оказывалась в своём царстве лишь под утро, когда усталость брала своё.

Но сейчас принцесса сладко спала, тем не менее, продолжая мыслить, чувствовать и жить в другом, совершенно не похожем на реальность мире. Силой мысли она медленно плыла среди парящих в бесконечном пространстве сфер, в которых, словно на тонкой плёнке мыльного пузыря, проецировалось искажённое изображение действительности и фантазий. Из всего множества снов, Луна более всего желала попасть лишь в один-единственный, но не могла его найти.

Царство снов — не то же, что библиотека или архивы. Сны пони здесь не рассортированы по именам их создателей или в порядке очереди. Они произвольно парят, и подлетающие слишком близко друг к другу сферы сливаются, создавая единый сон или распадаются, когда поток событий сна разделяет пони. Но стоит только Луне представить пони, чьи сновидения она желает увидеть, как желаемая сфера сама выплывает из глубин пространства навстречу принцессе.

Но сфера принцессы Селестии не появлялась. Луна не стала метаться в пространстве среди сфер, тревожа тонкую материю сна других пони, и лишь смирилась с предположением, что её сестра либо не спит, либо за тысячу лет отсутствия Луны овладела магией скрывать свои сны, чтобы обезопасить себя от покушений Найтмер Мун.

Сон Жерома. Он точно не обладает такой магией. Луна сосредоточилась, представив в голове образ жеребца. Высокий, в чёрном плаще, с оценивающим взглядом, то высокомерным, то по-детски восторженным, то философски отрешённым. Но сна Жерома тоже не оказалось, и принцесса стала беспокоиться — не лишилась ли она своей способности вместе со своим титулом? Принцесса старалась не поддаваться беспокойству. Глубоко вдохнув, она закрыла глаза и представила тех шестерых пони, что видела тогда, лёжа в полуразрушенном зале замка. Кто они? Зачем они служат Селестии, и что за мощная неведомая магия заключена в этих шести ещё совсем юных кобылках?

Луна чуть приоткрыла глаз, словно боясь окончательно убедиться в потере контроля над Царством Снов. Совсем чуть-чуть, как подсматривала в детстве играла в прятки с Селестией. Сверкающий расплывающийся шар парил перед её мордочкой, розовыми нитями испуская заряды сильных и ярких эмоций в пространство. Восторженная Луна открыла глаза, и во все стороны, как круги на поверхности воды побежал её восторг, сублимированный в сгустки светящейся энергии. Но восторг тут же сменился тревожным опасением, и, подлетев вплотную, принцесса стала всматриваться в образы, мелькавшие внутри.

За изогнутой поверхностью сферы появилась розовая пони. Она, нахлобучив на свою безумную причёску разноцветную шляпку-конус, скакала вдоль длинного стола, осыпая сидящих за ним горстками конфетти. А пони смеялись, и эта розовая кобылка радовалась вместе с ними и вовсе не казалась частью самого сильного оружия, созданного принцессой Селестией. Но вдруг она остановилась и отвернулась от стола, устремила взгляд прямо в сторону Луны и помахала копытцем. Принцесса испугалась и отпрянула. Ни одна пони не могла видеть принцессу, пока принцесса сама того не пожелает. А тем более видеть её сквозь пространство вне своего сновидения. Может, она увидела кого-то другого? Луна понимала, что очень рискует, если всё это представление — лишь хитрый план Селестии, о назначении котором Луна не догадывалась. Но для творческой натуры Принцессы Ночи, любопытство было сильнее любого страха, и, глубоко вдохнув, она шагнула внутрь сферы, готовая в любой момент разорвать связь с Царством Снов.

Луна почувствовала под ногами пол и тотчас сделала от стола шаг назад, раскрыв крылья и приготовилась к сопротивлению. Но пони, похоже, даже не заметили вторжения принцессы ночи и продолжали смеяться над собственными же историями и шутками, которые по очереди рассказывали друг другу. И пони было много. Бесконечно длинный стол тянулся в бесконечно длинной комнате в две стороны. И Луна, осторожно, стараясь держаться стены, пошла вдоль, разглядывая причудливые узоры на скатерти с синей пони-Аликорном, беззаботно прыгающей на фиолетовом атласе ночного неба вслед за Луной.

Ещё шаг, и принцесса натолкнулась мордочкой на невидимую преграду. «Это зеркало» — определила Луна, лизнув его гладкую поверхность и увидев симметричные разводы за толщиной стекла. — Странно, что я сама себя не вижу». Розовая пони, крича что-то о пирогах с радужной начинкой, галопом промчалась мимо, проскочив сквозь испугавшуюся Луну и исчезнув за гладью зеркала.

«Она — хозяйка сна» — интуитивно поняла принцесса и представив зеркало сплошным водным потоком, прыгнула вслед за пони. Зеркало с треском раскололось и звон битого стекла заполнил комнату. Уже лишившуюся своей бесконечной перспективы, бесконечного стола и бессчётного числа пони. Теперь их сидело не более двух десятков. И та шестёрка — носители Элементов Гармонии.

— Она такая неуклюжая! — воскликнула розовая пони, весело смеясь.

— Простите… — пролепетала смущённая Луна, отступая по битому стеклу назад.

— Она всего лишь игрушка, Пинки! — строго заметила Твайлайт, оторвавшись от книги.

Луна перевела взгляд с лавандовой пони и только сейчас обратила внимание на игрушку, восседавшую во главе стола на подставке из подушек. Чёрная длинноногая пони с улыбающимся оскалом, красивыми крыльями, длинным рогом и аккуратно вышитыми драконьими глазами. Принцессе стало не по себе, но испугавшись, что её волнение разрушит сон, она преодолела неприятное гнетущее чувство, переведя взгляд с игрушки на розовую пони, стоящую рядом.

— Если и игрушка, то самая страшная из всех, что я делала, — брезгливо поморщилась Рарити. — И дело даже не в той спешке, в которой мне пришлось выполнять заказ Пинки.

— Она живая! — воскликнула Пинки, поправив игрушечную Найтмер, и Луна почувствовала, как розовая пони, схватила её за бока и аккуратно посадила поудобней, пододвинув чуть ближе к праздничному столу. — Смотрите, она теперь совсем не страшная, и шёрстка у неё синяя, как черничная начинка!

Луна, оказавшаяся во главе праздничного стола в теле куклы Найтмер, опустила взгляд на свои копытца. И правда — черничка. Луна улыбнулась и поблагодарила Пинки, но розовая пони её не услышала.

— Если бы она была живая, — с вызовом произнесла голубая пегаска с радужной гривой, — ей бы пришлось иметь дело со мной! Жалко, что Пинки попросила Рарити сделать игрушку, а не пиньяту!

— Пиньяту?! — беззвучно воскликнула Луна, но… я уже не та Найтмер! Я не Найтмер!

От обиды Луне стало больно, словно горячий предмет приложили к самому её лбу. Никогда, никогда пони не будут готовы простить ей всё то, в чём принцесса когда-то была виновата. Сколько бы добра не сделала Луна, и как бы искренне она не верила бы во всё самое лучшее, что только есть в Эквестрии и в пони, за спиной всё равно будет шёпот о её прошлом. О прошлом, о котором никто, кроме Селестии, ничего по-настоящему не знает. Никто не знает, что Луна лишь желала лучшей жизни для каждой пони и вовсе не хотела вечной ночи. Это была вселенская несправедливость, вопиющая и дикая настолько, что не будь это сном, Луна бы выскочила перед всеми, расправила крылья и закрыла бы глаза. Пусть они обратят её в камень и скинут её статую со стола, пусть никто и никогда не узнает настоящей Луны и пусть несправедливость восторжествует, и история жизни Луны не превратится в детскую сказку со счастливым финалом.

Яркая молния озарила помещение, и светлое ночное небо Эквестрии затянулось тучами, полившими стену воды на Понивилль. Порыв ветра ворвался в помещение, разметал салфетки напротив окна и погасил свечи.

— Ты такая глупышка, Дэши! Смотри, что ты натворила! — звонко засмеялась Пинки. — Зато теперь мы сможем играть в догоняшки под дождём на мокрой траве и скакать по лужам до рассвета! А ещё можно запускать кораблики или устроить водную вечеринку!..

— Я натворила? — удивилась Радуга.

— Прости, Пинки, — поддержала её Эпплджек, — Радуга, конечно, пегас, но она всё время была здесь и не могла управлять погодой.

— Но Она вас услышала. Ей ведь обидно… — произнесла Пинки, и Луна почувствовала, как розовая пони заключила её в тёплые объятия. — Впрочем, я знаю способ, который поднимет настроение любой пони! — Пинки стукнула копытами, и свет снова загорелся. — Это торт! Это, несомненно, торт! О… Вы даже не поделились с ней тортом? — заметила Пинки, взглянув на её пустую тарелку.

— Эм… нет, — смутилась Флаттершай, стыдливо глядя на свою наполовину съеденную порцию.

— Пони-пони! — громко произнесла Пинки, встав на стол, — кто готов поделиться своим кусочком торта с нашей гостей, пока миссис Кейк не приготовит нам ещё? Я уже поделилась, и мой Зубастик тоже! — добавила она, подтолкнув своим аллигатором тарелочку в сторону Луны.

Пони притихли и устремили взгляды в сторону игрушечной Луны. Они смотрели на свои тарелки с остатками торта и на принцессу, безвольно прислонённую к спинке кресла. Похоже, что пони готовы были поделиться, но боялись выглядеть глупо в глазах присутствующих.

— Она не заслужила сладкого, — строго произнесла лавандовая единорожка. — Разве что так, — добавила она, подняла в воздух магией наполовину съеденный кусочек торта и швырнула его в морду Луне, злобно засмеявшись, точь-в-точь, как Найтмер.

Крем размазался по мордочке принцессы, но на этот раз Луна даже не вскрикнула. Она молча смотрела, как какая-то единорожка мятно-зелёного цвета последовала примеру Твайлайт, и большой кусок торта попал принцессе по животу, откинув Луну к спинке кресла. У принцессы перехватило дыхание. Следующий удар пришелся ей по морде, и игрушка Луны, обмякнув, повалилась на кресло.

— Что вы делаете?! Что вы делаете?! — кричала розовая пони. — Прекратите! Это уже совсем не смешно! Прекратите!..

Луна беззвучно плакала, заключённая в теле игрушки, даже не способная увернуться от ударов. Она почти не слышала, что кричала Пинки.

— Принцесса, принцесса, прекратите! Что вы делаете! — прижимала её к себе Пинки, заслоняя от кусочков торта. — Вы врёте! Вы всё врёте, так не было! Это неправда!

Луна внезапно перестала плакать и смущённо поглядела на розовую пони, прижавшую её к груди. Летевшие кусочки торта растворились в воздухе, не достигнув цели. Когда Пинки разжала объятия, перед глазами Луны появился уже ей знакомый Понивилль.

— Ну ты и фантазёрка! — вдруг залилась радостным смехом Пинки, облизнув мордочку принцессы. — Кто-то съел часть сливочного масла, — распробовав крем, констатировала розовая пони, закатив глаза кверху, — но Зубастик не ест масла. Неужели, я? Ну, да… когда я готовила торты, на кухне никого не было. Когда меня спрашивают, что я больше люблю — готовить торты, или их есть, я отвечаю, что готовить. Пони совсем не понимают, что если бы я больше любила их есть, то Сахарный Уголок бы не продавал тортов. Или, может, даже закупал бы их. Эй, Луна, ты ведь была в Понивилле, но даже не посетила мою кондитерскую! Тебе правда-правда должно там понравиться, поскакали?

Розовая пони закинула игрушку себе на спину и прыгнула к ближайшему дому, толкнув дверь копытцем. Дверь распахнулась, и внутри вместо помещения оказался выход на улицу, ровно к дорожке, выходящей на Сахарный Уголок.

— Иногда я путаюсь, и прыгаю сюда наяву. Голден Харвест очень удивлялась, но потом привыкла. А вот и наша кондитерская. Здесь я живу. О, привет, Лира, привет, Бон-Бон… — поздоровалась Пинки, радостно встав на дыбы, отчего Луна чуть не упала. — Это пони-подружки, одна увлекается альтернативной мифологией, другая — тайный агент. Но только это тебе по секрету! — предупредила Пинки. — Никому ни-ни!

Луна удивилась, какой же это тайный агент, если о нём знает весь Понивилль? Но Пинки прервала её мысли.

— Лира согласилась прийти на самую лучшую вечеринку-в-честь-возвращения-Луны! Сейчас они заходили ко мне, спросить, не шутка ли это, но вечеринка это не шутки! — строго заметила Пинки и продолжила: — Пони любят веселье и любят праздники. Лира и Бон-Бон заходили ко мне после полудня, когда я взбивала сливки, а это значит, что миссис Кейк ещё дома! Я обязательно познакомлю тебя с ней!

Пинки ворвалась в дом и прыгнула к столу, за которым сидела полноватая голубенькая пони с причёской красно-кремового цвета, похожей на завитушку на торте. Увидев Пинки, пони улыбнулась и отложила поваренную книгу в сторону.

— Какая прелестная игрушка! — заметила она. — Это сшила Рарити?

— Она самая! — утвердительно кивнула Пинки и посадила Луну за стол.

— Какие у неё острые клыки! — настороженно произнесла полненькая кобылка.

— Нельзя судить о пони по острым клыкам, — произнесла Пинки, углубляясь в недра кухонного шкафа. — Это Луна. И она хочет кушать, — добавила розовая пони, хотя Луне, попавшей в этот немыслимый круговорот событий, возглавляемый Пинки Пай, кушать вовсе не хотелось. — Она любит торты и сладкие десерты.

— Эм… — замешкалась на секунду миссис Кейк, неловко улыбнувшись, — хорошо. Я сейчас ей отрежу кусочек торта. Славная поняша.

— Да-да, — кивнула Пикни, оторвавшись от таза, в котором уже начала замешивать тесто, — она так и сказала.

— Что-что, Пинки? — переспросила миссис Кейк, обернувшись.

— Всё в порядке! — крикнула пони, со стремительной скоростью взбивая крем. — Я говорила с Луной.

Сахарный Уголок действительно состоял из сладостей и был похож на волшебный домик из сборника сказок Вечнодикого Леса. Но сказочная обстановка помещения, все эти карамельные колонны и выложенные шоколадной плиткой полы сочетались с кухонными шкафами, столешницами и полками явно из материалов, в пищу не пригодных даже голодному парасприту.

— О, не обращай внимания! — произнесла Пинки. — Ты ведь не думаешь, что мой Сахарный Уголок в Понивилле действительно состоит из сладостей? Это невозможно, иначе бы я его весь съела! — звонко взвизгнула Пинки. — А здесь он каждый раз становится целый. И этим прекрасны сны. Здесь можно делать всё, что пожелаешь, смотри! — толкнула она Луну в бок, привлекая внимание. — Пирог уже готов, хотя я поставила его минуту назад! Это жульничество, но мне ещё надо так много показать тебе, что это простительно. Ешь, — пригласила Пинки, пододвинув тарелочку чуть ближе.

— В Понивилле много потрясающих мест, и ещё больше потрясающих пони! Я здесь уже давно, с того самого момента, как переехала с Каменной Фермы. Что? Ты ничего не слышала об этом месте? О, я должна немедленно это исправить! Рассказывать о жизни, не упоминая, откуда ты — всё равно что начинать есть пирог с середины. Я отведу тебя на Каменную Ферму, где я родилась! — решила Пинки и, схватив Луну, выпрыгнула через окно.

Каменная ферма своё название оправдывала. Пустое и мрачное место, где даже листва приобретала серый оттенок, а трава словно не желала расти на скупой песчаной почве, раскисшей от вечного дождя из тяжёлого нависшего неба стального цвета.

— Они опять раскрасили свою ферму в свои любимые цвета — никакие, — осуждающе заметила Пинки, — мои родители и сёстры — самые прекрасные пони на свете, но они любят скуку и серый цвет, и мне приходится с этим мириться, потому что они мои родственники. Но одну мою хитрость они всё-таки не заметили. Хочешь узнать, какую? Смотри! — произнесла Пинки, высунув язык. — Тебе советую сделать так же.

В раскрытый рот принцессы упало несколько капель дождя.

— Это шоколадный дождь, глупышка! — объяснила Пинки. — Надо только представить, что он превращается в шоколад, коснувшись языка. А знаешь, почему я так сделала? Потому что иначе потом у всех пони грязная шерстка и копытца. Пони очень расстраиваются, а я не могу равнодушно смотреть на огорчённых пони. Пошли за мной!

Пинки прыгнула, и обстановка сменилась обратно на Понивилль, словно декорации на сцене. Ярко светило солнце, а раскрашенные в розовый цвет облака казались сделанными из сахарной ваты.

— Это она и есть, — словно прочла мысли Луны Пинки Пай, — но я никогда не меняю сны слишком сильно, потому что пони привыкли к порядку. Если я заменю торговую лавку на большой маффин, пони будут в растерянности бродить по городу и могут опоздать сделать то, что хотели. Странные пони. Они могут создать новую лавку, но многие из них не понимают, что спят. Поэтому, для мириад карамельных островов и собственного ванильного неба у меня есть отдельные миры, которые я обязательно покажу тебе после.

— Доброго дня, Пинки Пай! — услышала Луна голос старушки сзади.

— И вам, бабуля Смит! — весело ответила Пинки.

— У тебя Найтмер Мун?! — воскликнула пожилая кобылка, остановившись.

— Правда прелесть? — спросила Пинки, склонив голову на бок. — Она даже улыбается. Потому что её любят!

И в подтверждение Луна вновь оказалась стиснута в объятиях розовой пони.

— Может, ты в чём-то и права, — задумчиво произнесла бабуля Смит, повернув игрушку в копытцах Пинки мордочкой к себе.

— Простите, бабуля, мне пора! — воскликнула Пинки и закинув Луну на спину запрыгала в сторону центра. — Мне и правда начинает казаться, — продолжила розовая пони, обращаясь к принцессе, — что нет ничего прекрасней на свете, чем показывать гостю свой родной город… О, малышка-Скуталу о чём-то грустит… — обеспокоенно произнесла Пинки Пай. — Что случилось, Скуталу? Ты не можешь взлететь? Нет, правда, это проще, чем кажется, просто поверь Пинки! Смотри! — произнесла она, и воспарила над землёй. — Равзе когда-то Пинки обманывала тебя? Кто это? Это Найтмер Мун! О, Свити Бель, тебе так нравится её грива? Она и правда прелесть, я знаю. Вы же придёте сегодня на её вечеринку? Обязательно буду ждать вас. И Луна тоже! Да-да, её зовут Луна.

— Ты просто волшебница! — крикнула ей вслед Скуталу, паря в воздухе.

Пинки вновь помчалась по тропинке.

— Пони думают, что я волшебница. А на самом деле я просто обычная пони, умеющая творить волшебство. Не путать с магией! — предупредила Пинки, повернув голову на сто восемьдесят градусов и столкнувшись с Луной нос к носу. — На самом же деле, живя на Каменной Ферме, я поняла одну очень важную вещь. Если в жизни не хватает праздника, его можно создать. Нет, Луна, представь, не просто дождаться, а создать из ничего, просто так!

С неба посыпал снегопад.

— Не переживай, это уже не Понивилль, а его точная копия, где я во сне планирую все предстоящие вечеринки. Правда, здорово?..

Пони ждут каких-то событий — Дня копыт и сердец или Дня согревающего очага, но как быть, если невозможно дождаться даты в календаре? Поэтому пони и грустят. Как ты считаешь, почему грустят пони? Вот и мне так кажется. Кстати, я тебе сейчас сделаю шапочку, чтобы твои ушки не мёрзли. Держи!..

Но очень трудно сказать: сегодня день будет не менее особенным, чем День горящего очага. Потому что пони знают, что это не так. Можно следовать инструкции: нарядить ёлку, пригласить гостей, рассыпать по улицам снег, а в полночь выйти запускать фейерверки, и удивляться, почему праздник так и не пришёл. Но ведь в инструкции, Луна, ни в одной инструкции, нет пункта: создать чудо! Знаешь, что это?

… И Луна знала, что это. Она это понимала так, как никто другой. Когда-то раньше и она ждала чуда. Не того, что приходит в виде удовлетворения прихоти или же внезапной удачи, а именно самого настоящего чуда, магии, которую она ощущала ещё будучи жеребёнком. Когда в ночь Согревающего очага она сидела в полусумраке комнаты, за окном жёлтая от заигрываний праздничных герлянд, мерцала ночь. А в оконном стекле отражались блики натопленного в гостиной камина. И всего прекрасней было понимание того, что тысячи пони вокруг с чувством того же необъяснимого восторга и предвкушения ждали чуда.

Но прошло немного лет, и только расправивший крылья рассудок уже вознёсся над чувством, дав понять, что Луна уже слишком взрослая для чуда. И сказка для жеребят о ветрах Виндиго более не собирала их с Селестией за одним столом. И волшебство единственной в году ночи осталось в прошлом. Атмосфера праздника и неподдельного восторга оказались подменены на застолье и скучные разговоры, а ожидание чуда сменилось ожиданием нового дня. И он приходил. Но более не оставлял наутро чувств ностальгии и послепраздничного опустошения. Теперь юную кобылку было не обмануть. Она перестала верить, чем оказалась надёжна защищена от огорчений, разочарований. И от чуда тоже. И эта ночь стала похожей на сотни ночей, что были до, и сотни, что будут после. Так одна пони потеряла не праздник, а искренность веры. А это порой навсегда.

— Но в рассудке нет правды! — возразила Пинки. — Истинная магия — это умение высечь таящуюся в камне искру и зажечь от неё костры. И, вновь сидя в праздничную ночь у окна, внимательно присмотрись! Ведь и горящий камин, и мерцание огней, и хороводы снежинок летящих с неба ничуть не изменилась. Изменились мы! Постарайся вспомнить, какая невзрачная, но важная деталь пропала в том восторженном ожидании. О, совсем неважно, что ты уже взрослая кобылка и давно уже не признаёшь волшебство. Настоящее чудо в нём не нуждается. Оно нуждается в вере. И только поверив искренне, ты будешь готова сотворить самое настоящее чудо для других.

В этом моё призвание, Луна. Многие видят во мне гения вечеринок, безумную пони, шумную непоседу, которая не может сидеть на крупе ровно, и это забавно и грустно одновременно! Представляешь, как бывает? Искру можно зажечь только отдавая себя всю, и каждый день я делюсь собой с пони, чтобы наполнить их жизни чудом. Но ни одна пони ещё не спрашивала меня, а что даёт силы мне, оставаться неиссякаемым источником энергии для других. Они не знают, что и я иногда плачу и грущу, что под вечер я устаю так же, как и они, и что также, как и все пытаюсь найти своё счастье.

Я слышу, ты говоришь, что это так похоже на тебя… Значит, ты понимаешь меня, как никто иной… Жить для других, и в том находить восторг. Единственный смысл жизни — наполнять смыслом, жизни тех, кто ещё не нашел ответа на этот вопрос, ведь всё просто, Луна… только тебе я могу открыть свой самый страшный Пинки-секрет. Обещай, что никому не расскажешь, что это сказала я… впрочем, тебе всё равно никто не поверит, — засмеялась Пинки. — В этом мире истинны лишь эмоции. Ведь в конце концов, если подводя последний итог, откинуть всё ненастоящее — все свои достижения, богатство и статус, то ценность своей жизни ты сможешь измерить только счастьем тех, чьи жизни ты изменила к лучшему.

…Хочешь, я тебе кое-что покажу? — спросила Пинки, снимая со спины игрушечную Луну. — Смотри, — сказала она, подойдя к окошку Сахарного Уголка и счистив наметённый на окна снег. — Всё было именно так… Они несут тебе кусочки торта. А сейчас Лира спросит, можно ли потрогать тебя за копытце. Смотри, смотри, ей нравится… Сейчас подойдёт Скуталу. Она принесла тебе подарок. Завтра я обязательно отошлю его принцессе Селестии по почте… Пони любят тебя, правда! А потом мы помчимся на улицу, и ты будешь судьёй в игре «приколи Луне хвост»… Ты молчала, поэтому мы решили, что победила дружба… А потом…

Послышался шелест, а после неожиданно громкий гул и грохот железнодорожного состава раздался с неба, и Луна вздрогнула. Здесь не должно быть железной дороги. Творилось что-то непонятное.

— Ты чего, поняша? Что-то случилось? — невозмутимо спросила Пинки, искрясь от счастья.

Разразился гром, и хлынувший дождь стал съедать снег, оставляя грязную чёрную землю.

— Прости, Пинки… Я должна лететь. Не хочу испортить твой сон. Что-то происходит… Похоже, снаружи моего сна.

— Лети, Луна! — Прокричала в небо розовая пони. — Ты потрясающая!

Но принцесса уже ничего не слышала. Она разорвала связь со сном Пинки и мгновенно проснулась. Дверь в её комнату распахнулась, и в дверном проёме Луна увидела чьи-то темные силуэты.