Вознесение Луны
Закулисные игры
Карета давно покинула пределы Даркстоуна и теперь неспешно двигалась по узкой двухколейной тропинке, тонувшей в море цветов и трав. Солнце ещё не встало, но предрассветное сияние голубого летнего неба уже заполнило луга мягким рассеянным светом. В низинах растворялись последние туманы, и где-то у горизонта меж пологих холмов показался первый луч восходящего солнца, ознаменовавший наступление нового дня.
Мимо дорог неспешно проплывали маленькие, но аккуратные домики, поросшие густыми садами и светлые полосы полей с узнаваемыми посевами. Как всё это было знакомо Луне — далёкие и навсегда ушедшие времена, когда не было ничего невозможного и эта жизнь была прекрасна по определению. Луна просыпалась в небольшой уютной кровати на веранде дома. Рядом уже скакала Селестия, и приходящий день предвещал восторг новых исследований. Каждый день — маленькая жизнь, и тем она насыщенней, чем раньше этот день начат. Потому пони так любят ранние летние восходы.
Каждый рассвет — чист, как лист бумаги. И всё, что напишется на нём, ещё эфемерно, податливо и готово принять любую форму от желания творца, и тем прекрасно. Первые штрихи — самые важные. Они задают тон всей картине, и впереди ещё так много сил, так много идей, а самое главное — времени. Вольный полёт фантазии детства — нанесение первых росчерков. Какой бескрайний простор, какая даль дана во владенье жеребёнку и какой размах для ранее неведомых чувств хранят эти чистые пространства!
Ближе к полудню летнее солнце находится почти в зените. Часть дня — позади, но впереди времени всё так же много, как и утром. Луна уже успела изучить, что нового произошло в саду за ночь. Селестия проверила, насколько поспела смородина на заднем дворе. Нашли здоровую лягушку и два новых кротовых холмика посреди лужайки. Поскакали к озерцу неподалёку запускать кораблики. Первые росчерки пера дали опыт. Теперь на чистом листе появляются образы. Это ещё наброски, но именно они станут основой всей картины. К полудню появляются планы, намеченные утром после знакомства с миром, уже известном, но всё же не тем, что был вчера.
«Вчера» почти не существует. Никто не помнит о том, что было вчера, да и имеет ли это значение для дня, что течёт сейчас? Резво прыгая в искрящейся воде и окатывая друг друга холодными брызгами, две кобылки счастливы. После полудня они, уставшие, вернутся домой, обсохнув по дороге под палящим солнцем. Время обеда, как первое подведение итогов. Что-то было не так, как ожидалось, что-то напротив — превзошло ожидания. А что-то оказалось другим. Не лучше и не хуже. Но никто не огорчён — после обеденного отдыха можно снова скакать на улицу и ещё трижды наверстать упущенное!
Но выходя во двор во второй раз, никто уже не ищет ничего нового и не ждёт случайных подарков судьбы, однако твёрдо верит, что всё хорошо, даже несмотря на то, что скоро чаши весов сравняют время «до» и время «после». Уже не хочется скакать, и две кобылки сидят на скамейке, создавая магией плетённые украшения из цветов и травы. Идёт на спад полуденный зной, и здесь уже становится предсказуем остаток ещё неисчерпанного дня, как предсказуема картина по уже нарисованному эскизу.
Луна отлучается домой попить воды. Поднимаясь на крыльцо, она видит оранжевый солнечный луч на двери. Оборачивается. Это ещё не закат, но его ожидание. Странное время. Остаток дня ещё долог, и до наступления полуночи ещё будет и вечер, и ужин, и чтение книжек, и разговоры на прощанье перед сном. Но с этого момента отсчёт ведётся не «сколько времени прошло», а вспять: «сколько его осталось». И вдруг всё начинает казаться изученным, как старый роман, а день — картина, которая станет лишь очередной, но никак не шедевром, замышлявшемся на рассвете. Ещё не поздно хоть что-то попытаться исправить, но нет уже ни желания, ни сил.
И в этот момент жизнь слово остановилась. Селестия осталась далеко. Сейчас у неё, вероятно, чуть за полдень, она ведь, поглощённая плетением веночков, даже не заметила смены суток. А замершая в ожидании заката Луна, глядящая на зависшее над горизонтом солнце осталась одна. Но ещё не догорело закатное небо, чтобы можно было с чистой совестью проводить этот день. И оставалось лишь смотреть на неизбежное или занять себя хоть сколько-нибудь полезным делом до наступления сумерек и проститься со световым днём на этой условно позитивной ноте…
— Вы плачете, принцесса? — раздался голос Жерома, до этого, казалось, дремавшего.
— Нет-нет, — замотала головой Луна, отвернув мордочку от окна, чтобы полумрак кареты скрыл следы её страданий. — Просто вспомнила одну грустную историю…
— О, Луна, — покачал головой Жером, пристально глядя ей в глаза, отчего принцессе стало некомфортно, — вы вся, целиком и полностью — одна сплошная грустная история. Что же вы вспомнили такого печального?
— Селестию, — созналась Луна. — Наше с ней детство. Ведь оно и впрямь было незабываемо. В памяти моей много событий. Там цветут пышные сады моего родного дома. Там время — бесконечно и неразрывно, оно не делится на прошлое и будущее, и оттого ощущаем каждый его миг. Там всё просто, как в приключенческом романе, а верх переживаний — заползший в комнату паук. Знаете, как я кричала от них в детстве? — улыбнулась принцесса, вдруг оживившись.
— Странные симметричные во все стороны создания… — протянул Жером, подняв взгляд кверху и попытавшись представить паука под низким потолком кареты.
— Сейчас я уже не кричу, — вновь погрустнела Луна, на всякий случай оглянувшись на спинку сиденья. — Не потому, что стала их бояться меньше, а потому, что, как позже оказалось, пауки — не самое страшное в жизни.
— Я понимаю вас, принцесса, — произнёс Жером улыбнувшись. — Но те времена безвозвратно утрачены. Остаться в детстве или грезить о скорой ночи, чтобы во снах вернуться в потерянные миры — недостойно настоящей принцессы. Пока пони в Эквестрии нуждаются в вас, вам нельзя отступать ни на шаг и нельзя думать о себе.
— Но, Жером… — покачала головой Луна, опустив глаза в пол. — Как быть той, для которой счастье подданных — своё собственное счастье? И приведёт ли свой народ в далёкие прекрасные земли правитель, не способный поступиться чьими-то интересами даже ради большего блага? Когда я была в Царстве Снов, когда я оберегала пони от страхов, мне никогда не приходилось выбирать. Я была абсолютным добром для каждой пони.
— А между тем, даже будучи добром, вы вмешивались далеко не в каждый сон, Луна? — риторически спросил Жером и не дожидаясь ответа, продолжил. — Вы не бросались на помощь по первому зову, позволяя пони самим побороть свои страхи. А значит, если бы пони это знали, были ли бы вы в тот момент добром для них?
— Да, — уверенно произнесла Луна, по интонации вопроса понимая, что правильно отвечать «нет», но желая услышать, почему.
— Вы поступались их сиюминутным спокойствием ради их спокойствия в дальнейшем. Вы ожидали, когда пони переборет собственный страх и помогали лишь когда понимали, что сегодня пони не справится без вас. Но разве способно абсолютное добро нести страх? — склонив голову на бок, поинтересовался жеребец и, глядя в окно, продолжал: — Значит, вы не в первый раз решаете эту задачу. Она вам знакома, просто ныне приняла иные формы. Вы достаточно умны, чтобы справиться, но чувство вины — ваша слабое место. И, словно откупаясь от угрызений собственной совести, поклялись поступать правильно независимо от обстоятельств.
Но это ваше прошлое, Луна. Вы совершили это, и никому не станет легче от вашей абсолютной добродетели сейчас. Вам пора прекратить идти на сделки с собственной совестью и оглядеться. В ваших копытах будущее вверившихся вам бэтпони, чья Долина Снов была сожжена вашей сестрой. Селестия — та, которую боготворит вся Эквестрия — добро после этого или зло?
— Я не знаю, Жером, она моя сестра, — тихо произнесла Луна.
— Эквестрийские пони счастливы, ведь их правитель вновь защитила их от опасного духа Найтмер. А между тем, сами бэтпони — те же пегасы, земнопони и единорожки, пожелавшие лучшей жизни и ушедшие вслед за вами. А та стража, что окружила мой дом в Даркстоуне, намереваясь уничтожить Найтмер — они добро или зло? А Селестия, которая отдала приказ расправиться с собственной, недобитой тысячу лет назад сестрой?
— Жером, хватит! — вскричала Луна, приподнявшись на мгновение, но тут же замерев и сев обратно, стыдливо спрятав мордочку за копытами. — Простите, прошу меня… — качая головой, извинялась принцесса. — Не знаю, что на меня нашло…
— Я по себе знаю, Луна, как непросто пережить предательство близких, — тихо произнёс Жером. — И вы меня простите. Вероятно, не стоило говорить с вами на эту тему. Но задумывались ли вы над тем, чего будут стоить ваши увещевания быть путеводным лучиком света для нуждающихся пони, когда рассчитывающий лишь на вас народ останется без вашей поддержки?
— Я понимаю…
— Когда вы прикрикнули на меня, я во второй раз видел Ваше Высочество настоящей, — удовлетворённо заметил жеребец. — Первый раз, когда вы пели, — напомнил он, прочтя вопрос на мордочке Луны. — И всё же, принцесса, — перестав улыбаться продолжал Жером. — Будьте живой. Будьте искренней и настоящей, а не идеальной. Вами слишком легко манипулировать. «Я такая понимающая, великодушная и сострадательная. Я — венец эволюции и альтруизма. И моей любви хватит на всех.» Нет, принцесса, её не хватит в первую очередь вам, и не стоит отрицать, что вы в ней нуждаетесь. Вы ищите её и находите в самопожертвовании, возносясь над объектом своей любви и самоутверждаясь за его счёт. Станьте искренней, и в том будет гораздо больше любви и сострадания к ближнему, чем в упоении собственным величием.
Ни слова больше не произнесла Луна. Отрезвляющие слова были слишком правдивы и слишком болезненны. И даже самый светлый порыв оказался облит обманом и самолюбованием, пожалуй, ещё больше, чем эгоизм в его чистом проявлении.
Стоило только Рарити ступить с поезда на платформу, как торжественная атмосфера Кантерлота, пребывающего в вечном сдержанном празднестве, подхватила кобылку и увлёкла за собой. Фэнси Пэнтс — крупный немолодой жеребец, одетый в облегающий пиджак, широко улыбнулся долгожданной гостье, сделав кивок в знак признательности. И, подхватив мелодию большого кантерлотского театра и желая слиться с ней и даже, может, задать ей новый тон, Рарити сделала глубокий реверанс, передав слово своему партнёру. Тот, всё ещё продолжая улыбаться, открыл ей дверь экипажа, приглашая кобылку расположиться на мягких креслах роскошного салона, дождался, когда будет погружен весь ее багаж, и легким взмахом копыта дал знак трогаться обратно в Кантерлотский Замок.
Не знала Рарити о цели своего визита ни когда карета въехала в его высокие белокаменные ворота, ни когда свернула в сторону от главной аллеи, ни даже когда Фэнси подал Рарити копыто у подножья самой высокой башни замка. И медленно ступая по винтовой лестнице, Рарити любовалась видами Кантерлота, пребывая в восторге от того, что скоро и ей предоставится возможность сделать жемчужину Эквестрии ещё прекрасней.
— Принцесса Селестия, — впервые заговорил с гостьей церемониймейстер, — просила передать вам свои извинения. Сегодня Её Высочество не сможет встретиться с вами. Но будучи как всегда пунктуальной, принцесса, — жеребец отошёл в сторону, пропуская караван, гружённый тканями Рарити, — просила передать вам этот конверт. В нём она представила список дел или даже, скорее, просьб, касающихся Её Высочества лично…
— О, сама принцесса поручила мне задание! Это платье? Она хочет, чтобы я сшила ей платье для Grand Galoping Gala! Правда?
— Учитывая, что последний раз принцесса надевала платье на торжество тридцать один год назад, боюсь, вы заблуждаетесь, — мягко произнёс Фэнси.
— О, пышный облачно-розовый фатин и шитый золотыми нитями белый атлас! — испытала эстетический экстаз Рарити. — Это был нестареющий тренд следующего десятилетия. Откуда же вы помните такие подробности про платья Селестии?
— Как её церемониймейстер, я должен это знать, — скромно заметил Фэнси Пэнтс, намереваясь поскорей передать письмо и удалиться, но Рарити уже было не остановить.
— Все, все кобылки мечтали о нежно-кремово-розовом платье, как у принцессы! Скажите, как её церемониймейстер, — подскочила к нему Рарити, забыв о манерах, — почему Селестия надела платье единственный раз? Ведь оно имело ошеломительный успех! Все придворные пони были в восторге от её наряда…
— Я никогда не осмеливался задавать Её Высочеству подобные вопросы. Почему бы вам не спросить саму Селестию при встрече? — попытался отстраниться Фэнси Пэнтс, и, похоже, это сработало. Рарити ещё что-то шептала о прекрасном сочетании глянца и не поддающегося воображению матового блеска, и жеребец, воспользовавшись заминкой, вручил гостье письмо и покинул комнату.
Дорогая Рарити! Уже ни для кого в Эквестрии не секрет, что в День Летнего Солнцестояния исполнился тысячный год с момента изгнания Принцессы Ночи. Но этот светлый для всех пони праздник оказался омрачён беспокойством и огромным количеством слухов и домыслов. Демонизируя Луну, некоторые пони забывают, что в первую очередь она моя сестра, и что нам также не чужды ни чувства, ни воспоминания.
Пытаясь сохранить хотя бы часть, я заперла их в покоях, где некогда жила Луна. Тогда я не понимала, что воспоминаний не заточить в башнях и не сберечь в памятных предметах, которые со временем становятся подобны ключам от пустых комнат. Много лет я приходила сюда, когда случалось сожалеть о содеянном, но вбирая в себя безответную тоску, комната моей сестры стала подобно склепу, заходить в которой не принято без чувства молчаливой скорби.
Пришло время сменить траур. Хороший художник способен передать эмоциональный посыл, преобразив окружающее пространство, но вносить полутона, едва касаясь объекта своей работы под силу только гениальному. Эта и есть цель твоего визита — оставив покои Принцессы Луны в неизменном, дорогом моему сердцу виде, разогнать гнетущую тоску и сделать это место приютом ностальгии и светлой грусти.
Рарити вышла на балкон, оперевшись о перила так уверенно, словно была пегаской. Да, Селестия знала, к кому обратиться, и восторженная единорожка распростёрла копыта, будто с высоты кантерлотской башни желала обхватить находящееся над самыми крышами солнце. После тёмных задрапированных окон спальни, оно сияло ослепительно, и, гарцуя, Рарити вернулась в комнату, распахнув магией тёмные занавески. И маленький уголок принцессы Луны, сотни лет проспавший в под незримым куполом, в одно мгновение лишился своей тяжёлой задумчивости и засверкал, вторя солнечным лучам в высоких окнах.
— Единогласным решением Эквестрийского Совета принцесса Луна признаётся невиновной, — огласил решение присяжных Глэдмэйн, смотря в глаза Селестии, стоящей на балконе.
— Я рада, — начала было Селестия, заметив замешательство Нейсея и Флёр де Лис, — что вы проявили неравнодушие и пожелали детально разобраться в этом деле. Ваше решение означает, что…
— Осмелюсь вас перебить, — громко заявила Глава Совета, расплывшись в широкой улыбке.
— Что-то случилось, Флёр? — улыбнулась в ответ принцесса, снисходительно глянув на кобылку.
— А известно ли Её Высочеству, — играя голосом, тянула она, — что мой заместитель ввёл в заблуждение Главу Совета и всех членов Совета заведомо ложными сведениями? Что вы на это скажете, Нейсей? — обратилась она к жеребцу, чувствуя, как неотвратимо наступает момент его поражения в глазах принцессы и народных** избранников.
— Уточните, Флёр, какую именно недостоверную информацию я предоставил вам и присяжным? — сохраняя спокойствие задал ожидаемый вопрос Нейсей, не желая терять достоинство перед Её высочеством.
— Вчера, — отвечала Флёр, смакуя момент, — незадолго до полуночи, когда девять из десяти членов Эквестрийского Совета вынесли Луне обвинительный приговор, вы отказались принимать протокол до достижения единогласного решения либо до конца суток, после чего судьбу Найтмер решало бы большинство. Вы сослались на регламент. Однако, почитав его внимательно, я пришла к выводу, что такого пункта в нём нет. Следовательно, вы не только нарушили как минимум три его пункта, но и намеренно ввели в заблуждение весь Эквестрийский Совет, который без вашего вмешательства принял бы совершенно противоположное решение.
— Чего именно, Флёр, вы добиваетесь? — покачал головой Нейсей. — Ваши слова нацелены против меня, и я готов ответить за свои ошибки. Но, если это остудит ваш пыл, решение по вопросу принцессы уже принято.
— Его можно обжаловать! — прикрикнула на Нейсея Флёр, словно между ними не стояла Селестия, пока что решившая не вмешиваться в происходящее.
— Обжаловать решение?! — вспылила Бабуля Смит. — Такой вздор приходит на ум лишь от забродивших яблок! Мы второй день сидим, таскаем кресла, я потеряла свои протезы, а вчера…
— Тихо, тихо, — угомонил пожилую кобылку Глэдмэйн. — Мне самому до жути любопытно, как Флёр собирается обжаловать решение, которое принято единогласно.
— Флёр, — решив вмешаться, тихо произнесла Селестия, и кобылка вздрогнула. — Я прекрасно понимаю, как порой мы боимся того, что не способны понять. Пребывая в неведении, мы скорее пожелаем уничтожить нечто выходящее за грань нашего понимания, чем попытаться в этом разобраться. Наши десять пони, — продолжала Селестия уже обращаясь с балкона в зал, — истинные герои. Не потому, что они помиловали мою сестру, а потому, что не поддались порыву и изучили Найтмер, чьё имя наводило ужас на многие поколения пони…
— Но, принцесса Селестия, разве не считаются неправомерными действия моего заместителя? — выпалила Флёр де Лис, не в силах поверить, что Нейсей выходит сухим из воды.
— Регламент, как и весь Совет, носит рекомендательный характер, — ответила Селестия. — О каком строгом своде правил может идти речь, когда последнее слово остаётся за главой государства? И своим решением я объявляю, что не считаю произошедшее нарушением хотя бы только потому, что даже после объявления данного факта никто из членов не поменял своего мнения в сторону обвинения Луны.
Я очень благодарна всем вам, мои маленькие пони. Уверена, вы узнали много интересных и даже невероятных фактов о том, что именно происходило в Эквестрии в те неспокойные годы. И если вы оправдали мою сестру, значит, вы поняли всё правильно. Через несколько часов весть о неожиданном помиловании Принцессы Луны облетит всю Эквестрию. Каждого из вас на станции родного города встретят толпы журналистов, желающих услышать, как вы посмели допустить помилования самой опасной пони в Эквестрии. Просьба Нашего Высочества — расскажите им всё, как было. Пусть об этом завтра напишут все газеты Эквестрии. Только познакомив наших пони с принцессой Луной так близко, как познакомились с ней вы, мы сможем заставит их побороть собственный благоговейный страх перед Принцессой Ночи. На этом заседание Эквестрийского Совета объявляю закрытым.
Строгие холодные тона или мягкие пастельные? Первые выбирают пони, желающие выделиться и подчеркнуть свою независимость. Они строги и требовательны к окружающим и, в большей степени, к себе. И это было очень похоже на Найтмер. Мягкую однотонную гамму выбирают личности, не порывающиеся возвыситься в чужих глазах и не стремящиеся к идеалу. У них красивая речь, неспешные движения и хорошие манеры. Они вдумчивы и чувственны, и одинаково непринуждённо могут говорить как о повседневности, так и о философии. И это похоже на Луну. Но пока Рарити пыталась определиться с гаммой и в первую очередь пересилить своё чувство стиля, выставив на камин не вписывающиеся в интерьер «милые сердцу безделушки», она вспомнила об одной очень важной вещи.
— Схожу к Селестии и узнаю, так ли необходимо расставлять по полочкам это памятное безобразие, а заодно попробую удовлетворить интерес Твайлайт относительно… — Рарити придвинула магией ширму, и через секунду вышла из-за неё одетая в строгий тёмный костюм, — дворцовых интрижек. Тайный агент Рарити готова завладеть секретами Кантерлота!
Шагнув на балкон, кобылка огляделась: не громко ли она озвучила свои планы? Нет, никакой пони в здравом уме не будет описывать круги по винтовой лестнице самой высокой башни только чтобы посмотреть, что задумала Её Высочество. Как найти принцессу Селестию? Или, может, она настолько занята, что не сможет отвлечься даже на минуту? В таком случае, спросим подробности у её церемониймейстера. Уж кто-кто, а он более иных осведомлён о планах принцессы.
Рарити спустилась до уровня стены, но блуждать по лабиринту замка ей не хотелось. Потому, сделав ещё два круга, она сошла вниз и направилась по мощённой камнем тропинке сада. Здесь было тихо и даже не по-королевски уютно. Ухоженный газон казался неестественно зелёным под лучами летнего солнца, низенькие плодовые деревья едва слышно перешёптывались своими кронами, а высокие стены разделили сад на большие пространства, и каждое было не похоже на прежнее, подобно комнатам во дворце.
Пройдя под аркой стены, Рарити оказалась во дворе с высоким фонтаном в центре. Здесь было гораздо больше пони. Они сидели на скамейках под окнами дворца, гуляли по песчаным дорожкам и прятались от лучей полуденного солнца у дворцовых стен, густо поросших плющом. У чаши фонтана прогуливались парочки и носились жеребята, стараясь попасть под сносимую переменчивым ветром струю фонтана.
— Прошу прощения, — обратилась Рарити к стражнику в позолоченных доспехах. — Как я могу встретить принцессу Селестию?
— Селестия эти дни невероятно занята. Если вы озвучите свою просьбу, вероятно, я смогу вам посоветовать к кому обратиться.
— Ох… — улыбнулась Рарити, — весьма неожиданно слышать такую вежливую образованную речь от…
— От стражника? — подхватил неозвученные слова Рарити тот и сдержанно улыбнулся. — А других у Селестии при дворе и нет. Нас Шайнинг за некультурность… как бы сказать… — жеребец крепко почесал затылок в поисках приемлемой формулировки. — Выносит дисциплинарный выговор.
— Во дворце быть вежливым со всеми — самая разумная политика, — согласилась Рарити. — Ведь никогда наперёд не предугадаешь, обычная ли пони перед тобой, важный министр или, — кобылка понизила голос до шёпота, приблизившись к жеребцу вплотную, что тот отпрянул, — твайный агент.
— О, вовсе не по этой причине, — засмеялся тот. — Когда-то раньше мы были вооружёнными силами, для которых каждый чужой — враг. Но те времена, к счастью, помнят лишь легенды. Мы больше не наставляем пики на посетителей с криками «кто идёт», пусть он даже идёт к самой принцессе. Благодаря усилиям Её Высочества, в нынешней Эквестрии гораздо естественней быть помощниками, чем жить в ожидании нападения и видеть врага в каждой встречной пони. Это же смешно!
— О, что вы! — Воскликнула Рарити. — Это ничуть не смешно! Быть намеренно грубыми и суровыми и свято верить в естество своей жестокости до неспособности слышать ничего кроме приказа — крайне печально.
— Королевская Гвардия — лицо главы государства, отражение его страхов и побуждений. Гвардия расскажет о нём больше, чем все газеты, речи и выступления. Потому наше призвание — помогать и защищать. И мы искренне хотим, чтобы в трудное время пони бежали к нам, а не от нас…
Так вы, собственно, намеревались что-то спросить?
— Да, мой вопрос может показаться необычным, но я не могу разобраться, как быть с памятными вещицами принцессы Луны. Выставить их на камин — явное покушение на стиль, — с долей брезгливости произнесла Рарити. — Но если я оставлю их пылиться в коробке и дальше, я могу расстроить Селестию. Я хочу постараться её убедить выставить их где-нибудь не в столь видном месте. Допустим, пусть они себе стоят где-нибудь за дверцей секретера.
— Вопрос действительно непростой. Но, думаю, вы сможете обсудить это с тем, кто знает её высочество как никто другой. Фэнси Пэнтс проходил здесь буквально четверть часа назад, Если вы проследуете в западную часть сада, вы придёте к покоям, где церемониймейстер живёт со своей супругой. Не думаю, что у него не найдётся времени для такого вопроса.
— О, спасибо вам! — воскликнула Рарити так воодушевлённо, словно собеседник только что совершил ради неё героический поступок. — Кстати, как знаток моды, могу сказать, что вам очень идут эти сверкающие доспехи! — произнесла Рарити, кокетливо глянув на гвардейца.
— Оу, большое спасибо, — глуповато улыбнулся жеребец, спрятав за смущением желание сделать ответный комплемент, который тайно желала бы услышать любая молоденькая кобылка, но который из уст незнакомца может звучать как минимум странно.
Рарити развернулась и неспешно направилась вдоль дорожки сада, позволив своему собеседнику ещё некоторое время любоваться любыми частями её удаляющегося силуэта, уже без необходимости делать это вскользь. Так, миновав ещё несколько зон, среди которых был сад, полный роз и небольшой пруд с кувшинками, Рарити вышла на главную площадь перед дворцом, с широкой каменной дорогой и фонтанами. Пройдя её насквозь, кобылка вновь миновала сады-комнаты одну за другой, пока, наконец, не оказалась у дворцового крыла с высокими вытянутыми окнами. Казалось, что на эту часть сада, которая расположилась так далеко от любопытных глаз посетителей, уже не хватило фантазии, и ничем примечательным она не выделялась, хотя не менее иных была ухожена.
Кобылка поправила головной убор и гриву, чтобы как и всегда выглядеть неотразимо, и подошла к высокой массивной двери, намереваясь постучать. Но донёсшиеся голоса заставили её остановиться. Похоже, Рарити заблудилась и попала совсем не в то крыло, где живёт Фэнси Пэнтс. На всякий случай кобылка приблизилась сбоку к окну и заглянула внутрь. В помещении находились трое — вальяжно развалившийся в кресле полный земнопони в чёрном костюме с бабочкой, кобылка преклонного возраста в дорогом роскошном платье и зеркальных очках. И среди них — Фэнси Пэнтс, державшийся достойно, но как-то обособленно, словно это он отчитывался перед гостями, которые оценивающим скучающим взором смотрели на него подобно строгой комиссии в Академии Магии.
— Импосибли Рич и ещё какой-то господин, — шёпотом произнесла Рарити, отступив от окна за стену. — Интересно, почему они решили посетить Кантерлот?
Узнать это было нетрудно. Доля риска вкупе с невероятным стечением обстоятельств, которые свели самых влиятельных находящихся в тени пони и Рарити в одном месте, придавала ей особый охотничий азарт, где не так важен результат, как занимателен процесс. К тому же успех сулил не только внутреннее удовлетворение, но и добросовестное исполнение обещаний перед Твайлайт. С одной стороны Рарити понимала, что подглядывать нехорошо. Нехорошо, не потому, что неприлично, а потому, что если её поймают, этого никогда не забудут при дворе. Но с другой, Рарити не была лишена любви к авантюрам, а потому, стараясь ступать копытцами почти бесшумно, приблизилась к двери и заглянула в замочную скважину.
— По сегодняшний день мы всё ещё не можем быть уверены, что Найтмер Мун действительно вернулась в Эквестрию, — произнёс Фэнси Пэнтс. — Этого не знает даже сама принцесса Селестия.
— Жители Понивилля знают поболее её Высочества? — скептически заметила Импосибли Рич. — Фэнси, не говорите чепухи, иначе мы и впрямь можем подумать, что вы с Селестией условились молчать. И вы здесь только для того, чтобы контролировать наши настроения по просьбе принцессы.
«Начну отрицать, и лишь подтвержу догадки, — подумал Фэнси Пэнтс. — Надо показать, что я не воспринимаю их предупреждение всерьёз»
— Вы можете думать что угодно, но, в отличие от вас, я не считаю горстку земнопони из провинции за достоверный источник информации, — сказал он вслух.
— Не достоверный, а единственный, — поправил пони в пиджаке и бабочке, которого звали Мак Блэкстрим. («Как бы снять эти чёртовы маски и дать понять, что каждый из нас уже прекрасно знает о существовании Найтмер, но боится первым в этом признаться, чтобы не навести на себя подозрения, ведь для подтверждения своих слов придётся раскрыть их источник. Раз все опасаются, это попробую сделать я.») — Знаете, — произнёс он, потянувшись за стаканом с соком, — когда я работал на флоте, занимаясь перевозкой грузов из Филлидельфии в Мэйнхеттен, от лоцмана я запомнил одну очень полезную фразу. Он говорил всегда считать себя ближе к опасности. Как в дальнейшем показал мой жизненный опыт, совета полезнее не существует.
«Отлично сыграно, — отметила про себя Импосибли. — Но слишком смело. И сейчас надо показать Фэнси Пэнтсу, что мы не в сговоре и как минимум не осведомлены о планах друг друга»
— То есть, — произнесла она вслух, — вы предлагаете считать, что Найтмер сейчас действительно находится в Эквестрии?
— Совершенно верно, — удовлетворённо кивнул Мак Блэкстрим. — И всё же, мы здесь собрались по вашей просьбе, Фэнси. Введите же нас в курс дела.
— К сожалению, пока не пришёл Филси Рич, я не могу объявить о цели нашего собрания, — отказался Фэнси Пэнтс. — Чтобы все мы находились в равном положении.
— Почему этот негодяй заставляет нас ждать? — возмутилась Импосибли Рич. («Сейчас самое удачное время, чтобы разделить сферы влияния без Филси Рича. Сегодня утром я пыталась предложить ему встать на сторону Найтмер, но он отказался. Значит, надо начинять сейчас же. Сблефовать и пригрозить покинуть собрание если оно не начнётся? Или же не идти на обострение, ведь теоретический союз с Фэнси Пэнтсом почти гарантирует успех. Однако вероятность, что Фэнси поддержит Найтмер, мала, потому не многое упускается в случае провала».) — Либо собрание начинается сию же минуту, либо мы с Мак Блэкстримом покидаем этот зал.
«Ситуация опасна, — размышлял Фэнси Пэнтс. — Повышать ставки нет смысла, ибо эти двое на спасуют и пойдут до конца. Мне же слишком многое придётся потерять. Оно того не стоит.»
— Хорошо, — сдал назад Фэнси, услужливо кивнув. — Передадим Филси Ричу, что мы все очень торопились. А сейчас приступим к делу. Итак, как вы все знаете, Найтмер уже находится в Эквестрии. И считая себя ближе к опасности мы будем полагать, что она скрывается, замышляя нападение. Я собрал вас здесь, чтобы услышать мнение глав корпораций, контролирующих основные отрасли нашей промышленности и быть в курсе, на что может рассчитывать Её Высочество.
«Опять он передаёт слово, — недовольно заметил Мак Блэкстрим. — Первый называющий цену, как правило, остаётся в проигрыше. Но раз так, я попробую не просто взять слово, а завладеть инициативой»
— Как пони, по праву считающийся основным лидером энергетического сектора Эквестрии, я хочу заявить, что Foal Street и крупные игроки рынка всерьёз обеспокоены новостями относительно Найтмер Мун. И пока частные инвесторы заглядывают Селестии в рот, ожидая её новых заявлений, мы с Импосибли Рич делаем ставку на безусловное повышение стоимости всех отраслей тяжёлой промышленности и энергетики.
Если мы вспомним индекс стабильности Эквестрии, то линия стабильности проходит на уровне 0,1% прироста ВВП в год. Он был высчитан косвенно, исходя из предполагаемого благосостояния жителей Эквестрии и их числа сегодня и тысячу лет назад. Считается, что за это время производственные мощности страны выросли в 2,72 раза, что вполне соответствует действительности. Кому не лень считать, возведите 1,001 в тысячную степень. Но по некоторым предположениям, индекс стабильности имеет очень запоздалое реагирование, потому о катастрофе мы узнаем постфактум.
— Почему мы доверяем какому-то синтетическому индексу стабильности? — спросил Фэнси Пэнтс, скрывая отвращение ко всему, что сейчас последует, под маской вежливости.
— Потому Фэнси вы и сидите в политической элите, а не в экономической, — ответила нескрываемой неприязнью Импосибли Рич. — Мы доверяем индексу стабильности потому, что он выражает мнение большинства. Сейчас инвесторы чувствуют опасность, и первая новость об исчезновении Найтмер с луны и последовавшая задержка восхода обрушила стоимости акций всех без исключения предприятий. На открытии торгов они теряли от 20 до 80 процентов стоимости в моменте. Скажите, это показатель катастрофы?
— Полагаю, да, — согласился Фэнси Пэнтс.
— А вот и нет. Объём денежной массы вернулся едва ли не к прежним значениям уже к полудню с восходом солнца. Таким образом, рынок просел на треть, а не на катастрофические 80%. Но учитывая, что даже с этой третью он откатился до показателей двухсотлетней давности, это много. Отреагировал ли индекс стабильности? Нет. Потому что индекс стабильности выражается не в панических настроениях, а в отклонении ВВП от роста в 0,1% в год, но никак не в сиюминутном объёме денег на рынке.
Дальше ситуация становится ещё интересней. Как только просачиваются первые слухи о том, что Найтмер всё-таки, реальна, объём денег на рынке не только не снижается, как в первую волну паники, а напротив — начинает расти. Парадоксально, но сейчас акции компаний тяжёлой промышленности в двадцатипроцентном плюсе. А это, на минуточку, сто пятьдесят лет при нормальном развитии. Инвесторы устали получать свои мизерные проценты с выручки компаний, ограниченных в развитии чьим-то всевластным копытом, и впервые за всю историю решили сыграть на повышении стоимости акций, заработав на разнице, а не на процентах выручки фирмы.
Но инвестор никогда не вложится в бесперспективный фантик, особенно переоценённый на сто пятьдесят лет вперёд. Значит, все как один ожидают скорого реального роста. И он будет хотя бы только благодаря вливанию в компании такого объёма средств. Компании получат импульс развития, но в отличие от прошлых лет, когда наращивание объёма добычи и производства продукции было лишено смысла по причине ограниченности спроса, инвесторы ожидают, что сейчас спрос возрастёт. Судя по тем двадцати процентам роста акций, как раз на это значение. И если так действительно случится, то рост промышленности подстегнёт и рост ВВП, который далеко позади оставит линию стабильности. И это будет последним предупреждением надвигающихся перемен. Что может подстегнуть спрос на тяжёлую промышленность и энергоносители? Это война, Фэнси Пэнтс, наступление вечной ночи. Или конец эры Селестии с её умышленным замедлением темпов экономического роста. Рынок сигнализирует о скорой смене власти и о том, что экономическая элита готова к этому.
«Похоже, — размышляла Импосибли Рич, — Мак Блэкстрим достаточно запугал Фэнси Пэнтса, чтобы лишить его желания сопротивляться и пойти на сделку. — Фэнси напуган нависшей над ним экономической машиной, о существовании которой он не знал, и в новом осмыслении этого мира подобен заблудившемуся на вокзале жеребёнку. И сейчас этот жеребёнок доверится первому встречному взрослому, который пообещает ему найти маму.»
— Но вы же понимаете, Фэнси, — обратилась к нему Импосибли, — что мы, являясь верхушкой элиты, не желаем перемен. Наше с Мак Блэкстримом суммарное состояние — почти полмиллиарда битсов. Едва ли мы можем пожелать чего бы то ни было сверх. Когда у тебя в кошельке сто битсов, то есть разница, сто их или двести. Когда же тебе семьдесят лет, нет особой разницы, сто миллионов у тебя или же двести. Поэтому, мы не желаем перемен и готовы сотрудничать с Кантерлотом.
«Откажусь, — думал Фэнси Пэнтс, — и потеряю контроль над действиями экономической элиты.»
— Раз всё настолько плохо, — повёл копытами церемониймейстер, — Кантерлот готов сотрудничать в это непростое для всех нас…
— Рарити! — раздался знакомый голос сзади и кобылка, вздрогнув, отпрянула от двери. Ей стало нехорошо. Совсем нехорошо. Судя по голосу, это Филси Рич, опоздавший на собрание. Требовалось выдумать что-то правдоподобное, и быстро.
— Да… добрый день! — натянула улыбку та, поворачиваясь к окликнувшему её пони. — Добрый день, Филси Рич… Я как раз искала Фэнси Пэнтса по одному делу. Вы не видели его?
— Думаю, он пока что занят. Пятнадцать минут назад у него должно было начаться собрание.
— Как жаль, — вздохнула кобылка. — Спасибо, что подсказали, а то я бы так и прислушивалась к голосам за дверью, в надежде убедиться, что Фэнси Пэнтс действительно там, — попыталась оправдаться Рарити, но Филси, столько лет знакомый с ней, похоже, даже ни в чём её не заподозрил. — В таком случае, зайду к нему позже, — уже бодрым голосом произнесла кобылка, намереваясь поскорей покинуть место преступления.
— О, пройдёмте в таком случае со мной, — предложил жеребец, подходя к двери. — Я пользуюсь авторитетом при дворе, потому вашу проблему моментально решат, стоит мне только попросить.
— Но… я… — запинаясь произнесла Рарити, не желая проходить внутрь, но Филси был невозмутим.
— Не стоит благодарности, Рарити. Я всегда рад вам помочь, — произнёс он, открыв двери. — Добрый день, — поздоровался он сразу со всеми присутствующими.
— Добрый, — подавленно ответил Фэнси, внимательно, как и все остальные, рассматривая Рарити, изо всех сил пытающуюся выглядеть невозмутимо и дружелюбно.
— Это моя знакомая, — пояснил Филси Рич. — Рарити стояла у дверей зала и ожидала окончания собрания, чтобы обратиться с просьбой к вам, Фэнси Пэнтс. Думаю, вы сможете уделить минутку моей хорошей знакомой?
— Да… в таком случае… — запинаясь, произнёс он, — я, безусловно, помогу. Вы пока располагайтесь, — предложил Фэнси, глупо улыбаясь. — Мы сейчас как раз только подошли к обсуждению очень важного вопроса… — говорил тот, приглашая Рарити следовать за ним в коридор.
— Кто эта кобыла? — с некоторым недовольством шёпотом спросила Импосибли Рич Филси. — Зачем ты её сюда привёл?
— Эта моя хорошая знакомая. Она стояла у дверей, ожидая Фэнси Пэнтса. Не думаю, что её вопрос займёт много времени.
— Стояла у дверей? — поинтересовался Мак Блэкстрим. — При сходе с крыльца справа стоит скамейка.
— Уж не думаете ли вы, что она намеренно подслушивала ваш разговор? — пошёл на обострение Филси, и Импосибли решила разрядить обстановку. Пока что на всякий случай.
— О, нет. Вероятно, Мак Блэкстрим имел в виду, что она напрасно стояла на крыльце всё это время. «Какое лицемерие», — подумала Импосибли, почувствовав отвращение к собственным словам.
«Какое лицемерие», — про себя заметил Филси Рич.
— Что случилось, Рарити? — осторожно спросил Фэнси Пэнтс, пока не определившийся, вкладывать ли интонации осуждения или же беспокойства. — Что заставило вас прервать собрание?
— Боюсь, этот вопрос не решить ни мне, ни вам, — уклонилась от ответа Рарити. — Мне очень нужно видеть принцессу Селестию.
— Селестию? — переспросил Фэнси Пэнтс. — Но сейчас принцесса проводит аудиенцию с одним из членов Эквестрийского совета. Вы ведь знаете, сегодня назревает большой скандал, потому что члены совета не желают оправдывать Найтмер. И принцесса будет очень огорчена. Не думаю, что это лучшее время, чтобы просить Её Высочество об одолжении…
В дальнем конце коридора послышались шаги, а вскоре из-за угла вышли две пони. Флёр де Лис — супруга Фэнси Пэнтса и Нейсей. Оба шли бок о бок, но друг на друга не смотрели. По морде церемониймейстера скользнуло беспокойство и озабоченность. Судя по Флёр, что-то пошло не по плану. Что могло получиться не так, когда победа над Нейсеем казалась очевидной?
— Добрый день, Фэнси Пэнтс, — кивком головы приветствовал церемониймейстера Нейсей и миновав его, прошёл в зал, где сейчас расположился экономический свет Эквестрии. О чём-то говорит с Импосибли. Кивает Филси Ричу. Магией достает из-под накидки свиток без печати и передаёт Мак Блэкстиму. Тот нещадно сминает трубочку и убирает себе во внутренний карман пиджака, продолжая вести беседу с Филси Ричем.
— …провалился? — шёпотом сокрушался Фэнси Пэнтс. — Как же вышло, что провалилось почти выигранное дело? О, нет-нет, прошу, не расстраивайся… Я тебя не виню. Вернее, виню не тебя.
— Как ни странно, Совет сделал своё дело, — громко произнёс подошедший со спины Нейсей, перебив перешёптывающихся Фэнси и Флёр.
— Что ж, на то воля присяжных. Теперь это забота Селестии, — произнёс Фэнси Пэнтс так, словно исход Совета был ему если не безразличен, то, по крайней мере, не вызывал прямой заинтересованности. — А вы, Нейсей, как считаете? — произнёс Фэнси, и от его слов повеяло неприязнью.
— Аналогично вам, — ответил тем же Нейсей.
— Знаете, если вы свободны, у меня есть к вам небольшая просьба.
— Слушаю.
— Сопроводите нашу молодую леди по имени Рарити до Её Высочества. Она здесь по поручению Селестии, и, следовательно, смеет её беспокоить в любое время, — улыбнулся Фэнси, довольный, что избавится сразу от двух сторонних лиц в их личном с супругой разговоре.
— Безусловно, Фэнси Пэнтс, — проговорил Нейсей, смотря церемониймейстеру прямо в глаза и понимая, что его очень вежливо попросили выйти вон. — Пойдёмте, юная леди, — сказал он неожиданно мягко, и Рарити, попрощавшись с Фэнси Пэнтсом, зашагала вслед за Нейсеем.
Селестия сидела в небольшой светлой комнате и пила чай вместе с седогривым мерином блёклого бежевого цвета. Вернее, чай пила только Селестия, всем видом показывая своё расположение к гостю. Сам же земнопони, похоже, хоть и чувствовал себя неловко за столь тёплый приём, всё ещё был не готов уступить, и сидел хмурый и угрюмый.
— Прошу прощения, что прерываю, принцесса, — произнёс Нейсей, и собирался продолжить, но был перебит.
— Ничего страшного, проходите, — улыбнулась она ему и Рарити, отчего та вздохнула с облегчением.
— Ваша речь на сегодня готова, — сказал жеребец, доставая магией свиток, скреплённый печатью.
— Благодарю, Нейсей, — кивнула та, перенимая бумагу. — Могу быть полезна чем-то ещё? — спросила она, выражая свою готовность помочь Рарити, явно пришедшей с каким-то вопросом.
— Я хотела спросить, Ваше Высочество… — начала Рарити, понимая, как глупо прозвучит её вопрос в контексте глобальных государственных вопросов, но отступать было уже поздно. — Стоит ли выставлять на виду те вещи в коробке, которые напрочь лишены чувства стиля и могут навредить общему интерьеру, выполненному в стиле классицизма?
— Вероятно, Рарити, принципы стиля не позволят тебе сделать это. И я не стану спорить с той, кто как никто иной разбирается в тонкостях этого искусства. Тем более, Луна не впервые сталкивается с принципами. Думаю, она уже привыкла.
— Спасибо, принцесса Селестия! — обрадовалась Рарити и подскочила к Её Высочеству, поцеловав копыто. Трижды.
— Я правда очень благодарна тебе, Рарити, — произнесла Селестия, когда кобылка уже была готова удалиться из комнаты, — что ты согласилась мне помочь. Оставайся сегодня на ночь в комнате, над которой ты так долго сегодня трудилась. Пусть это будет моей символической благодарностью. И не задерживайся с отходом ко сну, — с улыбкой предупредила Селестия, подмигнув Рарити.
Двери комнаты закрылись и улыбка сошла с мордочки Селестии. Она долго молчаливо смотрела на остатки своего чая, затем подняла взгляд на собеседника.
— Выходит, вы даже не обмолвились с ней и словом? — спросила принцесса.
— Ни словом, ни взглядом, Ваше Высочество. Она не простит меня. Тогда я был молод и мне казалось, словно у моих копыт будет ещё вся Эквестрия. Я не разменивался на мелочи и не считался с чужим мнением. Я даже не прислушивался к нему, за что и оказался наказан. Я, Гранд Пэа, сам выбрал такую жизнь, уехав на другой конец Эквестрии, но я не даю себе повода проникнуться жалостью к самому себе. Уже слишком много времени прошло, чтобы можно было восстановить хоть что-то. Теперь я останусь доживать свой век в одиночестве в далёком Ванхувере.
— Для близких даже тысяча лет — не срок. Я верю в это.
— Ваше высочество… — покачал головой мерин, глянув принцессе в глаза, — я очень ценю, что вы так беспокоитесь о всеми забытом старике, что даже пригласили из далёкого Ванхувера под предлогом проконтролировать течение Совета и в случае необходимости направить его в пользу вашей сестры…
— И вы проконтролировали, — удовлетворённо заметила Селестия. — Быть может, именно ваша речь и поможет Эквестрии поверить во всё светлое, что есть в нашей многострадальной Луне.
— Я добросовестно исполнил вашу просьбу насчёт Луны. И я выполнил свой долг перед Вашим Высочеством. Может ли теперь ваш покорный слуга покинуть кантерлотский замок и отправиться доживать свой век обратно в Ванхувер?
— Ванхувер, это не «обратно», Гранд. Но, несомненно, можете. Я не смею задерживать вас долее. Спасибо, что откликнулись на мою просьбу.
События сегодняшнего дня для Луны ограничились лишь ночным нападением и номинальным обретением титула Принцессы Ночи после разговора со старцем-бэтпони. Не знала Луна о выдвинувшем своё веское слово Эквестрийском Совете и о том, кто за этим стоит. И что Селестия уже готова в любой момент выступить перед публикой и отправить гонцов во все концы страны с вестью о прощении и помиловании Луны. Как и не знала она о том, что сейчас её жизнь решалась в стенах Кантерлота теми, для кого нет ничего свыше собственного спокойствия и благополучия. Ей было трудно это понять.
Но недопустимо Аликорну осуждать простую пони за то, что в своё короткое мгновение пони любыми способами стремится успеть не только его прожить, но и насладиться им. Ведь когда Аликорн спокойно выжидает момент, в который жизнь сама предоставит ему желаемое, пони мчится сломя голову, не размениваясь на мелочи и не считаясь с чем-то сиюминутным. Их души не боятся ни ошибок, ни позора, ведь всё что у них есть — их недолгий век, слишком тесный для чего-то грандиозного, но достаточно длинный, чтобы не предпринять отчаянную попытку запечатлеть свои амбиции.
— …И тогда он сказал, что мои обвинения лишены смысла, — жаловалась Флёр, сидя за столом со своим супругом.
— Прямо так и сказал? — удивился Фэнси Пэнтс, левитировав магией хрустальную салатницу. — Флёр, ты даже не прикоснулась к ужину.
— Я не заслужила ужина, Фэнси, — прорычала кобылка, оттолкнув тарелку. — Первый раз в жизни мне предоставился шанс сделать что-то для нашего общего счастья, и я упустила его. Потому что всё складывалось слишком хорошо, чтобы не разрешиться так же. Скажи, Фэнси, ну, кто я после этого?
— Ты — моя супруга, — невозмутимо ответил Фэнси Пэнтс, понимая, что сейчас как никогда важно сохранять спокойствие и говорить крайне осторожно, не поддаваясь на провокации. — Ты — высший свет Кантерлота и его авторитетный голос…
— Нет, Фэнси! — встала изо стола кобылка. — Это ты — его авторитетный голос. А я — твоё украшение.
— Ох, вертихвостка, опять ты выдумываешь… — попытался вывести разговор из пике Фэнси, но не придумал ничего лучше, чем фальшиво засмеявшись, обесценить произнесённое супругой.
— Даже сейчас ты держишь меня за silly-filly, Фэнси. Ты поощряешь моё закатывание глазок на публике, мои глупые возгласы и поведение ветреной легкомысленной кобылки. Но недвусмысленно поднимать заднее копытце и выгибать спинку — это то единственное, чем я могу отплатить тебе взамен.
— Разве этого мало? Когда ты так делаешь, мне завидуют жеребцы любого статуса и возраста, Флёр. Это дорогого стоит, и можно ли в нашем с тобой положении желать что-то сверх? Мы — идеальная пара, под стать первым лицам высшего света.
— Выходит, моя единственная роль — быть твоей личной Рэнти Лав? Я правильно понимаю? — с вызовом спросила Флёр.
— Нет-нет, я неправильно выразился…
— Нет, Фэнси, ты совершенно прав, — перебила его Флёр, упавшим голосом. — Я покупаю тебе статус. А ты превращаешь его в битсы и делишься со мной. Это ужин я получила за то, что заигрывала с твоим собеседником на собрании. Жеребец весь извёлся от зависти. Сумочку я получила за то, что во время гонок Вондерболтов уснула на твоем плече, а это крыло дворца — за то, что выгибая спину могу задрать круп выше головы. Но этого недостаточно, Фэнси!
— Боюсь представить, что ты собираешься предложить сверх.
— Все вы, жеребцы, такие пошлые. С вами совершенно невозможно серьёзно разговаривать! — бросила Флёр, но уже без злобы. — Пойми меня, Фэнси, я устала жить в вечном долгу. Он гнетёт меня, заставляя чувствовать себя либо безмерно благодарной, либо вечно обязанной за всё, что для меня делается. Без тебя я была никем — так, фрейлина на побегушках у Её Высочества. С тобой я получила в распоряжение часть дворца. С тобой я обрела статус, признание и даже особое внимание самой принцессы Селестии! Я знаю, что ты ничего не просишь взамен, но я не могу взамен ничего не давать, Фэнси.
— Мне известно это чувство, — сознался Фэнси Пэнтс, глубоко задумавшись. — Правда, известно как никому другому.
— О, Фэнси. Что ты можешь знать о жизни в долг, когда весь твой успех и весь твой путь от стражника до церемониймейстера Её Высочества — всецело твоя заслуга? Но как быть кобылке, которую подобрали случайно из толпы таких же пони, и которая, глядя теперь на тех, кто остался внизу, не может не быть благодарна своему спасителю?
— Так может, ей просто стоит его отблагодарить? Своего спасителя, — улыбнулся Фэнси Пэнтс.
— Чем же? — поинтересовалась Флёр, возвращаясь за стол и садясь напротив своего супруга.
— В ответ спасти его. Когда-нибудь однажды.
— Ох, глупости… — отвернулась Флёр. — Я уже почти поверила, что ты предложишь что-то всерьёз, а ты всё играешь. Маленький ты жеребёнок.
— Я знаю, Флёр. Звучит довольно странно, — улыбнулся ей Фэнси, —
Но нынче неспокоен Кантерлот.
— И чем же?
— Сеть коварного обмана
Адептов Найтмер общество плетёт.
— Ты зачем так делаешь? — засмеялась Флёр. — Вынуждаешь меня отвечать так же, а я не умею!
— Попробуй. Флёр де Лис, ведь вам известно
Кто во дворце играет против нас.
— Нейсей. Но ослеплённая принцесса, — подхватила Флёр. —
Увы, нам не поможет в этот раз.
— Ослеплена?! Она не так проста,
Как кажется…
— …но Найтмер ей сестра, — парировала Флёр, глянув на супруга исподлобья.
— Отлично, Флёр, — оценил Фэнси, — но как с Нейсеем быть?
— Сместить! — решительно произнесла Флёр, стукнув копытом по столу. —
Пока он зам.
— И что потом принцесса скажет нам?
Разумней в политической войне
Остаться на нейтральной стороне.
Нам нужен тот, кто втайне сохранит
Всю подкопытную…
— Мэйнхеттенский Foal Street, — предложила кобылка, заигрывающе глянув на Фэнси.
Давно союз с ним заключить пора
В обмен на покровительство двора.
— Не выйдет.
— Почему?
— Считает он,
Что миром правят битсы, а не трон.
Не верю им, — категорически заявил Фэнси.
— И не нужны они.
Мы справимся без них.
— Совсем одни?! — изумился жеребец.
— Одни вдвоём. Нейсея с культом связь
Докажем.
— Как?
— Мы просто проследим.
Неверный шаг, и этот господин
С позором сам покинет Кантерлот.
И вот…
Когда однажды солнце не взойдёт
На Найтмер провокацию в ответ
Мы вновь назначим экстренный совет…
— Не встанет солнце?
— Солнцекрупая проспит.
Волшебным сном. Он ей не повредит
Скорей, лишит спасти сестру соблазна.
Но для присяжных будем делать вид,
Что эта Найтмер Мун опять опасна,
И в полчаса ей вынесем вердикт.
И снова в этот раз единогласно.
Вечерело. Экипаж медленно двигался по заросшей тропе Вечнодикого леса. Ещё сияло небо, но здесь, внизу, сумерки всегда заставали путников неожиданно, и магия ночного леса вступала в свои права. Луна выглядела настороженной, и чувство нарастающей тревоги старалась прятать за яркими картинами предстоящей встречи, от которой ожидали слишком многого. Гораздо большего, чем желала сама Луна, и оттого казавшейся нарочито наигранной и ненастоящей.
Принцесса впервые чувствовала себя неспособной прочесть тонкую материю эмоций. Когда-то, путешествуя по снам, она была способна ощутить душевное состояние пони, только лишь улыбнувшись ей. Она не задумывалась над спектром собственных эмоций, не держала в голове опыта предыдущих встреч и не считывала движений глаз, как писали в умных книгах, но всегда безошибочно чувствовала желания пони лучше неё самой. И это было похоже на прекрасную игру, в которой нужно предстать перед напуганной ночным кошмаром пони не просто Принцессой Луной, а всеобъемлющей осознанной материей сна, переменчивой и податливой. Прочесть, почувствовать и понять, как никто иной, покорно лечь, распластаться у самых её копыт, отдавая всё своё существо ради одного момента, чтобы потом вновь умчаться на своих крыльях по бессчётным неизведанным мирам.
Луна не задумывалась, как это происходит. Задумываться было нельзя — оно приходило само, как само приходит вдохновение. Но стоило лишь глянуть на этот волшебный дар в упор, как он исчезал, оставляя принцессу совершенно безоружной и беспомощной. Она медленно поднимается на кафедру. Её озаряет свет восходящей луны из окон за спиной. Длинный тёмный зал теряется во мраке, и странные пони с перепончатыми крыльями следят за каждым действием принцессы. Луна волнуется. Она не может прочесть, что они от неё ждут. Она хочет улыбнуться. Но разновидностей улыбки тоже много, и Луна понимает это только сейчас.
Никто и никогда не довлел над Луной во снах. Почти никто. Страхи простых пони представали в образах животных Вечнодикого леса, мифических демонов и созданий из ртути, огня и металла, но Луна не боялась этих созданий, сотканных из псевдоматерии сна игрой воображения. Пони бесстрашно смотрела им в глаза, как смотрела бы в глаза врагу и вне иллюзорного мира сновидений. Вероятно, Селестия не ошибалась, называя свою сестру самой сильной и отважной пони. Но всемогущая богиня ощущала ужас от осознания, что в её Царстве Снов есть тот, чьи мысли и эмоции не подвластны её проницательному взору.
Экипаж остановился, и задремавшая принцесса чуть было не спикировала мордочкой вперёд.
— Осторожней, Ваше Высочество, — привстал Жером, придержав Луну копытом.
— Мы на месте? — спросила она, помотав головой, словно желая прогнать остатки сна.
— Да, принцесса. Ждавший тысячу лет Замок Двух Сестёр готов вновь открыть двери для членов королевской семьи, — произнёс Жером, подобно актёру декламирующему заученную реплику со сцены. — Разве он не прекрасен?
— К сожалению, меня с ним связывают совсем другие ассоциации.
— Но скоро яркая и красочная жизнь потоком ворвётся в так старательно оберегаемые вами печальные воспоминания, сперва пугая своей необузданностью, но прельщающая взамен большим, чем просто безмолвная скорбь. Она смоет пыль страданий, и в новом блеске вы увидите настоящую Луну.
— Хотелось бы верить, — согласилась она, не желая спорить. — Не кажется ли вам, что этот замок пуст?
— Вы так решили оттого, что вас не встречают овациями, огнями во всех башнях и залпами фейерверков? Мне, безусловно, нравятся ваши амбиции, принцесса…
— Никого нет, — обеспокоенно произнесла Луна, дав волю накопившейся тревоге вырваться наружу. — Но Цицелий не мог обмануть.
— Безусловно, не мог, — подтвердил Жером, двигаясь по мосту к замку, темнеющему на фоне раннего вечернего неба. — Зная легенду об испепелении Принцессы Бэтпони, я предполагал, что Культ Найтмер, если где-то и будет вас ждать, то исключительно здесь… Да-да, не смотрите на меня так. Вопросы — после. Будьте начеку, принцесса. Ведь именно сейчас ваша сила Аликорна может оказаться как никогда кстати.
— За эти дни я так и не научилась отличать ваши шутки от реальной угрозы, — нервно произнесла Луна, не спуская глаз с таящейся за массивной дверью темноты, надвигающейся с каждым шагом.
— А я не шучу, Ваше Высочество, — шёпотом произнёс Жером, первым входя внутрь.
Луна проследовала за ним. Принцессу Ночи было не напугать ни длинными тёмными коридорами, ни коварными лабиринтами замка, ни даже внушавшими трепет простым пони звуками органа. Но Замок Двух Сестёр таил в себе воспоминания ушедших дней, и даже пришедший в запустение, сохранил знакомые черты, грозя напомнить принцессе истоки её тёмного прошлого, которого так боялась Луна.
Овальная комната с высокими окнами, похожая на оранжерею, почти полностью рассыпалась, и свет ночного эквестрийского неба проникал через открытое пространство потолка и полуобвалившиеся стены, отчего внутри было не так темно, как казалось вначале. В центре стояла массивная конструкция из пяти чаш с выгравированными на ней символами. Когда-то здесь были заключённые в каменные сферы Элементы Гармонии, но вряд ли это помнила нынешняя Луна.
— Какой странный фонтан, — произнесла она, приблизившись вплотную к поросшей плющом конструкции. — Я совсем не помню, чтобы он стоял здесь.
— Принцесса, отойдите, ему тысяча лет. Будет обидно спастись от Селестии, но пострадать от собственного любопытства.
— Да, Жером, — согласилась Луна, отойдя в сторону. — Просто, здесь всё так знакомо… но мрачно.
— Скоро этот замок вновь обретёт законного наследника, принцесса. И вы восстановите его былое великолепие. Но сейчас будьте внимательны.
Центральный коридор тянулся длинными арками в небо, и частично обвалившийся потолок пропускал света достаточно, чтобы среди груды камней Луна могла различить знакомые барельефы со вплетёнными в его вязь полумесяцами и солнцами и даже узор на доживающем последние века некогда прекрасном ковре.
Внезапно принцессе стало его очень жаль. Жаль, как хорошего знакомого и безмолвного свидетеля утерянной эпохи. Она помнила, как скакала по его узорам, и как Селестия запрещала ей наступать на его стыки. «Старсвирл Бородатый заточил в них древнее зло, — предупреждала Селестия, довольная, как внимательно её слушает младшая сестра. — Если наступишь, то оно обязательно овладеет тобой!» И Луна действительно всегда ходила осторожно. Принцесса любила этот ковёр. Ведь если бы не он, то куда Старсвирл запер бы тёмную магию? И только один раз, когда ни наставника, ни Селестии не было рядом, жеребёнок легонько тронул самый край. И ничего не случилось.
Здесь каждая деталь и каждая арка замка, непременно хранили в себе тёплое воспоминание о навсегда ушедшем веке спокойствия и безмятежности, который, казалось тогда, никогда не должен был кончиться.
— Принцесса! — шепнул Жером, прижавшись к стене и дернув к себе задумавшуюся Луну.
На колонне одной из арок заплясали отблески далёкого пламени. Они не становились сильней, и не затухали, и Жером отпустил крыло принцессы, отойдя от стены. Не говоря ни слова, он скользнул к противоположной стороне коридора и подойдя к проходу, глянул внутрь. Сейчас принцессе уже не было так страшно — бэтпони в замке не оказалось, и жизнь продолжала свой размеренный ход, лишённая потрясений и пугающих своей неестественностью событий, ведь, как ни странно, чем дальше удалялась Луна от Даркстоуна, тем сильнее таяла её уверенность и тем больше она боялась встречи со своими подданными.
Жером коснулся копытом Луны, приглашая ту взглянуть на происходящее в помещении. На вечно безмятежной морде единорога сейчас читалась озадаченность, и принцесса не без любопытства заглянула за угол. Широкая лестница шла вверх на несколько ступеней и завершалась аркой, подпираемой колоннами по обе стороны, создавая пространство перед основной частью комнаты. В центре комнаты у окон стоял накрытый стол, тускло освещаемый огоньками тоненьких свечей.
— Незаметная гостья, — пропел из темноты комнаты слащавый голос, и Луна чуть не вскрикнула от неожиданности, — проходите. Я верил, что вы придёте.
Принцесса глянула на Жерома, и тот кивнул.
— Я здесь, — твёрдо сказала Луна, встав посреди прохода и расправив крылья, — покажись. Выйди из темноты.
— До чего же вы запугана, принцесса, — произнёс голос, и полный земнопони, облачённый в золочённую рясу, вышел из тени, держа одним копытом поднос. Он появился так, словно заставили его это сделать не слова Луны, а необходимость продолжить накрывать стол. — Да проходите же, проходите, — подбодрил он застывшую перед лестницей принцессу. — Всё-таки, это ваш замок. И вы тоже проходите, — пригласил земнопони, не отрываясь от своей работы.
— Сотни лет, десятки историй и жизней, и всё ради единственного момента встретить вас, — шептал земнопони, словно разговаривая сам с собой, пока Луна и Жером поднимались в комнату. — Издалека ли вы приехали?
— Из Даркстоуна, — ответила принцесса, прежде глянув на одобрительно кивнувшего Жерома. — Но кто вы?
— Можете звать меня просто — Гораций. И вы тоже… — произнёс земнопони, обращаясь к единорогу.
— Жером, — представился тот гораздо более дружелюбно, чем ожидала Луна, но всё же достаточно холодно для гостя, собирающегося задержаться в замке на неопределённый срок.
— Садитесь, — с поклоном произнёс Гораций, указывая взглядом на место Её Высочества в центре стола. — Вы голодны? Мы не можем похвастаться королевскими угощениями, принцесса, но ведь никто не мог знать, что вы прибудете так скоро.
— Чтобы накрыть такой стол в одиночку, вы должны были знать о нашем появлении здесь никак не меньше, чем за сутки, — заметил Жером, накладывая себе оказавшиеся рядом грибы в сливочном соусе. — А между тем, блюда никак не кажутся вчерашними. Скажите, вы здесь не один? — спросил он, бесцеремонно взяв со стола бутылку вина и откупорив её магией.
— Вы невероятно проницательны, — улыбнулся земнопони, словно только и ожидал этого вопроса. — Нет, конечно, — произнёс он, подставляя свой бокал, потому что Жером собирался налить только себе. — Я люблю готовить, но почётные гости заслуживают большего, чем мои кулинарные эксперименты.
— У вас есть слуги? — удивилась Луна, на всякий случай бросив опасливый взгляд в темноту.
— Есть, — кивнул Гораций. — Но вряд ли им понравится, когда их будут называть слугами. Хотя, если на то будет воля Вашего Высочества…
— Ваш глаз… — произнесла принцесса, только сейчас увидев повязку на морде земнопони.
— О, это пустяки, — отмахнулся тот, постаравшись повернуться к принцессе здоровой частью морды. — Замок постепенно осыпается, и никогда не знаешь, что тебя ждёт за углом. Возвращаясь вчера в свою комнату впотьмах, не заметил камень на ковре. Я готов поклясться, что когда я шёл в вечером библиотеку, его не было. Видимо, отвалился от потолочного свода.
— Тоже любите читать книги перед сном? — риторически поинтересовался Жером, и Луне стало не по себе от того, каким тоном он это произнёс. Принцесса ещё никогда не видела Жерома хоть сколько-нибудь растерявшим самообладание, и потому почувствовала необъяснимый испуг. Такой испуг, вероятно, чувствует только пони, оказавшаяся в объятиях разрушительной мощи природной стихии, одна на плоту посреди штормящего океана или жеребёнок, когда ссорятся взрослые, которых он любит одинаково искренне. Этот страх выражается в собственном бессилии повлиять на происходящее, исход которого почти предрешён. Луна не понимала, почему Жером идёт на обострение, когда Гораций, так радушно принявший их в замке, будто намеренно не замечает вызывающей неприязни гостя, но была не в силах остановить приближающийся конфликт. Только отсрочить.
— Ай! — воскликнула принцесса, отодвинувшись от стола, по белой скатерти которого растекалась бардовая лужица выплеснувшегося из опрокинутого бокала вина. — Я правда случайно…
— Ничего, ничего, принцесса, не переживайте, бывает… — засуетился вскочивший со своего места Гораций, разгребая заставленный блюдами стол, — всё равно мне не особо нравилась эта скатерть… салфетки, здесь были салфетки… Благодарю, — кивнул он, когда Жером, высокомерно и скучающе глядя на начавшуюся суету, бросил поверх лужи свою. — Давайте нальём вам снова…
— Нет-нет, я… — замотала головой Луна. — Я не пью вина. Не нравится, — соврала она, верно прочувствовав, что Жером будет против. Особенно, если бокал ей подаст Гораций.
Снова наступила томительная пауза. Жером молчал, педантично разрезая грибы ножом и в упор поглядывая на так внезапно вклинившегося в их с принцессой союз пони. Луна, очень с дороги проголодавшаяся и сперва положившая себе на тарелку целую гору еды, теперь есть не хотела вовсе, и делала это из приличия, чтобы отказом ни коим образом не стать предлогом назревающего конфликта. И только Гораций был невозмутим. С аппетитом употребляя мармеладные конфеты вприкуску к основному блюду, он, казалось, был искренне уверен, что гостям столь же комфортно, как и ему.
Луна догадывалась, что как только вазочка с конфетами опустеет, жеребец, скорее всего, решит подробней расспросить гостей за чашечкой чая. И тогда Жером вновь начнёт испытывать терпение несчастного Горация. Зачем он это делает, Луна искренне не понимала. Не понимала она и почему все неприятные разговоры нельзя обсудить завтра, а не сейчас, когда спустившаяся на Эквестрию ночь согнала пони вместе в тесные комнатки, освещённые огнями, отгородив от остального мира пустыми тёмными пространствами. Похоже, не было в мире явления тоскливей и безнадёжней, чем ночь. Луна негромко всхлипнула, и по её щеке пробежала слеза.
— Расскажите, принцесса, как вам удалось найти нас? — прервал её мысли Гораций.
— Принцесса сегодня была в дороге и устала, — довольно грубо отрезал Жером. — Она расскажет вам обо всё завтра. Если пожелает.
— Как будет угодно Вашему Высочеству. Не хотите ли увидеть свои покои, Луна? Вас проводят, если вы устали.
— Да, — согласилась Луна, понимая, что это единственный шанс увести Жерома из комнаты. Но на приглашение принцессы покинуть комнату вместе с ней, он лишь кивнул. И остался на месте. То ли он не понял её, то ли сделал вид, но теперь она оставляла их один на один. Она направилась к выходу, но не развернулась на пороге и не пожелала никому приятных снов на прощанье. Медленно спускаясь, Луна смотрела на тёмный силуэт ожидающего её внизу пони. Её шаги отсчитывали последние мгновения напряжённого молчания.
— Это что, какая-то шутка? — спросил Жером, когда стихли шаги в коридоре. — Где все, где представители Культа Найтмер?
— Я и есть представитель Культа. Его Святейшество Гораций Адеодат Авентий Мун Люминас. Впрочем, — продолжал он, наливая себе чай, — вы наверняка это знали и так.
— Почему замок совершенно пуст? Где кардиналы, где приверженцы Культа?
— У нас два кардинала. Но никто из них не смог прибыть вовремя. Последователей нынче совсем немного. А почему вас это интересует, Жером?
— Её Высочество приехала сюда из Даркстоуна, ожидая увидеть сотни бэтпони, о которых говорили исторические записи. Но прибывая на место мы застаём самозванца, называющего себя «Его Святейшество» и уверяющего о наличии ещё двух кардиналов, которые даже не явились к приходу принцессы!
— Принцесса помнит о Детях Ночи?
— Она помнит всё, — соврал Жером. — Странно, что она ещё не узнала вас. Ведь это вы были в её комнате в ночь похищения и именно вас она лягнула в морду. Вы наивно полагали, что сможете так запросто выкрасть принцессу у меня из-под носа? Но всё же, какая вышла правдоподобная история с камнем и ночными посиделками в библиотеке! — фальшиво восхитился единорог. — Его Святейшество солгал объекту своего обожания! — Жером зацокал передними копытами.
— Я знал, что вы умны и рассудительны. И не мог не догадаться, что вы узнаете меня. Вас описывали как сдержанного, хладнокровного и расчётливого пони. Но сейчас я вас не узнаю. Быть может потому, что легко быть хладнокровным, манипулируя другими, но сохранить рассудительность, когда приходит осознание, что ты сам оказался куклой под куполом чьего-то замысла, совсем непросто. Даже в идеально проработанном плане возникают непредвиденные просчёты.
— Выходит, — произнёс Жером, пытаясь не подавать виду, что его оппонент попал в самую точку, — ни один из нас не сможет полностью владеть принцессой Луной, пока не повержен соперник.
— Выходит так, Жером, — согласился Гораций, наблюдая, как вставший из-за стола гость опустошил залпом полбокала и направился к выходу. — Спасибо, что были откровенны со мной. И вдвойне спасибо, что в отсутствие Луны. Спускайтесь. Вас проводят в вашу спальню.
«Как этот пони обо всём догадался? Как он узнал, что пока я действительно не могу представить полной картины происходящего по обрывкам странных, казалось бы, случайных событий. Он — не логик, нет. Он совершенно на него не похож. Его умозаключения строятся не на доводах и общих закономерностях, а на интуиции и ощущениях. Он чувствует, а не сопоставляет. Твой мир, Гораций — мир абстракций и экивоков. Но мы живём среди материи, подчинённой неоспоримой логике. Безусловно, сейчас ты обыграл меня. Но ты тактик, а не стратег. И на дальней дистанции у тебя нет никаких шансов состязаться со мной. Ты бросил мне вызов. Я принимаю его.»
«Этот пони наверняка чувствует себя крайне неуютно. Его удалось застать врасплох, и это хорошее начало. Ты, мой друг, думаешь, что на всё во вселенной есть холодная незыблемая логика, но мир имеет слишком много переменных, чтобы предыдущий опыт хоть сколько-нибудь помог в расчётах событий в будущем. Оно непостоянно, и только вживаясь и чувствуя вселенную эмпатически, можно определить направление его движения. Вы с принцессой живёте в разных мирах, мирах логики и этики, и потому вы никогда не станете говорить с Луной на одном языке. И в этом твой просчёт, Жером. Ты бросил мне вызов. Я принимаю его.»