Вознесение Луны

Две сестры

Свет луны пробивался через высокие окна комнаты, оставляя на каменном полу причудливую сеть витражного узора. По такому камню каждый шаг отдавался бы эхом в стенах комнаты. Но неосознанное желание двигаться в этом малознакомом месте почти бесшумно, заставило Луну приближаться к окну медленно и осторожно, словно она ступала по тонкому октябрьскому льду. За стеклом черным сплошным силуэтом нависал город, оставляя ночному небу совсем небольшой клочок с десятком тусклых звезд. Город давил своей массой дерева и камня, сжал пространства в тесные улочки, загнал пони в маленькие душные комнатки…

Душно. Луна приоткрыла окно, и свежий воздух волной ворвался в помещение, заиграл тяжелой тканью занавесок, отозвался подвесками хрустальной люстры и, чуть приоткрыв дверь, проскользнул в коридор. Тонкая полоска яркого желтого света легла к ногам Луны. Её слуха коснулись голоса. Звуки смеха, радости, восклицания, восторга. Почти тысячу лет не слышала Луна простого искреннего смеха, и странное чувство, некогда так надолго ушедшее, заставило принцессу приблизиться к двери. Высунув мордочку, она опасливо глянула в коридор. Голоса стали громче и теперь звучали отчетливей, наполнившись различимыми оттенками. Оттенки возбужденного желания, страсти, исступления и вожделения ярким потоком ворвались в сознание Луны с бесцеремонностью непрошеного гостя, извратили искренность, обезобразили восторг и унеслись прочь, оставив неприятное послевкусие.

Луна закрыла дверь. Первый день возвращения оказался вовсе не таким, каким она себе его представляла. Никому в Эквестрии, включая Селестию, не стоило знать, где сейчас укрывается Луна. Никому, кроме, может быть, своего нового знакомого со странной кьютимаркой на боку. Вряд ли она доверяла ему, но отчаяние или неимение выбора заставило Луну ввериться ему, как иногда грозящая опасность заставляет дикое животное искать помощи у разумного существа. Ведь как бы то ни было, но он не испугался изгнанной принцессы и не сдал страже Эквестрии. Напротив, именно он укрыл Луну, дав приют в стенах этого борделя. Да, она скрывалась в борделе.

От одной этой мысли принцесса недовольно поморщила мордочку и прилегла обратно на постель. Здесь, на третьем этаже было чисто и опрятно, а невысокие колонны у дверей и остроконечные окна с витражами и расшитыми золотой нитью занавесками были вовсе не под стать подобному заведению. Может, в этих покоях, и жил сам владелец? Или же на этой кровати проводили время утомлённые размеренной жизнью знатные особы. Прежде чем откинуться и упасть в гору подушек, Луна ткнулась мордочкой в простынь и осторожно вдохнула запах перины. Пахло свежестью и лавандой, как некогда в спальне самой принцессы, когда Кантерлот ещё был её домом. Никогда ранее Луне не было так приятно забыться сном. Но прежде чем заснуть, она ещё раз попыталась вспомнить события уходящего дня…

Осколки Элементов Гармонии упали к копытам Найтмер. Её злобный смех прокатился в сводах полуразрушенного замка.

— Вы все глупцы! Думаете, вы можете меня победить?

Напуганная пони лавандового цвета жалась к самому полу. Едва ли она представляла, во что ввязывалась, а страх и разочарование в её глазах лишь ещё более подпитывали Найтмер.

— Теперь вы точно не увидите ни свою принцессу, ни солнце!..

Синие и фиолетовые сгустки магии закружились над головой новой повелительницы Эквестрии. Никогда ещё она не испытывала такого прилива энергии, и никогда её могущество не было выражено явственней, чем сейчас. Теперь ни эта странная единорожка, ни заплясавшие в дверном проёме тени других пони не могли повлиять на судьбу Эквестрии — ночь будет длиться вечно!..

— Ты думаешь, что сможешь так просто уничтожить Элементы Гармонии?

Найтмер замерла. Но лишь на мгновение, а после кивнула — пусть продолжает. Маленькая неразумная пони уже не могла нести угрозы правлению Найтмер, а она же, словно восхищаясь собственной властью и величием, великодушно выслушает свою подданную. А подданная, уже в окружении своих подруг говорила. Говорила что-то о духах Элементов Гармонии, что-то о честности, немного о доброте, радости, щедрости и преданности. И о какой-то искре, которая сплотила их воедино… Найтмер едва ли слушала сентиментальную болтовню единорожки.

Неожиданно яркая вспышка света озарила помещение, разогнав спрятавшуюся под высокими сводами темноту. Найтмер отступила на шаг, прикрывшись чёрным крылом от слепящего света Элементов. Как и тысячу лет назад он возвещал тысячелетнее заточение, и Найтмер хорошо помнила тот день. Двойной спиралью взметнулась радуга, обрушившись всей мощью перед копытами Найтмер. Ещё мгновение, и Найтмер встала на дыбы, пытаясь выскочить из плотно обступившего её радужного кольца, но уже была не в силах противостоять его магии. Найтмер ослабла, и её последнее «нет», полное горечи поражения и отчаяния пронеслось по длинным высоким коридорам и растворилось в их мраке.

Было темно, но через закрытые веки пробивался дневной свет. Это было совсем не похоже на заточение на луне. Луна — приятно холодная, как мягкая постель, она окутывает тебя, становясь с тобой единым целым. Нет ни восторга, ни горя, только слабое движение мысли, дающее возможность хоть как-то не потерять счёт времени, но недостаточное, чтобы стать полноценной идеей. Там нет боли, а блаженное спокойствие разливается по всему телу… Здесь же было неудобно, камень пола больно давил выпирающим выступом в ребро, а осколки впились в передние копытца, на которых сейчас лежала Луна, боясь пошевельнуться. Пока до ее слуха не донёсся голос…

— …у меня есть ещё одна просьба: Найтмер Мун.

Она не могла забыть это голос. С каждым шагом Селестия приближалась, возвышаясь над своей лежащей на полу сестрой, ослабшей и беззащитной, и более совсем не похожей на прежнюю Найтмер. Теперь она была Луна. Просто Луна, которая уже не могла противостоять Селестии. И не хотела. Да, она совсем не хотела ей противостоять. Словно тяжелый дурной болезненный сон осталась позади жажда власти и отмщения. Она осталась там же, где и Найтмер. А новая Луна… она хотела броситься перед своей сестрой, рыдать и вымаливать ее прощения. Не из страха, а потому что горечь досады над собственным бессилием всё изменить завладела разумом Луны. Осознание произошедшего. Горькое чувство вины. Броситься перед ней, и плакать…

Но это был порыв… Селестия не могла и не должна была простить Найтмер за то, что она собиралась сделать вновь. Вновь после тысячелетнего заточения. Луна не понимала, как это произошло, но чего теперь будут стоить ее слова и мольбы о прощении? Лучше умереть. Умереть навсегда. И позор, и стыд, всё пройдет. И будет прощение. Умереть. Но только не заточение…

— Луна. Я уже тысячу лет…

Собрав последние силы, Луна сделала это. Она исчезла, оставив после себя лишь угасающее синее сияние.

— Луна!.. — Селестия застыла в недоумении, раскинув крылья. Крылья пегасов и аликорнов очень чутки к эмоциональному состоянию их хозяев, и всякий раз выдают их эмоции даже более, чем то может отразиться на мордочке пони. Особенно у вспыльчивых и бойких натур вроде Рейнбоу Дэш. Ни бойкой, ни уж тем более вспыльчивой Селестия не была, но сейчас она замерла, раскинув крылья, и смотрела на место, где лишь недавно лежала ее сестра.

— Сестра? — Твайлайт изумилась, воскликнув слишком громко. Гораздо громче, остальных и гораздо громче, чем-то позволяли элементарные правила этикета. Но кроме самой Твайлайт, похоже, никто не придал этому значения.

— Да, сестра… — вздохнула Селестия, присев. — Мы должны были править вместе, — продолжила та, опустив крылья и уставив взгляд в пол, — как некогда ранее, когда я поднимала солнце и возвещала новый день. Солнце дарило тепло и свет. Оно делало пони счастливей. Моя сестра Луна поднимала луну, даруя сны своим подданным и охраняя их покой в царстве снов. И сны её были поистине волшебны. Помню, в одном у нас был садик в небольшой деревушке, куда мы сбегали от наших королевский забот, и прыгали, и скакали друг за другом, как в детстве. Едва ли кто бы мог подарить мне большее счастье. Вряд ли Луна всерьез задумывалась над этим, но я всегда знала — нельзя недооценивать сны, ведь в них мы видим продолжение своей повседневной жизни, свои желания и тайные страхи. Воспоминания и эмоции, полученные там, остаются с нами, а значит, сны — такая же часть нашей жизни, как и та, что приходит после пробуждения… Но ей казалось, что какие бы чудные сны она не создавала, с восходом солнца они, оставаясь не более чем снами, растворяются в его свете навсегда.

Как будет свергнут недооценивший свою власть монарх, так и Луна, принизившая значение царства снов, потеряла контроль над своей магией, оказалась подавлена грузом зависти и невысказанных обид. Затаившаяся обида разрасталась, выжидая своего часа, чтобы явиться в обличии Найтмер Мун. И однажды Луна под её влиянием отказалась уступать место новому дню. Противостояние дня и ночи могли бы погубить гармонию Эквестрии. И тогда я была вынуждена изгнать Найтмер, заточив ее на тысячу лет. Но являясь неотделимой от Луны сущностью, Найтмер не могла быть изгнана одна. В тот день я приняла судьбоносное решение… В надежде встретиться с сестрой через вечность…

Селестия припала к осколкам доспехов и тихо заплакала. Шестерка пони позади переглянулась — они впервые видели плачущую Селестию. Прогнать тишину, нарушаемую лишь всхлипами принцессы, решилась Флаттершай. Подойдя сзади, она осторожно положила копыто на плечо Селестии.

— Мне очень жаль, — пролепетала Флаттершай, — если бы мы только могли вас утешить… мне ужасно стыдно, что я даже не могу вам помочь…

К Флаттершай подскочила опомнившаяся Твайлайт.

— Мы с моими друзьями сделаем всё, чтобы вернуть сбежавшую Луну. Мы обязательно найдем её.

— Облететь всю Эквестрию и не устать для меня пара пустяков! Уже к полудню Луна будет во дворце! — самодовольно воскликнула Дэш.

— И я устрою самую супер-пупер классную вечеринку в-честь-воссоединения-сестер! — Звонко выпалила Пинки, осыпала своих друзей горсткой конфетти и сжала в объятиях Твайлайт, Флаттершай и попавшую под раздачу замешкавшуюся Селестию.
Задорный голос Пинки разогнал замерший в ожидании воздух. За окном светило уже полуденное солнце, и даже Вечнодикий Лес в его лучах казался вовсе не страшным. Магия Гармонии наполняла грядущий день, и там, за стенами разрушенного замка, даже в самых отдаленных уголках Эквестрии бурной рекой текла красочная и яркая жизнь нового дня. Жизнь продолжалась.

Селестия расправила крылья, покрыв ими всю сбежавшуюся к ней шестерку. Пони, ее маленькие подданные, ещё плотней прижались к своей принцессе, и впервые за долгие годы она почувствовала страх одиночества. Селестия встала.

— Вы правы, мои маленькие верные пони. Я должна двигаться далее. И пока даже без Луны. Я очень ценю вашу отзывчивость, но вы и без того сделали для меня слишком много, чтобы я смела просить вас еще о чем-то большем. Отправляйтесь в Понивиль.

— Но принцесса Селестия! — заголосила шестерка наперебой.

— Возвращайтесь к своим повседневным делам. Флаттершай, тебя наверняка заждались твои питомцы. Пинки, уверена, сегодня в Понивилле обязательно намечается маленькая вечеринка…

— Даже целых две! — подпрыгнула на месте розовая пони, — день возвращения солнца и день рождения Голден Харвест! И мне надо быть в двух местах одновременно! Я могу объединить обе вечеринки, но тогда в Понивилле будет на одну вечеринку меньше. Поэтому я устрою их в соседних домах, чтобы пони могли посетить две вечеринки одновременно!

— Эпплджек…- продолжила Селестия.

— Я знаю, — улыбнулась земнопони, сняв шляпу и прижав её к груди, — у семьи Эпплов много работы, а нам ещё надо подготовиться к осеннему сбору урожая.

— Закончить пошив новой модели платья.

— А я свободна, все облака над Понивиллем я разогнала ещё на прошлой неделе!

Твайлайт с укором глянула на радужную пегаску.

— А тебе, Твайлайт, я бы советовала продолжить изучение магии дружбы, — произнесла Селестия, улыбнувшись.

— Но принцесса Селестия, а как же ваша сестра? А как же…

— Наши внутренние проблемы с сестрой снаружи никто не разрешит. Справиться с ними под силу только нам с Луной. А теперь, пони, я провожу вас до Понивилля. И ещё… просьба. Ни за что не возвращайтесь в этот замок.

---

Пещеру озарила вспышка света, и кобылка-аликорн безвольно повалилась на землю. В глубине, под каменным сводом стояло Древо Гармонии. Оно переливалось и мерцало, играя бликами по влажным камням. Так хрусталь, поймав лучик света, наполняет пространство радужным сиянием. Ни массы камня над древом, ни время не сломили его — все эти годы оно оставалось неизменным. Как и в тот день, когда Луна с сестрой обнаружили это чудо. Тогда его Элементы помогли победить Дискорда и вернуть мир в Эквестрию.
Луна перевернулась и с трудом села. Казалось странным, что сейчас элементы разрушали гармонию. Даже плод самого благого побуждения может стать грозным оружием в руках злодея. Но Луна не считала Селестию злодейкой. Напротив, сейчас, освободившись от Найтмер, принцесса понимала, что Элементы спасли и Эквестрию, и её саму. Придти во дворец и сдаться? Сказать, что хочет просить прощения? А есть ли ей прощение? А если Найтмер всё еще сидит. Скрывается где-то внутри Луны, затаилось, выжидая удобного момента вновь. Луна с некоторым страхом и недоверием повернула голову и покосилась на свой круп. Кьютимарка в виде полумесяца на безобразном черном, как шерсть Найтмер, пятне. Луна встала. Во дворец нельзя. К Селестии нельзя. Никто не должен знать о прошлом Луны. Надо уйти. Уйти в далеко, в забытую всеми деревушку и скрываться там, надеясь на благосклонность ее жителей. Одну такую деревню Луна помнила, но сохранилась ли она за тысячу лет? Скрываться… Сколько? Вечно юная кобылка не могла бы оставаться незамеченной, как минимум, являясь причиной зависти уже отцветших кобыл. Сколько лет есть в запасе? От силы пятьдесят, не больше.

И тут у Луны мелькнула мысль. Та самая мысль, которой стоит лишь появиться, пускает корни и расцветает в идею за считанные мгновения. То самое озарение, меняющее жизни. Луна встала перед Древом и склонила голову.

— Клянусь.

Слова Луны эхом пробежались по пещере, заставив принцессу вздрогнуть.

— Клянусь спокойством Эквестрии, Духами Элементов Гармонии и Лорен священной, беря их в свидетели, неотступно исполнять сию присягу в меру остатков моих сил и возможностей: до конца моих дней считать своё тело, душу и отведенное мне время принадлежащими всей Эквестрии и каждой нуждающейся в том пони в отдельности. Направлять свои помыслы и побуждения исключительно во их благо. Я никогда не откажу нуждающейся пони в посильной помощи.

Я не причиню никому вреда и не позволю никому вершить зло даже во имя правосудия. Я не обольщусь возможным признанием других пони и не стану святым идолом и божеством, не приму ни славы, ни власти и не признаю собственной святости.

Сей присягой я отказываюсь от корысти и приземленных желаний, от притязаний на данное мне могущество и власть Аликорна. И да будет мне до последнего моего вздоха радостию и единственной наградой счастье всех, нашедших приют в моем сердце.

Клянусь.

Луна отступила на шаг и подняла мордочку. Древо хранило молчание. Кончик рога Луны загорелся голубым сиянием, соткал эфирную звездную материю из магии и воздуха, скрывшую крылья Луны, и вспыхнул. Пещера снова погрузилась в тишину.

---

Жизнь в Мэйнхеттене текла своим чередом. По широким улицам и проспектам взад и вперед носились повозки, пони толпами спешили по тротуарам, из ларьков у обочин доносились ароматные запахи, а пестрые вывески приглашали гостей посетить ресторан за углом, чтобы отведать новые изысканные блюда. Весь город, с его центральными площадями и неказистыми подворотнями, с роскошными пафосными залами собраний и симпозиумов и маленькими душными офисами в гробницах из камня и стекла, с его рвущимися шпилями к небу высотками из зеркал и стали и ютящимися между ними двухэтажными кирпичными постройками встретил Луну во всем своем великолепии.

— Осторожней! — крикнул проскочивший мимо жеребец, запряженный в повозку, и Луна отскочила в сторону.

— Дорогу, дорогу! — донеслось сзади, заставив принцессу отбежать к тротуару, где казалось безопасней. Она огляделась. Где деревушка? Это и есть Мэйнхеттен? Давно ли пони научились возводить дома размером с горы? Почему сразу так много пони решили ютиться на этом маленьком клочке суши? Всё из камня, ни деревца, ни травинки… Луне стало не по себе.

Всё, что она когда-то знала, исчезло. Здесь раньше была деревня в двадцать-тридцать домиков, был прекрасный вид на залив, ферма, на которой каждую весну собирались все пони, чтобы дружно встретить ее приход общественными работами.

Здесь, на окраине деревни, в домике с садом, густо поросшим деревьями и кустарником, жила странная, но забавная и добродушная пони. Нередко, ещё будучи совсем юной кобылкой, Луна с утра до ночи играла в её дворе вместе с двумя другими жеребятами или Селестией. А иногда, как стемнеет, вся они оставались у нее. Кобылка допоздна рассказывала им чудные истории, они играли в настольные игры и даже сочиняли стишки. Перина у кобылки была мягкая, и на ней спалось гораздо приятней, чем у себя дома. А утром кобылка готовила им завтрак из оладьев или каши с клубникой, давала с собой пару яблок, и жеребята вновь неслись на улицу, где всё было наполнено искренней магией добра.

Однажды подружки привели Луну к клубничным грядкам на ферме, принадлежащей целой семье. Но троица была знакома только с главой семейства, и то весьма сомнительно и отдалённо. Им был некий пожилой жеребец, которого они втайне называли «СС» — Скупой Скряга, и это их очень забавляло. Он и впрямь выглядел как персонаж, сошедший со страниц карикатурного журнала, который ворчит без конца, и до посинения будет торговаться за каждый битс. И, видимо, отчасти в наказание, отчасти из ребяческого озорства, целью налета оказались именно его клубничные грядки. Жеребята попались сразу — хозяин вышел из сарая в самый неподходящий момент. Как ни странно, он не закричал, не засвистел, а лишь осуждающе покачал головой, и троица даже не решилась убежать. Луна помнила, как она с подружками подошла просить прощения, а тот лишь отшучивался, но в конце сдался и предложил помочь ему с уборкой урожая. А после полудня наградил их целой корзиной клубники, которую Луна едва могла удержать в зубах. С тех пор увидев хозяина фермы даже через улицу, вся троица звонко приветствовала его. Да и «СС» теперь сменилось на «ДД» — Добрый Дядюшка.

Но теперь давно уже не существовало ни деревни, ни подружек Луны, ни той чудной добродушной кобылки, ни Доброго Дядюшки. Вряд ли вообще о них кто-то помнил. И Луна поняла, что осталась совершенно одна. И только Селестия могла разделить с ней горечь одиночества и страх. Но Селестия сидела в Кантерлоте, готовая привести свой приговор, а её верная стража наверняка уже была на полпути во все концы Эквестрии. Вдруг жгучее желание сдаться овладело Луной. Она дернулась было скинуть свою накидку, скрывавшую крылья, но голос благоразумия заставил ее остановиться. Порыв был прерван клятвой.

— Мое тело, душа и отведенное мне время принадлежит отныне всей Эквестрии и каждой нуждающейся пони, — прошептала Луна, — я не имею права позволить себе так безответственно поступить.

И Луна оставила на месте уже было приподнятую накидку.

Город был слишком большой и пугающий. Луна никогда ранее не видела ничего подобного. Но переходить дорогу принцесса научилась довольно быстро — она пристроилась за забавно спорящими жеребятами, и миновала целых две оживленных проезжих части, оказавшись в другом районе. Здесь не было упирающихся в самое небо высотных зданий, и движение на дорогах было гораздо тише. Луна старалась идти, не привлекая внимания, спокойным прогулочным шагом, будто ежедневно видит эти улицы уже минимум десяток лет. Но каждое здание, каждая улочка вызывала в Луне неподдельный интерес, и принцесса совсем забыла о страхе и усталости. А еще эти странные столбы с белыми стеклянными шарами сверху — к чему они на каждой обочине стоят в ряд как гвардейцы? Даже детальное изучение этого на первый взгляд незамысловатого предмета ничуть не подсказало его назначения, а узнать у прохожих Луна так и не решилась.

Стараясь уйти подальше от шумных улиц и каменных громадин, принцесса набрела на парк. Большой парк с настоящей травой и аккуратными дорожками, окруженный стеной зданий. Внизу отлогого склона, ровно по центру парка вдоль протекала небольшая медленная речушка, заточённая между двумя каменными набережными. И здесь было как-то по-настоящему тихо и спокойно. Пони никуда не спешили. Они медленно шли по улочкам, сидели на скамейках, разговаривали и кормили птиц. В стоящих под раскидистыми кронами деревьев беседках группка жеребят устроила пикник, и запах еды тут же напомнил Луне о насущных проблемах. Неподалеку, на пересечении дорожек, стоял фонтан, и принцесса направилась к нему утолить жажду. Убедившись, что зрителей не так много, Луна поднесла мордочку под струю, и холодная вода фонтана струйкой потекла по шее принцессы, закапав с ее груди.

Прежде чем Луна напилась, под ней набежала порядочная лужица, и принцесса стыдливо удалилась в тень деревьев, озираясь по сторонам. Похоже, никто не придал значения странному поведению кобылки — и Луна про себя отметила первый существенный плюс больших городов — всем всё равно. В больших городах пони видят друг друга первый и последний раз. А даже если нет, то последующие встречи редко для кого будут не как первые. Здесь пони слишком много. У каждого за плечами своя история, своё счастье или горе, и за те мимолетные мгновения просто нельзя рассказать жизнь каждой встреченной пони. А таких — сотни и сотни, и невозможность сострадания каждой притупляет сострадание в принципе. Равнодушие, как инструмент, позволяющий не сойти с ума и не замечать чужих проблем, жестоко, но эффективно справлялось со своей задачей. И Луна вновь вспомнила ту маленькую деревушку из далекого детства. Тяжело вздохнув, кобылка легла на траву и тихо заплакала — всё равно никому не будет дела.

Все прошлое осталось далеко позади, настолько, что единственной связью остались лишь воспоминания Луны. А на горизонте неподъемным грузом маячил тяжелый, кропотливый труд — выстраивать все с самого начала. Подходить, знакомиться с пони, о чем-то с ней говорить. Сложно и страшно говорить с пони, сострадая ей внешне только лишь для того, чтобы облегчить ее печаль. Страшно выдавать ожидаемые собеседником эмоции только ради его счастья и осознавать это. Это проклятье может преследовать либо дряхлых стариков, либо Аликорнов — едва ли кто из обычных пони с их небольшим клочком времени в этом мире решился бы на подобное. Пони заняты, они боятся не успеть. Не успеть что-то сделать и что-то попробовать. Не успеть сказать, насладиться своим мгновением. Жизнь для других и альтруизм в самом чистом его проявлении, возведенный в смысл жизни, измерение ценности собственной, счастьем всех тех, чьи жизни засияли ярче благодаря тебе — удел Аликорна. Луна приподнялась с травы и осмотрелась.

Затуманенный взор, от слез словно в волшебном сне полный сияния и бликов, побежал по траве, мелькнул в брызгах фонтана и скользнул по дорожке парка. И вдруг взгляд принцессы остановился на пони. Она была в годах. Пони сидела на скамейке и пристально смотрела на Луну, и, скорее всего, уже очень давно. До тех пор, пока их взгляды не пересеклись. После она опустила глаза в потрепанную газету, делая вид, что совсем не интересуется синей кобылкой. Сама она была приятной наружности, и Луна решила, что с ней будет познакомиться гораздо проще, чем с напыщенным господином скамейкой дальше или этими вечно куда-то спешащими в городской суете пони.

Склонив голову на бок, Луна продолжала наблюдать. За это время пони на скамейке дважды поднимала глаза, и дважды поспешно опускала взор обратно в газету. После необычного равнодушия Мэйнхеттена Луне показался такой интерес к себе весьма любопытным и непременно требующим выяснения делом. Попытавшись сделать как можно более приветливую мордочку, принцесса подошла прямиком к кобылке и села на ту же скамейку, но чуть в отдалении. Как завоевать симпатию собеседника? Забыть о себе и интересоваться только им, ведь редко когда диалог — это не ожидание окончания речи собеседника взамен на возможность высказаться. И начать разговор следовало с чего-то близкого кобылке.

— А вы ходили на «Лошадок с холмов»? — спросила Луна, подглядев на обороте газеты статью под первым заголовком, потому что обсуждать пропавший с луны силуэт ей не хотелось.

— Конечно, — неожиданно живо отозвалась пони, — это один из моих самых любимых мюзиклов. А что вам нравится?

Луна поняла, что напрасно не прочла новостной сводки на билборде одного из высотных зданий. Совсем напрасно. Но требовалось срочно выдумать что-то хотя бы приемлемое для слуха.

— Мне нравятся труды Старсвирла Бородатого, — нашлась Луна, вздохнув с облегчением.

— Надо же! — воскликнула пони, — не думала, что в наши дни кому-то нравятся нечто подобное. Вы наверняка работаете в Академии магии?

— Ну… — протянула Луна, прикидывая, от какого ответа будет меньше последствий, — да. Я преподаю историю древней магии.

— Надо же! Я сразу заметила вашу занятную манеру речи. И что вы очень умная и образованная пони. Сегодня жарко… — добавила кобылка, обмахиваясь газеткой.

— Верно, — подтвердила Луна, прежде чем поняла, что попалась — черная накидка явно не самый лучший предмет гардероба в знойный летний день. Да и день уже подходил к концу — на лужайку легли длинные тени высотных зданий, располосовав огромный парк на множество участков в тени и на солнце. Но пони, похоже, не придала этому значения, и принцесса поспешила перенять инициативу. Было совсем неожиданно, что сторонней пони так интересна личность Луны.

— Какая у вас интересная кьютимарка, — обратила внимание Луна. — Что она означает?

— Ах, эта… Знаете, порой бывает проще понять других, чем себя. Даже в самых запутанных проблемах свежий взгляд снаружи видит очевидные пути решения, когда взгляду изнутри казалось, что решения нет. Эта моя кьютимарка — лабиринт в форме сердца, уже как только не трактовалась. Мне же кажется, что моё призвание — подсказывать заплутавшим пони правильный путь. Чем, собственно, я и занимаюсь, — вдруг рассмеялась кобылка, — за этот день с десяток пони бродили по парку в поисках… — кобылка прервалась, но своей задорности не утратила. — А что означает ваша кьютимарка, если, конечно, не секрет?

— Нет-нет, — закачала головой Луна, чуть приподняв материю, — белый полумесяц на черном фоне… Древний символ, означающий успех в изучении тайн забытой магии. Я его получила, когда втайне от родителей читала ночами при луне летописи Старой Эквестрии, — добавила Луна, подмигнув, и обе сдержанно засмеялись.

— Вы не торопитесь? — спросила принцесса, — вдруг я задерживаю вас…

— Задерживаете? — спросила кобылка, словно впервые слышала это замысловатое слово, — вряд ли. Мне торопиться некуда. Теперь я провожу в парке всё свое время, помогаю заблудившимся приезжим пони, присматриваю издали за жеребятками… Здесь очень нехорошие перила моста через речку, а эти непоседы так и норовят перегнуться через них, стоит их родителям лишь на секунду отвлечься…

Внезапно пони замолчала и поглядела на Луну, одетую в черную накидку, почти в упор.

— Скажите, знаете ли вы, каково это, потерять близкого?

— Знаю, — ответила принцесса, и слезы проступили, мгновенно скопившись тяжелыми каплями против воли той, — я знаю, что такое потерять всё. Раньше у меня были друзья и знакомые, я была окружена теми радостями, обыденными радостями, которые мы привыкли не замечать, пока они есть. Но стоит им только исчезнуть…

Первая крупная слеза скатилась по мордочке Луны и упала на скамейку.

— Простите, я не хотела… — засуетилась новая знакомая, заерзав на месте.

— Это вы меня простите…- пробормотала принцесса, но увидев сочувственную улыбку кобылки, всхлипнула, и продолжила, — я потеряла сестру. Единственная, кто оставалась у меня на всём свете… Совсем един…

Голос Луны предательски дрогнул, показав, что та готова вот-вот разрыдаться, и ей пришлось замолчать на полуслове. Инициативу тут же перехватила кобылка, стараясь не допустить, чтобы остальной монолог единорожки состоял из постоянных рыданий и бессвязных сгустков слов и эмоций.

— Я плохо знаю, что говорят в таких случаях, — вздохнула кобылка, — мои соболезнования…

Луна замерла и перестала плакать. Замерла и кобылка. Их взгляды встретились и принцесса, глуповато улыбнувшись, опустила глаза, протерла слезы с мордочки и потыкала копытом в скамейку.

— Нет, она… жива.

— Господи, вы были в черном плаще, я подумала, что… — кобылка замахала передними копытами, словно отгоняя кого-то. — А сестра… скажите, вы наверняка хорошо ладили в детстве?

— Да, у нас было прекрасное детство…- Луна призадумалась. Когда-то тысячу лет назад, может, даже на этом самом месте они беззаботно проводили время. Просторный сад в тени яблонь был маленьким замкнутым мирком, запросто становившимся и непроходимыми, полными опасных хищников джунглями, и затопленным пиратским кораблем с полными сундуками награбленного золота и украшений из жемчуга и изумрудов, и торговой лавкой местного ремесленника, продававшего высушенные на летнем солнце горшки из земли, раздобытой прямо с грядок перед домом.

Там на грядках росли морковь, капуста и картофель, но глаз они не радовали, в отличие от росших на заднем плане кустов малины и смородины, которую разрешалось есть без предварительной обработки. Смородина черная, белая, красная… Она съедалась Селестией и Луной наполовину еще до того, как становилось возможным различить её сорта по цвету ягод.

А ещё под крышей дома стояла большая бочка с дождевой водой, и не смотря на запрет, они с Селестией таскали оттуда воду, как раз чтобы размачивать землю для гончарного ремесла. А после возвращались домой по самые ушки грязные, но неописуемо счастливые.

Две сестры были как нитка с иголкой. Куда Селестия, туда и Луна. На правах старшей, именно Селестия выдумывала все новые и новые игры, в которых создавались целые миры с их невероятными законами мироздания и своим ходом времени. И сёстры день за днем исследовали их от рассвета и до самого заката, проводя время вместе. Их дружба была крепкой, ровно и как их мимолетные обиды и драки, всегда оканчивавшиеся внезапным примирением. Как было легко в детстве… просто набрался смелости, подошел и сказал: «Прости, это я съела твой кусок торта». А для закрепления результата можно было еще от щедрот добавить: «Если хочешь, в следующий раз можешь съесть мою порцию».

— А что же сейчас? — спросила кобылка, — неужели, нельзя подойти и сказать все то же самое?

— Нельзя… Сестра меня не любит, и скорее… скорее сошлет меня подальше как Селестия Луну, будь у неё такая возможность, чем примет меня.

— Я видела много поломанных судеб. И в корне не лежала неразрешимая обида. Обида являлась лишь причиной ссор, но она не была способна подпитывать неприязнь вечно. Гордыня или страх не позволяли пони сойтись. Моё призвание — дать совет тем, кто ищет выход из этого лабиринта, но не более. Не в моих силах вывести того, кто решил в нем заплутать. Я искренне ликую, когда слышу весточку о примирившихся пони и тяжело переживаю, узнавая, что мои усилия оказались тщетными. Я много раз видела, как близкие души разбегались и угасали в одиночестве только потому что не решались попросить прощения первыми.

— А если я попрошу прощения, попрошу искренне, но получу отказ?

— Гораздо чаще пони так и не решались попросить прощения, чем получали отказ. Я знала одну прекрасную супружескую пару. Почти сорок лет они прожили вместе, и если так радоваться совместной жизни умела бы каждая пара, вы не представляете, насколько бы стал прекрасней наш мир. Обоюдное счастье — награда за кропотливый труд отношений, а ссоры — лишь усвоение нового урока. Я не верю, что даже элементарным вещам можно научиться, не совершая ошибок, а потому ни разу не поссорившиеся пони попросту безразличны друг другу. Они как призраки, не способные ничем друг за друга зацепиться.

И вот… та самая пара. Они поссорились за ужином. Я долго пыталась выяснить, по какой причине, но так ничего и не вышло. Это было лишь очередное усвоение урока, но в тот день её супруг устал и лег спать сразу после ужина. Они даже не простились перед сном. А на утро его не стало…

Внезапно кобылка разрыдалась, что испугавшейся от неожиданности Луне ничего не оставалось, как в растерянности положить копыто на плечо кобылке, чуть приобняв её. От слез кобылки пышная шерстка на грудке Луны намокла, а та всё всхлипывала, бормотала извинения и говорила что-то невнятное. Мимо проходили пони. Полноценные счастливые семьи, супружеские пары, но они даже не обращали внимания на плачущую пони. И только иногда пробегавшие мимо жеребята останавливались, чтобы обернуться. Но уже через секунду припускали дальше по дорожке парка, чтобы догнать своих родителей. Вечерело. Первые отголоски ночной прохлады коснулись горячего асфальта и бетона, обещая к сумеркам выпасть крупной росой на лугах парка. За высотными зданиями не было видно заходящего солнца, но его красное пламя ярким ореолом окутало их силуэты. Эх, Селестия-Селестия… Если бы ты только могла меня увидеть, если бы ты только слышала наш разговор… Ты бы меня простила. Ты бы просто не смогла поступить иначе.

Неожиданно плеча Луны коснулось копыто кобылки, и Луна оказалась в её объятиях.

— Спасибо… — произнесла кобылка, внезапно замявшись, — я не знаю вашего имени…

— Луна… — ответила принцесса, даже не пожелав ничего выдумывать.

— Спасибо, Луна. Меня Энкшес Харт. Можете просто Харт…

— Тревожное сердце…- повторила Луна и вновь замолчала.

— С вами было хорошо… — заметила Харт, — настолько хорошо, насколько может быть у товарищей по несчастью. Но прошу вас, не совершите моей ошибки, — пони прервалась и посмотрела на сияние за темнеющим силуэтом города, — солнце еще не зашло. Только дайте мне знать, что вы вновь счастливы, и тогда вы сделаете чуть счастливей и меня…

Пони встала со скамейки.

— Простите, мне пора…

— Жаль…- упавшим голосом произнесла Луна, явно погрустнев.

— Меня ждут те, кто больше всего нуждается в заботе и любви. До ночи еще далеко, можно успеть что-то очень важное.

— Удачи вам, Харт… Вы вернули мне надежду…

— И вам, Луна. — Кобылка вновь глянула на зарево в небе. — Не ложитесь спать, не простившись.

---

Похоже, сегодня Кантерлот не собирался спать. Слухи о появлении Найтмер Мун расползались во все стороны от Понивилля как тараканы ещё скорее, чем пегасы-гонцы успевали донести в города официальную позицию Кантерлота. Селестия понимала, что скрывать исчезновение Найтмер нельзя хотя бы только потому, что луна видна из всех концов Эквестрии одинаково хорошо. Едва ли кто в эту ночь не обратил внимания на пропавший с луны силуэт Найтмер, и едва ли кто не заметил серьезно запоздавший рассвет, случившийся только ближе к полудню.

Подключить фабрику Клаудсдейла, чтобы скрыть луну, как советовали Селестии ее приближенные, она отказалась. Не было смысла затягивать облаками всю Эквестрию, когда только сегодня утром каждый второй житель воочию наблюдал, как растаял силуэт Найтмер. К тому же подобный ход пустил бы новую волну слухов, которые за неимением официальной позиции Селестии, пони с радостью бы наполнили собственными выдумками об ужасах Ночной Кобылицы.

Ещё с детства Селестия поняла: если нельзя ни скрыть, ни соврать без риска попасться, надо сознаться. Сознаваться надо и в мелких проказах даже в ущерб себе. Чтобы однажды в критический момент воспользоваться накопленным доверием и выйти сухой из воды там, где попадется даже самый искусный плут. Сейчас ситуация была «ни скрыть, ни соврать». И по коридору, ведущему в главный зал, то и дело сновали придворные, явно встревоженные бездействием Селестии. Одно единственное обращение к народу Эквестрии с призывами найти несчастную напуганную сестру, и ни строчки об опасности встречи с ней. Ни строчки об её появлении в Понивилле, об исчезновении самой Селестии, позднем восходе Солнца, об её желании свергнуть сестру и погрузить Эквестрию в вечную ночь.

— Я не понимаю, — мерила шагами коридор Твайлайт, проходя мимо своих подруг и брата, — я не понимаю, почему Селестия до сих пор не вызвала носителей Элеменетов Гармонии, почему до сих пор стража не получила ни одного распоряжения…

— Знаешь, — толкнул ее в бок Шайнинг Армор, — хоть я и знаю, тебя это не успокоит, но я уверен — принцесса Селестия наверняка знает свою сестру лучше…

— Нет, Шайнинг! — с паникой в голосе перебила ее Твайлайт, — Луна, может, и её сестра, но я сама видела, как это были две разные пони до применения Элементов Гармонии и после. А что, если она нас провела? Что, если, — продолжала искриться Твайлайт, — если она сейчас разгуливает на свободе или ещё хуже ищет себе приспешников!

— Эта Луна не выглядела опасной! — попыталась её уверить Дэши.

— Скорее, она стала очень и очень несчастной…- добавила Флаттершай, поводив копытцем по ковру.

— В том-то и дело! Из этого следует, что если тот, кого мы победили, может превращаться в Луну, то и Луна может запросто перевоплощаться в Найтмер!

«Найтмер» гулко прокатилось в дворцовых коридорах благодаря их великолепной акустике, и пони внезапно замерли. Твайлайт поняла, что все взгляды устремились на неё, и смущенно поглядела по сторонам.

— Я хочу видеть Спитфайр. — Объявила появившаяся в дверях принцесса. Она с высоты своего роста оглядела пеструю топу придворных, задержалась взглядом на шестерке, явно помрачнев, и расправила крылья, как то подобает Аликорну в присутствии подданных.

— Я здесь, ваше Высочество! — отозвалась кобылка, и приблизившись к Селестии, поклонилась.

Селестия крылом чуть приоткрыла дверь зала, пропустив капитана Вандерболтов, а после слегка толкнув дверь задним копытом, закрыла её. Чуть склонив голову на бок, она еще раз оглядела пони. Пони молчали словно пытались понять, зачем их сюда привели, и трудно было сказать, раздражает ли Селестию такая ситуация или же напротив, забавляет.

— Ясно… — вздохнула принцесса, уловив, что из пришедших за ответами пони, вопросы придётся вытаскивать, — что вы хотите от меня услышать? Луна — моя сестра, в которую вселился злой дух Найтмер Мун. Дух был уничтожен Элементами Гармонии. Сейчас Луна напугана и по какой-то причине сбежала от меня. Уверена, это лишь недоразумение. Она не вынашивает планов отомстить мне или моим подданным, собрать вокруг себя секту бэтпони или любым иным способом нарушить гармонию Эквестрии. Единственное, чего я бы очень от вас хотела в данный момент — чтобы сейчас все пони перестали беспокоиться по поводу исчезновения силуэта моей сестры с луны и разошлись. Почти полночь, — добавила Селестия, — и в Кантерлоте только начинается ночная жизнь. И если бы Луна знала, что эту прекрасную ночь она отняла у каждого из вас, она бы очень огорчилась. Не огорчайте Луну.

Коридор стал медленно пустеть — возразить принцессе никто не решился. Почти никто. Остался лишь Шайнинг на правах начальника охраны и Твайлайт с ее подругами. Она знала, что Селестия не могла не заметить шестерку. Но зачем ей командир Вандерболтов? Значит, всё не так безоблачно, как уверяет принцесса. Кантерлот готовится к бою? Или у неё другие поручения? А если они секретны, и Шайнинг получил их тоже? И сейчас, негодяй, молчит и даже не подмигнет своей сестре!

— Мы ведь не расходимся, верно? — решила уточнить Рарити, заметив некоторое замешательство своих подруг.

— Селестия сказала, что нам лучше заняться другими делами, чтобы не огорчать Найтмер… то есть Луну, — поправилась Флаттершай.

— У нас не может быть других дел. Мы начали разбираться с Найтмер, мы и окончим, — решительно произнесла Твайлайт, топнула копытом и направилась к дверям зала.

— Но-но, сахарок, притормози, — остановила ее Эпплджек, наступив на хвостик Твайлайт, — не лучше ли дождаться, пока принцесса освободится?

На пороге появилась Спитфайр. Что на уме у этой пони, никогда не поймешь. Она прошла молча, и даже взглядом не удосужила шестерку. Затем в дверях вновь появилась Селестия. Все замерли, ожидая, что будет. Принцесса тяжело вздохнула и подошла к Твайлайт.

— Я догадываюсь, благодаря кому вы все тут собрались, — уставшим голосом произнесла Селестия, обведя взглядом шестерку, но даже не посмотрев на Шайнинг Армора, стоящего чуть в стороне.

— Да, мы здесь благодаря Найтмер Мун…- начала было Твайлайт, но принцесса её перебила.

— Вы здесь благодаря тебе. Твайлайт, моя верная ученица, — продолжила Селестия, смягчившись, — я всегда ценила твою любознательность, и понимаю, что отправить вас по домам не только не вежливо, но и бессмысленно. Завтра, минуя охрану благодаря кое-кому, — принцесса кивнула в сторону Шайнинг Армора, и тот улыбнулся Искорке, — вы будете с самого утра стеречь меня у двери, поэтому, думаю, у меня не остается выбора, как ответить на все ваши вопросы. Но только сперва проследуйте за мной…

— У меня предчувствие, у меня хорошее Пинки-Пай-Предчувствие! Нас ждет сюрприз. И не просто сюрприз…

— Угомонись, Пинки, — шикнула на неё Эпплджек, — все мы знаем, что сейчас по сюрпризу достанется каждому.

— Особенно Твайлайт! — пробубнив под нос, вставила свои пять битсов Дэш.

— Это, это… Будет не просто сюрприз, а, может, кексы с изюмом, или заварные… или даже целый торт! Я еще не знаю, что я хочу, но заранее два. А ты что будешь? Нет, я серьезно! Эпплджек! Почему ты молчишь? Ах, мы играем в «угадай предмет»? Дай угадаю, он большой? И сладкий и вкусный? Я знаю, я знаю, это торт, это определенно торт! Торт-торт-торт? Нет? Тогда, он зеленый и квадратный? Может, похож на селёдку и свистит? Вот так…

— Да-да, это торт! — не выдержала Эпплджек.

В помещении царил приятный полумрак. За столиками, сервированными не хуже столов во дворце Селестии, сидели пони. На столах, покрытых белыми скатертями до пола, стояли подсвечники с длинными тонкими свечами, которые периодически заменяла на новые суетливая пони-единорожка в белом передничке и кьютимаркой в виде сверкающего кристалла. Она же разносила заказы и обслуживала немногочисленных гостей.

— Доброй ночи, Кристи, — поприветствовала её Селестия почти шепотом, чтобы не спугнуть сонную и умиротворяющую атмосферу ресторана, — нам, пожалуйста, как обычно. Семь раз.

— Одно мгновение, принцесса! — отозвалась та, умчавшись на кухню.

Селестия провела всю шестерку за дальний столик в углу. Благодаря почти отсутствовавшему внутри свету, из панорамного окна ресторана, одной его частью зависшей над самой пропастью, открывался потрясающий вид: где-то вдали виднелся Понивилль, горящий прямоугольными огоньками маленьких уютных домиков. Вниз по крутому склону не было видно совершенно ничего, кроме, может, водопада. Он ловил в своем измятом зеркале огни Кантерлота, исчезая в полной темноте. На горизонте черным силуэтом стоял Вечнодикий лес, разграничивая землю и небо, черное ночное, но ещё сохранявшее чуть правей, на западе, последние блики зашедшего солнца.

— О, святая Селестия! — восхитилась Рарити, трогая копытом занавеску, — на такую большую занавеску настоящий кашемир! Ни одна другая ткань не может выглядеть так элегантно и быть такой нежной, легкой и одновременно уютно теплой! — продолжала восторгаться та, прижимая занавеску к своей щечке.

— Я рада, мои маленькие пони, что нашла место, которое вам понравилось, — улыбнулась Селестия, — я и сама сюда прихожу, правда, королевские обязанности не позволяют здесь появляться слишком часто. Разве что после действительно тяжелого дня.

Кристи принесла поднос с чайником и семью кусочками торта.

— Не знаю ни одной пони, которой не нравился бы медовый, — пояснила свой выбор Селестия, — Луна так его обожала, что мне приходилось прятать свою порцию повыше на полку, а она ещё не владевшая телекинезом, не могла его достать… Луна-Луна, я всегда поступала с ней с позиции старшей. Я пользовалась всеми доступными мне преимуществами и даже не задумывалась, каково приходится моей сестре.

— Значит, дух Найтмер выбрал обиженную, но в то же время могущественную пони, превратив её обиды в гнев? — Спросила Твайлайт, решившая сразу, без лишних преамбул, перейти к делу.

Рог принцессы слабо засветился. Незримый купол из магии обернул сидящую шестерку и Селестию, создав звуконепроницаемую преграду.

— Злой дух Найтмер Мун… сказки для жеребят, в которые верят взрослые, обесценившие эмоции. Обиды в детстве и постоянное пребывание в тени своей сестры после… А от меня тень очень большая, — слабо усмехнулась принцесса, — не могли пройти бесследно для ранимой Луны. Любая травма дает о себе знать. И когда одна часть её личности оставалась той Луной, которую я всегда знала, другая хотела отмщения. Хотела вознестись надо мной и отыграться за все обиды, свергнув меня. Вопреки убеждениям, Найтмер Мун не так жаждет власти, как все привыкли считать. Что делать с престолом она представляет слабо. Она просто хочет быть как ее сестра.

Когда-то в детстве я — придумывала игры, я — являлась автором всех придуманных нами историй и главной зачинщицей мелких проказ, как ни странно, тоже. Я даже до некоторого времени была первой, — Селестия опасливо обернулась, и даже вспомнив про защитный купол, все равно понизила голос почти до шепота, — в поедании яблок… И Луне казалось несправедливым, что первенство всегда достается мне только лишь потому, что я случайно оказалась старше.

Обладая тонкой душевной настройкой и обидчивым нравом, Луна, тем не менее, никогда не высказывала свои обиды лишь вскользь, намеком, ожидая, когда её намеки будут поняты. Ещё жеребенком, едва усвоив значение слова «завидно» почти одновременно со словами «честность», «независимость» и «диагональ», чуть заметив несправедливость в отношении себя, Луна начинала бегать по дому, с возгласам «а мне-то завидно будет!». И призывала тем самым устранить несправедливость. Когда же через несколько лет словарный запас Луны пополнился отдалёнными образами слов «презумпция» и «авторитет», обиды оставались всё те же. И как и три года назад обиженный жеребенок топал по дому, привлекая внимания к проблеме призывами обратиться «в прокуратуру».

Шло время, взрослела я, взрослела и Луна, теряя детскую открытость. Она больше не призывала к справедливости. Начинавшийся и оканчивавшийся на старшей сестре мир вдруг оказался гораздо шире, красочней и многогранней, чем принято было считать в детстве. Одна Луна хотела жить как прежде, вечно пребывая в своем искреннем и непорочном желании быть похожим на свою сестру, другая считала, что сократить разрыв можно только забрав у сестры то, что уводило нас всё дальше и дальше друг от друга. Стало больше маленьких личных секретов. Горечь несправедливости отдаляла нас, делая всё более очевидным разрыв между той, которой повезло родиться первой, и той, что была рождена после…

Когда же Луна достигла расцвета, могущественная магия Аликорна была сопоставима с магией нескольких десятков пони, и неудивительно, что пустившая некогда корни новая личность — Найтмер, личность, взращенная многолетней обидой, вскормленная моим равнодушием и безответственностью, смогла не только сосуществовать с Луной внутри неё, а обрести собственное тело, волю и разум.

— Это похоже на диссоциативное расстройство идентичности или иначе раздвоение личности, — заметила Твайлайт, довольная, что не только уловила суть, но и нашла в чертогах своего разума еще и немного справочной информации по теме. А после спохватившись, уже с грустью добавила, — к сожалению.

— Верно. Имея избыток магии, достаточный, чтобы полноценно взрастить независимую личность, Аликорны более любых других склонны производить на свет свои темные стороны, — подтвердила Селестия. — Но я верю, что сейчас… Луна не такая.

— Я тоже надеюсь, что Элементы Гармонии избавили Луну от Найтмер…- добавила Флаттершай, — я видела, та пони была совсем не похожа на темную личность принцессы.

— Ни одна самая мощная магия не способна произвести чудо, избавив от личности. Отныне Найтмер навсегда останется с Луной. Будет сопровождать её в мыслях и делах, питаться её обидами и склонять поддаться соблазну. Сдерживать Найтмер была способна только магия Любви и магия Дружбы. Жаль, что в те времена я не понимала этого.

Много бессонных ночей я выходила на балкон моей спальни, смотрела на сияющую в небе луну, и не могла простить себе своего равнодушия и невнимательности к сестре. Я была слишком занята Эквестрией и своим статусом принцессы, чтобы подмечать изменения в её поведении, от обид и капризов которой я очень устала. Никто, ни она, ни я не догадывались, чем это может грозить. Если бы я только отвлеклась. Отвлеклась на мгновение, если бы я дала ей то, в чем она больше всего нуждалась… Но мое бездействие стоило слишком дорого нам обеим. Дальше вы всё знаете сами…

— Но, раз Найтмер теперь навсегда останется с Луной, — возразила Рарити, — не значит ли это, что теперь Луна представляет опасность?

— Это…- Селестия явно замялась, — это значит, что любая серьезная обида Луны может снова расправить крылья Найтмер. Любовь и Дружба — это всё то, что я поклялась дать моей сестре с избытком, чтобы оставить этот кошмар в прошлом. Но Луна исчезла… Она исчезла, и я теряюсь в догадках… Я знаю, она не желает мне зла и не жаждет мести, не строит козней и не готовит вероломного удара в спину. Вероятно, отныне вечная обида разлучила нас с ней навсегда. Если бы я только могла упасть ей в ноги и вымаливать прощение… Но простит ли она меня? Будет ли мне прощение за всё то, что я сделала и не сделала?

Селестия посмотрела на кусочек своего торта, к которому так и не прикоснулась. Недолго думая, она обменялась тарелками с Пинки и продолжила.

— И чем дольше она находится в скитаниях, тем сильнее её обида на меня, и тем сильнее становится Найтмер. Поэтому сейчас моей главной целью будет именно поиск сестры. Я попытаюсь вернуть утерянное доверие, как бы дорого мне это ни стоило.

— Мы всегда с вами, принцесса! — воскликнула Дэши с вызовом, взлетев. Но твердый свод невидимого купола оказался прочнее, и голубенькая пегаска, усмирив пыл, приземлилась на место.

— Я ценю вашу помощь, но только я способна вернуть утерянное доверие. И никакой магией этого не добиться.

— Принцесса, — уперлась Твайлайт, — вы вызвали нас, чтобы мы победили Найтмер Мун с помощью Магии Дружбы, но Найтмер Мун до сих пор представляет опасность не только вашей сестре, но и всей Эквестрии. Значит, наша миссия ещё не окончена. Позвольте же нам решить эту проблему до конца.

Селестия замерла. Было видно, что она обдумывает способы, как отказать таким образом, чтобы не обидеть никого из шестерки и в то же время не позволить им охотиться за Луной. Её нежелание не было продиктовано ни упрямством, ни опасениями, что ее маленькие пони не справятся… Была другая причина, по которой Селестия ни за что на свете не доверила бы шестёрке это задание.

— А ваш торт гораздо вкусней! Он похож на тот, что я ела позавчера во сне между вторым и четвертым! — сообщила Пинки, выдернув Селестию из состояния задумчивости.

— Спасибо… — улыбнулась принцесса, и внезапно придумала одну интересную идею, понравившуюся даже ей самой, и, вероятно, являвшейся самой правильной сейчас.

Селестия пробежалась взглядом по тарелкам. Убедившись, что все пони уже доели положенную им порцию, она встала из-за стола.

— С сегодняшнего дня я бы хотела, чтобы каждая из вас продолжала заниматься привычными для вас делами в Понивилле. Но в ближайшее время я поручу каждой пони по одному важному заданию. От них будет зависеть судьба Луны. Все письма я буду посылать Твайлайт за день до события. Я очень вам благодарна, мои маленькие пони, что вы со мной даже в такое нелёгкое для всех нас время. А теперь, думаю, всем нам пора по кроваткам. Сладких снов!

— И вам принцесса Селестия! — заголосили пони наперебой.

Купол растворился, и Селестия неспешно вышла из ресторана.

---

Ещё недавно Мэйнхеттен темнел на фоне красного пламенного заката, выжегшего город до черноты. Чернота разливалась по узким переулкам и подворотням, поднималась с самого низу, выходила из убежищ тесных, зажатых зданиями улочек и карабкалась вверх по стенам, и только парк, словно являясь островком спасения, еще сохранял частички угасающего дня. Но постапокалиптическая картина в считанные минуты превратилась в сцену противостояния городской иллюминации и ночи. Сказочное сияние вывесок и экранов, устремлённые кверху лучи прожекторов, освещение, вырисовавшее на темнеющем небе силуэты высоток. Ночью город становился ещё прекрасней, и Луна сидела на скамейке парка, поражаясь тому, как преобразился мир.

Она соскочила со скамейки и побрела вдоль дорожек парка. Фонтан весело звенел и переливался огнями. Луна миновала аллею. Так вот зачем нужны эти странные столбы! Принцесса остановилась и стала в упор разглядывать белый идеально круглый шар. Осторожно его лизнув, она сделала вывод, что он чем-то похож на луну — такой же тусклый, едва ли способный осветить пространство далее чем на пять шагов, и едва-едва теплый. Дальнейшее знакомство с фонарём могло бы быть уж слишком привлекающим внимание, и Луна решила пойти дальше, по направлению к городу.

Луна вышла из парка, представляя увидеть пустые улицы, по проезжей части которых можно бежать галопом… Но город, казалось, даже и не думал спать. Пони снова, и, похоже, даже ещё оживленней, чем днём, неслись по своим делам. Иные медленно прогуливались, смеялись и о чем-то разговаривали. Не особо приметные с утра ресторанчики теперь пестрели огнями и иллюминацией, становясь центром притяжения горожан. Миновав несколько кварталов, Луна свернула за угол, туда, где играла музыка, и перед ней открылась широкая площадь между домами, заполненная праздно прогуливающимися пони. Здесь не было ни одной повозки. Только фонари, скамейки, широкая мощенная камнем дорога. И пони. Много пони.

Луна медленно шагала по широкой улице, слившись с остальными. Слева какой-то нарядный жеребец в черном фраке с белой манишкой играл на изогнутой трубе со множеством прилегающих к ней трубочек потоньше. Его замысловатая мелодия словно пыталась перещеголять своей витиеватостью волшебство сегодняшней ночи. Мелодия то взмывала ввысь, то покорно ложилась у самых копыт, она, словно галантный джентльпони, приглашала за собой и туманила мысли богатством красок и оттенков, смешавшихся в один единый неразделимый поток ощущений. Смелыми пассажами, вплетающимися один в другой, она дополняла пространство ночи морем ранее не замеченных ощущений, звуков и запахов. Ночь пахла мокрым асфальтом под копытами, зависшей над городом седой луной и дорогим парфюмом. Она манила и звала, чтобы ослепить огнями большого города и окунуть в неизведанную бездну забытья длинною в ночь. Жизнь продолжалась.

И словно поддавшись искушению ненадолго забыться этим сказочным сном, медленно шагая по мощёной дороге, Луна разглядывала большие витрины дорогих магазинов, слушала разговоры и смех, наблюдала, как уличные художники грубыми уверенными мазками в считанные минуты строят ночные города на своих мольбертах. Художники обожали луну. Она была большая, больше нескольких солнц. Она нависала над городом, выше устремлённых к ней шпилей, выше прожекторов города, а то и вовсе становилась фоном для смоляно-черных силуэтов города.

Звонкий зазывающий голосок ещё молодой кобылки доносился слева. Она стояла у небольшого фургона в окружении немногочисленных любопытных зевак, и играла на публику голосом и жестами. Она вскакивала на дыбы и махала передними копытами, заставляя развеваться её фиолетовый плащ. На столике рядом с ней со свисающей до самой земли материей, стояла шляпа. Черная шляпа, какие на значимые мероприятия положено носить уважающим себя жеребцам. Рядом лежала бумажный тубус, разноцветные платочки, три полированных шара и коробочка, судя по тому, что пустая — для пожертвований. Кобылка, будучи единорогом, вопреки здравому смыслу, пыталась забавлять окружающих незамысловатой магией весьма посредственных фокусов.

На площади виртуозных музыкантов, опытных художников и профессиональных циркачей, выполнявших головокружительные трюки, эта странная кобылка смотрелась подобно ребёнку, заблудившемуся на вокзале. Будто не желая признавать собственное поражение она всё еще скакала вокруг столика, то о чем-то заговаривая со зрителями, среди которых были как жеребята, так и взрослые пони, то взмахивала передним копытом, словно призывая магию и пытаясь поразить ей невозмутимую и зачерствевшую фантазию жителя большого города. Несмотря на кажущуюся очевидность провала, в этой голубенькой кобылке всё ещё теплилась какая-то неиссякаемая магия оптимизма. И Луна решила подойти поближе.

— Леди и джентльпони! — продолжала играть на публику единорожка, — наслаждайтесь представлением Великой и Могущественной Трикси!

Великая и могущественная подошла к столику и взяла шляпу.

— Убедитесь, что она совершенно пуста! — оповестила Трикси немногочисленных зевак, опрокинув ее дном к зрителям. — А теперь…!

«А теперь она достанет живых голубей, — подумала Луна, — или милого пушистого кролика!»

Но никакого кролика из шляпы не появилось. Появилась небольшая палочка, которую сейчас голубенькая единорожка демонстрировала присутствующим пони так, словно они прожили всю свою жизнь, зная о магии лишь по наслышке. Увидев, что взрослая публика явно недовольна, Трикси решила не подавать виду, и продолжала представление. Взмахнув палочкой, она безо всякой магической ауры превратила ту в небольшой букет, ожидая оваций.

— Вы не восхищены волшебством Великой и Могущественной? — рассердилась та. — Тогда сейчас узрите то, что повергнет вас благоговейный трепет перед Великой и…

Один единорог ушел, видимо, не выдержав трепета.

— Ну и ладно, — фыркнула та, искоса глянув на удаляющуюся фигуру, — больно было надо. Кто хочет выйти на сцену в качестве добровольца? Обещаю, самая талантливая единорожка Эквестрии позаботится о вашей безопасности в этом сложном и опасном номере! Ну же, кто?

Жеребята тут же поплотней прижались к своим родителям. Им вряд ли Трикси казалась уж очень страшной, скорее, весьма забавной кобылкой, которая в конце фокуса, может быть, даже чем-нибудь угостит. Но страх привередливой публики и нежелание оказаться на месте этой фокусницы заставил их отказаться и от возможной награды, и от участия в одном маленьком приключении. Как ни странно, взрослые боялись ровно того же.

— Может, ты осмелишься выйти? — предложила Трикси, указав в толпу.

Взрослая пони тут же активно замотала гривой, не желая стать посмешищем рядом с чудачкой-фокусницей.

— Боишься? А ты? — с вызовом спросила кобылка, ткнув копытом в сторону жеребца, который, смутившись, отступил.

— Да-да, все знают, что это лишь посредственные фокусы, но вы могли хотя бы поддержать шоу!.. — бросила Трикси, забирая со столика реквизит.

— Я! Я! Можно мне!

Трикси замерла и обернулась. Какая-то синяя единорожка, уже явно вышедшая из возраста filly, прыгала на месте, как маленький жеребёнок, желающий, чтобы его заметили.

— Меня! Меня! — продолжала прыгать та, и зрители, стоявшие рядом, осторожно отошли чуть в сторону. На всякий случай.

— Хм… Ну, так и быть, Трикси согласна…- смягчилась та, вернувшись к столику.

— Ура! Ура! — проголосила Луна, двумя скачками оказавшись рядом с фокусницей.

— Для начала выставь копыто вперед… да не вертись ты! Ага, вот так! А мы пока глянем, что у меня осталось в шляпе…- предложила Трикси, показывая содержимое шляпы зрителям. Внутри было пусто. Но стоило только фокуснице перевернуть шляпу над столом, оттуда выпали разноцветные тканевые салфетки. Великая и Могущественная подала знак зрителям, что это ещё не самое удивительное, собрала со стола салфетки и скомкала в воздухе магией. Когда же она подхватила салфетки копытами, их уголки оказались крепко связанными в длинную цепочку, что вызвало неподдельный восторг стоящих рядом жеребят.

— А теперь я докажу скептикам, что я настолько могущественна, что даже не нуждаюсь в магии!

Трикси потрясла склонённой головой, демонстрируя свой рог, затем резко провела копытом с платками по копыту своей ассистентки, и Луна почувствовала, как оказалась связана. Без всякой магии.

— Ого… — удивилась Луна, поймав на себе довольный взгляд Трикси.

— Благодарю, не стоит! — засияла фокусница в ответ на немногочисленные аплодисменты. А теперь перейдем к следующему номеру. Как вы видели, шляпа совершенно пуста. А теперь я достану оттуда один из предметов, которые выберет моя Великая и Могущественная ассистентка! — объявила Трикси, указав Луне на лежащие на столе три блестящих шарика, колоду карт и какую-то стеклянную безделушку.

Луна подошла к столу и внимательно изучила предметы.

— Хочу голубей. Белых.

— Думай, что говоришь… — раздраженно шепнула Трикси, — здесь нет голубей!

— А ты? — спросила Луна, подскочив к жеребёнку.

Жеребенок молчал, явно растерявшись.

— Хочешь воздушные шарики? — спросила его мама.

Жеребенок молчаливо кивнул, и Луна, удовлетворенная запросом, поскакала дальше.

— Конфеты, конфеты!.. — звонко закричал какой-то жеребёнок, а после скромно добавил. — Пожалуйста…

— М…- промычала принцесса, понимая, что магией конфеты не создать- ну, допустим, дальше?

— А можно настоящий снег? — Спросил еще один, — прямо сюда.

— Где же тебе снег возьмут, — попытался объяснить ему отец, но Луна громко и весело озвучила его желание, поскакав далее.

— А можно фейерверки? Голубого цвета? — попросила какая-то кобылка.

Луна кивнула и вернулась на место, подтолкнув Трикси к столику.

— Ну, а ты бы что хотела? — спросила она явно приунвышую единорожку.

— Чтобы сейчас это всё каким-то чудом оказалось в шляпе…- ответила Трикси и встряхнула шляпу.

Плавно поднимаясь в небо, оттуда выплыл первый воздушный шар, за ним второй и третий. Скоро в небо над широкой улицей поднялось несколько десятков шаров, привлекая к повозке Трикси всё новых и новых пони. Затем вверх взмыла небольшая стайка белых голубей, и описав пару кругов над площадью, скрылась из виду и растворилась. Едва только Луна успела оттащить от шляпы застывшую в удивлении Трикси, как оттуда с пронзительным свистом уносясь в небо, располосовали ночной мрак белым дымом длиннохвостые ракетницы. Осветив почти полгорода голубыми вспышками, они медленно осели крупными тающими хлопьями снега, оставив на дорогах мокрые пятна.

Зрители ликовали. За несколько минут у повозки юной фокусницы собралось столько пони, сколько успело сбежаться с улицы за время представления. И даже художники и музыканты наблюдали за представлением, отложив в сторону свои инструменты.

— Спасибо, спасибо, что пришли посмотреть на представление Трикси и ее Великой и Могущественной ассистентки! — перекрикивала шум толпы голубенькая единорожка.

— Спасибо вам, спасибо, — благодарила Луна восторженных пони.

Вскоре толпа стала рассеиваться. У повозки осталось совсем немного зрителей, Трикси, Луна и столик с доверху полной коробкой для пожертвований.

— Но, как… — произнесла Трикси, с некоторым уважением и ужасом глянув на Луну.

— Особый талант к магии, — отмахнулась Луна, лучезарно улыбнувшись, — было приятно оказаться полезной, — добавила она, — а мне пора…

— Стой, ты куда? А это…

— Пожалуй, — согласилась Луна, — десяток битсов я возьму… Очень хочется кушать, — пояснила она.

— Нет-нет-нет, останься ненадолго… Пожалуйста…- попросила Трикси.

— Великая, Великая! — окликнул Трикси жеребячий голосок, и единорожка обернулась.

— Спасибо вам за потрясающее представление, — поблагодарил ее подошедший со своей супругой жеребец, наш был просто в восторге! Почти с пелёнок хочет изучать магию, а тут такой достойный пример!

— Великая и Могущественная Трикси была счастлива поразить вас своим мастерством!.. Конечно, совместно со своей не менее способной ассистенткой! — добавила она, подпрыгнув к стоящей чуть в стороне Луне.

— Ты только не расстраивайся, — произнёс жеребёнок, обращаясь к единорожке, — конфеты у тебя обязательно получатся в следующий раз!

— Согласна, — заговорила с ним Луна, выступив чуть вперед, — создание конфет требует недюжинного мастерства, но нашей Трикси под силу даже такое, — сказала она, посмотрев в упор сначала на свою новую знакомую, затем на лавку сладостей напротив. — А покажи, чему ты уже научился?..

---

Двенадцать ударов курантов прокатились по ближайшим улицам и площадям, оповестив город о приходе нового календарного дня. Редели толпы прогуливающихся пони, стихли музыканты и ушли с площадей художники. Одна за другой закрывались лавки, гасли огни гирлянд, и только некоторые рестораны и полуподвальные помещения ночных клубов всё ещё принимали блуждающих взад и вперед немногочисленных пони. Трикси и Луна сидели на ступенях повозки и ужинали.

— Это пицца, — пояснила Трикси, заметив, что Луна внимательно изучает содержимое коробки, — ни разу не пробовала? Ты странная… Почему ты решила мне помочь?

— Почему бы не помочь, если это мне под силу? Мне стало жалко тебя, и…

— Ах, жалко… покровительство под видом добродетели? Великая и могущественная не нуждалась в помощи…- произнесла Трикси упавшим голосом, а после, взглянув на их ужин, вздохнула. — Хотя, кого я обманываю? Ты и так видишь меня насквозь.

— Почему же ты так думаешь? — удивилась Луна.

— Что посредственная фокусница может скрыть от пони, которой не под силу создать, разве что, конфеты… Весь этот снег, фейерверки, голуби… хотя я сама понимаю, что это лишь иллюзии. Снег растаял, фейерверки сгорели, а голуби улетели и растворились. Магия — ресурс, который вернётся снова. Ты мне его отдала и завтра восполнила. Но ты мне уделила время. Ресурс, который не восполнить. Почему?

— Сколько заработали Великая и Могущественная Трикси и её способная ассистентка? — спросила Луна, кивнув в сторону коробки с битсами.

— Великая… — Трикси улыбнулась. Почему-то ей было приятно, что даже после всего произошедшего Луна ничуть не презирает её псевдонима. — Может, двести… а что? — спросила Трикси.

— Ну, положим, с утра, как ты проснулась, ты получаешь тысячу битсов.

— Ого! Ну-ну? — попросила продолжения Трикси, явно заинтересованная такой необычной подачей ответа на простой вопрос.

— Что ты будешь с ними делать?

— Ну… Я обновлю повозку, куплю новый реквизит, чтобы сделать свои шоу ещё более эффектными… хм… Но это один день. А следующий? Я не знаю… буду откладывать?

— Нельзя, — покачала головой Луна, — все не потраченные битсы сгорают.

— Это слишком сложно, — расстроилась Трикси, но усложнение задачи лишь подогрело её энтузиазм. — Великая Трикси раздавала бы оставшиеся к концу дня битсы таким же пони, как некогда она сама.

— Именно этим я и занимаюсь. Конец моего дня уже наступил. Мой ресурс — время. И каждый день я стараюсь раздать его всё без остатка. Таким же пони, как и я.

— Шутишь, — махнула копытом Трикси, — таким же, как ты… Скажи, — оживилась единорожка, потянувшись к стакану с соком, — если ты делишься временем с такими же как и ты пони, то почему я? Ну, какое между нами может быть сходство? Только не говори, что раньше ты тоже владела магией на уровне фокусов.

— Я была такой же, как и ты. Недооценённой…

— Вот как…

— …ненужной…

— Но-но! — возмутилась Трикси.

— А какой ещё чувствует себя пони, которая совершенно одна? Которой даже родная сестра не уделит и капли времени? Я не виню её. Более того, кроме меня никто не виноват в том, что я так болезненно восприняла отсутствие её внимания. И в то время, как она находилась в лучах славы, я оставалась в тени… Я не понимала, что слава и власть — тяжкий, непосильный для обычной пони труд. Сейчас я понимаю её, и хотела бы просить прощения за всё, что наговорила ей, но уже слишком поздно.

И тогда я решила, что больше ни одна пони не должна пройти через всё, что прошла я… Кроме сестры у меня не было никого. И вот она… новая жизнь. Новая жизнь… глупости. Изо дня в день ты несешь с собой багаж накопленных знаний и опыта — жизнь непрерывна и не делится на новое и старое. В итоге я осталась одна, моя жизнь разбита и больше никому не нужна. Так не лучше ли раздать её всю до кусочка и заполнить её частичками ниши в жизнях сотен других пони? Одна жизнь за сотни других — небольшая цена.

— Спасибо… — улыбнулась Трикси, — значит, я оказалась одной из тех пони? У тебя интересное мировоззрение. Словно ты прожила не одну сотню лет. А что у тебя за кьютимарка тогда?

— Полумесяц на черном фоне… Призвание освещать дорогу заплутавшим в ночи пони.

— Знаешь, это странно, но… я даже чувствую себя немного обязанной… никогда не случалось такого с Великой и Могущественной прежде… немного обязанной сделать так, чтобы ты не пожалела. Не пожалела о том, что вверила мне кусочек своей жизни… Но здесь, в Мэйнхеттене очень притязательная публика. Да и мои способности пока оставляют желать лучшего… Да-да, не смотри на меня так. Ты думаешь, я самовлюблённая до той счастливой степени, чтобы не замечать собственных недостатков? После всего тобой сказанного я просто не могу тебе врать…

— Я знаю… я могу тебе помочь, — улыбнулась Луна.

— Правда? — засияла Трикси. — Ого, две услуги! Это слишком много даже для Великой и Могущественной Трикси!

— Правда. Я могу помочь. Отправляйся в Понивилль…

— Понивилль? — повторила Трикси, пытаясь припомнить, не слышала ли она это место ранее.

— Это деревенька находится недалеко от Кантерлота. Когда-то, можно сказать, в прошлой жизни, я была там. Понивилль полон милых и добродушных пони. Они примут тебя и вряд ли когда откажут в помощи. А тут… что говорить, своим равнодушием Мэйнхеттен пугает даже меня.

— События сегодняшнего дня заставляют меня верить, что даже в самых темных местах найдется лучик света, который подарит надежду. Как тебя звать, лучик? — улыбнулась Трикси.

— Луна.

— Интересное имя. Ну, а как звать меня, ты знаешь.

— Великая и Могущественная Трикси, — улыбнулась Луна.

— Просто Трикси, — махнула копытом та, — но на публике — да, именно со всеми дополнениями.

— Как скажешь, Трикси… И ещё… Маленькое одолжение

— О, говори, всё что под силу Великой Трикси, будет сделано сию же секунду! Я просто не имею права отказать.

— В этом-то и беда, — вздохнула Луна, — просьба очень… это маленькая авантюра, и я даже не буду настаивать, если ты откажешься.

— Ого, авантюра? — изумилась Трикси, — что-то интересное. Рассказывай!

— Я хотела бы, чтобы ты передала маленькое сообщение принцессе Селестии.

— Без проблем… почти. А… а как я туда попаду?

— Трикси умеет хранить секреты? — понизила голос до шепота Луна.

— Трикси не с кем ими поделиться, — уверила та, — говори.

— Ты видела пропавший с луны силуэт кобылы? Это сбежавшая из заточения сестра Селестии по имени Луна. Она и есть я, — сказала Луна, осторожно подняв накидку, под которой красовались два больших синих крыла.

Трикси вздрогнула и дернулась чуть в сторону.

— Тихо, — твердо сказала Луна, поймав чуть было не свалившуюся со ступенек Трикси и зажав ей рот, — всё в порядке. Разожму рот, не будешь кричать?

Голубенькая единорожка отрицательно покачала головой.

— Вот и хорошо. Передай ей, пожалуйста…

— Подождите… эм… — Трикси все еще непонимающе хлопала глазами, хотя испуг ее уже прошел. — Принцесса Луна…

— Теперь уже просто Луна, — улыбнулась та.

— Принце… то есть, Луна! Надо же… Я думала, вы больше и… злее… Прости, — улыбнулась Трикси. — Вот откуда вся эта магия! Так, ладно-ладно. Допустим, я попаду к ней на прием, но как мне принцесса Селестия поверит? Ты же не таскаешь с собой королевской печати или что-то вроде… нет?

— Нет, я первый день на этой планете, еще не обустроилась с дороги, — отшутилась Луна. — Но ты права, нужна метка… знаешь, в Эквестрии мало единорогов, владеющих мощной магией, а владеющих магией Аликорна нет вовсе. Я могла бы зачаровать вот этот твой стеклянный шарик, вложив в него очень сильную и редкую магию, которая высвободится, как только тот будет разбит, но…

— Но… — поторопила её Трикси, переступая копытами от нетерпения.

— Но тогда во дворец ты придешь не по своей воле… Скорее всего, тебя схватит стража, приняв тебя за сбежавшую принцессу, то есть, меня. И доставит к принцессе. А твоя связь со мной едва ли сыграет тебе на пользу…

— Не переживай, принцесса Селестия очень добра, об этом знает вся Эквестрия. А мысль войти во дворец под охраной королевской стражи и попасть прямиком к Селестии мне нравится ещё больше, чем ждать неделями её аудиенции. К тому же, если я правильно поняла, я блесну в Понивилле какой-то очень могущественной магией? И если то, что ты делала час назад не считается могущественной, то мне даже страшно брать этот шар в копыта… Нет, правда! Дорога дальняя, а вдруг я его разобью? Что будет?

— Ну… повозки не будет точно, — протянула Луна, и видя, что Трикси явно напряглась, добавила, — шучу, я внесу что-нибудь другое, не магию разрушения, но всё же, постарайся донести шар до Понивилля в целости.

— А что мне передать-то Селестии?

Луна задумалась, и шар застыл в воздухе. Голубыми и белыми нитями от рога Луны потянулись к нему сгустки магии, заставляя шар светиться. Луна сжала челюсти, пытаясь сконцентрировать так много энергии на одном маленьком предмете.

— Передай следующее. Слово в слово.

«Селестия. Я жива, и хочу передать — я сожалею, что не имею возможности высказать тебе всё то, что я на самом деле думала. Я не смею ждать твоего прощения. Надежда на наше воссоединение померкла, а все мои связи с прошлым утеряны — оно забыто безвозвратно. Терять мне больше нечего — я посвящу свою жизнь на благо Эквестрии и сделаю её чуть лучше. Верю, что ты будешь меня вспоминать. Прости.»

Магические нити с треском молнии разорвались, и ослепительно сияющий шар упал на деревянную ступеньку рядом с Луной. Принцесса прислонилась к двери. Она дышала тяжело и часто. Трикси подняла ещё горячий шар и услужливо поднесла принцессе стакан сока.

— Спрячь его, чтобы не светился, — попросила Луна, отодвинувшись от двери, чтобы Трикси могла войти внутрь.

— Теперь у Великой Трикси есть свой собственный светильник, — обрадовалась та, унося шар к себе, — вернее, прожектор. А интересно, я смогу поджигать с помощью него бумагу на своих шоу?

— Нет, — строго сказала Луна, вставая со ступеней, — этот шар ты используешь лишь на единственном представлении. В Понивилле.

— Да знаю, знаю, — отмахнулась Трикси, вернувшись обратно. — А тебе есть где ночевать?

— Вряд ли я сегодня усну, — ответила Луна, — пошатываясь, я верю, что не напрасно встретилась на твоем пути…

— Шутишь? Ты самое лучшее, что случилось с Трикси за эти полгода, и случится за две недели дороги до Понивиля! Но, Луна… возьми, — предложила единорожка, протягивая коробочку с битсами.

— Тридцать битсов. Большего мне не надо, — покачала головой Луна, возвращая коробку, — а у тебя ещё долгий путь. Повезет — свидимся. Прощай, Великая и Могущественная.

— Ты ещё увидишь меня на первой полосе Эквестрия Дэйли! — уверила принцессу Трикси. — Прощай, мой лучик света!

Луна шла вперед. Магия высосала из неё последние силы, она очень устала, и плохо помнила, как вернуться обратно к парку, где были защищенные от ветра беседки. Спать в отеле она не решалась, ровно как и использовать телепортацию, а спать в переулке между зданиями было сыро и неприятно. Вскоре лабиринты зданий стали совсем незнакомыми. Какое-то цилиндрическое здание, облицованное стеклом и похожее на консервную банку. Слева музей. Луна не помнила этих мест. Она перешла пустую дорогу и легла на скамейке под выдающейся над тротуаром крышей музея.

Скомканный сон из клочков воспоминаний и переживаний, не приносящий ни отдыха, ни сил заполонил сознание Луны. Не то в четвертый, не то в шестой раз взметнулась вверх ослепительная радуга, ударив прямо перед копытами Луны. Луна кричала, что она больше не Найтмер, а Селестия и странная единорожка лавандового цвета смеялись ровно, как некогда смеялась сама Найтмер. Луна в ужасе проснулась от легкого точка.

— Я Луна, я Луна! Я больше не Найтмер! — прокричала та, стараясь защитить свою мордочку копытцами.

— Спокойно, — сказал жеребец, — служба социальной безопасности Мэйнхеттена.

— Зачем я вам? Что вы хотите со мной сделать? — проговорила Луна, всё еще прикрываясь копытом.

— Офицер Уайт Стар. Моя задача заботиться о безопасности пони в этом районе. Вам не следует спать на холоде. Позвольте сопроводить вас к приюту для бездомных. Поверьте, там всегда найдется матрац, одеяло и пара горячих чашек чая.

— Я не бездомная…

— Прошу прощения… — смутился Уайт, — признаться, да, вы слишком опрятны для бездомной пони. Вы попали в сложную ситуацию? Луна, верно? Минуточку… покажите, пожалуйста, вашу кьютимарку.

Луна поняла, что пропадает. Почему-то в присутствии офицера упорно отказывалась работать магия телепортации.

— А вдруг вы насильник? Я не буду показывать свой круп, — упёрлась Луна, стараясь выиграть время.

— Согласен, — усмехнулся офицер, — неловко вышло. Мне следовало сперва показать своё удостоверение…

Луна вскочила со скамейки и метнулась в сторону. Офицер наверняка бегал быстрее Луны, и ей ничего не оставалось, как избавиться от накидки и расправить крылья. Мощным прыжком Аликорн оторвался от земли, и прежде чем офицер успел броситься в погоню, заклятие телепортации унесло Луну далеко к границам Эквестрии.

---

Луна тяжело поднялась с измятого кустарника. Приземлилась она неудачно, больно измяв крыло и изодрав колючками свою шубку. Было темно, и только свет луны слабым сиянием вырисовывал силуэты деревьев и высокую стреловидную траву. Звонко квакали побеспокоенные лягушки. Рог луны загорелся, осветив местность.

Как-то раз Луне приходилось проезжать здесь, и в те времена на этом месте была старая деревушка у самой окраины Эквестрии, ничего примечательного. Кроме удобного ныне расположения в случае вынужденного побега. Но вряд ли кто-то будет искать сбежавшую принцессу в этой глуши. Теперь ей теперь точно нет дороги в города.

— А где все пони? — прошептала Луна. — Ничего не понимаю… Неужели, деревня исчезла?

Хлюпая по густой и вязкой почве болота, Луна старалась выбирать поросшие травой островки, чтобы не увязнуть в грязи по колено. Принцесса осторожно перескакивала с холмика на холмик, пытаясь понять, не ошиблась ли она местом. В любом случае, возвращаться было нельзя. К тому же Луну заботила мысль — если заклинание телепортации не действует рядом с блюстителями закона, не означает ли это, что любая телепортация может отслеживаться в принципе? Как далеко продвинулась магия за эти тысячу лет? Не явится ли сюда на утро стража Селестии? А вдруг Эквестрия разрослась настолько, что до границы ещё скакать и скакать?

Мелькнувший между ветками кустарника огонёк прервал мысли Луны. Она сменила направления и поскакала напролом через сухой колючий кустарник. Мелькнул второй огонёк и третий. Болото осталось позади. Миновав лесополосу, Луна оказалась на засеянном рожью поле. До деревни было минут пять галопом. Похоже, память принцессы не подвела, хоть и унесла её чуть в сторону.

— Хорошо, что я не приземлилась в болото, — думала Луна, мчась к ближайшему домику с желтым светом в окне.

Когда Луна подбежала ближе, она поняла, что деревня оказалась гораздо больше, чем она помнила. Дорога из камня, извиваясь, вела прямиком к городу, представлявшему собой сплошной лабиринт дву- и трехэтажных строений с неказистыми окошками. Луна сбавила ход и пошла шагом. Но когда она приблизилась к окну, она почувствовала какую-то странную тревогу. Обойдя дом со стороны входа, принцесса встала перед дверью, вновь соткала накидку из магии и воздуха, и хотела было постучаться, но…

«Не просто так хозяин этого дома поселился на самой окраине, — размышляла Луна, — наверняка он не любит гостей.»

Но мысль, что ничего страшней, что случилось сегодня утром, уже не случится, придала ей уверенности, и Луна постучала копытцем.

Послышалась чья-то тяжелая поступь и открылось маленькое окошко, чуть ниже мордочки Луны.

— Кто? — прозвучал грубоватый прокуренный голос, давший понять, что кто бы там за дверью ни был, ему здесь не рады. Такой тон мгновенно выбил всю уверенность из Луны, и она даже совсем забыла, что хотела сказать.

— Ты что, немая? — напирал хозяин, ещё больше путая мысли Луны.

— Я… ищу ночлег, — собралась с мыслями принцесса, попытавшись улыбнуться.

Наступила пауза. Буквально на полсекунды. И их было достаточно, чтобы Луна поняла — хозяин старательно подбирает слова, чтобы максимально доступно разъяснить кобылке, что следует держаться от его дома подальше. Не желая услышать грубостей, она добавила:

— Я могу заплатить.

Похоже, последние слова сделали отказ хозяина гораздо мягче.

— Иди отсюдова, здесь не отель и не бордель. Заплатить она может!

— А куда идти? — спросила Луна, решившая, что раз уж доводить кого-то, то кого-то одного.

— К Пауку иди! Прямо по улице до трактира, а там направо, — послышался голос, и окошко закрылось. — Ходят тут всякие…

Луна вновь осталась одна. Никакого Паука она знать не знала, а в столь поздний час узкие улочки города были абсолютно пусты, и спросить было не у кого. Здесь даже не горели фонари, и Луне пришлось пробираться в лабиринте незнакомых улиц почти наугад. Это был не Мэйхеттен. Тесные, грязные переулки оканчивались тупиками, широкие улицы внезапно сужались, уходили в сторону или петляли между каменных стен. Через пять минут блужданий она увидела свет в окошке. Кто-то не спал, и Луна очень хотела, чтобы этим кем-то оказалась кобылка.

Луна поднялась на крыльцо с крутыми ступенями и постучалась. Ответа не последовало, и Луна смекнула, что в этом городе церемоний не любят. Открыв дверь, она вошла. После темных, без единого фонаря улиц, одна-единственная свеча, горевшая в конце помещения на столике, казалась просто ослепляюще яркой. Грубоватое и безвкусное убранство зала с шестью суровыми столами и скамьями более никакой другой мебелью похвастаться не могло. В воздухе завис смрадный запах дыма, табака и ещё какой-то гадости.

— Я… хотела снять номер, — обратилась Луна к жеребцу, стоящему поодаль. Видимо, именно его здесь и назвали Пауком.

— А деньжат-то хватит? — ухмыльнулся тот, презрительно глянув на потрёпанную гостью.

— Да, — кивнула головой Луна и подошла к жеребцу, — сколько?

— Сначала покажи.

Луне не очень хотелось показывать деньги этой сомнительной личности, тем более с такой странной кличкой, но оказаться на улице в этом городе ей точно не хотелось. Она подошла и выложила на стол три монеты. Они блестели при свете свечи, и жеребец взял одну монету. Сперва поднёс к пламени, повертел. Затем попробовал на зуб. Луна не могла припомнить, чтобы курьер, доставивший ужин ей и Трикси, делал что-то подобное.

— Номеров здесь не бывает. Есть место на полу с двумя жеребцами. Пять битсов ночь. Берешь?

— Беру, — обрадовалась Луна, рассчитывавшая минимум на десять. Ей не хотелось спать в тесноте рядом с другими пони, но с другой стороны, принцесса понимала — она устала настолько, что едва ли соседи станут для неё помехой. К тому же сожители могут оказаться вполне неплохим. Эта мысль придала ей уверенности и спокойствия.

— С двумя жеребцами, — хмыкнул тот, и внезапно рывком перегнувшись через стол, схватил Луну за гриву, — да за такую шкуру хозяин заплатит мне побольше, чем у тебя когда-либо теперь будет!

— А-а-а! — попыталась закричать Луна, но жеребец ей сжал пасть, отвернув от себя рог Луны.

— Ещё и единорожка… Да такая…

— М-М-М! — мычала та, пытаясь вырваться. И вдруг, когда Луна брыкнулась в очередной раз, её накидка спала, обнажив два крыла.

— Что?! — изумился жеребец, — у тебя ещё и крылья… Стража! Стража!

— Не заставляй меня избавляться от тебя! — грозно крикнула Луна. Я — Аликорн!

— Тем дороже за тебя заплатят! — отрезал жеребец.

Рог луны засветился, но вдруг в дверях появилась стража, а за ними в помещение вбежал ещё кто-то — единорог с тонким, но длинным и изящным рогом. На вид ему было от силы лет сорок пять. В отличие от всех остальных на нём была одежда — чёрная дорогая накидка с высоким вычурным воротником и оборкой, скрепленная на груди сверкающей брошью камнями. Всё-таки, похоже, хозяином был он.

— У неё и крылья и рог! — крикнул жеребец, из последних сил пытаясь удержать уже почти не вырывающуюся кобылку.

— Отпустить её! — громко скомандовал хозяин. — А вы… — он глянул на стражу, и она мгновенно исчезла.

Единорог подошел к испуганной Луне.

— Жером, я привел её вам, — поклонился жеребец, явно ожидая похвалы.

— Ты болван, Даст, — процедил Жером, и вновь обратился к Луне. — Вы в порядке, принцесса? Он вам не сделал больно?

— Нет-нет… — замотала головой та, почему-то опасаясь, что Жером расправится с Дастом, как только Луну отпустят.

— Он всегда был неисправимым тупицей, — проговорил хозяин. — Принеси нам воды и глинтвейна. И скажи спасибо, — продолжил он, повернувшись к жеребцу, — что Её Высочество не обратила тебя в пепел!

— Но я… — решила оправдаться Луна, — я бы никогда…

— Тссс… — подставил копыто к своим губам единорог, — пусть боится Вас, Ваше Высочество…

— Какое Высочество… — улыбнулась кобылка, — называйте меня просто…

— Луна? Или принцесса Луна? — улыбнулся Жером.

— Откуда… откуда вы знаете?

— О… это интересная история, но я вижу, Вы очень устали, и я бы мог проводить Вас в Ваши покои, — единорог подхватил магией два бокала горячего напитка и графин с водой, когда Даст ещё даже на расстояние трёх метров не приблизился к Жерому.

— Нет-нет, расскажите, если не трудно… — попросила Луна, прикоснувшись губами к толстым стенкам бокала. Сделав первый глоток, она почувствовала, как приятное тепло разливается по всему её телу.

— Мало кто читает свитки тысячелетней давности. Тем более, сказки. И тем более, в этом городе.

— Но почему? — удивилась Луна.

— Читают те, кто готов инвестировать в свою жизнь собственное время, а у большинства в этом городе нет ни времени, ни жизни. Но вернёмся к разговору. Мне с самого детства была известна история о двух сестрах. Принцесса Селестия — поднимала солнце, а Луна — поднимала луну. Но однажды младшая сестра отказалась уступать место новому дню, и… Вы плачете?

— Я просто устала… но вы продолжайте…

— И тогда Луна обратилась в злую Найтмер, которая поклялась свергнуть принцессу и погрузить Эквестрию в вечную ночь. Но Селестия смогла восстановить гармонию в стране, сослав Луну… На этом моменте, как правило, положено подводить нравоучительную черту. Там ещё есть какая-то наивная мораль о равенстве и вечном торжестве добра…

— Да… — согласилась Луна, ткнувшись мордочкой в бокал.

— Противная детская сказка. До сих пор лежит у меня в столе, и кабы ни моё уважение к книгам, давно бы сгорела в моём камине. Чему она учит? Она говорит, что либо кто сильнее, тот и прав, либо что добро сильнее по умолчанию. Ни то, ни другое не может быть правдой. Иначе, скажите, жили ли бы мы в таком мире? — Жером повел копытом по темному помещению таверны.

— Нет…- покачала головой Луна. — Меня не было тысячу лет. Неужели, за это время нигде кроме Эквестрии так и не прижилась ни искренность, ни добродетель? У вас холодно и страшно…

— Но это и есть Эквестрия. Самые её границы, но тем не менее, — ответил Жером, покачав бокал магией из стороны в сторону.

— Но… как же так? Неужели, Селестия не смогла сделать Эквестрию лучше за тысячу лет? Нет-нет, — спохватилась Луна, — я не виню её, но…

— Скажите, — перебил принцессу Жером, — если бы я вам сообщил, что титаническими усилиями ваших земнопони, преданностью пегасов, магией всех преданных Вам единорогов и мощью Элементов Гармонии, всё эквестрийское зло удалось заключить в этом золотом битсе, что бы вы сделали?

Луна посмотрела на лежащую между ними золотую монету.

— Уничтожила бы… — ответила принцесса, ожидая подвоха. Она знала, что так отвечать нельзя, и это как раз тот самый ответ, которого ждёт Жером, чтобы потом опровергнуть. Но сладкая усталость и расслабление, разлившееся по её телу после бокала глинтвейна затуманили разум и усыпило волю — не хотелось ни думать, ни сопротивляться.

— Да? — переспросил Жером, словно давая второй шанс ответить на заданный вопрос. Луна ожидала, что он не согласится, но не предполагала, что ей придётся отвечать самой. Оперевшись о стол, принцесса вздохнула.

— Вряд ли… Селестия бы так не поступила. Вернее, она так не поступила. Ведь я тоже когда-то была злом, и мне дали шанс, — вздохнула Луна, — и ныне… — принцесса расправила левое крыло, глянув на него, — какое я зло… — устало спросила Принцесса.

— Никакое, — покачал головой Жером с ноткой некоторого презрения.

— Значит, Селестия верила, что я не потеряна, и оказалась права. Моя сестра всегда знала, что нельзя взять, и уничтожить зло, значит… Я бы унесла эту монету подальше от моего дома. Далеко-далеко…

— На самую луну? — подхватил мысль Луны Жером.

— Ну… да, — слабо улыбнулась принцесса.

— Вы не обижены? — обеспокоенно спросил Жером, отставив пустой бокал в сторону и припав грудью на стол, чтобы быть ближе к принцессе.

— Ничуть, — уверила его Луна, — вы ведь лишь озвучили свои мысли.

— И ваши, — ответил Жером.

— Возможно… — вздохнула Луна, а после спросила. — Скажите, но раз я была злом в воплощении Найтмер, и избавилась от него навсегда, став обычной Луной, не значит ли, что зло искоренимо?

— Ничего не значит, — покачал головой единорог. — Всё находится в гармонии, и если вы стали добрее, значит, обязательно найдется тот, кто уравновесит чашу, воспользовавшись вашей добротой.

Как видите, что бы вы ни делали, нельзя избавиться от зла. Только не думайте, что под злом я понимаю вопиющее сказочное зло в облике Лорда Тирека или Грогара. Зло это нищета, зависть, насилие. Унося его подальше, вы просто пытаетесь отсрочить его возвращение, пытаетесь отстраниться, не замечать, изолироваться, но никак не избавляетесь от него. И ваш дивный, кристально чистый мир Эквестрии, с таким усилием добытый вашей сестрой, лишь одна из чаш весов этого мира. И он достался ценой всего этого. — Жером повёл копытом по темным помещениям дурно пахнущей таверны.

— Но я была в Мэйнхеттене. И у нас есть зависть, есть и злоба, и даже равнодушие…

— Но видели бы вы, насколько по-детски наивно злятся или завидуют эти пони! — восхищённо произнес Жером. — Для них это лишь один из способов выражения эмоций. Они это делают без тёмного умысла, так же естественно, так же искренне, как и смеются.

— А как же тогда равнодушие?

— А что с ним не так? Неужели…

— Скажите, — сама того не заметив, перебила собеседника Луна, глядя в потолок, — разве не равнодушие самый страшный грех?

— Отчего же?

— Он первоисточник всех иных. Он, в отличие от остальных, остается незамеченным. Являясь примером несправедливости, иные грехи бросаются в глаза. Они требуют намерения и дополнительных усилий. А этот является плодом их отсутствия, а значит, самый доступный.

— Равнодушие… — задумался жеребец, над интересной мыслью, которую подала Луна, — расскажите, приходилось ли вам сталкиваться с равнодушием? — спросил он, ожидая, что сейчас принцесса подробней расскажет об их ссоре с сестрой.

— Сталкивалась. Что смысла, что я вновь буду плакаться о сестре. Вряд ли вам это интересно, а если интересно, то вы и сами всё уже знаете. Но в городе я видела одну фокусницу. Это была голубенькая единорожка, которая демонстрировала прохожим свои трюки, чтобы заработать на ужин. Это был неиссякаемый лучик позитива, выделяющийся на фоне профессиональных художников и музыкантов, чьи движения выверены годами работы, и чья работа, может, уже и не приносит им удовольствия. А она искрилась. Она старалась, старалась изо всех сил, но когда она попросила помощи у зрителей, знаете, что произошло? Ей никто не помог. Там было с десяток пони. Им ничего не стоило вынести себя к ней на сцену, но не вышел ни один! Я не знаю, сколько дней она держалась до этого, но тут я впервые увидела, как пони теряет надежду. Это маленькая смерть. Я видела, как погас ещё один лучик света. Её искренность загасило равнодушие, сделав такой же безучастной к чужому горю.

Я вышла на сцену, и мы довели представление до конца. Мне казалось, что я оживила пони, вы понимаете? Я оживила умирающую душу! Но скажите, а если бы нет? Если бы она ушла из большого города скитаться по деревням и городишкам. Скрывала бы своё горе под маской напускного высокомерия, время от времени подпитывая его либо признанием других, либо самоутверждаясь за их счет. Будучи никудышным магом, признания бы она не получила. И вот, из города в город путешествует напыщенная пони, с выдуманным великим прошлым и показывает провинциальным жителям свои фокусы, уверяя, что ни одна другая единорожка не способна приблизиться даже к малой части магии, которой владеет Великая и Могущественная Трикси. А по вечерам возвращается к своей повозке, которая теперь будет единственным спутником в её далеких путешествиях!

— Моё мастерство убеждения и искусство ведения спора просто блекнет на фоне вашей мудрости, — сдался Жером, улыбнувшись.

— Благодарю, — улыбнулась в ответ Луна, — моей мудрости способствовали не только прожитые мной тысячу лет, но и ваш крепкий напиток, — Луна сдержанно засмеялась, — бедная, бедная Трикси… — вдруг вспомнила Луна, и улыбка тут же исчезла с её лица.

— Вы поступили так, как полагается принцессе по призванию, а не титулу. Уверен, очень многие желали бы видеть такое воплощение святости на престоле.

Луна создала магией нимб над головой, сделала невинную мордашку и снова сдержанно хихикнула.

— На самом деле, — поправился Жером, — есть то, в чем сейчас вы нуждаетесь больше, чем в престоле. Позвольте проводить вас в ваши покои, принцесса.

— Мои покои? — подняла брови Луна.

Но Жером лишь молча улыбнулся, встал из-за стола и жестом пригласил гостью следовать за собой.

Они шли по темному коридору внутрь здания. Снаружи оно вовсе не казалось таким большим. Скорее всего, плотно прилегающие строения образуют целую систему… Мысли Луны путались. Открылась дверь. Яркий свет ослепил принцессу. Тут играла музыка, и было много пони. А ещё здесь было чище, чем в таверне. Жером поднимается на второй этаж, откуда доносился смех. Громко стуча копытами, сверху спускаются наряженные кобылки, и дружно приветствуют Жерома.

Здесь коридоры хорошо освещены, стены обиты деревом, а полы вдоль по длинному коридору со множеством дверей покрыты коврами. Похоже на отель. Ещё этаж. Стихает шум, доносящийся из-за дверей на втором этаже. Здесь даже перила выполнены из массивного дерева. Теперь не так страшно опираться. Пол выложен дорогим паркетом с множеством оттенков и замысловатых узоров, и натёрт до блеска. Потолки здесь значительно выше, а висящие на цепях люстры приятным приглушенным светом заливают расшитые тканями стены. Открывается дверь, вытесанная из дорогого дерева. Жером осторожно кладет копыто на спину подошедшей Луне.

— Прошу, принцесса. Вы очень устали с дороги.

Луна осторожно шагнула в комнату и обернулась.

— Но…

— Не стоит беспокойства. Мне не нужны ни битсы, ни ваше расположение взамен. Дать ночлег искавшей приюта Принцессе Ночи и укрыть её здесь от стражи Селестии, возможно, будет самым ярким моим вспоминанием. Меня не прельстят ни обещанная слава, ни деньги, — уверил Жером, проводя в воздухе копытами, словно демонстрируя роскошь помещения, — я не выдам вас, вы искренни и чисты, а я так давно не встречал в городе такой души. А теперь укладывайтесь… Вот-вот начнет светать… Как быстро пролетела ночь, — вздохнул единорог, глядя вслед Луне, скрывающейся в полумраке комнаты.

Луна раскрыла занавески магией, посмотрела на спящий город и подошла к кровати.

— Если понадобится помощь — колокольчик вы найдете за ширмой. Сладких вам снов, принцесса Луна! — пожелал жеребец и закрыл дверь.

Стало темно. Свет луны пробивался через высокие окна комнаты, оставляя на каменном полу причудливую сеть витражного узора. По такому камню каждый шаг отдавался бы эхом в стенах комнаты…

… Луна спала.

Даркстоун

— Раз. Два. Три. Раз. Два. Три, — считала про себя Селестия цокот собственных копыт.

В покоях принцессы было свежо. Прохлада, красота и волшебство уходящей ночи заливали своим таинственным эфиром просторную комнату. Ночь шептала сны. Словно густой туман, она текла из распахнутого настежь окна и, едва касаясь тюли, растекалась по полу, заполняя собой пространство, становясь густой, затрудняя и движение и ход мыслей. Откуда-то издалека донеслись знакомые мотивы. Играла музыка. Если прислушаться, она всегда едва-едва касается слуха за полминуты до сна.

— Раз. Два. Три… — продолжала считать принцесса, понимая, что засыпает.

До восхода солнца оставалось каких-то полчаса, а Селестия со вчера так и не прилегла. Сперва она стояла на балконе, долго и пристально смотрела на луну, словно пытаясь уловить в ней хоть какой-то намек. Но луна была всё так же холодна, а теперь ещё и пуста, и не подала знака. Меряя свои покои шагами, принцесса безрезультатно пыталась понять, что же всё-таки произошло тем утром. Если это обида, то никому не было под силу вернуть Луну. А если нет…

А если подданные были правы? Что если бедная Луна сейчас скитается по городам, виня во всём случившемся свою сестру? И что если тёмная личность Луны вновь медленно, но верно завладевает слабой и ранимой душой принцессы, душит, питаясь её обидами, чтобы однажды обрести облик, свергнуть Селестию и погрузить Эквестрию в вечную ночь? Сколько остаётся ночей, прежде чем вскормленная обидами Найтмер вернётся?

«Сестра, сестра! Слышишь ли ты меня? — Мысли Селестии становились всё путаней. — Если слышишь, прошу, не держи на меня зла. Если не можешь простить меня, не надо. Прелесть жизни Аликорна в том, что можно перечеркивать прошлое и начинать заново много-много раз. Начни жить заново и постарайся быть счастливей… Молю, не потрать свою жизнь ни на месть, ни на вечную обиду…»

Порыв ветра ворвался в помещение, лизнул огни почти догоревших и истёкших воском свечей и ожившие тени запрыгали по комнате. Зашелестели свитки на письменном столе. Ветер подхватил и сбросил на пол пару исписанных листов.

«Дорогая Твайлайт!» — значилось на одном из них красивым каллиграфическим почерком. — «Я отказываюсь верить, что Луна собирается повторить свою ошибку вновь, и очень хочу, чтобы вы всецело доверяли мне. Флаттершай была совершенно права — та Луна, которая лежала перед нами, был в тот момент, вероятно, самой несчастной пони во всей Эквестрии. Она напугана. Она боится не столько наказания, сколько того, что оно будет незаслуженным. И после всего, что между нами произошло, у неё есть полное право опасаться и ненавидеть свою старшую сестру. Как и вас. Тех, кто беспрекословно обратит в камень любого, на кого укажет тиран Селестия.

И если есть хоть малейшая надежда, что именно это стало причиной побега Луны, я призываю вас приложить все усилия, чтобы не только вернуть мою сестру, но и восстановить гармонию Эквестрии, которая, я вижу, начнёт разрушаться со дня на день. Согласно моей просьбе, считайте причиной побега моей сестры — единственную озвученную мной, и никого не вините в этом, кроме меня. Также я хочу, чтобы завтра Пинки Пай организовала вечеринку, после которой вы все, кроме Пинки, останетесь бодрствовать до утра. И пусть организованная в Понивилле вечеринка будет посвящена возвращению Принцессы Луны.

Мои маленькие пони. Прошу вас искренне верить мне. Даже если эти строчки сейчас выводит за меня моё отчаяние, в эту трудную для меня минуту, не откажите вашей принцессе, наставнице и просто любящей вас всех пони в её простой, но, может быть, самой важной для неё просьбе».

…Принцесса мирно спала на вязаном коврике перед кроватью.

---

Солнце поднималось над городом. Первыми косыми лучами оно коснулось шпилей невысоких башен, позолотило купол здания ратуши и стало медленно спускаться, растворяя ночную тьму даже в самых тёмных переулках. Парой касаний оно преобразило угрюмый и мрачный лабиринт города, разбудило пони и выгнало их на широкие мощённые площади, на рынки, запрягло в плуги, вывело их на поля и, наполнив город суетой и пёстрыми толпами горожан, возвестило начало нового дня. Оно светило и в узкие бойницы, и в высокие окна богатых особняков, словно проверяя, не проспал ли какой-нибудь пони утренний восход? Не пора ли его разбудить? Не упустит ли он то, что подготовил ему грядущий день?

Долго и терпеливо оно неспешно двигалось по небу, заглядывая в каждый дом, пока, наконец, уже далеко за полдень, не добралось до комнаты, где, утопая в перинах и одеялах, спала Луна. Будто желая разбудить принцессу-соню, солнечный лучик медленно стёк по подоконнику, пополз по ковру, взобрался вверх по простыне на самую кровать и коснулся закрытых век Луны. Принцесса недовольно поморщилась и повернулась крупом к солнечному свету. Но лучик заскользил дальше по телу пони, коснулся ее спины, крыльев и добравшись до чёрного пятна кьютимарки, стал терпеливо нагревать Луне круп. Сперва принцесса крепилась, но как только стало горячо, недовольная, она повернулась другим боком и встретилась лицом к лицу со слепящим светилом. Звонко чихнув, Луна проснулась окончательно, а лучик, словно желая убедиться, что принцесса не ляжет вновь, ещё пару минут посидел на её подушке и медленно пополз дальше.

Кто-то нерешительно постучался в дверь. Луна тут же вскочила на копыта, едва не запутавшись в одеялах и простынях, глянула на себя в зеркало и, удовлетворённая своим видом, пригласила войти.

— Доброе утро, Ваше Высочество! — поклонилась ей бледно-голубенькая пегаска в передничке, войдя в комнату. — Теперь, по поручению Жерома, я — ваша служанка. Слышала, вы проснулись. Не угодно ли, чтобы Вашему Высочеству принесли завтрак?

— Как вас зовут? — спросила принцесса, выдохнув с облегчением — милая кобылка была гораздо приятней всех жеребцов, что она здесь видела. Не считая, правда, Жерома. Но едва ли Луне верилось, что подобных ему много в этом городе.

— Силвер Плэйт. Если Вам угодно, Ваше Высочество, то просто Плэйт.

— А меня Луна. Просто Луна, — улыбнулась Аликорн и ещё раз глянула на себя в зеркало.

— Ваша грива просто прекрасна! — сделала комплимент Силвер Плейт, поглядев в отражение, и сдержанно улыбнулась принцессе. — Если захотите завтракать, я могу провести вас в гостинную.

Принцесса молча кивнула.

Луна шла вслед за кобылкой-служанкой по длинному коридору. Стены его нижнего яруса были отделаны дорогой материей, а через окна верхнего светило солнце, заставляя сверкать паркет и тёмное лакированное дерево. Слева располагалась дверь, ведущая в комнату. Гостиная была не особо большая. Её тёмное оформление изобиловало множеством мелких деталей и предметов из дерева. Во всю длину стоял элегантный стол с белой скатертью и множеством стульев. Служанка провела Луну, посадив её во главе стола, и удалилась. Луна осталась одна. Но совсем ненадолго. Вскоре в дверях появился столик со множеством накрытых тарелочек. Кобылка осторожно разложила блюда перед Луной, откатила столик в сторону и осталась стоять.

Луна открыла одно из блюд. Признаться, ей совсем не хотелось на завтрак никаких изысков, но перед кашей с ягодами принцесса не устояла. Рядом лежали два тоста, которые она также с удовольствием съела. Единственное, что смущало Луну — стоящая рядом пегаска в передничке. Она словно ждала, когда гостья насытится и уйдет, чтобы убрать лежащую на столе посуду. А может, так было положено. Луна решила это выяснить.

— Плэйт, — обратилась к ней принцесса, и кобылка с готовностью подошла к ней. — Скажи, почему ты стоишь в стороне. Ты чего-то ждёшь?

— Так заведено. Когда завтракает хозяин, он хочет, чтобы я всегда стояла рядом. А мне было велено обслуживать вас так же, как и его.

— Ну, у меня, как бы… кусок в горло не лезет. Будь добра, садись рядом, — пригласила Луна, отодвинув магией стул.

— Но я… не могу, — попыталась отказаться пегаска, но Луна была настойчивей.

— Тогда, такова воля принцессы, — улыбнулась та, и дождавшись, пока пони сядет рядом, пододвинула ей тарелку с фруктами.

— А где же сам Жером? — спросила Луна, равномерно размазывая клубничное варенье по поверхности блина и стараясь казаться внешне невозмутимой, даже несмотря на тревожившее её количество вопросов и чувство необъяснимой тревоги. Она засела глубоко внутри и не давала покоя. Вчера Луна была пьяна и слишком устала, чтобы здраво судить о действиях Жерома. А вдруг он и правда продаст ее? Или её уже продали Жерому?

«Ну, продали, и продали, — подумала Луна, стараясь придать этому случаю оттенок комичности. С этими мыслями она отправила в рот ложку клубничного варенья. — Если меня будут так кормить и давать высыпаться, то я не против на первое время.»

— Мне не положено знать, куда уходит хозяин, — ответила пегаска, немного поубавив уверенности Луны. — У него много дел в этом городе. Иногда он целыми днями не выходит из своего кабинета, и тогда я ношу ему завтраки и ужины, оставляя под дверью на столике. А иногда уходит вечером и возвращается только под утро. Он очень влиятельный пони в этом городе. Говорят, что он работает на мэра, но я не знаю, насколько это правда.

— А ты никогда не пыталась узнать? — спросила Луна, наливая себе чай.

— Нет-нет, что вы! — замотала головой пони. — И вам тоже не советую.

— Глупости! — махнула копытом Луна, успокаивая не то служанку, не то себя. — Жером очень хорош и приятен в общении. А его повседневные дела обрастают слухами и тайнами только потому, что никто не решается его спросить.

— Если вдруг однажды вам случится увидеть его кабинет, вы поймёте, кто он, мой хозяин. Посмотрите, — продолжала пегаска, — даже в интерьере гостиной каждая вещь похожа на него.

Луна отвлеклась от завтрака и огляделась. Висящие по стенам картины в сдержанных черных тонах, их золоченное, но лаконичное обрамление, высокие, устремленные ввысь зеркала, в которых даже Селестия смотрелась бы маленькой пони, кованные люстры в сотню свечей с их завораживающей симметрией и дорогой, но сдержанный мрачный интерьер без единого сглаженного угла. И каждая деталь рвется кверху своими заостренными пиками, словно пытаясь коснуться самого потолка.

— А давно ты здесь? — вновь задала вопрос Луна, уже забыв про торт, который приметила ещё в самом начале и решила оставить напоследок. — Как ты сюда попала?

— Вам правда интересно? — спросила голубенькая пегаска, подсев чуть ближе. — Но в моей истории нет ничего примечательного.

 — Тем прекрасней твоя история, — ответила Луна. — Нам предстоит жить под одной крышей вместе, пока на то будет воля Жерома. Потому, чем лучше мы узнаем друг друга, тем лучше будет проведённое время.

 — Вы говорите совсем не как принцесса… То есть, нет, вы принцесса, но…

 — Что толку в том, что, будучи принцессой, я не поделюсь ни с кем и каплей того, что имею. Аликорнам не свойственно ни доказывать свой статус, ни утверждать его. Мы видим, как одни поколения сменяют другие. И большего не надо, чтобы понять, что ни власть, ни статус и никакие богатства мира не дадут пони то, что имеем мы. И оттого готовы делиться всем, что так ценно для мимолетной жизни пони, и не имеет значения для нас.

 — А хоть что-то для Аликорна ценно? — спросила Плэйт, подсев поближе. — В чем вы находите цель своей жизни?

 — Может, в тортиках, — кивнула головой Луна, глядя на сладкое на своей тарелке и пытаясь облачить многогранную, тонкую и неуловимую мысль в однозначное и почти материальное слово. Почему-то идея с тортиками казалась самой привлекательной. И Луна решила метафорически и полушутя ответить на вопрос, на который не хотела отвечать однозначно в принципе. К тому же, такой способ имел неоспоримое преимущество: высокие материи эфемерны. А тортики… Это тортики.

 — Понимаешь… Кусочек торта только тогда станет вкусней, когда рядом будет тот, кто его оценит. А для этого достаточно всего лишь им поделиться. Иначе даже самый лучший торт будет со временем покажется пресным. И бессмысленным. Бери, — предложила Луна, — расскажи мне свою историю.

 — Я… Не смогу рассказать так же красиво, как говорите вы… У меня нет образования кроме того, что дали мне мать и отец. Мать научила меня чтению, письму и счету, а отец воспитал, научил не бояться тяжелого труда и работать копытами. У нас есть немного земли за городом, где мы выращиваем картофель на продажу, и небольшой огород для себя. Любая семейная история начинается, к сожалению или к счастью, именно с этого дома.

Я не одна в семье. У меня есть два старших брата-земнопони, и младшая сестрёнка — пегаска, как я сама. С самых малых лет, изо дня в день братья помогали отцу на полях, перенимая его опыт и простую житейскую мудрость, а мы с сестренкой и матерью вели домашнее хозяйство.

Наши отношения с сестрой были особенными. Может, оттого, что я, как старшая сестра, оберегала мою Клауди от всего того, что заставило повзрослеть до времени меня. Знали ли вы тот короткий миг жизни, когда весь мир готов восторгать, как одно единое чудо, и всё кажется возможным? И я ревностно оберегала это чудо, создавая наш мир деталь за деталью, и он раздвигал свои границы из детской колыбели до комнаты, дома и затем нашего участка. С самого её рождения мы были неразлучны.

Мама смотрела на нас, вздыхала и говорила, что мы были рождены для жизни в Эквестрии. Из нас никто не знал, что такое Эквестрия, но мама не раз читала нам на ночь истории о её волшебном куполе, который держит Принцесса Селестия, не пропуская в свой мир ни злобу, ни страх. Я представляла этой принцессой себя. Моя маленькая внутренняя Селестия слушала эту историю и находила силы поддерживать для своей младшей сестры веру в абсолютное добро. И чем больше я узнавала внешний мир, тем более ревностно я оберегала Клауди.

И вдруг однажды случилось то, что должно было случиться. Какими бы прекрасными ни были стены моего бастиона и каким бы ни был прекрасным мир внутри, они — границы. А пегасы не любят границ. Никто не любит границ. И стоит всего лишь раз моей Клауди набрести на стену, как она начнёт задаваться вопросом: зачем в этом кристально чистом мире стоят такие неприступные крепости? И моя маленькая пони однажды подошла ко мне с листом бумаги. На ней были нарисованы облака. Вам стоило видеть тот рисунок. Трудно было поверить, что каждая деталь, каждая тень и каждый блик был старательно выведен этим жеребенком.

— Я хочу в художественную школу, — сказала она мне.

Да, у моей Клауди было увлечение — она обожала рисовать. Она рисовала на запотевших стеклах, на засыпанном мукой столе, когда мама ставила тесто, зимним утром на нетронутой целине снега. И на каждом рисунке были облака. Неудивительно, что даже полученная ей кьютимарка была облачком. В рамке. Но тогда родители не придали этому значения. Отец, простой на соображение пони, не любил поиски сакральных смыслов. Когда же наступил день рождения Клауди, я подарила ей бумагу и краски.

У нашей семьи были некоторые деньги, но никто бы из родителей не подарил бы такой подарок. Та самая житейская, бытовая мудрость подсказывала моему отцу, что любая купленная вещь — роскошь и удел городских транжир и пижонов, лишь доказывающее их беспомощность в этой жизни. Поэтому они перебрались в города, создали систему, в которой простой рабочий народ оказался прислугой хитрецов и проныр. Отец не любит больших городов и не любит всё, что было ими создано. Не любит искусство, считая его побочным, отвлекающим от дела занятием. Он презирает балет, а опера его просто смешит.

Так в тайне от отца я поддерживала мою сестру в ее увлечении. Клауди искренне верила, что не делает ничего плохого, и рисовала, рисовала и рисовала. Но если бы только отец узнал, в обмен на что были куплены эти краски, скорее всего, весь мой хрустальный купол, труд моих многих лет, был бы разрушен грязной волной гнева народного суда, захлестнув и сметя тот неповторимо чистый мир добра и искренности в котором жила Клауди, а я бы осталась за дверью, проклятая своим отцом.

— Я хочу в художественную школу, — сказала она однажды вечером, глядя на меня своим невинным взглядом. Клауди ожидала, что я, старшая сестра, поддержу её, как и много раз до этого. Она даже не догадывалась, чем грозят замаячившие на горизонте завтрашнего дня проблемы. Их не было видно из того купола. Я пообещала, что она обязательно туда поступит. Знал ли её маленький чудный мирок, что он, вероятно, доживает последние часы?

В ту ночь я не спала. У нас не было художественных школ. А ехать в большой город… Значит, показать его суровую реальность, и даже я буду не в силах уберечь Клауди. Завтра будет конфликт с отцом. Он будет бить копытом по столу, заявляя, что его прадеды, он и его правнуки., что он не потерпит подобной ерунды в своем доме, а мама будет вся в слезах сидеть чуть поодаль и смотреть на это, словно не веря в происходящее. И всё это волной обрушится на маленького жеребенка, который даже не будет знать, что он сделал не так.

Не знаю, представляете ли вы, насколько сложно создавать иллюзии. Как старшая сестра, всеми силами я поддерживала в ней веру в доброту, но это не могло продолжаться вечно. Однажды она вышла бы из-под моего крыла и поняла бы, что этот искусственно, кропотливо созданный мир, полный доброты и сострадания, взаимовыручки и отзывчивости, лишь маленький театр в реалиях настоящей жизни, далёкой от идеалов Эквестрии. И в ту ночь я осознала, что моя маленькая Селестия больше не способна удерживать хрустальный купол её волшебного мирка. И тогда я решила перенести нашу Эквестрию под своды настоящей, могущественной Принцессы Селестии.

— Клауди хочет в Школу Искусств Ванхувера, — сообщила я вечером, когда отец внимательно изучив рисунок моей сестры, отложил его в сторону и пристально посмотрел на меня.

Жеребёнок стоял рядом, ожидая восторга и одобрения родителей, ведь рисунок действительно того стоил, но ничего не последовало.

— Давно рисуешь? — спросил он, обращаясь не то ко мне, не то к Клауди.

— Больше года, — живо ответил жеребенок, а после добавил, — с тех пор, как сестра подарила мне краски.

— Почему Ванкувер? Почему Эквестрия? Это была твоя идея? — сурово спросил отец, снова впившись в меня взглядом.

— Это все глупости, глупости, — затараторила мама, словно пытаясь отвлечь отца, — у меня в трех милях отсюда хороший знакомый, маляр…

Отец поднял копыто чуть кверху, жестом заставив ее замолчать.

— Потому что Клауди не место в городах вне Эквестрии. Ты посмотри на неё.

Маленький жеребенок стоял и ждал. Его прежнее восторженное сияние растаяло. Он понимал, что происходит что-то нехорошее, но не понимал, что именно, и почему всех так расстроил рисунок с облаками. По щеке матери потекла первая слеза.

— Все мои прадеды, — тяжело начал отец, — я и мои будущие правнуки работали и будем работать здесь. На этой земле. Она — наша кормилица. А мы, земнопони, основа Эквестрии.

Отец замолчал. Нависла тяжелая пауза.

 — Но вы, — продолжил он, — пегасы. У вас за спиной крылья. Вы не приросли к земле и никогда не поймёте её. Как мне с земли никогда не понять, что вы увидели там, за облаками. Отпущу вас — и потеряю надолго. Не отпущу — потеряю навсегда. Летите. Плэйт, береги Клауд. И помните, что двери нашего дома для вас всегда открыты. Как хотелось бы, чтобы однажды двери вашего дома были открыты и для нас.

Через неделю мы покинули нашу маленькую родину и направились на поезде в Ванхувер. Школа Искусств Ванхувера — самая престижная во всей Эквестрии. Состоятельные пони могут позволить оплатить обучение своим детям, взять им дополнительные классы и даже комнату общежития на территории Школы Искусств, чтобы жеребята могли жить в творческой атмосфере среди своих единомышленников. Сказочная, волшебная, неповторимая атмосфера вдохновения. Но только для богатых. Ни у меня, ни у моей семьи не было денег, чтобы даже взять самый простой курс для Клауди. Незначительные сбережения кончились на третий день пребывания в Ванхувере и нам пришлось искать ближайший доступный по средствам город. Так я попала сюда, в Даркстоун.

За восемь битсов в день и проживание в тесной комнатушке на чердаке старого дома, его не менее старая хозяйка наняла меня домработницей. В то время для Клауди столкновение её мечты с суровыми реалиями казалось лишь очередным приключением. Её ничуть не огорчила смена номера на чердак — она не раз в наших с ней играх оказывалась и в роскошных дворцах, и в грязных темницах. И всё происходящее казалось ей лишь очередной игрой, которую я решила ей подарить. Так прошло три дня.

— А когда мы приедем в школу? — однажды спросил меня жеребёнок, и моё сердце упало. Этот вопрос должен был прозвучать рано или поздно, но я не могла и не хотела готовиться к нему заранее. Денег едва хватало на еду. Иногда мне удавалось сэкономить пару битсов, когда я приносила остатки блюд со стола хозяйки. Но поступление Клауди сейчас казалось далёким, как никогда.

— Мы обязательно попадем туда. Но поступить туда непросто. Помнишь, как я разговаривала в отеле с тем жеребцом в синей форме? Он пришел, и сообщил, что мы набрали сто очков, чтобы перейти на следующий этап игры. И предупредил, что старушка, с которой мы встретимся будет очень злая.

— Очень?.. — испуганно спросила Клауди.

— Да. На это раз нам придётся потрудиться и набрать пятьсот очков.

— Это так много… — расстроился жеребёнок.

— Но всего лишь пятьсот очков, и ты поступишь в Школу Искусств. Поэтому на это раз нам надо трудиться вместе. Ты рисуй. Помни, что каждый рисунок даст двадцать баллов. Но хозяйка очень строгая, рисуй старательно, чтобы она ни к чему не придралась. Договорились?

Жеребёнок кивнул.

Я возвращалась глубокой ночью. Каждый раз я сообщала о своих успехах, а моя сестрёнка — о своих. Она очень старалась, и рисунки выходили на совесть, одна работа лучше другой. И чем ближе были те пятьсот баллов, тем живее и восторженнее становилась Клауди, и грустнее я.

И одним утром, когда до роковых пятисот баллов оставался всего лишь один-единственный рисунок, я поняла, что во мне угас светоч, поддерживавший нас всё это время. Тем днём я ушла зарабатывать способом, которым когда-то получила краски для Клауди, хотя и знала, что даже этим я едва ли получу достаточно денег на обучение сестрёнки. Так я встретила Паука. Меня привёл к нему какой-то жеребец, лишь услышав о моём желании. Нас в комнате было трое, и Паук сказал мне продемонстрировать, на что я способна. Он сидел поодаль и наблюдал, а я стояла, каменная, и глядела на довольного жеребца. Было больно и унизительно, я рыдала, и Паук остановил моего мучителя, попросив удалиться.

— Я очень надеюсь, что он сделал тебе не очень больно. Правда. — Паук протянул мне салфетку, чтобы я утёрла слёзы и помог встать с дивана. — Этому неискушенному дикарю ты понравилась. Но мои клиенты не любят нерешительность и уж тем более слёзы. И если тебе вдруг не повезёт оказаться тут снова, вряд ли я смогу остановить этого жеребца во второй раз. Иди. Я тебя больше не задерживаю.

И тогда я сорвалась. Я рыдала. Я упала ему в ноги и просила оставить меня, но он лишь понимающе качал головой и ждал. Ждал, когда я выплачусь, и меня можно будет выпроводить. Я говорила сквозь слёзы о моей сестрёнке, об отце и Школе Искусств, и что я решилась на такое занятие только потому, что не могу разрушить детскую мечту Клауди. Но он был непреклонен. И я поняла, что надеяться мне не на что. Извинившись, я направилась к выходу.

— Школа Искусств? — внезапно переспросил Паук, и я кивнула. — Если тебя это успокоит, её бы всё равно туда не взяли. Мало уметь рисовать. Чтобы туда поступить, надо ещё научиться хорошо считать, читать и грамотно писать.

— Она умеет, — ответила я и шагнула за порог.

— А ты?

— Умею. Меня учила мать. Она читала нам книги и учила письму. Отец осуждал её за это, но никогда не запрещал. Свою первую книгу я прочла в шесть лет. Это был сборник сказок Эквестрии.

— В далёкие времена, волшебной страной Эквестрией правили две сестры…

— …старшая сестра поднимала Солнце и дарила пони новый день, — подхватила я, — а младшая заботилась о том…

— Пиши, — прервал меня Паук, взяв со стола перо и пергамент, — можешь сесть за стол.

Я ощутила, как во мне ожила надежда. Перо прыгало по бумаге, дрожа в моих зубах, отчего буквы вышли рваными и угловатыми. Когда я дошла до слов о Найтмер, волнение спало, почерк сделался уверенней, а ещё через пару мгновений Паук протянул копыто, чтобы увидеть, что я написала.

— Быстро пишешь, — оценил он. — Неопрятно, но сошлёмся на твоё волнение. А теперь скажи, на что ты готова, чтобы остаться у меня?

— На всё! Правда, на всё! Я не погнушаюсь взяться даже за самую грязную ра…

— Грязнее, чем я сегодня увидел, уже не получится, — ответил Паук, — давно на моих глазах никто так не извращал искусство доставления удовольствия. Хорошо, я оставлю тебя у себя…

— Спаси…

— Но не в бордель. Ты будешь моей прислугой. Отправлять письма, вести некоторые дела, поддерживать порядок в доме и заботиться о том, чтобы я ни секунды своей жизни не тратил на мысли о насущных делах. Твоя роль — понимать мои желания ещё до того, как я успел о них подумать. До самой моей смерти. Но важнее всего — молчать. Всё, что было увидено, сказано или сделано в моём доме должно остаться в моем доме.

— Я обещаю.

---

— А дальше, — продолжила Сильвер Плэйт, обращаясь к Луне, — я не могу рассказывать, что именно было сказано. Но он предупредил, что случится, если я нарушу обещание. И попросил считать, что Клауди уже учится в Школе Искусств, живёт в комнате общежития и может брать любые дополнительные курсы, какие только пожелает.

В тот день, когда я вернулась, Клауди принесла мне свой рисунок, которого как раз не хватало до пятисот очков. И мы, не теряя ни минуты, уехали в Ванхувер. Сестрёнка успешно сдала экзамены, поразив жюри своим портфолио. Оставалось только заплатить за обучение. Когда же вышли списки зачисленных, Клауди действительно была в них со всеми обещанными Пауком привилегиями. До учёбы оставался месяц.

— Значит, вы теперь не видитесь с сестрой? — спросила Луна.

— Видимся. Паук дает мне деньги на билеты до Ванхувера и обратно раз в три недели, и я уезжаю на пару дней, чтобы поговорить с сестрёнкой и поделиться новостями. Мы любим гулять по парку на окраине города. Она рассказывает мне о своих успехах, а я иду рядом, и понимаю, что даже если я больше не сделаю ничего значимого своей в жизни, я всё равно не провела её напрасно.

— Прошу прощения… А как ты оказалась у Жерома? И кто такой Паук? — смутилась Луна, понимая, что где-то потеряла нить повествования.

— Паук и есть Жером, — негромко сообщила Плэйт, чуть склонившись к уху Луны, — вы видели его кьютимарку?

— Н… нет… — подняла глаза кверху принцесса, пытаясь припомнить.

— Простите, — засуетилась служанка, соскочив со стула, — мне пора приступать к своим обязанностям. Я и без того, может, сообщила вам сверх мне дозволенного. Вам понравился завтрак?

— Очень! — кивнула Луна, осмотрев пять пустых тарелок. — Составь мне компанию и на ужин, если возможно. А я пойду, подышу воздухом…

— Простите, принцесса, но Жером… он… — опустила глаза в пол Плэйт.

— Против? — догадалась Луна. — Но ведь он не узнает. Верно?

Плэйт закачала головой и отошла к стенке.

— Я не хочу вас выдавать, но я не могу рисковать мечтой моей сестрёнки, — твёрдо сказала пегаска, и от её слов впервые повеяло холодом.

— Ну, нет, так нет, — нарочито весело отозвалась Луна, взмахнув крыльями, чтобы скрыть неловкость, — мне вполне хватит и этого дома. Я ведь ещё не была в ванной. Нет-нет, я прогуляюсь по дому сама.

Луна медленно шагала вдоль по залитому солнечным светом и блеском коридору. По обе стороны с дорогих полотен её провожали горделивым взглядом какие-то личности. Напыщенные собственным величием знатные и сказочно богатые особы, память о которых погибнет вместе с этими картинами. Но Луна на них не смотрела. Она шла, едва переступая с копыта на копыто.

«Вот оно, — думала принцесса, — истинное самопожертвование. А много ли героизма в том, чтобы делиться тем, что у тебя в избытке? Иметь короткий миг в этом мире, и тот отдать. Ради маленькой великой цели. Ради своей сестры.»

Крупные капли сбегали по щекам Луны. Ей больше ничего не хотелось. Она прибавила шагу, чтобы никто не увидел, как она плачет. Оказавшись в своей комнате, принцесса захлопнула дверь, упала ничком на кровать и поток эмоций, так долго сдерживаемый Луной вырвался наружу пронзительным криком. Ей было обидно. Обидно, что простые пони с их непростыми жизнями находят в себе силы и мужество понимать друг друга, любить, делиться своим временем и эмоциями. А два Аликорна, с их непостижимо длинными жизнями, лишённые житейских забот, умудрённые опытом десятков поколений не могут обменяться и парой мимолётных взглядов.

Почему? Ответа не было. И весь мир, казалось, смеялся над Луной, напоказ выставляя контраст отношений. Тысячу лет назад, когда Селестия и Луна беззаботно прыгали по тенистому саду, старшая сестра, как и Плэйт для Клауди, создавала Луне мир её детства. В нём не было отверженности и негласного самопожертвования. Мирная жизнь, лишенная проблем и бед никогда не давала возможности старшей сестре стать таким же полубогом для своей младшей. Но менее ли оттого ценен тот мир? Менее ли оттого значимы заслуги старшей сестры? Воспоминания детства — самое ценное, что осталось в памяти Луны, и самое ценное, что у Луны осталось в принципе. Но что толку в торте, когда рядом нет того, кто его оценит?

Жгучая досада на эту вселенскую несправедливость заставляла принцессу плакать навзрыд и поджимать под себя копытца, словно всплывшие в памяти воспоминания, уже никому не нужные, причинял ей физическую боль. Бессилие порождало исступлённое желание примириться, успешно борясь со страхом незаслуженного наказания. Незаслуженного ли? Принцесса глубоко в душе понимала, что она не виновата в том, что сотворила Найтмер, но не сознавалась.

— Это всё я, я… — била в подушку копытом Луна и продолжала рыдать.

Время шло, и порыв эмоций постепенно начинал затухать. Обессиленная принцесса лежала на боку и рассматривала узоры на простыне. В стороне одиноко лежала измятая подушка, терпеливо вынесшая истязания Луны. Перекошенная на бок, казалось, она ничуть не осуждала принцессу, а безмолвно сочувствовала ей. И принцессе внезапно стало её очень жаль. Она протянула два копытца, прижала подушку к себе и тихонько заплакала.

«Какая я Найтмер… Я сочувствую даже избитой подушке…» — подумала Луна и улыбнулась. Ей почему-то показалось это весьма милым и забавным.

Но объяснить ли это Селестии? Простит? Если она действительно любящая сестра, то простит. А если нет, то и жить Луне больше незачем — пусть делает с ней что хочет.

Пони, обычные пони готовы совершать безумные героические поступки только ради того, чтобы сохранить то простое счастье быть вместе с тем, кто им дорог. А эта глупая ссора с сестрой… для её разрешения не требовалось ни жертв, ни самоотверженности. Разве что немного смелости. И внезапно Луне стало очень стыдно перед Плэйт. Чего будут стоить все самые благие дела Луны, если за всю жизнь она так и не сделает самого простого и самого главного — не примирится с сестрой. Подойдет, положит голову на грудь и скажет: «Сестра, прости меня, я очень скучала по тебе». А Селестия накроет её двумя крылами и произнесёт: «Нет, моя сестрёнка, это ты меня прости. И я тоже очень по тебе скучала». Иначе и быть не может, ведь Селестия её любит.

— Селестия меня любит… — прошептала Луна, приподнявшись с кровати.

Ещё раз, словно извиняясь, Луна крепко обняла подушку и заботливо положила её к изголовью, в общество ей подобных.

В комнате стало светло. Словно весь мир стал ясен и прозрачен для солнечного света. Вскочив, Луна кинулась к окну и распахнула занавески. Лучи солнца, уже коснувшегося шпиля высокой городской колокольни преобразили комнату. Погнав по стенам соседних зданий два отражения-зайчика, стеклянные двери распахнулись, и Луна выбежала на балкон.

— Она меня любит! — прокричала принцесса на всю улицу, заставив обернуться даже самых угрюмых и спешащих пони.

Спустив себя магией с балкона, Луна гарцевала по мощённой площади и напевала какую-то задорную песенку из детских воспоминаний. Принцесса скакала между невысокими домиками залитого солнцем города, улыбалась и наслаждалась угасающим летним днём. Мимо проносились каменные ограды, немногочисленные фонари центральных улиц, красивые, опрятные здания и небольшие домики, стоящие вплотную друг другу. Они то расходились перед принцессой, то самыми крышами верхних этажей почти образовывали своды, оставляя улице приятный прохладный полумрак. На улицах пошире торговцы устанавливали небольшие палатки, и здесь всегда было много народу. Поправив упавшую у бакалейной лавки вывеску, Луна улыбнулась хозяину. Он помахал ей копытом в ответ, и кобылка вновь припустила по городским улочкам к самому центру.

День медленно подходил к вечеру. Но, несмотря на шестикратный бой курантов у городской площади, жизнь в городе не прекращалась. Пони спешили по улицам, а центральная рыночная площадь, уже стихшая после утреннего наплыва пёстрых толп праздно шатающихся зевак и шумных покупателей, сейчас представляла тихое и вполне сносное для прогулки место. Потому что, как понимал всякий приезжий уже на десятую минуту пребывания в этом городе, смотреть здесь более решительно не на что.

Уставшая от долгого бега, но всё ещё полная энергии принцесса, гарцевала между торговых прилавков, сгоняя сон с торговцев, которые увидев красивую высокую кобылку с черной, скрывающей спину и круп накидкой, тут же оживлялись и зазывали Луну отведать их товара. Крупные сочные фрукты отливали неестественным глянцем, словно с картины какого-то начинающего художника, и Луна решила обязательно попробовать пару красных яблок, обязательно взять ещё немного для Плэйт, может, для Жерома, и, распростившись с ними вскоре, отправиться в Кантерлот. К сестре.

Если отбыть сегодня же вечером, вне всяких сомнений, к пробуждению Селестии Луна уже будет дома. Она встретит свою солнцебокую у самых дверей спальни, и непременно приготовит ей какой-нибудь маленький сюрприз в виде пирога или тортика к завтраку, в дополнение к главному сюрпризу. «Я так по тебе скучала…» — слышала Луна голос сестры, и душа пела, хотелось сорваться сию же секунду и, может даже, не на поезде, а на собственных крыльях! Только бы выплеснуть эту неуёмную бурлящую энергию, которая наполняет тело и сознание, разве что только весной в далеком детстве.

Кто-то легонько дернул Луну за накидку, и принцесса, чуть испугавшись, отскочила, едва не сбив жеребёнка. Похоже, всё это время он стоял рядом и ждал, когда приятная на вид кобылка купит немного яблок.

— Ты, верно, голоден? — удивилась принцесса, протягивая ему яблоко. — А где же твои родители? Почему же ты молчишь? О… — протянула кобылка, — я тебя понимаю, поскакали за мной? Хочешь?

Как никогда казалась желанной мысль вернуться в детство хоть на час, лишиться забот и воспринимать мир во всех его красках, во всём многообразии и великолепии. Вернуть ту былую восторженность жизнью, и готовность искренне удивляться каждому её проявлению. Вскочить, сорваться с места и поскакать галопом, и никому не будет под силу остановить этот порыв! Превратиться в проявление чистой энергии, одним прыжком воспарить над землёй и слиться с попутным ветром!

Стены городского лабиринта теперь казались прозрачными, а запутанность улиц превратилась в тайну. Звонкий цокот копыт и радостный смех оглашали молнией проносящиеся улицы, а слабое загадочное сияние заходящего солнца заливало окрестность розовым туманом и размывало силуэты центральных улиц. Оно окутывало и растворяло пространство города, делая его неестественным и ненастоящим, и только там, куда неслись Луна и жеребёнок, их ожидало что-то действительно важное и нужное.

Обычное счастье легче воздуха. Оно как птица — не любит клеток и не терпит быть запертым в тяжёлых предметах из материи. Его не удержать в хрустале дорогих сервизов за стеклом, сверкающем блеске золочённых украшений, и даже высокие своды дворца с бесконечными залами-проспектами тесны для размаха его крыла. Но такие суждения о счастье прекрасны только тогда, когда это всё есть. И только беззаботное детство ни в чём этом не нуждается.

И именно туда неслась Луна. Она прыгала вслед за жеребёнком по каменным уступам водосточных каналов, слушала, как темные переулки и пыльные дворы оглашаются радостными детскими криками и как грязные лужи превращаются в огромные океаны для пущенных в плавание листиков-кораблей. Здесь любая фантазия — настоящая ровно настолько, насколько не нужны рамки материального мира. Здесь нет границ, и каждый — творец своей неповторимой вселенной под непроницаемым куполом маленькой Селестии.

Над городом спускалась ночь, заволакивая черным туманом всё окружающее пространство и загоняя пони под крыши маленьких домиков… но здесь это не имело никакого значения — ночь лишь становилась новым условием, и носившиеся до этого друг за другом жеребята с Луной во главе, теперь сидели во всё ещё теплой от летнего солнца пыли посреди каменных домов, и голосили наперебой, рассказывая историю и создавая незримый мир. От снежных пустошей до знойных пустынь, от великолепных дворцов до городских трущоб, он весь и полностью состоял из восторженных эмоций, живя лишь счастьем его создателей.

Вспышкой загорелся огонек в окошке второго этажа напротив, и в тусклом свете на шершавой стене вырисовались тени жеребят и Луны. Раздался плач испуганного вспышкой и тенями маленького жеребёнка. Плач от испуга — самый безобидный из всех. Достаточно маленького чуда, чтобы он исчез без следа. Создать маленькое чудо — большое искусство, но кому как не принцессе ночи было под силу сотворить его из пустоты, из своих воспоминаний, фантазий и умения понимать молчаливый язык жеребят?

А в воспоминаниях, давно, очень давно, Луна была хранительницей царства снов. В нём редко когда удавалось наперед различить, кому принадлежит сон — жеребёнку или взрослому пони, и, ошибаясь, Луна радовалась — значит, взрослые глубоко в душе всё те же дети. Значит, как сядет солнце, им вновь откроются порталы и пони, оставив свои насущные проблемы за пределами этого мира, смогут вновь почувствовать себя счастливыми. И в душе Луны начинала теплиться надежда, что всё можно вернуть. Как раньше.

Далекое и недоступное детство. Его счастье настолько естественно, что в отличие от всех иных попыток воспроизвести его первозданность, оно никогда не намекнёт о своём уходе, и кажется, что оно не кончится никогда. А кончается оно, именно в этот момент. В момент понимания, что оно всё-таки, не вечно. И все следующие за ним попытки вернуть ускользающую радость детства отпугивают своей искусственностью.

Луна скакала перед стеной, и тени странных сказочных существ прыгали по камню подвластно воле повествователя. Они то вскакивали, то покорно ложились перед Луной. Усилиями незамысловатой магии на стене появлялись тени гор и лесов. Появлялись села и очертания городов, так похожих на Кантерлот… И вновь, как бы счастливы ни были жеребята, и как бы радостно не восклицала принцесса ночи, вторя зрителям, она всё более понимала неподъёмность взятой на себя ноши. Но преставление продолжалось до самого последнего зрителя.

Скорей, скорей в Кантерлот, туда, где под огромным куполом живёт богоподобная Селестия, где можно ощущать себя очень нужной, где не придётся нести тяжёлое бремя самопожертвования. Медленно шагая обратно по темным и грязным улицам вдоль душных испарений водосточных каналов, Луна осознавала, что поступила правильно. С самого начала и до конца какая-то неуловимая интуиция подсказывала ей верный путь.

Нет, Луна не сдалась, и ноша клятвы не сломила её. Просто одна совершенно ничем не примечательная голубенькая пегаска показала ей, что, даже не обладая никаким могуществом, можно творить маленькие героические поступки. Отдавать себя всю, без остатка, и оставаться счастливой. И принцесса хотела быть счастливой. Вместе со своей сестрой.

---

Ночь давно вступила в свои права, и Луна не без труда нашла дорогу обратно. Как ни странно, даже в этом угрюмом, по уверению Плэйт, городе, нашлась пара прохожих, которые любезно указали синей единорожке путь к дому Паука, пару раз затем обернувшись. Не захотев расстраивать голубую пегаску, Луна решила попасть в дом не с парадного входа, а с того же, с которого он был покинут — через балкон.

С момента ухода принцессы ничего не изменилось — в распахнутые настежь двери, словно всё ещё махая вслед Луне, развевался легкий тюль. Войдя в комнату, принцесса закрыла двери и задернула их тяжелыми занавесками. Скорее всего, Жером уже был дома. И Луна поняла, что поступила совершенно безответственно. Бедный жеребец наверняка поднял на ноги всю свою стражу, уверенный, что его гостью похитили через балкон, и сейчас… Принцесса поняла, что надо исправить ошибку, пока не поздно, и, спешно проскакав мимо знатных пони на полотнах, проскочила в гостиную. Как она и предполагала, Жером был уже здесь. Но он ничуть не волновался. Он сидел за столиком в дальнем углу и читал письмо. Скорее всего, он даже не заметил отсутствия Луны, полагая, что принцесса ещё спит, и та вздохнула с облегчением. Увидев гостью, он отложил его в сторону, чистой стороной кверху, и встал в знак уважения к коронованной особе.

— Как Вам спалось, принцесса? — спросил он, внимательно наблюдая за мордашкой Луны.

— Я… — вдруг почему-то испугавшись, запнулась та. — Я привыкла спать на луне и вместе с ней, а сегодня… было немного страшно на новом месте, но спалось хорошо.

— Страшно? — удивился Жером, — вам снился этот негодяй Даст? Или смущал шум со второго этажа?

— Нет-нет, ваш город… немного страшный, — ответила Луна, — особенно ночью.

— Незнакомое всегда страшно. Но видели бы вы его при свете дня… Или на закате. Над этим городом всегда спускается легкая розовая дымка, тут неподалеку полно коптящих шахт… Впрочем, приношу свои извинения, я повел себя крайне нетактично, не встретив вас после пробуждения. Вы здесь, как-никак, первый день. Так что впредь постараемся быть с вами более обходительными. Хотите ужин?

— Да, я очень голодна… — закивала Луна, поняв, что разговор о её отъезде к Селестии лучше отложить до спокойной обстановки ужина.

— Плэйт! — подозвал Жером служанку. Раздалось цоканье копыт, и в дверях появилась пегаска. Уловив пару жестов жеребца, она кивнула, и вновь удалилась. Жером отодвинул стул, пригласив Луну во главу стола, а сам сел по правое копыто от принцессы.

— Должно быть, вы хорошо отдохнули? Как ваше самочувствие? — спросил жеребец, максимально непринуждённо, то смотря на принцессу, то бросая кроткий взгляд на бокал вина, удерживаемый магией.

— Вполне неплохо себя чувствую, — кивнула Луна, попытавшись улыбнуться. Но улыбка получилась натянутой, и Жером отпрянул, решив немного сбавить давление.

— Уже осмотрели весь этаж? — поинтересовался тот, стараясь меньше смотреть на Луну и больше на бокал. — Вам нравится?

— Честно говоря, я ещё плохо ориентируюсь в это доме. Но, живя во дворце, я поняла, что из всего множества комнат ты живёшь в пяти, посещаешь двадцать из них, знаешь о пятидесяти, а всего их сто. Так что в этих трёх этажах…

— К сожалению, — перебил Жером, виновато опустив глаза, — вынужден сообщить, что здесь всего пять комнат и один этаж. Другие этажи совсем не пригодны для проживания. И я бы также не советовал бы вам там даже появляться.

— Ваш дом опасен? — чуть обеспокоенно спросила Луна.

— Именно в этом доме вас схватил Даст. Но разговор даже не о нём. Никто из прислуги теперь даже не подышит в вашу сторону, принцесса. Тут скорее дело в том, что там…

— Я знаю, — ответила принцесса, опустив глаза, — там исполняются желания таких как Даст.

— Даст — бескультурный и необразованный дикарь, едва научившийся считать деньги. Почему я его держу? Да потому что только такой громила, как он, может найти управу на любого особо буйного. А учитывая, что мы разливаем не только изысканный глинтвейн, но и откровенное пойло, то его присутствие там банальная необходимость. Но я скорее к тому, что на втором этаже происходит то, отвращение к чему я сейчас читаю в ваших глазах. Прошу прощения, если эта тема сейчас совсем не к месту, — добавил Жером, наблюдая, как Плэйт ввозит столик в гостиную.

— Ничего, — помотала головой Луна. — Прошу вас, продолжайте.

— Туда приходят мои гости. Те, кому удовольствия первого этажа слишком просты. Пьянящее чувство страсти, самой разной страсти, крепче любого напитка. Могу вам предложить? — предложил Жером, и бутылка вина и пустой бокал Луны зависли в воздухе. — Настоятельно советую, двадцать лет выдержки и довольно тонкий букет. Такое не предложат даже на приёме нашего уважаемого мэра.

— На приёме мэра предлагают вино? — изумилась Луна, поздно поняв, что удивление было слишком явным. — Мне совсем чуть-чуть, разве что только чтобы распробовать, — добавила принцесса, видя, что Жером всё ещё ожидает.

— Таких гостей, которым предлагают, можно сосчитать скорее, чем вы выговорите любую скороговорку. Но могу вас уверить, теперь их стало на одного больше. Все мои гости — также гости мэра.

— Вы с ним хорошие друзья?

— Возможно, были. В политике и бизнесе друзей не бывает. Мы с ним хорошие коллеги. И иногда, случается, проводим время друг у друга. Как правило, он у меня, ведь мой товар желанней, как я уже говорил, любого напитка.

Луна недовольно поморщилась.

— Не воспринимайте так близко к сердцу. Товар — лишь услуга, а никак не те, кто ее предоставляет. На самом деле я ценю тех, кто ко мне пришёл, ведь мои filly настоящие знатоки своего дела.

— Это их призавние? — спросила Луна, сменив полупустую тарелку на другое блюдо.

— Да, именно.

— Но… Какая у них кьютимарка? Неужели…

— Чщщщ, — шепнул Жером, приложив копыто к губам, — не совращайте вашу невинную фантазию. Их кьютимарки ничем не примечательны. Ровно как и у других пони. Взять даже яблоко или клубнику. У каждой сотой пони на боку эта клубника. Что это? Она собирает ягоды? Или занимается их продажей? Или…

— Позвольте… — перебила Луна, почти шёпотом. — Всего один вопрос. Надеюсь, я смею его задать.

— Вы моя принцесса. А хорошая принцесса не задаст вопроса, за который придётся краснеть её подданным, — изящно парировал Жером, а после, чтобы сказанное не звучало уж слишком большой наглостью, добавил: — Задавайте, весь во внимании.

— А какая кьютимарка у вас?

— Я оскорблён! — заявил Жеребец, наигранно запрокинув голову и приложив копыто ко лбу.

— Правда?! — перепугалась Луна, засуетившись.

— Правда, — утвердительно ответил тот, улыбнувшись принцессе и глянув ей прямо в глаза. — Пони всех соседних городов знают мою кьютимарку ещё до того, как переступят границы этого города.

— Напугали же вы… — выдохнула Луна, откинувшись на спинку стула.

— Я пугаю всех приезжих. Как ни странно, исключением не стали даже вы. Паук. У меня кьютимарка Паука, плетущего паутину. «Будьте осторожны», — передразнил Жером голоса других пони, — «опасайтесь Паука»…

— Значит, кьютимарка сыграла с вами злую шутку?

— С какой стороны посмотреть. Страх — есть уважение.

— Но вас боятся окружающие… Неужели, кьютимарка сама по себе способна внушить такой страх? — спросила Луна с тенью сомнения.

— Меня боятся те, кто мне неинтересен. Мелкие торговцы, никчемные ремесленники и мелкие дельцы, не видящие дальше своего носа. Те, кто меня должен бояться, слишком горды, чтобы признаться себе в этом.

— Значит, всё-таки…

— Я вас прошу, принцесса… Это столкновения противоборствующих сторон, это мелкая политика. И там, куда не достает копыто неоспоримого монарха, всегда будет конкуренция. Они будут делить любой клочок земли, лишь бы подняться чуть выше.

— Неоспоримого монарха…- вздохнула Луна, вновь вспомнив про Селестию.

— Именно. Только конкуренция способна выбрать лучшего. А монархия не оставляет выбора, как довольствоваться имеющимся, — подтвердил свои слова Жером.

— Но, — вмешалась Луна, пытаясь выгородить сестру, — Селестия не просто монарх…

— А я разве упомянул Селестию? — смутился жеребец.

— Нет, — покачала головой Луна, — но…

— То есть, вы тоже считаете Селестию неоспоримым монархом? — перехватил инициативу Жером.

Луна совсем запуталась. Только что она хотела сообщить, что едет после ужина к Селестии, как разговор пошел совершенно в противоположную сторону.

— Селестия не неоспоримый монарх и не диктатор. Форма её правления, скорее, просвещенный абсолютизм, — попыталась склонить чашу весов в пользу сестры принцесса. — Диктаторам важна их власть, и они её будут удерживать любыми методами, а она…

— Диктаторам важна власть. А что же тогда важно для Селестии? — спросил Жером, пододвигая к себе десерт из сливок с ванилью.

— Мир и гармония во всей Эквестрии, — не задумываясь, ответила Луна, словно выдав заранее готовую реплику.

— Ценой чего?

— Эм…- Принцесса растерялась вовсе.

— Мир и Гармония в Эквестрии достигаются несменяемостью власти. Любой потенциальный конкурент будет сметён с пути за самые границы Эквестрии ещё до того, как он осознает свою власть. Меньше либерализма, меньше потрясений для маленьких поняш, — осмелел Жером, сам ощутив, насколько могут быть оскорбительны его слова. — Не налить ли чаю? — спросил он, желая сгладить ситуацию.

— Налейте, если не трудно. Скажите. Если это — плата за спокойствие и мир всей Эквестрии, разве это плохо?

— Вам лучше знать, принцесса Луна, — ответил Жером, сделав ударение на первом слове, и взгляды собеседников встретились. Наступила томительная пауза.

— Благодарю за ужин, — ответила Луна, пытаясь удержать разумный баланс между холодностью и благодарностью за всё, что Жером для нее сделал.

Жеребец лишь кратко кивнул, не став задерживать Луну. Он внимательно наблюдал, как принцесса вышла из гостиной и направилась в сторону своей комнаты. Когда из коридора донёсся щелчок закрывшейся двери, Жером подозвал служанку. Она подошла и встала перед ним по левое копыто.

— Скажи мне, Плэйт, — произнес он, чуть склонив голову на бок и разглядывая оставленные гостьей кушанья, — хорошо ли себя чувствовала сегодня принцесса?

— Да, мой хозяин, — ответила Плэйт, явно заволновавшись. — Она проснулась ближе к четырем и отобедала. На самочувствие не жаловалась.

— Она гуляла по дому?

 — Нет, — покачала головой Плэйт, — но я сообщила, что она вольна гулять в пределах дома, где
пожелает. Вместо этого принцесса отправилась обратно в комнату.

— Я понимаю, — кивнул Жером, — принцесса устала и ушла в свои покои. Всё-таки, как-никак, часы её бодрствования — ночные часы.

— Вероятно, хозяин.

— Последний вопрос, — произнес Жером, чуть приподняв копыто, — о чём вы говорили с Луной?

— Я встретила её, когда она проснулась. За завтраком она пригласила меня сесть рядом…

— Рядом? — слегка приподнял брови Жером.

— Рядом, — подтвердила пегаска.

— Продолжай.

— И попросила, чтобы я составила ей компанию.

— Хм… — значит, это полная правда, — отметил про себя Жером, бросив мимолётный взгляд на письмо. — Прошу прощения, задумался.

— И я ей рассказала о своём детстве. Она сама так хотела. Рассказала, что только благодаря вашей милости я живу и работаю здесь, а моя Клауди учится в Школе Искусств Ванхувера.

— Из всех тем, на которые можно было бы поговорить, ты выбрала именно тему близости сестёр?

— Да, хозяин… Я виновата?

— Едва ли, — небрежно бросил Жером. — Плэйт. Сегодня был приём у мэра. Мы кое о чём договорились, насколько то можно было открыто говорить в стенах мэрии. Так что этой ночью, ровно в час тридцать один пони будет ждать тебя у Чёрного Карьера за городом. Ты передашь ему свёрток, — сказал Жером, встав из-за стола и направившись к письменному столику.

Плэйт не могла видеть за спиной Жерома, чем занимается её хозяин. И удовлетворить своего интереса не намеревалась. «Чем меньше знаешь, тем меньше сможешь сказать, и тем более вероятно, останешься жива», — говорил ей хозяин, и Плэйт понимала, что уж кто-кто, а Жером поболее иных осведомлён в тонкостях этого непростого и опасного искусства.

— Передашь ему это, — сказал жеребец, протягивая перетянутый бечёвкой небольшой свёрток с личной печатью Жерома. — Выйдешь с чёрного хода. Вернёшься тем же путём. На улице ни с кем не разговаривай.

— Хорошо, хозяин, — кивнула украдкой Плэйт.

— Можешь приступать к своим повседневным обязанностям. И помни, что право принцессы свободно разгуливать по моему дому не даёт ей право знать всё, что в нём происходит.

Жером вышел из гостиной и огляделся. В коридоре было пусто. Дверь Луны была закрыта, и жеребец неспешны шагом направился к ней. Подойдя вплотную, он прислушался: внутри было тихо, и он чуть приоткрыл маленькую щелку. Принцесса стояла на балконе и смотрела на ночной город. Услышав щелкнувшую дверь, она обернулась.

— Тук-тук, — произнёс Жером, словно заигрывая со своей гостьей, — разрешите?

— Не могу не разрешить, — ответила принцесса, входя в комнату. — Всё в порядке? — спросила она не столько из беспокойства, сколько уловив, что Жером решил не заострять внимание на небольшом недопонимании за ужином.

— Очень благородно с вашей стороны, — улыбнулся жеребец, проходя в покои принцессы, — я присяду, если не возражаете.

— Нет-нет, ничуть, — спешно выпалила Луна, а после уже совсем другим тоном добавила: — Я повела себя не лучшим образом.

— Мы оба вели себя вызывающе, — одновременно принял и принес свои извинения Жером. — У меня выдался непростой день, а про вас и вовсе молчу. Но, говорят, тем и прекрасны ночные переговоры.

— Что вы этим хотите сказать? — поинтересовалась Луна, правда, без особого энтузиазма.

— Что уставшим под вечер собеседникам бывает слишком сложно преподносить свои слова под маской лицемерия, и разговоры выходят чуть более откровенными, чем то хотелось бы. Но надеюсь, наша взаимная искренность не повредила нашим отношениям.

— Ничуть, — покачала головой Луна, — меня всегда утомляли формальности, а теперь я и вовсе презираю их.

— И неудивительно. Ваш авторитет позволяет вам говорить то, что вы думаете безо всякого стеснения. И вам, может, жаль, что другие пони в отношении вас даже с вашего позволения, не поступят аналогично.

— Они думают, что мы — полубоги. Что нам под силу всё и мы требуем к себе особого отношения, — говорила Луна, смотря в пол, — а на самом деле мы такие же, как и они.

— Но мудрость десятков поколений…

— Эта мудрость лишает нас безумства. Мы, Аликорны, никогда никуда не спешим, в тот момент как другие боятся не успеть. А иногда нужно уметь просто поддаться порыву…

— Я уважаю взвешенный риск, но безумство и голый энтузиазм — удел недалеких личностей и безнадёжных романтиков. И вы явно не из их числа, принцесса. Лишь герои успешных подвигов могут похвастаться своей историей. Но никто вам не расскажет о тех, кто так и сгинул в геройском порыве, унеся свой печальный опыт с собой.

— Вероятно, — безучастно ответила Луна, — но один вопрос не даёт мне ответа…

— Принцесса, всё, что было в моих силах — дать вам пищу и приют, укрыв от гнева извне, я сделал. Но мне едва ли под силу справиться с вопросом, который и вас, аликорна, ставит в тупик.

— Опять формальности, — чуть не плача, произнесла Луна, — святая Лорен…

— Позвольте! — громко перебил Жером, отпрянув от спинки кресла, словно извиняясь. — Я готов выслушать ваш вопрос!

— Я хочу к сестре… — выдавила Луна, прежде чем по обеим её щекам побежали две слезинки. — Знали ли вы, каково это, быть разлученными так долго, так долго нести бремя ссоры, даже не имея возможности попросить прощения? Бедная Селестия… она даже не знает, что со мной, и где я. Разве это справедливо?

— Она не знает о вас совершенно ничего? — спросил Жером, проявив живой интерес к разговору.

— О, она в панике, наверняка в панике… Сначала я думала, что она пожелает меня наказать, и вместо себя я отправила одну пони, чтобы она передала принцессе мои извинения…

— Пони? Вы за такое короткое время уже успели сойтись так близко, чтобы доверять подобные послания? Кто же она, эта пони?

— Трикси. Фокусница по убеждению. В то время я была уверена, что меня ждёт очередная ссылка, но я хотела, чтобы сестра знала, что я прошу прощения и прощаю её, несмотря ни на что. А сейчас я понимаю, что Селестия…

— Вдруг стала относиться к вам по-другому?

— Нет. Я… может, ещё в глубине души боюсь, что меня не ждёт теплый приём в Кантерлоте, — соврала Луна, чтобы не выглядеть слишком простодушной и наивной, — но ещё больше я боюсь одиночества. А Селестия единственная, в ком я вижу спасение.

— Я знаю, — произнёс Жером почти шёпотом, — что мне едва ли понять ваше отчаяние, но отчаяние — это порыв…

— Я хочу отдаться порыву! Я хочу жить! — прервала его Луна. — Признайтесь, разве вам никогда этого не хотелось?

— Вы посчитаете меня лжецом или ханжой, если я скажу, что нет? Порыв — это удел…

— Не знаю, за что вас боятся другие, но я бы боялась вас за равнодушие. Этим вы по-настоящему страшны, — процедила Луна.

— Помилуйте, принцесса! Напомните мне, если где-то я упомянул, что мне безразличны вы или ваши отношения с сестрой! Или вы полагаете, что я откажу в помощи, если вы решите отъехать сию же минуту?

— Формальности, — махнула копытом Луна, — я ничуть не обвиняю вас. Но… я бы боялась стать такой же, как и вы. Равнодушным к потрясениям и эмоциям, безразличным в равной мере как горю, так и к счастью. Жить как по написанному сюжету, заранее на несколько шагов зная, что будет…

— Раз боитесь, значит, не станете. Однако же, принцесса, в вашем безоблачном мире Эквестрии совсем нетрудно быть великодушной и утончённой натурой. Кантерлот — прекрасное до приторности место с его дворцами, зеркальными залами, балами, наполненными беспечными прожигателями жизни, ведущими одни и те же разговоры о трудностях выбора платья для выхода в свет. Скажите, что я не прав. Неудивительно, что вы стали тем, кем ныне являетесь. А этот город, — произнёс Жером, проводя копытами, словно пытаясь охватить владения, — построен не в самом благополучном месте Эквестрии и не самыми благополучными создателями. Когда-то здесь было небольшое поселение. Настолько ничем не примечательное, что сейчас даже никто и не вспомнит его прежнего названия. Такие целыми сотнями разбросаны по всем уголкам нашей страны.

Поселение жило своей жизнью, ни в чём не нуждаясь извне — большие просторы посевных полей и искусные фермеры и земледельцы обеспечивали город всем необходимым, а изолированность среди непроходимых торфяных болот долгое время скрывали город от глаз чужака. Но потом в трёх милях отсюда нашли уголь, и в мирную жизнь добродушных поняш ворвались дельцы, предприниматели, инвесторы, государственные руководители, всем скопом ринувшиеся сюда в надежде урвать свой кусок.

И тут же в бурно развивающийся город, как спруты, потянули свои железнодорожные ветки крупные корпорации, частные и государственные. Разрастающийся город переименовали в Даркстоун, который стал если не вратами Эквестрии, то вполне перспективным и процветающим местом, вытянутым из средневековья усилием нескольких лет. Теперь Даркстоун с его окрестностями обеспечивал углем и торфом треть Эквестрии и часть приграничных зон. Сюда направлялись огромные железнодорожные составы, город называли угольной жилой Эквестрии, а рабочих, заключенных от солнечного света в глубоких темных шахтах — героями своей страны и её опорой.

Но как это всегда бывает, когда шахты исчерпали свой ресурс, выяснилось, что ни Даркстоун, ни его безыменные герои больше никому не нужны. Оказавшись выброшенным из поля зрения крупных инвесторов, город был вынужден вернуться к своим истокам и жить тем, что подарила природа. Но выйди за границы города — где посевные площади? На многие мили вокруг изрытая, непригодная для жизни культур почва. Где земледельцы? Их вытеснили мелкие разорившиеся инвесторы, никудышные дельцы, откровенные плуты и прочие обитатели эквестрийского дна, ныне делящие жалкие остатки уже никому не нужного угля.

Неудивительно, что я стал тем, кем ныне являюсь, — закончил Жером, и откинулся в кресло, словно передавая слово Луне.

— Мы воспитаны в разных условиях, но это никак не оправдывает равнодушия к жизни. И разве может сухой расчет и ясное сознание довлеть над душевным восторгом и порывом? Поймите, если бы я так считала, скорее всего, никогда, Жером, никогда бы с самого моего отречения и до моей смерти я бы не допустила и мысли о воссоединении с сестрой!

— Не сочтите за дерзость, но вы бы поступили верно.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнула Луна, пытаясь понять, реагировать ли удивлением или возмущением на подобное.

— Моя принцесса… — вздохнул Жером, намеренно тихо, едва слышно. — Если бы вы только понимали, насколько опасен ваш шаг…

— Если вы боитесь за меня, то не стоит. Я встречусь с Селестией вне зависимости от того, что меня ожидает. И если меня ждёт наказание, то так тому и быть, я встречу его достойно.

— Самопожертвование… — протянул Жером, — прошу вас, принцесса, к чему? Чего ради?

— Ради того, чтобы быть с сестрой, Жером. Я её люблю, а что есть любовь как не взаимное самопожертвование? Или по-вашему, у меня есть альтернатива? — с вызовом спросила Луна, повысив голос.

— Есть. Безопасная и верная. Поймите же, принцесса, если вы думаете, что я зачерствевший и бездушный жеребец, погрязший в склоках и разборках маленького городка, то вы ошибаетесь. Я как никто другой понимаю и разделяю вашу боль. Из всех прочитанных мной в детстве историй Эквестрии, история вашей судьбы вызывала во мне глубокое сочувствие. Я помню, ещё жеребёнком, меня отчитали перед классом за то, что я вопреки всем написал в сочинении, что сочувствую Найтмер Мун. Да, тогда я не был дипломатом, а порыв всегда заставлял говорить только правду. Но с тех пор прошёл немалый срок, и я всё так же люблю Найтмер. Но если вдруг на балу в Кантерлоте меня об этом спросят, то даже во внезапно нахлынувшем порыве откровения, я отвечу не более того, что сострадаю бедной принцессе, оставшейся без сестры. Скажите, Луна, как вы думаете, почему я против того, чтобы вы покидали пределы этого дома? Просто я очень хорошо знаю. И вас, и Селестию…

— Вы не знаете Селестию, — вступилась Луна. — Она не тиран.

— Может быть, — согласился Жером, — но она настолько добра к своим подданным, что сделает всё, чтобы на их век не выпало ни бед, ни переворотов, ни войн. Послушайте меня, принцесса, — перешёл на шепот жеребец, — я не хочу, чтобы вы рисковали собой. Если что-то случится с моей любимой Найтмер из детской книжки, смогу ли я себе это простить?

— Я не собираюсь жить без сестры, — упёрлась Луна. — Вы меня задерживаете? — уже с вызовом добавила она, теряя терпение.

— Ничуть. Вы всегда вольны покинуть мой дом. Но всего лишь немного времени… — проговорил Жером, словно прося об одолжении, но притом не теряя лица. — Откуда нам сейчас знать, как поступит Селестия? Если я до сих пор не получил ни единой весточки из Кантерлота, то вы тем более. А через месяц все её намерения наверняка станут известны далеко за пределами дворцовых стен. И вы, если захотите, вернётесь к ней.

— Но если придут не самые лучшие вести? Нет, уж лучше сразу… я не вынесу, если…

— Тссс… не озвучивайте — мягко произнес Жером. — Мы все верим, что принцесса великодушна, и всегда будет готова простить вас. А пока… — опять вздохнул жеребец, — постараюсь быть полезным вам всем, что смогу предоставить. Уверен, что этот дом удовлетворит любой ваш каприз, а его стены защитят от стражи Селестии… Мы ведь ничего не можем исключать, — пояснил Жером, улыбнувшись принцессе.

— Не можем… — согласилась она, — но, значит, мне нельзя будет выходить в город?

— Имею ли я право вас задерживать? Вы вольны гулять, когда вам заблагорассудится, но я бы категорически вам не советовал. Пожив в этом городе много лет, понимаешь, что стража Селестии, будь даже вы её самым заклятым врагом — далеко не худший вариант, который можно встретить в темных тупиках этого лабиринта. А вы… так кристально чисты, о, Луна…

— Бедная Селестия, — вздохнула она, — только дай знак, что ты меня прощаешь, и я тотчас же сорвусь с места и полечу к тебе…

— Не сочтите за фамильярность, но выше нос, принцесса! — подбодрил её Жером. — Я уверен, уже через три дня ко мне потянутся первые весточки из нашей с вами столицы!

— Спасибо вам… — улыбнулась Луна. — Вы так добры ко мне, как едва ли кто ещё в этом городе… Я вернусь домой, в Кантерлот, и отблагодарю, обязательно отблагодарю вас.

— О, это излишне! — произнёс Жером, поднимаясь с кресла. — Всё, что может дать мне казна Кантерлота, у меня есть, а всего добра в могилу не унесёшь. Высшая награда для меня — ваше счастье, принцесса! Мне больно видеть, как страдает моя Найтмер из той книжки…

Луна улыбнулась и протерла копытцами набежавшие слёзы. Она смотрела на Жерома так, словно вот-вот была готова подняться с места и обнять жеребца. И Жером это почувствовал.

— Теперь я вынужден проститься с вам, у меня ещё так много работы. Десятки писем уже недельной давности ждут ответа. Если вы меня отпускаете…

— Да-да, — кивнула Луна, приходя в себя, — если моя благодарность — ваше высшее счастье, то, должно быть, сейчас вы самый счастливый жеребец во всей Эквестрии!

— Большое вам спасибо, моя принцесса! Приятных вам снов!

Дверь закрылась, и принцесса осталась одна. Жером, как то ни было печально признавать принцессе, был совершенно прав. Нельзя появляться ни во дворце, ни в городе, пока не станут ясны намерения Селестии. Тяжело вздохнув, Луна приоткрыла дверь балкона, накинула черную мантию и села на пороге. Она смотрела в чёрное небо. Ей не хотелось спать.

— О, Селестия… Если бы ты только подала знак, что ты меня прощаешь. Любой знак, и я примчусь к тебе.

Но чернота неба хранила молчание.

---

В таверне, как всегда в такие часы, было оживлённо, но уже не так шумно. Всех, кого дешёвое вино сморило сном, лежали на столах, периодически просыпаясь и ища осоловевшими глазами полупустой бутыль. Иные же, кому зелёный змий, напротив, разогнал кровь, ушли выяснять отношения вне стен таверны. Следящий за порядком и разливающий напитки жеребец по имени Даст сидел в стороне и чему-то ухмылялся, ожидая, когда можно будет выпроводить гостей, привести таверну в порядок и часам к трём ночи уйти в свою подсобку сбоку от входа в винный погреб.

— Без происшествий? — раздался голос сзади, заставив жеребца медленно обернуться.

— Чего? — переспросил он, увидев, что передним стоит Жером.

— Ты что, пьян? — с презрением спросил единорог.

— Нет. Пару кружек не мешают мне надирать хвосты особо шумным! — ответил Даст, снова ухмыльнувшись.

— Великолепно. В таком случае, у меня к тебе есть дело, — сообщил Жером, понизив голос до шёпота, и его собеседник, поняв, что дело тайное, склонился поближе. — Сегодня с черного хода в час ночи выйдет пегаска. С собой у неё будет свёрток. Найди пару-тройку сам понимаешь каких парней, чтобы они отобрали…

— К чёрту парней! — рявкнул Даст, а после осекся и перешёл на шёпот: — Я сам могу разобраться с какой-то плешивой пегаской!..

— Болван! — перебил его Жером. — С пегаской я и сам могу справиться, раз уж на то пошло. Да только эта пегаска — Плэйт.

Морда Даста приняла озабоченное выражение, и трудные мыслительные процессы во всех оттенках отразились на ней.

— Она же твоя служанка! — воскликнул Даст, пытаясь понять, что же он всё-таки упустил.

— Когда ты пьян, ты более адекватен и жалостлив, чем когда трезв, — ответил Жером, — значит так. Находишь пару-тройку парней. Пусть они подстерегут её за углом и как следует попугают. Свою награду они получат в её свёртке. Начнёт кричать — пусть кричит, всё равно никто в этом городе даже в окно не посмотрит. Вполне может оказаться, что к ней на помощь придёт синяя единорожка. Тем лучше, награды в свёртке хватит на двоих сполна. Но смотри, если эти товарищи повыщипывают перья пегаске или хоть копытом тронут единорожку… — Жером развёл копытами, — то мне придётся всех вас проучить. Услышал?

Жеребец молчал, а после посмотрев на Жерома, произнёс.

— Они получат свои деньги в свёртке. А как получит свою долю Даст?

— Судя по тебе, своё ты и так получил сполна, — ответил Жером, кивнув в сторону кружки. — Проболтаешься, потеряв бдительность — в лучшем случае потеряешь и работу, — добавил тот, отошёл к дверному проёму, достал из кармана мантии монетку и подбросил её Дасту. — Ничего тебя не берёт, — удивился Жером, видя, что жеребец поймал подачку.

…Плэйт давно уже окончила свои дела и сидела в кухне, читая книжку. Она всегда так поступала в свободное от повседневных обязанностей время. Часть прочитанных книг она получила от Жерома из его личной библиотеки, а часть он ей подарил на прошлый День Горящего Очага, которые он купил, когда был в Ванхувере.

В основном это были книги по истории Эквестрии — общепринятой и альтернативной, философские тракты, энциклопедии, содержащие сведения от классификации пегасьего крыла до основ градостроения, коротенькие, но всегда качественные детективные истории и целые романы о дворцовых интригах, коварных заговорах и противостоянии влиятельных семейств в борьбе за сферы влияния.

— Безделье разума, — говорил Жером, — убивает в нас личность — то, что отличает нас от животных. Оно лишает нас способности мыслить и осознавать. Есть точка невозврата, роковая грань, после которой ты исчезаешь как личность. Именно её я и считаю датой смерти, потому что оставшееся время промелькнёт вспышкой и всё, что тебя отделяет от могилы — череда проносящихся, и не способных задержаться в сознании дней. Смерть таких пони — локальное горе для семьи, в то время как смерть личности — горе вселенского масштаба.

— Ты посмотри на них, — риторически предлагал Жером, стоя на балконе своего дома, — вот идёт пегас. Он тащит за собой телегу, уставленную бочками с водой. Скажи, счастлив ли он?

— Вероятно, хозяин, — отвечала Плэйт, украдкой взглянув в глаза Жерому. — Его кьютимарка — капля воды, и он не может быть несчастен, занимаясь делом по призванию.

— Кьютимарка… Она призвание и мечта, а мечта теряет свою суть, будучи подстроенной под жизненные обстоятельства. Его призвание — управлять погодой, гнать облака в засыхающие пшеничные поля, вызывать дождь или напротив, расчищать небо над целыми городами! Ему даны крылья, а он прирос к земле, но едва ли когда сможет от неё оторваться. Несчастен ли он? А ирония в том, что он не может быть несчастен в принципе. Ровно как и счастлив. Его жизнь уже давно превратилась в череду дня и ночи, замкнувшись в пространстве не больше этой самой бочки. Дом и город, город и дом…

— Его давит нужда, а пони в нужде не способны думать о чём-то, кроме их удовлетворения. Мыслить — привилегия средних и высших классов.

— Да? — удивлённо спрашивал Жером, словно давая шанс передумать.

— Может быть, хозяин, — отвечала Плэйт, вспоминая, что она сама родом из бедной семьи.

— А как ты думаешь, почему я тебя взял? — спросил жеребец, продолжая смотреть в окно.

— Возможно, вы увидели во мне качества, которые цените в себе?

— Смелое предположение, — улыбнулся Жером, повернувшись и окинув Плэйт взглядом, — и неоспоримое. Верно — я увидел, что ты способна мыслить. В отличие от своего отца, его прадедов и правнуков. Сейчас же ты живёшь в хорошем доме, получаешь жалование, да и твои нужды, как правило, удовлетворяются по первой же твоей просьбе. Плюс — именно ты обеспечила Клауди обучение в одном из самых престижных учебных заведений Эквестрии.

Так значит, не класс определяет способность мыслить, а именно образ мышления определяет класс, к которому пони принадлежит. Я делю пони не по их доходам или классу, как может показаться на первый взгляд. Просто так устроен мир, что состоятельным, как правило, становится именно осознанное меньшинство.

Этот диалог Плэйт вспоминала снова и снова, и тем загадочней и интересней казалась ей личность Жерома. В ней была какая-то особая смесь хладнокровия и аристократического высокомерия с чуткостью и зрелой обаятельностью.

…Плэйт взяла лежавший на столе свёрток — он был совсем небольшим и не тяжёлым. Положив его в сумку, она вышла с чёрного хода сзади дома, через таверну, провожаемая вечно ухмыляющимся взглядом Даста, и направилась вдоль по улице. Было темно, а вокруг — ни души. Но Плейт не особо сильно переживала — несколько раз она уже носила письма ночью. Крылья пегаса всегда могли её выручить в трудную минуту, главное, держаться подальше тоннелей и переулков, узких настолько, что в них невозможно расправить крыло и наполовину.

Плэйт завернула за угол, и вдруг кто-то резко дернул её к себе, перехватив оба её крыла. Пегаска даже не успела крикнуть, как к ней подскочил ещё один жеребец. Но Плэйт успела больно лягнуть своего обидчика, и отскочить в сторону. Однако бежать было некуда — два крепких земнопони и один потрёпанный пегас с асимметричными крыльями преградили ей путь.

— Дёрнешься — будет хуже, — предупредил он, угрожающе расправив крылья.

— Свёрток. Что ты там несёшь? Отдавай нам! — прикрикнул на неё земнопони, приблизившись к ней на шаг.

— Я… Я несу конверт моего хозяина. И вам лучше держаться о него подальше, — ответила Плэйт, понимая, что это единственное, что даёт ей шансы выпутаться из назревающей беды.

— Слышь, ты нас своим хозяином не запугивай, отдала свёрток! Живо!

— Жером! — прокричала пегаска, подняв голову кверху…

Волшебные эликсиры снов всегда приводили в благоговейный восторг принцессу ночи, словно творца, закончившего труд всей своей жизни, и не способного поверить в его завораживающую магию. Заключённые с хрупкие пузыри сны, носились в бесконечном пространстве, и среди всего их многообразия не было ни одного подобного.

В хрустальных сферах, словно отражения, мелькали причудливые домики с бесконечными лестницами, большие корабли, плывущие в облаках, леса с тысячелетними деревьями, подпирающими самое небо, и всё казалось очень знакомым, но совершенно непохожим на обыденные предметы, словно каждый сон пытался показать уже давно изученное с новой, ранее неведомой стороны.

Каждый пони воплощал здесь свои заветные мечты, погружаясь в волшебство царства ночи или переживали уходящий день, словно переосмысливая его события — такие сны отличались подробностью деталей и поведением пони — они редко когда догадывались, что находятся во сне, и изо всех своих понячьих сил старались вести себя подобающе. А сны-мечты всегда были причудливыми и словно мягкими на ощупь. Они не обращали внимания на детали, но умелыми мазками преобразовывали целые пространства в самые смелые формы и цвета.

Счастливая пони пронеслась по облакам. В её сумке лежало несколько писем и маффинов. Она куда-то спешила, и Луна, полюбовавшись забавной серенькой пегаской чуть отплыла в сторону. Мимо проплыл пузырик с красным аликорном-жеребцом, и принцесса улыбнулась. Пролетел жеребёнок-пегас с несоразмерно большими крыльями… Но не была сна, который так искала Луна. Сестра либо не спала, либо упорно не хотела демонстрировать свои сновидения… Или же она слишком устала чтобы их видеть? Луна начала переживать, и словно подвластно накатившему волнению, задрожали хрустальные сферы снов.

— Нет-нет-нет… — запереживала Луна, — я не хотела, мои маленькие пони… — добавила она, усилием воли остановив волнение и оставив незамеченой мелкую рябь в пространстве снов для большинства гостей царства ночи и сна.

— Луна! — раздался знакомый голос, словно пронизывая пространство. — Лу…!

Принцесса тряхнула гривой, и царство снов растворилось, вернув ее в настоящий мир. Было темно, и только падающий из высоких дверей комнаты свет освещал каменный пол балкона. Луна подскочила и огляделась.

— Жером, Луна! — раздалось откуда-то снизу из-за угла, и принцесса узнала Плэйт. Спрыгнув с балкона, принцесса расправила крылья, приземлилась, и поскакала на зов.

Она выскочила из-за угла и увидела Плэйт и стоящих над ней жеребцов. Они уже оттеснили её почти к самой стене, но увидев новую жертву, чуть отступили.

— А вот ещё одна! — хмыкнул земнопони.

— Простите меня, — шепнул Жером, наблюдая за сценой из занавешенного окна своей спальни на третьем этаже, — но я не могу допустить, чтобы ты ещё раз вышла гулять по городу, будучи самой разыскиваемой пони. Пусть это станет лишь маленьким безболезненным уроком, — добавил он, выжидая момент, когда его появление на сцене будет максимально эффектным.

— Отпустите её! — попросила Луна, и сделав шаг в сторону закрыла Плэйт собой.

— Конверт, а потом поговорим, — ответил крупный жеребец, ничуть не смутившийся подоспевшей на помощь пони, — лучше бы ты не приходила, — добавил он, — теперь у нас есть выбор…

— Мне единорожку, — облизнулся пегас, — а конверт и пегаску делите между собой.

И трое дружно засмеялись.

— Заберите это, — шепнула Плэйт, передавая Луне сверток, — это письмо от Жерома к одному пони…

— Хорош валять дурака, — рявкнул земнопони, решительно приближаясь к двум пони.

— Уходите, — твердо произнесла Луна, и её решительный голос заставил остановиться здорового жеребца. Но ещё раз взвесив расклад, он лишь глянул на своих товарищей, кивнув головой в сторону Луны.

— Уходите, — ещё более грозно повторила принцесса, нахмурившись, но это уже не возымело действия. Жеребцы приблизились к Луне и Плэйт почти вплотную.

— Пора, — шепнул Жером на выдохе, и его магия уже была готова распахнуть окна…

— Я не стану вершить зло даже во имя правосудия. Пошли прочь! — вскричала она кантерлотским голосом, от которого задрожали стёкла соседних домов, и скинула свою мантию, расправив два огромных крыла.

Изумление и ужас отразились на мордах троицы, застывшей на месте, а Жером лишь сжал губы: элементарный план дал просчёт. Жером предполагал, что Луна будет сопротивляться, но он был уверен, что Луна без крайней необходимости не станет проявлять ни сильную магию, которая может выдать принцессу, ни, тем более, демонстрировать свои крылья. Не теряя ни секунды более, жеребец решительным скачком прыгнул в темноту комнаты.

— Ты в порядке? Плэйт? Всё хорошо? — обеспокоенно спросила Луна, оглядывая голубенькую пегаску. — Негодяи, подлые негодяи… — говорила она, глядя вслед растворившимся во тьме беглецам.

— Вы целы? Что там у вас? — выскочил из-за угла Жером, держа магией огромный кинжал. — Быстро в дом! — приказал он, стараясь собой закрыть крылья принцессы. — Вы не пострадали? — обеспокоенно спросил жеребец, убедившись, что дверь таверны заперта.

— Всё в порядке… — ответила Плэйт, едва переводя дух. — Они задели мне крыло…

— Мерзавцы, — выругался Жером. — Принцесса? Вы?

— Я в полном порядке, — ответила Луна, озираясь на закрытую дверь.

— Принцесса, пройдёмте в гостиную, — спешно подозвал её Жером, — надеюсь, никто вас не видел… Плэйт, проследуй в мой кабинет, я должен осмотреть твоё крыло. Прошу прощения, принцесса, буквально пару минут… — извинился жеребец, оставляя Луну одну в гостиной.

Свет камина слабо освещал темную комнату. Луна ещё не отдышалась, и только треск пламени и глубокое дыхание нарушало тишину. Всего два дня прошло с момента появления принцессы в Эквестрии, судьба уже наградила её массой развивающихся одно за другим событий, словно решив наверстать упущенную тысячу лет.

Но всего один вопрос не давал принцессе покоя — почему Плэйт вышла в столь поздний час? Неужели дело было такой важности, что не могло подождать до утра. Луна подняла крыло, и на кресло выпал пергаментный сверток. Внимательно его оглядев, принцесса не нашла ни одной записи. Только печать с изображением паука.

И вдруг тонкая навязчивая мысль коснулась разума Луны, полностью им завладев: навязчивая мысль шептала ей, что именно в этом конверте может храниться вся информация о намерениях Селестии… Ведь Паук сам говорил о каких-то связях и весточках из Кантерлота. Но развернуть свёрток, не повредив печати было невозможно, и Луна только вертела его в копытах, не зная, как поступить.

Если Жером забыл о конверте? Нет, он не из тех пони, которых даже сегодняшнее событие может так запросто сбить с толку. Сказать, что конверт отобрали? Почему бы нет? Сказать, что отобрали, никто не узнает… Надо только прочесть, что там…

Луна решительным рывком сорвала печать, испугавшись содеянного. Но пути назад не было. Наспех развернув пергамент, принцесса обнаружила три монетки. Тридцать битсов. И никаких секретных писем, никаких шифров и даже росчерков. Даже на просвет бумага не выдавала своих тайн…

— Что за нужда была нести какие-то жалкие тридцать битсов в такое время? — шепотом спросила Луна, сама испугавшись этого странного вопроса. Наспех свернув пергамент, принцесса спрятала его обратно под крыло, решив соврать, что свёрток забрали.

Где-то в коридоре приоткрылась дверь — скорее всего, из кабинета выходил Жером, осматривавший крыло Плэйт. Значит, она ему сообщила, что письмо у Луны. И принцессе стало нехорошо. Пытаясь в панике придумать, как быть с поломанной печатью, Луна решила воспользоваться магией. Но печати на то и печати, что восстановить их невозможно. До Луны донёсся скрип закрывшейся в коридоре двери. Оставалось всего пятнадцать секунд…

Когда Жером вошёл в комнату, Луна выглядела подавленной, ещё хуже, чем прежде. Жеребец внимательно глянул ей в глаза.

— Скажите, принцесса, вам точно ничего не надо?

— Спасибо, всё хорошо… — ответила Луна, попытавшись улыбнуться.

— Но ваше состояние говорит об обратном, — ответил Жером. — Я волнуюсь за вас…

— Правда, не стоит… Я высплюсь, и всё будет в порядке…

— Вы, принцесса ночи, хотите спать? — спросил Жером, бросив кроткий взгляд за окно, за которым была кромешная тьма.

— Да, — ответила принцесса, глупо улыбнувшись и пристально глянув Жерому в глаза.

— В таком случае, — ответил он, — не смею вас более задерживать. Разве что… Плэйт передавала вам свёрток? — спросил Жером, всё той же невозмутимой интонацией, которая не могла выдать его состояния.

— Да, она сказала, что там важное письмо… — ответила Луна, и увидев, что Жером протянул копыто, продолжила: — Поэтому, я его сожгла…

— Сожгла? — изумился Жером, глянув в ослепляющее пламя камина: в огне догорал уголок пергамента, печать кипела на поленьях, каплями стекая в раскалённые докрасна угли, а под ними едва заметно блестели три монеты.

— Да, — призналась Луна, — я была напугана, и мне ничего не оставалось, как показать грабителям, что я Аликорн, чтобы защитить Плэйт и себя. Но я поздно осознала что меня могли увидеть. А это бы значило, что стража Селестии явилась бы сюда в считанные минуты. Я не знала содержания письма, но посчитала, что и для меня, и для вас будет лучше если я его уничтожу.

— А ты быстро учишься, — улыбнулся Жером, оценивающе глядя на Луну, — иди к себе. Я не знаю, были ли это грабители или же шпионы Селестии, но стоит ли говорить, что теперь тебе не следует даже подходить к незашторенным окнам?

— Нет… — виновато произнесла Луна, потупив взгляд.

— Я всеми силами стараюсь уберечь тебя. Хотя бы до тех пор, пока ситуация не прояснится. Но помни — если сюда нагрянет стража Селестии, даже я буду не в силах защитить тебя. Принцесса, — произнёс Жером, сделав акцент на обращении, — берегите себя.

— Хорошо, Жером… — ответила Луна и медленно зашагала в свою спальню.

…Жеребец ещё долго сидел и смотрел в пламя камина. Надеяться на то, что безрассудный поступок Луны остался без внимания было весьма легкомысленно. Вероятность, что кто-то подскочил к окну, услышав кантерлотский голос, была отнюдь не маленькая. В запасе у Жерома было время до рассвета, и за это время следовало что-то предпринять. Ситуация не то чтобы совсем выходила из-под контроля — Жером попадал в переделки и похуже — но становилась потенциально опасной. Следовало снова взять её под контроль.

Жером глянул на стену соседнего дома — раньше она была едва заметно озарена светом, падавшим из окон Луны. Но сейчас стены было не разглядеть. Он накинул свою чёрную мантию, скрепив её на груди тяжёлой брошью, и покинул дом.

Было темно, но Жером не освещал себе магией дорогу. Непроглядный мрак, даже напротив, играл в его пользу, ведь чем меньше будет свидетелей, тем лучше. Только один раз, когда он решил сократить длинную вереницу домов через узкий проход между ними, на него налетел какой-то пьяный. Испугавшись и громко выругавшись, Жером отпрянул назад и пошел более безопасной дорогой. На всякий случай.

Если в таком городе в каком-то доме горит свет после полуночи, значит, там что-то происходит. Как правило, случаи самые что ни на есть обыденные вроде шумных гулянок или чьей-то болезни, но Жером знал, что свет в комнате мэра сегодня горит совсем не просто так. Подойдя к самой двери, Жером постучал.

— Утро доброе, — улыбнулся он рослому жеребцу, открывшему дверь, — проходил мимо, решил заглянуть на чашечку чая, — не спрашивая разрешения, он зашёл внутрь. Пройдя по коридору вверх по лестнице без всякого сопровождения, Жером свернул вправо и вскоре оказался у дверей кабинета. «К. Мэйджор» — значилось на золочённой табличке. Жером постучался.

— Какого чёрта?! — раздалось из-за двери. — Я же сказал, занят, не беспокоить!

— Настолько занят, что не примешь старого друга? — поинтересовался Жером, бесцеремонно входя внутрь кабинета.

В помещении было тускло и горело лишь несколько свечей — на письменном столе мэра и на журнальном столике между двумя стоящими друг на против друга креслами. Кабинет был просторен, но его убранство не выглядело богато — забитый какими-то бумагами шкаф, массивный стол, пара картин на стенах и нелепая люстра под потолком. Даже паркет под ногами больше напоминал простые половицы.

— О, Святая Тия! — воскликнул жеребец-земнопони, подняв голову. Он был полноват, но выглядел весьма солидно. Аккуратно уложенная грива, строгий черный пиджак и белый воротник под ним делали его схожим с судьёй.

— Проходил мимо, вижу — свет горит. Значит, старина Мэйджор опять добрался до бутыля.- произнёс Жером, кивнув в сторону письменного столика с бутылкой и полупустым стаканом. — Вот и решил составить ему компанию.

— Не-не-не, — отрицательно покачал головой тот, вставая из-за стола и предлагая гостю сесть в одно из кресел, — это было давно и неправда. Сейчас если я ночью встану, то разве что за пирожными…- оправдался Мэйджор, и плюхнулся в кресло напротив.

— Лучше бы ты пил, — усмехнулся Жером, пристально взглянув на едва сходящийся на собеседнике пиджак.

Комната наполнилась раскатистым басистым смехом, который одолел мэра в несколько заходов. Остановился тот только чтобы отдышаться и протереть лоб платочком.

— Но я знаю, что ты у меня явно не по поводу пирожных. Жером, старый ты лис, только не говори, что ты мне сейчас расскажешь про того Аликорна! Хотя я ничуть не удивлюсь, если у тебя уже есть на него досье, — сказал мэр, и снова потонул в приступе смеха.

— Досье у меня есть на любого в этом городе, — улыбнулся Жером, когда смех стих. — Но шутки в сторону. Мне нужна помощь, и очень серьёзная помощь.

— Ты же знаешь, я до сих пор ещё ни разу не заплатил тебе за твоих кобылок… Так что вопросов нет, выкладывай, проси, что хочешь. Виски будешь?

— Благодарю, но сейчас нам обоим нужен ясный ум. Я пришел просить тебя о защите.

— Ну, не хочешь, как хочешь, а я, пожалуй, выпью. Ты о телохранителях? Без проблем, старина. Запишем это в список расходов на городскую стражу! Которой отродясь не было! — добавил мэр, собираясь вновь залиться смехом, но серьёзный тон Жерома его остановил.

— Нет, мне нужны не только телохранители. В первую очередь мне необходимо твоё покровительство.

— Брось, — махнул копытом Мэйджор, — мы поделили этот городишко ещё десяток лет назад. Назови мне пони, способного составить конкуренцию хоть одному из нас, и я лично, черт побери, вызову его на дуэль и завяжу узлом хвост этому негодяю!

— Дело связано с Аликорном. Послушай. В прошлую ночь на торфяные болота попала одна пони. Бог её знает, как она оттуда выбралась, но я сам видел её копыта. Эту грязь и запах не перепутать ни с чем. Ни один пони в здравом уме не уйдёт в болота. Она скрывалась. После эта пони пришла ко мне. И сейчас она прячется от принцессы Селестии.

— Ты опять скрываешь беглую пони от правосудия? — настороженно поинтересовался мэр.

— Нет, Мэй, на этот раз ставки высоки как никогда. Такой шанс выпадает раз в жизни, и то лишь тем, кто будет готов поставить на него всё.

— И кто на это раз?

— Сбежавшая принцесса Луна.

— Так… это… её видели? — пробормотал мэр, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. — Мать твою кобылу, отвечай, это её видела половина города? Ты безумец! — вскричал мэр, вскочив с кресла слишком проворно для своего солидного статуса. — Черти бы тебя побрали, Жером! Ты рехнулся? — кричал Мэйджор, мечась по комнате.

— А что? — намеренно спокойно спросил Жером, пытаясь выразить искреннее недоумение.

— Что?! Да?! — подскочил к нему мэр, зависнув прямо над ним. — Ты, чёрт побери, скрываешь беглую принцессу, а я — ни сном, ни духом! — Мэйджор приложил все усилия, чтобы произнести это шёпотом. — И ты думаешь, что Селестия спустит тебе это с копыт? Тут камня на камне, Жером, не останется, тут весь город перевернут вверх дном, и мы можем лишиться всего! Всего, мать твою, Жером!

— Высокие риски принесут большие доходы. Что мне твой террариум? Опять сливать торги? Или стравливать инвесторов? Вот здесь, — произнёс Жером, указывая копытом на горло, — вот здесь мне эта мышиная возня. Каждый день быть на волосок от провала и на волосок от триумфа — вот моя жизнь. И я всю жизнь ждал, чтобы сыграть по-крупному, и теперь готов поставить всё.

— Всё?! Поставить всё? А меня ты спросил? Как старому другу тебе прощались любые выходки в этом городе, но сейчас ты перешагнул через меня! У меня всё уже есть, я хочу оставаться мэром этого проклятого городишки, получая чёртову долю с окрестных шахт! Мне ничего больше не надо!

— Боже, с тем ли Мэйджором я разговариваю? — воскликнул Жером. — Ради святой Селестии, только не говори, что ты вышел из игры! Вспомни же…

— Да, Жером, я вышел. И то, что я покрываю твои делишки в этом городе, не значит, что я участвую в этой игре.

— Но разве она не прекрасна? — протянул Жером, артистично раскинув копыта и запрокинув голову. — Скажи, что ты делаешь целыми днями? Кутишь в этом доме? Пристаёшь к служанкам и два раза в неделю выбираешься на прогулку по перекопанным шахтам? Ты когда читал последний раз?

— Какое тебе, черт побери, до этого дело, оставь меня в покое со своими интригами! Я ими насытился по горло!..

— Ты пропадаешь. Ты пропадаешь как личность. Ещё пять лет, и от прежнего Мэйджора ничего не останется! В моей памяти ты был бесшабашным жеребцом, готовым плести самые коварные замыслы (конечно, после меня). Но ты решил осесть. Я видел всё это, но глубоко в душе верил, что ты в любой момент готов тряхнуть стариной! Ну же, дружище! Вспомним молодость!..

— Ты, верно, забыл, Жером, что я на этом свете пожил поболее твоего, — злобно прошептал мэр, — и мне твои нравоучения.! — Мэйджор сплюнул в сторону.

— Селестия прожила без малого тысячу лет, а всё такая же недалёкая наивная кобылка, свято верящая в силу гармонии и магию дружбы из стен своего радужного Кантерлота. Мэйджор, не принимай на свой счёт, но не количество прожитых лет определяет пони, а количество полученного опыта. Можно прожить с твоё и остаться полным идиотом…

— Ч-что?.. — Мэр опешил от такой наглости. — Вон!.. Вон из моего дома!

— Боже, Мэй, что с тобой? — произнёс Жером, и на его морде впервые мелькнули оттенки искреннего недоумения и замешательства.

— Я не позволю тебе оскорблять мэра Даркстоуна!.. — грозно заявил тот.

— Никто не собирался тебя оскорблять, — улыбнулся Жером, пытаясь вернуть собеседника к диалогу. — Ты просто пьян…

— Выметайся! — прикрикнул Мэйджор, сделав два шага в по направлению к двери, давая тем самым понять, что разговор окончен. — Я сказал — выметайся!..

— Я вижу, сейчас ты не в себе, — произнёс Жером, поднимаясь с кресла, — но я всё же зайду к тебе ближе к утру. Мы сядем и всё как следует обсудим. Мы в одной лодке, Мэйджор, — тихо напомнил он, поравнявшись со своим старым другом, — и если утону я, скорее всего, следующим на дно отправишься ты. Подумай на это счёт. И завязывай… с этим, — кивнул Жером в сторону пустой бутылки в углу. — Лучше начни читать или стихи хоть какие -нибудь пи…

— Какие, к чёртовой бабке, стихи?! — взбесился мэр. — Чтобы к утру ноги твоей тут.! — вышел из себя Мэйджор, схватив передними копытами стул, и Жером спешно, но не теряя достоинства, удалился.

— Ты слышал меня?! — кричал мэр из окна вслед уходящему Жерому. — Чтобы к утру ноги твоей тут не было, иначе ты сильно пожалеешь! Не вынуждай меня!..

Мэйджор остался один. Он дышал тяжело и качаясь, едва смог добраться до кресла, бессильно упав в него. Сухой платок, которым он протёр лоб, сделался насквозь влажным, и мэр бросил его на пол.

— Стронг!.. — прокричал мэр упавшим голосом, и через десять секунд дверь распахнулась, и на пороге появился телохранитель Мэйджора.

— Я здесь, хозяин, — отозвался рослый жеребец, занявший собой почти весь дверной проём.

— Налей мне чего-нибудь покрепче и… это… — мэр водил копытом в воздухе, словно пытаясь облачить свои мысли в форму жестов, — оставь, к черту. Просто налей мне чего-нибудь покрепче и возвращайся.

Мэйджор почти залпом осушил поднесенный стакан и, откашлявшись, вернул его своему телохранителю.

— Вам нужно вызвать врача, — посоветовал он.

— Жерому вызови, — небрежно бросил Мэйджор, всё ещё приходя в себя после выпитого.

— Я всегда говорил вам, что Жером самый мерзкий тип в этом городе…

— Молчать! — взревел Мэйджер, — Жером — мой друг, и это не ставится под сомнение!..

— Так точно! — вытянулся жеребец.

— Брось кривляться!.. Лучше сядь и составь мне компанию. Ну, что ты стоишь?.. Вот, так-то лучше, — начал приходить в себя мэр, увидев наполненный стакан. — За Жерома, — произнёс мэр, поднимая стакан, — не чокаясь…

В комнате повисла тишина. Стронг сидел в кресле, уставившись в картину напротив, то и дело поглядывая на своего хозяина. Мэр же смотрел в сторону, подперев подбородок копытом. И молчал.

— С Жеромом плохо? — решил показать своё небезразличие к проблеме хозяина Стронг.

— Хуже не бывает. Он заигрался…

— Я вижу, Жером доставил вам много хлопот, хозяин. Но мне кажется, кто выдумал проблему сам должен знать, как из неё выпутаться.

— А куда прикажешь деть Аликорна? — вновь завёлся Мэйджор, но очередной стакан его успокоила. — Он прячет в своём притоне беглую принцессу Найтмер Мун. И всё это у меня за спиной. А сейчас приходит ко мне и хочет, чтобы я тоже участвовал… это… видите ли, тоже участвовал в этом балагане!

— Жером — хитрец, а такие не пропадают. Поберегите лучше своё здоровье.

— Да какое к чертям здоровье!.. Завтра тут камня на камне не останется! Перероют всё, найдут принцессу Найтмер, а Жерома и меня отдадут под суд!

— Вы не участвовали в сокрытии Найтмер, и к вам не должно быть вопросов.

— Да?! Это ж что, значит, получается? Выйди на улицу, — с вызовом бросил Мэйджор, взмахнув копытом и попытавшись удержать равновесие, — её видела половина этого проклятого города! Половина города, значит, в курсе, а мэр не в курсе?!

— Вас не было в городе, — предложил Стронг.

— Да кому какое дело?! Когда решаются такие дела, летят головы всех, кто оказался рядом, а не тех, кто виноват!.. Да, что уж тут говорить, ты копни, тут что ни бумага, то липа… Будто за нами и без этого Аликорна грешков не водилось. Сколько мы слили аукционов? Сколько?.. — мэр выдохнул, пытаясь собраться с мыслями, — когда начнут копать, мне бы лучше быть далеко-далеко отсюда… И всё из-за этого болвана, чтоб ему пусто было! — выкрикнул Мэйджор, попытавшись вскочить с кресла, но немалое количество выпитого виски не дало ему вновь повторить свой трюк, и он повалился обратно, как мешок картофеля. — Собирай… Собирай свои вещи, и мы уезжаем отсюда…

— Хозяин. Сейчас вы не в состоянии никуда ехать, — не дрогнув, ответил Стронг.

— Что ты хочешь? Это ты сейчас смеешь говорить мне, что я пьян? — с вызовом спросил Мэйджор.

— Никак нет Мэр. Я говорил, что в этом городе вы родились. В этом городе родился и я. У меня здесь семья, а у вас…

— Уволю ко всем чертям!.. Дармоеды! Трусы! Предатели… — снова завёлся мэр. — Меня окружают сплошные предатели… — простонал он, заплакав от бессилия.

— Я готов служить вам! — заявил Стронг, оскорблённый, что его назвали предателем наравне с Жеромом.

— Так собирай мои вещи и жги бумаги! Если мы не покинем город до рассвета, то мы его вообще больше не покинем!

—  Я обещал быть преданным вам и защищать вас, как свою семью. Но моя семья в этом городе, и вы заставляете меня выбирать.

Мэр лишь покачал головой. Сейчас он лежал в кресле, подперев лоб копытами. Ему было совсем не до проблем Стронга.

— Но решение есть всегда, — твёрдо сказал телохранитель, взглянув на мэра. — Вы слышите меня?

Мэр кивнул, даже не взглянув в сторону жеребца.

— Я сохраню свою семью и должность, а вы сохраните своё влияние в городе, и вам не придётся бежать. Отправьте письмо в Кантерлот. Доложите её Высочеству что вы обладаете сведениями, что беглую преступницу Найтмер скрывает некий пони по имени Жером.

Похоже, Мэйджор уже с трудом понимал, что происходит, и ещё некоторое время с каким-то глупым недопониманием на морде смотрел на своего телохранителя. Наконец, он изменился в лице. До него всё дошло.

— Я сказал не сметь ставить его под… — Мэр махнул копытом. Связная речь плохо давалась ему, и, чтобы освежить мысли, мэр осушил очередной стакан.

— Жером сам избрал такой путь. И так на вашем месте поступит любой. А Жером — в числе первых.

— Да? — удивился мэр, а после добавил, — собственно, да. Если я его покрываю, то мы идём на дно вместе. А если нет…

— …то у вас есть шанс хотя бы спастись самому.

— Но он — мой друг… — зашевелились в затуманенном сознании Мэйджора проблески совести и рассудка. — Я не могу так поступить… Мы с ним вместе дружили так долго. Разве так положено поступать со старыми друзьями…

— На кону стоит ваша карьера и, может, даже, жизнь, — напомнил Стронг.

— Я не могу, не могу, — зарыдал Мэйджор, не в силах принять решение. Меня никто не знал так, как он… Да и кто у меня был? Меня либо боялись, либо ненавидели, а жизнь утекает… жизнь уже прожита… Жером, чтоб тебя, прости, старого дурака… я прогнал тебя, но как же ты был чертовски прав… Ты запросто водил за нос весь город, и лишь мне одному не соврал ни разу… Единственный, кто не лицемерил и не пресмыкался передо мной… Прости, я не могу, я не имею права… — говорил Мэйджор, закрыв морду копытами.

— Вы должны принять решение, — давил Стронг.

— Не хочу принимать решений, я не подставлю Жерома! Пусть, пусть случится то, что должно, я не возьму на себя эту грязь!..

— Мой хозяин, сейчас не время геройствовать. Жерома на спасти. Вы не измените его участь. Спасите себя. Или он, или вы оба. Никто никогда не узнает о вашем доносе и не осудит вас. Разрешите подать вам бумагу и чернила. Вы в состоянии написать письмо?

— К черту чернила! Сам пиши. Я подпишу и поставлю личную печать, и хватит этой солнцекрупой! Пиши!.. Принцесса Селестия! Сегодня я узнал…

«…сегодня мне сообщили…» — писал Стронг.

— …что Жером в борделе скрывает принцессу…

«…что некоторый пони по имени Жером скрывает от правосудия…»

— Дай бумагу! — сказал мэр, когда письмо было окончено, и протянул копыто. Получив письмо, он постарался прочитать написанное. Не сумев этого сделать, мэр взял перо, поставил подпись и скрепил свиток печатью.

— Самому быстрому пегасу!.. Пусть через два часа уже будет в Кантерлоте!

— Мой хозяин, но даже самому быстрому пегасу до Кантерлота четыре часа лёту!

— Плевать!.. — взревел мэр. — Чтобы через два часа!..

— Будет исполнено, хозяин. А теперь разрешите проводить вас в вашу спальню. Боюсь, вы не в состоянии сделать это самостоятельно.

— Ты хочешь сказать, что я пьян? — с вызовом спросил Мэйджор. — Ты назвал меня пьяницей?.. Уволю к чертям!.. Пошёл вон!.. Исполнять, что приказано!

Дверь захлопнулась, и брошенный мэром стакан упал на паркет, даже не долетев до двери. Мэйджор прислонился к подлокотнику и заплакал, но закономерно пришедший сон развеял все его переживания.

…А вскоре на востоке появилось солнце и разогнало лучами ночную тоску, возвестив начало нового дня.

Время собирать камни

С этого момента придётся нарушить негласное правило "Одни сутки — одна глава" — день Луны обещает быть слишком насыщенным, чтобы всё это было умещено в одну главу.

[1] 8.26 Согласно канону, кокатрис представляет собой двух отдельных существ, наделённых некоторой (связующей) магией, лишившись которой кокатрис превратится в курицу и кобру. Курица и кобра, получившие эту магию, превращаются в кокатриса.

Небо востока уже начинало набирать цвет, но там, под кронами Вечнодикого леса всё ещё царила ночь, и пегас благоразумно летел высоко над чёрно-зелёным ковром листвы. Дорога была дальняя, он выбился из сил, но он нёс одну важную весть. И, возможно, самую ценную весть всей его жизни. Далеко, почти у самого горизонта, на фоне розового неба из-за дымки выплыли голубовато-серые силуэты башен. Замок одиноко располагался в океане Вечнодикого леса, и за многие века остался единственным после Селестии свидетелем событий тысячелетней давности. Окна башни когда-то были закрыты резными ставнями, но время не коснулось лишь огромных витражей центрального зала, и сейчас замок смотрел на дикий лес черными пустыми глазницами окон.

Ещё два раза взмахнув крыльями, пегас на скорости влетел в одну из комнат башни, едва чиркнув сложенными крыльями по каменному проёму. После слепящего в глаза света, помещение казалось черным. Но всего три заветных слова могли вновь вдохнуть жизнь в это мрачное место.

— Найтмер Мун вернулась! — воскликнул он.

---

Солнце только поднималось над кронами деревьев, редкими косыми лучами проникая в высокий каменный зал через сетку мутного витражного стекла. Рассеиваясь, они ложились светящимся ковром, касаясь почти самого его входа, озаряя два ряда полуразрушенных и поросших плющом колонн и прогоняя остатки ночного мрака из самых дальних и тёмных уголков зала. В свежем от ночной прохлады и хрустальном воздухе медленным беспорядочным вихрем носились незримые пылинки, ярко вспыхивающие в лучах солнца. Но скоро кто-то неоспоримо могущественный или невозмутимо дерзкий и решительный ярким потоком ворвётся в стены этого замка, развеет его безмятежный сон и вынесет его из чертогов безвременья…

— Я, его Святейшество Гораций Адеодат Авентин Мун Люминас, наследственный избранник богини тьмы — Найтмер Мун, единственный её законный представитель и Папа Церкви Второго Пришествия, готов сообщить благую весть. Найтмер Мун вернулась!

Стоявший за каменным алтарём мерин повёл передним копытом, отчего длинный рукав его рясы, став полупрозрачным, засверкал в лучах восходящего солнца золотыми нитями. Его темнеющий силуэт обрисовался огненной окантовкой на фоне высокого витражного стекла. Земнопони опустил голову книзу, отчего седая грива коснулась самой земли.

— О, святая Найтмер Мун, — тихо скользнули голоса под сводами замка.

Их было трое. Один стоял перед алтарём на возвышении. Двое, одетых в багряные рясы — в зале. Самым молодым среди присутствующих был серый высокий единорог с неестественно вытянутой угловатой мордой и черными прилизанными гривой и хвостом, казавшимися оттого куцыми. Его взгляд был тяжёл, но внушал не столько трепет, сколько неприязнь любой решившейся заговорить с ним пони. Другой же — пегас, чьи крылья скрывала накидка, был напротив — сух и стар. Его движения казались суетными и беспокойными. Судя по беспорядочным движениям головы, полуслепой взгляд старца так и скакал с предмета на предмет, будто не зная, за что зацепиться, а вечная, словно приросшая к его морде улыбка, вызывала недоверие к каждому слову этой личности.

— Кто принёс эту весть? — спросил серый единорог в багряной мантии.

— «Ваше Святейшество»! — надменно поправил стоящий рядом пегас в багряной рясе своим скрипучим голосом, взглянув исподлобья своей беззубой улыбкой на единорога.

— О, Цецилий, — покачал головой мерин за алтарём, — формальности сейчас вовсе ни к чему. Тем более, как вы видите, мы даже не в полном составе, — добавил он приторно-слащавым голосом.

— Формальности, Ваше Святейшество, настолько ни к чему, что Аурум до сих пор не в наших рядах? — спросил Цецилий, продолжая улыбаться. — Или он больше не кардинал Его Святейшества?

— Аурум Макблэкстрим сегодня не явится. Он просил его искренне простить…

— Он настолько занят, что даже пришествие святой Найтмер для него причина? — продолжал допытываться Фидэс Цицелий, но Папа лишь едва приложил копыто к своим губам, пристально посмотрев на своего кардинала. Взгляд Папы излучал неуловимую всепрощающую снисходительность. Взор кардинала, скрывавшего свои ослепшие глаза под тенью капюшона — священную ненависть. И ещё на мгновение задержавшись на Цицелии, Гораций вновь повернулся к единорогу, чуть склонившись. — Кандор, вы что-то спросили?

— Откуда уверенность в достоверности этой информации? — конкретизировал свой вопрос жеребец, чем заслужил очередное нравоучение.

— Вы ставите под сомнение слова Его Святейшества?

— Ничуть. Но я могу сомневаться в достоверности послания, — ответил единорог.

— И совершенно справедливо, — вновь улыбнулся Гораций, решив подыграть Кандору, чтобы сгладить ситуацию. — Но на этот раз источники самые что ни на есть достоверные. Своим немногочисленным настоятелям я доверяю как и себе. Ничто не способно сплотить так, как это делает вера и идея…

— О, святая Найтмер Мун, — глухим скрежетом раздался единственный голос, и Гораций был вынужден прерваться.

— О, святая Найтмер Мун, — повторил с поклоном земнопони у алтаря, но всуе, словно исполнив долг. — Так, о чём там… Ах, на это раз, — продолжил он, умело играя голосом и жестами, — письмо из города Даркстоун. И голос свыше мне говорил…

— О, святая Найтмер Мун, — вновь раздался голос, и единорог злобно глянул на старца в багряной рясе. Но тот закрыл глаза и поднял подбородок кверху, сохраняя невозмутимость.

— Святая Найтмер, — с поклоном в его сторону ответил Гораций, и спешно продолжил. — Голос мне говорил, что на этот раз ошибки быть не могло. Иначе бы я не смел тревожить вас. Но вернёмся к письму, — почти воскликнул мерин, доставая из рясы сложенную бумагу.

— Доношу до сведения Его Святейшества Горация Адеодата Авентина Мун Люминаса, Папы церкви Второго Пришествия, что лично являлся свидетелем, как Найтмер Мун, вселившись в тело похожей на неё пони, — читал он, играя голосом, — ходила по улицам Даркстоуна, скрывая крылья под чёрной накидкой. Пони, в тело которой вселилась Найтмер Мун, живёт в борделе местного дельца по прозвищу Паук. Ночью она вышла из дома и, оглушив не проявивших к ней должного почтения пони кантерлотским голосом, сразила их молнией из разверзшихся небес, о чём срочно вам и сообщаю. Засим откланиваюсь. А. Л.

— Оскорбительно! — возмутился Цецилий. — «Скрывается в борделе». Похоже на ересь, глупую шутку! Я бы на вашем месте за оскорбление Святой Найтмер Мун, получи я такое письмо…

— Вы бы письма не получили, — ответил Кандор, решивший не молчать на этот раз. — Гораздо большим оскорблением является считать, что Найтмер Мун недостаточно могущественна, чтобы покарать виновных без вашего участия.

— Нет-нет! — громко воскликнул Гораций, вскинув копыто, отчего в рассеянном луче света закружились вихри золотых пылинок. — Мы действительно не знаем состояние Найтмер Мун. И если её дух недостаточно могущественен, чтобы явиться вечной ночь и обратить в веру каждого в Эквестрии, то нам необходимо помочь ей обрести могущество.

— В Тёмном Писании, — подхватил старец своим надрывным голосом, — сказано, что она явится на тысячное празднование дня солнцестояния: «И явится она в облике тьмы на тысячное торжество солнца, и сложит вскоре корону правитель, пожиная плоды своих трудов, и иная обретёт небывалое могущество, поведя и Луну, и Солнце в очерченных ей кругах. Будет эпоха благоденствия Эквестрии, какого не было до и не будет после…» Святая Найтмер Мун явится сильна и могущественна. И уже никто не будет в силах её сдержать.

— Она не явится сама. — выступил вперед Кандор. — Это лишь цитата из…

— Если Найтмер сошла с небес и не явилась к нам, — перебил его Гораций, одарив своих кардиналов слащавой улыбкой, — значит, на то её воля. Воля Найтмер — быть встреченной своими подданными. И если так, то мы должны немедленно выдвигаться в Даркстоун, чтобы встретить владычицу Ночи.

— Если о Найтмер знаем мы, то знает и нынешняя принцесса. Сегодня же её стража возьмёт город под охрану, — предупредил Кандор.

— Вы хотите сказать, — начал Цецилий, — что Найтмер не под силу одолеть всю армию нынешней принцессы взмахом одного лишь крыла?

— Я считаю, — повысил голос Кандор, — что мы достаточно благоразумны, чтобы не действовать в открытую. Во всяком случае, пока. Мы не знаем, она ли это, почему скрывается, и мне едва ли верится, что нам удастся попасть в город незамеченными. Я бы, с позволения Его Святейшества, взялся бы за разработку…

— Мы должны верить в Найтмер, — тихо перебил его Гораций, смотря кардиналу в глаза. — И тогда она не оставит нас. Согласно церемониальному своду, встречать Найтмер во время её Второго пришествия должен Папа и хотя бы один из его кардиналов. Цецелий, — обратился тот к пожилому мерину.

— Во имя святой Найтмер я готов исполнить любой приказ Его Святейшества.

— Вы отправитесь со мной. А вы, — окликнул серого единорога Гораций, — на вас будет возложена немного иная задача… Вы говорите, в город прибудет стража Селестии? — переспросил Папа, склонив голову и вновь улыбнувшись.

— Именно, Ваше Святейшество.

— В таком случае, займитесь этим вопросом, Кандор. Не забывайте, что пока нынешняя принцесса у престола, вне стен этого храма вы — канцлер Нейсей. А кому как не первому советнику главы Эквестрийского Совета под силу убедить нынешнюю принцессу не торопиться с решениями?

— Ваше Святейшество, должен вновь вас предупредить, что Эквестрийский Совет может лишь дать рекомендации.

— А Совета уже бессильно слово? — риторически спросил Гораций, сходя с возвышения к своему кардиналу. — Убеждайте.

— Всё во имя Найтмер! — кивнул головой Нейсей.

— Всё во имя Найтмер, — кивнул ему в ответ Гораций, интонацией давая знать, что права на ошибку у кардинала нет.

Вскоре, после отбытия собравшихся, Замок двух сестёр стал пуст. Как и многие годы до этого он, единственный свидетель разлада принцесс, вновь молчаливо созерцал зелёный кров Вечнодикого леса. Но незримый исполинский механизм с тяжёлым стоном сдвинувшись с места уже начал свою работу и, ширясь во все стороны, задействуя всё больше шестерёнок, медленно набирал обороты, обещая в скором времени преобразить Эквестрию до неузнаваемости.

---

В просторной светлой комнате с высокими окнами в пол и выходами на балкон, за накрытым столом сидела принцесса Селестия. Она выглядела изнурённой, а бесцельно блуждающий взгляд выражал апатию и безразличие, которое принцесса умело скрывала от окружения за мягким голосом и улыбкой.

На столе Селестии никогда не было слишком много блюд. То ли оттого, что не в правилах Аликорна подчёркивать своё положение, то ли оттого, что на завтрак Селестия отводила себе всего пятнадцать минут. Пятнадцать минут на то, чтобы наесться до ужина, ведь не каждый день Селестии удавалось прерваться на обед — дела стекались из всей страны и все требовали участия принцессы. Селестия старалась никогда не отказывать даже в самой малейшей просьбе. Участие в открытии картинной галереи в Ванхувере, завершение первого этапа строительства моста в Мэнхеттене, встреча с жеребятами начальных классов во время их экскурсии по Кантерлоту и почти ежедневные аудиенции — всё это требовало времени, но сохраняло Эквестрию такой, какой её желала видеть Селестия. И сохраняло Селестию такой, какой её желала видеть Эквестрия.

Создавая утопический мир вечной гармонии, она верила, что именно её участие в жизни страны и народа помогает ей оставаться любимой почти каждой пони Эквестрии, не превратиться в далёкое от жизни божество. Являясь правителем, становиться для каждого подданного матерью и наставницей. А добрым советом наставника можно добиться гораздо большего, чем указом правителя. Указы можно отменить, систему — перестроить, но идея будет жить, пока жив хоть один её последователь. За идею стоит бороться, за идею можно отдать жизнь. И, не изменяя собственной философии, день изо дня Селестия отдавала ещё один кусочек своей жизни ради идеи.

Сотни лет правления без сестры. За эти годы сменились поколения подданных, никого из тех, кого когда-то знала Селестия раньше, уже не только не было в живых, но и не было о них ни воспоминаний, ни историй. Только краткая запись в забытом дворцовом архиве. Каждая придворная пони была лично знакома Селестии, каждой она уделяла внимание, какое только может оказать принцесса, не обделив вниманием и остальных. О каждой принцесса знала историю, помнила редкие моменты, когда судьба сводила их вместе. Помнила эмоции и восторг, которыми она делилась. Но каждая пони, без исключения каждая, уносила с собой тепло, которым так щедро делилась Селестия.

Воспоминания редких встреч и фраз, казавшихся такими искренними и такими ценными и значимыми внезапно вдруг обесценивались, оседая мёртвым грузом, более никому не нужным. И крылья Селестии опускались. Сколько ещё их пройдёт, скольких ещё проводит принцесса? Можно ли создавать нечто великое, создавать это искренне, зная, что в недалёком будущем тебе предстоит увидеть, как все труды будут стёрты. И придётся начинать сначала. С самого начала, и столь же восторженно, и столь же самозабвенно, как будто первый и единственный раз.

И идея превращалась в тщет и суету. Бессмысленную и никому ненужную. Принцесса не могла не понимать, что её героический подвиг, совершаемый каждый день с самого поднятия солнца и даже после его захода, создавал тот прекрасный мир Эквестрии, ради сохранения которого стоило бы жить. Но всё это было очень тонко и едва уловимо. А воспоминания о ставших счастливыми пони оказывались ненужными слишком быстро и слишком болезненно. После осознания этого следующие несколько десятков лет ушли на попытки вернуть былую искренность. Но это было слишком трудно даже для Аликорна.

Прошло ещё полсотни лет, и Селестия взяла свою волю в копыта. Безразличие принцессы к происходящему не должно было коснуться с таким трудом созданного счастья Эквестрии. Теперь происходящее стоило воспринимать как роль. Как работа, которую надо выполнять, не задаваясь вопросом, зачем.

«Я сдала себя в аренду», — писала Селестия в своём дневнике, — «плата — мимолётный миг счастья в глазах проходящих мимо, который вскоре у меня отбирают. Я устала. Когда-нибудь я не выдержу, и присоединюсь к ним. Аликорны не бессмертны, как принято считать. Жизненные силы мне даёт престол и счастье всех любящих меня пони. Любящих за что? За то, что я умею казаться искренней. За эти сотни лет я заново научилась разговаривать. Теперь я говорю совсем по-другому. Слишком правильно и предсказуемо, как точно выверенный механизм. Мои действия, слова и эмоции более не принадлежат мне настоящей. Заметил ли кто-то, что я стала тенью бывшей Селестии?

Сегодня winter wrap up. На лугах носятся пони. Они резвятся, живут полной жизнью, ловят жадно каждый её миг. Я хочу быть, как они. Жить столь же полно и самозабвенно, не играя мудрую наставницу с проклятьем вечной жизни. Я уйду. И есть лишь одно… Моя сестра. Она вернётся через четыреста семьдесят три года, и я не могу уйти, не получив её прощения.

Последний день зимы. 473 года до конца моего заточения.»

Селестия закрыла дневник и скучающим взором глянула на фруктовое желе, аккуратной башенкой стоящее на тарелке. Оно притягивало внимание своей формой, и в контексте вселенской печали смотрелось нелепо и глупо, словно какая-то насмешка. Принцесса налила чаю, охладила его кусочками льда из хрустальной чаши с маленькими креманками с мороженым и уже собиралась встать из-за стола, как двери раскрылись, и едва поклонившись, в комнату спешно вошёл Шайнинг Армор.

— Ваше Высочество! Вам срочное письмо, — оповестил начальник стражи, остановившись в пяти шагах от стола.

Селестия сама встала и подошла к жеребцу. Переняв конверт магией, она сломала печать и распаковала его.

«Доношу до сведения Её высочества: сегодня мне сообщили, что некий пони по имени Жером скрывает от правосудия беглую принцессу Найтмер Мун. Информация достоверна. Ситуация требует немедленного вмешательства.

Мэр города Даркстоун
К. Мэйджор»

— Что-то не так, принцесса Селестия? — поинтересовался Шайнинг Армор, всё это время изучавший изменение эмоций на мордашке принцессы.

— Похоже, Луна нашлась… — шепнула Селестия. — Только тихо! Никому ни слова. Она нашлась при странных обстоятельствах, и это меня тревожит. Прежде всего, мы должны решить, как действовать. Если это действительно она, я не могу упустить её ещё раз. Немедленно разыщите Фэнси Пэнтса и Флёр де Лис. Я хочу видеть всех вас в малом зале через двадцать минут.

Шайнинг Армор поклонился и исчез в дверях. Селестия раздвинула мешавшую посуду, достала перо и бумагу.

«Капитану Вондерболтов Спитфайр.
В связи с возможным раскрытием местонахождения принцессы Луны мэром города Даркстоун, назначаю вас начальником разведки и поручаю команде Вондерболтов совершенно секретное задание: приказываю немедленно направить все имеющиеся силы в Даркстоун. Принцессу скрывает некий пони по имени Жером. Состояние и намерения их неизвестны. Следует занять позиции в городе и наблюдать за действиями Луны и вышеназванного пони. Ежечасно докладывать ситуацию в Кантерлот, ожидая подкрепления или иных приказов. Не вмешиваться без крайней на то необходимости.
P.S. Письмо мэра прилагаю.
P.P.S. Будет благоразумней оставить форму в Клаудсдейле»

---

В зале совещаний нарастало напряжённое перешёптывание. Флёр де Лис что-то доказывала своему супругу Фэнси Пэнтсу, активно жестикулируя копытом, он слушал её устало, чуть склонив голову на бок, а Шайнинг то и дело перекладывал бумаги из одной папки в другую, делая вид, что не замечает их маленькой супружеской драмы. Селестия смотрела на происходящее через чуть приоткрытую дверь, собираясь мыслями. Наконец, она расправила величественно крылья, толкнула копытом дверь и вошла, сохраняя на своей мордочке самое серьезное выражение. При появлении принцессы, все трое присутствующих смолкли и кивком поприветствовали Селестию. Принцесса ответила взаимностью и села в кресло у стола.

— Мои верные подданные. Сказанное здесь не должно стать поводом для дискуссий вне этого зала, — предупредила Селестия, внимательно посмотрев по очереди на каждого присутствующего. Дождавшись трёх ненамеренных жестов согласия в виде кивка головой или на мгновение закрытых глаз, принцесса продолжила. — Как вы знаете, Найтмер Мун была изгнана из Эквестрии тысячу лет назад. Но мало кому известно, что она — лишь дух, личность, завладевшая сознанием моей сестры. Дух, пожелавший возвыситься надо мной, возжелавший сделать Луну сильнее и могущественнее меня. Я смогла бы признать её превосходство ради блага страны, но разрушительная природа Найтмер Мун не могла сделать Эквестрию лучше. Тогда мне пришлось прибегнуть к единственному известному мне на тот момент заклинанию.

Магия Элементов Гармонии была известна лишь их создателю — непревзойдённому волшебнику всех времён, Стар Свирлу Бородатому. А он, в своё время, исчез при самых загадочных обстоятельствах, оставив разгадку магии Элементов Гармонии будущим поколениям. Нельзя сказать, что я совсем ничего о них не знала. В многочисленных книгах Старсвирла я не раз встречала упоминания о загадочном Древе гармонии, которое защищает Эквестрию. И когда однажды проделки Дискорда стали невыносимы, мы с Луной извлекли Элементы гармонии из Древа и применили их против Дискорда.

С тех пор, уверовав в могущественную силу, не требующую ни особых навыков, ни познаний — лишь предрасположенность к сильной магии, я хранила их под плитой одного из залов нашего с сестрой ныне заброшенного замка. Тогда я не понимала истинную суть элементов. Как и, вероятно, едва ли её понимал сам их создатель и носители.

В тот день, или, вернее, внезапно сошедшую ночь, Эквестрия оказалась под угрозой. Я отказалась бороться со своей сестрой, и оказалась серьезно ранена. Тогда я прибегла к единственному возможному на тот момент выходу…

Селестия запнулась, голос её дрогнул. Сделав паузу и набравшись сил, принцесса продолжила:

— Эта тема никогда ни для кого не была тайной, и многие поколения пони пересказывали эту красивую историю о моём героическом подвиге. Я не люблю её, и вовсе не потому, что она повествует об изгнании моей сестры. Я не люблю её оттого, что в сотнях интерпретаций этой истории на первый план вышла моя победа. А ни один победитель, настоящий победитель, тот, что сам участвовал в смертельной битве, не считает себя таковым. И он не хотел бы, чтобы его победа гремела по всей стране как призыв, достижение и пример доблести, восхваляя его смелость, отвагу и героизм. Она должна звучать тихо, как напоминание и предостережение. За громом и вспышками салютов не слышно стонов и рыданий бессонными ночами. Она заглушает стенания воспаленного рассудка, затмевает безграничное отчаяние. Ни одна ода не пропоёт вам о том, что чувствовал победитель, потерявший всё во имя победы. И ни одна книжка не расскажет вам о том, на чьих плечах лежит ответственность за случившееся.

Бедная Луна… даже самая тёмная магия, ни в каком её проявлении не способна завладеть разумом без причины. Что-то изгрызло душу моей сестры. Некая давняя обида всецело завладела её сознанием, и когда разрыв между некогда неразлучными сестрами стал слишком велик, несчастная принцесса готова была на всё, чтобы его сократить. Стоит ли говорить, что сама Луна, даже обиженная и обделённая моим вниманием, не могла желать ни погружения Эквестрии в вечную ночь, ни моей гибели. Она просто хотела быть как её старшая сестра.

Я собрала вас здесь, чтобы сообщить: Луна была освобождена мной, — произнесла Селестия и, прочтя замешательство в глазах присутствующих, продолжила: — В ночь на празднование Дня Летнего Солнцестояния звезды должны были сойтись таким образом, чтобы возвращение Найтмер, а вместе с ней и моей сестры, было максимально безопасным для моей сестры и для всей Эквестрии. Магия, призывающая силу небесных светил и звёзд в дополнение к магии Аликорна — самая малоизученная и самая опасная магия. Она должна была быть использована именно тем утром на рассвете, и не могла быть применена ни ранее, ни позднее. Почему я никогда и никому не говорила об этом? Я хотела избавить Эквестрию от тревожных потрясений и спекуляций на эту тему. Слухи вокруг тревожных фактов раскачивают ситуацию сильнее, чем сами факты.

— Слухов избежать не удалось, — констатировал Фэнси Пэнтс, слегка задетый, что принцесса не поставила в известность даже приближённых ей пони, которые пользовались у неё высоким доверием. — Пони в городах и сёлах, не посвящённые во все тонкости ваших непростых с Луной отношений, может, и восприняли задержку восхода как вашу оплошность, и не особенно обратили на нее внимание. Однако, элита очень настороженно относится к этому и ловит буквально каждое ваше слово.

— Я понимаю ваше недовольство, — понимающе кивнула принцесса, — но сейчас я бы очень хотела обсудить одну важную новость. Нашлась моя пропавшая сестра. Пришли известия из города Даркстоун. Мэр этого города сообщил, что некий пони скрывает беглую принцессу у себя…

— Так в чём же проблема? — почти перебил Шайнинг Армор, стараясь придать проблеме незначительность. — Давайте выдвинемся сегодня же, и уже к ночи прибудем в Даркстоун.

— Вероятно, — вмешался Фэнси Пэнтс, пытаясь копытом чуть подвинуть повисшую на нём Флёр де Лис, — вы ещё слишком юны, чтобы понимать, что королевская особа не может рисковать собой.

— Прошу, конечно, прощения, Фэнси, — небрежно произнёс начальник королевской стражи, которому почему-то стало противно, что супруга решившего читать нравоучения жеребца, похоже, слабо понимает, где и при каких обстоятельствах находится, — но вопрос был адресован принцессе Селестии.

Фэнси Пэнтс, дослушав своего оппонента, лишь отвернулся, а Флёр де Лис недовольно взглянула на Шайнинга Армора. И отвернулась точь-в-точь как её муж. Похоже, только Селестия оставалась в стороне.

— Я не боюсь ехать в Даркстоун, — покачала головой принцесса, — но опасения Фэнси Пэнтса отчасти разделяю — будь я обычной пони, я не раздумывая отправилась бы туда. Но я не знаю намерений своей сестры. Нет, я не верю, что Луна собирается отыграться за своё тысячелетнее поражение. Риски крайне малы, но очень высоки ставки. Я никогда не стану рисковать спокойствием своих подданных ради собственных интересов. Даже если на кону стоит дело всей моей жизни. Ради которого я и жила оставшуюся половину тысячелетия.

— В таком случае, я мог бы немедленно направить часть гвардейцев в Даркстоун. А для вашей безопасности будет усилена королевская стража. Выставлены дополнительные силы на подъездной дороге к Кантерлоту. С вашего позволения станет возможным привлечь силы социальной полиции в крупных городах…

— Но, принцесса, — обеспокоенно вмешался Фэнси Пэнтс. — Мы с Флёр считаем…

— Моего позволения больше не требуется, — будто не расслышав своего церемониймейстера, произнесла Селестия, — сегодняшним приказом я повышу вас до главнокомандующего всеми силами Эквестрии. Вондерболты уже отбыли в город и ждут вашего подкрепления. Но я очень прошу вас, Шайнинг Армор… Лучшая власть — это та…

— …которая не видна, — окончил жеребец, кивнув. — Я вас понял, принцесса.

— Вновь осмелюсь возразить, — вмешался Фэнси Пэнтс, отложив в сторону сложенный листок бумаги от Флёр де Лис, который она ему только что всунула, — но на мой взгляд, — опять прервался он, стараясь сосредоточиться и вспомнить, о чём следует говорить, — вопросы подобного характера должны решаться никак не силовыми методами. Я не хочу сказать, что ваши действия неверны, но… если за Луной придёт королевская гвардия… — замялся жеребец, стараясь подобрать слова, чтобы не обидеть принцессу.

— Если бы за мной направили гвардию, — пришла ему на выручку Флёр де Лис, — я бы, несомненно, перепугалась.

— Ты вчера ночью испугалась своего белого бального платья на вешалке, — улыбнулся Фэнси Пэнтс, склонив голову к своей супруге, и они сдержанно засмеялись. Шайнинг Армор демонстративно закатил глаза, давая понять, что сейчас не время для подобных разговоров.

— Мы просим прощения, принцесса, — извинился Фэнси Пэнтс, — но это стоило видеть… — добавил он, и прервался, получив лёгкий толчок в бок от Флёр де Лис.

— Меньше всего, — продолжала Селестия, будто ничего не произошло, — я бы хотела, чтобы пони, мои маленькие подданные, наблюдали, как волнуется их принцесса, превращая мирную Эквестрию в бастион, ожидающий сражения, и перенимали моё волнение. Ситуация и без того довольно напряжённая. И… — Селестия понизила голос до шёпота, — Луна должна видеть, что я пришла к ней с миром.

— Будет учтено, принцесса! — ответил Шайнинг Армор, твёрдо, намеренно поддерживая деловую манеру речи.

Наступило молчание. Томительное и напряжённое. Единственным, кто не проявлял беспокойства, был Шайнинг Армор, уже получивший ясность своих действий. Но что предстоит делать Фэнси Пэнтсу и Флэр де Ли, не знали ни они, ни, похоже, сама Селестия. Она сидела отстранённо, словно не присутствуя на собрании. Она не хотела продолжать и не хотела об этом говорить, но…

— Принцесса? — вопросительно произнёс Фэнси Пэнтс, склонившись под столом и глянув Селестии в глаза. — Что-то не так?

— Нет, Пэнтс… Но теперь мы переходим к обсуждению нежелательного сценария. Если предположить, что Луны больше нет, и вместо неё в Даркстоуне скрывается Найтмер Мун. Да, Флэр, — прервала Селестия попытку возражения. — Ради безопасности всей Эквестрии я должна рассматривать этот вариант… Найтмер больше не вступит в открытую конфронтацию. В противном случае, битва между мной и моей сестрой уже давно бы состоялась под сводами этого дворца. Найтмер будет скрываться, привлекая на свою сторону всё больше и больше пони.

— Принцесса, — всё-таки вмешалась Флёр де Лис, — насколько я знаю, тёмной магией нельзя навязать пони свою волю.

— Об этом даже есть некоторые упоминания в трудах Старсвирла, чьи рукописи вы считаете достаточно достоверными, — поддержал свою супругу Фэнси Пэнтс.

— Нельзя, — согласилась Селестия, — но, помните мою героическую победу над Найтмер? — задала риторический вопрос принцесса, стараясь придать своим словам саркастический оттенок. — У победителей много поклонников. Но у проигравших есть те, кто им сочувствует, понимает или даже оправдывает. И они опасней, потому что со временем они захотят вершить возмездие под предлогом восстановления справедливости. Недовольство, которое невозможно поддерживать вечно, превращается в обиду. Сменяется поколение, и забывается недовольство, оставляя только стремление к справедливости, которую можно восстановить лишь отобрав, или, в их трактовке, вернув, утраченное проигравшему. И на этом моменте уже становится совсем не важным, насколько был виновен сам проигравший. Борьба за справедливость превращается в идею и целую идеологию. А она может жить так долго, сколько потребуется. Она не боится ни грозных правителей, ни перемен, ни времени. Напротив, постепенно теряя истоки или даже намеренно отрицая первоисточники, она превращается в свод определённых, неоспоримых утверждений, догм, выставляющих проигравшего пострадавшим и следовательно правым по определению. И эта идея, некогда по своей природе созидательная, становится мощным оружием в копытах умелого и расчётливого манипулятора. Я не желаю войти в историю как правитель, державшийся за свой престол до последнего, в агонии своего правления начавший борьбу против неверных и несогласных. И если бы мой уход решил бы проблему, я бы ушла. Но я не имею права бросить Эквестрию в такое непростое время. Уверена, подобное произнёс бы каждый правитель вне зависимости от того, насколько искренне он это говорил. И если в учебниках по истории напишут, что я говорила это неискренне, то так тому и быть. В конце я уйду с запятнанной репутацией, но чистой совестью… Вы ведь понимаете, что именно мне нужно, Фэнси Пэнтс? — неожиданно для всех спросила Селестия, надеясь, что жеребец освободит её от необходимости озвучивать свою просьбу в открытую.

— Разумеется, принцесса, — кивнул церемониймейстер, весьма сомнительно и отдалённо понимая, что от него хочет Селестия. Но для верности улыбнувшись. На всякий случай.

И Селестия из приличия одарила его улыбкой в ответ.

— Прошу прощения… — вмешалась Флэр де Ли, которая считала своим долгом точно знать, чем предстоит заниматься её супругу, и почему Фэнси Пэнтс так открыто перемигивается с какой-то Тией, — что именно вы поручили моему мужу?

— Фэнси Пэнтс теперь будет являться первым советником. Он также будет тем, в чьи негласные обязанности войдёт доносить мне обо всех настроениях элиты, — вздохнув, произнесла Селестия, дрогнув голосом на слове «доносить».

— Для меня честь служить Вашему Высочеству, — кивнул головой Фэнси Пэнтс, закрыв глаза, отчасти счастливый, что вопрос разрешился сам собой.

— К тому же, — продолжала принцесса, — вы — один из самых приближённых мне пони. Проверены временем, и вас я знаю достаточно хорошо, чтобы доверять государственные тайны. К тому же, вы широко известны в определённых кругах, имеете связи и авторитет, и именно к вашему мнению склонна прислушиваться знать Кантерлота. Теперь на ваших плечах лежит груз ответственности за настроения среди крупных дельцов, авторитетных личностей и просто знати. А на ваших плечах, — произнесла Селестия, обратившись к белой кобылке с розовой гривой, чья удовлетворённая похвалами в адрес супруга мордочка, тут же приняла серьезное и сосредоточенное выражение, — как главы Эквестрийского Совета — за настроения всей Эквестрии. Потому я хотела бы, чтобы незамедлительно были созваны официальные представители Совета со всей страны. Я должна услышать, что сейчас она переживает.

— Я немедленно соберу всех, принцесса! — жеманно улыбнулась Флёр де Лис, довольная, что и её не обошли стороной.

— Флёр хочет сказать, — решил внести ясности Фэнси Пэнтс, — что она бы могла инициировать его срочный созыв, тем более, что ещё вчера приглашения в Кантерлот в связи с неопределённой ситуацией, получили все члены Совета.

— Созыв должен пройти обязательно. И я прислушаюсь к его решению в это нелегкое время. Речь идёт не только о безопасности моей сестры, но и о благополучии всей страны, — монотонно говорила Селестия, упёршись встревоженным, но отстранённым взглядом в сердечки, старательно выводимые Флёр на пергаменте. — Я хочу знать положение сил на данный момент, ведь… — принцесса замялась. — Я знаю, что после изгнания Луны, вокруг неё были сформированы не только мифы, но и целые культы, и я не могу отрицать, что кто-то из влиятельных пони может примкнуть к ним… И мне совсем неизвестны планы самой Луны…

— Могу с уверенностью заявить, что до появления Найтмер в рядах кантерлотской элиты не было разногласий, — отчитался Фэнси Пэнтс, искоса взглянув на художества своей супруги, отчасти довольный, что она наконец-то нашла себе занятие. — Насколько я знаю, сейчас ситуация такая же. И нет оснований полагать, что будет сформирована оппозиция с Найтмер во главе.

— Я очень надеюсь. Флёр де Лис, — обратилась она к высокой белой кобылке с розовой гривой. — Я крайне благодарна моей преданной помощнице. Скажи, когда пройдёт заседание? — спросила принцесса, словно у ребёнка, намеренно вопросительной интонацией, стараясь перенять её внимание от начертания любовных посланий к себе.

— Пони едут из самых дальних уголков Эквестрии, Ваше Высочество, — ответила кобылка и, перевернув пергамент на обратную сторону, метнула взгляд на своего супруга. Получив едва уловимый кивок в ответ, продолжила: — Некоторым добираться дольше суток. Они прибудут сегодня в Кантерлот только ближе к вечеру.

— Хорошо, не смею торопить, — произнесла Селестия, и украдкой улыбнувшись, добавила, — но уже сегодня к вечеру я хочу знать решение Совета. Никаких вторых заседаний. Всё должно решиться сегодня же.

— Безусловно, принцесса Селестия, Флёр ни разу вас не подводила, — поручился Пэнтс за свою супругу, прежде чем та успела сказать хоть что-то, — но по каким вопросам вы ждёте решения? Экстренное совещание происходит первый раз…

— Я… — протянула принцесса, поднимаясь из-за стола, — хотела бы предоставить это вам. Не в моих правилах подавать идеи Совету, и этот раз не должен стать исключением. Вы обсудите то, что будет важно вам, и по отчёту я узнаю, что больше всего тревожит жителей Эквестрии сейчас. А теперь собрание окончено. Если возникнут проблемы — вы знаете, где меня найти.

Шайнинг Армор встал и не дожидаясь остальных покинул зал. Фэнси Пэнтс неспешно поднялся и они, чинно откланявшись со своей супругой принцессе, направились к выходу. А Селестия стояла у окна и смотрела на Кантерлот. Меньше чем через полчаса её ждёт мисс Чирайли на открытом уроке в понивилльской школе.

---

Над Даркстоуном вновь сияло солнце. Оживлённый, наполненный суетой город пришёл на смену мрачному лабиринту из камня. По залитым его лучами улицам скакали пони, пестрела центральная площадь. Город продолжал жить своей прежней жизнью, никак внешне не отреагировав на события прошедшей ночи. Почти никак. Но всего лишь одна задетая невидимая ниточка уже запустила череду необратимых событий, грозя для кого-то вылиться последней ночью в этом городе.

Этой ночью Жером вернулся домой перед рассветом. Небо ещё даже не начинало светать, и, скинув свою накидку, жеребец в полусумраке поцокал в гостиную, выпить воды. Он не был в обиде на Мэйджора, не был зол, но какая-то скрытая досада на самого себя засела в его мыслях и не собиралась отпускать. Плотными тисками она сжала его и душила его самолюбие. И впервые за долгое время он почувствовал себя мерзко, словно поставил себя на место того самого пегаса с кьютимаркой в виде капли воды.

— Ты стареешь, — проговорил он, тяжело опершись о стол, — ты стареешь. Десять лет пожинания плодов всего одной гениальной роли, десять лет отработанных схем, десять лет в этом городе без достойных конкурентов, и посмотри, в кого ты превратился… в глупую Селестию…

— Вам нехорошо? — раздался сзади голос Плэйт, прискакавшей на шум, — всё в порядке? — повторила она, глядя на склонившегося над столом хозяина.

— Впервые видишь меня таким? — с ухмылкой спросил Жером, обернувшись, и Плэйт в испуге отпрянула.

— И я тоже… — упавшим голосом ответил тот. — Как там наше Высочество?

— Она не выходила из своих покоев. Скорее всего, её Высочество спит.

— Пусть спит, — проговорил Жером и направился к себе в комнату. — И ты ложись, — посоветовал он, поравнявшись с Плэйт в проходе и положив копыто ей на плечо. — Завтра, вероятно, будет трудный день.

Жером скрылся в тёмном коридоре. Щёлкнула закрывшаяся дверь, а Плэйт не шелохнулась. Ещё никогда хозяин не устанавливал с ней тактильного контакта.

---

Но сейчас время близилось к полудню и вовсю сияло солнце. Жером вышел из дома, щурясь от яркого света. Перейдя на другую сторону улицы, он спешным шагом вновь направился к дому, в котором проживал Мэйджор. Часов десяти обычно хватало, чтобы тот не только протрезвел, но и пришёл в себя до состояния, в котором был готов вновь вести адекватный диалог, больше для публики, в шутку, проклиная себя за всё, что произошло полдня назад.

Подойдя к дому, Жером постучался, но ему не открыли. Нотка сомнения мелькнула в его мыслях, но тревожиться пока было слишком рано. Жером постучал вновь, ещё настойчивей. Похоже, за дверью послышались шаги.

— Мэр не принимает, — отозвался голос из-за двери.

— Не переживай, я приведу его в чувство, — невозмутимо ответил Жером, чуть отступив от двери, в ожидании, что её откроют. Но этого не произошло.

— Давай, Стронг, не валяй дурака, открывай, — теряя терпение, но не подавая виду, поторопил жеребец, — не заставляй меня ждать, — добавил тот, без угрозы, но с предупреждением.

— Ты больше здесь никто. Уходи.

— Вот как? — только и смог ответить опешивший Жером — ни от кого за всё время проживания в городе он не слышал подобного. А если и слышал, то в последний раз. — Считаю до трёх, Стронг, и тебе не поздоровится. И ещё более — если ты не откроешь эту чёртову дверь! Один! Два! — рог Жерома загорелся сгустками магии, формировавшейся в пламенный шар, но именно в этот момент дверь распахнулась настежь, едва не задев единорога, и на него выскочил Стронг. Жером в последний момент успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не оказаться под земнопони, но сильный удар в бок, пришедший по касательной, был достаточен, чтобы повалить его на землю, и огненный магический шар растворился в воздухе гулким хлопком. Перекатившись, единорог вскочил на ноги. Бок болел, стесняя движения и лишая Жерома возможности двигаться быстрее своего противника. Но у единорогов всегда есть преимущество. Особенно перед земнопони.

Это понимал и Стронг, который после своего промаха тут же сделал очередной выпад в сторону Жерома, пока единорог не успел применить магию. Но на этот раз Стронгу не удалось даже коснуться своего противника: пролетев на полкорпуса дальше, телохранитель Мэйджора оказался спиной к Жерому, и этого было достаточно, чтобы единорог этим воспользовался. Почувствовав, как что-то длинное оказалось прижатым к его шее, жеребец замер, не смея пошевельнуться.

— То, что я веду игру из подполья, не значит, что я не готов сыграть в открытую, — прошептал ему на ухо тот.

— Я лишь исполняю приказы хозяина… — пытаясь не дёргаться, проговорил Стронг.

— Твой хозяин тоже получит свою порцию, — пообещал Жером. — Что он тебе приказал?

— Никого не пускать. И даже вас. Я не знаю, почему, может, он был слишком пьян, но…

— Ясно. Не вздумай дергаться. Я всё ещё тебя держу, — предупредил единорог, обходя Стронга сбоку, — второго шанса тебе не будет. Вот так. Хорошо, — улыбнулся Жером, наблюдая, как отпущенный им жеребец обмяк и более не думает сопротивляться. — Приказ твоего хозяина всё еще остается в силе. Никого не впускать.

Жером проследовал по уже изученному маршруту и вошел в дверь без стука. С его ухода ничего не изменилось, разве что осколки разбитого стакана лежали у самой двери, как вполне действенное препятствие для ворвавшегося недоброжелателя. Мэйджор, стоило лишь двери открыться, вскочил с кресла, желая отойти подальше от входа. Увидев Жерома, он попытался что-то сказать в оправдание, но единорог его прервал.

— Я всё уже знаю, — произнёс он твердо, садясь в кресло без приглашения, — у меня уже более чем информации за это утро. Вот! — показал Жером, доставая из-под накидки три сложенных чистых бумажки.

— Я не… — начал мэр, протянув копыта к запискам.

— И ты думал, что произойдёт незамечено для меня? — повысив голос, спросил Жером, отдёрнув бумажки и убрав их обратно.

— Я правда ни в чём не виноват! — покачал головой Мэйджор.

— Стронг ни в чём не виноват, — ответил Жером, — а за тебя, между прочим, чуть не отдал Лорен душу. Почему ты не хотел встречи со мной?

— Я? — искусственно изумился Мэйджор, — я не говорил ему…

— А Стронг мне сказал обратное.

— Я лишь приказал ему никого не впускать, а он… Жером, прости, я даже не подумал про тебя. А он… Он болван, что с него взять. Я это с самого начала ещё понял. Но я бы никогда против тебя…

— Сядь, — приказал Жером, указывая на кресло, почувствовав, что Мэйджор начинает юлить. — Сейчас ты мне всё расскажешь как было, и, может быть, тебе удастся спасти своё место тут.

— Ты?! Угрожаешь?.. — возмутился Мэйджор, привставая с кресла.

— Сядь, — твердо повторил единорог, — я пробыл Пауком достаточно, чтобы научиться отличать угрозу от попытки воспроизвести угрозу. Рассказывай.

Мэйджор смирился. Но помимо животного страха за себя, им завладела какая-то необъяснимая тревога, граничащая с паникой. Словно должно, непременно должно произойти что-то неотвратимое, и исступленное желание обратить время вспять по волшебству, всецело завладело им. Сев в кресло, он смотрел на Жерома, понимая, что сейчас он потеряет доверие единственного, в компании кого хоть иногда, хоть сколько-нибудь он скрашивал беспросветные вечера однотипных серых будней. Единственного, чей авторитет он признавал, и чьи советы неоднократно вытягивали Мэйджора из, казалось, безвыходных ситуаций.

Комната при свете была страшна. Она казалась ещё безобразней и ещё страшней, чем ночью. Когда-то она сияла. Мэйджор с Жеромом обсуждал, как у окна мэр поставит массивный дубовый стол, как выставит ряды книжных шкафов, заполнит их книгами из всех уголков Эквестрии, повесит портрет Селестии в дорогой золочённой рамке, раскошелится на роскошные занавески и непременно станет примерным образцовым мэром, чтобы искупить всё то, ценой чего он заработал это место, став лучшим из всех, кто мог бы его занять.

Но со временем Мэйджору это наскучило. Приемы вечно жаловавшихся на жизнь пони нагнетали на него тоску, заставляя его жить жизнью своего города. А мечтал он совсем не об этом. Он желал не просто неосознанной власти, а отдачи, всеобщего признания. Не идолопоклонства, но неподдельной благодарности, ощущения самого себя важным и нужным в этой жизни, некоторого непередаваемого окрыляющего чувства неограниченного восторга, которое, казалось, должно вот-вот подхватить его, но которое так и не приходило. И время открытых дверей для посетителей закончилось скорее, чем Мэйджор успел заказать стулья для удобства ожидающих в коридоре. Затем оказалось, что кропотливое вникание в мелкие строчки на бумаге гораздо менее интересное занятие, чем могло сперва показаться, и в комнате так и остался стоять единственный книжный шкаф, едва заполненный немногочисленными книгами из библиотеки Жерома.

Вскоре кабинет превратился из рабочего места в комнату приёма немногочисленных гостей из узкого круга знакомых мэра, которые волей или неволей появляются у любого хоть сколько-нибудь значимого чиновника. Отчёты, доселе занимавшие все полки книжного шкафа, были снесены с глаз долой, и их место было занято чайным сервизом, колодами карт, бокалами и дорогими напитками.

Но со временем знакомых у мэра становилось всё меньше. Город за окнами жил своей изолированной жизнью и вполне, как оказалось, был способен существовать без вмешательства Мэйджора, и, вероятно, тогда и было принято решение прожечь остатки бессмысленной жизни в банальных и не требующему ничего великого, удовольствиях. Бокал, прогулка по окрестным пустошам, бордель Жерома. И снова по кругу.

Дорогой алкоголь казался уже слишком простым, как вода. Кобылки в комнатах жерома — умелыми, но не любящими. Прогулки по окрестностям в кругу оставшихся собеседников, обсуждавших наперебой свои мещанские проблемки — ненастоящими. Даже радость была какой-то наигранной. Настоящим оставался только Жером. Несмотря на всю его актёрскую игру и замысловатую манеру речи, искренне жил только он. И Мэйджор где-то глубоко в душе признавал, что его приятель не только умнее, но и счастливей него. Но Жером был ещё и сильней. У него были силы бороться за своё счастье. А круговорот серых дней, слившихся в один неразличимый поток уже безнадёжно затянул Мэйджора.

В комнате на полу между столом стояли две пустые бутылки. За стеклом шкафа — ещё одна, полупустая. Стакан из-под виски стоял на столе. И на полке. И лежал разбитым на полу. Разве что, ежедневная помощь домохозяйки, приводившей комнату в первоначальный вид, не давала ей превратиться в олицетворение самого Мэйджора, за дорогим пиджаком и безупречным видом которого скрывалась несчастная и потерянная личность. Обескрыленная. Ничем не наполненная и никому не нужная.

— Жером… — пробормотал Мэйджор, понимая, что никогда не признается в том, что сделал ночью, — прости меня, ты ведь понимаешь… Я правда, правда не…

Мэйджор прервался. Встав, он склонив голову подошел к Жерому, показывая свою покорность.

— Больше всего я боюсь остаться один. Поймите же… Нет, я не пьян. Как раз-таки сейчас я более всего трезв. Но что останется у меня, если я лишусь своего единственного друга? Смотри, смотри… — вскочил мэр, выбрасывая с полок бумаги и доставая какие-то книги, — это всё давал мне ты… И это, — говорил он, доставая из недр полки сложенные вчетверо цветные бумажки, — «Лошадки с холмов», театр оперы и балета Мэйнхеттена, выставка современного искусства в Ванхувере…

— Брось, — небрежно произнёс Жером, понимая, что будет далее, но желая удовлетворить и себя, и Мэйджора завершённостью развернувшейся сцены, — эти книжки я прочитал трижды и знаю наизусть. А стоимость их от силы двадцать битсов. Сто вместе с билетами, — ответил он ровно так, как то было нужно по уже расписанному и предсказанному им сценарию.

— Но что мне дарили остальные? Еженедельные бессмысленные разговоры о том, кто и как находит средство от повседневной скуки? Вот, смотри! — крикнул он, раскрыв тумбу. — Коньяк. Двадцатилетняя выдержка, минимум триста битсов! Вино из погребов самой Селестии! Пятьсот битсов! А это? Золотые часы. Чистое золото! И таких у меня!.. Черт бы их побрал! — выкрикнул Мэйджор, выкидывая на пол коробку. — Вот в чём разница, Жером! Я считал близкими тех, кто понукал моим слабостям, и только ты… Жером.

— Послушай, Мэй, — начал единорог. — Я, конечно, понимаю твоё волнение, но к чему вся эта сцена?

— Откровение, Жером. То, что невозможно сказать в повседневной жизни само облекается в слова перед лицом конца. Нет, Жером, я не настолько был глуп, чтобы не замечать того, куда катится моя жизнь, но я не обладал достаточной силой, чтобы что-то с этим поделать. Я видел, как ты пытался вытянуть меня из этого болота, но… Эти чёртовы слабости. Я налью себе…

— Мэй, ты только пришёл в себя, — напомнил Жером, провожая взглядом своего товарища, направившегося к шкафу за стаканом.

— Ты как хочешь…

— Положи. Стакан. На. Место. — твёрдо выговорил Жером, впившись взглядом в Мэйджора.

— Да ладно, я…

— Положи.

— Какая, к чёрту, уже разница! — выплеснул своё недовольство мэр, бросив стакан к себе на кресло. — Всё равно уже ничего не спасти!

— Мэйджор, спокойно, всё в порядке. Даже между старыми друзьями могут возникнуть недоразумения. Тем более вчера ты был сам не свой… — произнёс единорог уже совсем без нажима или осуждения.

— Нет, Жером, послушай… Ты тут не при чём вовсе. Но всё очень плохо. Подходит к концу моя жизнь, и вероятно, твоя. И мне уже ничего не страшно. Не страшно сказать, кто ты есть для меня на самом деле, не страшно сказать, как безответственно и безынтересно я прожил…

— Мэй, в чём дело? — прервал его Жером, понимая, что откровения Мэйджора, ранее так искусно игравшего роль развязного, но не злобного царька-самодура, восторженного и избалованного собственной властью из ничего, не могли быть лишь плодом затуманенного алкоголем разума.

— Мне сообщили, что скоро здесь будет стража Селестии… — подавлено произнёс мэр, пытаясь опереться о стол.

— Спокойно, Мэй, — произнёс Жером, неспешно поднимаясь с кресла, — мне не сообщали, а тебе сообщили? Тем более, сомневаюсь, что кто-то кроме меня смог пройти мимо Стронга. Брось свою панику. Сейчас надо сесть и обсудить пару вещей. Во-первых, надёжен ли твой источник? Откуда такая информация?

— Я… просто … — тяжело дышал мэр, понимая, что единственный способ спасти Жерома, заставив его действовать прямо сейчас, пока ещё не слишком поздно покинуть город — сознаться в доносе. — Я…

В комнате внезапно потемнело, и странный скрежет и удары раздались по помещению. В окно стучалась Плэйт, и она была явно обеспокоена. Жером подскочил к окну и открыл его.

— Я не могла пройти… Меня не пускал Стронг… Пегас принёс письмо с железнодорожной станции Ванхувера. Чуть более часа назад. Письмо помечено 1-3.

Жером любил порядок. Порядок не ради самого порядка, а там, где от его наличия зависит скорость реагирования или полнота понимания происходящего. Поэтому письма, помеченные первым символом «0» были разрешены для прочтения Плейт. Единичка же предназначалась только для Жерома. Следующая цифра означала срочность донесения сообщения и его важность. Двоек было много, и ещё больше — единичек, которыми, как правило, являлись сообщения личной переписки. Но письмо с важностью «3» Плейт видела впервые за всё время.

Жером выхватил конверт и разорвал.

«Поезд с социальной полицией по приказу Шайнинга Армора отбыл в сторону Даркстоуна с неизвестной целью. Время 10:50. Отправитель: 2505»

— Сколько времени? — спешно спросил Жером, подбирая с пола часы. — Они что, стоят? Мэй! Чтоб тебя!.. Плэйт! Немедленно лети и разбуди Луну. Убери все следы её присутствия — накидку, лишнюю посуду, измятую постель! Лети! — махнул копытом тот, словно прогоняя птицу. — А ты… — подпрыгнул Жером к Мэйджору, отчего тот в страхе попятился. — Гвардия будет на месте через десять, максимум двадцать минут. И за это время тебе лучше немедленно что-нибудь сообразить.

— Я не… — попытался снять с себя ответственность Мэйджор, но Жером лишь сжал губы, заставив мэра замолкнуть, и удалился. Когда за спешным цокотом копыт по лестнице, хлопнула дверь, жеребец промокнул лоб платочком, доплёлся до кресла и тяжело дыша налил себе стакан. Грядущий день не предвещал ничего хорошего.

---

«Что бы я ни говорила, а хорошо, что форма осталась в Клаудсдейле. В ней было бы очень душно», — думала Спитфайр, лёжа на краю крыши под прямыми лучами палящего солнца. Она заняла позицию напротив входа в здание мэрии всего полчаса назад, а уже успела увидеть много любопытного. Например, схватку Жерома со Стронгом. Это была короткая, но стоящая того сцена. Разве что в самом конце пегаске стоило много сил остаться на крыше, наблюдая, как единорог вот-вот расправится с земнопони. И вздох облегчения вырвался из её груди, когда этого не произошло.

Позиция для наблюдения была неплохая, но из-за того, что здание мэрии было одним из самых высоких, и его окна выходили почти вровень с крышей, на которой лежала Спитфайр, приходилось припадать грудью к самой её плоскости.

Утро сегодняшнего дня для вондерболтов не предвещало ничего нового. Впрочем, как и вчера, и месяц, и год назад. Как и в тот день, когда Спитфайр впервые ступила на взлётную полосу Академии Вондерболтов. Ныне командир, она, проведя утреннюю разминку, направлялась к себе в кабинет, чтобы по-быстрому разобраться с бумажной рутиной, которая закономерно пришла вместе со званием командира. Но тут на неё налетела желтая пегаска с голубой гривой. И именно, что налетела, несмотря на то, что в здании Академии, как ни странно, передвигаться слишком быстро считалось дурным тоном.

— Мисти Флай! — осуждающе повысила голос Спитфайр. — Для скоростных полётов есть лётная площадка.

— Спитфайр, — обеспокоенно перебила та, даже не придав значения словам своего командира, — искали вас по всей Академии, срочное письмо от принцессы Селестии.

— Ну, да… — протянула Спитфайр, распаковывая конверт, — срочное… Приглашение на Гала или… Да, похоже, всё же «или». Я знала, что к этому всё идёт. — нахмурившись, пробормотала та. — Мисти Флай! Немедленно сообщи Соарину и Блейз, что я жду их через десять минут в своём кабинете, — приказала Спитфайр и спешно направилась далее по коридору.

В кабинете Спитфайр всегда было прибрано. Все лишние бумаги она давно вынесла в подсобку напротив, оставив лишь самое важное. Освободившиеся книжные шкафы и стеллажи были переданы в архив. Две огромные картины Спитфайр выставила из кабинета с подписью «отдам в хорошие руки» ещё несколько лет назад, и уже на следующий день увидела их на стене столовой. Занимавший место и копивший на себе тонны бумаги и пыли неказистый стол был вынесен на улицу под навес, чтобы Вондерболты могли оставить на нём свои вещи во время тренировок. Теперь в кабинете невозможно было спрятаться даже кошке.

Спитфайр расхаживала взад и вперед, перечитывала приказ Селестии и пыталась выстроить схему действий. Но в голове складывалась странная причудливая картинка из детских воспоминаний о прятках и детективного чтива, где внимание читателя приковано к стремительно развивающемуся действу в виде погонь и схваток. Но только в книгах главный герой, обладающий даром ясновидения оказывается неуязвимым, несмотря на самые свои безрассудные поступки. А здесь безрассудство не могло привести ни к чему хорошему. И Спитфайр старалась гнать эти глупости из головы.

— Вызывали?.. — осторожно спросила Блейз, наполовину выглянув из-за двери.

— Вызывала, — ответила Спитфайр, исподлобья взглянув ей в глаза, заставив Блейз и застывшего в дверях Соарина серьёзно напрячься, вспоминая свои грешки за последние три года. — Сегодня утром пришёл приказ от Принцессы Селестии. Нам поручено срочно направиться в Даркстоун, — произнесла пегаска, ткнув копытом в лежавшую на столе под стеклом карту Эквестрии. — Это далеко, может, часа три-четыре лёту. Говорят, именно там видели принцессу Луну.

— Принцессу? — удивился Соарин, внимательно взглянув в глаза своему командиру.

— Именно. Ту самую пони, пропавшую с луны, — подтвердила Спитфайр.

— Святая Селестия! Нас ждёт встреча с Найтмер Мун! — воскликнула Блейз, прижав копыто ко рту.

— Вы напуганы? — вызывающе спросила Спитфайр. — Так позвольте же вам напомнить, что, поступая в Академию Вондерболтов, вы сдавали экзамен на знание истории. И вы не могли не знать, что наш отряд собрал лучших летунов со всей Эквестрии вовсе не для позёрства на Гала и не на потеху высшему свету Кантерлота. Поступая, вы не могли не знать, что причина, по которой наш отряд был создан — именно появление Найтмер Мун, а задача нашего отряда — защищать Её Высочество. Тысячу лет наша мудрая правительница оберегала границы своей страны вместо нас. Сегодня — шанс показать, что принцесса возлагала на нас надежду не напрасно. Если же вы недостаточно смелы для того, чтобы носить звание вондерболта, то пусть лучше о вашем малодушии станет известно сейчас и только мне, чем через несколько часов всей Эквестрии.

Пегас и пегаска, не раздумывая, вытянулись в струнку, давая понять, что возражений не последует.

— Отлично, — сменив командный голос на свой настоящий, ободряюще компанейский, ответила Спитфайр, удовлетворенная, что не ошибалась ни в Блейз, ни в Соарине. — Две минуты на то, чтобы снять форму! Да, не смотрите на меня так, таков приказ Селестии, — оправдалась Спитфайр, улыбаясь. — И я жду вас у взлётной полосы.

Пегасы взяли курс на Даркстоун. Команда летела молча, и каждый сосредоточенно думал о своём. Несмотря на проносящиеся белые облака, цветущие под ними поля и тёмные леса Эквестрии, лазурное пространство неба и ярко сияющее солнце, нависала какая-то тяжёлая, давящая атмосфера. Крылья слушались плохо, но никто не подавал виду. Странное ощущение. Будто всё это в последний раз. И будто этот последний раз — не с тобой.

Спитфайр намеренно избрала такой маршрут, чтобы не пролететь ни над одним населённым пунктом. Если Селестия написала, что задание совершенно секретно, то, значит, никто не должен знать, куда и зачем направились Вондерболты. Вскоре на горизонте появилась колокольня — единственное заметное издалека строение. Затем кончились луга и поля, и черно-коричневая изрытая земля с глубокими выбоинами и карьерами заняла собой всё свободное пространство почти до самого города. И только кое-где среди чахлых лесополос и густо заросших кустарником клочков земли можно было различить лоскутки возделанных земель. Невысокие домики были рассыпаны по всей окрестности, соединённые тонкими нитями тропинок, а справа, за самый горизонт стрелой уносилась железнодорожная ветка в Ванхувер.

Команда по приказу Спитфайр начала снижение, и пегасам удалось рассмотреть город во всех его деталях. Вблизи, он не был похож ни на привычный город, как Мэйнхеттен или Лас-Пегас, ни на деревеньку вроде Понивилля или Эппллузы. Странный и пугающий Даркстоун, состоящий сплошь из темного камня, некогда ввозимого с окрестных шахт, поразил Вондерболтов своей негостеприимной, но завораживающей магией.

— Дальше пойдём пешком, чтобы не привлекать внимания, — пояснила Спитфайр, зацокав по мощёной дороге. — Селестия хочет, чтобы мы взяли под наблюдение дом некого пони по прозвищу Паук. Есть идеи?

— Я сам родом из небольшого городка, и знаю, что в подобных местах найти пони совсем не трудно, — подал голос Соарин. — Особенно с таким странным именем.

— Наверняка это веяние этого города… — предположила Блейз, оглядываясь по сторонам.

— Нам лучше разделиться. Мы не местные, и это очень заметно, — сказала Спитфайр, наблюдая, как подозрительно местные торговцы, ремесленники и даже жеребята, рассматривают троицу. — Я возьму на себя мэрию. Что-то мне подсказывает, что это самый важный пункт в этом городе. Вам советую занять позиции на крышах зданий, чтобы не привлекать внимания и иметь возможность наблюдать за происходящим. Отыщите здание, в котором живёт Паук, и наблюдайте. Ни в коем случае не вмешивайтесь в события. Если только они не представляют угрозы вам или принцессе Луне. Сигналы тревоги вы изучали в Академии. Не подведите, Селестия верит в вас!

---

— Надеюсь, не напрасно, — вздохнула Спитфайр, сменив позу, чтобы размять затёкшие крылья, — но за что ты так нещадно припекаешь мне круп?

Спитфайр огляделась — нет ли на небе облачка, которое прикроет солнце. Но сегодня день обещал быть жарким. Жарким настолько, что далеко, за чертой города, во взвеси из пыли и солнца плыли деревья. Не было даже ветра.

Какая-то голубенькая пегаска старается прорваться через жеребца-земнопони. Спитфайр припала к крыше и подползла к самому краю, чтобы лучше видеть. Пегаска активно размахивает копытами, указывая на конверт, но земнопони, прислонившийся к двери мотает головой. Отойдя чуть назад, кобылка делает два взмаха крылами, и уже оказывается гораздо выше жеребца. Далее она скрылась за стеной дома, и Спитфайр потеряла её из виду. Но уже спустя полминуты пегаска появилась вновь. Она летела через дома, и Спитфайр испугалась, что её могут заметить. Но напрасно. Похоже, у кобылки были дела гораздо более важные.

— Передала послание, — отметила про себя Спитфайр. — Интересно, кому.

Ответа ждать долго не пришлось. Распахнулась дверь, и тот самый единорог, устроивший лишь десять минут назад схватку с не пускавшим его внутрь здания земнопони, вылетел из мэрии, галопом помчавшись по улице. Как раз в том же направлении, куда улетела пегаска.

---

Сны всегда вызывали в Луне неподдельный восторг, особенно сны-образы и сны-воспоминания. Образы были подвижны и изменчивы, картина сна могла меняться, перетекая из одного состояния в другое, принимая обтекаемые формы, готовые подстраиваться под гамму чувств и переживаний. Именно они — самые лёгкие и неуловимые сны, которые наутро растворяются вслед за магией ночи, и именно их любила Луна более всего.

А ещё она любила спать. Спать во сне. Она представляла, как лежит на маленьком островке посреди хрустального озера, и таинственное веяние магии сна уносит её далеко от осознанного сновидения. Когда Луна ещё не была принцессой, когда она резво носилась по своей деревеньке взад и вперёд со своей сестрой, сны были совсем другие. Они были чарующие, они были похожи на волшебство, и каждый сон казался неизведанной и неповторимой вселенной.

Время шло, и обязанности принцессы Ночи неотвратимо лишили Луну возможности плыть в неосознанном течении сна. Побывавшая во многих незримых иным пони мирах, изменявшая ткань сновидений, чтобы уберечь своих подданных от тревожных образов, Луна всё более и более материализовывала сны. И однажды наступил момент, когда каждое действие во сне стало таким же естественным, как и наяву. Принцесса не могла более отдаться радужному потоку фантазии незримого создателя. Так некогда казавшаяся волшебной вещь при познании её сути становится обыденной, стоит лишь изучить механизм её работы.

И самым желанным сном Луны был сон, в котором она спит, как раньше. Неосознанно. Лишённая своего знания, которое так хотелось бы приобрести многим.

Но что-то грубое пронзило ткань сновидений и резко вырвало Луну, буквально швырнув на кровать, заставив пони вскрикнуть от неожиданности. Доносившиеся до сознания принцессы крики, становились всё более отчётливы. Похоже, Плэйт изо всех сил била копытцами в дверь, выкрикивая имя принцессы.

Луна вскочила и, предвидя неладное, раскрыла дверь

— Принцесса, принцесса! За вами сейчас придут… — прокричала пегаска, влетев в комнату.

— Кто? — Луна обеспокоенно шагнула вслед за Плэйт в комнату. — Стража Селестии?

— Пойдёмте, пойдёмте, — торопила её голубенькая пони, в зубах вынося чёрную мантию Луны. — Принцесса Селестия послала за вами королевскую стражу…

— Где Жером? Он спрячет меня? — спрашивала Луна, прыгая по ступеням вниз, вслед за служанкой.

— Жером у мэра, он уже мчится сюда. Он вам поможет, — пообещала Плэйт, без стука запрыгнув в одну из дверей второго этажа. — Оставайтесь здесь, принцесса, — попросила кобылка и скрылась за дверью.

Луна никогда не одобряла подслушивание. Она не читала чужих писем, и ни разу не выдала ни одного секрета. Кому, как не правительнице Царства снов, владеющей тайнами каждой пони в Эквестрии, знать цену чужой тайны. Но сейчас, вероятно, как и в ту ночь с конвертом, от этого могла зависеть её безопасность. Луна сделала осторожный шаг к двери, готовая отскочить в любой момент, и прислушалась.

— В чём дело, Плэйт? — раздался жеманный, но приятный низкий голос кобылки. — Я свободна, могу помочь?

— Жером хочет, чтобы один из клиентов срочно был переведён в комнату на третьем этаже.

— К сожалению, у нас сейчас нет ни одного состоятельного гостя. Хозяин хочет, чтобы в покои отвели простого пони?

— Да, Рэнти, и как можно скорее. Постель уже готова, — ответила Плейт, вылетев обратно так быстро, что Луна даже не успела отскочить. Но, похоже, пегаска была так обеспокоена, что даже не заметила замешательства принцессы.

— Жером скоро будет, — ещё раз повторила Плэйт, обнадёживая не то себя, не то Луну. — Нам лучше ждать его на первом этаже у лестницы.

— Плэйт! Луна! Все на месте? — раздался голос Жерома со стороны питейного заведения. — Слава Сел… Я рад, что с вами всё в порядке, — поправился жеребец, оглядывая перепуганных кобылок, тяжело дыша.

— Жером… — произнесла Луна.

— Стража Селестии прибудет с минуты на минуту, — перебил её Жером, подойдя ближе. — Плэйт, немедленно разыщи Даста, пусть спускается в винный погреб. Ты жди меня за стойкой. Беги!

— Жером… — повторила Луна ещё отчаянней, подойдя на полшага ближе. — Давай сбежим отсюда…

— Некуда бежать. На крышах пегасы — личный отряд Селестии, созданный ещё тысячу лет назад с целью противостоять вам, — ответил Жером, всё ещё пытаясь отдышаться. — Как видите, принцесса, — добавил он, — за тысячу лет отношение к вам не сильно-то и поменялось…

— Телепортироваться… Я боюсь телепортироваться, меня, Аликорна, точно выследят…

— Правильно, что боитесь. Под контролем весь город, но всё же… можем ли мы что-то изменить? На что-либо повлиять? — спросил Жером, возвращая себе прежнюю невозмутимость.

— Н… не знаю, — засомневалась Луна, обеспокоенно переступая с копыта на копыто, ожидая, что Жером обязательно придумает. Хоть что-то!..

— Пройдёмте, принцесса, — пригласил он медленно ступая по коридору, — вы слишком обеспокоены… присядьте здесь. Я сейчас принесу вам чего-нибудь… Нет-нет, вам за мной нельзя. Оставайтесь во внутренней части дома, вас не должны заметить.

— Какой в этом смысл… — проговорила Луна, медленно садясь на ступеньку лестницы.

— Выпейте, — посоветовал единорог, вернувшись спустя минуту, магией протянув принцессе тяжёлый стакан из толстого стекла, — не бойтесь, это всего лишь виски, я не собираюсь вас отправлять на тот свет.

— Зачем? — прошептала Луна, принимая стакан.

— Страх — естественное чувство. Он не чужд даже принцессам. Но для кого-то он идёт на пользу, проясняя мысли, заставляя действовать уверенно. А у кого-то, — Жером кивнул в сторону Луны, — может доставить серьёзные неприятности. Пейте, принцесса. Это притупит ваш страх.

— И ясность сознания, — ответила Луна, морщась от крепкого напитка.

— В какой-то мере, да, — согласился Жером, рассматривая трещину на стене. — Но это не стоит ваших переживаний…

Снаружи послышался цокот копыт и звон доспехов. Командующий отдавал какие-то приказы. Всё казалось одной большой ненастоящей игрой, выдумкой, которую можно прервать лишь очень сильно, по-настоящему того захотев. Панический страх путал мысли, выдавая самые невозможные пути спасения как вполне допустимые. Полупустой стакан дрожал в копытах Луны.

— Именем Селестии, — донеслось снаружи, — мы призываем Жерома, также известного под прозвищем Паук, добровольно отдать принцессу Луну.

— Ну, вот и всё, принцесса, — шепнул подошедший к ней Жером.

— Скажите, что у вас есть секретный тоннель… Вы ведь Паук, вы ведь не могли не знать, что когда-то вас могут окружить вот так… ведь можно перебраться в соседний дом?

— Нельзя, — покачал головой Жером, — бежать некуда, телепортация уже невозможна, да и бессмысленна, а спрятаться или применить заклятие невидимости… Глупо. У вас сильная аура, любой единорог, даже необученный, почувствует её.

— Повторяю! Именем Селестии, мы призываем Жерома добровольно отдать принцессу Луну! — вновь послышался громкий голос снаружи. — В таком случае, вы лишь предстанете перед судом милосердной Селестии!

— Допивайте, — кивнул он, смотря в стену.

Луна попыталась выпить остатки, но почувствовав приступ тошноты, принцесса резко дернулась вперёд и выплюнула виски обратно в стакан.

— Я не могу… — заплакала она, отложив стакан в сторону.

— Тише, тише… — прошептал Жером, обняв принцессу, и Луна прижалась к жеребцу, трясясь от беззвучного плача.

Осторожно, почти бесшумно появившаяся в дверях Плэйт, кусала кончик своего копыта, безмолвно наблюдая за плачущей Луной и обнявшим её Жеромом. Жеребец хотел успокоить её, хотя и сам понимал, что лишь очищает совесть. Безучастно уставив взгляд в стену, он гладил Луну по гриве, спине, крыльям, но принцесса была безутешна. Плэйт стояла в стороне и молчала. Она и так всё понимала.

— Именем Селестии! Мы посылаем последнее предупреждение! Если вы не сдадите принцессу Луну добровольно, мы будем вынуждены применить силу и начать штурм здания. Исполните волю Селестии, и вам зачтётся это, когда вы предстанете перед её судом. Селестия милосердна!

— Нам пора, принцесса, — потянул её за копыто Жером. — Пойдёмте за мной…

— Не отдавайте, не отдавайте меня Селестии… — рыдала Луна, повиснув на Жероме. — Не открывайте им дверь! Не открывайте…

— Вы ведь понимаете, что деревянные двери нас не спасут. Пойдёмте. Я вижу, что вы отчаялись и готовы на всё, а значит, может ещё не всё потеряно…

Жером медленно приподнял принцессу магией, и она встала на копыта, пошатываясь. Ей было страшно, и она едва держалась на ногах. Обречённость. Луна чувствовала её во всех проявлениях. В вопиющей несправедливости мира, в крушении веры в вечное, чистое, самозабвенное стремление жить и созидать о карающее возмездие, восстанавливающее порядок, но не справедливость, и в собственном бессилии это изменить. Луна понимала, что очередное, может, даже заслуженное наказание, которое понесёт она, не сделает Эквестрию лучше. Не так страшно расстаться со свободой и, может, даже жизнью, как понимать, что она растворится навсегда, более не привнеся ничего яркого, сильного, светлого; как с ужасом осознавать, что это — лишь часть необходимого и глупого ритуала. Для остальных. Напоказ. Неужели воспеваемая иными пони мудрость Селестии не способна этого понять? И неужели, понимание этого приходит лишь тем, кто однажды восходит на эшафот?..

— После того, как всё кончится, спрячешь её тело в нишу за стеллажом, — донеслись до Луны слова Жерома. Подняв глаза, принцесса встретилась взглядом с Дастом. Но она уже не боялась. Похоже, её привели в винный погреб. Обидно было бы, уходя, смотреть на его каменные стены.

— Принцесса, придите же в себя, — подёргал её Жером. — Смотрите мне в глаза. Смотрите же! — приказал он, дёрнув Луну к себе, — если вы и правда отчаялись настолько, что вам уже безразлична смерть… Да смотрите же мне в глаза! То сейчас вы сделаете, вероятно, самый красивый и самый безумный шаг в своей жизни. Даст, — окликнул его Жером, и жеребец достал две клетки. С живой курицей и коброй.

— Жером… — опасливо позвала его Плэйт, заглянув в погреб. — Похоже, гвардия занимает позиции для штурма…

— Это, — ещё быстрее, чем прежде, говорил Жером Луне, — книга о магических существах. Скажите, вы знаете хоть что-то о кокатрисах?

— Знаю… — проговорила Луна, понимая, что ей предстоит сделать, но всё ещё всеми силами отрицая шанс собственного спасения.

— Вам придётся потрудиться, принцесса, чтобы их объединить. Уж так вышло, что заказанный вчера вечером настоящий живой кокатрис так и не был пойман. Раздобыть кобру и, тем более, курицу оказалось гораздо проще. Только став камнем, вы почти перестанете излучать магическую ауру, и Дасту останется лишь спрятать ваше тело физически… Да-да, я всё продумал наперёд, не смотрите на меня так. Встретимся после вашего возвращения, принцесса, — произнёс Жером, улыбнулся и, взяв Луну за копытце, поцеловал его.

— А… назад? — едва слышно прошептала принцесса.

— Всё продумано, — загадочно улыбнулся Жером, — доверяйте мне.

И какая-то внутренняя сила неиссякаемой веры в себя вновь зажглась в Луне. Жером умчался, оставив принцессу наедине с Дастом, двумя клетками и книгой, открытой на странице с описанием кокатриса. Нависла пауза. Сверху хлопнула закрывшаяся дверь. Луна вновь перевела взгляд на Даста.

— Не бойся, принцесса, я не трону тебя, — произнёс жеребец, смотря ей в глаза. — То был приказ хозяина, а я дорожу своей работой, чтобы не исполнять приказы. Тем более, я не знал, что вы не из этих… — Даст замялся, крепко зачесав гриву, в попытках выдумать что-то помягче употребляемого им названия. Но не смог.

— Я не держу на вас зла, — произнесла Луна, спешно читая книгу, — все мы ошибаемся… Я больше ни на кого не держу зла…

— Поторопись, принцесса. Стража будет совсем скоро, а я ещё должен успеть спрятать твою статую. Ты это… как бы… сделай так, чтобы занимать меньше места. Ты и так слишком большая. И рог пригни. Будет обидно кокнуть его о косяк. Красивый, — добавил он, улыбнувшись.

— Спасибо, Даст. Я готова. Открывай клетки.

— Прям две сразу? — переспросил жеребец, явно обеспокоенный, что ему придётся иметь дело с коброй.

— Ну, открой сначала курицу, — догадалась Луна, — только держи её.

— Как скажете, принцесса, — кивнул Даст, пододвигая поближе ящик, куда после должен быть помещён кокатрис.

— На счёт три, Даст. И, пожалуйста, ты меня серьёзно напугал отколотым рогом… Осторожней с ним. Готов? Раз, два, три!

Мощный поток высвободившейся магии Аликорна ударил в пространство между двумя открывшимися клетками. Даст зажмурился от яркой, ослепляющей вспышки, озарившей весь погреб и оплавившей камень в месте удара. Лишь на мгновение открыв глаза, когда вспышка погасла, жеребец увидел перед собой настоящего кокатриса — с телом змеи и головой курицы [1]. Не растерявшись, он прижал оба крыла этого существа, распяв его на полу и зажмурил глаза.

— Принцесса, вы видите его? — прокричал Даст, отвернувшись.

— Да. Не открывайте глаза. Вы сами услышите, когда всё будет окончено, — твёрдо ответила принцесса и направила свой взор в глаза кокатрису.

— Милые пони… — начала петь Луна, дрожащим голосом, не отводя взора. Её охватывала паника. Животный инстинктивный страх приказывал ей бежать, но принцесса не поддалась, полностью сосредоточившись на песне о маленьких пони. В последние мгновения — что угодно, но только не страх. Она чувствовала, как что-то тяжёлое потянуло её хвост у основания, а от задних копытец, медленно, словно прорастая в тело, стали подниматься холодные путы, оставляя за собой бесчувственную материю.

— …идите со мной, — продолжала петь она, чувствуя, что гибкие плети ещё не обвили её лёгкие. — В земли, каких нет прекрасней… — принцесса судорожно вдохнула воздух, ощущая, как тяжесть переходит от её крупа, расползаясь по телу ещё скорее. — Милые пони, играть под луной… — произносила Луна из последних сил, понимая, что больше не способна дышать, — будем, не зная ненастий. — Попыталась пропеть она, но воздуха уже не было. Последний звук её голоса погиб между длинными рядами стеллажей погреба. Лишь шевеление губ беззвучно произнесло её слова, темнота окутала сознание, судорожно пытавшееся думать о чём-то бесконечно светлом и великом, но так ничего и не сумевшее выбрать что-то определённое.

«Надо было петь чуть быстрей…» — только и успела подумать Луна, прежде чем застыть каменной статуей.

Эквестрийский Совет

Послеполуденное время. Находящееся в зените летнее солнце щедро делилось с пони своим светом и теплом. Настолько щедро, что взмокшие пони медленно двигались по улочкам Понивилля, стараясь выбирать тенистый маршрут. А если случалось идти под солнцем, то каждая пони обязательно должна была взглянуть на небо — не нагнали ли пегасы пару тучек? Но редкие облака зависли высоко и совсем не двигались. Понивилль жил своей размеренной тихой жизнью.

Своей размеренной жизнью жила и Пинки, носящаяся взад и вперёд с корзиной пригласительных на сегодняшнюю вечеринку в честь возвращения Принцессы Луны. На паре цветных карточек розовая пони даже попыталась изобразить улыбающуюся принцессу, но Рарити попросила оставить остальные — без Луны. Поэтому во второй корзине у Пинки были конфеты, которые должны были прилагаться к пригласительным без рисунка, чтобы пони не огорчались.

— Лира! Лира-лира-лира, открывай! — кричала Пинки, стуча задним копытом в дверь с такой скоростью, с какой успевала произносить имя единорожки. А говорила Пинки очень быстро.

— Пи… Пинки Пай? — медленно открыла дверь Лира, слегка побаиваясь гиперактивную земнопони.

— Я самая! — подтвердила та. — Сегодня в Понивилле намечается самая крутая и самая яркая вечеринка! Вечеринка-в-честь-возвращения-принцессы-Луны! Оу, тебе попался пригласительный с принцессой! Он был выпущен тиражом всего два экземпляра! Тебе не полагается конфета, но держи, ведь ты не виновата, что тебе попался такой…

— Луны? — изумилась Лира, смутившись, — спасибо… но я, пожалуй, посижу сегодня дома… — пробормотала пони, попытавшись скрыться за дверью.

— Ты что, боишься Луны? — спросила Пинки, изогнув шею так, что она обогнула дверь, вызвав вскрик ужаса у Лиры. — Глупышка, ты же всего боишься! Луны-то не будет!

— К… как не будет? — спросила Лира, приходя в себя.

— Не будет! Честно-честно! Копыто на сердце, без лишних фраз, пирожок мне прямо…

— Стой! — остановила её Лира, успев схватить копыто Пинки с необъяснимо откуда взявшимся в нём пирожным. — А тогда в честь чьего же возвращения вечеринка?..

— В честь возвращения Луны, конечно! — вновь залилась смехом Пинки, проглотив маффин, предназначавшийся для глаза. — Ты такая чудная! Возьми, передашь Бон-Бон лично в копыта! — наказала розовая пони, вручая Лире ещё один пригласительный и конфету. — А мне пора!

— Твайлайт, открывай! — кричала Пинки, стоя у библиотеки. — Твай-твай-твай-твай! — тараторила розовая пони.

— Я здесь, Пинки, что случилось? — озабоченно спросила Твайлайт, открыв дверь, склонив голову на бок и удивлённо поглядев на гостью.

— Похоже, вам со Спайком досталось приглашение на супер-пупер-классную вечеринку-в-честь-возвращения-принцессы-Луны! — проголосила пони, вручив два пригласительных и конфеты. — Это компенсация за то, что на пригласительном нет Луны. Но, с другой стороны, это логично, ведь её не будет и на вечеринке в честь её возвращения…

— Не находишь это странным? — спросила её Твайлайт, затолкнув Пинки к себе в библиотеку. — Скажи, ты общалась с Селестией? Она тебе что-нибудь говорила насчёт сегодняшней вечеринки? Почему она проходит в честь той, которой не будет?

— Не-а! — покачала головой та. — О, святая Селестия! — подскочив и вытянувшись в струнку от ушек до самого кончика хвоста, проголосила Пинки. — Селестия не получила пригласительный на вечеринку-в-честь-возвращения-своей-же-сестры! Я должна немедленно это исправить!..

— Стой, Селестия в Кантерлоте и занята более важными делами… — попыталась обуздать её Твайлайт.

— У неё, — звонко сообщила Пинки Пай, прислонившись к мордочке единорожки, что их носики соприкоснулись, — не может быть дел важнее, чем её сестра! — произнесла она страшным голосом, сделав свои зрачки маленькими-маленькими, едва крупней горошины. — Тем более, моё Пинки-Пай-чутьё, — добаила она уже совсем другим голосом, — подсказывает, что она сейчас тут! Прости, Твайлайт, я должна вручить ей пригласительный. Встретимся на вечеринке!..

— Какая же ты глупышка… — вздохнула Твайлайт, глядя вслед уносящейся пони.

— Не знаю, — пожал плечами Спайк, перенося стопку книг из одной части библиотеки в другую. — Может, она и странная, но Спайк-чутьё мне подсказывает, что её Пинки-Пай чутьё не ошибается. По крайней мере, — добавил дракончик, глядя в окно вслед удаляющейся Пинки, — ты ничего не теряешь, если решишь это проверить. Разве что пять минут своего драгоценного Твайлайт-времени, — произнёс тот, сдержанно засмеявшись.

Занятия у мисс Чирайли окончились, и жеребята высыпали из школы пёстрым маленьким табуном. За ними чинно вышли сама мисс Чирайли и принцесса Селестия. Принцесса улыбалась и понимающе кивала, смотря на кобылку. Они остановились посреди школьного двора, и жеребята то и дело налетали то на мисс Чирайли, то на принцессу.

Подумаешь, Селестия… Она является почти трижды в год, и всегда одинакова. А такого дня, как сейчас более никогда не будет! Они игрались, носились друг за другом, смело изучали мерно гудящих толстых шмелей, принюхивались к невзрачным полевым цветам и прыгали под летним солнцем, вовсе не чувствуя его обжигающих лучей.

Селестия, попрощавшись с кобылкой, вышла со школьного двора, и уже была готова взлететь в небо, как неожиданно на тропинку перед ней выскочила Твайлайт, застав принцессу врасплох, что не выразила мордочка принцессы, но о чём дали понять распушённые крылья Селестии.

— П-приветствую тебя, моя верная ученица…

— Добрый день, принцесса! — наиграно непринуждённо ответила взаимностью Твайлайт. — Вы тоже получили приглашение от Пинки? — поинтересовалась она в лоб, глупо улыбнувшись.

— Конечно, — кивнула Селестия, доставая карточку с нарисованной на ней Луной, — но, к сожалению, я не смогу оказаться на празднике…

— Принцесса, скажите, я ведь правильно поняла содержание письма… Вы точно хотели устроить вечеринку в честь возвращения собственной сестры? — настойчиво поинтересовалась единорожка.

— Конечно, Твайлайт, ты поняла всё верно.

— Но я не понимаю, принцесса, почему вечеринка? Ведь до сих пор неизвестна судьба Луны… И почему вы не хотите приходить…

— Твайлайт. Я очень люблю Луну. И признаться, нередко чувствую себя виноватой за то, что с ней произошло… Скажи, ты ведь понимаешь меня?

— Да, принцесса… — машинально ответила лавандовая пони и хотела успеть тут же вставить очередной вопрос, но Селестия сыграла на опережение.

— Но пони Понивилля, как и пони всей Эквестрии в принципе, наученные глупыми сказками, знают только Найтмер Мун. Которая приходит в ночь кошмаров, и забирает жеребят, не сумевших откупиться от неё горкой сладостей… Этакий карикатурный образ злодейки… Но они совсем не знают Луны. Они не знают всей истории и не могут поверить, что моя Луна — вовсе не Найтмер…

— Но почему?

— Сложно поверить в то, что трудно понять. Поэтому я хочу, чтобы мои маленькие пони хотя бы отчасти познакомились с ней. А кто сможет донести до всех нечто таинственное и пугающее более умело и более непринуждённо, чем Пинки Пай? Смотри, — кивнула Селестия в сторону бутика Рарити, — как ты думаешь, зачем ей привезли столько синей материи?

— Судя по количеству ткани, уверена, Пинки нагрузила свою подругу сшить сто метров скатерти с серебряными полумесяцами и вышивкой Луны к сегодняшнему вечеру, — не удержалась Твайлайт.

— Но разве это не прекрасно? Выводить силуэты собственного страха стежок за стежком, изучать его, мысленно общаясь с ним. Осознавать, что сейчас твоё самообладание возвышается над объектом страха, и не нужно ни избегать его, ни скрываться… и вот, ты готов уже прикоснуться к нему и понять его природу. В этом есть что-то пугающее и одновременно завораживающее. Страх — от незнания.

И я очень хотела бы, чтобы жители Понивилля, столкнувшиеся с тёмной личностью Луны в ту ночь, сегодня стали чуть ближе к объекту их благоговейного трепета перед ней, и чтобы в это момент кто-то непостижимо уверенный и невозмутимый провёл их за собой. И если только они поверят ему, так же, как он верит в себя, им откроется новая и совершенно для них неведомая сторона Луны.

Той самой Луны, для которой молчаливый героический подвиг, совершаемый ей каждую ночь в мире снов, был смыслом существования и призванием. Мог ли бы кто-то вообразить, насколько тяжела работа, каждый миг которой наполнен противостоянию страхам? Сама по себе магия снов — созидательна. Она уносит пони в другой мир, волшебный, и совершенно не похожий на наш. Её стихия наполнена яркими воспоминаниями самих пони, первозданными восторженными чувствами, как некогда в далёком детстве.

Детство… Помнила ли ты, Твайлайт, ту неуловимую магию, которая ждала за дверью собственного дома, каждое утро превращавшейся в портал в совершенно новый, неизученный мир? Были ли мы тогда в состоянии оценить её простоту и великолепие, её всеобъемлющий, поистине вселенский масштаб? Только спустя годы, оглядываясь назад, мы способны хоть сколько-нибудь постичь грандиозность мира, созданного кристально-чистой фантазией жеребёнка — большое видится на расстоянии. А нам уже туда возврата нет. И только сны далёкими отголосками способы попытаться воссоздать утерянные миры детства. Луна знала это как никто другой, и оттого ещё более ценила спокойствие сна.

Но есть и иная сторона Царства снов. Нет, не тёмная магия разрушает его тонкие материи, а то, с чем приходят в него пони. Ведь жизнь за пределами владений сна состоит не только из неподдельного счастья, лёгкой грусти, радости и предвкушения… Даже в старательно оберегаемом мной мире находится место для страданий, обиды и страха. Они редки, но болезненны. Они острыми частичками оседают в самом сердце, но не приносят ощутимого вреда пони, чья душа наполнена сильной и светлой субстанцией любви, сострадания и неравнодушия.

Магия сна — созидательна, но бесстрастна. Она — проявление чистого вдохновения и фантазии, готовой работать с любыми материями, и случается — те самые, редкие частички тревоги или обиды внезапно прорастают осязаемыми страхами. Я не хотела бы даже думать, что способно создать Царство снов в своих бесчисленных вариациях того, с чем приходят пони в его владения — я сама стала свидетельницей этих кошмаров тысячу лет назад. Но ранее каждая пони могла быть уверена, что Луна не оставит её один на один со страхами.

И если бы меня спросили, кого я считаю самой отважной и сильной пони, я бы, не задумываясь, назвала свою сестру, чьё умение возобладать над страхом и искусство постигать страдания и обиды других, стали редчайшим даром, а то героическое самопожертвование, с которым она отдавала себя каждую ночь каждой пони в Эквестрии — венцом альтруизма. Она, как путеводная звёздочка, освещала дорогу в ночи. Она светила ярко, но без заботы, понимания и поддержки со стороны — недолго.

Героическое самопожертвование и вечная изнуряющая борьба не могли пройти бесследно для бедной Луны, на чьей тонкой и ранимой натуре паразитировала Найтмер — порождение невысказанных обид, накопившихся страхов, страданий, боли и переживаний, свидетельницей которых она являлась. Луна устала. Устала от вечной борьбы, протекавшей в стороне от житейских бурь Эквестрии, далеко, вне физического мира и оттого казавшейся суетной и ненужной.

Всё то, с чем боролась Луна во снах других пони, всё то, что она там видела и слышала, что осело где-то в глубинах её подсознания, однажды бурным потоком вырвалось наружу, всецело завладев ей. Равнодушие — страшный грех, способный сломить даже самую отважную и сильную пони. Жаль, что я поняла это слишком поздно…

Сейчас Луна напугана. Она слаба как никогда, и, может, больше не верит в добро. Она боится меня и вас, и никакие слова и никакие убеждения будут не способны вернуть утраченное доверие. Может, этот праздник — последний для Луны. А может, она и вовсе никогда не узнает, как сильно её старшая сестра сожалеет о случившемся…

…Селестия прервалась и подняла взгляд в небо — так проще сдержать слёзы. Ей редко приходилось плакать, но если и приходилось, то тихо-тихо. Так, чтобы никто и никогда не видел, что принцессы тоже плачут. Высоко в небе сияло солнце, в траве жужжали насекомые, ветер легко касался самых кончиков листьев. Жизнь продолжалась и текла своим чередом…

---

Только Спитфайр проводила взглядом высокого жеребца в чёрной накидке, умчавшегося вслед за голубой пегаской, как на блёклом от света небе чётко вырисовались три точки, которые приближались. Как показалось командиру Вондерболтов, вместе они образовали клин, но с крыши здания было трудно различить, так ли это.

Пегасы, как ни странно, редко летают над домами. Они более привыкли пользоваться уже проложенными дорогами, и скорее всего оттого, что искусство градостроения пони постигли значительно раньше, чем в этом появилась хоть какая-то необходимость. И едва ли не с самого основания, неспешное разрастание городов передавалось в ответственные копыта мэров и градостроителей, развивавших город так, как требовала загадочная магия цифр и математической статистики. Быть может, именно поэтому, редко можно было увидеть пегаса, решившего сэкономить пару мгновений, перелетев через здание.

Пегаска огненного цвета не могла остаться незамеченной на чёрной крыше и, ловко перекатившись к боковой части здания и убедившись, что под ней не окажется балкона, Спитфайр сорвалась вниз, расправив крылья почти у самой земли. Мельком оглядевшись и удостоверившись, что никто не стал свидетелем этого акробатического номера, пегаска прижалась к самой стене, спряталась за широкой балкой и подняла голову, глядя на приближающуюся группу пегасов.

Над городскими строениями действительно летел клин пегасов, но не на полной скорости. Их скорость была даже медленнее обычного полёта — они явно кого-то искали, и Спитфайр на всякий случай ещё плотней вжалась в каменную стену, дожидаясь, когда клин пролетит мимо. В тот момент, когда группа оказались за ней, пегаска ещё раз выглянула из своего убежища, чтобы как следует рассмотреть троицу.

«Силы социальной полиции?» — изумилась она, увидев знакомую форму, которую не разглядела издалека.

Звонко свистнув, Спитфайр вышла на середину улицы. Пегас, летевший во главе клина, оглянулся и подал передним коптом знак летевшим сзади. Сделав крутой разворот, пегасы приземлились чуть поодаль, словно желая убедиться, не произошло ли ошибки. Чуть более двух секунд две стороны смотрели друг на друга.

— Я — начальник полиции Ванхувера, Санс Гард, — сделав шаг в сторону Спитфайр, сообщил жеребец в форме. Он был едва старше самой Спитфайр, но седина уже коснулась его тёмной гривы, контрастировавшей с рыжей шерсткой и крыльями пегаса. — Мы прибыли сюда по распоряжению Шайнинга Армора, — продолжал он, пока Спитфайр, пытаясь не подавать виду и смотреть собеседнику в глаза, изучала нашивки на его форме, — главнокомандующего вооружёнными силами Эквестрии. Нам поручено разыскать вас и передать этот приказ, — окончил он, протянув потрепанный свиток.

Спитфайр ещё раз оценивающе взглянула на офицера и приняла бумагу, недовольно хмыкнув — придворный жеребец, по факту лишь начальник королевской стражи, чьи полномочия ограничиваются пределами дворца Селестии, вдруг в одночасье вырос до главнокомандующего. С чего бы? Он не отслужил в рядах вооружённых сил и половины того, что отслужила Спитфайр, не он следит за порядком во всех концах Эквестрии, и этот жеребёнок даже не догадывается, что означает дисциплина и ответственность! Он лишь прислуга принцессы. Придворный слуга, чьи гвардейцы украшают залы Селестии своими позолоченными доспехами.

Спитфайр, ранее подчинявшаяся лишь правительнице Эквестрии, почувствовала, как чувство несправедливости завладевает ей. Ранее казавшийся вполне приемлемым для королевской гвардии жеребец, на своём новом месте словно стал каким-то неумелым и легкомысленным. Каждый, даже самый незначительный его изъян, ранее лояльно воспринимаемый Спитфайр, вдруг стал очевидным, словно повышение, подобно увеличительному стеклу выявило все самые неприглядные стороны его очевидного непрофессионализма. Глубоко вдохнув, она решила оставить это на потом. В конце концов, чем скорее найдётся Луна, тем быстрее разрешится вопрос с должностью Шайнинга Армора. Так или иначе, на то была воля принцессы, и, плотно сжав губы, Спитфайр развернула свиток.

«Согласно приказу принцессы Селестии, я, Шайнинг Армор, ныне исполняющий обязанности главнокомандующего силами Эквестрии, приказываю командиру Вондерболтов Спитфайр оставить разведывательный пост и возглавить операцию по освобождению Луны, взяв командование над прибывшими из Ванхувера силами социальной полиции.

Причины и цели сокрытия Луны неизвестны. Оставляю за вами возможность действовать по своему усмотрению на основании полученной во время разведывательной операции информации.»

— И всё? — намеренно удивлённо подняла брови Спитфайр, демонстративно повертев свиток, словно желая найти что-то ещё. — И это называется приказ? — спросила она, небрежно вернув бумагу кончиками перьев. — Поди туда, не знаю куда, в случае чего действуй на своё усмотрение, а я отчитаюсь об успешно проведённой операции? — наседая спросила пегаска, отчего троица, стоявшая напротив, совсем растерялась, словно вопрос был направлен к ним.

— Полетели, пегасы! — приказала Спитфайр, ухмыльнувшись. — Тоже мне, приказ…

---

Мэйджор сидел в кресле. Он так и не шелохнулся с тех пор, как ушёл Жером. В его голове роем кружились мысли. Много мыслей, но все они казались какими-то невероятными и фантастическими, и в то же время были отрывочными, не способными вырасти в какую-то единую мысль и составить план действий. Он словно наперёд надеялся на Жерома, не веря, что всё не разрешится чудесным образом и на этот раз. Но надеялся отстранённо и безучастно, как надеются на изобретательность персонажа книги или кинофильма. И мэр сидел, чувствуя, как поджимает время, но продолжая ждать какого-то внезапного озарения, которое, как он сам прекрасно понимал, не придёт. Жером, кажется, называл такое состояние каким-то замысловатым словом «прокрастинация». Самому же Мэйджору «прокрастинация» напоминала разновидность какой-то изощрённой пытки…

«А в этом что-то есть», — подумал он и вдруг дернулся, прогоняя от себя мысли, которые пошли совсем в другую сторону.

— Какой бред! — рявкнул тот, словно сбрасывая с себя покрывало нерешительности. — Я, в конце концов, мэр тут или кто?..

Но ни громкие восклицания, ни резкие движения не придали ему уверенности. Тяжело вздохнув, он подошёл к окну. Клин пегасов спустился через улицу и исчез за домами.

«Надо держаться Жерома, — подумал Мэйджор, словно чувствуя какой-то островок безопасности рядом с ним. — Вчера я был пьян, и теперь в опасности по собственной же вине… Но я могу сыграть из себя слугу Селестии. Подойти к начальнику полиции, откланяться и сказать, что никто иной как я помог найти принцессу Луну. Ведь стоило мне только узнать, что её скрывает Жером, я сразу же сообщил об этом её Высочеству. И, в конечном счёте, пронаблюдать за тем, как пленного Жерома выволокут из его убежища. Но тогда…»

Мэр направился к выходу, продолжая усиленно размышлять, словно опасаясь потерять нить.

«…Тогда, благодаря милосердию Селестии, мне придётся бояться Жерома. Он не простит предательства, и тогда я пожалею, что сам не сдался принцессе. Или махнёт на меня копытом? Нет, глупости, всё глупости. Без Жерома это место превратится в настоящий, полный конкурентов гадюшник…»

— Никого не впускать! — приказал Мэйджор, спешно покидая дом.

«Луна. Гуляла себе по городу, едва прикрыв свои крылья накидкой, — размышлял Мэйджор, пытаясь понять общую картину. — Она совсем не выглядит опасной. Скрывает истинную сущность?.. Вряд ли. Жером не тот, кого можно так запросто провести. Но почему она не вернулась к Селестии? Она её боится? Раз скрывается, значит, боится… А Селестия тем временем стягивает силы социальной полиции, чтобы арестовать Луну… Может, кокатрис с ним, с Жеромом? Вдруг, если я не появлюсь, про меня даже и не вспомнят? И, правда, кому есть какое дело до мэра забытого городишки?»

Мэр остановился, словно взвешивая в голове эту идею и последствия. Желание поддаться соблазну было велико. Однако, мысль, что как доносчик он уже пользуется определённым доверием, и что даже в самый критический момент, ему, как инициатору и спасителю Луны, будет не поздно сделать шаг назад, предоставив спасение Жерома ему самому, придала Мэйджору уверенности, и он вновь поспешил к дому Жерома.

---

Спитфайр и Гард стояли за углом, в тени одного из домов. Потребовалось совсем немного времени, чтобы силы социальной полиции рассеялись по ближайшим улицам, пытаясь раствориться среди немногочисленных жителей Даркстоуна, недоверчиво косящихся на пони в отличительной синей форме. Мирная жизнь маленькой Эквестрии уже давно превратила жандармов порядка в социальных помощников, готовых перевести пожилую пони через улицу, починить жеребёнку сломанный скутер или посоветовать бездомной пони, где можно безопасно переночевать. Как штурмовать здания с опасными преступниками — говорилось только в книжках. Лет триста назад.

— Судя по вашему рассказу, — произнёс Санс Гард, — нельзя однозначно сказать, находится ли принцесса Луна в этом здании.

— Судя по моему рассказу, — с нажимом заметила Спитфайр, — нам стоит опасаться этого Жерома. Я сама была свидетельницей, как он чуть не снял скальп с жеребца вдвое крупнее него.

— В любом случае, — рассуждал Санс так, словно говорил о планах на сегодняшний вечер, — мы можем подойти к зданию и всё разузнать. На то и существуют силы социальной полиции. Нам стоит поговорить. Вдруг Луна и знать не знает, что принцесса Селестия жива и здорова… Ну, мало ли, — словно оправдываясь, пожал плечами жеребец, глядя Спитфайр в глаза, — вдруг мы наоборот напугаем принцессу Луну.

— Санс, — твёрдо произнесла она. — Это не Ванхувер. И это почти не Эквестрия. Я за эту Луну, — повысила голос пегаска, приложив переднее копыто к горлу, — головой отвечаю. И я видела, на что способен Жером, — сказала она, глянув на Санса из-под тёмных очков. Но мы поступим разумно, — добавила она, вставая с каменного уступа. — Мы предложим Жерому сдаться, и отдать нам Луну, которую скрывает у себя. Любой пони на его месте, не имея за собой грешков, выйдет из дома. И если произошла ошибка — никто не пострадает и ничего не случится.

— Но если не ошибка. Мы можем спугнуть принцессу…

— Можем. Переживёт. А впоследствии будет благодарна, — отрезала Спитфайр. — Лишите её возможности телепортироваться, и любой из Вондерболтов настигнет её в два счёта, если та решит бежать.

— Но если…

— Спасибо, Санс Гард, — прервала его Спитфайр, — я выслушала ваше мнение. Но операцией командую я. Вондерболты уже на позициях. В случае штурма вы заходите с двух сторон здания, а мы контролируем его с воздуха. Выставьте оцепление по периметру, чтобы никто не мог покинуть зону действий. Вы слышали приказ? — с нажимом спросила Спитфайр, видя, что начальник полиции вновь собирается возразить.

— Так точно! — произнёс тот и зашагал в сторону дома, отдавая приказы.

— Именем Селестии! — громко произнёс начальник социальной полиции, встав поодаль от дома. — Мы призываем пони по имени Жером, также известного под прозвищем Паук, добровольно отдать принцессу Луну.

Наступила тишина. Санс Гард стоял в центре небольшой площади перед домом Жерома. Минуты шли медленно, и Санс то и дело нервно оглядывался, словно ожидая приказа Спитфайр.

— Повторяю! Именем Селестии, мы призываем Жерома добровольно отдать принцессу Луну! — вновь повторил жеребец, на этот раз ещё громче. — В таком случае, вы лишь предстанете перед судом милосердной Селестии! — добавил он, понимая, что Спитфайр, похоже, была права и дело идёт к штурму. Меньше всего Санс хотел увидеть на первой полосе новость о том, что силы полиции, вместо того чтобы сохранять спокойствие граждан и оказывать им помощь на улицах Ванхувера, штурмом брали дом в Даркстоуне. Вне зависимости от того, насколько штурм будет успешным. Насилием власть лишь показывает собственное бессилие. А Санс так много сделал для повышения имиджа социальной полиции в глазах пони.

— Именем Селестии! Мы посылаем последнее предупреждение! Если вы не сдадите принцессу Луну добровольно, мы будем вынуждены применить силу и начать штурм здания, — произнёс Санс, понимая, что пути назад нет. — Исполните волю Селестии, и вам зачтётся это, когда вы предстанете перед её судом. Селестия милосердна!

Санс Гард обернулся и поднял взгляд на засевшую на крыше Спитфайр. Та медленно кивнула, дав добро. Жеребец тяжело вздохнул и махнул копытом, подав знак. Пони в форме разделились на группы, одна из которых выстроилась по периметру, другая — направилась к чёрному ходу, а оставшаяся группа, которую возглавил Санс — с парадного. Наступила томительная пауза. Все ждали приказа.

Напряжение росло, достигнув кульминации, когда дверь со щелчком распахнулась, едва не задев начальника полиции, который поначалу даже растерялся. На пороге стоял облачённый в чёрную накидку Жером, держа магией стакан виски. С немалым удивлением взглянув с высоты своего крыльца и роста на собравшихся у порога, он заигрывающе улыбнулся, словно эксцентричный актёр со сцены, и бросив мимолётный взгляд на бокал, вновь одарил своих гостей улыбкой.

— Чем могу быть полезен? — спросил тот, играя голосом. — Я был уверен, что вы снимаете кино. Нет, правда, — добавил он, опершись об угол дверного косяка. — Вы вторая съёмочная группа в нашем городе за этот год.

— Мы — силы социальной полиции, — произнёс Санс Гард. — Меня зовут Санс Гард. Мы получили донесение, что в вашем доме скрывается одна разыскиваемая нами пони.

— А она тоже из социальной полиции? — проигнорировал вопрос Жером, кивнув куда-то в сторону Спитфайр на крыше.

— Командир Вондерболтов Спитфайр, — произнесла спикировавшая к порогу пегаска. — Мы обязаны обыскать ваш дом. Это приказ Селестии, — равнодушным голосом пояснила та, видя промелькнувшее на морде Жерома отвращение. — И нам тоже копаться в вещах не доставит большого удовольствия.

— Не вопрос, — улыбнулся Жером, отойдя в сторону, чтобы пропустить Спитфайр, — раз уж будете обыскивать, сообщите, если найдёте мою серебряную брошь, точно как у меня на груди, только с рубином, — добавил тот, улыбнувшись. Но Спитфайр не оценила шутки. — Пойду, открою чёрный ход, а то вторая ваша группа так никогда и не узнает, что такое штурм.

— Нет, — твёрдо сказала Спитфайр, крылом подозвав к себе. — Оставайтесь тут, со мной. Чёрный ход откроешь ты, — выбрала она одного пони из отряда. — Простите, конечно, но на время обыска нам придётся взять вас под охрану.

— Только прежде чем вы начнёте, — вмешался Жером, — обязан сообщить, что этот дом не простой…

— Что значит — не простой? — раздражённо спросила Спитфайр, начиная уставать от фокусов Жерома.

— Он публичный, — улыбнулся Жером, жадно ловя каждое изменение на мордочке Спитфайр, — так что не удивлюсь, если среди моих посетителей окажется та, которую вы ищите. Кстати, как она выглядит? Может, я упрощу ваши поиски.

— Ну… — призадумалась пегаска, с надеждой глянув на Санса и, прочтя растерянность в его взгляде, закатила глаза.

— То есть, вы даже не знаете, кого ищете? — изумился Жером, и его морда расплылась в широкой улыбке.

— Синяя кобыла. Высокая, — сообщила Спитфайр. — Или… чёрная. Не мешайте, пожалуйста, — бросила та, чувствуя себя слегка униженной. — Вы трое, — указала Спитфайр, — спускайтесь за мной в подвал. Санс Гард. Распределите три этажа между своими. Осмотрите чердак. — добавила пегаска и направилась к двери в погреб.

— Не сюда, — поправил Жером, когда Спитфайр заглянула в коморку Даста. — Это комнатка одного из моих слуг, — пояснил жеребец, с неподдельным любопытством наблюдая, как капитан Вондерболтов пытается представить Луну на грязной подстилке среди груды пустых бутылок.

— Обыщите, — приказала она двум единорогам и вышла из комнатки вместе с Жеромом.

— Погреб. Если вы таковой ищите, — услужливо проговорил Жером, слегка поклонившись.

— И до него доберёмся, — отрезала Спитфайр, всем видом давая понять, что она не приемлет ни шуток, ни уж тем более флирта.

Даст ходил по винному погребу, бесцельно перетаскивая бутылки вина с одной полки на другую, чем смешивал Жерому всю его коллекцию, так старательно разложенную в строгом порядке. Зато, когда на лестнице заплясали тени спускающихся пони, Даст невозмутимо продолжал заниматься, как казалось со стороны, крайне важным и ответственным делом. Настолько важным, что из всех вошедших пони, краткое приветствие получил только хозяин.

— Даст, это наши гости, — представил Жером Спитфайр и остановившуюся за ней в дверях троицу, — они ищут какую-то серебряную брошь с рубином, — произнёс тот, ухмыльнувшись.

— Хорошо, — буркнул Даст, всем видом показывая, что он совсем не рад гостям, которые отвлекают его от дел.

Спитфайр оглядела погреб. Было темно, и только два горящих факела освещали помещение со стеллажами. После часа на крыше под прямыми солнечными лучами вряд ли что-то могло быть приятней прохлады, и Спитфайр медленно вошла внутрь, осматриваясь. И первым, что привлекло её внимание, оказались объёмные бочки в дальнем углу, словно намеренно выставленные так, чтобы оставить пространство сзади.

— Покажите, что за этими бочками, — попросила Спитфайр, указывая крылом.

— Вы пришли делать обыск, вы и занимайтесь, — ухмыльнулся Даст и, удовлетворённый своим ответом, взял со стеллажа в зубы две бутылки.

— Он просто слишком занят, — заступился Жером, — позвольте мне помочь…

Внезапно подвал огласился невнятным восклицанием, более похожим на ругательство, и тотчас же громкий звук стекла заставил вздрогнуть и обернуться всех присутствующих: в неосвещённой части погреба стоял Даст, держа в зубах бутылку вина. Вторая же сейчас лежала на полу в виде осколков и большой лужи, расплескавшейся во все стороны на несколько шагов.

— Нет, — отрезала Спитфайр, но уже без той резкости, с которой намеревалась отказать до того, как её прервали. — Вы двое. — сказала она, обращаясь к единорогам, — разберитесь с бочками. Ты, — приказала она пегасу, — обыщи стены.

Два единорога одну за другой переносили магией бочки, осматривая каждую на наличие магической ауры. Но Жером более следил за парящим над потолком пегасом. Почему Спитфайр решила искать потайные ход именно в погребе, Жером также догадывался. Потайную комнату едва ли спрятать на этаже, но под землёй это сделать проще всего. И пока одна за другой бочки перемещались из одного угла в другой, пегас, старательно осматривающий каждый камень, приближался к стеллажам.

— Может уже хватит поднимать муть в бочках! — не выдержал Даст, подойдя вплотную к Спитфайр. — Эту бурду потом даже пьяница за ломаный битс не купит!

— Как бы, он в чём-то прав, — невозмутимо заметил Жером, разглядывая бутыль вина на свет. — Всё-таки, Санс Гард очень дорожит своей репутацией перед народом пони именно в качестве слуги и помощника, а не блюстителя и тем более карателя.

— Поосторожней с бочками, — приказала Спитфайр, обернувшись, и неспешно направилась к тому месту, где Даст разбил бутылку.

— Десять лет выдержки, между прочим, — вздохнул подошедший Жером, осматривая лужу, — будьте осторожны, осколки очень острые. Даст! Принеси факел, мисс Спитфайр, вероятно, хочет осмотреть это угол. И немедленно прибери осколки!

— Клетки, — констатировала та. — Вы держали животных?

— Животных, — подтвердил Жером, — они малы для пони. Что опять не так? — улыбнулся жеребец, уловив на себе осуждающий взгляд Спитфайр.

— Всё осмотрено! — отчитался подлетевший пегас. — Ничего не обнаружено. Единороги так же не обнаружили никакой ауры.

— За стеллажами тоже смотрели? — многозначительно подняв бровь, спросила Спитфайр. — Вот за этим стеллажом, в частности, — указала она как раз на то место, где прятали Луну.

— Н-нет…

— Осмотрите, — приказала она, но Жером перебил её.

— Осмелюсь сказать, это уже большая наглость, — произнёс тот, подходя к клеткам. — Какой смысл заниматься этим, если ауру этой вашей пони не обнаружили? Тем более, что прежде чем двигать стеллажи, с них придётся всё снять.

— Снимем, — уверила Спитфайр, — сейчас же и приступим, — добавила она, разглядывая полосы на полу, тянувшиеся от тёмного угла с лужей вина к противоположной стене.

— Я тоже их вижу, — произнёс Жером, намеренно обратив внимание на улику против себя, желая действовать наперекор ожидаемой логике преступника, — и они свежие, ещё даже не замазаны грязью. Им максимум неделя. Это Даст тащил стеллаж, у нас уже неделю идёт перепланировка.

— Я не узнаю в вас того актёришку, что встретил нас у порога, — усмехнулась Спитфайр. — Вы были ненастоящим тогда или сейчас? — спросила она, наблюдая, как единороги управляются с бутылками, одну за другой распределяя их по другим стеллажам.

Оставалось от силы минут пять до обнаружения Луны. Пять минут до того самого момента, когда старательно выстраиваемая Жеромом пирамида, становившаяся всё выше, вдруг рухнет от одного неверного движения манипулятора, настолько уверовавшего в собственную неуязвимость, что чувство неоспоримого превосходства сделало его слишком небрежным к своим соперникам. Это была красивая игра, ранее просчитываемая заранее на много ходов вперёд, но с каждой победой заставляющая верить, что никогда уже не случится неотвратимого, и что победитель по призванию настолько всевластен, что даже поток случайных событий, иным ломающий судьбы, сам с готовностью вынесет его из пучины по его воле.

И выход был. Грязный, но он был. Жером не хотел так поступать. Он гордился силой своего разума, способного объять и смоделировать целый промежуток пространства-времени так, словно он уже когда-то существовал, и сделать это искусно, как никто иной. Вот где настоящая сила и мастерство — возносится над достойным на незримом поле битвы. Свято верить в собственное превосходство, до готовности давать бессчётное число шансов противнику продолжить сражение вновь. Вот где истинное могущество! А вознестись над мертвецами — не много чести.

Сейчас же ни воля случая, ни сила разума не смогли бы спасти Жерома. Он глянул на Даста, медленно прикусив сперва верхнюю, затем нижнюю губу.

Даст ничуть не смутился. Взяв одну из бутылок со стеллажа, будто продолжая заниматься делами, он понёс её к тем, что лежали у входа. Поравнявшись с дверью, он сперва прикрыл её боком. Убедившись, что это не вызвало подозрений и, вероятно, даже оказалось незамеченным, возвращаясь обратно, он боком подтолкнул её, на этот раз закрыв до конца. Жером тем временем намеренно цокая копытами подошёл сзади-сбоку к Спитфайр, ожидая, когда Даст выберет одного из единорогов, занятых разборкой стеллажа.

— Спитфайр, — обратился Жером к пегаске, — скажите, а распоряжение Селестии при вас? Согласитесь, мне, как хозяину, хотелось бы видеть основания для подобного вмешательства.

— Это вряд ли спасёт вас от моего намерения узнать, что вы скрываете. Но если это вас успокоит…

Даст уже подошёл к одному из единорогов сзади, прикрываясь наведением порядка и бесцельно перекладывая вина с полки на полку. Всё это время он бросал мимолётный взгляд в сторону Жерома, ожидая знака, но Жером почему-то не давал команды. Он о чём-то говорил со Спитфайр и даже улыбался, принимая переданный ей свиток. Затем жестом копыта он указал на стеллажи сзади, заставив жёлтую пегаску чему-то улыбнуться. Казалось, её время медленным ленивым потоком утекало, растворяясь в срези каменных стен и приближая развязку, но команды не было, словно физическая победа над противником стала бы признанием собственной слабости Жерома.

— Прошу прощения… — склонил голову к жёлтой пегаске Жером, копытом, трясущимся от сдерживаемого истерического смеха, указывая на строчки письма, — но, похоже, у нас выходит просто невероятное недоразумение.

— В каком смысле? — и взглядом не удосужив Жерома, спросила Спитфайр больше для того, чтобы как-то занять время.

— Дело в том, — начал Жером, подступив к Спитфайр на полшага, — что указанный здесь мэр города — Мэйджор — мой старый знакомый и приятель, и очень я сомневаюсь, что он оказался бы в числе первых, кто сообщил бы Её Высочеству, скрывай я даже самую разыскиваемую пони. А тут… приписали какую-то Найтмер из детских сказок. Кто-то ещё в это верит? Это истории для маленьких жеребят. А это, — произнёс тот, потряся бумагой, — наглый и довольно глупый донос с целью разрушить отношения элиты в лице меня и власти в лице мэра, — окончил тот, сжимая бумагу.

— Нам велено разыскать принцессу, — отмахнулась Спитфайр, забирая приказ обратно. Вне зависимости от того, верим мы в это или нет.

— А принцесса Селестия верит. И кто-то грязно сыграл на её единственной слабости. Единственной и оттого очеви…

— Что за шум наверху? — перебила Спитфайр, насторожившись.

— Видимо, отловили Найтмер Мун, — предположил Жером, но громкое «Тссс!» от жёлтой пегаски заставило всех замолкнуть и прислушаться. Возня продолжалась, переходя в ожесточённое противостояние, и Спитфайр, подозвав за собой двоих единорогов и Жерома, которого опасалась оставлять под чью-то ответственность, стремительно взлетела вверх по лестнице, оказавшись в гуще событий первее остальных.

Увидев Спитфайр, двое пегасок до этого висевших на крупном полноватом жеребце, расступились в стороны. Перед капитаном Вондерболтов стоял земнопони средних лет, в чёрном костюме с белой, уже явно потрепанной манишкой. Дышал он тяжело, запыхавшись.

— В чём дело? — строго спросила Спитфайр, крылом дав знак пегаскам, что они свободны. — Вы кто?

— Простите, не представился, — отвечал тот, касаясь лба белой салфеткой. — Можете звать меня просто Мэйджор, я мэр этого городишки.

— Вы здесь будете очень кстати, — кивнула Спитфайр. — Обыск как раз в самом разгаре.

— Обыск? — изумился мэр, пристально взглянув сначала на пегаску, затем на Жерома. — Чёрт побери, этот Жером опять влип в какую-то переделку? — усмехнулся тот, но почувствовав, что никто не разделяет его непринуждённости, добавил: — Он известный чудак, но что такого случилось, что потребовало даже прилёта Вондерболтов?..

— Приказ Селестии, — ответила Спитфайр, но вдруг, смутившись, недоумевающе взглянула на мэра. — В каком смысле, «что случилось»? — спешно поинтересовалась она, изменившись в морде.

— Самому любопытно, — ответил тот, оглядывая холл Жерома так, словно видел его первые.

— Минуточку, — произнесла жёлтая пегаска, доставая две бумаги. Не ваше ли? — спросила она, протянув мэру отправленное вчера письмо с уже сломанной печатью, а затем бросила мимолётный взгляд на Жерома, стоящего в стороне. Он был невозмутим, и повернувшись спиной к Спитфайр, внимательно разглядывал потрескавшийся от времени деревянный наличник. Пегаска не видела его морды, но могла предположить, с какой долей сарказма и снисходительности сейчас улыбается жеребец, предвкушая кульминационный момент.

На самом же деле Жером, внимательно следил за происходящим, понимая, что упустил что-то очень важное, ещё не понимая, что именно, но сейчас желая это наверстать. Краем глаза он наблюдал, как Мэйджор внимательно разглядывал письмо, то приближая, то отдаляя, и как на его морде отражалось всё большее и большее недоумение. Наконец, он гневно вернул бумагу.

— Это подделка! — презрительно заявил он.

— На нём ваша печать. Селестия не передала бы нам подделку, — пытаясь сохранить спокойный тон, ответила Спитфайр.

— Кокатрис с печатью! У меня не королевская печать, которую не подделать! — напротив, ещё более распаляясь, стал ходить Мэйджор взад и вперёд, громко стуча копытами. — Переверните все отчёты в моей мэрии — у меня другой почерк, каждый бланк, каждый отчёт!..

— То есть, вы уверяете, что вы не писали письма? — удивилась командир Вондерболтов, ещё раз перечитав бумагу. — Тогда чьих копыт это дело? — спросила она растерянно.

— Я не уполномочен решать такие вопросы, — парировал Мэйджор, — но подобные письма обычно пишут недобросовестные политические конкуренты.

— Конкуренты!.. — фыркнула Спитфайр, обводя взглядом наведённый беспорядок.

— О, Святая Селестия! — воскликнул Жером, вскинув копыто кверху и резко развернувшись. — Да вы же не можете не понимать, что мэр не стал бы писать донос на своего же друга! — А даже если бы написал, — продолжал тот, видя, замешательство в глазах Спитфайр, — пришёл ли бы он сейчас сюда отрицать свои действия?

— Между прочим, справедливо, — улыбнулся Мэйджор, — Жером, прикажи подать нам в гостиную своего виски! Выпьем за…

— Но-но-но! — запротестовала Спитфайр. — Никакого алкоголя! Я хочу знать…

— Ах, — приложил Мэйджор копыто к своему лбу, перебив пегаску громким возгласом. — Вы же Вондерболты, здоровый образ жизни, всё такое… Да, простите, — извинился тот. — Я иногда чрезмерно болтлив, особенно когда в моём городе появляются такие гости…

— Спитфайр, — раздался голос спустившейся с лестницы кобылки-земнопони, — единороги проверили все помещения. Ни Найтмер Мун, ни её ауры не обнаружено.

— У нас тоже всё чисто, — отчитался подошедший Санс Гард, бросив мимолётный взгляд на двух жеребцов. — Разве что нашли это… — добавил он, протягивая Спитфайр три монетки по десять битсов.- Их обнаружили в камине, — поясняет он, уловив на себе вопрошающий взгляд пегаски.

— Было бы и впрямь интересно узнать, как они туда попали, но ведь мы всё равно этого никогда не узнаем, да, Жером? — ухмыльнувшись, спрашивает Спитфайр.

— Вероятно, никогда. Ведь мне самому это любопытно, — отвечает жеребец, принимая переданные Спитфайр монеты.

— Дело ясное… — протянула Спитфайр, обращаясь к Сансу, — дело ясное, что дело тёмное… У меня в погребе тоже всё чисто. Плюс вырисовываются интересные подробности, достойные детектива.

— Правда? — удивился Санс Гард, медленно переступая с копыта на копыто.

— Плэйт! — громко приказал Жером. — Принеси нашим гостям стулья!

— Благодарю вас, я постою… — ответил Санс. — Так в чём же дело?

— Письмо — фальшивка, — вставил Жером скорей, чем успела Спитфайр. — Кто-то намеренно решил рассорить власть и элиту городка.

— Мэр этого города, господин Мэйджор, — перехватила пегаска, кивнув в сторону земнопони, — не является истинным отправителем письма. Более того, они с Жеромом уже давно поддерживают приятельские отношения, и намеренный донос — исключён.

— Почерк не мой. Определённо, — твёрдо сказал мэр, выступив на шаг.

Повисло молчание. Санс Гард всё же сел на предоставленный Плэйт стул и сейчас рассматривал обстановку в холле, словно пытаясь что-то сообразить, но без особого напряжения, предоставляя это право командиру Вондерболтов. Жером с прежней невозмутимой улыбкой расхаживал по помещению, пытаясь прочувствовать момент, когда следует вмешаться. Он не сводил глаз со Спитфайр, которая так и не воспользовалась стулом и сейчас стояла, плотно сжав губы, смотря в пол и пытаясь понять, как действовать. Мэйджор же нетерпеливо переминался с копыта на копыто, то откашливаясь, то громко вздыхая. Наконец, он не выдержал:

— Да что ж мы тут как неприкаянные, чёрт побери! Если произошла кража моей печати, то начинать надо с мэрии! В конце концов, у меня лучший виски в городе!..

— Предлагаю так и поступить, — явно оживился Санс Гард, услышав предложение мэра.

— И отчитаться о провале принцессе? — взглянула Спитфайр на Санса.

— Мы, как первые лица в городе, всячески готовы вам посодействовать, тем более, что история прямо касается нас, но мы не в силах найти вашу Найтмер, если её нет, — ответил Жером, принимая бокал от Плэйт. — С другой стороны, дерзнувший так грязно сыграть на чувствах и горе её Высочества должен предстать перед её судом. В таком случае, вы не только добросовестно выполните свои обязательства, но и отведёте гнев её Высочества от себя на доносчика.

— Я исполняю свой долг. И не боюсь гнева Селестии, — чётко произнесла Спитфайр.

— Глупо бояться того, чего нет, — улыбнулся Жером, возвращая бокал. — Пойдёмте, по крайней мере, сейчас я не занят и готов помочь вам, — произнёс он, сделав шаг в сторону выхода, и впившимся в Мэйджора взглядом заставляя его поступить так же.

— Ах, да-да, — заторопился тот, — если это был кто-то из города, то мы в два счёта распутаем дело, — громко и самоуверенно бросил тот, более для привлечения к себе внимания.

— Пойдёмте, Спитфайр, — положил копыто Санс Гард на плечо пегаске. — По крайней мере, мы сделаем всё, что в наших силах.

— Плэйт! — громко подозвал служанку Жером. — Я ухожу к Мэю, надо что-то решать с его печатью. Чтобы к приходу всё было убрано! — добавил он, окидывая взглядом беспорядок после обыска. — Ты меня услышала?

---

Зал для проведения Совета был убран ещё со вчера, и ещё со вчера комнаты для гостей были готовы принять членов Совета. Для Кантерлота это был лишь очередной день, ничем не ярче предыдущих и, может, даже скучнее, потому что редко когда дворец Кантерлота проводил собрания. Скучные собрания, результаты которых у дверей ожидали самые быстрые пегасы и напыщенные жеребцы из высшего общества, чтобы многозначительно покивать гривами и поспешить на что-то более интересное.

Так вот, Эквестрийский Совет был ещё скучнее, потому что длиться он мог несколько дней, пока приехавшие из всяких Балтимэеров и Мустанжий провинциальные пони не наговорятся и не налюбуются Кантерлотом всласть, прежде чем вынесут решение. Которое всё равно никто, кроме Селестии, не узнает. А если подойти и спросить только что вышедшую с Эквестрийского Совета пони, как их решение повлияет на рынок ценных бумаг или какие перспективы развития отраслей заложены в окончательном варианте их решения, то пони посмотрит на тебя удивлёнными большими глазами, пару раз моргнёт, пытаясь переварить услышанное, и, ничего не поняв, лучезарно улыбнется и ответит:

— Мы решили, что в Ванхувере зимой очень холодно. А в Понивилле собирают несколько урожаев за сезон. Условная «Твинкл Спринкл» сказала, что Клаудсдейл неравномерно распределяет осадки, и в Эпплузе их почти нет, но «Спринкл Твинкл» ответила, что дождь попортит весь урожай её фермы. А ещё у нас был перерыв на чай с печеньками. С сахаром и без, а ещё…

Пустая понячья трескотня, из которой Селестии как-то удаётся выудить хоть сколько-нибудь полезную информацию. Печеньки и чай, чай и печеньки, снова понячья трескотня… По крайней мере, именно так представляли себе Эквестрийский Совет члены высшего общества. И были недалеки от истины.

Эквестрийский Совет — странный орган, не имеющий никаких полномочий, не способный отклонить или одобрить указ, и ни к чему не обязывающий собравшихся за его столом представителей. Члены Совета собирались раз в год под сводами кантерлотского дворца и представляли интересы жителей городов и населённых пунктов Эквестрии. Собравшиеся пони решали поставленные перед ними вопросы, давая советы и рекомендации, которые хотела получить принцесса Селестия. Или же, если в мирно живущей Эквестрии вопросов так и не находилось, собирались за столом, пили чай и за непринуждённой беседой решали локальные проблемки региона или договаривались о совместной помощи нуждающемуся городу.

Как ни странно, но члены Совета и понятия не имели от том, что такое политические фракции, каков валовый продукт страны за прошлые годы и сколько битсов стоит бочка нефти. Зато они чётко знали, чем живёт их город, в чём он нуждается, что готов предоставить и сколько стоит корзина яблок на рынке у дома. Таких неглубоких познаний, вкупе с простейшей бытовой логикой, вполне хватало, чтобы не только давать принцессе стоящие советы, но и самостоятельно решать вопросы местного значения и координировать действия на дальнейший год.

Пони избирались на срок в четыре года совершенно случайно. Любая взрослая пони, не занимающая государственной должности, могла подать заявку по почте и, если повезёт, получить ответ, подписанный лично принцессой Селестией, которая отбирала пони по очень сложному и только ей известному алгоритму. Или случайно. Таким незамысловатым методом и собирался Эквестрийский Совет, постоянные позиции в котором принадлежали лишь главе Совета, пост которого ныне занимала Флёр де Ли и помощнику — ныне жеребцу по имени Нейсей. Нейсей координировал действия органа, не имея права принимать непосредственного участия в решении вопросов. Роль Флёр де Ли была ещё проще — она представляла на рассмотрение вопросы принцессы и докладывала ей о принятом решении, изредка принимая участия в беседе.

Бабуля Смит была членом Эквестрийского Совета уже четвёртый год из четырёх возможных. О том, что она стала избранной, сама Смит не знала ровно до тех пор, пока с визгом и восторженными криками в кухню не влетела Эпплджек, без всякой задней мысли радостно сообщив, что теперь-то бабуля точно увидит Селестию. Но бабуля Смит увидела не только Селестию. За предыдущие три года она познакомилась со многими пони, которые приезжали из разных городов. В былые времена Эквестрийский Совет собирался в составе восьми, реже — девяти членов. Многие из присутствовавших пони были ей знакомы.

Вот Винди Вислз из Клаудсдейла — вечно улыбающаяся пегаска голубого окраса с коротко обрезанными блёкло-рыжими гривой и хвостом. Она здесь всего второй год, но бабуля Смит сдружилась с ней на первом же собрании. Голосистую и активную пони трудно было не заметить. Своим напористым характером и звонким голосом она была так похожа на бабулю Смит в молодости, что в прошлый раз пожилая кобылка завела с ней беседу сразу же после того, как Флёр де Ли объявила о начале совещания. Даже несмотря на то, что Винди была многословней, чем то любили привыкшие к равноправному сочетанию слова и дела Эпплы, неиссякаемый оптимизм голубенькой пегаски не мог не вызывать симпатии бабули Смит, к своим годам уже расставившей жизненные приоритеты.

А ещё Винди любила семью. Она хорошо отзывалась о собственном супруге, вспоминая моменты их семейной жизни, и самозабвенно рассказывала о своей дочери — Радуге Дэш с её мечтой вступить в ряды Вондерболтов. Нередко, усевшись во время перерыва где-нибудь на подоконнике, две кобылки, забыв почти обо всё на свете, делились своими самыми ценными семейными историями. Бабуля слушала, кивала, давала советы, радовалась или огорчалась вместе с Винди, и не без внутреннего трепета понимала, что ныне еще молодая и полная внутреннего энтузиазма Винди, доживя до возраста бабули Смит, ни разу не пожалеет о прожитой жизни, как не жалеет и сама бабуля. Пожалуй, для пожилой кобылки это были самые ценные минуты Эквестрийского Совета, ради которых стоило приехать.

До начала собрания ещё полчаса, и члены Совета, уже оставившие свои вещи в отведённых им гостевых комнатах, в отсутствие заданной темы собрания пока не решаются влиться в общий разговор и сидят по одному или ведут беседу парами. Звонче всех слышен резкий голос Винди и напротив — мягкий и приятный голосок её собеседницы — Петуньи Петлс. Эта парочка говорит уже давно, почти с того самого момента, как на стол поставили чай и сладости, которые и свели двух кобылок у накрытого стола вместе.

Собеседница Винди — пухленькая земнопони розового цвета с пышной сиреневой гривой. Петунья говорит, что приехала из Лощины Надежды, и, едва заслышав про это место, Винди тут же с упоением начинает вспоминать, как давно Клаудсдейл пролетал неподалёку той самой Лощины. Это было всего три месяца назад. Как раз после последней встречи с Радугой. В тот день Радуга Дэш, самая быстрая, самая ловкая, самая-самая пони в Эквестрии принесла очередную награду с какого-то конкурса летунов на короткие дистанции, после чего все они семьёй решили отметить… Петунья всё время улыбается и участливо кивает. Она слишком доброжелательна, чтобы даже намекнуть о смене темы. Настолько, что даже мысль о подобном не приходит ей в голову, несмотря на то, что за всю беседу ей лишь изредка удавалось вставить слова одобрения и поддержки Радуги, что вызывало бурную нескрываемую гордость Винди за свою дочь. И для неё эта пухленькая, вечно улыбающаяся кобылка казалась идеальным собеседником.

Но самой же Петунье казалось, что семейное счастье, как, впрочем, и любое счастье, вещь настолько личная, что даже думать не стоит о том, чтобы пытаться о нём рассказать. Ведь если собеседник будет такой же, как Винди, то он не погнушается едва дождавшись конца повествования о самой твоей заветной мечте, начать рассказывать о том, как хорошо он провёл прошлые выходные. А если собеседник окажется такой же, как сама Петунья… увы, он так же будет поддерживать разговор и даже улыбаться, боясь признаться даже самой себе в непервозданности своей улыбки. Нет, это вовсе не значит, что розовенькая кобылка считала, что собственное счастье не может быть ни с кем разделено. Но ей казалось, что таких пони настолько мало, что первый же, кто это будет готов сделать хотя бы наполовину так же искренне, как и ты, и будет тем самым «особенным пони». А особенный пони, может быть, у неё уже был.

— Кантерлот восхитителен! — восклицает подошедшая за печеньем пони желтого окраса со светло-зелёной гривой и хвостом, уложенными не особо опрятно, но, по крайней мере, наводящими на мысль, что кобылка-земнопони старалась, как могла.

— О, не то слово, но вы не видели красоту Клаудсдейла! Особенно когда начинается пора снегопадов. Знаете, окна моей дочери как раз выходят почти к самому краю облака, и оттуда хорошо видно… А вы, кстати, откуда? — вдруг внезапно срабатывает какой-то внутренний тормоз Винди. — Сколько лететь пегасу? — добавляет она, несмотря на то, что её собеседница не скрывает своего отсутствия крыльев под одеждами.

— Я из Мустанжии, но я земнопони, поэтому добиралась на поезде. На поезде ехать шесть часов…

— Значит, самому быстрому пегасу два часа от силы!

Взяв общую тарелочку с мармеладом, пони уходит и приносит её за стол переговоров. Желтенькая пони по имени Пичботтом с зелёной растрёпанной гривой и хвостом, сидит одна и глядит по сторонам, стараясь не смотреть наверх — высокие потолки почему-то кажутся опасными. Они словно бездны, в которые можно упасть, если посмотреть. Она ищет взглядом того, с которыми можно поговорить, но не все пони готовы так запросто начать беседу с совершенно незнакомой кобылкой. Особенно с манерами провинциальной пони. Но, к счастью, сама она этого не знает.

Она многого не знает, и в своём жеребячьем неведенье готова прожить всю оставшуюся жизнь. Она не станет лгать и лицемерить. Не потому, что это неправильно, а потому, что не умеет. Она добра душой. Наивно добра, но не сделает в этой жизни ничего доброго. И никакие великие мечты и цели не станут ей путеводной звездой. Для счастья ей этого не нужно. Она счастлива просто так и готова разделить свой восторг с любым пони. Как никто иной она способна осязать радость настоящего момента, не замутнённого воспоминаниями прошлого и ожиданиями будущего. Таких пони, как она — большинство. Чтение, путешествия, и завораживающая магия наук не прельстят их своими потаёнными знаниями. Их медленно затягивающийся паутиной маленький мирок никогда не будет способен объять что-то по-настоящему большое. Вся их жизнь — маленькая история и маленькая трагедия, вырванная из контекста. Приторно правильная, ни с чего не начинающаяся и ни к чему не ведущая.

До начала Эквестрийского Совета остаётся совсем немного времени. Пока Винди Вислз рассказывает Петунье о том, какая потрясающая фотография Радуги получилась на фоне центрального фонтана в Мэйнхеттене, бабуля Смит сидит в стороне и разговаривает с рыжегривым песочно-желтым жеребцом в ковбойской шляпе. Брейбёрн — её внучатый племянник из Эпплузы. Он рассказывает о жизни в городке, и слишком часто улыбается, бросая взгляд на пожилую кобылку словно слегка её стесняясь. Существует особый тип жеребцов, гендерная принадлежность характера которых ничуть не вызывает сомнения при всей их манерности. Но Брейбёрн к ним не относился.

Нет, он не был, как выразился бы Айрон Вилл, «рохлей» или размазнёй. Но он относился как раз к тем, для кого единственной силой было отсутствие страха показать собственную слабость. Подверженные влиянию идеи, в своём сиюминутном порыве они готовы свернуть горы, но податливость и безответственность никогда не позволят зародиться в них внутреннему стержню, достаточному, чтобы следовать намеченной цели.

Такие пони — фантазёры и мечтатели, которые говорят убедительно и вполне трезво рассуждают, и в отличие от играющих на публику актёров, умело сменяющих маски, за показной игрой демонстрируют свою истинную сущность и искренне верят в то, что говорят. Они — пони, способные заслужить симпатию своей эмоциональностью и обаятельностью, способные завоевать внимание умело отпущенной неоднозначной экстравагантной фразой или поступком, но в силу бессистемности своих подходов, ненадёжности и общей неорганизованности, вне повседневных непринуждённых бесед и случайных, ни к чему не обязывающих диалогов, никем всерьёз не воспринимаемые.

— Простите. — К бабуле Смит подходит высокий серый жеребец. — Селестия хочет начать Эквестрийский Совет немедленно, не подскажете, вы видели этих пони? — спрашивает он, протягивая список.

— Рада вас видеть, Нейсей, — улыбается пожилая кобылка, принимая список, — как там поживает принцесса?

— Неплохо. Поживает, — украдкой отвечает он, оглядываясь по сторонам. Нейсей нетерпелив, но готов обождать бабулю Смит, которая неспешно надевает очки. В отличие от остальных суетящихся под ногами пони, её авторитет он признаёт.

— Сури… Сури Поломэйр из Мэйнхеттена, — читает бабуля, всматриваясь в фотографию. — Эта милая поняшка? Помню, помню, жила раньше у нас в Понивилле. Нет, сегодня она не приходила.

— А Глэдмэйн? — торопит её Нейсей. — Из Лас-Пегаса.

— Этот галантный джентльпони? — интересуется бабуля Смит, вспоминая первую встречу с ним в кругу Эквестрийского Совета. Четыре года назад они вошли в зал вместе в сопровождении Флёр де Ли, как новые прибывшие члены Совета, который на удивление радушно принял Бабулю смит и Глэдмэйна. Пожилая пони в силу своего возраста уже ничуть не боялась публики и в первый же год нашла особый подход к каждому пони. Ещё через два года, когда «старики» покинули Совет, его члены стали держаться бабули Смит с её жизненным опытом и добрым, располагающим к себе нравом и Глэдмэйна, который профессионально держался на публике, умел сказать то, что от него ждали и промолчать, когда это было нужно.

Он являлся одним из тех пони, который в силу своей профессии не мог быть искренним с каждым, но с каждым мог быть вежлив. И именно эту формальную вежливость простые пони воспринимали как знаки искреннего проявления доброты и соучастия. И когда бабуля Смит, стуча копытом по столу, кричала, что предложенный вариант — вздорен и не стоит гнилого яблока, Глэдмэйн всецело соглашался с вариантом, но уверял, что его можно сделать ещё лучше, стоит лишь внести некоторые коррективы. Но пони любили их обоих.

— Да, он здесь, — кивнула бабуля Смит, озираясь по сторонам. — Честное слово, был здесь, вероятно, куда-то вышел…

— Ничего страшного, — перебил её Нейсей. — Продолжайте.

— Черри Джубили из Додж-Сити, — прочла кобылка. — Помню такую… Владеет ранчо в этом городе и выращивает вишню. Сколько она её хвалила, а всё кислятина оказалась, — поморщилась бабуля Смит. — Она была тут несколько минут назад… Если мне не изменяет память. А что?

— Хотим знать, сколько пони в сборе. Хорошо. Совет начинается.

— Стойте, я хочу знать, кто у нас из новеньких, — настоятельно потребовала бабуля Смит, вцепившись в лист, который Нейсей уже собирался забрать.

— Из новеньких — поп-звезда Сапфир Шорс и какой-то мерин из Ванхувера, — ответил жеребец, надеясь как можно скорей забрать список.

— Кто?! — чуть не вскричала бабуля Смит, ткнув копытом в последнюю строчку списка.

— Члены Эквестрийского Совета! — раздался голос с возвышавшегося над всеми ложе. Но голос вовсе не тот, которым принято открывать значимые мероприятия во дворце принцессы. — Я — Флёр де Ли, и мой первый советчик Нейсей рады приветствовать вас в стенах Кантерлота. — Кобылка сдержано засмеялась, поправила розовую гриву и, оперевшись передними копытами о белокаменные перила, выгнула спину, чуть приподняв заднее копытце. — Сегодня её Высочество принцесса Эквестрии Селестия хочет провести очередной съезд…

— Внеочередной, — грубо поправил Нейсей, направляясь к лестнице в ложе.

— Внеочередной, — улыбнулась кобылка, наматывая на копытце локон своей гривы. — Сперва… — она прервалась, потому что в зал неспешно вошли Глэдмэйн, Сури Поломэйр и Черри Джубили, активно о чём-то перешёптывавшиеся. — Сперва мы, по традиции, поприветствуем новых членов нашего Совета и как можно скорей будем решать вопросы от принцессы Селестии…

Флёр де Ли снова прервалась — Нейсей одернул кобылку. «Вопросы от принцессы Селестии за тысячу» — шепнул Брейбёрн бабуле Смит, и улыбка пробежала по мордочкам членов Совета, оценивших шутку. Тем временем в ложе происходила какая-то возня — прикрывшись бумагой, жеребец гневно выговаривал кобылке своё недовольство, но ничего, кроме угрожающе шипящих звуков, было не разобрать. Лишь в отпущенной напоследок розовогривой кобылкой фразе едва угадывалось «Моё место!». И судя по выражению морды Нейсея, это и было сказано.

— Так что там дальше у нас? — не выдержала бабуля Смит. — Требуем вопросы от принцессы Селестии! За тысячу!

Совет засмеялся, на это раз уже не скрываясь за маской приличия.

— Итак, — произнесла Флёр де Ли, видимо, не прочувствовав шутки. Она продолжала, обращаясь к присутствующим заигрывающе-томным голосом, словно ничего не случилось. — Позвольте представить нашего нового члена Совета — Сапфир Шорс от города Кантерлот! — продекламировала пони, проведя бледно-жёлтую синегривую кобылку к периллам ложе на обозрение публике.

Остроносая, остроухая, с остро подведёнными глазами и неестественно поддёрнутым кверху подобием улыбки кобылка, осмотрела со своей вершины присутствующих, едва поведя взглядом. На ней был странный наряд — маленький высокий белый цилиндр с сиреневой лентой, белая блузка с мелкими оборками, оканчивающаяся заострённым позолоченным каркасом и острые, как у Найтмер Мун или Дэйбрейкер накопытники.

— А интересы города Ванхувер в ближайшие четыре года будет представлять Гранд Пэа! — объявила глава Эквестрийского Совета.

---

«Нужно что-то решить с печатью мэра. Чтобы к моему приходу всё было убрано», — вспоминала слова Жерома пегаска, нервно расхаживая по коридору взад и вперёд. В этой фразе не было ничего особого, если бы не тот нажим, с которым хозяин произнёс в самом конце: «ты меня поняла?»… И Плэйт знала, что эта фраза не свойственна Жерому. И предполагала, как действовать. Она не в первый раз получала подобные задания, и, может, именно благодаря тем вечерам, проведённым с Жеромом за долгими беседами, Плэйт ни разу не подводила своего хозяина.

Жером любил воскресным вечером, накануне отъезда Плэйт в Ванхувер, просить заварить ему чай или глинтвейн и подать в кабинет на подносе с двумя комплектами чайных приборов. Когда всё было готово, кобылка шла по длинному коридору к высокой двери кабинета Жерома, крыльями неся поднос перед собой. В кабинете её ждал хозяин. Обычно он перебирал какие-то бумаги, но всегда откладывал их в сторону, когда осторожно стучавшись, голубенькая пегаска ожидала разрешения войти.

— Чай с лимоном и сахаром, как вы и просили, — говорит она, и Жером кивком подзывает её к себе. Он встаёт из-за стола и магией одну за другой гасит свечи, пока их не остаётся две-три на всё помещение. Садясь в кресло, он приглашает Плэйт сесть напротив, внимательно наблюдая за каждым её действием. Он смотрит за тем, как она раскладывает блюдца и как дрожащими от волнения копытцами наливает чай. Её пугает такая близость. Она не знает, что скрывается за всем этим действом, и отказывается верить, что Жером, главная фигура города, разговаривает со своей служанкой, как с близкой по статусу, просто так.

Первое время она сидела зажатая, обхватив чашку чая, и нервно кивала, одобряя каждое слово хозяина, желая как можно скорее покинуть уютное кресло. Первый раз — она ждала выговора. Второй раз — допроса. Затем ей стало казаться, что как только она привыкнет к таким вечерам за чаем или же, скорее, крепким глинтвейном, он попросит её убрать с его массивного стола бумаги и документы, и проведёт её, шатающуюся, под копытце, подсадив на лакированную поверхность дерева. Он будет улыбаться, как тогда улыбался тот жеребец. Плэйт не могла себе представить Жерома таким, но внутренний страх, засевший в ней с первого её раза ещё тогда, вызывал в ней дрожь.

— Ты боишься, что я тебя изнасилую, да? — однажды спросил Жером Плейт, отчего та вздрогнула и отрицательно замотала гривой. — Посмотри мне в глаза, — попросил он. — Сначала ты боялась выговора, теперь того, что я начну приставать. Не буду. У меня есть опытные кобылки и молодые страстные filly, которые преуспели в это искусстве гораздо лучше тебя. Они умеют соблазнять и завораживать, знают, когда надо вести за собой, а когда — быть ведомыми. Но всё их умение, весь их талант не сравнится с умением двух зрелых разумных пони вести осознанный разговор.

— Я не так умна, как вы думаете, — скромно замечает Плейт. — Я ещё многого не знаю…

— Знания? — изумляется Жером. — Грош им цена в голове пони, не способной ими воспользоваться. Посмотри, Плейт, — просит Жером, понижая голос. — Оглядись. У меня на полках — тысячи книг. Это сотни тысяч страниц и миллионы фактов. Но чего они будут стоить, перед миром, ожидающим нас вне стен библиотеки? Перед миром, в котором вопросов — бессчетное множество. Найдутся ли на них на все ответы даже в самых обширных архивах Кантерлота?

— Не найдутся…

— Умение мыслить — это искусство. Искусство получить знание в чистом виде и преобразовать его в сложный механизм решения задачи. Знания ли — ключ от всех дверей? Нет. Знания — заготовка. И только мысль способна выточить из неё ключ для любого замка. Смотри, — произнёс Жером, доставая с полки тяжёлую книгу в кожаном переплёте. — Это математика. На какой странице кончается реальность и начинается фантастика? Там, где среди цифр начинают мелькать буквы? Или же где единственной цифрой среди сплошных рядов букв оказывается ноль?

— Я ещё плохо знаю математику, — отвечает Плейт на всякий случай, — но мне кажется, что всё сказанное здесь — реально. Иначе бы эта книга не хранилась бы в вашей библиотеке… — Плейт от волнения запинается, но в то же время не может не чувствовать, как аккуратно и красиво звучало сказанное ей.

— Твоему умению отвечать на каверзные вопросы позавидует половина адвокатов здешних мест, — удовлетворённо улыбается Жером. — Ты быстро адаптируешься, — похвалил он. — Я хотел сказать, что называть эти знания далёкими от жизни будут только те, кто имеет лишь поверхностное суждение о природе данного знания. Даже это, — Жером перекидывает огромную массу страниц, долистывая почти до конца. — Даже это применимо не только в абстрактной науке, но и в повседневной жизни. Например, когда ты доводишь до кипения чайник, смотришь за траекторией повозки на улице, глядя на небо прикидываешь, успеешь ли добежать до начала дождя. Едва ли задумываясь, ты высчитываешь перемещение туч за единицу времени, их движение, делаешь поправки на силу ветра. Для только что появившихся на горизонте облаков, можешь прикинуть, как далеко они, опираясь на знания о кривизне планеты или обращаясь к тригонометрии. Здесь решают не точные знания — они лишь конкретизируют результат. Здесь решает умение именно мыслить и создавать модели в своём воображении.

Эта, казалась бы, бытовая мелочь, безделушка для развлечения ума, однажды приведёт тебя к тому, что ты начнёшь по праву считать себя не такой, как они, ты будешь сильнее и выше них. С каждым днём ты будешь постигать этот мир совсем не так, как тому учат в школах и университетах, заточенных на неразумное большинство. Им дают знания, но не учат ими пользоваться, потому что сами не умеют этого делать. Наступит момент, и ты перестанешь задумываться над твоим новым фильтром реальности. Расчёты станут идти в подсознании, не затрачивая твоих ресурсов, но постоянным потоком выдавая тебе исчерпывающую неочевидную информацию о каждом объекте. Совершенствуя свой навык, ты начнёшь осязать мир иначе и понимать невидимую материю цифр, из которых создана наша вселенная.

Это — озарение. Чистая энергия разума, открывающаяся лишь тем, кто не просто владеет знанием, а кто постиг его суть и готов это знание преобразовывать, сотворяя нечто новое. И тем оно принципиально отличней от всего созданного ранее, чем гениальней творец. Творец, для которого есть некоторая отправная точка необходимых знаний, после которой они становятся способными воссоздаваться тем быстрее, чем их больше. И в этом превосходство интеллектуала над эрудитом — ничем не ограниченная свобода мысли, способной создавать необходимое, а не использовать имеющееся.

Вся эта библиотека, — повёл копытом Жером в сторону уходящих в темноту книжных рядов, — готова дать тебе необходимый запас знаний для твоей отправной точки. В любое время, когда пожелаешь, ты можешь подойти и спросить у меня любую книгу. Если её не окажется в библиотеке, я достану её в Ванхувере. Не будет в Ванхувере, её привезут из Мэйнхеттена или Кантерлота. Ты ведь понимаешь, о чём я?

— Да, Жером…

— Служанок много. Их в одном Даркстоуне на твоё место наберётся с несколько десятков за плату вдесятеро меньше твоего жалования. И… ты ведь понимаешь, что ты не служанка?

— Да… — едва слышно произносит пегаска.

— Поэтому, — продолжает Жером, доставая магией с полки пару книг и ставя их перед Плэйт. — Это элементарная математика и логика, — говорит он, показывая небольшую потрёпанную книжку в мягком переплёте. — А это — сборник нетривиальных на мой взгляд детективных историй. Возьми. На следующей встрече расскажешь, что интересного тебе удалось узнать.

— Спасибо, хозяин, — улыбается Плэйт, глядя на медленно кивающего Жерома. Она чувствует какую-то глубокую благодарность и симпатию. Сейчас она ещё не понимает, за что ей оказывается такое внимание со стороны самого Жерома, но уже клянётся сделать всё, чтобы не подвести своего хозяина.

— Можешь идти, — улыбаясь ей в ответ произносит Жером, — только прежде, скажи, ведь теперь я не кажусь настолько страшным?

— Нет, — качает головой Плэйт, и её гривка вторит движениям головы пегаски, — почти. — Добавляет она, решившись быть честной до конца.

— Это хорошо. И я очень хочу, чтобы впредь ты не боялась таких вечеров. На них мы будем пить чай или глинтвейн, и разговаривать обо всём, что ты узнала нового и интересного, будешь рассказывать о себе, а я в свою очередь — делиться своим пониманием сути вещей. Мы будем читать философские тракты и труды Старсвирла, а в ясную погоду ничто нам не помешает изучать астрономию. Только так ты научишься понимать меня без слов. А это действительно важно.

---

— Члены Эквестрийского Совета, — произнес Нейсей, обращаясь к присутствующим, — как уполномоченный координировать действия данного органа, сегодня я обязан сообщить вам, что срочный его созыв продиктован вовсе не прихотью его главы или волей Селестии. Каждый из вас получил письмо с настоятельнейшей рекомендацией приехать, и, как я вижу, мы почти в полном сборе. Итак, прежде чем мы начнём, я должен, как то требуют условия проведения срочных созывов, взять с вас подписку о неразглашении…

В зале поднялся шум. Смущённый шум и перешёптывания пони, для которых эта процедура была новой. Впрочем, она была новой абсолютно для всех, включая не присутствующую Селестию, которая никогда не появлялась перед членами Совета до принятия ими окончательного решения.

— Сейчас, — продолжал Нейсей, дождавшись, когда зал утихнет сам, — каждый из вас получит бумагу, в которой напишет свои пожелания. В них вы можете указать, кому из ваших родных друзей или близких отправить официальное предупреждение о вашей задержке в Совете на неопределённый срок или иные регламентированные указом Селестии требования и пожелания. Учитывая указ Селестии номер 2333 раздел 3, согласно которому «Каждый пони вступает в членство Эквестрийского Совета на добровольной основе и может, уведомив Главу Совета или его заместителя в любой форме, добровольно покинуть свой пост без каких бы то ни было штрафных санкций», любой пони, не согласный с ограничением его права на свободу слова или свободу действий, волен покинуть Эквестрийский Совет.

Возьмите бланки перед вами. В них следует указать, согласны ли вы с проведением заседания в закрытой форме, и если да, то отметить, что вам разъяснены условия, которые вы обязаны соблюдать с момента дачи соглашения, а также ответственность, в случае несоблюдения условий.

— А какие условия? — успела втиснуться бабуля Смит.

— Нам действительно было бы интересно это услышать, — подержал её Глэдмэйн, — тем более, что Эквестрийский Совет подобного формата никогда ранее не проводился.

— Перед вами лежат нераспечатанные конверты, — продолжал Нейсей, уже не тем официальным тоном, которым начал выступление. — Распакуйте и прочтите соглашение. В соответствии с этим документом, при вашем согласии участвовать в закрытом Эквестрийском Совете вы будете лишены права передвижения по Эквестрии до окончания Совета стенами Кантерлотского замка. При этом вы будете обеспечены всем необходимым для проживания и деятельности, направленной на решение поставленных перед Советом вопросов и проведения досуга.

Вы лично несёте ответственность за разглашение тайны Совета и передачу сведений во внешний мир. Подписывая соглашение, вы подтверждаете, что обязуетесь не вступать в контакт ни с какими лицами за исключением членов Совета, давших согласие на сохранение государственной тайны, главы Эквестрийского Совета и его законных заместителей, королевской гвардии, а также представителей власти и правопорядка при предъявлении ими соответствующего ордера от Принцессы Селестии.

Связь с внешним миром будет полностью исключена. Вы не сможете пересылать информацию и любые материальные объекты и принимать что бы то ни было с момента подписания соглашения и до окончания сессии Совета. Его окончание инициируется лично принцессой Селестией и вступает в силу с момента подписания соответствующего распоряжения.

Нейсей отложил бумагу и глянул на присутствующих. Похоже, пони совсем не ожидали такого расклада, но тем заманчивей казалось участие в тайном Эквестрийском Совете, ведь каждая, без исключения, пони по своей природе до ужаса любопытна. И пока члены Совета переглядывались, взвешивая своё решение, Нейсей решил продолжить.

— А пока, — говорил он, выступив вперёд Флёр де Ли, — вы внимательно читаете эти строки, разрешите напомнить вам, что когда-то давно Эквестрийский Совет был учреждён принцессой именно для того, чтобы решать сложные проблемы страны в непростой для неё час.

Несколько пони, в том числе бабуля Смит, Пичботтом, Винди Вислз и Глэдмэйн оторвались от чтения и запрокинули головы кверху. Кто-то действительно слушал, а кто-то это делал из приличия.

— На ваши плечи, — продолжал он отчётливей и громче чем прежде, словно внимание членов Эквестрийского Совета придало ему сил, — возложена задача. Задача, которая решит будущее Эквестрии и будущее всего её народа. Страна!.. — ещё громче произнёс тот, и поэзия речи, так любимая многими ораторами умерла под натиском железной воли, чеканившей каждое слово. — …выбрала вас! Она выбрала вас так же, как и меня. И я в этот судьбоносный момент заявляю: ни при каких обстоятельствах я не сложу свои полномочия. Моя главная обязанность — оправдать возлагаемые на меня надежды каждой эквестрийской пони! Мы не имеем права отступиться перед лицом ответственности! И вместе с вами я подпишу эту бумагу…

— Нейсей! — вмешалась Флёр де Ли, но её голос потонул в металлическом голосе оратора.

— …и оправдаю возложенные на каждого из нас ожидания. Мы докажем…

— Нейсей! — ещё громче произнесла глава Совета, сделав шаг и встав почти вровень с трибуной.

— …что мы достойны быть представителями народа пони Эквестрии! — окончил тот, прежде чем Флёр его отодвинула крупом, заняв место за трибуной.

— Пони-пони! — привлекла она внимания, цокая копытом по белокаменным перилам, — напоминаю, что никто не призывает вас подписывать эти бумаги. Вы вольны покинуть зал прямо сейчас и явиться уже в следующий раз на очередной Совет…

— Яблочная гниль! — выругалась бабуля Смит. — Я ехала из Понивилля не для того, чтобы просто увидеть Кантерлот! Ваш помощник прав. Мы не подведём пони, чего бы это ни стоило. Правда, Глэд?

— Вы совершенно правы. Чем секретней поручение, тем ценней и ответственней наша задача, — согласился Глэдмэйн и, дождавшись, когда бабуля начертит свою каракулю, уверенным росчерком пера поставил свой вензель на желтой шершавой поверхности пергамента.

— А если Селестия не подпишет распоряжение об окончании, — единственная из всех присутствующих решила осведомиться Черри, — у меня ферма, за которой нужен постоянный уход.

— Вы вольны покинуть Эквестрийский Совет, — напомнила Флёр де Ли, коварно улыбнувшись стоявшему в стороне Нейсею. — Тем более это высокая ответст…

— У меня, — вмешалась бабуля Смит, не обратив внимания на слабый голосок Флёр, — тоже, между прочим ферма. Но когда решается судьба Эквестрии…

— У вас, по крайней мере, есть на кого её оставить, — ответила Черри, недовольно поморщив мордочку.

— Прошу не задерживаться, принцесса хочет получить ответ сегодня же, — громко перебил Нейсей, обращаясь в зал.

— У меня на этой неделе показ мод… — вздохнула Сури Поломэйр, наблюдая, как пони, одна за другой подписывают согласие, и её единственный отказ может навредить её карьере.

— Считаю своим долгом предупредить вас, — обратилась Флёр де Ли, — что, скорее всего, судя по тому, что сообщила мне принцесса Селестия, вы не покинете Кантерлота в ближайшее время.

— Не переживайте, — поддержал её Глэдмэйн, — я могу организовать ваш показ мод в холле моего отеля в Лас-Пегасе. Даже не представляю, сколько пони посетят этот отель только ради того, чтобы оказаться в первых рядах на вашем показе! Мы дадим рекламу…

— Все подписали? — спросил Нейсей, собирая магией бумаги. — Отлично…

— Сейчас я вам озвучу основные проблемы, по которым мы ждём решения… «Мои пони, — начала читать Флёр де Ли, — перед празднованием дня летнего солнцестояния я освободила свою сестру из тысячелетнего заточения. Намереваясь избежать паники, я сделала это втайне от всех. Однако принцесса Луна скрылась сразу же после освобождения, и ныне нет достоверной информации о её местоположении. Я собрала вас здесь, чтобы вы дали мне ответ на следующие вопросы:

1) Какие слухи и домыслы среди народа появились после исчезновения силуэта принцессы Луны с поверхности луны?

2) Как пони относятся к Луне. Знают ли они, на ваш взгляд, различия между Луной и Найтмер Мун.

3) Ожидают ли пони каких бы то ни было действий их принцессы?

И, наконец, главный вопрос, по которому хотела бы получить ответ принцесса, — произнесла Флёр де Ли, поменяв позу. — Исходя из всей известной вам информации, а также являясь законными волеизъявителями жителей Эквестрии, как следует… что? — изумилась глава Совета, пристально вглядываясь в бумагу, — …как, по мнению жителей Эквестрии, следует поступить её высочеству в отношении принцессы Луны?..

— Не может быть! — не поверил Нейсей, нахмурившись.

— Здесь так написано! — отдёрнув бумагу, повысила Флёр де Ли голос на жеребца, попытавшегося отобрать свиток, чтобы убедиться в достоверности прочитанного. — А теперь, — произнесла белая высокая кобылка, обращаясь к залу, — мы предоставляем вам обсуждение этих вопросов.

— Можете оставить свиток? — поднял копыто Глэдмэйн, — похоже, после объявления о побеге Найтмер никто ничего не записывал.

— Принцесса ждёт решения сегодня же, — с нажимом произнесла Флёр де Ли, передав бумагу магией.

Глава Эквестрийского Совета и его заместитель покинули ложу.

— Вы нарушаете свободу выбора! — прошипела она, как только закрылась дверь.

— Меня назначила сама принцесса Селестия, чтобы я следил за соблюдением формальностей в устроенном ей балагане с тобой во главе. И в мои обязанности входит зачитать пони их права и обязанности…

— Ты агитировал членов Совета на дачу ими согласия!

— Напомнить пони о важности их гражданской позиции — моя обязанность, — улыбнулся Нейсей. — Почему же ты против того, чтобы все десять членов Совета участвовали в заседании? Есть какая-то тайна, да? — с издёвкой добавил Нейсей, однако ни голосом, ни эмоцией этого не показав.

— Я не говорила, что я против! — прикрикнула на Нейсея кобылка, боязливо оглядевшись. — Я никогда этого не говорила! — снова зашипела она, опасаясь оказаться услышанной.

— Зато это сказал Фенси Пэнс.

Нависла пауза. Флёр де Ли впилась взглядом в Нейсея. Нейсей принял её вызов. Так продолжалось несколько мгновений, пока, наконец, глава Совета не отвела взгляд.

— Ещё раз пойдешь поперёк моего слова, и ты лишишься своего места! — ответила кобылка, гордо вскинув голову. Так высоко, что кончик её мордочки оказался почти вровень с кончиком её рога. — А напоследок — запомни. Ты — всего лишь труженик-единорог, за всю жизнь своими стараниями поднявшийся всего лишь до прислуги Флёр де Ли. А я — элита. За мной стоит о-о-очень влиятельный пони, — добавила та, задним копытом проведя по ковру, словно обдавая собеседника пылью. — Учти это, если дорожишь своей карьерой.

Но Нейсей промолчал. Он был спокоен, потому что знал: за ним стоит сила, которую боится сама Селестия.

---

— Найтмер Мун сбежала?! — в панике восклицала Пичботтом. — Почему нам никто об этом не говорил?

— Разве над вашей Мустанжией восходит какая-то другая луна? — уколола особо голосистую кобылку Сапфир Шорс, — у меня, между прочим, теперь срывается выступление, к которому я готовилась полгода!

— Небо… было затянуто облаками. Я не видела луну… А ночью в поезде я спала.

— Нда? — подняла бровь её собеседница.

— Мы, земнопони, — вступился за провинциалку Брейбёрн, — не привыкли смотреть в небо. Я и сам пропавшую Найтмер увидел, когда мне об этом сообщили.

— В любом случае, мой концерт…

— А у меня ферма! — перебила Черри. — Показ мод можно провести и в темноте при огнях, а я, если солнце перестанет восходить, разорюсь!

— Можете не переживать, если солнце не взойдёт, страдать вам останется недолго, — ответила Сури. — У меня, между прочим, срывается…

— Тихо! — встал со своего места Глэдмэйн, видя, что бабуля Смит безучастно смотрит в сторону нового члена Эквестрийского Совета. — Паниковать бессмысленно. Мы заперты здесь надолго. До тех пор, пока не окончится заседание или…

— Или не сменится власть, — вставила Винди Вислз.

— Как всегда, мы узнаем это самыми последними, — фыркнула Сапфир Шорс.

— Винди, — обратился к ней Глэдмэйн, — не нагнетайте обстановку. Члены Совета взволнованны и очень серьёзно воспринимают подобные шутки.

— Бабуля, что с вами… Помогите же, — просил Брейбёрн, встав с места и подойдя к бабуле Смит, — вы всегда наполняли оптимизмом каждый наш Совет…

— Первое, — выделил Глэдмэйн, надеясь хотя бы на время взять верх над нарастающей паникой, — как пони, по своей профессии обязанный внимательно читать документы, я хочу обратить ваше внимание на то… Петунья… слёзы вам не к лицу. Гранд Пэа, вы с краю, будьте добры, передайте столовую салфетку. На то, что слово «Найтмер» прозвучало единожды, и лишь в качестве теоретического объекта сравнения.

Услышав слово «Найтмер», зал затих. Затихли даже перешёптывания и причитания.

— Верно, — выступила бабуля Смит не вставая с места, и Глэдмэйн, улыбнувшись, кивнул ей, словно передавая эстафету. — Не пойму, чего все так переполошились по этому поводу. Я на своём веку пережила две задержки восхода солнца. Одну — в раннем детстве, когда я ещё была жеребёнком. И знаете, что это было?

— Клаудсдейл включил Фабрику на полную мощность? — с воодушевлением спросила Винди Вислз, и пони тут же устремили свои недоумевающие взгляды на неё. — Что вы на меня так смотрите? — спросила та удивлённо. — Именно так поступает Клаудсдейл в любом постапокалиптическом романе!

— Нет, всё проще. Селестия проспала…

По залу пронёсся смешок.

— Как же я её понимаю, — улыбнулась Сапфир Шорс, — приятно слышать, что даже у Селестии есть свои слабости.

— Если бы у Селестии не было бы слабостей, она бы не собрала нас здесь. Уверена, она очень взволнована. Хочется надеяться, что мы сможем ей помочь, — улыбнувшись, произнесла Петунья, промокнув глаза бумажной салфеткой.

— Безусловно! — подбодрила её Винди. — Глэдмэйн, зачитайте-ка нам первый пункт!

— Кхм-кхм, — откашлялся Глэдмэйн, встав. — Принцесса Селестия интересуется, какие слухи и домыслы появились среди пони после исчезновения силуэта принцессы Луны с луны.

— Как представитель наиболее пострадавшего… а точнее, повидавшего города, прошу первое слово, — заявила бабуля Смит.

— Первое слово всегда за вами, — кивнул Глэдмэйн. — В зале не найдётся пони, способного отобрать у вас первенство.

— В ту ночь пропала принцесса Селестия. И вместо неё на балконе мэрии появилась Найтмер Мун… Хватит вам уже теряться при упоминании имени этой кобылы, — махнула копытом бабуля Смит, — она такая же пони, как и все мы…

— Ничего более сентиментального я сегодня не слышала, — произнесла Сапфир Шорс, — демонстративно отвернувшись.

— Вам дадут слово сразу после бабули Смит, — выкрикнула со своего места Винди Вислз. — Бабуля — лучший оратор в этом Совете!

— Благодарю, моя дорогая, — улыбнулась она. — Так вот… о чём я говорила?

— О том, что пони Понивилля знают о… о Найтмер, — напомнил Брейбёрн.

— Верно. Весь Понивилль был свидетелем того, как Найтмер явилась на праздник Летнего Солнцестояния и затем исчезла, превратившись в облако синего тумана.

— Странно слышать, что из всех городов она выбрала именно Понивилль, — произнесла Сури Поломэйр. — Я тоже жила там когда-то давно. Ничем не выдающийся городок, разве что у самого подножия Кантерлота. Честно сказать, в то утро я не видела исчезновения силуэта Найтмер. У нас слишком высокие здания, чтобы можно было увидеть луну, особенно, если живёшь в самом сердце Мэйнхеттена. Но задержка восхода меня насторожила, как и многих жителей города. Впрочем, я была наслышана историями о том, как Селестия забывала поднять солнце, и не придала этому значения.

— Но как можно не придать значения такому?.. — удивилась Петунья.

— Милая, в больших городах пони слишком заняты, чтобы обращать внимания на такие пустяки. Это в деревеньке пони могут с утра собраться на главной площади и до полудня трещать о том, что не взошло солнце. А в городе всем управляет время. И только всякие провинциалы…

— Эм, — вмешался Глэдмэйн, возвращаясь к столу с чашкой чая и блюдцем с мороженым. — Мы не оскорбляем ни горожан, ни провинциалов.

— Ни в коем случае, — моментально сменила тон Сури, — в конце концов, я, как уже сказала, и сама из провинции… Клубничное? — улыбнулась она, попытавшись перевести внимание с себя на мороженое. — Пока что обсуждайте, я тоже возьму. Кому-нибудь ещё принести?

— Если не трудно, — отозвалась Винди, — и если есть, то пломбир.

— А как у вас пегасы отнеслись к пропаже Найтмер? — спросила её Сури, ложечкой накладывая мороженое.

— Мы сразу заметили. У нас лучшая видимость во всей Эквестрии, и я даже различила четыре сходящихся к луне звезды. Но мы почему-то подумали, что это подарок от Принцессы Селестии на день Солнцестояния. Ведь представьте, каково видеть Найтмер, пусть даже в виде силуэта, но каждую ночь.

— Честно говоря, пони в Эпплузе подумали точно как и вы. Эпплуза находится в южной части Эквестрии, и затерялась среди прерий и пустынь. У нас почти не бывает дождей, а пылевые бури заслоняют солнце гораздо чаще, чем грозовые тучи. Так что, нам тоже показалось, что Селестия решилась стереть это страшное воспоминание с поверхности луны. Наш мэр так и сказал.

— То есть, — встал с места Глэдмэйн, — так и запишем: «За исключением Понивилля, все города в большей или меньшей степени посчитали произошедшее недоразумением, никак не связанным с Найтмер. Жители Эквестрии слабо отреагировали на события того дня». Теперь позвольте мне озвучить следующий вопрос, а потом сделаем небольшую паузу. Мы так быстро решаем вопросы, что иначе пони будут думать, что мы сюда развеяться приходим, — оправдался Глэдмэйн, и пони захихикали.

---

— Ну, а я ему говорю, — продолжал Мэйджор, проходя по коридору к своему кабинету. — Сюда, сюда, по лестнице. А я ему, значит, говорю: «В сравнении с моим виски из Кантерлота, эта твоя жижа — просто самогон!» А он пьян был, и я тоже и, помню, схватились мы с ним здорово. У меня вон — ухо порвано!..

— Ваш товарищ по пути до мэрии уже полжизни рассказал, — сказала Спитфайр, обращаясь к молчавшему всю дорогу Жерому. — Не хотите ли и вы что-нибудь рассказать?

— Моя жизнь не замкнулась физическими границами города. И её не рассказать по дороге до дому.

— У нас будет много времени, — уверила пегаска, — и, надеюсь, вы ответите нам с Сансом на пару вопросов о вашей жизни.

— Мой кабинет, — произнёс Мэйджор, и толкнул дверь, пропуская гостей.

Спитфайр вошла первой. Затем, дождавшись, когда в комнате окажутся Жером и Мэйджор, вошёл Санс Гард.

— Довольно строгий кабинет, — оценила скудность убранства Спитфайр, приняв его за минимализм.

— Зато ничего не отвлекает, — усмехнулся мэр, стараясь скрыть свою растерянность наведённым в его отсутствие порядком.

— Печать, если она здесь, найти не составит труда, — произнёс Санс Гард, прохаживаясь по комнате и осматривая её интерьер.

— Приступайте, Санс. А мне надо уточнить некоторые вопросы.

— Присядьте, — предложил Мэйджор, пододвигая к газетному столику кресло и усаживаясь напротив. — Я так понимаю, вы всё ещё думаете, что дело нечисто, и в этом замешаны непосредственно мы?

— У меня есть основания полагать, — сухо произнесла жёлтая пегаска, положив на стол солнцезащитные очки. — Вы рассказали убедительную историю, в которую я почти поверила. Но в этой истории есть некоторые несостыковки. И несостыковки значительные. А потому, скажите, Мэйджор, где вы были сегодня к полудню?

— Эм… — призадумался мэр, понимая, что надо ответить быстро, но при этом не потянув за собой массу дополнительных вопросов. — У меня был ланч.

— Хм… — призадумалась Спитфайр, и тут же пришла в себя. — Нет. Я спросила, где вы были, а не что делали.

— В этой чёртовой дыре нормальный ланч можно поесть только в собственном доме! — выругался мэр, давая понять, что вовсе и не собирался юлить. — Хорошо хоть выпить сносно дают… Если знать, где, — добавил он, чтобы придать непринуждённости сказанному.

— Хорошо. Если вы были дома, вы виделись с Жеромом? Он приходил к вам?

— Конечно, приходил! — перехватил вопрос жеребец в черной накидке, понимая — сейчас велики шансы, что мэр соврёт, чтобы покрыть Жерома. — Что за очевидные вопросы!..

— Молчите! — резко вскричала Спитфайр, отчего Санс Гард даже обернулся. — Вы нарушаете чистоту допроса, — пояснила она, сурово глянув на Жерома.

— Спитфайр… — обратился к кобылке Санс Гард, медленно подходя к её креслу. — Они вполне законопослушные пони. Право же, любой на их месте растеряется.

— Санс, у каждого свои методы работы. И если пони действительно непричастен, поверьте, мой опыт меня не обманет, — произнесла жёлтая пегаска и повернувшись обратно к Мэйджору и Жерому, продолжила. — Но мои сомнения подкреплены хотя бы тем, что один из этих законопослушных пони сегодня чуть не перерезал одному жеребцу глотку.

— Неужели? — воскликнул Санс, напрочь забыв про поиск печати. — Чем?

— Вас действительно интересует, чем, а не сам факт? — надавила на начальника полиции капитан Вондерболтов.

— Это, между прочим, очень важно, — втиснулся Жером, и улыбнулся, позволяя Спитфайр перехватить слово.

— Что вы хотите этим сказать? — раздраженно спросила она. — Будто для того, чтобы перерезать горло нужен какой-то особенный нож или особенная сталь.

— Нужна сталь в принципе. Скажите, — произнёс Жером, — видели ли вы у меня нож? Уверены ли вы, что я поднёс именно лезвие к его горлу, а не просто решил проучить хама, приставив к его глотке вполне безопасный предмет? Ведь Стронг, как-никак уже десятый год служит верой и правдой моему другу Мэйджору…

— Не валяйте дурака, — обиделась Спитфайр, — если это был нож, то, скорее всего, он при вас. Сейчас Санс вас обыщет.

— Не стоит, — покачал головой Жером, — я сам сдам всё, что вы так хотите увидеть. Вот нож. Складной. Согласитесь, во время драки его ещё нужно успеть раскрыть. Вот пара бумажек и карандаш, — произнёс жеребец, магией выложив на стол перед Спитфайр содержимое внутреннего кармана мантии.

— Орудие нападения, — произнесла Спитфайр, оценивающе повертев складной нож — Правда, Санс? — спросила она подошедшего полюбопытствовать жеребца.

— Обороны, — поправил Жером. — Но позвольте спросить, почему вы взяли нож, а не, допустим, карандаш? Вы подсматривали с крыши соседнего здания, верно?

— Я вела наблюдение, — поправила Спитфайр, — и, да, с крыши соседнего здания. Разве это что-то меняет?

— Вероятно, меняет, — улыбнулся Жером, вставая с кресла, — пройдёмте, господа, подышим воздухом и заодно посмотрим, с какой крыши за мной наблюдали.

— Не дай Селестия это очередной ваш фокус… — начала Спитфайр, но Жером её прервал.

— Нет, что вы. Это будет не фокус, а магия. Ведь кому, скажите, как не мне знать, что со стороны парадного входа в мэрию есть только одно здание, приходящиеся по высоте вровень с крышей самой мэрии. И расположено оно в семидесяти шагах. Учитывая высоту здания в двенадцать-пятнадцать шагов, имеем расстояние… — Жером призадумался, — …приблизительно семьдесят пять шагов. И с такого расстояния вы видели вот этот маленький нож?

— Я поддерживаю желание Жерома выйти во двор и во всём разобраться, — поддержал довод Жерома Санс. — Тем более, там есть тот, кто от первого лица нам расскажет, как то было на самом деле.

— Вы, — говорила Спитфайр, спускаясь по лестнице, — по-жеребячьи наивны. Что Мэйджор, что Жером — первые лица города, которых покроет любой житель Даркстоуна.

— Впрочем, против фактов не пойти, — пожал плечами Санс, когда все четверо оказались на крыльце. — Не могу не согласиться с Жеромом, что даже мне в лучшие мои годы было бы не увидать ножа с той позиции, — произнёс Санс Гард, указывая копытом на наблюдательный пост пегаски. — Нож слишком мал, — добавил Санс, внимательно, оценивающе поглядев на складной нож и затем вернув его обратно хозяину.

— Я не говорила, Санс, что видела сам нож. Я видела блеск лезвия, — продолжала настаивать Спитфайр.

— Это уже через край! — возмутился Мэйджор. — Мало того, что вы ворвались в чужой дом в чужом городе, обвиняете в том, что не совершал ни я, ни Жером, так ещё и заставляете нас оправдываться?!

— Тише, — невозмутимо поднял копыто кверху Жером, обращаясь к Мэйджору. — Мисс Спитфайр, видимо, очень хочет оправдать всех Вондерболтов сразу за тысячу лет. Даже если я скажу, что блеска ножа она видеть не могла, потому что к двум часам это место уже находится в тени, то…

— Следы борьбы действительно есть, — удовлетворённо заметил Санс, рассматривая пыль у крыльца. — Прошу прощения, — обратился к крупному жеребцу по имени Стронг начальник полиции, — вы работаете на мэра, и на вас было совершено нападение, верно?

— Чего? — переспросил стоящий у забора Стронг, явно недовольный, что его побеспокоили.

— Жеребец по имени Жером собирался вас зарезать? — спросила Спитфайр в лоб.

— Может быть, — ответил тот, тупо глядя на присутствующих. — Хозяин приказал никого не впускать. Я и не впускал.

— Он считает, что я ему плачу за то, что он выполняет приказы, а не думает, — пояснил мэр, — я, конечно, сказал, никого не впускать, но, чёрт побери, я не упомянул Жерома, двери моей мэрии для которого всегда открыты.

— Это уже нас вряд ли касается, Спитфайр, — произнёс Санс Гард, возвращаясь к крыльцу. — Предлагаю вернуться и продолжить в кабинете, здесь мы больше ничего не найдём.

— Постойте, Санс, — остановила жеребца Спитфайр, коснувшись его плеча. — Стронг!

— Чего ещё? — обернулся тот, ещё более угрюмый, чем прежде.

— Писать умеешь? — почему-то спросила пегаска, и Мэйджор замер в испуге.

— Чего? — состроил страшную морду тот, будто ему предложили что-то непристойное. — А, вы про это. Не, не умею, — отмахнулся Стронг и вновь отвернулся, уже не скрывая своего раздражения.

— Но, — продолжала пегаска, когда все четверо вернулись обратно в кабинет, — мне всё равно многое остаётся неясным.

— К примеру? — спросил Жером, встав в проходе.

— К примеру, ваша голубенькая пегаска. Она прилетала сюда. Я видела это, когда наблюдала за вами.

— Она мой секретарь, если это поможет делу, — перебил Жером, слегка обеспокоенно. — Кажется, я оставил складной нож на крыльце. Позволите отлучиться?

Санс кивнул, и Жером, одарив пони улыбкой, исчез.

— Вы ведь не думаете, что он сбежит, — ответил он Спитфайр, бросившей вопрошающий и недоумевающий взгляд на Санса.

…— Стронг! — подозвал Жером земнопони, стоявшего у забора. — Слушай сюда. Похоже, у нас с Мэйджором серьёзные проблемы. Немедленно напиши кодовую фразу «Ужин будет готов к 20:00. Письмо сожги», сложи бумагу пополам и подпиши «1-2». Кинь его под дверь, постучись и удались, чтобы тебя никто не видел. Это тебе, — сказал Жером, вручая Стронгу кусочек пергамента, карандаш и три монетки по десять битсов.

Жером тотчас нырнул обратно в мэрию и уже через десять секунд был в кабинете, покручивая в воздухе складной нож.

— Нет-нет, — покачал головой Санс, передавая какие-то бумаги Спитфайр, — все отчёты заполнены совершенно другим почерком. Нет никаких сомнений, что письмо написал некто сторонний.

— Или левым копытом, — предположила Спитфайр.

— Определённо, нет, — не согласился начальник полиции, — здесь я могу однозначно заявлять, что написанные левым копытом буквы были бы… А, Жером, вы вернулись! Присаживайтесь. Спитфайр нашла способ, как разнообразить этот день.

— Ничуть не сомневаюсь, — ответил Жером, усаживаясь в кресло. — И что же на этот раз?

— Как насчёт допроса вслепую? — поинтересовалась пегаска, усаживаясь напротив.

— Я лишь интуитивно догадываюсь, что это, но звучит как захватывающая интеллектуальная игра, — улыбнулся Жером, откинувшись в кресле. — Я в деле. Надеюсь, Мэй тоже.

— Не привык играть без выпивки… — пробормотал Мэйджор.

— На вашей стороне и без того сильный союзник, — улыбнулась Спитфайр, глянув на Жерома. — Санс, подайте бумагу и пару перьев, — попросила пегаска, и разорвала полученный пергамент надвое. — Я задам вам несколько вопросов. Вы должны, не совещаясь друг с другом, ответить на каждый. Итак, приступим. Встречались ли вы вчера? Если да, то когда и с какой целью? Встречались ли вы сегодня. Вопросы те же. Когда вы узнали о подложном письме? На этом всё. Как окончите, сложите бумагу на стол.

— Хо-хо, — раздался голос Санса за спиной Спитфайр, — откуда это? — поинтересовался он, показывая здоровенный бутыль виски. — Я смотрю, из погребов самой Селестии!

— Ах, это… — с облегчением выдохнул мэр. — Знакомые дарят. А так как я не особый любитель алкоголя, у меня этой коллекцией заставлена целая полка, можете выбрать, что будем пить сегодня после игры.

— Спитфайр, — подошёл к ней Санс Гард. — Вы не любите крепкого, но вина из Кантерлота неужели за компанию не выпьете?

— Я на службе, Санс, — строго напомнила она, а потом, ещё раз подумав, добавила: — Разве что немного и только как окончим сегодняшние дела. Не хотите помочь? — спросила пегаска, протягивая бумагу Мэйджора Сансу. — Чтение по ролям, — пояснила она.

— Я должен подготовиться к просмотру! — заявил Мэйджор, вставая с кресла и направляясь к шкафу.

— Мне бокал, — попросил Жером, уловив, что Мэй имел в виду, упоминая «подготовку». — И госпоже Спитфайр, думаю, тоже.

— Совсем чуть-чуть, — подбодрил её Санс, положив копыто откинувшейся в кресле пегаске на плечо. — Как в ресторане, у каждого свой напиток, — пошутил он предвкушая стакан хорошего виски полувековой выдержки.

— Мы, — ответил ему Мэй, чувствуя, что напряжение в комнате, создаваемое Спитфайр, постепенно идёт на спад, и игра переходит от Спитфайр и Жерома к нему и Сансу, — простые пони, с нас хватит и виски. А эти утончённые натуры пусть распивают вино. Я все равно его недолюбливаю.

— А что же так? — спросила Спитфайр, безучастно глядя на плещущуюся в бокале жидкость глубокого бордового цвета.

— Не пробирает, — ответил Мэйджор, окончив разливать напитки. — Теперь я готов! — оповестил он, плюхнувшись в кресло, отчего оно жалобно скрипнуло.

— За здравие принцессы Селестии! — громко произнёс Санс Гард.

— За здравие её Высочества, — поправил Жером и, улыбнувшись, поднёс бокал к губам.

Минута шла за минутой. Пони молчали — наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь голосами снаружи мэрии. Похоже, день выдался трудным для всех. Но он уже медленно шёл на спад, и полуденный зной отступал, оставаясь где-то позади, там же, где осталась опасная кульминация сегодняшнего дня. И комната, ранее озарённая солнечными лучами, и сиявшая неестественно ярко, теперь потускнела и приобрела знакомые очертания, и выглядела обыденно, словно после яркой вспышки мимолётных событий, время решило замедлить свой ход, и теперь текло медленно и лениво. Как лениво тёк теплый воздух от раскрытого окна к приоткрытой двери комнаты.

— Пожалуй, я начну первым, — произнёс Санс, подобрав едва шевелящийся на сквозняке лист и разогнав нахлынувшую сонливость. — Все готовы? — спросил он, окинув взглядом сидящих за столиком. — «Вчера, — начал читать Санс Гард бумагу Мэйджора, отойдя чуть поодаль и повернувшись к Спитфайр, — я виделся с Жеромом вечером. Мы выпивали.»

— «Вчера, — отвечала ему Спитфайр, парадируя богатый на интонации голос Жерома, — я был в гостях у Мэя. Он пил.»

Комната огласилась громким смехом, среди которых один звучал так, что содрогались стены.

— Жером, собака ты страшная! — хохотал Мэй, наливая себе и Сансу очередной стакан. — Я думал, мы друзья!

— Сдал вас, — улыбалась Спитфайр, даже не сопротивляясь Мэйджору, налившему ей второй бокал.

— «А сегодня у меня был ланч», — продолжал Санс, не дождавшись, пока смех затихнет. — Напомним, что ланч здесь можно есть только у себя дома, — добавил от себя начальник полиции, — «и ко мне пришёл Жером.»

— А с какой целью? — спохватилась Спитфайр, понимая, что Мэйджор ответил не на все вопросы.

— Вероятно, на ланч. Читайте, вы же Жером, вам лучше знать, с какой целью вы ко мне пришли, — уколол её Санс, усмехнувшись.

— Верно, — согласилась Спитфайр, решив, что после всего, что сегодня было, дальнейшие расспросы будут не просто неуместны, но и оскорбительны в такой уже непринуждённой обстановке. Тем более для пони, которые несмотря ни на что так радушно приняли нежданных гостей. — «Я приходил к Мэю сегодня. Хотел у него, как у мэра, узнать, что произошло, и почему сюда едет полиция.»

— Что? — удивился Санс. — Вы знали про приезд полиции заранее? Это как понимать?

— Город известен тёмными делишками. Здесь каждый десятый думает, что едут за ним, — уклонился от ответа Жером, — а слухи разлетаются быстро.

— А почему вы подумали, что это за вами? — с улыбкой спросила Спитфайр, поднеся бокал к мордочке и вдохнув терпкий винный букет.

— Первые лица города за всё, что произошло здесь по их и не по их вине, от вышестоящих принимают удар на себя. Увы, такова наша судьба и призвание, — вздохнул Жером, всем видом показывая, что ничуть об этом не сожалеет. — Находиться так высоко — большая ответственность. Кому, как не вам, это знать.

— Мне это известно. Но я не жалуюсь, — вновь вернулась к сухому тону Спитфайр. А после неожиданно добавила: — И я ни разу не вздрагивала от писем принцессы Селестии. Быть может потому, что я честно исполняла свою работу не только перед ней, но и перед своей совестью. А принцесса всегда была моей наставницей, и никогда — начальством. Мы часто виделись с ней на балах и официальных мероприятиях Кантерлота, ещё когда я была в рядах Вондерболтов в качестве новобранца. И нельзя не отметить, насколько странным мне тогда казалось оказываемое ей внимание.

Нередко в перерывах она подходила и расспрашивала нашего командира о лётной программе, о его семье и о том, как и чем живёт Академия Вондерболтов. Спрашивала заинтересованно и внимательно слушала, улыбалась и кивала в ответ. Я много раз видела Селестию и до сего момента, но в тот день принцесса впервые заговорила со мной лично. Она сразу признала во мне новенькую в рядах лётного состава, и потому поинтересовалась, довольна ли я, и чего хотела бы достичь.

На первый вопрос иного ответа, кроме ожидаемого, быть не могло. Но произнеся это вслух самой Селестии, я словно сама ещё глубже и ещё искренней поверила в сказанное. Зазубренной за многие годы скороговоркой я хотела выпалить ответ и на второй вопрос, но если бы вы знали, насколько окрыляющим было внимание самой принцессы… Что я не смогла отнестись формально на эту искреннюю заинтересованность. И тогда я призналась, что под «стать самым быстрым пегасом» я подразумеваю, что мечтаю о звуковой радуге…

— Как в доэквестрийских мифах о самом быстром пегасе? — спросил Санс, перебив Спитфайр. — Но ведь никто и никогда не совершал звуковой радуги на самом деле.

— Ошибаетесь, — произнёс Жером, отставив пустой бокал в сторону. — Всего несколько лет назад одна ранее никому не известная пегаска по имени Радуга достигла скорости звуковой радуги.

— Да, — твёрдо произнесла Спитфайр, более обращаясь к Сансу, ожидавшему опровержения. — Та пони стала первой, кто преодолел эту скорость.

— Ваш взгляд лишён восторга, — заметил Жером, — значит, не саму звуковую радугу вы ждали. А что её совершите вы.

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы хотеть быть первой и единственной в чем бы то ни было, — недовольно ответила Спитфайр. — Я мечтала стать самым потрясающим Вондерболтом, о котором когда-либо слышала Эквестрия. Самым быстрым, смелым и отважным. Ну, какой пегас в наших рядах не мечтает об этом же? Я же хотела быть на голову выше. Когда я сообщила о своём желании Селестии тогда, будучи новенькой в рядах Вондерболтов, шесть пегасов уставились на меня такими недоумевающими взглядами, будто я озвучила желание каждого из них, в котором они просто боялись признаться, может, даже самим себе. Может, это было нечто настолько личное или вызывающее… не знаю. Но единственная, кто обнадёжила меня, была именно принцесса.

«Уверена, — шепнула она мне, — твои усилия не окажутся напрасны.»

И в её словах я услышала нечто настолько воодушевляющее, что не будь принцесса рядом, я бы непременно сорвалась бы с облака вниз и сложив за спиной крылья, вытянув два передних копыта мчалась бы вниз, пока небо не озарила бы яркая радужная вспышка. Ведь Её Высочество не могла обмануть. Она коснулась меня словом, вселив в меня такое стремление и надежду, что я ни на миг не сомневалась в её словах ещё много лет. Тогда я была молода, и понимание, что призвание и натура Селестии заключены в её кьютимарке Солнца — светить ярко всем, но ни для кого в отдельности, пришло слишком поздно.

Годы я посвятила тренировкам и почти не бывала дома. Дом… Так мало значат эти слова для тех, кто одержим. А какой жеребёнок, едва став взрослым пегасом, не одержим неведомой несбыточной мечтой в радужных тонах? Что ему могут дать стены дома взамен бескрайних просторов неба? Быть безгранично свободным и безгранично одиноким, быть превосходным, спать в облаках и бороться с непогодой в неравной схватке — вот предел мечтаний молодого пегаса. Но, сверх того, я мечтала о невозможном.

Я жила в Академии и грезила лишь одним — достичь звуковой радуги. Каждый день я посвящала тренировкам. Усердно, как только могла. Уверена, в те годы я запросто бы утёрла нос той напыщенной пегаске — Сильвер Скай, по которой сходила с ума половина наших жеребцов всех возрастов, но я была, как я считала, выше этих мелочных разборок любви, ненависти и ревности. Они отнимали слишком много сил и казались слишком суетными перед лицом великой цели. А цель была, и я мчалась к ней, оставив далеко позади родной дом, моих родителей и личную жизнь.

…В тот день была солнечная погода. Все условия по давлению, влажности и температуре воздуха словно по волшебству сошлись идеально. По крайней мере, на мой взгляд. Облака зависли высоко над лесом, и у меня вполне хватило бы времени разогнаться. Свидетелей не было, да они мне были и не нужны. Я вдохнула полной грудью, чуть взлетела над облаком и сорвалась вниз.

Скорость стремительно возрастала, и проносящийся воздух свистел у меня в ушах. До такой скорости разгонится любой уважающий себя пегас. Ещё немного, и моя грива начала хлестать меня по шее, а становящийся жидким, словно вода воздух, обтекал меня с боков. Я и раньше разгонялась до таких скоростей. Редко кто мог летать так же быстро, но это не было мои пределом. Предел скорости для простого пегаса — его физическая неспособность лететь быстрее. Для таких как я — невозможность удерживать крылья в восходящем потоке. Я старалась держаться, но встречные струи воздуха вцепились в мои крылья, будто желая их оторвать. Несмотря на все мои усилия, моё левое крыло начало дрожать и отходить от тела, сложенного в почти идеально обтекаемую форму. И крыло не могли удержать даже напряжённые до боли мышцы.

Тогда я поняла, что если не замедлюсь, то потоки вывихнут мне крыло, и на такой скорости, скорее всего, я разобьюсь о землю, не успев затормозить своим единственным здоровым крылом. Я распрямила грудь, и встречный ветер стал постепенно замедлять моё стремительное падение. Затем я медленно развела передние копыта, и только когда земля была совсем близко рискнула расправить не слушавшиеся от напряжения крылья. Что говорить, тогда я упала в лесную чащу и не вставала до самой ночи. Обратно я вернулась пешком.

Крыло мне подлечили — я всё-таки его ушибла, когда упала в лес и ударилась о дерево. Знаю, вы думаете, я скажу, что было не залечить самолюбие и гордость, но это не так. Я довольно быстро оправилась, словно и не предавала мечту. Или что звуковая радуга не была мечтой. Мне казалось это постыдным, но сейчас, возвращаясь всякий раз к себе домой в Клаудсдейл, я понимаю, что в тот день поступила абсолютно правильно. После того случая я взяла отпуск и месяц провела дома, с родителями и старыми друзьями из Клаудсдейла.

Мечты я так и не предала. Вернувшись, я начала всё сначала. Но уже совсем не так, как ранее — я отступила чуть в сторону, дав дорогу тем, кто мог бы побороться за то, чего мне уже было не достичь. Тогда я уже занимала должность при Академии, и по моей просьбе из-под лёгкого пера Ренделл Сторма вышло распоряжение о создании нового отряда, куда зачислялись только самые быстрые и сильные пегасы. Именно их обучению я посвятила многие годы своей карьеры вондерболта. Я учила их всему, что знала сама, и они по праву были превосходными летунами, но… Год шёл за годом, и вместо того, чтобы быть ближе и явственней, мечта становилась всё дальше и всё призрачней, в суете жизни растворяясь и превращаясь в несбыточное воспоминание.

Скажите, чувствовали ли вы когда-то, бесполезность того, во что вы так старательно день за днём вкладывали свою душу? Отдавая себя всю безвозмездно, осознанно ставя крест на личной жизни и отнимая себя у родных? А я почувствовала. Одним утром мне принесли газету. Первый же заголовок гласил, что впервые некая пони-пегаска, ещё едва ли подросток, достигла звуковой радуги. Вот так просто. Невежда, скорее всего, даже не знала, что это невозможно, и потому сделала это. Что должна чувствовать пони, когда дело всей её жизни оказывается ненужным?..

Спитфайр тяжело вздохнула, и в комнате наступила тишина. За окном на город медленно спускался вечер, и за историей жёлтой пегаски никто не заметил, как в кабинете стало сумрачно. Только шпиль здания напротив горел цветами заходящего солнца на фоне синего неба. Жара спала и казавшийся бесконечным день угасающими красками заявлял о своём уходе. С улицы доносился визг и ржание жеребят, толпой высыпавших на пыльные улочки и мощённые площади с уходом палящего солнца.

— Грустная история… — проговорил Санс Гард, поставив стакан на стол.

— Простите, — покачала головой Спитфайр, — сегодня я была слишком откровенна…

— Не переживайте, — поддержал её Жером. — Сейчас, только сейчас вы были настоящая пони, борющаяся за своё простое счастье.

— А эта пони… — продолжила Спитфайр, — ну, которая Радуга… Да и все пони, в принципе. Что они должны думать о нас? Какая-то пони-подросток на голову обскакала всех Вондерболтов… Тысячу лет мы считаемся элитным лётным отрядом, но так и не смогли оправдать возложенных принцессой ожиданий. А сейчас мы оказались даже не в состоянии справиться с задачей, для решения которой были созданы первоначально. Видимо, наша участь — выступать на Гала и показывать своё умение эффектно выписывать фигуры под облаками… или состязаться в скорости на потеху высшему обществу. Видит Селестия, я всеми силами пыталась это исправить. Скорее всего, напрасно.

Вновь наступила тишина. Спитфайр сидела, обхватив голову копытцами и не шевелилась. Мэйджор и Санс переглядывались, но непринуждённо, вскользь, словно боясь после откровений Спитфайр надолго встретиться взглядом. Жером и вовсе о чём-то думал. Наконец, увидев, что Мэйджор начинает беспокойно вздыхать и заламывать копыта, Санс, уловив его взгляд, кивнул, чуть прикрыв глаза. Тот же знак он подал и Жерому, подставив копыто к губам.

Тихо встав, Мэйджор и Жером направились к выходу. И лишь на пороге Жером обернулся, ещё раз встретившись взглядом с Сансом. Сейчас он сидел ещё ближе к Спитфайр, по-дружески, но без фамильярности обняв пегаску. Кивнув и улыбнувшись, Санс помахал уходящему жеребцу копытом и опустил голову. Жером бесшумно закрыл дверь и направился к лестнице, копытом пригласив Мэйджора следовать за собой.

— Мэй, я не знаю, сколько продлится эта неразбериха с… — Жером обернулся и стал говорить тише. — …с этими обысками и тому подобным. Но сейчас я хотел бы, чтобы ты разместил гостей в своей мэрии. Так, по крайней мере, мы будем держать их в поле зрения и…

— Хозяин, это вам… — произнесла вошедшая голубенькая пегаска, чей призрачно-светлый силуэт замелькал в темном холле со стороны парадного входа.

— Благодарю, Плэйт, — кивнул Жером, быстрым шагом удаляясь от Мэйджора. — И не переживай, — обернулся он, возвращаясь к прерванному диалогу. — Уже завтра к утру всё прояснится…

Жером раскрыл сложенный пополам лист бумаги.

«Ужин будет готов к 20:00. Письмо сожги» — гласили буквы, выведенные тем же почерком, что и в доносе.

— А, нет. Всё уже прояснилось, — прошептал Жером и, скомкав письмо, решительно направился к выходу.

Грехи прошлого

Медленно спускавшиеся сумерки наполнили воздух Понивилля таинственным и неуловимым веянием приближающегося вечера и волшебством грядущей ночи. Жители городка любили это недолгое время вечернего сияния, вероятно, оттого, что в нём была своя особая магия, тонко подстраивающаяся под времена года. Осенью в это время уже темно, и, когда за окнами даже светлое эквестрийское небо кутается в тяжёлые чёрные тучи, нет ничего лучше книги при свечах, пледа и чашки горячего чая. Зимой сумерки особенно светлы, и замерший, словно в хрустале, мир кажется одним длинным сном, застывшим навечно. Глубоким, задумчивым и безмятежным. Тёплое же дуновение весенних сумерек пробуждает мечты и воспоминания. Как никогда, хочется жить, трудиться и исследовать это мир снова, как в детстве. И только летние сумерки с их скоротечными ночами позволяют ощутить магию настоящего момента и веру в счастье нового дня. Именно в летние ночи, как никогда, приятно встречать восходы, гуляя до самого рассвета. Прошлое, настоящее и будущее под утро сливаются в одно неразделимое целое, и жизнь кажется уже прочитанной и изученной книгой, страницами которой остаётся лишь наслаждаться…

— Сегодня я буду наслаждаться страницами другой книги, Спайк, — отрезала Твайлайт. — Не вижу смысла идти на вечеринку в честь возвращения Луны, если самой Луны там не будет.

— Может, ты невнимательно читала письмо… — предположил дракончик, нырнув в полку, где хранились свитки не долее недельной давности.

— Нет, Спайк! Я сегодня разговаривала с принцессой Селестией, и она сказала, что её сестра действительно не придёт. Ещё она говорила о том, как пони боятся Найтмер Мун и что они совершенно её не знают. Но я-то её знаю, Спайк… Не сказать, что я её не боюсь, — решила не лукавить единорожка, — но, по крайней мере, не впадаю в ступор, как все жители этого безумного городка. Поэтому посещение этой вечеринки считаю нецелесообразной тратой времени. К тому же, если ты внимательно читал письмо принцессы, — перешла на нравоучительный тон Твайлайт, — ты бы обратил внимание, что Селестия хочет, чтобы я не ложилась спать до утра. А что может быть приятней, чем подтянуть учёбу, проведя за книгами ночь напролёт?

— Да что угодно, — буркнул Спайк, понимая, что вечеринка, на которую он рассчитывал ещё с полудня, и которая придавала ему сил во время составления каталога понивилльской библиотеки, проходит мимо него.

Единорожка, сама удовлетворённая собственной дисциплинированностью, села за стол и переместив магией две стопки книг, разложила их на столе в алфавитом порядке. Затем достала из полки перо, бумагу, чернила, дополнительные чернила, ещё одни дополнительные…

— Твайлайт! — Дверь библиотеки распахнулась, и в помещение влетела Радуга. Увидев, как от испуга у единорожки пропала магия, и теперь дополнительные чернила растекаются по полу, она на мгновение смутилась, чтобы не засмеяться, но уже через секунду звонкий смех голубенькой пегаски огласил библиотеку.

— И совсем не смешно! — с упрёком произнесла Твайлайт, укоризненно взглянув на Радугу.

— Ты здесь, Сахарок? — раздался голос Эпплджек из-за двери.

— Только не говори, что сегодняшнюю ночь ты собиралась провести за книгами, — вошла Рарити, демонстрируя свой великолепный наряд, который наверняка пренебрежительно называет «незамысловатым».

— Собиралась, — решительно ответила Твайлайт, понимая — на то, чтобы выдворить этих пони, потребуется от десяти до пятнадцати минут, а это минус семь-десять прочитанных страниц. Но отчаиваться было нельзя — пони почувствуют страх, и пуще прежнего потянут на вечеринку. И тогда отделаться от них будет вдесятеро сложнее. Прикинув эти цифры, Твайлайт смекнула, что вдесятеро — дело нешуточное. Лучше до этого не доводить и сразу дать понять, что менять своих планов она не станет.

— Как тебе не скучно? — в смятении проговорила Радуга, с некоторой опаской поглядывая на стопки книг. — Вечеринка вот-вот начнётся! Все жители Понивилля обожают вечеринки Пинки Пай!

— Не вижу смысла идти на вечеринку в честь Луны если не придёт её главный гость, — коротко ответила Твайлайт, собираясь сосредоточиться на строчках книг и не погрязнуть в долгосрочной полемике.

— Мы понимаем, — проговорила Эпплджек, подойдя чуть ближе, — что учёба очень важна для тебя. Но не менее важно сегодня наше присутствие там, на празднике. Ведь даже если никакой Луны не будет, то, по крайней мере, там будет Пинки Пай.

— Она, — переняла слово Рарити, — очень старалась, организовывая эту вечеринку. Ты даже не представляешь, сколько метров скатерти она мне поручила сшить…

— Сколько корзин яблок доставить…

— … чтобы не подвести её, — окончила белая единорожка.

— Девочки, я правда… занята… — смущённо ответила Твайлайт, чувствуя, что бастион её решимости оказался подмыт простыми убеждениями, даже лишёнными логических оснований и рациональных доводов. — Просто я…

— Возьмёшь одну книжку с собой, — подкинула идею Радуга, чувствуя, что победа уже близка. — Посидишь в углу, почитаешь. Всё равно ты не сможешь скакать на конкурсах всю ночь напролёт.

— Даже не знаю, девочки… — задумалась Твайлайт, уставив взгляд на растекающуюся лужицу чернил.

— Это значит «да», — пояснил Спайк, обращаясь к гостьям.

---

В высоком длинном зале слышались голоса. Пони смеялись и, в основном, обсуждали либо поданные им угощения, либо события их жизни. Они собирались по двое за длинным столом совета, прогуливались по залу или же стояли в очереди за новой порцией пирожных с чаем.

— Я не жалею, что стала членом этого Совета, — говорила Сури Поломэйр, рассматривая дорогую фарфоровую чашку с позолотой. — Каждому жителю большого города порой нужна встряска и смена обстановки, потому что, как правило, мы слишком заняты делами, которые по плечу далеко не каждой пони. Ну, знаете, постоянные встречи, новые места и знакомства. Уж не представляю, как жители деревень вроде Понивилля выдерживают однообразие собственной жизни. Весьма печально, что они даже не задумываются об этом, — рассуждала Сури, поглядывая на свою собеседницу. — Но на экстренный созыв совета, при всём моём желании отвлечься от постоянного блеска модных показов, думаю, я приехала напрасно. Опять какая-то рутина. Столько времени трястись в поезде из самого Мэйнхеттена ради этого! В прошлый раз нам, по крайней мере, дали право обсуждать то, что интересно нам, а не принцессе. Какое нам дело до этих разборок с её глупой сестрой?

— И не говори, — кивнула Черри. — Я тоже заметила, что прошлый созыв был куда интересней, — осторожно отвела тему кобылка, не решившись обсуждать вслух королевских особ. — По крайней мере, в прошлый раз я убедила Совет и Селестию в необходимости пустить ещё один поезд из Додж-Сити по средам и пятницам, чтобы пони могли скорее добираться из города…

— У вас поезда ходят через день? — недоверчиво спросила Сури. — У нас в Мэйнхеттене поезда отправляются каждый час. Кто бы что ни говорил, а Мэйнхеттен — деловая столица Эквестрии.

— Наш город — это моё ранчо и два десятка домиков с небольшими огородами. Так что, да, раньше ходили через день, — кивнула Черри, — но теперь пони могут в любой день недели приехать в Додж-Сити и покинуть его. К тому же, благодаря новому рейсу я теперь отправляю свежую вишню прямиком в Мэйнхеттен и Кантерлот каждый день. Я уже подумываю над тем, чтобы выделить ещё немного территории под новые плодовые деревья.

— Видали мы твою вишню! — услышала разговор двух кобылок Бабуля Смит, — мы её добавляли в выпечку со стаканом сахара, да варенья крутили. А так, из всего Понивилля её в сыром виде могла есть только Пинки Пай.

— Добрый вечер, Бабуля, — улыбнулась Черри. — Прошлогодний урожай действительно уродился с легкой кислинкой. — призналась та. — Пегасы так старательно лили воду на фермы, что до Додж-Сити почти ничего не доходило.

— Как вам собрание? — спросила Сури, намереваясь собрать вокруг себя недовольных единомышленников.

— Неплохо, — ответила Бабуля, обернувшись в сторону звонко голосящей Винди, — но раньше было увлекательней. Помню моё первое заседание… тогда мы чуть не устроили пожар, запуская бумажные самолётики…

— Неужели и вы тоже запускали? — спросила Черри, ожидая услышать отрицательный ответ.

— Уверена, — перебила её Сури Поломэйр, знавшая Бабулю Смит гораздо дольше, — как раз-таки она и стала инициатором. Да? — поинтересовалась она, обращаясь к пожилой кобылке.

— Не совсем… — улыбнулась Бабуля Смит, — хотя именно мой самолётик подлетел слишком близко к люстре, загорелся и упал на стол, заваленный документами и свитками. Но запускать самолётики предложил Голдэн Брэйн, выступавший от Ванхувера. Как он сам выразился, в рамках презентации о возможностях воздухоплавания.

— Это который изобретатель, называвший себя истоком промышленной революции? — уточнила Сури.

— Да-да, тот странноватый на вид земнопони с растрепанной гривой, в белом костюме и с забавной бородой. Он четыре года подряд только и делал, что показывал чертежи своих изобретений…

— Часть из них действительно изумительна! — восторженно перебила Черри. — Во время его последнего приезда я попросила его придумать, как ускорить сортировку вишни на моем ранчо. Он мне за две минуты набросал механизм с лентой и большим колесом на понной тяге. Теперь я вполовину быстрее сортирую вишню для отправки в города Эквестрии.

— Признаю, — согласилась Бабуля Смит, — Голден Брэйн действительно острого ума пони, но все его машины… вещь странная, и не вызывает во мне доверия. С малых лет я поняла — ничто не заменит труда земнопони и вкладываемой в него особой магии. А все эти механизмы… Жульничество, так по мне.

— Ох, Бабуля, вы всё такой же консерватор, каким я вас запомнила с последней встречи, — засмеялась Черри.

— Верно, — кивнула пожилая кобылка, — магия земнопони становится заметна только тогда, когда пропадает.

— А вы помните, — решила сменить деревенскую тему Сури, — как он хотел, чтобы в каждом крупном городе стояли аэровокзалы? Никогда не забуду, как он кричал, что за этими летающими поездами с крыльями — будущее.

— Уверяю, — вмешался Глэдмэйн, стоявший у стола напротив и до этого принимавший участие в беседе лишь на правах слушателя, — даже самой Селестии будет непросто поднять в воздух магией такую махину и переместить из одного конца Эквестрии в другой.

— До сих пор ходят слухи, — продолжала Сури, — что за этой безумной идеей стоял Аурум Мак-Блекстрим. И именно с его подачи был предложен проект аэросети над Эквестрией.

— Ерунда, — отмахнулся Глэдмэйн. — Мак-Блэкстрим серьёзный пони, знающий цену каждому битсу. Он не стал бы тратить впустую свои силы, время и деньги. Мы ведь понимаем, что крылатый поезд, сжигающий столько угля или нефти за рейс, нерентабелен и никогда не заменит дирижабли и более привычные нам железнодорожные составы.

— И никогда не заменит крыльев пегаса, — вмешалась Винди Вислз, услышав, что речь идёт о полётах. — Соглашусь с Бабулей Смит, все эти изобретения опасны вне лабораторий!

— Они, — продолжил Глэдмэйн, — лишь сделают общественным достоянием то, что являлось привилегией для каждой расы.

— Он бы отравил копотью весь Клаудсдейл! — не слушая Глэдмэйна, продолжала возмущаться пегаска. — Пыльные облака, прогорклый воздух… А дым горящего угля? Это же всё уносилось бы в небо!

— Состоятельные пони, — решил согласиться с ней жеребец, — в погоне за сиюминутной прибылью и удовлетворением своих меркантильных интересов всегда забывают об интересах простых пони. Впрочем, Голдэн Брэйн набрал всего лишь два голоса в свою поддержку, и едва ли когда его идеи воплотятся в жизнь.

— И один из них — ваш, — напомнила Винди Вислз.

— Мне и правда понравилась его идея построить аэровокзал в Лас-Пегасе, — не стал отрицать Глэдмэйн. — Но в своё оправдание скажу, что я бы настаивал на магии вместо угля.

— Предлагаю продолжить Совет, — произнесла Бабуля Смит. — Мне через час уже ложиться спать.

— Безусловно, — поддержал Глэдмэйн и звонко постучал копытом по столу, привлекая внимание. — Пони-пони! Мы отвлеклись. Нам пора приступать к следующему вопросу. Если решим всё по-быстрому, вероятно, даже успеем на последние поезда из Кантерлота.

---

Жером, в сопровождении Плэйт, неспешным шагом направлялся к своему дому по темнеющим улицам города. Уставший и утомлённый зноем день медленно догорал красным заревом на западном небе. Дома из тёмного камня зажали улицу с двух сторон, и жеребята, едва избегая столкновений с прохожими, носились от одной стены к другой, крича и весело смеясь. Украдкой глядя на них, жители города проходили мимо, возвращались к себе домой медленно и молчаливо, а из окон невысоких домов доносился жеребячий плач и звон посуды. Словно город ничего не заметил. Ни Луны, ни вондерболтов, ни внимания Селестии. А если и заметил, то постарался как можно скорее забыть и вновь вернуться в своё мирное русло размеренной и однообразной жизни, наполненной попеременно тяжёлым трудом и заслуженным вечерним отдыхом в кругу семьи. Жизни, замкнувшейся в четырёх стенах и держащейся на приторно простом и непритязательном счастье простых и непритязательных существ.

— Осторожней, — поймал Жером жеребёнка, чуть не протаранившего жеребца в бок своим непробиваемым лбом земнопони.

— Вам страшно? — осторожно спросила Плэйт, наблюдая, как отпущенный жеребёнок тотчас же помчался дальше.

— Страшно? — переспросил Жером, поглядывая в небо. — Едва ли. Будет ли мне повод беспокоиться, даже окажись я в копытах нашей милосердной Селестии? Сомневаюсь. Селестия настолько богоподобна и сильна, что ни одному, даже самому опасному врагу не вынесла смертного приговора. И есть ли мне смысл бояться? Ведь всё, что происходит с нами — жизнь, и пока она есть, и пока не видно её конца, нет смысла прятаться. Она течёт и изменяется, она непредсказуема и прекрасна почти во всех её проявлениях. А если так, то любой её поворот — продолжение одной истории. Но почему же ты так решила, Плэйт?

— Вы повели себя… странно. Тогда, поймав жеребёнка. С осторожностью и, может, не свойственной вам заботой. Словно вы были истощены морально и искали недостающего внимания или даже утешения в нём. Так бывает, и я недавно слышала об этом чувстве. Чувство, когда нарастающая ответственность и враждебность мира заставляет нас искать спасения в детстве и в воспоминаниях, которые начинают казаться ещё более привлекательными своей грустью, чем настоящая жизнь своими остатками радости.

— Так сказала Луна? — спросил Жером, поглядев Плэйт в глаза.

— Иначе не объяснить её глубокую тоску по детству.

— Я тоже говорил с ней. В каждой произнесённой ей мысли сквозит тоска по безвозвратно утраченному детству, былым временам и тому, что было и не было сделано. Все они созидательны и прекрасны, но утопически невозможны. Они тяжким грузом тянут её на дно, и принцесса Луна уже даже не в состоянии вспомнить, что, в первую очередь, она — принцесса. И её призвание — менять этот мир к лучшему.

— Что вы хотите этим… — запнулась Плэйт, стараясь придать вопросу меньше эмоциональной окраски, чем могло бы это сделать последующее «сказать».

— Именно это, Плэйт, — уловил её мысль Жером. — Прежде всего она — Аликорн, который всё ещё сохранил своё могущество и влияние даже после тысячелетнего изгнания. Но Аликорн, испугавшийся собственной силы и пожелавшей вовсе от неё отказаться. Я не посмею упрекнуть её Высочество в неискренности её порыва или в слабости её духа, но, Плэйт, говорила ли тебе она, какой путь избрала?

Плэйт отрицательно покачала головой.

— Быть вечной рабой и находить в том счастье. Изменять чужие жизни к лучшему, отдавая взамен свою.

— Но разве это не заслуживает уважения, хозяин?

— В какой-то мере заслуживает, — согласился Жером, — но её действиями руководят чувства, а чувства переменчивы. Сколько ещё они смогут подпитывать нашу принцессу? Стать вечной страдалицей и смиренно отдавать себя взамен на осознание собственной полезности — чему ещё может посвятить жизнь пони, потерявшая в ней смысл, но не решившаяся свести с ней счёты. Её альтруизм — самый красивый способ расстаться с жизнью из всех, что я мог себе представить.

Но Луна ещё жива. В ней горят желания, эмоции и чувства, у неё прекрасная душа… а жизнь в тени не делает её сильнее. Она достойна большего. Гораздо большего.

— Вы собираетесь ей помочь?

— Мне с ней по пути. Как и с тобой. И пусть в конце каждый получит то, что заслужил. Проходи, — пригласил Жером, открывая входную дверь.

В помещении было темно и тихо. Просторный холл с лестницей и многочисленными дверьми были абсолютно черны — луна ещё не взошла, а свечей никто не зажёг.

— Освети дом, — шепнул Жером пегаске и в темноте по памяти проследовал к подвалу. — Даст! — подозвал он жеребца, спускаясь вниз. — Что у тебя тут происходит? Почему в доме кромешная тьма? Что с Луной?

— Таверну я не открывал для посетителей. Бордель тоже. Луна на месте.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнул Жером. — Кто-то ещё приходил?

— Кажется, Стронг. Передал какое-то письмо Плэйт. Более никого.

— Время позднее, пора открываться. Помоги поднять Луну в мой кабинет и займись таверной. Кстати, что это были за фокусы? — спросил Жером, посмотрев в сторону тёмного пятна, оставшегося от разбитой бутылки с вином. — Ты наследил?

— Да, иначе было бы не успеть. Сам едва копыта оттёр.

Жером магией отодвинул пустой стеллаж и наспех наложенные тёмные доски, обнажив нишу в стене. Свет его рога осветил тесное помещение и статую принцессы, замершей, смиренно опустив голову и сложив крылья, словно вверяя свою жизнь воле случая и надеясь на её благосклонность. Луч скользнул ниже, осветив чёрное размазанное пятно и нечто окровавленное и безобразное с длинным змеиным хвостом, лежащее в центре лужи.

— Сожги это, — приказал Жером, брезгливо поморщившись.

— Хозяин… — раздался голос Плэйт, и кобылка, цокая, спустилась вниз, держа в копыте конверт.

— Что случилось, Плэйт? — поинтересовался Жером, сделав навстречу два шага от ниши, чтобы пегаска не видела того, что сейчас находилось там.

— Похоже, вам письмо. Мы не увидели его в темноте, оно лежало у самого порога, — пояснила она.

Жером перенял конверт. Судя во всему, писала портье небольшой гостиницы на окраине Даркстоуна, выкупленной Жеромом у Мэйджора пару лет назад за какую-то символическую сумму. Только эта кобылка, видимо, из соображений экономии, заворачивала письма Жерому в конверты из газеты, и потому даже не подписывалась. Разорвав самодельный конверт, жеребец поднял магией записку.

«Сегодня в 20:20 в отель вошли двое жеребцов преклонного возраста в тёмных мантиях и попросили номер на одну ночь. Вещей при них не было. Расплатились странными монетами из чистого золота, каких я не видела ни разу. Потребовала две — боялась продешевить. Номер стоил 36 битсов.»

Осторожно выложив на тумбу содержимое конверта, Жером оценивающе повертел в воздухе две монеты. За его действиями наблюдали Плэйт и Даст.

— Как ни странно, таких монет я тоже не встречал в своей жизни, — удивлённо произнёс Жером. — И правда из чистого золота. Плэйт, отправь благодарность нашей кобылке и положи ей пятьдесят битсов. Думаю, это были черные кладоискатели, обыскивающие ближайшие шахты в надежде чем-нибудь поживиться. Ничего особого.

В высокие окна кабинета Жерома, находящегося на третьем этаже здания, всё ещё проникал свет, и, сидя за столом перед каменной статуей принцессы, жеребец о чём-то сосредоточенно думал. Перед ним лежала раскрытая старая книга, полная странных символов и рисунков, и ещё целая стопка лежала в стороне. Отражая падавший на стол слабый свет восходящей луны, поблёскивали две монеты времён правления двух сестёр, сохранившиеся в идеальном состоянии, без потёртостей, будто только вчера вышли из-под пресса. Судя по всему, о местонахождении Луны знал не только Жером.

Недавно погашенная свеча испускала вверх тонкую струйку дыма, сперва стройную, а затем дрожащую и завихряющуюся, словно эфирная грива принцессы. Жером перевёл взгляд на Её Высочество и мысленно скользнул взглядом от мордочки Луны до самого кончика её хвоста. Идеальный и утопический образ правителя, вобравший в себя могущество и сострадание находился здесь, перед ним, и стоит лишь снять с него печать, как Эквестрия изменится навсегда.

Снять наложенное заклятие, разрушив плотину, и тысячи событий и потоков подхватят Эквестрию и понесут её по никому неизвестному пути, изменив жизни всех пони. Эта волна захлестнёт и сметёт все, что так старательно выстраивалось многие годы. И чтобы не оказаться под тоннами воды, достаточно лишь возглавить поток. Никогда ранее не управлял Жером таким огромным в своём масштабе и сокрушительным по силе механизмом, но тем привлекательней казалась мысль встать во главе грядущих перемен и на расчищенном месте выстроить что-то поистине грандиозное и прекрасное своей пугающей мощью.

Жером медленно поднялся с кресла и подошёл к принцессе. Внимательно посмотрев в её закрытые веки, он чему-то улыбнулся и решительным шагом вышел из кабинета.

---

— Какие различия между Найтмер Мун и принцессой Луной? — риторически переспросила Сапфир Шорс. — По мне, так никаких. Если принцесса Селестия считает, что два имени одной пони раскрывают две стороны её личности, то по мне, принцесса сильно заблуждается. Сури, — обратилась к ней Сапфир, понизив голос, — будь добра, передай мне клубничные конфеты… Кто-нибудь их пробовал? Они вкусные?

— Вполне, но с вишней лучше! — ответила Черри, и кобылки засмеялись.

— Луна кажется не такой опасной… — произнесла Петунья, отпив чаю.

— Сразу видно, — недовольно перебила Сапфир Шорс, шурша фантиком, — как недостаток жизненного опыта хочет дать второй шанс самой опасной пони в Эквестрии! Если Найтмер возродится, она не пожалеет. Не пожалеет ни тебя, ни твою деревню! — пригрозила она, надкусив конфету.

— Между прочим, аргумент веский, — согласился Брейбёрн. — Но мне и самому кажется, что Луна звучит более… дружелюбно.

— Действительно, вам лишь кажется, — вступила в дебаты Черри. — Нам на ранчо абсолютно всё равно, кто из этих двух пони откажется поднимать солнце. Луна ли, Найтмер Мун ли — всё одно.

— А когда вообще Луна стала Найтмер? — поинтересовался Брейбёрн. — Кто-нибудь задумывался? — Не думаю, что она легла спать Луной, а проснулась уже Найтмер… Может, что-то стало причиной?

— Черри, — обратилась к ней Бабуля Смит, — раз уж вы встали, будьте добры, налейте чашку чая… Только не чёрного, мне через полчаса ложиться.

— В поддержку Луны не скажу ничего, — произнесла Винди Вислз, проигнорировав попытку Брейбёрна глубже разобраться в ситуации. — Но Найтмер действительно опасна. Не просто так существует отряд Вондерболтов, в который попадают только самые быстрые и смелые пегасы. Вы ведь слышали о Вондерболтах? Моя Радуга мечтает туда попасть!

— То есть, вы тоже признаёте, что Найтмер и Луна одинаково опасны? — прервал её вопросом Глэдмэйн, надеясь не задерживать Совет новой историей о Радуге Дэш. — Потому что, — продолжал он, передавая вазочку с печеньем, — честно говоря, я и сам плохо понимаю различие между Найтмер Мун и Луной. Разве что, Луной эта пони называлась до разлада с сестрой. Но эта ерунда не меняет сути дела. В таком случае, если более никто не хочет высказаться по теме, с ваших слов я запишу, что «в Эквестрии не видят разительных отличий между Найтмер и Луной. Разве что слово «Луна» вызывает менее тёмные ассоциации у присутствующих, в то время как «Найтмер» является чистым воплощением зла»

— Вы так напишете, что Селестия подумает, будто мы простили Луну! — недовольно произнесла Черри. — Пишите определённо.

— Я пишу, учитывая мнение всех пони. Наши юные члены совета высказались именно так, как я записал в докладе. Если они готовы отозвать свои слова обратно…

— Глэдмэйн, не томите уже, — махнула копытом Сури Поломэйр. — Кантерлот — единственный крупный город, где пони не привыкли ценить время. Скоро отбудет последний поезд, а у меня, между прочим, завтра…

— Перейдём к последнему вопросу и на сём окончим Совет, — спешно кивнул Глэдмэйн. — Как, по-вашему, стоит поступить принцессе Селестии в отношении Луны?

— Мне кажется, никакой Луны уже давно не существует, — раздался скрипучий голос Бабули Смит. — В Понивилль она явилась в облике Найтмер и напугала всех жителей, а Эпплджек рассказала, что эта пони собиралась лишить всю Эквестрию солнца и уничтожить единственное оружие против неё. Селестия очень страдает без своей сестры, и до последнего не будет готова признать, что если когда-то принцесса Луна и была добра, как в легендах Эквестрии, то те времена уже давно прошли. Мне кажется, всех нас принцесса собрала лишь с одной целью — облегчить свою участь и разделить ответственность за решение изгнать свою сестру вновь. Поможем же нашей правительнице принять тяжёлое, но верное решение.

— Бабуля Смит, вы как всегда на высоте, — зааплодировал ей Глэдмэйн, и часть пони присоединилась к его аплодисментам. — Право же, мудрость становится видна только с годами. Кто ещё мог бы так глубоко копнуть, как не наша Смит. Боюсь, для всего совета ваш уход будет серьёзной утратой. А теперь предлагаю вызвать Нейсея и Флёр, сообщив, что мы готовы вынести решение. Мисс Пичботтом, вы с краю, будьте добры…

Кобылка вскочила, случайно разлив чашку с малиновым вареньем, которую тут же жадно впитали регламент и чистые листы бумаги.

— Уж не знаю, права ли Бабуля Смит, — произнесла Сапфир Шорс, — но я однозначно всеми копытами против Найтмер! Вне зависимости от того, насколько сложно Селестии будет принять это решение. Она правитель, и в первую очередь…

— Неужели, вы уже готовы огласить решение? — спросил вошедший Нейсей, который, по-видимому, ожидал за дверью. — Хочу напомнить, что просьба Селестии принять решение сегодня же носит рекомендательный характер.

— Пусть выносят, — улыбнулась Флёр де Лис, чувствуя близкую победу, — не слишком ли открыто вы переживаете за Найтмер Мун? Может, принцесса Селестия чего-то не знает? — намекнула кобылка и повернулась к залу.

— Мы уже выносим, — успокоил Глэдмэйн. — Пони высказываются по последнему кругу, и мы оглашаем результат. Бабуля Смит и Сапфир Шорс уже высказались против Найтмер. И я тоже.

— Три-ноль, — ехидно улыбнулась Флёр.

— Найтмер Мун опасна, — подняла копыто Винди Вислз. — И прямое тому подтверждение — Вондерболты, созданные с целью ей противостоять. Их создала сама Селестия, а она уж точно знала, что делает.

— Четыре-ноль…

— Сопернику, — произнесла Сури, — нельзя давать второго шанса, потому что он никогда не даст его тебе. Каждый сам за себя.

— Когда солнце не встанет, — произнесла Черри, — пропадут все посевы и сады. Опустеют ранчо и фермы. Пони не смогут более существовать без солнечного света. Найтмер опасна.

— Поддерживаю! — выкрикнула Пичботтом, слишком занятая удалением остатков липкого чая листами бумаги, чтобы ещё что-то произносить в дополнение к сказанному.

— Мне страшно это говорить… — встала Петунья, — но если мы вынесем ей приговор и ошибёмся, пострадает одна пони. Если мы её оправдаем и ошибёмся, может пропасть целая Эквестрия.

— Я вынужден согласиться с большинством, — произнёс Брейбёрн. — Мне, как и Петунье, жаль, что Селестии придётся принять такое решение, но… — голос жеребца дрогнул. Он хотел ещё что-то добавить, но не стал. — Запишите мой голос, — кивнул он Глэдмэйну, прервав нависшую паузу.

— Единогласно! — подхватила Флёр де Лис. — Мне любопытно понаблюдать, что теперь скажут вам ваши наставники.

— У меня нет иных наставников, кроме совести! — во всеуслышание произнёс Нейсей, заставив Флёр слегка смутиться. — И она не может не сочувствовать несчастной принцессе, которую заведомо бросили на растерзание толпе. И хоть я не имею права голосовать в Совете, но пусть каждый знает, что мои копыта не запятнаны тысячелетними страданиями одной измученной пони.

— Я поддерживаю Найтмер Мун! — раздался негромкий голос, и в зале мгновенно воцарилась гробовая тишина.

— Простите, — замотала гривой Флёр де Лис, — что вы сказали?

— Я поддерживаю Найтмер Мун, — повторил Гранд Пэа уже более уверенно.

— Это невозможно… — прошептала Флёр де Лис.

— Как заместитель главы Совета и лицо, в чьи обязанности входит соблюдение всех правил проведения Совета, — выступил вперёд Нейсей, воспользовавшись замешательством, — я отказываюсь принимать ваш протокол, пока не будет принято единогласного решения!

— Нам приказано завершить Совет и дать готовое решение принцессе до конца дня! — злобно произнесла Флёр де Лис. — Или мне передать Селестии, что ты ни во что не ставишь её слова?

— Флёр, вы можете доносить что угодно, — ответил Нейсей, — но в приказе принцессы чётко сказано — до конца дня. А он ещё не наступил. У вас, — уже громче произнёс единорог, обращаясь в зал, — есть ещё три часа на обсуждение. После чего, как следует из регламента, судьбу Найтмер решит большинство.

Двери ложе закрылись, оставив разборки Флёр де Лис и Нейсея их личным делом.

Продолжительное время зал молчал, словно никто из присутствующих не смел нарушить тишину. Наконец, Сури не выдержала.

— И что это было? — возмущённо спросила она, обращаясь не то к залу, не то к мерину.

— Предлагаю бойкотировать голос новенького! — громко объявила Черри.

— Да ты посмотри на него, он же дед! — перебила её Сапфир Шорс. — Ему спешить некуда, лишь бы посидеть в тепле! Поддерживаю предложение Черри! — громко произнесла кобылка. — Чего ты полез, ты же молчал всё время! — злобно добавила она, обратившись к Гранд Пэа.

— Я слушал, — ответил он, пожав плечами. — А молчал потому, что знаю цену слова.

— Посмотрите, философ!.. — начала Сапфир Шорс, но строгий взгляд Глэдмэйна и Бабули Смит заставил её замолчать.

— Я знаю цену слова, — громче повторил Гранд Пэа. — Потому что одно-единственное, брошенное в гневе, оно сломало мою судьбу.

— Мне интересно, почему вы против? — решил мирно разрулить возникшее с полоумным дедом недоразумение Глэдмэйн.

— Потому что все «за», — не смутившись, ответил он.

— Он издевается! — не выдержала Сури, стукнув от злобы копытом по столу.

— Но… — потерял дар речи Глэдмэйн, стараясь вразумить Гранд Пэа не задерживать девятерых членов Совета и разойтись по-быстрому, пока не отъехали последние поезда, — …как же так?

— Ну, все против, а я за, — упёрся он. — Так бывает.

По залу прокатилась новая волна возмущения.

— Гранд Пэа, — обратился к нему Брейбёрн и дождавшись, когда зал стихнет, продолжил, — думаю, даже при всей своей спешке Совет будет готов уделить вам пару минут, — произнёс жеребец и не встретив сопротивления, добавил: — Расскажите, почему вы поддерживаете Найтмер Мун?

— Я не поддерживаю Найтмер Мун…

Послышался недовольный гул и пару смешков.

— …но мне страшно, с какой скоростью мы решили судьбу совершенно незнакомой нам пони. Всё происходит слишком быстро, вы сами чувствуете? Мы вообще понимаем, зачем мы здесь собрались на этот раз? Мы решаем чужую жизнь. Мы решаем, отправят ли пони на луну снова или нет.

— Я уже реши… — начала Сури, но тут же замолкла, потому что Гранд Пэа даже не прервался.

— Вы здесь сидите. Чем занимаетесь? Вам всё развлечения. Вы собрались здесь от скуки. Развеяться от повседневности. Поболтать о жизни, погонять чай. Для вас это как цирк, как театр, как… — Гранд Пэа поднял копыто и замер, не в силах произнести крутившееся на языке слово, — …балаган! «Собрание скучное, — передразнил он голос кобылки, — прошлое было интересней, потому что запускали самолётики и чуть не спалили дворец!». Прошлое, — всё громче продолжал мерин, — было интереснее, потому что на нём были забавные вопросы? От принцессы Селестии! За тысячу! Или вкуснее мороженное? Да вам всё лишь бы ржать и есть. Ржать и есть! Хлеба и зрелищ! — надрывно кричал Гранд Пэа, вдруг омерзительно засмеявшись, вызвав отвращение на мордашках собравшихся: — Дикари! Вы хоть понимаете, что вы тут делаете? — сбавив обороты, произнёс тот. — Вы решаете судьбу пони. Пони, о которой вы ничего не знаете. Ни-че-го! Сколько тебе лет? — спросил он Сури, встав и приблизившись к ней почти в упор.

— Со… тридцать шесть… — запинаясь, выдавила испуганная кобылка.

— А тебе? — перекинулся он на Сапфир Шорс, заставив её вжаться в стул. — Сколько тебе? — прикрикнул он.

— Сорок… — пробормотала она и выдохнула с облегчением, потому что удовлетворённый ответом Гранд Пэа уже обращался к залу.

— А вы осудили пони на тысячу лет! Вы просто вдумайтесь в значение слова «тысяча». Не сто, не двести… ТЫ-СЯ-ЧА! Вы понимаете, что вы сейчас сделали? А вам смешно! Вам нужен цирк! Представление! Пони умирает, а вы ржёте! А у вас конфеты! — крикнул тот, сбив вазочку с шоколадом, стоявшую рядом с Черри и Винди, и та осколками разлетелась по полу. — А у вас рисуночки! — рявкнул мерин, силой выдернув регламент у Сури, на задней стороне которого она рисовала свою новую коллекцию, и разорвав его на глазах зала. — Пони скорее умрёт, чем захочет снова пережить тысячу лет в заточении. Вам не страшно осознавать, к каким мучениям вы её приговорили?!

Гранд Пэа медленно зашагал в сторону Брейбёрна и Петуньи, отчего пони опустили глаза в стол, не смея даже переглянуться.

— А вам не страшно. Вы смелые! — вызывающе крикнул мерин. — Вы со спокойной совестью ляжете спать, а на выходных пойдёте в гости или в театр за новыми зрелищами. Вы не боитесь, потому что вы тут, — прошептал он. — Вы тут, а она там, — тряся копытом указал мерин на светившую в окнах луну, — и вы знаете, что она никогда не увидит, как вы играючи обрекли её на вечное одиночество. Вы знаете, что никогда не увидите её глаз с единственным вопросом: «за что?». И никогда не услышите её последних слов, которые она шепнёт перед исполнением приговора. Для вас это игрушки. Для вас всё игрушки. И вот так, играя, вы осудили пони на тысячу лет!

---

Жером, одетый в чёрную накидку и почти невидимый в темноте ночи, подошёл к зданию мэрии и направился к парадному входу, притёршись боком к стене, чтобы не быть замеченным из окон. Поднявшись на крыльцо, он толкнул копытом дверь, чтобы из открытых окон мэрии никто не услышал намеренного стука незваного гостя. За дверью послышался шум, словно стоявший там раздумывал, стоит ли открывать. Но события сегодняшнего дня показали, что, пожалуй, стоит.

— Сегодня в полночь, — шепнул Жером Стронгу, — жду тебя у себя дома. Учти, будет небольшая разборка, и мне нужны те, кому я могу доверять. Это Даст и ты.

— С чего ты решил, что я вообще пойду? — хмыкнул Стронг, потянувшись закрыть дверь.

— Ты глупец, Стронг, — покачал головой жеребец. — За десять лет так и не выучил, что если я сказал «пойдешь», значит, иного выбора у тебя нет. Погоди секундочку… — произнёс Жером, и магией извлёк из мантии написанную Стронгом записку. — О, не вини Плэйт, что она не сожгла письма и выдала тебя с головой. Она его даже не читала и вручила мне, как то наказывал шифр на оборотной стороне. Кто-то уверял, что не умеет писать, а почерк-то ровно тот, что и в подставном доносе. Ты же не хочешь, чтобы я намекнул Мэйджору, будто ты струсил и шепнул мне ваш маленький личный секрет. А теперь, будь другом, приходи ко мне в полночь домой. Учти, будет небольшая разборка.

---

Луна медленно поднималась на тёмном ночном небе. Касаясь лучами покатых крыш, она серебрила кровлю, стекала вниз по остроконечным пикам зданий и, скользя по стенам, заглядывала в тёмные оконные проёмы. Ее тусклый свет медленно перебирался по столу в кабинете Жерома, и смыкавшаяся за ним темнота поглощала страницы книг. Перетёкший на пол луч под углом заскользил к копытам принцессы и, не остановившись у её ног, стал медленно взбираться. Всё выше и выше, пока не достиг её груди, и маленькой точкой бело-лунного света камень засветился изнутри. Ещё мгновение, и тысячами осколков во все стороны разлетелся сковавший Луну камень, и, резко вдохнув, словно после всплытия на поверхность воды, принцесса повалилась на пол и осталась лежать в той же самой позе, в которой замерла этим днём.

Она тяжело дышала, но нашла в себе силы спустя некоторое время повернуться и подняться на копыта. Принцесса огляделась — в тёмной комнате не было никого, и только дальний её конец скрывался во мраке, теряясь в книжных рядах. Она осветила магией пространство вокруг себя. Место не казалось ей знакомым, и та испуганно подбежала к окну. Даркстоун встретил её уже знакомыми силуэтами зданий, и выдохнув, принцесса медленно отошла вглубь комнаты.

Луне не было страшно находиться здесь одной, но ей казалось странным, что рядом не оказалось ни Плэйт, ни Жерома, ни даже Стронга. Ожидая, когда хоть кто-то из знакомых ей пони войдёт в кабинет, она прошлась мимо книжных полок, почти сходящихся под сводами кабинета, заглянула в располагавшийся за книжными рядами читальный зал, но не обнаружив там ничего интересного, неспешно вернулась обратно к массивному столу с креслом, устремлённым кверху своей спинкой. Похоже, это был стол Жерома. Принцесса зажгла свечу и стала с настороженным любопытством рассматривать лежавшие на нём предметы.

В свете свечи блестели две монеты. Луна подняла магией одну из них и внимательно повертела в воздухе.

— Тысяча лет прошла, а они до сих пор как новые, — прошептала она. — И совсем не похожи на те, что я видела в конверте Жерома…

Положив монету на место, Луна обратила внимание на большую старую книгу, раскрытую на рисунке с чёрной высокой кобылой с острыми изогнутыми крыльями. У неё были заострённые накопытники и сверкающие металлические доспехи. И, в отличие от всех остальных пони, у неё были суженные зрачки и острые клыки.

Луна резко обернулась, словно ожидая увидеть её у себя за спиной. Но кабинет был пуст, и любопытство принцессы снова взяло верх. Обойдя стол, она села на край кресла Жерома и стала читать, положив поверх чернильного рисунка лист бумаги, чтобы не бороться с соблазном взглянуть на эту кобылу снова.

«Великий разлад» — гласили выведенные каллиграфическим почерком буквы.

«—…ибо нет в мире сём более ни счастия, ни радости, и нет прежней Эквестрии, нам доселе известной. Единённая страхом пред хаосом и раздором, рождённая в нём, в нём же и сгинет. Опустошены земли Его проклятием. Велики страдания слуг наших и безутешная их горесть. И лишь в новой Эквестрии, в подлунных снах и грёзах её, они смогут уменьшить их великую скорбь.
— То не их скорбь, Луна. То твоя скорбь. Новая Эквестрия будет зиждиться здесь, и великая гордость за победу нашу воздвигнет новое Царство на руинах прежнего. Ты хочешь бежать, но обманчивы сны твои и губительны для Эквестрии мысли твои и деяния…
(Архивы Кантерлота. Сказание о двух сёстрах. гл.5. 20-36)»

«И как вчера я помню события дней, что много лун назад минули. Не было в той битве победителей, и разорена была Эквестрия. И два светила, две храбрых сестры, стали править Эквестрией с тех пор. Но опечалена была младшая. И пожелала она увести пони в земли, где нет страданий и где счастлива будет каждая пони. Но не стала слушать сестра её речи. Разгневалась она и запретила рушить королевство. Не ведает никто, что нашли мы своё пристанище под крыльями нашей матери-принцессы, и было нам счастье. Отныне и навсегда мы дети ночи.
(Устн. письмо неизвестного автора)»

«…сим приказом я обращаюсь ко всей Эквестрии. Дворец отворяет ворота для пегасов, в быстроте и ловкости которых нет равных, а его залы — для славных магов. Лётные отряды пегасов будут оберегать спокойство подданных от северных гор до пустынь на юге, от западного до восточного побережья, а единороги — решать великую загадку века и наследие Старсвирла Бородатого. Как никогда, королевство нуждается в помощи, ибо не окончена ещё битва с Найтмер, и дух её живёт в Детях Ночи…
(Клаудсдейл. Первая запись в архиве истории Вондерболтов)

— Нет-нет-нет, — шептала она, мотая головой, — я не могла этого сделать, я не могла так поступить…

Но Луна понимала, что могла. И хоть она не помнила почти ничего, что предшествовало её изгнанию, принцесса догадывалась, что, скорее всего, она и была той Найтмер, что оскалив клыки смотрела со страницы книги. А ведь это казалось лишь странным сном. Совсем не страшным и не злым, а напротив — ярким и безгранично светлым в своём порыве. Но ныне настолько призрачным, что Луна сама не помнила, видела ли его или же придумала, как рисуют в воображении невероятные события, которые никогда не случатся. А ещё этот сон звучал песней. Красивой песней, слова которой знала только Луна. Та самая, яркая, светлая, которая помогла принцессе пережить своё медленное обращение в камень.

Аликорн упала грудью на поверхность стола и зарыдала, закрыв мордочку копытами. Ей ранее казалось, что слова этой песни были навеяны чистым вдохновением сна, но книга выдавала те забытые события за настоящие. Словно за простой картинкой ночного города, залитого лунным светом, не то из воспоминаний, не то из сна, скрывалось нечто гораздо большее, чем говорили страницы книги. Может, даже целая жизнь, но Луна была не в состоянии её вспомнить.

За дверью послышались приближающиеся шаги, однако принцесса не шевельнулась. Она лишь перестала плакать и ждала, как отреагирует тот, кто войдёт. Раскрылась дверь.

— Кто здесь? — строго спросил Жером, магией зажигая свечи одну за другой.

— Я одна, — ответила принцесса, даже не повернувшись.

— Плэйт, принеси Её Высочеству чего-нибудь успокаивающего и продолжи принимать гостей, — распорядился Жером и шагнул вглубь кабинета, захрустев осколками камня под копытами. — Вы в порядке? — поинтересовался он, осторожно подходя к лежащей неподвижно пони. — Как вы расколдовались без сторонней магии?

— Не знаю… — шепнула та, ещё глубже спрятав заплаканную мордочку в копытца.

В ответ Жером насторожился и, чуть отступив от стола, огляделся, продолжая освещать кабинет. Стараясь не спускать глаз с Луны, он обошёл вокруг стола и осторожно зашагал вглубь книжных полок, будто желая убедиться, что никого нет ни там, ни в читальном зале, ни за роскошными занавесками. Затем жеребец вновь подошёл к столу. Увидев незакрытую книгу, на которой лежала Луна, он лишь кивнул головой.

— Это не твоя вина, — произнёс он, садясь напротив. — По крайней мере, ты нынешняя совсем непричастна к тому, что натворила Найтмер Мун.

Ушки Луны дёрнулись, и принцесса, чуть повернув голову, глянула на жеребца из-под своей синей гривы. Жером сидел напротив и едва заметно улыбался. Чему он всё время улыбается? Его абсолютное спокойствие было возмутительным, непростительным и жестоким. В нём не было ни капли сострадания и даже намёка на него. Нет, Жером не казался безучастным, напротив, он внимательно ловил каждое слово и движение собеседницы, но даже если его предложения решали проблему, в душе оставался один не развязанный узел.

— Теперь я знаю, за что я оказалась на луне, — произнесла Луна, не поднимая головы, отчего её голос звучал приглушённо.

— Мне очень жаль, что всё так вышло, — повёл копытами Жером, — все эти древние книги я достал лишь для того, чтобы вызволить вас из каменного плена, но никак не чтобы вас огорчить. Мог ли я знать, что ваше заклятие спадёт в тот самый момент, когда никого не будет рядом с вами. Скажите, вы испугались?

— Нет, — тихо шепнула Луна.

— Эта луна, ночное небесное светило — ваш вечный спутник и союзник. Вы поглядите, — произнёс Жером, и порыв ветра, созданный магией загасил все свечи кроме единственной, стоявшей на письменном столе. Вошла Плэйт и внесла поднос с чайником и двумя чашками на блюдцах. Налив Жерому и принцессе чай, пегаска удалилась, закрыв за собой дверь. В комнате вновь стало темно, и лунный луч падал как раз туда, где лишь недавно стояла заточённая в камень принцесса.

— Взгляните же, — повторил Жером. — Разве это не прекрасно — быть вызволенной из плена светом луны? Даже та сильная магия, которую я собирался применить не сравнилась бы по красоте и простоте с этим чудом. Выпейте, — предложил жеребец, — это приведёт вас в чувство.

— Видеть не могу алкоголь… — ответила Луна, не поднимая головы.

— Плэйт заварила обычный чай с травами. Выпейте, вам станет легче, — уверил Жером и, чуть помолчав, продолжил: — И не переживайте, я не вижу в ваших поступках ничего предосудительного. Напротив, это ваше право — знать, кем на самом деле являетесь. Но, скажите, вы сейчас более расстроены оттого, что Селестия действительно видит в вас врага, или оттого, что вы оказались не столь безгрешны, как предполагали ранее?

— Больше всего я боюсь, — произнесла Луна, впервые за весь разговор подняв мордочку, — что, если написанное в этой книге хоть наполовину правда, мне не будет дороги в Кантерлот.

— Возможно, — начал Жером, взяв со стола чашку с чаем, подавая тем самым пример принцессе, — вам не стоит придавать большого значения тому, что здесь написано. Эта книга — как лоскутное одеяло, собиралась столетиями из утечек и случайных находок. Из рассказов прабабок и иных источников, не особо внушающих доверия. Так что, листая эти страницы, остаётся уповать лишь на добросовестность авторов. Ведь никто из ныне живущих пони не скажет, как обстояли дела на самом деле. Упоминания о событиях ушедших дней навсегда исчезли в кантерлотских архивах. И, думаю, неспроста. Скажите, вы помните Гасти Великую?

— Помню, — кивнула принцесса, приложив к губам чашку, — эту историю в моё время знал почти каждый жеребёнок.

— Вы будете удивлены, — продолжал Жером, — но в Эквестрии Гасти Великая до сих пор известна. Вряд ли в Кантерлоте найдётся единорог, не слышавший про её подвиги. Но ведь с тех пор прошёл немалый срок. Я бы даже сказал, огромный временной промежуток. А тем временем история Гасти пережила не одного правителя, но и стала ещё более известна, чем прежде. В чём секрет её успеха? Популярность? Или же пример для подражания?

— Пример?..

— Нет. Благосклонность правителя, — ответил Жером, встав с кресла и начав расхаживать по кабинету перед столом, за которым сидела Луна. — Всё, что делает империю сильней, не только сохраняется и передаётся как великое наследие, но и воспевается, приукрашается, обрастая интересными домыслами и подробностями. Но подумайте, могла ли история, подобная вашей, остаться в воспоминаниях пони? Передаваться из уст в уста и лежать в каждой библиотеке страны?

— Нет, — вздохнула Луна.

— Так и случилось. Пони помнят, какого цвета был рог Гасти и как выглядела её кьютимарка, но почти половина пони не в курсе, что вы с Селестией когда-то были сёстрами. Редко какая пони могла ещё неделю назад сказать, кто такая Найтмер Мун и откуда она появилась, а ваш силуэт на небесном светиле, которое пони видели каждую ночь, категорически не вызывал вопросов! Весь, весь интерес пони удовлетворялся ещё в их раннем детстве прочтением одной глупой сказочки про плохую Найтмер и добрую Селестию. И более не сохранилось ни-че-го.

— Но всё это… — произнесла Луна, убирая лист бумаги с изображения Найтмер в полный рост, — эти истории…

— Чудом уцелевшие письма, обрывки древних сказаний, запрятанные в кантерлотских архивах и едва кому известные «Песни Эквестрии». Нет ни витражей, ни картин, ни официальных указов. Вся ваша история оказалась напрочь выжжена. И упоминания тех лет остались лишь в безобидной сказочке, как оказалось, вполне достаточной, чтобы удовлетворить простое житейское любопытство пони, и в витиеватых «песнях Эквестрии» с их вольной и размытой трактовкой. Но по той простой причине, что их автор родился только спустя два столетия с тех событий, подлинность даже ключевых моментов, описанных в Песнях, не вызывает доверия. Это странно, но о вас не помнят почти ничего. Как и о случившемся в ту ночь.

— Я тоже ничего не помню… — проговорила Луна. — Только сон. Это была моя последняя ночь в Эквестрии. Я, кажется, видела в нём опустевший город, озарённый полной луной. Я словно шла по его грязным улицам и пела…

— Что именно вы пели? — спросил Жером, явно заинтересовавшись.

— Какую-то песню о счастье, — ответила Луна, надеясь, что Жером не станет просить её спеть. — Я звала пони в далёкие земли прочь от бед той Эквестрии…

— Так, значит, это правда? — удивился жеребец.

— Что «правда»? — не особо заинтересованно спросила Луна.

— Выходит, что ваш уход из столицы был не просто красивым мифом, а реальным фактом. Но в таком случае, возрастает доверие и к остальным событиям Песен. Скажите, вы помните хоть что-нибудь про то, куда вы ушли из города? Много пони было с вами?

— Я ничего не помню, — прошептала принцесса, виновато опустив голову, — со мной не было пони.

— О, я не виню вас… И спрашиваю не из праздного любопытства. Всё дело в том, что, вероятно, только сейчас я готов сообщить вам однозначно, что именно произошло тысячу лет назад, — сказал Жером, подхватив магией одну из книг со стола. — Это случилось как раз после той ночи, которую вы помните как события почти забытого сна. Не хочу вас утруждать, но, пожалуйста, прочтите отрывок «Восхода Луны» из сборника Песен Эквестрии.

С этими словами жеребец подошёл к Луне и положил перед ней небольшую книжку, копытом указав на место, с которого следует начать прочтение.

«…Кто этот Бог, довлеющий над сном?
Зачем его объятия раскрыты
И два крыла? Зачем явился он,
Покровом тьмы от глаз Её сокрытый?
И эликсиры чьих волшебных снов,
Сойдя на град с небесной высоты,
Нас звали в ночь отсюда устремиться?
Отныне мир подлунных городов
Навеки мёртв. И улицы пусты.
И вслед глядит руинами столица…»

Луна резко вдохнула, приложив копыто к мордочке и отпрянув от книги.

— Это ужасно… Я ведь правда не хотела этого… я…

— Вы именно этого и хотели, — перебил Жером. — Вы решили увести тех, кому ещё можно было помочь, прочь от разрушенных городов и опустошённых земель в лучший мир. Мир ночных грёз и снов, в мир вечной ночи, где пони резвились бы в лучах лунного света, оберегаемые их правительницей. Вами.

— Мной? — изумилась Луна, осторожно ткнув копытцем себе в грудку и напрочь забыв про чувство вины.

— Именно, — улыбнулся Жером, и обращаясь в пространство библиотеки, словно со сцены, продолжил: — Пони, поверившие вам и ушедшие в ту ночь за вами в земли, каких нет прекрасней — и есть Дети Ночи…

— Откуда вы знаете про эту песню?! — чуть не вскрикнула принцесса.

— Не переживайте, на этот раз никакой магии. Та сцена в погребе не оставила равнодушным даже Даста. Так вот, — вернулся к теме жеребец, — но ныне едва ли что известно о ваших Детях Ночи.

— Они меня помнят? — с надеждой спросила Луна.

— Помнят и ждут, принцесса. Дети не забудут своей матери.

— Но… — запинаясь начала принцесса, — в Эквестрии уже давно настали мирные времена. Мне ведь незачем уводить их в мир вечных грёз сейчас? — произнесла принцесса, словно ища поддержки у Жерома. — Я и сама понимаю, что какими бы ни были прекрасными сны, они — лишь плод воображения. Так чего же ждут Дети Ночи?

— Они ждут вас, принцесса, — не смутившись, ответил Жером заранее заготовленной фразой на этот непростой вопрос. Ведь он, при всей его напускной компетентности в этом вопросе, знал о нём ещё меньше, чем сама Луна. Он знал не более дозволенного страницами книг и не более прочитанного из них за час до разговора, составив обобщённую картину из того, что знал, и того, что ему успела рассказать принцесса. Но Луна не должна была догадываться об этом. Иначе те глубокие и будто специально стёртые воспоминания сгинут в ней навсегда, не озвученные принцессой, побоявшейся ввести собеседника в заблуждение. Нынешнее же положение Жерома, как более осведомлённого, делало принцессу чуть смелей в предположениях. Словно он в любой момент мог направить сбившуюся мысль принцессы в правильное и только ему известное русло. Словно он уже всё знал и так, а слова принцессы нужны были только чтобы подтвердить предположения.

— А где они? — прервала молчание Луна, почему-то ожидая, что сейчас распахнуться двери кабинета, и сотни пони громкими возгласами и топотом копыт будут приветствовать своего правителя.

— Никто не знает, — покачал головой Жером. — Но, разве, вы не помните, события той ночи? Хоть намёком? Может, вы видели какой-то образ? Долго ли вы шли?

— Я не помню… — покачала головой Луна. — Вряд ли мы шли. Это был сон, и я летела…

— Нет, принцесса, это был не сон, — категорически, но мягко возразил Жером. — Вы летели.

— И даже земнопони? — спросила Луна, чувствуя, как её клонит в сон, и начинают путаться её мысли.

— Видимо, да, — кивнул жеребец. — Вероятно, это была какая-то особая магия или… неизученное явление, но Песни Эквестрии подтверждают ваши слова. И про уход из города, и про полёт бескрылых пони. Я надеялся, что вы сами вспомните те события без подсказок — когда карты будут раскрыты, мы уже никогда не узнаем, помнили вы это или же вам лишь показалось, что вы помнили. Ведь кто вы, как не пони-фантазия, идущая по грани мира реального и мира воображаемого. С вашего позволения, я прочту…

— Нет-нет… — покачала головой Луна. — Простите, — извинилась она, понимая, что Жером вовсе не ожидал отказа, — но я сегодня очень устала…

— О, не стоит ваших переживаний, — произнёс понимающе Жером, отложив книгу в сторону. — Этот день для всех нас выдался непростым. Вы найдёте ваши покои?

— Да. Спасибо вам, — поблагодарила Луна, встав из-за стола и понуро зашагав к выходу мимо жеребца. — Я так хотела быть полезной и нужной для Эквестрии… но вновь затянула в какую-то непонятную историю всех, кто оказался рядом…

— Луна, — выделил её имя Жером, что принцесса замерла и повернулась к жеребцу. — Вы самое светлое и яркое событие, что произошло со мной за всё время моей жизни в Даркстоуне. И если завтра мне придётся поставить на карту всё, я, не задумываясь, сделаю это. А теперь идите. Вы едва стоите на ногах, принцесса.

Дождавшись, когда стихнет цокот копыт и щёлкнет дверной замок, Жером медленно подошёл к столу и глянул на Найтмер. Похоже, Луна не помнила ничего, что связывало её с этой пони. Не помнила она и своих последних часов перед тысячелетним заточением, словно некое заклятие Селестии напрочь очистило воспоминания Луны, связанные с Найтмер. Не помнила о Детях Ночи, которые, может, и правда были не более, чем художественным вымыслом авторов. Она даже не знала, действительно ли шла вдоль улиц ночного города, призывая пони следовать за ней. И это значило лишь одно — сегодня придётся дождаться того, кто сможет рассказать чуть больше о загадочном прошлом принцессы.

---

Было абсолютно тихо. Такой тишины не слышал зал с момента начала собрания. Пони не шелестели бумагами, не смели налить чай и даже старались не смотреть в сторону своих тарелок, будто опасаясь всеобщего осуждения. Напряжение, витавшее в воздухе почувствовал даже стражник, обеспокоенный внезапно наступившей тишиной и решивший проведать, всё ли у пони в порядке. Дверь он тут же поспешно закрыл и больше не заглядывал до самого окончания собрания.

— Хорошо, — первым решился нарушить тишину Глэдмэйн, встав в знак важности момента. — Мы действительно не можем отрицать, что слишком легкомысленно… непростительно легкомысленно вынесли приговор Найтмер Мун. Пожалуйста, сейчас предлагаю голосовать ещё раз. На этот раз помните, что на кону жизнь одной пони. Сейчас я попрошу поднять копыта тем, кто считает, что Найтмер Мун не заслуживает заточения на луне. Не заслуживает, — повторил Глэдмэйн, не видя ни одного копыта. То есть… Хорошо. А теперь поднимите те, кто считает, что Найтмер должна быть заключена на луну. Сапфир, Сури, — считал Глэдмэйн, — Черри, Бабуля, Винди, Пичботтом и я. Итого семеро. Мы потеряли ещё три голоса, — констатировал жеребец.

— Эти три голоса — голоса сомневающихся, — произнёс Брейбёрн. — Они не считают, что Найтмер заслуживает оправдания или наказания. Им кажется, что в ситуации следует разобраться.

— Разбирайтесь, — фыркнула Сапфир Шорс, — только вы в меньшинстве.

— Сапфир Шорс хочет сказать, — перевёл Глэдмэйн, — что какое бы решение вы ни приняли внутри своей коалиции, оно не изменит общего результата. Даже если вы все единогласно проголосуете в пользу Найтмер.

— Мне кажется, — встала Петунья, — что вопрос был совсем не тот, что хотели бы услышать пони. Позвольте провести ещё голосование…

— Пожалуйста, — улыбнулся Глэдмэйн, — для этого мы здесь и собрались.

— Кто считает, что дело принцессы Луны требует углубленного изучения и только после — вынесения приговора? — спросила Петунья, стараясь скопировать официальную манеру речи Нейсея или Глэдмэйна.

— Пятеро, — воодушевлённо заметил Брейбёрн. — Вы, я, Гранд Пэа, Винди и бабуля Смит.

— Неужели всё так печально…- вздохнула Сури, встав с места. — Вы же уже не жеребята. И должны понимать, что ваше сострадание грозит обернуться против вас. Петунья, готовы ли вы после проведения такого опроса нести ответственность за неправильное решение, которое может принять Совет.

— А ну, кыш от неё! — вступилась бабуля Смит за растерявшуюся пони. — Честное слово, я не узнаю тебя. Когда мы ходили вместе на кружок вязания, ты была той ещё пронырой, но ты была хотя бы искренней…

— Простите, бабуля, — ответила Сури, — но я была другого мнения о собравшихся в зале. Этими сомнениями вы подвергаете опасности целую Эквестрию.

— Сомнения от незнания, — пожал плечами Брейбёрн. — Вероятно, если бы мы лучше знали принцессу Луну, наше решение было бы более точным.

— Хоть мне и кажется, что все это гадание на яблочном сиропе, но я всеми четырьмя копытами за! — поддержала бабуля Смит. — Глэдмэйн, вы разве не с нами?

— Простите, бабуля, но мне кажется это затеей не только нелепой, но и опасной для Эквестрии.

— Почему это нелепой? — спросила бабуля Смит, прищурившись.

— Потому что мы не подойдём к Селестии и не скажем: «Мы не примем решения по четвёртому пункту, пока вы не дадите нам ваш с Луной семейный фотоальбом».

— Мне эта идея кажется прекрасной! — поддержала Петунья. — Только так мы сможем понять, как менялись взаимоотношения сестёр, и как так вышло, что старшей пришлось заточить младшую на луне.

— Пустословие и популизм! — возмутилась Сапфир Шорс. — Изучать фотографии, чтобы вынести заведомо определённое решение!

— Не представляю, — замотала гривой Черри, — кто осмелится подойти к Селестии с такой просьбой.

— Я! — произнесли одновременно Петунья и бабуля Смит.

— Меня восторгает ваше безрассудство, — улыбнулся Глэдмэйн, — но есть ли хоть надежда на то, что Селестия согласится.

— Пирог мне в печь! — привлекла внимание бабуля Смит своим восклицанием. — Принцесса Селестия на сама нас собрала, чтобы мы подсказали ей решение, которое она не может принять самостоятельно. В интересах самой же принцессы помочь нам разобраться в этом деле!

 — Без вас Совет гнилого яблока бы не стоил, — поддержал бабулю Брейбёрн, — я голосую за дальнейшее разбирательство с использованием вещественных и иных доказательств.

— Брейбёрн, — строго произнесла Сури, — вы уже выросли из детства. Не заигрывайтесь в тайного сыщика.

— Тихо-тихо! — решил прервать начинающийся конфликт Глэдмэйн. — Это всё формальности и подробности. А перед нами сейчас задача другого плана. Нас пятеро — тех, кто категорически против проведения дальнейших разбирательств, и пятеро тех, кто хотел бы выступить со встречной просьбой к принцессе. И когда придёт время дать окончательное решение…

— Они задерживают Совет, — ответила Сури, — сама принцесса требует ответа как можно скорее, а вы хотите перенести собрание на завтра. Селестия не будет слушать этих глупостей…

— Селестия, — перебил её Брейбёрн, — скорее примет решение в пользу тех, кто хочет разобраться в деле.

— Селестия решает государственные вопросы! — ответила Сури. — Мне, может, и самой было бы интересно разобраться в этом деле и судить Найтмер строго и справедливо за все её деяния, но у нас нет времени на эти игры. Потому что я понимаю, что не могу задерживать девятерых членов совета, оставив их ночевать на вокзале! А тем более, для дела, исход которого уже предрешён.

— Ешё раз! — вмешалась бабуля Смит. — Кто за то, что дело Найтмер должно быть изучено… Пять копыт, и все те же. Мисс Пичботтом, — обратилась к ней пожилая кобылка, — почему вы не с нами? Разве вы не хотите разбираться?

— Не хочу… — тихо произнесла она, глядя на скомканные и промокшие листы бумаги. — Петунья правильно сказала: пострадает либо одна пони, либо целая Эквестрия. Я не хочу, чтобы моя семья пострадала из-за Найтмер.

— Не бойтесь, — подбодрила её Петунья, — мы лишь голосуем за…

— Знаю. За то, чтобы посмотреть на Найтмер Мун в детстве, когда они дружили с Селестией. Но что, если на эти архивы наложено заклятие? Или тайная тёмная магия, — продолжала она, заметив, что смутились даже те, кто голосовал против дальнейших разбирательств. — В моей деревне есть лишь один единорог. Он работает у нас врачом, и, вероятно, он лучший во всей Мустанжии. Видели бы вы, как он ладит с жеребятами, и как находит подход к каждому. Он ещё очень молод, и вдохновлён мыслью, что нужен обществу. Такие пони, как он, становятся хорошими воспитателями и наставниками. Правда великой души пони. Но его боятся.

— А вы? — поинтересовался Глэдмэйн.

— И я, — призналась Пичботтом. — Мне в детстве рассказывали истории о тёмных магах, которые в доэквестрийские времена разоряли деревни земнопони, отбирали у них урожай и земли. Бабушка говорила, что магия — вещь чуждая и непонятная для земнопони. И учила не доверять ничему, что с ней связано. А магия Аликорна… Что, если открыв те архивы и увидев те фотографии и картины, мы оправдаем Найтмер? Тогда Эквестрии грозит опасность, и… мне страшно. Мне страшно даже представить, что скажет деревня, что мне скажут мои родители и соседи, когда узнают, кого я оправдала…

— Вам страшно, но возьмите себя в копыта! — подбодрила её Петунья. — Иногда мы понимаем, что страх не стоил наших переживаний. Стоит лишь его преодолеть. И… ведь если вы не совладаете со своим страхом, пострадает одна невиновная пони…

— Пусть пострадает… Я боюсь.

— Сил нет слушать эти сопли! — вздохнула Сури. — Шесть-четыре в пользу желающих разобраться в деле Найтмер. Всё равно я уже не попаду на последний поезд…

— Вы уверены? — решил переспросить Глэдмэйн. Без нажима, но со скрытой претензией.

— Карты на стол, — улыбнулась Сури, — мне и с самого начала понравилась мысль устроить над Найтмер настоящий справедливый суд. Но все мы живые пони, и пусть первым кинет в меня камень тот, кто как и я не поглядывал каждые пять минут на часы, в надежде успеть на станцию.

— Хм… в таком случае… — медленно протянул Глэдмэйн, словно надеясь услышать возражение, — набралось большинство, и дальнейшее проведение Совета лишено смысла. Мисс Пичботтом…

Кобылка встала и направилась к выходу.

— Нейсей будет вновь требовать единогласного, — вздохнула Черри.

— Нейсей — известный буквоед, — поддержал Глэдмэйн, — но мы ведь можем решить всё по-быстрому. Никто сегодня уже не полезет в эти пыльные архивы, если полезет вообще, учитывая немалую дерзость нашей просьбы. А если так, то нас просто на сегодня освободят.

— Сделать вид, будто я согласна копаться в ветхих фотоальбомах Найтмер и Селестии?! — возмутилась Сапфир Шорс. — Или делать вид, что меня хоть сколько-нибудь волнует судьба этой глупой кобылы, которая прославилась своим талантом управлять луной?!

— Ну, в противном случае, нам всем здесь сидеть до полуночи. Сапфир, нам ли впервые продавать свою совесть? — улыбнулся Глэдмэйн, стараясь завернуть свою просьбу в намёк, а намёк в шутку.

— Уж не знаю, — ответила кобылка, — на что вы намекаете, но я принимаю сторону большинства, только чтобы поскорее покинуть этот зал.

— Члены Эквестрийского Совета! — раздался голос Нейсея, распахнувшего двери ложи. — Мы готовы выслушать ваше решение.

— На первые три вопроса мы ответили в этом протоколе, — произнёс Глэдмэйн, отодвигая бумагу от себя. По четвёртому же мы готовы сообщить, что пони единогласно приняли решение детально разобраться в деле Найтмер.

В зале нависла пауза. Похоже, ни глава совета в лице Флёр де Лис, ни Нейсей не поняли смысла этой фразы.

— Так разбирайтесь, — раздражённо ответила Флёр де Лис, — вы сами себе выпросили ещё три часа.

— Нет, вы не совсем правильно поняли, — решил прояснить ситуацию Глэдмэйн, улыбнувшись, — мы хотим именно разобраться. Нам нужно знать, что именно произошло той ночью.

— Какой ночью? — удивилась Флёр де Лис. — Тысячу лет назад?!

— Верно, — поддержала Глэдмэйна бабуля Смит, — и если у королевских особ найдётся фотоальбом, как у семьи Эпплов, вынести решение будет проще запечённого яблока!

— Вы в своём уме? — разозлилась глава Совета, не понимая, на полном ли серьёзе говорит эта пожилая кобыла, или же шутит. — Это настоящий абсурд!

— Тем не менее, — невозмутимо произнёс Нейсей, — регламент проведения Эквестрийского Совета разрешает ходатайствовать о предоставлении относящейся к делу дополнительной информации и материалов.

— Мне интересно, — вмешалась Флёр де Лис, — как же так вышло, что ещё час назад вы дружно голосовали против Найтмер?

— Члены Совета имеют право не отчитываться ни перед кем о том, как было принято решение, — озвучил Нейсей пункт регламента, чтобы не дать шанса посеять сомнение среди пони вновь.

— Простой интерес, — поправилась кобылка, сменив тон на мягкий и ни к чему не обязывающий.

— Мы решили задержаться тут подольше. У вас самые вкусные яблочные пироги во всей Эквестрии! — ответила бабуля Смит, но Совет не засмеялся, а некоторые бросили пару взглядов в сторону Гранд Пэа.

— Вкусные пироги. Вот как… — произнесла Флёр де Лис, чувствуя, что её авторитет попытались публично принизить.

— В таком случае, — выступил вперед Нейсей, — сию же минуту мы с Флёр де Лис будем ходатайствовать о предоставлении вам запрошенных материалов. Скорее всего, Селестия либо объявит о полном окончании совета, либо предоставит вам всё необходимое к завтрашнему заседанию.

— Великолепно, — одобрительно произнёс Глэдмэйн, — к утру мы вновь будем готовы собраться здесь после завтрака для проведения второго заседания…

— Будем рады вас сидеть вновь, — улыбнулась на последок Флёр де Лис, и закрыла за собой дверь. — А теперь говори, что ты затеял, Нейсей? — нахмурилась кобылка, стараясь выглядеть угрожающе. Обычно это получалось и без угроз — один только её рост уже решал половину дела, и иные кобылки из окружения Флёр признавали её авторитет, но с жеребцами было трудней. Они не видели в ней соперника, да и ростом были немногим ниже неё. А Нейсей тем более.

— Вы ведь знаете, что я отвечу «исполняю свою работу». А между тем, у вас было три попытки нарушить правила проведения совета…

— Опять ваш регламент!.. — прошипела Флёр де Лис. — Что ж вы всё прикрываетесь им?

— Потому что я знаю, что вы его даже не читали, — невозмутимо ответил Нейсей, и парочка умолкла, услышав приближающиеся из-за угла шаги.

— Вы у меня дошутитесь, — пригрозила Флёр и обернулась, чтобы убедиться, что две проскакавшие мимо кобылки уже не услышат их. — Из формальной вежливости, Нейсей, я предупреждаю вас. Если вы продолжите играть против меня, возможно, уже завтра вас здесь не будет.

— Флёр, — улыбнулся Нейсей, — снимем маски. Мы оба выполняем порученную нам работу, прикрываясь ролями главы Совета и заместителя. И в своём стремлении выполнить поручение мы пойдём до конца вне зависимости от того, лишимся мы какой-то роли или нет, потому что сейчас ставки высоки, как никогда. И, прошу вас, больше не будем возвращаться к этим склокам и препирательствам. Довольно играть в благородство и строить из себя глупцов. Сосредоточимся на поручениях. У каждого своя работа, и так вышло, что мы по разные стороны баррикад… проходи, — пропустил жеребец кобылку к двери, ведущей к покоям принцессы.

— Я вас поняла, Нейсей, — тихо произнесла Флёр, чтобы никто не слышал. — Даже несмотря на то, что вы теперь мой прямой соперник, я питаю к вам гораздо большее уважение, нежели раньше. Но это не остановит меня однажды сыграть не по правилам.

— Я рад, что вы правильно поняли меня, — удовлетворённо кивнул Нейсей. — А насчёт правил… это негласная война, где хороши все средства. Здесь нет правил…

…Селестия уже готовилась ко сну. Эти дни были очень тяжёлыми и полными переживаний, отчего принцесса почти не спала. День её был скрашен визитами в Понивилль, посещением библиотеки вместе с группой жеребят и часами аудиенции после. Но с восходом луны нависала необъяснимая тоска, и Селестия, казалось, вдруг замирала посреди сверкающего зала, а вокруг неё, словно не замечая замешательства кобылки, мелькали пары, кружась в ритме вальса. И в центре этого огромного пёстрого общества она оставалась совсем одна со своими проблемами, а музыка играла, и пони танцевали и танцевали дальше. И поглощённые собственным движением в постоянном потоке вальсирующих и кружащихся пар, никто не смотрел на принцессу, и не было никого, кто мог бы увлечь Селестию за собой.

Сегодня, она провела весь день в тревожном ожидании вестей, но Шайнинг Армор лишь мотал гривой, уверяя, что послал самых лучших пегасов из отряда вондерболтов следить за ситуацией. И только к вечеру явился гонец. Селестия ожидала два варианта: «Принцесса найдена, она едет в Кантерлот» или, что гораздо более вероятно, «Принцесса оказала сопротивление. Она опасна, нам нужна помощь». Оба эти варианта лишали ситуацию неопределённости. И третьего не предполагалось.

«Принцесса не найдена. Первые лица города ничего не слышали о ней, а письмо оказалось подделкой, направленной с неизвестной целью. Остаёмся в городе до выяснения обстоятельств».

Принцесса, улыбнувшись, поблагодарила пегаса и даже упомянула о празднике в Понивилле, где каждый смеет надеяться на кусочек торта от самой Пинки Пай. После двери закрылись, и письмо сгорело в огне камина. Селестия не привыкла плакать. Делать это публично ей не полагалось, а плакать в одиночестве — лишь жалеть саму себя, а в масштабе бесконечно длинной жизни всё, что делается для себя, кажется лишённым смысла. Принцесса закрылась в покоях и долго пыталась сосредоточиться на письме Твайлайт. Свои задания, как и обещала Селестия, уже получили Пинки Пай и Рарити. Эти идеи возникли сами и даже не требовали каких-то усилий. Но после сегодняшнего письма вдохновение покинуло Селестию, и уже три исписанные листа бумаги лежали в стороне. И каждая последующая мысль выходила едва ли лучше предыдущей.

И когда Селестия, глядя в чистый лист пыталась выдумать хоть сколько-нибудь приемлемую идею, в дверь постучались, и, глубоко вдохнув, принцесса отложила перо и встала из-за стола.

— Надеюсь, мы вас не побеспокоили, принцесса? — поинтересовалась Флёр де Лис.

— Нет, что вы, — улыбнулась она, бросив кроткий взгляд на свой столик. — Я занималась кое-какой работой. Я так понимаю, Совет вынес решение?

— По всем трём пунктам, — подтвердила кобылка, передавая свиток.

— Только по трём? — обеспокоенно спросила принцесса. — Но я ведь просила передать, что четвёртый пункт самый важный…

— Именно поэтому, — вступил в разговор Нейсей, — пони и выразили желание глубже разобраться в этом деле.

— Непростительная трата времени, — проговорила Флёр де Лис, обращаясь к Селестии. — Я не смогла убедить Совет в необходимости вынести решение, как вы и просили, сегодня же.

— Похоже, моя Флёр… — вздохнула Селестия. — Если пони действительно хотят разобраться, то нам торопиться некуда, — произнесла она, понимая, что после сегодняшнего опровержения о Луне спешить уже нет смысла. — Я дам пони столько времени, сколько им потребуется.

— Ваше Высочество, — обратился к принцессе Нейсей. — Время — не единственное, чего ждут пони.

— Я готова предоставить им всё необходимое для комфортного проживания в Кантерлоте и выполнения их добровольной миссии.

— Они понимают, что выражая волю своих городов, несут большую ответственность за решение, и хотят лучше ознакомиться с историей вашей и принцессы Луны. Они хотят получить материалы, которые покажут, что Луна не та, кем её принято считать, и что она не имеет ничего общего с Найтмер Мун. И единственный возможный способ — это архивы и иные сведения тысячелетней давности, сделанные свидетелями тех событий.

— Осмелюсь заметить, Ваше Высочество, это неслыханная дерзость, — шепнула ей Флёр де Лис. — Совет требует слишком многого. Обычные пони хотят увидеть Её Высочество такой, какой никто из ныне живущих не видел…

— Хорошо, — кивнула Селестия. — Я верю своим подданным, и их желание будет услышано. А сейчас сообщите, что Совет окончен. У него сегодня был непростой день.

— Обязательно, принцесса, — поклонился Нейсей и, не разворачиваясь, направился к двери.

— Знаю, Флёр, вы обеспокоены, — произнесла Селестия, видя, что кобылка пребывает в замешательстве, — но вам не за что переживать. Тайны коронованной особы в надёжных копытах, не так ли?

— Вероятно, так, принцесса… — вздохнула Флёр де Лис, впервые почувствовав неискренность Селестии.

— И тем не менее, — добавила она, сама почувствовав это, — если тревожные мысли продолжат тебя беспокоить, буду рада поговорить наедине. Только дай мне знать.

---

Как и многие придворные чины высокого ранга и приближённые принцессы, Фэнси Пэнтс жил во дворце, но в отличии от менее удачливых в этом плане представителей вооружённых сил, живших в полуподвальных помещениях на периферии, он имел, по крайней мере, четыре комнаты в одной из дворцовых пристроек, выходивших одними окнами на обрыв, а другими — в кантерлотский сад. Четыре комнаты во дворце до конца жизни, прислуга и авторитет среди местной знати. Вот, пожалуй, и всё, что имел Фэнси Пэнтс.

Нет, он не жил в нужде даже по меркам состоятельных пони из Кантерлота, и скорее напротив — тому шику и блеску, кои демонстрировал церемониймейстер Её Высочества могли бы позавидовать даже владельцы ресторанов на центральной улице столицы. В обществе ходили слухи о его недвижимости в Мэйнхеттене и Лас-Пегасе, но сам Фэнси Пэнтс не имел никаких официальных доходов, кроме ежегодного жалования за выполнение своих обязанностей и доходов его супруги с кондитерской недалеко от Кантерлотских Водопадов. Однако, это не мешало ему не волноваться о своих расходах так, как не волновался бы девяностолетний владелец многомиллионного состояния.

Являясь центром всей кантерлотской знати, Фэнси Пэнтс, в свою очередь, также являлся, вероятно, и самым ярким её представителем: пони благородного происхождения, награждённый высоким титулом и парой званий, купавшийся в окружающей его роскоши балов, званных обедов и дворцовых залов, но на деле не имеющий никаких сколько бы то ни было значимых накоплений.

В отличие от делового Мэйнхеттена, с его чётким распределением денежных средств по руслам, Кантерлот был похож на один большой фонтан, без счёту разбрасывающийся деньгами, которые черпал из собственного же, наполняемого самим собой бассейна. Тратить значительные суммы вне огромной чаши Кантерлотского фонтана считалось дурным тоном. К тому же, купив торт в Понивилле за десять битсов, а не в расположенной на центральной улице Кантерлота кондитерской за сотню битсов, можно было прослыть скрягой, зажавшим разницу в девяносто монет для владельца кондитерской, который, как правило, был так же из кантерлотской знати, и вполне мог оказаться хорошим знакомым твоего знакомого. И в этом циркулирующем потоке никто из представителей элиты не задумывался над тем, чтобы чуть сбавить обороты. А если кто и задумывался, то, скорее всего, тут же оказывался в числе лиц, недостаточно состоятельных для высшего общества.

Казалось, что деньги здесь были совсем не те, что во всей остальной Эквестрии: они приходили так же легко, как и уходили, и каждый день их нужно было чуть больше, чем вчера. Но едва ли кто из королевского двора опасался этого пограничного состояния, старательно о нём умалчивая и скромно приписывая дополнительные полбитса к каждому товару своего заведения. Здесь не считали денег, и так было надо, и так было правильно. Ради шика, ради блеска, ради момента. Ведь завтра придут новые, и нет смысла копить то, что возобновляемо ради чего-то большего, потому что большей роскоши, чем в нынешнем Кантерлоте, просто не бывает…

…Длинный массивный стол одной из дворцовых комнат Фэнси Пэнтса и Флёр де Лис был покрыт белой скатертью, вышитой золотыми нитями. На нём в хрустальных чашах и тонком фарфоре красовались настоящие произведения искусства, а лежащая в чаше со льдом бутылка шампанского говорила о важности предстоящего момента. В зале было темно, и потому из окон в пол были прекрасно видны цветочные клумбы, ухоженные газоны, фонтаны и дорожки кантерлотского сада, темнеющего на фоне фиолетового неба. Днём здесь гуляет совсем немного пони — эта часть сада находится с краю от основного дворцового комплекса, и только влюблённые парочки, ищущие уединения, бывает, заходят сюда, располагаются на скамейке за кустами сирени и часами любуются друг другом, уверенные, что их не видно. Ночью же здесь нет никого.

Высокая пони, почти сияющая своей белой шерсткой в размытом лунном сиянии, направилась от дальнего фонтана ко входу в комнату. Скользнув почти бесшумно на мансарду, она сперва глянула в окно и постучала копытцем по стеклу, привлекая внимание Фэнси Пэнтса, наблюдавшего за ней всё это время. Жеребец встал и направился ко входу, навстречу своей супруге.

— Привет-привет-привет! — подскакала она к нему, потёршись мордочкой о Фэнси Пэнтса и завиляв хвостом, как это делают собаки при встрече хозяина.

— Ну-ну, — улыбнулся жеребец, сохраняя внешнее спокойствие и невозмутимость, — сегодня у нас особо роскошный стол и…

— Ты просто вжился в образ церемониймейстера! — звонко засмеялась Флёр де Лис, и её голос эхом отразился в темноте высоких потолков. — «Сегодня у нас…» — передразнила она его. — Я и так вижу, что нас решили угостить чем-то изысканным. С чего бы это? У Селестии пропал аппетит?

— О, и не говори про Селестию, — улыбнулся Фэнси Пэнтс, поднимая магией бутылку шампанского, словно предлагая Флёр, и получив в ответ заигрывающий взгляд, продолжил, — она сегодня совсем не в духе. А это… — говорил он с напряжением, пытаясь откупорить пробку, — а это, между прочим, очень заметно и очень волнует её окружение. Чего только стоит…

Раздался хлопок, и Флёр взвизгнула.

— Теперь весь Кантерлот знает, что мы пьянствуем, — с напускным сожалением произнёс жеребец.

— Я буду тортик, — перебила его Флёр де Лис, игриво взглянув на супруга.

— Тортики вредны для крупа, — заметил Фэнси Пэнтс, но, вооружившись лопаточкой, положил кусочек на тарелку Флёр.

— Напротив, полезны, — ответила кобылка, лукаво улыбнувшись.

— Проказница ты, проказница, — снисходительно глянул на неё Фэнси Пэнтс, решив больше не говорить о работе. — Расскажи, вертихвостка, что у тебя сегодня было любопытного. Тебе понравилась та сумочка?

— Сумочка… Ах, да… — вспомнила кобылка, растерянно улыбаясь, — я это… — произнесла она, явно погрустнев.

— Не понравилась? О, я сразу сказал, что этот мастер никуда не годится. У него ужасная материя и покрой.

— Нет-нет, — покачала головой Флёр, — я… не заходила сегодня за сумочкой.

— Ах, это сущие пустяки, зайдём завтра, — махнул копытом Фэнси Пэнтс, — я как раз буду в той части города во второй половине дня. Нравится тортик? Ещё что-нибудь хочешь?

— Я не смогла сегодня… — проговорила кобылка, не смея сказать фразу целиком.

— О, говорю же, не стоит беспокойства, — уверял жеребец, рассматривая гриву Флэр де Ли. — Зайдём завтра…

— Нет же, — перебила та, слегка раздражённая тем, что её супруг не понимает простейших вещей, — я не смогла убедить Совет… — призналась Флёр, и голос её дрогнул, как дрожит голос у пони, на которую возлагались огромные надежды, и которая сейчас признаётся, что напрасно. Похоже, Флёр была готова заплакать.

— Но… — потерял дар речи Фэнси Пэнтс. — Это же… — пытался подобрать слова он, не употребляя слов «невозможно», «немыслимо» и «невообразимо». — Это первый раз…

Да, это был первый раз, когда члены Совета вдруг настояли на своём. Уже пять лет подряд занимала Флёр де Лис свой пост как пони рекомендованная Селестии первыми лицами высшего общества. Каждый раз перед началом совета Фэнси Пэнтс просил свою супругу о маленьком одолжении, и брошенное членам совета предложение Флёр, эмоционально пояснявшей, какую важность оно имеет для Эквестрии, тут же находило поддержку. Сама же Флёр никогда не спрашивала, зачем всё это делается.

Нет, она не была глупа и обладала ценным даром чувствовать, когда стоит притвориться наивной кобылкой, послушно выполняющей наказания своего супруга, а когда проявить инициативу. К сожалению, как именно её проявить, Флёр понимала плохо, и всецело полагалась на своего супруга. Нейсей, следивший за порядком проведения Совета и занимавшийся сопутствующей канцелярской волокитой, имел обычай вскользь упрекнуть Флёр за такое незамысловатое и оскорбительно бесхитростное лоббирование, но занимался своим собственным делом и не вмешивался в чужой бизнес. И, возможно, такое лояльное отношение делало Нейсея идеальным кандидатом на этот пост и помогало ему оставаться на этой должности. Считалось, что так будет и дальше, но сегодня схема дала осечку.

— Но… что случилось, дорогая? — спросил Фэнси Пэнтс, смутно догадываясь, в чём может быть дело.

— Прости, я правда настаивала… — оправдывалась кобылка, смотря в упор на кусочек торта. — Но им стало жалко…

— Жалко Найтмер?! — изумился Фэнси Пэнтс. — Это… дело категорически странное. Уж не стоит ли за этим кто-то… Вы проголосовали за Найтмер, да?

— Нет… Завтра всё решится. Я очень старалась окончить совет сегодня, но…

— О, дорогая, не оправдывайся, — выдохнул успокоенный Фэнси Пэнтс. — Посмотри на меня. Я ведь правда, ничуть не разочарован в тебе, моя filly.

Флёр засмущалась, и Фэнси Пэнтс не мог не заметить, как довольная улыбка пробежала по её мордашке.

— Так гораздо лучше, — произнёс жеребец, коснувшись копытом мордочки своей супруги, — расскажи, что произошло на совете, и завтра мы всё исправим. Как по волшебству, правда. Кому, как не нам, кантерлотским единорогам, знать толк в магии?

— Девять членов Совета из десяти высказались против Найтмер. И Нейсей бросил им что-то о незапятнанной совести и справедливости, после чего оставшийся, десятый член Совета проголосовал в поддержку Найтмер.

— Но это лишь один пони против девяти, — возразил Фэнси Пэнтс.

— Нейсей, как мой заместитель, отказался принимать протокол, пока все пони не сойдутся во мнении. Он сослался на регламент, по которому большинство решает только в случае истечения времени, выделенного на Совет.

— Там и правда такое сказано? — усомнился Фэнси Пэнтс, отведя взгляд.

— Я… я не помню регламента, — созналась Флэр де Ли. — Ты думаешь… что он соврал? — испугалась кобылка, представляя нелепость ситуации.

— Думаю, да. Он блефовал. Последний раз я читал регламент пять лет назад, но, хоть убей, не помню такого пункта. И не думаю, что за эти годы что-то изменилось. О, нет-нет, — покачал головой Фэнси, видя испуганный взгляд кобылки, — пусть так и будет, ведь теперь всё в наших копытах. Если завтра Совет примет решение против Найтмер, то, считай, Нейсею повезло. Если же Совет решить оправдать Найтмер, что сомнительно, то мы поднимем скандал и справедливо обвиним этого негодяя в манипулировании решением Совета и нарушении регламента…

— Или я завтра же подойду к нему и намекну, что в курсе его махинаций. И единственным возможным способом сохранить свою репутацию станет для него разрулить всё то, что он начал, и заставить совет обвинить Найтмер.

— Мне даже более нравится твой вариант, хитрюшка ты моя, — произнёс Фэнси Пэнтс, чтобы вернуть Флёр прежнее расположение духа. — Забудем об этом недоразумении и продолжим застолье. Завтра каждый получит по заслугам.

— Представляю его морду, — коварно улыбнулась Флёр и подняла магией бокал шампанского.

— Завтра фортуна будет на нашей стороне. За наш успех, дорогая?

Но за напускным спокойствием церемониймейстера скрывалась небезосновательная тревога. Если вдруг что-то пойдёт не так, если вдруг Нейсей решит играть в открытую и пойдёт до конца, и если Совет всё же оправдает Найтмер, то блаженная жизнь всех приближённых нынешней принцессы окажется под угрозой, и даже скандал не повлияет на решения Совета. Похоже, Селестия в своём безумном желании быть ближе к пони, решила вручить судьбу Эквестрии в копыта десяти никому неизвестных членов Совета. Но Фэнси не верил в это. Он знал принцессу всю свою жизнь, знал, когда она встаёт, что любит на завтрак и какие книги читает, когда ей грустно. И он упорно отказывался верить, что она так запросто доверила судьбу свою и судьбу Эквестрии кучке совершенно незнакомых ей пони, часть из которых не видела ничего дальше своего города и своим провинциальным умишком даже не представляют, чем может обернуться бездействие к Найтмер из жалости. Нет, завтра он подойдёт к ней и сам всё узнает.

---

Свет в гостиной был приглушен — тоненькие свечки своим неярким пламенем освещали стол, за которым сидел Жером, Даст и Плэйт. Они не смотрели друг на друга. Жером, занимавший место во главе стола, о чем-то сосредоточенно размышлял, Плэйт старалась при тусклом освещении читать книгу, но было видно, что пегаска не может сосредоточиться от сильного волнения, а Даст сверлящим взглядом смотрел в стену, и в этом напряжении читалось явное желание поскорее покинуть этот гадкий зал и продолжить обсуждать местных кобылок с жеребцами в таверне, двумя этажами ниже.

— Вот и наш гость, — произнёс Жером, поднеся бокал к самым губам, чтобы в момент, когда этот самый гость появился, он увидел Жерома именно таким.

— А где разборки? — грозно спросил огромный белый жеребец вместо банального «добрый вечер».

— Что за гость. Взял и рассказал самое интересное, — вздохнул Жером. — Садись. Сейчас введу в курс дела. Как вам всем известно, на данный момент принцесса скрывается у меня. И сейчас находится в своих покоях через две комнаты отсюда. Благодаря некоторым источникам я предположил, что события, происходившие этим вечером в Даркстоуне, были ничем иным, как подготовкой к краже Её Высочества.

— Сколько их? — спросил Даст, уже более увлечённо.

— Двое. По крайней мере, предводителей. Скорее всего, они намеревались проникнуть в покои принцессы и просто увести её, потому что взять этот дом штурмом сможет только королевская гвардия.

— Увести Луну? Она же не собачка, чтобы её увести! — фыркнул Стронг.

— Вероно подмечено, Стронг, — согласился Жером, указав в сторону жеребца копытом и склонив голову. — Но эти пони — вовсе не проходимцы с улицы. У них есть свои способы воздействовать на неокрепшую после длительного одиночества психику Луны. Я разговаривал с ней совсем недавно и могу сказать одно — ещё не вошедшая в колею нынешней жизни принцесса растеряна, и пойдёт за любым, кто пообещает ей искупление за прошлые грехи. Сейчас она самая желанная фигура любого манипулятора. Так что сегодня мы займёмся тем, чтобы защитить её высочество и преподать конкурентам урок.

Плэйт займёт место на балконе принцессы и поднимет шум, если кто-то решит пробраться через балкон. Плэйт, — обратился к ней Жером. — В драку не вступаешь, договорились? Даст — будет на своём месте в таверне и приметит похитителей, если они решат приблизиться к третьему этажу под видом посетителей борделя. Мы же с тобой, Стронг, будем наблюдать отсюда. Когда я задёрну занавески на всех окнах, нас будет не увидеть.

И теперь самая главная вещь: сколько бы ни пришло пони, выйти отсюда должны все, кроме этого, — произнёс Жером, осветив магией лист бумаги с портретом-наброском какого-то худощавого мерина. — Задержите его, у меня к нему особый разговор. А этот, — сказал жеребец, поднимая в воздух другой лист, на котором был изображён полноватый земнопони со слащавой улыбкой, — должен получить один театральный пинок и пусть проваливает восвояси. С остальными — по ситуации. И ещё раз, единорогам рога не откусываем, пегасам крылья не ломаем. Мне не нужна бойня. Встретили, потрепали и выпроводили. И никакого света — Её Высочество не должна увидеть кого-либо из них в лицо.

---

Луна спала в мягкой постели, чуть прикрывшись одеялом и подложив под себя передние копытца. В своей прошлой жизни, ещё будучи совсем молоденькой кобылкой, она помнила моменты, когда мысли уходящего дня, наполненного яркими или тревожными событиями, не давали ей уснуть, и принцесса ворочалась в мягкой кровати, перекатываясь с одного бока на другой. Нелепость ситуации, когда принцесса ночи не могла попасть в собственное Царство Снов, ещё более огорчала и злила юную Луну, лишая её последнего шанса заснуть. И случалось, что Её Высочество оказывалась в своём царстве лишь под утро, когда усталость брала своё.

Но сейчас принцесса сладко спала, тем не менее, продолжая мыслить, чувствовать и жить в другом, совершенно не похожем на реальность мире. Силой мысли она медленно плыла среди парящих в бесконечном пространстве сфер, в которых, словно на тонкой плёнке мыльного пузыря, проецировалось искажённое изображение действительности и фантазий. Из всего множества снов, Луна более всего желала попасть лишь в один-единственный, но не могла его найти.

Царство снов — не то же, что библиотека или архивы. Сны пони здесь не рассортированы по именам их создателей или в порядке очереди. Они произвольно парят, и подлетающие слишком близко друг к другу сферы сливаются, создавая единый сон или распадаются, когда поток событий сна разделяет пони. Но стоит только Луне представить пони, чьи сновидения она желает увидеть, как желаемая сфера сама выплывает из глубин пространства навстречу принцессе.

Но сфера принцессы Селестии не появлялась. Луна не стала метаться в пространстве среди сфер, тревожа тонкую материю сна других пони, и лишь смирилась с предположением, что её сестра либо не спит, либо за тысячу лет отсутствия Луны овладела магией скрывать свои сны, чтобы обезопасить себя от покушений Найтмер Мун.

Сон Жерома. Он точно не обладает такой магией. Луна сосредоточилась, представив в голове образ жеребца. Высокий, в чёрном плаще, с оценивающим взглядом, то высокомерным, то по-детски восторженным, то философски отрешённым. Но сна Жерома тоже не оказалось, и принцесса стала беспокоиться — не лишилась ли она своей способности вместе со своим титулом? Принцесса старалась не поддаваться беспокойству. Глубоко вдохнув, она закрыла глаза и представила тех шестерых пони, что видела тогда, лёжа в полуразрушенном зале замка. Кто они? Зачем они служат Селестии, и что за мощная неведомая магия заключена в этих шести ещё совсем юных кобылках?

Луна чуть приоткрыла глаз, словно боясь окончательно убедиться в потере контроля над Царством Снов. Совсем чуть-чуть, как подсматривала в детстве играла в прятки с Селестией. Сверкающий расплывающийся шар парил перед её мордочкой, розовыми нитями испуская заряды сильных и ярких эмоций в пространство. Восторженная Луна открыла глаза, и во все стороны, как круги на поверхности воды побежал её восторг, сублимированный в сгустки светящейся энергии. Но восторг тут же сменился тревожным опасением, и, подлетев вплотную, принцесса стала всматриваться в образы, мелькавшие внутри.

За изогнутой поверхностью сферы появилась розовая пони. Она, нахлобучив на свою безумную причёску разноцветную шляпку-конус, скакала вдоль длинного стола, осыпая сидящих за ним горстками конфетти. А пони смеялись, и эта розовая кобылка радовалась вместе с ними и вовсе не казалась частью самого сильного оружия, созданного принцессой Селестией. Но вдруг она остановилась и отвернулась от стола, устремила взгляд прямо в сторону Луны и помахала копытцем. Принцесса испугалась и отпрянула. Ни одна пони не могла видеть принцессу, пока принцесса сама того не пожелает. А тем более видеть её сквозь пространство вне своего сновидения. Может, она увидела кого-то другого? Луна понимала, что очень рискует, если всё это представление — лишь хитрый план Селестии, о назначении котором Луна не догадывалась. Но для творческой натуры Принцессы Ночи, любопытство было сильнее любого страха, и, глубоко вдохнув, она шагнула внутрь сферы, готовая в любой момент разорвать связь с Царством Снов.

Луна почувствовала под ногами пол и тотчас сделала от стола шаг назад, раскрыв крылья и приготовилась к сопротивлению. Но пони, похоже, даже не заметили вторжения принцессы ночи и продолжали смеяться над собственными же историями и шутками, которые по очереди рассказывали друг другу. И пони было много. Бесконечно длинный стол тянулся в бесконечно длинной комнате в две стороны. И Луна, осторожно, стараясь держаться стены, пошла вдоль, разглядывая причудливые узоры на скатерти с синей пони-Аликорном, беззаботно прыгающей на фиолетовом атласе ночного неба вслед за Луной.

Ещё шаг, и принцесса натолкнулась мордочкой на невидимую преграду. «Это зеркало» — определила Луна, лизнув его гладкую поверхность и увидев симметричные разводы за толщиной стекла. — Странно, что я сама себя не вижу». Розовая пони, крича что-то о пирогах с радужной начинкой, галопом промчалась мимо, проскочив сквозь испугавшуюся Луну и исчезнув за гладью зеркала.

«Она — хозяйка сна» — интуитивно поняла принцесса и представив зеркало сплошным водным потоком, прыгнула вслед за пони. Зеркало с треском раскололось и звон битого стекла заполнил комнату. Уже лишившуюся своей бесконечной перспективы, бесконечного стола и бессчётного числа пони. Теперь их сидело не более двух десятков. И та шестёрка — носители Элементов Гармонии.

— Она такая неуклюжая! — воскликнула розовая пони, весело смеясь.

— Простите… — пролепетала смущённая Луна, отступая по битому стеклу назад.

— Она всего лишь игрушка, Пинки! — строго заметила Твайлайт, оторвавшись от книги.

Луна перевела взгляд с лавандовой пони и только сейчас обратила внимание на игрушку, восседавшую во главе стола на подставке из подушек. Чёрная длинноногая пони с улыбающимся оскалом, красивыми крыльями, длинным рогом и аккуратно вышитыми драконьими глазами. Принцессе стало не по себе, но испугавшись, что её волнение разрушит сон, она преодолела неприятное гнетущее чувство, переведя взгляд с игрушки на розовую пони, стоящую рядом.

— Если и игрушка, то самая страшная из всех, что я делала, — брезгливо поморщилась Рарити. — И дело даже не в той спешке, в которой мне пришлось выполнять заказ Пинки.

— Она живая! — воскликнула Пинки, поправив игрушечную Найтмер, и Луна почувствовала, как розовая пони, схватила её за бока и аккуратно посадила поудобней, пододвинув чуть ближе к праздничному столу. — Смотрите, она теперь совсем не страшная, и шёрстка у неё синяя, как черничная начинка!

Луна, оказавшаяся во главе праздничного стола в теле куклы Найтмер, опустила взгляд на свои копытца. И правда — черничка. Луна улыбнулась и поблагодарила Пинки, но розовая пони её не услышала.

— Если бы она была живая, — с вызовом произнесла голубая пегаска с радужной гривой, — ей бы пришлось иметь дело со мной! Жалко, что Пинки попросила Рарити сделать игрушку, а не пиньяту!

— Пиньяту?! — беззвучно воскликнула Луна, но… я уже не та Найтмер! Я не Найтмер!

От обиды Луне стало больно, словно горячий предмет приложили к самому её лбу. Никогда, никогда пони не будут готовы простить ей всё то, в чём принцесса когда-то была виновата. Сколько бы добра не сделала Луна, и как бы искренне она не верила бы во всё самое лучшее, что только есть в Эквестрии и в пони, за спиной всё равно будет шёпот о её прошлом. О прошлом, о котором никто, кроме Селестии, ничего по-настоящему не знает. Никто не знает, что Луна лишь желала лучшей жизни для каждой пони и вовсе не хотела вечной ночи. Это была вселенская несправедливость, вопиющая и дикая настолько, что не будь это сном, Луна бы выскочила перед всеми, расправила крылья и закрыла бы глаза. Пусть они обратят её в камень и скинут её статую со стола, пусть никто и никогда не узнает настоящей Луны и пусть несправедливость восторжествует, и история жизни Луны не превратится в детскую сказку со счастливым финалом.

Яркая молния озарила помещение, и светлое ночное небо Эквестрии затянулось тучами, полившими стену воды на Понивилль. Порыв ветра ворвался в помещение, разметал салфетки напротив окна и погасил свечи.

— Ты такая глупышка, Дэши! Смотри, что ты натворила! — звонко засмеялась Пинки. — Зато теперь мы сможем играть в догоняшки под дождём на мокрой траве и скакать по лужам до рассвета! А ещё можно запускать кораблики или устроить водную вечеринку!..

— Я натворила? — удивилась Радуга.

— Прости, Пинки, — поддержала её Эпплджек, — Радуга, конечно, пегас, но она всё время была здесь и не могла управлять погодой.

— Но Она вас услышала. Ей ведь обидно… — произнесла Пинки, и Луна почувствовала, как розовая пони заключила её в тёплые объятия. — Впрочем, я знаю способ, который поднимет настроение любой пони! — Пинки стукнула копытами, и свет снова загорелся. — Это торт! Это, несомненно, торт! О… Вы даже не поделились с ней тортом? — заметила Пинки, взглянув на её пустую тарелку.

— Эм… нет, — смутилась Флаттершай, стыдливо глядя на свою наполовину съеденную порцию.

— Пони-пони! — громко произнесла Пинки, встав на стол, — кто готов поделиться своим кусочком торта с нашей гостей, пока миссис Кейк не приготовит нам ещё? Я уже поделилась, и мой Зубастик тоже! — добавила она, подтолкнув своим аллигатором тарелочку в сторону Луны.

Пони притихли и устремили взгляды в сторону игрушечной Луны. Они смотрели на свои тарелки с остатками торта и на принцессу, безвольно прислонённую к спинке кресла. Похоже, что пони готовы были поделиться, но боялись выглядеть глупо в глазах присутствующих.

— Она не заслужила сладкого, — строго произнесла лавандовая единорожка. — Разве что так, — добавила она, подняла в воздух магией наполовину съеденный кусочек торта и швырнула его в морду Луне, злобно засмеявшись, точь-в-точь, как Найтмер.

Крем размазался по мордочке принцессы, но на этот раз Луна даже не вскрикнула. Она молча смотрела, как какая-то единорожка мятно-зелёного цвета последовала примеру Твайлайт, и большой кусок торта попал принцессе по животу, откинув Луну к спинке кресла. У принцессы перехватило дыхание. Следующий удар пришелся ей по морде, и игрушка Луны, обмякнув, повалилась на кресло.

— Что вы делаете?! Что вы делаете?! — кричала розовая пони. — Прекратите! Это уже совсем не смешно! Прекратите!..

Луна беззвучно плакала, заключённая в теле игрушки, даже не способная увернуться от ударов. Она почти не слышала, что кричала Пинки.

— Принцесса, принцесса, прекратите! Что вы делаете! — прижимала её к себе Пинки, заслоняя от кусочков торта. — Вы врёте! Вы всё врёте, так не было! Это неправда!

Луна внезапно перестала плакать и смущённо поглядела на розовую пони, прижавшую её к груди. Летевшие кусочки торта растворились в воздухе, не достигнув цели. Когда Пинки разжала объятия, перед глазами Луны появился уже ей знакомый Понивилль.

— Ну ты и фантазёрка! — вдруг залилась радостным смехом Пинки, облизнув мордочку принцессы. — Кто-то съел часть сливочного масла, — распробовав крем, констатировала розовая пони, закатив глаза кверху, — но Зубастик не ест масла. Неужели, я? Ну, да… когда я готовила торты, на кухне никого не было. Когда меня спрашивают, что я больше люблю — готовить торты, или их есть, я отвечаю, что готовить. Пони совсем не понимают, что если бы я больше любила их есть, то Сахарный Уголок бы не продавал тортов. Или, может, даже закупал бы их. Эй, Луна, ты ведь была в Понивилле, но даже не посетила мою кондитерскую! Тебе правда-правда должно там понравиться, поскакали?

Розовая пони закинула игрушку себе на спину и прыгнула к ближайшему дому, толкнув дверь копытцем. Дверь распахнулась, и внутри вместо помещения оказался выход на улицу, ровно к дорожке, выходящей на Сахарный Уголок.

— Иногда я путаюсь, и прыгаю сюда наяву. Голден Харвест очень удивлялась, но потом привыкла. А вот и наша кондитерская. Здесь я живу. О, привет, Лира, привет, Бон-Бон… — поздоровалась Пинки, радостно встав на дыбы, отчего Луна чуть не упала. — Это пони-подружки, одна увлекается альтернативной мифологией, другая — тайный агент. Но только это тебе по секрету! — предупредила Пинки. — Никому ни-ни!

Луна удивилась, какой же это тайный агент, если о нём знает весь Понивилль? Но Пинки прервала её мысли.

— Лира согласилась прийти на самую лучшую вечеринку-в-честь-возвращения-Луны! Сейчас они заходили ко мне, спросить, не шутка ли это, но вечеринка это не шутки! — строго заметила Пинки и продолжила: — Пони любят веселье и любят праздники. Лира и Бон-Бон заходили ко мне после полудня, когда я взбивала сливки, а это значит, что миссис Кейк ещё дома! Я обязательно познакомлю тебя с ней!

Пинки ворвалась в дом и прыгнула к столу, за которым сидела полноватая голубенькая пони с причёской красно-кремового цвета, похожей на завитушку на торте. Увидев Пинки, пони улыбнулась и отложила поваренную книгу в сторону.

— Какая прелестная игрушка! — заметила она. — Это сшила Рарити?

— Она самая! — утвердительно кивнула Пинки и посадила Луну за стол.

— Какие у неё острые клыки! — настороженно произнесла полненькая кобылка.

— Нельзя судить о пони по острым клыкам, — произнесла Пинки, углубляясь в недра кухонного шкафа. — Это Луна. И она хочет кушать, — добавила розовая пони, хотя Луне, попавшей в этот немыслимый круговорот событий, возглавляемый Пинки Пай, кушать вовсе не хотелось. — Она любит торты и сладкие десерты.

— Эм… — замешкалась на секунду миссис Кейк, неловко улыбнувшись, — хорошо. Я сейчас ей отрежу кусочек торта. Славная поняша.

— Да-да, — кивнула Пикни, оторвавшись от таза, в котором уже начала замешивать тесто, — она так и сказала.

— Что-что, Пинки? — переспросила миссис Кейк, обернувшись.

— Всё в порядке! — крикнула пони, со стремительной скоростью взбивая крем. — Я говорила с Луной.

Сахарный Уголок действительно состоял из сладостей и был похож на волшебный домик из сборника сказок Вечнодикого Леса. Но сказочная обстановка помещения, все эти карамельные колонны и выложенные шоколадной плиткой полы сочетались с кухонными шкафами, столешницами и полками явно из материалов, в пищу не пригодных даже голодному парасприту.

— О, не обращай внимания! — произнесла Пинки. — Ты ведь не думаешь, что мой Сахарный Уголок в Понивилле действительно состоит из сладостей? Это невозможно, иначе бы я его весь съела! — звонко взвизгнула Пинки. — А здесь он каждый раз становится целый. И этим прекрасны сны. Здесь можно делать всё, что пожелаешь, смотри! — толкнула она Луну в бок, привлекая внимание. — Пирог уже готов, хотя я поставила его минуту назад! Это жульничество, но мне ещё надо так много показать тебе, что это простительно. Ешь, — пригласила Пинки, пододвинув тарелочку чуть ближе.

— В Понивилле много потрясающих мест, и ещё больше потрясающих пони! Я здесь уже давно, с того самого момента, как переехала с Каменной Фермы. Что? Ты ничего не слышала об этом месте? О, я должна немедленно это исправить! Рассказывать о жизни, не упоминая, откуда ты — всё равно что начинать есть пирог с середины. Я отведу тебя на Каменную Ферму, где я родилась! — решила Пинки и, схватив Луну, выпрыгнула через окно.

Каменная ферма своё название оправдывала. Пустое и мрачное место, где даже листва приобретала серый оттенок, а трава словно не желала расти на скупой песчаной почве, раскисшей от вечного дождя из тяжёлого нависшего неба стального цвета.

— Они опять раскрасили свою ферму в свои любимые цвета — никакие, — осуждающе заметила Пинки, — мои родители и сёстры — самые прекрасные пони на свете, но они любят скуку и серый цвет, и мне приходится с этим мириться, потому что они мои родственники. Но одну мою хитрость они всё-таки не заметили. Хочешь узнать, какую? Смотри! — произнесла Пинки, высунув язык. — Тебе советую сделать так же.

В раскрытый рот принцессы упало несколько капель дождя.

— Это шоколадный дождь, глупышка! — объяснила Пинки. — Надо только представить, что он превращается в шоколад, коснувшись языка. А знаешь, почему я так сделала? Потому что иначе потом у всех пони грязная шерстка и копытца. Пони очень расстраиваются, а я не могу равнодушно смотреть на огорчённых пони. Пошли за мной!

Пинки прыгнула, и обстановка сменилась обратно на Понивилль, словно декорации на сцене. Ярко светило солнце, а раскрашенные в розовый цвет облака казались сделанными из сахарной ваты.

— Это она и есть, — словно прочла мысли Луны Пинки Пай, — но я никогда не меняю сны слишком сильно, потому что пони привыкли к порядку. Если я заменю торговую лавку на большой маффин, пони будут в растерянности бродить по городу и могут опоздать сделать то, что хотели. Странные пони. Они могут создать новую лавку, но многие из них не понимают, что спят. Поэтому, для мириад карамельных островов и собственного ванильного неба у меня есть отдельные миры, которые я обязательно покажу тебе после.

— Доброго дня, Пинки Пай! — услышала Луна голос старушки сзади.

— И вам, бабуля Смит! — весело ответила Пинки.

— У тебя Найтмер Мун?! — воскликнула пожилая кобылка, остановившись.

— Правда прелесть? — спросила Пинки, склонив голову на бок. — Она даже улыбается. Потому что её любят!

И в подтверждение Луна вновь оказалась стиснута в объятиях розовой пони.

— Может, ты в чём-то и права, — задумчиво произнесла бабуля Смит, повернув игрушку в копытцах Пинки мордочкой к себе.

— Простите, бабуля, мне пора! — воскликнула Пинки и закинув Луну на спину запрыгала в сторону центра. — Мне и правда начинает казаться, — продолжила розовая пони, обращаясь к принцессе, — что нет ничего прекрасней на свете, чем показывать гостю свой родной город… О, малышка-Скуталу о чём-то грустит… — обеспокоенно произнесла Пинки Пай. — Что случилось, Скуталу? Ты не можешь взлететь? Нет, правда, это проще, чем кажется, просто поверь Пинки! Смотри! — произнесла она, и воспарила над землёй. — Равзе когда-то Пинки обманывала тебя? Кто это? Это Найтмер Мун! О, Свити Бель, тебе так нравится её грива? Она и правда прелесть, я знаю. Вы же придёте сегодня на её вечеринку? Обязательно буду ждать вас. И Луна тоже! Да-да, её зовут Луна.

— Ты просто волшебница! — крикнула ей вслед Скуталу, паря в воздухе.

Пинки вновь помчалась по тропинке.

— Пони думают, что я волшебница. А на самом деле я просто обычная пони, умеющая творить волшебство. Не путать с магией! — предупредила Пинки, повернув голову на сто восемьдесят градусов и столкнувшись с Луной нос к носу. — На самом же деле, живя на Каменной Ферме, я поняла одну очень важную вещь. Если в жизни не хватает праздника, его можно создать. Нет, Луна, представь, не просто дождаться, а создать из ничего, просто так!

С неба посыпал снегопад.

— Не переживай, это уже не Понивилль, а его точная копия, где я во сне планирую все предстоящие вечеринки. Правда, здорово?..

Пони ждут каких-то событий — Дня копыт и сердец или Дня согревающего очага, но как быть, если невозможно дождаться даты в календаре? Поэтому пони и грустят. Как ты считаешь, почему грустят пони? Вот и мне так кажется. Кстати, я тебе сейчас сделаю шапочку, чтобы твои ушки не мёрзли. Держи!..

Но очень трудно сказать: сегодня день будет не менее особенным, чем День горящего очага. Потому что пони знают, что это не так. Можно следовать инструкции: нарядить ёлку, пригласить гостей, рассыпать по улицам снег, а в полночь выйти запускать фейерверки, и удивляться, почему праздник так и не пришёл. Но ведь в инструкции, Луна, ни в одной инструкции, нет пункта: создать чудо! Знаешь, что это?

… И Луна знала, что это. Она это понимала так, как никто другой. Когда-то раньше и она ждала чуда. Не того, что приходит в виде удовлетворения прихоти или же внезапной удачи, а именно самого настоящего чуда, магии, которую она ощущала ещё будучи жеребёнком. Когда в ночь Согревающего очага она сидела в полусумраке комнаты, за окном жёлтая от заигрываний праздничных герлянд, мерцала ночь. А в оконном стекле отражались блики натопленного в гостиной камина. И всего прекрасней было понимание того, что тысячи пони вокруг с чувством того же необъяснимого восторга и предвкушения ждали чуда.

Но прошло немного лет, и только расправивший крылья рассудок уже вознёсся над чувством, дав понять, что Луна уже слишком взрослая для чуда. И сказка для жеребят о ветрах Виндиго более не собирала их с Селестией за одним столом. И волшебство единственной в году ночи осталось в прошлом. Атмосфера праздника и неподдельного восторга оказались подменены на застолье и скучные разговоры, а ожидание чуда сменилось ожиданием нового дня. И он приходил. Но более не оставлял наутро чувств ностальгии и послепраздничного опустошения. Теперь юную кобылку было не обмануть. Она перестала верить, чем оказалась надёжна защищена от огорчений, разочарований. И от чуда тоже. И эта ночь стала похожей на сотни ночей, что были до, и сотни, что будут после. Так одна пони потеряла не праздник, а искренность веры. А это порой навсегда.

— Но в рассудке нет правды! — возразила Пинки. — Истинная магия — это умение высечь таящуюся в камне искру и зажечь от неё костры. И, вновь сидя в праздничную ночь у окна, внимательно присмотрись! Ведь и горящий камин, и мерцание огней, и хороводы снежинок летящих с неба ничуть не изменилась. Изменились мы! Постарайся вспомнить, какая невзрачная, но важная деталь пропала в том восторженном ожидании. О, совсем неважно, что ты уже взрослая кобылка и давно уже не признаёшь волшебство. Настоящее чудо в нём не нуждается. Оно нуждается в вере. И только поверив искренне, ты будешь готова сотворить самое настоящее чудо для других.

В этом моё призвание, Луна. Многие видят во мне гения вечеринок, безумную пони, шумную непоседу, которая не может сидеть на крупе ровно, и это забавно и грустно одновременно! Представляешь, как бывает? Искру можно зажечь только отдавая себя всю, и каждый день я делюсь собой с пони, чтобы наполнить их жизни чудом. Но ни одна пони ещё не спрашивала меня, а что даёт силы мне, оставаться неиссякаемым источником энергии для других. Они не знают, что и я иногда плачу и грущу, что под вечер я устаю так же, как и они, и что также, как и все пытаюсь найти своё счастье.

Я слышу, ты говоришь, что это так похоже на тебя… Значит, ты понимаешь меня, как никто иной… Жить для других, и в том находить восторг. Единственный смысл жизни — наполнять смыслом, жизни тех, кто ещё не нашел ответа на этот вопрос, ведь всё просто, Луна… только тебе я могу открыть свой самый страшный Пинки-секрет. Обещай, что никому не расскажешь, что это сказала я… впрочем, тебе всё равно никто не поверит, — засмеялась Пинки. — В этом мире истинны лишь эмоции. Ведь в конце концов, если подводя последний итог, откинуть всё ненастоящее — все свои достижения, богатство и статус, то ценность своей жизни ты сможешь измерить только счастьем тех, чьи жизни ты изменила к лучшему.

…Хочешь, я тебе кое-что покажу? — спросила Пинки, снимая со спины игрушечную Луну. — Смотри, — сказала она, подойдя к окошку Сахарного Уголка и счистив наметённый на окна снег. — Всё было именно так… Они несут тебе кусочки торта. А сейчас Лира спросит, можно ли потрогать тебя за копытце. Смотри, смотри, ей нравится… Сейчас подойдёт Скуталу. Она принесла тебе подарок. Завтра я обязательно отошлю его принцессе Селестии по почте… Пони любят тебя, правда! А потом мы помчимся на улицу, и ты будешь судьёй в игре «приколи Луне хвост»… Ты молчала, поэтому мы решили, что победила дружба… А потом…

Послышался шелест, а после неожиданно громкий гул и грохот железнодорожного состава раздался с неба, и Луна вздрогнула. Здесь не должно быть железной дороги. Творилось что-то непонятное.

— Ты чего, поняша? Что-то случилось? — невозмутимо спросила Пинки, искрясь от счастья.

Разразился гром, и хлынувший дождь стал съедать снег, оставляя грязную чёрную землю.

— Прости, Пинки… Я должна лететь. Не хочу испортить твой сон. Что-то происходит… Похоже, снаружи моего сна.

— Лети, Луна! — Прокричала в небо розовая пони. — Ты потрясающая!

Но принцесса уже ничего не слышала. Она разорвала связь со сном Пинки и мгновенно проснулась. Дверь в её комнату распахнулась, и в дверном проёме Луна увидела чьи-то темные силуэты.

По следу

Но не успели два тёмных силуэта, появившихся в дверном проёме и шагу ступить в покои Луны, как яркий луч света ударил в одного из пони, и тот, гулко стукнувшись о косяк, стёк вниз. Воспользовавшись замешательством, Луна соскочила с кровати, но запутавшись в лёгких тканях балдахина, упала на пол. Кто-то подскочил к ней сзади, однако, не растерявшись, принцесса разрезала магией ткань и ударила противника задним копытом в морду, вдруг ужаснувшись, что это вполне мог оказаться Жером.

Очередная вспышка света блеснула из коридора, озарив отбивающегося Стронга и корчившегося на полу перед Луной пони в тёмной мантии, держащегося за морду копытами. В комнату запрыгнул Жером, освещённый слабым сиянием белой ауры вокруг рога. Он тотчас же кинулся к кровати принцессы.

— Где Луна?! — громко крикнул он, оттолкнув раненого принцессой жеребца.

— Я здесь! — откликнулась она, пытаясь встать на копыта.

— Оставайтесь на месте, принцесса, — произнёс тот.

— Я тоже умею сражаться! — оскорбилась Луна и грозно расправила крылья.

Тёмная тень, видимо, впотьмах ударившись о книжный столик, выскочила прочь из комнаты, и нападение кончилось так же быстро, как началось.

— Сбежал, негодяй, — произнёс Жером, помогая встать принцессе. — И кокатрис с ним, — махнул копытом жеребец. — Вы ведь не ранены?

— Н-нет, — запинаясь, произнесла Луна, ещё не придя в себя, но тем не менее, отчасти удовлетворённая, что смогла за себя постоять.

— Присядьте на кровать, — предложил Жером, — вы взволнованны. Но я могу поручиться, вашей безопасности уже ничего не угрожает.

— Хозяин, — раздался голос из коридора, — мерин у нас.

— Великолепно, — похвалил Жером, не смотря ни в сторону Луны, ни в сторону коридора. — Отведите его в погреб и обустройте всё к моему приходу. Нам нужно у него кое-что узнать.

Лоб Луны вновь вспыхнул от волнения. Всё казалось каким-то странным и ненастоящим, словно внутри страшного сна. Она прекрасно понимала, что означали слова Жерома, и представляла, на что пойдёт такой пони, как он, для того, чтобы смести любого конкурента с пути. Внезапно она поняла, что только ей под силу остановить то, что неотвратимо случится, если у нее не хватит смелости вмешаться. Ни страх показаться слабой, ни опасность, угрожавшая принцессе уже ничего не значили перед картинами, всплывшими в её воображении.

— Нет, — тихо, но твёрдо произнесла Луна.

— Что значит «нет», Ваше Высочество? — сделал удивлённые интонации в голосе Жером, хотя прекрасно понимал, что именно означает настолько твёрдое «нет» из уст кроткой и ранимой пони. Они решаются на подобное лишь несколько раз в жизни, когда отступать уже некуда, и знают цену отказа. Они перешагивают через себя, свои принципы и страхи, и «нет» таких личностей — это отказ в последней инстанции.

— Вы не сделаете этого, — произнесла принцесса, не смея поднять глаз, — это недопустимо. Жизнь — высшая ценность.

— Знаю, — кивнул Жером, медленно расхаживая по комнате и пытаясь прочувствовать, как далеко можно зайти после такого однозначного отказа, — но он, между прочим, не думал об этом, когда покушался на вашу высшую ценность. Луна. Вспомните, кто вы. Вы даже не принцесса, вы — императрица, ещё более могущественная и достойная из всех, что были и будут в Эквестрии. И порой стоит пожертвовать малым во имя большего. Всё происходящее впервые — страшно. Преодолейте себя и спускайтесь за мной, — произнёс последнюю фразу жеребец и скорым шагом удалился из комнаты.

В винном погребе было светло, но мрачно. Ещё мрачней, чем когда Луна пела песни о далёких землях и несбыточном счастье. Теперь не было ни счастья, ни радости, и казалось, словно всё, о чём пела Луна — реальность. А всё, что произойдёт сейчас — лишь страшный, неприятный сон, который можно прервать, стоит лишь по-настоящему захотеть. Три ярко горящих факела хорошо освещали пространство вокруг. Даст и Стронг стояли по сторонам привязанного к стулу пони в чёрной накидке, скрывавшей его морду.

Жером посмотрел сперва на испуганную Луну, затем кивнул жеребцам, и те — сперва Даст, а за ним и Стронг — покинули помещение. Жером медленно приблизился к связанному пони и магией поднёс свечу, бросая мимолётный взгляд на принцессу, чтобы понять, когда он будет в шаге от пересечения черты дозволенного, после которой принцесса может не выдержать и показать, что бывает, когда её «нет» остаётся неуслышанным.

Такие пони, как Луна, не терпят насилия. Более насилия и смерти они не терпят, разве что, унижения и садизма. Это табу, и это страшнее смерти. Такие личности, родившиеся вне границ мирной Эквестрии, изо всех сил стараются не замечать происходящих вокруг вопиющих несправедливостей. Они прочной стеной отгораживаются от любого намёка на намеренное унижение и жестокость, потому что в такие моменты от аффекта их отделяет одно движение. Один рывок, и овладевший порыв безумства справедливо покарает насильника. Он достанет его за железными латами и забралом, и ни его броня, ни его оружие, ни закон не остановят это справедливое возмездие. Оно будет вершиться до конца и ценой всего. И даже ценой собственной свободы и жизни.

Жером это знал. И не хотел на себе испытать самую сокрушительную в своём порыве эмоцию. Поэтому он медленно поднёс свечу ближе и осторожно, без резких движений, откинул капюшон. Луна ахнула и, покачав головой, отступила на шаг: на стуле, закрыв веки, сидел дряхлый мерин. Совсем беззащитный старик. Он не сопротивлялся, словно смирившись со своей участью, и лишь тяжело дышал, устремив морду в пол. Достижение цели теперь казалось ещё более грязным и недопустимым, чем когда-либо. Но пока принцесса лишь смотрела, ожидая, что будет дальше и стараясь сдержать пробиравшую её дрожь.

— Я знал, что вы придёте, — произнёс Жером, разглядывая морщинистую морду мерина. — Ваше тайное общество оказалось не таким тайным, как я полагал. И не таким умным. Мне даже любопытно посмотреть на того, кто расплачивался монетами времён правления двух сестёр…

— Замолкни, и делай своё дело, — прошипел старик, не открывая глаз, — я знаю, что тебе надо от меня, но ты ничего не получишь. Старость не боится смерти. И тем скорее я воссоединюсь с духом Священной Найтмер…

— В принципе, — спокойно произнёс Жером, играя голосом, — я и не надеялся, что мне вот так сразу всё и расскажут. Скажи, ты ведь знаешь, к чему ведут все эти преамбулы? — спросил Жером, больше поглядывая на дрожащую, словно от озноба и напуганную Луну.

— Священная Найтмер видит всё. Она явится с небес сильна и могущественна… И никому будет не скрыться от неё, — ответил мерин, чуть приподняв голову, но всё ещё не раскрыв глаза.

— Жером… — раздался голос Луны сзади, и жеребец понял, что грань наступила.

— Принцесса, вы хотите сами с этим разобраться? — поинтересовался Жером, подходя к ней и уже точно ничего не ожидая, кроме её согласия.

— Да. Скажите, что нужно узнать, и я узнаю у него всё, что потребуете. Только не делайте этого… Я не хочу это видеть.

— Узнай, чем занимается их тайный культ и где он находится. Если попутно будет любопытно заглянуть в события тысячелетний давности — ключ перед тобой, — произнёс Жером, кивнув в сторону мерина, — а мне пора уладить ещё пару вопросов, — добавил он и закрыл за собой дверь.

В винном погребе остались двое. Медленно подойдя к допрашиваемому, Луна присела и склонила голову, словно желая разглядеть пони. Затем магией она коснулась верёвок и развязала узлы. Старец тревожно дёрнулся, повертев головой.

— Не бойся. Пока я рядом, он не причинит тебе вреда, — произнесла Луна, стараясь говорить как можно убедительней и мягче, словно с жеребёнком. — Вы меня слышите?

— Найтмер явится уже совсем скоро. Никому будет не скрыться от её правосудия, — прошептал мерин, не обращая внимания на вопрос принцессы.

— Найтмер была ошибкой, — ответила Луна. — И меньше всего я хотела бы, чтобы повторились события тысячелетней давности.

— Цицелий слеп, но не глух, — с хриплой усмешкой произнёс тот. — Я слышал, о чём вас попросили. Ваш этот Жером испугался моей решительности, а может, не будь дураком, понял, что при допросе с пристрастием я и до утра не доживу. Вы можете пощадить, а можете избавиться о меня, но знайте — дух Найтмер будет жить в наших сердцах. Где бы ни была наша принцесса, она явится скоро. Ни пред кем я не склоню колени. И повинуюсь я только Ей.

— Перед тобой стоит Принцесса Ночи! — объявила Луна, встав и раскинув крылья.

Мерин резко дёрнул головой и, чуть приоткрыв веки, посмотрел в копыта Луне, прикрываясь копытом от слепящего света. Затем он закрыл глаза, поднял мордочку к принцессе, и произнёс:

— Вы не Найтмер, — покачал головой тот разочарованно, но не удивлённо. — Вы могли бы быть чуть благосклонней напоследок к старику, — осуждающе произнёс Цицелий, тяжело вздохнув. — Каждому, умирая, хочется верить в чудо.

Внезапно пони замолчал. Молчала и Луна, глядя на мерно дышащего старца с закрытыми глазами. Медленно поведя крыльями, она погасила все факелы, и в помещении стало очень темно. Только слабым сиянием пробивался лучик света через щель двери позади принцессы. И лишь сейчас мерин полностью раскрыл веки и глянул на Луну. Он вдохнул, собираясь что-то произнести, но тонкая струйка магии легко коснулась его лба, и мерин безвольно обмяк на стуле. Затем, осторожно положив под себя копыта, принцесса легла на каменный пол и закрыла глаза.

Царство Снов приветствовало свою Принцессу слабым звоном тонких нитей, из которых состояло пространство. Навстречу Луне выплыл шар, почти не светящийся и, казалось, даже напротив — поглощающий сияние снов. Медленно шагнув внутрь, принцесса оказалась в абсолютной темноте. На мгновение принцесса испугалась. Но темнота была не так страшна и не так безжизненна: повсюду слышались волшебные звуки музыки, словно кто-то играл на гармонике из стекла и воды. И осторожно касаясь хрусталя, звенели капли, отдаваясь эхом, будто под куполом большого концертного зала с самой тонкой акустикой. Где-то далеко налетевший порыв ветра заиграл в медных трубах, и запел орган, проносясь эхом в вышине и отражаясь от стен и потолков огромного пространства.

— Я слушаюсь вас, Ваше Высочество! — раздался хриплый голос Цицелия.

— Это… твои сны? — проговорила Луна, пребывая в замешательстве.

— Если вам угодно, Ваше Высочество, — ответил мерин. — Я верил, что встречу Вас.

— Здесь так темно… — шепнула Луна, и уже намеревалась вмешаться в сновидение Цицелия и осветить пространство, как вдруг прервалась. Сны — отражение реальности. И, видимо, именно такой видел реальность слепой мерин. — Кто вы? — решила подробней узнать принцесса хозяина сна.

— Меня зовут Фидэс Цицелий, — ответил он. — Что с древнепонийского означает…

— Фидэс — вера, а Цицелий — слепой, — подхватила принцесса.

— Сейчас уже никто не помнит этих языков, — с сожалением произнёс старец.

Луна осторожно села. При разговоре с подданными подобное не приветствовалось, но ведь никто не мог видеть принцессу сейчас. Поверхность была твёрдая и холодная. И к тому же мокрая. Это Луна поняла почти сразу.

— Не садитесь, Ваше Высочество, — попросил Цицелий. — Сделайте шаг. Ещё… Чувствуете? Нет-нет, не бойтесь, оно не живое, — произнёс мерин, услышав, как Луна, едва коснувшись чего-то подозрительно мягкого, спешно одёрнула копыто. — Это мох. И сидеть на нём гораздо теплее и приятнее, чем на камне.

— Спасибо, Цицелий, — поблагодарила принцесса, садясь на подстилку. — Вы собирались меня похитить? — спросила она прямо, решив, что дипломатия неуместна.

— Нет, Ваше Высочество. Но уже третий день, как ваш силуэт пропал с луны, а в Эквестрии — ничего, кроме слухов. В ней так много тех, кто не желал бы вашего возвращения. Могли ли мы, Дети Ночи, бросить свою мать?

— Вы — Дети Ночи?! — чуть не воскликнула Луна, но вовремя спохватилась. — То есть, вы пришли за мной?

— Верно, принцесса, — ответил Цицелий. — Поколения сменяли поколения, и столько их было до меня, и столько могло быть после, что я уже и не надеялся встретиться с вами. Однажды я должен был кануть в небытие, как и все, кто так ждал вашего возвращения. А когда меня связали и привели на допрос, что стоили бы те несколько часов молчания тому, для кого долгий путь к делу всей жизни оказался напрасным? Полезным, но напрасным. Я доблестно нёс тяготы нашей малочисленной расы и был полезен как хранитель идеи, неустанно трудившийся на благо оставшихся Детей Ночи, но сам не получил бы взамен ничего. А так хочется увидеть результат своих трудов. Особенно, когда далёкие ночные просторы вашего прекрасного подлунного мира остались, разве что, в памяти поколений и в чёрно-белых снах.

— Но где сейчас этот мир? — спросила принцесса. — Я совсем не помню событий, что предшествовали моему изгнанию.

— Их не помнит никто, кроме Селестии. И я могу сообщить лишь то, что сам некогда вычитал из кантерлотского секретного архива, — ответил Цицелий.

Пространство преобразилось, и впервые в абсолютной темноте стали появляться оттенки. Голубого, зелёного и жёлтого. Они длинными нитями собирались в один большой узор, заполняя собой всё вокруг. Огромная жёлтая луна занимала половину синего неба, на её фоне, раскрыв крылья, летела синяя кобыла-аликорн, а за ней по облакам следовали пони всех рас. Крылатые и бескрылые, они не летели, а парили вслед за принцессой прочь от темнеющей внизу земли с её вспаханными полями и разбросанными, неумело изображёнными домиками.

Обычные сны почти неотличимы от реальности. Калейдоскоп событий и эмоций собирает картины сновидений во всех мыслимых вариациях, но едва ли когда меняет восприятие мира. Но здесь всё казалось заведомо ненастоящим и нарочито стилизованным, как иллюстрации в старых книгах. Грубые мазки краски уверенно ложились на небо подобно тому, как маляр красит забор. Цвета казались странными и ненастоящими, словно из ограниченной палитры красок был выбран ближайший, а неровные чёрные контуры выделяли сливавшиеся одинаковые по цвету предметы.

— Это была самая прекрасная ночь из всех, что знали в Эквестрии, — произнёс Цицелий. — По крайней мере, так говорили те, кто поверили вам и ушли за вами в далёкие земли. И я ни на миг не сомневаюсь в этом.

— Но что теперь стало с тем миром? — спросила Луна. — Я сама его создала? Но я не столь могущественна.

Картинка сновидения стала преобразовываться: исчезла и земля внизу, и маленькие неказистые домики. Всё нижнее пространство заполонили облака. Голубые и светло-синие с тёмными завитушками и спиральками. Здесь были взрослые пони и маленькие жеребята. Посреди них стояла Луна. В воображении Цицелия она была высокой стройной кобылой с большими глазами и развевающейся эфирной гривой, точь-в-точь как у Селестии. У неё были прекрасные крылья, и что-то величественное исходило от застывшей на картинке принцессы.

— Мы все вверились вам, Ваше Величество. В ту ночь покинули города те, кому было всё равно, куда идти, и, вероятно, для них вы стали единственным спасением от страданий и голода. В те времена дисгармония Духа Хаоса и Раздора ещё довлела над миром. Она проникла в почву и воды Эквестрии, витала в воздухе и зародилась в сердцах некоторых пони. И в отсутствии гармонии магия единорогов оказалась почти бессильна, пегасы не могли контролировать погоду, а поля и долины превратились в пустынные и бесплодные земли.

И тогда вы решили построить новое королевство, далеко за границами опустошённых земель, но близко к родной всем пони Эквестрии, в безмятежных просторах её небес. По легенде, вы взмахнули крылами, и пронёсшийся вихрь собрал все облака в одно единое, чтобы пони могли разместиться на нём. Вы назвали то место Долиной Снов и призвали пони осваивать этот парящий остров. Вы научили их строить дома и спать на перинах из облаков, рассказали, как можно растить злаки и управлять движением Долины Снов силой мысли.

Но без ваших усилий не все пони могли держаться в облаках. Они были твёрдой опорой лишь для пегасов, чья особая магия крыльев помогала им ходить по облакам столь же уверенно, как и по земле. И тогда вы пообещали наградить крыльями каждого, кто этого пожелает. И не нашлось пожелавших вернуться назад, ибо тем, кто ушёл, некуда было возвращаться. Лишь спросили пони, склонившись перед вами, чем они могут отблагодарить свою принцессу.

И тогда вы произнесли: «Для меня нет высшей награды, чем любовь. Полюбите ночь так же, как любите день, и ваша принцесса будет счастлива». И пони полюбили вас за эти слова. Они сказали, что готовы восторгаться красотой ночи и ждать восхода луны, как ждут иные солнечного восхода и наступления нового дня. Они сказали, что будут бодрствовать по ночам вместе со своей принцессой, и вместе с ней отходить ко сну на рассвете. «Я наделю вас зрением, достаточно ясным, чтобы видеть в темноте и не жалеть о солнечном свете. Я наделю вас перепончатыми крыльями, достаточно манёвренными, чтобы вы могли спускаться с облаков и летать среди деревьев, питаясь их плодами.» Вы назвали нас бэтпони. И не было в ту ночь никого счастливей нас.

Изображение задрожало, и краски смешались. Они стали ярче и тревожней. Почти пропал синий, и было много красного и жёлтого. Мазки стали аккуратней, словно создатель сам боялся ошибиться и не верил в происходящее. Это был роскошный зал. Внизу стояла Луна, виновато опустив голову. А выше, как на пьедестале, стояла Селестия, так высоко, что её копыта были на уровне головы Принцессы Ночи.

— Селестия была в ярости, что младшая сестра осмелилась перечить её воле. В те годы принцесса не была обременена мудростью, и поклялась она в наказание уничтожить Долину Снов и покарать предателей на ваших глазах…

— Вы врёте, Цицелий… — намеренно зло прошептала Луна, словно стараясь убедить себя в обратном, и звуки стеклянной гармоники смолкли вместе с ветряным органом. Наступившая тишина в полной темноте стала тревожно давить, грозя разрушить сон.

— Как вам угодно, Ваше Высочество, — спокойно согласился Цицелий. — Вам лучше знать, что было той ночью. Уж не держите зла на старика, но может ли велик быть спрос с того, кто лишь говорит то, что услышал сам? Дети Ночи ныне столь малочисленны, что любая попытка переврать собственную историю — преступление не только против народа, но и в первую очередь против самого же себя. Когда мы проснёмся, вы увидите, почему я прячу свои крылья под накидкой и почему при свете факелов не открываю век.

— Простите, Цицелий… — засмущалась принцесса, стыдясь своего поступка. — Пожалуйста, продолжайте.

— В то утро вы восстали против собственной сестры, в надежде спасти ваше творение и поверивших вам пони. Дух раздора, витавший в те времена в Эквестрии, нашёл благодатную почву и вселил в вас доселе неслыханное могущество, которое было не под силу усмирить даже Селестии. Ваша самая властная ипостась — Найтмер, не захотела довольствоваться признанием лишь Детей Ночи и пожелала быть любимой каждой пони в Эквестрии так же, как была любима Селестия. Над Эквестрией взошла луна. Но этот день был последним вашим днём в этом мире. Страшное заклятие заточило вас на луне на тысячу лет и стёрло ваши воспоминания, чтобы вы никогда более не вернулись к нам и не обрели прежнего могущества.

— Что случилось с Долиной Снов? — с тревогой спросила Луна, понимая, что за эти неполных три дня не слышала о ней ничего.

— Долину Снов иссушили ярким солнечным светом. Облака растворились, и оставшиеся в живых ослепшие бэтпони были вынуждены скрываться в тёмных пещерах глубоко под Эквестрией.

На миг появилась и тут же вспыхнула белым светом картина: широкий солнечный луч разрезает пополам облачный город, и крылатые пони мечутся по облакам, пытаясь скрыться от его обжигающего света.

Стало темно и тихо. Только ветер тихо играл напевами огромного органа. Так весной застывает природа в ожидании непогоды. Внезапно налетела буря и ударила по его медным трубам. Громом прокатился под сводами пещеры их надрывный печальный зов, и громче звучал только крик принцессы. Он перебивал все остальные звуки — и грозный гул ветра, и давящую массу тембров самых длинных органных труб, ставших лишь фоном её Высочеству.

— Я уничтожаю всё, что так люблю и всё, чего касаюсь! Разве найдётся во всей Эквестрии пони, которая сострадает каждому больше меня, и которая так свято верит в счастье, когда день за днём жизнь утверждает обратное? Тогда, почему я?..

Ветер бешено завывал в тоннелях пещер. Послышался низкий глухой скрежет, и последовавший металлический гром падающих труб разбил сновидение, заставив принцессу вскинуть голову и резко вдохнуть, как бывает после пробуждения от кошмара. Луна огляделась. В комнате было темно, и только из-за двери подвала жёлтой полоской стелился лучик света. Цицелий простонал что-то невнятное и открыл глаза.

— Вы видите это, принцесса? — спросил он, не дожидаясь пока Луна начнёт новую тираду. — Этот зрачок — ваше творение, чтобы мы могли бодрствовать в темноте и служить Вашему Высочеству. Эти глаза и эти крылья — знак нашей преданности вам. Народ бэтпони ждал вашего прихода тысячу лет. И мы готовы пойти за вами, как и в ту судьбоносную ночь…

— Нет, — покачала головой Луна. — Я достаточно принесла страданий всем, кому желала добра. Цицелий? — обеспокоенно произнесла принцесса, заметив, что бэтпони впервые отвернулся. — Вы меня слышите?

— Да, Ваше Высочество, — отозвался тот и вновь замолчал на время. — Я не признал вас сразу вовсе не потому, что мне изменила память. А потому, что вы не та Найтмер, что явится с небес и восстановит порядок вновь. Мы не требуем ни справедливости, ни возмездия за все страдания нашего народа, но мы хотим жить, как живут остальные пони. И даже спустя тысячу лет мы готовы идти за вами в прекрасные далёкие земли.

— Вы ждали Найтмер. Жаль, что я — не она. Найтмер — божество. Она создала бы вам новую Долину Снов, встав во главе нового мира. Она бы повела вас за собой, требуя взамен лишь признание. И под её крылом каждый бы чувствовал себя защищённым. Но я не предводитель. Я всего лишь наставник.

— Я знаю, — согласился Цицелий. — Многие пони считают нас безумными фанатиками, ничего не видящими за гранью древних книг и Тёмного Писания. Но я пожил слишком много, чтобы не видеть истину в чистом её проявлении и чего-то бояться. И я не боюсь сказать вам — я никогда не думал, что буду так разочарован своей принцессой. Вы уже не то божество, что будет сражаться против страданий и горя своих подданных, а обычная пони. Обычная пони, со своими слабостями, страхами и пороками. И сейчас вы слабы настолько, что одно неосторожное слово слепого старика может навсегда лишить вас надежды и счастья.

И даже сейчас вы молчите. Вы опустили глаза. Вы боитесь. Потому что вы отреклись от того, что когда-то было частью вас. Опасаетесь, что оно вновь завладеет вами. Но это и есть Вы. Это не злой дух и не страшное неведомое заклятие, а часть вашей личности и непризнанных амбиций. И лишь примирившись и приняв это, вы вновь станете принцессой по призванию, а не только по титулу.

— Мне не нужен ни титул, ни трон, — монотонно ответила Луна. — Я отрекаюсь от притязаний на могущество и власть Аликорна.

— Если бы вы только знали, Луна, как я жалею, что Жером не расправился со мной перед вашей постелью. Я бы умирал и за полупрозрачными тканями видел бы своё божество, в которое верил всю свою жизнь и ради которого сейчас оставляю всё. И я бы не знал, что вы предадите тех, кто поверил вам. Кто томился в тёмных сырых пещерах, но за тысячу лет сохранил вам верность. Я бы умирал в блаженном неведении, насколько вы на самом деле жалки и трусливы, принцесса Луна. Вы…

— Ты разговариваешь с принцессой! — грозно произнесла Луна, но Цицелий лишь нервно засмеялся, зажмурив глаза.

— Какая ты принцесса. Призвание принцессы — вести за собой и делать мир лучше. Мыслить, чувствовать и жить за других и ради других. А не прятаться в стенах притона местного пройдохи.

— Мне не страшны угрозы Селестии, Цицелий. Но я опасаюсь своим безрассудством лишить Эквестрию одного лучика света, — с достоинством ответила Луна. — Я не та святая, что отдаст себя за идею — красиво, но бессмысленно, и не божество, что будет восседать на троне и со своей слепой высоты править, поступаясь счастьем меньшинства ради большинства. Для меня нет большего или меньшего счастья, и нет высшей ценности, чем привносить его в жизнь пони. Я лучше буду маленьким, но абсолютным добром, чем всеобщим добром, но по итогу.

— Создавать маленькое счастье для ближнего, — подхватил мерин, глядя на принцессу, — удел простой пони. И с этой задачей на равных справятся и правитель, и его подданный. Но не каждой пони под силу взять под крыло целый народ и дать, увы, не то счастье, ради которого стоит жить, но благо, достаточное, чтобы это самое счастье могло расцвести.

— Но я не хочу стать как моя сестра, — покачала головой Луна. — Достаточно я желала быть похожей на неё. Теперь я вполне разумна, чтобы понимать, что мир светлой Эквестрии достаётся ценой чьих-то страданий.

— Ничуть не оправдывая, но и не принижая достижения Селестии, могу сказать, что в масштабе целой Эквестрии даже Её Высочеству не под силу создать всеобщее благо, которое служило бы для каждого и ни для кого — против. Но в Долине Снов немногочисленный народ бэтпони мог бы сосуществовать в абсолютной гармонии. И являясь нашим наставником, вы, как и желаете того, могли бы делать жизнь каждой бэтпони чуть ярче и чуть лучше.

Подумайте, принцесса. Едва ли когда даже в вашей невообразимо долгой жизни предоставится возможность помочь так многим. Ведь если время — хоть сколько-нибудь ограниченный ресурс, целесообразней потратить его с наибольшей отдачей, чем бы вы ни занимались. Вы ведь согласны, так?

— Так, Цицелий, — произнесла Луна, почувствовав, что подтвердив его слова, согласилась не столько с ними, сколько с предложением стать правителем новой Долины Снов. Но отступать уже было поздно.

— Сейчас ваши слова достойны Её Высочества, — воодушевлённо произнёс мерин, сделав поклон головой. — Я стар. И мне уже ничего не надо для себя. Кто-то называет это мудростью, но это скорее смирение. Старость лишена амбиций — мы уже не боимся не успеть пожить в своё удовольствие. Но кто, как ни мы с вами, принцесса, понимаем, в чём суть существования?

— Наполнять счастьем жизни тех, кто ещё не нашел разгадки этого вопроса, — ответила Луна, точь-в-точь, как сказала Пинки Пай в своём сне.

— Именно, — с удовлетворённой улыбкой кивнул Цицелий, закрыв глаза. — Отныне я вверяю судьбу бэтпони в ваши копыта, принцесса. Отправляйтесь к развалинам Замка Двух Сестёр. Культ Найтмер ныне находится под его сводами, и собрал в своих стенах всех тех, кто верен вам, Луна.

— Я попрошу Жерома выехать туда сегодня же, — согласилась принцесса.

— Я не могу судить, что из себя представляет ваш Жером, но будьте начеку… Я чую беду от него. Будьте осторожны. И пообещайте старику напоследок, что сделаете всё, чтобы бэтпони дошли в земли, каких нет прекрасней.

— Принцесса Ночи вам обещает, — торжественно произнесла Луна, чуть вскинув голову.

— А теперь, прощайте. Зовите Жерома. Я верю в вас… — улыбнулся принцессе седой мерин.

Луна вышла за дверь и неспешно поднялась по лестнице на цокольный этаж. После яркого света факелов здесь было темно, и Луне показалось странным, что она, как принцесса Ночи, не обладает таким же зрением в темноте, каким наградила своих подданных.

— Уже закончили? — раздался резкий голос Даста, и принцесса вздрогнула.

— Ах, да… — выдохнула она, попытавшись улыбнуться.

— Жером хочет, чтобы вы зашли к нему в кабинет, — продолжил жеребец, не заметив замешательства собеседницы. — Прямо сейчас, — добавил он и замолк.

Принцесса поднялась по лестнице. Второй этаж. Здесь по ночам всегда можно было услышать звуки искусственного восторга, словно созданного как доступная замена для тех, кому уже не суждено испытать восторга искреннего или же для отчаявшихся его найти. Ненастоящая радость, ненастоящая любовь, ненастоящее безразличие. Этот город с самого начала был ненастоящим, созданным не потому, что пони хотели здесь жить, а потому, что здесь были шахты. Луна не хотела задерживаться в Даркстоуне ни секундой дольше. Проскользнув на третий этаж, принцесса, стараясь не стучать копытами, прошла в свою комнату и достала из полки письменные принадлежности…

…Через десять минут она уже была у кабинета Жерома. В приоткрытую дверь Луна видела, как он расхаживал взад и вперёд, погружённый в свои мысли и, казалось, даже не замечал принцессы, которая стояла у двери, пытаясь набраться решительности, чтобы нарушить тишину и сообщить о своём решении. С одной стороны, ей казалось, что ещё вчера ночью Жером хотел помочь принцессе найти Детей Ночи, но с другой она понимала, что он достаточно разумен, чтобы так безрассудно рисковать безопасностью самой Луны.

— Я еду в Замок Двух Сестёр, — сообщила Луна, пытаясь предугадать, каким образом Жером выразит своё неодобрение ко всей этой рискованной затее.

— Замок Двух Сестёр? — ничуть не удивившись, переспросил жеребец, не взглянув в сторону Луны. — Вы ведь понимаете, что это довольно рискованная затея. Учитывая то, каких трудов стоило скрыть вас во время обыска.

— Знаю, — согласилась принцесса, — и во имя великого мне не жаль себя. Моё призвание — нести добро и свет. Но чем будет отличен зарывший свой клад скупец от нищего?

— Вы умеете убеждать, — улыбнулся Жером, и в этой улыбке Луна прочла согласие. — Плэйт! — крикнул он, отступив к лестнице. — Приготовь карету и собери Её Высочество в дорогу до Замка Двух Сестёр.

— Нет-нет, — забеспокоилась Луна. — Все свои вещи я уже собрала… У меня всего-то один плащ, — добавила она. — Но вы, разве, не едете со мной? — спросила Луна, явно обеспокоенно.

— Отчего же? — улыбнулся жеребец. — Я вернусь в свою родную гавань, — произнёс тот, обводя копытом помещение, — только когда буду знать, что вы в безопасности. Не сочтите за покровительство и высокомерие, но, по крайней мере, проводить до замка я вас обязан. Того требуют правила хорошего тона, как минимум, — улыбнулся Жером. — Только сперва разберёмся с Цицелием. Цицелием, верно же? — спросил Жером, будто попытавшись отвлечь внимание принцессы от действия.

— Что вы с ним сделаете? — забеспокоилась Луна, понимая, что события вновь разворачиваются не в лучшую сторону.

— Ничего, — ответил Жером, спускаясь на первый этаж вместе с принцессой. — Нет, правда, ничего. Пока что он посидит тут под охраной Даста, но как только мы с вами убедимся, что он не шпион Селестии и действительно сказал нам правду, мы его отпустим. Обещаю вам, принцесса. Поверьте, я, как и вы, не люблю ненужных жертв.

— Будьте с ним обходительны… он слишком стар, — выдохнув с облегчением, произнесла Луна, обращаясь к Дасту.

— Карета ожидает у чёрного входа, — произнесла Плэйт. — Все вещи, которые могут пригодиться принцессе, уложены.

— Прошу, — пригласил Жером Луну, подавая ей накидку и открывая дверь.

На улице ещё было темно, и лишь на востоке только-только начинал светлеть край неба, отчего силуэты зданий сделались совсем чёрными. Бодрящая утренняя прохлада привела принцессу в чувство и прояснила застывшие мысли. И вот она — настоящая жизнь. Луне совсем не было страшно. Всё происходило слишком легко и складывалось слишком естественно, чтобы быть неправдой. И вновь, как и во время разговора с Трикси, как и во время игр с жеребятами в пыли дворов Даркстоуна, Луна почувствовала себя по-настоящему любимой и нужной.

— Прыгайте, — произнёс запряжённый жеребец, видя, что пони-единорожка замешкалась.

В карете было очень уютно. Вероятно, если бы не Жером, принцесса бы заняла всё место и, свернувшись на мягком кресле, проспала бы до самого утра, проснувшись только когда яркими лучами солнце коснётся её мордочки. Луна раньше не была в каретах. Сев у окна, она открыла занавеску и ткнулась носом в холодное стекло, ожидая, когда экипаж тронется и унесёт её прочь от тёмных лабиринтов Даркстоуна.

---

Испокон веков богатство считалось показателем бесчестности, по крайней мере, с точки зрения менее состоятельных представителей общества. Культ нищенства как особого вида воздержания и благочестивости особенно прочно укрепился в умах тех, кому богатство не светит в силу многих факторов и для кого злато это путь к развращению, а не к рациональной экономии собственного времени, которое, в отличие от богатства, весьма ограниченно.

Но есть особый тип личностей, чьё состояние совсем не вызывает чувства неприязни даже у самых отъявленных завистников. Порой даже кажется, что накопление богатства является побочным продуктом их деятельности, и оттого не считается выходящей из ряда вон несправедливостью. И такие личности всецело поддерживают это мнение своей весьма скромной жизнью, освобождая время для творчества деньгами, а не заполняя его ими. И именно такой личностью являлся Филси Рич.

Если бы не голосящая на весь Понивилль Даймонд Тиара, вероятно, никто и вовсе не считал бы Филси Рича мультимиллионером. Его скромный дом в Понивилле вовсе не производил впечатления, и заходя внутрь гость мог бы предположить, что здесь живёт обеспеченный пони, но не более. К счастью, Тиара даже не догадывалась, насколько богат её отец, иначе бы она упоминала о своём статусе где-то на сто двадцать процентов чаще.

Филси жил в небольшом двухэтажном доме недалеко от городской ратуши вместе со своей супругой Спойлд Рич, которая, к слову, была гораздо успешнее своего супруга. Так, за первое десятилетие своей карьеры Филси накопил 12 миллионов битсов, за второе — порядка 40 миллионов и более 100 миллионов за последние десять лет. В то же время, выйдя замуж чуть более десяти лет назад, Спойлд за этот срок автоматически стала владелицей активов на сумму 50 миллионов в первое же десятилетие своих «инвестиций», по чему можно судить, что Спойлд оказалась, как минимум, в четыре раза успешнее своего супруга.

Помимо основной способности к ведению бизнеса, Филси ещё обладал поразительным спокойствием и выдержкой, которая, вероятно, и помогала ему не замечать капризов двух кобылок в своем доме. Но из них двоих он любил только Тиару, потому что много лет мечтал о жеребёнке. Со Спойлд же отношения были весьма неопределённые. Она появилась как-то случайно, словно из ниоткуда, и оказалась банальной необходимостью, без которой у Филси не было бы родной дочери.

Сперва Филси верил, что всё не так уж и плохо, и отношения со Спойлд, которая к тому моменту уже была его потенциальной невестой, могут наладиться, стоит только чуть притереться в совместной жизни. Временами он даже пытался находить какие-то отдельные привлекательные черты в своей супруге, не без внутреннего успокоения отмечая, что у других таких положительных черт нет. Но самоубеждение не работало, и спасение от скучных будней Филси всё чаще искал в работе.

«Отношения — как рынок, — размышлял Филси, когда после долгой стагнации началась рецессия. — Как растущие котировки, которые достигнув определённых ценовых показателей, чуть отступают и, заручившись поддержкой восходящего тренда, резким движением пробивают уровень сопротивления, открывая перспективы дальнейшего роста». Но вместо легкой корректировки, график уверенно пошёл вниз, преодолевая за единицу времени всё больше пунктов. В таких случаях Филси выходил из сделки, но жизнь оказалась чуть сложней торговли на рынке — выход из сделки был попросту невозможен. И оставалось только следить, как неуклонно растёт убыток.

Всё вышло как-то глупо и совсем не по плану. Супруга с каждым днём становилась всё требовательней и заносчивей, и Филси скрылся от нарастающих проблем, с головой уйдя в работу. А когда вынырнул, дочери было уже семь лет, и все эти семь лет она провела с какой-то скандальной и высокомерной кобылой, у которой даже взгляд был какой-то недовольный и тупой. И всё случилось как-то само, словно по инерции, и время было упущено, и было упущено детство дочери. Той самой, о которой так мечтал Филси.

Ныне уже второй год длилась стадия депрессии, чему Филси даже был отчасти рад. С супругой он почти не разговаривал, и хотя они держались по-дружески, встречаясь на публике в Понивилле, но, по-видимому, предпочитали избегать этих встреч. Тиара выросла совсем не в Филси, а в свою скандальную мать, отчего жеребец окончательно невзлюбил Спойлд. И пусть он пытался привлечь внимание дочери, балуя её дорогими подарками и исполнением любых её прихотей, и даже стал к ней гораздо ближе матери, Тиара всё равно оставалась каким-то чужим жеребёнком. Избалованным и недолюбленным.

Филси спал один в комнате, которая раньше была общей спальней. Двуспальную кровать, уже давно не нужную, на односпальную он не сменял, не желая делать жест в сторону бесповоротного разрыва отношений с супругой, хотя последняя не пользовалась ей уже, по крайней мере, пятый год. Жеребец, за долгое время ведения бизнеса с семьёй Эпплов, привык вставать с восходом солнца. Обычно он спускался на кухню и заваривал кофе, делая какие-то пометки и расчёты в своём блокноте, но сегодня посидеть наедине в спокойной обстановке ему было не суждено. В дверь кто-то позвонил.

«Это Эпплы, — догадался Филси, — нет никаких сомнений. Ведь в такое время нормальные пони ещё спят». И с такими мыслями он открыл дверь. Но на пороге стояли не Эпплы. Спрятав мордочку за зеркальными очками и пышным меховым воротником, у дверей стояла кобылка. Совсем немолодая, кремово-жёлтая, с уложенной гривой светло-зелёного цвета и длинной фиолетовой накидкой, стелившейся за ней как ткани свадебного платья. Чуть смутившись, но не подав виду, Филси улыбнулся и произнёс:

— Утро доброе. Могу быть чем-то полезен?

— Ты не получил письма? — с претензией спросила она, будто была знакома с этим жеребцом по крайней мере несколько лет. — Это я, Импосибли.

— Ох… — глуповато улыбнулся земнопони, отступая внутрь, тем самым приглашая гостью проследовать в дом. — Не признал вас сразу, тётушка…

— Без фамильярностей, Филси. Тётушки приходят по воскресеньям и нянчатся с жеребятами, подменяя бабушек. Когда я приходила к тебе последний раз? Расслабься, — произнесла она голосом, словно имела в виду обратное. — Вопрос риторический. Я, в принципе, пришла по риторическому вопросу.

— Вот как, — выразил заинтересованность Филси, попытавшись представить, что перед ним вовсе не его тётушка, а состоятельный и вечно недовольный клиент, который втирается в доверие парой приятных и весьма лестных фраз, а после сполна отыгрывается за них, словно испытывая желание собеседника выставить его за дверь и разорвать контракт.

— Говорить буду коротко: мы с Мак Блэкстримом уже обсудили этот вопрос…

— Кофе? Могу предложить? — поинтересовался Филси, на всякий случай надеясь получить расположение своей тётушки, а про себя отметив, что Импосибли желает показать полную определённость решения вне зависимости от мнения самого Филси и буквально ставит его перед фактом.

— Кофе мне и в поезде предлагали, — ответила небрежно та, — налей лучше вина. Желательно сбор Бэлтимэйра или Троттингема.

— Как скажете, — улыбнулся Филси, вновь сделав отметку, что тётушка хочет занять доминирующие положение в предстоящем деловом разговоре, и надо быть начеку, внимательно анализируя каждый её жест.

— Ни для кого не секрет, — продолжала она, когда Филси сел напротив, — что Найтмер Мун уже четвёртый день как скрывается в Эквестрии, и вся королевская рать всё это время стоит на ушах, трясясь за своё место. Селестия назначила своего церемониймейстера контролировать настроения элит. Фэнси, конечно, сидит высоко и он звезда. Но звезда местного значения — его авторитет беспрекословно признают только в стенах Кантерлота…

— Доброе утро, Спойлд, — поприветствовал Филси застывшую в дверях супругу, которая, судя по выражению морды, пыталась прикинуть, что здесь происходит, почему на столе стоит бутылка вина и что за ряженая кобыла сидит на кухне её дома.

— Это — тетушка Импосибли, — на всякий случай пояснил Филси, и убедившись, что его супруга ушла, не произнеся ни слова, извинился и выразил готовность слушать дальше.

— Для создания счастливого брака пони должны быть одного статуса или интеллекта. Ты наплевал на оба пункта, — выразила своё недовольство Импосибли. — Впрочем, вернёмся к делу. Сегодня, как ты знаешь, Фэнси будет ждать нас в Кантерлоте.

— Да, я получил письмо. С личной просьбой самой принцессы Селестии — кивнул Филси. — Фэнси Пэнтс будто знал, что не имеет на нас никакого влияния, и заручился поддержкой Её Высочества.

— И здесь мы подходим к самому интересному. Дело в том, что мы нужны кантерлотской элите. А она нам — нет. Вероятно, очень скоро именно мы будем решать, какие законы принимать принцессе и как управлять Эквестрией.

— Простите, Импосибли… я неправильно вас понял?

— Филси, не превращайся в свою супругу. Ты всё прекрасно понимаешь. Ты, я и Мак Блэкстрим — три столпа экономики. Продовольственный сектор, энергетика и тяжёлая промышленность. Нам давно пора взять в копыта неразумное правление Селестии и направить Эквестрию по пути развития.

— Только не говорите мне, что наш известный консерватор Мак Блэкстрим с вами заодно.

— Сообщу тебе по секрету, Филси, что Мак Блэкстрим прямо заинтересован в том, чтобы Эквестрией правил кто-то другой. А именно — Найтмер Мун. Не смотри на меня так. Ты вообще читаешь новостные сводки? Сколько стоит бочка нефти?

— Ну, до всей этой шумихи с Найтмер стоила шесть-семь битсов. В пике доходила до десяти, а сейчас, думаю, порядка девяти.

— Пятнадцать битсов за бочку, Филси! И ты ещё будешь сомневаться, что Мак Блэкстрим прямо заинтересован в том, чтобы нарастающая паника продолжалась как можно дольше и, желательно, чтобы она была небезосновательной? Программа максимум — приход к власти Найтмер и наступление если не вечной ночи, то…

— Это революция! — недовольно произнёс Филис, отодвигаясь от стола. — И вы сейчас подговариваете меня на революцию? Уж нет, — бросил жеребец, поднимаясь и поправляя галстук. — Я честно служу своей принцессе и не стану играть против неё, — произнёс он с достоинством. — И вам не советую. Ваша безумная жажда наживы сыграет с вами злую шутку. Считайте меня неразумным жеребёнком, но я не понимаю главного вопроса — зачем? Импосибли, зачем вам это нужно в вашем возрасте? Вы не сможете потратить всех нажитых денег, живя роскошнее, чем даже сама Селестия. Ими будут обеспечены все ваши внуки и правнуки, скажите, к чему всё это?

— Ты слишком мелко мыслишь, Филси, — ответила Импосибли, откинувшись на спинку стула. — Я могла выйти из игры ещё лет двадцать назад и колесить по Эквестрии, от одного своего поместья к другому, но это удел неумных и утомлённых жизнью миллионеров. А теперь скажи мне, много ли ты заключил новых контрактов за последние пять лет?

— Если вам это действительно интересно — меньше, чем в предыдущую пятилетку, — ответил Филси.

— А между тем растёт твой капитал и твоя значимость. Филси начинают узнавать не только на улицах Понивилля, а его морда мелькает на обложках «Equestria View». Так почему же твои доходы за последние пять лет оказались немногим больше, чем за предыдущие?

— Если вы хотите обвинить меня в том, что я не способен охватить пятилетку в рамки бизнес-плана… — стал защищаться Филси, но Импосибли его перебила.

— Я хочу указать тебе на достигнутый максимум, Филси. Рынок ограничен. Очень ограничен. И занятая вами ниша ни при каких обстоятельствах не станет шире. Вы достигли предела, как когда-то лет двадцать назад и я.

— Мне моих доходов хватает, — ответил жеребец, отступив. — Если вы хотите большего, разбирайтесь с этим самостоятельно. Как говорится, it isn't my business*.

— Ещё обширнее, Филси. Бери ещё обширнее, — повысила голос пожилая кобылка, припав к столу. — Когда была построена железная дорога? Изобретён паровой двигатель? Давно ли мы освоили науки и построили промышленные заводы?

— Весьма давно, — спокойно ответил Филси, посчитав, что небольшой шаг в сторону разрядит обстановку. — Железной дороге уже много лет, про паровой двигатель, признаться, не слышал, а промышленность обеспечивает пони всем необходимым уже не одно столетие.

— Паровой двигатель изобретён полтора столетия назад. Железная дорога Кантерлот-Мэйнхеттен — более двухсот лет. Промышленности — и того больше. Одной только фабрике погоды Клаудсдейла уже десять веков! Но жизнь в Эквестрии почти не изменилась с момента разлада двух сестёр. А это, на секундочку, тысячу лет. Филси, тысячу лет в Эквестрии не было создано ничего нового! Оно изобреталось и умирало в столах гениев инженерной мысли. Все предпосылки для грандиозного экономического скачка — перед нами, у нас есть технологии, есть знания. Но нет благосклонности Её Высочества. В Эквестрии имеет место умышленная остановка темпов развития. А это преступление.

— Страна не должна развиваться скачкообразно, — не согласился Филси. — Ни один рынок не может идти в постоянный рост. Только находясь в нижних и верхних границах заданного диапазона государство будет стабильно. Назовите мне хотя бы один пример, когда экономика страны имела тренд на повышение в долгосрочной перспективе. Этого нет ни в одном учебнике экономики. Такого никогда в истории не было, и не должно быть, потому что рост когда-то сменится не менее грандиозным падением. И даже если на ваших умозрительных графиках, падение составит условные 50 процентов от роста, что, конечно, очень сомнительно, то представьте, что в этот момент будет происходить в стране? Половина пони останутся без крыши над головой, потому что заточенная на постоянный рост экономика будет не готова к такому развороту. Остальная половина — лишится работы.

— Вы сочиняете глупости, Филси, — недовольно перебила Импосибли. — Наша цивилизация достигла бы гораздо большего, если бы не Селестия. Эта кобыла боится, что когда наступит экономическая революция, одного её «хочу» и «приказываю» уже не хватит, чтобы единолично управлять страной, потому что она перейдёт в копыта тех, кто действительно умеет распоряжаться ресурсами и капиталом.

— Уклад жизни известной нам Эквестрии стоял многие столетия и простоит в неизменном состоянии ещё очень долго после нас, — твёрдо произнёс жеребец, намеренно подчёркивая полное удовлетворение нынешней системой и гордость за неё. — И хорошо, что у власти стоит Селестия, которая не поступится миром и спокойствием своих подданных ради сомнительной авантюры.

— Пони достигли бы гораздо большего, чем все иные виды. Мы бы знали, как излечивать любые болезни, передвигаться через пространство с огромными скоростями, а технические достижения поставили бы земных пони на равне с единорогами. Это бы вывело понятие «государство» на другой уровень. Теперь это не племя, проживающее на одной территории, чьё благополучие напрямую зависит от благополучия вождя, а разумная и организованная система, заботящаяся о собственном выживании и тратящая свои ресурсы с максимальной выгодой, а не максимальной заботой.

— Тогда имеет ли смысл государство, жизнь в котором тяжелее, чем без него? — возразил Филси. — Роль принцессы, в первую очередь, заботиться о подданных, а не о государственной машине, первоочередной задачей которой станет постоянное развитие. А безопасность и благополучие трудящихся на поддержание системы пони — как побочный продукт существования.

И эта огромная экономическая машина заставила бы пони безостановочно работать ради того, чтобы выжить. Достижения такого государства доставались бы очень большой ценой. Ценой голодающих, безработных и бездомных — всех тех, кто не успел подстроиться под ритм новой жизни. Экономическая система, какой мы её знаем, попросту бы перестала существовать и стремительный рост промышленного производства и экономики сделал бы состоятельных — сказочно богатыми, а бедных — нищими. И вы ждёте этой экономической революции не ради страны, а ради себя. Потому что уже сейчас знаете, в какой когорте окажетесь.

Нынешнее государство оптимально, потому что существует для каждого. И я очень разочарован, если вы верите, что вам под силу построить новую экономическую систему взамен уже доказавшей свою жизнеспособность. Не принимайте на свой счёт, но даже то, что вы самая состоятельная пони, не делает вас экономическим гением. И самой Селестии не под силу представить последствия безудержных темпов развития государства. А что касается Найтмер — со своей стороны я сделаю всё, чтобы не допустить этого тирана к власти.

— Вы тоже верите в сказки для маленьких жеребят? — удивилась Импосибли. — Нет никакой тирании Найтмер, есть только показания сомнительных исторических источников, достоверность которых уже никак не подтвердить. И интересы Селестии, которая успешно поддерживала растущие вокруг Найтмер слухи. Все гораздо прозаичнее, Филси. Это была местная разборка, которая не могла не случиться, когда две находящиеся у престола принцессы повзрослеют. И если бы жребий выпал так, что победу одержала бы Найтмер, то Селестия оказалась бы тираном, который, придя к власти, устроит вечный день.

— Вы не можете быть уверены в этом, — осуждающе покачал головой Филси. — В отличие от вас, я, по крайней мере, видел, как Найтмер Мун явилась на главную площадь моего города и говорила о наступлении вечной ночи. Она опасна. Я не буду поддерживать её приход к власти, а ваше с Мак Блэкстримом желание нажиться на государственном перевороте ещё разрушительнее, чем сама Найтмер. И если предложение вступить в вашу коалицию против Селестии и являлось темой разговора, то на этом считаю его завершённым, — грубо ответил Филси, отойдя от гостьи вглубь кухни, чтобы дать ей возможность спокойно удалиться.

— Как скажете, Филси, — упавшим голосом произнесла Импосибли, поднимаясь из-за стола. — Консерваторы всегда считают, что их дело правое, потому что проверенное, а новое — потенциально опасно, — добавила она нравоучительным тоном. — Но именно такой консерватор, — продолжала пожилая кобылка, наседая, — сейчас и сидит в Кантерлоте, не позволяя Эквестрии стать не просто местом, где проживают пони, а настоящей державой, в которой намёк на появление потенциального конкурента правителя не будет сеять такую панику. Сейчас вся наша Эквестрия — это Селестия. Пропадёт Селестия, пропадёт и Эквестрия. Задумайся над этом, Филси.

---

«Сила привычки — вещь страшная. Особенно когда эта привычка — вставать с утра пораньше, дает о себе знать в единственный выходной день». Именно так и размышляла Спитфайр, ворочаясь с боку на бок и рассматривая то небольшую комнатку, то узоры на её дешёвых глянцевых обоях. Но командир Вондерболтов была огорчена вовсе не своим ранним подъёмом. Она даже не могла понять, что стало причиной такого упадка, когда ещё вчера весь мир пел и искрился потоком нескончаемых событий, а сегодня вдруг замер, словно произошло что-то непоправимое. Но оно не произошло. Мир за окном был прежним — он ничуть не изменился. Он яркими солнечными лучами касался карниза и слепил голубизной бездонного неба. И в этом разочаровании не было ничего конкретного. Не было внятной причины, не было горя. Оно приходило само в виде необъяснимой печали и серой краской одевало мир в блёклые тона.

Теперь вчерашний день казался одним длинным сном, где поток событий был подобен действию на сцене, которое разворачивалось вне зависимости от желания самой Спитфайр, сперва получившей главную роль, а затем всё более оттесняемой к периферии. Одна важная и значимая цель, которая вчера еще казалась близкой, как никогда, сегодня стала как никогда далёкой, и более ничего не зависело от желтой пегаски. Именно в такие моменты, когда произошедшее уже достаточно далеко, чтобы его можно было мысленно объять, но всё ещё близко, чтобы смириться и принять, ощущается потребность скрыться от обступивших проблем, предоставив их воле случая.

И как никогда, в такие моменты бывает велик соблазн оставить безуспешные попытки в прошлом. Ничего не искать и ни за что не бороться. Жить настоящим и не загадывать на будущее. Радоваться чему-то маленькому и сиюминутному, а не угасать в ожидании чего-то вечного, но недостижимого. Не строить иллюзий, и не тратить в вечность остатки своего душевного пламени, раздав их тем, кто, может, нуждается в нём более, чем сама Спитфайр.

Пегаска неспешно вышла из здания мэрии на прогулку по улицам нового для неё города. Новые места и впечатления не должны были ей позволить уйти в собственные мысли, слишком глубоко, и, непременно, уже к вечеру затаившееся и ещё не озвученное желание отречься от своих идеалов может показаться не столь уж постыдным и, может быть, даже не лишённым определённой зрелой рассудительности и доли мужества. Гулять ближе к полудню ей не хотелось — узкие улочки Даркстоуна заполнены пони, а черные здания пышут обжигающим жаром, и пыль улиц, поднятая постоянным движением суетливых пони, оседает на шерстке и крыльях. Но сейчас солнце еще не взошло, и были почти пусты улицы.

Так, выйдя ранним утром или даже в предрассветные часы на прогулку, именно беззаботную прогулку, можно ощутить себя господином этого замершего в недолгом молчании мира, в котором каждый лучик света, камешек на дороге и дуновение ветра принадлежит только тебе, создается только для тебя и более — ни для кого. Но звонкий смех жеребят, уже высыпавших на улицу, поиграть в пыльных дворах до наступления полуденного зноя, лишний раз напоминал немногочисленным прохожим, кому действительно принадлежит этот мир.

А принадлежит он тем, кто готов принимать и ценить то, что дается даром — наступление нового дня, неуловимую красоту восходов и закатов, напряженное молчание природы перед грозой и игры под струями дождя. Пестрение лугов в полуденном свете, сияние трав в тени летних садов и ночные прогулки по нетронутой целине заметённых дорог. Случайные радости новых открытий и искренность чувств. Нестеснённость желаний и волю фантазии, не ограниченной рамками этого мира.

Это принятие. Полное и безоговорочное. Спитфайр сидела на камне в тени одиноко стоящего дерева и смотрела, как беззаботно носятся жеребята. И будто что-то очень значимое объединяло в тот момент её и их. А именно — отсутствие цели. Не смысла, а цели, которую потеряла Спитфайр и ещё не нашли жеребята. Не надо было никуда стремиться и не надо было что-то доказывать. Всё необходимое уже существовало и давалось само, без усилий и разочарований. И внезапно становилось видимым то, что ранее было незримым: простые радости и красота оказались гораздо доступней и гораздо ближе, чем казалось ранее. Она пела в кроне дерева, блистала восходящим солнцем в золочённом куполе колокольни и пряталась в испаряющейся прохладе утра.

Восемь раз пробили часы на городской башне, распугав птиц, сидевших на её покатой крыше. Город оживал и приходил в движение. Одна за другой открывались мелкие торговые лавки. Пони выходили на улицу и шагали мимо Спитфайр. Одни шли неспешно, другие напротив, так торопились, что даже не замечали исключительности сегодняшнего дня. И словно желая слиться с жизнью города, капитан Вондерболтов встала и направилась по широкой мощённой камнем улице к центральной городской площади.

Здесь было шумно, впрочем, как и всегда в будни по утрам. Звонко зазывали голосистые торговцы, играла музыка, и слышался смех. И несмотря на всеобщую суматоху, в воздухе витали спокойствие и вальяжность, какие не увидеть даже на самых тихих улицах Мэйнхеттена. Жизнь, распланированная, лишённая неожиданностей, здесь повторялась изо дня в день, и, судя по всему, пони даже намеренно не пытались сделать очередной день хоть сколько-нибудь запоминающимся.

Более того, они ничуть не расстраивались по этому поводу и совсем не выглядели несчастными. Напротив, они оживленно разговаривали и смеялись, горячо торговались за каждый битс с владельцами продуктовых лавок, которые с готовностью включались в эту игру, обязательно заканчивавшуюся примирением и пожеланием друг другу хорошего дня. Они говорили: «завтра вечером я планирую…» и «после обеда я хотела…», и из этого складывалась общая картина размеренной жизни, не обременённой высокой целью.

Нет, она не ограничивалась лишь мгновением. В жизни этих пони было и Прошлое, и даже Будущее, но не находилось места для связующего звена, объединившего бы это всё в Вечное. И в этом контексте всё, что было хоть сколько-нибудь похоже на эпопею, казалось напрасным, ненужным и не стоящим усилий.

Одна сплошная полоса, не белая, но зато и не черная, тянулась вдаль, и в этой определенности не было места тревогам и превратностям судьбы. Жизнь без стремлений, без воспоминаний и ожиданий, наполненная лишь течением настоящего момента, предстала перед жёлтой пегаской во всей своей простоте и пугающей предсказуемости.

Лишь на миг коснувшись этой жизни с её тихой и замкнутой самодостаточностью, не требовавшей взамен ни переживаний, ни усилий, Спитфайр начала подозревать, что вовсе не такой судьбы она себе искала. Лишённая порыва молодость и тихая спокойная старость вдали от житейских бурь были не для капитана Вондерболтов. Хотелось продолжать бороться. Искренне радоваться успехам и принимать поражения. И даже если усилия десятков лет ни к чему не приведут, то по крайней мере можно будет уверенно сказать «я жила, и ни о чём не жалею». И тогда, ничего не будет напрасным.

«У окна в золотой клетке жила птичка, — вспомнился вдруг Спитфайр знакомый голос из далёкого детства. — Всю свою жизнь она провела в клетке и только лишь наблюдала за тем, как остальные птицы порхают в небе, не стеснённые прутьями решётки. Они носились в его просторах, скакали с ветки на ветку и пели песни о дальних тёплых странах. И тогда птичка представляла, как, должно быть, прекрасно — чувствовать свободу полёта. И её маленькое сердечко наполнялось трепетом и восторгом.

Но опасен был мир за пределами её маленького дома. Там всегда скрывались коварные враги — дикие звери, коршуны и кошки — всем хотелось поохотиться на маленьких птичек. Там не было хозяина, который наполнял кормушку, а мысль о холодных ночах заставляла содрогаться маленькую пташку.

Однажды хозяин забыл запереть дверцу клетки. И птичка наблюдала в открытое окно порхание своих сородичей, вновь представляя красоту полёта и восторженное чувство свободы. Но боялась она вылететь наружу. Не способная решиться, она всё смотрела, смотрела, смотрела…

А вечером вернулся хозяин и закрыл клетку. Так, птичка предпочла безопасность свободе.»

— А почему она не вылетела? — спрашивал жёлтый жеребёнок с огненной гривой, искренне недоумевая.

— Может, потому что она была не такая смелая, как ты, Спит? — улыбалась в ответ кобылка, отчасти счастливая, что Спитфайр задала этот вопрос.

— Я никогда не стала бы жить в клетке. Пегасам надо летать, или они разучатся. Достаточно одного года, и крылья уже не поднимут пегаса, — говорил жеребёнок с серьёзным выражением мордочки.

— Почему ты так решила? — изумлялась кобылка.

— Так сказал Ренделл Сторм. Он самый лучший Вондерболт во всей Эквестрии. Я стану как он, — заявлял жеребёнок и затягивал первый куплет гимна Вондерболтов.

---

— Один год, и крылья уже не поднимут пегаса, — прошептала Спитфайр, расправив крыло и оценив его размах, — как же Ренделл был прав…

Она огляделась. Пока были силы и пока ещё не мерк свет, стоило бороться. На миг пегаске даже стало неприятно страшно, насколько близко она подлетела и даже коснулась кончиком крыла той заводи, затягивающейся тиной мелких и суетных забот. Как в минутном отчаянии допустила мимолётную мысль променять огромные неизведанные просторы небес на тихую гавань суетной мирской жизни, где всё просто и всё изучено. Где остаётся лишь плыть в течении её повторяющихся приливов и отливов, ни о чём не переживая и ничему не тревожась.

— Рыжая дурочка! — в сердцах произнесла та, вдруг залившись звонким смехом. Он влился в шум толпы, смешавшись со звуками разговоров, криков и музыки. Нет, ничего не изменилось, совсем ничего. И всё так же ярко сияло поднимающееся над крышами домов солнце, и всё так же скрывали в себе много неразгаданных тайн лабиринты этого города. И прелесть сегодняшнего дня заключалась в том, что, едва начавшись, он уже предвещал много новых открытий.

— Всё в порядке, мисс? — спросил стоявший за прилавком жеребец в потрёпанном синем фартуке. — Не желаете ли немного яблок? Свежие, только сегодня собрал, — добавил он, видя, что пегаска заинтересовалась предложением.

— Да, всё как нельзя лучше, — ответила та, подходя к прилавку, на котором рядами лежали несколько сортов яблок. Или один, но рассортированный по цветовой гамме. Спитфайр не разбиралась в этом.

— Они сладкие? — спросила она, понимая, что это единственный параметр, который её интересует в яблоках.

— Сочные! — уклончиво ответил торговец, спешно насыпая плоды в корзину.

— Скажите, — обратилась Спитфайр, понимая, что сейчас самое подходящее время, чтобы немного посплетничать. — А вы не видели здесь чёрную высокую кобылу. С рогом и… — призадумалась пегаска, не зная, упоминать ли крылья.

— Да разве за всеми уследишь? — усмехнулся жеребец, набросав Спитфайр полную корзину сочных, по его уверению, яблок. — Не хотите, у меня и груши тоже есть? Только утром собрал!

— Нет, благодарю. У меня и без того яблок на неделю вперёд, — отказалась та, и отойдя чуть в сторону, прислонилась к каменной стене здания. Но начатое дело следовало довести до конца, и уже с чистой совестью переходить к чему-то более искушённому, чем просто сбор слухов. День только начинался, и торговля шла бойко, что весьма располагало владельцев продуктовых лавок к разговору про между прочим. Они охотно отвечали на вопросы жёлтой кобылки, но ещё более охотно предлагали купить свой товар. В итоге Спитфайр обошла треть рынка и плюнула на это безнадёжное дело. Торговец в ряду справа уверял, что видел чёрную кобылу. А тот, что стоял в двух метрах, уже утверждал обратное. И казалось, словно говорили они просто так, чтобы за разговором расположить к себе покупателя и вручить ему побольше товара.

И теперь Спитфайр сидела в тени дерева, чуть в стороне от толпящихся на рыночной площади пони, и старалась сообразить, как ей быть с тремя корзинами продуктов, на покупку которых она соглашалась в надежде выведать у обрадованного торговца ещё хотя бы чуть-чуть информации о загадочной чёрной кобыле.

— То-то будет забавно явиться в мэрию как какая-то домохозяйка, — нервно усмехалась Спитфайр, пытаясь придумать, как теперь быть с неуловимой Найтмер Мун. — Ты чего? — отвлеклась она от мыслей, увидев одиноко стоящего жеребёнка. — Ты потерялся? Нет? — спросила та, сделав шаг навстречу и чуть склонив голову. — Ах, ты, верно, голоден? — догадалась Спитфайр, заметив, что жеребёнок смотрит ей в глаза и украдкой бросает взгляд на корзину с фруктами. — Ты совсем один? — произнесла она с сожалением. — Бери, — предложила она ему, кивнув в сторону корзины.

Жеребёнок недоверчиво покосился на Спитфайр, будто размышляя, не припрятала ли эта пегаска веника за спиной. Но даже несмотря на строгий взгляд, она не казалась опасной. Схватив зубами предложенное яблоко, жеребёнок ещё раз глянул на Спитфайр и умчался прочь. Вернулся он вскоре. Но не один. С собой он привёл ещё троих — двух пегасов и одну единорожку.

— Берите, берите, — улыбнулась Спитфайр, отвернувшись, чтобы не стеснять жеребят. Она смотрела в небо, но вместо того, чтобы вновь вернуться к проработке плана, почему-то думала о чём-то легком и светлом. Словно маленький, ничего не стоящий жест ради кого-то окрылял гораздо сильнее, чем достижение чего-то несоизмеримо большего, но слишком высокого и слишком абстрактного, чтобы быть выраженным простой эмоцией.

А жеребята были счастливы. Они с буйным весельем носились друг за другом, скакали и валялись в дорожной пыли. И в этом счастье была особая магия, которая рождалась из ничего, создаваемая лишь чьим-то неравнодушием, и в этом была её прелесть. Но она была настолько неуловима и прозрачна, что оставалась незаметной в мире материи и вещества, и была слишком тонка и иллюзорна для простой пони, желающей увидеть результаты своих трудов. И, уносясь дальше, взирать на материальный след, оставленный за собой в бесконечном потоке времени. А создавать нечто никем не зримое — удел Аликорна, не спешащего запечатлеть себя в этом мире узнаваемым росчерком.

 — Ты хорошая… — произнёс жеребёнок, смотря на Спитфайр почти в упор и сохраняя серьезное выражение мордочки.

 — Спасибо, — оторвавшись от мыслей ответила Спитфайр, снисходительно, но по-доброму улыбнувшись. — Возьмите себе, — добавила она поднимаясь с каменного уступа у стены и медленно шагая в сторону мощенной дороги.

 — Ты добрая, как Вуна, — пропищал жеребёнок-земнопони, и догнав Спитфайр, обхватила её спереди.

 — Эм… — засмущалась Спитфайр, остановившись, чтобы дать единорожке выразить свой восторг. — Думаю, ваша Вуна и впрямь потрясающая пони, раз вы её так любите.

 — Она учила меня магии, — подтвердила единорожка. — Мы играли в театр теней.

 — А ещё она мягкая, — добавила маленькая пегаска. — И мы с ней летали.

 — Я рада слышать, что у вас есть такая способная пони, — с улыбкой ответила Спитфайр, счастливая, что у беспризорных жеребят всё же есть старшая наставница. — Любите вашу Вуну. Вуна… какое странное имя, ни раз не слышала. Минутку… — смутилась Спитфайр, растерявшись, но не показав виду. — Учила магии?

 — Да, — кивнула единорожка.

 — И летала? — обратилась она к пегаске. — То есть, на крыльях?

 — Ага, — подтвердила пегаска, — у неё красивые крылья. — Только это наш секрет… — добавил жеребёнок, понимая, что проговорился. — Обещай, что никому не скажешь. А то Вуна расстроится.

Но Спитфайр лишь промолчала в ответ.

---

Вдохновение неуловимо. Кажется, что оно принимает самые невероятные и неожиданные формы, прячась в самых укромных уголках, лишь бы только его не достали. Но его достают. Архитекторы находят его застывшим в камне, художники запечатлевают в набегающей морской волне, предрассветных сумерках и пламенеющих закатах высоко в горах, а поэты готовы его ловить, проводя много бессонных ночей за столом у открытого окна. И только одной пони во всём Понивилле не надо было никуда бежать за этим таинственным вдохновением, потому что она сама была частью его воплощения.

Как и полагается вдохновению, она была немного обидчива, немного жеманна, но почти всегда была воодушевлена и переполнена идеями, стремясь запечатлеть все полутона своего настроения в материи зримого мира и выразить их на общедоступном языке искусства. «Одежда и стиль — это то, что расскажет о вас ещё до того, как вы обменяетесь приветствиями», — говорила белая пони с фиолетовой гривой, всегда расчёсанной и ухоженной.

Пони по имени Рарити проживала в своём доме в Понивилле. Первый его этаж она оборудовала под бутик и дизайнерскую студию, которую обставила аккуратными полочками, шкафчиками, столиками, где почти в идеальном порядке красовались рулоны различных тканей, разложенных строго по цветовой гамме. Манекены, оказавшиеся компромиссом между изящной фигурой принцессы и телосложением обычной пони, как гаргульи, стояли по обе стороны от входа и всегда были одеты в наряды, которым позавидует любая кантерлотская дама. И каждая деталь создавала особую творческую атмосферу, чтобы случайно заглянувшему вдохновению здесь было комфортно.

— Неужели, слух о моём творческом подходе к решению любой задачи дошёл до Кантерлота! — воодушевлённо пела Рарити, порхая от одной полочки к другой в поисках подходящих тканей. — Да что там Кантерлот! Сама Селестия лично пригласила меня во дворец, о чём ещё может мечтать пони, душой из этой прекрасной столицы!

И Рарити действительно великолепно вписалась бы в высший свет Кантерлота. Всегда учтивая до театральности, но придерживающаяся внутренних принципов пони, благодаря своей принципиальности со временем не стала бы одной из тех, кто, подобно воде, принимает любую форму в зависимости от сосуда. С улыбкой соглашается, когда выгоднее согласиться, и порицает, когда порицают остальные. Несмотря на кажущееся сходство с жеманной кантерлотской filly, которая даже «простите» говорит целым предложением, Рарити разительно отличалась тем, что уходя с пестрящего золотом и атласом маскарада, никогда не забывала сбрасывать маску. Ведь для неё путешествие в Кантерлот с его высшим обществом было подобно посещению театра, известного искусной игрой актёров, в то время как для представителей элиты — естественной средой обитания.

И в тот момент, когда Рарити старалась выбрать между аметистовым и блестяще-пурпурным, дверь распахнулась, и в бутик вошла Твайлайт, судя по блуждающему взгляду, ещё не ложившаяся спать. А вместе с ней в открытую дверь ворвался дух тревожности и переживаний. Но лучащаяся восторгом Рарити даже не почувствовала беспокойства своей подруги.

— Как ты думаешь, — осведомилась она, — Селестия одобрит выбор в пользу аметистового? Он смотрится гораздо сдержанней и солидней, как раз под стать коронованной особе.

— Рарити, — постаралась привлечь внимание Твайлайт. — Послушай, Рарити… У меня совсем мало времени, но я должна тебе кое-что сообщить.

— Угу, — выразила та готовность слушать, будучи всецело поглощённой сборами в дорогу.

— Знаешь, — упавшим голосом произнесла Твайлайт, понимая, что Рарити не разделяет её тревоги. — Последнее время принцесса Селестия ведёт себя довольно… — Единорожка призадумалась, стараясь подобрать корректное выражение, — странно. И тому должно быть логическое объяснение. Я пересмотрела все книги в Понивилльской библиотеке, но…

— То есть, ты сегодня даже не ложилась спать?! — воскликнула Рарити, отложив в сторону ножницы и в упор поглядев на Твайлайт.

— Нет, — призналась та, а после, увидев, что Рарити всё же придала должное значение её беспокойству и готова слушать, продолжила: — Но меня беспокоит одна вещь…

— О, ты всё переживаешь по поводу Найтмер Мун? — спросила Рарити, с облегчением выдохнув. — «Я уж думала, у тебя что-то действительно серьёзное», — хотела добавить она, но сдержалась. — Свити Бель! — позвала Рарити, обращаясь в сторону лестницы. — Будь добра, завари чай, у нас гости…

— Нет-нет, — закачала головой Твайлайт, — прости, я должна…

— Слышать ничего не желаю, — перебила её Рарити, и в её голосе вновь появились нотки воодушевлённой творческой натуры. — Если у моей подруги проблемы, — нараспев говорила она, — я просто обязана ей помочь. По крайней мере, выслушать… Свити Бель! Ты слишком долго возишься! — нервно произнесла Рарити. — Прости, — улыбнулась она, — моя сестрёнка такая копуша. — А всё же, — чуть склонив голову, добавила белая единорожка, — что тебя беспокоит? Это как-то связано с Наймтер Мун?

— Да… — устало вздохнув, ответила Твайлайт и уставила взгляд на поданную серебряную ложечку. — В ту ночь, вернее, в то утро, когда сработали Элементы Гармонии, помнишь ли ты, кто лежала перед нами?

— Конечно, я помню, — подтвердила Рарити, — и хотя, я не видела её, принцесса Селестия сама сказала, что это была Луна — её младшая сестра.

— Сомневаюсь, что это так. Зачем было младшей сестре сбегать от Селестии? Рарити, у меня плохие, очень плохие предчувствия. В тот день что-то поменялось. И поменялось не только в Селестии, но и во всей Эквестрии.

— Что именно поменялось? — удивилась Рарити, разливая чай по чашкам.

— Я не могу назвать, что именно, но это чувство… Словно что-то большое и грозное нависло над Эквестрией. Я чувствую тревогу…

— Если говорить честно, Твайлайт, по словам принцессы, ты всегда чувствуешь тревогу.

— Ясно, — расстроено произнесла лавандовая единорожка, выходя из-за стола, — я и не надеялась, что ты меня поймёшь.

— Постой, Твайлайт… — обеспокоенно окликнула её Рарити. — Я совсем не знаю, как тебе помочь, но если бы я хоть сколько-нибудь могла облегчить твою тревогу, неважно, насколько она обоснована, я бы это сделала, правда!

— Вчерашняя вечеринка в гостях Пинки Пай — довольно странное зрелище, — монотонно продолжала Твайлайт, трогая копытцем разложенные на столе куски синей материи. — Пинки Пай верит, что Луна — самое прелестное и чувственное создание из всех, что когда-либо знала Эквестрия. Я видела это ещё вчера. Она так заботливо усаживала за стол твою игрушку, что если бы только это видела сама Луна, она бы простила сестре все обиды. Но Принцесса Ночи так и не пришла. И Селестия не могла этого не знать наперёд. И это меня тревожит…

— Тревожит, что Селестия провела праздник заведомо без сестры? — попыталась уточнить Рарити.

— Что видя в Луне лишь свою сестру, принцесса Селестия забывает, что эта пони гораздо дольше пробыла Найтмер, чем Луной. И выбор между этими двумя личностями не составит труда. Обиженная Луна — или властная Найтмер. Думаю, очевидный выбор в пользу последней, и тогда Эквестрии будет грозить опасность. Нет, Рарити, ты хочешь возразить, что мы под крылом Селестии, но на этот раз Селестия не сможет помочь Эквестрии. У неё своя борьба, и пока она не окончена, страна находится в опасности. Принцесса до последнего момента будет верить, что Луну ещё можно вернуть, и решится на судьбоносный шаг только тогда, когда будет уже слишком поздно.

— Но чем именно мы можем помочь? — воскликнула Рарити. — Ведь не считаешь ты, что нам под силу то, с чем не справится принцесса?

— Именно, Рарити. Нам это под силу. И пока Селестия самозабвенно пытается убедить Эквестрию, что Найтмер не опасна, мы, как Элементы Гармонии, должны быть начеку и в случае необходимости принять решение действовать, не дожидаясь приказа Селестии.

— Заключить её сестру на луне снова?! — поперхнулась чаем Рарити. — Твайлайт, ты в своём уме? Что скажет Селестия?..

— Если мы замешкаемся, не будет ни Селестии, ни нас, ни прежней Эквестрии, известной нам, — строго заметила Твайлайт. — И поэтому сейчас я собирала всю информацию, которая может мне помочь в этом деле. Сегодня ты едешь в Кантерлот. Знаешь ли ты цель своего визита?

— Ну… — призадумалась Рарити, — скорее всего, мне предстоит сшить какой-нибудь наряд кому-то из приближённых принцессы или украсить залы к предстоящему приёму.

— Я знаю, что прошу тебя о слишком большой услуге, — начала Твайлайт, — но ради благополучия всей Эквестрии… находясь там, во дворце, один на один с Селестией и её приближёнными, постарайся узнать, что именно сейчас происходит в Кантерлоте. Может быть, всё совсем не так плохо, как я думаю… Но скорее всего, всё ещё хуже, и Селестия, вместо того, чтобы защитить Эквестрию, ставит под удар себя ради призрачного шанса спасти свою сестру.

— О, для Рарити это совсем не трудно, — улыбнулась единорожка, посчитав задание Твайлайт не столько полезным, сколько занятным и творческим, — обольстить пару придворных жеребцов и выведать у них государственную тайну? Что может быть проще для той, кто знает тонкую науку обольщения, как никто другой? — заигрывающе спросила Рарити, демонстрируя копытом свои наряды на манекенах.

— Ты уверена? — насторожилась лавандовая пони. — Селестия не должна узнать о том, что мы замышляем! — предупредила она.

— Не переживай. Я умею хранить секреты. Копыто на сердце без лишних фраз, пирожок мне прямо в глаз! — дала обещание белая единорожка, засмеявшись. — Ты чего? — изумилась она, видя недоумение и даже некоторое недоверие в глазах подруги. — Это же Пинки-клятва. Надёжна, как дюспо в непогоду.

— Хорошо, — кивнула Твайлайт, допивая остатки чая. — Я верю, что ты не подведёшь и очень надеюсь на тебя. Прости, мне пора домой. Я должна успеть выспаться до наступления вечера, ведь сегодняшнюю ночь нам, согласно просьбе Селестии, тоже предстоит провести без сна.

Твайлайт вышла из бутика, закрыв за собой дверь.

— Против самой опасной и загадочной ипостаси Луны будет бороться Рарити-детектив, — шепнула единорожка, примерив на себя коричневую шляпу с большими полями, — самое загадочное амплуа Рарити.

---

Дом Жерома возвышался над городом. Его непримечательная архитектура первых двух этажей органично вписывалась в общий стиль, но последний, третий этаж с высокими витражными окнами и кованными периллами балконов, резко контрастировал со всем, что находилось под ним. С одной стороны, это была полная безвкусица и ещё большее покушение на архитектурное искусство, чем любое строение этого города, но с другой, ничего не могло подчеркнуть стремления возвыситься над остальными более, чем выражал этот небольшой дворец, подпираемый таверной и борделем.

Спитфайр подошла со стороны парадного хода, как и полагается почётному гостю, и постучалась. Дверь ей открыла Плэйт.

— Добрый день, мэм, могу быть вам полезна? — учтиво спросила она, улыбаясь.

— Я хотела бы поговорить с Жеромом, — ответила Спитфайр, от нетерпения переступая с копыта на копыто. — У меня к нему появилась пара вопросов.

— Очень сожалею, но Жером уехал сегодня утром, — забавно пожав плечами и крыльями одновременно, ответила Плэйт.

— Если не секрет, куда именно? — поинтересовалась Спитфайр, заглядывая за спину голубой пегаске, словно желая там что-то разглядеть.

— Хозяин сообщил, что едет на неопределённый срок в Мэйнхеттен… на конференцию по новым технологиям применения магических заклинаний и защите от них.

— М… — только и смогла выдавить сбитая с толку Спитфайр, уловив, что это чуть выше её понимания. А ещё она лишний раз убедилась, что единороги — высокомерные хвастуны и позёры, кто бы что ни говорил.

— Могу быть полезна чем-то ещё? — спросила Плэйт, заметив, что гостья замерла в нерешительности.

— Пожалуй, да, — согласилась Спитфайр, — я хочу ещё раз осмотреть дом, — сказала она, сделав шаг вперёд. — Приказ Селестии? — спросила она, выражая готовность заручиться приказом принцессы, прежде чем зайти в чужой дом.

— О, нет-нет, — замотала гривой пегаска, отступив, чтобы дать возможность командиру Вондерболтов пройти в дом, — вы в числе лиц особого почёта у моего хозяина, и двери нашего дома для вас всегда будут открыты. Вас проводить?

— Нет, спасибо, — отказалась Спитфайр, — я здесь ненадолго.

Командир Вондерболтов поднялась прямиком на третий этаж, краем глаза наблюдая, как Плэйт поднимается за ней. Это место было совсем не похоже на нижние этажи, и даже комната самого мэра и рядом не стояла с этой роскошью. Словно в забытом Селестией Даркстоуне кто-то решил воссоздать кусочек Кантерлота, с шитыми золотом бархатными тканями на стенах, дорогими картинами в золочённых рамках и люстрами под сводами потолка, завышенного вторым светом.

— Это спальня Жерома, — сообщила Плэйт, когда Спитфайр, проходя по коридору, остановила свой взгляд на приоткрытой двери. — Простите, там, вероятно, не убрана кровать. Вы сегодня рано, я ещё не проводила уборку на этом этаже.

— Ничего страшного, — кивнула Спитфайр. — Думаю, уборку он сам сделал. Перед отъездом, — добавила она, оставив Плэйт в недоумении. — А это, я так понимаю, его кабинет? — спросила гостья, заходя внутрь. — Это часть интерьера? — поинтересовалась она, обводя крылом высокие книжные полки.

— Нет, мэм. Жером часто читает. Он пользуется всеми этими книгами.

— Кто-то недавно вынимал «Семь чудес Эквестрии»? — спросила Спитфайр, указывая взглядом на книгу на уровне её морды. — С вашего позволения, я почитаю.

С этими словами пегаска аккуратно достала книгу и положила корешком на стол Жерома, дав самой раскрыться на нужной странице. И этой страницей оказалась схема с подробным описанием Клаудсдейла. Повертев схему в копытах, Спитфайр отметила, что карта довольно старая, и перелистнула дальше. Фабрика погоды пегасов. Представлена в разрезе. А этот чертёж вряд ли когда-то устареет, потому что с самого момента создания Клаудсдейла и по сей день, особая магия фабрики погоды остаётся неразгаданной тайной, вероятно, навсегда ушедшей вместе с великими магами прошлого.

Пегасы освоили такие элементарные вещи, как создание облаков, разгон туч и выпадение осадков, но даже самые опытные из них никогда не осмеливались заходить дальше в изучении древней магии Фабрики, потому что никому, может, даже самой Селестии, не была известна истинная мощь, заключённая в Клаудсдейле. И многие века это чудо инженерной мысли и магии использовалось только для незамысловатых и уже проверенных действий. Как пегасы жили до создания фабрики — оставалось великой, и пока неразгаданной тайной. Большей загадкой, вероятно, являлась только, была ли погода до пегасов в принципе.

Спитфайр закрыла книгу, поняв, что отвлеклась. Вернувшись к книжному шкафу и взлетев, Спитфайр целенаправленно выбрала ещё несколько книг, среди которых была «Альтернативная история Эквестрии», «Песни Эквестрии» и «Хронометр». Для Плэйт выбор казался совершенно случайным, но Спитфайр никогда не делала ничего просто так. Если приглядеться, то в лучах солнца на едва видимой пыли книжных полок были заметны полосы от книг, которые доставались совсем недавно.

— Жером не станет возражать, если я их возьму, скажем, в рамках поручения Селестии? — поинтересовалась Спитфайр, протягивая стопку книг Плэйт. — Собери мне их, пожалуйста. Я ещё кое-что посмотрю на этом этаже.

Плэйт удалилась, и командир Вондерболтов вышла из кабинета вслед за ней. Мельком заглянув в спальню Жерома, Спитфайр отметила, что кровать идеально заправлена. Видимо, сегодня хозяин дома не ложился. Войдя внутрь и не увидев ничего достойного внимания, жёлтая пегаска вернулась в коридор и зашла в соседнюю комнату. Большая гостинная с устремлёнными кверху спинками стульев, подсвечниками и шкафами с посудой, оказалась весьма угрюмой, и более ничем интересным похвастаться не могла.

Зато следующая комната была просторная и светлая, как спальни Кантерлота. В центре стояла кровать с балдахином, идеально застеленная и засыпанная у изголовья подушками. Комната не казалась жилой — в отличие от кабинета Жерома, его спальни и гостинной, здесь не было никаких предметов быта, не считая пера и листов бумаги на столе у окна. Полка стола была чуть приоткрыта, а на лакированной столешнице стояла чернильница и лежал сложенный вдвое лист бумаги. Пегаска развернула лист.

«Жером, я очень благодарна тебе за всё, что ты сделал для меня. Ты дал мне дом и пищу, был внимателен и неравнодушен к моему горю, рискуя собственным благополучием и спокойствием, укрыл в минуту опасности и не выдал Селестии. Я всегда буду тебе благодарна за это.

Сначала мне было страшно. Я боялась неминуемого наказания, а обступившее одиночество и мысли о вечном изгнании пугали меня. Но ты помог мне обрести веру в себя и воссоединиться с теми, кто ждал меня все эти годы, Плэйт стала примером истинного героизма и самопожертвования, а эти два дня в Даркстоуне показали мне, что даже в самых тёмных уголках Эквестрии найдётся лучик света, ради которого стоит продолжать жить.

А теперь моё призвание — быть этим лучиком для всех пони, нуждающихся в нём, и делать их недолгий миг в этом мире чуть светлее. Удел Аликорна — дарить себя без остатка. Сгорая до конца, делиться безграничным счастьем и неподдельным восторгом, дарить надежду и окрылять. Ради высокой цели не жаль ничего, ведь ценность жизни измерима лишь счастьем тех, чьи жизни ты сделал лучше.

Навеки помнящая тебя Принцесса Луна»

Давным-давно в волшебной стране Эквестрии...

[1] Согласование с линейкой комиксов My Little Pony: Legends of Magic
[2] На всех картах Эквестрии Клаудсдейл всегда расположен к северо-западу от Кантерлота, что позволяет говорить о его статичности.
[3] 2.11 Канун Дня Горящего Очага
[4] 2.22 Ураган Флаттершай
[5] По неофициальным сообщениям Митча Ларсона и Лорен Фауст, бэтпони обитают в пещерах.

Пони по своей природе — создания весьма любопытные, и это вполне закономерно: Эквестрия полна тайн и загадок, которые могут встретиться на каждом шагу, и каждому явлению пытливый ум пони пытается найти разумное объяснение. Любопытство — не удел лишь книжных червей и гениальных мыслителей, проводящих бессонные ночи над пожелтевшими от времени страницами книг. Да, немногие пони готовы осознанно уцепиться за объект сиюминутной заинтересованности и тем более донести его до библиотеки (ведь по пути обязательно встретится что-нибудь ещё не менее интересное и занятное). Но их неспособность серьёзно заниматься научными исследованиями вовсе не означает, что эти исследования не будут происходить каждую минуту на бытовом уровне.

Так, выбравшаяся однажды за границы Вечнодикого леса крупная болотная лягушка, на свою беду попала в Понивилль. После долгой холодной зимы она хотела лишь согреться в лучах солнца, и слабо понимала, зачем обступившие её четвероногие создания опасливо трогают её копытцами и склоняют на бок головы, желая получше рассмотреть эту диковинку. Сперва она не двигалась, надеясь, что пони потеряют к ней интерес, но такое странное поведение лишь усилило любопытство, и осмелевшие пони стали тыкаться в неё мордочками, а одна, розовая, с кудрявой гривой, даже лизнула её. Звонко квакнув, лягушка прыгнула, распугав отступивших пони, и поспешила удалиться обратно на болота.

Ещё будучи жеребятами, пони активно изучают природу во всех её проявлениях: тактильно, на цвет, на запах и вкус. Такими нехитрыми способами они выстраивают для себя общую картину этого мира и учатся взаимодействовать с ним. Постепенно она обретает всё более узнаваемые очертания, обрастая множеством подробностей, но не лишённая белых пространств и размытых силуэтов. Когда у жеребёнка возникает вопрос, ответ на который лежит чуть дальше простых бытовых исследований, он обращается за помощью ко взрослым. Ведь взрослые всегда всё знают. Но однажды вырастая, пони теряется — а действительно ли он тот самый «взрослый»? И как же так вышло, что новые знания не закрывают пробелов, а расширяют полотно, всё добавляя и добавляя неизученные области?

Если в музее к выставленной напоказ картине время от времени будет подходить художник и будет править её на глазах публики, вероятно, часть восхитится его гениальностью: сегодня он делает свою работу ещё совершенней, чем вчера. Другая же посчитает его недостаточно умелым, раз после каждого исправления остаются недочёты. То же происходит и в жизни. Всякий раз проявляя любопытство, пони правят картину своего мира, изучая нечто новое. Это естественно. И это совсем не страшно и совсем не постыдно. Но попадая в консервативное общество, пони теряется. Ему кажется, что он уязвим своим несовершенством познания мира, в то время как напыщенные представители этого общества выглядят весьма осведомлёнными и защищёнными. Но именно эти яркие представители поболее иных опасается раскрыть своё незнание, и потому, умело оперируя на публику выражениями древнеэквестрийских философов и цитируя мыслителей, никогда не сходят с узкой дорожки, протоптанной кем-то другим.

Быть может, именно то неудовлетворённое и тщательно скрываемое любопытство и собрало Эквестрийский Совет в полном составе, достаточно только было Селестии указать, что созыв — срочный и секретный.

В центре зала находился длинный стол, на котором располагались угощения для гостей. Помимо изысканных блюд, красовавшихся на столе как особый вид искусства, здесь были и вполне привычные овсяные каши и бутерброды с яблочным джемом. До начала Совета, назначенного на одиннадцать утра, оставалось ещё полчаса, но частично стол был накрыт ещё к шести, когда встала Бабуля Смит, ныне завтракающая второй раз.

— Всем доброго утра! — громко объявил Глэдмэйн, словно обращался со сцены в зал. — К кому сегодня являлась Найтмер? — спросил он, наливая чашку кофе.

— Опять Найтмер… — поморщилась Сапфир Шорс, недовольно взглянув на наряженного в сверкающую изумрудную накидку жеребца с замысловатой причёской. — Хоть во время завтрака не упоминайте её.

— Вижу, с утра ещё не все расположены шутить. Так что категорически прошу меня простить. Я хотел спросить, всем ли хорошо спалось на новом месте? — произнёс он, присаживаясь на своё вчерашнее место.

— Не успела закрыть глаза, как наступило утро, — ответила Бабуля Смит, размачивая печенье в чае, — а ещё комната слишком большая, я забыла, куда положила свои зубные протезы. Что?! — удивилась она, заметив, как Сури недовольно поморщила мордочку. — Это такая же важная часть меня, как для вас ваш платочек на шее. Так вот… о чём там я? Ах, о протезах…

— Те печенья, они вкусные? — решил отвлечь её Брейберн, заметив, как Сапфир хмыкнула с недовольной усмешкой.

— Вполне съедобные, — кивнула Бабуля Смит, но прервалась — раскрылись двери, и в зал вошли два единорога, левитируя магией несколько массивных стопок полуразвалившихся книг, листочков, записок и совсем макулатуры. Поставив это на отдельный стол, они вышли из зала, пропустив входящую Винди.

— О, я как раз вовремя! — заметила она, заполнив собой всё пространство огромного зала. — Вижу, приготовления уже почти окончены. Привет, Петунья! Привет, Пичботтом. Бабуля, доброе утро! Всем хорошо спалось?

— Я видела Найтмер… — произнесла Пичботтом, поймав на себе взгляды всего зала. — Она говорила о вечной ночи и о том, что захватит мою деревню… Я стояла посреди скошенного пшеничного поля рядом с тропинкой к моей деревне. Был закат, и небо светилось красным. Внезапно солнце растворилось, но красное свечение не пропало. Взошло новое солнце. Оно было ядовито зелёного цвета. Зависнув у горизонта, оно вдруг вспыхнуло и стало гореть, постепенно чернея и обугливаясь. Оно рассыпалось, и я услышала злобный смех… уверена, этот смех принадлежал Найтмер Мун…

— Не переживай! — невозмутимо махнула копытцем Винди, — я лично отдам свой голос против этой кобылы, кто бы что ни утверждал. Она не заслуживает прощения и ничто её не оправдывает.

— Это лишь сон, — попыталась успокоить её Петунья.

— А между тем, — вмешался Брэйбёрн, — не хочу показаться паникёром, но, по некоторым легендам, Найтмер действительно способна приходить в чужие сны и менять их по своему желанию.

— Бросьте, — спокойно ответил Глэдмэйн, попивая кофе, — если бы Найтмер хотела бы сделать нам предупреждение, она бы явилась к каждому из нас. А между тем… кто ещё сегодня во сне видел Найтмер? — спросил тот, обращаясь к присутствующим. — Как видите, никто. А насчёт легенд… на то они и легенды. Входить в чужие сны, думаю, не под силу даже Селестии.

— Но она Принцесса Дня, а не Ночи, — парировал Брэйбёрн.

— Справедливо, — согласилась Черри, рассматривая серебряную ложечку.

— Вероятно, сегодня мы это и выясним, — произнёс Глэдмэйн, встав и направившись к заваленному бумагами столу.

— Неужели, нам придётся рыться во всей этой ветоши? — брезгливо поморщилась Сапфир Шорс. — Я за всю жизнь столько не читала.

— Думаю, не придётся, — произнёс Глэдмейн, передвигая книги. — Селестия, похоже, выгребла из архивов всё, что нашла даже не задумываясь над тем, насколько нам это пригодится. История Клаудсейла, история Вондерболтов, труды и дневники Старсвирла Бородатого… надо же! Я думал, Старсвирл это выдумка, — произнёс тот, вынимая ветхую книгу.

— А почему вы думаете, — вмешалась Сури, — что написанное здесь — не выдумка?

— Полагаю, архивам Селестии можно верить, — ответил жеребец, перелистывая жёлтые страницы, — ведь, если кто и знает, что произошло тысячу лет назад, так это она. Какая, однако, странная рисовка…

— Что там? Что там? — наперебой заголосили Винди и Петунья, затем переглянулись и весело засмеялись.

— Сейчас покажу, — загадочно улыбнулся Глэдмэйн, прикрыв рисунок, чтобы сохранить интригу. Сев за стол и убедившись, что все заинтересованные пони готовы внимать, он раскрыл книгу.

— Кто это? — изумилась Петунья, всматриваясь в перевёрнутое изображение белой кобылки-Аликорна с нежно розовой гривой. Точь-в-точь как у Флёр.

— Вы не узнаёте Её Высочество? — играя голосом, спросил Глэдмэйн, будто сам прочитал это не мгновение назад.

— Но, тогда… — произнесла Бабуля Смит, нацепив очки, — этот очаровательный синий комочек — Найтмер Мун?

— Какая хорошая попытка оправдать Найтмер, — фыркнула Черри, глядя на рисунок, — разжалобить — трюк действенный, но не когда на кону жизнь целой Эквестрии.

— Никто не пытался разжалобить, — сохранил достоинство Глэдмэйн, — если сейчас провести голосование, я лично проголосую против Найтмер, потому что считаю, что здесь не найдётся оправдательных фактов пони, желавшей погрузить Эквестрию в вечную ночь.

— Это их отец? — спросила Винди, глядя на седого бородатого мерина в синей звёздной мантии и шляпе.

— Это Старсвирл, — ответила Пичботтом, — мама часто рассказывала мне о нём. Именно он воспитывал двух принцесс.

— А где же были их родители? — вмешалась Бабуля Смит.

— Секундочку, секундочку… — приподнял копыта Глэдмэйн, чувствуя, что вопросов накапливается больше, чем ответов. — Предлагаю прочесть. В конце концов, это ведь книга, а не комикс. Никто не возражает, если прочту я?

— Нет, Глэд, — ответила Бабуля Смит, — читайте, мы с удовольствием вас послушаем. Всё равно свои очки я потеряла у себя в спальне. Но вот незадача — без них мне их не найти…

— Читайте разными голосами… — попросила Петунья, внимательно глядя на Глэдмэйна.

— Хорошо, — согласился Глэдмэйн и отошёл чуть в сторону. — Тут слишком много глав, которые нам ни о чём не скажут. Предлагаю найти самое очевидное… К примеру… — проговорил жеребец, ведя копытом вниз по странице, — вот. «История разбитых зеркал, Найтмер Мун и Дэйбрейкер»…[1]

— Звучит многообещающе, — одобрительно произнёс Брейбёрн, развернув кресло от стола к чтецу.

— Тут две части… — предупредил Глэдмэйн, ожидая реакции.

— Читайте сразу финальную, — посоветовала Сапфир Шорс, — нам нужны факты, а не причины.

— В крайнем случае, обратимся к первой части, — пояснил жеребец, видя, что не все согласны с предложением Сапфир.

— «Жил давным-давно седой старец, по имени Старсвирл. Он носил остроконечную шляпу и длинную синюю мантию с жёлтыми звёздами, отчего две маленькие принцессы нередко называли его между собой «звездочётом». Но не знали эти шкодницы, что их наставник уже десять лет как изобрёл заклятие для улучшения слуха по причине одолевшей его глухоты…

Шёл шестнадцатый год со дня рождения Её Высочества принцессы Селестии, ибо нет сомнений, что в будущем именно год её рождения станет началом нового летоисчисления. И близилось время, когда Селестия и Луна станут вместе править Эквестрией, и обретёт она вечную гармонию. Однажды созвал Старсвирл обеих принцесс, и произнёс: «…много я пожил на этом свете, но однажды подойдёт к концу моё время. Хочу я, чтобы через много лет вы постигли тайны магии в той же мере, что и я, и привнесли в неё нечто большее, чем управление видимой материей. А сейчас же я покажу вам труды многих лет. Это комната зеркал-порталов. Каждое зеркало ведёт в мир, коих бессчётное множество. Эти миры могут быть доброжелательны, а могут быть враждебны. Но не пристало принцессам бояться; именно опыт иных миров поможет вам стать самыми мудрыми правителями, а Эквестрию сделать самой совершенной страной.»

Но задрожали зеркала и заплясали в них тёмные бесформенные силуэты. Вспыхнул огонь и раздался глас: «Убейте мага! Но принесите мне принцесс живыми!» Заполонили тени комнату, но не растерялся Старсвирл, выступил он перед принцессами, закрыл собой и закрутил воздушный вихрь, поднявшийся до самого купола комнаты…»

— А кто автор сего произведения? — вмешалась Сури Поломэйр.

— Сури, — слегка разочаровано и осуждающе произнёс Глэдмэйн, оторвавшись о чтения, — давайте условимся — если кто-то желает вмешаться, он поднимает копыто?

— Это почему же? Мы не в школе, чтобы соблюдать эти глупости, — с вызовом спросила Сури, почувствовав, что её попытались поставить на место.

— Вас девятеро, а чтец один. Учитывая, что мне стоит больших усилий прочитать этот текст, написанный словно задним копытом земнопони… без обид, — оговорился тот, улыбнувшись, — я сам земнопони. Так вот… Это просто просьба и знак уважения к остальным слушателям. Я не вызывался на эту роль, и если кто-то хочет разбирать эти каракули вместо меня — возражать не стану. Что касается автора… — жеребец перевернул книгу, словно желая убедиться в своей правоте, — да, автор — Старсвирл Бородатый, прославившийся своими магическими изысканиями.

— Если чем он и был славен, то явно не скромностью, — заметила Сури, усмехнувшись, — прошу прощения, продолжайте…

— Принцесс через зеркало-портал утащили тёмные тени… — попытался снова войти в колею сбитый со строчки Глэдмэйн, но увидел вскинувшееся копыто Черри.

— Да? — терпеливо спросил он, улыбнувшись, — вы что-то хотели спросить?

— Никому не кажется, что нам следует заняться чем-то… — кобылка призадумалась на мгновение, стараясь подобрать нужное слово, — более важным. Более серьёзным, чем чтение детских сказочек полоумного самовлюблённого колдуна?

— Слава Селестии, я не одна то же подумала ещё на середине прочитанного, — выдохнула Сури, переглянувшись с Черри.

— Забавная сказка, — поддержала Бабуля Смит, — хоть она и интересная, но пора браться за дело, мы не можем подвести принцессу и сегодня. Глэд, ты не видел никаких фотоальбомов этой парочки? — спросила она, направляясь к заваленному бумагами столу.

— Селестии и Луны? — переспросил тот, не совсем понимая, кого Бабуля назвала «парочкой». — Нет, но мы можем поискать, — предложил он, спешно встав с места, чтобы помочь пожилой кобылке с архивами. — Но как пони, имеющий дело с деловыми бумагами, могу уверить, что только они дадут достоверное представление о тех событиях.

— Достоверное, но не полное, — возразила Бабуля Смит, упрямо продолжая рыться в стопках книг и поднимая всё новые облачка пыли, — яблочная гниль, в этих архивах пыли больше, чем у нас в сарае… О! Смотрите… — произнесла пожилая кобылка, вынырнув с небольшой стопкой потрёпанных листов. — Как вы и хотели, документы. Если мои глаза меня не подводят, на них королевская печать.

— Верно, — подтвердил Глэдмэйн, повертев документы на расстоянии вытянутого копыта, чтобы скинуть с них пыль, — пожалуй, это будет полезней, чем сказки Старсвирла. Бабуль, вы пока поищите что-нибудь интересное, а я ознакомлю остальных с историческими документами… — произнёс он, возвращаясь в свое кресло.

— Давайте организуем круг, — предложила Петунья, — у нас в Лощине Надежды на День горящего очага мы собираемся в мэрии, сдвигаем вкруг стулья и рассказываем истории. За столом слишком…

— Официально, — согласился Глэдмэйн, вставая с места, — надеюсь, никто не будет против. Так ведь? — спросил он, окинув растерявшуюся аудиторию. — Брэйбёрн, отодвигайте стол, — воспользовался замешательством пони Глэдмэйн. — Куда-нибудь туда, к краю. Винди, помоги мне перетащить кресла.

— Гранд Пэа, ну, куда ж вы вцепились в кресло, — сокрушалась Сури, — давайте, я помогу вам… Идите лучше присядьте, там уже есть места.

— Это напоминает мне детские годы в сельской школе Додж-Сити, — улыбнулась Черри, обращаясь к Пичботтом, — мы после летних каникул тоже так собирались в круг и обсуждали свои достижения. Помню, я представила свою классификацию вишен по цвету.

— Ого, — восхитилась Пичботтом, — эта классификация стала известной и теперь носит ваше имя?

— К сожалению, я поздно поняла, что цвет — не главное свойство вишни, — засмеялась Черри.

— Что происходит? Почему мы крушим дворец Селестии? — удивилась Бабуля Смит, выглянув из-за стопок бумаг.

— Мы решили его переоборудовать под свои нужды, — пояснил Глэдмэйн, двигая кресла. — Пойдемте, полно вам в пыли возиться, вылезайте из архивов.

— Пони-пони, запаситесь чаем и печеньем, чтобы не скакать посреди истории, — посоветовала Винди Вислз, наливая себе чай.

— Все в сборе? — спросил Глэдмэйн, окидывая взглядом круг. — Бабуля Смит, что там у вас? — поинтересовался он, кивнув в на потрёпанную обложку книги.

— Похоже, личный дневник нашей принцессы, — произнесла она, пытаясь на расстоянии вытянутого копыта разглядеть сливающиеся буквы. — Эта вещь выглядит любопытней, чем какие-то документы.

— Неужели, Её Высочество позволила нам читать её личные дневники? — недоверчиво покосилась на Бабулю Смит Пичботтом.

— Он мог попасть сюда случайно, — высказала предположение Сапфир Шорс, — думаю, нам лучше его не читать. Надо доложить Флёр де Лис… — произнесла она, вставая с кресла. — Как бы не вышло чего…

— Нет! — в один голос вскрикнули Бабуля Смит, Винди и Гранд Пэа.

— Сиди, — выскочила перед ней Винди Вислз, — и только попробуй что-нибудь рассказать!

— Девочки… — осторожно попыталась вмешаться Петунья.

— Я не собираюсь отчитываться за ваше любопытство! — резко ответила Сапфир Шорс, — и никто из находящихся здесь не желал бы.

— Если вам не интересно, вы можете не участвовать в этом и посидеть в стороне, — предложил Брэйбёрн. — Думаю, каждый сидящий здесь хотел бы узнать, как жила Эквестрия тысячу лет назад.

— Мне не менее вашего хочется немного интрижек о самой идеальной пони, но последствия нашего любопытства могут быть плачевны…

— Кто не хочет в этом участвовать может идти к себе в комнату, — ответила Бабуля Смит, — Селестии так и скажем. А остальные готовы слушать. Начинайте, Глэд.

Тот кивнул.

— «Когда я начинала вести дневник, я даже не подозревала, свидетелем каких судьбоносных событий ему предстоит стать.

Старсвирл нередко уходил в походы в компании Пяти Столпов Эквестрии. Он мог вернуться через неделю, а то и через две. Возвращаясь, он всегда запирался в своей комнате и подолгу не выходил. В его комнате стоит высокий шкаф с рукописями, который после каждого подвига (а у Старсвирла что не поход, то подвиг) пополняется ещё одной записью. Он собирал и систематизировал знания Эквестрии, владея великой магией, которой, вероятно, никогда не достичь даже Аликорнам. И он по праву был самым могущественным магом в Эквестрии.

Но однажды он не вернулся. Не пришел он и на третью, и на четвёртую неделю. Мы с Луной не находили себе места. Она была грустна и потеряна. Я — сдержанна, но не менее своей сестры скорбила об утрате нашего наставника. И нечто великое, тяжёлое и неповоротливое, еще только месяц назад маячившее где-то далеко-далеко, казавшееся вопросами будущего, которые мы с сестрой разделим с нашим учителем, вдруг стало гораздо ближе, чем я предполагала. Я столкнулась с ним в тот момент, когда на пятую неделю Луна подошла и спросила меня, как быть дальше. Тяжёлый груз ответственности свалился на меня именно тогда, когда я была готова к этому менее всего.

— Моя задача, — говорил Старсвирл, когда я слезно умоляла его не ходить в очередной поход, — исследовать и открывать. Находить закономерности этой жизни и делать их применимыми для будущего страны. Только так две принцессы помогут Эквестрии вновь обрести и сохранить её благоденствие на многие годы.

Но и я, и Луна прекрасно понимали, что такое поход для Старсвирла. В детстве и юношестве мы с нетерпением ждали его возвращения, чтобы однажды долгожданным вечером он рассказал нам новую захватывающую историю о своих приключениях. Это было весело и забавно — слушать истории, как он справлялся с гидрами, спасал деревни от злых драконов и сражался с силами зла в мирах, нам совершенно неведомых. Но однажды волей случая, и на то всецело моя вина, мы оказались с ним в одной из переделок. С тех пор ни я, ни Луна больше не просили Старсвирла рассказать нам очередную сказку на ночь, потому что оказались они совсем не сказками.

Когда же Старсвирл пропал, в одночасье Эквестрия лишилась великой силы Гармонии. И, пока мы с Луной, словно чувствуя враждебность окружающего мира, который был так прекрасен и прозрачен под охраной нашего наставника, опасались выйти за пределы дворцовых стен, прилетел гонец. Я хорошо помню выражение морды того пегаса.

Он говорил что-то о красных реках, розовом небе и холмах в клеточку. Об огромных монстрах и летающих рыбах. И мириадах зависших в пространстве островов. «Ваши Высочества! Немедленно сообщите об этом Старсвирлу!» — говорил он в панике, — «только Столпам Эквестрии под силу одолеть Дискорда!»

— Хорошо, — пообещала я, не поддавшись эмоциям, в отличие от моей сестры, — у вас больше нет причин для беспокойства. Принцесса Селестия вам обещает, — добавила я, улыбнувшись.

И он поднял мордочку. Наши взгляды встретились. И он верил мне. В тот момент, вероятно, я и стала принцессой по призванию, а не по титулу. Мне больше не было страшно. Вернее… было страшно, но не за себя, а за будущее Эквестрии. Я боялась не сберечь творение Старсвирла, на благо которого он трудился десятки лет, ради сохранения которого он не спал ночами и рисковал собой в походах, и ради которого он, в конце, отдал себя…

Но одно мне было непонятно: при всём могуществе Старсвирла, его умении подчинять время и пространство, Эквестрия не имела магии, достаточно мощной, чтобы стирать в пыль недоброжелателей. «Ты — великий волшебник, — кричала я в отчаянии Старсвирлу, который собирался в очередной поход, — ты можешь, и ты должен изобрести заклинание, которое уничтожит любого врага! Ты не можешь больше рисковать собой!». Старсвирл отложил сборы. Он молча взял меня за копыто и подвёл к одному из зеркал в своем кабинете. Мы шагнули внутрь.

Я почувствовала под копытами почву. Сухую, песчаную, горячую от полуденного солнца. С холма был хорошо виден портовый город. В море стояли суда, а сам город с его невысокими двух- и трёхэтажными домами располагался вверх по склону, создавая впечатление огромного многоярусного монолитного замка.

Черная тень, подкравшаяся сзади, поглотила нас и в считанные секунды накрыла всю окрестность. Я посмотрела вверх и замерла в растерянности: огромный, окруженный облаками дворец, парил совсем низко. Я даже смогла разглядеть массивные стены облачного исполина, прежде чем сгусток трепещущей магии, похожей на молнии, сконцентрировался кольцом под его днищем и с яркой вспышкой ударил в центр земного города.

Волна огня, вырвавшаяся из эпицентра разметала каменные дома, не оставив даже руины, и кипящими потоками лавы поглотила холм, выбросив в небо стену чёрного непрозрачного дыма и пыли. Города не стало. Земля содрогнулась под моими копытами, и я едва не упала. Странные существа, передвигающиеся на двух ногах, прыгали с пылающих набережных в воду и падали вниз с тонущих кораблей. Из воды поднимались языки пламени.

— Что это?! — кричала я, не понимая, зачем мне это видеть.

— Это разрушительная сила небесного острова — Кольцевая Молния, — ответил он. — Так были уничтожены библейские Содом и Гоморра. Подобное происходит всегда, когда в мире нарушен баланс сил.

— Но это не Эквестрия! Это другой мир, этот мир враждебен и совсем не похож на наш! Пони никогда не станут использовать это против себя же!

Старсвирл толкнул меня обратно в портал, и я оказалась на каменном уступе. Похоже, я была на центральной улице Кантерлота. Я не помню ничего. Только сад. Мы стояли у фонтана. Кажется, было утро. Кто-то пронзительно завыл. Этот вой был хуже воя всех древесных волков. Он являлся из ниоткуда, словно дрожал сам воздух и пространство. Мне хотелось бежать, но я не могла. Старсвирл смотрел на меня тяжело и сурово. Затем он указал в небо на приближающуюся светлую точку. Он взял меня за копыто, и нас накрыл магический купол.

— Мегазаклинание, — шепнул он, заворожённо глядя в небо.

Светящаяся точка внезапно стала ослепительно-яркой, словно хранила в себе сжатые сто тысяч солнц, и сейчас они вырвались наружу, увеличивая и раздувая пламенный шар. Ударившая в землю волна повалила меня на камни. Огненный ветер сокрушительной силы прорывался сквозь защитный купол Старсвирла. Он метал в него обломки зданий и камни. Прямо передо мной рухнула одна из башен замка. Я вцепилась в брусчатку мостовой и закрыла глаза, молясь, чтобы только выбраться оттуда живой.

Я лежала. Может, всего несколько секунд, а может гораздо дольше. Ветер ещё не стих, и нагретый подо мной камень излучал жар. Ослепительный свет сменился чёрной пеленой, и теперь я смогла открыть глаза: руины, оплавившиеся камни и остатки моего родного замка. Пышный кантерлотский сад испепелился. На стене напротив я увидела словно нарисованный силуэт пони. Затем крики. Кто-то звал на помощь. Я кинулась было из купола, но Старсвирл крепко схватил меня за хвост.

— Им уже не помочь, — произнёс он.

— Зачем ты мне это показываешь?! — кричала я, стараясь не слышать плача и воплей с внешней стороны купола. — Уведи меня обратно, уведи!

— Я отвечаю на твой вопрос. Принцесса и будущая правительница Эквестрии должна знать не только то, что сделает её мир лучше. Но и то, что может его разрушить, — произнёс Старсвирл, безучастно глядя на происходящее за куполом. Налетевший порыв горячего ветра на миг отдернул дымовую завесу, обнажив чей-то волочащийся силуэт.

— Я не хочу этого видеть! — истерично закричала я, закрывая морду копытом. — Приказываю, верни меня обратно! Прошу тебя! — умоляла я, не желая, чтобы это существо подползло к куполу ещё хотя бы на шаг…

Мы вернулись. Я лежала на полу и плакала.

— Прости меня, Селестия, — произнёс Старсвирл, сев рядом, — но так было надо, чтобы ты поняла хрупкость мира, который я тебе вверяю. Нечто настолько грандиозное как Кольцевая Молния или Мегазаклинание, априори не может быть получено теми, кто жаждет разрушать. Изобрести подобное способны истинные созидатели. И они искренне верят, что помогают добру. И надеются, что их творения никогда не попадут в копыта невежд, но, как правило, глубоко ошибаются. Когда-то я хотел раскрыть вам тайны самых сокрушительных заклинаний, которые должны были защитить Эквестрию, но путешествия между мирами, заставили меня сжечь свои записи в пламени камина ещё десять лет назад. Наш мир — один из самых прекрасных, что я видел. И я не могу им рисковать. А собой могу.

— Мы должны защитить Эквестрию от Дискорда, — твёрдо произнесла я, когда мы с Луной остались одни, — больше это никому не под силу.

— Но как, сестра? Мы ещё слишком молоды, нам не справиться в одиночку без Старсвирла…

… и всё-таки наш наставник слукавил, говоря об отсутствии смертоносных заклинаний в его арсенале. Где-то далеко в дебрях Вечнодикого леса произрастало Древо Гармонии — великое творение Старсвирла и Столпов Эквестрии, магия которого была призвана нивелировать его неуправляемую силу. Шесть основных элементов созидания, которые представляли Столпы, были заключены в кристаллах, которые вместе создавали синергию самой мощной когда-либо известно магии, но лишённой разрушительной силы.

— Ты уверена? — опасливо спросила меня Луна, когда я вынула кристаллы из древа.

— Мы смогли найти только одно средство, при помощи которого мы можем справиться с Дискордом и освободить жителей Эквестрии. Даже без Элементов Дерево Гармонии обладает могущественной магией. До тех пор, пока сохраняется магия, оно будет контролировать и сдерживать всё, что здесь растёт.

… Дискорд — странное существо. Его магия, вероятно, безгранична, а цели непонятны ни простым пони, ни Аликорну. Он возвышается над ними и не является ни добром, ни злом. Он — проявление чистой энергии вдохновения, которая по определению не может быть ни созидательной, ни разрушительной. Она примет облик добра или зла в зависимости от русла, по которому её направят, а в отсутствие вектора будет обращать в хаос всё, к чему прикоснётся.

Пони считают его воплощением зла. А он не зло — он отсутствие порядка, к которому так стремятся все разумные создания. Пони нуждаются в порядке, чтобы упростить своё существование с ограниченными ресурсами сил и времени. И только Дискорд ни в чём этом не нуждается. Он всеобъемлющ и господствует над хаосом.

Когда мы подошли, он восседал на троне на вершине разбитого на клеточки холма. Мы стояли внизу и смотрели на него. Наконец, он сделал вид, будто только сейчас заметил наше присутствие, и с бесцеремонностью хозяина этого мира произнёс:

— Может, сыграем в «приколи пони хвост»?

Я посмотрела на развевающийся эфирный хвост в лапе Дискорда, глянула на свой круп и ужаснулась: мой собственный хвост пропал. Я замешкалась. Ведь так запросто в его лапах могла оказаться и моя голова…

— Для тебя время игр закончилось, Дискорд! — строго произнесла я, вынимая Элементы Гармонии. Больше всего я боялась не успеть ими воспользоваться, но, похоже, Дискорд даже не придал значения моим действиям.

— Что-то я сомневаюсь, — произнёс он, отправив в пасть пригоршню черных семечек. Одна, вывалившаяся из его лапы, упала мне на мордочку. Другая — на мордочку Луны. — Есть хотите? Угощайтесь — произнёс он, протягивая мешочек с семечками. — Оу! А что это у вас? — с неподдельным любопытством спросил тот, наконец-то обратив свое внимание на цветные кристаллы.

— Это Элементы Гармонии, — произнесла я, намереваясь отвлечь внимание Дискорда от основного действа.

— С помощью них мы тебя одолеем, — зачем-то добавила Луна, но, похоже, Дискорд даже не придал этому значения. Он громко засмеялся, откинувшись на троне, и взметнувшаяся вверх радуга, описав дугу в небе, ударила в повелителя Хаоса, обратив его в камень.

Статуя Дискорда, как символ победы всего Эквестрийского народа, заняла почетное место в Кантерлотском саду. Но радость наша была преждевременна. Неотозванная владельцем магия хаоса и дисгармонии осталась вне его каменного плена и отравила собой земли и воды Эквестрии. На разлинованных полях в клеточку не росли злаки, искажённые магией деревья не желали давать плодов и тянули последние соки из скупой и непригодной для жизни почвы, а шоколадные дожди ещё долго щедро поливали вымершие посевы.

Не было у пони еды. Деревни и города оказались разорены, и я снова взяла инициативу в свои копыта. Требовался титанический труд каждого жителя Эквестрии, чтобы вернуть ей прежнюю гармонию. Пони принялись за работу: пегасы очищали небо от дискордовых облаков, единороги вытягивали магию хаоса, а земнопони вспахивали поля и засаживали их вновь и вновь. Усердно трудились пони. Их сплотило единое горе страны. Но недостаточно было их усилий. И однажды, видя безнадёжность положения, ко мне подошла Луна.

— Сестра, пони безустанно трудятся ради блага их и нашей с тобой страны. Но ни наших, ни их усилий недостаточно, чтобы возродить утраченную Эквестрию. Боюсь, она прежняя, осталась в прошлом навсегда. Нам надо найти другой мир и другие земли, чтобы наши подданные вновь были счастливы, как раньше. Я не могу больше видеть, как страдают пони, — в отчаянии произнесла она.

— О, Луна, — отвечала ей я, подойдя и обняв крылом, — другие миры опасны. Действительно опасны. А в новых землях никогда не построить надёжного королевства. Смотри, — произнесла я, выходя на балкон, под которым трудились пони, — их объединило горе. Это их земля, и они хотят здесь жить. А чужие края никогда не станут пристанищем для наших подданных. Они никогда не полюбят новую Эквестрию так, как любили старую. Поэтому новая Эквестрия будет зиждиться здесь.

— Сестра, разреши мне лишь увести за собой тех, кто больше не способен выносить тяготы жизни в мире, полном дисгармонии и хаоса. Разреши мне помочь тем, кому ещё можно помочь. Разреши мне увести их в далёкие прекрасные земли. Пусть те, кто захотят жить в старой Эквестрии, восстановят её былое величие. Но пусть те, кого не заботит величие страны, покинут её вслед за мной.

— Не будет старой и новой Эквестрии. Эквестрия будет едина. Сейчас страна как никогда нуждается в сплочении. В одиночку ушедшие пони не выживут в новом мире, а оставшиеся не восстановят старого. Я не позволю тебе разрушить единство страны.

И с тех пор Луна ничего не сказала. Она молчит. Она никогда не молчала так долго, а сегодня ночью она ушла из замка вместе со своими последователями. Последний день октября. Это моя заключительная запись. Завтрашнее утро Эквестрия запомнит навсегда. Прости, Старсвирл, мы не сберегли твоего мира.»

---

Глэдмэйн пролистал чистые страницы до конца, желая убедиться, что более нет никаких записей, и отложил дневник в сторону.

— И чем всё кончилось? — с нажимом спросила Сапфир Шорс. — Где продолжение? Что за гадкая привычка, бросать дело на полпути!..

— Скорее всего, было противостояние Селестии и Луны, которое Её Высочество не захотела увековечить в рукописях, — пожал плечами Глэдмэйн.

— Или же это был полноценный военный конфликт, о котором незачем было знать последующим поколениям, — вмешалась Сури, — в противном случае, Селестия бы хотя бы строчкой упомянула, как героически спасла Эквестрию от своей сестры и вечной ночи.

Открыв дверь, в ложу вошла Флёр де Лис, а за ней проследовал Нейсей, видимо, желавшие сообщить о начале Совета. Но прежде чем прозвучало традиционное в исполнении розовогоривой кобылки «пони-пони», Глэдмэйн грозно глянул на вошедшую парочку и не желая отвлекать внимание членов Совета от разгоревшейся дискуссии лишь резко махнул пару раз копытом в их сторону. Замершие от такой неслыханной дерзости Флёр и Нейсей переглянулись и тотчас же удалились, на всякий случай стараясь не шуметь закрывающейся дверью.

— Вы хотите сказать, что Эквестрия была вовлечена в гражданскую войну? — скептически поинтересовался Брейбёрн, возвращая едва не сбитый разговор в прежнее русло. — Тогда, где свидетельства конфликта? По-моему, всё предельно ясно: Луну отправили подальше, лишь бы только она не мешалась Эквестрии в лице Селестии. А потом придумали сказку про вечную ночь и Найтмер…

— Вам не кажется категорически подозрительным, — сощурилась Сури, — что какой-то странный неведомый всемогущий Дискорд вдруг объявляется как раз после того, как пропадает Старсвирл? Может, пора прекратить верить официальным источникам и начать включать мозги?

— Сури… — сделал ей замечание Глэдмэйн.

— … никакого Дискорда никогда не существовало! Как только пропал Старсвирл, две сестры начали разрушительную для всей Эквестрии борьбу за власть. Это и привело к голоду и повсеместной разрухе, которую затем списали на проказы какого-то Дискорда, чья высеченная из камня статуя до сих пор вводит в заблуждение всех посетителей Кантерлотского Сада!

— Выходит, вы признаёте, что это была лишь борьба за престол, а не вопиющее зло в облике Найтмер? — решил поймать её на слове Брейбёрн.

— Мне всё равно, — бросила Сури, понимая, что попалась, — но что бы то ни было, когда Найтмер вернётся, конкуренция между сёстрами обострится вновь. А это не исключает ещё одного силового конфликта.

— Скажите, вы осуждаете Луну? — задал прямой вопрос жеребец.

— Если бы Луна находилась у престола тысячу лет, то именно Селестию я рассматривала бы как потенциальную угрозу спокойствию Эквестрии. Но Селестия у престола. И только поэтому угроза нашему спокойствию — её сестра. И она должна быть устранена. Это политика, и здесь нет места морали и этике.

— Полностью соглашаясь со сказанным, — вмешалась Черри, — замечу, что эта Луна могла запросто развалить Эквестрию. И ничего не помешает ей попытаться свергнуть свою сестру и в этот раз.

— Эквестрию, — повысив голос, убеждал Брейбёрн, — могли развалить две сестры, находящиеся у престола одновременно. Но не каждая в отдельности. Если бы победила Луна, не думаю, что подданные Эквестрии оказались бы чем-то обделены. Ни Луна, ни Селестия не сражались на стороне зла, но каждый видел достижения добра различными методами.

— Политика не мыслит категориями добра и зла, — строго заметила Сури. — Она оперирует другими понятиями. Потому что нам совсем не важно, с какими благими мыслями и намерениями Луна развалит Эквестрию.

— Вы судите, основываясь на догадках, что будет очередное противостояние сестёр! Это ваши личные предположения! — заметил Брейбёрн.

— Это не её суждения, а факты, — поддержала кобылку Сапфир Шорс. — Луна, которая решила покинуть Эквестрию даже из самых благих побуждений — предатель, и получила по заслугам!

— Ваши суждения, Сапфир, узки и консервативны! — огрызнулся Брейбёрн, уставший отбиваться от двух агрессивных кобылок. — Кто считает, — обратился он к присутствующим, — что Луна стала жертвой борьбы за власть и должна быть полностью оправдана?

— Только двое, — констатировал Глэдмэйн, засчитав голоса Брэйбёрна и Петуньи.

— Ещё сегодня утром никто не был готов проголосовать за невиновность Луны, — победоносно заключил Брэйбёрн, — но мы ещё не окончили. Глэдмэйн, прочтите нам ещё что-нибудь…

— Прочтите историю Вондерболтов! — попросила Винди Вислз. — Это отряд самых лучших летунов со всей Эквестрии, мы не можем упустить шанс прочесть о нём! То-то моя Радуга будет в восторге. Ещё бы! Документы тысячелетней давности. Если Радуга на экзамене упомянет хоть один факт из давно забытых архивов, комиссия рты разинет! Наверняка, они сами такого не слышали!..

— Может, раз вы так хорошо знаете историю Вондерболтов, вы и прочтёте эту бумагу? — с улыбкой предложил Глэдмэйн, протягивая документ. — Как говорят умные пони: «Я слышу — и забываю, вижу — запоминаю». Будет что рассказать вашей Радуге.

— Какие Вондерболты! — воскликнула Бабуля Смит. — Мы так и не разобрались, что произошло между Луной и Селестией! Странные миры, порталы, Дискорды…

— Всему своё время, — успокоил её Глэдмэйн, — разборки Луны и Селестии последняя решила оставить в тайне. Но такое событие, как формирование отряда Вондерболтов, не может не пролить свет на загадки минувших дней, ведь если было противостояние, Вондерболты — первые, кто приняли удар. Винди, начинайте!

— «Декларация о создании лётных отрядов пегасов…»

---

— «…до Великого Разлада Селестии и Луны не было необходимости в страже земных пони, единорогов и пегасов. Но после изгнания Луны были сформированы Защитные Отряды Пони…» — замученным голосом произнесла Спитфайр, перелистывая страницу. — Зачем это пишут в каждой книжке? — недовольно произнесла та, отложив «Хронометр» и подтянув поближе «Семь чудес Эквестрии», раскрытую на развороте с зарисовкой Клаудсдейла. За дверью послышались приближающиеся шаги и кто-то постучал.

— Мисс Спитфайр, — произнёс низкий голос за дверью, — не желаете завтрак?

— Благодарю, Мэйджор, мне поручено разобраться с некоторыми документами. Садитесь с Сансом Гардом, не ждите меня.

— Как пожелаете.

Шаги удалились, и Спитфайр вновь погрузилась в изучение семи чудес Эквестрии…

«…Клаудсдейл — огромный город-остров, парящий над Эквестрией. Созданный могущественной магией много лет назад, он до сих пор вызывает восхищение жителей Эквестрии и, несомненно, наполняет чувством гордости родившихся в нём пегасов. Огромные территории города занимают сады, фонтаны и строения в древнеэквестрийском стиле. В центре расположено монументальное здание Облачного Амфитеатра — самой узнаваемой жемчужины Клаудсдейла после известной всем Фабрики Погоды. Ежегодно оно собирает тысячи зрителей, мечтающих увидеть зрелищные выступления команды Вондерболтов.

Одной из особенностей Клаудсдейла является его расовый состав: Клаудсдейл не приспособлен ни для тонкой души кантерлотского единорога, ни для умудрённого опытом поколений земнопони. Облака выдерживают только шаг смелого и уверенного пегаса. Недаром среди жителей облачного города стала крылатой фраза про воздух, который выдержит только верящих в себя…»

— Есть и более известное в простонародье «пегас всегда сверху», — прокомментировала вполголоса Спитфайр, чему-то загадочно улыбнувшись, — напрасно этого не упомянули в книге.

«…История Клаудсдейла, насчитывающая не одно столетие, окутана множеством тайн и легенд. По официальной версии, облачный город был создан Её Высочеством принцессой Селестией тысячу лет назад после изгнания последних бэтпони и ознаменовал окончательную победу света над тьмой. Парящий в небе огромный невесомый город должен был стать символом могущества и безмятежности наступающей эпохи.

Многие историки и члены академий магии сходятся во мнении, что это не просто красивая легенда, а исторический факт. На это также прямо указывает и небезызвестная Фабрика Погоды, непостижимо мощная магия которой остаётся загадкой многие поколения. По некоторым свидетельствам, её разрушительная сила способна вызывать мощные ураганы и на многие годы погружать Эквестрию в сумерки, скрывая солнце за пеленой туч. Именно поэтому многими историками высказывались догадки, что во времена Великого Разлада Клаудсдейл мог стать решающим оружием в борьбе с духом Найтмер Мун в случае её внезапного возвращения и последним рубежом отступления.

Ныне же Фабрика Погоды используется исключительно на благо Эквестрии. Пегасы управляют стихиями воздуха и воды, вызывая осадки. Цикличность сезонов Эквестрии также контролируется магией Фабрики, что в очередной раз подчёркивает уникальность этого творения. И если вы когда-нибудь решите отправиться в Клаудсдейл, то непременно понаблюдайте за созданием облаков — воистину завораживающим зрелищем. И вы обязательно захотите услышать ещё несколько страшных и красивых поверий о заключённых в магии фабрики душах жеребят и таящейся в самом сердце Клаудсдейла силе Аликорна…»

---

— Это было гораздо интересней декларации о Вондерболтах, — удовлетворённо заметила Сури.

— Вернувшись домой, обязательно запишусь на экскурсию на Фабрику Погоды! — восторженно произнесла Винди. — В первое воскресенье месяца у них день открытых дверей. Радуга будет просто в восторге!

— Но, по факту, что полезного мы узнали? — риторически спросил Глэдмэйн. — Из декларации о создании Вондерболтов и их краткой истории нам, по крайней мере, стало известно, что никакой войны не было. А вся эта история Клаудсдейла — приятное дополнение. Или, скорее, лирическое отступление.

— Похоже на выдержку из туристического маршрута, — подметила Петунья, — мне даже захотелось посетить Клаудсдейл.

— В день открытых дверей, между моим городом и землёй курируют воздушные шары, — подсказала Винди. — Так что теперь посетить этот город могут не только пегасы.

— Любопытно, — задумалась Черри, — как сменялись сезоны в Эквестрии ДО Клаудсдейла? И как получалась погода без фабрики?

— Предположу, что четырьмя копытами и двумя крыльями, — ответил Глэдмэйн, улыбнувшись.

— А до пегасов? — подхватил Брейбёрн. — Кто-нибудь когда-нибудь задумывался, как менялась погода до пегасов?

— Вы превратили моё любопытство в вопросы философского уровня, — засмеялась Черри, встав с кресла, — пойду, поищу что можно ещё почитать на сегодня.

— И тем не менее, вопрос не исчерпан… — не сдавался Брейбёрн, уже обращаясь к публике.

— Знаете, — поднялся с места Глэдмэйн, — у меня появилась одна мысль… Вероятно, самая дерзкая из всех, что прозвучат на этом собрании…

— Так поделитесь же, — улыбнулась Петунья, заигрывающе глянув на Глэдмэйна.

— О, нет-нет, — закачал головой тот. — Она настолько фантастична и невероятна, что либо будет сразу отвергнута, либо, будучи ошибочной, введёт нас в серьёзное заблуждение. Так что я лучше дождусь прямых подтверждений моей теории и приберегу её до момента, пока она не озарит ещё как минимум одного члена совета. Ну, или пока наша логическая цепочка не зайдёт в тупик.

— А у вас в Клаудсдейле правда есть запретный отдел на Фабрике Погоды? — осторожно поинтересовалась Сапфир Шорс у Винди, — я уже не раз слышала о жеребятах, чья магия требуется для создания погоды…

— Ах, вы про эту сказку, — отмахнулась Винди, — пегасы любят постращать друг друга, чтобы показать свою смелость.

— А между тем, — вмешалась Бабуля Смит, — опыт моих лет подсказывает, что не бывает дыма без огня…

— Я чувствую себя в жеребячьем лагере, — засмеялась Петунья. — Когда отряд собирается в кружок у костра и рассказывает страшные истории.

— Никогда не зазорно вспомнить молодость, — улыбнулась Бабуля Смит. — Помню, когда я была ещё маленьким жеребёнком, мы с моей семьёй скитались по Эквестрии. Мой отец занимался сбором и продажей семян. У нас была небольшая повозка. Побывав во всей Эквестрии от знойных пустынь на юге до ледяных гор на севере, отец знал много сказаний и легенд, которые слышал от пони. Вечерами мы собирались у костра и он делился с нами всем, что услышал…

— Вы собираетесь рассказать одну из этих историй? — смутилась Сури, не горевшая желанием слушать рассказы старушки о том, что раньше трава была зеленей.

— О, поверьте, — с видом знатока вмешался Брейбёрн. — Бабуля Смит глупостей рассказывать не станет.

— Именно, — согласилась пожилая кобылка. — Какую самую страшную историю вы сможете назвать? — спросила она, ожидая, что пони подхватят её энтузиазм.

— Может, про ржавую подкову? — решил поддержать её Брейбёрн.

— Безголовая лошадь… — тихо произнесла Пичботтом.

— Не успели подготовить мероприятие к приезду Селестии, — предположил Глэдмэйн, и пони осторожно засмеялись.

— Глэдмэйн почти прав, — улыбнулась Бабуля Смит, оценив шутку. — Потому что самая страшная история — это та, что могла произойти взаправду. Эта история — о старом замке. Отец называл её аллегорией, ну, что ж… Он был знатоком устного творчества, ему видней. Говорят, далеко-далеко в дебрях Вечнодикого леса, куда не ступало копыто пони, окружённый бездонным рвом, стоит полуразрушенный замок. Он неприветлив и угрюм. Пустыми глазницами окон он глядит во мрак обступившего его леса, и только ветер завывает в лабиринтах его тёмных коридоров. Но мало кто знает, что раньше это место было наполнено жизнью. Когда-то здесь в подлунном свете пестрели сады и шумели фонтаны. И жили в этом замке существа, которых называют бэтпони…

«Очередная сказка про бэтпони и проклятье Найтмер…» — утомлённо подумала Сури, однако, Бабуля Смит обладала слишком высоким авторитетом, чтобы Сури осмелилась произнести это вслух. Тем более, что остальные пони так заинтересованно слушали, что кобылка решила не нарушать наступающей гармонии.

— …но была у них особенность: как огня боялись они солнца. Оттого скрывались бэтпони в этом замке от его лучей и вылетали из своего убежища лишь с наступлением ночи. Вместе со своей принцессой они парили в небе и умело лавировали среди деревьев даже в полной темноте. Они питались фруктовыми плодами и ягодами, резвились в подлунном свете и с рассветом возвращались обратно.

Но боялись их обычные пони. Они боялись преимущества, которое давала бэтпони темнота. Боялись их острых клыков, кисточек на ушах и перепончатых странных крыльев. Не было раньше гармонии в Эквестрии, царил хаос, и разрушали пони всё то, суть чего не были способны постичь. И решила молодая принцесса Селестия избавить Эквестрию от угрозы.

Одной роковой ночью вылетели бэтпони из своего замка. Они приветствовали восход луны и вновь беззаботно резвились в просторах ночного неба. Но внезапно задрожало ночное светило и покатилось по небосводу к горизонту. Озарилось небо восходом солнца, и заметались бэтпони в панике, ибо обжигающие его лучи были смертельны для них. Но не растерялась их принцесса. Поняла она коварный замысел, и велела своим подданным лететь обратно в замок и прятаться в пещерах. Приложила она всю свою магию, чтобы задержать восход, но неравны были силы. Всё светлей становилось небо, и ослабла принцесса. Вырвался из груди её отчаянный вопль, и коснувшийся её солнечный свет обратил её в пепел, и развеял подхвативший его ветер.

Долго ждали бэтпони свою мать-принцессу, но не вернулась она. И поняли они, что им не пережить ещё одного внезапного восхода, и спрятались глубоко в пещерах Эквестрии, где царит вечный мрак. Но каждый год в ту роковую ночь, названную пони Ночью Кошмаров, они вылетают из пещер, кружат в тёмном небе и летают над городами, в поисках своей принцессы. Некоторые пони и по сей день замечают их тёмные тени-силуэты с перепончатыми крыльями. И внимательно прислушавшись в эту ночь, можно услышать, как протяжно и одиноко поёт орган в разрушающемся замке. Это безутешный народ бэтпони зовёт свою мать…

---

— Какая-то грустная легенда… — произнесла растроганная Спитфайр, пробежавшись взглядом по последнему абзацу ещё раз, — хотелось бы верить, что это лишь вольная интерпретация авторов.

Спитфайр отложила в сторону «Альтернативную историю» и положила голову на стол. Легенда не казалась ей настоящей, но капитан Вондерболтов, в чьи обязанности входит патрулирование границ Эквестрии, не раз видела по ночам эти самые силуэты, мелькавшие вдали. Появлявшиеся лишь на миг, но завидевшие патруль, пикировавшие обратно в гущу леса. Спитфайр, как и любому Вондерболту, не составило бы труда догнать это странное существо, но приказ Селестии был один: дать им возможность уйти. Видимо, миролюбивая Селестия не желала проблем с этими странными созданиями. Только так могла себе Спитфайр объяснить причину такого приказа.

---

— И совсем не страшно! — заметила Винди Вислз, распушив крылья.

— Эм… — замялся Глэдмэйн, почувствовав стыд за пегаску, — видите ли… эта история страшна совсем не так, как можно ожидать.

— Бэтпони так и не нашли свою принцессу? — сочувствующе спросила Петунья.

— Не переживай, дитя. Это лишь красивая сказка, — решила успокоить её Черри, оторвавшись от архивов. — Бэтпони не существует.

— А вот не скажи, — вмешалась Бабуля Смит. — Как я уже говорила, когда я была ещё маленьким жеребёнком, мы с семьёй колесили по всей Эквестрии. У нас была повозка, но тёплыми летними ночами мы любили спать под открытым небом. И однажды застала нас ночь у самой опушки Вечнодикого леса. И вот сквозь сон я услышала какой-то шум. Я открыла глаза и увидела в десяти шагах от себя пони. Она была забавная, с мягкими кисточками на кончиках ушей и голыми крыльями без перьев. Она нюхала мешочек с собранными нами семенами и, похоже, совсем не заметила моего пробуждения. Тогда я была ещё совсем маленькой кобылкой, и совсем не испугалась незваную гостью.

— Ты хочешь взять немного семян? — шепнула я, чуть приподнявшись с земли.

Странная пони замерла, и её вытянутые зрачки-щёлки уставились на меня. Похоже, пони была готова в любой момент броситься наутёк, но маленький жеребёнок не казался ей очень страшным.

— Бери, — предложила я и удивлённо склонила голову на бок, улыбнувшись. — А ты забавная. Никогда раньше не видела таких пони. — Я подошла почти к самой бэтпони, но та лишь отстранилась всем телом, чуть приподняв переднее копытце, и заворожённо смотрела на меня. — Здесь семена болотного золотистого лотоса и других растений Вечнодикого леса, — сказала я, — болотный лотос красивый, но совсем бесполезный и горький на вкус. Но его семена очень дорого стоят. А здесь семечки яблок. Ты умеешь сажать яблони? О, это совсем не трудно! Держи, — предложила я, протягивая небольшой тканевый мешочек, — этих семян у нас много, и отец совсем не расстроится.

Тёмненькая пони посмотрела на меня и опасливо приняла подарок, зажав его в зубах… и тогда я увидела четыре острых клыка. Отступив, пони попыталась улыбнуться и закивала головой, не смея отвести от меня взгляд. Затем она расправила перепончатые крылья и взмыла вверх. Я долго смотрела ей вслед, пока её силуэт совсем не пропал в фиолетовом ночном небе.

— Хорошо, — кивнул Глэдмэйн, — допустим, это и правда была бэтпони, а не детские фантазии… Но кто-нибудь ещё имел опыт встречи с ними? Я — нет.

— Я тоже, — поддержала Сапфир Шорс.

— Не-а, — закачала головой Сури.

— Жители больших городов никогда не увидят бэтпони, — произнёс Брейбёрн, — но в небольших поселениях в Ночь Кошмаров порой действительно можно заметить их силуэты.

— Я тоже видела их, — произнесла Пичботтом, — у нас в деревне нет пегасов, чтобы их можно было спутать. Бабушка рассказывала, что это проклятье Найтмер Мун уводит маленьких жеребят в Ночь Кошмаров волшебной песней и обращает их в бэтпони. Проклятие даёт им клыки, чтобы они могли питаться трупами животных…

— Версия с плодами гораздо приятней, — перебила её Петунья, нервно кусая кончик своего копыта.

— Хорошо, — громко произнёс Глэдмэйн, — что мы имеем? Легенду, ничем не подкреплённую. И бэтпони, частично подкреплённых сообщениями очевидцев. Условно, бэтпони существуют и, будем считать, условно связаны с проклятьем Найтмер. Но в состоянии ли кто-нибудь объединить эти легенды о бэтпони с Найтмер Мун и Великий Разлад…

— Есть одна вещь, — поднял копыто Брейбёрн, — вернее, даже деталь — дневник Селестии. Оканчивается последним днём октября. Наступающий, судя по записи, должна запомнить вся Эквестрия. А так как Ночь Кошмаров празднуется именно в следующую ночь, выходит… — протянул Брейбёрн, давая пони самим связать два факта воедино.

— Мне нравится эта логика, — подхватила Сапфир Шорс. — Легенда повествует об изгнании Найтмер и оставшихся без её попечительства её подданных. А Ночь Кошмаров — это действительно праздник в честь победы над тьмой. И именно в этот день крайне редко, но происходят случайные встречи обычных пони с этими… существами, которые, вероятно, как раз и ищут свою принцессу.

— Но Принцесса Луна не могла сгореть от солнечного света, — возразил Глэдмэйн, — она — Аликорн. Да и нет никаких свидетельств, что она была предводительницей особой расы пони, которые вели ночной образ жизни. Ведь, будь оно так на самом деле, имела ли бы место обида Найтмер, что пони радуются наступлению дня, а с наступлением ночи прячутся по домам?

— Это лишь легенда, — вмешалась Сури. — Но что, если ушедшие вслед за Луной последователи, о которых упомянула Селестия, и стали теми самыми бэтпони? А испепеление их матери солнечными лучами — применение какого-то особо мощного заклинания Селестией против своей сестры?

— Элементов Гармонии? — предположила Петунья.

— Убедительно, — сдался Глэдмэйн, — будем голосовать?

— За что? — удивилась Сапфир Шорс. — Все наши догадки лишь…

— Лишь догадки, — согласился Брейбёрн, — но они кажутся вполне логичными, и кто-то должен взять на себя ответственность и проголосовать за освобождение несчастной пони. Кто считает, что Луна невиновна и не может быть выслана из Эквестрии снова?

— Бабуля Смит? Винди? — изумилась Сапфир Шорс. — Вы тоже «за»?

— Бэтпони из моих воспоминаний не была страшна. Я хорошо помню — она боялась нас, пони, больше, чем мы боимся их. Мы сторонимся этих созданий лишь только потому, что они не похожи на нас. У них странные зрачки хищника, перепончатые крылья…

— А ещё у них острые клыки, — вставила Пичботтом.

— Верно, — согласилась Бабуля Смит, — но на самом деле на моём веку ни одна бэтпони не причинила никому зла. В то время как сами пони, судя по легенде, лишили их принцессы.

— Пони, даже бэтпони, не должны оставаться без матери и правителя. Я должна дать Найтмер второй шанс.

— Я, — произнесла Сури, — не могу сказать, что оправдываю Найтмер. Да и легенда явно что-то умалчивает, но я бы пока воздержалась от голосования и постаралась найти в архивах…

— Смотрите! — воскликнула Черри, и все пони тотчас же обернулись. — Эта картинка… — произнесла она, показывая небольшой городок, рядом с которым находится Клаудсдейл.

— Святая Селестия… — проронила Винди, подскочив к Черри. — Это же Клаудсдейл! — воскликнула она, видя недоумевающие взгляды пони.

— Рядом с Клаудсдейлом никогда не было города… — подхватила Бабуля Смит. — Действительно странно.

— Ну, в чём, собственно, причина паники? — изумился Глэдмэйн, — картинка нарисована тысячу лет назад. Вполне может быть, что под Клаудсдейлом тогда и был какой-нибудь городишко, который затем опустел.

— Так это не «какой-то городишко». Это Додж-Сити… — произнесла Черри, рассматривая подпись в углу.

— Что за выдумки, — потёр копытом лоб Глэдмэйн. — Клаудсдейл находится к северо-западу от Кантерлота. А Додж-Сити с юго-востока. Оттуда не увидеть Клаудсдейл даже в хорошую погоду.[2]

— Выходит, когда-то он парил над Эквестрией? — спросила Сури, обращаясь к Винди.

— Сколько себя помню, Клаудсдейл никогда не сдвигался с места. Для этого нужна мощнейшая магия, которой не обладают пегасы, — ответила та категорично.

— Смотрите! Ещё один рисунок, — воскликнула Черри, демонстрируя пожелтевший лист. — На это раз, судя по подписи, Клаудсдейл совсем недалеко от Балтимэйра!

— Может, вы, пегасы, обладали какой-нибудь тайной магией раньше? — продолжала допытываться Сури. — Сохранились сведения, что Клаудсдейл мог вызывать ветра разрушительной силы и выжигать земли молниями. Неужели, вы ничего не можете сказать, вы же родились и живёте там!

— Это приложения, — констатировал Глэдмэйн, когда пошедший по кругу лист бумаги оказался у него в копытах. — Здесь сказано «прил. 1». Где-то должен быть сам документ. Вы же здесь взяли рисунок? Похоже, это оно… — произнёс Глэдмэйн, показывая собравшимся пони стопку листов. — Даже в нескольких экземплярах.

— Что это? — покосилась недоверчиво Сапфир Шорс на измятую бумагу, ставшую бархатистой от потёртостей и времени.

— Стенограмма срочного Эквестрийского созыва, — прочла заглянувшая жеребцу через плечо Винди.

— Предлагаю ознакомиться с ней, — произнёс Глэдмэйн, возвращаясь в круг, — идёмте со мной, сейчас каждому достанется работа.

— Кто будет читать? Пусть читает Глэдмэйн, — попросила Сури, — у него хороший официальный голос.

— На этот раз читать будут все. А я послушаю, — улыбнулся Глэдмэйн. — Кто хочет читать за Селестию? — предложил он, подняв копыто со стенограммой кверху. — Ну же, господа, неужели, никто?..

— Я буду читать за Селестию! — вызвалась Сапфир Шорс.

— Без проблем, — передал ей бумагу Глэдмэйн.

— Я возьмут генерала Файр Флай! — застолбила роль Винди.

— Отличный выбор, Винди. Думаю, он весьма похож на вас.

— Придворный маг, архивариус и личный помощник Селестии, — поднял копыто Брейбёрн.

---

— Ваше Высочество, — осторожно спросил седой жеребец, выжидающе глядя на принцессу, — мы готовы начинать?

— Да, приступим, — устало кивнула молодая Селестия. Она была ещё совсем юной кобылкой и ни разу не проводила собраний. Как это делается, она догадывалась из рассказов и наставлений своего учителя Старсвирла. Когда-то давно она представляла, как торжественно входит в большой зал. Как встают министры и гости и чинно кланяются ей в самые копыта. Как она идёт мимо них, гордо расправив свои огромные крылья, идёт не спеша, желая показать своё превосходство. Никто не смеет её поторопить. Она подходит к своему месту и садится, окидывая оценивающим взглядом присутствующих. Министры докладывают ей о своих успехах, и Селестия понимает, что в первую очередь это её успех. И слушая оды во свою славу, она ничуть не улыбается — она знает, что заслужила это своим мудрым правлением и своим трудом.

— Ваше Высочество, — обратилась к ней генерал Файр Флай. — Наши отряды пегасов контролируют небо и землю. Мы ведем постоянное наблюдение за объектом. По последним сведениям, на двадцать три часа сорок минут, Долина Снов миновала Додж-Сити в двадцати километрах с северной стороны и направилась к восточному побережью Эквестрии.

— Пусть уходят, — бесстрастно ответила Селестия, — дайте им улететь.

— Истинно мудрое решение правителя, — поддержал первый советник Селестии, — но никто не знает, будут ли подобно вам благоразумны жители Долины Снов и воспользуются ли они своим шансом. Учитывая, что Долина Снов была создана Найтмер и лояльными ей пони, перенявшим её облик и идеи — сомнительно. А между тем, восточное побережье — самое густонаселенное место во всей Эквестрии. Это города Филлидельфия, Балтимэйр и, в конце концов, ваш родной Мэйнхеттен.

— По расчетам, завтра в шесть утра созданная Найтмер Мун Долина Снов окажется над Балтимэйром. В девять она достигнет Филлидельфии и в час уже будет над Мэйнхеттеном.

— Ваши подданные в панике, — подхватил первый советник, — слухи о сегодняшнем появлении и изгнании Найтмер уже облетели всю Эквестрию…

— Как это произошло? — утомленно и недовольно спросила Селестия.

— Сегодняшний приход ночи посреди дня испугал всех пони. Чтобы не допустить паники, вы сами приказали гонцам разнести весть о вашей победе над Найтмер Мун, — терпеливо напомнил седой мерин.

— Да, — махнула копытом Принцесса, — верно. Я сама попросила…

— Но победа над Найтмер Мун будет только тогда, когда будет уничтожена потенциальная угроза, — гнула своё Файр Флай. — Разрешите моим отрядам пегасов взять штурмом Долину Снов на подступах к Бэлтимэйру.

— Я не желаю войти в историю как правитель, сперва погубивший свою сестру, а затем расправившийся со всеми её подданными, посчитав их предателями, — категорично заявила она. — Там пони. Вы понимаете, там живые пони, что вы от меня хотите?.. — сорвалась та, упав мордочкой на копыта.

— Принцесса, — приблизился к ней её советник, чуть приобняв кобылку, — жители восточного побережья в панике. Они покидают свои дома и бегут из городов, потому что Долина Снов опасна, как и сама Найтмер. Она обладает непостижимой для нас магией. Облачный город способен управлять погодой. А это — вызывать наводнения, засухи, разрушительные ураганы и выжигать земли молниями. И только вам под силу остановить панику. Отдайте приказ о нападении. Когда Долина Снов окружит себя смертоносными ветрами и начнет разрушать земные города, отрядам пегасов будет не остановить её. Пони посчитают, что вы оставили их. Если хотя бы одна пони из пяти произнесёт «Селестия покинула нас», вам уже никогда не стать великим правителем, чье могущество не может быть поставлено под сомнение… Это будет дорого стоить Эквестрии и вам.

— Я знаю. Мне не нужна ни власть, ни могущество. Из-за них я потеряла свою сестру и больше никогда не увижу её!

— Файр Флай, — широко улыбаясь, обратился к ней советник, — мы ничего не слышали. Селестия, — обратился он уже к кобылке, — вам следует взять себя в копыта. Немедленно. Послушайте же, принцесса… — мерин склонился над самым её ухом, что-то прошептал, и самопишущее перо оставило на бумаге пустые прочерки, после которых продолжило, — …и только так вы вновь обретёте надежду. А для этого вы должны стать в глазах каждой пони неоспоримым и единственным монархом.

— Это, — произнесла генерал Файр Флай, убедившись, что Селестия вновь готова ее слушать, — нынешнее расположение Долины — сто миль восточнее Кантерлота, — сказала Файр Флай, указывая на развернутую карту. — Как только она будет в пятидесяти милях от Бэлтимэйра, мы будем готовы начать атаку. По расчетам, это произойдёт в четыре часа утра. Будет темно, а это преимущество для бэтпони, поэтому завтра вам следует поднять солнце на четыре часа раньше. Не в восемь утра, как обычно, а в четыре. Это ослепит противника и поможет нам одержать победу.

— Это действительно необходимо? — произнесла принцесса, глядя на карту.

— Что именно? — решил уточнить первый советник. — Атака или подъем солнца?

— Всё это.

— Да, принцесса, — вздохнул он. — Мы понимаем, насколько трудно бывает принимать подобные решения, но пони должны знать, что Найтмер пала окончательно. Только так вы утвердитесь на престоле Эквестрии.

— В таком случае, моё восшествие будет ознаменовано изгнанием бэтпони и уничтожением Долины Снов, — железным голосом произнесла уже совсем другая Селестия, нависнув над картой на столе. — Генерал Файр Флай. Соберите лётный отряд из семи лучших пегасов.

— Принцесса Селестия… — замялась пегаска. — Мы высоко ценим вашу уверенность в силу ваших защитных отрядов, но, боюсь вы переоцениваете…

— Никаких «но», генерал, — твёрдо произнесла Селестия. — Таков приказ. Я лично буду участвовать в этой битве.

— Это очень… — попытался предупредить Селестию советник, но Аликорн продолжала.

— Завтра ранним утром взойдёт солнце, и начнётся новая эпоха моего правления. Эквестрия склонится перед неоспоримым монархом, Нашим Высочеством Принцессой Селестией!

---

— Как вам такая Селестия? — усмехнувшись, спросила Сапфир Шорс. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я, конечно, понимаю, что герой из начала произведения и герой из его конца — разные герои, но никому не кажется, что здесь явно что-то не так?

— Она правитель, — склонив голову на бок произнёс Глэдмэйн. — И ей по статусу положено быть тактичной и гибкой, а значит, неискренней. Это простительно и многое объясняет.

— А мне кажется, что Селестия действительно верила во всё, что говорила, — возразила Петунья. — Я не заметила неискренности в её словах. А та перемена произошла с ней после слов советника, которые он ей шепнул.

— Допустим, это так, — согласилась Сури. — Но какую фразу должен был произнести этот советник, чтобы настолько повлиять на мнение Её Высочества? Одним предложением изменить взгляды Селестии на противоположные.

— Это легко, — улыбнулась Петунья. — Он вновь вернул ей надежду. Надежду встретить свою сестру через тысячу лет.

— Гениально, — застучал передними копытами Брейбёрн.

— Селестии, — продолжала Петунья, — было достаточно оставаться у престола в течение последующей тысячи лет, тем самым сохранив и себя, и Эквестрию. Вероятно, этим и объясняется, почему Селестия согласилась нести это бремя.

— Бремя ли? — с ухмылкой спросила Сапфир Шорс. — Каждая пони мечтает жить в роскошном дворце Кантерлота, иметь такое количество поклонников и совсем не заботиться о завтрашнем дне.

— Сомневаюсь, что всё так безоблачно, — покачал головой Брейбёрн, — через тысячу лет какие-то другие пони узнают, что вчера Селестия спасла нас от нападения драконов, а сегодня — от проклятия Пони Теней. Мы совсем не знаем, какой ценой она сохраняет наше спокойствие и удерживает престол в своих копытах.

— Как минимум, ценой одной Долины Снов и жизнями сотен бэтпони, — ответила Сапфир Шорс. — И это лишь то, что мы знаем.

— Вернее, о чем предположили, — поправил Глэдмэйн, — согласитесь, никто не знает, действительно ли это так.

— Если вы утверждаете, — вернулась с чашкой чая Бабуля Смит, — что Селестия не уничтожала Долину Снов, то куда она пропала?

— Скажите, — обратился к присутствующим Глэдмэйн, — вы действительно верите, что один летный отряд смог противостоять сотням бэтпони? Даже при помощи Её Высочества.

— Я тоже заметила это странным, — поддержала Сури.

— Вы просто не знаете силы настоящего пегаса! — заявила Винди.

— Просто, скорее всего, никакой битвы и не было, — произнёс Глэдмэйн.

— Тем не менее, в новой эпохе правления Селестии о Долине Снов ни слова… — вслух размышляла Сури, — интересно…

— Ни слова, ни упоминания, — продолжала Черри. — Всё указывает на то, что Селестия действительно иссушила её солнечным светом. Бедные бэтпони.

— Вы уже им сочувствуете? — спросила Сапфир Шорс.

— Не могу им не сочувствовать. Если верить дневнику Селестии, эти пони когда-то были её подданными. Такими же, как и мы. Однажды отчаявшись, они ушли за тем, кто обещал им лучшую жизнь. Могли ли они знать, чем всё это обернётся для них?

— Честно говоря, я не готова проголосовать в пользу Принцессы Ночи, — произнесла Винди. — Но и Селестия, сжигающая своих конкурентов, это что-то невообразимое… Я не верю, не верю, отказываюсь верить! Лётный отряд захватил Долину Снов без применения смертоносных заклинаний.

— Диспут, — констатировал Глэдмэйн, удовлетворённо потирая копыта в предвкушении.

— Где-то мы допустили логическую ошибку… — разочарованно произнесла Петунья. — Кто-нибудь пытался дочитать сказку Старсвирла? Про разбитые зеркала.

— Я дочитала, — раздался голос Черри, удобно расположившейся на столе с книжкой. — Знаю, знаю, — замахала копытами она, когда на неё обернулись все члены собрания. — В начале нашего собрания я сказала, что это бред самовлюблённого мерина, но после всего того, что я услышала, сказки Старсвирла кажутся не такими уж и фантастическими. По крайней мере, если верить им, Найтмер Мун это тёмная ипостась Луны.

— То есть, Найтмер это всё та же перевоплотившаяся Луна?

— Да… Но, вероятно, не совсем так. Перевоплотившаяся не по своей воле. В книге рассказывается о том, как некий Пони Теней утащил через зеркала-порталы Селестию и Луну когда они были ещё маленькими кобылками и решил использовать их в своих корыстных целях, ибо ещё никогда прежде не видел столь могущественных существ как Аликорны. Старсвирл и Столпы Эквестрии отбили принцесс, но с того момента в душах Селестии и Луны остались крупицы тёмной магии, которая может проявить себя в любой момент. Сама по себе эта магия бессильна, но попав в благодатную почву переживаний, обид, гнева или злости способна развиваться, всё более завладевая пони. Таким образом, Найтмер Мун — не выдумка. Но и не та принцесса, которая старалась на благо своего народа. Не Найтмер Мун увела последователей за собой, и не она, а Луна, создала Долину Снов, чтобы разместить там своих пони. Но что-то важное случилось после той ночи, когда Луна увела пони из Кантерлота.

— Выходит… — призадумался Глэдмэйн, — Селестия тоже однажды могла перевоплотиться в…

— В Дэйбрэйкер, — подсказала Черри. — Теоретически верно. Но, к счастью, этого не случилось, иначе бы мы не знали Эквестрию такой, какой знаем сейчас. Скорее всего, мы бы её совсем не знали. Рискну предположить, что Найтмер не так опасна. Если вспомнить самую известную сказку, можно заметить, что Найтмер Мун хотела лишь признания, в то время как теоретически возможная Дэйбрэйкер стала бы жестоким тираном.

— А ещё, — вступила в диалог Сури, — у меня возникает вопрос, над которым ранее мы даже не задумывались. Кто они — эти настолько могущественные пони-Аликорны? Не сохранилось ни одного упоминания о них в прошлом. Но разве Гасти Великая или даже Кловер Мудрый могли ли быть равны им по силе и могуществу? А между тем, о них мы знаем. Мы знаем даже пони-предводителей рас, которые основали Эквестрию. Но среди всех известных нам пони не было ни одного Аликорна.[3]

Кажется просто невероятным совпадением, что две сестры появились как раз в тот момент, когда Эквестрия более всего нуждалась в поддержании гармонии между земными пони, единорогами и пегасами. И вот, совершенно случайно появляются две принцессы, чья магия не только способна управлять движением светил, но и, о чудо, объединяет в себе особенности всех трёх рас. А их наставник по совместительству еще и самый могущественный маг, которого только знала Эквестрия.

— Вы на что это намекаете? — спросила Винди, оперевшись грудью о стол.

— Мы уже не намекаем. А прямо дискредитируем Их Высочества, — рассмеялась Черри. — Кажется, я придумала уникальную формулу решения всех исторических несостыковок. Не знаешь, как это случилось — говори: «непревзойдённая магия Старсвирла».

— Превратить обычного пони в Аликорна? Серьёзно? — с усмешкой спросила Сапфир Шорс. — В таком случае возникает резонный вопрос: почему же обладая таким заклинанием, он, в первую очередь, не превратил в Аликорна себя?

— А зачем? — пожал плечами Глэдмэйн. — Магией он и без того уже на голову выше любого из Аликорнов…

— Крылья! — подскочила в кресле Винди, демонстрируя своё оперение. — Разве могут быть лишними крылья?

— Ими ещё махать надо, — скуксился Брейбёрн, пародируя недовольного Старсвирла.

— Действительно, — поддержала Черри. — Как-то недостойно величайшего мага, способного перемещаться во времени. Во всяком случае, по упоминаниям в книге.

— Заклинание для управления временем?! — воскликнула Сури.

— Сомнительно. Даже для Старсвирла это слишком, — трезво оценил Глэдмэйн. — А даже если оно и было, то, скорее всего, он сжёг его вместе со всеми остальными смертоносными заклинаниями.

— Забавно, если именно это заклинание он спрятал между страницами книги и забыл уничтожить.

— На самом деле, очень жаль, если это не так, — вздохнул Брейбёрн. — Раньше, может, и имело смысл опасаться подобных заклинаний. Но сейчас, в наше время, такая грандиозная магия использовалась исключительно во благо Эквестрии.

— К примеру? — спросила Сури, не без любопытства наблюдая, как будет выкручиваться Брейбёрн.

— К примеру, чтобы побывать в прошлом и посмотреть, какая была погода до пегасов, — не растерялся тот.

— Между прочим, один из самых любопытных вопросов на собрании, — заметил Глэдмэйн. — И я намереваюсь сегодня его решить.

— У нас неразрешён главный вопрос, — запротестовала Сапфир Шорс. — И имеет ли смысл думать над этим именно сейчас?

— Знаете, Сапфир, — с улыбкой произнёс Глэдмэйн, вальяжно рассевшись в кресле, — имеет. И, похоже, я начинаю всё более убеждаться в правильности своей теории. А заключается она в том, — продолжал Глэдмэйн, выждав драматическую паузу, — что в далёком Гриффонстоуне или Як-Якистане погода никому не подчинена. А значит, давным-давно в Эквестрии произошло нечто настолько масштабное, что в корне изменило такое явление, как погода.

— Кандидатов не много, — вмешалась Винди, — Селестия или Найтмер Мун.

— Не забывайте о Старсвирле, который был сильнее их обеих, — напомнила Петунья.

— Моей формулой пользуются! — обрадовалась Черри, захлопав передними копытцами.

— Или о Дискорде, — подвёл черту Глэдмэйн. — Именно переполох, устроенный Дискордом, навсегда изменил смену сезонов в Эквестрии. Сбил некий тонко выверенный механизм, который до сих пор так и не был восстановлен.

— Но это абсурд! — запротестовала Винди Вислз. — А как же тогда пегасы, которые управляли погодой в легенде об основании Эквестрии?

— Управляли, приспосабливали, контролировали. Но не создавали. Сейчас же, весь процесс от доставки воды из водоёмов до создания облаков на фабрике, проходит при их непосредственном участии.[4] Пегасы! — обратился Глэдмэйн, выискивая среди присутствующих крылатых. — Кому из вас под силу создать облако из воды? Вы ведь делали это тысячи лет!

— Убедили, убедили, — замахала копытами Винди. — Но к чему все эти откровения?

— К тому, что именно ненавидимая всеми вами Найтмер Мун, а вернее, Луна, создала Клаудсдейл, — рискнул высказать предположение Брейбёрн, не без любопытства наблюдая за реакцией.

— Найтмер?! — воскликнула Винди, заглушив остальные голоса загудевшего зала. — Как хотите, но Найтмер никогда ничего не создавала! И тем более, такой прекрасный город как Клаудсдейл! — стукнула копытом по столу пегаска.

— Брейбёрн, видимо, хотел сказать, что Клаудсдейл создала Луна, которая затем стала Найтмер, что сути не меняет, — пояснил Глэдмэйн. — Так или иначе, именно Принцесса Ночи создала парящий остров.

— Клаудсдейл — это дар Селестии, преподнесённый пегасам за их смелость и отвагу в противостоянии последователям Найтмер! — процитировала Винди. — Об этом прямо говорится в книге!

— В книге говорится, что по официальной версии, — поправила Сури. — Но по версии Брейбёрна и Глэдмэйна, которая кажется более правдоподобной, Долина Снов после изгнания бэтпони была названа Селестией Клаудсдейлом и преподнесена пегасам в дар. Согласитесь, вряд ли у Селестии была забота создавать Клаудсдейл, когда на кону стояло благополучие её страны. Однако, меня не покидает единственный вопрос: почему именно Принцесса Ночи? У нас помимо неё ещё как минимум три кандидата.

— Это определённо был не Дискорд, — откинула версию Сапфир Шорс. — Если действительно он стал причиной нарушения погодных циклов, то он не смог бы их восстановить Клаудсдейлом даже при всём желании, потому что к моменту, когда его магия стала разрушать порядок Эквестрии, он уже был в камне. А облачный город, судя по предположению Брейбёрна, был создан именно с целью восстановить погоду.

— Я даже более того скажу, он бы не создавал никакой фабрики, — произнёс Глэдмэйн. — Судя по всему, одного его желания было бы достаточно, чтобы восстановить погоду во всей стране по удару копыта.

— И определённо это был не Старсвирл, — отмела ещё одного подозреваемого Сапфир Шорс. — Судя по архивам, сотворения Клаудсдейла он не застал. Остаются Селестия или Луна. Но почему всё же не Селестия? Ведь далеко не факт, что она преподнесла Клаудсдейл в дар пегасам сразу после победы над силами тьмы, буквально достав его из-за спины подобно маленькому презенту. Сотворение облачного города могло произойти и через неделю, и через месяц.

— Это очевидно, почему Селестия не стала бы создавать города, парящего в облаках, — удовлетворённо произнёс Брейбёрн, — если вспомнить описание Клаудсдейла, можно отметить, что когда-то давно облачный остров обладал невероятно могущественной магией разрушительной силы. А теперь вспомните Селестию. На её глазах парящий остров смёл приморский город потоками огня. На её глазах таинственное Мегазаклинание обратило в руины целый Кантерлот! Стала ли бы Селестия после увиденного создавать такое смертоносное оружие как Клаудсдейл?

— Определённо, нет, — согласилась Сури. — Но, в таком случае, зачем понадобилось создавать Клаудсдейл Найтмер Мун? Она хотела захватить Эквестрию и подчинить её земли при помощи Фабрики Погоды?

— Давайте будем называть её просто «Принцесса Ночи», — предложила Петунья. — Между Луной и Найтмер такая тонкая грань, что я не могу понять, когда как её называть.

— Мысль услышана, — кивнул кобылке Глэдмэйн. — Что же насчет завоевания Эквестрии, то я сомневаюсь, что такой сложный механизм как Фабрика Погоды был создан исключительно с целью разрушения. Это достигается и меньшими затратами. Я рискну предположить, что Клаудсдэйл был создан во благо всех пони. Луна искренне желала помочь и тем, кто остался внизу и страдал от голода и засухи. Но не способная восстановить погодные циклы, создала временную замену в виде Фабрики Погоды.

— Но, в таком случае, зачем было наделять его такой разрушительной силой? — спросила Сури.

— Резонный вопрос, — согласилась Сапфир Шорс. — Такое сооружение требует концентрации невообразимых объёмов магии. И вопрос даже не в том, откуда она взялась, а зачем требовалось покрывать нужды с запасом в десятки раз?

— Оборона? — произнёс Брейбёрн, вопрошающие глядя на Глэдмэйна.

— Кстати, весьма может быть, — согласился он. — Принцесса Ночи не могла не знать, что Селестия будет против. И потому, как правительница новой страны, сделала всё, чтобы защитить собственное творение. А про объёмы магии… Не стану отрицать, что это слишком даже для Аликорна. Тут не обошлось без магии единорогов…

— Десятков и сотен единорогов, которые не просто помогли магией, а лишились её навсегда, отдав Клаудсдейлу, — поправил Брейбёрн.

— Господа пони! — громко объявил Глэдмэйн, встав с кресла и выйдя в центр круга. — Сейчас у нас в копытах есть вся информация и все факты, чтобы распутать этот клубок и окончательно расставить всё по местам!

— Громко сказано, — улыбнулась Сури. — Нам, как минимум, не хватает фактов, что произошло, когда Луна стала Найтмер, куда делись все зеркала, что за магия…

— Об этом не напишут в книге, — прервал её Глэдмэйн. — Не на всё есть точное знание. Факты порой бывают утрачены или искажены, но если мы представим, как повели бы себя все те пони, судьба которых так тесно связана с событиями тысячелетней давности, мы почти наверняка пройдём по их следу. Эмоции предсказуемы и не подведут. Особенно, когда есть твёрдая опора из фактов.

— Вы что-то конкретно предложить хотите? — с долей скептицизма спросила Сапфир Шорс.

— Хочу предложить разыграть. Вживитесь в роль и почувствуйте то же, что чувствовали Селестия и Луна тысячу лет назад. И тогда не ошибётесь. Играем? — спросил он, и пони с любопытством закивали в ответ.

— Я оставлю за собой роль Селестии! — произнесла Сапфир Шорс.

— Можно я буду Луной… — попросила Петунья.

— Учти, что тебе придётся быть и Найтмер, — предупредил Глэдмэйн. — Это одна и та же пони.

— Но я совсем не похожа на Найтмер, — тихим голоском возразила Петунья.

— Вы просто недостаточно хорошо изучали себя, — парировать Глэдмэйн. — Нам нужен бэтпони! Брейбёрн? Великолепно! Файр Флай уже есть… Пожалуй, более никого и не надо. Я буду вашим голосом за кадром, а остальные будут внимательно следить за искренностью ваших реплик и действий.

---

Высоко в небе зависла луна, и большое облако на эквестрийском небе светились призрачно-белым сиянием. Мягкое, необъятное, податливое и кристально-чистое. Таких облаков больше не было в Эквестрии. Их вовсе не было после победы над Дискордом. Две ночи подряд принцесса Луна провела за книгами, и только на третью решилась испытать новое заклинание. Плавно оторвавшееся от поверхности кантерлотского пруда облачко было слишком мягким и распадалось белой дымкой, но наступила четвёртая ночь, затем пятая, и постепенно отточенное мастерство и кропотливый труд поднимали из водоёмов прекрасные облака над забытым замком в глубинах Вечнодикого леса.

Луна возвращалась во дворец лишь под утро, сильно уставшей. Молчала днём, но всё больше спала. Делая вид, что не видит свою сестру, принцесса проходила к своим покоям. Здесь всегда было тихо и совсем не по-королевски просто. Посреди комнаты стояла небольшая кровать в форме полумесяца, которую Селестия подарила Луне в День Согревающего Очага взамен обычной. Младшая сестра ценила уют, маленькие приятные вещи, старые книги, а освещению магией предпочитала обычные свечи. Но нечто большое и грубое ворвалось в её маленький мирок, и напрасно было противиться грядущим переменам. Да и незачем. Медленно утекало время юности, оставаясь запертым в ворохе дорогих сердцу безделушек в картонной коробке на камине.

Всё осталось там. Медленно скользнув с карниза, принцесса расправила крылья и полетела вдоль улиц города. Она пела вдохновенно, но впервые — беззвучно. Светлая грусть и надежда на будущее слились в единую субстанцию, настолько яркую, что принцесса ощущала его тепло в груди. Грязный, опустошённый и напряжённо молчаливый город не отзывался, но тем сильнее Луна чувствовала необходимость пробудить этот засыпающий мир.

И едва касаясь копытами земли, она летела и слышала голоса. Город, каждый день готовый к борьбе и каждый день идущий на этот бой, грозный, звенящий днём зубьями пил и гремящий ударами молота, неимоверной волей восстающий из разрухи, не сдавшийся повелителю Хаоса, вдруг растаял перед наивной верой во что-то бесконечно светлое. И пони оставляли позади эту изнурительную битву. Они вверялись так давно забытому чувству всеобъемлющего спокойствия. И шли вслед за той, что обещала им безмятежность в далёких таинственных землях.

Большое и просторное облако, прекрасное, но безжизненное, должно было стать новым приютом для пони. Долина Снов и впрямь казалась плодом воображения для бескрылых созданий. И преисполненная безмятежностью, она окутывала их своим спокойствием и молчаливым созерцанием, состраданием и неиссякаемой волей жизни — всем тем, о чём мечтала принцесса Луна, создавая прекрасный остров в небесах.

Ничего не просила взамен принцесса, но не смогли остаться её подданные в долгу, и произнесла тогда Луна: «Для меня нет большей радости, чем делать счастливыми моих пони. Полюбите ночь так же, как любите день, и ваша принцесса будет счастлива». И полюбили они свою принцессу уже лишь только за это. С тех пор резвятся они в подлунных просторах, ласкаемые лучами холодного лунного света, и уходят под утро смотреть её печальные сны.

— Но где же Фабрика?

— Тсс… Не всё сразу. Дайте принцессе почувствовать эти недолгие минуты безмятежного счастья. Она не могла забыть, что жить в облаках способны лишь пегасы.

…и пообещала принцесса в ответ, что наделит она их перепончатыми крыльями и зрением, как у неё самой, чтобы пони не пришлось жалеть об утраченных красках солнечных дней. И несложным для принцессы заклинанием обратила она крылья пегасов в крылья бэтпони. Забытым древним волшебством преобразовалась магия земнопони: получили и они по паре перепончатых крыльев. Настала очередь единорогов…

— Бэтпони-Аликорны?

— Аликорны — не просто пони с крыльями и рогом. Они — обладатели всех трёх магий. У земных пони она почти не видна, пегасы способны демонстрировать её лишь в небе, но больше всего её у единорога. Она избыточна, и оттого очевидна.

— Но разве может эта избыточная для пегаса магия раствориться бесследно?

— Нет. Но не стоит торопить события… Вероятно, Луна уже придумала, во что вложит столь сильную для иных видов магию единорогов… Что в дальнейшем породит легенду об используемой на фабрике магии жеребят

…Единороги, не только взрослые, но и ещё совсем маленькие жеребята, согласились расстаться со своей магией, ибо хотели они принадлежать принцессе нового мира и жить в её Долине Снов. Им было некуда возвращаться, ибо выходили на зов песни те, кто уже потерял надежду увидеть прежнюю Эквестрию. Сотни лучей осветили облачное здание у самого края Долины Снов. Так создавалось сердце Фабрики Погоды, которая вернёт дожди на поля пони, оставшихся в старом мире.

— Но не могли, — влился в размеренный поток повествования голос Сапфир Шорс, — остаться незамеченными действия Луны. Узнала Селестия, что её младшая сестра уводит пони из городов за собой, и что покидают пони родные земли, и некому больше возрождать прежнюю Эквестрию и бороться за её гармонию. Направилась она в сторону Вечнодикого леса, где белыми вспышками сияло небо.

— Но почувствовала принцесса Луна неладное. Собрала она напоследок своих подданных и сказала им лететь в другие города. Пожелала она, чтобы Долина Снов стала приютом для каждой нуждающейся пони. Научила она их управлять магией облачного острова, вызывать дожди в засуху и ветра, чтобы разгонять тучи. И уходя, говорила о скорой встрече в новом мире, лишённом боли и страданий.

Подошла она к краю облака и сорвалась вниз. Приземлившись у ворот замка, пустила она в небо столб искр, чтобы непеременно оказаться замеченной Селестии и отвлечь её внимание от Долины Снов.

— Но Селестия не знала о Долине, что выглядела с земли подобно большому облаку, а потому даже не обратила на неё внимания. Увидев вспышку и мелькнувшую в тёмный проход замка тень, принцесса спикировала вниз и влетела внутрь, едва не коснувшись крыльями массивных дверей.

— Я отвлеку Селестию, я не позволю ей разрушить единственный островок надежды во всей Эквестрии, — едва не плача шептала Луна, прыгая вверх по лестнице мрачного зала.

— Луна! Немедленно выходи! — настаивала Селестия, идя по пятам. — Я видела тебя. Нам лучше обсудить возникшую проблему…

— Я пыталась обсудить проблему неделю назад! — бесшумно отвечала Луна, часто дыша от бега. — Но ты не захотела! Уходи! Я не буду даже пытаться! — крикнула она последние слова, вновь выпустив в воздух искрящуюся вспышку.

— Мы должны заботиться друг о друге, сестра, — говорила Селестия, сориентировавшись по мелькнувшему в конце коридора свету.

— Ты никогда обо мне не заботилась! Ты насмехалась надо мной в детстве и, пока не видел Старсвирл, подвешивала магией за хвост, только потому, что я была слабей и не могла тебе противостоять! Я хотела убежать, спрятаться, исчезнуть… — произнесла Луна, вдруг поняв, что лабиринты коридоров привели её в тронный зал.

— Я знаю, что ты огорчена моим отказом и с тех пор держишь в себе обиду, — тень Селестии замелькала в проходе. — Но позволь мне поговорить…

— Я хотела убежать, пропасть, раствориться… — плакала Луна, прячась за троном. — Потому что я была слабей. Я не могла тебе ответить. Раньше не могла. Но теперь пришло моё время. Я сильна не потому, что лучше владею магией. А потому, что нет в мире ничего сильнее накопленных обид и гнева. Теперь я не та Луна, что будет плакать, прячась за гобеленами в нишах стен. Я Принцесса Ночи!

— Луна… послушай, пожа…

— Ни шагу дальше, сестра! — оборвала её Луна, выйдя из-за трона. — Ты действительно думала, что я останусь в стороне, пока они все греются в твоём драгоценном свете? — продолжала она, восходя на возвышение. Ей не было страшно говорить это. Страшнее было начать, но, о, как прекрасно выглядела растерянная старшая сестра, впервые почувствовавшая, что значит оказаться в подчинении. И Луна видела этот страх. Она питалась им, желая видеть его в глазах своей мучительницы. — В Эквестрии может быть только одна принцесса! И этой принцессой. Буду. Я! — прокричала Луна и, встав на дыбы и вложив весь гнев в удар, обрушила его на постамент.

Тёмные сгустки магии древнего проклятья, дремавшие в принцессе многие годы вырвались наружу, охватив вознёсшуюся над разрушенным постаментом принцессу. Красным пламенем вспыхнула луна, и развеявшееся кольцо тёмной магии явило Эквестрии черный силуэт пони-Аликорна. Злорадный смех прокатился по залу, и мощный магический луч, который прежде никогда бы не смогла создать Луна, разрезал свод потолка, и его фрагменты рухнули перед Селестией.

— Я не буду с тобой драться! — крикнула она, увернувшись от луча. — Ты должна опустить луну! Ты обязана!

— Луна? Я Найтмер Мун! — чеканила она каждое слово, наслаждаясь отчаянием некогда своей старшей сестры. — У меня только одна королевская обязанность — уничтожить тебя!

Селестия взмыла вверх и вылетела через разрушенный свод замка.

— Куда это ты собралась? — спросила Луна, словно играя со своей сестрой. Ослепительные лучи крушили стены и арки, а Селестия всё уворачивалась и уворачивалась. Но она понимала, что увернувшись сто раз, она оплошает на сто первый, и тогда удар в спину может стать для неё роковым. И печальней всего было то, что Селестия редко ошибалась. Удар. Принцесса без сил рухнула в зал замка, а Найтмер осталась сверху, ожидая, когда Селестия встанет и пустится от погони вновь. Страшно быть жертвой, сестра?

— Прости, моя дорогая сестра… Но ты не оставила мне выбора… — шепнула Селестия, отодвигая тайник, в котором хранила Элементы Гармонии.

Она взлетела вверх, поравнявшись с Найтмер Мун, желавшей продолжить неравную битву. Но Селестия не собиралась прятаться. Лучи запущенной магии столкнулись, но с каждой секундой радужный луч становился всё ближе и ближе к рогу Найтмер. А по щекам Селестии текли крупные слёзы…

— Испепеление Принцессы Ночи солнечным светом, как и говорила легенда…

— Бедная Селестия…

— Принцесса, зеркала-порталы… Никто не слышал о них в нынешней Эквестрии.

Селестия вернулась в кантерлотский замок и, не снижая скорости влетела в оконный проём кабинета, некогда принадлежавшего Старсвирлу. Узкий проём больно ударил ей по крыльям, но принцесса не чувствовала боли. В кабинете ничего не изменилось с тех самых пор, как их с Луной наставник ушёл в далёкий поход и не вернулся. Заваленный свитками стол, светящиеся камни, странные сооружения из металла и линз и ряд зеркал-порталов в дальнем углу комнаты.

В отчаянии Селестия подскочила к одному из них.

— В Эквестрии нет больше волшебника, способного совладать с силой, что прячется за тонким стеклом портала. Она забрала у меня Луну. Достаточно исследований. Больше никто и никогда в Эквестрии не узнает, что мы — лишь один мир из множества… Прости, Старсвирл, изобретениям конец.

Вскочив на дыбы, Сапфир Шорс замерла на мгновение, и обрушила своё бессильное отчаяние на спинку своего кресла, отчего оно вылетело из круга, упав на бок.

— Я защищу Эквестрию! — кричала Селестия, раскидывая зеркала, и яростно растаптывая их копытами. — Никто не должен пережить то, что пережила я, никто! Никакой сверхмагии, никаких непостижимых заклинаний!.. — Селестия подхватила труды Старсвирла, и они зависли над зажжённым ей огнём. — Никаких… — повторила она, теряя уверенность и переходя на плач. — Нет… — шепнула принцесса и бросила бумаги обратно на стол, не в силах уничтожить многолетний труд своего наставника.

---

Наступил вечер. Зал Кантерлота собрал за столом потерянно глядящую в пол Селестию, седогривого мерина, желающего поддержать павшую духом принцессу и Файр Флай, готовую к решительным действиям. Мерин приобнимает кобылку-Аликорна, словно она его родная сестра. Селестия не сопротивляется. Он говорит что-то о необходимости взять себя в копыта. Затем склоняется к самому её уху и шёпотом произносит: «Уничтожив Долину, вы докажете своё право занимать престол и станете символом и гарантом безопасности. Оставайтесь у власти гораздо дольше, чем может прожить любая пони, и гораздо дольше, чем заклятие, заточившее вашу сестру, будет довлеть над ней. Сохраните себя и нынешнюю Эквестрию, и встретьтесь с сестрой в далёком будущем. Только так вы вновь обретёте надежду. А для этого вы должны стать в глазах каждой пони неоспоримым и единственным монархом»…

— В таком случае, моё восшествие будет ознаменовано изгнанием бэтпони и уничтожением Долины Снов. Завтра ранним утром взойдёт солнце, и начнётся новая эпоха моего правления. Эквестрия склонится перед могущественным монархом, Нашим Высочеством Принцессой Селестией!

---

… Ещё немного. Селестия летела на восток, выбиваясь из сил. В запасе оставалась чуть более часа, но на тёмном ночном небе, где-то на горизонте уже показалось большое облако. Не было сомнений, что это та самая Долина Снов, взявшая курс на ближайший к ней Балтимэйр. Но стоило принцессе подлететь ближе, как налетевший из ниоткуда порыв ветра стал сносить её в сторону. Выплыли чёрные облака, затягивая Долину Снов за непроглядной пеленой, и подобно каменной стене из туч и молний окружили облачный остров, вращаясь в мощном воздушно вихре, становившемся всё сильней.

Напугана была Селестия — Эквестрия никогда не знала такой разрушительной мощи, но как и положено принцессе, не отступила она перед лицом опасности. Однако напрасно Селестия отчаянно боролась со стихией, укрывалась за силовым щитом и пыталась разогнать непогоду лучами магии. Воздушная воронка лишь увеличивалась, затягивая тучи и уже готовая коснуться своим хвостом земли. Поняв, что ей не справиться с магией Долины Снов, она положилась на благосклонность её жителей. Погасила Селестия магию и направилась к смертоносному вихрю.

Не успела принцесса даже коснуться воздушной воронки, как ветер безжалостно схватил её за крылья, будто желая вырвать их, и бросил безвольное тело принцессы вверх. Стена приближалась, грозя сломать крылья Селестии, казалось, одним прикосновением. Поздно молодая кобылка поняла свою ошибку, и закрыв глаза приготовилась к худшему.

Но внезапно ветер стал слабеть. Развеялись грозовые облака, и подхвативший Селестию воздушный поток затянул её в центр рассеявшегося циклона. Почувствовав под собой мягкое облако, кобылка открыла веки и подняла мордочку. Окружившие её пони склонились перед своей принцессой.

— Луна так опасалась, что вы разрушите её творение, что и мы, её последователи, не могли не испугаться, увидев Ваше Высочество. Но видели мы также и то, как вы вверились нам, а враг никогда не доверит свою жизнь противнику. Значит, вы пришли с миром, принцесса. Скажите же, что привело вас в Долину Снов?

— Нет больше вашей принцессы. Завладевший моей сестрой дух обиды и несправедливости — Найтмер, заточил её на долгие годы на луне. Но ещё не кончена битва. Даже став другими, вы всё равно остаётесь моими маленькими пони. И я не осуждаю вас, что вы пожелали лучшей жизни в объятиях моей младшей сестры, и люблю вас оттого не меньше. Но Эквестрию облетела весть о проклятье, обратившим Луну в Найтмер Мун. И ныне уверена Эквестрия, что проклятье завладело и каждым из вас. Наделило вас ночными зрачками, чтобы нападать из темноты, и клыками, чтобы впиваться в беззащитных пони…

Сегодняшняя Эквестрия, лишённая гармонии, никогда не отступит и не увидит в вас пони. Теперь вы навечно — Дети Найтмер. И пока Луна не одолеет овладевшее ей проклятье, пока пони не увидят, кто есть ваша принцесса и моя сестра на самом деле, вам опасно оставаться здесь. Сегодня лётные отряды пегасов под предводительством генерала Файр Флай ударят по Долине Снов. Вы можете отразить атаку, я даже могу остановить нападение, но нынешнее общество никогда не будет готово принять вас обратно.

Вы верны Луне. Оставайтесь ей верны до конца. Ибо вы — единственная надежда, способная избавить мою сестру от вечной обиды и убедить принцессу, что ночь не менее прекрасна, чем день. И что пони могут любить её так же, и так же прыгать в её лунном свете, как в свете солнечного дня, и радоваться, встречая восход ночного светила. Бегите, скрывайтесь в пещерах Эквестрии. Пройдёт не одно поколение, прежде чем Луна сможет вновь вернуться к нам. Но всё это время я буду с вами. Я сделаю прекрасным и цветущим холодный камень сырых пещер, я научу вас растить пищу без солнечного света, а ваше зрение не даст вам грустить о солнечных лучах.

А теперь бегите. Прячьтесь в расщелинах гор под Долиной Снов.[5] Скоро прибудут отряды пегасов, и я подниму ослепляющее вас солнце. Я уверю всю Эквестрию, что дух Найтмер навсегда сгинул в его лучах. И наступит в королевстве спокойствие и гармония на долгие годы.

А вскоре посреди ночи взошло солнце, и начавшие штурм в запланированное время отряды пегасов увидели в поверженной Долине лишь одну Селестию, выжигающую в ней дыры своими обжигающими лучами магии…

---

Собравшиеся в круг пони молчали. Словно стыдясь всего, что наговорили ранее, они глядели в пол и по сторонам. Стояла абсолютная тишина, и лишь шум переворачиваемого кресла Сапфир вернул течение замершего времени.

— Голосуем? — подняв взгляд, спросил Глэдмэйн тихим голосом, лишённым былой ораторской напыщенности.

— Думаю, зовём Флёр и Нейсея, — произнесла Бабуля Смит. — У кого поднимется копыто лишить Селестию того, ради чего она жила тысячу лет?

Вскоре распахнулись двери. Но на пороге стоял не Нейсей и даже не Флёр де Лис. В возвышавшейся над залом ложе стояла принцесса Селестия, сложившая против обыкновения свои огромные крылья. Члены Совета склонили головы в благоговейном трепете перед своей принцессой. И выждав паузу, Глэдмэйн произнёс.

— Единогласным решением Эквестрийского Совета принцесса Луна признаётся невиновной.

Закулисные игры

Карета давно покинула пределы Даркстоуна и теперь неспешно двигалась по узкой двухколейной тропинке, тонувшей в море цветов и трав. Солнце ещё не встало, но предрассветное сияние голубого летнего неба уже заполнило луга мягким рассеянным светом. В низинах растворялись последние туманы, и где-то у горизонта меж пологих холмов показался первый луч восходящего солнца, ознаменовавший наступление нового дня.

Мимо дорог неспешно проплывали маленькие, но аккуратные домики, поросшие густыми садами и светлые полосы полей с узнаваемыми посевами. Как всё это было знакомо Луне — далёкие и навсегда ушедшие времена, когда не было ничего невозможного и эта жизнь была прекрасна по определению. Луна просыпалась в небольшой уютной кровати на веранде дома. Рядом уже скакала Селестия, и приходящий день предвещал восторг новых исследований. Каждый день — маленькая жизнь, и тем она насыщенней, чем раньше этот день начат. Потому пони так любят ранние летние восходы.

Каждый рассвет — чист, как лист бумаги. И всё, что напишется на нём, ещё эфемерно, податливо и готово принять любую форму от желания творца, и тем прекрасно. Первые штрихи — самые важные. Они задают тон всей картине, и впереди ещё так много сил, так много идей, а самое главное — времени. Вольный полёт фантазии детства — нанесение первых росчерков. Какой бескрайний простор, какая даль дана во владенье жеребёнку и какой размах для ранее неведомых чувств хранят эти чистые пространства!

Ближе к полудню летнее солнце находится почти в зените. Часть дня — позади, но впереди времени всё так же много, как и утром. Луна уже успела изучить, что нового произошло в саду за ночь. Селестия проверила, насколько поспела смородина на заднем дворе. Нашли здоровую лягушку и два новых кротовых холмика посреди лужайки. Поскакали к озерцу неподалёку запускать кораблики. Первые росчерки пера дали опыт. Теперь на чистом листе появляются образы. Это ещё наброски, но именно они станут основой всей картины. К полудню появляются планы, намеченные утром после знакомства с миром, уже известном, но всё же не тем, что был вчера.

«Вчера» почти не существует. Никто не помнит о том, что было вчера, да и имеет ли это значение для дня, что течёт сейчас? Резво прыгая в искрящейся воде и окатывая друг друга холодными брызгами, две кобылки счастливы. После полудня они, уставшие, вернутся домой, обсохнув по дороге под палящим солнцем. Время обеда, как первое подведение итогов. Что-то было не так, как ожидалось, что-то напротив — превзошло ожидания. А что-то оказалось другим. Не лучше и не хуже. Но никто не огорчён — после обеденного отдыха можно снова скакать на улицу и ещё трижды наверстать упущенное!

Но выходя во двор во второй раз, никто уже не ищет ничего нового и не ждёт случайных подарков судьбы, однако твёрдо верит, что всё хорошо, даже несмотря на то, что скоро чаши весов сравняют время «до» и время «после». Уже не хочется скакать, и две кобылки сидят на скамейке, создавая магией плетённые украшения из цветов и травы. Идёт на спад полуденный зной, и здесь уже становится предсказуем остаток ещё неисчерпанного дня, как предсказуема картина по уже нарисованному эскизу.

Луна отлучается домой попить воды. Поднимаясь на крыльцо, она видит оранжевый солнечный луч на двери. Оборачивается. Это ещё не закат, но его ожидание. Странное время. Остаток дня ещё долог, и до наступления полуночи ещё будет и вечер, и ужин, и чтение книжек, и разговоры на прощанье перед сном. Но с этого момента отсчёт ведётся не «сколько времени прошло», а вспять: «сколько его осталось». И вдруг всё начинает казаться изученным, как старый роман, а день — картина, которая станет лишь очередной, но никак не шедевром, замышлявшемся на рассвете. Ещё не поздно хоть что-то попытаться исправить, но нет уже ни желания, ни сил.

И в этот момент жизнь слово остановилась. Селестия осталась далеко. Сейчас у неё, вероятно, чуть за полдень, она ведь, поглощённая плетением веночков, даже не заметила смены суток. А замершая в ожидании заката Луна, глядящая на зависшее над горизонтом солнце осталась одна. Но ещё не догорело закатное небо, чтобы можно было с чистой совестью проводить этот день. И оставалось лишь смотреть на неизбежное или занять себя хоть сколько-нибудь полезным делом до наступления сумерек и проститься со световым днём на этой условно позитивной ноте…

— Вы плачете, принцесса? — раздался голос Жерома, до этого, казалось, дремавшего.

— Нет-нет, — замотала головой Луна, отвернув мордочку от окна, чтобы полумрак кареты скрыл следы её страданий. — Просто вспомнила одну грустную историю…

— О, Луна, — покачал головой Жером, пристально глядя ей в глаза, отчего принцессе стало некомфортно, — вы вся, целиком и полностью — одна сплошная грустная история. Что же вы вспомнили такого печального?

— Селестию, — созналась Луна. — Наше с ней детство. Ведь оно и впрямь было незабываемо. В памяти моей много событий. Там цветут пышные сады моего родного дома. Там время — бесконечно и неразрывно, оно не делится на прошлое и будущее, и оттого ощущаем каждый его миг. Там всё просто, как в приключенческом романе, а верх переживаний — заползший в комнату паук. Знаете, как я кричала от них в детстве? — улыбнулась принцесса, вдруг оживившись.

— Странные симметричные во все стороны создания… — протянул Жером, подняв взгляд кверху и попытавшись представить паука под низким потолком кареты.

— Сейчас я уже не кричу, — вновь погрустнела Луна, на всякий случай оглянувшись на спинку сиденья. — Не потому, что стала их бояться меньше, а потому, что, как позже оказалось, пауки — не самое страшное в жизни.

— Я понимаю вас, принцесса, — произнёс Жером улыбнувшись. — Но те времена безвозвратно утрачены. Остаться в детстве или грезить о скорой ночи, чтобы во снах вернуться в потерянные миры — недостойно настоящей принцессы. Пока пони в Эквестрии нуждаются в вас, вам нельзя отступать ни на шаг и нельзя думать о себе.

— Но, Жером… — покачала головой Луна, опустив глаза в пол. — Как быть той, для которой счастье подданных — своё собственное счастье? И приведёт ли свой народ в далёкие прекрасные земли правитель, не способный поступиться чьими-то интересами даже ради большего блага? Когда я была в Царстве Снов, когда я оберегала пони от страхов, мне никогда не приходилось выбирать. Я была абсолютным добром для каждой пони.

— А между тем, даже будучи добром, вы вмешивались далеко не в каждый сон, Луна? — риторически спросил Жером и не дожидаясь ответа, продолжил. — Вы не бросались на помощь по первому зову, позволяя пони самим побороть свои страхи. А значит, если бы пони это знали, были ли бы вы в тот момент добром для них?

— Да, — уверенно произнесла Луна, по интонации вопроса понимая, что правильно отвечать «нет», но желая услышать, почему.

— Вы поступались их сиюминутным спокойствием ради их спокойствия в дальнейшем. Вы ожидали, когда пони переборет собственный страх и помогали лишь когда понимали, что сегодня пони не справится без вас. Но разве способно абсолютное добро нести страх? — склонив голову на бок, поинтересовался жеребец и, глядя в окно, продолжал: — Значит, вы не в первый раз решаете эту задачу. Она вам знакома, просто ныне приняла иные формы. Вы достаточно умны, чтобы справиться, но чувство вины — ваша слабое место. И, словно откупаясь от угрызений собственной совести, поклялись поступать правильно независимо от обстоятельств.

Но это ваше прошлое, Луна. Вы совершили это, и никому не станет легче от вашей абсолютной добродетели сейчас. Вам пора прекратить идти на сделки с собственной совестью и оглядеться. В ваших копытах будущее вверившихся вам бэтпони, чья Долина Снов была сожжена вашей сестрой. Селестия — та, которую боготворит вся Эквестрия — добро после этого или зло?

— Я не знаю, Жером, она моя сестра, — тихо произнесла Луна.

— Эквестрийские пони счастливы, ведь их правитель вновь защитила их от опасного духа Найтмер. А между тем, сами бэтпони — те же пегасы, земнопони и единорожки, пожелавшие лучшей жизни и ушедшие вслед за вами. А та стража, что окружила мой дом в Даркстоуне, намереваясь уничтожить Найтмер — они добро или зло? А Селестия, которая отдала приказ расправиться с собственной, недобитой тысячу лет назад сестрой?

— Жером, хватит! — вскричала Луна, приподнявшись на мгновение, но тут же замерев и сев обратно, стыдливо спрятав мордочку за копытами. — Простите, прошу меня… — качая головой, извинялась принцесса. — Не знаю, что на меня нашло…

— Я по себе знаю, Луна, как непросто пережить предательство близких, — тихо произнёс Жером. — И вы меня простите. Вероятно, не стоило говорить с вами на эту тему. Но задумывались ли вы над тем, чего будут стоить ваши увещевания быть путеводным лучиком света для нуждающихся пони, когда рассчитывающий лишь на вас народ останется без вашей поддержки?

— Я понимаю…

— Когда вы прикрикнули на меня, я во второй раз видел Ваше Высочество настоящей, — удовлетворённо заметил жеребец. — Первый раз, когда вы пели, — напомнил он, прочтя вопрос на мордочке Луны. — И всё же, принцесса, — перестав улыбаться продолжал Жером. — Будьте живой. Будьте искренней и настоящей, а не идеальной. Вами слишком легко манипулировать. «Я такая понимающая, великодушная и сострадательная. Я — венец эволюции и альтруизма. И моей любви хватит на всех.» Нет, принцесса, её не хватит в первую очередь вам, и не стоит отрицать, что вы в ней нуждаетесь. Вы ищите её и находите в самопожертвовании, возносясь над объектом своей любви и самоутверждаясь за его счёт. Станьте искренней, и в том будет гораздо больше любви и сострадания к ближнему, чем в упоении собственным величием.

Ни слова больше не произнесла Луна. Отрезвляющие слова были слишком правдивы и слишком болезненны. И даже самый светлый порыв оказался облит обманом и самолюбованием, пожалуй, ещё больше, чем эгоизм в его чистом проявлении.

---

Стоило только Рарити ступить с поезда на платформу, как торжественная атмосфера Кантерлота, пребывающего в вечном сдержанном празднестве, подхватила кобылку и увлёкла за собой. Фэнси Пэнтс — крупный немолодой жеребец, одетый в облегающий пиджак, широко улыбнулся долгожданной гостье, сделав кивок в знак признательности. И, подхватив мелодию большого кантерлотского театра и желая слиться с ней и даже, может, задать ей новый тон, Рарити сделала глубокий реверанс, передав слово своему партнёру. Тот, всё ещё продолжая улыбаться, открыл ей дверь экипажа, приглашая кобылку расположиться на мягких креслах роскошного салона, дождался, когда будет погружен весь ее багаж, и легким взмахом копыта дал знак трогаться обратно в Кантерлотский Замок.

Не знала Рарити о цели своего визита ни когда карета въехала в его высокие белокаменные ворота, ни когда свернула в сторону от главной аллеи, ни даже когда Фэнси подал Рарити копыто у подножья самой высокой башни замка. И медленно ступая по винтовой лестнице, Рарити любовалась видами Кантерлота, пребывая в восторге от того, что скоро и ей предоставится возможность сделать жемчужину Эквестрии ещё прекрасней.

— Принцесса Селестия, — впервые заговорил с гостьей церемониймейстер, — просила передать вам свои извинения. Сегодня Её Высочество не сможет встретиться с вами. Но будучи как всегда пунктуальной, принцесса, — жеребец отошёл в сторону, пропуская караван, гружённый тканями Рарити, — просила передать вам этот конверт. В нём она представила список дел или даже, скорее, просьб, касающихся Её Высочества лично…

 — О, сама принцесса поручила мне задание! Это платье? Она хочет, чтобы я сшила ей платье для Grand Galoping Gala! Правда?

 — Учитывая, что последний раз принцесса надевала платье на торжество тридцать один год назад, боюсь, вы заблуждаетесь, — мягко произнёс Фэнси.

 — О, пышный облачно-розовый фатин и шитый золотыми нитями белый атлас! — испытала эстетический экстаз Рарити. — Это был нестареющий тренд следующего десятилетия. Откуда же вы помните такие подробности про платья Селестии?

 — Как её церемониймейстер, я должен это знать, — скромно заметил Фэнси Пэнтс, намереваясь поскорей передать письмо и удалиться, но Рарити уже было не остановить.

 — Все, все кобылки мечтали о нежно-кремово-розовом платье, как у принцессы! Скажите, как её церемониймейстер, — подскочила к нему Рарити, забыв о манерах, — почему Селестия надела платье единственный раз? Ведь оно имело ошеломительный успех! Все придворные пони были в восторге от её наряда…

 — Я никогда не осмеливался задавать Её Высочеству подобные вопросы. Почему бы вам не спросить саму Селестию при встрече? — попытался отстраниться Фэнси Пэнтс, и, похоже, это сработало. Рарити ещё что-то шептала о прекрасном сочетании глянца и не поддающегося воображению матового блеска, и жеребец, воспользовавшись заминкой, вручил гостье письмо и покинул комнату.

Дорогая Рарити! Уже ни для кого в Эквестрии не секрет, что в День Летнего Солнцестояния исполнился тысячный год с момента изгнания Принцессы Ночи. Но этот светлый для всех пони праздник оказался омрачён беспокойством и огромным количеством слухов и домыслов. Демонизируя Луну, некоторые пони забывают, что в первую очередь она моя сестра, и что нам также не чужды ни чувства, ни воспоминания.

Пытаясь сохранить хотя бы часть, я заперла их в покоях, где некогда жила Луна. Тогда я не понимала, что воспоминаний не заточить в башнях и не сберечь в памятных предметах, которые со временем становятся подобны ключам от пустых комнат. Много лет я приходила сюда, когда случалось сожалеть о содеянном, но вбирая в себя безответную тоску, комната моей сестры стала подобно склепу, заходить в которой не принято без чувства молчаливой скорби.

Пришло время сменить траур. Хороший художник способен передать эмоциональный посыл, преобразив окружающее пространство, но вносить полутона, едва касаясь объекта своей работы под силу только гениальному. Эта и есть цель твоего визита — оставив покои Принцессы Луны в неизменном, дорогом моему сердцу виде, разогнать гнетущую тоску и сделать это место приютом ностальгии и светлой грусти.

Рарити вышла на балкон, оперевшись о перила так уверенно, словно была пегаской. Да, Селестия знала, к кому обратиться, и восторженная единорожка распростёрла копыта, будто с высоты кантерлотской башни желала обхватить находящееся над самыми крышами солнце. После тёмных задрапированных окон спальни, оно сияло ослепительно, и, гарцуя, Рарити вернулась в комнату, распахнув магией тёмные занавески. И маленький уголок принцессы Луны, сотни лет проспавший в под незримым куполом, в одно мгновение лишился своей тяжёлой задумчивости и засверкал, вторя солнечным лучам в высоких окнах.

---

— Единогласным решением Эквестрийского Совета принцесса Луна признаётся невиновной, — огласил решение присяжных Глэдмэйн, смотря в глаза Селестии, стоящей на балконе.

— Я рада, — начала было Селестия, заметив замешательство Нейсея и Флёр де Лис, — что вы проявили неравнодушие и пожелали детально разобраться в этом деле. Ваше решение означает, что…

— Осмелюсь вас перебить, — громко заявила Глава Совета, расплывшись в широкой улыбке.

— Что-то случилось, Флёр? — улыбнулась в ответ принцесса, снисходительно глянув на кобылку.

— А известно ли Её Высочеству, — играя голосом, тянула она, — что мой заместитель ввёл в заблуждение Главу Совета и всех членов Совета заведомо ложными сведениями? Что вы на это скажете, Нейсей? — обратилась она к жеребцу, чувствуя, как неотвратимо наступает момент его поражения в глазах принцессы и народных** избранников.

— Уточните, Флёр, какую именно недостоверную информацию я предоставил вам и присяжным? — сохраняя спокойствие задал ожидаемый вопрос Нейсей, не желая терять достоинство перед Её высочеством.

— Вчера, — отвечала Флёр, смакуя момент, — незадолго до полуночи, когда девять из десяти членов Эквестрийского Совета вынесли Луне обвинительный приговор, вы отказались принимать протокол до достижения единогласного решения либо до конца суток, после чего судьбу Найтмер решало бы большинство. Вы сослались на регламент. Однако, почитав его внимательно, я пришла к выводу, что такого пункта в нём нет. Следовательно, вы не только нарушили как минимум три его пункта, но и намеренно ввели в заблуждение весь Эквестрийский Совет, который без вашего вмешательства принял бы совершенно противоположное решение.

— Чего именно, Флёр, вы добиваетесь? — покачал головой Нейсей. — Ваши слова нацелены против меня, и я готов ответить за свои ошибки. Но, если это остудит ваш пыл, решение по вопросу принцессы уже принято.

— Его можно обжаловать! — прикрикнула на Нейсея Флёр, словно между ними не стояла Селестия, пока что решившая не вмешиваться в происходящее.

— Обжаловать решение?! — вспылила Бабуля Смит. — Такой вздор приходит на ум лишь от забродивших яблок! Мы второй день сидим, таскаем кресла, я потеряла свои протезы, а вчера…

— Тихо, тихо, — угомонил пожилую кобылку Глэдмэйн. — Мне самому до жути любопытно, как Флёр собирается обжаловать решение, которое принято единогласно.

— Флёр, — решив вмешаться, тихо произнесла Селестия, и кобылка вздрогнула. — Я прекрасно понимаю, как порой мы боимся того, что не способны понять. Пребывая в неведении, мы скорее пожелаем уничтожить нечто выходящее за грань нашего понимания, чем попытаться в этом разобраться. Наши десять пони, — продолжала Селестия уже обращаясь с балкона в зал, — истинные герои. Не потому, что они помиловали мою сестру, а потому, что не поддались порыву и изучили Найтмер, чьё имя наводило ужас на многие поколения пони…

— Но, принцесса Селестия, разве не считаются неправомерными действия моего заместителя? — выпалила Флёр де Лис, не в силах поверить, что Нейсей выходит сухим из воды.

— Регламент, как и весь Совет, носит рекомендательный характер, — ответила Селестия. — О каком строгом своде правил может идти речь, когда последнее слово остаётся за главой государства? И своим решением я объявляю, что не считаю произошедшее нарушением хотя бы только потому, что даже после объявления данного факта никто из членов не поменял своего мнения в сторону обвинения Луны.

Я очень благодарна всем вам, мои маленькие пони. Уверена, вы узнали много интересных и даже невероятных фактов о том, что именно происходило в Эквестрии в те неспокойные годы. И если вы оправдали мою сестру, значит, вы поняли всё правильно. Через несколько часов весть о неожиданном помиловании Принцессы Луны облетит всю Эквестрию. Каждого из вас на станции родного города встретят толпы журналистов, желающих услышать, как вы посмели допустить помилования самой опасной пони в Эквестрии. Просьба Нашего Высочества — расскажите им всё, как было. Пусть об этом завтра напишут все газеты Эквестрии. Только познакомив наших пони с принцессой Луной так близко, как познакомились с ней вы, мы сможем заставит их побороть собственный благоговейный страх перед Принцессой Ночи. На этом заседание Эквестрийского Совета объявляю закрытым.

---

Строгие холодные тона или мягкие пастельные? Первые выбирают пони, желающие выделиться и подчеркнуть свою независимость. Они строги и требовательны к окружающим и, в большей степени, к себе. И это было очень похоже на Найтмер. Мягкую однотонную гамму выбирают личности, не порывающиеся возвыситься в чужих глазах и не стремящиеся к идеалу. У них красивая речь, неспешные движения и хорошие манеры. Они вдумчивы и чувственны, и одинаково непринуждённо могут говорить как о повседневности, так и о философии. И это похоже на Луну. Но пока Рарити пыталась определиться с гаммой и в первую очередь пересилить своё чувство стиля, выставив на камин не вписывающиеся в интерьер «милые сердцу безделушки», она вспомнила об одной очень важной вещи.

— Схожу к Селестии и узнаю, так ли необходимо расставлять по полочкам это памятное безобразие, а заодно попробую удовлетворить интерес Твайлайт относительно… — Рарити придвинула магией ширму, и через секунду вышла из-за неё одетая в строгий тёмный костюм, — дворцовых интрижек. Тайный агент Рарити готова завладеть секретами Кантерлота!

Шагнув на балкон, кобылка огляделась: не громко ли она озвучила свои планы? Нет, никакой пони в здравом уме не будет описывать круги по винтовой лестнице самой высокой башни только чтобы посмотреть, что задумала Её Высочество. Как найти принцессу Селестию? Или, может, она настолько занята, что не сможет отвлечься даже на минуту? В таком случае, спросим подробности у её церемониймейстера. Уж кто-кто, а он более иных осведомлён о планах принцессы.

Рарити спустилась до уровня стены, но блуждать по лабиринту замка ей не хотелось. Потому, сделав ещё два круга, она сошла вниз и направилась по мощённой камнем тропинке сада. Здесь было тихо и даже не по-королевски уютно. Ухоженный газон казался неестественно зелёным под лучами летнего солнца, низенькие плодовые деревья едва слышно перешёптывались своими кронами, а высокие стены разделили сад на большие пространства, и каждое было не похоже на прежнее, подобно комнатам во дворце.

Пройдя под аркой стены, Рарити оказалась во дворе с высоким фонтаном в центре. Здесь было гораздо больше пони. Они сидели на скамейках под окнами дворца, гуляли по песчаным дорожкам и прятались от лучей полуденного солнца у дворцовых стен, густо поросших плющом. У чаши фонтана прогуливались парочки и носились жеребята, стараясь попасть под сносимую переменчивым ветром струю фонтана.

— Прошу прощения, — обратилась Рарити к стражнику в позолоченных доспехах. — Как я могу встретить принцессу Селестию?

— Селестия эти дни невероятно занята. Если вы озвучите свою просьбу, вероятно, я смогу вам посоветовать к кому обратиться.

— Ох… — улыбнулась Рарити, — весьма неожиданно слышать такую вежливую образованную речь от…

— От стражника? — подхватил неозвученные слова Рарити тот и сдержанно улыбнулся. — А других у Селестии при дворе и нет. Нас Шайнинг за некультурность… как бы сказать… — жеребец крепко почесал затылок в поисках приемлемой формулировки. — Выносит дисциплинарный выговор.

— Во дворце быть вежливым со всеми — самая разумная политика, — согласилась Рарити. — Ведь никогда наперёд не предугадаешь, обычная ли пони перед тобой, важный министр или, — кобылка понизила голос до шёпота, приблизившись к жеребцу вплотную, что тот отпрянул, — твайный агент.

— О, вовсе не по этой причине, — засмеялся тот. — Когда-то раньше мы были вооружёнными силами, для которых каждый чужой — враг. Но те времена, к счастью, помнят лишь легенды. Мы больше не наставляем пики на посетителей с криками «кто идёт», пусть он даже идёт к самой принцессе. Благодаря усилиям Её Высочества, в нынешней Эквестрии гораздо естественней быть помощниками, чем жить в ожидании нападения и видеть врага в каждой встречной пони. Это же смешно!

— О, что вы! — Воскликнула Рарити. — Это ничуть не смешно! Быть намеренно грубыми и суровыми и свято верить в естество своей жестокости до неспособности слышать ничего кроме приказа — крайне печально.

— Королевская Гвардия — лицо главы государства, отражение его страхов и побуждений. Гвардия расскажет о нём больше, чем все газеты, речи и выступления. Потому наше призвание — помогать и защищать. И мы искренне хотим, чтобы в трудное время пони бежали к нам, а не от нас…

Так вы, собственно, намеревались что-то спросить?

— Да, мой вопрос может показаться необычным, но я не могу разобраться, как быть с памятными вещицами принцессы Луны. Выставить их на камин — явное покушение на стиль, — с долей брезгливости произнесла Рарити. — Но если я оставлю их пылиться в коробке и дальше, я могу расстроить Селестию. Я хочу постараться её убедить выставить их где-нибудь не в столь видном месте. Допустим, пусть они себе стоят где-нибудь за дверцей секретера.

— Вопрос действительно непростой. Но, думаю, вы сможете обсудить это с тем, кто знает её высочество как никто другой. Фэнси Пэнтс проходил здесь буквально четверть часа назад, Если вы проследуете в западную часть сада, вы придёте к покоям, где церемониймейстер живёт со своей супругой. Не думаю, что у него не найдётся времени для такого вопроса.

— О, спасибо вам! — воскликнула Рарити так воодушевлённо, словно собеседник только что совершил ради неё героический поступок. — Кстати, как знаток моды, могу сказать, что вам очень идут эти сверкающие доспехи! — произнесла Рарити, кокетливо глянув на гвардейца.

— Оу, большое спасибо, — глуповато улыбнулся жеребец, спрятав за смущением желание сделать ответный комплемент, который тайно желала бы услышать любая молоденькая кобылка, но который из уст незнакомца может звучать как минимум странно.

Рарити развернулась и неспешно направилась вдоль дорожки сада, позволив своему собеседнику ещё некоторое время любоваться любыми частями её удаляющегося силуэта, уже без необходимости делать это вскользь. Так, миновав ещё несколько зон, среди которых был сад, полный роз и небольшой пруд с кувшинками, Рарити вышла на главную площадь перед дворцом, с широкой каменной дорогой и фонтанами. Пройдя её насквозь, кобылка вновь миновала сады-комнаты одну за другой, пока, наконец, не оказалась у дворцового крыла с высокими вытянутыми окнами. Казалось, что на эту часть сада, которая расположилась так далеко от любопытных глаз посетителей, уже не хватило фантазии, и ничем примечательным она не выделялась, хотя не менее иных была ухожена.

Кобылка поправила головной убор и гриву, чтобы как и всегда выглядеть неотразимо, и подошла к высокой массивной двери, намереваясь постучать. Но донёсшиеся голоса заставили её остановиться. Похоже, Рарити заблудилась и попала совсем не в то крыло, где живёт Фэнси Пэнтс. На всякий случай кобылка приблизилась сбоку к окну и заглянула внутрь. В помещении находились трое — вальяжно развалившийся в кресле полный земнопони в чёрном костюме с бабочкой, кобылка преклонного возраста в дорогом роскошном платье и зеркальных очках. И среди них — Фэнси Пэнтс, державшийся достойно, но как-то обособленно, словно это он отчитывался перед гостями, которые оценивающим скучающим взором смотрели на него подобно строгой комиссии в Академии Магии.

— Импосибли Рич и ещё какой-то господин, — шёпотом произнесла Рарити, отступив от окна за стену. — Интересно, почему они решили посетить Кантерлот?

Узнать это было нетрудно. Доля риска вкупе с невероятным стечением обстоятельств, которые свели самых влиятельных находящихся в тени пони и Рарити в одном месте, придавала ей особый охотничий азарт, где не так важен результат, как занимателен процесс. К тому же успех сулил не только внутреннее удовлетворение, но и добросовестное исполнение обещаний перед Твайлайт. С одной стороны Рарити понимала, что подглядывать нехорошо. Нехорошо, не потому, что неприлично, а потому, что если её поймают, этого никогда не забудут при дворе. Но с другой, Рарити не была лишена любви к авантюрам, а потому, стараясь ступать копытцами почти бесшумно, приблизилась к двери и заглянула в замочную скважину.

— По сегодняшний день мы всё ещё не можем быть уверены, что Найтмер Мун действительно вернулась в Эквестрию, — произнёс Фэнси Пэнтс. — Этого не знает даже сама принцесса Селестия.

— Жители Понивилля знают поболее её Высочества? — скептически заметила Импосибли Рич. — Фэнси, не говорите чепухи, иначе мы и впрямь можем подумать, что вы с Селестией условились молчать. И вы здесь только для того, чтобы контролировать наши настроения по просьбе принцессы.

«Начну отрицать, и лишь подтвержу догадки, — подумал Фэнси Пэнтс. — Надо показать, что я не воспринимаю их предупреждение всерьёз»

— Вы можете думать что угодно, но, в отличие от вас, я не считаю горстку земнопони из провинции за достоверный источник информации, — сказал он вслух.

— Не достоверный, а единственный, — поправил пони в пиджаке и бабочке, которого звали Мак Блэкстрим. («Как бы снять эти чёртовы маски и дать понять, что каждый из нас уже прекрасно знает о существовании Найтмер, но боится первым в этом признаться, чтобы не навести на себя подозрения, ведь для подтверждения своих слов придётся раскрыть их источник. Раз все опасаются, это попробую сделать я.») — Знаете, — произнёс он, потянувшись за стаканом с соком, — когда я работал на флоте, занимаясь перевозкой грузов из Филлидельфии в Мэйнхеттен, от лоцмана я запомнил одну очень полезную фразу. Он говорил всегда считать себя ближе к опасности. Как в дальнейшем показал мой жизненный опыт, совета полезнее не существует.

«Отлично сыграно, — отметила про себя Импосибли. — Но слишком смело. И сейчас надо показать Фэнси Пэнтсу, что мы не в сговоре и как минимум не осведомлены о планах друг друга»

— То есть, — произнесла она вслух, — вы предлагаете считать, что Найтмер сейчас действительно находится в Эквестрии?

— Совершенно верно, — удовлетворённо кивнул Мак Блэкстрим. — И всё же, мы здесь собрались по вашей просьбе, Фэнси. Введите же нас в курс дела.

— К сожалению, пока не пришёл Филси Рич, я не могу объявить о цели нашего собрания, — отказался Фэнси Пэнтс. — Чтобы все мы находились в равном положении.

— Почему этот негодяй заставляет нас ждать? — возмутилась Импосибли Рич. («Сейчас самое удачное время, чтобы разделить сферы влияния без Филси Рича. Сегодня утром я пыталась предложить ему встать на сторону Найтмер, но он отказался. Значит, надо начинять сейчас же. Сблефовать и пригрозить покинуть собрание если оно не начнётся? Или же не идти на обострение, ведь теоретический союз с Фэнси Пэнтсом почти гарантирует успех. Однако вероятность, что Фэнси поддержит Найтмер, мала, потому не многое упускается в случае провала».) — Либо собрание начинается сию же минуту, либо мы с Мак Блэкстримом покидаем этот зал.

«Ситуация опасна, — размышлял Фэнси Пэнтс. — Повышать ставки нет смысла, ибо эти двое на спасуют и пойдут до конца. Мне же слишком многое придётся потерять. Оно того не стоит.»

— Хорошо, — сдал назад Фэнси, услужливо кивнув. — Передадим Филси Ричу, что мы все очень торопились. А сейчас приступим к делу. Итак, как вы все знаете, Найтмер уже находится в Эквестрии. И считая себя ближе к опасности мы будем полагать, что она скрывается, замышляя нападение. Я собрал вас здесь, чтобы услышать мнение глав корпораций, контролирующих основные отрасли нашей промышленности и быть в курсе, на что может рассчитывать Её Высочество.

«Опять он передаёт слово, — недовольно заметил Мак Блэкстрим. — Первый называющий цену, как правило, остаётся в проигрыше. Но раз так, я попробую не просто взять слово, а завладеть инициативой»

— Как пони, по праву считающийся основным лидером энергетического сектора Эквестрии, я хочу заявить, что Foal Street и крупные игроки рынка всерьёз обеспокоены новостями относительно Найтмер Мун. И пока частные инвесторы заглядывают Селестии в рот, ожидая её новых заявлений, мы с Импосибли Рич делаем ставку на безусловное повышение стоимости всех отраслей тяжёлой промышленности и энергетики.

Если мы вспомним индекс стабильности Эквестрии, то линия стабильности проходит на уровне 0,1% прироста ВВП в год. Он был высчитан косвенно, исходя из предполагаемого благосостояния жителей Эквестрии и их числа сегодня и тысячу лет назад. Считается, что за это время производственные мощности страны выросли в 2,72 раза, что вполне соответствует действительности. Кому не лень считать, возведите 1,001 в тысячную степень. Но по некоторым предположениям, индекс стабильности имеет очень запоздалое реагирование, потому о катастрофе мы узнаем постфактум.

— Почему мы доверяем какому-то синтетическому индексу стабильности? — спросил Фэнси Пэнтс, скрывая отвращение ко всему, что сейчас последует, под маской вежливости.

— Потому Фэнси вы и сидите в политической элите, а не в экономической, — ответила нескрываемой неприязнью Импосибли Рич. — Мы доверяем индексу стабильности потому, что он выражает мнение большинства. Сейчас инвесторы чувствуют опасность, и первая новость об исчезновении Найтмер с луны и последовавшая задержка восхода обрушила стоимости акций всех без исключения предприятий. На открытии торгов они теряли от 20 до 80 процентов стоимости в моменте. Скажите, это показатель катастрофы?

— Полагаю, да, — согласился Фэнси Пэнтс.

— А вот и нет. Объём денежной массы вернулся едва ли не к прежним значениям уже к полудню с восходом солнца. Таким образом, рынок просел на треть, а не на катастрофические 80%. Но учитывая, что даже с этой третью он откатился до показателей двухсотлетней давности, это много. Отреагировал ли индекс стабильности? Нет. Потому что индекс стабильности выражается не в панических настроениях, а в отклонении ВВП от роста в 0,1% в год, но никак не в сиюминутном объёме денег на рынке.

Дальше ситуация становится ещё интересней. Как только просачиваются первые слухи о том, что Найтмер всё-таки, реальна, объём денег на рынке не только не снижается, как в первую волну паники, а напротив — начинает расти. Парадоксально, но сейчас акции компаний тяжёлой промышленности в двадцатипроцентном плюсе. А это, на минуточку, сто пятьдесят лет при нормальном развитии. Инвесторы устали получать свои мизерные проценты с выручки компаний, ограниченных в развитии чьим-то всевластным копытом, и впервые за всю историю решили сыграть на повышении стоимости акций, заработав на разнице, а не на процентах выручки фирмы.

Но инвестор никогда не вложится в бесперспективный фантик, особенно переоценённый на сто пятьдесят лет вперёд. Значит, все как один ожидают скорого реального роста. И он будет хотя бы только благодаря вливанию в компании такого объёма средств. Компании получат импульс развития, но в отличие от прошлых лет, когда наращивание объёма добычи и производства продукции было лишено смысла по причине ограниченности спроса, инвесторы ожидают, что сейчас спрос возрастёт. Судя по тем двадцати процентам роста акций, как раз на это значение. И если так действительно случится, то рост промышленности подстегнёт и рост ВВП, который далеко позади оставит линию стабильности. И это будет последним предупреждением надвигающихся перемен. Что может подстегнуть спрос на тяжёлую промышленность и энергоносители? Это война, Фэнси Пэнтс, наступление вечной ночи. Или конец эры Селестии с её умышленным замедлением темпов экономического роста. Рынок сигнализирует о скорой смене власти и о том, что экономическая элита готова к этому.

«Похоже, — размышляла Импосибли Рич, — Мак Блэкстрим достаточно запугал Фэнси Пэнтса, чтобы лишить его желания сопротивляться и пойти на сделку. — Фэнси напуган нависшей над ним экономической машиной, о существовании которой он не знал, и в новом осмыслении этого мира подобен заблудившемуся на вокзале жеребёнку. И сейчас этот жеребёнок доверится первому встречному взрослому, который пообещает ему найти маму.»

— Но вы же понимаете, Фэнси, — обратилась к нему Импосибли, — что мы, являясь верхушкой элиты, не желаем перемен. Наше с Мак Блэкстримом суммарное состояние — почти полмиллиарда битсов. Едва ли мы можем пожелать чего бы то ни было сверх. Когда у тебя в кошельке сто битсов, то есть разница, сто их или двести. Когда же тебе семьдесят лет, нет особой разницы, сто миллионов у тебя или же двести. Поэтому, мы не желаем перемен и готовы сотрудничать с Кантерлотом.

«Откажусь, — думал Фэнси Пэнтс, — и потеряю контроль над действиями экономической элиты.»

— Раз всё настолько плохо, — повёл копытами церемониймейстер, — Кантерлот готов сотрудничать в это непростое для всех нас…

---

— Рарити! — раздался знакомый голос сзади и кобылка, вздрогнув, отпрянула от двери. Ей стало нехорошо. Совсем нехорошо. Судя по голосу, это Филси Рич, опоздавший на собрание. Требовалось выдумать что-то правдоподобное, и быстро.

— Да… добрый день! — натянула улыбку та, поворачиваясь к окликнувшему её пони. — Добрый день, Филси Рич… Я как раз искала Фэнси Пэнтса по одному делу. Вы не видели его?

— Думаю, он пока что занят. Пятнадцать минут назад у него должно было начаться собрание.

— Как жаль, — вздохнула кобылка. — Спасибо, что подсказали, а то я бы так и прислушивалась к голосам за дверью, в надежде убедиться, что Фэнси Пэнтс действительно там, — попыталась оправдаться Рарити, но Филси, столько лет знакомый с ней, похоже, даже ни в чём её не заподозрил. — В таком случае, зайду к нему позже, — уже бодрым голосом произнесла кобылка, намереваясь поскорей покинуть место преступления.

— О, пройдёмте в таком случае со мной, — предложил жеребец, подходя к двери. — Я пользуюсь авторитетом при дворе, потому вашу проблему моментально решат, стоит мне только попросить.

— Но… я… — запинаясь произнесла Рарити, не желая проходить внутрь, но Филси был невозмутим.

— Не стоит благодарности, Рарити. Я всегда рад вам помочь, — произнёс он, открыв двери. — Добрый день, — поздоровался он сразу со всеми присутствующими.

— Добрый, — подавленно ответил Фэнси, внимательно, как и все остальные, рассматривая Рарити, изо всех сил пытающуюся выглядеть невозмутимо и дружелюбно.

— Это моя знакомая, — пояснил Филси Рич. — Рарити стояла у дверей зала и ожидала окончания собрания, чтобы обратиться с просьбой к вам, Фэнси Пэнтс. Думаю, вы сможете уделить минутку моей хорошей знакомой?

— Да… в таком случае… — запинаясь, произнёс он, — я, безусловно, помогу. Вы пока располагайтесь, — предложил Фэнси, глупо улыбаясь. — Мы сейчас как раз только подошли к обсуждению очень важного вопроса… — говорил тот, приглашая Рарити следовать за ним в коридор.

— Кто эта кобыла? — с некоторым недовольством шёпотом спросила Импосибли Рич Филси. — Зачем ты её сюда привёл?

— Эта моя хорошая знакомая. Она стояла у дверей, ожидая Фэнси Пэнтса. Не думаю, что её вопрос займёт много времени.

— Стояла у дверей? — поинтересовался Мак Блэкстрим. — При сходе с крыльца справа стоит скамейка.

— Уж не думаете ли вы, что она намеренно подслушивала ваш разговор? — пошёл на обострение Филси, и Импосибли решила разрядить обстановку. Пока что на всякий случай.

— О, нет. Вероятно, Мак Блэкстрим имел в виду, что она напрасно стояла на крыльце всё это время. «Какое лицемерие», — подумала Импосибли, почувствовав отвращение к собственным словам.

«Какое лицемерие», — про себя заметил Филси Рич.

---

— Что случилось, Рарити? — осторожно спросил Фэнси Пэнтс, пока не определившийся, вкладывать ли интонации осуждения или же беспокойства. — Что заставило вас прервать собрание?

— Боюсь, этот вопрос не решить ни мне, ни вам, — уклонилась от ответа Рарити. — Мне очень нужно видеть принцессу Селестию.

— Селестию? — переспросил Фэнси Пэнтс. — Но сейчас принцесса проводит аудиенцию с одним из членов Эквестрийского совета. Вы ведь знаете, сегодня назревает большой скандал, потому что члены совета не желают оправдывать Найтмер. И принцесса будет очень огорчена. Не думаю, что это лучшее время, чтобы просить Её Высочество об одолжении…

В дальнем конце коридора послышались шаги, а вскоре из-за угла вышли две пони. Флёр де Лис — супруга Фэнси Пэнтса и Нейсей. Оба шли бок о бок, но друг на друга не смотрели. По морде церемониймейстера скользнуло беспокойство и озабоченность. Судя по Флёр, что-то пошло не по плану. Что могло получиться не так, когда победа над Нейсеем казалась очевидной?

— Добрый день, Фэнси Пэнтс, — кивком головы приветствовал церемониймейстера Нейсей и миновав его, прошёл в зал, где сейчас расположился экономический свет Эквестрии. О чём-то говорит с Импосибли. Кивает Филси Ричу. Магией достает из-под накидки свиток без печати и передаёт Мак Блэкстиму. Тот нещадно сминает трубочку и убирает себе во внутренний карман пиджака, продолжая вести беседу с Филси Ричем.

— …провалился? — шёпотом сокрушался Фэнси Пэнтс. — Как же вышло, что провалилось почти выигранное дело? О, нет-нет, прошу, не расстраивайся… Я тебя не виню. Вернее, виню не тебя.

— Как ни странно, Совет сделал своё дело, — громко произнёс подошедший со спины Нейсей, перебив перешёптывающихся Фэнси и Флёр.

— Что ж, на то воля присяжных. Теперь это забота Селестии, — произнёс Фэнси Пэнтс так, словно исход Совета был ему если не безразличен, то, по крайней мере, не вызывал прямой заинтересованности. — А вы, Нейсей, как считаете? — произнёс Фэнси, и от его слов повеяло неприязнью.

— Аналогично вам, — ответил тем же Нейсей.

— Знаете, если вы свободны, у меня есть к вам небольшая просьба.

— Слушаю.

— Сопроводите нашу молодую леди по имени Рарити до Её Высочества. Она здесь по поручению Селестии, и, следовательно, смеет её беспокоить в любое время, — улыбнулся Фэнси, довольный, что избавится сразу от двух сторонних лиц в их личном с супругой разговоре.

— Безусловно, Фэнси Пэнтс, — проговорил Нейсей, смотря церемониймейстеру прямо в глаза и понимая, что его очень вежливо попросили выйти вон. — Пойдёмте, юная леди, — сказал он неожиданно мягко, и Рарити, попрощавшись с Фэнси Пэнтсом, зашагала вслед за Нейсеем.

Селестия сидела в небольшой светлой комнате и пила чай вместе с седогривым мерином блёклого бежевого цвета. Вернее, чай пила только Селестия, всем видом показывая своё расположение к гостю. Сам же земнопони, похоже, хоть и чувствовал себя неловко за столь тёплый приём, всё ещё был не готов уступить, и сидел хмурый и угрюмый.

— Прошу прощения, что прерываю, принцесса, — произнёс Нейсей, и собирался продолжить, но был перебит.

— Ничего страшного, проходите, — улыбнулась она ему и Рарити, отчего та вздохнула с облегчением.

— Ваша речь на сегодня готова, — сказал жеребец, доставая магией свиток, скреплённый печатью.

— Благодарю, Нейсей, — кивнула та, перенимая бумагу. — Могу быть полезна чем-то ещё? — спросила она, выражая свою готовность помочь Рарити, явно пришедшей с каким-то вопросом.

— Я хотела спросить, Ваше Высочество… — начала Рарити, понимая, как глупо прозвучит её вопрос в контексте глобальных государственных вопросов, но отступать было уже поздно. — Стоит ли выставлять на виду те вещи в коробке, которые напрочь лишены чувства стиля и могут навредить общему интерьеру, выполненному в стиле классицизма?

— Вероятно, Рарити, принципы стиля не позволят тебе сделать это. И я не стану спорить с той, кто как никто иной разбирается в тонкостях этого искусства. Тем более, Луна не впервые сталкивается с принципами. Думаю, она уже привыкла.

— Спасибо, принцесса Селестия! — обрадовалась Рарити и подскочила к Её Высочеству, поцеловав копыто. Трижды.

— Я правда очень благодарна тебе, Рарити, — произнесла Селестия, когда кобылка уже была готова удалиться из комнаты, — что ты согласилась мне помочь. Оставайся сегодня на ночь в комнате, над которой ты так долго сегодня трудилась. Пусть это будет моей символической благодарностью. И не задерживайся с отходом ко сну, — с улыбкой предупредила Селестия, подмигнув Рарити.

Двери комнаты закрылись и улыбка сошла с мордочки Селестии. Она долго молчаливо смотрела на остатки своего чая, затем подняла взгляд на собеседника.

— Выходит, вы даже не обмолвились с ней и словом? — спросила принцесса.

— Ни словом, ни взглядом, Ваше Высочество. Она не простит меня. Тогда я был молод и мне казалось, словно у моих копыт будет ещё вся Эквестрия. Я не разменивался на мелочи и не считался с чужим мнением. Я даже не прислушивался к нему, за что и оказался наказан. Я, Гранд Пэа, сам выбрал такую жизнь, уехав на другой конец Эквестрии, но я не даю себе повода проникнуться жалостью к самому себе. Уже слишком много времени прошло, чтобы можно было восстановить хоть что-то. Теперь я останусь доживать свой век в одиночестве в далёком Ванхувере.

— Для близких даже тысяча лет — не срок. Я верю в это.

— Ваше высочество… — покачал головой мерин, глянув принцессе в глаза, — я очень ценю, что вы так беспокоитесь о всеми забытом старике, что даже пригласили из далёкого Ванхувера под предлогом проконтролировать течение Совета и в случае необходимости направить его в пользу вашей сестры…

— И вы проконтролировали, — удовлетворённо заметила Селестия. — Быть может, именно ваша речь и поможет Эквестрии поверить во всё светлое, что есть в нашей многострадальной Луне.

— Я добросовестно исполнил вашу просьбу насчёт Луны. И я выполнил свой долг перед Вашим Высочеством. Может ли теперь ваш покорный слуга покинуть кантерлотский замок и отправиться доживать свой век обратно в Ванхувер?

— Ванхувер, это не «обратно», Гранд. Но, несомненно, можете. Я не смею задерживать вас долее. Спасибо, что откликнулись на мою просьбу.

---

События сегодняшнего дня для Луны ограничились лишь ночным нападением и номинальным обретением титула Принцессы Ночи после разговора со старцем-бэтпони. Не знала Луна о выдвинувшем своё веское слово Эквестрийском Совете и о том, кто за этим стоит. И что Селестия уже готова в любой момент выступить перед публикой и отправить гонцов во все концы страны с вестью о прощении и помиловании Луны. Как и не знала она о том, что сейчас её жизнь решалась в стенах Кантерлота теми, для кого нет ничего свыше собственного спокойствия и благополучия. Ей было трудно это понять.

Но недопустимо Аликорну осуждать простую пони за то, что в своё короткое мгновение пони любыми способами стремится успеть не только его прожить, но и насладиться им. Ведь когда Аликорн спокойно выжидает момент, в который жизнь сама предоставит ему желаемое, пони мчится сломя голову, не размениваясь на мелочи и не считаясь с чем-то сиюминутным. Их души не боятся ни ошибок, ни позора, ведь всё что у них есть — их недолгий век, слишком тесный для чего-то грандиозного, но достаточно длинный, чтобы не предпринять отчаянную попытку запечатлеть свои амбиции.

— …И тогда он сказал, что мои обвинения лишены смысла, — жаловалась Флёр, сидя за столом со своим супругом.

— Прямо так и сказал? — удивился Фэнси Пэнтс, левитировав магией хрустальную салатницу. — Флёр, ты даже не прикоснулась к ужину.

— Я не заслужила ужина, Фэнси, — прорычала кобылка, оттолкнув тарелку. — Первый раз в жизни мне предоставился шанс сделать что-то для нашего общего счастья, и я упустила его. Потому что всё складывалось слишком хорошо, чтобы не разрешиться так же. Скажи, Фэнси, ну, кто я после этого?

— Ты — моя супруга, — невозмутимо ответил Фэнси Пэнтс, понимая, что сейчас как никогда важно сохранять спокойствие и говорить крайне осторожно, не поддаваясь на провокации. — Ты — высший свет Кантерлота и его авторитетный голос…

— Нет, Фэнси! — встала изо стола кобылка. — Это ты — его авторитетный голос. А я — твоё украшение.

— Ох, вертихвостка, опять ты выдумываешь… — попытался вывести разговор из пике Фэнси, но не придумал ничего лучше, чем фальшиво засмеявшись, обесценить произнесённое супругой.

— Даже сейчас ты держишь меня за silly-filly, Фэнси. Ты поощряешь моё закатывание глазок на публике, мои глупые возгласы и поведение ветреной легкомысленной кобылки. Но недвусмысленно поднимать заднее копытце и выгибать спинку — это то единственное, чем я могу отплатить тебе взамен.

— Разве этого мало? Когда ты так делаешь, мне завидуют жеребцы любого статуса и возраста, Флёр. Это дорогого стоит, и можно ли в нашем с тобой положении желать что-то сверх? Мы — идеальная пара, под стать первым лицам высшего света.

— Выходит, моя единственная роль — быть твоей личной Рэнти Лав? Я правильно понимаю? — с вызовом спросила Флёр.

— Нет-нет, я неправильно выразился…

— Нет, Фэнси, ты совершенно прав, — перебила его Флёр, упавшим голосом. — Я покупаю тебе статус. А ты превращаешь его в битсы и делишься со мной. Это ужин я получила за то, что заигрывала с твоим собеседником на собрании. Жеребец весь извёлся от зависти. Сумочку я получила за то, что во время гонок Вондерболтов уснула на твоем плече, а это крыло дворца — за то, что выгибая спину могу задрать круп выше головы. Но этого недостаточно, Фэнси!

— Боюсь представить, что ты собираешься предложить сверх.

— Все вы, жеребцы, такие пошлые. С вами совершенно невозможно серьёзно разговаривать! — бросила Флёр, но уже без злобы. — Пойми меня, Фэнси, я устала жить в вечном долгу. Он гнетёт меня, заставляя чувствовать себя либо безмерно благодарной, либо вечно обязанной за всё, что для меня делается. Без тебя я была никем — так, фрейлина на побегушках у Её Высочества. С тобой я получила в распоряжение часть дворца. С тобой я обрела статус, признание и даже особое внимание самой принцессы Селестии! Я знаю, что ты ничего не просишь взамен, но я не могу взамен ничего не давать, Фэнси.

— Мне известно это чувство, — сознался Фэнси Пэнтс, глубоко задумавшись. — Правда, известно как никому другому.

— О, Фэнси. Что ты можешь знать о жизни в долг, когда весь твой успех и весь твой путь от стражника до церемониймейстера Её Высочества — всецело твоя заслуга? Но как быть кобылке, которую подобрали случайно из толпы таких же пони, и которая, глядя теперь на тех, кто остался внизу, не может не быть благодарна своему спасителю?

— Так может, ей просто стоит его отблагодарить? Своего спасителя, — улыбнулся Фэнси Пэнтс.

— Чем же? — поинтересовалась Флёр, возвращаясь за стол и садясь напротив своего супруга.

— В ответ спасти его. Когда-нибудь однажды.

— Ох, глупости… — отвернулась Флёр. — Я уже почти поверила, что ты предложишь что-то всерьёз, а ты всё играешь. Маленький ты жеребёнок.

— Я знаю, Флёр. Звучит довольно странно, — улыбнулся ей Фэнси, —
Но нынче неспокоен Кантерлот.

— И чем же?

 — Сеть коварного обмана
Адептов Найтмер общество плетёт.

— Ты зачем так делаешь? — засмеялась Флёр. — Вынуждаешь меня отвечать так же, а я не умею!

— Попробуй. Флёр де Лис, ведь вам известно
Кто во дворце играет против нас.

— Нейсей. Но ослеплённая принцесса, — подхватила Флёр. —
Увы, нам не поможет в этот раз.

— Ослеплена?! Она не так проста,
Как кажется…

— …но Найтмер ей сестра, — парировала Флёр, глянув на супруга исподлобья.

— Отлично, Флёр, — оценил Фэнси, — но как с Нейсеем быть?

— Сместить! — решительно произнесла Флёр, стукнув копытом по столу. —
Пока он зам.

— И что потом принцесса скажет нам?
Разумней в политической войне
Остаться на нейтральной стороне.
Нам нужен тот, кто втайне сохранит
Всю подкопытную…

— Мэйнхеттенский Foal Street, — предложила кобылка, заигрывающе глянув на Фэнси.
Давно союз с ним заключить пора
В обмен на покровительство двора.

— Не выйдет.

— Почему?

— Считает он,
Что миром правят битсы, а не трон.
Не верю им, — категорически заявил Фэнси.

 — И не нужны они.
Мы справимся без них.

— Совсем одни?!  — изумился жеребец.

— Одни вдвоём. Нейсея с культом связь
Докажем.

— Как?

— Мы просто проследим.
Неверный шаг, и этот господин
С позором сам покинет Кантерлот.
И вот…
Когда однажды солнце не взойдёт
На Найтмер провокацию в ответ
Мы вновь назначим экстренный совет…

— Не встанет солнце?

— Солнцекрупая проспит.
Волшебным сном. Он ей не повредит
Скорей, лишит спасти сестру соблазна.
Но для присяжных будем делать вид,
Что эта Найтмер Мун опять опасна,
И в полчаса ей вынесем вердикт.
И снова в этот раз единогласно.

---

Вечерело. Экипаж медленно двигался по заросшей тропе Вечнодикого леса. Ещё сияло небо, но здесь, внизу, сумерки всегда заставали путников неожиданно, и магия ночного леса вступала в свои права. Луна выглядела настороженной, и чувство нарастающей тревоги старалась прятать за яркими картинами предстоящей встречи, от которой ожидали слишком многого. Гораздо большего, чем желала сама Луна, и оттого казавшейся нарочито наигранной и ненастоящей.

Принцесса впервые чувствовала себя неспособной прочесть тонкую материю эмоций. Когда-то, путешествуя по снам, она была способна ощутить душевное состояние пони, только лишь улыбнувшись ей. Она не задумывалась над спектром собственных эмоций, не держала в голове опыта предыдущих встреч и не считывала движений глаз, как писали в умных книгах, но всегда безошибочно чувствовала желания пони лучше неё самой. И это было похоже на прекрасную игру, в которой нужно предстать перед напуганной ночным кошмаром пони не просто Принцессой Луной, а всеобъемлющей осознанной материей сна, переменчивой и податливой. Прочесть, почувствовать и понять, как никто иной, покорно лечь, распластаться у самых её копыт, отдавая всё своё существо ради одного момента, чтобы потом вновь умчаться на своих крыльях по бессчётным неизведанным мирам.

Луна не задумывалась, как это происходит. Задумываться было нельзя — оно приходило само, как само приходит вдохновение. Но стоило лишь глянуть на этот волшебный дар в упор, как он исчезал, оставляя принцессу совершенно безоружной и беспомощной. Она медленно поднимается на кафедру. Её озаряет свет восходящей луны из окон за спиной. Длинный тёмный зал теряется во мраке, и странные пони с перепончатыми крыльями следят за каждым действием принцессы. Луна волнуется. Она не может прочесть, что они от неё ждут. Она хочет улыбнуться. Но разновидностей улыбки тоже много, и Луна понимает это только сейчас.

Никто и никогда не довлел над Луной во снах. Почти никто. Страхи простых пони представали в образах животных Вечнодикого леса, мифических демонов и созданий из ртути, огня и металла, но Луна не боялась этих созданий, сотканных из псевдоматерии сна игрой воображения. Пони бесстрашно смотрела им в глаза, как смотрела бы в глаза врагу и вне иллюзорного мира сновидений. Вероятно, Селестия не ошибалась, называя свою сестру самой сильной и отважной пони. Но всемогущая богиня ощущала ужас от осознания, что в её Царстве Снов есть тот, чьи мысли и эмоции не подвластны её проницательному взору.

Экипаж остановился, и задремавшая принцесса чуть было не спикировала мордочкой вперёд.

— Осторожней, Ваше Высочество, — привстал Жером, придержав Луну копытом.

— Мы на месте? — спросила она, помотав головой, словно желая прогнать остатки сна.

— Да, принцесса. Ждавший тысячу лет Замок Двух Сестёр готов вновь открыть двери для членов королевской семьи, — произнёс Жером, подобно актёру декламирующему заученную реплику со сцены. — Разве он не прекрасен?

— К сожалению, меня с ним связывают совсем другие ассоциации.

— Но скоро яркая и красочная жизнь потоком ворвётся в так старательно оберегаемые вами печальные воспоминания, сперва пугая своей необузданностью, но прельщающая взамен большим, чем просто безмолвная скорбь. Она смоет пыль страданий, и в новом блеске вы увидите настоящую Луну.

— Хотелось бы верить, — согласилась она, не желая спорить. — Не кажется ли вам, что этот замок пуст?

— Вы так решили оттого, что вас не встречают овациями, огнями во всех башнях и залпами фейерверков? Мне, безусловно, нравятся ваши амбиции, принцесса…

— Никого нет, — обеспокоенно произнесла Луна, дав волю накопившейся тревоге вырваться наружу. — Но Цицелий не мог обмануть.

— Безусловно, не мог, — подтвердил Жером, двигаясь по мосту к замку, темнеющему на фоне раннего вечернего неба. — Зная легенду об испепелении Принцессы Бэтпони, я предполагал, что Культ Найтмер, если где-то и будет вас ждать, то исключительно здесь… Да-да, не смотрите на меня так. Вопросы — после. Будьте начеку, принцесса. Ведь именно сейчас ваша сила Аликорна может оказаться как никогда кстати.

— За эти дни я так и не научилась отличать ваши шутки от реальной угрозы, — нервно произнесла Луна, не спуская глаз с таящейся за массивной дверью темноты, надвигающейся с каждым шагом.

— А я не шучу, Ваше Высочество, — шёпотом произнёс Жером, первым входя внутрь.

Луна проследовала за ним. Принцессу Ночи было не напугать ни длинными тёмными коридорами, ни коварными лабиринтами замка, ни даже внушавшими трепет простым пони звуками органа. Но Замок Двух Сестёр таил в себе воспоминания ушедших дней, и даже пришедший в запустение, сохранил знакомые черты, грозя напомнить принцессе истоки её тёмного прошлого, которого так боялась Луна.

Овальная комната с высокими окнами, похожая на оранжерею, почти полностью рассыпалась, и свет ночного эквестрийского неба проникал через открытое пространство потолка и полуобвалившиеся стены, отчего внутри было не так темно, как казалось вначале. В центре стояла массивная конструкция из пяти чаш с выгравированными на ней символами. Когда-то здесь были заключённые в каменные сферы Элементы Гармонии, но вряд ли это помнила нынешняя Луна.

— Какой странный фонтан, — произнесла она, приблизившись вплотную к поросшей плющом конструкции. — Я совсем не помню, чтобы он стоял здесь.

— Принцесса, отойдите, ему тысяча лет. Будет обидно спастись от Селестии, но пострадать от собственного любопытства.

— Да, Жером, — согласилась Луна, отойдя в сторону. — Просто, здесь всё так знакомо… но мрачно.

— Скоро этот замок вновь обретёт законного наследника, принцесса. И вы восстановите его былое великолепие. Но сейчас будьте внимательны.

Центральный коридор тянулся длинными арками в небо, и частично обвалившийся потолок пропускал света достаточно, чтобы среди груды камней Луна могла различить знакомые барельефы со вплетёнными в его вязь полумесяцами и солнцами и даже узор на доживающем последние века некогда прекрасном ковре.

Внезапно принцессе стало его очень жаль. Жаль, как хорошего знакомого и безмолвного свидетеля утерянной эпохи. Она помнила, как скакала по его узорам, и как Селестия запрещала ей наступать на его стыки. «Старсвирл Бородатый заточил в них древнее зло, — предупреждала Селестия, довольная, как внимательно её слушает младшая сестра. — Если наступишь, то оно обязательно овладеет тобой!» И Луна действительно всегда ходила осторожно. Принцесса любила этот ковёр. Ведь если бы не он, то куда Старсвирл запер бы тёмную магию? И только один раз, когда ни наставника, ни Селестии не было рядом, жеребёнок легонько тронул самый край. И ничего не случилось.

Здесь каждая деталь и каждая арка замка, непременно хранили в себе тёплое воспоминание о навсегда ушедшем веке спокойствия и безмятежности, который, казалось тогда, никогда не должен был кончиться.

— Принцесса! — шепнул Жером, прижавшись к стене и дернув к себе задумавшуюся Луну.

На колонне одной из арок заплясали отблески далёкого пламени. Они не становились сильней, и не затухали, и Жером отпустил крыло принцессы, отойдя от стены. Не говоря ни слова, он скользнул к противоположной стороне коридора и подойдя к проходу, глянул внутрь. Сейчас принцессе уже не было так страшно — бэтпони в замке не оказалось, и жизнь продолжала свой размеренный ход, лишённая потрясений и пугающих своей неестественностью событий, ведь, как ни странно, чем дальше удалялась Луна от Даркстоуна, тем сильнее таяла её уверенность и тем больше она боялась встречи со своими подданными.

Жером коснулся копытом Луны, приглашая ту взглянуть на происходящее в помещении. На вечно безмятежной морде единорога сейчас читалась озадаченность, и принцесса не без любопытства заглянула за угол. Широкая лестница шла вверх на несколько ступеней и завершалась аркой, подпираемой колоннами по обе стороны, создавая пространство перед основной частью комнаты. В центре комнаты у окон стоял накрытый стол, тускло освещаемый огоньками тоненьких свечей.

— Незаметная гостья, — пропел из темноты комнаты слащавый голос, и Луна чуть не вскрикнула от неожиданности, — проходите. Я верил, что вы придёте.

Принцесса глянула на Жерома, и тот кивнул.

— Я здесь, — твёрдо сказала Луна, встав посреди прохода и расправив крылья, — покажись. Выйди из темноты.

— До чего же вы запугана, принцесса, — произнёс голос, и полный земнопони, облачённый в золочённую рясу, вышел из тени, держа одним копытом поднос. Он появился так, словно заставили его это сделать не слова Луны, а необходимость продолжить накрывать стол. — Да проходите же, проходите, — подбодрил он застывшую перед лестницей принцессу. — Всё-таки, это ваш замок. И вы тоже проходите, — пригласил земнопони, не отрываясь от своей работы.

— Сотни лет, десятки историй и жизней, и всё ради единственного момента встретить вас, — шептал земнопони, словно разговаривая сам с собой, пока Луна и Жером поднимались в комнату. — Издалека ли вы приехали?

— Из Даркстоуна, — ответила принцесса, прежде глянув на одобрительно кивнувшего Жерома. — Но кто вы?

— Можете звать меня просто — Гораций. И вы тоже… — произнёс земнопони, обращаясь к единорогу.

— Жером, — представился тот гораздо более дружелюбно, чем ожидала Луна, но всё же достаточно холодно для гостя, собирающегося задержаться в замке на неопределённый срок.

— Садитесь, — с поклоном произнёс Гораций, указывая взглядом на место Её Высочества в центре стола. — Вы голодны? Мы не можем похвастаться королевскими угощениями, принцесса, но ведь никто не мог знать, что вы прибудете так скоро.

— Чтобы накрыть такой стол в одиночку, вы должны были знать о нашем появлении здесь никак не меньше, чем за сутки, — заметил Жером, накладывая себе оказавшиеся рядом грибы в сливочном соусе. — А между тем, блюда никак не кажутся вчерашними. Скажите, вы здесь не один? — спросил он, бесцеремонно взяв со стола бутылку вина и откупорив её магией.

— Вы невероятно проницательны, — улыбнулся земнопони, словно только и ожидал этого вопроса. — Нет, конечно, — произнёс он, подставляя свой бокал, потому что Жером собирался налить только себе. — Я люблю готовить, но почётные гости заслуживают большего, чем мои кулинарные эксперименты.

— У вас есть слуги? — удивилась Луна, на всякий случай бросив опасливый взгляд в темноту.

— Есть, — кивнул Гораций. — Но вряд ли им понравится, когда их будут называть слугами. Хотя, если на то будет воля Вашего Высочества…

— Ваш глаз… — произнесла принцесса, только сейчас увидев повязку на морде земнопони.

— О, это пустяки, — отмахнулся тот, постаравшись повернуться к принцессе здоровой частью морды. — Замок постепенно осыпается, и никогда не знаешь, что тебя ждёт за углом. Возвращаясь вчера в свою комнату впотьмах, не заметил камень на ковре. Я готов поклясться, что когда я шёл в вечером библиотеку, его не было. Видимо, отвалился от потолочного свода.

— Тоже любите читать книги перед сном? — риторически поинтересовался Жером, и Луне стало не по себе от того, каким тоном он это произнёс. Принцесса ещё никогда не видела Жерома хоть сколько-нибудь растерявшим самообладание, и потому почувствовала необъяснимый испуг. Такой испуг, вероятно, чувствует только пони, оказавшаяся в объятиях разрушительной мощи природной стихии, одна на плоту посреди штормящего океана или жеребёнок, когда ссорятся взрослые, которых он любит одинаково искренне. Этот страх выражается в собственном бессилии повлиять на происходящее, исход которого почти предрешён. Луна не понимала, почему Жером идёт на обострение, когда Гораций, так радушно принявший их в замке, будто намеренно не замечает вызывающей неприязни гостя, но была не в силах остановить приближающийся конфликт. Только отсрочить.

— Ай! — воскликнула принцесса, отодвинувшись от стола, по белой скатерти которого растекалась бардовая лужица выплеснувшегося из опрокинутого бокала вина. — Я правда случайно…

— Ничего, ничего, принцесса, не переживайте, бывает… — засуетился вскочивший со своего места Гораций, разгребая заставленный блюдами стол, — всё равно мне не особо нравилась эта скатерть… салфетки, здесь были салфетки… Благодарю, — кивнул он, когда Жером, высокомерно и скучающе глядя на начавшуюся суету, бросил поверх лужи свою. — Давайте нальём вам снова…

— Нет-нет, я… — замотала головой Луна. — Я не пью вина. Не нравится, — соврала она, верно прочувствовав, что Жером будет против. Особенно, если бокал ей подаст Гораций.

Снова наступила томительная пауза. Жером молчал, педантично разрезая грибы ножом и в упор поглядывая на так внезапно вклинившегося в их с принцессой союз пони. Луна, очень с дороги проголодавшаяся и сперва положившая себе на тарелку целую гору еды, теперь есть не хотела вовсе, и делала это из приличия, чтобы отказом ни коим образом не стать предлогом назревающего конфликта. И только Гораций был невозмутим. С аппетитом употребляя мармеладные конфеты вприкуску к основному блюду, он, казалось, был искренне уверен, что гостям столь же комфортно, как и ему.

Луна догадывалась, что как только вазочка с конфетами опустеет, жеребец, скорее всего, решит подробней расспросить гостей за чашечкой чая. И тогда Жером вновь начнёт испытывать терпение несчастного Горация. Зачем он это делает, Луна искренне не понимала. Не понимала она и почему все неприятные разговоры нельзя обсудить завтра, а не сейчас, когда спустившаяся на Эквестрию ночь согнала пони вместе в тесные комнатки, освещённые огнями, отгородив от остального мира пустыми тёмными пространствами. Похоже, не было в мире явления тоскливей и безнадёжней, чем ночь. Луна негромко всхлипнула, и по её щеке пробежала слеза.

— Расскажите, принцесса, как вам удалось найти нас? — прервал её мысли Гораций.

— Принцесса сегодня была в дороге и устала, — довольно грубо отрезал Жером. — Она расскажет вам обо всё завтра. Если пожелает.

— Как будет угодно Вашему Высочеству. Не хотите ли увидеть свои покои, Луна? Вас проводят, если вы устали.

— Да, — согласилась Луна, понимая, что это единственный шанс увести Жерома из комнаты. Но на приглашение принцессы покинуть комнату вместе с ней, он лишь кивнул. И остался на месте. То ли он не понял её, то ли сделал вид, но теперь она оставляла их один на один. Она направилась к выходу, но не развернулась на пороге и не пожелала никому приятных снов на прощанье. Медленно спускаясь, Луна смотрела на тёмный силуэт ожидающего её внизу пони. Её шаги отсчитывали последние мгновения напряжённого молчания.

— Это что, какая-то шутка? — спросил Жером, когда стихли шаги в коридоре. — Где все, где представители Культа Найтмер?

— Я и есть представитель Культа. Его Святейшество Гораций Адеодат Авентий Мун Люминас. Впрочем, — продолжал он, наливая себе чай, — вы наверняка это знали и так.

— Почему замок совершенно пуст? Где кардиналы, где приверженцы Культа?

— У нас два кардинала. Но никто из них не смог прибыть вовремя. Последователей нынче совсем немного. А почему вас это интересует, Жером?

— Её Высочество приехала сюда из Даркстоуна, ожидая увидеть сотни бэтпони, о которых говорили исторические записи. Но прибывая на место мы застаём самозванца, называющего себя «Его Святейшество» и уверяющего о наличии ещё двух кардиналов, которые даже не явились к приходу принцессы!

— Принцесса помнит о Детях Ночи?

— Она помнит всё, — соврал Жером. — Странно, что она ещё не узнала вас. Ведь это вы были в её комнате в ночь похищения и именно вас она лягнула в морду. Вы наивно полагали, что сможете так запросто выкрасть принцессу у меня из-под носа? Но всё же, какая вышла правдоподобная история с камнем и ночными посиделками в библиотеке! — фальшиво восхитился единорог. — Его Святейшество солгал объекту своего обожания! — Жером зацокал передними копытами.

— Я знал, что вы умны и рассудительны. И не мог не догадаться, что вы узнаете меня. Вас описывали как сдержанного, хладнокровного и расчётливого пони. Но сейчас я вас не узнаю. Быть может потому, что легко быть хладнокровным, манипулируя другими, но сохранить рассудительность, когда приходит осознание, что ты сам оказался куклой под куполом чьего-то замысла, совсем непросто. Даже в идеально проработанном плане возникают непредвиденные просчёты.

— Выходит, — произнёс Жером, пытаясь не подавать виду, что его оппонент попал в самую точку, — ни один из нас не сможет полностью владеть принцессой Луной, пока не повержен соперник.

— Выходит так, Жером, — согласился Гораций, наблюдая, как вставший из-за стола гость опустошил залпом полбокала и направился к выходу. — Спасибо, что были откровенны со мной. И вдвойне спасибо, что в отсутствие Луны. Спускайтесь. Вас проводят в вашу спальню.

«Как этот пони обо всём догадался? Как он узнал, что пока я действительно не могу представить полной картины происходящего по обрывкам странных, казалось бы, случайных событий. Он — не логик, нет. Он совершенно на него не похож. Его умозаключения строятся не на доводах и общих закономерностях, а на интуиции и ощущениях. Он чувствует, а не сопоставляет. Твой мир, Гораций — мир абстракций и экивоков. Но мы живём среди материи, подчинённой неоспоримой логике. Безусловно, сейчас ты обыграл меня. Но ты тактик, а не стратег. И на дальней дистанции у тебя нет никаких шансов состязаться со мной. Ты бросил мне вызов. Я принимаю его.»

«Этот пони наверняка чувствует себя крайне неуютно. Его удалось застать врасплох, и это хорошее начало. Ты, мой друг, думаешь, что на всё во вселенной есть холодная незыблемая логика, но мир имеет слишком много переменных, чтобы предыдущий опыт хоть сколько-нибудь помог в расчётах событий в будущем. Оно непостоянно, и только вживаясь и чувствуя вселенную эмпатически, можно определить направление его движения. Вы с принцессой живёте в разных мирах, мирах логики и этики, и потому вы никогда не станете говорить с Луной на одном языке. И в этом твой просчёт, Жером. Ты бросил мне вызов. Я принимаю его.»

Вознесение Луны

Магия ночи — особая магия. Стоит только последнему лучу солнца скрыться за горизонтом, как её обволакивающая субстанция занимает собой всё пространство, наполняя его гаммой особых звуков, запахов и ощущений. Она витает в воздухе и вливается в распахнутые настежь окна домов, она стелется ночной прохладой по паркету спален, создавая сновидения, и, играя страницами книг, шепчет свои истории о далёких прекрасных мирах.

Ночь не отбирает краски солнечных дней, но заменяет их буйное пестрение сдержанной палитрой спокойствия и постоянства. Сияние её восходящей луны не приносит восторга новой жизни, но разметая мишуру и блеск ежедневной суеты, показывает истинную ценность уже имеющейся. Она нужна, чтобы заставить умолкнуть гармоничную, но чужую музыку гремящего оркестра, и чтобы в наступившей тишине одиночества можно было услышать собственную мелодию.

Но сегодня даже ночь не могла принести спокойствия в замок, пробудившийся от тысячелетнего забвения. И среди тех, кто только набирал темп медленной ритмичной мелодии, были двое, уже готовых поступиться гармонией своей прежней жизни ради того, чтобы стать единственным дирижёром этого оркестра и диктовать ему своё видение идеального мира. Ради идеальных миропорядков иные вселенные, спрятанные за гладями зеркал-порталов, развязывали войны, но даже самые кровопролитные, они не были так отвратительны в своём истоке, как те, что начинались ради наживы и жажды власти. Той самой бесцельной власти не как инструмента воплощения идеи, какой бы она ни была, а той, получив которую, пригретый удачей избранник начинает тешить своё самолюбие, всё более уверяясь в собственной богоподобности.

— Едва ли кому в Эквестрии хватит смелости заявить, что его правление было бы ознаменовано благополучием бóльшим, чем смогла добиться Селестия. И ещё меньше тех, кто готов примерить корону Её Высочества, — произнёс Жером, обернувшись в пустоту комнаты и поймав взглядом точку на уровне морды незримого слушателя. — И вы ожидаете, что стремясь встать во главе нового мира, я задамся вопросом: а будет ли мне под силу стать созданием ещё более безупречным, чем нынешняя Селестия и удастся ли построить мир ещё более светлый, чем смогла она? О, безусловно не удастся. Но если, Всевышняя Лорен, ты смотришь на меня сейчас, и думаешь, что я — подлец, желающий сыскать тщеславия или того хуже — самодур, упивающийся собственной великостью, и что я не должен был оказаться в этом мире жеребячьей наивности и искренности, то не оборви меня на полуслове и дай мне закончить. И ты увидишь нечто действительно завораживающее.

Жером сдержанно улыбнулся и склонил голову, медленно зашагав к оконному проёму. Из окна, выходящего на небольшую площадь перед замком, скорее всего даже в безлунные ночи был хорошо виден мост, выделяющийся на фоне чёрного ущелья. Мелькнул огонёк, и тёмный силуэт единорога вынырнул из-за стволов деревьев и направился в сторону замка.

— Опоздал, Нейсей, — осуждающе произнёс сидящий в пустой комнате Жером, погасив магией единственную тусклую свечу, стоявшую на столе. — Те двое уже давно ждут тебя в зале церемоний.

Когда единорог, подойдя к самому основанию замка, скрылся из виду, Жером, шагнув в плотную к окну, обернулся в темнеющее пространство пустой комнаты и, спиной опершись о каменную кладку подоконника, вновь поймал воображаемого собеседника взглядом.

*Жером в пустой комнате*
— А ты, Гораций, — произнёс Жером, указав копытом в сторону негорящего камина, — гораздо проворней, чем я мог предполагать. Ты узнал о Луне, как только слух о ней растёкся по улицам Даркстоуна и, вероятно, когда об этом ещё даже не знала Селестия. Вы ждали её прихода с того самого момента, как её силуэт пропал с луны. Вернувшаяся принцесса, безусловно, должна была возглавить Культ имени себя, превратив ваш клуб по интересам в свою потенциальную элиту.

*Гораций в Зале церемоний*
— Но на тот момент, — говорил Гораций, обращаясь к Нейсею и Мак Блэкстриму, — Луна оказалась совсем не той Найтмер, что ожидала вся Эквестрия. И волею случая нашла приют в стенах борделя некоторого пони по прозвищу «Паук». Вероятно, он держал в своих сетях не только сам городишко со всеми его тайнами и секретами, но и мэра, отчего тот оказывал ему должное почтение. Играть на его территории — было опасной затеей. И следовало сделать так, чтобы он пришёл сюда.

*
— Составить официальное письмо, — продолжал Жером, обходя полукругом место, в которое впился взглядом, — было унизительно, и ставило в заведомо подчинительное положение весь Культ. «Пожалуйста, верните нам нашу Луну, можете отправить Почтой Эквестрии», — передразнил Жером воображаемого Горация: — Нет. Это было недопустимо. Надо было заявить о себе так, чтобы я сам решил приехать с Луной, понимая, что без Культа мне не реализовать её потенциала.

*
— Принцесса без подданных — что дверь без ключа, — говорил Гораций, расхаживая у трона будущей принцессы. — Я предложил ему негласную сделку, и он согласился. Тем вечером, когда мы с Цицелием прибыли в Даркстоун, мы поселились в местной гостинице…

*
— Решив приехать инкогнито, только болван заселится в номер и расплатится редчайшими монетами времён правления Двух Сестёр. Но ты ведь не столько оплатил номер в отеле, сколько дал мне знать, что за гости пожаловали в Даркстоун. Учитывая, что лётные отряды пегасов уже засели в городе, ты догадывался, что выкрасть Луну даже с боем не удастся. И врываясь ко мне той ночью безоружным, ты знал, что в моих же интересах будет дать тебе уйти, а лучше и вовсе притвориться, что я не узнал тебя, ибо ты — основа так необходимого мне культа. А вот Цицелий — лишь тот, кто наведёт меня на Культ, даже не сообщив мне о своей причастности к нему.

Как я догадался о его причастности? Согласно Тёмному Писанию, у Папы должно быть три кардинала. Двое — господин Нейсей, чиновник принцессы Селестии, и Мак Блэкстрим — передовое лицо энергетического сектора, только что вошли в замок с разницей в десять минут. Нет третьего. Потому что им и был Цицелий, от которого почему-то было решено избавиться. Может, потому что он — бэтпони?

*
— Цицелий оказался разменной монетой, — рассуждал Гораций, гася копытом свечи. — Он был настоящим бэтпони и истинным фанатиком, чем был слишком опасен для нашего общества. Его следовало вывести из игры, ибо как только Луна получила бы в распоряжение целый народ с Цицелием во главе, мы рисковали бы не только отойти на второй план, но и вовсе потерять контроль над Культом. Мы поставили на карту всё, и теперь в наших копытах и Луна, и её народ.

*
— Так в одночасье я едва не лишился Луны, — продолжал Жером. — Но без этого риска, она никогда бы не стала принцессой. Ты думаешь, что я не догадывался о твоих планах, Гораций? Кто достигает цели без проигрышей — везунчик на раз. Настоящий же победитель всегда готов к серии локальных отступлений. Так умелый игрок в покер порой платит небольшим заведомым проигрышем за то, чтобы в конце увидеть карты оппонента. Я почти знал, что меня ждёт поражение, но сейчас мне удалось достаточно неплохо разобраться в твоём плане. И теперь ты даже не представляешь, насколько роковой оказалась мысль избавиться от Цицелия…

---

В зале церемоний было темно, и только возвышение у трона было освещено двумя стоящими по краям канделябрами так, чтобы тень пони, стоящего у кафедры, занимала всё заднее пространство стены. И пока что им был Гораций. А двое кардиналов располагались у подножия.

— Плохие новости из Кантерлота, — произнёс Нейсей, почувствовав, что Мак Блэкстрим не станет отчитываться перед Горацием. — Луна оправдана, но убедить Селестию оставить решение совета в тайне мне не удалось. Если мы ничего не предпримем, завтра на восходе Солнца принцесса произнесёт речь…

— У вас она есть? — поинтересовался Гораций, пока ничуть не обеспокоенный.

— Как личный спичрайтер Её Высочества, я сделал два экземпляра, — кивнул Нейсей. — Один получила принцесса, а второй я передал Мак Блэкстриму.

Земнопони залез копытом во внутренний карман пиджака и достал смятый свиток, протянув Горацию, но не более чем на полкопыта. Так, чтобы Папа сам спустился с кафедры и взял бумагу.

— Интересно-интересно, — произнёс Гораций, пробежавшись взглядом по свитку. — Значит, всё не так плохо, как могло быть — Селестия не объявила войну Найтмер, но в то же время, теперь вся Эквестрия будет знать истинное отношение нынешней принцессы к своей сестре. А это — большой риск перемирия, на которое пойдёт Луна, стоит только ей услышать это, — пони потряс бумагой в воздухе.

— Я постарался сделать её речь крайне неоднозначной, — продолжил Нейсей, когда Гораций вернулся на кафедру, — но Селестия не глупый жеребёнок, мне приходилось крайне осторожно подбирать выражения, чтобы моя речь не сгорела в огне её камина. Потому мы не можем уповать на разночтения.

— Когда, говорите, собирается выступить Селестия? — переспросил Гораций, обращаясь к Нейсею.

— Сразу с поднятием солнца, — неожиданно вступил в разговор Мак Блэкстрим. — И если она это сделает, нам не удастся держать Луну в информационном вакууме слишком долго. Всё-таки, она принцесса, а не кобылка-подросток, которой можно что-то запретить.

— Много ли времени в запасе? — спросил Гораций, всё ещё пребывая в хорошем расположении духа, будто всё происходящее касалось его лишь косвенно.

— Шесть часов, — ответил Нейсей. — Нужно что-то предпринять до этого момента, потому что, когда взойдёт солнце, будет поздно.

— Или сделать так, чтобы его восход не состоялся, — предложил Мак Блэкстрим и, не дожидаясь возражений, продолжил: — Если солнце не взойдёт по вине Луны, Селестия усомнится в верности своего решения. По крайней мере, отложит публичные заявления о невиновности Луны. А если и выступит, сомнительно, что ей столь же охотно поверят.

— Это невозможно! — покачал головой Нейсей в знак категорического несогласия. — Мы не сможем заставить Луну задержать восход против её же воли.

— Нет-нет, — прервал его Гораций, — мне весьма нравится эта идея. Но как именно вы предлагаете убедить Луну противостоять своей сестре?

— Не оставьте ей выбора, — сурово произнёс жеребец. — Род Блэкстримов, в ожидании возвращения Найтмер, поддерживал ваш Культ последние три столетия. Пришло время платить по счёту. Думайте, фантазируйте, читайте Тёмное Писание — меня не волнует, под каким соусом вы преподнесёте ей это. Соберите публику до восхода. Пусть принцесса докажет своё право быть Её Высочеством в глазах своих подданных. И пусть Луна знает, что если она откажется, она больше никому и никогда не будет нужна.

---

Луна никогда не назначала свиданий во снах и никогда не появлялась во сне чужой пони без причины, хотя очень многие звали её с собой. Были даже те, кто говорили ей о своих маленьких мирках с их прекрасными лугами под солнцем и водопадами в облаках, и приглашали, обещая ждать. Но Луна лишь улыбалась — не могло ночное светило озарять лишь одну пони, не обделив остальных. И многие годы принцесса ночи оставалась любимой всеми, но никому недоступной и одинокой.

Однако своим негласным правилам вопреки, Луна очень желала найти сон той странной розовой пони. Принцессе казалось, что вчера в спешке простилась с ней недостаточно тепло, к тому же, розовая пони хотела рассказать и показать ещё так много… Пинки Пай была первой, кто приняла Луну, не оценивая принцессу по опыту предыдущей жизни, и это окрыляло, и после изнуряющего противостояния в тяжёлом мире из материи, хотелось купаться в лучах её безграничного восторга и неиссякаемой любви к жизни. Как необычно и странно вверить себя простой пони и позволить ей быть сильнее.

Но маленький мирок Пинки Пай не явился Луне. И лишь одна из шести вызванных принцессой сфер выплыла ей навстречу. Она не мерцала, не искрилась и не разбрасывалась избытками магии в окружающее пространство. Её белое сияние было равномерным, как и привыкла видеть Луна, когда-то путешествовавшая по миру сновидений. Осторожно шагнув, она заглянула через тонкую плёнку сферы.

Белая кобылка с фиолетовой гривой что-то рисовала, сидя в кровати посреди комнаты. Очень знакомой комнаты. Той самой, что некогда служила покоями самой принцессы. Странно было спустя тысячу лет вновь встретить их в том неизменном виде, в котором в последний раз запомнила их стоявшая на карнизе Луна. Но принцесса не обрадовалась и не загарцевала на месте. Более того, она даже не улыбнулась. Ей стало обидно и противно, что в покинутую ей комнату заселили какую-то придворную пони, которые за тысячу лет сменялись подобно постояльцам в отеле. И Луна почувствовала себя одной из них.

Видимо, принцессу никто не ждал. Да и не была она больше принцессой. Так решила Селестия, вновь поступив прагматично и правильно, как и всегда поступала до этого. Она даже не стала менять интерьера комнаты вовсе не потому, что когда-то давно он так старательно создавался обеими сёстрами по общим эскизам и вобрал в себя яркие эмоции ещё ничем не омрачённых воспоминаний, а потому, что менять интерьеры без причины — расточительно. Селестия даже не сменила кровать, подаренную своей сестре, и десятки кобылок и жеребцов спали в ложе, предназначавшейся одной-единственной. Самой-самой любимой сестре.

Нахлынувшая обида вновь овладела Луной, отчего пони захотела забиться в угол комнаты и заплакать, как в детстве. Но представившаяся картина показалась ей унизительной, и разозлившись на собственную слабость, принцесса прыгнула к центру комнаты, встала на дыбы и ударила передними копытами в бок кровати, желая опрокинуть подарок своей сестры — пусть эта придворная пони испугается! Впервые принцессе не захотелось спасать своих подданных от страшных сновидений, потому что сейчас она сама будет страхом для этой глупой пони, занявшей её место!

Но копыта принцессы скользнули сквозь кровать, и Луна едва не упала вперёд. Это неожиданное обстоятельство поубавило пыл принцессы, и ей даже стало стыдно. Ведь как бывало — чем более идеальной пыталась быть Луна, тем более заметными оказывались даже мельчайшие её оплошности, становясь непростительными на фоне её безупречности. Так пони привыкали к идеальному образу. Привыкали они и к отзывчивой хранительнице снов. Хоть подданные и были благодарны ей за спасение от ночных кошмаров, однако, когда принцесса не являлась зримым образом, позволяя пони самим побороть страх, те обижались или даже злились на безразличие Луны.

Но на то она и была Аликорном, чтобы молча сносить обиды, ведь не было для тонко чувствующей натуры принцессы обвинения более страшного, чем обвинение в равнодушии. И в такие моменты не хотелось лечить себя осознанием полезности выполненной миссии — что толку, когда маленькие пони никогда не оценят её трудов, и даже будучи оберегаемыми в Царстве Снов, найдут повод, чтобы недовольно и забавно стучать копытцами, выказывая своё неодобрение.

И в такие моменты приходила Она. Она шептала и звала Луну за собой. Она семенем сомнения прорастала в душе принцессы, всё сильнее завладевая её чувствами и мыслями. Она — была единственной, кто действительно понимала Луну и заботилась о ней. «Стань идеальной, — шептал голос, — и всё твоё правление запомнится днём, когда ты едва оступилась. Стань собой, и снисходительное помилование осуждённого увековечится в одах о твоём великодушии»…

Прогремел гром, и белая единорожка отвлеклась от создания эскиза и поглядела за окно, на котором стали появляться первые капли дождя. Встав с кровати, кобылка неспешно подошла к окну и прильнула мордочкой к стеклу. Пегасы не обещали дождя сегодня. Сегодня ли? Рарити попыталась вспомнить, какой сейчас день, но не смогла. Восстановить события в памяти тоже не вышло — цепочка мыслей терялась где-то на моменте, как она села в поезд до Кантерлота.

— Пони… — осторожно шепнула Луна, не желая напугать единорожку. Но та даже не откликнулась. — Кто ты? — громче спросила принцесса и подождав, добавила: — Ты ведь слышишь меня?

Но пони не обернулась, и Луна осторожно подошла сзади, глянув сквозь искрящееся от капель стекло. За окном было темно, с крыши ручьями стекали струи воды, и печально-молчаливый, весь вымокший Кантерлот не был похож на тот прекрасный дворец, что сиял куполами в ясный день и благоухал садами, залитыми лучистым блеском солнца. Не приглашал он и гулять по сверкающим лунным дорожкам парков, и не звал влюблённых пони уединиться в укромных лабиринтах своих садов. Отгородившись от непогоды, он остался совершенно пуст. И только в узких светящихся окошках сиротливо ютилась жизнь.

Луна почувствовала себя виноватой, за то что своей несдержанностью испортила сон маленькой пони, и решила это исправить. Вторгаться в магию чужого сна просто так принцесса считала дурным тоном, но что оставалось ей делать, когда она уже и без того так сильно повлияла на сон единорожки. Сосредоточившись, Луна попыталась разогнать чёрные облака, но сколько принцесса ни старалась, ветер приносил всё новые.

— Пони не любят такие дожди, — произнесла Рарити, глядя в темноту с безуспешно противостоящими ей огнями столицы. — Они рады тёплым проливным дождям и майским бурям, когда хочется прыгать в мокрой траве и скакать по лужам. Они рады внезапному дождю в знойный летний полдень и ночным дождям, расчищающим небо под утро и заставляющим мир переливаться подобно кристаллу. О, Рарити, Рарити, тогда, почему же тебе так нравятся эти печальные затяжные дожди?

Луна замерла в удивлении, и магия на кончике её рога растворилась.

— Нет, конечно, я не люблю, когда дождь застаёт меня в пути, — оговорилась кобылка. — Он портит причёску, а грязь забивается в копытца, но смотреть на плачущий за окнами Понивилль порой бывает более ценно, чем на вечно восторженный и суетящийся.

— Эта пони рассуждает почти как я, — подумала принцесса, следя за тем, как единорожка отвернулась от окна и направилась вглубь комнаты.

— За вечной радостью мира не услышать своих собственных желаний, — продолжала та. — Нет, безусловно, если удел твоих желаний — съесть большой кусок пирога, то едва ли тебе вообще придёт в голову размышлять о чём-то сверх. Но если твои мечты… — Рарити опёрлась о стул, подняла копытце и замерла, выгнув спинку, — крылаты и не ограниченны материей, то, безусловно, ты готов принимать с благодарностью и наступление ночи и приход осени. И даже печаль, сменяющая радость порой приносит большее удовлетворение. Ведь так? — спросила она, повернувшись в сторону Луны, что принцесса даже растерялась.

— Может быть… — согласилась она, всё ещё пытаясь понять, слышит ли её единорожка. — Печаль — созидательна. А восторг — лишь то, что пользуется её плодами…

— Творцы, — продолжала Рарити, оборвав Луну, — осознанно приносят в жертву себя, чтобы произвести на свет то, что принесёт счастье другим. Мы вкладываем душу в эти неказистые формы зримого, пытаясь в меру сил облачить мысли в наряды, произведения, архитектуру и даже…

-…даже сны? — с надеждой спросила Луна, и её ушки дёрнулись.

-…даже сны, — продолжала Рарити. — Хороший писатель создаст то, что другие захотят прочесть, — продолжала она, доставая из шкафа старую картонную коробку. — А истинный — то, о чём он сам захочет рассказать. И неважно, что его будут читать по диагонали или не будут вовсе — призвание не нуждается в признании. Но если бы хоть кто-то знал, как порой бывает непросто смириться с мыслью, что многие пони живут лишь в одном мире и доверяют только тому, что видят. Так, прекрасный предмет гардероба, вобравший в себя часть переживаний и грёз создателя, оказывается «милым платьицем для Гала», гениальные картины становятся украшением…

— А прекрасные миры снов остаются лишь только снами, — прошептала Луна. — Они слишком эфемерны и непостоянны, чтобы пони были готовы их принять, — принцесса подсела к белой единорожке, понуро опустив голову. — Печально, что даже самая прекрасная и дорогая нам вещь на деле ценна лишь нам как создателю. Мы закладываем в неё свои мысли и чувства, наполняем воспоминаниями, чтобы однажды кто-то восхитился стоимостью материала, из которого эта вещь сделана. Платья или картины готовы покупать за внешнюю красоту. А мои сны, хоть и наполнены переживаниями более всех иных творений искусства, нематериальны. И большинство забывается под утро.

— Так в чём же тогда смысл искусства, особенно, такого? — спросила вслух Рарити, достав из коробки деревянную лакированную рамку. Из-под стекла смотрели две кобылки, в неказистых очертаниях которых угадывались совсем юная принцесса Селестия с ещё розовой гривой и принцесса Луна, ростом чуть выше табурета. «Любимой систре» — значилась кривая подпись в углу.

— Неужели она это сохранила… — покачав головой, произнесла Луна, разглядывая собственный подарок ко дню рождения Селестии. — Положи его… — попросила принцесса белую единорожку, вдруг почувствовав тревожную мимолётную мысль. Но Рарити не слышала просьбы. Она встала с кровати и левитируя памятную вещицу магией направилась к горящему камину, подтвердив опасения.

— Все эти безвкусные безделушки портят гармоничный интерьер, выдержанный в классическом стиле. Не говоря уже о том, что они захламляют комнату…

— Пожалуйста, — повторила Луна, видя, что Рарити подходит всё ближе к камину, — положи! Положи её на место! Это моё, я приказываю! — сорвалась принцесса, и яркая вспышка молнии на миг озарила комнату.

-…глупые и никому не нужные пылесборники…

Луна прыгнула между Рарити и огнём камина, до которого оставалось лишь несколько шагов, преградив единорожке путь. Но пони беспрепятственно прошла сквозь Принцессу Ночи, остановившись у огня. Поняв, что это не помогло, Луна взмахнула крыльями, пытаясь затушить пламя, однако огонь лишь едва шелохнулся.

-…вряд ли это достойно покоев принцессы… — говорила Рарити, держа картину у огня, отчего щедрые мазки краски отбрасывали тени на полотно.

— Остановись, пожалуйста! — мотала головой Луна, отчаянно пытаясь магией забрать свой рисунок. Но принцесса была бессильна, и лишь изнурила себя бесполезным противостоянием. — Хорошо, — сдалась та, оставив попытки сохранить свой подарок и остальные памятные предметы в картонной коробке. — И пусть это лишь сон, я знаю, что проснувшись, ты именно это и сделаешь. Делай. Тебя позвала Селестия, чтобы благоустроить комнату давно забытой сестры и разрешила тебе избавиться от хлама. И если сестра меня не ждёт домой, значит, и все наши совместные воспоминания — тоже хлам. Ведь ценны они лишь только тогда, когда нужны двоим. Сжигай. Но только дай мне ещё раз взглянуть, прошу.

Принцесса подошла чуть ближе и взглянула на свой рисунок. Вероятно, было символично, если бы картина счастливых сестёр, стоящих бок о бок, сгорела в огне. Но только Луна не станет на это смотреть и оборвёт сон, едва рамка коснётся пола камина. Ожидая неминуемого, принцесса закрыла глаза.

Где-то глубоко в подсознании Луны мелькнули воспоминания вчерашней ночи, как она едва не испортила сон розовой пони. Но ведь истязаний Луны не могло быть в сценарии Пинки Пай? Похоже, принцесса сама вплетала собственный сюжет, наполняя сны своими опасениями и переживаниями. В таком случае, сейчас был последний шанс преодолеть себя и поверить в чудо так искренне, будто никогда ранее не доводилось в нём разочаровываться.

— Но если и это недоразумение тоже считать искусством, то в чём его цель? Цель искусства — воодушевлять! — воскликнула Рарити, чуть приподняв картинку. — Я поняла это только сейчас! Ни красота, ни мастерство создателя, не так важны, как важна эмоция! Прекрасные картины галерей, росписи дворцов и музыка концертных залов — универсальные ключи к душам пони. Они понятны каждому, и тем гениальны. Они — как отмычки к большинству дверей… но есть двери, глубоко внутри. Там пони хранят свои самые ценные воспоминания, переживания и страхи. И туда не попасть просто так. Для этого нужен уникальный ключ. И это, — произнесла Рарити, ставя картинку на камин, — то особое искусство, наполненное никому не ведомым смыслом, кроме самого создателя.

Рарити отошла от камина, направившись к картонной коробке на кровати, а Луна так и осталась стоять у огня, словно любое её движение вдруг прогонит это невероятное чувство вновь воскресшей веры в добро.

— Так, создавая осязаемые модели незримых образов, мы пытаемся сказать нечто больше, чем способны выразить в повседневности, — Рарити стала осторожно выкладывать на постель открытки с поздравлениями, рисунки с запечатлёнными счастливыми моментами и самодельные статуэтки сестёр. — Вдохновить — вот основная задача искусства. Чтобы хотелось восторгаться, жить и творить, передавая свой порыв другим… И тем это воодушевление сильнее, чем тоньше подобраны ноты и оттенки к той самой заветной двери. Четкие формы классицизма в интерьере этих покоев, безусловно, способны стать универсальным ключом многим, но принцесса достойна уникального ключа.

Рарити подхватила магией две статуэтки и подскочила к камину, выставив их рядом с рисунком. Видимо, сёстры решили сделать фигурки друг друга, потому что Луна, над которой работала старшая сестра, вышла на порядок лучше Селестии.

— Любой акт творчества — не только попытка самовыражения и запечатления воспоминаний, но и стремление найти ту самую заветную мелодию цветов, запахов и звуков, которая откроет пони новый незримый мир нематериального. А сны? — спросила Рарити, будто услышав немой вопрос Луны. — Сны — вершина этого искусства, ведь ни один другой вид эмоционального воздействия не обладает таким широким спектром красок и ощущений. И когда художники подбирают гаммы оттенков, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к разрешению этой загадки, сны дают нам возможность почувствовать наши переживания, даже не намекая о своей сторонней природе.

Луна засмущалась, и кончики её крыльев затрепетали. Она улыбнулась и подошла к Рарити, которая продолжала выкладывать поделки сестёр.

— И если цель искусства — воодушевлять, то сновидения — самое изумительное и, пожалуй, непревзойдённое из всех. Какая магия навеяла мне мысль переосмыслить призвание искусства не как инструмента создания идеальной красоты, а как ключа к душам пони? И когда советы Селестии были лишь пустым звуком, когда они пытались проникнуть в ту тайную дверь сознания и донести до меня эту мысль, они лишь вызывали отторжение. Тем, что были справедливыми, но чужими. Но кто сейчас подобрал ключи к той заветной двери и вложил мне эту идею под видом моей собственной? Неужели я сама? А между тем, я чувствую, что некто стоящий вон там, — Рарити указала ровно в то место, где стояла принцесса, отчего та чуть отшагнула, — да-да, именно там, управляет волшебством этой ночи и творит настоящее чудо.

Рарити замурлыкала под нос какую-то песенку, стараясь двигаться в такт мелодии. И подходя к камину с открыткой принцессы Селестии, она бросила мимолётный взгляд в сторону Луны, чему-то улыбнувшись. Или принцессе лишь показалось.

— Спасибо тебе, маленькая пони, — на всякий случай ответила взаимностью Луна. — Странно и удивительно, что такие юные кобылки способны вновь открыть Принцессе Ночи тайны сновидений. В эту ночь ты спасла меня, как и спасла меня в прошлую ночь Пинки Пай. Ваша принцесса провела на луне так много лет, что совсем забыла, что нужно делать, когда хочешь поблагодарить, но силы слов не достаточно…

Луна подошла к Рарити и накрыла её крылом, не почувствовав ничего, кроме тепла.

— Как прекрасен тот дождь за окном! — пела единорожка, протирая пыль с фигурки Луны, и принцесса почувствовала, как кто-то нежно щекочет ей загривок.

— Хорошо, я не буду его убирать, — пообещала Луна, распушив крылья от щекотки, — И я совсем не против того, чтобы такая милая пони спала в моей кровати. И, Рарити… — произнесла она, и голос её вновь сделался серьёзным и печальным, — мы никогда больше не встретимся с Селестией. Но передай ей, что я всё равно люблю её.

Вспышка молнии и прокатившийся почти мгновенно раскат грома заставил принцессу вздрогнуть. Гром отозвался эхом трижды, слишком быстро, чтобы успеть отразиться от Кантерлотской скалы. Снова гром. На этот раз без молнии…

…Принцесса открыла глаза. Стук в дверь. Темно, и оттого кажутся ослепительными полосы света, врывающиеся в комнату сквозь дверные щели. За дверью послышались перешёптывания, и сердце принцессы тревожно забилось. Первая мысль подсказала ей бежать через окно, но Луна обуздала свой страх, однако, готовая в любой момент обратиться к своим инстинктам. Желая скорее разогнать неизвестность, принцесса прыгнула к двери.

— Ваше Высочество! — раздался сладкий и текучий голос Горация, сбавив волнение принцессы вполовину. — В зале церемоний всё готово для Вашего Вознесения.

И страхи, которые огромным усилием воли собрала Луна, вновь пустились галопом, порождая мыслимые и немыслимые картины вероятных событий. Принцесса слышала, что такое Вознесение, но не понимала, какой смысл закладывал Культ Найтмер в эти слова. Это больно? Почему-то это стало беспокоить ещё не пробудившуюся Луну в первую очередь. Принцесса Селестия что-то рассказывала о порталах в другие миры и о чьём-то «Вознесении» там. Тогда юная Луна считала это лишь жестокими сказками старшей сестры, но с тех пор само слово «вознесение» отдавало оттенками боли и страданий. А особенно сейчас, когда принцесса осталась в старом замке, полном неизвестных ей пони, знающих о ней больше, чем она сама.

— Вы в порядке, Ваше Высочество? — поинтересовался голос за дверью в ответ на наступившее молчание, сохранив оптимальное решение между невозмутимостью и заботливым беспокойством.

«…Я всегда могу улететь, — думала принцесса, шагая по тёмным коридорам замка вслед за Горацием и высоким серым единорогом с жиденькой чёрной гривой и острой мордой. — По крайней мере, за мной пришли без стражи. Или это лишь уловка, чтобы усыпить бдительность… Усыпить?»

Луна, дрожащая от волнения, но усилием воли пытающаяся сохранить остатки холодного рассудка, начала вспоминать заклинания, которые мгновенно и навсегда облегчат её страдания, если вдруг её решат, как в историях Селестии, распять на кресте, ведь единственному известному ей вознесению предшествовало именно это. Но это ещё не означало, что распятие — необходимая процедура, и это давало Луне надежду, ведь заклинаний, которые облегчили бы её участь, Луна так и не вспомнила.

Перед ней совсем не так много присутствующих — не более полусотни силуэтов, и все они покрыты тёмными накидками, скрывающими их целиком. Почти половина зала пуста, отчего собравшиеся сидят в отдалении друг от друга. Их едва видно из-за слепящего рядом с трибуной огня и полной темноты в зале. Между кафедрой и основной частью зала стоят трое — Гораций, единорог, сопровождавший их из покоев, и полный земнопони в пиджаке, в отличие от всех остальных неподобающе оценивающе глядящий на своё божество. Ни магия, ни огонь не освещают тёмный зал. Лишь две чаши с поднимающимся кверху пламенем стоят по обе стороны кафедры, создавая огромную тень принцессы. Беспокойство Луны постепенно проходит — креста нет. По крайней мере, пока. Она догадывается, что сейчас ей дадут слово, она не знает, что говорить, но не способна придумать заранее хоть что-то вразумительное… К ней поворачивается Гораций и одобрительно кивает.

— Я? — шёпотом удивляется Луна, не ожидавшая, что представители её Культа даже не скажут вступительного слова. Впрочем, она понимает, что в этом случае будет казаться, что слово передают ей. А это недопустимо для авторитета Её Высочества. Луна подошла к кафедре. На её покатой поверхности лежали листы бумаги. Три версии речи, одну из которых и должна была озвучить Луна. Но времени на выбор не было…

— Дыши глубоко и спокойно, — вспомнились Луне наставления ещё молодой Селестии, когда её младшей сестре приходилось произносить речь перед своими подданными. — Они тебя выбрали, и каждый взял на себя часть ответственности за свой выбор. Никто не посмеет и шёпотом упрекнуть тебя в чём бы то ни было, потому что в таком случае, он перед всеми признает ошибочность собственного выбора. Помни, это не экзамен, и в интересах каждого значимого лица оправдать тебя как собственный выбор, даже если этот выбор оказался неверным. Однажды моя речь началась с молчания. Намеренного трёхминутного молчания, которое потом вошло в книги ораторского искусства.

Луна не была уверена, что ей, как и Селестии, простят трёхминутное молчание, да и сил держать давление всего зала такое продолжительное время у неё не было.

— Ровно тысячу лет назад, — мягко, но убедительно начала принцесса, заметив, как оба кардинала бросили взгляд на Горация, — наша страна одолела Повелителя Хаоса. Но не было в той битве победителей, ибо разорены оказались земли Эквестрии. Пони страдали от голода и засухи, и Наше Высочество решила, что не должны пони нести это бремя. Мы должны были создать новое государство в далёких и прекрасных землях, где каждая пони была бы счастлива…

Луна пробежалась глазами вниз по тексту. В нём говорилось о бэтпони, Великой борьбе и возвращении новой принцессы. Посчитав это неинтересным и неубедительным, Луна внезапно начала читать второй абзац второго варианта речи.

— Долгие годы наш народ отважно нёс бремя выпавших на его долю испытаний, — сменив голос на резкий и суровый продолжала Луна, и на этот раз и Мак Блэкстрим, и Гораций вдруг дёрнулись, покосившись на Нейсея. — Эквестрия решительно отвечала на все вызовы, которые бросали ей страны-соседи, ибо народ пони был един. Ваша новая принцесса не допустит склоков и неравенства среди всех видов пони. Но она также и не допустит, чтобы после нынешнего величия и процветания наша страна… — Луна запнулась на полуслове, ужаснувшись написанному, — наша страна… пришла в упадок, — произнесла растерявшаяся принцесса, пропустив огромный отрывок текста Нейсея.

«Но она также и не допустит, — гласил оригинальный текст, — чтобы после нынешнего величия и процветания наша страна приняла опасную для неё риторику принцессы Селестии на сближение с соседями. Селестия забыла, как во времена Хаоса страны-соседи отвернулись от нас. Она забыла, как их трусливые правители предали Эквестрию. Но этого не забыл наш народ! Эквестрия создана пони и для пони. Она выжила всем наперекор. Мы — самый развитый вид, а наше государство — на голову выше любого из существующих благодаря единству народа пони. И мы ни в ком не нуждаемся, и не допустим, чтобы увидев наше могущество вчерашние предатели и лизоблюды разлагали целостность нашей страны изнутри и пожинали плоды наших трудов. Я избавлю страну от слабого правителя. Я встану во главе Новой Эквестрии…»

— Светлые умы Эквестрии, — решила разрядить обстановку принцесса, взяв, как ей показалось, подходящий для этого абзац из третьего варианта речи, и на этот раз Нейсей и Гораций искоса взглянули на Мак Блэкстрима, — многие годы создавали поистине потрясающие изобретения, писали фундаментальные научные труды и делали прорывные открытия в области магии. Парить в воздухе могли бы не только пегасы, пони знали бы, как излечить любые болезни, мы бы отодвинули порог старости и сжали бы пространство Эквестрии поездами, преодолевающими скорость Звуковой Радуги, ведь уже пятьсот лет назад страна имела невероятный потенциал для магической и технической революции. Но мы до сих пор вынуждены использовать примитивные достижения доэквестрийских времён. В Эквестрии ведётся намеренное замедление темпов развития, что необходимо для удержания власти в копытах действующего прави… — Луна прервалась, понимая, что читает вовсе не то, о чём действительно хочет сказать. Ведь Луна не собиралась искать виноватых и обвинять, не собиралась жаловаться и упрекать Селестию. Она просто желала сделать счастливей своих Детей Ночи. И вспомнив советы старшей сестры, Луна решила воспользоваться своим авторитетом.

— Прошу прощения, — обратилась она в зал, поднимая магией бумаги Нейсея и Мак Блэкстрима, — возникла ошибка. Эта речь не должна была здесь оказаться. Она планировалась на случай, если принцесса Селестия решит вмешаться в наш с вами выбор, что маловероятно, — строго произнесла Луна, и под озадаченные взгляды Папы и кардиналов, левитировала магией два варианта речи в чаши с пламенем. И никто не посмел возразить Луне.

— Потому что я надеюсь и верю, — объяснила свой поступок принцесса, — мне не придётся агитировать против Селестии или предоставлять иллюзию выбора между Нашим и Её высочеством. Ставить Нас в сравнение и говорить, насколько плоха она и чем хороши мы. Я покинула Эквестрию, вдохновлённая светлым порывом. Селестия, решившая изгнать меня, руководствовалась не менее благими намерениями.

Мои Дети. Поверьте, я не хочу ни войны, ни вечной ночи. Ибо я не зло, а противостояние добра и добра — немыслимо. Я уведу вас за собой, как и в ту роковую ночь. Я создам прекрасные подлунные города и покажу Эквестрии, что значит мудрость прощения. И пони признают эту силу, и раскается Селестия. И то будет год Великого Воссоединения двух сестёр.

Луна отступила от трибуны, дав знать, что речь окончена. Меньше всего она хотела аплодисментов, и зал, словно прочтя пожелания принцессы, сохранил абсолютную тишину. Не шелохнулась ни одна тень, и принцесса, не ожидавшая полного молчания аудитории, начала волноваться. Земнопони по имени Мак Блэкстрим, стоящий по правое копыто от Горация, что-то ему шепнул, и Папа нервно закивал, повернувшись к Луне.

— Ваши слова достойны принцессы и настоящего лидера, — произнёс он, широко улыбаясь. — Дайте нам знать, когда вы будете готовы к обряду Вознесения…

«Обряд вознесения? — испугалась Луна, и её сердце вновь тревожно забилось. — Значит, речь это не всё, что от меня ждут? Но что ещё хочет услышать Культ?»

-…во время которого, — продолжал Папа, заметив мелькнувшее в глазах принцессы замешательство, — вы покажете своё превосходство над Светом, во благо своего народа задержав восход солнца, как и рассказывают легенды тысячелетней давности.

«Это те легенды об испепелении принцессы бэтпони? Лучше бы меня попытались распять», — мелькнуло в мыслях принцессы. В такие моменты есть всего три секунды, чтобы умело вырулить ситуацию в свою пользу одной фразой. Но принцесса не была сильна в искусстве дипломатии, а потому оставалось занять позицию пассивного отказа. До тех пор, пока в процессе диалога не придумается что-то более действенное. Луна по опыту споров с Селестией знала, что, как правило, ничего не придумывалось, и пассивный отказ становился категорическим, с потерей всех позиций и собственного авторитета. Спасти Луну могло только чудо. Ещё более сильное, чем во сне Рарити.

— Лишь одна деталь, — раздался знакомый голос, и принцесса поняла, что спасена, потому что голос принадлежал Жерому. Пожалуй, она не была ему так рада даже в свою первую ночь в Эквестрии. — Одна деталь мешает нашей принцессе пройти обряд Вознесения перед её подданными, — жеребец ухмыльнулся, окинув взглядом недвижимые фигуры, покрытые чёрными накидками.

— Мы готовы вас выслушать, — снисходительно улыбнулся Папа, склонив голову на бок.

— Согласно Тёмному Писанию, — декламировал Жером, — Вознесение должно проводиться исключительно в присутствии приверженцев Культа, всех трёх кардиналов и Папы.

Нейсей и Мак Блэкстрим переглянулись.

— Но кардинала только два, — констатировал Жером. — Это даёт повод для спекуляций и попыток недовольных обжаловать несоблюдение священного Писания.

— Какая жалкая попытка, Жером. Уж от вас мы ожидали чего-то более осмысленного, — отмахнулся Мак Блэкстрим.

— Последнюю сотню лет Культ имел только двух кардиналов, — соврал Гораций. — Культ не считает отсутствие ещё одного достаточным основанием для того, чтобы Вознесение было отложено. «Ты ведь уже догадался, что третий кардинал — Цицелий. Так чего же ты хочешь? Да нет, нет, не изощряйся. Я и так знаю, что сейчас ты попросишь себе место третьего кардинала. Ведь в конце концов, даже твой приход сюда был запланирован. Только ты пока ещё об этом не знаешь»

— Решать, сколько кардиналов будет у Её Высочества — право исключительно Её Высочества, — ответил Жером, особо не настаивая. — Но по крайней мере я попытался предостеречь вашу принцессу от очень большой опасности.

«Какой опасности? — запаниковала Луна. — Неужели, Жером в курсе нависшей надо мной угрозы, о которой я даже не подозреваю?»

— Мы можем продолжать, — произнёс Мак Блэкстрим, демонстративно и высокомерно отвернувшись от Жерома. — Мы ещё разберёмся с этим выскочкой.

— Принцесса? — обратился к ней Папа, не настаивая, но приглашая начать обряд.

— Наше Высочество достаточно могущественна, чтобы противостоять восходу, — произнесла принцесса, стараясь не переигрывать, ведь она понимала, что сейчас готова сопротивляться ещё меньше, чем до провала Жерома. — И едва ли у кого из присутствующих в зале возникнут сомнения в моей силе. Но задержка восхода напугает невинных пони, а Селестия может разубедиться в светлых намерениях моего народа. «О, как это жалко звучало, принцесса трусости», — подумала про себя Луна. — Я не стану задерживать восход, — твёрдо добавила она, пытаясь сохранить хоть каплю её ускользающего авторитета.

«Однако, — размышлял Мак Блэкстрим, — патовая ситуация. И это учитывая весь наш проклятый театр с доспехами в черных тряпках вместо свидетелей. Будь здесь настоящие Дети Ночи с Цицелием во главе, наша судьба была бы предрешена. Но сейчас расклад сил прост: Луна не задержит восхода, и тогда принцесса Селестия объявит о её прощении. Это станет началом конца всего Культа. Единственный способ заставить Луну задержать восход — не оставить ей выбора, назвав самозванкой на место истинной Наймер Мун. Это вынудит Луну поступить так, как нам нужно. Но как только Луна станет полноправным правителем Эквестрии, решившийся на подобное кардинал, может проститься со своим местом. Как минимум».

— Принцесса. Вы должны задержать… — начал было Гораций, но Луна, по интонации почувствовавшая, что вектор сил внезапно сменился в её пользу, оборвала:

— Нет. Этого не произойдёт, — твёрдо заявила та, ударив копытом, несильно, но убедительно.

«Наивно было полагать, что Луна согласится противостоять Селестии после пары пусть даже крайне убедительных фраз, — подумал Мак Блэкстрим. — Уж от тебя-то, Гораций, я не ожидал таких просчётов. И если это не часть твоего плана, то первыми лучами солнца ты лишишься Культа, а я потеряю почти всё своё состояние с открытием бирж.»

«Давай же, Жером, теперь твой ход, — мысленно обратился к нему Гораций, — я ведь делал расчёт исключительно на твою изобретательность, иначе бы, позволил ли бы я тебе покинуть твою комнату и явиться сюда в эту ночь?»

«Восход, — констатировал Жером, увидев, как быстро светлеет горизонт. — Похоже на конец прекрасной истории. Луна, глупая ты пони. Прости, но я либо позволяю всем нам уйти на дно, либо спасаю даже тех, кого не хотел бы».

— Она не настоящая принцесса! — объявил Жером, развернувшись к залу.

«Что?! — едва не сорвалось с задрожавших губ Луны, и застывшая принцесса отступила на шаг, — зачем ты это делаешь перед всеми! Я думала, ты со мной! Ты ведь знаешь, что я действительно та самая Луна!»

— Только Найтмер Мун достойна править Культом, — продолжал он. — И только Найтмер Мун под силу противостоять восходу. Эта пони — самозванка, не способная продемонстрировать силу настоящей Принцессы Ночи. Наличие крыльев и рога говорит лишь о высоком уровне владения заклятием трансформации, но не делает из неё Аликорна. Лже-Луна должна быть жестоко наказана и навсегда изгнана из Эквестрии!

— Вы весьма отчаянны, — на удивление спокойно отреагировал Гораций. — Только скажите, бросая вызов принцессе перед её подданными, какое наказание вы готовы понести в случае вашей ошибки?

— Оставлю эту задачу глупой самозванке, — пренебрежительно ответил Жером, с ухмылкой глядя на Аликорна.

— Скажите, принцесса, — обратился Папа к Луне, — достаточно ли благородно было дать этому пони последний шанс одуматься?

— Весьма, — холодно произнесла Луна, пытаясь заработать обратно упущенный авторитет, но едва держась на ногах от волнения. Ведь сейчас принцесса не была откровенна. Даже провинившийся и даже предавший её пони всегда оставался для бессмертной принцессы тем, кто был искренен в своём порыве успеть получить кусочек собственного счастья. Она не забудет предателя, но никогда не пожелает ему зла, потому что сама не является злом.

Однако какая-то часть принцессы всё ещё продолжала верить — Жером — актёр, притворщик и интриган, но не подлец. Этот жеребец достаточно умён, чтобы получать желаемое гораздо более элегантным и благородным способом, не прибегая к предательству. И это лишь подтверждало догадки Луны, что она упускает какой-то неведомый ей замысел в действиях Жерома. По крайней мере, он был единственным, кому она могла доверять чуть больше, чем остальным.

— В таком случае, — продолжал Гораций, понимая, что Луна попалась, — как принцесса, поставьте точку в этом глупом и бессмысленном споре.

«Ну, вот и всё, — подумала Луна, и взгляд принцессы поплыл. — Твой и без того небольшой лимит доверия и авторитета исчерпан, отступать уже некуда. Либо я спасаю призрачную вероятность помириться с Селестией, при этом жертвуя собой и благополучием моих подданных, либо я окончательно разрываю отношения со своей сестрой, укрепляю свой статус врага в глазах жителей Эквестрии, но оправдываю ожидания тех, кто вверился мне и кому я нужна.»

Луна опустила голову и сделала шаг вперёд. Рог принцессы охватила синяя аура, и уперевшись копытами в каменный пол, она заставила закатившееся за горизонт ночное светило выплыть обратно в небо, затмив собой едва взошедшее солнце. И рассеивавшаяся темнота вновь начала поглощать зал. С трудом подняв голову, Луна встретилась с восторженным и удивлённым взглядом Папы. Похоже, принцессе удалось спасти себя.

«Теперь у Жерома будут серьёзные проблемы, — подумала принцесса, удерживая магией луну. — Я могу от него отвернуться и пусть справедливый суд Культа сам вынесет ему вердикт. Но в таком случае, я никогда не узнаю, о какой опасности пытался предупредить меня Жером. Нет, она не исходит от Селестии — он бы открыто сообщил об этом при всех. Но он пожелал не называть источник опасности в присутствии Культа. Но тогда, получается, она неочевидная и вполне может оказаться, что исходит от самих кардиналов или Папы. Я ведь и правда даже совсем не знаю этих пони! В таком случае, существует лишь один способ взять себе сильного союзника и почти гарантированно защитить себя от потенциальной угрозы Культа. Но очень рискованный способ.»

— Волей Нашего Высочества! — объявила принцесса кантерлотским гласом. — Дабы соблюсти заветы моего Тёмного Писания, я назначаю Жерома на должность третьего кардинала Нашего Культа!

Фигуры в тёмных накидках не шелохнулись, но оба кардинала и Папа резко обернулись, глянув на принцессу осуждающе, зло и даже угрожающе. И Луна поняла, что этот шаг оказался выше её авторитета.

— Это недопустимо, — возразил Нейсей, посчитавший, что единственный, не возражавший Луне сегодня, он более иных имеет шансы на успех. Но он ошибся.

— Молчать! — рявкнула принцесса, вдруг испугавшись нависшей тишины. Она не была готова к этому. Луна понимала, что все присутствующие в зале ждут её решительных действий, но у принцессы, держащейся на ногах только благодаря трибуне, уже не было сил поддерживать взятую планку. Принцесса чувствовала, как слабеет её магия, и как передние копыта съезжают вниз по наклонной плоскости трибуны.

Магия на кончике Луны ещё трепетала, но принцесса без сопротивления позволила Селестии опустить Луну. Ещё мгновение, и солнечный луч озарил зал, буквально ворвавшись в тёмное пространство сквозь разбитые витражи. Луна склонила голову, стараясь не упасть перед своими подданными.

— Там живая пони! — выкрикнул басом Мак Блэкстрим, указывая копытом в зал. Луна запоздало встрепенулась, желая увидеть причину такой паники, но прежде чем она успела поднять взгляд, удар заклятия, выпущенного Нейсеем, наповал сразил ослабевшего Аликорна, и Луна безвольно повалилась на пол, лишившись сознания.

Среди недвижных силуэтов в чёрных накидках, в ночной тьме не отличимых от приспешников Найтмер, сидела одна пегаска, прячась под такой же тёмной мантией. Когда же внезапно ворвавшийся луч света озарил зал, она даже не успела отвернуться — её заметили. И скинув мантию, она резко взмыла вверх под самый потолок.

— Спитфайр?.. — прошептал Жером понимая, что и его, и Культ провела какая-то глупая пегаска, чей план выведать все тайны разом был оскорбительно прямолинеен. И что возмущало более всего — он сработал. — Не дай ей уйти! — крикнул он Нейсею — единственному присутствующему единорогу.

Заклятие оцепенения ударило в колонну за спиной Спитфайр, едва не коснувшись её крыла. Этого было достаточно, чтобы капитан Вондерболтов поняла всю серьёзность намерений. Высокие окна с выбитыми витражами контролировал Нейсей, и пегаска спикировала вниз, намереваясь вырваться в холл замка. Но пущенное Жеромом заклинание захлопнуло двери перед самой её мордочкой.

Едва успев сменить траекторию, чтобы удар о дверь пришёлся лишь по касательной, Спитфайр замерла, укрывшись за колонной. Оценив положение, она решила прорваться через уцелевшие витражи. Скорее всего, ударившись о стекло, она повредит себе крылья и копыта осколками, но, по крайней мере, спасётся. Тишина. Единороги ждут, когда пони покажется из-за колонны.

Спитфайр была встречена двойным залпом, раскрошившим часть стены позади неё. Сделав манёвр у стены, чтобы набрать достаточно скорости и наверняка пробить стекло, пегаска устремилась к колонне между двумя витражами, будто намереваясь её пробить. Жером знал заклятие прочности — он сам зачаровывал им ценные хрупкие предметы, но оно требовало времени и концентрации. И на какой бы витраж из двух он его не наложил сейчас, Спитфайр будет достаточно лишь немного сменить курс, чтобы выбить незачарованный. Оставалась лишь вероятность, что Нейсей тоже в курсе заклятия прочности, и что их выбор витража не совпадёт.

«Определённо меньше половины», — прикинул Жером, прежде чем пегаска вырвалась на свободу, разбив незащищённое стекло.

---

В отличие от своей подруги Эпплджек, Рарити никогда не вставала с первыми лучами солнца, быть может оттого, что муза была её ночным гостем. Но сегодняшний день должен был стать особенным — проснувшись задолго до восхода, белая единорожка взяла книгу и, выставив кресло на балкон, стала ждать, когда принцесса Селестия выйдет поднять в небо дневное светило. Ведь далеко не каждой пони повезёт наблюдать за таким важным событием так близко — с башни кантерлотского замка. Но не знала Рарити, что сегодня она станет свидетельницей ещё более уникального явления.

Две зависшие в небе сферы — луна и солнце, противоборствовали между собой. В какой-то момент ночное светило полностью затмило солнечный свет, вновь погрузив Эквестрию во тьму. Но спустя несколько секунд, охваченное магией Селестии, уплыло обратно за горизонт, не сопротивляясь. Рарити могла поклясться, что видела, как тяжело вздохнула Селестия, посмотрела на собравшихся внизу придворных, ожидавших её речи, и, не произнеся ни слова, вернулась в замок, захлопнув двери.

Срочно поезд до Понивилля! Видимо, времени действительно мало, и Рарити должна поделиться с Твайлайт всем, что вчера подслушала во время тайного разговора в зале Кантерлота. Рарити не знала, что общего у взбунтовавшейся луны и заговора самых состоятельных пони в Эквестрии, но уж пони-энциклопедия, наверняка выдаст какой-нибудь ответ! Ведь она словно знала чуть больше, чем её подруги, когда говорила, что нечто большое и тяжёлое нависло над Эквестрией.

— Я тоже это видела, — подтвердила Твайлайт, становясь на ступень выше подруги своим спокойствием. — Но всё, что сейчас я могу сделать — отправить письмо принцессе Селестии. Ещё раз, двадцать третий.

— О… — протянула Рарити, не зная, кому сочувствовать больше — Селестии, которая окажется завалена копиями писем или Спайку, которому пришлось всё это написать и отправить. — А ещё я раздобыла тайных сведений, — будто между прочим произнесла Рарити и, увидев огонёк любопытства в глазах Твайлайт, продолжила: — Но он касается также и Филси Рича, потому это стоит обсуждать только совместно с ним…

Понивилль только оживал, но на Яблочной Аллее уже собралась вся шестёрка, Филси Рич и Бабуля Смит, которой было дело абсолютно до всего. Большой Маки же стоял в стороне, внимательно слушал и изредка лягал дерево, делая вид, что сбивает яблоки.

— В чём причина такого беспокойства? — спросила бабуля Смит. — Опять не поднялось солнце? Это бывает и свойственно принцессе Селестии. Помнится, когда я была ещё маленьким… Да, верно, — усмирила пыл Бабуля, услышав многозначительный кашель Эпплджек.

— Причина беспокойства вовсе не в том, что не взошло солнце или вместо него выплыла луна, — сделала шаг вперёд Твайлайт. — Всё это — лишь следствие того, что происходит во дворце. И судя по всему, что-то явно нехорошее.

— Брось, Твайлайт! — попыталась обесценить беспокойство своей подруги Радуга методом, которым владела лучше всего — пренебрежительно, с наскоку. — Даже сама Селестия писала нам, что тебе свойственно переживать по пустякам!

«Селестия передала этим пони инструкцию по общению с Твайлайт?» — недовольно подумала единорожка.

— Между прочим, беспокойство вполне обоснованно, — осадила пегаску Рарити. — Луна действительно замышляет что-то…

— Яблочная гниль! — стукнула копытом Бабуля Смит. — При мне никто и никогда больше не назовёт принцессу Луну виновницей всего происходящего!

— Оу, Бабуля, — удивилась Эпплджек, сняв шляпу и приложив её к груди.

— Именно. Я была на Эквестрийском Совете и читала настолько тайные бумаги, что, быть может, только сама Селестия и знала, что в них написано.

— А что же в них было написано? — поинтересовался Филси.

— Что никогда и ни при каких обстоятельствах принцесса Луна не стала бы желать пони зла! Она самая чувственная и ранимая пони, и…

— А почему тогда она ворвалась в Понивилль, угрожала вечной ночью и требовала почтения к Её Высочеству? — резонно спросила Радуга, не желая проиграть спор.

— Может, — тихо предположила Флаттершай, — потому что так поступают все тихони, когда их просьбы остаются неуслышанными.

И Твайлайт постаралась это запомнить. И все постарались это запомнить.

— Но, в таком случае, кто и зачем устроил события сегодняшнего утра? — почесала в гриве Эпплджек.

— А здесь, — вступила в разговор Рарити, выходя в центр, — и начнётся моя история. Та самая, которую я подслушала из разговора Импосибли Рич и… да, Мак Блэкстрима. — Рарити кивнула Филси, поблагодарив за своевременную подсказку. — Более того, скажу — этот разговор состоялся совсем незадолго до прихода на собрание самого Филси и не был предназначен для его ушей…

— Они так и сказали? — удивился Филси, почувствовав себя весьма уязвлённым.

— Именно, — подтвердила Рарити. — Я слабо разбираюсь во всех ваших профессиональных терминах, но мне удалось выяснить, что эти пони намерены провести преобразование экономической модели Эквестрии. Они критиковали индекс стабильности и говорили о грядущем росте акций и индексов. Но так как Филси, по словам Импосибли, отказался во всём этом участвовать, то он первым попадёт под удар, хотя формально будет входить в их коалицию. И у Импосибли, если она, конечно, не соврала, есть все рычаги, чтобы вывести вас из игры.

— Это называется не преобразование экономики, а её демонтаж! — разозлился Филси. — И если во всей этой неразберихе с Луной Импосибли попытается протащить свои безумные замыслы разгона государственной экономики, то всей Эквестрии грозит нечто гораздо более ужасное, чем какая-то Найтмер.

— Найтмер не угроза Эквестрии! — вступилась Бабуля Смит.

— Верно, она уже не угроза, — с сарказмом произнёс Филси. — И всё же, — жеребец поправил галстук и глубоко вдохнул, — вероятно, всё не так плохо. Во всяком случае, не так плохо, как это было бы без секретов нашей прекрасной леди, — улыбнулся он Рарити, и та кокетливо поправила гриву. — Основу моего бизнеса составляет продовольственный сектор. Это ваша ферма и множество других по всей Эквестрии. И все они могут оказаться под угрозой разорения…

— Но ферма всегда была собственностью нашей семьи, — возразила Эпплджек. — Она не выплачивает задолженностей и не платит дивидендов акционерам — земля была подарена принцессой Селестией, а сама ферма построена исключительно на средства моих прабабушек и прадедушек.

— Верно, — согласился Филси, — угроза для вас минимальна, чего нельзя сказать о других фермах. Часть из них открыты под заёмные средства, а часть — привлекли инвесторов, и их акции до сих пор торгуются на биржах и приносят дивидендный доход их владельцам. Владельцам, которые таким образом лишь передали свои средства настоящим фермерам, а сами, скорее всего, даже не знают, когда начинается сбор урожая. И такие фермы — самое уязвимое место, ведь если разорятся они, то разорюсь и я. А разорённый Филси не придёт и не купит урожай яблок у Эпплов, пусть даже они лучше всех пережили это нелёгкое время.

Именно поэтому я хочу призвать все фермы, в том числе и вашу, ни при каких обстоятельствах не иметь дел со сторонними покупателями. Они могут предлагать гораздо более выгодные условия сделки, чем предлагаю я. Но когда я буду вытеснен с рынка, не факт, что условия монополистов не станут разорительными для всех ферм в Эквестрии. Фермам придётся либо подчиниться, либо попытаться составить им конкуренцию на рынке, что едва ли представляется возможным.

— Я ничуть не сомневаюсь в честности Эпплов, — вступила в разговор Твайлайт. — Но может ли кто-то дать гарантии, что даже пятая часть ваших ферм не пожелает нажиться на выгодных условиях Импосибли за счёт тех, кто добросовестно исполнит взятые обязательства?

— Не знаю, Твайлайт, — опустил голову Филси Рич. — Я лишь могу предполагать возможные события, но никак не предвидеть. И это очень меня беспокоит. Может, основатели заговора вызовут панику среди инвесторов или намеренно разорят фермы, чтобы затем скупить их за бесценок. Или купят их, просто напечатав битсы.

— Напечатав битсы?! — воскликнула Радуга, сделав переворот в воздухе. — Это как — прямо на бумаге? Чеканить монеты может только принцесса! И то, если она нарисует их на обычной бумаге, никто не согласится взять этот клочок взамен настоящей золотой монеты! Это немыслимо!

— Импосибли уже двадцать лет вынашивает эту идею. И если такая пони как она не отказалась от своего плана, то даже я готов поверить, что скоро все пони будут передавать друг другу ничего не стоящие бумажки с нарисованными цифрами, и даже Селестия ничего не сможет с этим поделать.

— Не переживайте, Филси Рич! Даже если вы разоритесь, вы всегда сможете начать свой бизнес с фермы Эпплов, — ободрила потерявшая суть разговора Эпплджек, вызвав у Филси горькую, но искреннюю улыбку.

— Спасибо, — кивнул он, — я всегда видел в вас больше друзей, чем партнёров.

Филси развернулся, собираясь покинуть Яблочную Аллею. Ему следовало разослать письма с предупреждением всем фермам, которые с ним сотрудничают. Но если он так поступит, вероятно, он уже не сможет притворяться, будто не в курсе готовящегося против себя заговора. Может быть даже, тем самым он спровоцирует уже другой заговор, гораздо более опасный, потому что Филси будет слепо верить, что благодаря Рарити уже обвёл вокруг копыта своих соперников. А сами соперники в лице Импосибли и Мак Блэкстрима не подадут виду, что уже в курсе утечки и вовсю осуществляют свой второй план под видом первого.

— Неожиданно встретить вас здесь в столь ранний час, Филси, — произнесла пони, шагавшая с другого конца аллеи к собравшимся.

— Гораздо более неожиданно увидеть здесь вас, тётушка, — Филси попытался сделать вид, что делает вид, будто пытается улыбнуться — чтобы выглядеть естественно, как и всегда при встрече с Импосибли.

— Я пришла по одному деловому предложению, — произнесла она, и Радуга, Эпплджек и Бабуля Смит сразу поняли — собирается выкупать ферму. Остальные же смекнули, что это было бы слишком очевидно, и, вероятно, сейчас Импосибли удивит их совершенно неожиданным предложением. А каким — поняла, вероятно, только Пинки Пай.

— Мне не нужна ваша ферма, — сразу предупредила кобылка, почувствовав, как недоброжелательно встречает её семейство Эпплов. — Мне нужна Радуга Дэш.

— В смысле — нужна Радуга Дэш?! Ты думаешь, что я самая глупая и поведусь на твои фокусы? — вспылила та, активно замахав передними копытами, будто собиралась драться.

— Да ты уже себя выкупила, — снисходительно произнесла Импосибли. — Мне говорили, что в Понивилле живут отзывчивые и доброжелательные пони, — произнесла кобылка, осуждающе глядя на парящую в воздухе Радугу. — Интересно, кто постарался и так попортил имидж Понивилля? Впрочем, не важно. Я хочу поговорить с самой быстрой пони наедине.

— Это верно! — самодовольно заметила Радуга. — Самой быстрой во всей Эквестрии! Но соображаю я так же быстро, как и летаю, и за милю чую ваши коварные замыслы!

— Хватит, прекратите! — запротестовала Пинки Пай. — Невежливо встречать гостей подобным образом!

— Пинки, немедленно слезай! Приличные пони не лазают по деревьям, даже если помогают Эпплам собирать урожай! — произнесла Твайлайт.

— Хоть одна умная пони, — заметила Импосибли, — как минимум, не подверженная стереотипам, — продолжила она, уловив на себе недовольный взгляд той, кто считала себя по-настоящему самой умной и начитанной. По крайней мере, в Понивилле.

— Лишь деловое предложение, — продолжала Импосибли, уводя Радугу для конфиденциального разговора.

— Я не продаю яблоки! — отрезала пегаска, выписывая в воздухе круги. — Я их только ем! — добавила она, словно намеренно проверяя своего потенциального партнёра на стрессоустойчивость.

— Оно не касается яблок. Потребуется лишь то, что ты умеешь лучше всего, Радуга. Сейчас в Эквестрии не самые спокойные времена. Каждый день Селестия делает заявления, выходя на балкон кантерлотского замка, и каждый день внизу стоит толпа, состоящая из глупых придворных и самых быстрых пегасов. Как только кончается речь, пегасы тут же мчатся в Мэйнхеттен и пересказывают своим хозяевам всё, что услышали. А те в свою очередь принимают решение, как речь Её Высочества повлияет на цены на рынке. И тот инвестор, которому пегас принёс весть первым, ранее остальных узнаёт о том, куда двинется цена. Это позволяет ему сделать действительно большие деньги.

— Бла-бла-бла! — пела Радуга, расположившись на облаке. — Как скучно! Опять математика, да?

— Ты… — Импосибли чувствовала, что разговаривает либо с крайне тупой, либо с крайне хитрой пони. Но Радуга не относилась ни к тем, ни к другим. Она просто иначе мыслила. — Но ты будешь получать крупный процент с каждой успешной сделки своего хозяина! С такими способностями, как у тебя, ты можешь войти в топ-сто самых богатых пони!

— Зачем мне топ-сто самых богатых, если я вхожу в топ-один самых быстрых? — резонно спросила Радуга, и Импосибли пришлось опереться о дерево, чтобы перевести дух — были потрачены все козыри, а пегаска даже не заинтересована предложением.

— Хорошо, — сменила тон Импосибли, — если ты считаешь, что твой редчайший дар годен лишь на то, чтобы без дела описывать круги вокруг Понивилля, то это твой выбор. Мне же казалось, что о самой быстрой пони в Эквестрии должны писать все газеты и должен знать весь Foal Street. Она должна задавать движение биржевым котировкам одним лишь своим появлением на горизонте и быть голубой мечтой любого биржевого игрока, готового заплатить тысячи битсов лишь только за то, чтобы ты шепнула ему слова Селестии.

— Так-так-так! — спустилась на землю Радуга, явно заинтересованная предложением. — Вы хотите сказать, что я стану самой известной пони, если буду передавать новости из Кантерлота в Мэйнхеттен? Здесь есть какой-то подвох?

— Разумеется.

— Я так и знала…

— Тебе придётся передать новость быстрее твоих соперников, которые работают на других игроков.

— Минутку, то есть, вы хотите сказать, что это настоящая гонка?!

— Разумеется…

— И она сделает меня известной?!

— Гораздо более известной, чем даже Капитана Вондерболтов. И гораздо более состоятельной. Не сомневаюсь, уже через три дня на центральных улицах Мэйнхеттена только и будет разговоров о самой быстрой пони, управляющей всеми рынками Эквестрии.

— О, святая Селестия! — воскликнула Радуга, и её крылья затрепетали. — Гонка, статус, состязание, известность! А-а-а! Я согласна!

Игры Разума

Глава расскажет о коварности рекурсии при попытке обхитрить собеседника и как выявить стороннего наблюдателя в вашем сне перемножением простых чисел.

Ближе к полудню на горизонте показались угольные шахты и карьеры Даркстоуна. Спитфайр не боялась возвращаться в этот город даже после своего разоблачения в Замке Двух Сестёр. Если Культ решит, что она знает слишком много, обычному пегасу потребуется ещё около двух часов, чтобы прибыть вслед за Капитаном Вондерболтов. А за это время она уж точно примет решение, как ей поступить с разведанной информацией.

Но пегаску, подлетевшую к своей комнате, ждал неприятный сюрприз — окно, через которое она покинула здание мэрии накануне, оказалось закрытым. В самой же спальне ничего не поменялось — и её вещи, и книги Жерома, которые она читала перед вылетом, и даже лежащее поверх бумаги перо — всё осталось нетронутым. Видимо, кто-то очень хотел встретить Спитфайр у главного входа, как и всякую приличную пони. Пока что эти странные действия не казались ей ни враждебными, ни угрожающими — скорее, попавшись на попытке перехитрить их автора, она сама навлечёт на себе подозрений больше, чем просто приняв его правила. И капитан Вондерболтов подошла к парадной двери, постучавшись.

На пороге стоял Шайнинг Армор.

Совсем недавно этот жеребец был начальником придворной стражи, в чьи задачи входило улыбаться посетителям дворца и подсказывать высокопоставленным гостям Её Высочества, как добраться до уборной. Сейчас же, перед Спитфайр стоял главнокомандующий силами Эквестрии, и по-хорошему, ей требовалось поступить по уставу, отдав соответствующее приветствие. И пока ущемлённая гордость капитана вондерболтов боролась с благоразумием, заметивший замешательство пегаски Шайнинг Армор, первым поздоровался с ней.

— О, я знаю, вы совсем не ожидали меня здесь увидеть, — произнёс он весьма дружелюбно, будто желая оправдать замешательство Спитфайр. — Я прибыл из Ванхувера, куда были стянуты основные наши силы. А где же были вы? — спросил он, глядя на потрёпанные перья капитана.

— Делала утреннюю зарядку, — соврала Спитфайр, проходя мимо Шайнинга Армора. «Сейчас тебе действительно лучше помолчать и не задавать лишних вопросов».

Но Шайнинг Армор, видимо, так не считал.

— Вы не хотите нам рассказать о Найтмер Мун? — прямо спросил голос позади Спитфайр, и пегаска остановилась, прикусив губу. Вести себя естественно уже, вероятно, не было смысла. Следовало всё отрицать, во всяком случае, пока Спитфайр не выяснит намерений главнокомандующего и Селестии в отношении принцессы Луны.

— Я знаю не больше вас, Шайнинг, — словно следуя уже известному наперед сюжету, холодно ответила Спитфайр, едва повернув голову.

— Но мэр этого города сообщил, что вы обыскивали дом пони, который, судя по донесению, и скрывал беглую Найтмер. Неужели вы ничего там не обнаружили?

— Ах, да… — выдохнула Спитфайр, внезапно улыбнувшись. «Если бы Шайнинг был чуть умней, у него уже были бы основания меня подозревать. К счастью, это не тот случай.» — Вынуждена сообщить, поиски принцессы не привели к успеху. Тем более…

— Тем более, — раздался басистый голос, и в холл вошёл Мэйджор, — донесение оказалось подделкой. И принцесса, уверен, хоть и тайно, но сообщила вам об этом.

— Сообщила, — кивнул Шайнинг Армор, садясь в кресло, — но я не верю.

— Вы не верите принцессе? — изумилась Спитфайр.

— Не верю, что Селестия совершала бы подобные манёвры, не будь она уверена хоть на десятую часть, что написанное в доносе — правда, — поправился жеребец.

— А даже если? — открыто спросила пегаска, уставшая после долгого перелёта и потому не пожелавшая выдумывать более деликатный подход. «Успокойся, это обычный вопрос. Никто не заподозрит командира вондерболтов в причастности к Культу Найтмер.»

— Даже если что? — на всякий случай переспросил Шайнинг Армор.

«Учтено. Он соображает туго, но осторожен и не глуп.»

— Даже если Луна действительно была здесь.

— В таком случае, Эквестрии угрожает опасность. Мы не можем исключать, что Найтмер собирается затаиться и нанести ответный удар. Если не сейчас, то в будущем. Пони не могут спать спокойно, пока над Эквестрией нависла такая угроза. Даже если она не даст о себе знать сейчас, проблема не решится — мы просто передадим небезопасную страну следующим поколениям.

«Понятно. Одним словом, решил оправдать возложенные на него ожидания принцессы и принести шкурку Луны. Надеется на расположение Селестии и сохранение звания главнокомандующего. А это уже идёт вразрез с интересами Вондерболтов. Принцессе и самой стоило бы понимать, что ни один настоящий пегас не захочет подчиняться какому-то придворному стражнику, ещё и единорогу. Единорогу, который не блещет ни умом, ни магией — ничем из того, благодаря чему эти немощные создания всё ещё не вымерли. Но не особо сообразительный соперник — несомненный плюс, хоть с ним иногда и бывает довольно скучно.»

— К тому же, — продолжал Шайнинг Армор, — у меня есть одна крайне занимательная мысль. И даже не мысль, а целый план.

«Какой ещё план он собирается сейчас озвучить? — насторожилась пегаска. — Видимо, Шайнинг не в курсе, что сидящий напротив него пони заодно с похитителем Луны. И стоит только Шайнингу раскрыть детали плана при Мэйджоре, как через несколько часов об этом узнает Жером. В таком случае этот план никогда не будет осуществлён. Любопытно, каким образом, но я ничуть в этом не сомневаюсь. И тогда Шайнинг ещё не скоро посмеет претендовать на роль главнокомандующего. А скорее всего, никогда, потому что такой шанс выпадает лишь однажды.

Но если я не допущу, чтобы Шайнинг озвучил свой замысел при Мэйджоре, то мэр не поделится своими опасениями с Жеромом. Тогда именно я буду вынуждена не допустить осуществления плана Шайнинга. А если я этого не сделаю, то в скорейшем же времени принцесса Селестия получит письмо: «Луна действительно была в Даркстоуне и действительно скрывалась в доме некоего пони по имени Жером. Просто элитный отряд лётных пегасов не смог её найти, и теперь местоположение Луны снова неизвестно.

Выхода нет. О планах Шайнинга должно быть известно Жерому.»

— И что же вы собираетесь делать? — скептически поинтересовалась пегаска, приподняв бровь. — Дом Жерома обыскан вондерболтами вдоль и поперёк. С магией и без…

— Я сказал то же самое, — снисходительно улыбнулся мэр, пока не понимая, какую сторону занять, но на всякий случай решив не провоцировать новых проверок. — Однако же, меня не покидает мысль, что молодой пытливый ум предложит свежую идею.

— Признаться, идея не моя, — заметил польщённый единорог. — Моя сестрёнка Твайлайт предложила мне прибегнуть к помощи собаки. Вы когда-нибудь слышали о превосходном собачьем нюхе?

— Безусловно, — улыбнулся Мэйджор, сохраняя спокойствие наравне со Спитфайр. — И, насколько я знаю, этот метод не нов. Но в нашем случае, чтобы учуять запах Луны, собака сперва должна знать, как, прошу прощения, пахнет принцесса. — Мэйджор внезапно закашлялся, изображая попытки скрыть неконтролируемый приступ смеха, будто пытаясь тем самым придать ситуации комичности или даже абсурдности. — Уверяю, даже самой лучшей ищейке не учуять запаха в вещах тысячелетней давности.

— Вот! — чуть приподнялся с места Шайнинг, — я тоже так думал. Но Твайлайт подсказала, что в ту ночь, когда Найтмер Мун обратилась в принцессу Луну и сбежала, на полу остались осколки её доспехов!

— Вы собираетесь отправиться в Замок Двух Сестёр? — деловым тоном спросила Спитфайр, желая, чтобы Шайнинг рассказал Мэйджору как можно больше.

— Вряд ли я, — покачал головой жеребец. — Замок Двух Сестёр находится не так далеко от Кантерлота. Так что, скорее всего, это будет либо сама принцесса, либо её доверенный пони-единорог, обладающий мощной магией, ведь даже осколки доспехов могли вобрать в себя проклятье Найтмер Мун. Затем доспехи будут доставлены в Кантерлот, откуда впоследствии пришлют обученную ищейку сюда, в Даркстоун. Я не уверен, что мы обнаружим Луну, но не имея идей, мы не можем отказаться от единственной, пусть даже маловероятной.

— Хорошо, Шайнинг Армор, — кивнула пегаска. — Отряды вондерболтов всегда к услугам Её Высочества. И нам с Мэйджором кажется, что Селестия оценит идею Твайлайт по достоинству. Сколько, вы говорите, потребуется времени?

— Я только отправил письмо Селестии, так что, думаю, уже послезавтра утром мы будем готовы приступить.

— Думаю, пока этот план стоит держать в строжайшем секрете, — произнесла Спитфайр. — Ведь сейчас вы нам выдали государственную тайну. «Не самый эффективный, но самый простой способ отвести подозрения — намеренно обратить внимание на себя в контексте сказанного.»

— Я знаю, кому доверять тайны, — улыбнулся Шайнинг, но настолько фальшиво, что пегаска почувствовала, как её нравоучения больно кольнули самолюбие жеребца.

«Отлично, — подумала она. — Теперь ты будешь заботиться о том, чтобы вернуть свой статус, а не о том, чтобы быть осторожным в разговоре с нами.»

— Разумеется, главнокомандующий не выдал бы такие секреты кому попало, — встал на его защиту Мэйджор, отчего Шайнинг раздражённо прикусил губу, разозлившись ещё больше — они действительно не видят, что он уже давно не жеребёнок? Или с высоты своего пресловутого жизненного опыта не понимают, что даже жеребята не любят такого неприкрытого покровительства. До чего же эти взрослые глупы!

— А Мэйджор не делился с вами своими секретами? — улыбнулась пегаска, не желая переусердствовать с подчинительным положением Шайнинга, дабы не потерять его доверие.

— Н… нет, — явно занервничал Мэйджор, пытаясь припомнить, где проболтался. На какой-то момент ему даже показалось, что вся эта сцена с выдачей государственной тайны была подстроена, чтобы в ходе эксперимента выяснить роль Мэйджора в сокрытии Луны, но это было бы слишком сложно для пегаски, которая позавчера за бокалом вина сама поделилась частью секретов со своими оппонентами. Эта мысль успокоила мэра.

— Каким же? — с любопытством произнёс Шайнинг, отчасти довольный, что фокус обсуждения переключился на мэра. — Есть ещё что-то, о чём я не знаю?

— Вероятно, есть, — тянула интригу Спитфайр, желая, чтобы после кульминации никто и не вспомнил с чего начался разговор. — Господин Мэйджор скрывает в собственном кабинете великолепную коллекцию виски. Которой, — продолжала Спитфайр, стараясь перекричать начавшийся хохот, — скорее всего, поделится с нами сегодняшним вечером.

— Не особый я любитель выпить, — говорил Мэйджор, смеясь, — но обстоятельства обязывают. Не каждый день нас посещают гости из Кантерлота.

— О, я, конечно, не откажусь. Но, признаться, я не ожидал… — главнокомандующий растерялся, не решившись окончить.

— Что мы будем пить, когда в опасности вся Эквестрия? Или что я тоже иногда не против? — улыбнулась Спитфайр, озвучив то, что не решился собеседник. «Сейчас Мэйджор отпустит какую-нибудь глупую шуточку, и на этом завершим разговор».

— И вам тоже нальём, — кивнул мэр в её сторону, — иначе, мы будем подозревать, что вам есть, что скрывать…

«Это та самая глупая шутка? Или неприкрытый намёк, что мэр в курсе? — забеспокоилась Спитфайр. — С какой бы целью Мэй это ни произнёс, следует подыграть и отшутиться. Или так делают все, кто хотят скрыть своё смущение, вызванное попаданием в точку? Я могу прямо сейчас выяснить, намёк это или нет, спросив, была ли непогода — это единственная причина закрыть окно в моей комнате. Но тогда, даже Мэй сопоставит эти два факта, и точно заподозрит, что я знаю чуть больше. Надо немедленно сказать какую-нибудь глупость.»

— Говорят, сегодня обещают дождь, — сказала Спитфайр, вскочив с кресла. — А я как раз хотела дочитать историю Клаудсдейла. «Даже глупости надо уметь выдумывать. А это звучит как какая-то отмазка слабоумной пони. Лучше бы молчала.»

— О, спасибо, что предупредили, — поблагодарил пегаску Шайнинг Армор, даже не почувствовав глубины предыдущей реплики, что не могло не радовать Спитфайр. Но в то же время, неспособность оппонента оценить красоту игры, безусловно, разочаровывала. — Я как раз собирался прогуляться по городу. Надеюсь, я успею до дождя.

А Спитфайр, кратко кивнув в знак принятия благодарности, поспешила в свою комнату. В голове осторожного командира Вондерболтов проснулся дух авантюризма пегаса и, достав бумагу и чернила, Спитфайр занесла перо над листом.

«Жером узнает о плане Шайнинга Армора от Мэйджора во всех деталях и подробностях. Но если я в его логической схеме буду препятствием, а не союзником, то и план Жерома может дать сбой, что кончится очень нехорошо для репутации Вондерболтов. А в худшем случае начнётся открытое противостояние Селестии и Луны, не успевшей покинуть Эквестрию со своими подданными. Мне же, сейчас крайне небезопасно оставаться в Даркстоуне, во всяком случае, пока Жером, заметивший меня на Вознесении, не знает, на чьей я стороне.

Как мне сообщить о смене своих взглядов, чтобы он поверил? Если я в доказательство своей лояльности выдам план Шайнинга, то я ничего не потеряю, потому что точно такой же план он получит от Мэйджора. И Жером наверняка будет считать, что я не предполагала, что Мэйджор тоже пишет письмо, иначе, не стала бы отсылать дубликат. Почему он так подумает? Потому что считает, что все пегасы прямолинейны и лишены даже простой житейской хитрости. Высокомерные единорожки.»

---

Нейсей вышел из ресторана, который он посещал ежедневно к обеденному времени, когда вся свита и министры принцессы собирались во дворце в одном из кантерлотских залов за длинным накрытым столом. Они громко рассказывали друг другу глупые истории, непринуждённо обменивались не развращающей лестью и безобидными колкостями и выдумывали небылицы, от которых даже принцессе было не укрыться. Именно поэтому Нейсей обедал в гордом одиночестве вне дворцовых стен.

Его кабинет располагался в крыле дворца, которое находилось над архивами — так Нейсей, часто работавший с бумагами, тратил гораздо меньше времени на переходы и встречал гораздо меньше праздно шатающихся фрейлин и прочей церемониальной обузы Селестии. Он их просто-напросто презирал. И они отвечали ему взаимностью. И среди немногочисленных случайно заплутавших сюда пони, Нейсей всё чаще замечал высокую розовую единорожку по имени Флёр де Лис, чей кабинет находился в совершенно противоположном крыле, и появление которой в этой части дворца не могло быть простым совпадением.

Однако Нейсей делал вид, что не замечает её, а она притворялась, будто не видит своего оппонента. Единорог отмечал про себя, что недалёкая кобылка даже не догадалась подкупить для слежки пару фрейлин из бесполезного табуна придворных. Вероятно, в таком случае Нейсей даже бы не догадался о шпионаже. Разве что она еще была, видимо, не в курсе, что вся поступающая ежедневная почта помечается заклятием конфиденциальности, которое нарушается в случае вскрытия. Флёр была слишком проста и наивна. В отличие от Нейсея. По крайней мере, так считал он сам.

Единорог достал из-под мантии ключ и открыл дверь — редко кто во дворце держал на замке собственные кабинеты, максимум — пару отсеков в секретере, в которых складировались бумаги той же степени важности, что и валялись разбросанными на столе. Селестия же и вовсе не закрывала ни своих покоев, ни кабинета — неразумно хранить секреты там, где их надеются найти. Если только это не ваша цель.

— Господин Нейсей! — из-за угла почти на полной скорости вылетел пегас в золочённых доспехах. — Пожар в кантерлотском архиве!

— Пожар? — растерялся единорог, пытаясь сформулировать приказ лучше, чем «поставьте в известность Селестию». — Оцепите архив. Все пони, покидающие его, должны быть задержаны.

— Этот приказ противоречит правилам принцессы! — возразил стражник. — Ни одна пони не может быть задержана, если её вина не очевидна или не доказана!

— Есть другие, законные способы задержать. Возвращайся и не поднимай панику, архивы горят почти каждый год, — соврал единорог. — Но мы же не хотим, чтобы Селестия напрасно беспокоилась о никому не нужных бумажках? Иди!

Спешным шагом, но не галопом, Нейсей направился в сторону лестницы, спускавшейся к нижним этажам. Пожар в архиве, теоретически, был безопасен, так как все его помещения находились в недрах кантерлотской скалы, и каждый из его отсеков был изолирован массивной дверью. Нижний этаж хранил в себе заклинания Старсвирла, опасные и разрушительные, но неприменимые — пока никому из ныне живущих, даже имея под копытом все записи старого волшебника, не удалось воспроизвести заклинание хоть сколько-нибудь достойное могущественного мага прошлого. Здесь также размещались древние артефакты с загадочной магией и единственное уцелевшее зеркало-портал. Этажом выше хранились исторические архивы, судьбоносные для Эквестрии приказы, распоряжения и всё то, что будучи многократно сжатым, уместилось в одну-единственную сказку о злобной Найтмер Мун и доброй Селестии. Верхний отсек был самым обширным, самым незначимым, но наиболее актуальным — здесь хранились родословные придворных, свежие кипы приказов и распоряжений, официальные письма и отчёты, и всё то, с чем имел дело Нейсей.

В высоком холе с балконами на втором ярусе, уже собралось много придворных пони. Они стояли и смотрели, как полупрозрачные клубы дыма медленно выплывают из подвальных помещений и собираются облаками под сводами холла. Какая-то единорожка лежала на ковре без сознания, подёргивая задним копытцем. Вряд ли она надышалась угарным газом. Скорее всего, она просто проходила мимо и, увидев дым, представила, как дворец принцессы может быть испепелён дотла.

— Горит исторический архив! — отчитался стражник, стоящий у двери. — Все пони покинули помещение.

— Где придворные маги? Почему они не тушат огонь? — перебил Нейсей.

— Вы — единственный. Все придворные маги либо на обеде с принцессой, и мы не можем их привлечь, не вызвав подозрений Селестии, либо покинули дворец и обедают в городе, — объяснил стоящий рядом единорог, закашлявшись от дыма.

— Поразительное совпадение! — процедил Нейсей, создал непроницаемую для дыма сферу вокруг своей головы и поскакал вниз по лестнице. Массивные каменные стены в центре скалы и отсутствие окон сделали помещения архива опасной ловушкой, из которой даже нельзя было спастись телепортацией. Но Нейсей, занимая свою символическую должность заместителя главы Эквестрийского Совета, также был и придворным магом, чьи навыки владения магией простирались гораздо дальше телекинеза и заклинания света.

Помещение, следовавшее этажом ниже, было затянуто едким дымом — огонь уже испепелил бумаги на столе, перекинулся на стеллаж, лизал языками пламени потолок и старался дотянуться до соседних полок. На случай пожара Нейсей разработал как минимум пять заклинаний, способных его потушить, но три из них не работали по причине невозможности телепортации во дворце. Оставалось два. Скинув телекинезом хоть сколько-нибудь уцелевшие кипы бумаг со стеллажа, он накрыл его непроницаемым магическим куполом. Этот способ требовал пожертвовать частью бумаг, которые сгорят до того, как огонь погаснет, исчерпав запасы кислорода, но в узком пространстве стеллажей он был единственным безопасным.

Вскоре пламя погасло, и Нейсей, выждав некоторое время, ослабил купол. Схлопнувшись от внешнего давления, магический пузырь разметал пепел, и потоки дыма закрутились возле покрывшихся чернотой массивных книг. Вероятно, они просто должны дождаться искусного реставратора, который вернёт их к жизни. Но свитки на столе было уже не спасти — Нейсей мог прочесть чернильные надписи на бумаге, но стоило только её коснуться, как она рассыпалась под собственным весом. А ведь это были те самые бумаги, что лишь вчера пролили свет на тайны основания Эквестрии, те самые бумаги, что рассказали легенды о принцессе бэтпони и детях ночи, о нарушенном Дискордом механизме погоды, о заключённой магии единорогов в Долине Снов, о причинах её создания и о том, как она стала Клаудсдейлом. Теперь об этом доподлинно известно только тринадцати пони во всей Эквестрии. Эти исторические документы было уже не спасти, и единорог ссыпал их пепел в конверт.

Нейсей покинул архивы и поднялся во дворец. В окутанном дымом холле стояли пони, со страхом, любопытством и беспокойством вглядывавшиеся в пелену задымлённого коридора. Нейсей представлял, как, должно быть, по-книжному героически выглядит поступок ранее недолюбливаемого при дворе единорога, который отважился потушить пожар, когда остальные просто стояли и смотрели. Но ему меньше всего хотелось быть героем сегодняшнего дня, оттого он уже припас пару язвительных замечаний на случай, если кто-то решит восхититься им вслух.

— Господин Нейсей, — окликнул стражник прошедшего быстрым шагом единорога. — Похоже, эта пони, работавшая в архиве в момент пожара, хочет вам что-то сообщить.

— Это была случайность… Я раскладывала бумаги, и… — начала было смотритель архива, но Нейсей перебил жёлтую земнопони.

— Расскажете это у меня в кабинете. А то мало ли, ещё додумаетесь признать собственную вину перед всем двором. А вы, — обратился он, встав на три ступеньки выше собравшихся, — расходитесь. Пегасы, проветрите помещение от дыма! — Нейсей резко развернулся и зашагал прочь, и земнопони понуро поплелась за ним.

Кабинет Нейсея был обставлен слишком лаконично и представлял собой унылое пространство для бумажной работы, заставленное рядами папок и шкафов с документами и приказами. И, может, оттого его недолюбливали легкомысленные вертихвостки, обожавшие выкрасить свои кабинеты в розовые цвета. Они приносили туда несколько чайных сервизов, обставляли кабинеты мягкой мебелью и превращали свои рабочие места в роскошные салоны, где собирались единомышленники и выдумывали россказни про таких, как Нейсей.

— Расскажите, — произнёс он, проходя мимо своего стола к окну, — что это было?

— Поверьте, это была случайность…

— Тссс, — Нейсей приложил копыто к губам, — не оправдывайтесь. Иначе я буду вынужден думать, что это вы подожгли архивы. Вы ведь понимаете, что именно так я и буду считать до тех пор, пока вы не убедите меня в обратном. Если вам угрожали, что, конечно, у нас уже давно не в моде, вы тоже можете сообщить. Всё же я влиятельней девятнадцати из двадцати случайных пони в этом дворце.

— Мне занесли эти бумаги, чтобы я разложила их по архиву.

— Кто эти бумаги брал до этого? — спросил Нейсей, высыпав из конверта пепел на подоконник и подняв несколько кусочков на просвет.

— Принцесса Селестия.

— Убедительно, — кивнул Нейсей, отметив, что пони не собирается лгать намеренно, разве что с перепугу приврёт, чтобы принизить долю своего участия. Он отошел от окна и приблизился к столу. — А кто же эти бумаги принёс?

— Флёр де Лис занесла их. Она говорила что-то о дневнике принцессы, и что его нужно перенести в тайный отдел.

— Ерунда, эта кобылка всегда болтает слишком много, — произнёс серый единорог, открывая ключом полку в своём столе. — А ещё суёт свой нос куда не следует, — процедил тот, убедившись, что полка пуста и конверт с письмом пропал. — Так что же было дальше? — с напускным интересом произнёс он.

— Когда Флёр де Лис ушла, бумаги вспыхнули…

— Бумаги не могли вспыхнуть просто так! — разозлился Нейсей. — Либо вы сейчас мне говорите всю правду, и она остается между нами, либо сообщите её, но уже инстанцией выше. Ты знаешь, что за инстанция находится выше меня? — надавил Нейсей и, убедившись, что пони кивнула, продолжил: — И ей наверняка придётся не по нраву, что кто-то читает без спросу её дневники, которые следовало унести в тайный отдел. Будете продолжать отпираться или скажете, что я прав?

— Правы… — выдавила пони, — но… Как вы узнали?

Нейсей знал — заклинание самовоспламенения прекрасно тем, что, как правило, уничтожает предмет, на который было наложено, а значит — не оставляет следов. Потому он мог лишь предполагать. Но эта земнопони наверняка впервые слышала о такой магии, и Нейсею было выгодно, чтобы она полагала, будто улики сохранены.

— Остатки заклинания, осевшие на пепле, дали мне это знать, — соврал тот. — В вашем случае, скорее всего, самовоспламенение сработало на свет — вы открыли страницы дневника, и… — жеребец лишь догадывался, и очень нуждался, чтобы пони думала, будто ему известно гораздо больше, и подтверждала его догадки.

— Да, господин Нейсей…

— Судя по всему, вы — главная интриганша Кантерлота. По крайней мере, могли бы ей стать.

— Я очень польщена, но едва ли я… — решила проявить дружелюбие кобылка, но была перебита.

— Вы слишком любопытны и слишком болтливы. Настолько, что даже Флёр де Лис догадалась, что вы не погнушаетесь прочитать дневник принцессы, особенно если его после унесут в секретный отдел. Откуда она узнала, что вы его откроете?

— Предположила?..

— Не предположила, а знала! Не оттого ли, что вы читаете всё, что попадает в архив и по секрету рассказываете это всему двору? А знаете, почему заклятие не было наложено на обычные документы? Знаете, почему оно было наложено на страницы именно дневника Селестии?

Пони замотала гривой.

— Чтобы вы сохраняли молчание. Никто не захочет говорить правду, когда не чист сам. Ведь чтобы обвинить Флёр, вам пришлось бы признаться, что читали дневник Селестии. Хороший ход, не так ли? — Нейсей замолчал. — Вы свободны, — бросил он после недолгой паузы. — И постарайтесь впредь быть более осмотрительны.

— Но вы… — испуганно отпрянула от стола кобылка, — вы ведь не скажете принцессе?

— Нет, — помотал головой Нейсей, и пони в знак благодарности быстро-быстро закивала, попятившись к двери. — Я не стану рассказывать об этом принцессе. К счастью для вас, я не из тех, кто будет пытаться выслужиться таким сомнительным методом. Так что я буду сохранять молчание, но только до тех пор, пока мне не будет выгодно раскрытие нашего секрета. А это, — добавил он, собирая пепел в конверт, — сохранило остатки наложенной магии в достаточном количестве, чтобы такая могущественная пони, как Её Высочество, распознала обман. Так что я сохраню это у себя как доказательство собственной непричастности. Возвращайтесь к делам и помните — вы всего лишь слишком близко поднесли горящий факел к старым бумагам. А всё, что касается материального ущерба и всех вытекающих расходов — просто сообщите мне, и всё будет улажено.

— Спасибо вам, господин Нейсей! Спасибо! — вновь заулыбалась кобылка, кусая кончик копытца от волнения.

— Только не думайте, что это моя добродетель, — вернулся тот к своему прежнему холодному тону. — Теперь мне выгодно, чтобы именно вы оставались одним из смотрителей архива, — Нейсей потряс конвертом с пеплом. — Потому что отныне нас связывает одна маленькая тайна.

Единорог дождался, когда кобылка покинет кабинет и встал, направившись к полкам с бумагами. Как ни странно, они остались нетронуты, как остались нетронуты и свитки на столе. Похоже, Флёр знала, что именно и где ей следует искать. А если бы Нейсей прятал секретные конверты в папке расходов королевского двора на Лебединую Церемонию, то вряд ли бы ей удалось найти желаемое даже за час отсутствия хозяина. Но по какой-то причине он убрал тайный конверт с запиской именно в закрывающийся на ключ ящик стола. «Флёр в курсе, что сегодня в 11:00 я был на собрании Культа Найтмер. Кардинал Нейсей» — гласило секретное послание.

В дверь небрежно постучали, словно исполняя какой-то ненужный ритуал, и дёрнули, не дожидаясь разрешения.

— Принцесса Селестия хочет, чтобы вы немедленно прибыли в её кабинет, — оповестил вошедший в комнату стражник в сияющих золочённых доспехах.

— Не уточняла, по какому поводу? — поинтересовался Нейсей, невозмутимо разглядывая корешок одной из книг. — Вряд ли сообщала, — добавил он, не дождавшись ответа. — Можете передать принцессе и Флёр, что я скоро прибуду.

Только на аудиенциях и церемониях принцесса сидела на своём троне, возвышаясь над гостями. Все официальные встречи и разговоры она предпочитала проводить в менее торжественной обстановке в одном из небольших кантерлотских залов в зависимости от обсуждаемой темы. И только частные разговоры проходили у неё в кабинете, где принцесса угощала гостей чаем и сладким — иначе гости слишком зажаты и неразговорчивы, а как за тысячу лет заметила Селестия, кусочек тортика быстро приводит пони в чувство.

Но сегодня не было ни чая, ни тортиков. «Либо у Селестии кончились торты, либо кого-то ждёт мучительная смерть», — подумал Нейсей, откидывая первый вариант как неправдоподобный.

— Добрый день, принцесса, — поклонился он Селестии. — Вы желали меня видеть?

Сидевшая рядом Флёр сдержанно захихикала, но строгий взгляд принцессы заставил её успокоиться.

— Желала, Нейсей, — ответила та, пристально поглядев сперва на жеребца в бордовой накидке, затем на кобылку, балующуюся со своей гривой. — Объясните, пожалуйста, как это понимать? — в голосе Селестии не было ни угрозы, ни упрёка. Казалось, аликорн всего лишь интересовалась, как же случился тот казус, из-за которого они все трое здесь собрались.

На столе лежал распечатанный конверт и небольшой клочок бумаги уже известного Нейсею содержания.

«Если бы вы не спекулировали на моём горе, — думала Селестия, — вероятно, эта придворная интрижка оказалась бы весьма забавна, что я сама была бы готова принять в ней участие. Особенно, учитывая тот факт, что в 11:00 Нейсей докладывал мне о том, как отреагировала Эквестрия на решение Эквестрийского Совета. Но пока, исходя из всех фактов, гарантировать можно лишь то, что Нейсей не был на собрании Культа Найтмер, если только он не окончил временнóе заклинание Старсвирла.»

«Вот Флёр, ты и попалась, — улыбался в душе Нейсей. — Наивная единорожка, ты ведь даже не подумала, что я замечал твой мелькающий круп всё это время. Ты сторожила, когда же я оставлю ключи или забуду запереть дверь, и я просто не мог не подготовиться к твоему визиту в мой кабинет. Неужели ты и впрямь полагала, что я храню свои тайные бумаги в закрытом ящике стола? И что вообще их храню. Однако, идея с пожаром оказалась весьма креативной — не будь я в курсе слежки, скорее всего, я и впрямь забыл бы ключи в открытом кабинете. Но я оставил его открытым намеренно, а ты, обрадованная так легко полученными уликами, даже не задумалась об их подлинности. Теперь тебе придётся отчитываться перед Её Высочеством, зачем ты подделала письмо и зачем решила меня подставить.»

— Вам точно нечего мне сообщить? — еще раз поинтересовалась принцесса, но в этот раз в ее голосе звучала настойчивость.

«Она ведь определённо в курсе, что я не был на собрании культа хотя бы только потому, что в это время отчитывался об успехах Эквестрийского Совета. Значит, Селестия решила провести какой-то эксперимент, чтобы подтвердить причастность Флёр де Лис к фальсификации. Эксперимент — набор логически обоснованных последовательных действий, нацеленных на подтверждение или опровержение выдвинутной гипотезы. Значит, для его чистоты мне нужно вести себя так, будто меня действительно попытались подставить.»

— Мне нечего сообщить вам, принцесса. Я впервые вижу эту бумагу и надеюсь, что вскоре узнаю, почему на ней моё имя, — ответил Нейсей, с долей нажима и обвинения. А также с абсолютной уверенностью собственной непогрешимости.

Жеребец поднял магией послание и пробежался взглядом по тексту — если он впервые видел эту бумагу, то и вид стоило делать соответствующий. Это была его записка, для имитации секретности выполненная печатным шрифтом, с тем лишь отличием, что Флёр в свидетелей приписала ещё и Фэнси. Видимо, она считала, что два свидетеля надёжней, чем один — иного объяснения Нейсей выдумать не смог. Он давно уже перестал искать логику в действиях придворных кобылок.

— Он лжец! — закричала Флёр, забавно застучав копытцами по столу, чем вызвала снисходительную улыбку Нейсея. — Я сама видела, как конверт выпал у него из-под мантии, когда он поднимался по лестнице!

Селестия глубоко вдохнула. Выдохнула.

— Скажи, Флёр, Нейсей ближе к одиннадцати покидал Кантерлот? Исходя из этого, я хочу предположить, происходил сбор сторонников Культа во дворце или за его пределами, — пояснила она.

«Селестия, — отметил Нейсей, — достаточно разумна, что не попросила Флёр назвать место, где именно проходил Культ. Потому что, в таком случае, она бы ответила «не знаю» и поставила бы эксперимент в тупик, ибо любой другой ответ обязал бы её рассказать, где именно. Или глупо соврать, признав собственную ложь. А сейчас она ответит «вне дворца» или пусть даже «во дворце», и попадётся.»

— Я не знаю, — неожиданно для Нейсея произнесла Флёр.

«Вот хитрая кобыла!»

— Но разве в послании Нейсея адептам Культа не было сказано, что ты с Фэнси в курсе, что Нейсей посещал собрание? — поинтересовалась Селестия.

— Может быть, Нейсей ошибся, что я знаю? — вновь прикинулась глупой Флёр, сделав вид, что до сих пор верит в подлинность письма. — Если бы я знала, я бы непременно сообщила Фэнси, а он — вам.

Селестия задумалась. Глубоко задумалась.

«Ну же, принцесса, — сдерживая злорадную улыбку, думал Нейсей, — я был в это время у вас. Значит, нетрудно понять, что Флёр подделала письмо, чтобы у вас возникли подозрения в отношении меня. Это же так просто!»

«Кто-то один из них врёт, и врёт весьма правдоподобно. Либо Фэнси надоумил Флёр подделать письмо, что вполне вероятно, либо Нейсей сам спровоцировал её, подкинув ей сфабрикованные улики против себя, о неправдоподобности которых с абсолютной уверенностью знаем только он и я. Варианта два. Один ложный. Могу ли я проверить хоть какую-то из гипотез?»

Селестия еще раз посмотрела на Нейсея, затем на Флёр. После чего достала с полки свиток — расписание её чиновников и придворных на сегодня, и нашла среди списка Фэнси Пэнтса. Её церемониймейстер с десяти утра обсуждал с послами возможность переноса всех важных встреч Её Высочества на две недели. И судя по графику, беседа должна была продлиться еще час.

— Сообщите Фэнси Пэнтсу, что я желаю его видеть в своём кабинете, — громко обратилась принцесса к стражникам, стоявшим за дверьми комнаты, — немедленно!

— Что вы задумали, Ваше Высочество? — удивился Нейсей, явно забеспокоившись.

— Я подозреваю одного из вас в связях с Культом Найтмер, — строго заявила принцесса, и её голос впервые за весь разговор сделался холодным и решительным.- И скорее всего это вы, Флёр. Сейчас я проведу эксперимент, который покажет, кто действительно замешан в этом деле. Господин Нейсей.

— Слушаю, Ваше Высочество!

— Покиньте кабинет, и возвращайтесь к своей работе, — принцесса передала Нейсею бумагу. — прочтёте, как выйдете за дверь. А вы, Флёр, прежде всего, не должны и пытаться сообщить своему супругу содержание подобранного вами конверта и иную известную вам информацию. Любое нарушение правил буду вынуждена считать за срыв эксперимента и признание вины.

— Не переживайте, принцесса, — глуповато улыбнулась Флёр, — но могу я потом сообщить Фэнси одну важную вещь?

— Какую именно? — решила уточнить Селестия.

— Что я люблю его, конечно же! — сохраняя прежнюю невозмутимость произнесла Флёр.

«Примените заклятие невидимости, — говорилось в записке. — Вернитесь в мой кабинет сразу следом за Фэнси Пэнтсом, который входя откроет дверь. Вам запрещено делиться с ним информацией и заявлять о вашем присутствии, в противном случае, умышленный срыв эксперимента будет расцениваться как признание вашей вины».

«Глупости. Какие глупости! — размышлял Нейсей, пытаясь не дать голосистой кобылке за дверью сбить его с толку. — Ничего не понимаю. Если Селестия знает, что в это время я был у неё, то к чему весь этот театр? Получается, она действительно считает, что я причастен?»

— Я здесь, Ваше Высочество! — сообщил вошедший церемониймейстер. — Неужели случилось что-то действительно страшное, что не могло подождать, пока мы благополучно выпроводим иностранных гостей?

— Случилось, — твёрдо произнесла Селестия и оперлась обеими копытами о поверхность стола. — Я подозреваю вас в лояльности к Найтмер Мун!

«Она решила разыграть сцену или это всё еще часть неведомого мне плана?» — пытался понять Нейсей.

— Ваше Высочество! — Фэнси улыбался, пожимая плечами. — Это явно какая-то глупейшая ошибка и самое большое недоразумение! — Жеребец взглянул на свою супругу, водящую копытом по столу. — И она тоже подозревается?..

— У вас есть всего один шанс доказать собственную невиновность! — Проигнорировала вопрос Селестия.

— Я слушаю вас, принцесса, — с поклоном произнёс Фэнси, понимая, что будучи нисколько непричастным, он пройдет любую проверку.

— Где сегодня в одиннадцать утра находился Нейсей?

— Ваше Высочество, это странный вопрос. — Фэнси вновь почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. — Я ваш церемониймейстер, но никак не быть в курсе расписания всех чиновников!

— Значит, это ваш ответ? — поинтересовалась Селестия, едва приподняв бровь.

— Я правда не могу знать! Задайте мне другой вопрос, который точно подтвердит мою непричастность! Вы спрашиваете то, о чём мне неизвестно, Ваше Высочество!

— Я в курсе, — голос принцессы внезапно стал шёлковым, как у заботливой матери пони. — Вы и не могли этого знать, но теперь можете быть спокойны — вы прошли проверку, и ни Флёр, ни тебя, Фэнси, я ни в чём не подозреваю. Очень-очень прошу меня простить. — Селестия встала и склонила голову перед своим церемониймейстером. — Это была вынужденная мера, — пояснила она Флёр. — Если захотите, заходите как-нибудь сегодня вечером на чай. Да-да, Флёр, я не забыла, что ты по вечерам пьёшь чай с мятой и жасмином. Не смею больше вас задерживать!

 — Мы ценим и вашу осторожность, и ваше великодушие, принцесса, — поклонился ей Фэнси Пэнтс: — Мы с Флёр обязательно воспользуемся вашим предложением. А теперь, прошу меня простить, иностранные послы наверняка меня заждались.

Флёр де Лис и Фэнси Пэнтс покинули комнату.

— Снимите заклятие и теперь расскажите, Нейсей, что это было, — сказала Селестия в пустоту.

Но Нейсей сам не понимал, что это было. И более того, сейчас он уже был не в состоянии защитить свои позиции, а старался отступить с наименьшими потерями, пытаясь понять, что именно хочет знать Селестия, чтобы в своём признании ограничиться лишь тем, о чём она уже гарантированно в курсе.

— Что именно вы желаете услышать, принцесса? — поинтересовался Нейсей, стараясь сохранить прежнюю холодность тона.

— То, что я желаю услышать, вы всё равно не скажете. Но, по крайней мере, я хотела бы знать, зачем вы подделали улики против самого же себя и подсунули их Флёр.

— Я лишь намеревался узнать, с кем мне предстоит иметь дело, — попытался выкрутиться Нейсей, однако у него было слишком мало времени, чтобы выдумать что-то более убедительное. — Но как вы узнали о принадлежности письма? — поинтересовался тот, решив увести разговор в сторону.

«Вот ты и сам во всём сознался».

— Сперва я действительно подумала, что письмо написала Флёр. Но эта версия казалась настолько очевидной, что я решила рассмотреть еще и вас. Сверять по почерку смысла не имело — записка написана печатными буквами, что свойственно для сообщений подобного рода, так что почерк мог принадлежать кому угодно.

Флёр уверяла, что оно выпало у вас из-под мантии прямо перед ней. Странное совпадение, Нейсей…

— Она слукавила, — язвительно усмехнулся жеребец, — письмо было получено гораздо более грязным способом, но сути это не меняет, продолжайте, Ваше Высочество.

— В письме говорилось, будто в 11:00 вы были на собрании Культа. Но ваше присутствие на собрании Культа в это время — определённо, ложь. И её, скорее всего, написали вы, зная, что на это время у вас нерушимое алиби передо мной, чем Флёр, которая по глупости не сверила ваш график и написала это время случайным образом.

Что же касается вызова церемониймейстера — если бы Флёр и Фэнси планировали этот донос, то Фэнси, несомненно, знал бы, чем вы будете заниматься в 11:00. Однако, он не предоставил мне этой информации, хотя это было в его интересах. Согласитесь, эта информация ни к чему не принуждала Фэнси и, по его мнению, не могла стать доказательством его вины. Он бы тут же её сообщил, знай он ваш график. Но он ничего не сказал.

Как исключено и то, что он мог знать содержание письма — он не покидал дипломатическую встречу с 10:00, а значит, Флёр, подобравшая письмо, никаким образом с ним не взаимодействовала. Все улики указывают на то, что вы написали это намеренно, чтобы подставить Флёр. «Или, может быть даже, отвести от себя подозрения. Но теперь у меня есть серьезные основания подозревать именно вас». — Вы можете идти, Нейсей, — вздохнула Селестия. — Я знаю, что вы меня не станете слушать, а вы знаете, что я не могу этого требовать, но всё же будет лучше, если вы прекратите ваши бессмысленные склоки. Я прекрасно знаю, кто такая Флёр — ещё будучи фрейлиной, она доставляла двору немало хлопот беспрестанными сплетнями, от которых рыдала половина придворных filly. Но будем откровенны, Нейсей, сейчас вы проявили себя не с лучшей стороны. Флёр, безусловно, удовлетворена тем выговором, что получаете сейчас вы, она считает себя отомщённой. И это хороший момент, чтобы прекратить ваши препинания, хотя бы до тех пор, пока моя Луна, — принцесса вздохнула, — пока моя Луна не будет найдена.

Наступила тишина. Нейсей пытался проанализировать и понять всё сказанное Селестией относительно его разоблачения. И в этой чётко выстроенной логике жеребец не мог представить себе исхода, отличного от обвинения Флёр в фальсификации. И только одна деталь казалась ему странной — с какой стороны оказался замешан церемониймейстер. Но, видимо, тысячелетний опыт Селестии помогал приходить к верным умозаключениям, невзирая не неполноту информации.

— Я вас понял, принцесса, — кивнул Нейсей, поднимаясь с кресла. — Могу ещё чем-нибудь помочь?

— Заберите, — произнесла Селестия, даже не взглянув на жеребца.

Нейсей перенял магией конверт и с поклоном удалился из кабинета. Выйдя за дверь, он прислонился к высокой мраморной колонне и достал бумагу. «Фэнси и Флёр в курсе, что сегодня в 11:00 я был на собрании Культа Найтмер. Кардинал Нейсей». И до него дошло. Флёр знала о подлоге Нейсея и использовала это знание, чтобы обратить его уловку против него.

Скорее всего, она даже намеренно привлекала внимание своими появлениями перед кабинетом Нейсея, следила за ним из-за угла и умышленно неумело вскрывала доставляемые ему письма, чтобы спровоцировать Нейсея подставить Флёр и использовать это в свою пользу. Жеребец злобно стиснул зубы. Записка упала на пол и вспыхнула. Верный вывод Селестии оказался не провидением принцессы, а всего лишь случайностью, которую спровоцировала Флёр, или, вернее, расчётом: в своей исходной записке Нейсей не упоминал Фэнси.

---

«За каждой успешной принцессой стоит исполнительный помощник» — вероятно, именно так когда-то начнёт свою речь принцесса Искорка. Но это будет когда-нибудь потом. Пройдёт ещё много лет, прежде чем она станет уверенной и самодостаточной пони, способной это произнести. А пока она была слишком увлечена бесконечным потоком событий, мельканием новых мест и встреч, случайными, отнимающими время знакомствами и погоней за истиной, несомненно таящейся между строками пожелтевших от времени фолиантов.

Твайлайт любила книги — они писались умными пони для тех, кому мир вокруг был не безразличен, но кому суть явления была важнее самого явления. В свои шестнадцать она уже могла читать лекции о возможностях трансфигурации и даже демонстрировать свои навыки перед аудиторией, превращая стаканы в чашки, однако, впала бы в панику, если официант по ошибке подал бы ей вилку к первому блюду.

Эта пони была сосредоточением отдельных знаний в их чистом виде. Они не объединялись в совместные теории, если только не оказывались близко настолько, что игнорирование их взаимосвязанности было бы показателем недалёкого ума, а логика причинно-следственных связей безнадёжно тонула в потоке мыслимых и немыслимых допущений.

Твайлайт боялась показаться некомпетентной, боялась не найти ответа на вопрос в книге или не понять прочитанного. Но больше всего она боялась ошибок, а потому изучала мир эмпирически, чем лишала себя бесценного опыта взаимодействия с ним. И когда, испытывая новое заклинание, она проводила по десять часов перед книгами ради одной попытки, другая пони, едва освоив общие принципы, приступала к практике, полагаясь на предыдущий опыт и здравый смысл — то, что пони называли интуицией, а Твайлайт — антинаучной глупостью. И создавая в голове идеальные модели событий и явлений, на деле далеко расходившиеся с реальностью, она постоянно удивлялась, почему даже у самых недалёких пони это получается значительно лучше, нежели у неё, ведь она учитывает переменных, как минимум, в семь с половиной раз больше, чем они.

Допустим, сегодня Твайлайт не предусмотрела, что Радуга просто проспит их общую встречу. Зато предположила, что из-за юго-восточных ветров, пегаска, вылетевшая из Кантерлота, может задержаться на полминуты. Но полминуты уже прошли, а Радуги всё не было.

— Успокойся, — махнула копытом Эпплджек, — мы можем начать и без неё.

— Если, конечно, — встряла Пинки Пай, — присутствие Радуги не было обязательным и самым важным элементом нашего собрания. Но тогда нам нужно заранее встречаться в спальне Радуги или…

— Спасибо, Пинки, мы учтём это в следующий раз, — перебила её Твайлайт, не дожидаясь, когда Пинки перейдёт к перечислению безумных способов, с помощью которых можно попасть в Клаудсдейл. — Сегодня я хотела, чтобы мы все обсудили нечто очень важное. И мне очень-очень надо, чтобы вы восприняли это всерьёз…

— Если мы не закроем окно, то налетит полный дом пегасок!

— Пинки Пай! — прикрикнула на неё Твайлайт. — Я серьёзно!

— Я тоже! — обрадовалась она, радостно хрюкнув.

Влетевшая на огромной скорости Радуга пронеслась над самым столом, едва не коснувшись крылом носа Твайлайт. Ворвавшийся поток ветра разметал бумаги и вырвал перо из чернильницы, оставив на столе три жирные кляксы.

— Я не опоздала! — обрадовалась Радуга. — Из Кантерлота за тридцать три секунды — мой новый рекорд. Не удивлюсь, если это и рекорд Эквестрии! — самодовольно заметила она. — Так что вы собирались со мной обсуждать?

— Ситуацию, в которой мы все оказались. Или окажемся очень скоро, если не начнём предпринимать хоть что-то. — Твайлайт, скрепя сердце, пропустила нравоучения, решив прочесть их после собрания.

— Дорогуша, ты про элиту из Кантерлота? Про Нейсея, Фэнси, МакБлэкстрима и Импосибли? Скажи, но причём тут мы?

— Знаю, для вас прозвучит довольно странно, но… — Твайлайт вздохнула, — мне кажется, что мы в этом тоже замешаны.

— О, уверяю, — Рарити, почувствовав, что разговор не обещает быть напряжённым, позволила налить себе чашку чая, — в Кантерлоте пони заняты своими серьёзными делами. У них слишком много проблем с этой странной Найтмер. И мы им совсем не интересны…

Радуга многозначительно закашляла.

— То, что мы не принимаем осознанных действий, — Твайлайт старалась говорить убедительно, — вовсе не значит, что мы не участвуем в этом. Это лишь значит то, что мы участвуем неосознанно, что вдвойне хуже.

— Не участвуем… в чём? — на всякий случай решила уточнить Флаттершай.

— В большой незримой политической игре! — заговорщически произнесла Твайлайт, словно желая напугать пегаску, хотя прикладывать хоть сколько-нибудь видимые усилия для этого вовсе не требовалось.

— Твайлайт, — Эпплджек сняла шляпу и почесала копытом гриву, — мы, конечно, понимаем, что в своём стремлении контролировать всё происходящее вокруг ты готова на многое, но есть что-то, что контролировать тебе не под силу. Это как Эпплы не в силах заставить яблони цвести каждый день и каждый день давать плоды.

Твайлайт задумалась, как опровергнуть такой необычный аргумент. Она была достаточно сообразительна, чтобы не ввязаться в спор, что ей под силу контролировать всё происходящее, но недостаточно для того, чтобы понять, что Эпплджек непреднамеренно использовала подмену понятий.

— Но я хочу знать, что происходит! — возразила единорожка. — Скажите, разве никому из вас не интересно узнать, почему Селестия пожелала, чтобы лишь одна из нас засыпала в положенное для сна время? Почему она хочет, чтобы остальные досыпали свои часы взамен утра? Куда исчез мой брат, назначенный главнокомандующим? И почему молчит Селестия?

— Я словно прочитала заголовки бульварной прессы, — произнесла Рарити. — Почему ты так волнуешься? Ты же не хочешь сказать, что ты не доверяешь Селестии? — решила сыграть она на послушании собеседницы.

— Я полностью доверяю Селестии! — Твайлайт выпалила это моментально, словно боясь даже близко подпустить эту мысль к себе. — Я лишь хочу обезопасить всех нас от её случайной ошибки.

— Как именно, сахарок? — спросила Эпплджек, во-первых, понимая, что в словах Твайлайт может быть и крупица правды и, во-вторых, что все безумные и опасные планы не поддержит половина собравшихся — Рарити, она сама и Флаттершай.

— Прежде всего я хочу выяснить, что именно происходит во снах тех, кто засыпает в положенное время. Рарити, Пинки, я читала ваши письма и не нашла в них ничего странного — все сны были лишь отражениями событий накануне, что вполне закономерно для сновидений. Но меня беспокоит, что сбежавшая принцесса способна посещать сны любой пони. Так говорилось в пятом томе Истории Эквестрии, и ощущение присутствия другой пони упоминала Рарити. Не значит ли это, что Селестия, сама того не подозревая, передаёт Найтмер какие-нибудь важные сведения?

— То есть, ты хочешь сказать, что Найтмер Мун подглядывает за нами? — изумилась Эпплджек. — Как-то невежливо…

— Селестия не может не знать об этой особенности своей сестры, — возразила Радуга, — но я что-то не замечала никакой Найтмер! А я всегда очень внимательна.

— Серьёзно? — подняла бровь Твайлайт, вложив в свой вопрос скептицизма столько, сколько смогла.

— Именно! Я всегда смотрю в оба! Во сне я начеку, как никогда. Одна ошибка — и конец! Ну, всякие древесные волки или бэтпони. У них острые клыки и они всегда кусают в шею!

— О, Селестия!.. — пролепетала Флаттершай, поджимая копытца.

— И пьют твою кровь! — продолжала Радуга, видимо, довольная произведённым впечатлением.

— Хватит! — запротестовала Пинки. — Если мы напугаем Флаттершай, то её сон будет не таким, какой ожидает Селестия. Луна может испугаться! А она — самая милая и самая добрая пони! Она смотрит на меня с тумбочки, когда я засыпаю, и желает мне приятных снов!

— Она про мою игрушку, — пояснила Рарити, увидев смятение Твайлайт, воспринявшей это всерьёз.

— Н-да, я так и подумала, — пробурчала она, — кстати, не сообщала ли Селестия, кто засыпает из нас сегодня? Нет? Это странно. Принцесса всегда предупреждала заранее…

— До вечера ещё несколько часов, — ответила Эпплджек, — но что ты хотела?

— Я хотела выяснить, действительно ли Селестия общается с Найтмер Мун посредством нас, — решительно произнесла Твайлайт. — Встретиться с ней во сне, судя по всему — единственный безопасный и доступный метод. И нам нужно передать ей наше собственное послание.

— Какое послание? — с готовностью поддержала идею Рарити.

— Ещё не знаю, — призналась Твайлайт. — Зависит от того, какую ипостась принцессы мы встретим. Судя по тому, что вы не видели её во снах — она либо замышляет что-то плохое, либо боится нас, что разумно с её стороны. В любом случае, наша неспособность её увидеть не говорит нам о её намерениях. Мы даже не можем понять, смотрит она за нами или мы просто спим, предоставленные сами себе. И если Принцесса Ночи действительно способна путешествовать в мире снов, я не понимаю, почему Селестия до сих пор не встретилась с Луной в собственном сне и не показала чистоту своих намерений. Ведь во сне нельзя причинить вред.

— Именно, — кивнула Рарити, — нельзя. И потому даже многократные встречи Селестии и Луны в мире снов, их милые беседы и убеждения Селестии не обезопасят Луну от риска, что встретившись со своей сестрой наяву, она вновь окажется заточённой на тысячу лет.

— К тому же, — подхватила Эпплджек, — Селестия не может гарантировать, что встречи в мире снов полностью безопасны. Это территория Найтмер, и Селестия старается быть крайне осторожной. Вероятно, за тысячу лет она придумала заклинание, способное изолировать сны. Прости, если сказала глупость, я совсем не разбираюсь в вашей магии.

— Такое заклинание действительно существует, — подтвердила Твайлайт с видом знатока, — но оно непростое. Совсем непростое.

— Минуточку! — перебила Радуга, вскочив с места. — Принцесса Селестия боится встретиться с Найтмер Мун во сне, потому что не знает, на что она способна, но отправлять нас на встречу с ней и даже не предупреждать об этом считает в порядке вещей? Не, ладно я. А вы все?

— Она нас отправляет только потому, что мы не можем не спать, — упрекнула подругу Твайлайт, — и применить заклинание изолированного сна никто из нас тоже не в силах, даже я. Мы рискуем в любом случае, но так, по крайней мере, выполняя какой-то замысел. Но какой?

Собравшиеся замотали гривами, оставив вопрос Твайлайт без ответа, что было вполне ожидаемо.

— Я намереваюсь провести эксперимент! — заявила единорожка, и в её глазах вспыхнул огонёк неудержимого безумства исследователя. И он заставил насторожиться всех, кроме Пинки.

— А это точно безопасно? — опасливо поинтересовалась Флаттершай. — Я не хочу, чтобы кто-то пострадал…

— Абсолютно! — уверила та. — Потому что я лично проведу этот эксперимент. Сегодня я засну вместе с кем-то из вас и разузнаю, существует ли Найтмер.

— Но разве Пинки не видела Луну в собственном сне? — попыталась возразить Флаттершай.

— Пинки видит слишком много. И даже то, чего нет. Её показания я не могу воспринимать всерьёз. Прости, Пинки, не пойми меня неправильно, но мы правда не можем понять, где кончается реальность и начинаются твои фантазии.

— Ничего! — махнула копытцем та. — Иногда я сама не могу понять, что существует на самом деле, а что выдумала я. Сложнее только, засыпая во сне, в котором спишь и, просыпаясь обратно, вовремя остановиться на нужном уровне под утро. Один раз я по ошибке не дошла всего один уровень, проснулась во сне и поскакала делать то, что планировала. И оттого проспала в кровати до полудня, пока меня не решила проведать забеспокоившаяся миссис Пирожок. А однажды я остановилась на нашем уровне, но думала, что ещё сплю, оттого носилась по Понивиллю как сумасшедшая, предупреждая пони о шоколадном дожде!

— Ясно, — сжала губы Твайлайт, внутри безумно счастливая, что Пинки уже отыграла свою роль у Селестии, и Твайлайт не придётся с ней работать, даже пусть вероятность была бы один к трём. — Итак, пони, — объявила единорожка, почувствовав, будто выступает перед аудиторией. — Сейчас я вам расскажу суть эксперимента, который покажет, существует Луна или нет. И для этого… — Твайлайт пододвинула доску и взяла магией мел, — нам потребуется немного математики…

— Не проще ли распылить муку и посмотреть следы? Или посветить лучом на наличие тени? — удручённо вздохнула Радуга. — Ненавижу математику!

— Нет, Радуга! — со строгостью педантичного учителя произнесла Твайлайт. — Далеко не факт, что Найтмер использует заклятие невидимости. И далеко не факт, что она вообще хоть как-то физически взаимодействует с миром. А если физического взаимодействия нет, то и любой из предложенных тобой методов несостоятелен, — подвела черту довольная единорожка. — Единственное доступное нам взаимодействие — информационное, потому что мы можем точно сказать: если Найтмер и посещает нас, то она покидает наш сон, получив какую-то информацию. И мы проверим, так ли это, — Твайлайт подняла телекинезом листы бумаги и разложила перед Эпплджек, Флаттершай и Радугой — тремя пони, которые ещё не участвовали в замысле Селестии.

— Нам обязательно записывать? Я лучше понимаю, когда запоминаю! — попыталась отпрыгнуть Радуга, но строгий взгляд лектора вынудил её смириться и взять перо в копыто — она прекрасно понимала, что в таком деле Твай ерунды не посоветует.

— Для начала представим, что Селестия выбирает кого-то из нас. Вероятность, что это будет кто-то, но не я — семьдесят пять процентов. Будет досадно, если выберут меня — я сама не смогу провести этот эксперимент, но, в таком случае, со мной в сон пойдёт тот, кто лучше всего усвоит сегодняшний урок. Это, Радуга, особенно касается тебя. Ты ведь так хочешь надрать хвост настоящей Найтмер Мун!

Итак, для начала мы оказываемся во сне и, скорее всего, раздельно. Но это не страшно! Что бы ни случилось, бегите ко мне в библиотеку, ведь вряд ли вы окажетесь дальше Понивилля, а для тебя, Радуга, расстояния — не помеха, в принципе. Здесь, — Твайлайт выдвинула магией толстый увесистый том, — в конце книге есть таблица простых чисел. Сейчас вам лучше запомнить два случайных трёхзначных, ведь во сне книги может не оказаться или информация в ней окажется нечитабельной для тех, кто этой таблицы не знает. Порядок ваших действий — выбрать любое из простых чисел и перемножить на любое простое. Результат записать на бумажку и спрятать в конверт. Тем временем я, находясь этажом выше, проделаю то же самое.

Затем я спущусь в эту комнату. Мы встретимся в центре и обменяемся конвертами. Каждый из нас назовёт другому лишь один множитель записанного в передаваемом конверте числа. Таким образом, это не даст никому из нас информации о записанном числе.

Вы спросите — но как быть, если существует вероятность, что мы начнём общаться не друг с другом, а с проекциями? Первое, что приходит на ум — спросить, что наш проверяемый собеседник ел на завтрак, при условии, что мы сами знаем это. Но такая хитрость не сработает — проекции обладают нашими воспоминаниями, и всё, что знаем мы, знает и она. Спрашивать то, чего мы не знаем — так же лишено смысла — проекция соврёт в меру нашей изобретательности, и мы не почувствуем подвоха. Нет никаких способов отличить проекцию от оригинала до тех пор, пока мы находимся во сне. Но когда мы проснёмся, мы должны будем назвать друг другу то простое число, что назвали во сне. И если они совпадут, то результаты эксперимента можно считать достоверными. Если нет — мы разговаривали с проекцией, которая назвала число наугад, и придётся дожидаться следующего эксперимента. Но всё это только после пробуждения…

А тем временем мы становимся круп к крупу, чтобы мы не могли видеть чисел друг друга, но сторонний наблюдатель мог видеть оба, по очереди распечатываем конверты и делим число из конверта на то число, которое нам сообщил напарник. В настоящем мире каждый из нас получил бы простое число. Но мы во сне. И теперь — главное. У нас есть три варианта исхода.

Первый — обе пони в результате деления получили простые числа. Это самый печальный исход эксперимента, который лишь сообщит нам, что мир снов — самодостаточен и записывает информацию сам в себе и существует независимо от нашего воображения. Ни подтвердить, ни опровергнуть наличие стороннего наблюдателя, который влиял бы на течение сновидения мы не сможем.

Второй — одна из пони получила простое число, а другая — непонятно что. Этот исход успешен, по крайней мере в плане эксперимента, потому что он подтвердит наличие стороннего наблюдателя, повлиявшего на сон. Наблюдающая за одним из нас Найтмер не может быть в двух местах одновременно. И когда мы запишем в конверт результат перемножения наших чисел, она будет знать результат только одной пони. Когда же мы будем по очереди распаковывать конверты, то именно то число, которое запомнила Найтмер выдаст в случае деления на простое — простое. А то, число, что Найтмер не видела, окажется другим. Ибо, если мир снов не способен самостоятельно хранить информацию, то вместо неизвестного числа в момент вскрытия конверта напарника, появится случайное, которое вряд ли разделится на простое трёхзначное. А если мир снов способен хранить информацию — то мы получим исход первый — две истины.

И, наконец, если обе пони получат ложные значения — значит, сторонний наблюдатель отсутствовал, а мир снов не способен содержать информацию самостоятельно не иначе как используя память самих пони.

Твайлайт окончила лекцию, подкрепив свою логику подробными пояснениями мелом на доске. Она была несказанно счастлива, что придумала такой хитрый метод подтвердить наличие стороннего наблюдателя в лице Найтмер, и сияла, как начищенный таз. Остальные же пони недоумённо смотрели на неё. Но это было вполне ожидаемо, и ради такого гениального эксперимента Твайлайт была готова вновь и вновь повторять все объяснения столь же терпеливо подробно, как в первый раз.

Но этого не случилось, потому что комнатой выше раздался шум, и вскоре в дверях показался Спайк, который отходил на время объяснений.

— Письмо Искорке! — объявил он, проходя мимо.

— «Дорогая Твайлайт! — начала читать единорожка. — Прошу меня простить за задержку, но выбрать между Эпплджек и Радугой было совсем не просто. Я слышала, что Эпплджек уже выполнила своё задание на сегодня, так что я бы очень хотела, чтобы этим вечером она легла спать в положенное время. Всем же остальным, и тебе в том числе, сегодня выпадет возможность любоваться звёздами, гулять до рассвета или перечитать какую-нибудь хорошую старую книгу. С восходом солнца вы, как обычно, сможете уснуть.»

— Какое задание я выполнила? — изумилась Эпплджек. — Я сегодня ничем особо не занималась…

— «И ещё… — продолжала Твайлайт, повысив голос, чтобы заглушить начавшиеся разговоры. — Не играйтесь со снами. Однажды можете не вернуться.»

---

Жером совсем недавно вернулся в свою комнату замка. Заклятие сна, выпущенное Нейсеем, чтобы Луна в свете восходящего солнцеа не увидела лишнего, оказалось достаточно мощным, и ослабевший аликорн заснул до полудня. Сама же Луна, к счастью для участников Культа, ничего не помнила. Только борьбу, изнеможение и титанические усилия, которых стоило удержание луны поверх солнца. Кардиналы и Папа по очереди посетили принцессу. Гораций сочувственно кивал и говорил о каком-то светлом порыве и искренности. Нейсей был учтив и краток. Он пояснил, что принцесса, исчерпавшая свои силы на борьбу, нуждается в отдыхе, и что к ночи она непременно поправится. Мак Блэкстрим, словно отдавая какой-то долг, посетил принцессу, сообщив, что бэтпони пока укрыты в пещерах, дабы не привлекать внимание. А Жером? Жером зашёл последним и за непринуждённой десятиминутной беседой разузнал у Луны всё то, о чём с ней говорили остальные.

По его расчётам, Спитфайр уже долетела до Кантерлота, но бежать Жером никуда не собирался — он ждал. Он понимал, что Селестия уже не доверит судьбу Луны какому-то главнокомандующему, который не выдумает ничего лучше, чем стянуть силы и начать осаду Замка Двух Сестёр. Значит, принцесса решит применить другие методы, гораздо более тонкие, а это уже не могло не нравиться Жерому. И он был готов принять её вызов.

За дверью послышались тяжёлые шаги — кто-то поднимался по лестнице. Не было никаких сомнений, что этот кто-то желает видеть Жерома, и он явно не Нейсей и не Луна. Дверь открылась без стука, и в комнату вошёл Мак Блэкстрим, с некоторым пренебрежением глянув на сидящего в кресле единорога.

— Чем могу быть полезен настолько, что самый состоятельный пони в Эквестрии поднялся навестить меня лично? — поинтересовался Жером у непрошенного гостя. — Присаживайтесь, — предложил он, указывая на стул.

— Буду краток и откровенен, — проигнорировал предложение Мак Блэкстрим. — Вы — актёр, фокусник и авантюрист в одном флаконе. Уж не знаю, кем вы себя возомнили, оказавшись лучшим из худших в своём Даркстоуне, но Культ Найтмер оперирует слишком большими ставками, чтобы вы могли продолжать здесь находиться.

— Смотря, сколько ставить, — улыбнулся Жером, — я иду ва-банк уже очень давно. А вы готовы поставить всё?

— Хорошо, вижу, вам нравятся умные разговоры. Я объясню так, как вы любите, в надежде, что после этого вы не утрудите меня изгнанием вас из Культа и покинете его самостоятельно. — Мак Блэкстрим подошёл к окну и закурил сигару. Помолчав минуту, будто испытывая терпение собеседника, он, ничего не добившись, продолжил: — Клан Блэкстримов существует очень давно. Мы происходим из благородного дома ещё тех времён, когда Эквестрия очень нуждалась в централизации власти. Даже той, что поднимает и опускает солнце, для удержания такого большого государства требовались региональные центры, подчиняющиеся Кантерлоту. И нет способа верней, чем назначить наместниками принцессы состоятельных землевладельцев, имеющих неоспоримый авторитет, широкие связи и большой капитал. И, разумеется, чтобы они были заинтересованы в принцессе как в правителе. Потому, с её санкции, мы контролировали торговые маршруты и внутренние дела всей восточной части Эквестрии и её побережья.

Со временем государство укрепилось, авторитет бессмертной принцессы оказался непоколебим, и благородные дома постепенно растеряли своё влияние. Какие-то, вроде Гринфорестов смешались с простыми пони, какие-то, вроде нас, в лучшем случае остались при дворе наследниками наших древних фамилий или ушли мелкими дельцами в мир финансов. Несмотря на то, что век благородных домов прошёл лет пятьсот назад, мы всё ещё косвенно влияли на решения Эквестрийского Совета, предлагали Её Высочеству определённые стратегии развития и мы же спонсировали строительство железной дороги Кантерлот-Мэйнхеттен, потому что когда-то в светлые времена предполагалось сделать его крупным портовым городом. Однако, это уже история.

Пятьсот лет назад Блэкстримы первыми почувствовали ветер надвигающихся перемен. И когда остальные дома вкладывались в свою беззаботную жизнь на ближайшие десять лет, мы решили стать первым в истории кланом, чьи инвестиции окупятся лишь через много поколений. Культ Найтмер создали не мы. Его основателями стал род Мун Люминасов, известных своей лояльностью к принцессе Луне. Но после её заточения род потерял поддержку своей принцессы и был полностью дискредитирован остальными домами за связи с изгнанницей. Поколения растеряли и накопленное состояние, и остатки власти, и их благородный дом, оставшись изолированным от высшего общества и презираемый им, замкнулся сам на себе, создав некое подобие культа. Когда Блэкстримы решили объединить усилия наших кланов, тот был действительно в плачевном состоянии. Даже самый горделивый потомок Мун Люминасов понимал, что без поддержки влиятельного дома они не протянут и ста лет. Мы начали финансирование этого проекта, и вскоре он стал давать ощутимые результаты — приверженцев не становилось больше, но интерес к культу возрастал. Ещё пару миллионов битсов на поиски, и были налажены связи с Детьми Ночи, которые без особых противоречий влились в течение Культа, возвещавшего скорый приход принцессы.

Культ Найтмер стал не тем местом, куда приходят чтобы усложнить своё существование обрядами или получить вечную жизнь в далёких прекрасных землях. Нет, безусловно, были и ритуалы, и священные книги, и тайные послания Найтмер — пони не поверят, если всё будет слишком просто. Но Культ Найтмер стал сосредоточением случайных заинтересовавшихся пони, недовольной, теряющей свои позиции элиты и целого обиженного народа. К сожалению, с тех пор многое поменялось — интерес к Культу угас, остатки обмельчавшей элиты пропали без следа, и в итоге остались лишь Дети Ночи, которые стали нашей основой.

— Если они ваша основа, то зачем было избавляться от Цицелия? Уж не оттого ли, что он был сильным лидером, не был заинтересован в вашем проекте и мог запросто увести и Луну, и её народ, оставив вас ни с чем?

— Вы сами помогли нам избавиться от него. И пусть он станет вам напоминанием, что Культ Найтмер — не клуб по интересам. Это самый долгий и глобальный коммерческий проект в истории Эквестрии, куда случайным проходимцам нет доступа, Жером. Вернувшаяся принцесса вскоре заявит о себе во всеуслышание, и тогда каждый из нас захочет быть как можно ближе к Луне. А сама принцесса захочет быть ближе к тем, кто может ей предложить что-то взамен. Например, шанс стать правителем, безвозмездное финансирование любых расходов, или народ в распоряжение. Чувствуете, какие ставки принимаются в Культе? А вы ничего не способны предложить принцессе, и потому вам здесь, будем откровенны, не рады.

— Мне здесь рады до тех пор, пока Луна не выкинет меня за пределы Замка. Хотите, проверим, кого из нас она выдворит скорее? — предложил Жером.

— Вы глупы и наивны, — покачал головой Мак Блэкстрим. — Луна всего лишь символ. Слишком переоценённый, чтобы не воспользоваться им, и слишком переоценённый, чтобы действительно иметь право голоса. Она будет говорить то, что скажет ей Культ, и будет поступать так, как решат кардиналы. Потому что принцесса существует до тех пор, пока её элита лояльна к ней. И Луна, в отличие от вас, это понимает. У меня есть много способов заставить вас покинуть Культ, но все они не стоят запачканных копыт в новой истории благородного дома Блэкстримов. Потому я готов предложить вам сделку.

Завтра же утром вы сообщаете Луне, что исполнили свой скромный долг перед ней как перед принцессой, и теперь она в надёжных копытах. После вы возвращаетесь в Даркстоун. Грядёт промышленная революция, и вы становитесь счастливым обладателем крупнейших каменноугольных месторождений. Я знаю, вы возразите, что они были закрыты по причине нерентабельности, но, Жером, уже сейчас цены на энергоносители выросли на триста процентов, и скоро ваши нерентабельные карьеры станут центром сосредоточения огромных инвестиций и капиталов…

— Если я уйду, то потеряю и Луну, и её народ. Это две вещи. Потому вам придётся предложить нечто гораздо большее — хотя бы три, — ответил Жером, играя непоколебимого прагматика. — А, насколько я помню, у каждого из вас есть только один предлагаемый аспект. Значит, вам не переубедить меня даже всем Культом.

— Вы — первый партнёр, которому я даю шанс рассмотреть моё предложение ещё раз, Жером, — предупредил Мак Блэкстрим, и его напряжённый голос явно говорил о том, как непросто Мак Блэкстриму было пересилить себя. — Не стройте из себя прагматика и циника — вы ещё не встречали настоящего. Перестаньте упрямиться. Если вы не хотите ждать или не верите, что станете владельцем многомиллионного состояния — я готов рассмотреть предложение о покупке всех шахт Даркстоуна за сорок миллионов битсов.

— Ваши сорок миллионов не сделают мою жизнь более запоминающейся, чем та, что я живу сейчас. Возможность ответить вам подобным образом равносильна двумстам тысячам битсов, а видеть выражение вашей морды сейчас — не меньше полумиллиона. Вы что-нибудь слышали о пирамиде потребностей? Она имеет несколько основных уровней, где фундаментом являются физиологические потребности, потребность в общении, в признании и так далее. Вы мне предлагаете деньги — чтобы я мог обеспечивать все нижние уровни своей пирамиды, об обеспечении которых я позаботился и без вас. Но более того, вы ещё и призываете меня взамен отказаться от высшего уровня — самоактуализации.

— Вы хотите пятьдесят миллионов?

— Вы безнадёжны! — закатил глаза Жером. — Мне не о чем более разговаривать с вами. Я — творец! — Жером резко поднялся с кресла, став расхаживать по комнате. — Я — создатель прекрасного! Моя игра завораживает и пугает даже меня самого, а вы хотите купить мою душу и мои желания звоном монеты?! Вы либо нахал, либо глупец!

— А вы просто безумец, возомнивший себя богом! — разозлился Мак Блэкстрим, направившись к двери. — Вы заигрались в мелкие интрижки своего Даркстоуна, где никогда не встречали сопротивления и оттого считаете, что в мире нет соперников ни по-настоящему влиятельных, ни даже равных вам. Если вы завтра же не покинете Замок Двух Сестёр и не отправитесь в Даркстоун, кто-то может завладеть всеми вашими тайнами. И можете забыть о моём предложении с угольными шахтами — я испачкаю свои копыта, но завладею ими чуть позже вне зависимости от вашего желания, даже если мне придётся убрать вас со своего пути.

— Это не я у вас на пути, а вы у меня! — крикнул ему вслед Жером, и комната огласилась истерическим смехом.

«Я только вошёл в игру, а уже успел бросить вызов трём влиятельнейшим пони в течение последних суток. Пора сбавлять обороты, иначе скоро все влиятельные пони кончатся.»

— Хозяин, — раздался голос с улицы, и сперва два передних копытца, затем мордочка выглянули из-за каменной кладки карниза.

— Проходи, Плэйт. Вернее, залетай. — Жером подал копыто пегаске, и та запрыгнула на подоконник. — Письмо от Мэя, где он говорит, что ночью Спитфайр покинула его мэрию и исчезла в неизвестном направлении? Верно?

— Боюсь, хозяин, в этот раз вы ошиблись, — улыбнулась пегаска, — вам пришло сразу два письма. И, верно, одно от Мэя.

— А второе, — Жером получил два конверта, — второе от госпожи Спитфайр? — изумился Жером, отходя вглубь комнаты.

— Она передала его лично, — пояснила Плэйт. — И сразу после неё я получила письмо Мэйджора, который просил доставить его вам как можно скорее.

«Главнокомандующий прибыл в город, — размашистый почерк Мэя узнавался сразу. — Его основные силы в сотне миль, в Ванхувере. Шайнинг планирует обыскать твой дом при помощи собаки послезавтра утром. Скоро либо сама Селестия, либо её придворный маг прибудет в Замок Двух Сестёр, чтобы забрать осколки доспехов Найтмер, на которых остался её запах. Спитфайр куда-то вылетала ночью и не закрыла за собой окно, чтобы через него и вернуться под утро. Ведёт себя подозрительно.»

Жером взял другое письмо

«Той пегаской, что устроила переполох во время Вознесения, была я. Я слышала каждое слово Луны. И мой выбор — помочь ей своим молчанием перед действующей принцессой. Позавчера вечером, когда мы пили в комнате Мэйджора, я рассуждала о цели создания Вондерболтов и о том, как я желала бы вернуть утраченный ими статус защитников Эквестрии. Но я поняла главное — они были созданы, чтобы в первую очередь сохранить мир и порядок в стране. Я сделаю всё, чтобы предотвратить конфликт двух сестёр и дать уйти своему бывшему врагу. Ведь это не та Найтмер, о которой предупреждала Селестия, и я отказываюсь воевать против несчастной измученной Луны.

Потому прилагаю вам схему, которую озвучил Шайнинг Армор по совету своей сестры. Вероятно, лишь вам под силу обыграть Её Высочество и военную машину Эквестрии, чтобы об этом никто и никогда не догадался: «…»

Если вы всё ещё не верите мне, я прилагаю письмо, которое нашла в комнате Луны во время второго обыска уже после вашего отбытия. Оно предназначалось вам. Полагаю, Луна оставила его перед отъездом в знак благодарности. Именно оно заставило меня задуматься над справедливостью известной мне истории о злобной Найтмер Мун.»

— Это потрясающе! — восторженно произнёс Жером, убирая в полку оба письма и приложение в виде записки от Луны. — Я даже не смел рассчитывать на такой разворот событий — бедная Спитфайр задумалась над этичностью своих поступков, и теперь у нас есть безмолвный свидетель в виде командира Вондерболтов и лояльный, но не самый разумный Мэй. — Единорог трансфигурировал монеты в фигурки Спитфайр и Мэя, выставив их бок о бок. — По другую сторону баррикад играют исполнительный главнокомандующий, за спиной которого стоит Селестия, Мак Блэкстрим, который грозится нагрянуть в мой дом и заполучить всё то, благодаря чему я удерживаю Даркстоун в своих копытах и… кого-то ещё забыли? Верно, Цицелий. Та самая опасная фигура, с которой Культ уже давно простился, — фигурки Шайнинга и Селестии встали напротив Спитфайр и Мэя, а Блэкстрим оказался в стороне вместе с Цицелием. — И теперь надо лишь задать им роли и столкнуть их в одном месте, чтобы наблюдать нечто масштабное и непредсказуемое.

Nightmare Is Coming

Глава расскажет, почему забыто могущество великих магов прошлого и какое волшебство превращает бумагу в золото.

Эквестрия обожествляла Селестию, потому что странно не боготворить того, кто за всю свою невообразимо длинную жизнь ни разу не оступился. Вероятно, пони, большинство из которых совершили не одну крупную ошибку, сравнивали её путь со своим жизненным опытом. А особо затейливые, обращаясь к нехитрой математике, прикидывали, что Селестии, прожившей уже более тысячи лет без единой ошибки, сложнее, как минимум, в 30-40 раз. Скорее всего, они просто не задумывались, что совершать глупости — право тех, кто должен успеть слишком много, и над кем страх опоздать довлеет сильнее боязни запятнать собственную репутацию. Для Селестии же жизнь была подобна проносящемуся потоку, в котором она выбирала только те события, которые однозначно оказывались выигрышными.

Селестия не ввязывалась в интриги и никогда не участвовала в решении проблем здесь и сейчас. Она следила за их развитием, наблюдала, искала слабые стороны, но, как правило, никогда не применяла собранные сведения на практике, потому что вскоре назревающая проблема оказывалась решена другими, неспособными ждать. Приближённые принцессы, если были недостаточно умны, называли это мудростью. Но лишь немногие понимали её истинные мотивы — принцесса ждёт, когда сойдутся звёзды. А в её положении этого явно недостаточно, чтобы считаться истинно мудрой.

И потому, будучи всегда в центре внимания, Селестия не могла не ценить одиночество. Оно смолчит о любой ошибке безупречной принцессы, как в тот роковой день. И только оно позволит принцессе быть собой настоящей. Селестия создавала его нетипичными для дворца непроходными комнатами, прятала в высоких башнях и длинных извилистых коридорах. Укрывала в непримечательных уголках своего сада и тёмных пещерах Старсвирла внутри кантерлотской скалы.

Но последнее время она всё чаще стала замечать, словно движения кружащихся вокруг неё пони стали быстрее, и что она более не в силах ни контролировать, ни поспеть за их танцем. Но обиднее всего было осознавать, что всё это время они просто кружились в такт с принцессой, а не вместе с ней. И когда двор, будто внимая звукам незримого оркестра, закружился в новом темпе, Селестия поняла, что всё это время была совершенно одна. И это одиночество совсем не отдавало нотками романтизма и лёгкой грусти, о которой рассказывали книги. Это было чувство покинутости и ненужности. Словно принцессу боготворили, но никогда не подпускали бессмертное существо слишком близко к своим тайнам.

Много лет после изгнания собственной сестры провела Селестия в архивах Кантерлота и в пустых кабинетах своего наставника, изучая старые свитки и перелистывая страницы пыльных книг. Завладевшая ей после сотни лет одиночества мысль показалась настолько неэтичной и эгоистичной, что принцесса постаралась как можно скорее о ней забыть, но… чем сильнее хочешь что-то забыть, тем более настойчиво эта мысль ломится в сознание, занимая собой всё свободное пространство. Селестии казалось, что создав того, кто будет подобен ей в своём бессмертии, она сможет дождаться возвращения своей сестры, хоть сколько-нибудь заглушив бессмысленность существования среди смертных.

Всего лишь найти заклинание и превратить достойную пони в Аликорна, как некогда поступил с сёстрами сам Старсвирл. Идея казалась простой, но чем дальше углублялась Селестия в недра архивов, тем отчётливей понимала, что обязательно возникнет непреодолимое препятствие, которое она будет не в силах разрешить. Заклинание, написанное на древнем свитке, лежало перед Селестией. Она его читала, но оно не работало — ни одна из сотни испытуемых пони так и не стала Аликорном.

На тот момент Селестия ещё не знала о запрете Старсвирла, не позволявшем использовать прочитанное заклинание любому единорогу. Опасаясь, что когда-то его знания могут быть использованы не в созидательных целях, он вложил в свои заклинания необходимость полного осознания природы применяемой магии — предполагалось, что ум, способный это постичь, никогда не станет использовать своё знание для разрушения.

Селестия так и не разгадала этой загадки, хотя за тысячу лет вплотную подошла к её решению. Она пыталась сотворить бессмертную пони и другими способами, среди которых, по крайней мере, один она предпочла бы не вспоминать вовсе. И, пожалуй, то был единственный день в её жизни, когда принцесса глубоко в душе была рада, что пони всё-таки смертны. Но несмотря на все усилия, принцесса так и осталась в полном одиночестве, как она надеялась, всего лишь до возвращения собственной сестры. И только если у неё удастся выпросить прощение.

Но шла вторая половина пятого дня с момента её возвращения, и надежды на перемирие таяли с каждым часом. Селестия всё ещё придерживалась намеченного ей плана, потому что это было то немногое, что она могла сделать в своём положении. Привыкшая выжидать момент, принцесса оказалась поставлена в условия, требовавшие мгновенной реакции. Незамедлительного ответа требовало письмо Шайнинга Армора, срочных решений требовали придворные пони и ожидали намёков пегасы, стоявшие под балконом кантерлотской башни. Всё происходило гораздо быстрее, чем привыкла Селестия.

— Немедленно распорядитесь привести во дворец собаку-ищейку, — скомандовала Селестия появившемуся в дверях Фэнси Пэнтсу.

— Будет сделано, принцесса, — понимающе кивнул жеребец, подойдя к Аликорну, — но могу ли я поинтересоваться, чем вызвана эта необходимость? Потому что… если это как-то связано с вашей сестрой, то даже самая лучшая ищейка Эквестрии не возьмёт след в вещах тысячелетней давности.

— К счастью, Фэнси, — Селестия повернулась и сделала шаг ему навстречу, — я не впала в отчаяние. Я хочу, чтобы собака взяла след с вещей, которым всего лишь пять дней.

— Это доспехи Найтмер? — вновь догадался жеребец, вызвав на мордочке Селестии подобие улыбки. — Металл перебивает запахи, — напомнил он принцессе.

— И это мне тоже известно. Но Найтмер носила доспехи из тёмной стали. Лёгкий зачарованный сплав, инертный и не поддающийся коррозии не перебьёт первоначального запаха. К тому же осколки доспехов всё это время находились во дворце под моим изолирующим магическим куполом. Есть все шансы, что запах копыт принцессы сохранился в достаточной мере, чтобы ищейка сообщила нам, была ли Найтмер в одном из домов Даркстоуна. И, Фэнси, — Селестия пристально посмотрела на своего церемониймейстера, — ни в коем случае не берите собаку из Понивилля.

— Это как-то связано с появлением Найтмер именно там? — предположил жеребец.

— Нет, на этот раз вы не угадали. — Селестия помедлила, предоставляя шанс выдать новую мысль, но Фэнси Пэнс предпочёл промолчать.

Принцесса действительно оценила предложение Шайнинга воспользоваться ищейкой. Но хорошо зная и его, и Твайлайт, она более склонялась к версии, что именно Твайлайт подсказала своему брату подобную идею. А учитывая, что перестраховщица-единорожка, несмотря на все увещевания принцессы, пытается вести свою игру, будет разумнее на всякий случай не пользоваться очевидными и так услужливо предоставленными ключами.

Принцесса давно поняла, что запреты не предотвращают действие. Они лишь делают его более хитрым и неочевидным. Но если Твайлайт начнёт хитрить, уследить за ней будет дополнительной задачей. Пусть и средней сложности, но тем не менее, отнимающей ресурсы у более важных задач. И таким образом, разумнее всего позволять своей ученице заниматься подобной бесхитростной вознёй в безопасной среде, полностью контролируемой Селестией.

— Приказ секретный, — продолжила принцесса, отвлёкшись от размышлений. — Мне бы не хотелось, чтобы через час загадку от принцессы решал весь Кантерлот.

— Не переживайте, я не стану рассказывать Флёр об этом разговоре, — уверил Фэнси, отступая к дверям. — И всё же, принцесса, пусть вы и не признаетесь мне, но вы расстроены из-за сегодняшних разборок моей супруги и господина Нейсея…

— Да, Фэнси, — голос принцессы внезапно стал резким, но лишь на мгновение, — просто я разочарована всем, что происходит вокруг меня и за моей спиной. Когда Эквестрия жила в мире и благополучии, каждая пони, столкнувшаяся с неразрешимыми трудностями, могла просить аудиенции Нашего Высочества. Когда же мне самой понадобилась помощь, я осталась один на один со своими проблемами. Каждый решил воспользоваться тем, что предоставил случай, и даже если кого-то заботит моё благополучие, то в первую очередь лишь потому, что от него зависит благополучие его собственное. Разве я не права, Фэнси?

— Вероятно, — согласился жеребец, из неожиданной откровенности и очевидной ожидаемой лести выбрав первое. — Но это не лишает нас чувства сострадания вам. Потому мы приложим все возможные усилия, чтобы вернуть ту, кто примет и вашу радость, и ваше горе как своё собственное.

— Вы всё так же умело лавируете между противоположностями, как и в молодости, — едва заметно улыбнулась ему Селестия, — но я так и не разгадала, это ваша роль или натура.

— Вы задаёте этот вопрос только потому, что не ожидаете услышать на него ответа, который вас огорчит. Потому, позвольте мне немедленно приступить к выполнению вашего приказа, принцесса.

— Идите, — вздохнула Селестия, вновь возвращаясь к сложенному вдвое пергаменту, оглашение которого ещё с утра ожидала вся элита Кантерлота. Не было смысла откладывать обращение к подданным дольше, потому что хуже, чем сейчас, уже вряд ли могло быть.

---

Твайлайт проснулась ближе к полудню.

— Спайк! — громко позвала она своего помощника, ровно как маленькие жеребята, едва проснувшись, начинают звать свою маму. — Спайк! — повторила свой призыв единорожка, посчитав, что секундного перерыва было достаточно, чтобы откликнуться.

— Я здесь, Твайлайт, — привлёк внимание сидящий на подоконнике Спайк, помахав кусочком полудрагоценного камня. — Это самое скучное кино, что я когда-либо видел, — отозвался он, вновь прильнув к оконному стеклу.

— Повозка из Кантерлота так и не прилетела? — проигнорировала замечание единорожка.

— Нет, — помотал головой тот, вновь погрузив лапку в чашку с камнями. — И с чего это ты решила, что Селестия навестит Понивилль именно сегодня? У принцессы и без того полно проблем.

Твайлайт хотела сказать что-то вроде «у меня такое предчувствие», но сама эта фраза показалась ей настолько лишённой смысла, что единорожка устыдилась уже только того, что эта реплика пришла ей в голову. Потому что предчувствие — понятие субъективное, в отличие даже от предположения, которое хотя бы делает видимость, что строится на каких-то умозаключениях и фактах. Но в то же время объяснять логику своих действий она не хотела. Хоть Спайк и не сознался, что именно он отправил письмо Селестии о попытках Твайлайт экспериментировать со снами, единорожка понимала, что никто, кроме него, не был способен выдать её план почти сразу после того, как он был озвучен.

«Повозка из Кантерлота, — предполагала Твайлайт, — обязательно навестит Понивилль. И это будет знак, что план сработал. Он не может не сработать, потому что моя единственная идея с ищейкой была лучше всех действий предпринятых моим братом в попытках поймать Найтмер. Получив от меня письмо, Шайнинг немедленно сообщит этот план Селестии, выдав его за свой, чтобы не уличать нас в нежелательной переписке. Сама же принцесса также посчитает это хорошим предложением и приступит к поиску собаки. Учитывая, что собаки — существа частично разумные, принцесса не станет привлекать хоть сколько-нибудь заинтересованных или влиятельных пони. Она возьмёт собаку только той пони, которой она может доверять. Ближайшая знакомая Селестии, которую она знает уже более полувека, которая далека от политики как Эпплджек от понимания моды и у которой при этом есть собака — бабуля Смит. Я не исключаю, что у принцессы могут быть и другие знакомые, удовлетворяющие заданным параметрам, но едва ли они найдутся в полном заинтересованных лиц Кантерлоте. В сравнении с остальными же городами, Понивилль располагается выигрышно близко к столице, что не может не иметь веса в условиях срочной необходимости».

Когда же собака семьи Эпплов по кличке Вайнона вернётся со своего задания, Твайлайт (может быть, прибегнув к помощи Эпплджек или Флаттершай) разузнает всю информацию, которую от неё так тщательно пытаются скрыть. Вот только юная ученица не предположила, что её наставница играет на один уровень выше неё.

---

— Жители Эквестрии! — принцесса Селестия стояла на балконе перед дворцовой площадью, которая пестрела цветными шёрстками пони. — Несмотря на неспокойные времена, которые переживает наша страна, я готова сообщить вам светлую весть. Я всецело и безоговорочно принимаю решение срочного Эквестрийского Совета…

В толпе пони прокатился вздох — восторженный, удивлённый, обеспокоенный, и сразу четыре пегаса взмыли вверх. Радуга собиралась рвануть вслед за ними. Она впервые доносила срочные послания и не знала, что в них важней — скорость доставки или абсолютная достоверность. Твайлайт бы осталась потому, что без точности и достоверности информация не представляет никакой ценности. Радуга же решила дослушать речь Селестии до конца, потому что так состязание будет хоть сколько-нибудь интересным.

— …который постановил, что принцесса Луна является невиновной. Десятеро присяжных воспользовались своим правом получить сведения из архивов Кантерлота, став свидетелями тех печальных событий тысячелетней давности. И я полностью подтверждаю, что все их интервью и сообщения в газетах Эквестрии являются официально признанными Нашим Высочеством.

В небо с задержкой в полсекунды рванули ещё три пегаса.

— Теперь я обращаюсь к вам. Мои пони, нашими общими стараниями мы поддерживали мир и гармонию в Эквестрии все эти годы. Но сейчас принцесса Селестия нуждается в вашей помощи. Где-то в просторах Эквестрии скрывается моя сестра. Она боится меня. Боится, что я применю свою силу и против неё, как некогда была вынуждена применить силу против завладевшего её разумом тёмного духа Найтмер. События тех лет не должны повториться. Принцесса ночи вернётся во дворец и займёт место наравне с принцессой дня.

Ещё два пегаса.

— Я верю, — Селестия улыбнулась, словно ей самой стало чуть легче от сказанного, — что ваши зоркие взгляды и чуткие носики не позволят моей сестре скитаться по Эквестрии слишком долго.

Селестия украдкой кивнула, и в её поддержку по мощённой площади зацокали сотни копытец.

— Не волнуйся, мадам Импосибли, — Радуга приняла стойку для старта. — Ты первая узнаешь, про чуткие понячьи носики.

---

Принцесса Луна проснулась вновь. Последствия переутомления отдавались лёгкой тянущей болью во всём теле, и Аликорн приподнялась на кровати, чтобы размять затёкшие конечности. Мучительно долгое забытье без сновидений на этот раз отступило окончательно, не грозя затянуть пони в пустой мир без красок и образов, и Луна решила дать себе волю, громко зевнув. Затем она медленно сползла с кровати и, пошатываясь, направилась к столику с хрустальным графином. Опустошив залпом весь, она окончательно пришла в себя. В голове даже начали зарождаться какие-то упорядоченные потоки мыслей. Похоже, жизнь возвращалась в прежнее русло.

Место, в котором принцессе обустроили покои, оказалось лишь одной из комнат замка, либо великолепно сохранившейся, либо старательно прибранной к приходу принцессы. Помещение было проходным, что огорчало принцессу — привыкшая жить в отдельных покоях, Луна не чувствовала себя расслабленно в комнатах, в которых было больше одной двери. С другой стороны, покои, в которых некогда жила юная кобылка, находились в башне, а это целых четыре круга по винтовой лестнице или восемьдесят три ступеньки и один порожек — сейчас принцесса не чувствовала себя готовой к таким подвигам.

Вытянутые витражные окна из белого матового стекла, рассеивали свет, которым была залита лишь часть комнаты. Та же, что находилась в глубине — где друг напротив друга располагались проходные двери, хоть и была освещена в достаточной степени, но всё же, казалась довольно мрачной. Но зато здесь не было грубой каменной кладки — вместо неё стены украшали тканевые обои приятного теплого оттенка. Паркетный пол, видимо, восстановленный, где-то в глубинах памяти отзывался знакомыми узорами, а высокий шкаф с книгами обещал скрасить пребывание принцессы в обществе незнакомых ей пони. С которыми в свободное от чтения книг время она непременно попробует завести хорошие отношения. Наверняка им есть что рассказать и показать Луне, отставшей от жизни на тысячу лет.

За дверью послышались шаги, словно кто-то всё это время терпеливо ожидал, когда принцесса не только пробудится ото сна, но и в первые минуты придёт в себя. Пони шёл медленно и шумно, словно хотел оповестить гостью о своём скором появлении, и Луна щедро добавила десять баллов в раздел «тактичность» тому, кто сейчас появится из-за дверей.

— Войдите, — мягко произнесла принцесса, отойдя к книжному шкафу.

Дверь приоткрылась, и будто на всякий случай позволяя принцессе успеть дать знак оставаться за порогом, земнопони помедлил с полсекунды, повозившись с дверной ручкой. И лишь потом вошёл в комнату.

— Добрый день, Гораций… — Луна улыбнулась, задёрнув магией балдахин неубранной кровати. — Последнее время я сплю непозволительно долго, — заметила принцесса, словно чувствуя необходимость оправдываться перед Горацием. Видимо, чтобы это хоть частично зачлось прощением за вчерашнюю выходку Жерома.

— Это закономерно, — решил подыграть Луне пожилой земнопони с перевязанным глазом, оставшись стоять, потому что стояла принцесса. — Ведь даже после отхода ко сну вы не складываете своих королевских обязанностей. Не зря во времена вашего правления сны считались второй жизнью. Многое изменилось с тех пор, принцесса, — протяжно вздохнул жеребец. Он собирался добавить что-то ещё, но, видимо, передумал. — Скажите, вам нравятся ваши покои?

— Да, Гораций, — кивнула Луна, садясь в кресло, потому что не хотела, чтобы пожилой земнопони стоял всё это время.

— Мы правда старались, Ваше Высочество, — широко улыбнулся пони, садясь чуть поодаль. Но вдруг вскочил. — Я всё занимаю вас разговорами, а вы тем временем даже не намекнёте, что со вчера ничего не ели!

— Я правда… — начала принцесса, но Гораций либо действительно, как и многие пожилые пони, был туг на ухо, либо просто проигнорировал попытку возражения.

Спустя некоторое время он вернулся, держа на копыте поднос с графином воды и фруктами — от них никакая пони не откажется. Если поставить этот поднос на столик рядом с принцессой, то Луна в лучшем случае откусит пару виноградин во время разговора. Если же фрукты будут лежать на столике между Горацием и Луной, и Гораций сам будет подавать принцессе пример, то, скорее всего, принцесса сможет поужинать и хотя бы частично восстановить свои силы.

— Который час? — смутилась принцесса, понимая, что совсем сбилась со счёту времени, а расположения солнца не видно за матовым стеклом витража. Луна вздохнула — мутное стекло пропускало свет, но создавало иллюзию отсутствия окон, как в темнице. Внезапно среди потока мыслей мелькнула безумная — а вдруг принцесса и впрямь находится в темнице. А это стекло — лишь зачарованный источник бездымного света?

— Скоро шестой час, — участливо ответил Гораций, потянувшись за долькой яблока. — Вы чем-то обеспокоены? — озадаченно поинтересовался он, заметив, как принцесса скучающе глядит на витраж.

— Он слишком тяжёлый, — произнесла она упавшим голосом, словно была готова расплакаться.

Гораций никогда не страдал недостатком внимания и всегда был способен подмечать намерения и желания пони ещё до того, как она сама успела об этом подумать — это особое чутьё, которое редко подводило. Но что именно хотела сказать Луна, Гораций не понимал. Не понимал в упор. И осознавая, что верхом бестактности будет спрашивать, что именно, он лишь ответил:

— Мне тоже так всегда казалось.

— Этот витраж… Он заставляет меня думать, что я заперта в этой комнате… — произнесла принцесса, не отводя взгляда от мутного стекла.

Гораций поднялся со своего кресла и направился в сторону окна. Неспешно проследовав к самому витражу, земнопони замер, словно сам рассчитывал что-то в нём разглядеть. Тёмный силуэт пони застыл на мгновение, а затем медленно развернулся к принцессе.

— Хотите немного магии? — загадочно улыбнулся старец, заставив Луну заволноваться.

Не дожидаясь ни согласия, ни протеста, земнопони взмахнул копытом, и струйки воды, выплеснутой из стакана, побежали по матовому стеклу, ставшему почти прозрачным от влаги. Принцесса увидела голубое небо, облака и верхушки деревьев вечнодикого леса. Она встала, не отводя взгляда от окна, словно впервые сталкивалась с подобным явлением, и подошла к Горацию. Он улыбался.

— Я всего лишь земнопони, — произнёс он, отходя вглубь комнаты. — Вода испарится через пять минут, и стекло вновь станет матовым. Если бы вы попросили единорога, он бы зачаровал воду или трансфигурировал магией сам витраж. А вы — принцесса, — Гораций поставил стакан на стол и вновь повернулся к Луне. — Понимаете? Вы — принцесса.

Но Луна ничего не понимала.

— Боюсь, я уже растеряла навык трансфигурации, — ответила она. — Учитывая, насколько эта магия опасна…

— Нет же, Ваше Высочество, — широко улыбнулся пожилой жеребец, возвращаясь в кресло и садясь первым. — Дело вовсе не в магии.

— Но вы ведь сейчас не скажете, что дело в вере в себя? — вырвалось из принцессы против её воли и с гораздо большей долей насмешки, чем она желала. Словно внезапно бессмертное существо оказалось задето словами земнопони. Земнопони, чья жизнь конечна, и для которого именно принцесса должна быть лучиком света, а не наоборот.

— Это было бы слишком банально и глупо, — соврал жеребец, про себя отметив, что принцесса крайне проницательна, и с ней стоит быть осторожней. — Очевидность не стала применимей от того, что кто-то смог облачить её в лаконичную цитату. — Гораций замолчал, чувствуя, что прежний сценарий беседы уже неприменим. — Знаете, я уже частично в курсе вашей истории. Не желали бы вы поделиться её подробностями, если, конечно, Ваше Высочество готово уделить вашему покорному слуге немного времени, — произнёс жеребец в мантии, склонив голову.

— Простите, Гораций, — Луна поморщила мордочку в знак несогласия, — но даже если вы всё ещё считаете меня принцессой, я не готова считать вас моим слугой.

— Как пожелает Ваше Высочество. — Жеребец потянулся к тарелке с фруктами, чтобы показать принцессе, что он не против, чтобы она ела во время разговора. И более того, что эта беседа ни к чему не принуждает принцессу. — А после Гораций расскажет, почему он всё же хотел бы считать себя вашим слугой, и чем его благородный дом обязан Принцессе Ночи.

— Хорошо, — кивнула Аликорн, не имея ничего против. — А история… — Луна вздохнула. — Из моих уст она будет слишком правдива, чтобы стать повествованием о триумфальном возвращении Принцессы Ночи. Особенно, учитывая, что первые дни я провела в… — Луна запнулась, прикидывая, насколько разумно сообщать о своей жизни в борделе Жерома. Однако, предполагая, что Гораций может знать эту подробность, принцесса решила, что её достоинство пострадает меньше, если она скажет правду, чем если она соврёт и попадётся на этом, о чём она, конечно же, не узнает. Очевидно, принцесса до сих пор так и не догадалась, кого из лже-похитителей лягнула в ту ночь, и почему Папа Культа Найтмер сейчас сидит перед ней с перевязанной мордой. — Меня приютил один пони, имя которого вам уже известно. Жером хороший единорог, хотя, к сожалению, вчера вы видели его не в лучшем свете. Я не знаю, почему он так вызывающе себя вёл. Он вежлив и учтив, но порой непредсказуем, и даже мне иногда страшно оставаться с ним в одной комнате.

— И, тем не менее, вы согласились остаться у него. Долго ли вы жили в Даркстоуне? — жеребец потянулся к графину. — Уверен, вам понравится ягодный морс, — голос старца внезапно сменился на непринуждённый, словно принцесса и Папа встретились, чтобы поделиться впечатлениями о проведённых выходных. — Налить? — поинтересовался Гораций, смещая тем самым акцент со своего первого вопроса — слишком много целенаправленных вопросов по одной теме создают у рассказчика ощущение допроса.

— Да, — не стала возражать Луна — после графина воды пить не хотелось, но слишком много отказов могут посеять зерно нескрытого недоверия. А отказы ещё стоит приберечь и на будущее, потому что принцесса пока не догадывалась, к чему ведёт её собеседник. — Мне было некуда бежать, а Жером дал мне всё, в чём я нуждалась. Делец или предприниматель в моём случае сказал бы, что риски были просчитаны. Я же скорее скажу, что мне очень повезло. Может, даже больше, чем в любом другом случае, потому что этот единорог мог уже трижды передумать.

Появившаяся в его жизни принцесса стала одним сплошным несчастьем с крыльями, которое ничем не могло проявить свою благодарность, кроме улыбки, — Луна горько усмехнулась. — Первый раз ему пришлось отбивать меня в подворотне, когда я, несмотря на запрет, покинула его дом. Второй раз он спрятал меня от стражи Селестии и Вондерболтов, которые окружили бордель и готовились взять его штурмом. А третий раз похитители проникли в комнату, где я спала… Я не вижу никаких поводов не доверять тому, кто трижды рискнул ради меня.

«Принцесса приводит эти факты, потому что они звучат убедительно. Она хочет доверять Жерому. Но на самом деле внутренне «Я» принцессы не мыслит категориями фактов и доводов. Эта пони живёт порывом и чувством, потому не может сказать, по какой причине даже после всего списка заслуг этого жеребца, нахождение с ним в одной комнате вызывает у неё беспокойство. В то же время, она в несвойственной ей весьма агрессивной форме хочет дать понять, что у неё нет поводов сомневаться в чистоте намерений Жерома. Если это тот случай, о котором я подумал, то Культ ждёт очень и очень интересная история».

— Пожалуй, я рассказала всё, что могло бы показаться вам любопытным, — отстранённо произнесла принцесса. — Ещё, если вам, конечно, интересно, я видела беззаботных жеребят, спасла маленькую фокусницу и пообещала какой-то пони стать лучше. Моя безмерно длинная жизнь оказывалась вплетена в их истории. Я волей невероятных совпадений появлялась там, где более всего была нужна и исполняла мою непреложную клятву и моё призвание. Как много лун тому назад, я вновь спасала пони от их страхов и переживаний, я подбирала самые правильные слова просто потому, что чувствовала, как следует говорить. И пони мне верили, и я их окрыляла. Осколки моей разбитой жизни идеально заполняли пустоты тех судеб, которые я случайно встречала на пути. И тогда я чувствовала себя по-настоящему счастливой. А эти стены… — принцесса отвела взгляд, — они заперли меня, и где-то без моей заботы, вероятно, погибает одна пони. А я даже не знаю об этом и ничем не могу ей помочь. Понимаете, Гораций? Вы ведь это понимаете? Скажите, что средь руин этого замка я совершу более ценного, чем там?.. — принцесса показала в сторону окна, вновь ставшего бессмысленно белым и пустым. Затем её копыто безвольно упало, и принцесса поникла.

— Что ж… — Гораций откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, — я не стану вас убеждать в обратном, принцесса, потому что ответственность за решения нести только вам. Но прежде чем вы решитесь или же не решитесь покинуть пределы этого замка, я должен рассказать вам немного и своей истории. Вряд ли не будучи краткой, она вас заинтересует, потому я ограничусь лишь именем, а дальше расскажу ровно то, что вы пожелаете услышать.

Принцесса кратко кивнула в знак согласия.

— Меня зовут его Святейшество Гораций Адеодат Авентин — наследственный избранник богини тьмы — Найтмер Мун, единственный её законный представитель и Папа Церкви Второго Пришествия из благородного дома Мун Люминасов, — жеребец в мантии сложил передние копыта, уже совершенно будничным голосом добавив: — Про избранника богини тьмы и законного представителя можете не воспринимать всерьёз — это был исключительно технически необходимый момент.

— Вы? — изумилась Луна, качая головой. — Вы хотите сказать, род Мун Люминасов ещё жив?

— Как видите, Ваше Высочество, — жеребец широко улыбнулся, глянув на полы своей мантии. — Архивы моего дома рассказали, что мой род был в хороших отношениях с Вашим Высочеством и среди всех прочих имел особый статус. Что переводя с бумажного языка значит — состоял в очень близких отношениях. Что было причиной — история, к сожалению, умалчивает. Но мне кажется, что для настоящей дружбы как раз-таки не должно быть причин. Судя по сохранившимся мемуарам последнего лично знакомого с вами главы дома Люминасов, его семья часто встречалась с вами в свободное время. Если верить записям, вы прекрасно ладили с его жеребятами и даже были их крёстной, вместе с его супругой изучали магию небезызвестного Старсвирла, а ночами смотрели на звёздное небо из построенной по чертежам старого мага обсерватории.

Если вы пожелаете вновь пережить те счастливые моменты, я принесу сохранившиеся в архивах мемуары и дневники, но, боюсь, не в этот раз, принцесса. Вы… — Гораций заметил глубокую задумчивость на мордочке принцессы, — вы обеспокоены? — предположил он, но Луна отрицательно покачала головой, — вы опечалены?.. Нет? Неужели… вы не помните дом Мун Люминосов? О, принцесса, — Гораций сочувственно покачал головой, определив, что третье предположение оказалось верным. — Мне правда жаль… Провести тысячу лет в изгнании. Бедная пони… Скажите, помните ли вы хоть что-то, принцесса?

— Все хотят у меня узнать, помню ли я о своей прошлой жизни. Но все мои воспоминания похожи на забытые сны — мне кажется, что я помню их, пока эту историю рассказывает кто-то другой. Но как только повествование обрывается, кончаются и воспоминания, — принцесса замолчала, а после задала вопрос, которого ожидал Гораций. — Что случилось с вашим родом после моего изгнания? Скажите, что Селестия озаботилась тем, чтобы ваш благородный дом сохранил своё имя, — с надеждой в голосе произнесла Луна.

— И да, и нет, принцесса, — уклончиво ответил Гораций. — Будем считать, что она сделала всё, что было в её силах. Я знаю, что вы из тех, кто захочет знать правду, какой бы она ни была, и я не вижу смысла умалчивать то, что вы в любом случае найдёте рано или поздно. — Жеребец тяжело вздохнул. — Благородный дом Мун Люминосов перестал существовать. С вашим изгнанием мы лишились влияния. Более того, самое почитаемое при вас семейство тут же подверглось гонениям за связи с вами. Высший свет тех времён не был достаточно толерантен, да и память поколений ещё не забыла те времена, когда принцесс в Эквестрии не существовало — никто не желал вернуться в прошлое разрозненной страны.

Не удивлюсь, если ходили слухи, будто в алхимической лаборатории Люминосов вы и приобрели вашу Найтмер — пони любят романтизировать то, что романтизировать не надо. В любом случае, четыре оставшихся благородных дома постепенно делили между собой всё то, что поколение за поколением терял некогда самый влиятельный дом.

— Но Селестия?.. — сорвалось с губ принцессы, хотя она вовсе не желала намеренно перебивать своего собеседника. — Разве моя сестра не вмешалась?

— Я верю, Луна. Если бы она могла, она бы вмешалась. — Гораций говорил отстранённо, и нельзя было понять, действительно ли он верит в это. — Но искусство политики не терпит, когда правитель хочет усидеть на двух стульях. Заступившаяся за дом Люминасов принцесса потеряла бы свой пока что недостаточно высокий авторитет. А потеря авторитета правителем вновь поставила бы страну перед угрозой раскола. Это — история для жеребят и разочаровавшихся взрослых, — Гораций достал из-под мантии книгу в яркой обложке и, повертев, положил на подлокотник своего кресла, — в которой герой может поступить согласно вашей концепции абсолютного добра. Такие книги, безусловно, стоит почитать, потому что они невероятно жизнеутверждающи, но на деле, правитель всегда выбирает между «плохо» и «очень плохо». Разумеется, говоря образно.

— Моя сестра всегда поступала правильно, но никогда — хорошо. — Луна закрыла глаза. — Она поступила правильно и когда следила, как разрушается ваш род, и когда прогоняла меня в ту ночь, которой я не помню…

— Вы никогда не пытались восстановить воспоминания? — поинтересовался Гораций так, словно был готов помочь сию же минуту. Откладывать суть уже и без того затянувшегося разговора было не самым разумным решением. — Может, именно в них затерялось то, что заставило вас обратиться к своей тёмной стороне. Ведь не бывает, принцесса, не бывает абсолютного зла, ибо оно нерационально. И Найтмер явилась в ту ночь совсем не просто так. Даже она руководствовалась какой-то целью. Попытайтесь же вспомнить, принцесса, чем вы жили в те годы…

— Не думаю, что там сохранилось что-то действительно ценное, — скрываясь за маской безразличия, произнесла Луна, словно боясь поддаться соблазну. — Я хорошо помню себя, своё детство и юность. Я помню родной дом и наши разговоры с Селестией. Эти воспоминания прекрасны и печальны. Но я не знала бы, почему я уводила пони из столицы и превращала их в бэтпони, если бы мне не напомнил Жером. Как и многие другие моменты, предшествовавшие дню, когда я обратилась в Найтмер Мун. И, Гораций Адеодат Авентин…

— Гораций, — улыбнулся тот. — А лучше просто Папа.

— Гораций, — с нажимом произнесла принцесса. — Я не хотела бы вспоминать, какими идеями я жила и о чём думала, прежде чем стать Найтмер Мун. И, раз уж наш разговор стал настолько откровенен, скажите… — голос принцессы стал твёрд, как никогда за эти дни. — Есть ли способы уничтожить Найтмер Мун?

— Сохранив вам жизнь? — удивился Гораций, не ожидавший подобного вопроса. — Вероятно, нет, — произнёс он, почувствовав, что разговор сам подкинул ему момент, к которому он вёл почти с самого начала беседы. Но на этот раз действовать надо ещё более деликатно. — Стоит полагать, Найтмер Мун является частью вас, и до тех пор, пока вы не…

— И пока я не приму её, я буду несчастна? — с усмешкой и вызовом спросила Луна, и её крылья дернулись, словно принцесса собиралась их раскрыть, чтобы казаться крупнее. — В таком случае, пусть каждый в вашем культе, чьё копыто и магия не дрогнет при виде Найтмер, носит под мантией большой серебряный нож, — перебила его Луна, заметившая, что земнопони вновь предпринял попытку повлиять на Аликорна. — Я не нуждаюсь в вашей помощи, Гораций, — пояснила она причину своего резкого ответа. — А теперь простите. Сегодня я нуждаюсь в отдыхе более, чем в чём-либо другом.

— Как пожелаете, Ваше Высочество, — улыбнулся Папа, медленно поднимаясь с кресла. — А насчёт окна, — добавил он, обернувшись на пороге, — не забывайте, что вы — принцесса. И вам, как я убедился, под силу удалить со своей территории то, что доставляет вам беспокойство.

Луна проводила его намеренно холодным взглядом. Гораций неспешным шагом преодолел порог и закрыл за собой двери.

— Маленькая обиженная пони, агрессивная ко всем, кто не потакает её слабости, — шёпотом рассуждал Гораций, шагая вдоль анфилады опустевших комнат. — Кто не понукает её желанию закрыться от мира и находить вечное утешение в своей жертвенности, утверждаясь за счёт простых смертных пони, с которыми она делится своим временем. Но задумывалась ли ты, принцесса, много ли чести жертвовать тем, что имеется у тебя в избытке? Сможешь ли ты вечно играть эту роль и обманывать себя? Когда-нибудь ты это поймёшь, но уже не сможешь вырваться из порочного круга обид и вечного самопожертвования ради мимолётной мысли о счастье, зовущей на новый подвиг.

---

Радуга оставила своих соперников далеко позади, ещё в самом начале гонки. Почему-то сразить их наповал околорадужной скоростью, выложив все свои силы на старте казалось ей неплохой идеей. Но Мэйнхеттен оказался гораздо дальше, чем Понивилль — явно не тридцати трёх секундах, и пегаске пришлось значительно сбавить темп. Ещё никогда гонка не казалась ей столь изнуряющей. Прошло чуть более трёх часов, но Радуге казалось, что она летит уже целый день. Казалось, принцесса Селестия просто забыла опустить солнце. Но больше всего Радуга где-то глубоко боялась, что может прилететь в Мэйнхеттен и увидеть остальных гонцов уже давно прибывших к зданию биржи.

«Радуга Дэш, — скажет тогда Импосибли Рич, — вы оказались непозволительно нерасторопны. Забудьте о моём предложении. Ваша звуковая радуга не стоит ничего перед решением реальных задач».

— Возьмите свои десять битс, — вслух продолжила свои мысли пегаска. — И возвращайтесь в ваш Понивилль. — И что тогда я буду говорить своим друзьям? Что я проиграла? Что я не самая быстрая пони? Они сначала очень удивятся. Потом разочаруются во мне. А потом вспомнят о своих дружеских обязанностях, будут ходить вокруг меня и утешать. «Вероятность твоего проигрыша была равна двум с половиной процентам, — отчитается Твайлайт, — так что, не стоит огорчаться, ведь два с половиной гораздо больше нуля. Вот коли бы ты умудрилась проиграть при нулевой вероятности…». А если она ещё и возьмёт какой-нибудь увесистый справочник, то Радуга не ручается, что не натрескает им по макушке дотошной единорожки.

«Не расстраивайся, сахарок, ты просто ещё слишком мала для таких гонок, — скажет Эпплджек, добавив после недолгого молчания что-то вроде, — подрастёшь, и непременно выиграешь этих пони!».

— Ах, я для вас маленькая?! — разозлилась Радуга, отчаянно замахав крыльями. — Не маленькая, а аэродинамичная! — пегаска выкрикнула это вслух, даже не смотря на то, что дыхания едва хватало на усиленные взмахи.

К счастью для изнурённой Дэши, вскоре вдали показался Мэйнхеттен с его узнаваемой верхушкой здания, увенчанного золотой головой лошади. Goldmane Horse — главная торговая площадка Эквестрии, на Foal Street, где ежедневно с десяти утра до шести вечера проходили торги между крупными предпринимателями, фирмами, посредниками и спекулянтами. Но несмотря на азарт и срочные сделки, все пони с часу до двух прерывались на обед. Такая мера была вынужденно введена мэрией города, потому что нередко происходили случаи, когда пони теряли сознание прямо посреди оживлённого зала во время торговой сессии. С введением обязательного перерыва, такие происшествия сократились, но это не останавливало особо ярых дельцов заключать сделки в соседних кафе напротив здания биржи.

«Лошадь будет смотреть на тебя в анфас. Влетай в любое с первого по третье окно пятого этажа, — говорила Импосибли, заставив Радугу несколько раз повторить расположение своего кабинета, чтобы пегаска запомнила. Запомнить-то, она запомнила. А вот что такое анфас — спросить забыла.»

«Если лошадь будет смотреть на меня, то подлетать надо явно не со спины, — догадалась Радуга. — Если бы «анфас» был одной из боковых сторон, то Импосибли бы уточнила, левый анфас или правый. Но такого я не припоминаю. Выходит, подлетать надо спереди».

И будто в подтверждение её догадки, с передней стороны здания все три окна пятого этажа оказались открыты. Видимо, чтобы первый раз пегаска без труда нашла расположение кабинета. В бреющем полёте Радуга ворвалась в комнату, но эффектно взмахнуть крыльями и остановиться у неё уже не хватило сил, и пегаска, упав на ковёр, чтобы избежать столкновения на полной скорости, врезалась в стеллаж с бумагами, который щедро осыпал её отчётами, погребя под кипами бумаг.

Первую секунду она не двигалась. После изматывающего полёта ей просто было хорошо лежать. Потом ей стало казаться, что есть определённый смысл в том, чтобы не вскочить сразу — Импосибли не так станет ругать пострадавшую виновницу, как просто виновницу, устроившую кашу из её бумаг.

— Эффектно, но в следующий раз влетай в третье окно, — раздался голос Импосибли, — там, по крайней мере, диван. — Импосибли сама была пегаской, и прекрасно понимала, что столкновения пегасы переносят гораздо легче остальных пони. — Какие новости от Селестии? — спросила она, взглянув на часы.

— Я… это… — едва переводя дух, говорила куча отчётов, — Селестия сказала, что…

Но что именно сказала Селестия, Радуга помнила плохо. Зато в голове назойливо кружилась последняя её фраза про чуткие понячьи носики, которую Радуга зачем-то ещё и повторила, надёжно закрепив в памяти. Если бы пегаска знала об эффекте края, согласно которому запоминается первое и последнее, вероятно, она бы так не делала.

— Она говорила что-то про поиски Найтмер Мун, — наконец, собралась с мыслями Радуга.

— Дэш, — Импосибли встала из-за стола и направилась к опрокинутому стеллажу, — я делаю далекоидущие выводы, основываясь на том, что именно сказала принцесса. — Импосибли помогла Радуге встать, хотя голубая пегаска вовсе не нуждалась в этом. Было даже что-то необычное в том, чтобы лежать под бумагами после трёхчасовой гонки. — И если твоя информация будет расплывчата, я ошибусь в расчётах. Это будет ещё хуже, чем если бы ты пришла последней. Принцесса Селестия была зла? Она говорила, что сделает с Найтмер, когда поймает её?

— Нет, — ответила Радуга, на этот раз гораздо уверенней, — она точно не была зла. Это было сочувствие. Она переживала, что потеряла сестру. — Пегаска перевела взгляд на Импосибли. — Вроде бы, всё.

— А что насчёт Эквестрийского Совета? — удивилась та. — Разве не решения принцессы по этому вопросу уже вторые сутки ждёт Кантерлот?

— Ах, да! — Радуга ободрилась, довольная, что слушала принцессу внимательней, чем уроки в школе Клаудсдейла. — Селестия полностью поддержит его решения. Также она сказала, что все сообщения членов совета являются достоверными.

— Думаю, достаточно, Дэш. Пока ты невольно не стала додумывать факты. Но теперь ты, по крайней мере, знаешь, насколько внимательно нужно слушать принцессу. Надеюсь, ты меня не подведёшь и в следующий раз.

— Никак нет, мэм! — выпрямилась Радуга, попытавшись расправить болевшие крылья. — Я возьму у Твайлайт самопишущее перо!

— Твайлайт… Твоя подруга, да? Что ж… — Импосибли потянулась к колокольчику, позвонив, — ты отлично поработала сегодня. Судя по всему, самый быстрый пегас принесёт весть только через пять-семь минут. А это очень хороший результат.

В кабинет вошла единорожка в чёрном строгом платье. Видимо, пони из столиц считали правильным дополнять свой образ нарядами.

— Селестия ищет сестру, — произнесла Импосибли. — Для общественности заявлено, что с целью перемирия или переговоров. Плюс, все пункты Эквестрийского Совета приняты Селестией к исполнению. Лично мне казалось, что принцесса до последнего будет сохранять нейтралитет. Продавайте бумаги промышленного сектора. В краткосрочной перспективе вкладывайтесь во всё, что связано с лёгкой промышленностью и особенно сельским хозяйством и фермами — пока они находятся вблизи исторических минимумов, неразумно не воспользоваться шансом. И держите под наблюдением энергоносители — они сильно переоценены на сегодняшней задержке восхода. Приступайте.

Пони кивнула и ушла. Радуга и Импосибли вновь остались одни.

— Что это вы только что говорили ей? — не выдержала пегаска. — Это звучало непонятно, и потому очень круто! — Радуга подскочила на кресле, намереваясь сделать кувырок в воздухе, но передумала.

— Согласна, — кивнула Импосибли, открывая тумбочку. — Думаю, на сегодня твой рабочий день окончен, — Импосибли положила на стол копыта. Под ними она что-то прятала, но Радуга не могла разглядеть, что именно. — Сколько ты хочешь за свой первый полёт? — спросила она, наперёд зная, что пегаска продешевит.

— Хм… — Радуга почесала гриву, — я задолжала Флаттершай пару битс… вернее, десятков битс. Где-то года три назад, — добавила она, покраснев. — А ещё я хочу выбрать подарок на день рождения Скуталу, и купить родителям двенадцать ваз и три люстры, которые я разбила в детстве. А ещё я бы не отказалась от мороженного и стакана холодного сидра. Двух стаканов. Думаю, это мне обойдётся в восемьдесят битс. Если я не смогу получить всю сумму сегодня, то лучше выдайте мне её завтра, иначе я мгновенно спущу заработанную половину.

— Скромность — не лучший спутник в нашем деле, Радуга. Сегодня ты действительно показала себя с лучшей стороны, и я заинтересована работать именно с тобой. Пятьсот битс — достойная оплата за твой труд.

— Серьёзно?! — Радуга сделала кульбит в воздухе несмотря на болевшие крылья. — Это… это… Я не понимаю, откуда? Я ведь не продала сотню тортов и не создала десяток платьев! Я просто на несколько минут раньше остальных пересказала то, что сообщила Селестия!

— Твоя услуга была не массовой, а уникальной, — улыбнулась жёлтая пегаска, протягивая пять красивых красных бумажек, на каждой из которых значилась цифра 100 и какой-то символ, перечёркнутый двумя вертикальными полосками.

— Эт чё? — недоумевающе произнесла Радуга, повертев банкноты в копытах.

— Это твоя сегодняшняя зарплата, — пояснила Импосибли, уже готовая к дальнейшим расспросам.

— Не, — Радуга вернула банкноты на стол, понимая, что её собираются жёстко надуть, — мне нужны битсы. А эти бумажки пусть и красивые, но слишком дорогие. К тому же, зачем мне пять одинаковых?

— Это и есть битсы, — пояснила Импосибли, — сейчас мы закажем тебе мороженное и два бокала сидра, и продолжим, — пони позвонила в колокольчик, а после села в кресло, приглашая Радугу расположиться напротив. — Эти бумаги равны тому количеству битов, которое указано на них.

— Но какая разумная пони возьмёт у меня эту бумажку?! Она попросит битсы, и будет права! И вообще, почему это, — Радуга помахала банкнотой, — имеет хоть какую-то ценность. Битсы чеканят из редкого металла, а это? Какой-то особый вид бумаги? — язвительно спросила та.

— Ладно, Радуга. Если хочешь, можешь назвать это услугой за услугу, но сегодня я задержусь здесь, потому что ты очень мне помогла, и я не смею отказать в твоей просьбе. — Импосибли села поудобней в кресло. — Знаешь ли ты Спитфайр, капитана Вондерболтов?

— Я?! — Радуга закричала, но тут же приложила копыта ко рту, — знаю ли я Спитфайр?! Да это же самая крутая пони и самый потрясный командир Вондерболтов! Она лучшая летунья во всей Эквестрии и именно благодаря разработанной ей методике складывания крыльев я смогла сделать звуковую радугу!

— Вот теперь представь, что вы со Спитфайр в хороших дружеских отношениях — ты ходишь к ней на тренировки и так далее. А ещё существует одна пегаска по имени Флитфут. Она тоже хорошо ладит со Спитфайр. Они даже отдыхают в одном баре в пятницу после тренировок. И в один день Флитфут срочно оказывается нужна сотня битс, которые Спитфайр, как настоящая подруга, одалживает ей. Флитфут же, в свою очередь — пони порядочная, и несмотря на все увещевания командира вондерболтов, пишет расписку, мол, я, Флитфут, заняла 100 битс у Спитфайр, верну в конце месяца. Разумеется, пишет на барной салфетке или магазинном чеке, потому что ничего иного под копытом не нашлось.

Вроде бы, всё прекрасно. Но Спитфайр, как оказалось, в этом же месяце вдруг решает потратиться на покупку дома в каком-нибудь условном Миддейле, и теперь денег не хватает у неё. До конца месяца дом ждать не может, и Спитфайр обращается к тебе, и просит одолжить сотню битс до конца месяца.

— Разумеется, я ей одолжу! — без колебаний ответила Радуга.

— И в итоге оказывается, что Флитфут вернёт Спитфайр сотню битс в конце месяца, которые она тут же вернёт тебе. Спитфайр понимает, что это слишком сложно, и приходит к тебе со словами: «Знаешь, Радуга, мне некая Флитфут задолжала как раз те сто битс, что должна тебе я. Вот, держи её расписку, она обещается вернуть».

— Нет-нет-нет! — запротестовала Радуга, довольная, что поймала уязвимое место всей этой хитрой цепочки. — Спитфайр я знаю, я с ней вместе тренируюсь, а кто такая Флитфут? Где гарантии, что она действительно вернёт мне эти деньги? Не пойдёт!

— Вот! — Импосибли указала копытом в сторону Радуги. — А теперь представь, что сама Селестия поручилась, что Флитфут вернёт указанный в расписке долг.

— Ну… — Радуга почесала копытом, — тогда я согласна.

— А если это буду я? — спросила Импосибли. — Учитывая, что если Флитфут не вернёт задолженность в срок, то твои битсы компенсирую я, а с Флитфут у меня состоится отдельный разговор после.

— Думаю, это тоже вариант. Судя по всему, для вас пару тысяч битс едва ли ощутимая сумма, потому у меня нет оснований не доверять вам.

— И тогда! — Импосибли интригующе улыбнулась. — Когда, как сейчас, происходит необходимость выступить гарантом, на сцену выходит банк, за которым стоит авторитетное лицо. И этот банк издает долговые расписки уже не от копыта на бумажке, а строго заданного образца. С той суммой, которая указана на банкноте. Это, — Импосибли подняла вверх красную бумажку, — долговая расписка банка. С ней ты можешь получить свои золотые битсы в любой момент, когда пожелаешь. Но вряд ли ты уже захочешь таскать с собой полкило монет просто чтобы купить продуктов на неделю.

— Но мне придётся менять банкноты на битсы всякий раз, как я захочу что-то купить. Это неудобно! — возразила Радуга. — Кто поверит, что за эту бумажку вы дадите ему сто настоящих битс?

— Думаю, менять банкноты на монеты нет нужды. И донести эту прекрасную идею до пони — моя задача, — уверила Импосибли. — Вскоре любой торговец будет знать, что как только он захочет получить свои золотые битсы, он придёт в банк госпожи Импосибли, и получит свой мешок металла в обмен на пять долговых бумажек. Что он делать, конечно же, не станет и расплатится этими банкнотами в дальнейшем.

Выйди на улицу — все ближайшие рестораны уже много лет подряд принимают расписки от состоятельных пони. Затем они могут либо расплатиться ими с поставщиками продуктов, либо обменять в банке на битсы. Но вот незадача — никто, по крайней мере пока, не будет готов принять твой чек. Почему? Потому что ты не авторитетная пони — тебя не знают, и никто не даст гарантий, что сможет обменять твою расписку на битсы, как, впрочем, и расплатиться ей. Вдруг ты разбрасываешься ими на каждом углу, имея на счетах пару битс? Банкноты же в корне меняют дело — за ними уже стоит авторитетное лицо и гарант твоей платёжеспособности.

— Но… — Радуга растерялась, не в силах подобрать слова, — это невероятно! Выходит, я могу носить с собой тысячи битс, и никто никогда об этом даже не догадается! Ваша идея гениальна! Теперь я смогу прятать свои карманные деньги под крыло и втайне от родителей покупать столько сладостей, сколько захочу! Жаль, мне уже никто давно не запрещает этого делать… — пегаска с сожалением вздохнула, но новая волна восторга вновь подхватила её мысли. — Вы представляете себе, что это значит для Эквестрии?!.. Это… Это даже круче моей сегодняшней гонки. Процентов на двадцать! — Словарный запас Радуги, выражавший восторг, уже иссякал, и потому пегаска притихла. Затем она взяла со стола одну банкноту и, не говоря ни слова, вышла. Вернулась Радуга через десять минут с мешочком монет.

— Я не могла не проверить это на деле, — пояснила Радуга, раскручивая золотые монетки на гладкой поверхности стола. — Как наскучит, поменяю обратно, — пояснила та, представляя, как каждая из банкнот может превратиться в груду звонких монет. И вдруг ей в голову пришла мысль, которую Твайлайт спросила бы сразу.

— А откуда берутся битсы в банке? — поинтересовалась пегаска, и желание сдавать золотой битс в обмен на какую-то бумажку тут же развеялось. — Ведь они когда-то кончатся.

— Никогда, — уверила Импосибли. — Я сама лично возглавляю банк Goldmane Horse. Моё состояние оценивается в две сотни миллионов битс. А один из моих соучредителей — Мак Блэкстрим, чьё состояние немногим меньше. Я не заинтересована в том, чтобы мой банк оказался не в состоянии выплачивать по своим обязательствам. Мак Блэкстрим, чьи промышленные мощности будут расти благодаря содействию моего банка, заинтересован в разорении банка ещё меньше. Не переживай, Дэш. Кто-то забирает золотые битсы, отдавая бумажки, а кто-то приносит бумажки, получая золотые битсы. Этот баланс большим запасом готов покрыть любые непредвиденные ситуации.

— Выходит, вы напечатали столько банкнот, сколько банк сможет выдать золотых битс? — предположила пегаска. — Верно?

— Хороший вопрос, Радуга. Но, конечно же, нет. Иначе зачем было придумывать банкноты? Их основная цель — не избавить пони от таскания лишних тяжестей в виде золота. Их задача — сделать больше битс. Не будем вдаваться в сложности расчётов, но я лишь намекну, что суммарная стоимость долговых расписок, уже выпущенных в оборот, не равна стоимости битс, которые хранятся в сейфах банка.

— Минуточку… — Радуга поморщила мордочку, — выходит, если все пони решат получить битсы в обмен на ваши бумажки, битс попросту не хватит!

— Теоретически — да. — Импосибли даже не посчитала нужным выдумывать что-то в оправдание. — Но на практике этот механизм работает иначе. Не могут все пони быть настолько глупы, чтобы сообща ринуться в банк и обанкротить Goldmane Horse. У банка есть ступени защиты от подобных, прости за каламбур, понических атак. Это золотые резервы, ценные бумаги и, в конце концов, временная заморозка счетов. Но одних только золотых резервов хватит, чтобы банк выполнил свои долговые обязательства в полном объёме.

— Эм… А не проще ли напечатать столько битс, сколько их лежит в хранилищах?

— Ещё раз, Радуга. — Импосибли терпеливо вздохнула, встала и подошла к окну, — смысл не в том, чтобы заменить золотой битс на бумажный, а в том, чтобы сделать больше битс. Ещё больше, чем их чеканит Селестия. Потому что принцессе для этого не хватает либо драгметалла, либо мозгов, а никто в Эквестрии, кроме королевского монетного двора, не имеет права чеканить деньги. Но никто не запрещал выпускать долговые расписки. Этих расписок будет гораздо больше, чем золота в хранилищах Goldmane Horse, но никому, Радуга, поверь мне, никому уже не будет дела до этих золотых монет, которые станут пережитком прошлого.

Пони смогут больше тратить и приобретать. Кредиты перестанут ассоциироваться с бедностью и безнадёжностью — их получит и население, и промышленные центры по всей Эквестрии. Это подтолкнёт экономику к доселе невиданным темпам развития. Валовый продукт страны будет увеличиваться на целый процент, а то и полтора процента в год, и рост экономики приобретёт экспоненциальный характер. Огромные объёмы образовавшейся денежной массы получат отрасли, которые в дальнейшем станут основой новой Эквестрии. И мы будем контролировать эту гонку вливанием всё новых и новых бумажек…

…Уже вечером Радуга покинула кабинет Импосибли. Пегаске казалось, что она упускает во всех этих объяснениях какую-то важную деталь, которую никто и не скрывает, но которая больно укусит в самый неожиданный момент. Но самая быстрая пони в Эквестрии сегодня действительно устала, чтобы думать над такими сложными вопросами. Подобные загадки обожает Твайлайт, однако Радуга сомневалась, что сможет донести до неё, почему пони должны доверять бумажному битсу больше, чем золотому. Но прежде чем сесть в последний поезд до Понивилля, Радуга зашла в филиал Goldmane Horse на станции и обменяла на золото ещё сто пятьдесят битс.

---

Луна отложила книгу в сторону. История о юной единорожке, поступившей в Академию одарённых единорогов, оказалась не только красивой сказкой, но и прекрасным миром идеальной Эквестрии, где зло существует само по себе. Оно рождается из древнего проклятья, из невысказанного гнева или вырвавшейся на свободу магии. Оно не преследует никаких целей и сеет хаос только потому, что не способно ни на что, кроме разрушений. И, безусловно, юная единорожка, едва-едва научившаяся переворачивать страницы книг телекинезом, но уже познавшая ценность дружбы, становится сильнее даже самого жуткого проклятья.

И Луна знала, что героиня находчива, преданна, смела и, в принципе, неуязвима. Принцесса сопереживала ей, однако никогда не боялась ни за неё, ни за её друзей. Но тем и была прекрасна история, полная волшебства и нераскрытых тайн, где зло никогда не было способно задуматься над тем, почему оно зло. Ибо стоило только автору дать ему волю, как вся история оказалась бы несостоятельной наивной сказкой с печальным концом, где одно добро победило другое.

Звук приближающихся копыт заставил принцессу насторожиться и направить все усилия на то, чтобы принять по возможности расслабленную позу — кто бы ни вошёл, он не должен заметить и доли беспокойства в её глазах.

«Я ведь принцесса!» — подумала Луна, представив себя на месте единорожки, под которую прогибались события.

— Войдите! — сыграла на опережение та, почувствовав, что пони шагу не сбавляет и, похоже, собирается войти без спроса.

«Плюс семь битс в копилку высокомерия»

Мак Блэкстрим открыл дверь. Остановившись посреди комнаты, он поймал взглядом Луну, невозмутимо откусывающую яблоко, и после выжидающего зрительного контакта сел напротив — принцесса намеренно не отвела взгляда, и гость это заметил, оповестив принцессу едва заметной ехидной улыбкой. Наступила томительная пауза. Мак Блэкстрим молчал, видимо, испытывая терпение принцессы. Молчала и принцесса, понимая, что ей ни в коем случае нельзя заговорить первой. Но противостояние могло затянуться, более того, Луна уловила взгляд собеседника, метнувшийся на тарелку с фруктами. Если гость без спросу возьмёт с её личной тарелки еду, это будет серьёзным ударом по авторитету принцессы, и Луна это понимала. Выбирая из двух зол меньшее, она заговорила первой.

— Угощайтесь, Мак Блэкстрим, — как можно более дружелюбно предложила Луна. — Вы пришли посоветоваться со мной по какому-то вопросу? — решила она отыграть потерянные позиции.

— Я пришёл сообщить, — парировал жеребец, — что сегодняшнее Вознесение вызвало в Эквестрии широкий резонанс. До недавнего времени мало кто не был уверен в вашем возвращении, и на уровне слухов и домыслов даже жеребёнок из разговоров обеспокоенных родителей знал, что Найтмер Мун вернулась вновь. Сегодня же принцесса Селестия эти домыслы подтвердила.

— Вознесение было не моей затеей, — строго заметила Луна, вдруг испугавшись собственной дерзости.

— Но и не нашей, — ответил Мак Блэкстрим, по-видимому, даже не заметив выпада принцессы. — Я сожалею, что так вышло, — продолжал он безо всякого сожаления, — но таковы были правила Тёмного Писания. Мы понимаем, что в этой книжке нет ни одной вашей строчки. И я более чем уверен, что даже поручить написать книгу о своём триумфальном возвращении — было последним, о чём вы могли думать в ночь перед изгнанием…

— Но кто тогда посмел написать книгу от моего имени? — поинтересовалась Луна. — И более того, почему кто-то поверил во все эти сказки?

— Книга с вашими наставлениями, объемом в тысячу страниц, была впервые издана благодаря дому Мун Люминасов, который к тому моменту уже окончательно лишился своего влияния. Один из его потомков спустя несколько поколений наконец осознал: раз честное имя рода уже не спасти, следует воспользоваться его тёмной репутацией во благо. Очевидно, он заявил, что дом Люминасов имел тесные контакты с Найтмер, является её правопреемником, и издал ваше завещание в виде Тёмного Писания, в котором Люминасам было отведено почётное место. Как и всем, кто примкнёт к ним до вашего возвращения в Эквестрию. Так был создан Культ. Как ни странно, это действительно сработало, продлив агонию рода ещё на несколько сотен лет.

— Так что же вы хотите от принцессы? — поинтересовалась Луна, очищая банан от кожуры. — Вы пришли после Горация Адеодата Мун Люминаса, чтобы дискредитировать своего оппонента-кардинала, рассказав, какой его род плохой и чем вы выгоднее него? — спросила вжившаяся в роль принцесса, подражая книжной героине, не особо считавшейся с авторитетами.

Мак Блэкстрим замер. Луна заметила, как тот усиленно думает и про себя отметила, что её слова попали точно в цель. Жеребец сжал губы. Он дважды пытался что-то сказать, но не мог поймать мысль. Такая смена риторики не входила в его планы, но раз его собеседница пошла на обострение, она его получит.

— Я вижу, принцесса, — начал после непродолжительной паузы Мак Блэкстрим, глядя на развалившуюся в кресле Луну, — из-за таких, как Гораций или Жером, ваши ожидания от жизни оказались слишком завышены. Вы вчера упали с луны, а сегодня получаете деньги, народ и власть. Так вот, принцесса, ничего из этого вам не принадлежит. Вам этим просто дали попользоваться, и не более. И вам давно пора прекращать верить в глупые сказки, — Мак Блэкстрим кивнул в сторону книжки, оставленной на диване. — Хотите, я открою вам глаза? За триста лет до вашего возвращения, дом Мак Блэкстримов увидел потенциал в увядающем Культе Найтмер. Без нашей своевременной поддержки у него не было шансов застать ваше возвращение. Знаете, что написано на фамильном гербе рода Блэкстримов? «Срок вложения — жизнь». Но мои предки превзошли сами себя, инвестировав в проект, окупаемость которого — несколько сотен лет. И род Люминасов, который будет уверять вас в былой великости, и этот безумный Культ, и вчерашние бэтпони, и даже вы — часть того большого проекта. И если вы, или ваш возомнивший себя богом Жером решите проявить инициативу…

— То вы нас убьёте, да? — спросила принцесса, будучи не в состоянии демонстративно поедать фрукты после такой внезапной смены приоритетов.

— Хуже, — уверил Мак Блэкстрим. — Я не убийца. Вы останетесь жить. И будете наблюдать, как вышедшая из-под контроля машина со странным для вас названием — экономика, разрушает стабильность Эквестрии, опустошает элитные кварталы Мэйнхеттена и лишает пони работы, ферм и земель, оставляя их без единого битса. И когда вы передумаете, будет бесполезно просить меня повернуть это вспять — никто, ни я, ни Селестия даже при всём желании уже не сможем остановить надвигающийся хаос. Подумайте об этом, когда вдруг или вы, или Жером решите воспользоваться обнаруженной уязвимостью или начнёте плести интриги против меня.

— Но… — Луна растеряла свою уверенность. Она уже не представляла себя героиней читаемой ей книги, а изо всех сил старалась понять, в какой момент что-то пошло не так. — Но зачем вы создавали этот разрушительный проект, который может принести столько горя? Я не верю, не верю в абсолютное беспричинное зло! — принцесса уже не боялась наивности своих слов. Она их осознавала, но больше не хотела прятать эмоции под маской рациональности. И надеялась, что если Мак Блэкстрим хоть сколько-нибудь не является вопиющим сказочным злом, он не оставит без внимания отчаяния Луны.

— Принцесса, — недопустимо спокойно произнёс жеребец, — сообщу вам даже более того: я — тоже добро. Не перебивайте! — повысил голос Мак Блэкстрим, заметив, сколько воздуха набрала в грудь Луна. — Я буду в вас крайне разочарован, если вы полагаете, что добро должно быть абсолютным. Иногда стоит платить меньшим во имя большего…

— Это вам не рынок, Мак Блэкстрим! — не выдержала Луна. — Абсолютное благо не может быть достигнуто жертвой!

— Скажите это врачам, в чьи обязанности входит делать пони больно, чтобы в дальнейшем не было ещё больней! — на тон выше Луны произнёс жеребец. — Не существует абсолютного добра, не будьте наивной кобылкой! Оглянитесь вокруг, принцесса. Вас не удивляет, что за тысячу лет вашего отсутствия Эквестрия ничуть не изменилась? Кловер Мудрая, Гасти Великая, Старсвирл Бородатый. Мне ли вам рассказывать, кто они такие и какой могущественной магией обладали пони в ваши времена. На магической дуэли с любым из этих единорогов Селестия будет обездвижена ещё до того, как сумеет вспомнить хоть какое-нибудь достойное заклятие! А теперь представьте, что за тысячу лет правления нашей многоуважаемой принцессы не появилось ни одной пони, хоть сколько-нибудь равной ей по силе. Что это? Я скорее поверю, что магия постепенно улетучивается из нашего мира, чем назову это случайностью!

— Но Селестия не могла…

— Могла. Ещё как могла. Знаете о чем только может мечтать юная единорожка? — спросил Мак Блэкстрим уже чуть тише.

— Быть… ученицей…

— Быть ученицей в Академии одарённых единорогов. Зачем это Селестии? Эта Академия — средство контроля, чтобы никто и никогда не стал более могущественной пони, чем нынешняя принцесса!

— Это неправда! Моя сестра не такая! — ожидаемо воскликнула Луна, пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь аргументы в пользу своей сестры.

— Защищайте дальше вашего мучителя! — бросил Мак Блэкстрим. — Эквестрия сделала три шага назад в развитии магии и полшага вперёд в развитии технологий.

— Вы не обманите меня! Я была в Мэйнхеттене, и я видела эти здания. Я видела, насколько грандиозный город за тысячу лет был возведён на месте поселения!

— Все эти здания — дань искусству и глупости! Мы до сих пор трясёмся в поездах Мэйнхеттен-Кантерлот, вместо того, чтобы сжать пространства Эквестрии сетью порталов. Мы бы познали алхимию и извлекали из земли чёрные соки растений, которые вобрали в себя свет и энергию солнца, вместо того, чтобы обходиться понной тягой. А вы задумывались ли принцесса, что находится выше неба? А как излечить опасные болезни, не полагаясь на удачу знахарей? Мы бы преобразовали этот мир так, будто сами являлись его богами. А тысяча лет, Луна, потрачена впустую! Потрачена впустую бессмертной пони, которая не ценит время, и которая сделала всё, чтобы удержать свой круп у престола.

— Она пыталась! Вы не можете знать за неё, почему у Селестии не получилось сделать мир лучше настолько, насколько вы его себе представляете!

— Я прекрасно в курсе того, о чём говорю! — возразил Мак Блэкстрим. — Знаете когда были изобретены паровозы? Вы в курсе, что это такое?

— Эм… — Принцесса задумалась. Слово казалось ей очень знакомым, будто она слышала его в каком-то сне. Почему-то представилась огромная повозка, которая движется благодаря магии огня, воды и воздуха.

— Это технология, благодаря которой путь из Мэйнхеттена в Кантерлот для земнопони занимает шесть часов, а не четверо суток. Сказать вам, как эти изобретения увидели свет? Их чертежи, пылившиеся в семейных архивах, просто были выкуплены моими прапрабабками и прапрадедами у обнищавших Мун Люминасов вместе с их Культом в обмен на поддержку со стороны дома Блэкстримов. Мы созвали сотни пони и начали строительство этой проклятой дороги, не спросив разрешения принцессы! А когда она узнала, было уже поздно — Селестия просто не посмела разрушить то, что уже начали воздвигать её подданные.

— Но разве за эти годы не было создано ничего, что оправдало бы бездействие Селестии? — в отчаянии произнесла Луна. — Я буду считать ваше мнение предвзятым, если вы не назовёте хоть сколько-нибудь значимых плюсов её правления.

— Пожалуй, были. Это стабильность. Мир и благополучие Эквестрии в эти тысячу лет.

— А разве этого мало? Разве этого недостаточно? Скажите, может ли быть что-то ценнее счастья пони, живущей в мире и благополучии?

— Ваши разговоры, Луна, лишены и доли здравого смысла. — Мак Блэкстрим потянулся к тарелке с фруктами. — Эквестрия невероятным чудом избегала потрясений целую тысячу лет. Она жила в мире и спокойствии. Но что произойдёт, когда мы столкнёмся с чем-то действительно серьёзным? Вам никогда не казалось безрассудным, что единственная оставшаяся принцесса Эквестрии, способная двигать небесные светила, бросается в бой с Найтмер Мун? Её Высочество, так дорожащая благополучием своих подданых, рискует безопасностью всей страны. Почему? Потому что в стране не существует ничего, что способно остановить нападение или вышедшую из-под контроля магию.

Только мелькнула весть о вашем возвращении, а страна уже сходит с ума. Беспомощные стражники засели в Ванхувере, Кантерлот вовсю крутит интриги за место у потенциальной новой принцессы, а рынки лихорадит на задержке восходов и двусмысленных высказываниях Селестии. И всё это из-за одной единственной пони, которая сидит передо мной и не понимает, что происходит. А теперь представьте, что на Эквестрию вдруг обрушилось что-то страшнее безобидной Найтмер. Вероятность этого мала, но на достаточно большом промежутке времени подбирается к ста процентам. Эквестрия окажется повержена, как только падёт принцесса. А это случится в первой же серьёзной схватке, потому что в Эквестрии нет никого кроме Селестии, кто был бы способен противостоять потенциальной угрозе.

Вот чем платит Селестия за своё место на троне. Под угрозой — вся Эквестрия, и этому должен быть положен конец. Не стоит считать меня неизлечимым романтиком или подлым лицемером — я переживаю за благополучие Эквестрии только оттого, что я в ней живу. Беспокоит ли меня, что случится с ней после? Едва ли. Так уж получилось, что мои интересы оказались под нимбом альтруистического начала. Но, по крайней мере, я ни на секунду не задумался придать своим меркантильным планам хоть сколько-нибудь благородный вид. Оттого он должен вызывать ваше доверие больше, чем песни Горация о благополучии несчастных бэтпони. Задумайтесь над этим, принцесса, если вам придётся выбирать.

Мак Блэкстрим встал и направился к двери. Луна не остановила его. Она не сказала «можете идти» за полсекунды до того, как её кардинал покинул место и не сделала ничего, чтобы попытаться утвердить свои позиции принцессы. Она молча проводила его взглядом, и когда закрылась дверь и стихли шаги, Луна доплелась до мягкой кровати и упала на ворох одеял и подушек. Магия принцессы левитировала книгу, бросив ту лицевой стороной вверх. На ней между арочных колонн кантерлотского замка, парила ещё совсем юная волшебница, пытаясь поймать ускользающего жёлтого парасприта. На заднем фоне виднелся замок и мчащаяся галопом стройная белая единорожка. Луна всхлипнула.

«Не вздумай рыдать! — строго наказала она себе. — Представь, как было бы скучно читать историю о пони, если бы каждое потрясение заставляло её плакать! — Луна вытерла набежавшие слёзы, решительно стукнув копытом в подушку. — Отныне буду поступать так, как должны поступать героини романов. И первое правило — никто не должен видеть слабости новой Луны».

Но докончить мысль принцессе не удалось. Из-за двери послышался цокот. Именно цокот, а не тяжёлая поступь Мак Блэкстрима или медленные шаркающие шаги Горация. Это был либо Жером, либо худощавый остромордый единорог в плаще, который присутствовал на Вознесении. Нейсей, или как там его?

— Разрешите, принцесса, — раздалось из-за двери.

«Нейсей, — догадалась Луна по голосу. — Как же вы все меня за сегодня достали! Но ты очень вовремя.» — Не разрешу! — резко ответила та, вдруг почувствовав огромное удовлетворение и даже гордость за своё решение.

— Эм… — только и произнёс голос. Было видно, что отказа Нейсей явно не ожидал, а его «разрешите» было лишь формальностью. — У меня есть некоторые… кхм… сведения о принцессе Селестии. И мне нужно задать вам пару вопросов.

— Селестия подождёт до утра! — наигранно весело ответила Луна. — Она же принцесса дня, а не ночи! Передай, что скоро полночь, ей пора спать! — засмеялась принцесса уже искренне, представив выражение морды Нейсея. А ещё она представила, как старшая Луна укладывает в постель сопротивляющуюся младшую Селестию.

— Э… Принцесса. При всём моём уважении, я хочу, чтобы вы прекратили это и немедленно меня выслушали, — строго произнёс Нейсей.

— Если ты откроешь дверь, выслушивать тебя будет Найтмер Мун! — пригрозила Луна, с широкой улыбкой глядя на своего кумира с обложки книги.

За дверью нерешительно потоптались. Затем резко развернулись, что полы мантии ударились о дверь, и ушли.

Принцесса, довольная своей маленькой победой, откинулась на подушку — быть сильной пони оказалось совсем не так трудно, как представлялось вначале. Стоит лишь первый раз сказать «нет», широко улыбаясь собеседнику в лицо, и каждый последующий раз уже не будет вызывать ощущения, словно своим отказом ты предаёшь Эквестрию. Может быть, отказать Нейсею оказалось легко, потому что это было лишено смысла, да и не так уж трудно казаться смелой, прячась за дверьми комнаты. Но начинать Луна решила с малого, а лучшей возможности пока что не представилось. Накопытники звонко упали на пол. Приняв удобную для чтения позу, принцесса открыла книгу и вновь погрузилась в захватывающий мир приключений и маленьких подвигов. До полуночи она хотела успеть прочесть ещё одну главу.

---

Ночь казалась бесконечной. Её колдовство, а не привычная магия, спустилось на Понивилль, и город погрузился во тьму. Небо не переливалось мириадами звёзд и зигзагами созвездий. Оно не освещало пространство привычным мягким сиянием. Вместо приятного фиолетового небо было угольно-чёрным и бездонным. И лишь ослепительно белый диск луны бросал на землю лучи прямого люминесцентного света, разлиновывая аллею когтями ветвей. Природа замерла в ожидании настолько тихом, что каждый шаг по грунтовой дороге в сторону фермы отдавался бы звонким цокотом.

Луна шла наугад, пробираясь через ряды деревьев с голыми ветвями и редкими одиноко висящими яблоками. Под копытами шелестела листва, тяжёлая и сырая от стелющегося по земле ночного тумана. Принцесса шагала вперёд, опасливо озираясь по сторонам: даже во сне порой бывает очень больно, а образы кошмаров надолго запечатлеваются в памяти. Луна не была уверена, что после тысячи лет вне Царства Снов, она готова увидеть между стволов деревьев чей-то замерший силуэт. Ведь он не послушается Луну и поплывёт ей навстречу. Бррр…

Принцесса поёжилась от этой мысли. Раньше Луна могла взаимодействовать с пространством сновидений. Она могла менять его образы, едва касаясь своим воображением окружающего эфира. Мелькнувшая вспышка мысли, неозвученное желание — и он послушно перетекал, обретая новые формы и создавая волшебство подлунного мира. Но после возвращения Луны домой, Царство Сна более не желало слушаться свою принцессу, и она брела по собственным владениям, никем не признанная и не замечаемая.

Где-то между стволами, совсем близко — футах в ста пятидесяти, мелькнул прямоугольный огонёк. Принцесса тут же сменила направление и ускорила шаг. Домик с большим сараем стоял, окружённый рядами деревьев. Свет, горящий во всех окнах, выливался наружу, стелясь тусклыми жёлтыми прямоугольниками по двору. Принцесса перескочила через забор и заглянула внутрь дома.

Много пони всех возрастов собралось за двумя сдвинутыми вместе столами. На жёлтой узорчатой скатерти стояли яблочные пироги с тонкими дольками яблока сверху, запечённые яблоки, яблочные оладьи, яблоки в карамели и джем. Как догадалась Луна, тоже яблочный. Пони наливали чай и сидр, брали кусочки пирога и о чём-то разговаривали, но при этом — совершенно бесшумно. Казалось, звуки замирали в воздухе, и вся эта ночь, и ослепительная луна, и даже эти пони, собравшиеся в нарочито-уютной атмосфере деревенского домика — лишь декорации, чтобы принцесса уловила знаки этого таинственного символизма.

Луна встала перед дверью. Чужой дом мог не любить названных гостей, и принцесса остановилась в нерешительности, не смея переступить порог. Внезапно дверь открылась, пройдя сквозь бестелесного Аликорна, не успевшего отскочить в сторону. Юная рыжая кобылка вышла за порог и вылила ведро воды в раскидистый куст у крыльца. Затем она посмотрела прямо сквозь Луну, заставив принцессу боязливо обернуться.

— Кто бы ты ни был, заходи, — произнесла юная кобылка низким грубоватым голосом, устав вглядываться в темноту. — В эту длинную ночь наши двери открыты любому гостю.

Луна всё ещё стояла в нерешительности, но рыжая кобылка второй раз приглашать не стала. Оставив дверь приоткрытой, она взяла ведро и вернулась обратно в дом. Принцесса бросила мимолётный взгляд в окно комнаты, где проходило торжество и затем поднялась на крыльцо. Вторгаться в чей-то сон и приходить на праздник незваным гостем Луна не желала даже во сне. Но пони, собирающиеся такой дружной компанией и сидящие до поздней ночи в кругу знакомых просто не могли быть негостеприимны. Тем более сегодня здесь рады любому гостю. Это было похоже на свадьбу, но Луна не видела ни жениха, ни невесты.

— Пони… — нерешительно произнесла принцесса, заглянув внутрь.

На просторной, обитой деревом, веранде, тускло горела единственная лампа, собрав вокруг себя всех насекомых. Большие чёрные жуки неохотно бегали по поверхности верстака вокруг лампы, а ночные бабочки носились над самым пламенем, светясь на общем тёмном фоне комнаты. Пахло яблокам и сеном. Их спелые плоды лежали на полу веранды, отражая изогнутые блики единственного источника света. Дорожка, не занятая яблоками, тянулась до двери справа, и принцесса проследовала в дом.

Узкий протяжённый коридор, гораздо более длинный, чем был дом снаружи, тянулся вдаль, оканчиваясь массивной деревянной дверью. Рыжая кобылка с соломенными волосами, собранными в хвостик бесследно исчезла, видимо, нырнув в одну из дверей, тянущихся справа. Этот сон был совсем не похож на те, что видела Луна в предыдущие ночи. Весёлая жизнерадостная Пинки, рассказавшая все секреты Понивилля, и вдохновлённая Рарити, стали отражением безмятежной жизни Эквестрии, какой её желала видеть Принцесса Ночи. Нынешний же казался квинтэссенцией её переживаний.

Луна толкнула первую дверь, и ослепительно яркий свет, ворвался в полутьму коридора, заставив принцессу зажмуриться. За дверью была не комната: бесконечное пространство, наполненное лишь голубым небом, сочной зелёной травой и рядами деревьев с красными спелым плодами, искрилось и переливалось в солнечных лучах. Воздух казался жидким от зноя и был наполнен запахом скошенных трав. Несмолкаемый цокот кузнечиков и жужжание пчёл, наконец, нарушил томительную тишину, и Луна вздохнула с облегчением. Глухой удар привлёк внимание принцессы: рыжая пони лягнула ствол дерева, и спелые плоды посыпались в подставленную корзину.

— Эпплджек! Я делаю точно так же, как и ты! — обиженно-возмущённо произнёс жёлтый жеребёнок с большим красным бантом. — Но у меня всё равно ничего не получается!

«Значит, сегодня я в гостях у Эпплджек, — запомнила принцесса имя на случай, если ей придётся говорить с хозяйкой сегодняшнего сновидения».

— Не расстраивайся, сестрёнка! — бодро произнесла та. — Первые сто корзин яблок за меня сбил Большой Маки, а ещё пять сотен я собирала с пола. Яблоки не падают в корзину, если их об этом не попросить.

— Но я просила! Я говорила им, что если они не упадут туда с первого раза, я не получу свой знак отличия лучшего сборщика яблок!

— Давай попробуем вместе, — предложила Эпплджек, подходя к жеребёнку. — Ты ещё и впрямь мала, но с другой стороны я сбила своё первое яблоко, когда мне было семь лет! Может, мне повезло, и оно просто упало от ветра… Это даже больше похоже на правду, потому что я, как и ты, ждала своей кьютимарки и целыми днями пинала стволы деревьев в надежде её получить. Встань поближе, Эпплблум. Нет, не так близко! Будь готова опереться на передние копыта, чтобы не улететь вперёд, когда лягнёшь яблоню.

Скрип колёс деревянной телеги привлёк внимание Луны. По тенистой аллее между деревьев двигался крупный жеребец, запряжённый в повозку с тремя кадушками яблок. Луна сразу отметила в нём надёжного пони — по его походке, действиям и молчанию. А ещё у него было простое и говорящее само за себя имя — Большой Маки. Принцесса не знала, его ли имела в виду Эпплджек, но этот жеребец как нельзя больше походил именно на Большого Маки.

— Можешь забирать, — кивнула ему Эпплджек. — Поработай пока что за меня, а я помогу Эпплблум — в семье эпплов любая пони должна уметь собирать урожай. Даже если для неё это лишь развлечение.

— Йеп.

— Переры-ыв! Обед! — раздался скрипучий, но сильный голос со стороны дома. — Заканчивайте сбор, после обеда приступим к готовке джема!

Две кобылки переглянулись.

— Ладно, сестричка, не переживай. — Эпплджек положила своё переднее копыто на спину Эпплблум. — Впереди ещё целая осень, я научу тебя всему, чему сама когда-то научилась от бабули и Большого Маки. В конце концов, не мы ли лучшие сёстры на свете?

— Это уж точно, — тяжело вздохнула Луна.

— Кто последний, тот — засохшее яблоко! — взвизгнула Эпплблум, припустив вперёд по тропинке к дому, и вслед за ней, переглянувшись, рванули Маки и Эпплджек.

Когда же рыжая пони скрылась за стволом дерева, часть сновидения, залитая ослепительным сиянием света, растворилась, превратившись в продолжение коридора, упирающегося в массивную дверь. Принцесса сделала неуверенный шаг назад, словно не желая возвращаться в тёмный пустой коридор. Но сияние погасло вовсе, и Луна спешно зашагала к следующей двери, ожидая увидеть продолжение этого необычного сна.

Странное свечение неба мягким светом наполняло расчерченные садами поля. Пространство вновь поглотило звуки и замерло в томительном ожидании. Фиолетово-жёлтое мерцание неба разлилось над городом, казавшимся с высоты здания ратуши, откуда наблюдала Луна, маленьким и невзрачным. Окрестность обозревалась на многие мили вокруг — вероятно, ратуша была выше самого высокого здания во всём Мэйнхеттене. Но принцесса привыкла к таким особенностям снов и уже не обращала на них внимания. Она смотрела, как закат разливает на город фиолетовые и оранжевые блики, перекрашивая маленькие домики и лишая мир иных цветов. И как два чёрных силуэта, стоя на крышах двух ферм по обе стороны сцены, почти одновременно вскинули копыта, указывая друг на друга.

Сиреневые тучи, клубясь, как густой дым и поднимаясь из-за ферм, поплыли навстречу и скрыли собой косые лучи закатного солнца. Мир стал синим и неестественно сиреневым. В воздухе запахло дождём и послышались раскаты грома. Луна не любила такие сны больше всего — они не страшные, но тревожные. Словно напряжения, которое испытывает пони недостаточно, чтобы сформироваться отчётливому страху, но в то же время его уже слишком много, чтобы пройти незаметно. Страх не способен принять отчётливую форму, и его не победить одной лишь волей и заклятием.

Такие сны никогда не испытывают жеребята, и о них почти не помнят взрослые жеребцы и кобылы. Чаще всего их видят юные пони, уже достаточно разумные, чтобы осознавать, что происходит, но всё ещё не привыкшие, что не понимать происходящего — нормально. Подобные сновидения кажутся очень яркими и красочными, и запоминаются на всю жизнь. Они могут повторяться снова и снова, всё в новом и новом проявлении, но каждый раз интерпретируя одни и те же события.

— Что ты хочешь этим показать?! — крикнула Луна в небо, попытавшись отступить обратно в коридор, но не найдя двери, через которую появилась на балконе. Луна не хотела решать загадки и погружаясь в него надеялась, что он будет похож на тот, что она видела у Пинки. Часть разума принцессы, называвшаяся осторожностью, твердила, что Луне пора проснуться, но природное любопытство и гордость быстро показали осторожности, где её место. — Я не хочу видеть, как ссорятся пони и как из-за них страдают другие! — закричала принцесса. — Это слишком личное! Здесь я Принцесса Ночи, а не ты! — голос Луны дрогнул, и она замолчала.

Пони её не слышали, и гнали тучи, с оглушительным грохотом сталкивавшиеся в центре. Небо затянулось пеленой и хлынул дождь. Внезапно внимание Луны перекинулось на вспышку — это не была молния. Это был свет, который вырывался из амбара одной из ферм. В ту же секунду ещё один лучик света замерцал сквозь окна фермы напротив, и две пони, светящиеся жёлтым светом — единственным тёплым, среди холодных синих оттенков, понеслись навстречу друг другу. Светящийся силуэт молодого жеребца перескочил через забор, и оказался на территории соседней фермы.

— Ах, вот оно что… — Луна продолжала следить за действием внизу, словно из королевской ложи в театре. История, которую она смотрела, была отточена слишком гладко, чтобы быть импровизацией. И декорации, и освещение были подобраны идеально, и у принцессы не оставалось сомнений, что именно эту историю видит Эпплджек как минимум раз в год.

Ослепительно-яркий свет вспыхнул в центре сцены. Он становился всё сильней, возвращая миру его прежние цвета. Впервые появился цвет сочной травы и цвет неба, не искажённый призмой из сиреневого стекла. Два силуэта касались носами друг друга, и аура света пульсировала, выбрасывая лучи и разрастаясь. Но это увидели два чёрных силуэта, стоявшие на крышах своих ферм, и их тёмные тени, похожие на проявление теней Найтмер Мун, мгновенно перетекли к центру. Они схватили свои лучики света и попытались их оттащить друг от друга. В Луне закипела злоба. Принцесса ждала, когда жеребец и кобылка взбрыкнут и лягнут копытом своих противных мучителей, ведь это было так просто, так ожидаемо… Но добро никогда не поступает правильно, оно всегда поступает хорошо, и потому светящиеся силуэты отдалялись всё дальше и дальше друг от друга, пока, наконец, их аура не стала совсем блёклой. Светящаяся кобылка упиралась из всех сил, но Найтмер-тень жеребца была сильнее.

Принцесса злобно стучала копытом по деревянному балкону — она уже не верила в победу добра, но и наблюдать за так предсказуемой развязкой она больше не собиралась. Видимо, для победы добра оно должно быть, как минимум, с острыми накопытниками и рогом.

— Я тебе покажу, мерзавец! — не выдержала Луна и кинулась с балкона, расправив в падении крылья. Выставив передние копыта, она зажмурила глаза и чуть пригнула голову за секунду до ожидаемого столкновения…

…Принцесса кубарем покатилась по дощатому полу длинного тёмного коридора. Поняв, что сны её обманули, она вскочила и гневно расправила крылья.

— Покажись! — грозно произнесла принцесса. Но даже расправившая крылья, она вовсе не была похожа на грозную правительницу. Луна всё так же оставалась обиженной принцессой, которую вновь чем-то обделили. — Это моё личное, Найтмер! Ты уже и без того навсегда отвратила от меня мою сестру, и я не позволю тебе поселиться в моём Царстве Сна!

Сзади скрипнула дверь, и резким скачком принцесса перелетела половину коридора, развернулась и склонила рог для атаки. Но из-за двери вышла Эпплджек. Она шагала в сторону принцессы, не замечая её. Один вопрос не давал Луне покоя, и принцесса решила во что бы то ни стало попытаться узнать ответ.

— Почему в своих снах ты видишь нас с Селестией? — Луна спросила тихо, но сосредоточенно, представляя, как каждое произнесённое ей слово подхватывается окружающим эфиром и устремляется в сознание рыжей пони, минуя её слух. — Ты хотела показать, к чему приведёт наша ссора? — нетерпеливо добавила Луна, уже не вкладывая в это предложение столько усилий, как в предыдущее.

Эпплджек ничего не ответила. Она лишь толкнула очередную дверь и шагнула в внутрь. Принцесса с опаской заглянула: это была обычная комната, и если бы пони в ней не разговаривали бесшумно, можно было бы предположить, что всё это происходит на самом деле. Именно это помещение со сдвинутыми столами принцесса видела с улицы. Пони, преимущественно жёлтых и зелёных окрасов, пили чай с пирогами и джемом, беседовали, показывали друг другу фотокарточки и делились историями из своей жизни. Но только сейчас принцесса обратила внимание, что пустует три места. Вопросов накапливалось больше, чем находилось ответов, потому что ответов не находилось вовсе. Луна вопрошающе глянула на Эпплджек, надеясь, что она, Принцесса Ночи, всё ещё в состоянии передавать невербальные знаки во снах.

— Тогда меня ещё не было, — внезапно начала Эпплджек. — Может быть, даже в планах. Я плохо знаю события тех дней, но то немногое, что я когда-то услышала, стало кусочками нерасказанной истории, которая всякий раз выстраивается по-разному. События дополняются моими домыслами, и сегодня ещё не самый худший вариант.

— Что? — Луне показалось, что её услышали. — О каких нерасказанных событиях ты говоришь?..

— …говорят, они и впрямь были прекрасной парой. О, Селестия, почему когда хочется сказать что-то по-настоящему важное, получается очередная банальность, — Эпплджек бросила взгляд на дверь напротив, и Луна взглянула вслед за ней. — Бабушка не любит об этом рассказывать. Она не любит всё, что связано с той историей и всё, что напоминает ей о Гранд Пэа. Я знаю лишь, что они невзлюбили друг друга. Скорее всего, это была серьёзная ссора или обычная конкуренция, хотя я и не могу представить Бабулю Смит, разрывающую отношения с соседями только из-за падения продаж яблок… Я лишь знаю, что это было какое-то действительно большое событие, раз бабуля молчит о нём.

Жёлтая кобылка неосторожно взмахнула копытом и опрокинула чашку, пролив сок на скатерть. Её соседка подскочила от неожиданности, приложив копытца ко рту и испуганно глянула на Бабулю Смит, сидящую во главе стола. Но та лишь добродушно засмеялась, глядя на смущённую мордочку гостьи. Она указала пожилому жеребцу, сидящему напротив, на шкаф, где хранила салфетки. А кобылка продолжала рассказывать какую-то, по-видимому, очень увлекательную историю.

— Мои родители, — продолжала Эпплджек, — пытались помирить наши семьи, но конфликт разрастался. Из подростковых склок он вместе с его зачинателями вырос в семейную обиду — обе семьи считали себя оскорблёнными одним только существованием таких соседей. Никто не слышал голоса благоразумия, потому что это означало бы признание собственной неправоты. Во всяком случае, так считал каждый в отношении себя. И когда Пэа Баттер вышла замуж за Эппла, её отец, во всяком случае, как я догадываюсь, просто бросил её и уехал в Ванхувер.

Потом появился Большой Маки, я и моя сестра Эпплблум. Когда мне было десять, родители решили отправиться в Ванхувер — даже после стольких лет в моих родителях теплилась надежда, что всё ещё возможно. Но путь от Понивилля до Ванхувера, находящегося на северо-западе Эквестрии, пролегал окольным маршрутом через радужные водопады или же напрямую — через Вечнодикий лес, — голос Эпплджек дрогнул. Наступила тишина. Рыжая пони вновь бросила взор в сторону двери напротив, и принцесса опасливо подошла и прислушалась. В комнате раздавался жеребячий плач. И Луна не стала открывать дверь, чтобы подтвердить свои догадки.

— С нами осталась Бабуля Смит. Она старается не вспоминать тех событий, потому что считает себя виноватой в случившемся. Вероятно, она никогда не простит ни себя, ни Гранд Пэа за ту глупость, что они совершили, но сделанного не повернуть вспять. Мне никогда не было необходимости повторять дважды — в тот год я усвоила самый важный урок в своей жизни. Я стала по-настоящему ценить тех, кто остался со мной. Вероятно, уже в семь лет я осознанно приняла решение стать объединяющим центром семьи и не повторить ошибок моей бабушки и Гранд Пэа.

И с того самого возраста я старалась. Старалась, как могла для своих лет. Прошло немного времени, и мы стали действительно дружной семьёй. В Понивилле даже сложилась поговорка: «дружны, как Эпплы». Но так уж получилось — нам понадобилась горе, чтобы научиться ценить. Кто-то говорит, что мы живём ради осуществления мечты, и я действительно соглашусь с этим пони. Но я бы ещё добавила, что наша мечта — недопущение нашего кошмара…

Снятся ли мне кошмары? Я всегда отвечаю, что нет — счастливые пони и на миг не должны перестать искриться счастьем, потому что они ответственны не только за себя, но и за счастье окружающих. Но вру ли я? О, только во сне я могу признаться себе, что даже я, Элемент Честности, тоже лгу. Однако я ведь понимаю, что это совсем не тот обман…

…Луна не верила названиям Элементов. Слова похожи на цветные карандаши — одним-единственным можно изобразить только цвет крашенного забора, но не передать гаммы, которой переливается листва в летний солнечный день. Так и Элемент Честности вовсе не означал, что рыжая пони никогда не должна была лгать. Честность здесь значила нечто большее, чем просто вечное действие сыворотки правды. Честность — простота, незамысловатость, прямота, открытость, искренность. И это всё то, чем стала Эпплджек, осознанно принявшая решение никогда не допустить своего кошмара.

— Вероятно, — Луна вздохнула. — Если бы мы с Селестией получили этот опыт, всё было бы совсем иначе. Но теперь мы похожи на Гранд Пэа и Бабулю Смит, которые не готовы простить ни себя, ни окружающих. Мы — Аликорны, и в этом наша беда. Мы думаем, что всегда успеем, и потому не успеваем никогда. Но вы, простые пони, как никто знаете цену времени. И когда страх перед ним становится выше страха предложить мир, вы с готовностью прощаете друг другу старые обиды. Напомни мне… Вернее, нет, я сама скажу Бабуле Смит одну очень важную вещь в следующий раз.

Урок был услышан Луной, но не был усвоен — принцесса боялась применить полученное знание к себе, заранее предсказывая бессмысленность собственной попытки и отыскивая ещё сотни причин, чтобы даже не пытаться. Ведь как и простые пони, принцесса очень боялась неудач. А гости за столом разговаривали, пили чай и смеялись. И лишь три места пустовали.

Луна развернулась и вышла в коридор. Хозяйка сегодняшнего сна так и осталась стоять в комнате, скучающе глядя на накрытый стол. Осторожными шагами, будто не желая нарушить сна, Луна направилась обратно, чтобы покинуть дом как положено и расстаться со сном рыжей пони, но приглушённые восклицания из-за двери, последней из этой вереницы, заставили принцессу замереть и прислушаться. Ушки Луны дёрнулись к источнику звука, но этого было недостаточно. Принцесса вернулась, медленно пройдя мимо открытой двери, где сидели гости. Луна посмотрела на Эпплджек, будто спрашивая разрешения зайти в последнюю дверь, но рыжая пони на неё не смотрела и, похоже, даже не замечала. Луна прошла сквозь дверь.

— Прощальный ужин?! — воскликнула Эпплджек, — Филси, что вы имеете в виду?

— Никому, Эпплджек! Никому не говори об этом! — Жеребец в пиджаке метался из угла в угол. — Я был в Кантерлоте, я был в Мэйнхеттене. Готовится нечто действительно ужасное. Я всегда был и остаюсь верен нашей принцессе, но когда случится неизбежное, лояльные ей окажутся под ударом первыми, и чем влиятельней они были во времена благополучия Эквестрии, тем больше можно будет у них отобрать. Мне не удержать всех ферм. Многие ваши родственники разорятся, кто-то может пропасть навсегда. В любом случае, Эпплджек, я знаю, насколько для вас важны семейные узы. И если ты хочешь, если ты сможешь устроить последний сбор Эпплов вне плана под любым выдуманным предлогом, сделай это. В твоём распоряжении — любые мои ресурсы. Я не должен был тебе об этом говорить, но пусть это будет моя дань семье Эпплов, с которой я так долго дружил.

— Что должно произойти? — Луна обеспокоенность прижалась к стене, — скажите, пожалуйста, что происходит! — Принцесса сорвалась на крик.

В коридоре послышались шаги, и Луна выскочила из комнаты. Эпплджек шагала в сторону веранды, и Луна вновь решила прибегнуть к невербальной передаче мыслей, как в прошлый раз, но рыжая пони не была готова слушать. Она застыла перед входной дверью, и Луна подавила соблазн закрыть глаза и сбежать из сна до того, как эта дверь откроется. Но уйти просто так было подобно недочитанному финалу книги, когда, кажется, всё нужное сказано, но только последняя сцена наделена правом подвести итог всей истории.

Эпплджек толкнула дверь и отступила на шаг, будто приглашая незримую гостью полюбоваться абсолютно чёрной ночью. Сквозняк ворвался в дом и загасил тусклый ночник, погрузив окружающее пространство в темноту. Нет больше в мире красок. В неприятных люминесцентных лучах луны предстала та самая яблочная аллея, с голыми ветвями мёртвых деревьев. Запах гнили и сырости опавших листьев ворвался вместе с ветром. Где-то совсем рядом завыли древесные волки. Луна отшатнулась от двери, наступив на яблоки, разложенные на полу — плоды последнего сбора Эпплов. Действительно последнего. Чёрный застывший силуэт пони сорвался со своего места и медленно поплыл к принцессе.

— Остановись! Я поняла! Я всё поняла! — Луна попыталась отползти, но силуэт приближался быстрее, чем двигалась Луна, барахтаясь среди яблок. В считанные секунды расстояние до чёрной пони из неприятного превратилось в критически близкое, и, взмахнув крыльями, принцесса вырвалась из сна в последний момент.

Роли и уровни

Нейтралитет — тоже позиция. Это такое же участие в конфликте, как принятие любой из сторон, незаслуженно сыскавшее уважение в обществе как особый вид мудрости и непредвзятости. Спитфайр пришла к такому выводу ещё вчера, когда решила позволить принцессе Луне уйти. Нейтралитет — осознанный выбор, преследующий свою выгоду и те же цели, что преследуют участники конфликта — выйти из спора при минимуме потерь. Выгода для Спитфайр казалась очевидной — пегаска всеми силами старалась не допустить столкновения принцесс. По крайней мере, она сама хотела в это верить.

Вчера она видела Луну. Луна желала покинуть Эквестрию и избежать глобального конфликта своих подданных и подданных Селестии. А ещё несколько дней назад Спитфайр была в кабинете Селестии. И принцесса говорила о том, как она желает воссоединения со своей младшей сестрой. Но насколько искренней была правящая принцесса — проверить возможным не представлялось. Спитфайр не сомневалась в честности своей принцессы. Но именно здесь всплывал основной изъян логической цепочки: «Я доверяю Селестии. Она обещает не причинять Луне вреда. Луна не желает никому зла. Но я не желаю их встречи потому, что…»

— Потому что при встрече сестёр вероятность конфликта больше, чем в случае, если сестры никогда не встретятся, — отвечала себе пегаска, оправдывая своё участие в сокрытии разыскиваемой Луне.

«И получается парадокс. Выходит, ты всё-таки, не до конца веришь Селестии? — допытывался внутренний голос. — Границы доверия существуют только до определённой степени, но когда риски слишком высоки, доверие пропадает.»

— Я верю Селестии, — отвечала она ему. — Просто в силу различных обстоятельств, вероятность противостояния сестёр больше в случае, если они будут вместе, чем порознь. А насчёт доверия — я знаю, что Селестия абсолютно искренне говорила о своём желании увидеться с сестрой. Но могу ли я гарантировать, что через полсотни лет эти пони не перессорятся вновь?

«Ты никогда не думала стать адвокатом? — с издёвкой спрашивал Спитфайр её внутренний голос. — Ты ведь уже не так веришь своей принцессе, как раньше, но всё ещё самозабвенно ищешь причины, чтобы не сомневаться в собственном убеждении. — Голос игнорировал все оправдания командира Вондерболтов, выводя её на чистую воду. — К тому же, недопущение конфликта — лишь очередной предлог, чтобы оправдать свой нейтралитет. Оправдать собственное нежелание выбирать между предательством интересов Вондерболтов и чувством вины перед Луной, которая из-за тебя может вновь оказаться в заточении. Ты испугалась ответственности за свои действия и решила не предпринимать ничего. Но и этим ты тоже чётко обозначила свою позицию.»

Недосказанность — ложь, которая начинается с обмана собеседника, априори убеждённого в получении всей известной информации. И к этому выводу Спитфайр тоже пришла вчера, когда, не желая лгать, не стала отправлять письмо принцессе Селестии. Вместо этого она гуляла по городу и безуспешно расспрашивала местных пони о беглой принцессе. Жеребята на улице, которых она угощала позавчера, поделились с ней горсткой кислых яблок, из которых она, желая хоть чем-то занять остаток дня и отвлечься от тревоживших её мыслей, испекла шарлотку с корицей. А вечером Спитфайр сидела за столом с двумя жеребцами, слушая историю подвыпившего мэра о том, как он провалился в одну из шахт. Шайнинг Армор громко смеялся, а она улыбалась и кивала, вместо того, чтобы притворяться либо приторно-мудрой, либо глупой — чего требовала занятая ей позиция невмешательства в события. Ведь в конце всего оставалось позаботиться лишь о малом — самой выйти сухой из воды и вновь вернуться в Академию Вондерболтов, чтобы ежегодно слушать истории поступающих о том, что лётные отряды пегасов были созданы с целью противостоять злобной Найтмер Мун.

Но уже давно забрезжил рассвет, и солнце вот-вот было готово подняться в небо, а Плэйт так и не принесла ни одной вести от Жерома. И сидя в кресле на балконе, Спитфайр понимала — если сегодня до обеда ситуация не прояснится, если Жером оставит без внимания её письмо, спасать репутацию Вондерболтов придётся самостоятельно. И капитан уже думала над этим. Она проработала с десяток планов, однако ни один не казался ей достаточно убедительным — все они навлекали массу подозрений на саму Спитфайр, но при этом были лишь способны отложить момент обыска, а не предотвратить его.

— Это вам, — выскочившая из-под балкона голубая пегаска, оглядываясь, нырнула за перилла и пригнулась, чтобы не быть замеченной с улицы, — письмо от Жерома, — добавила она, приподнимая крыло, из-под которого выглядывал уголок бумаги.

Спитфайр тоже огляделась. Она понимала — даже если будут свидетели, ничего плохого не случится — это всего лишь письмо, но вероятность, что ничего плохого не случится, если передачку никто не заметит — больше. Потому она ловко выхватила конверт, спрятав тот под крыло себе.

— Жером хочет, чтобы вы следовали инструкции, — шёпотом пояснила Плэйт. — На своё усмотрение, но в пределах его указаний.

Именно этого и ждала Спитфайр. Капитан Вонлерболтов привыкла слышать четкие и внятные указания. Она всегда считала себя исполнительной и смелой пони, готовой на многое, если от неё этого ждут. Но у такой пробивной прямолинейности были и ощутимые недостатки — пегаска с трудом поспевала за ходом событий, когда вокруг царила неразбериха, а лавирование между противоположностями всегда было её слабым местом.

— Это безопасно? — спросила Спитфайр, но поняв, что вопрос звучал довольно неуместно, поправилась. — Вернее, я хотела уточнить, насколько разумно следовать советам Жерома? Если тебе, конечно, разрешено отвечать на такой вопрос.

— Не более безрассудно, чем предложить ему союз, — уклонилась от ответа Плэйт. — Судя по тому, что вы обратились к нему за помощью, его мастерству вы доверяете больше, чем собственному здравому рассудку. А в таком случае, есть ли у вас альтернатива?

— Мейджор тоже получил письмо? — осведомилась Спитфайр после недолгой паузы, взятой на обдумывание логичности ответа.

— К сожалению, я не могу сказать. — Плэйт сделала вид, что виновато опустила взгляд. — Если, по замыслу Жерома, вы не должны были этого знать, а я сообщу, могут оказаться нарушены причинно-следственные связи. Или вы скажете то, что не должны были говорить. Или окажетесь там, где не должны были…

— Это вызывает лишь ещё большее желание узнать, получал ли Мейджор письмо, — усмехнулась Спитфайр, покачав головой.

— Думаю, вы можете спросить у него. Ведь Жером в курсе, что вы знаете об отправке письма Мэйджером с содержанием, аналогичным вашему.

— Но разве это не нарушит причинно-следственных связей?

— Это — не нарушит. Мне отведена роль доставлять письма. Я не учтена Жеромом как переменная, потому что контактирую с ним напрямую и знаю то, что знает он. А это значит, что ему при проработке плана придётся учитывать и самого себя, который знает о том, что его уже учли уровнем выше. А это — ловушка рекурсии… Вы что-нибудь о них слышали? Страшная вещь. — Плэйт поморщилась, словно «рекурсия» ассоциировалось у неё с большим пауком, обнаруженным утром над кроватью. — А Мэйджор — полноценная фигура плана. Жером почти уверен, что вы, зная о письме-дубликате, захотите сравнить, как он ответил вам, и какой ответ получил мэр.

— Хорошо. — Спитфайр кивнула, уже понимая, что в конверте её ждёт сюрприз. — Спасибо, что помогла мне. По крайней мере, постаралась. Разреши последний вопрос…

Плэйт кивнула.

— Если желая узнать, передашь ли ты письмо Мэйджору, я буду следить за тобой всё это время, будет ли нарушен замысел Жерома?

— Нет, — махнула гривой пегаска, научившаяся мгновенно придумывать правдоподобную ложь, почти наравне со своим учителем. — Это было учтено заранее, потому даже если я и заносила письмо мэру, то сделала это до того, как прилетела к вам.

Капитан Вондерболтов понимающе закивала головой, а после махнула копытом, отпуская Плэйт. Затем она села обратно в кресло и распечатала конверт.

«Госпожа Спитфайр, — писал Жером тёмно-зелёными чернилами на жёлтой бумаге. — Я прекрасно знаю, что это именно вы были на церемонии Вознесения. Более того, я подозреваю, что вы написали мне письмо вовсе не с целью предупредить о готовящемся обыске, а с целью получить моё доверие. Так или иначе, ваш недалёкий друг Шайнинг Армор проболтался в беседе с Мэйджором о своих планах. Вы же, в свою очередь, это знали и понимали, что ничего не потеряете, если расскажете мне уже переставший быть секретным план. Потому не могу рассматривать ваше предупреждение как гарант вашей покорности. Гарантом лояльности станет написанное вашим собственным крылом письмо, где вы признаётесь в желании помочь Найтмер Мун. Теперь оно хранится у меня. Представьте, как расстроится Селестия и Эквестрия, когда узнает, что символ борьбы против Найтмер отрёкся от собственной принцессы и перешёл на сторону вечной ночи. О чём вы только думали, госпожа Спитфайр, отправляя мне такую улику против самой себя?

Однако же, я не могу отрицать, что вы, несмотря на приказ Селестии, действительно решили позволить принцессе Луне уйти. Ведь, в противном случае, вы бы рискнули долететь до Кантерлота уже к обеду вчерашнего дня и доложить принцессе о случившемся, но в силу каких-то обстоятельств не стали этого делать. Если вы действительно решили молчать обо всём, что увидели и услышали тем утром, вам не стоит опасаться за свою репутацию и репутацию Вондерболтов — письмо будет передано вам для уничтожения, как только я посчитаю, что все вопросы в отношении вас решены.

Я гарантирую вам безопасность в Даркстоуне. И даже более того, готов предложить свою услугу в обмен на вашу — вы не доложили принцессе о том, что видели в Замке Двух Сестёр, вероятно, впервые за долгие годы заставив себя задуматься над уместностью выполнения приказа. Я же, в свою очередь, знаю, в какой безвыходной ситуации оказались вы, и готов помочь. Завтра утром прибудет ищейка из Кантерлота, и безупречное имя Вондерболтов окажется запятнано провалом простейшей операции по поиску Луны в единственном доме. Открою вам секрет — она действительно в нём находилась в момент обыска. И завтра Селестия узнает, при каких обстоятельствах вы упустили её сестру.

Но я предоставляю вам выбор. Я хочу знать, на что готова капитан Вондерболтов, чтобы спасти собственный имидж. В два часа после полуночи вы либо смиряетесь с тем, что случится на рассвете, либо приходите с факелом к моему дому и поджигаете его со стороны таверны. Бросьте его в открытое окно. Дом в это время будет пуст, и ни одна пони не пострадает.»

---

Шайнинг Армор почти никогда не пил. И вовсе не потому, что начальнику королевской гвардии, а ныне и главнокомандующему силами Эквестрии, не пристало предаваться этому по большей части безобидному разврату — даже Селестия во время длинных застолий могла опустошить полбочонка хорошего вина. А оттого, что когда-то в детстве тот был вынужден испробовать целый стакан забродившей сахарно-виноградной бурды, которую приготовила Твайлайт в рамках практического изучения книжки, купленной на одной из ярмарок за два битса.

Теперь его не прельщали даже самые лучшие вина принцессы, и им он предпочитал фруктовые соки, чем сыскал долю признания при дворе, который объяснял воздержание Шайнинга особенностями его профессии. Одни пони считали, что тем самым жеребец выражает уважение своей принцессе и призванию. Иные же высказывались о личном примере начальника королевской гвардии. Каковы же были истинные мотивы — никто не знал, и это не обсуждалось. Но как бы ни было велико любопытство придворных, никто, даже из находившихся в свите Её Высочества, не смел умышленно предложить Шайнингу Армору поднять бокал за здоровье принцессы или благополучие Эквестрии с целью посмотреть, что из этого выйдет.

А Мейджор предложил. Вернее, он даже не предложил, а просто налил своему собеседнику целый стакан виски, рассчитывая на хорошее времяпрепровождение в компании начальника королевской гвардии, который, по представлениям мэра, должен был оказаться неплохим собутыльником. И когда Жером использовал все свои мыслительные ресурсы, стараясь избежать разоблачения, этим же занимался и Мэйджор, правда, уже своими методами.

Вчера утром Шайнинг Армор расспросил мэра о том, что произошло в ночь, когда Луну впервые заметили в городе. Прошёлся по основным центрам притяжения жителей — рынку, вокзалу и парку на окраине. Постоял перед поместьем Жерома, рассматривая странное трёхэтажное строение с таверной на первом и борделем на втором этаже. Затем вернулся в мэрию, где в ожидании Спитфайр они с мэром решили со скуки разыграть в карты уборку комнаты Мэйджора. Правда, о конечном счёте они не договорились, и потому продолжали турнир, до тех пор, пока хлопнувшая входная дверь не оповестила игроков о приходе пегаски. А вечером они трое сидели за столом, ужинали и до самой ночи делились занимательными историями из собственной жизни.

Потому Шайнинг Армор проснулся гораздо позже, чем предполагал. И то лишь оттого, что в дверь кто-то постучался. Жеребец вскочил и магией растянул одеяло, сделав вид, что заправил кровать — Шайнинг уже давно вышел из подчинительного положения и отчитывался лишь перед Селестией, но привычка подчищать за собой следы осталась ещё со времён несения службы в качестве офицера. Проморгавшись и пригладив взлохмаченную гриву, чтобы не выглядеть слишком помятым после вчерашнего застолья, жеребец открыл дверь, ожидая увидеть Спитфайр или Мэйджора. Но никого не оказалось. Зато на полу лежал запечатанный конверт.

«Вряд ли это ошибка», — подумал Шайнинг Армор, поднимая полученное письмо телекинезом. Конверт не был скреплён ни королевской печатью, ни магией. На нём также не был указан ни отправитель, ни адресат — видимо, некто пожелал остаться анонимным.

«Если это письмо от недоброжелателя, то я не потеряю больше от того, что вскрою конверт и прочту содержимое», — разумно рассудил жеребец и извлёк небольшой клочок бумажки.

«Если вы захотите увидеть, кто из доверенных лиц принцессы Селестии перешёл на сторону Найтмер, незаметно покиньте мэрию и приходите к поместью господина Жерома со стороны таверны через час после полуночи. Скройтесь в доме напротив и глядите в оба. Если хоть кто-то узнает о том, чем я с вами поделился, названные события никогда не состоятся.»

---

Мэйджор пребывал в прекрасном расположении духа. Вчера он веселился в компании новых товарищей. И они были совсем не похожи на тех, для кого лишь несколько лет назад изо дня в день устраивались кутежи в здании городской ратуши. Все эти ряженые кобылы и напыщенные жеребцы, съезжавшиеся с соседних городков и причислявшие себя к элите Эквестрии, теперь казались лишь представителями какого-то особого вида сословия, сконцентрированного на самом себе. Чрезмерно горделивого, чтобы признаться в собственной несостоятельности, недостаточно смелого, чтобы писать историю страны и слишком малодушного, чтобы суметь охватить глубину собственной трагедии.

Они не читали книг и не интересовались жизнью. Не создавали музыки и не писали стихов (а может, просто никогда и никому об этом не рассказывали). Они существовали в своём самодостаточном, затягивающемся паутиной мирке, лишённом потрясений и сторонящимся житейских бурь. Но ни в коей мере нельзя было однозначно утверждать, что эти пони были бессовестными прожигателями жизни, какими их ожидаемо представляет случайный слушатель. Это странное чуждающееся стороннего наблюдателя общество, вероятно, имело свои собственные интересы и стремления. Может, ночами эти пони мечтали о звёздах и тайно грезили о том, чтобы однажды кто-то невероятно сильный безжалостно устыдил их за проживание ненастоящей жизни напоказ и провёл за собой...

Мэйджор же пытался успеть две жизни. Одну — среди пышного маскарада, пестрящего яркими красками удовлетворённости и пресыщения, другую — в обществе Жерома — размеренную, рассудительную и вдумчивую. Но одна была слишком расточительна, а другая — слишком трудна, чтобы выйти за границы вечерних разговоров. И мечась между противоположностями, Мэйджор понимал, что, должно быть, несчастен ещё более, чем представитель любой из сторон.

А вчера вечером, и два вечера до этого он впервые за долгое время встретил настоящих пони. Вопреки ожиданиям, они не цитировали древнеэквестрийских философов, не читали «Тысячу лет одиночества» или «Восход Луны», и в отличие от Жерома, скорее всего, не знали теории вероятности. Но они были достаточно сильны, чтобы не бояться показать своих слабостей. Главнокомандующий силами Эквестрии переживал о своей сестре, оставшейся в Понивилле, а командир Вондерболтов рыдала над разрушенной мечтой. У них была цель и были стремления, и никто не задавался вопросом, что случится, когда цель будет достигнута, потому что появится новая, к которой они будут стремиться всё столь же самозабвенно, как в первый и единственный раз.

И когда Мэйджор получил письмо, он растерялся. С одной стороны он осознавал, что Жером поступает разумно, потому что никогда прежде иначе не поступал. Мэйджор также понимал, что никто не узнает о роли Жерома и его роли в сокрытии Луны, если чётко следовать инструкциям в конверте. Но с другой стороны он впервые почувствовал сострадание к тем, кого Жером ценил не более того, какую ценность эти фигуры представляли в его игре.

«Сегодня ложись спать не позднее полуночи. Позволь Спитфайр и Шайнингу Армору покинуть мэрию незамеченными. Через полтора часа после полуночи, убедившись, что никого нет, попади в комнату Спитфайр и выкради моё письмо, написанное зелёными чернилами на пожелтевшей бумаге. Постарайся не включать свет, чтобы не привлекать внимания — бумага пропитана фосфором.»

---

Кантерлот только начинал пробуждаться от праздника ночи, и только первые пони, не считая дворников и почтальонов, вышли на мощённые улицы, вчера ночью заполненные толпами прогуливающихся парочек, а дворец принцессы уже был готов к новым столкновениям на полях круглых столов и роскошных кабинетов. Уже не первый день некогда скучный своей официальной торжественностью кантерлотский замок вновь обещал удивить придворных странными и загадочными происшествиями, к которым с равной степенью правдоподобия подходила любая теория. Лакеи и горничные были подобны болельщикам, следящим за ходом игры на матче, и уже без всякого стеснения рассуждали, как давно Нейсей перенял сторону Найтмер Мун, спорили, кто поджёг архивы и даже делали ставки, как скоро хотя бы один пони из треугольника Флёр-Фэнси-Нейсей навсегда покинет Кантерлот.

— Нейсей, будь он даже трижды адептом культа, никогда не попадёт под немилость Селестии! — деловито рассуждал напудренный пони, развалившись в кресле своей комнаты во дворце. — Потому что он — единственное вменяемое должностное лицо, которое из всей безумной свиты Её Высочества сдаёт отчёты и ведёт учёт расходов королевского двора.

— Я всегда знала, что всё это неспроста! Он — шпион! — вступала в дебаты рыжая единорожка. — Ни одного нормального пони расходы королевского двора не волнуют! Взять даже Фэнси Пэнтса. Церемониймейстер и первый советник принцессы, а, между тем, не лезет, куда не следует.

Какой-то жеребец, до этого мирно рассматривавший портрет принцессы, громко фыркнул. Видимо, он только и ждал удобного повода, чтобы возразить.

 — Фэнси никогда не вызывал во мне доверия. Пусть это давно уже история, но в наших узких кругах, напомню, что Фэнси далеко не голубых кровей пони, как принято считать, и церемониймейстером он стал в возрасте двадцати пяти лет, окончив свою службу при дворе всего за пять! Едва став личным гвардейцем Её Высочества, он внезапно получает должность церемониймейстера, когда на этот пост было много гораздо более зрелых и компетентных претендентов! И впридачу получает самую красивую фрейлину из всех!

— Церемониймейстера избирает принцесса, — вклинился единорог, привлечённый оживлёнными спорами. — И у меня нет оснований полагать, что бессмертной пони руководило что-то, кроме полезности данного действия. А вы просто завидуете, что не оказались на его месте. О, нет-нет, даже не думайте отрицать! — восклицал тот. — Я тоже безумно ему завидую. Флёр де Лис — великолепная filly! Знаете, жеребцы делятся на два типа — на тех, кому нравятся такие, как Флёр, и тех, кто боится в этом признаться.

— Вздор! — возмущённо восклицает пони, сидящий в кресле (видимо, задетый точным попаданием). — Флёр — всего лишь глупая финтифлюшка в копытах Фэнси Пэнтса!

— Как это неблагородно — ненавидеть из зависти! — вошедшая в комнату пегаска кладёт на стол кипы бумаг. — Вы бы и сами не отказались от такой «флюшки». Более того, она гораздо проворней каждого в этой комнате.

Оба жеребца пренебрежительно хмыкнули.

— Вы предсказуемы, — продолжала пегаска. — Вы вынуждены казаться умными, чтобы иметь вес в высшем обществе, а Флёр достаточно лишь улыбаться, строить глазки и вилять крупом. А между тем, кто из вас может поручиться, что проникнув в высший свет с интеллектуальным уровнем якобы чуть выше дурочки, она не хитрее любого, кому для этого потребовалось прикинуться умным?

— Всё равно, Флёр — финтифлюшка, и точка. — Только и буркнул обиженный господин.

---

А Флёр скакала по комнате, что-то звонко пела и при каждом скачке, выгибая спину, пыталась развести передние и задние копытца как можно дальше друг от друга, словно исполняя прыжок балетного номера. В таком возбуждении она пребывала с самого утра, и была невероятно счастлива, что за всё это время нисколько не устала. «Смотри, какая я ловкая и гибкая! Смотри, какая я сильная и выносливая!» — читалось в её глазах всякий раз, когда она делала очередной выпад перед Фэнси Пэнтсом, тяжело и задумчиво глядящим в стену.

— Ф… — начал Фэнси, не зная, действительно ли он хочет попросить кобылку угомониться, чтобы он мог сосредоточиться, или же просто собрался сорвать на ней свою злобу. Но Фэнси никогда не смел злиться на Флёр, и поэтому все же промолчал, безвольно откинувшись на спинку кресла.

— Оу… — Флёр, довольная, что её заметили, в два прыжка оказалась перед своим супругом. — Что-то не так?

Церемониймейстер понимал, что не так абсолютно всё. Что положительных новостей в отношении Луны нет, что ни Мак Блэкстрим, ни Импосибли не изъявили желания сотрудничать с Кантерлотом, и что одно лишь правительство без их помощи уже не способно контролировать то, что происходит на мэйнхеттенском Foal Street. Что цены на продовольствие выросли в два раза, а нефть, которая станет основным источником света и тепла в условиях вечной ночи, взлетела на полтысячи процентов за неполную неделю. И что тот, кто управляет этими процессами, гораздо могущественнее, чем весь вместе взятый Кантерлот. Что Нейсей в два счёта обставил и их, и принцессу, и весь Эквестрийский Совет, который невероятнейшим чудом признал Найтмер невиновной, и что Селестия, которая имела право начихать на решение совета, не стала его дискредитировать и пошла на поводу у жалостливых присяжных. Не так шло абсолютно всё, но разве заслужила Флёр это всё выслушивать?

— Просто… некоторые трудности с поручением принцессы. — Фэнси отвернулся. Он не хотел жаловаться, но и не желал казаться безразличным — понимает ли его Флёр? Она наивна, как жеребёнок, которому не объяснить, что есть мир взрослых. Есть скучный мир бумаг и обязанностей. Ведь жеребёнок не поверит, и будет думать, что вы выдумали этот мир, просто чтобы не уделять ему внимание.

— Нам надо обжаловать решение Эквестрийского Совета! — глаза Флёр засияли. — Это же так просто, Фэнси!

— Мы не можем обжаловать решение Совета, Флёр. Он не выносит постановлений и вердиктов, а служит лишь рекомендацией принцессе Селестии.

— Значит, надо порекомендовать Селестии противоположное! Пусть Совет обвинит Найтмер! Надо созвать ещё один! В этот раз всё будет совсем иначе, ведь Найтмер уже дважды пыталась устроить вечную ночь, задерживая восход!

Фэнси Пэнтс вздохнул. Всё казалось ненастоящим и глупым. Решения Флёр были из разряда очевидных, но Фэнси не мог злиться на свою ничего не смыслящую в политике молодую супругу. Вопросов набегало десятки, а Флёр бралась за один, словно он был единственным. А единственным он не был. Более того, он не был даже самым главным. Флёр была готова бороться с сотнями последствий одновременно, но не была способна установить причину всех этих бед. И если предстояло вдруг начать битву с ветряными мельницами, то только так же безрассудно и самоотверженно, как была готова Флёр. Фэнси не мог этого не ценить.

— А Нейсей? Чтобы собрать срочный совет нужно и его согласие, — напомнил тот, подозревая, что Флёр скажет: «Заставим его принять нашу сторону».

— Нейсей ходит по очень тонкому льду. — Кобылка стала быстро-быстро перебирать по полу кончиками передних копытец. — После того происшествия с письмом, когда он собирался подставить меня, но попался сам, Селестия уже не так верит в его непогрешимость. Она колеблется. И достаточно одного движения, чтобы склонить чашу весов в нашу сторону. — В глазах Флёр де Лис блеснул хищный огонёк. — Но если Нейсей будет сговорчив, мы не станем предлагать Селестии отправить его за доспехами Найтмер в Замок Двух Сестёр… Ведь о том, что их там нет, должна знать только победившая Найтмер Мун Селестия. Селестия раскрыла этот секрет тебе, а ты — мне. Нейсей, если он не состоит в культе Найтмер, не должен знать, что доспехи уже доставлены во дворец принцессой.

— Не знаю даже, Флёр… — Фэнси замялся. — Не кажется ли тебе это слишком…

— Слишком коварным? — Молодая кобылка была польщена в высшей степени. — Может быть. Именно поэтому я не побежала к Селестии с этим предложением сразу, а попросила тебя убедить Нейсея. Поговори с ним! — Кобылка подскочила и встала передними копытцами на плечи Фэнси. — Ты же, ты — самый влиятельный жеребец в этом дворце! Поговори, ради меня! Можешь считать меня silly filly, но я правда очень-очень помогу тебе, если ты сможешь добиться ещё одного созыва! А принцессе ничего не скажем! Мы ведь так многое ей не рассказываем! — Флёр залилась звонким смехом и, ткнувшись кончиком носа в морду Фэнси, вновь поскакала по залу, напевая задорную песенку.

---

Нейсей никуда не спешил и никогда не опаздывал. Его расписанный на неделю вперед график не менялся на протяжении последних десяти лет, и если он выходил из дворца отобедать в соседнем ресторане, а ваши часы показывают три четверти часа за полдень, значит, они отстают на одну минуту. Потому Фэнси Пэнтс прогуливался возле парадной лестницы, ожидая, когда Нейсей спустится на обед. Приходить в кабинет Нейсея в его рабочее время было нехорошо — жеребец тут же почувствует, что к нему пришли с просьбой, и займёт позицию на ступень выше. Также не было и лучшего способа уйти ни с чем, как нарушить уединение этого господина, подсев к нему в ресторане. И оставалось лишь случайно столкнуться с ним в коридоре.

— Добрый день! Рад вас приветствовать, — улыбнулся Фэнси Пэнтс, завидев появившуюся фигуру в тёмно-бардовой мантии.

— Взаимно, — ответил тот, понимая, что одним только «добрым днём» Фэнси не ограничился неспроста. — Могу быть чем-то полезен? — спросил тот, решив облегчить собеседнику задачу. А себе сэкономить немного нервов и времени.

— Разумеется! — Фэнси следовал за Нейсеем, шаг которого был явно быстрее допустимого нормами дворцового этикета. — Принцесса Селестия крайне взволнована тем, что происходит в рядах её подданных.

— Вот как? Полагаю, небезосновательно.

— Совершенно верно. Небезосновательно! Вчера горели архивы, затем Флёр выкинула какую-то глупость… прошу за неё прощения. Она всю жизнь воспитывалась в очень агрессивной среде, полной таких же кобылок, как и она сама, так что и мне она доставляет немало хлопот… Но Селестия также обеспокоена и тем, что подданные слишком доверчивы к новой информации.

— Что вы подразумеваете под «новой информацией»? — схватился за скользкую формулировку Нейсей, подозревая, что в ней кроется причина разговора. Жеребец прошёл через ворота дворца, и Фэнси проследовал за ним.

— Газеты распускают слухи, будто Найтмер Мун безопасна, или что её вовсе не существует. Вы, не поймите меня неправильно, но должны отдавать отчет, что однажды это может привести к тому, что пострадает множество невинных доверчивых пони!

— Будет вам известно, я не издаю газет, и не спонсирую «Daily Mare». — Нейсей уже начинал понимать, что так просто отделаться от Фэнси не удастся, и уже даже смирился, что обедать придётся вместе с ним. В противном случае, Нейсей опоздает во дворец, в котором его, конечно, никто не ждёт, но едва ли отсутствие свидетелей — достаточно веский повод, чтобы изменить самому себе. — Как обычно, — произнёс Нейсей официанту.

— И мне, — желая не потерять нить разговора, бросил Фэнси. — Но беда в том, что принцесса поддержала решение Эквестрийского Совета!

— И вы хотите, чтобы я повлиял на его решение, которое уже было задокументировано, а затем и произнесено Селестией с балкона её дворца?

— Нет-нет, ни в коем случае! Но принцесса поручила мне одну задачу — следить за настроениями в обществе и контролировать перемены, которые происходят. И я не мог не заметить той особенности, что в самом начале пони очень боялись Найтмер Мун. Когда же они поняли, что она не обратила Эквестрию в царство вечной ночи в первый же день своего возвращения, они обрадовались и отнеслись к ней слишком… лояльно.

— Пренебрежительно лояльно, — подтвердил Нейсей, повязывая магией салфетку.

— Эм… да… — сбился Фэнси Пэнтс, не поняв, действительно ли его собеседник так считает, или же это был неприкрытый сарказм. — Но, как показало время, Найтмер оказалась не так безобидна. Вчера она боролась с Селестией, намереваясь задержать восход, а завтра?

— Завтра наверняка потребует себе пару пегасьих крыльев в томатном соусе. — Нейсей бросил взгляд на замершего в недоумении собеседника, и удовлетворённый эффектом, добавил: — Сидя в этом ресторане, как раз на этом самом месте, где сидите вы.

— Пони давно уже поняли, — Фэнси, решил проигнорировать выпад Нейсея, потому что не знал, как адекватно на него реагировать, — они поняли, что, вероятно, были слишком опрометчивы. И если сейчас спросить их, желают ли они, чтобы Найтмер оставалась на свободе и дальше, то вряд ли они будут столь же уверены в этом, как и в первые дни.

— О, поверьте, — Нейсей был крайне спокоен и невозмутимо разделывал поданное блюдо, — этих пони, которые десятки поколений прожили в мирной Эквестрии, ничего напугать не способно. У них отсутствует понятие угрозы и страха. Ни грозные драконы, ни дикари-яки, ни алчные грифоны, с которыми налаживает отношение Её Высочество, не вызывают у них беспокойства. И сейчас они в очередной раз сделали свой выбор, и ни я, ни Флёр не способны на это повлиять.

— Но Флёр готова. Она хочет пересмотра решения! — Фэнси понял, что они подошли к кульминации, и вести себя следует крайне осторожно.

— Она хочет, а я — нет. Для инициации срочного Совета нужно обоюдное согласие и присутствие, как минимум, половины присяжных. Или же желание Её Высочества. Последнее невозможно, потому что Селестия не станет брать свои слова назад, а первое — невозможно, потому что ваша супруга не получит моего согласия. Вы свободны, Фэнси. Я думал, это Флёр у вас на побегушках, а не вы у неё.

Фэнси поперхнулся, его магия сбилась и вилка со звоном упала на тарелку. И причиной оказалась вовсе не дерзость Нейсея, а что к столу была подана рыба. И несчастный церемониймейстер даже не сразу понял, что отправил в рот кусочек приготовленного трупа какого-то животного.

 — Не будь я церемониймейстером Её Высочества, — вновь обрёл дар речи Фэнси Пэнтс, когда выложил в салфеточку прожёванную рыбу и прополоскал рот водой, — я бы заметил, что ваши шутки просто оскорбительны!

— Не будь я так удовлетворён случившимся казусом, мой отказ инициирования срочного совета был бы куда более убедительным.

— Вы вдоволь наигрались со мной и моей супругой. Я знать не хочу, какие цели преследует ваш безумный культ, но скажу одно: никто из влиятельных пони с Foal Street не заинтересован в наступлении вечной ночи. Ни Филси, ни Импосибли, ни Мак Блэкстрим. Одна моя просьба на утреннем совещании, и вы навсегда покинете Кантерлот. Вас не спасёт даже Селестия, доверием которой вы бессовестно пользуетесь!

Нейсей молчал. Неспешно отрезая от своей рыбы кусочек за кусочком, он макал их в соус, делая вид сосредоточенный и глубоко задумчивый. На деле же его весьма забавлял тот факт, что Фэнси угрожает ему Мак Блэкстримом — единственным спонсором культа Найтмер. Но как деликатно высмеять неудавшуюся попытку блефа, Нейсей пока не придумал.

— Идите к Мак Блэкстриму. А он мне вечером расскажет одну увлекательную историю. — Нейсей впервые улыбнулся, но через мгновение улыбка исчезла с его морды. — Уходите.

Фэнси, казалось, не сразу понял настойчивого приказа собеседника, будто мысленно прикидывая, каковы шансы, что не блефует Нейсей. Учитывая, что Мак Блэкстрим с самого начала холодно воспринял попытку Кантерлота пойти на сближение, скорее всего, в словах Нейсея было больше правды, чем в словах церемониймейстера. Нельзя даже было исключать, что именно Мак Блэкстрим координировал его действия. И если это действительно так, что дела оказались ещё хуже, чем представлялись сегодня утром. А утром казалось, что хуже уже быть не может.

— Я вас понял. — Фэнси поднялся с достоинством, оставив чаевые с краю стола. — Этот Совет уже не спасёт ни вас, ни меня. Всё зашло слишком далеко, чтобы дюжина присяжных стали преградой надвигающемуся хаосу. Но я очень надеялся вас убедить провести его вновь.

Флёр — ещё совсем жеребёнок. Она видит, что мне непросто, и всеми силами хочет помочь, отблагодарив за всё, что я для неё сделал и сделаю в этой жизни. Флёр чувствует себя виноватой за прошлый провал. Но верит, что на этот раз она одержит верх только потому, что «ради Фэнси будет хотеть победы чуть сильней». Вечером после Совета она прибежит счастливая, уверенная, что разрешила все мои проблемы. Вы, вы, Нейсей, понимаете глубину этой наивности? — Попытка церемониймейстера разжалобить сурового господина, сидящего напротив, успехом не увенчалась. — Да ничего вы не понимаете! — Фэнси в сердцах махнул копытом. — Поэтому вы навсегда так и останетесь педантичным и бесчувственным мерином, у которого никогда не было и не будет супруги!

Наступила тишина. Посетители ресторана, среди которых в основном сидели пони из высшего общества, приучившие себя ни чему не удивляться, теперь даже не пытались делать вид, что им безразличны разборки двух равно уважаемых Её Высочеством лиц.

— Вы самодовольно хвастаетесь передо мной тем, что имеете, даже не удосужившись спуститься в архив и прочитать, что моя супруга погибла двадцать лет назад, отправившись в Як-Якистан в качестве посла дружественной миссии Селестии. — Нейсей даже не посмотрел на своего обидчика. — Этим дикарям ничего не стоило расправиться с не угодившей им беззащитной единорожкой. А теперь вам действительно лучше уйти. И если не хотите, чтобы завтра я занял опустевшее место Главы Эквестрийского Совета, вам лучше не вставать у меня на пути и тихо ценить то, что имеете. Пока можете.

---

Фэнси Пэнтс вернулся во дворец в прескверном расположении духа. Теперь проблема с Эквестрийским Советом казалась глупой и не стоящей всех бед, которые повлекло за собой заведомо провальное предложение его провести. Фэнси был готов с досады рвать на себе гриву, проклиная себя за неосмотрительность, но находил единственное утешение, осознавая: он всё делал правильно, ради Флёр, пусть даже об этом никогда и никто не узнает.

Нейсей оказался гораздо влиятельней, чем мог предположить Фэнси в своём самом негативном сценарии. Этот выскочка даже не входил в верхнюю половину проблем по степени значимости и считался лишь помехой, с которой поиграется Флёр, пока ей не наскучит. Церемониймейстер никогда не пренебрегал своим положением, и даже не планировал портить Нейсею жизнь, если, конечно, тот постепенно не начнёт подниматься в списке проблем всё выше. Тогда не без содействия Фэнси Нейсей просто лишится места заместителя в Совете, оставшись во дворце на правах придворного мага. Но что-то пошло не так, и теперь Нейсей не стесняясь шантажировал Фэнси, угрожая его супруге. По крайней мере, именно это вынес Фэнси из последней реплики своего оппонента.

И церемониймейстер, нервно расхаживая под дверьми кабинета Селестии, понимал, что в том, что случилось сегодня, нет ничего хорошего, разве что это случилось именно сегодня, а не завтра и не послезавтра, когда было бы уже слишком поздно предпринимать что-либо. Нейсей же показал свою истинную натуру чуть раньше, чем нанёс решающий удар в спину, и потому ещё оставалась маленькая надежда, что уж принцесса Селестия сможет помочь хоть чем-то. Эта пони была последней инстанцией, и если она не скажет что-то вроде: «Будьте спокойны, это лишь часть моего безумно сложного сценария», то всё пропало. Безусловно пропало.

Принцесса позволила войти, и Фэнси Пэнтс, до этого меривший спешными шагами коридор, буквально ворвался в кабинет, распахнув двери решительней, чем это делала сама правительница Эквестрии.

— Вы очень обеспокоены. — Селестия старалась сохранять спокойствие, но вид запыхавшегося и крайне взволнованного церемониймейстера, всегда ходившего по коридору чинно, говорившего размеренно и отличавшегося хладнокровием, сводил на нет её старания. А надевать единственную работавшую в такие моменты маску безразличия принцесса не желала. — Я слушаю тебя, Фэнси.

— Ваше Высочество… — жеребец не знал, с чего начать и активно жестикулировал копытом, чего никогда не позволял себе ранее. — Я пришёл сообщить, что всё оказалось гораздо хуже, чем мы ожидали. Нейсей не на нашей стороне, и за ним стоит кто-то очень влиятельный.

— Правда? — Селестия выдохнула с облегчением, и Фэнси это заметил, внезапно ощутив поддержку твёрдого копыта своей принцессы. Если такие новости вызывают у Её Высочества вздохи облегчения, то страшно представить, что была готова услышать принцесса несколько секунд назад. Значит, принцесса всё контролирует. Рассудок вновь вернулся к жеребцу.

— Именно, Ваше Высочество. — Фэнси выпрямился, и, как полагается, поклонился своей принцессе.

— А на чьей же он стороне, если не на нашей? — поинтересовалась Аликорн, ожидая очевидного ответа, но желая, чтобы Фэнси сам произнёс свои опасения. Потому что прежде чем их озвучить, он дважды подумает, насколько они разумны и достоверны.

— Боюсь оказаться правым, — ожидаемо подстраховался Фэнси, понимая, что рискует, — но Нейсей является приверженцем культа Найтмер Мун.

В кабинете повисла тишина. Фэнси ожидал ответной реплики принцессы, но та молчала, словно нависшим молчанием собиралась задавить уверенность Фэнси Пэнтса.

— Это очень серьёзное обвинение, — строго заметила она наконец, расправив крылья. Голос принцессы сделался холодным, и она чуть приподняла мордочку. — Нейсей десятилетиями трудился на благо Эквестрии, и пользуется моим доверием не меньше вашего. — Принцесса говорила неправду, но Фэнси не должен был получить и намёка, что вчерашние события с подставными письмами посеяли в ней зерно сомнения. — Потому сейчас вам лучше как можно убедительней подтвердить ваши обвинения конкретными фактами.

— Хорошо, — Фэнси сглотнул, понимая, что реакция принцессы будет зависеть лишь от того, насколько уверенно он преподнесёт свои ничем не подкреплённые догадки. Но рассудительность и решительность Селестии уже лишили церемониймейстера неподдельной обеспокоенности, и теперь он сам не был абсолютно уверен в причастности Нейсея ко всему, в чём собирался его обвинить. — Я неоднократно замечал, что заместитель главы Эквестрийского Совета покидает дворец часам к четырём дня и отправляется на вокзал.

— И?

— Хотя всем известно, что живёт он в Кантерлоте и никогда прежде не покидал его пределов с такой частотой.

— Это — не довод. — Селестия начинала сердиться, но пока решила не показывать своего раздражения. А принцессе всего лишь было очень обидно, что её придворные, вместо того, чтобы сплотиться перед лицом общей угрозы, разобщились ещё больше и теперь ищут повод уличить друг друга. И некогда всеми любимая Селестия во времена перемен оказалась совсем никому не нужной. — Вам лучше продолжать говорить, Фэнси.

— Он голосовал в поддержку Найтмер ещё до того, как ознакомился с историческими источниками.

— Он голосовал в поддержку моей сестры, — парировала принцесса. — Что ещё?

— Принцесса… к чему всё это? — Фэнси подошёл на шаг ближе. Он уже не был готов аргументировать свои доводы, потому что Селестия не была готова их принимать. Да и их убедительность оставляла желать лучшего. — Просто обыщите кабинет Нейсея!

— Я не стану вторгаться в частную жизнь моих придворных! — Принцесса расправила крылья — Фэнси не должен забывать, что прежде всего общается с королевской особой. — Потому что иначе никто во дворце не будет чувствовать себя защищённым от моей прихоти. Каждая пони в Эквестрии должна знать, что и правители живут по нерушимым правилам. По крайней мере, в моём королевстве.

— Но, неужели, ради безопасности Эквестрии вы не измените вашим принципам, принцесса!

— Вы недооцениваете потенциального оппонента. Хранили бы вы на месте Нейсея улики против самого себя в кабинете кантерлотского дворца?

— Едва ли, Ваше Высочество…

— Уважайте соперника, Фэнси. Может, именно поэтому Нейсей всегда оказывается на шаг впереди вас. — Селестия опустила крылья. — Думаю, нам лучше остановиться на этом. — Принцесса выдохнула и осунулась.

— Хорошо. — Фэнси Пэнтс сдался. И из жалости к замученной принцессе, и оттого, что понимал — у него действительно нет веских неоспоримых аргументов против Нейсея. Но, уже уходя, он вдруг вспомнил совет Флёр. — Разве что я попрошу лишь о совсем немногом.

— Говори, Фэнси.

— Я хотел бы попросить вас об эксперименте.

— Эксперименте? — мордочка принцессы приняла озабоченное выражение — пони явно заинтересовалась.

— Именно. Говорили ли вы кому-то о том, что лично забрали доспехи Найтмер из Замка Двух Сестёр?

— Об этом знаю только я и ты, — уверила Селестия, не став упоминать о силе Элементов Гармонии и о вкладе шести пони в победу над Найтмер.

— В таком случае, Нейсей не в курсе, что доспехов там уже нет. Если только он не состоит в культе Найтмер. Пошлите его за доспехами в качестве придворного мага в Замок Двух Сестёр и посмотрите, что из этого получится.

Селестия задумалась. И задумалась серьёзно. Этот план предложил Фэнси? Или же его надоумила Флёр? Но Флёр не должна была знать о доспехах, если только Фэнси не нарушил своего обещания и не рассказал своей супруге о плане с собакой. А предлагая такой план, была ли Флёр в курсе, что в Замке Двух Сестёр расположился Культ Найтмер? Селестия уже давно знала о неком тёмном Культе, но могла ли догадываться о нём Флёр? Ведь Селестия держала своё знание в тайне. И если допустить вероятность того, что Флёр послала туда Нейсея осознанно, то согласившись на подобный эксперимент, не станет ли Её Высочество лишь фигурой в плане Флёр де Лис?

Если она откажется, это будет выглядеть неразумно и как минимум странно. Если же согласится, на что следует расчитывать? Исходов немного. Будь Нейсей непричастен к Культу Найтмер, то он, придя на место, заметит неладное и немедленно вернётся во дворец доложить об увиденном. Если же Нейсей причастен, то он, не подозревая, что принцесса уже в курсе о нахождении Культа в замке, либо вернётся обратно с подставными доспехами, чтобы запутать следы, либо сообщит, что в замке ничего найдено не было. В любом случае он решит не выдавать местоположение Культа, и можно будет с большой долей уверенности говорить о его лояльности адептам Найтмер.

Единственное, что ещё не было известно Селестии — нашёл ли Культ своего идола в лице Луны. И какую выгоду из всего этого хочет извлечь Флёр.

— Хорошо, Фэнси. — Селестия кивнула. — Мне нравится ваше предложение и может быть, я им даже когда-нибудь воспользуюсь. Надеюсь, вы будете достаточно благоразумны, чтобы держать это в секрете.

— Я никогда не рассказываю тайн, если они способны разрушить чью-то жизнь, — уклонился от ответа Фэнси, между тем подчеркнув, что уж Самый Главный Секрет никто и никогда не узнает…

---

— Нейсей. — Селестия сидела за столом своего кабинета. На столе не было ни чая, ни привычных тортиков. Не то чтобы этот вечно занятой и вечно сосредоточенный господин их не заслужил. Просто принцесса понимала, на кого тортики не возымеют никакого действия. — Я вас пригласила с тайным поручением.

— Я к вашим услугам даже в нерабочие часы, принцесса. — Жеребец шагнул внутрь, и двери за ним закрылись.

— Не переживайте, в этом месяце вы получите двойное жалование. Хотя бы лишь только за то, что спасли архивы от пожара. Не хотите рассказать подробней? — спросила принцесса, в принципе, готовая даже услышать «не хочу».

— Вряд ли я сообщу вам что-то больше тех, кто вам уже доложил об этом. Разве что я пока подозреваю пару пони. Но назвать я их не смогу, по крайней мере, пока.

— Вы не желаете докладывать о происшествиях во дворце своей принцессе? — весьма фальшиво сыграла Селестия.

— Вы вряд ли пожелали бы слушать мои догадки, а я не желал бы приводить доводы, которые вы начнёте отвергать за неимением у меня доказательств. — Нейсей пристально посмотрел в глаза принцессе. — Но ведь о горящих архивах вам доложили ещё вчера. Ныне же почти три часа следующего дня. Стоит полагать, поджог архивов теми, кого мы с вами подозреваем, но не называем вслух — не причина, заставившая вас вызвать меня.

— Верно, Нейсей. Это, — Селестия достала конверт из тумбочки стола, — письмо Шайнинга Армора. Он, вероятно, напал на след Луны и хочет удостовериться, действительно ли моя сестра была там. Для этого он собирается прибегнуть к помощи ищейки. А чтобы собака знала, кого именно ей следует искать, нам нужны доспехи Найтмер с сохранившимся на них запахом принцессы.

— И совершенно разумно позвать для этого одного из самых сильных придворных магов, — продолжил Нейсей, перенимая письмо, — который не только минует Вечнодикий лес, не подвергая себя серьезной опасности, но и совладает с остатками тёмной магии, которая, несомненно, сохранилась на доспехах Найтмер Мун.

Селестия молчала, ожидая продолжения.

— Хорошо, принцесса, — произнёс тот, возвращая ей письмо. — Я согласен вам помочь.

«Судя по подписи в углу, Шайнинг Армор прислал письмо ещё вчера. Если бы Селестия действительно намеревалась бы просить меня доставить доспехи из Замка Двух Сестёр, она бы подошла ко мне сегодня утром. Но по какой-то причине она обращается ко мне лишь спустя полдня. Значит ли это то, что доспехи забрали сегодня утром?»

«Нейсей согласился слишком быстро. В отличие от Фэнси Пэнтса, он даже не стал предупреждать, что запах металла перебьёт запах самой Луны. Это совсем не похоже на Нейсея. Вероятно, в отличие от церемониймейстера, он посчитал, что я не могла не учесть этой очевидной детали.»

«Если, — продолжал размышлять Нейсей, — доспехи действительно забрали только сегодня, в Замке Двух Сестёр случился бы переполох и Гораций давно бы оповестил меня пегасьей почтой. Значит, их забрали ещё раньше. И не исключено, что ещё до письма Шайнинга Армора. Вряд ли это сделал кто-то из придворных без санкции принцессы. А учитывая, что Селестия весьма разумна, чтобы не оставить следов Найтмер в заброшенном замке, скорее всего, именно она и забрала их в первый же день.

Но сейчас она посылает меня за доспехами, заведомо зная, что их там нет. Зачем? Рассмотрим маловероятное допущение, что она не в курсе засевшего в замке Культа. Тогда посылать меня за отсутствующими уликами лишено смысла. В случае же, если она знает о Культе, моё посещение замка станет проверкой, на чьей я стороне. Когда я вернусь, с доспехами или без, не доложив о Культе, она узнает, что я скрываю Культ Найтмер. Если же я вернусь и сообщу о том, что видел, я смогу вернуть доверие принцессы, но тогда всё случится слишком быстро. Выходит, у меня осталось несколько часов.»

— Но, прежде чем я отправлюсь на выполнение вашего задания, я хочу знать, ради чего я работаю. — Нейсей строго посмотрел на принцессу. Но Селестия казалась невозмутимой.

— Ради блага Эквестрии, — расплывчато ответила принцесса, чтобы можно было занять удобную позицию в процессе разговора.

— Нет, принцесса, — покачал головой Нейсей, заметив, что Селестия решила сохранить за собой неопределённую позицию. — Я хочу знать, зачем вы хотите найти Луну. Она — ваша сестра, и этот ответ я слышал все свои годы работы в Кантерлоте. Сейчас уже совсем не то время, и этот ответ не удовлетворит Эквестрию, которая волнуется, и с каждым днём всё сильней. Мне нужно знать, что вы станете делать с вашей сестрой, если найдёте?

— Она — моя сестра, и этого достаточно, чтобы я желала её вернуть. — Селестия старалась казаться грозной, но подобные трюки редко когда проходили с такими, как Нейсей. Но, по крайней мере, она сможет дать ему понять, что эта тема не подлежит обсуждению.

— Я вас понял, принцесса. — Жеребец поднялся с места, понимая, что дальнейшие расспросы не приблизят его к истине. — Каждому в такое неспокойное время хочется получить хотя бы иллюзию надёжности, даже при осознании её искусственности.

— Я ничуть не сержусь, — принцесса тоже решила сделать шаг назад. — Будьте осторожны и берегите себя.

— Непременно, принцесса.

«Луна сбежала не просто так, — напомнил себе Нейсей, шагая по коридору к своему кабинету. — Но эта глупая кобыла прогнала меня вчера вместо того, чтобы рассказать всё, что произошло в то утро. Теперь я не знаю, насколько искренне говорит находящаяся у престола принцесса. Если бы я был уверен, что Селестия действительно не пыталась избавиться от своей сестры в первые часы её возвращения, вероятно, я бы уже принял решение свести их с Луной. Но её побег и боязнь преследования говорят об обратном, и я не верю тебе, принцесса. По крайней мере, не до той степени, чтобы ставить под угрозу безопасность Луны и спокойствие Эквестрии. Поэтому я приму решение, возвращаться ли во дворец, только после того, как услышу историю Луны, в которой ты не пыталась её убить.»

---

Флёр уже не скакала по залу — нет смысла делать глупости, если их никто не видит. Поэтому резвая кобылка, вытянув задние ноги, лежала на мягком диване и читала какую-то книжку. Одну из тех, кои положено читать всем придворным кобылкам её возраста. Она видела, как Нейсей покинул свой кабинет, изменив своему графику. А это значило лишь то, что Фэнси, решив избавиться от Нейсея, действительно воспользовался планом Флёр, выдав его за свой. Оставалось только дождаться, когда этот господин, покидая Кантерлот и отправляясь за доспехами Найтмер, вновь мелькнёт среди арок зала. Тогда и можно будет проследить за ним и поймать с поличным.

Но среди арок показалась Селестия. Она сразу бросила взгляд в сторону Флёр де Лис, словно ожидала её здесь увидеть, и направилась к ней.

— Добрый день, принцесса! — улыбнулась Флёр, поправляя гриву. — вы кого-то ищете?

«Селестии здесь быть не должно. Видимо, она поняла, что предложенный план был моим?»

— Добрый день, Флёр. О, «Придворные тайны сэра Седогрива»? Тоже когда-то читала. Как тебе?

— Весьма неплохо, — соврала Флёр, считавшая этот роман самым глупым из всей дворцовой беллетристики, воспевавшей торжество бесхитростной отваги, чести и голого энтузиазма.

— Флёр, — строго произнесла принцесса, доставая из-под крыла конверт. — Это — письмо Шайнинга Армора. Ему нужна ищейка, чтобы напасть на след Луны. Как можно скорее отправляйся в Понивилль на Яблочную Аллею и доставь собаку по кличке Вайнона во дворец. Воля Нашего Высочества изложена на этой бумаге. — Принцесса передала свиток Флёр. — Никому не говори, что покинула Кантерлот и постарайся успеть на отбывающий через пятнадцать минут поезд. Фэнси Пэнтса о твоём секретном поручении я предупрежу лично.

«Это занимательно, — размышляла Флёр, глуповато улыбаясь Селестии. — Разве не моего Фэнси ты просила раздобыть собаку где угодно, лишь бы не из Понивилля?»

«Давай же, Флёр, я знаю, что Фэнси обманул Наше Высочество и выдал тебе секретный план. Продолжай прикидываться глупой кобылкой и сделай вид, что согласилась поехать за Вайноной просто так, а не потому, что не хочешь показать, что Фэнси поделился с тобой тайной, которую я ему доверила. Ведь если предлагая эксперимент с Нейсеем, ты не знала, что Культ скрывается в Замке Двух Сестёр, то узнать об этом сегодня, проследив за своим заместителем, тебе вовсе ни к чему. Отправляйся в Понивилль. Это будет гарантом, что ты не успеешь вслед за Нейсеем, а заодно успокоишь Твайлайт, которая серьёзно озабочена, что принцесса не последовала выдуманному ей плану с собакой и не приехала за ней в Понивилль. А я не хочу, чтобы Твайлайт играла на уровень выше. Мне не нужна ещё одна Флёр.»

«Селестия знает, что я знаю, что она знает об истинных мотивах, которые движут мной сейчас. И она понимает, что если я не соглашусь или скажу, что собака уже доставлена моим супругом, то открыто уличу его в выдачи тайны. Если же я притворяюсь, что не знаю этого плана и соглашаюсь, то принцесса делает вид, будто не поняла, что мне известен секрет, которым поделился со мной Фэнси против её воли. Какая же вы всё-таки сучка, принцесса!»

— О, хорошо, Ваше Высочество! — Флёр вскочила с дивана, взяв книгу с собой. — Непременно предупредите Фэнси, чтобы ждал меня к ужину!

— Обязательно, Флёр, — пообещала принцесса, глядя на гарцующую к выходу кобылку. А сама подумала: «А что, если она заранее предполагала, что в эксперименте Фэнси я замечу почерк Флёр и приду сюда? И весь этот разговор с «я знаю, что ты знаешь, что я знаю…» был лишь частью её плана, в котором я запуталась?.. Нет, исключено. Это слишком сложно. Это было моим верхним пределом. Не может же Флёр оказаться ещё выше. Первый уровень — «я знаю, что ты знаешь» — применим умными пони в беседах с такими же умными пони. Второй уровень — «я знаю, что ты знаешь, что я знаю» — используют искусные манипуляторы. Третий уровень — удел гениев. Но если вы думаете, что способны играть на четвёртом — вы либо сумасшедший, либо параноик.»

«Вполне может быть», — напоследок подумала принцесса, глядя на Флёр, скачущую исключительно по чёрным плиткам клетчатого пола.

---

Твайлайт сидела за столом, уставленным книгами, которые, подобно кварталам Мэйнхеттена, высились на нём аккуратными башенками. Те же, что не умещались, складывались на пол, однако, продолжая общую концепцию клетчатой упорядоченности. Спайк хорошо помнил, как когда-то давно Твайлайт даже купила ему десять миниатюрных игрушечных повозок, чтобы дракончик расставлял их по дорогам книжного Мэйнхеттена и не мешал единорожке заниматься изучением литературы. Когда же Спайк стал взрослее, он сделал вывод, что все эти конструкции были выражением особого вида вдохновения, которое дракончик называл «sparkling» или «тревожное вдохновение». Сейчас происходило именно оно.

— Я не понимаю, не понимаю, Спайк! — Твайлайт забавно дрыгала передними копытцами, будто отбиваясь от роя назойливых параспритов. — В этой библиотеке есть много книжек, которые учат манипулировать и противостоять манипуляциям, но нет ни одной, которая бы рассказала, как манипулировать теми, кто делая вид, будто поддаётся на твои провокации, манипулирует тобой! Есть много книжек, которые учат теории вероятности, распределениям случайной величины и критериям статистической проверки гипотез, но нет ни одной, которая научила бы оценивать вероятности реальных событий! Почему?!

— Может, потому что вероятность реальных событий можно проверить на практике? — робко предположил Спайк, всё это время карауливший у окна небесную колесницу Селестии. — Ты можешь до бесконечности предполагать, съел ли я в тайне от тебя ведёрко мороженого, а можешь просто спуститься на кухню и проверить.

— Оу… — Лавандовая единорожка явно смутилась, — я ведь совсем не подумала об этом… Спасибо, Спайк! Ты — гений!

— Всегда пожалуйста, Твайлайт, — обрадованно произнёс Спайк, довольный, что оказался полезным. — А можно я теперь съем… — но договорить он не успел. Твайлайт подскочила к сидящему на подоконнике Спайку, сжала в копытцах и, крепко поцеловав, умчалась из библиотеки. Дракончик, замерший в позе, в которой его застала благодарность Твайлайт, не меняя положения, повалился на бок. — …ведёрко мороженого…

---

Твайлайт мчалась со всех ног на вокзал. Ей требовалось выяснить — высаживался ли в Понивилле кто-то из свиты Её Высочества. И если нет, то следовало срочным пегасом отправить предупредительное письмо Шайнингу Армору, что всё не так просто, как может предполагать её брат, написавший что-то вроде «всё в порядке, Селестия сообщила, что собака доставлена во дворец и завтра утром прибудет сюда».

«Селестия ведёт себя странно, — думала Твайлайт, — очень странно. Она последовала моему плану, потому что не следовать ему было глупо, но взяла собаку не из Понивилля, что было бы самым логичным решением. А если за действиями принцессы скрывается нелогичность, значит, вам просто надо подняться на уровень выше, и поискать логику именно там. Но уровень выше был похож на чердак, полный больших чёрных пауков, где каждый — отдельная теория, и одна ужасней другой.

Единственное, что было очевидным для Твайлайт — Селестия любой ценой пыталась скрыть правду от единорожки — ищейка взята со стороны, чтобы Твайлайт никогда не узнала, что происходит в эпицентре событий, Селестия пресекает любые попытки провести сложные математические эксперименты со снами. И даже Шайнинг Армор, видимо, по строгому предупреждению принцессы, о своей работе не раскрывал деталей больше, чем могла получить Твайлайт из открытых источников.

Выходило так, что единственная свидетельница и самая разумная пони из шестёрки (по крайней мере, по мнению самой Твайлайт) оказывалась в негласном противоборстве с собственной наставницей. Ведь ослеплённая радужными грёзами принцесса совсем не видела опасности в той, что способна погрузить королевство в вечную ночь. Потому что Селестия — та, кто до последнего будет верить в светлое начало в каждой пони, а тем более в родной сестре. И отношение к Найтмер именно как к сестре, а не как к угрозе не могло быть безопасным для Эквестрии — принцесса поймёт свою ошибку, но уже когда будет слишком поздно.»

— Нет, сегодня ни сэр Пэнтс, ни Сапфир Шорс, ни другие названные вами пони не сходили на станции Понивилля, — кобылка за стойкой кассы покачала гривой.

«Значит, никто не приехал и не собирался приезжать за Вайноной. Что ж, это знак», — подумала Твайлайт и отправилась в соседнее здание почты — ведь разумно быть почте рядом с железнодорожным вокзалом.

«Шайнинг, — говорилось в письме, которое Твайлайт складывала в купленный у Дерпи конверт. — Скорее всего случится, что собака, которая прибудет к тебе завтра, не нападёт на след. Помни: это не обязательно будет значить, что следа там нет. Это также может значить и то, что Селестия дала запомнить ищейке запах, не принадлежащий Найтмер, чтобы армия не напала на её след.

Похоже, что за очевидными действиями розыска для успокоения Эквестрии, Её Высочество замышляет вернуть свою Луну, но таким образом, чтобы в Эквестрии об этом узнали лишь постфактум. Потому последнее время принцесса многое скрывает и ведёт себя крайне подозрительно. Есть основания полагать, что Селестия в овладевшем порыве спасти то, что когда-то было её сестрой, способна на совершенно безумные поступки.»

— Срочным пегасом лично Шайнингу в копыта, — произнесла единорожка, протягивая конверт серой косоглазой пегаске.

— Сорок три битса, — произнесла Дерпи, играясь с пером в чернильнице.

— Есть только пятьдесят, — улыбнулась Твайлайт, протягивая крупную монету.

Дерпи приняла монетку, но вместо сдачи выложила на стол две бумажки. Твайлайт удивлённо посмотрела на пегаску — косоглазая пони с самого приезда в Понивилль вызывала у неё сомнения в своих умственных способностях, и сейчас лишний раз это подтвердила. Твайлайт из любопытства разглядела две цветные бумажки с обеих сторон — на одной она узнала знакомые очертания Ванкувера в сиреневых тонах, а на другой — Радужных Водопадов — в голубых. На обеих купюрах значилась надпись: «Долговые обязательства Goldmane Horse» и подпись.

Вероятно, если бы эти долговые обязательства выдала бы ей Рарити или мэр Понивилля, Твайлайт приняла бы бумажные платёжные средства, уточнив нюансы пользования ими. Но перед Твайлайт сидела серая косоглазая пони, известная своей бедовостью, и не исключено, что все эти безымённые долговые обязательства — не более, чем чья-то шутка.

— Прости, — улыбнулась Твайлайт, не зная, как сделать свою просьбу более мягкой, чтобы не обидеть кобылку. — Не могла бы ты дать мне сдачу монетками, а то на улице ожидается дождь, бумага может промокнуть.

Несмотря на то, что на небе уже третий день ослепительно сияло солнце, Дерпи возражать не стала и охотно поверила в версию с дождём. Кротко кивнув, она открыла тумбочку и молча указала копытцем внутрь. Твайлайт перегнулась через стойку, но ничего не увидела — выдвижная полка была совершенно пуста. В недоумении единорожка посмотрела на серую пегаску, которая, в свою очередь, продолжала с загадочным видом смотреть Твайлайт в глаза. Наконец, до неё дошло.

— Ах, нет сдачи монетками… верно? — догадалась Твайлайт, и Дерпи, счастливая, что её поняли так быстро, кивнула. — Ничего, я сейчас сбегаю на станцию, разменяю. Пока не отправляй мой конверт! — предупредила Твайлайт, закрывая дверь. — А лучше отдай-ка мне его сюда, — передумала она, магией вытянув письмо из копытец не сопротивляющейся Дерпи.

Когда Твайлайт направлялась к кассе, на станцию прибыл поезд. Пассажиры, к неудовольствию Твайлайт, тут же заполонили перрон, а некоторые направились к кассам, создав у одного-единственного окошка длинную очередь. И пока пристроившаяся в самом хвосте очереди единорожка прикидывала среднюю пропускную способность кассы, она заметила белую кобылку с розовой гривой, возвышавшуюся над другими кобылками и даже жеребцами.

«Это Флёр де Лис», — поняла Твайлайт, и сердце её забилось, заставив ту глубоко и резко вдохнуть — чтобы ударившая в голову кровь не пошла у неё носом и не запачкала шёрстку.

Высокая стройная кобылка легко прошла сквозь расступающуюся перед ней толпу низкорослых пони, и гарцуя, направилась по дорожке в сторону города.

«Она здесь наверняка впервые, — догадалась Твайлайт, глядя, как Флёр ищет глазами указатели, которых в Понивилле не было отродясь. — Значит, я могу быть тем случайным прохожим, у которого она узнает дорогу. И если такая расфуфыренная filly вместо спа-салона назовёт Яблочную Аллею, определённо, она приехала… так, стоп. За собакой? Но ведь Шайнинг писал, что собака уже во дворце?»

— Добрый день, юная леди! — прервала Флёр мысли замешкавшейся Твайлайт. — Не подскажешь, где живёт семья Эпплов?

— Семья Эпплов? — спросила Твайлайт, повернувшись к собеседнице мордочкой, со с трудом скрываемой гримасой. — Там! — единорожка указала копытом в сторону фермы. — Могу вас проводить, — вызвалась она, — я всё равно здесь… гуляла. Без дела. Отправляла письмо. Я не местная. А вы, вероятно, тоже?

— О, я из Кантерлота, — произнесла Флёр, картинно поправляя растрепавшуюся в поезде гриву.

Твайлайт улыбнулась — одна из её теорий вновь нашла подтверждение: если пони во время знакомства сообщает, что она родом из Кантерлота, но делает это позже третьей реплики, то она, очевидно, врёт. Или переехала туда совсем недавно.

«Эта пони, — отметила Флёр, — назвалась не местной. Но на вопрос, где живут Эпплы ответила сразу.»

— А вы, очевидно, тоже приехали заключать контракт с Яблочной Аллеей? — поинтересовалась Флёр, понимая, что Твайлайт тут явно не за этим, но ожидая, что та расскажет о себе чуть больше. В свою же очередь оперировавшим в предложении «тоже» Флёр собиралась раскрыть цель собственного визита, умело не сакцентировав на нём совершенно никакого внимания.

— О, нет, я здесь… поселилась. Временно, в библиотеке. А так я жила в Кантерлоте, на Звёздной улице, напротив зеркальной обсерватории. В двух шагах от кондитерской.

«Если я скажу, что жила в обсерватории, Флёр догадается, что я ученица Селестии. А мы пока не знаем, сыграет это в нашу пользу или против нас».

«Вероятно, эта пони действительно родом из Кантерлота, — сделала вывод Флёр, — или, по крайней мере, часто там бывает и потому хорошо знает названия улиц.»

— Будем знакомы, — спохватилась Твайлайт, понимая, что имя Флёр она пока ещё не знает. — Меня зовут Твайлайт.

— Флёр, — улыбнулась высокая кобылка. — Ох, я так скачу, что ты, вероятно, совсем не поспеваешь за мной! Ничего не могу с собой поделать… я слишком высокая.

— Я привыкла быстро передвигаться, потому что это экономит время моей жизни. Не вижу смысла ходить медленно, если можно ходить быстро, — выпалила Твайлайт заученную мантру, потому что всякий новый знакомый считал своим святым долгом спросить у единорожки, куда она всё время торопится. — К тому же я спешу к своей подруге Эпплджек, которая живёт как раз на яблочной аллее.

«Какое странное совпадение. Эта пони, — размышляла Флёр, — либо действительно приходится подругой Эпплджек, либо сказала это лишь с целью выведать у меня истинную цель моего визита, подразумевая, что в любом случае узнает её от своей подруги.»

«Я не хотела, но это звучало слишком агрессивно, — поняла свою оплошность Твайлайт. — Теперь у Флёр будут серьёзные основания вести себя осторожней процентов на восемьдесят. Это плохо. Надо немедленно показать, что я по крайней мере близкая знакомая Селестии»

— Я нередко приезжала к Эпплджек на выходные. Но за хорошую учёбу принцесса наградила меня неделей каникул, и теперь я могу видеться с ней хоть каждый день!

«Хорошо, что я успела упомянуть о зеркальной обсерватории. По крайней мере, история с Селестией теперь не кажется выдуманной под обстоятельства.»

Часть пути кобылки прошли молча. Твайлайт считала себя потрёпанным, но победителем, и потому молчала, ожидая, когда Флёр заговорит первая. А это неизбежно должно было произойти, потому что ферма Эпплов была всё ближе, и сейчас Твайлайт узнает истинную причину, приведшую Флёр в Понивилль. И если Флёр не раскроет цель своего визита добровольно прежде, чем ей придётся озвучить ту вынужденно, у Твайлайт будет широкое поле для вопросов и размышлений.

— Ты не в курсе, Вайнона — это собака Эпплов? — неожиданно спросила Флёр, и Твайлайт почувствовала, как первая линия обороны прорвана.

— Верно! Мы часто играем с ней в яблоневом саду. А что? Неужели, в Кантерлоте слышали о собаке Эпплов? — перешла в наступление Твайлайт.

— Селестия спрашивала. Ведь они с Бабулей Смит старые знакомые, — ответила Флёр, не удосужившись придумать что-то более красивое.

«Шайнинг Армор писал, что собака уже доставлена во дворец, — напряжённо думала Твайлайт. — А на деле собаку ещё даже не забрали из Понивилля. Не значит ли это, что Селестия отправила двух разных пони за двумя разными собаками? Выходит, Вайнона проведёт пару дней в покоях принцессы Селестии, а в качестве ищейки поедет другая. Знает ли Флёр о том, что она послана сюда лишь с целью обмануть меня? Значит, либо она скрывает свои истинные мотивы, потому что Селестия попросила её притвориться, будто всё это происходит тайно, либо потому, что она в курсе, с каким истинным назначением приехала в Понивилль»

— Юная filly, — произнесла Флёр. — О чём это ты постоянно думаешь?

«Если я сейчас раскрою этой кобылке глаза, какую роль она исполняет в замысле Селестии, вероятно, в благодарность она расскажет мне немного о том, что происходит во дворце и существует ли другая причина, по которой Флёр могла оказаться здесь, кроме как чтобы выполнить поручение принцессы, которым сама принцесса хочет обмануть двух пони сразу? В любом случае, я ничего не потеряю, если рискну.»

— Я думаю, сколько собак заказал себе Шайнинг Армор, когда я говорила, что для поиска Луны ему будет достаточно одной, — произнесла Твайлайт, внезапно почувствовав себя на вершине выстроенной пирамиды, подмявшей под себя Главнокомандующего Силами Эквестрии, Капитана Вондерболтов, супругу самого уважаемого жеребца Кантерлота и саму принцессу.

Флёр встала и в упор глянула на маленькую единорожку. Единорожка самодовольно улыбалась. Если бы письмо от Шайнинга Армора, в котором он писал, что собака доставлена в Кантерлот, пришло на часа четыре позже, Твайлайт бы подумала, что речь идёт именно о Вайноне, которую забрала Флёр. И тогда Селестия оказалась бы победительницей. Но единственный временной просчёт принцессы, вызванный внезапным предложением Флёр провести эксперимент с Нейсеем, и случайное стечение обстоятельств определили нового претендента на звание самой хитрой пони.

— Скажи, что я по-твоему тут делаю? — попросила Флёр, сойдя с дорожки и прислонившись к стволу дерева.

— Селестия подошла к вам и попросила сходить за собакой, — с готовностью подхватила единорожка голосом пони-всезнайки. — Так как она необходима Шайнингу Армору для поиска Луны. Более того, принцесса уже подходила к кому-то с аналогичной просьбой, но вы, скорее всего, этого не знаете. По крайней мере, не должны были знать. И сейчас вы выполняете приказ Селестии, который кажется вам глупостью и вы не видите в нём логики. Но логика в том, чтобы я поверила, что мой план сработал. И успокоилась, перестав играть наравне с Селестией.

Флёр села на траву, удовлетворённо зацокав передними копытцами в знак признания. Твайлайт была польщена — она буквально искрилась от счастья и гордости. И хоть она понимала, что исключительно просчёт её наставницы позволил Твайлайт объять масштаб затеянной Селестией и Флёр интриги, но это имело бы значение лишь на экзамене — когда проверяется умение. Реальная же жизнь считалась только с фактами, и неважно, как они случились.

— Ты заставила Селестию подумать, что ты думаешь, будто перехитрила её, преподнеся свою идею через Шайнинга, а, на самом деле, ты перехитрила её в тот момент, когда она подумала, что ты находишься уровнем ниже. Я в восторге, Твайлайт! Я знаю только одну пони, способную играть на уровень выше Селестии.

— Фэнси? — предположила единорожка.

— Ах, нет, — Флёр рассмеялась, — это я.

— Не удивительно, что я не назвала вас. Ведь вы не видели логики в том, чтобы ехать за собакой, когда аналогичная задача уже кому-то поручена. А я её рассказала. Следовательно, вы не могли быть равны мне.

— Я видела только часть логики, как и ты, Твайлайт, — улыбнулась ей Флёр. — Я не знала, что моя задача состоит в том, чтобы показать тебе, как я забираю Вайнону, чтобы Селестия могла дать тебе ложный знак, что всё идёт по твоему плану. Но ты не видела причины, которая заставила меня не показывать, что я знаю о том, что в Кантерлот будет доставлено две собаки, когда требуется лишь одна. Селестия не хотела, чтобы я проследила за господином Нейсеем в Вечнодиком лесу.

И потому подошла ко мне с просьбой доставить Вайнону. Она знала, что я в курсе, что первую собаку доставил Фэнси. Но ему было запрещено об этом говорить. Выходит, отказываясь, я дискредитировала собственного супруга. Якобы дискредитировала. Ведь Селестия и так знала, что он уже поделился со мной всеми тайнами принцессы, но негласно мы условились делать вид, будто не поняли друг друга. Она — что не знает о том, чем манипулирует, я — будто не знаю, что она знает, чем манипулирует. Ты ведь поняла?

— Да, Флёр. Единственное — вы не сообщили, зачем вы хотели проследить за Нейсеем в Вечнодиком лесу?

— Какая ты любопытная кобылка! — Флёр не могла сдержать восторга собственной собеседницей. — Нейсей заигрался. Он пользуется доверием Её Высочества, в то время как сам состоит в Культе Найтмер. Суть эксперимента состоит в том, чтобы послать Нейсея за доспехами в Замок Двух Сестёр. Знаешь, зачем нужны доспехи?

— Конечно, — кивнула Твайлайт, чувствуя, что ещё вот-вот, и у неё прорежутся крылья, — это же тоже часть моего сценария! Доспехи нужны, чтобы собака взяла след.

— Кто-то из нас станет следующей принцессой, — ответила Флёр, не то в шутку, не то всерьёз. — И Нейсей был послан за ними во дворец. Но Селестия забрала все осколки в первый же день. Потому что предполагала, что в замке обоснуется Культ Найтмер и заберёт эти осколки как реликвию. И теперь Нейсей приходит к Замку Двух Сестёр. Если он не причастен к Культу, он тут же возвращается во дворец и докладывает Её Высочеству о случившемся. Если причастен, то предупреждает Культ об опасности и возвращается в Кантерлот либо с пустыми копытами, либо, что ещё изящней — с подставными доспехами.

Летнее солнце находилось почти в зените. Две кобылки лежали на траве в тени яблони и молча думали. И это считалось невербальным диалогом, который моделируется в других, воображаемых вселенных, а потом выдаётся одним-единственным вопросом вслух. И на него звучит единственный лаконичный ответ собеседника, который также, следуя логике и интуиции, проделал весь мысленный путь партнёра.

— Вас ведь восторгает игра на таких уровнях? Считаете ли вы, что она прекрасна, даже если вы проигрываете? — поинтересовалась Твайлайт, повернувшись к Флёр. — Я имею в виду — вы это делаете не только ради победы?

— Безусловно, Твайлайт. Мы всегда жаждем победы, но порой она не стоит ничего перед тем, что может предложить такой собеседник, как ты. Я лишь второй раз за свою жизнь встречаю пони, подобную мне самой. Первой была принцесса. Знаешь… — Флёр замялась. — Мы говорим совсем по-другому. Не так, как говорят они. Пони привыкли использовать язык для передачи информации. Она бывает либо истинной, либо ложной. Но это слишком примитивно, Твайлайт. Мы с тобой молчим вовсе не потому, что нам проще общаться невербально. Мы молчим потому, что глупые пони не придумали слов, которые передавали бы уровни и подтексты сказанного. Нас слишком мало, и в этом наша трагедия.

— Вы говорите… — начала единорожка.

— Будем на «ты». Пусть на «вы» обращаются к нам остальные.

— Ты говоришь, что пони глупы. Но разве Фэнси Пэнтс?..

— И он тоже, Твайлайт, — вздохнула Флёр. — Фэнси Пэнтс — умный пони. Он эрудирован и каждую среду ходит в кантерлотскую библиотеку. Он помнит наизусть «Филлиаду» и цитирует древние трактаты. Многие считают это высшей степенью образованности, но на самом деле всё это — мишура, которая мелким почерком поместится в одном блокноте. Именно так они и поступают. Им дан дар мышления, а они, в лучшем случае, используют свой разум как блокнот, потому что не умеют найти ему другого применения. Нет, моя пони, я не могу говорить с Фэнси об… об «этом», — Флёр сардонически усмехнулась. — Вот видишь, Твайлайт. Эти пони даже не дали нам слова, которым мы могли бы описать этот особый уровень мышления.

— Назовём его невербальным рекурсивным анализом, — предложила Твайлайт. — Где «уровни» — количество учитываний преломления твоей мысли через чужое или твоё собственное восприятие.

— Это прекрасно, Твайлайт. — Флёр всхлипнула и отвернулась.

— Флёр, ты… плачешь? — единорожка испугалась, хотя и знала, что не допускала никаких очевидных глупостей. Сейчас, будь перед ней любая другая пони, Твайлайт следовало бы подыграть, произнеся что-то вроде: «Прости, я очень извиняюсь, если сказала что-то не так» — просто чтобы не показаться равнодушной. Но Твайлайт знала, что Флёр понимает, что именно так ожидаемо себя и должна повести любая другая пони на месте Твайлайт, а если Твайлайт — не любая другая, она прочтёт этот диалог в невербальном рекурсивном анализе и не произнесёт ненужного вслух. Потому единорожка лишь улыбнулась, поставив копытце на плечо Флёр.

— Почти не плачу, — кобылка сперва коснулась тыльной стороной копытец своей мордочки, затем повернулась к Твайлайт и натянуто улыбнулась. — С тобой я впервые испытала переполняющее чувство настоящего экстаза, — призналась Флёр перевернувшись на живот и подложив под себя копытца. — Всё это время я чувствовала себя, вероятно, так, как должна себя чувствовать пони, знающая речь, но живущая в обществе, где окружающие понимают лишь язык жестов. И то весьма примитивный.

Флёр поднялась с травы.

— Представь. Вместе мы могли бы писать книги, которые поймут когда-нибудь потом, и говорить на самом редком — языке невербальных диалогов. А могли бы овладеть самыми потаёнными секретами мироздания или на неделю захватить Кантерлот, чтобы научить пони мыслить так же, как умеем мы сами…

— Наши подданные, — продолжила Твайлайт, — собрали бы все знания, раскиданные по Эквестрии. Исчезающие в памяти поколений и гниющие под развалинами замков. Мы возродили бы заклинания Старсвирла и постигли бы природу времени. Во всём мире не осталось бы никаких тайн. В конце концов, мы бы победили Смерть. Больше ни одной пони не пришлось бы умирать только потому, что кто-то решил, что смирение перед Смертью не лишено доли героизма и мужества.

 — И каждую ночь мы бы засыпали с осознанием совершаемого чуда и просыпались бы под шелест утренних звёзд…

Разреши мне одну вещь…

Флёр де Лис склонилась к трепещущей Твайлайт. Закрыв глаза, она медленно поднесла к ней свою мордочку и коснулась поцелуем своей собеседницы. Юная пони почувствовала, как её шёрстка ощетинилась, и дрожь от нежного прикосновения Флёр пробежала у неё от загривка до самого кончика хвоста. Единорожка вновь сделала глубокий и резкий вдох, чтобы…

— К сожалению, на этом всё, Твайлайт. — Флёр тяжело вздохнула, словно заставляя себя пробудиться от волшебного сна. — Когда всё кончится — заходи на выходных в северное крыло Кантерлотского дворца, — добавила она и медленно побрела в сторону фермы.

Палящее солнце находилось в зените, а белая стройная кобылка медленно шагала по грунтовой дороге. Только сейчас она понимала, насколько по-настоящему одинока.

The big long (Ставка на повышение)

Говорят, обладатели гениального ума не лишены причуд. То ли гении мысли исходят из своей парадоксальной, недоступной иным логики, то ли умело поддерживают имидж и интерес к собственной персоне безобидными чудачествами. Селестия же за все годы своего правления позволила себе лишь одну прихоть. Одну, но девятьсот раз.

«Отныне я хочу ежегодно проводить Лебединую Церемонию, — заявила она однажды. — В этот день мы будем закупать ковры у ремесленников со всей страны и застилать ими все дороги Кантерлота. Приобретать лучшие продукты с соседних ферм, чтобы накормить наших гостей, приводить дворец в идеальное состояние, реставрировать картины, золотить люстры, чистить доспехи…»

И никто не посмел возразить Её Высочеству, хотя первые пони при дворе были ожидаемо против подобного расточительства. Приводить в порядок дворец, бесспорно, было делом необходимым, картины порой тоже нуждались в реставрации. Однако бесплатно кормить всех, кто приедет в Кантерлот, казалось неслыханной щедростью, не говоря уже о том, чтобы ежегодно покупать километры ковров, и сотни рулонов шёлка для украшения дворца. А ещё требовалось платить пегасам за ночной дождь и разгон туч под утро, чтобы в день Лебединой Церемонии в столице было чисто, свежо и солнечно. И всё ради того, чтобы на глазах у собравшихся зевак провести стайку лебедей по улицам Кантерлота и устроить им представление в главном зале дворца Её Высочества.

Однако спустя десять лет Кантерлот смирился с единственной прихотью своей принцессы. Ещё через полвека пони и вовсе забыли о своём недовольстве и даже стали приходить на этот странный праздник, который отмечается только в столице и нигде больше. И судя по всему, никто так и не догадывался об истинном назначении Лебединой Церемонии. А те, кто знали наверняка, обычно были слишком умны и потому молчали.

Когда-то давно, листая страницы переписей населения и размышляя над конечной жизнью простой пони, Селестия обратила внимание: в её королевстве каждое десятилетие пони оказывается чуть больше, чем в предыдущее. Значит, в среднем, каждый отрезок времени рождается больше пони, чем умирает. А из этого следует, что с каждым днём денег, ресурсов и территории Эквестрии, которые приходятся на одну понячью душу, становится всё меньше. Можно расчистить дебри Вечнодикого Леса и осушить болота, превратив их в посевные площади. Можно строить многоуровневые облачные замки и облагораживать пещеры, способные вместить целые города, и селиться под их каменными куполами, как некогда это пришлось сделать бэтпони. И при надлежащем контроле вопросы нехватки земли и ресурсов — проблемы даже не ближайшего тысячелетия — Эквестрия ещё достаточна просторна, чтобы разместить население даже впятеро больше нынешнего. Но что произойдёт, если все отчеканенные Кантерлотом монеты разделить на всё это внезапно возросшее население?

Ответ очевиден — ничего. Пони не станут беднее в пять раз. Всего-навсего битс будет цениться в пять раз больше. Хорошо это или плохо, Селестия не знала, но представила: каждый год рождается всё больше пони, а суммарное количество битсов остаётся прежним. Значит, выгоднее прятать золотую монету под подушкой в прок, чем сейчас купить на неё книгу или корзину яблок. И это неизбежно приведёт к катастрофе — недополучивший битсов фермер не заплатит пегасам за полив, а не получивший денег пегас начнёт копить монеты на чёрный день, вместо того, чтобы заплатить условной единорожке и приобрести у неё пару книг.

Выходит, чтобы поддерживать равновесие товарно-денежных отношений, нужно всего лишь чеканить новые монеты. Совсем чуть-чуть, всего лишь чтобы сохранять этот идеально выверенный баланс. Дело оставалось за малым — ежегодно распределять золото равномерно всем жителям Эквестрии. На целый месяц Селестия зарылась в кипы книг, пытаясь изобрести необходимое заклинание, но даже в мире магии нельзя организовать нечто настолько сложное парой простых слов или действий. В один день Селестия даже была готова смириться, что лучшая идея — это, зная население городов, делить новые монеты в соответствующих пропорциях и ежегодно раскидывать их над городом, прибегнув к методу не самому справедливому, но весьма рациональному.

— Это немыслимо! — возмущалась ещё тогда юная по нынешним меркам принцесса. — Селестия рассыпает золото над городами, словно кидая подачки своим поданным! — Аликорн представила, как общество сразу разделяется на тех, кому не стыдно собирать валяющиеся на дороге монеты, и тех, кто презирает собирающих, потому что внутренне завидует их беспринципности. — Уж лучше раздать эти деньги, совершив покупки товаров втридорога! — Рассуждала принцесса, пока не понимая, как ежегодно организовывать фиктивные закупки на такие солидные суммы, а главное — куда потом эти товары девать. — Всё! — Принцесса решительно стукнула передним копытом, — значит, будет новый праздник. В честь… — принцесса задумалась — приурочить такой искусственный праздник к значимым событиям Эквестрии она не желала. — А пусть даже в честь лебедей из кантерлотских прудов! И чем расточительней он будет, тем лучше. Назову это «Лебединой Церемонией», и хватит с меня в этом месяце! А закупленные товары пусть после праздников отправляются в больницы, санатории и школы.

Так Лебединая Церемония оказалась праздником победы над дефляцией.

---

— Ваше Высочество, — в комнату вошёл церемониймейстер принцессы. — Сегодняшняя сводка. По состоянию на одиннадцать часов утра, нефть и уголь прибавили в цене семь и десять процентов соответственно. Продолжают дорожать акции всех без исключения компаний.

«Ни один банк, — размышляла Селестия, — не обладает достаточным количеством битсов, чтобы увеличить капитализацию рынка в два раза за неделю. Есть подозрения, что благодаря Daily Mare и другим изданиям, спонсируемым Goldmare Horse, рынок привлёк частных инвесторов — простых пони, которые не понимают, что когда-то поток денег иссякнет, и вместо обещанных сотен процентов дохода, не успевшие сойти вовремя, рискуют потерять всё.»

— Дорожают также и продовольственные товары, — продолжал отчитываться Фэнси Пэнтс. — Среди населения растёт обеспокоенность вероятным наступлением вечной ночи, и пони запасаются продуктами питания. На этих опасениях овёс, пшеница, картофель и сахар подскочили на пятнадцать процентов за сегодня и в два раза со Дня Летнего Солнцестояния. Если так продолжится и дальше…

— Хорошо, Фэнси, — Селестия даже не взглянула на жеребца. — Я займусь этим. Как там Foal Street?

— Сожалею, принцесса, — Фэнси вздохнул, понимая — он с самого начала знал, что не сможет выполнить поручение Её Высочества. — Пока всё так же безрезультатно. Договориться ни с кем не удалось — мы ничего не способны им предложить. А единственный наш союзник, Филси Рич, бессилен против Goldmane Horse. И ещё…

…перед принцессой лежала газета. Издание Daily Mare со ссылкой на Goldmane Horse сообщало, что по заявлениям крупнейшего частного банка за неполную неделю было выпущено в оборот в десять раз больше долговых расписок, чем за всю историю существования Goldmane Horse. Гендиректор банка, госпожа Импосибли Рич, называла это «грядущей революцией не только в финансовом секторе Эквестрии, но и в умах простых обывателей». Она также отмечала, что введение долговых расписок существенно упростит товарно-денежные отношения и заставит пони по-новому взглянуть на структуру существующей экономики.

Все эти дни Селестия была слишком занята распутыванием дворцовых заговоров и поисками Луны, чтобы обращать внимание на относительно стабильный банковский сектор. Принцесса не могла себе даже представить, что кто-то решит бросить вызов существующему порядку, учитывая, что монетный двор был полностью подотчётен Её Высочеству. Более того, Селестия ещё точно не знала, стало ли возвращение Найтмер причиной, вынудившей банк выпускать расписки, чтобы запастись золотом впрок. Или же явилось сигналом к действию на волне возможных перемен. И отказ Мэйнхеттена сотрудничать с Кантерлотом говорил в пользу последнего варианта.

«Не исключено, что в Мэйнхеттене известно не больше, чем во дворце, — размышляла принцесса. — Тогда выпуск такого числа долговых расписок можно объяснить естественным стремлением банка нарастить золотой запас, чтобы оставаться на плаву даже в случае серьёзных изменений в Эквестрии. В таком случае, банковский сектор не должен вызывать беспокойства до тех пор, пока он будет в состоянии выполнять взятые на себя обязательства. Но что если Мэйнхеттен знает чуть больше? Не попытка ли это лишить монетный двор влияния? Или же это самая большая афера за всю историю Эквестрии?»

Но Селестия не желала признаваться, что был ещё и третий вариант. Самый страшный — когда банковский сектор во главе с Goldmane Horse всерьёз решил, что лишние деньги, выпуск которых не стоит труда, помогут экономике Эквестрии. И Селестия знала, что действительно помогут — она пришла к этому выводу ещё девятьсот лет назад, когда началось празднование Лебединых Церемоний. Ведь у Селестии тоже был соблазн сделать жизнь пони чуть лучше, раздавая больше монет, чем того требовал прирост населения. Но тогда победа над дефляцией ушла бы в другую крайность — инфляцию, при которой пони, забывшая свой битс под подушкой, лет через десять могла бы на него купить вполовину меньше, чем раньше.

Потратить сегодня было бы разумнее, чем отложить на завтра, и скорость обращения денег производила бы больше товаров и больше услуг, чем требовалось населению. Обесценился бы труд, а скачущая из одних копыт в другие монета оставляла бы за собой произведённый товар — нужный и ненужный, тратя на него драгоценные ограниченные ресурсы.

Теперь инфляция заставляет пони искать способы сохранения своих сбережений. Вскоре они догадываются, что уберечь деньги от обесценивания может только вложение их в производство, обещающее ещё бо’льшие деньги. Начинается гонка инвестиций. Так появляются крупные предприятия. С катастрофической скоростью уничтожаются ресурсы, но взамен растёт уровень жизни. Пони могут позволить себе гораздо больше, чем раньше. Наработки учёных и внедрение технологий позволяют минимизировать труд и освободить время для чего-то более важного, чем работа. Теперь почти не существует неизлечимых болезней, а жителю условного Понивилля совсем не обязательно работать от рассвета до заката, уметь выращивать яблоки, пасти коров, чинить поломанную калитку, класть кровлю и ухаживать за палисадником. Достаточно занять любую приглянувшуюся нишу, чтобы никогда больше не заботиться ни о выращивании продуктов, ни делах на ферме, ни о продажах производимого товара. Знай, выполняй поручение и не задерживай процесс.

Но достаточно лишь раз разогнать экономику, чтобы больше никогда её не остановить. Получаемый доход, разбавленный новыми долговыми расписками, будет реинвестироваться снова и снова, из года в год, потому что тот, кто остановится или даже замедлится — потерпит поражение. Эквестрия начнёт жить в кредит, в перспективу, и чтобы дотянуть до этой перспективы, не скатившись в бездну глубочайшего кризиса, придётся выжимать все соки из недр, лесов и водных ресурсов страны. Это будет ожесточённая схватка корпораций за выживание, где голос Селестии уже не будет законом. Не будет ни официального Кантерлота, ни королевского двора, ни даже самой принцессы. Она будет подписывать то, что ей прикажут и вещать то, что захотят выше.

А после, в погоне за новыми ресурсами, начнётся «освободительная экспансия». Будет насильно присоединен Гриффонстоун и завоёваны бесплодные земли драконов. У яков не погнушаются отобрать обледенелый клочок скалистых гор и это будет не просто захват, а настоящая война. Война, если кто-то из жителей нынешней Эквестрии не знает, это когда одна пони намеренно наносит физические травмы другой. Желательно, несовместимые с жизнью. Война — это хуже безобидных проделок Дискорда и даже хуже Найтмер Мун, на счету которой нет ни одной загубленной пони. И всё это случится в ближайшие триста лет, если Эквестрия не остановится. Прямо сейчас.

— Жители Эквестрии! — сегодня собравшиеся под балконом пони услышали настоящий кантерлотский глас принцессы. — Моя сестра до сих пор не найдена, Эквестрия всё ещё в опасности, ни Вондерболты, ни гвардия не имеют и понятия, где сейчас скрывается Луна. Страна переживает нелёгкие времена. Я подтверждаю это. И сегодня призываю вас к бдительности! Не поддавайтесь панике, но и не оставайтесь равнодушными. Не ввязывайтесь в авантюры Foal Street и оставьте решать вопросы инвестирования знающим пони. Я в курсе всего, что сейчас происходит в стране. И то, что сейчас творится на рынке, лишено здравого смысла и может привести к очень печальным последствиям. Особенно для игроков, решивших удвоить или утроить свои капиталы. Фирмы не произведут столько товара, сколько в них вложено за последние дни. Я призываю прекратить панику среди населения и спекуляции с ценными бумагами. Никому. Ещё раз повторю, никому не допустимо спекулировать на нашем общем горе.

Сейчас я обращаюсь не только к тем, кто на волне ажиотажа решил запастись продовольствием впрок, но и к тем, кто решил сделать на этом состояние. В хранилищах Эквестрии достаточно овса, картофеля и пшена, чтобы удовлетворить нужды населения на год вперёд. Я не допущу спекуляций с продовольственными товарами. Если цены на продукты не стабилизируются в кратчайшие сроки, я воспользуюсь своим исключительным правом заморозить котировки на продовольственных биржах и самостоятельно устанавливать цены на товары…

Селестия внимательно следила за каждым взмывающим в небо пегасом, но Радуги она так и не дождалась. Принцесса ещё вчера приметила радужногривую пегаску в числе гонцов, и даже выяснила, что юная летунья пришла с солидным преимуществом. Потому сегодня Её Высочество рассчитывала устроить ей очередное состязание, чтобы в своих предстоящих снах Радуга пережила самые счастливые моменты своего триумфа. Однако почему победительница решила не принимать участия в сегодняшнем состязании, осталось для Селестии тайной. На сегодняшний сон срочно требовался новый кандидат. Выбор пал на Твайлайт.

---

Радуга дремала на залитом солнцем облачке. Она всегда так поступала, если время после обеда было свободно. А если время было занято, пегаска его освобождала, чтобы поспать. Вопреки расхожему мнению единорогов и земнопони, пегасы не спят на облаках, разве что в знойный летний день. Ночь же, как и все остальные пони, они проводят в кроватях, как правило, накрытые тёплым одеялом рядом со своей особенной пони. Но пегасы, которые этой особенной пони не обзавелись в силу различных причин, стали теми яркими представителями пегасьего общества, чья жажда вечной свободы оказалась выше инстинктов и естественного стремления к спокойствию. Это была каста отчаянных пегасов-одиночек, пегасов-романтиков и любителей состязаться с непогодой. Они не боялись ударов молний и порывов ветра, они спали зимой под открытым небом и в юности тайно убегали из родительского дома, чтобы померяться силой с природной стихией.

Радуга, ещё будучи совсем маленьким жеребёнком, часто слышала истории о Флэше Магнусе, который был одним из тех счастливых пегасов, что застали времена неуправляемой погоды, и тайно завидовала ему в этом. Когда же после сказки на ночь в её комнате гас свет и закрывалась дверь, радужногривый жеребёнок откидывал тёплые одеяла, открывал окно и ложился под ним на ковёр. Холодный ночной воздух стекал вниз, разливаясь по полу комнаты, и Радуга засыпала, представляя себя самой потрясающей и восхитительной пони.

Стайка пегасов отделилась от города на скале. Радуга проводила их скучающим взглядом и только собиралась улечься поудобней, чтобы отоспать свои законные полчаса, как ей стала завладевать навязчивая мысль, будто пегаска забыла что-то крайне важное. Вспомнив паникующую Твайлайт, Радуга презрительно фыркнула, словно желая убедить саму себя в безосновательности переживаний, но этот приём не вышел — Радуга сама почувствовала наигранность, и от этого ей стало ещё тревожней. Пегаска озадаченно села и почесала копытцем за ухом. Летуны вдалеке уже почти скрылись из виду.

— Они летят гораздо быстрее обычных пегасов, — заметила Радуга, оценивая расстояние, — и почему-то мне кажется, что я должна быть среди них. Гонки? Святая Селестия! — воскликнула Дэш. — Я же проспала обращение принцессы! Я простояла под её балконом два часа, но разве могла я знать, что она решит выступать именно когда я сплю!

Пегаска сорвалась с облака и устремилась к площади перед балконом принцессы. Ещё издалека она разглядела пёструю толпу пони, и это давало надежду, что Селестия ещё не окончила свою речь. Но когда Радуга приземлилась на краю площади, заставив посторониться шныряющих под копытами единорогов, выяснилось, что выступление принцессы завершилось минуту назад.

— Мэм! — окликнула Радуга какую-то высокую розовую пегаску, которая вызывала доверие. — Простите! Да-да, вы, — подтвердила она, заметив, что пони замешкалась. — Я пропустила, что говорила принцесса, но мне очень-очень важно это знать! Оу… вы… — только сейчас Радуга заметила, что эта пегаска обладает ещё и рогом.

— И вы тоже из этих? — спросила розовый Аликорн с ноткой сострадания, которую заметила бы только Рарити или Флаттершай.

— Из кого? — изумилась Радуга. — Я просто хочу узнать, что сказала Селестия! Меня ждут в Мэйнхеттене.

— Из тех, кто наживается на чужом горе, — ответила та. — Не оправдывайтесь, не надо. Селестия официально признала, что новостей о Луне до сих пор нет. Ещё она заявила о недопущении спекуляций с продовольственными товарами, показав свою готовность вмешаться сначала рыночными методами, затем, если не поможет, законодательными.

Пони развернулась, чтобы уйти, но Радуга вновь её окликнула.

— Простите, я совсем не понимаю, о каком горе вы говорите?

— Что ж, — Аликорн медленно развернулась. Ей не особо хотелось задерживаться на площади, но тот факт, что её куда более спешащая собеседница готова пожертвовать своим временем, заставил её удовлетворить просьбу. — Наша принцесса очень страдает — её сестра, с которой она не виделась тысячу лет, пропала. Вероятно, Селестия и Луна никогда не примирятся. Разве это не горе?

— Прежде всего, я лично противостояла этой Найтмер, и знаю, кто она такая. А во вторых, я-то тут причём? — воскликнула Дэш, распушив крылья от возмущения. — Я просто передаю новости. Вы же не обвиняете почтальона, что он принёс плохую весть!

— С прагматической точки зрения — вы совершенно правы. Но что должна чувствовать наша принцесса, когда во время объявления о пропаже собственной сестры, в небо взмывают пегасы и мчатся в сторону Мэйнхеттена? Вы ждёте событий, и чем страшнее они окажутся, тем лучше. За сколько будет продана весть о пропаже Луны? О её бегстве? Или, может, даже смерти? Эквестрия никогда не видела подобного. Лучшие гонцы получают по пять тысяч битс за полёт. И каждый тайно мечтает первым сказать на Foal Street заветное «Селестия объявила войну» или «Луна мертва», потому что Goldmane Horse обещает полмиллиона битсов тому, кто первый донесёт ему эту весть. Битсы, битсы, битсы… обезличенные бумажки, которые заставят пони не видеть, не слышать и не чувствовать. Придуманные как мера труда, с появлением банков и крупных игроков они станут мерой жадности и алчности. Видимо, только с приходом Вечной Ночи, когда пони начнут умирать от голода, вы поймёте, что битсы нельзя есть.

---

Радуга учла ошибки прошлой гонки, и теперь, едва настигнув стайку пегасов, старалась держаться в хвосте. Вчера Дэш посетила Твайлайт и ненавязчиво поинтересовалась, что бы она сделала, чтобы, будучи самым слабым пегасом в гонке, прийти, по крайней мере, не последней. На что единорожка сообщила, что разумнее всего держаться за кем-то. «Но, конечно, — добавила она, — ты так делать не будешь.» Напоследок хозяйка библиотеки вручила своей подруге книжку по аэродинамике и посоветовала подтянуть базовые знания физики. Радуга скептически относилась к советам всяких единорожек, особенно если дело касалось полётов, но в то же время, как показывала практика, Твай ерунды не советовала.

И действительно — если бы вчера Радуга понаблюдала за своими соперниками, она бы заметила, что они летят парами, сменяя друг друга. И пока одна борется со встречным сопротивлением воздуха, другая летит в уже рассечённом воздушном потоке, набираясь сил. А пегасы, летевшие поодиночке, наверняка передавали эстафету своим напарникам где-то в середине пути. И это было не честно, поэтому Радуга посчитала, что имеет полное право пристроиться за парой самых быстрых пегасов и лететь в их ламинарном потоке, несмотря на недовольство последних.

«Вчера я допустила тактическую ошибку, — сетовала Радуга. — Пони увидели, насколько я на самом деле быстрая, и наверняка подготовили несколько замен, чтобы каждый час мне противостоял новый пегас. Это несправедливо, потому что у меня нет напарника! А даже если бы и был, захотела ли бы я делиться с ним своей законной тысячей битс, а тем более — своей победой?»

И Радуга поняла, что нет. Разве что это будет Спитфайр — пожалуй, единственный авторитет, с которым пегаска считалась. Ведь мало того, что она была действительно потрясающим вондерболтом, она ещё и разработала методику, благодаря которой Радуга смогла преодолеть радужный барьер.

Так самая быстрая пони в Эквестрии летела вслед за парой, возглавлявшей гонку, перестраиваясь при смене лидера. Как и ожидалось, Твайлайт была права — даже после нескольких часов полёта крылья уверенно держали пегаску, и на подлёте к Мэйнхеттену она чувствовала в себе достаточно сил, что оповестить весь город о своём прибытии радужным ударом.

— Луна не найдена, Селестия грозится ввести контроль за ценами на продукты! — крикнула Дэш, влетев в третье окно кабинета Goldmare Horse.

Импосибли распорядилась продавать товары и акции продовольственного сектора, а сама села на диван к Радуге, валявшейся в раскиданных подушках. Купленные совсем недавно, они даже пахли, как пахнут ткани в бутике Рарити, и теперь голубая пегаска понимала, почему Опал так любит лежать среди рулонов тканей и набивки.

— Впечатляет, — произнесла Импосибли, которой в силу своего возраста и статуса удивляться было не положено. — Опять лучший результат, ещё и с таким отрывом. Будь осторожна, Дэш, не повреди крылья.

— Да я! — Радуга взлетела под потолок, и подушки разлетелись по кабинету. — Да я дважды влетала в дерево на полной скорости и трижды падала в озеро! А ещё снесла пять фонарей и двенадцать люстр в доме моих родителей. И как видите, у меня даже шрамов не осталось под шёрсткой!

— Это похвально, но будь гораздо более внимательна. — Импосибли направилась к своему месту за массивным столом. — Повредить крылья можно не только самостоятельно, но и в несчастном случае. Особенно, когда ты — единственная пегаска на дистанции Кантерлот-Мэйнхеттен, способная обойти всех соперников, не оставив им ни единого шанса. И особенно, когда в этом замешан Foal Street. Впрочем, — Импосибли заметила, что Радуга напряглась, — ты и без того достаточно умна, чтобы это понимать. Но ты же знаешь, как старушки, подобно мне или Бабуле Смит любят перестраховываться.

Радуга фыркнула. Импосибли явно не знала Бабули Смит.

— Пожалуй, ты выполнила свою работу на сегодня, — Импосибли достала из выдвижной полки пять красных купюр и положила их перед Радугой. — Мне показалось, что до Понивилля ты решила добираться поездом. Поэтому я также приобрела тебе поездной билет, чтобы не приходилось тратиться на дорогу обратно.

— Это правда здорово, — сказала Радуга, с лукавой улыбкой разглядывая пятьсот битс и проездной, — но ходят слухи, будто мои конкуренты получают по пять тысяч за один полёт.

— Хм… — Импосибли прикусила нижнюю губу и откинулась на спинку кресла. — Верно, — подтвердила она, даже не став тратить свой авторитет на отрицание. Радуга должна была об этом рано или поздно узнать. Главное, чтобы эта пони не догадалась, насколько она на самом деле уникальна. — Если они приходят первыми, то именно столько они и получают. Ты хочешь пять тысяч?

— Я хочу восемь, ведь я прихожу гарантированно первой. — Радуга самодовольно выпятила грудку. — Скромность — не лучший союзник, и уж точно не мой, — напомнила та, тоже откинувшись на спинку кресла.

— Хорошо, — согласилась Импосибли. — Ты будешь получать по восемь тысяч за каждый успешный полёт, — пони вытащила полку и выложила перед собой ещё пятьсот битс. Затем она взяла со стола ключ и направилась к секретеру у стены. — К сожалению, — произнесла она, возвращаясь обратно с пачкой бумаг, перетянутых верёвкой, — с собой у меня нет восьми тысяч…

— В смысле, нет восьми тысяч?! — изумилась Радуга, подозревая, что её пытаются обмануть. Вот сейчас уже точно. — Не вы ли владеете миллионами?

— Всё не так просто, — улыбнулась Импосибли, — да, у меня есть свободные деньги на вкладах, но это не золотые горы монет, как ты можешь себе представить. Я не та бессмертная пони из детских книжек, которая сидит на сундуках с золотом, и тем сказочно богата. Более того, я скажу — она сказочно глупа, раз думает, что её богатство, каким бы большим оно ни было, никогда не иссякнет. Я же владею долями компаний, которые стоят десятки миллионов и которые приносят доход. Поэтому могу и тебе предложить взять любые акции из тех, что у меня есть, на недостающие семь тысяч. В любой момент ты сможешь их продать.

— Это что, ещё какие-то бумажки? — пренебрежительно произнесла Радуга, переворачивая странные фантики, разного цвета, дизайна, формата и степени потрёпанности. — Благодаря вам я знаю, что бумажный битс надёжен так же, как и золотой. Но в чём надёжность этих бумаг?

— Каждая из акций — доля чьей-то компании. Представь, что ты решила основать фабрику по производству сидра. Тебе нужно приобрести землю, построить дом, высадить сад, закупить всё необходимое для производства. Как ты думаешь, сколько битс на это потребуется?

— Не знаю, но Эпплджек делает это бесплатно, — заявила Радуга. — По крайней мере, для меня. Но если я решу начать собственное производство… Сто тысяч?

— Или гораздо больше, — продолжила Импосибли. — Не у каждой пони есть такие деньги. Поэтому пони объединяются. Одна готова вложить пятьдесят тысяч. А другая — только двадцать. Пони может быть много, и у каждой — свой капитал. Они договариваются и создают собственное производство. Каждая получает документ, который определяет её долю в этом предприятии. Когда же подходит время делить полученную прибыль, владельцы акций получают её согласно доли своих вложений.

Бумаги таких закрытых обществ, как правило, не выходят на рынок. Акции перед тобой — другие. Приобрести их может любая желающая пони, и её деньги будут косвенно инвестированы в развитие компании, а сам держатель начнёт получать долю прибыли предприятия — так называемые дивиденды. Так что, — Импосибли повела копытом, — выбирай, а я скажу, когда ты достигла лимита.

— А какие самые выгодные? — спросила Радуга, глубоко в душе понимая наивность своего вопроса.

— Я не знаю, — улыбнулась Импосибли. — Ситуация меняется. Если этот год будет засушливым по причине ошибки пегасов на Фабрике Погоды, ты получишь хорошие выплаты от Rainbow Rain, услуги которой будут востребованы, в то время как от занимающейся сбором яблок Apple можешь не дождаться дивидендов вовсе.

— Я однозначно беру Rainbow Rain! — обрадовалась Радуга, отсортировывая серые акции с радужной кромкой.

— На все семь тысяч? — с нажимом спросила Импосибли.

— На восемь, — ответила Радуга, возвращая тысячу битс.

— Прежде чем ты наберёшь акций одной-единственной компании, я должна тебя предупредить. Акции — не битсы — на них не устанавливается фиксированная стоимость. Она меняется в зависимости от коммерческого успеха компании, перспектив её развития и близости даты выплаты дивидендов. Акции состоявшихся компаний, достигшие потолка в своей нише, как правило, почти не меняют своей стоимости, в то время как новые игроки могут как отобрать долю рынка монополиста, так и обанкротиться, оставив акционеров с ничего не стоящими бумажками.

Радуга перестала набирать акции и замерла, пристально взглянув на Импосибли.

— В целом же, экономика Эквестрии уже полтысячи лет находится в состоянии стагнации. В контексте жизни акционера, стоимость его портфеля почти не меняется. Так пони, получившая при рождении пакет акций, к восьмидесяти годам сможет продать его всего лишь на восемь процентов дороже. В среднем капитализация рынка выросла на двести семьдесят процентов за тысячелетие, то есть, по десятой процента в год. Однако сейчас Эквестрия переживает не самые спокойные времена, — продолжала она. — Одно неверное движение Goldmane Horse, Её Высочества или появление Найтмер Мун могут поднять рынок или обрушить стоимость отдельных акций в два или три раза. Пойдём, Радуга, — Импосибли встала с кресла и протянула копыто пегаске, — я вижу, ты не любишь теорию, но я покажу тебе, как это происходит на практике.

— Это, — продолжала Импосибли, когда они остановились перед входом в высокий просторный зал на первом этаже, — биржа. Тот же самый рынок, но без товаров. Здесь на бумагу заменено абсолютно всё, потому что, как ты заметила, это гораздо удобней.

— Но почему биржа не находится в Кантерлоте? — задала вполне логичный вопрос Радуга. — Почему пони вынуждены ехать на край Эквестрии в Мэйнхеттен?

— О, это хороший вопрос, — Импосибли улыбнулась, отойдя чуть в сторону — в зале было очень шумно. — Мэйнхеттен стал точкой сосредоточения финансов не просто так. Случилось это очень давно. Если ты знаешь, за океаном, затерянное высоко в горах, находится Королевство Грифонов. Его жители много лет провели в изоляции от мира, воевали между собой и копили золото. Но однажды к власти пришёл король Гровер, и объединил враждующие племена в одно, назвав свои земли Гриффонстоуном. Легенда гласит, что процветанию королевства способствовал мифический Идол Борея, вылитый из золотой пыли закатов. Красивая сказка, чтобы не утруждать умы того времени.

На самом же деле Гровер просто был достаточно разумен, чтобы понимать — богатство — не в золоте, а в его обращении. И на тот момент единственным королевством, с которым возможно было строить торговые отношения, была Эквестрия. Грифоны основали собственный флот, и это стало веком процветания заокеанского Гриффонстоуна. Самое богатое государство закупало у нас товар, который производила Эквестрия. Они везли гружённые золотом и драгоценностями корабли, а взамен получали зерно, ткани, древесину и скот.

Говорят, когда некий Аримаспи — одноглазое чудовище с бараньими рогами, похитило Идол Борея, экономика Гриффонстоуна пришла в упадок. Однако, история решила умолчать о том, что, скорее всего, в той битве были уничтожены порты и потоплены десятки кораблей. Так или иначе, последний, четырнадцатый король Грифонов — король Гуто, оказался не способен восстановить флот. Гриффонстоун вновь замкнулся на себе в попытках решить собственные проблемы, и с тех пор в летописях Эквестрии нет ни одного упоминания о Гриффонстоуне. А уже через десять лет, когда Эквестрия направила через океан собственный флот, торговать было решительно не с кем.

Но полтысячи лет назад, каждый будний день гильдии купцов собирались на площади перед портом и предлагали свой товар грифонам. Цены менялись в зависимости от сезона, предложения и спроса, но всегда находилось равновесие между желанием продавца продать дороже, и желанием покупателя сэкономить. Вскоре оказалось, что нецелесообразно везти свой товар на торговые площади — одно дело, редкие книги и произведения искусства, а другое — зерно или древесина. Так появились первые сырьевые биржи, где пони и грифоны заключали сделки по покупку и продажу. Эти бумаги были обязательством пони предоставить указанное количество товара.

Представь, Радуга, что ты — одна из таких грифонов. Кстати, у тебя есть знакомые грифоны?

— Конечно! Её зовут Джильда, и мы вместе учились в лётной школе.

— Представь себя на месте Джильды. Ты приехала в Мэйнхеттен с целью закупить древесину. Вы договариваетесь с пони, заключаете контракт, и ты получаешь договор на поставку ста кубов необходимого тебе сырья. Корабли отплывают вечером, и до исполнения контракта у тебя ещё целый день. Но вдруг приходит новость: на западе Эквестрии начались лесные пожары, и пегасы не в силах потушить пламя дождём. Сырьевые поставки под угрозой. Вероятно, оставшаяся на складе древесина — последняя в этом сезоне. Что ты будешь делать на месте пони?

— Эм… — Радуга крепко почесала гриву, понимая, что ответ «продавать экономно» звучит глупо, но не лишён намёка на истину. — Продавать дороже, — нашлась пегаска, — посмотрю, сколько будут предлагать остальные. Если таких пони немного, мы даже можем договориться не отдавать дешевле оговорённой цены, потому что это будет выгодно нам всем.

— Не хотела бы я оказаться на месте грифонов, — улыбнулась Импосибли. — Ну, а как бы ты поступила, будь ты на месте Джильды с уже заключённым контрактом на поставку сотни кубов древесины? Представь, что она тебе была нужна для постройки дома, но ты понимаешь, что твой нынешний ещё спокойно простоит до следующего года. Да и камень — тоже вполне себе пригодный материал…

— О, это слишком просто! — Засмеялась Радуга, — вы говорите открытым текстом, что я должна продать этот контракт. Я и сама об этом подумала, но мне показалось это слишком очевидным, чтобы быть правдой. Я раньше ведь и представить не могла, что можно прийти на рынок с десятью тысячами битс, а уйти с пятнадцатью.

— И акции, — продолжала Импосибли, входя в торговый зал, — работают по такому же принципу. Теперь мы можем пройтись по площадкам, и ты выберешь, что бы ты хотела купить. У тебя восемь тысяч битс. Можешь начать с сырьевой биржи, — подсказала Импосибли. — Всё-таки, бочка нефти или тонна зерна умозрительно проще, чем доля владения компанией.

На входе Радуга получила гладкую чёрную дощечку с нестираемым уникальным номером и мел. Войти в число торгующих на бирже стоило всего триста битс, что представлялось лишь текущим расходом перед замаячившими грандиозными прибылями. Было шумно. Всё вокруг гудело, кричало и привлекало внимание, словно Радуга на секунду оказалась во сне Пинки Пай — не хватало только воздушных шариков и Пинки-пушки. Пони беспрестанно носились от одной стойки к другой, что-то выкрикивали и скакали прочь, вновь смешиваясь с толпой. Какой-то земнопони, видимо, работающий по совместительству оперным певцом, на весь зал вещал, что берёт тысячу лотов по цене пятьдесят три с половиной битса за штуку. Вдоль стен располагался ряд бесчисленных стоек, где производилась торговля заявленным инструментом — будь то уголь, сахар или серебро. За каждой стойкой находилось по два единорога, один из которых записывал и стирал мелом ордера на покупку, а другой — на продажу. Таким образом, участники рынка видели, какой объём лотов и по какой цене доступен.

— Это что, — спросила Радуга, указывая на баннер, — неделю назад нефть стоила в пять раз меньше?

— Нефть — основной ресурс, который даёт шансы на выживание при наступлении Вечной Ночи, — Импосибли кричала, чтобы собеседница могла её расслышать. — Если ты заметила, растёт почти всё. Энергоносители прибавили по четыреста процентов, древесина — сто пятьдесят. Все продовольственные товары — на двести и более процентов. Акции промышленного сектора и особенно металлургических предприятий — восемьдесят и даже сто процентов, потому что в случае войны с Найтмер именно промышленность станет приоритетной отраслью, которая будет купаться в золоте Кантерлота. Закономерно дорожают акции банковского сектора. Goldmane Horse увеличил свою капитализацию в пять раз за одну неделю. Впервые рынок получил огромный приток денег, и каждый из находящихся здесь желает урвать свой кусок и думает, что он умнее и удачливей оппонента.

— Тогда я беру нефть! Я не верю в Вечную Ночь, но я вижу, как верят в неё остальные пони.

— Пиши прочерк, желаемое количество лотов и стрелку вверх, — подсказала Импосибли, крича у Радуги почти над самым ухом, — прочерк означает твоё желание купить по лучшей цене на момент, а не дожидаться какой-то определённой. Ты, конечно, можешь и покричать, но вряд ли тебя услышат.

И действительно — хоть Радуга и кричала очень громко, зал гудел ещё громче. Особенно шумно было у соседней стойки, где начинала собираться толпа пони, заворожённо глядя на то, как два единорога выписывают ордера на покупку и продажу, и как количество ордеров на покупку резко снижается под натиском продаж.

— Почему всё растёт, эти акции падают? — Радуга кричала, чтобы Импосибли могла расслышать её вопрос.

— Это твоя новость. Ты сказала, что Селестия может начать контролировать цены. Значит, под ударом — вся аграрная отрасль, которая рискует начать продавать товары себе в убыток, если на то будет воля принцессы. Сейчас слухи подтвердили и другие пегасы. Держатели акций опасаются, что их бумаги упадут в цене, и стараются от них избавиться, чем вызывают панику и волну ещё больших продаж.

— Я понимаю, что если куплю акции сейчас, то потеряю. Но существует ли способ заработать на падении?

— Скажу тебе по секрету, сейчас акции крупнейшего аграрного предприятия Apple’s Family — не лучшее место для спекуляций без опыта. Однако, способы заработать существуют. Сделка в рост — та, что ты заключила только что с нефтью, означает, что ты покупаешь акции и держишь их с намерением продать по более выгодной цене когда-нибудь потом. Это так называемая длинная позиция. Существует также и сделка в снижение — короткая позиция. Для этого ты берёшь взаймы, допустим, десять акций, моментально их продаешь, и когда акции подешевели, выкупаешь этот десяток обратно и гасишь свою задолженность. Та разница, что остаётся у тебя — и есть прибыль.

— Значит, сто лотов по текущей цене в снижение! — Радуга начала писать цифры на личной дощечке, но Импосибли её остановила.

— Видишь, — крикнула она, указывая копытом на доску, — Сейчас акции Apple’s Family торгуются по двадцать два и две десятых битса за штуку… уже двадцать два… Но на доске, на уровне двадцати битс ровно, стоит ордер — тридцать тысяч лотов на покупку. Знаешь, почему?

Радуга почесала гриву — на такой вопрос она ответа не знала.

— Посмотри, — сказала Импосибли, указывая на пони в толпе.

— Филси Рич?! — изумилась Радуга.

— Именно. Он — крупнейший держатель акций и основатель этой компании. Ему катастрофически невыгодно падение котировок. Поэтому он выставил этот огромный ордер на покупку — когда цена подберётся к этому бастиону, вероятно, объёма продаж будет недостаточно для преодоления этой цены, пыл продавцов поутихнет и произойдёт отскок.

— Подождите здесь! — крикнула Радуга Импосибли и бросилась в толпу.

— Радуга! — Импосибли поймала пегаску за крыло. — Не наделай глупостей. Иначе твои деньги могут стать чьей-то прибылью. Даже моей.

Радуга подняла переднее копытце, жестом уверив свою наставницу, что всё под контролем, и исчезла в толпе.

— Беру триста по двадцать один и девять! Триста по двадцать один и де… Радуга? Ты… — Филси сбился с мысли. — Ты что тут делаешь?

— Я теперь доставляю новости! — гордо произнесла та, распушившись. — А ещё я торгую.

— Ты?! — изумился Филси ещё больше. — Беру сто пятьдесят по двадцать один и восемь! Так… А ты разве умеешь?

— Да с этим даже Бабуля Смит справится! — Радуга пренебрежительно махнула копытцем.

— Беру двести по двадцать один и восемь!

— Вы покупаете падающие акции? — удивилась пегаска.

— Да.

— И теряете на этом деньги?

— Пока что да… Беру сто по двадцать один и семь!

— В чём логика?

— Я пытаюсь остановить волну продаж. Это можно сделать только загасив её ещё бОльшими объёмами на покупку. Беру сто по двадцать один и восемь!

— А если не получится?

— То я банкрот. Apple’s Family находится в зоне риска. С одной стороны, крайне возможное введение Селестией контроля за рынком продовольствия. С другой — потенциальная угроза Вечной Ночи, которая уничтожит эту отрасль. Если котировки будут падать и дальше, а на рынке будет достаточно акций для поглощения компании, она может быть выкуплена конкурентами… Сто по двадцать один и шесть!..

Радуга задумалась. Серьёзно задумалась. Глядя на торговую доску с лотами, она видела, как даже несмотря на усилия Филси, зачем-то скупавшего все лоты, оказывавшиеся вблизи его ордера, цена, по которой пони были готовы продавать свои акции падала с каждой секундой. Паника заставляла спекулянтов и игроков продавать несмотря на убыток, пока есть возможность. И можно было попробовать прокатиться на их волне, открыв сделку в снижение, но тогда Филси будет вынужден противостоять ещё и лотам Радуги. Триста лотов, которые могла себе позволить пегаска — не так много, но она понимала, что тогда любая её прибыль будет прямым убытком Филси Рича.

И если Филси проиграет, Радуга получит на этом… тысячу битс? Две? Место Филси займёт какой-нибудь противный высокомерный пони, который будет брать у Эпплов яблоки в половину дешевле, или перессорившись с Бабулей Смит перестанет брать вовсе. И каждый раз, слушая Эпплджек, Радуга будет знать, кто приложил копыто к разладу на ферме Эпплов, пусть даже эти триста лотов и не сыграли решающей роли в разорении Филси.

Радуга ещё плохо понимала рынок, но не могла не осознавать, что даже все заработанные ей сегодня деньги — капля в море в борьбе за Apple’s Family. И тем не менее, если Филси разорится, она будет чиста и перед Эпплджек, и перед собой — она сделала действительно всё, что было в её силах.

— Я могу вам помочь… Нет, правда, не смотрите на меня так! — Радуга прикрикнула, задетая, что Филси так пренебрежительно относится к её помощи. Пегаска взяла свою досочку и написала «20.0 300» и стрелочка вверх, что означало покупку.

— У тебя есть шесть тысяч битс? Ах, да, ты же гонец… Радуга, — Филси Рич перестал заключать сделки, позволив цене приближаться к обозначенному рубежу, — послушай меня, — серьёзно произнёс жеребец, — ты рискуешь потерять всё, ведь если отскока не произойдет и моих объёмов не хватит…

— Я это делаю не ради прибыли. Вы хорошо ладите с семьёй Эпплов, дружите с Бабулей Смит, и я не хотела бы, чтобы у них закупал яблоки кто-то другой. Вдруг он будет скупой? Злой? Или окажется единорогом?.. — Радуга попыталась изобразить подобие улыбки. — Может, мне было бы лучше не встретить вас вовсе и вложить свои оставшиеся битсы в металлургию или энергетический сектор. Но встреча случилась, и я изменю себе, если брошу вас в беде. Моя помощь невелика и, скорее всего, ничтожна. — Радуга посмотрела на доску ордеров — теперь там висела заявка на 30300 лотов на покупку по цене 20.0 битс. — Я знаю, — продолжала она, — насколько это неразумно, но я не могу поступить иначе и оставить вас одного.

Вскоре Радуга простилась с Импосибли и покинула здание биржи, не дожидаясь, когда цена преодолеет двадцать битсов за акцию. В Понивилль она возвращалась с нехорошими новостями для семьи Эпплов.

Распределение ответственности

Ответственность — привилегия, а не обременение. Но распространённое нежелание брать её на себя возникает не столько от неспособности извлечь из неё выгоду, сколько из опасений возможных последствий. Потому жеребята так охотно перекладывают её на взрослых пони, те передают её друг другу, Селестии и даже воле случая. На этом рынке предложение всегда превышает спрос, оттого и случается, что колоссальные силы оказываются сосредоточены в единственных копытах, становясь мощным орудием решения целого спектра задач. Но решение чужих проблем ценой вашей ответственности — это процент за спокойствие, который готов платить каждый кто передал её в управление. И для заключения этой сделки вовсе не обязательно заявлять о своём желании вслух. Достаточно лишь раз не проявить инициативу.

Её не проявлял Шайнинг Армор, который ждал приказов из Кантерлота, в итоге вверившись своей сестре. Её лишь однажды не проявила Спитфайр, не способная выбрать между несчастной Луной и репутацией Вондерболтов, оттого положившаяся на чутьё Жерома. Но если Шайнинга положение дел вполне устраивало, то пегаска всё больше начинала злиться на собственное бездействие. Она была готова повыдирать себе перья за нерешительность, как это делали в уже забытые доэквестрийские времена, прежде чем столкнуть струсившего в бою пегаса с края облака. Но теперь она знала цену ответственности, и собиралась вернуть себе упущенную власть, как только выполнит поручение Жерома.

Завтра, когда вместо особняка Шайнинг Армор увидит пепелище, Спитфайр уже должна будет обладать достаточным влиянием, чтобы перенять инициативу сбитого с толку безвольного главнокомандующего и дать Луне столько времени, сколько ей понадобится, чтобы покинуть Эквестрию.

Но так или иначе, две значимые фигуры, не смотря на всё своё преимущество, данное Её Высочеством, всё ещё являлись лишь посредниками между теми, кто действительно был способен принимать решения и контролировать ситуацию и без королевских регалий.

Письмо своему брату Твайлайт послала заказным пегасом с условием передать лично в копыта. А ещё она наложила заклятие конфиденциальности, которое улетучивалось в случае вскрытия конверта. Когда-то, будучи ещё совсем маленькой единорожкой, Твайлайт придумала и собственный шифр, но Шайнинг либо не хотел, либо действительно не был в состоянии постигать азы криптографии. Именно по этой причине пришлось ограничиться лишь заклятием конфиденциальности, которое не уберегало информацию, но, по крайней мере, сообщало о прочтении письма третьим лицом.

И такая предосторожность не была проявлением паранойи. Любое неучтённое событие в виде случайной утечки хотя бы одного факта (особенно, если утечка не будет учтена Твайлайт в своём планировании), грозила обернуться катастрофой для всей Эквестрии. Ведь по так любимой единорожкой теории хаоса, различия в двух системах, находящихся в одинаковом первоначальном состоянии за исключением хотя бы одного параметра, на достаточно большом промежутке времени становятся всё более очевидны. А учёная единорожка вовсе не хотела стать причиной разрушения защитных чар Кантерлота, дискредитации Селестии или обращения Луны в Найтмер Мун.

Шайнинг Армор, Спитфайр и Мэйджор собирались ужинать, когда в окно постучал пегас-почтальон и передал конверт. Лично главнокомандующему силами Эквестрии в копыта.

— Заклятие конфиденциальности, — ухмыльнулся Мэйджор, когда вскрытый конверт выпустил в воздух струйку фиолетового дыма.

— Никогда бы не подумала, что земнопони разбираются в этих единорожьих штучках, — произнесла Спитфайр, стараясь казаться невозмутимой настолько, насколько это возможно для двойного агента, который сегодня ночью совершит диверсию против Её Высочества, но ради Эквестрии.

— Жером часто его применяет, — словно открещиваясь от своих познаний, отвечал мэр, — не знаю, как. Говорит, чужая магия всегда чувствуется… Неужели, письмо от Принцессы? — непринуждённо полюбопытствовал Мэйджор, рассчитывая узнать содержание письма также просто, как и в прошлый раз.

— О, нет-нет. Это моя сестра, — успокоил присутствующих Шайнинг Армор, и в комнате вновь наступило молчание.

Теперь Спитфайр уже знала, что Мэйджор, помимо того, что развязный пьяница и весельчак, ещё и умелый актёр на побегушках Жерома. Сейчас, благодаря знанию в ретроспективе, это казалось очевидным, и пегаска начинала злиться на глупого и доверчивого Шайнинга, который непременно выложит всё, что так старательно прятала его явно более умная сестра. И Спитфайр была намерена не допустить этого, потому что чем больше информации получал Жером, тем глубже увязала капитан Вондерболтов. Учитывая, что эта пегаска была явно не из числа изнеженных придворных, способов заставить Шайнинга замолкнуть, она знала как минимум пять. По крайней мере, два были безвредными для последнего.

«Шайнинг, — писала Твайлайт. — Содержание этого письма никто не должен знать. Уничтожь сразу после прочтения.

Мне до сих пор остаются неясны мотивы Селестии. Собака, которая была доставлена в Даркстоун, вероятно, не нападёт на след Луны. Если это случится, дай знать, я расскажу тебе, почему.

Во дворце появился предатель. Скорее всего, это господин Нейсей. Сегодня он направится в Замок Двух Сестёр, чтобы принести доспехи Найтмер. Не спрашивай, почему — так надо. Не поднимай паники раньше времени, но имей в виду, что, скорее всего, Найтмер и её Культ скрываются именно там. Теперь понятно, почему Селестия запретила мне и моим друзьям там появляться.

Понадоблюсь — пиши во дворец Кантерлота. Принцесса вызвала меня в Дворцовую Библиотеку с неизвестной мне целью.

Уничтожь письмо. Сию же секунду встань и сожги, иначе потом забудешь, как и всегда.

Твоя Твайли.»

— Она из Понивилля? — Мэйджор предпринял очередную попытку разговорить своего собеседника. — Какие-нибудь новости?

— Да, из Понивилля. — Шайнинг Армор сложил письмо и положил перед собой на виду — сжечь сейчас, значит, вызвать лишние вопросы. — Всего лишь просила писать ей в Кантерлот, потому что она брала какие-то книжки из Библиотеки Селестии и забыла отдать. Она обожает читать, — криво улыбнулся жеребец.

— Как сказал бы Жером, — Мэй встал и направился к шкафу с крепкими напитками, которые теперь, в компании, не казались ему столь бессмысленными, как в дни запоев в одиночестве, — твоя сестрёнка, видимо, раскрыла секрет философского камня, раз может позволить себе заказным пегасом отправлять сообщения о своих будничных перемещениях.

Спитфайр впилась взглядом в Шайнинга Армора. Если бы она была единорогом, наверняка этот взгляд подпалил бы шкуру главнокомандующему. Но Спитфайр была пегасом. И оставалось лишь надеяться, что Шайнинг достаточно благоразумен, чтобы не раскрывать подробностей конфиденциального письма постороннему лицу.

— К сожалению, — произнёс жеребец к большому облегчению Спитфайр, — я ничего не могу сказать. Вероятно, она обнаружила предателя Селестии, но больше я ничего не сообщу.

— О, без проблем, — Мэй замотал гривой. — У Жерома тоже было полно секретов, в которые лучше было не лезть. Так что моё любопытство скрывать мне привычно. — Мэр только учился реверсивной психологии, но для уровня Шайнинга даже этого было достаточно, чтобы не только вернуть, но и укрепить доверие собеседника. — Предлагаю выпить за успех завтрашней операции… Кстати, откуда такая собака? Породистая?

— Да. Говорят, есть все шансы, что она-то уж точно возьмёт след. Вы можете себе представить? А доспехам, между прочим, уже шестой день…

«Если действовать, то прямо сейчас, — решила огненная пегаска. — Лучшего случая взять ответственность за это безвольное создание на себя, пока её не перенял Жером, мне не представится.»

— Простите, — Спитфайр резко встала из-за стола, и двое жеребцов обеспокоенно взглянули на капитана Вондерболтов. — Иди за мной, — приказала она Шайнингу, покидая зал, — ещё раз прошу прощения, — сухо добавила она, обращаясь к замершему в растерянности Мэйджору. — Пара личных фраз.

— Пустяки, не переживайте, это ещё что. — Мэр все ещё старался поддерживать доселе дружелюбную атмосферу, хотя каждый из присутствующих понимал, что прежней она уже не будет. — Живя с Жеромом, я привык, что…

— Встань! — скомандовала Спитфайр прямо над ухом Шайнинга Армора, и главнокомандующий подскочил от неожиданности. — За мной!

Проведя ошарашенного жеребца через коридор и затолкнув того в его спальню, она захлопнула за собой дверь. Последний, похоже, совсем не понимал, что происходит. Единственное, что он знал наверняка — Спитфайр теперь подчиняется ему, а не Селестии, а значит, ниже него по рангу, и её поведение недопустимо. Это могло стать хорошим контраргументом почти против всего, что сейчас может случиться, однако даже это не придало Шайнингу уверенности — разъярённые пегасы выглядят действительно грозно.

— Я, — сдерживая свой голос на уровне угрожающего шёпота, — не знаю, по какому блату ты стал главнокомандующим, но я уже устала разгребать всё то, что ты тут устраиваешь! Держи свой язык за зубами, Шайнинг! Хватит трепаться, как последняя кляча!..

— Разве так положено веси себя капитану в присутствии главнокомандующего? — В голосе жеребца прозвучала претензия на угрозу, которая, однако, потонула в интонациях удивления и даже изумления действиями пегаски — единорог полагал, что пока всё можно решить мирным путём.

— Я знаю чуть больше тебя, Шайнинг, — проигнорировала его Спитфайр, так, видимо, не считавшая. — По твоей милости я делала и буду вынуждена делать то, что не положено приличным подданным Её Высочества. Ты не представляешь, сколько бед свалилось на головы вондерболтов из-за твоей глупой болтовни. Поэтому тебе правда лучше молчать.

— Если вы думаете, что я ничего не знаю, вы ошибаетесь, — заметил Шайнинг, намекая на полученное утром послание, однако, помня, что о его содержании нельзя рассказывать.

— Где письмо Твайлайт?! — прикрикнула на него Спитфайр. — Где ты оставил это чёртово письмо?!

— Я… — Шайнинг, который только собирался напомнить капитану, кто у кого в подчинении, вдруг снова растерялся. — Я его забыл…

— Стоять! — Спитфайр одёрнула жеребца, кинувшегося в зал за оставленным на столе письмом, и взлетела, чтобы быть выше. — Ты не помнишь даже о таких элементарных мерах предосторожности. — Пегаска достала смятый лист из кармана лётной формы и бросила его к копытам главнокомандующего. — Если ты своим скудным умом представишь самого хитрого и расчётливого пони-полубога, то он и в половину будет не так могущественен, как тот, с кем мы по-настоящему имеем дело. У тебя под самым носом будут проворачиваться манипуляции эквестрийского масштаба, а ты об этом даже не узнаешь, до тех пор, пока он не захочет этого. И ты выводишь его на свою собственную сестру? Ты уже дважды упомянул, что все эти гениальные политические расклады придумывает Твайлайт! Хочешь, чтобы с ней что-то случилось, безмозглая ты бестолочь?!

— Вы у меня в подчинении приказом Селестии! — напомнил Шайнинг Армор, не нашедший контраргументов, но задетый завуалированной угрозой в сторону своей сестры. — И можете быть лишены звания за неповиновение! Не заставляйте меня этого делать!

— Дай сюда! — Спитфайр резким рывком выхватила документ и разорвала его пополам, бросив половинки на пол. — Ты ещё жеребёнок, Шайни, жеребёнок, который думает, что он главнокомандующий. Твоя неказистая фигура просто оказалась на доске Селестии в нужное время в нужном месте. По какой-то причине ей понадобилось, чтобы ты стал главнокомандующим. Но ты молод и чертовски неопытен, ты никогда не командовал отрядами за пределами дворцовых стен. Ты не был в критических ситуациях и не рисковал жизнями. Не спасал пони, застрявших в горах в снежный буран и не отбивал Понивилль от мантикор! В отличие от своей младшей сестры ты даже не сумеешь вовремя использовать магию щита! Позор Её Высочества! — Спитфайр взлетела ещё чуть выше, и её мордочка почти соприкасалась с мордой Шайнинга.

— Я буду вынужден направить официальное письмо в Кантерлот, если…

— Беги, жалуйся Селестии! Расскажи, что какая-то кобылка отобрала у тебя статус главнокомандующего, и тогда даже наша принцесса скажет, что, значит, правильно сделала!.. — Наступила пауза. — Что ты предпринял, чтобы спасти Эквестрию? Насколько далеко ты зашёл? Ты знаешь, где находится Луна? Ты знал об опасности, которая по твоей вине нависла над Твайлайт? Нет! Ведь ты только и ждал, когда тебе посоветуют как быть, так что теперь ты будешь слушать мои советы и подчиняться мне! Вольно! — скомандовала Спитфайр. — А теперь ты уничтожишь письмо и — марш на ужин. — Пегаска спустилась на пол и, выходя из комнаты, добавила: — И только пикни кому обо всём, что сейчас было.

---

Луна пела. У неё был приятный низкий голос, словно нарочно подобранный, чтобы соответствовать коронованной особе и выгодно выделять её на фоне остальных кобылок. Звучный и глубокий, как тембры старого, испытанного временем инструмента, созданного из благородных пород дерева самым искусным мастером, он был прекрасен. Но пела она вовсе не поэтому. Она пела, даже если бы не умела этого делать. Пела лишь только потому, что не могла иначе, и в каждой ноте звучала светлая грусть принцессы, уже простившейся с прошлым и ныне готовой для новых открытий и новой жизни. Лучи заходящего солнца, заливая комнату, стелились светлыми пятнами по полу и разбивались на осколки радуги в причудливых формах колб, длинных трубок, мензурок и другой стеклянной посуды, выставленной аккуратными рядами на столе.

— Сможете перечислить шесть основных разновидностей магии, выделенных Просветительским Советом Эквестрии в шестьсот сорок пятом году от вашего изгнания? — спросил Гораций, помогая принцессе закрепить хрупкое стекло в лапке штатива.

— Магия как энергия, внутренняя магия, телепортация, трансфигурация, зельеварение, жертвоприношения, — не задумываясь, ответила Луна, даже не подглядев в свой пергамент на краю стола. — Хотя мне кажется, что седьмая разновидность магии — магия времени, которой занимался Старсвирл Бородатый.

— Может быть, — не стал отрицать жеребец. — Но Просветительский Совет не нашёл достаточно оснований, чтобы предположить существование этой магии. Не осталось ни доподлинных свидетельств, ни самого заклинания. Отдельными видами магии они отказались считать магию Хаоса и магию Любви, опять-таки, по причине их недоказуемости. На самом деле, скорее всего, они просто не захотели признавать, что выделенная ими классификация либо уже давно устарела, либо была ошибочна. — Гораций задумался. — А назовите главный финансовый центр Эквестрии.

— Ах, это не Кантерлот! — засмеялась Луна, два часа назад ответившая неправильно. — Теперь-то я знаю, что это Мэйнхеттен.

— Верно, — кивнул жеребец, осторожно перемешивая содержимое колбы. — Благодаря грифонам, финансовой столицей Эквестрии уже почти полтысячи лет является Мэйнхеттен. Подайте мне, пожалуйста, вон ту стеклянную трубку-спиральку.

— Я знаю, что это называется холодильник, — улыбнулась Луна, подавая магией замысловатое приспособление. — Лучшие годы своей жизни я провела с вашими прародителями, гуляя по паркам с их жеребятами, а по вечерам изучая науки. Я даже помню, как закрываясь в просторной светлой комнате, мы распахивали настежь окна и часами занимались зельеварением. Долгие расчёты, тонкие манипуляции, и всё ради того, чтобы полно и правильно извлечь энергию, годами копившуюся в травах и растениях. Для приготовления снадобья, позволявшего восстановить силы, мы использовали сушеные жёлуди и порошок из корня дуба. Плоды, впитавшие в себя солнечный свет и соки этого могучего дерева, мгновенно приводили изнурённую пони в чувство. Каждый раз мы пробовали новые способы, чтобы сделать наш эликсир лучше. Все результаты Мун Люминас заносил в свою книгу при свете жидкого солнца — так мы называли зелье, которое получали из лепестков подсолнуха, всё лето впитывавших в себя солнечные лучи…

— Вы помните главу семейства? — поинтересовался Гораций, осторожно поддерживая копытце Луны, чтобы оно не дрогнуло во время переливания ценного экстракта.

— Совсем нет… — принцесса вздохнула и поставила мензурку обратно на стол. — Только образы. Всё остальное — словно отголоски давно забытого сна. Сна волшебного, в котором весь этот мир казался сотворением демиурга, созданным с единственной целью — восхищать. Я помню вселенскую доброту и нечто неуловимо-тёплое… — Луна посмотрела в глаза Горацию. — Как будто тот, кто создал этот мир, не мог допустить появления в нём Найтмер Мун…

— Либо, её появление должно было сделать его лучше, — продолжил жеребец.

 — Я помню, как по вечерам мы составляли карту звёздного неба. У нас был телескоп, и мы смотрели за звёздами. Оказывается, звёзд на небе гораздо-гораздо больше, чем видно даже в самые безоблачные и тёмные ночи. Нам пришлось разделить небо на сектора, чтобы не запутаться в том огромном количестве созвездий, которые мы наносили на карту. Порой за нашим звёздным атласом мы просиживали до рассвета, отправляясь спать лишь под утро…

— Но Эквестрия так и не увидела результаты ваших стараний, — продолжил Гораций, тяжело вздохнув. — Впрочем, как и многие другие ваши исследования.

— К сожалению, — кивнула Луна, — мы так и не успели его закончить, а после моего изгнания дому Мун Люминасов пришлось забыть о звёздах, — принцесса взглянула на градусник и сверилась с толстой потрёпанной книгой в кожаном переплёте. — Никто из влиятельных семейств не считал наши труды полезными, потому что из них не росли яблоки и овёс. Более того, мы прослыли чудаками, но нам было всё равно, потому что мы верили, что делали это не напрасно. Мы верили, что когда-нибудь мы или кто-то после нас, найдёт достаточно мощный эликсир, способный поднять пони к звёздам. Пусть это произойдёт очень нескоро, но только представьте, какая огромная работа была бы уже совершена, успей мы создать полный атлас…

Луна выплеснула стакан воды на витражное матовое стекло, и комната вновь заиграла лучами заходящего солнца.

— Мы восстановим ваш атлас, принцесса. По крайней мере, постараемся, — пообещал Гораций, заглядывая в книгу. — Похоже, здесь сказано, растолочь семена лаванды, а вы…

— Бросаю их целиком, — засмеялась Луна, потому что обеспокоенный пожилой жеребец действительно выглядел забавно. — Глупости, я уже много раз убеждалась, что даже в самом выверенном рецепте всегда есть, что улучшить. Просто с каждым разом найти это всё сложней. Но именно этим мы и занимались ночи на пролёт.

— Жаль, — продолжал Гораций, мешая варево согласно рецепту — по часовой стрелке, — что ныне мудрость зельеварения утрачена. Видимо, приготовление снадобий и извлечение ценных свойств оказалось слишком опасным, дорогим и невостребованным занятием, чтобы быть применяемым повсеместно. Потому, принцесса, единственный прижившийся способ извлечения энергии — примитивное сжигание угля и древесины, впитавшей в себя солнечный свет и тепло…

Солнце скрылось за горизонтом и, погрузившись в сумерки, догорел ещё один летний день, когда в дверь постучались. Исследователи отвлеклись от своего занятия, повернув мордочки в сторону входа и замерев в ожидании.

— Войдите, — опомнилась принцесса, к которой со вчерашнего отказа Нейсею, без стука никто не заходил.

На пороге появился Жером, оценивающе глянув сперва на Луну, затем на собранную установку. Неспешным шагом подойдя ближе к столу, единорог не без любопытства обошёл его по кругу, после чего встал подле Горация.

— Тонкая работа, — оценил он, не смотря ни на кого из присутствующих, чтобы не выделять кого-то одного. — Мне никогда не хватало внимательности и терпения. Магия давалась куда лучше зельеварения. А у вас, принцесса, видимо, особое чутьё.

— Приготовление волшебных эликсиров доставляет мне особое удовлетворение, — подтвердила Луна отмеряя на весах тёмные лепестки сушенного растения. — Это искусство, наделённое особой магией. Тонкое, как материя сновидений, которую надо чувствовать эмпатически. Она неподвластна расчётам, и её не понять логикой. И кому же тогда дано готовить эти снадобья, как не Принцессе Ночи?

— Мне всегда казалось, что научные эксперименты должны обладать одной важной особенностью — воспроизводимостью, — возразил Жером.

— Совершенно не наш случай. — Гораций, смеясь, забавно повёл плечами, глядя то на Луну, то на Жерома. — Принцесса мешает ингредиенты, совершенно не соблюдая предписания. И разрази меня громом Клаудсдейл, если её снадобья не превзойдут приготовленные строго в соответствии с рецептом!

Жером встал за спину Луны, которая, напевая себе что-то под нос, была слишком поглощена настройкой весов, чтобы обращать внимание на происходящее за её спиной. Встретившись взглядом с Горацием, он чуть сдвинул брови и кивнул ему в сторону выхода. Следующий кивок был глубокий, с закрытыми глазами, чтобы Гораций понимал, что это просьба, а не приказ. Затем, убедившись по ответному кивку, что собеседник его понял, Жером продолжил смотреть из-за спины принцессы на её манипуляции с весами.

— Что ж, — произнёс земнопони спустя несколько секунд, — если Жером не против составить вам компанию, то я безо всяких угрызений совести покину вас, принцесса, и закончу свои дела…

Гораций уже собрался было выйти из комнаты, как внезапно отвлекшись от своего занятия, Луна окликнула жеребца.

— Где мои бэтпони? — серьёзно спросила она, не склонив мордочку на бок, как делала это прежде, когда задавала вопросы из любопытства. — Почему они не хотят видеть свою Принцессу?

В одно мгновение умиротворяющая атмосфера ностальгии и светлой грусти, так старательно создаваемая на протяжении последних часов, вдруг потускнела. Зашло солнце. Матовый витраж высох и сделался пепельно-серым, и больше не сверкала радуга в прозрачном стекле посуды. Казалось, совсем немного не хватило для спасения, и теперь любое неверное движение, жест и слово были способны разрушить хрупкую музыку угасающего дня. Оба жеребца незаметно переглянулись. По крайней мере, им так показалось.

— Бэтпони будут рады видеть Ваше Высочество. — Гораций закрыл дверь и вернулся в комнату, понимая, что разговор предстоит непростой, а его результаты непредсказуемы. — Но мы опасаемся, что ваше здоровье…

— Я совершенно здорова! — возразила Луна, выпрямив осанку. — Я хочу видеть своих подданных! — настойчиво повторила она.

— Но, послушайте… — Земнопони в мантии сделал шаг вперёд, стараясь говорить тихо, но убедительно. — Сейчас не лучшее время для встречи с вашими подданными. Вас могут выследить, и тогда…

— Воля Нашего Высочества! — ещё настойчивей произнесла Луна, подняв переднее копыто, чтобы топнуть, точно, как это делала единорожка из книжки. — Я — принцесса! Теперь я знаю, о чём вы говорили вчера, приводя решение проблемы ненавистного мне матового витража. И то, что я сегодня поливала его водой, вовсе не значит, что я не могу его выбить! Я хочу видеть своих подданных!

— В таком случае, вы скоро с ними встретитесь, — решил не возражать настойчивой кобылке Гораций и перейти в тактическое отступление, дав себе возможность выстроить ещё один рубеж сопротивления.

— Когда? — крылья Луны дёрнулись, выдав её беспокойство.

— Когда утихнет шумиха с вашим возвращением, и жизнь Эквестрии вернётся в прежнее русло, — Гораций широко улыбался и жестикулировал передним копытом, стараясь казаться невозмутимым, хотя понимал, что предлагает неприемлемые условия и, скорее всего, принцессу они не устроят. — Месяца будет вполне достаточно…

— Месяца? — Луна отступила на шаг, а затем осунулась и опустила крылья. — Но ведь это тридцать дней и ночей!

— Увы, обстоятельства… — притворно вздохнул Гораций, отметив, что всё прошло гораздо более гладко, чем он ожидал.

Наступила тишина. Гораций стоял, с прискорбным видом понурив голову. Нельзя было уйти сразу — Гораций не хотел, чтобы принцесса мысленно обвинила его в неискренности, но и задерживаться в ожидании контраргументов Луны, тоже не стоило. Поэтому, простояв с две секунды, жеребец вздохнул и спешно направился к выходу, намереваясь как можно быстрее покинуть комнату.

— Если я сегодня же не увижу моих подданных во дворце, я сама отправлюсь на их поиски, — внезапно объявила Луна, гордо выпрямившись и расправив крылья. — Пусть даже это займёт несколько дней или недель. Всё это время я буду вынуждена скитаться по Эквестрии, скрываясь от стражи Селестии. И если вы не собираетесь подвергать меня такой опасности, вам лучше сказать, где находятся мои бэтпони.

Гораций вновь замер — чтобы покинуть помещение, ему не хватило ещё двух секунд.

— Идите, — произнёс Жером, — я поговорю с Её Высочеством.

— Вы…

— И-ди-те, — повторил он, стараясь быть убедительным. К такой интонации прибегают, когда просят кого-то не мешаться и дать довести до конца трудное, но схваченное дело. А ещё когда одному из собеседников известно значительно больше, чем другому. Настолько, что он даже не собирается это скрывать.

Гораций взял мгновение на раздумье. Он дважды открывал рот, чтобы что-то сказать, но в конце концов удалился, так ничего и не придумав. Луна стояла посреди комнаты. Она была напряжена и не смотрела в глаза Жерому. Луна знала, что этот жеребец вновь надеется на своё красноречие и силу убеждения, и ей отчасти было интересно, сумеет ли он переубедить ее — ту, что на компромиссы идти не готова. Но Жером казался достаточно разумным, чтобы это понимать и не ронять свой авторитет убеждения заведомо провальными переговорами.

— Вы думаете, что я буду вас переубеждать? — Жером расселся в кресле, глядя на Луну.

«Реверсивная психология, — раскусила принцесса. — Он дает мне иллюзию свободы выбора, зная, что в благодарность я ей не воспользуюсь. Нет, Жером, как раз-таки воспользуюсь, только теперь еще и не встретив сопротивления.»

— В отличие от обитателей этого замка, я знаю, какая сила заключена в теле этой с виду хрупкой кобылки. И потому крайне неразумно не считаться с её желаниями. Немного моей магии, принцесса, — Жером встал и направился к Луне, — и ваши бэтпони будут здесь. Завтра же.

Луна недоверчиво посмотрела на жеребца. Подобный ход уже выходил за рамки реверсивной психологии. Принцесса не могла не признавать — обещание казалось слишком невыполнимым, чтобы быть правдой. Но в то же время она понимала, что Жером не из тех, кто не погнушается так бесхитростно обмануть принцессу, тем самым надолго лишившись её доверия ради сомнительной сиюминутной выгоды.

— Я вижу, — продолжал Жером, проходя мимо Луны, — что вы хотите мне верить, но ищете подвох. Уверяю вас, подвоха нет. Бэтпони будут здесь. Завтра же. Но вы в свою очередь должны осознавать, как агрессивно может ответить испуганная Эквестрия на появление тех, кого считали выдумкой для Ночи Кошмаров.

— Я осознаю. Вы не переубедите меня, — ответила Луна. — Будут ещё какие-то предостережения?

— Единственное, — Жером повернулся к принцессе. — Понимая, что вы подвергаете себя опасности, мы хотим знать тайную силу вашей сестры, которая может вас погубить, как это случилось тысячу лет назад. По крайней мере, подвергая опасности также и всех обитателей замка против их согласия, с вашей стороны, будет благородно предупредить, с чем нам придётся иметь дело при худшем сценарии.

— Элементы Гармонии, — шепнула принцесса после долгого молчания.

— Это тайный магический артефакт?

— Даже шесть, но работают они только вместе.

— У них есть уязвимости? Блокируются ли они контрзаклинанием? Или, может, выпущенную ими энергию можно рассеять, поставив препятствие на пути к цели?

— Нет. И более того, их нельзя уничтожить.

— Селестия вас обманула, — уверенно произнес жеребец. — Всё, что было создано, имеет ограниченную силу, а значит, может быть разрушено ещё большей. Вероятно, вы хотели сказать, что Элементы Гармонии сложно уничтожить?

— Невозможно, — отрицательно покачала головой Луна. — Когда они были использованы Селестией как могущественные артефакты-кристаллы, вероятно, их можно было уничтожить. Но сейчас они живут в виде проявлений честности, доброты… И ещё каких-то четырёх качеств. Теперь это не предметы и не драгоценные камни. Элементы Гармонии — живые пони, и духи этих Элементов живут в них самих.

— Чисто теоретически… — начал Жером, с улыбкой глядя на Луну.

— Да, вероятно, если один из носителей погибнет, Элементы Гармонии потеряют свою силу, — ответила принцесса, ожидавшая именно этого вопроса. — По крайней мере, пока не найдётся пони, олицетворяющая собой утраченный элемент.

— Именно тех шестерых пони вы и видели в ту ночь в Замке Двух Сестёр?

— Да.

— И как это выглядело? Требуется произнесение слова? Или это невербальная магия?

— По силе магического всплеска, это было сродни жертвоприношению, когда пони навсегда лишается части магической силы, плоти или необратимо отравляет собственную кровь каплей яда, получая взамен сильнейшую магию из всех известных. Я не знаю, чем заплатила Селестия, когда изгнала меня тысячу лет назад. Но сейчас она решила использовать силу шестерых пони, вероятно, чтобы уменьшить долю жертвы каждой из них. Двух земнопони, двух пегасов и двух единорогов.

— А вы уверены, что именно они стали источником магии, и это не была иллюзия, созданная Селестией, чтобы не раскрывать силу настоящего заклинания?

— Я не знаю, — Луна тяжело вздохнула. — Я хочу это узнать, и каждую ночь, засыпая, вижу сны…

— Их видят почти все, кто не лишён воображения, — Жером сделал вид, что не понял смысла сказанного Луной. — Как ни странно, я не в их числе.

На самом деле Жером видел сны. Они были то пёстрые и запоминающиеся, то блёклые и смутные. Но последние дни жеребец ложился спать только когда был убеждён, что бодрствует Луна, потому что с самого появления Принцессы Ночи подозревал эту уязвимость в собственном сознании.

— Нет, вы не поняли. Я не просто вижу сны, а обладаю особой магией, которая позволяет мне путешествовать по миру сновидений и посещать сны других пони. Я могу наблюдать за ними…

— Вы уверены, что вы не видите сны, в которых вам лишь кажется, что вы видите сны других пони?

— Н-нет, — на секунду засомневавшись, ответила Луна.

— Вы это как-то проверяли?

— Нет…

— Так почему же вы уверены, что лишившись части себя под действием Элементов Гармонии, вы до сих пор владеете магией, чтобы проникать в сны ваших подданных?

На этот вопрос Луна не знала ответа. Возражения Жерома казались логичными и обоснованными, а ответы Луны опирались на догадки и чувственное восприятие. И принцесса это понимала.

— Найтмер никогда не была частью меня, — твёрдо произнесла Луна. — Но всё же, я действительно лишилась возможности влиять на материю сновидений. Я узнала об этом в первую же ночь, когда решила наблюдать. Наблюдать за теми, кто использовал Элементы Гармонии против меня. И первой была Селестия. Если бы только я могла оказаться в её сне, вероятно, я бы сразу поняла намерения моей сестры. Но, видимо, за тысячу лет она изобрела особое заклинание, не позволяющее мне проникать в её сновидения. И до сих пор я теряюсь в догадках, было ли то актом защиты от Найтмер Мун, или же Селестия задумала что-то против меня…

Но я смогла наблюдать за остальными. Вернее, за одной пони каждую ночь. Я отправлялась в Царство Сна к полуночи, когда обычно пони начинают видеть сны, и каждый раз, вызывая сферы сновидений тех шестерых, я получала только один сон одной пони.

— Странные и абсурдные планы, зависящие от огромного числа переменных… Очень в стиле Селестии, — прокомментировал Жером. — Продолжайте. Скольких пони вы посетили уже?

— Троих. Первая была розовая с непослушной кудрявой гривой. Она показала мне, что настоящий альтруизм — призвание, а не ноша. Затем была белая единорожка. Мы говорили об искусстве и воспоминаниях. Она была проявлением истинного вдохновения. Третья была пони с фермы. Она рассказала, что такое открытость, показав, что случается, когда пони надевают маски. Сегодня, вероятно, я увижу ещё один сон…

— Вы не знаете, кто это будет? — поинтересовался Жером, придав голосу оттенки праздного любопытства. Четверть часа назад он получил письмо из Даркстоуна, где Мэйджор делился теми обрывками информации, которые ему удалось выведать у Шайнинга. И, конечно, просьба Твайлайт писать в Дворцовую Библиотеку не могла остаться незамеченной. Особенно теперь, когда, благодаря Луне, всё вставало на свои места.

— Нет. И эти сны, и Элементы Гармонии — для меня сплошная загадка.

— Старсвирл Бородатый — тот ещё чудак и хитрец, — покачал головой Жером, разглядывая узоры на потолке. — Создать самое могущественное заклятие, для применения которого нужна искренность — хороший ход, чтобы не допустить его применения в копытах зла. Старсвирл был выдающимся магом, но никудышным психологом — он не знал, что в мире редко происходит столкновение добра и зла. Гораздо чаще, сталкиваются добро и добро, оставляя после себя выжженные пустоши…

— Жером… — Луна посмотрела в глаза жеребцу, — как вы собираетесь вызвать моих подданных?

— Тссс… Это наш маленький секрет, — приложив копыто к губам, произнёс тот. — Вы, ведь, вероятно, уже совсем забыли о Цицелии? О, нет-нет, не смотрите на меня так, уверяю вас, этот пони в полном порядке…

— Вы обещали его выпустить! Выпустить, как только мы доберёмся до замка и убедимся, что он не обманывал нас!

— Не переживайте. Меня могут считать авантюристом, но никто не скажет, что я хоть с кем-нибудь обошёлся неблагородно. Я держу своё слово, и ныне, убедившись в вашей безопасности, отправляюсь писать соответствующее послание в Даркстоун. А теперь прошу меня извинить, Луна. Вынужден оставить вас одну.

Жером шёл по направлению к своей комнате. Остановившись, едва свернув за угол, он достал из-под мантии письмо, полученное от Плэйт всего четверть часа назад, и вновь перечитал его.

«Записано Плэйт со слов Мэйджора.

Собака доставлена в Даркстоун. Операция случится завтра на рассвете.

Сегодня Шайнинг Армор получил письмо от своей сестры из Понивилля. Его содержимым он делиться отказался. Но сообщил, что она вычислила возможного предателя.

Сомнительно, но он также сообщил, что его сестра покинула Понивилль и отправилась в Дворцовую Библиотеку, чтобы сдать какие-то книги.

Спитфайр вела себя странно. Вызвала Шайнинга на пару слов, после чего бедолага выглядел как выжатый лимон. Оба отказались комментировать это происшествие.»

— Всё прошло превосходно, — продекламировал Жером с порога своей комнаты в замке. — Трудно представить, Плэйт, сколь трудно бы мне пришлось, выбери я в помощницы единорожку, как планировал в начале. Сколько, ты говоришь, занимает полёт?

— Три с половиной часа.

— Тогда мы всё успеваем. А теперь, — Жером сел, пригласив Плэйт напротив, — слушай мою загадку: некая очень умная ученица Селестии, ведя собственную, независимую от меня игру, вычислила предателя в рядах Её Высочества. В Культ Найтмер входит три кардинала: бэтпони Цицелий, крупный предприниматель Мак Блэкстрим и Нейсей, принимающий решения по Эквестрийскому Совету. Возглавляет эту троицу Гораций — наследственный потомок Мун Люминасов. Кто предатель?

— Мне кажется, что это господин Нейсей, — серьёзным голосом ответила Плейт, подобно судье, называющему преступника из списка подозреваемых. — Я не имею никаких дополнительных сведений, но то, что ученица Селестии теоретически имела больше шансов контактировать при дворе со значимым лицом, чем с кем бы то ни было ещё, приводит к такому умозаключению.

 — Логично. Но это при условии, что пони-всезнайка не ошиблась. А мы помним, что чем больше независимых условий у нашем плане, тем надёжнее они должны быть. И предложенная вероятность встречи ученицы Селестии с предателем во дворце уже имеет высокую степень надежности, но лишь при условии…

 — …что предатель обязательно существует.

 — Вот! — Жером вскочил и глянул за окно, словно опасался, что их подслушивают. — Но никто не гарантирует, что это действительно так. — продолжил он, возвращаясь в центр комнаты. — Поэтому сейчас я обратился к нашей Луне и выяснил, что именно произошло в ту ночь. Не Селестия победила Найтмер. Найтмер была побеждена шестёркой пони, среди которых и была та самая всезнайка. Помнишь, чтó несколько дней назад рассказал Шайнинг Армор Мэджору? Он сказал, что некий сильный маг, может, даже сама Селестия, отправится в Замок Двух Сестёр, чтобы принести доспехи. А теперь скажи: ты веришь, что Селестия вот так запросто оставила эти улики, которые не исключено что обладают тёмной магией?

 — Нет, — замотала гривой пегаска.

 — И я тоже не верю. Доспехи были у неё с самого начала. Об этом никто не догадывался, даже Шайнинг Армор. И только пони-всезнайка, которая явилась свидетельницей тех событий, знала всю правду. Что бы ты сделала на месте нашей всезнайки, чтобы проверить, является ли Нейсей сторонником Культа?

 — Устроила бы проверку? — сомневаясь, произнесла пегаска.

 — Ты на верном пути, — подбодрил Жером. — А точнее? Помни, что об отсутствии доспехов в Замке Двух Сестёр известно только Селестии и пони-всезнайке. Если ты знаешь эту тайну, ты — либо одна из них, либо состоишь в культе, который явился в этот замок на следующий же день и не обнаружил доспехов.

 — Значит, через Селестию отправила бы его в Замок Двух Сестёр, чтобы он доставил доспехи якобы для ищейки. И если Нейсей, не ожидая такой проверки от собственной принцессы, попытается запутать след, внезапно исчезнет или догадается подложить муляж, то можно обвинить его в предательстве.

 — А если он не предатель, а только делал вид, что делает вид, будто заседает в Эквестрийском совете как член Культа, а на самом деле честно служил Её Высочеству, влившись в Культ как лицо, якобы способное влиять на решения Селестии?

 — То он попытается скрыться вместе с Луной. Или похитит её, чтобы доставить в Кантерлот! — испуганно произнесла Плэйт, поняв, зачем Жером сел у окна и время от времени отвлекался от разговора, словно кого-то высматривая в темноте Вечнодикого Леса.

 — Именно! — Жером указал копытом на Плэйт. — Нейсей не просто агент. Он агент, играющий агента… А вот и он! Идёт, освещая дорогу в темноте. На его бы месте я бы освоил заклятие ночного зрения, а не оповещал о своем приходе всех пони на десять миль вокруг. Оставайся здесь, — наказал жеребец, направляясь к двери. — Скоро я отправлю тебя с письмом обратно в Даркстоун.

 — Хозяин! — пегаска нерешительно окликнула единорога, когда тот собирался выскочить за дверь.

 — Да, Плэйт? — Жером обернулся на пороге. — Что-то случилось? — спросил он, заметив беспокойство на мордочке пегаски.

 — Я не должна говорить об этом… Я обещала беспрекословно служить вам за всё то, чему вы меня научили, но… — пегаска сглотнула. — Вам не жалко Селестию?

 — Селестию? — удивился Жером, возвращаясь в комнату.

 — Да. Вы же не можете не понимать, ради чего она находилась у престола всю эту тысячу лет. Она хотела дожить до момента, когда вернётся заключённая её собственной магией сестра, чтобы просить её прощения. И именно сейчас всё должно было закончиться, они должны встретиться, но… вы… Зачем вы это делаете?.. — голос её дрогнул.

 — Ты… плачешь? — Жером даже растерялся. — Послушай, Плэйт. — Он сел на пол напротив пегаски и обнял, положив её голову себе на плечо. — Эта история ещё не завершена, — шепнул он ей. — Луна пока не готова встретиться с Селестией. Я это вижу и понимаю.

Если сюжет оборвётся сейчас, то Луна никогда не поверит, что обладает гораздо более ценным и могущественным даром, чем ее старшая сестра. Шайнинг Армор навсегда останется наивным самоуверенным глупцом, а Спитфайр никогда не узнает, в чем призвание Вондерболтов. Она никогда не поймёт, что её усилия покорить Звуковую Радугу были не напрасны, и одна еще совсем юная пегаска может продать свой талант Foal Street, забыв о том, зачем она мечтала стать самой быстрой пони в Эквестрии.

Многие нити моего сюжета начали своё движение, и я не могу оборвать их раньше времени, сделав счастливой лишь одну. Верь мне, Плэйт, и помни — ещё никогда ни один пони не пострадал от моих копыт зазря. И когда будет поставлена точка, каждый получит то, что заслужил. И я, в том числе, — добавил Жером, тяжело вздохнув.

Идея проверки Нейсея была проста: если он направится к членам Культа Найтмер, чтобы предупредить о своём разоблачении, то он играет на стороне Культа. Если же он отправится прямиком к Луне, то лишь с одной целью — сообщить, что принцесса Селестия искренне просит у неё прощения и ждёт в Кантерлоте. Поэтому Жером притаился в темноте портала на балконе, выходящем в главный зал и пронаблюдал за вошедшим единорогом. Убедившись, что тот поднимается по лестнице в анфиладу комнат, Жером нырнул вглубь проёма, чтобы встретить его за несколько помещений до комнаты, где находилась принцесса.

Нападение произошло молниеносно. Не ожидавший засады Нейсей даже не успел воспользоваться блокирующим заклинанием и упал навзничь, подхваченный магией Жерома. Выглянув из-за арки и убедившись, что никто из обитателей замка не стал случайным свидетелем нападения, Жером направился к центральному коридору, левитируя обездвиженное тело за собой. Маршрут до темницы был изучен ещё задолго до того, как Жером придумал, кто окажется за её дверью.

Времени оставалось мало, потому не дожидаясь, пока Нейсей самостоятельно придёт в сознание, Жером сбрызнул его морду водой из заранее заготовленного бочонка. Усыпляющее заклинание — сложная магия, которая хоть и не способна принести серьёзного вреда, но при неверном соизмерении сил может погрузить противника в сон на целые сутки. Обратная крайность — заклятие недостаточной силы может и вовсе пройти незамеченным для оппонента, при этом истощив запас магической энергии неумелого единорога.

— Вы в безопасности, — членораздельно произнёс Жером, сидя напротив уложенного на скамью Нейсея. — Ещё раз, сейчас вы в безопасности, но не стоит применять магию. Скажите, как вы себя чувствуете?

Нейсей с трудом повернул голову.

— Воды? — предложил Жером, протягивая стакан Нейсею. — Вы же не думаете, что она отравлена? — произнёс Жером, увидев, как его оппонент поморщился. — Не знаю, как у вас в Кантерлоте, но в остальной Эквестрии так уже давно никто не поступает, да и неразумно было дожидаться вашего пробуждения, если бы я собирался от вас избавиться.

— Только не говорите, что это были вы, Жером, — произнёс Нейсей, садясь через силу.

— Именно я. Выследил, разузнал, на чьей вы стороне и временно изолировал вас от Её Высочества. Признаться, вы были убедительным адептом Культа. Ещё чуть-чуть, и вы бы увели Луну у меня из-под носа!

Нейсей молчал, рассматривая комнату и пытаясь понять, в какой части замка сейчас находится. Он понимал, что как только он придёт в себя ото сна, ему придётся вскочить и обрушить на Жерома вал самых мощных известных ему заклинаний, и пока о побеге агента Селестии не стало известно всему Культу, ворваться к Луне и вместе с ней покинуть Замок Двух Сестёр. Но Жером, судя по умело выверенной дозе усыпляющего заклятия, не был обычным единорогом, которому из всего арсенала магии достаточно лишь той, что облегчает его быт. К тому же Нейсей отметил, что усыпляющее заклятие — лишь минимальная известная ему планка способностей оппонента. Потому сейчас самым разумным казалось усыпить бдительность Жерома, убедив в отсутствии намерений оказать сопротивление.

— Вы делились с кем-то вашими догадками о моём предательстве интересов Культа? — будничным голосом поинтересовался Нейсей, усаживаясь удобней.

— Если я отвечу «нет», это лишь усилит ваше желание оказать мне сопротивление, избавившись от меня, как от единственного, кто знает ваш секрет, — улыбнулся Жером. — Но вы слишком правильны и благоразумны, чтобы решиться на этот шаг, а я владею магией на порядок лучше вас, ведь я так же как и вы, посещал Академию Одарённых Единорогов… ушёл, правда.

— Вы поступили в Академию и ушли? — недоверчиво переспросил Нейсей.

— Да, — пренебрежительно махнул копытом Жером. — Кому интересны общедоступные сведения о левитации и телепортации, когда существует магия наук, тайные знания зельеварения или тёмная магия? Как представил себя придворным магом, поправляющим гобелены Её Высочества вместо того, чтобы делать Кантерлот неприступной магической крепостью, парящей над Эквестрией, так и бросил…

— У вас явно искажённые представления о придворных магах, — процедил сквозь зубы задетый Нейсей.

— Возвращаясь же к вопросу, делился ли я вашим секретом с Культом, я отвечу честно — нет, я не счёл нужным делиться этой информацией с Культом.

— Конкуренция? Вам тоже нужна Луна?

— Они? Конкуренция?! — Жером бросил уничижительный взгляд на собеседника. — За всё время, пока вы числились в Культе, эти глупцы так и не узнали, что вы преданы действующей принцессе! Какая тут может быть конкуренция! Вы меня явно недооцениваете, это раз. И два — нет, мне не нужна Луна. Не нужна, не нужна совсем. И я также, как и вы, хочу, чтобы когда-нибудь она вернулась к себе домой. Она не вещь, Нейсей, чтобы кому-то принадлежать, даже если это будет Селестия. С самого её возвращения в Эквестрию её только и делали, что присваивали, крали и передаривали. Разве что, простите, не пользовались…

— Вы лжёте, Жером, — твёрдо произнес Нейсей, решив, что слишком покорное поведение тоже может вызвать подозрения. — Если бы вы хотели возвращения Луны в Кантерлот, вы бы немедленно выпустили меня из темницы. Однако, вы этого не сделаете, чем подтвердите мои предположения относительно вашей лжи.

— Хорошая попытка манипуляции, — раскусил Жером. — Либо признаться в собственной лжи, либо выпустить вас. Но против меня это не работает даже на уровне давления. Однако же, странно, что вы не рассматриваете другие варианты. Допустим, что сейчас — не лучшее время для возвращения Луны…

— Это глупость, — категорически заявил Нейсей. — Чем скорее Луна вернётся на престол, тем будет лучше для всей Эквестрии.

— Вы плохо знаете Луну. Если она вернётся в столицу сейчас, она навсегда останется принцессой второго плана. Ничего не изменится, и эта страдалица вновь начнёт копить обиду на свою старшую сестру. Не говоря уж о том, что не завершится множество моих сценариев, которые должны были сделать лучше жизни, как минимум, троих пони и спасти ещё двоих. Кто знает, быть может, и ваш сюжет ещё не завершён, Нейсей?

— Вы заигрались в бога, Жером. Мой сюжет завершился ещё двадцать лет назад со смертью моей супруги. Оставьте бесплодные попытки — вы ничем не сможете меня купить.

— И поэтому вы решили посвятить остатки своей жизни служению Её Высочеству? Как знакомо…

— Я не служу Её Высочеству! — категорически возразил Нейсей. — Я служу Эквестрии, и благополучие принцессы Селестии волнует меня лишь в той мере, в коей оно отражается на благополучии страны.

— А ваша супруга тоже работала при дворе?

— Да. Когда-то давно мы оба служили принцессе, боготворя самую идеальную пони во всей Эквестрии. Правда, лишь до определённого момента.

— Вы закладываете подтекст, слово принцесса стала косвенной причиной смерти вашей особенной пони. Верно?

— Она погибла под копытами яков, выполняя заведомо опасное и безрассудное поручение принцессы во время дружественной миссии в Як-Якистане. Селестия, испугавшаяся запятнать свою репутацию враждой между двумя государствами, повлияла на ход следствия, которое пришло к выводу, что имел место несчастный случай и пони замёрзла, попав в снежный буран. С тех пор Эквестрия прекратила любые связи с Як-Якистаном, а я не верю ни одному слову Её Высочества. Мою особенную пони растоптал насмерть один из этих дикарей, пока она выполняла миссию принцессы. А самой Селестии не хватило смелости поделиться правдой даже со мной.

— Вы не рассматриваете версию, что ваша супруга остановилась в соседнем городе и что с ней что-то случилось уже в границах самой Эквестрии?

— Вы же сами понимаете, что это глупо. Как можно пропасть, сев на поезд? Чего вы хотите добиться? — замученным голосом произнёс Нейсей.

— Обоюдной выгоды. Вы помогаете мне в одном деле, а я помогаю вам узнать, что произошло с вашей супругой.

— Селестия уничтожила все улики, указывавшие на причастность Як-Якистана к гибели моей супруги. Кем вы себя возомнили, Жером? Событиям двадцать лет. Сейчас я вижу лишь то, как вы совершенно безыскусно и крайне бессовестно собираетесь сыграть на моей единственной слабости, чтобы заполучить собственную выгоду.

— Пожалуй, в одном вы правы. Я действительно смею рассчитывать на одну необременительную для вас услугу. Взамен готов предложить свою. Уверяю вас, Нейсей. Я — авантюрист, но не мошенник. Я сочувствую вашей супруге, мне жаль и вас, и Селестию. Только намекните, что согласны, и мы попытаемся поставить точку в этом вопросе.

— Кто вы, чтобы обещать разрешить конфликт между мной, Её Высочеством, и Эквестрии с Як-Якистаном?

— Я? — Жером встал и начал расхаживать по темнице. — Прежде всего, я не обещал, что разрешу ваш конфликт, а лишь говорил, что попытаюсь. Кто я? Я — владелец всех отелей Даркстоуна — ближайшего к Ванхуверу города, через который проходит железная дорога. Я — тот, кто держит тайны всего города в своих архивах. Я — единственный, кто ещё может предложить вам подобную услугу, пусть и с минимальными шансами на успех. Поверьте, если посол Селестии появился в моём городе хотя бы на час, это не могло остаться незамеченным.

— Что вы хотите?

— Мне нужно, чтобы смотритель Дворцовых архивов и библиотеки в эту ночь оставался слеп ко всему, что будет в них происходить.

— Вы просите слишком многого. Там хранятся тайны самой принцессы. Я не могу ставить под угрозу безопасность Эквестрии.

— Вы не можете не знать, что Тайный Отдел охраняет могущественная магия Селестии, нарушить которую не по плечу ни одному единорогу. Вспомните, кто из нас, обучающихся в Академии, не пытался этого сделать? Магия сильнейших единорогов растворялась в воздухе, даже не коснувшись дверей! И вы даже не столько не верите, что кому-то под силу распутать дело двадцатилетней давности, сколько боитесь, что полученные факты подтвердят версию Её Высочества. И когда ваша супруга перестанет быть символом мученичества, вы поймёте, что двадцать лет своей жизни вы прожили в ненависти на ту, кто была невиновна в случившемся. А теперь думайте. У вас осталось полчаса, чтобы дать мне ответ. После этого моя пегаска уже не успеет в Даркстоун, и обстоятельства смерти вашей супруги навсегда исчезнут в огне пожара.

Нейсей поднялся со скамьи и отошёл в угол. В помещении было темно, и только слабое сияние эквестрийского ночного неба, проходя через небольшое окошко под потолком, вырисовывало очертания комнаты.

— Пару десятилетий назад, — начал Нейсей, стараясь не пересекаться взглядом с Жеромом. — Её Высочество была одержима идеями открытия новой магии. Она называла её «Магией Дружбы», и по замыслу Селестии, узы этой магии должны были сплотить все известные народы, навсегда предотвратив любые войны. Достаточно было лишь наладить связи со всеми странами, получить необходимое влияние и встать во главе нового мира.

Як-Якистан был выбран не случайно: расположившееся на севере континента, под боком Эквестрии, государство яков стало удобной целью для испытания магии дружбы. Сформированная дипломатическая миссия успешно установила контакты с соседним государством, и моя супруга была назначена официальным послом Её Высочества. Мы настолько верили принцессе, что у нас не оставалось сомнений в особой объединяющей силе Магии Дружбы. Мы видели Селестию как мудрого миротворца, и верховного правителя над всеми правителями. Остальные пони дипмиссии боялись яков, описывая их в своих дневниках как грозных, импульсивных и неуравновешенных дикарей. Но разве могла ошибаться принцесса?

В один священный для яков праздник, моя супруга была направлена в Як-Якистан с официальными поздравлениями и символическими подарками от принцессы. Она должна была вернуться утром следующего дня, но этого не случилось. Учитывая, что праздник яков длился трое суток, ни у меня, ни у Селестии не возникло ни малейших подозрений — пони осталась до конца праздника, крушила вместе с ними старую мебель, купалась в снегу, а по вечерам слушала звуки волынки и заунывные песни в костра.

Когда вечером на четвёртый день мы с Селестией, забеспокоившись, решили составить официальное письмо, пришло сообщение из Як-Якистана. Принц Рутерфорд прислал обручальное колечко моей супруги, сообщив, что она забыла его в ящике своего комода. Но моя супруга никогда не снимала кольца. Тогда я начал подозревать, что случилось что-то плохое. На составленное официальное письмо, мы получили ответ, в котором яки уверяли, что пони покинула Як-Якистан после первого дня праздника. Началось расследование, которое возглавила лично принцесса Селестия.

За день до праздника, после долгой дороги поездом, моя супруга остановилась в отеле Ванхувера, и это подтверждают записи в журнале прибытия. Ванхувер — последний пункт, до которого проложена железная дорога. Дальнейший путь до Як-Якистана преодолевается пешком. Пони покинула отель утром и прибыла в Як-Якистан, и это косвенно подтверждает её обручальное кольцо, высланное принцем Рутерфордом. Но дальше след теряется, и больше о моей супруге ничего неизвестно. Расследование не нашло записей о ней ни в Ванхувере, ни в любом другом из городов Эквестрии. Беря во внимание, что яки благополучно выпроводили мою супругу, расследование пришло к выводу, что она замёрзла насмерть, сбившись с дороги во время снежного бурана.

Но я не верю Селестии. Я не верю ей с того самого дня, когда испугавшаяся вражды между двумя странами принцесса, заставила следствие уничтожить улики и констатировать несчастный случай.

Наступила тишина. Видимо, Жером сосредоточенно о чём-то думал. Наконец, послышался приближающийся цокот.

— Если на кону стоял разлад между двумя государствами и авторитет Селестии, то шансы, что я найду хоть что-то действительно малы. Но если это ничего вам не стоит, неразумно им не воспользоваться.

— В этом конверте, — заговорил Нейсей, — находится пепел одного из дневников Селестии, зачарованного на воспламенение от света. Бедная смотрительница архивов думает, что в этом пепле осталась её магия, так как она — последняя, кто открывала дневник. Как вы сами понимаете, улика — пустышка, заклятие самовоспламенения уничтожает предмет, на который было наложено, но в тех обстоятельствах улика была крайне убедительной. Я напишу бумагу, по которой вы сможете пройти во дворец. По крайней мере, до завтрашнего утра, пока я не объявлен персоной нон-гранта.

— Теперь необходимые условия, — произнёс Жером, спрятав конверт и пропуск под мантией. — Вы не покинете этого помещения, по крайней мере, до тех пор, пока не получите моего сообщения. Если вы поделитесь какой бы то ни было информацией с Культом, попробуете увести Луну или предпримите попытку тайно нарушить наш договор — имейте в виду, во-первых, у вас это не получится, во-вторых, я лично уничтожу все добытые сведения о вашей супруге.

— Долго мне придётся ждать ответа?

— Нет, вы проведёте здесь максимум два дня. Я доставлю сюда всё необходимое, чтобы условия вашего проживания были комфортны. И напоследок ещё одна просьба, которую стоит соблюдать — спите в любое удобное для вас время, кроме как с полуночи до семи утра.

---

Плэйт покинула Замок Двух Сестёр к половине десятого — за четыре с половиной часа до планируемого поджога поместья Жерома. По пути ей следовало залететь в Кантерлот и передать конверт с инструкциями смотрителю Дворцовых Архивов. Значит, на то, чтобы прибыв к Жерому, найти среди стеллажей его кабинета информацию двадцатилетней давности, ей выделялось всего двадцать минут, и только при условии, что пегаска не задержится в пути.

Суперпозиция чисел и алгоритмы бинарного поиска

Отправляясь в путешествие по удивительному миру чисел, главное — твёрдо помнить, зачем вы сюда зашли, иначе можете остаться в нём навсегда.

---

Твайлайт забежала на платформу за минуту до отправления поезда, следовавшего в Кантерлот. Заняв свободное место, она припала мордочкой к стеклу и стала с благоговейным трепетом следить за секундной стрелкой часов, расположенных над кассой. Как только та коснулась верхнего деления и поезд тронулся, единорожка с облегчением выдохнула: хоть что-то за последнюю неделю соответствовало расписанию.

Письмо принцессы стало для единорожки полной неожиданностью. Во-первых, оно пришло не к обещанному времени, а во-вторых, вопреки ожиданиям, не содержало ничего важного — Селестия всего лишь просила Твайлайт явиться в восемь вечера в Кантерлотскую Дворцовую Библиотеку. Просьба не вызывала подозрений, если бы не одно «но»: именно в это время читальные залы закрывались для посетителей. И Твайлайт испытывала психологический дискомфорт, осознавая, что приедет всего за семь минут до закрытия библиотеки.

Вскоре в дверях появилась пони, толкающая впереди себя тележку с прессой и сладостями. Твайлайт никогда не видела в ней смысла: билетов эта пони не проверяла, а газеты продавались и на вокзале. На коротких расстояниях можно обойтись и без еды, а на длинных не протянуть на одних конфетах, если только ты не Пинки Пай. Вероятно, тележка казалась бы не столь бессмысленной, если бы рядом был Спайк, но дракончика Твайлайт оставила дома по настоятельной просьбе принцессы. Настолько настоятельной, что это было важнейшим условием посещения дворцовой библиотеки. И единорожка догадывалась, какая роль отведена ей сегодняшней ночью.

Прибыв на вокзал, Твайлайт направилась в сторону дворца Её Высочества. Последние посетители покидали зал, и единорожка вошла внутрь, ловя на себе взгляды выходящих пони — едва различимое движение глаз за полуприкрытыми веками. Головы кантерлотские пони не поворачивают из принципа.

Дасти Пэйдж, смотрительница архивов и Дворцовой Библиотеки, коротко кивнула Твайлайт, указав копытом на соседний столик. Единорожка села и стала терпеливо ждать, когда последний посетитель покинет зал. Эта блёкло-сиреневая пони с выцветшей шёрсткой и пыльно-розовой гривой работала на этом месте, сколько себя помнила Твайлайт. В первый раз, когда родители привели юную всезнайку в библиотеку, Дасти отказывалась заводить на неё читательский билет:

— Жеребята её возраста прыгают через крапиву, ловят майских жуков и кидаются друг в друга падалицей яблок. Я ничего не хочу сказать плохого о вашей дочери, потому что это нормально. Но если она начнёт охотиться здесь на жуков или, того хуже, вздумает кидаться книгами в посетителей, это уже будет плохо!

— Поймите же, не будет она разводить в вашей библиотеке жуков! И если вы готовы поручиться, что ваши посетители первыми не начнут кидаться в неё книгами, я также поручусь за примерное поведение своей дочери. Эта… — Найт Лайт склонился к Дасти, чтобы Твайлайт, поглощавшая взглядом стеллажи книг, не слышала их разговора. — Эта неугомонная пони прочла почти все книги в нашем доме. Сначала детские сказки, потом приключенческие романы, а теперь рыщет в поисках научной литературы. Знаете, что хуже всего? Что она у нас есть. И рано или поздно будет прочтена, как и мои бухгалтерские отчёты, которые я случайно оставил на столе.

— Не вижу ничего плохого в чтении научной литературы, — отпиралась Дасти Пэйдж.

— А если однажды она разберёт все магические предметы в доме, чтобы соорудить портал? Или науськает своего брата, и они дружно перероют весь бабушкин сад, чтобы добраться до центра Земли? Войдите же в наше положение! — умолял Найт Лайт. — Я не могу спокойно уйти на работу, чтобы не думать о том, во что может однажды превратиться наш дом!

— Для этого есть детские сады.

— Вы же не предлагаете отдать её в детский сад? — серьёзно спросил мистер Спаркл, указывая копытом на жеребёнка, с любопытством разглядывавшего корешки книг по эппонологии.

— Нет, — вздохнула Дасти Пэйдж, — конечно, нет. Я тоже в детстве была такой. Помню, как откопала справочник медицинских учреждений и прочитала его от корки до корки подобно увлекательному роману, потому что думала: чем толще книга, тем она умней. Так что я понимаю вас, мистер Лайт. Оформим читательский билет на вас.

---

— Твайлайт. — В дверях напротив стояла принцесса Селестия. — Скажи, загадывала ли ты в День Согревающего Очага остаться в Дворцовой Библиотеке на целую ночь?

— В семь лет, — соврала единорожка, которая ни разу не загадывала желаний. Но она также никогда и не говорила об этом вслух, не желая портить зимнюю сказку, в которую очень хотели верить остальные.

— Что ж, — улыбнулась принцесса, — видимо, твоя мечта сбылась. — Она повела крылом: — Сегодня ты — единственная посетительница Дворцовой Библиотеки. В твоём распоряжении все книги, и ты можешь читать, сколько пожелаешь. Но есть одно условие…

«Лечь спать к полуночи», — мысленно продолжила Твайлайт.

— Спайка, как вы и просили, я оставила дома, — честно сообщила единорожка.

— Ещё одно условие. Сегодня тебе придётся лечь к полуночи. Прямо здесь, в стенах библиотеки и окружении книг. Я попросила Дасти Пэйдж остаться сегодня и подготовить всё необходимое. Это важно, Твайлайт. Впрочем, тебе ли объяснять, насколько, — добавила принцесса, намекнув: она в курсе, что её ученица понимает, какова настоящая причина её приезда в Дворцовую Библиотеку. — И тем не менее, Твайлайт, попробуй искренне верить, что всё происходит по-настоящему, даже если ты слишком рациональна, чтобы заниматься самообманом.

— Я вас поняла, принцесса, — кивнула Твайлайт. — Но нельзя быть слишком рациональной. Учитывая, что мы все считаем себя достаточно разумными в рамках нашего собственного представления, излишней рациональностью со стороны будет названа любая сверх наших возможностей.

— Может быть и так, — не стала спорить принцесса. — Но я всё ещё продолжаю верить в чудо, и лишь прошу тебя о помощи…

— Я никогда не подменяла меркантильность рациональностью, принцесса. Так что мне совсем не трудно выполнить вашу просьбу, не намекая на собственную выгоду.

— Тем не менее — намекнула, — Селестия натянула улыбку. — Нет, Твайлайт. Не в этот раз.

— Но, принцесса Селестия! Вы ведь не знаете моего замысла!

— Не знаю и не хочу знать, Твайлайт. Я шла к этому тысячу лет, и у меня нет второго шанса. Если Лу… — принцесса покосилась на Дасти Пэйдж, — …если Она узнает, что это не ваши настоящие сны, а она обязательно это заподозрит, когда ты захочешь пообщаться с Ней или намекнёшь, что в курсе Её присутствия, то она больше не поверит, что вы действительно искренни и не умышляете заманить Её в ловушку, как только Она решится вернуться в Кантерлот. Эта пони придаёт большое значение символизму, и только узнав вас через ваши сны, Она, может быть, поймёт, что мы не желаем и никогда не желали Ей зла. Но произойдёт это только в том случае, если Она будет знать, что вы не играете для Неё ваши роли. А вы не играете их только в том случае, если не знаете о Ней как о наблюдателе.

— Хорошо, принцесса, — решила не упираться Твайлайт. — Я вас поняла. Но у меня есть небольшая встречная просьба.

— Слушаю, — напряглась принцесса.

— Я привыкла просиживать за книгами до самого утра, и потому без эликсира сна не смогу уснуть к полуночи даже при самом искреннем желании. Тем более, как вы знаете, осознанное намерение уснуть действует противоположным образом.

— В таком случае, я сообщу придворному доктору, что к полуночи Дасти Пэйдж зайдёт к нему за снотворным. А тебе, Твайлайт, единственный мой совет — мечтай. Я знаю, что за маской расчётливого рационалиста скрывается кристально-чистая душа маленькой пони…

— Одно другому не вредит, — загадочно улыбнулась Твайлайт.

— …думай сегодня о книгах, о звёздах, о бесконечности, но не о Ней. Здесь, — принцесса вновь повела крылом, — собраны знания десятков поколений. Доэквестрийская и эквестрийская история, фундаментальная и прикладная физика, основы зельеварения, высшая математика и труды древних философов. Вспомни, о чём ты мечтала когда-то раньше, когда была настоящей Твайлайт, а не Твайлайт-играющей-чуть-выше-Селестии, и дай себе волю в стенах Дворцовой Библиотеки. — Селестия вздохнула. — Мне пора. Всем приятных снов, мои маленькие пони, — попрощалась принцесса и неспешно зашагала в сторону лестницы в дворцовый зал.

Двери библиотеки закрылись, и Твайлайт с Дасти Пэйдж остались одни.

— Доброго дня, Твайлайт! — помахала ей копытцем пожилая кобылка за стойкой. — Какую книгу желаете прочесть на этот раз? — спросила она, отыгрывая ту же мимику и те же интонации, которые использовала в рабочее время — чтобы потерянная после разговора с принцессой единорожка почувствовала что-то знакомое и быстрее пришла в себя.

— Добрый вечер, Дасти Пэйдж, — включилась в игру Твайлайт, чтобы не обидеть свою старую знакомую. — На этот раз я бы почитала что-нибудь… — Единорожка задумалась. Читать что-то для собственного удовольствия в такой момент было нелепостью, даже несмотря на просьбы принцессы Селестии заниматься именно этим. Казалось невероятно абсурдным в течение всей недели отбирать у сна по два часа, чтобы сейчас шесть посвятить праздному чтению. — Что-нибудь об Элементах Гармонии. Может, какой-нибудь углубленный курс или руководство продвинутого пользователя…

— Элементах?.. — растерялась Дасти. — Такой книги нет в библиотеке.

— Это Селестия, да? — спросила Твайлайт, недовольно прикусив губу.

— Я…

— Обычно вы сверяетесь с каталогом. Сейчас вы его даже не открыли. Но я не виню вас, Дасти. — Единорожка постаралась сделать вид, что тоже сожалеет о случившемся. — В конце концов, это её сестра, и только принцессе решать, как поступать лучше.

— Н-да, — выдавила Дасти Пэйдж, стараясь выглядеть дружелюбно.

— Но вам следует понимать, — продолжала Твайлайт, — что Найтмер Мун — тёмная ипостась Луны, завладевшая той, кто некогда была сестрой Селестии. Но я не верю, что после тысячелетнего заточения и воздействия тёмной магии от прежней Луны ещё хоть что-то осталось. Наша принцесса — Аликорн. Она — проявление истинной власти и мудрости. Но есть то, что довлеет даже над такими, как она. Это — любовь и чувства. И Селестия до последнего будет ждать и верить, что её сестра вернётся во дворец.

— Ты считаешь, это плохо? — спросила Дасти, прекрасно зная ответ Твайлайт, но желая улучить момент, когда ей представится возможность направить разговор в другое русло.

— Я считаю, это недопустимо, — категорически заметила единорожка. — Восходы солнца задерживались дважды, Мэйнхеттен явно что-то знает и осыпает Эквестрию ничего не стоящей бумагой, а Культ Найтмер засел в развалинах Замка Двух Сестёр, и ни у кого нет ни желания, ни возможности узнать, где сейчас бродит Найтмер. А что делаем мы? Выполняем какой-то неведомый план Селестии, чётким содержанием которого она не желает делиться!

— Прости, Твайлайт. Но даже сейчас я продолжаю подчиняться принцессе, — вздохнула Дасти Пэйдж. — Хочешь, могу тебе дать историю Эквестрии времён Дискорда?

— Вы перекладываете ответственность за всё, что случится, на Селестию, как и девяносто процентов пони в этом дворце. Поэтому я не могу осуждать вас за то, что вы осознанно купили спокойствие за право выбора.

— Я знаю, о чём ты говоришь, моя пони. И мне тоже страшно, когда не восходит солнце. И я тоже боюсь идти мимо рынка и слышать, как торговцы продают последние яблоки. Если бы это было в моей власти, я бы цокнула копытом, чтобы эта Найтмер Мун просто растворилась навсегда…

— Или же тайно желали бы, чтобы вашим копытом цокнул кто-нибудь за вас. Допустим, принудительно или пока вы спите, чтобы уж точно быть непричастной к смерти Найтмер Мун, — не сдержалась единорожка.

— Может, и так, — не стала отрицать Дасти. — Я работаю здесь сорок лет, Твайлайт. Сорок лет, — пони вышла из-за стойки и зашагала между столов читального зала. — Эта Дворцовая Библиотека — часть моей жизни, все эти книги, стеллажи и умные пони. Именно работая здесь, я могу не заботиться о безоблачности своего будущего только лишь потому, что подчиняюсь принцессе. Если я серьёзно ослушаюсь её, я потеряю работу. А за последнее время я и без того наделала слишком много того, чего не стоило.

— Вы как-то поспособствовали пожару в архиве? — догадалась Твайлайт.

— Да, — помолчав, призналась Дасти Пэйдж, решив, что утаивание секретов от Твайлайт лишено смысла. — Но кто же теперь мне поверит, что я открыла Дневник Её Высочества не потому, что хотела узнать её тайны, а только потому, что он лежал сверху. Глупая привычка — читать всё, что попадётся под копыто. Мне кажется, если пони взяла книгу, то она наверняка интересная. Так вышло и с дневником, который тут же вспыхнул… Только это между нами.

— Вы читали Дневник? А вместе с ним лежали какие-нибудь бумаги? — заинтересованно спросила Твайлайт. — Хотелось бы ознакомиться с ними. Ведь если они находились в зале библиотеки, то они не такие уж и секретные, и я могла бы их почитать… — в голосе единорожки мелькнул огонёк надежды.

— Лежали лишь только потому, что их занесли после Эквестрийского Совета, а в Запретную Секцию имеет доступ только принцесса. Она их унесла вечером в тот же день, и даже не думай, Твайлайт, что я помогу тебе туда попасть. Во-первых, я даже не знаю, как он открывается, а во-вторых, потому, что сегодня принцесса взяла с меня слово, что я ни под каким предлогом не помогу тебе ни нарушить её план, ни осуществить твой собственный. Более того, я осталась здесь именно по её распоряжению — чтобы контролировать тебя, Твайлайт. Так что ты уж не сердись, если бабушка Дасти будет слишком строга к тебе сегодня. Она всего лишь выполняет свою работу, чтобы завтра вновь увидеть стены родной библиотеки.

— Я не виню вас, правда, — произнесла Твайлайт, улыбнувшись, на этот раз искренне. — Дасти Пэйдж?..

— Слушаю? — оживилась в ответ смотрительница.

— Соберите мне, пожалуйста, книги по истории Эквестрии времён разлада двух сестёр, а также все книги, где упоминается Найтмер.

— Не больше пяти книг в копыта! — строго предупредила Дасти и, увидев смятение на мордочке единорожки, добавила: — И никаких исключений, юная ученица Селестии!

К концу фразы она не сдержала улыбку, и обе пони звонко засмеялись.

---

Твайлайт уже оставила бесплодные попытки найти трактаты и учения Старсвирла по Элементам Гармонии. Их просто не было в библиотеке, и потому, смирившись, единорожка читала теорию многомировой интерпретации. И в тот самый момент, когда она хотела возмутиться относительно недоказуемости представленной теории вкупе с её одновременной принципиальной неопровергаемостью, раздался стук в дверь.

— Библиотека была закрыта ещё два часа назад, — сообщила Дасти Пэйдж, увидев книгу в крыльях голубенькой пегаски.

— Господин Нейсей хотел вернуть, — произнесла запыхавшаяся пони по имени Плэйт, кладя книгу перед Дасти.

— Ах… Нейсей… Что ж, ему можно, тем более он как раз обещал, знаю-знаю, — закивала головой смотрительница Дворцовой Библиотеки. — Спасибо, что занесли! — крикнула она вслед, но пегаска уже выскочила прочь, хлопнув за собой дверью.

---

В жизни Твайлайт не было ночей, прекраснее тех, что дарили ей пожелтевшие страницы книг и мерцание огарка свечи, в отличие магии бездымного освещения, излучавшего особый вид волшебства, называемого уютом. Маленькой сферы света хватало только для одной пони, книги и бумаг на столе. Ночь растворяла окружающее пространство в своей темноте, а вместе с ним растворялись заботы дня уходящего и дня грядущего. Существовало только «сейчас», и это «сейчас» было прекрасно тем, что обещало длиться вечно — пока единорожка не уснёт на подстилке из исписанных бумаг, предвещая скорое наступление рассвета.

Но стены библиотеки были слишком просторны, свет непогашенных люстр сотнями свечей заливал пространство и своды, и только за стеллажами книг да в длинных чёрных окнах сиротливо ютилась ночь. Близилась полночь. Твайлайт уже не читала — она делала вид, что ей это хоть сколько-нибудь интересно, чтобы не утруждать и без того уставшую Дасти. Никогда за последнюю неделю время ещё не проходило так бесцельно. Смотрительница архивов и Дворцовой Библиотеки взглянула на часы и вышла из-за стойки, зашагав в сторону лестницы, которая вела внутрь дворцовых помещений. Скрипнула дверь, и Твайлайт осталась одна.

«Странно и страшно, — думала единорожка. — Молчаливая тишина и исполнение желаний, которые теперь кажутся наигранными и совсем не нужными. Словно какая-то необходимая церемония перед предстоящей казнью (говорят, до создания Эквестрии одни пони действительно казнили других).» Сейчас Дасти Пэйдж принесёт снотворное — Твайлайт никогда не принимала снотворного из соображений рациональности — и тысячи мыслей остановятся и умрут, не успев запечатлеться осязаемой идеей, способной развиваться самостоятельно; их тонкие сплетения, осязаемые только в потоке времени, будут потеряны навсегда, как только остановится его ход. Всё-таки, засыпать самостоятельно, сохраняя процессы по мере замедления мозговой активности казалось естественным, в отличие от их внезапного обрыва. В этом было даже что-то противоестественное и жестокое — забыть идею, недодумать мысль, и никогда не суметь вернуться к ней вновь. Словно маленькая смерть самосознания.

Послышались шаги. Твайлайт попыталась сосредоточиться на чтении книг и не нагнетать атмосферу понапрасну. В конце концов, не такие уж и важные мысли заполоняют её голову сейчас. Но разве неразрывность их потока не есть жизнь её сознания, какими бы незначительными образами оно сейчас не оперировало?.. Скрипнула дверь, и вскрик пожилой кобылки прокатился по всему читальному залу. Тысячи мыслей Твайлайт были обрезаны, пожалуй, ещё грубее, чем под предстоящим действием снотворного.

— Ты только что была в коридоре! — недоумевающая Дасти встала посреди прохода.

— Я не могла быть там, — улыбнулась Твайлайт. — Я не покидала этого места в течение последних четырёх часов. Вы обознались.

— Нет-нет-нет! — Дасти спешно зашагала к Твайлайт, оставив чашку со снотворным на край стола. — Это точно была ты, и ты сказала, что спешишь в уборную.

— Я спешу в уборную? — Твайлайт смутилась.

— Ты встретила меня и попросила записать важную мысль, которую ты боялась забыть. К счастью, проработав смотрителем архивов сорок лет, я всегда ношу с собой самопишущее перо. Но… я ничего не поняла из того, что ты сказала, — произнесла Дасти, протягивая лист бумаги.

Твайлайт выдернула странное послание и её взгляд заскользил по аккуратно выведенным буквам самопишущего пера.

«Я та, кем скоро будешь ты через \пятая цифра отношения суммы окружностей дворцовых фонтанов к сумме их диаметров\ ч.

Я та, кто ровно в то время получила точно такое же сообщение от себя, которая получила его от самой себя, которая…

И ты сделаешь это, когда придёт Время, потому что узнаешь тайну того, кто владел Его магией.

Когда ты уснёшь, та, кого ты боялась, встанет на твою сторону, чтобы победить ту, что она породила.

Белая пони, пролетевшая через хрустальную призму, должна быть в Даркстоуне через floor(e^2) ч. от момента получения сообщения.

У вас осталось совсем немного времени. Открой Его тайну до истечения срока, чтобы предупредить саму себя и спасти тех, кто тебе дорог, ибо Она возродится сегодня утром.»

Твайлайт положила письмо информацией книзу и задумалась. Похоже, в ближайшие пять часов единорожке предстоит открыть тайну магии Времени. С одной стороны это противоречило главному правилу изобретения заклинания Времени — нельзя перенестись в прошлое, до того, как это заклинание было изобретено, в противном случае, оно существовало бы всегда, но с другой — вероятно, письмо в прошлое якобы до создания заклинания косвенным образом подтверждало, что Старсвирл уже изобрёл эту магию тысячу лет назад, и сейчас свитки с этим заклинанием хранятся в Запретной Секции. Твайлайт пристально взглянула на Дасти Пэйдж.

— Вы не заметили во мне ничего подозрительного? — серьёзно поинтересовалась единорожка. — Я не была другой или, предположим, раненой?

— Ты… торопилась. Кажется…

— Понятно. — Твайлайт сжала губы и вновь подняла письмо.

«Пятая цифра отношения суммы окружностей дворцовых фонтанов к сумме их диаметров, — прочла она про себя. — Хороший ход, Твайли, который сразу отсеет тех, кто побежит измерять все пятьдесят дворцовых фонтанов. Разумеется, отношение окружности к диаметру всегда постоянно. Это 3,14159… Пятая цифра — это пять. Значит, я должна буду отправить это сообщение самой себе ровно, — единорожка взглянула на время, — в пять часов утра. Это подтверждает и следующая строка с описанием механизма простейшего самосбывающегося пророчества.

Я сделаю это, когда придёт Время, потому что узнаю тайну того, кто владел Его магией, — продолжала читать Твайлайт. — Кто владел магией времени? Старсвирл. Тут можно было и сильнее постараться. Впрочем, не забываем, что половина потенциальных шпионов уже побежали измерять фонтаны.

Когда я усну, та кого я боялась, встанет на мою сторону, чтобы мы одолели какое-то общее зло, которое она породила. Луна… минуточку? Выходит, Луна и Найтмер уже две разные пони, способные существовать в один и тот же момент времени? Значит, Луна сдерживала Найтмер в себе не давая ей обрести собственную волю, но та всё же покинула тело принцессы и теперь не является единым с ней созданием? Но какой облик она приняла? Магия? Энергия? Ладно, в любом случае, это объясняет, почему Луна встанет на мою сторону, пожелав избавиться от своей тёмной стороны.

Белая пони должна быть в Даркстоуне через floor(e^2). Надо же было додуматься до такого! Ладно, по крайней мере, мы знаем, что Даркстоун находится недалеко от Ванхувера, а целая часть от экспоненты в квадрате — это семь. Значит, я должна отправить какую-то белую пони в Даркстоун. Какая белая пони? Это явно не земнопони — я не могла не знать, что ночью, после остановки поездов, даже за семь часов ей не достичь этого города. Единорог? Но на такие расстояния требуется колоссальное количество магии, что не под силу ни одному известному мне магу, кроме, может быть, Селестии. Ещё какая-то призма. Может, портал? Кто-то додумался делать порталы из хрусталя? Или это Элементы Гармонии, которые как раз и использовала Селестия?

Белая пони, которая пролетит через хрустальную призму… — Твайлайт попыталась представить, как абсолютно белая пегаска со всей скорости пролетает через хрустальную призму и без повреждений покидает её пределы. Значит, либо призма, либо белая пони — просто метафора, чтобы запутать потенциального противника. С одной стороны, это казалось разумным — послание из будущего должно попасть в копыта исключительно адресату, иначе всё может обернуться крайне плохо. Но с другой, Твайлайт понимала — она не могла загадать себе загадку, если у неё были бы хоть малейшие сомнения, что она её не отгадает.

Хрустальная призма. Твайлайт помнила, как падавший на неё солнечный свет раскладывался на семь цветов и стелился по столу её детской.

— Это Радуга! — единорожка чуть не вскрикнула, но сдержалась. — Дасти не должна получить ни бита информации из будущего, по крайней мере, если так не решит сама Твайлайт. А решит она так только в том случае, если это предначертано временем… И последним предложением Твайлайт из будущего предупреждает меня, что у меня есть всего пять часов, чтобы найти Заклинание Времени Старсвирла, перенестись назад, встретить Дасти Пэйдж в коридоре и вручить ей инструкцию, как следует поступить мне из прошлого, чтобы реализовать моё на тот момент уже настоящее.»

— Эм… что-то не так? — поинтересовалась Дасти, всё это время не решавшаяся прервать мысли единорожки.

— Всё в порядке, — кивнула Твайлайт. — По крайней мере, в лучшем, чем в той реальности, где я не получила это письмо.

Ничего не понявшая Дасти Пэйдж постаралась улыбнуться, хотя бы чтобы не казаться равнодушной. Потому что она понимала, что происходит что-то странное, и если лишь Твайлайт разбирается, что именно, то со стороны смотрительницы архивов самой большой посильной помощью будет участливость.

— Скажите, Дасти Пэйдж. — Единорожка посмотрела на свою собеседницу в упор. — Существует ли версия Вселенной, в которой вы бы нарушили приказ Селестии?

— Что-что? — замотала гривой Дасти. — Ты снова хочешь попробовать переубедить меня, да, Твайлайт?

— Именно. Потому что сейчас Эквестрии угрожает серьёзная опасность. Может быть, зашедшее несколько часов назад солнце — последнее солнце, что мы видели. Но даже учитывая всё это я не прошу вас принимать участие в том, что будет происходить сегодня ночью и помогать мне. Я лишь хочу, чтобы вы не мешали осуществить мой собственный замысел, потому что я вижу, насколько серьёзно просчиталась наша принцесса. Хотите, мы сделаем так, будто я подменила чашки со снотворным? Вы останетесь в стороне, и Селестия никогда не узнает, что именно вы рассказали мне, как попасть в Запретную Секцию…

— Но я правда не знаю, как туда попасть! — оправдываясь, воскликнула Дасти Пэйдж. — А даже если бы и знала — тебе не бы удалось туда проникнуть не уведомив Селестию, потому что дверь охраняют два личных доверенных гвардейца Её Высочества.

— Единороги? — догадалась Твайлайт. — Видимо, это придворные маги…

— Это пегас и земнопони.

— Как странно, — единорожка задумалась, — ведь они бессильны против заклятий хоть сколько-нибудь образованного мага.

Дасти пожала плечами.

— Хорошо, в таком случае, у меня остаётся единственный способ узнать, как попасть в Запретную Секцию, минуя заклятие Селестии и стражу, — произнесла Твайлайт. — Но для этого вы должны принести ещё одну чашку со снотворным… А лучше сразу весь пузырёк.

---

Это казалось вовсе не сном. Сны — податливые и мягкие на ощупь, необъяснимые и спонтанные, или величественно-пугающие. В них есть своя особая магия, которой не было в сновидении этой лавандовой единорожки. Словно усилием воли она внушила ей раствориться и заполнила образовавшееся пространство логикой последовательных действий, мыслей и движений. Аккуратных и точно выверенных, словно с самого раннего детства эта пони использовала отведённое для сна время, чтобы успеть незаконченные дневные заботы. И это не могло не настораживать даже принцессу Луну.

Но пока принцесса продолжала стоять за спиной маленькой пони, наблюдая, как она совершает нетрудные вычисления, прикрывая копытцем результат. В верхней правой части листочка значилась подпись «Твайлайт Спаркл», а ниже шло перемножение в столбик чисел 199 и 197 с результатом 39 203, которые пони, дважды обведя, подписала как «важно!». Затем этот результат был загружен в конверт, и Твайлайт обернулась.

Только сейчас Луна заметила ещё одну пони. Она находилась в противоположном углу библиотеки и тоже что-то писала. Что именно, принцесса не разглядела — серенькая пожилая пони погрузила записку в точно такой же, как у Твайлайт конверт, и обе пони направились друг к другу. Луна продолжала следить за этим странным ритуалом, не похожим ни на один из ей известных.

— Сто девяносто семь, — произнесла Твайлайт, протягивая конверт своей напарнице.

— Сто шестьдесят три, — отчеканила Дасти, передавая свой собственный конверт единорожке.

Затем пони развернулись, встав бок о бок, и распаковали конверты, которыми обменялись. Такого странного сна Луна никогда ещё не видела, потому старалась не упустить ни одной детали. Дасти открывает конверт. Принцесса точно помнит: конверт содержит число 39 203. Дасти пытается разделить его на 197 и спустя некоторое время получает 199.

— Сто девяносто девять, — сообщает она и ждёт действий Твайлайт.

Луна тоже ждёт действий Твайлайт. Единорожка распаковывает конверт и пытается разделить полученное в нём значение 24 621 на продиктованное Дасти Пэйдж 163. Но целое число не получается — как только смотрительница архивов забыла загруженное в конверт настоящее вычисленное число — 24 613, оно пропало из мира снов навсегда, оставшись смутным набором из приблизительно похожих цифр в памяти Дасти. И когда Твайлайт вскрыла конверт, она получила число, случайно собранное из остатков воспоминаний, которое, разумеется, нацело не разделилось. В случае же с результатом Твайлайт, число запомнила Луна, в то время как сама единорожка, шагая к центру библиотеки напротив — старательно перемножала в уме трёхзначное на трёхзначное, чтобы стереть из памяти засевший там результат. И когда Дасти открыла конверт, информация о, казалось, утерянном числе магическим образом восстановилась. Но в этом не было магии — информацию, которую намеренно забыла Твайлайт, восстановила Луна, сама того не подозревая.

— Я знаю, что вы здесь, принцесса Луна, — громко произнесла Твайлайт, обращаясь в пространство зала.

Принцесса испугалась и отступила на шаг назад.

— Не стоит меня бояться, Ваше Высочество! — Твайлайт чуть склонила голову и присела на переднее копытце, поклонившись пустому месту, ибо видеть Луны она не могла. — Как вы уже знаете из записи на углу моего листочка, меня зовут Твайлайт Спаркл, и я ученица принцессы Селестии. Я не знаю ваших намерений, вы можете ненавидеть ваше сестру, но если вам небезразлична судьба Эквестрии и её жителей, вы должны мне помочь.

Луна насторожилась.

— Я не знаю, — продолжала единорожка, — способны ли вы слышать, но сегодня меня посетила я сама из будущего. Зло, таившееся тысячу лет сегодня вновь обретёт силу и вырвется на свободу. И чтобы не допустить наступления Вечной Ночи мне нужно попасть в Запретную Секцию, где Селестия хранит все самые могущественные артефакты и заклинания вашего наставника Старсвирла Бородатого. Это необходимо, чтобы я исполнила пророчество и отправила письмо с предупреждением самой себе в прошлое. Но на Запретную Секцию наложено заклятие вашей сестры, Селестия запретила мне общаться с вами, и я не могу прибегнуть к её помощи, до исполнения пророчества. У нас в распоряжении совсем немного времени, потому прошу вас — если вы знаете, как пробраться в Запретную Секцию, внимательно смотрите на числа, которые мы будем выписывать сейчас. В противном случае — не делайте этого и оставайтесь в стороне до полного окончания эксперимента…

Последние два предложения Твайлайт записала — если Луна не была способна слышать, то, как показали числа, она была в состоянии воспринимать информацию зрительно.

— Оба числа ложные, — обречённо вздохнула Твайлайт. — Луна не знает ничего о Запретной Секции, которая, вероятно, была создана как раз-таки после инцидента с Найтмер. Принцесса Луна, разбудите меня! — попросила единорожка.

Луна смутилась — ей редко приходилось будить пони, ведь её основной задачей было именно оберегать их покой во время сна. Но лишённая своих регалий, принцесса больше не была способна подчинять себе чужие сны — даже в собственной обители она была лишь гостем, и Царство Снов не считалось с бывшей принцессой.

— Разбудите меня, принцесса Луна! — ещё более настойчиво произнесла Твайлайт. — Я должна проснуться, чтобы наяву узнать, как попасть в Запретную Секцию!

«Интересно, после какой дозы снотворного выбраться из сна самостоятельно и преждевременно не удастся?» — мелькнула мысль у Твайлайт, которая прежде лишь отхлебнула из чашки — она предполагала, что ей может потребоваться скорое пробуждение, и это будет сделать гораздо проще, если сон будет естественным. Учитывая, что Дасти капнула себе в чашку десять капель этого эфирно-лёгкого голубоватого элексира, то для поверхностного сна достаточно и пяти.

— Хорошо, — смягчилась Твайлайт. — Я предполагала, что вы будете не в состоянии меня разбудить. Я проснусь сама. Но если я не появлюсь в центре этого зала через двадцать минут, значит, я оказалась в другом сне, не связанном с этим. Вам обязательно нужно будет найти меня снова! Дасти Пэйдж, оставайтесь здесь, — сказала Твайлайт, подходя к окну, — я вернусь, как только узнаю, как попасть в Запретную Секцию, или разбужу вас, если понадобится помощь.

Убедившись, что смотрительница архивов кивнула, Твайлайт выбила магией витраж, раскрыла прорезавшиеся крылья и вылетела прочь. За мгновение до столкновения с кантерлотской скалой, она проснулась, резко вдохнув. Рядом с ней на кровати спала Дасти Пэйдж — Твайлайт справедливо предположила, что у двух пони, засыпающих в одном месте почти одновременно больше шансов встретиться в том же месте во сне. На столе стояли две чашки и закупоренный стеклянный флакончик со снотворным зельем. Стараясь не разбудить пожилую пони, Твайлайт покинула комнатушку и вернулась в читальный зал, тут же сверив время. Всего полчаса потребовалось, чтобы наладить контакт с Луной. Но эта схема выявления стороннего наблюдателя уже была разработана Твайлайт заранее, и потому она не стала засчитывать её как достижение.

Пони спешно зацокала к архивам — они находились в левом крыле библиотеки. План был весьма бесхитростным и примитивным — попытаться выведать хоть сколько-нибудь информации у стражников. Что Твайлайт будет делать, если они решат доложить обо всём Селестии, она также продумала — никто из них не выйдет оттуда, пока не исполнится пророчество.

Первый отсек — бумаги и отчёты, второй отсек — родословные и исторические документы, не являющиеся секретными. Длинная узкая лестница вниз — спуск в комнату перед Запретной Секцией. Твайлайт постояла, набралась мужества и осторожно зацокала по винтовой лестнице, освещённой слабым светом бездымной магии. Лестница кончилась через три оборота. Это почти два этажа внутри скалы. Неприятно осознавать, что отсюда нет иного выхода.

Из винтовой башни шёл коридор. Отсюда Твайлайт разглядела двух стражников, находившихся в небольшом помещении перед Запретной Секцией. Каменные стены, невысокий потолок, ковёр и несколько напольных подсвечников, огни которых многократно отражались в золочённых доспехах. Гвардейцы переглянулись — видимо, ночные гости заходили к ним нечасто.

— Доброй ночи! — поздоровалась Твайлайт, проходя в комнатку перед Запретной Секцией так невозмутимо, словно здесь находились её личные покои. — Я хотела, — продолжила она, закрыв за собой дверь, — вернуть книгу Селестии, которую…

Но договорить она не успела — книга, которую она левитировала магией, с гулким стуком упала на пол в полутора метрах от гвардейцев, а окаймлявшая её аура, превратившись в полупрозрачный дым, затянулась в замочную скважину массивной железной двери.

«Левитация отказывается работать напрочь, — сделала первый вывод Твайлайт, запомнив опасную черту, за которой перестаёт действовать магия. — Но только для предметов, которые её пересекли, — поправилась единорожка, потому что второй предмет, левитируемый за спиной, ей удалось осторожно положить на ковёр — чтобы продолжающий светиться рог не вызвал подозрений.»

— Доброй ночи, — пегас нагнулся, чтобы подобрать книгу. — Но, боюсь, ты ошиблась. Это Запретная Секция, и книги сюда возвращает только Её Высочество. Вряд ли твоя книга отсюда, — добавил он, возвращая её единорожке.

— Ох, надо же… Мне сказали, что это где-то рядом с библиотекой, — глуповато улыбнулась Твайлайт, перелистнув книгу на первую страницу. Минуту назад единорожка выдернула волос из своей чёлки и трансфигурировала его в небольшой листок бумаги. Сейчас там снова лежал её волос.

«В поле действия заклинания Селестии прекращает работать и магия трансформации.»

— Библиотека закрыта еще четыре часа назад, — произнёс земнопони. — Странно, что тебе удалось в неё попасть.

— Действительно… странно, — старалась поддержать разговор Твайлайт на уровне, достаточном, чтобы адекватно имитировать понячью речь и не затрачивать ресурсы, выделенные для поиска вариантов развития ситуации. — Вы подчиняетесь только принцессам? Верно?

— Только принцессе Селестии, — поправил пегас.

— Если, конечно, с ней что-нибудь не случится. В таком случае, командование примут принцесса Каденс и Шайнинг Армор.

«Всего-то делов, — засмеялась тёмная сторона Твайлайт.»

«Не смей даже думать об этом! — одёрнула её единорожка.»

— А что произошло с моей магией? — решила задать закономерный вопрос Твайлайт.

— Это защита Селестии, чтобы никто не мог проникнуть в Запретную Секцию, телепортировавшись извне, приняв облик Селестии или прибегнув к любой известной магии. Раньше эту дверь испытывали толпы студентов из Академии Одарённых Единорогов…

— И никому не удалось туда проникнуть? — сделала изумлённую мордочку Твайлайт.

— Никому.

— Если это никому не удалось до меня, то раз уж я зашла сюда, могу ли я как лучшая ученица Её Высочества, испытать собственные силы?

Гвардейцы переглянулись.

— Тебе действительно лучше уйти, — посоветовал земнопони. — Если ты захочешь испытать собственные силы, приходи завтра в сопровождении Её Высочества.

— Мы не хотим отвечать ни за сохранность архивов, ни за твою, — пожал крыльями пегас.

— Хорошо… — притворно сдалась Твайлайт, понимая, что у неё остаётся последний шанс узнать тайну Селестии. — Завтра ко скольки? — спросила она, оглядываясь назад и медленно отступая, словно пытаясь нащупать что-то маленькое на поверхности ковра. Нащупала. Закусив губу, чтобы не вскрикнуть от боли, Твайлайт раздавила флакончик, мгновенно убрав копытце и постаравшись вытереть его о поверхность ковра, чтобы в кровоток не попало слишком много снотворного.

— Пожалуйста, смотрите мне в глаза! — Твайлайт зашаталась и выронила книгу.

Гвардейцы тут же отпрыгнули вглубь ниши, укрывшись за невидимым щитом Селестии от возможной магии, и выставили вперёд пики, чтобы не подпустить странную пони внутрь. Но стража едва ли могла знать, что одно дело — магия, а другое — законы физики, и лёгкий эфир, испарившись, уже растворился в воздухе, и снотворное вещество беспрепятственно проникло сквозь магический щит подобно тому, как прошла сквозь него левитируемая единорожкой книга.

Пегас первый почувствовал, что незримая граница больше не является непреодолимым препятствием для колдовства единорожки. Выпрыгнув в центр комнаты, он попытался добраться до выхода, и Твайлайт это предвидела — именно поэтому, заходя, она закрыла за собой дверь. Теперь осталось лишь несколько секунд с помощью магии сдерживать натиск слабеющего пегаса, не позволяя ему покинуть помещение. И в этой борьбе с двумя гвардейцами у маленькой пони было одно преимущество — знание. Твайлайт знала, что она продержится гораздо дольше любого из них, если не будет дышать снотворными парами.

Пегас повис на ручке двери и безвольно стёк на пол. Земнопони так и не покинул своего места, надеясь, что защита Селестии спасёт его от неведомой магии. Он продолжал сонным блуждающим взглядом смотреть на Твайлайт, и единорожка поняла, что победила. Прыгнув в нишу к уже безвольному стражнику, Твайлайт свернула пропитанный снотворным ковёр и, собрав последние силы, бросила его к лестнице, оставив дверь открытой. Затем она выволокла земнопони за границы действия защитной магии (если она блокирует и магию снов), положила свою голову на плечо засыпающему гвардейцу и сделала ровный глубокий вдох…

…Твайлайт вновь спускалась по винтовой лестнице. Она скакала вниз быстро настолько, насколько ей позволяли её непривычно длинные ноги. Тёмная комнатка с низким каменным потолком слабо сияла в голубом пламени свечей. Во сне она казалась ещё меньше, чем наяву, и чтобы попасть в неё, не стукнувшись рогом, пони пришлось пригнуться. С высоты её роста даже рослые гвардейцы казались жеребятами, и, может быть, как раз-таки из-за этой непривычной высоты у Твайлайт начинала кружиться голова.

— Кто посмел пустить Найтмер?! — грозно произнесла кантерлотский гласом Твайлайт, расправив свои огромные белые крылья.

— Ваше Высочество! Она усыпила нас… — сознался земнопони, поднимаясь с пола.

— Откройте дверь! — приказала Твайлайт. — Открывайте!

— Да, ваш ключ, Ваше Высочество… — пегас протянул крыло, ожидая ключа.

«Это какая-то шутка, да? — спросила Твайлайт сама себя. — Селестия использует обычный ключ вместо собственной магии?»

Единорожка не была уверена в точности своих выводов, а рисковать, создавая какой-то абстрактный ключ было верхом неразумности, который дал бы гвардейцам повод усомниться в подлинности происходящего. Поэтому, подняв крыло, Аликорн извлекла из-под него деревянную лакированную шкатулку. Она первой пришла на ум Твайлайт — именно такая шкатулка с мамиными украшениями стояла у них дома на комоде. Единорожка предполагала, что если она закроет глаза в момент, когда гвардеец извлечёт ключ из шкатулки, неизвестный ей объект создастся из памяти самого гвардейца. Так и случилось — Твайлайт закрыла глаза и открыла лишь тогда, когда массивный ключ гулко заскрежетал в замочной скважине. Пегас отпер массивную железную дверь совершенно не прибегая к помощи магии и вернул ключ в протянутое копыто правительницы.

Твайлайт в обличии принцессы Селестии шагнула внутрь. Протяжённый высокий зал, заставленный стеллажами со свитками и книгами, уходил вдаль. В длинных проходах, словно музейные экспонаты, стояли замысловатые приспособления с десятками датчиков. На столах теснились странные вещицы, похожие на древние артефакты, вперемешку с цветными камнями, мерцавшими в темноте и пирамидами стеклянной посуды. В центре комнаты возвышались песочные часы, а рядом располагалось большое зеркало, обрамлённое кристаллами.

«Не факт, что настоящая Запретная Секция выглядит именно так, — напомнила сама себе Твайлайт. — Всё это может быть как близкой к оригиналу копией, если стражники досконально помнят, как выглядит Запретная Секция, так и полностью оказаться плодом твоего воображения, если никто из гвардейцев не был достаточно любопытен, чтобы заглянуть Селестии через спину.»

— Никого не впускать, — распорядилась принцесса, покидая комнату и направляясь в библиотеку.

Скрывшись из поля зрения гвардейцев, Твайлайт приняла привычный для себя облик единорожки и галопом помчалась в читальный зал Дворцовой Библиотеки. Тяжесть в ногах затрудняла бег, но единорожка, ещё не задумывавшаяся о природе своего недуга, не обращала внимания на лёгкое недомогание. Сейчас основной задачей было выяснить, находится ли она в едином с Дасти Пэйдж сне. Если да, то Луна дожидается единорожку в центре зала. Если же Твайлайт случайно создала другой сон, то ей достаточно дождаться истечения оговорённых пятнадцати минут, чтобы Луна нашла её новый сон, покинув прежний.

— Я узнала одну очень важную вещь! — сообщила Твайлайт, выскочив из образовавшегося портала (сны прекрасны тем, что простят любые нарушения законов физики). — Магия Селестии, наложенная на Запретную Секцию, не подвластна самой Селестии! Принцесса отпирает дверь с помощью обычного ключа, как простая земнопони. Не исключено, что это даже не её магия.

— Ты же не предлагаешь похитить ключ у самой принцессы? — с надеждой спросила Дасти. — Потому что в противном случае, чтобы выбраться отсюда, тебе придётся либо меня обмануть, либо усыпить до утра. Соглашаясь тебе не препятствовать, я не обещала помогать.

— Не забывайте, Дасти Пэйдж, что мы всё ещё спим, — напомнила Твайлайт. — Вы — у себя в кабинете, а я — перед Запретной Секцией, который наполнила парами снотворного из разбитого флакона. И, нет, похищать ключ я не собираюсь. Первое — он может быть спрятан где угодно, а второе — я не смогу обыскать комнату, в которой спит принцесса, а ведь если откуда и имеет смысл начинать заведомо тщетные поиски, то именно оттуда. Поэтому я прибегну к другому варианту. И для этого мне понадобится помощь принцессы Луны.

Скажите, принцесса, — единорожка села за стол и стала нарезать полоски бумаги, приглашая Дасти делать то же самое. — Знаете ли вы такую защитную магию, которая в поле своего действия не допускает использование магии трансформации, телепортации, левитации и передачи энергии? Заклинание лишает возможности применять не только чужую магию, но и свою собственную — магию самого хозяина. Вернее, вопрос я задам даже так: знаете ли вы наверняка, что такая магия возможна и применима на практике? Если да, наблюдайте за одним из нас. Если нет, отвернитесь и не смотрите.

На всякий случай Твайлайт продублировала свою просьбу письменно.

Луна попыталась вспомнить. Когда-то Старсвирл действительно наложил заклятие на дворец принцессы Селестии — никто не мог телепортироваться во дворце, не находясь внутри самого дворца. Разумно было предположить, что мудрый волшебник был ещё и умным, и наложил это заклинание уровнями — к примеру, нельзя было телепортироваться в покоях Её Высочества, не находясь в них, но при этом находясь на верхнем уровне, телепортироваться можно было куда угодно. Не исключено, что верхний уровень был не один, и попасть в покои или в Запретную Секцию можно было только своим ходом, даже несмотря на то, что находились они на одном уровне вложенности. Почему-то Луна вспомнила мыльные пузыри, которые надувала в детстве через соломинку.

Но сообщить об этом заклятии ей было нечего. Она лишь предполагала, что его надо искать в бумагах Старсвирла. А Луна догадывалась, что единорожка это понимала и без помощи принцессы.

— Оба числа не делятся нацело, — сообщила Твайлайт. — Значит, Луна не в курсе, существует ли такое заклинание.

— Может, это не заклинание? — предположила Дасти. — А древний артефакт? У меня в библиотеке есть книга по магическим артефактам.

— У вас в библиотеке есть целая секция по магическим артефактам, — поправила Твайлайт, устало кладя голову на стол. — Никто не чувствует что-то странное? — поинтересовалась она. — Какое-то давление. Словно хочется спать во сне.

— Нет, Твайлайт. Возможно, ты слишком переволновалась, — Дасти Пэйдж приложила копытце ко лбу единорожки, словно ожидала каких-то внятных симптомов. — Так что ты говорила про секцию?

— В библиотеке магическим артефактам посвящена целая секция. А времени у нас осталось не больше четырёх часов, даже не учитывая, что минимум два часа мне потребуется только на то, чтобы разобраться с магией Времени и не вызвать коллапс Вселенной.

«Она же сейчас пошутила, да?» — засомневалась Луна.

— Не переживайте, — Твайлайт поднялась и махнула копытцем, словно желая приободрить саму себя. — В самом крайнем случае я обращусь к принцессе. Но только если вероятность не исполнить пророчество из-за временны́х ограничений будет выше вероятности не исполнить его из-за запрета Селестии. Возвращаясь к артефактам — я знаю, что вытягивать и аккумулировать магию способен Колокольчик Грогара. Некоторые магические создания также на это способны. Но моя магия не пропадала — я могла её испускать, но на некотором расстоянии от Запретной Секции она растворялась, затягиваясь внутрь. Кроме того, сейчас я ощущаю недомогание, но не знаю, насколько разумно считать его прямым следствием контакта с защитными чарами Запретной Секции. Если вы, принцесса Луна, можете предположить природу хотя бы одного из перечисленных явлений, наблюдайте за экспериментом. В противном случае — всё как обычно — не смотрите. У вас есть минута, чтобы принять решение, пока мы готовим всё необходимое.

«Если бы ты не предупредила, что у меня есть минута, вероятно, ответ был бы готов куда раньше, — подумала принцесса. — Описанное явление явно не похоже на обычную магию, — отметила Луна, перебирая возможные варианты. — Существует магия Хаоса, но Дискорд уже тысячу лет находится в камне и нет оснований полагать, что принцесса Селестия решила его выпустить на свободу, а уж тем более заставила служить на благо кантерлотских архивов.

Когда-то мне доводилось читать описание одного тёмного ритуала. Он подробно приводился в одной из книг Столпов Эквестрии — прародителей Элементов Гармонии. Если верить ритуалу, сила всех шести артефактов, собранных вместе, столь велика, что способна создать портал в другое измерение и за три дня лишить магии всю Эквестрию. Но часть артефактов была утеряна ещё во времена нашего с Селестией совместного правления и вряд ли принцесса прибегла к помощи настолько опасной магии.

Однако имелся ещё один вариант. Странный, но, как сказала бы Твайлайт, в шесть в пятой степени раз более вероятный, чем собранные вместе артефакты столпов.

Луна подошла к Твайлайт и запомнила число, которое единорожка положила в конверт. Когда же Дасти извлекла его из конверта, чтобы разделить, число было восстановлено из памяти Луны, отчего поделилось на подсказанный Твайлайт множитель, выдав простое число.

— Она знает! — взвизгнула Дасти, приложив копытца к мордочке.

— Что?! — воскликнула Твайлайт, подпрыгнув к своей напарнице. — Ты точно правильно перемножила? Так-так-так… О, я не сомневалась, что уж принцесса должна знать эту тайную магию древних артефактов!

— Не то, чтобы знаю, — смущённо улыбнулась Луна.

— Сейчас вам нужно будет сообщить, что это за артефакт. В приоритете — название. Если вы не знаете названия, сообщите принцип действия магии. Если вы не знаете принципа, сообщите годы до вашего изгнания, когда этот артефакт был создан или имя его создателя. Готовы?

— Готова… но… — Луна забеспокоилась, что упустила очень важный момент. — Я знаю название артефакта, но как я сообщу его, если ты не слышишь меня?

— Отлично, — кивнула Твайлайт. — А теперь я расскажу способ, с помощью которого Луна сообщит название. Как вы уже поняли, — единорожка смотрела попеременно то на Дасти, то в точку, где должна была стоять воображаемая принцесса. — У Луны нет никаких способов ни создавать, ни передавать информацию. — Единорожка помолчала, пытаясь сосредоточиться. — Единственное доступное взаимодействие — не давать пропасть ранее созданной информации. Значит, за значение «ложь» мы примем случай, когда принцесса не наблюдала за экспериментом, и не запоминала чисел. А за «истину» — когда хотя бы одно из значений Луна сохранила.

Теперь, — Твайлайт взяла бумагу и записала алфавит, — у нас в распоряжении 26 букв. Мы могли бы спрашивать принцессу: «первая буква слова, это А?» Затем: «первая буква слова, это В?», и так далее до конца. Но такой алгоритм довольно нерационален, и в среднем, требует половину от 26*n действий, для слова, длиной n. Гораздо более разумно использовать алгоритм бинарного поиска, и спрашивать принцессу: «лежит ли загаданная буква в первой половине алфавита?». Сложность такого алгоритма — всего лишь логарифм от 26 по основанию 2, а значит, такой алгоритм в худшем случае потребует всего пять итераций, чтобы найти необходимую букву.

— А если слово содержит десять букв? Нам придётся сделать пятьдесят перемножений без единой ошибки всего за полтора часа, чтобы у тебя в запасе осталось ещё два? Сразу предупрежу — я вряд ли справлюсь с этой задачей, даже если постараюсь, Твайлайт, — предупредила Дасти Пэйдж.

— Я тоже не уверена, что справлюсь с этой задачей до того, как усну. Но всё не так страшно. Для начала мы облегчим задачу тем, что теперь будем использовать любые трёхзначные числа — не только простые. Признаюсь, даже я не вспомню столько простых чисел. Да и нет в этом необходимости — чтобы проверить, правильно ли произошло деление числа, мы, как и раньше, будем называть первый множитель вслух, а второй — передавать в отдельном запечатанном конверте, вскрыть который можно будет лишь в случае возникновения сомнений — если число всё же по какой-то случайности поделилось нацело. Но, в большинстве случаев, в нём просто не будет нужды. Конечно, чтобы избежать подмены и этого числа, придётся держать в голове два — одно, которое сообщаем, другое — которое положили в отдельный конверт. Но ведь совсем не сложно запомнить два трёхзначных числа?

— Н… нет.

— Вот и я тоже так считаю, — согласилась Твайлайт, вновь положив голову на стол. — Принцесса Луна, если вы стоите очень близко, вероятно, это ваше влияние… у меня начинает путаться сознание и я забываю, о чём говорила…

— У тебя было подобное, когда ты уснула в первый раз? — обеспокоенно поинтересовалась Дасти.

— Нет, я чувствовала себя как обычно. Это началось со второго сна…

— Это не Луна, — тихо произнесла Дасти, которая, начинала догадываться, что происходит. — Это твой собственный сон. Если ты до сих пор продолжаешь лежать в комнате перед архивами, то под воздействием снотворных паров ты погружаешься всё глубже. Когда-то ты уснёшь настолько крепко, что перестанешь видеть сновидения. А если доза снотворного будет слишком велика, и никто не появится в архивах вовремя… Тебя надо немедленно разбудить!

— Не смейте! — вскричала Твайлайт, отшатнувшись и упав со скамьи. — Мы должны успеть закончить нашу работу до того, как Найтмер Мун захватит Эквестрию!

— Мы не успеем перемножить 50 чисел! Ты упадёшь без сознания уже на двадцатом перемножении!

— Мы можем оптимизировать нашу работу и узнавать букву всего за две итерации.

— Не уверена, что это под силу даже принцессе Селестии!.. — усомнилась смотрительница архивов.

— Не время для оваций, — произнесла явно польщённая единорожка. — Идея состоит в том, что за один раз Луна способна сохранять два кванта информации, которые могут принимать значения 0-0, 0-1, 1-0 и 1-1. Пусть за 0-0 мы примем случай, когда Луна не наблюдала ни за одним из нас и мы оба получили ложные числа. 0-1 случится, когда Луна наблюдала только за тобой, и число нацело поделилось только у меня. 1-0 — наоборот. 1-1 — самый непростой для Луны вариант, когда ей придётся запомнить сразу два числа — ваше и моё. Чтобы принцесса могла за этим проследить, мы обещаем совершать вычисления чуть медленней и стоять ближе, чем когда мы проверяли наличие Луны в принципе. Ведь в тот момент мы не имели права допустить, чтобы Луна подглядела в обе записки сразу.

Более того, мы не будем определять последнюю пару букв и тратить на неё наши итерации. Вместо этого мы просто выпишем их обе вместе, и уже бытовым методом попробуем расшифровать, что у нас получилось. В любом случае, это займёт гораздо меньше времени, чем дополнительное перемножение для каждой буквы. Принцесса Луна, — Твайлайт чуть приподняла мордочку. — Теперь я обращаюсь к вам лично. Если вы заметите, что мы ошиблись, или если вы забыли число, которое должны были запомнить или же мы запомнили то, что были не должны, и в итоге пошли в неправильном направлении, дайте знать, воспользовавшись зарезервированным для этих целей двадцать седьмым местом после буквы «Z». А двадцать девятое место мы назначим условному знаку окончания слова. Двадцать восьмое и тридцатое место мы пропустим, чтобы проводя лишь по две итерации не гадать, собирались ли вы предупредить нас об ошибке или же обозначили конец слова. У нас остаётся мало времени, и я предлагаю использовать затрачиваемые ресурсы по-максимуму, добавив «ch», «sh» на тридцать первое и тридцать второе места соответственно, тем самым использовав все 32 доступных места.

Луна кивнула. Схема не казалась очень сложной и даже в какой-то мере была очевидной. Но при этом принцесса признавала, что даже ей самой не хватило жизни нескольких поколений, чтобы додуматься до аналитической проверки законов собственного мира снов. Так близко Луну ещё не изучали, и это не могло ей не нравиться, хотя научный подход к исследованию сновидений всё ещё настораживал принцессу. Словно она боялась услышать, что сновидения — лишь побочный продукт активности мозга во время сна.

Если бы не ухудшающееся состояние Твайлайт, запоминание чисел могло показаться подобием какой-то игры на уроке математики: Луна сверялась с начерченной Твайлайт таблицей, определяла, стоит ли ей смотреть на проходящий эксперимент и запоминала числа, которые получали пони. Самым простым было не смотреть. Самым трудным — пытаться запомнить два пятизначных числа, успев подглядеть в оба листочка. И всякий раз, когда Твайлайт выписывала правильную пару букв, Луна цокала копытцами, отмечая очередную победу трёх пони, словно это и впрямь была лишь занимательная игра, а не борьба за сохранение королевства. Наконец, на доске образовался ряд пар букв: CH-SH, Q-R, X-Y… Оставалось лишь, продвигаясь слева направо и используя по одной букве из двух, предложенных для каждой позиции, собрать слово, переданное Луной.

CH_Q_X_S_A_L_H_S
SH_R_Y_T_B_M_I_T

[Для читателей, которые собираются потратить полминуты, чтобы самостоятельно решить эту загадку, ниже приведён и её русскоязычный аналог.

К_Р_И_Ж_А_К_И_Р
Л_С_Й_З_Б_Л_Й_С
]

---

…Луна хорошо помнила те дни, когда Старсвирл Бородатый был полным сил жеребцом лет ста пятидесяти. Путешествуя по Эквестрии и изучая природу магии, он поднял знание целого народа на уровень, достаточный, чтобы его потомки, не добившиеся особых успехов на этом поприще, по истечении тысячи лет всё ещё могли гордиться успехами своей страны в прошлом.

»…Однажды искажённый тёмной магией жёлудь упал в ядовитое болото на дне пещеры. Желудь пустил корни, породив плотоядное дерево. Оно сумело прорости в непригодной для жизни почве, питаясь роями мух, которые в изобилии плодились в тёплом и влажном микроклимате пещеры. Однажды, проходя мимо, Старсвирл заприметил странное зелёное свечение, исходившее из провала в земле. Спустившись, он обнаружил подозрительную ауру, исходившую от древа. Когда же магия единорога коснулась коры, дерево треснуло пополам, и сотни чёрных жуков-чейнджлингов вылетели на волю…»

По крайней мере, именно такую историю рассказывал Старсвирл принцессе Луне и её старшей сестре. Учитывая же, что рой чейнджлингов во главе со своей королевой Кризалис, оставаясь неизученным, завоёвывал древние города Эквестрии один за другим, высасывая магию и любовь их жителей, Луна предполагала, что у Старсвирла, были мотивы не раскрывать истинную природу появления Кризалис на свет. Так или иначе, репутация великого мага осталась незапятнанной, и, благодаря его знаниям, Селестии удалось одолеть Кризалис, обратив её в бегство, напоследок наградив узнаваемыми сквозными отметинами на всём теле. С тех пор она скрывалась в пустоши где-то на окраине Эквестрии. От полного уничтожения Кризалис спас трон, который был высечен из цельного куска хризолита, наделённого особой магией чейнджлингов. Как оказалось, пропитанный ей минерал вступал в диссонанс с магией пони, растворяя её в своём поле…

---

Твайлайт, под конец эксперимента лёгшая на пол, не стала разгадывать слово, позволив Дасти Пэйдж тоже почувствовать себя нужной — оставшиеся минуты уже ничего не решали. Пожилой пони загадка далась лишь после третьего подхода.

— Здесь написано «Кризалис» — сообщила она, передавая бумагу Твайлайт.

— Значит, особая магия того места как-то связана с королевой чейнджлингов, — произнесла Твайлайт, сбитая с толку полученными результатами. Мысли не желали складываться в единую логическую цепочку, утопая в море случайных воспоминаний и ненужных фактов. Более того, Твайлайт чувствовала досаду на очередное внезапно возникшее препятствие; типичный сценарий ошибки планирования, когда даже заложенного на непредвиденные обстоятельства времени порой критически не хватает из-за подобных совершенно невообразимых нюансов, как неучтённый флакончик снотворного.

— Надо искать в правой части библиотеки в секции «великие завоеватели прошлого», — подсказала Дасти, помогая единорожке подняться.

— Сначала надо проснуться, — тяжело вздохнула Твайлайт, опираясь о скамью. — Я в прямом смысле, Дасти, — раздражённо произнесла единорожка. — Мы же не станем искать информацию, которую не знаем, в мире, полностью созданном лишь из того, что нам известно? — ей казалось странным говорить такие очевидные вещи с виду не глупой пони. — Хорошо, — она стала подниматься на ноги, — пусть сейчас загадок накапливается больше, чем ответов, но если будущее случилось, то, значит, я смогла решить эту задачу. Надо лишь поступать так, как я поступаю всегда.

— А если ты намеренно не будешь ничего делать? — поинтересовалась Дасти. — Ведь, как ты говоришь, это было самоисполняющееся пророчество. Я просто из любопытства, — перестраховалась пони, не желая грузить своими догадками Твайлайт, которая даже говорила через силу.

— Я тоже уже над этим думала, — тихо заметила единорожка. — Но мы проверим наше предположение как-нибудь в другой раз, с помощью математики, а не судьбы целой страны. — Твайлайт заковыляла к окну. — Дасти, постарайтесь проснуться любым приемлемым для вас способом, чтобы помочь мне в поиске информаци о Кризалис. Принцесса Луна! — Твайлайт повернулась и подняла мордочку, предполагая, что Принцесса Ночи ростом едва уступает Селестии. — Простите, что всё это время не делала различий между вами и Найтмер. Я допускала вероятность, что прежняя принцесса, которую знала и любила Селестия, всё ещё жива, но мне казалось разумным пожертвовать вами и счастьем Её Высочества ради благополучия всей Эквестрии. Однако теперь в этой жертве нет необходимости. Вы — настоящая Луна, иначе вы бы не стали мне помогать. Благодаря вашей помощи, через два часа я произнесу заклинание времени, мы победим Найтмер и с восходом солнца вы вернётесь во дворец!

Луна улыбалась. Она знала, что именно так всё и должно случиться. Она проводила взглядом Твайлайт, доковылявшую до окна. Единорожка легла на подоконник. Вниз, исчезая в темноте, уходила скала, на которой располагался Кантерлот.

«Главное однажды не перепутать реальность и сон», — мелькнуло в голове Твайлайт, и единорожка отметила, что на будущее надо придумать метод распознавания мира, в котором она оказалась.

Следующая мысль ворвалась в засыпающее сознание тревожным сгустком догадок и теорий.

«Я нахожусь в комнате, отравленной снотворным. Что, если я выпаду из сновидения, но не проснусь до тех пор, пока пары элексира не выветрятся? Я не смогу вернуться в сновидение и предупредить кого бы то ни было. В таком случае, я либо усну навсегда, окончательно надышавшись ядовитыми парами, либо просплю до самого обеда, когда Эквестрия уже будет захвачена Найтмер Мун!»

От осознания опасности, которой единорожка подвергла Эквестрию своим необдуманным поступком, у неё перехватило дух. Но прежде чем это случилось, Твайлайт интуитивно догадалась, что пугаться ей категорически нельзя, иначе она рискует лишиться сновидения и надолго, если не навсегда, застрять в состоянии физического сна. К счастью, даже такие эмоции, как испуг, Твайлайт умела сдерживать главенствующей в подсознании идеей о нерациональности волнения — до последнего кванта мысли следовало сохранять ясность рассудка и думать только о спасении, не занимая ресурсы мозга страхом перед смертью. Оттолкнувшись передними копытцами, единорожка упала обратно в комнату.

— Принцесса Луна, — произнесла Твайлайт, пытаясь подняться. — Если я сейчас попробую разбудить себя тем же способом, что и в предыдущий раз, я лишь рискую застрять в физическом состоянии сна без сновидений до тех пор, пока не проснусь естественным способом или не погибну. Потому что там, где сейчас находится моё тело, слишком большая концентрация снотворного, чтобы проснуться самостоятельно. Разбудите меня, ведь эта магия — по вашей части. Именно разбудите, а не просто выбросьте из сновидения.

— Ты же знаешь, Твайлайт, я больше не могу взаимодействовать со снами! — воскликнула принцесса, подскочив к лежащей на полу пони. — Ты же сама это проверяла!

— Принцесса. Луна, — повторила единорожка. — Немедленно разбудите меня. Судьба Эквестрии… — Твайлайт сделала несколько глубоких вдохов в надежде продлить начинавшее распадаться сновидение, — в ваших и моих копытах. Никто не придёт мне на помощь, потому что вы не способны предупредить никого из моих друзей о грозящей мне опасности.

— Я не могу, Твайлайт! — Луна села перед засыпающей единорожкой, готовая заплакать. — Я правда не могу этого сделать! Вся моя сила, вся моя настоящая магия была уничтожена Элементами Гармонии, исчезнув вместе с Найтмер Мун!

Твайлайт застонала. Она понимала, что проигрывает. Проигрывает, в первую очередь, сама, потому что можно было остановить Вечную Ночь, можно было победить Найтмер и даже поднять Эквестрию из руин. Но нельзя было получить второй шанс на жизнь. И обиднее всего было осознавать, что единственный просчёт в идеально выверенном плане оказался судьбоносным.

Медленно утекало время, высасывая жизненные силы из лежащей на полу пони. Сновидение становилось смутным, блёкли очертания и начинала разрушаться его первозданная магия, словно там, куда проваливалась Твайлайт не было ничего, кроме пустоты. Она пугала. Пугала прежде всего тем, что в пустоте останавливалось время и движение мысли — миллионы нитей, которые оборвутся, и никогда не восстановятся вновь. Только сейчас Твайлайт понимала, насколько глупа была Селестия, если всю эту тысячу лет силы Эквестрии не были направлены служению лишь одной цели — чтобы никогда больше ни одной пони не пришлось умирать.

Бороться уже не было ни сил, ни желания. Безразличие — первый лекарь, усыпляющий инстинкты и завершающий бесполезное сопротивление, коснулось разума Твайлайт. Но сознание боролось с подсознанием, продолжая отчаянно слать сигналы, в надежде достучатся до затуманенного разума: «думай, думай до последнего кванта мысли. Сделать хоть что-то лучше, чем не сделать ничего. Самое безрассудное, самое безумное. Любая цена стоит твоего спасения, даже если это — наступление Вечной Ночи, возрождение Найтмер Мун или падение Эквестрии. Ибо всё поправимо, если ты останешься жива.»

Твайлайт закусила губу и поползла в сторону стола. Зрелище оказалось весьма неприятным и жутким, и Луна опасливо попятилась от наполовину парализованной пони. Тем временем Твайлайт добралась до стола и копытом нащупала бумагу и перо. Сбитая на пол чернильница раскололась вдребезги, оставив растекающуюся чёрную кляксу. Единорожка обмакнула перо и написала крупным почерком поперёк листа:

«Если вы не сможете меня разбудить, я буду вынуждена превратить этот сон в кошмар».

— Не надо кошмара! — Луна отскочила вглубь комнаты, подальше от дверей и тёмных окон. — Найтмер не должна почувствовать собственную власть! Не вздумай!

— Это мой сон! — произнесла Твайлайт, не слыша Луну. — И не воспользовавшись силой, что по праву должна принадлежать вам, вы не сможете на него повлиять. А если сбежите — я погибну. Без меня уже к утру Найтмер захватит Эквестрию. Начинайте с ней бороться, а не прятаться от неё! — сквозь стиснутые зубы выговорила единорожка. — Будьте смелее и сильнее, или королевство падёт из-за вас!

Загудел ветер, и зазвенели витражные стёкла библиотеки. Порыв распахнул двери, ворвался внутрь, разметал бумаги и загасил свечи. Стало темно, и только лучи ночного светила, отражая витражную сетку, стелились по каменному полу читального зала.

— Все мои друзья показывали вам красивые сны-картинки, чтобы вы перестали винить себя за то, что сделала Найтмер. Они уверяли, что вы не имеете с ней ничего общего, и что нынешняя Луна непричастна к разладу Двух Сестёр. Что она стала лишь жертвой тёмной магии. Но они — искренне глупы. И им это простительно, в отличие от вас, принцесса. Не уподобляйтесь им в своём желании снять с себя ответственность за ваши ошибки, потому что…

— Я непричастна к тому, что совершала Найтмер! — громко заявила принцесса, стукнув копытами в пол.

— …ты и есть Найтмер, — прошипела единорожка, изо всех сил стараясь поддерживать собственное сновидение. — Найтмер — твои нереализованные амбиции, твоя сила и магия, которую ты потеряла в тот день, когда отреклась от своей тёмной стороны.

Лежащая посреди зала Твайлайт уперлась копытами в пол и представила, как усилием воли поднимает луну, взамен затянутой тучами. Кроваво-красный шар начал медленно восходить над Эквестрией.

— Неразумная пони! — почти взвизгнула Луна, воспарив над полом, который дрожал от усилий Твайлайт. — Ты никогда не была и не станешь принцессой! Тебе не понять, какая ответственность лежит на плечах правителя. Их долг — приносить себя в жертву ради благополучия страны. И лишиться своей силы — было моим осознанным выбором, чтобы больше ни одна пони не пострадала от её копыт!

— Вы не рассчитались с Найтмер, а просто сбежали от неё, сделав вид, что опасности не существует. Будите меня! — приказала Твайлайт в пространство зала, — будите, или я покажу, какой будет настоящая, неромантизированная Вечная Ночь, со страданиями, голодом и смертью. Ночь, которая наступит, после очередной вашей обиды, когда вы снова побежите под крыло Найтмер. Потому что глубоко в душе вы понимаете, что она — настоящая и гораздо более искренняя версия вас.

На этот раз Луна промолчала.

— Вы должны быть не лишены доли смелости, чтобы использовать вашу тёмную сторону в своих интересах. Я знаю, о чём говорю. — Твайлайт хаотично скребла передними копытами по полу, чтобы не потерять сознание и поддерживать сон как можно дольше. — Потому что у каждого из нас есть то, о чём не положено говорить вслух.

— Ты не принцесса, и твоя магия недостаточно сильна, чтобы породить вторую личность, — возразила Луна, интуитивно чувствуя, что у такой пони, как Твайлайт, тёмных сторон может быть сразу несколько. И одна из них способна изучить уязвимости магического мира и уничтожить Эквестрию с помощью магии цифр.

— Тогда, Дасти Пэйдж, вернитесь из своей комнаты и подойдите ко мне, чтобы я наглядно показала Луне, что у каждого из нас есть своя тёмная сторона! — произнесла Твайлайт, представив выходящую из-за двери пони.

— Дасти?! — Луна замерла. — Ты должна была проснуться…

— Она не смогла проснуться. — Единорожка постаралась засмеяться, чтобы Луна не заметила фальши, ведь эта пони была лишь иллюзией, созданной Твайлайт. — Доза снотворного в её чашке оказалась не равна тем десяти каплям, что она сама себе отмерила. И сейчас я продемонстрирую вам, как достигать своих целей при помощи силы тёмной стороны. Подойдите ко мне, Дасти, — приказала Твайлайт.

Дасти Пэйдж испуганно отступила к стеллажу, уперевшись крупом в ряды книг.

— Подойди сюда! — Единорожка схватила магией пожилую пони, подбросив к самому потолку, и та безвольно повисла в воздухе. — Вы знаете, что я буду делать дальше?

— Не забывай, это всего лишь сны! — пригрозила Луна. — Дасти спит у себя в кровати и не может пострадать.

— Физически не может пострадать, — поправила Твайлайт. — Но мучения будет испытывать настоящие. Вы сможете это прекратить, только выбросив меня из сна. А это случится, когда желая спасти Дасти от такого изощрённого кошмара, вы примете помощь Найтмер, признав её частью себя…

— Нет! Твайлайт! — принцесса вдруг осознала всё. Все события сегодняшней ночи, поиски заклинания времени, странные письма из будущего и внезапно возродившаяся Найтмер Мун, которая под утро должна захватить Эквестрию — всё, подобно большому паззлу, встало на свои места, сложившись в единую картину. — Если ты сейчас вызовешь моё альтер-эго, именно оно попытается погрузить королевство в Вечную Ночь. И оно как раз-таки и будет той Найтмер, с которой тебе из будущего придётся бороться, когда я тебя выкину из сна! Если ты сейчас же это прекратишь, никакая Найтмер не явится, и тебе не придётся попадать в Кантерлотский Архив, чтобы украсть заклинание времени Старсвирла!

Но Луна понимала — если Твайлайт из прошлого предупредила саму себя, то причинно-следственная связь уже установилась. Значит, будущее знает, что Найтмер обязательно появится в Эквестрии, и более того, Твайлайт придётся с ней сражаться. И такой исход события подкреплялся тем, что единорожка не могла слышать предупреждения Луны.

Тишину пронзил истошный крик Дасти Пэйдж, и тут же чёрная тень высокой кобылы скользнула между колонн полуразрушенного зала. Видимо, это приближалась Найтмер, готовая воспользоваться слабостью Принцессы Ночи. Луна осознала, что будущее неизбежно, и единственное, что в её силах — прервать мучения Дасти, выбросив из сна либо её, либо, что разумнее — Твайлайт.

— Ты никогда не станешь правительницей, принцесса трусости! — злобный смех Твайлайт отражался в пустом полуразрушенном зале. Громче звучал только крик пожилой пони, парящей под потолком. — Даже не пытайся разбудить Дасти, у тебя не получится, пока ты не примешь помощь своей тёмной стороны, чтобы победить мою!

Твайлайт стала медленно разводить копытца Дасти в противоположные стороны. Приступ панического страха сковал движения растерявшейся Луны. Ещё никогда принцесса не чувствовала себя настолько беспомощной. Внезапно она ощутила, как в глубине её подсознания зарождается комок ярости, сотканной из гнева и обиды на собственное бессилие.

— Ты разбудишь Найтмер!.. Глупая, глупая пони! — пыталась вразумить её Луна. — Не делай этого!

Но Твайлайт не слышала Луну. Она уже почти ничего не слышала, и продолжала смотреть остекленевшими глазами на звёздное небо через дыру в обвалившихся потолочных сводах. Сновидение начинало рассыпаться, и только сквозь странный шум и мерцание света доносились крики Дасти, просившей Луну о помощи.

— Никто не смеет превращать сны моих подданных в кошмары! — твёрдо произнесла принцесса, встала на дыбы и обрушила всю силу своего удара на тело единорожки.

---

Твайлайт казалось, что она задыхается.

«Если будешь волноваться, кислород истощится быстрее. Разумнее не шевелиться и понять, что происходит. Так у тебя будет как минимум полторы минуты на раздумья.»

Единорожка с трудом открыла глаза. Какая-то пони обмахивала единорожку куском синей ткани. Зрение плыло, и лишь слабый стон вырвался из губ Твайлайт вместо желаемого «который час?». Почувствовав, что Твайлайт пробудилась, пони спрыснула ей мордочку водой и стала ещё активнее стала обмахивать тканью.

— Дасти? — удивилась единорожка, пытаясь приподняться на кровати.

— Тебе правда очень повезло, — сообщила пожилая пони. — По крайней мере, тебя спасло, что дверь была открыта и снотворное частично выветривалось через неё.

Только сейчас Твайлайт заметила, что проснулась не там, где засыпала.

— Ах, да. — Дасти протянула стакан воды. — Когда ты сказала мне проснуться, я покинула твой сон и заметила, что тебя нет рядом. Потом я вспомнила, что ты ушла в комнату перед Запретной Секцией, где разлила снотворное. И мне показалось, что ты не сможешь пробудиться самостоятельно, если будешь постоянно находиться под его влиянием. Стражников оттуда придётся поднять тебе с помощью магии.

— Который час? — обеспокоенность спросила Твайлайт.

— Три часа после полуночи…

— О, нет! — единорожка вскочила, тут же упав от сковавшей её конечности слабости. — Время! У нас осталось два часа до исполнения пророчества! Дасти Пэйдж, у вас во дворце есть гонцы?

— Да, Кантерлот на связи круглосуточно. Гонца можно послать с вокзала или же королевских гонцов из дворца принцессы.

— В таком случае, немедленно отправьте пегаса в Клаудсдейл. Пусть передаст Радуге Дэш, чтобы она летела в Даркстоун по просьбе Твайлайт. Воспользуйтесь королевскими гонцами — так у моей подруги не возникнет сомнений в подлинности послания. А я тем временем постараюсь найти сведения о том, как Кризалис может быть связана с исчезновением магии в Запретной Секции.

---

Кризалис была ровесницей Селестией. По крайней мере, в масштабах их жизней. Более тысячи лет назад возглавляемый ей рой пониобразных насекомых держал в страхе всю Эквестрию. Чейнджлинги, обладавшие особой магией, отличной от магией пони, могли принимать любой облик, нередко выдавая себя за защитников Эквестрии и даже Их Высочеств. Захватывая город, чейнжлинги оседали в нём на некоторое время, постепенно высасывая любовь из пленных и жителей, а после улетали в поисках новой цели для нападения.

Однако Селестии удалось одержать победу над Кризалис — когда рой напал на очередной город, выяснилось, что в нём живут только единороги. Это обстоятельство вряд ли бы стало препятствием на пути чейнджлингов, если бы не было планом Селестии. Засевшие в городе маги сперва расправились со всеми чейнджлингами, по началу пытавшимися принять облик земнопони или пегаса. Когда же приспешники Кризалис догадались, что население города состоит из одних единорогов, оказалось, что выпускаемая ими магия имеет исключительно зелёный цвет, в то время как среди магов Селестии не было ни одного, чья магия была хоть сколько-нибудь близка к зелёным и голубым оттенкам.

Рой Кризалис оказался повержен, а сама предводительница чейнджлингов едва уцелела в битве с принцессой Селестией. Вынужденная принять поражение и пуститься в бега, она долго скиталась по чащам и болотам Вечнодикого Леса, пока не нашла место на краю Эквестрии, где основала Улей. Трон, высеченный из цельного куска кризолита — минерала изумрудно-болотного цвета, год за годом вбирал в себя магию чейнджлингов, пока она не стала перебивать потоки любой другой магии на многие мили вокруг, создав надёжную защиту от полного уничтожения Кризалис и её роя. И уже тысячу лет вокруг Улья расстилаются голые пустоши, на которых не выживает растительность и не селятся пони. А оставшись на ночь в окрестностях пустоши, до сих пор можно встретить одиноких чейнджлингов, которые высасывают любовь из диких животных и неосторожных пони, чтобы принести её в голодающий Улей.

---

— Это точно вся информация? — спросила Дасти, откладывая книгу.

— По крайней мере, вся, которую нам удалось узнать за этот час, — произнесла Твайлайт, половину из этого времени боровшаяся с желанием заснуть прямо за книгами. Узнать больше у нас нет возможности — меньше часа остаётся, чтобы попасть в Запретную Секцию и разобраться с магией Времени.

— Я уверена, если мы найдём заклинание, которым Селестия победила Кризалис…

— Селестия сама уже вряд ли это помнит, — ответила единорожка, подходя к винтовой лестнице, ведущей в комнату перед Запретной Секцией. — Вы ищите, а я постараюсь попасть туда другими способами.

Первым делом Твайлайт подошла к замочной скважине. Она была достаточно широкая, чтобы разглядеть как минимум треть комнаты, с виду вовсе не похожей на самое секретное место Эквестрии. Старые стеллажи с хранящимися на них кипами бумаг и горами свитков, разлиновали всю видимую часть комнаты, поделив её на узкие коридоры. Ни зеркал-порталов, ни странных артефактов из других миров, ни даже больших песочных часов здесь видно не было.

Попытка телепортироваться через дверь, ожидаемо, успехом не увенчалась. Но идти всегда следовало от простого к сложному, потому сделав это больше для галочки, Твайлайт сразу перешла к следующему пункту. Заклинание магического удара растворилось белым дымом, едва пересекло очерченную границу, а трансфигурированные ключи превращались обратно в свечи, стоило им лишь оказаться вне зоны действия стандартной магии пони. Огонь, будучи полученным даже с помощью магии, продолжал гореть и в поле действия кризолита, но в борьбе с железной дверью от него было мало толку. Вариант с кислотой Твайлайт даже не рассматривала — замок давно покрылся не поддающейся многим кислотам оксидной плёнкой, и чтобы физически растворить хотя бы один из потенциально уязвимых элементов двери могло потребоваться несколько недель и несколько ванн различных кислот. А ещё пони, которая будет ежечасно счищать образующиеся солевые отложения.

До исполнения пророчества оставалось не более получаса, но дверь поддаваться не желала. Твайлайт потратила слишком много времени сначала на попытки создать воздушный пузырь вокруг головы, чтобы снова не надышаться снотворными парами, а затем на то, чтобы во время коротких погружений в отравленную комнату, успеть применить пару заклинаний против магического барьера в Запретную Секцию.

— Может, стоит всё же подойти к Её Высочеству? — осторожно спросила Дасти, когда измученная Твайлайт повалилась на ковёр. Ведь смотрительница архивов вовсе не хотела, чтобы в её дежурство единорожка попала в Запрентную Секцию без ведома принцессы.

— И рассказать, что меня посетила я из прошлого? — продолжила Твайлайт. — Я не знаю, Дасти, я совсем не знаю, как попасть туда! О чём я только могла думать! Ни одному студенту Академии Одарённых Единорогов не удавалось преодолеть барьер, создаваемый кризолитом. Да что студенты! Сама принцесса открывает эту дверь с помощью немагического ключа, беря его в копыто как обычная земнопони!

— Может, в замке есть кто-то, кто имеет его дубликат? Или хотя бы знает о его местоположении?

Твайлайт задумалась. Шайнинг Армор, как главнокомандующий, с малой долей вероятности мог знать хоть что-то о Запретной Секции принцессы Селестии. Кто ещё? Господин Нейсей? Сомнительно. Принцесса Каденс? Тоже вряд ли…

— Я всё поняла! — вскрикнула единорожка, подскочив. — Каденс!

— Ты думаешь, у неё есть ключ?

— Вряд ли. Но у неё есть магия! У неё есть особая магия, которая будет работать в поле кризолита! Потому что в книге было сказано, что чейнджлинги высасывают любовь из животных и пони, чтобы принести её в Улей. Но если бы Магия Любви не работала в зоне действия кризолита, любовь, принесённая в Улей испарялась бы у самых границ пустоши. Сами чейнджлинги питаются Любовью, и она не может вступать в диссонанс с их собственной магией!

Твайлайт скакала по пустым коридорам дворца.

«Если я прибегу к Каденс и попрошу, чтобы она взломала Запретную Секцию Селестии, скорее всего, Каденс откажется. Затем она начнёт убеждать меня, что мы должны разбудить принцессу и сообщить обо всём, что со мной произошло. Когда же Селестия узнает, что я её ослушалась, она может подумать, что я придумала оправдание всем своим действиям, выдумав историю с письмом из будущего. Вернее, она так и подумает, потому что нет ни одного свидетельства применения магии Времени.

Значит, надо сначала привести Каденс к Запретной Секции, и уже вместе с Дасти Пэйдж, которая лично видела меня-из-будущего в коридоре по пути в уборную, убедить принцессу любви воспользоваться своей магией. При необходимости можно будет упомянуть и Луну, и даже показать послание от меня самой, уже не боясь нарушить причинно-следственных связей.»

— Каденс! — Единорожка активно стучала копытцем в закрытые двери покоев. — Каденс, проснись, у меня есть… срочное дело, — улыбнулась Твайлайт, когда дверь открылась и на пороге появилась заспанная Принцесса Любви.

— В чём дело, Твайли? — спросила она, пытаясь пригладить свою растрёпанную гриву. — Я думала, дни, когда ты меня будила, чтобы поделиться гениальными идеями, уже позади.

— Не поверишь, но на этот раз идея более чем гениальна! Да, именно настолько, и, нет, до утра не подождёт, — Твайлайт схватила Каденс за копытце. — Пойдём, тебе действительно стоит это увидеть!

— Ты снова ведёшь меня в библиотеку, чтобы показать какую-то книгу, да? — догадалась Каденс, когда они свернули вправо от основной части дворцового комплекса.

— Именно, — кивнула Твайлайт, понимая, что они отошли достаточно далеко от королевских покоев, чтобы у Каденс возникло желание вернуться.

---

— И ты хочешь, чтобы я воспользовалась своей магией, отперев тебе дверь в Секретный Отдел? — переспросила Каденс, когда они подошли к винтовой лестнице вниз.

— Да, — подтвердила единорожка. — Это необходимо, чтобы завершить самоисполняющееся пророчество, информацией о котором я поделилась сама с собой.

— Но почему ты думаешь, что для этого надо вскрывать Архив Её Высочества?

— Потому что послание, которое я-из-прошлого получила четыре часа сорок пять минут назад, должно быть отправлено мной же самой-из-сейчас-настоящего через пятнадцать минут. А я не могла бы его отправить, не завладей я заклинанием Времени, которое хранится в Запретной Секции. Именно для того, чтобы спасти саму себя в прошлом, я должна попасть за эту дверь сейчас. Иначе я-в-уже-прошлом не получу предупреждение о грозящей опасности и останусь без инструкций, как попасть в Запретную Секцию. А если так, то, вероятно, когда две ветви времени сольются в единую, Найтмер уже захватит Эквестрию, а я не буду владеть магией Времени, чтобы обратить это вспять.

— А если мы просто попросим Селестию? — предприняла попытку сопротивления Каденс.

— По идее, пророчество самоисполняющееся, и можно сидеть, сложа копытца. Но я боюсь шутить со временем, и надо поступать так, как я бы поступала, не желая его перехитрить. А я бы никогда не обратилась за помощью к принцессе, которая не делится со мной всеми тайнами своего плана, в котором я вынуждена участвовать. К тому же, времени уже нет. Пока мы разбудим Её Высочество и расскажем, почему мне так необходимо получить свиток Старсвирла, будущее уже наступит, и я нарушу причинно-следственные связи. Каденс, — Твайлайт посмотрела своей няне в глаза, — я была уверена, что уж ты-то поймешь меня. Если ты не откроешь архивы прямо сейчас, Эквестрия погрузится в Вечную Ночь, потому что я не смогу отправить предупреждение себе-из-прошлого. Не думай, что я перекладываю ответственность на тебя, но цена твоего бездействия — неисполнение пророчества и возрождение Найтмер. Цена твоего действия — в случае, если я неправильно истолковала пророчество и никакая опасность нам не грозит — один-единственный неприятный разговор с принцессой Селестией.

— Что я должна сделать? — спросила Аликорн после недолгих раздумий.

— Воспользуйся заклятием отпирания дверей. Дверь открывается с помощью обычного железного ключа, даже моих знаний было бы достаточно, если бы там работала магия пони.

Каденс спустилась вниз. По словам Твайлайт, безопасно находиться в комнате можно было не больше минуты, если дышать не очень глубоко и не очень часто. И для такой простой магии этого должно было хватить. Каденс подошла к дверному замку, склонила голову и сосредоточилась. Зародившийся на кончике её рога сгусток розовой магии тут же испарился, затянувшись в замочную скважину.

— Для заклинаний я использую обычную магию, — смущённо пояснила Каденс. — Я не пользуюсь Магией Любви…

— Но разве ты не можешь применять Магию Любви для обычных заклинаний?! — Твайлайт почти кричала. — Так не может быть! Если ты владеешь этой магией, то должен быть способ и применить её!

— Видишь ли… — Каденс подошла к единорожке и обняла крылом. — Это совсем другой вид магии. Он не используется для телепортации или трансформации. Это просто энергия, которую я излучаю и дарю другим пони. Принцесса Селестия говорит, что когда возродится Кристальная Империя, именно эта магия Любви будет поддерживать Кристальное Сердце. Видимо, она не предназначена ни для чего более.

— Попробуй тогда излучать эту магию, — предложила Твайлайт. — До исполнения пророчества осталось восемь минут, вряд ли за это время мы откроем дверь, найдём заклинание, я разберу его и успею добежать до уборной, чтобы потом, выходя оттуда, встретить Дасти Пэйдж. Но так, по крайней мере, мы будем знать, что проверили действительно всё.

Каденс встала и снова подошла к замочной скважине, поднеся рог к отверстию.

— Я не знаю, как ты излучаешь магию Любви, — продолжала единорожка, вставая рядом, — но попробуй заполнить ей всё пространство Архивов. Может быть, её концентрация будет настолько велика, что твоя магия перекроет собой воздействие кризолита, и я смогу попытаться открыть дверь. Ведь магия пони не должна конфликтовать с Магией Любви.

— Насколько много её потребуется? — на всякий случай уточнила принцесса.

— Ну… Когда ты потеряешь сознание от истощения магии, обещаю донести тебя до твоих покоев и вызвать придворного лекаря. — Единорожка серьёзно взглянула на принцессу, а затем улыбнулась и поцеловала Каденс в щёчку. — Постаралась пополнить запас Любви, если это так работает, — пояснила Твайлайт, слегка смутившись.

— Спасибо, Твайли, — пони улыбнулась в ответ. — Надеюсь, ты хорошо знаешь, что делаешь.

Поток концентрированной магии вырвался из рога Каденс и ударил в замочную скважину. От мощного луча дрожал воздух, и кольцами исходила избыточная энергия, уносясь в пространство и растворяясь в нём. Аликорн стиснула зубы и, уперевшись всеми четырьмя копытцами в пол, посылала новые и новые волны магии. Твайлайт попыталась помочь, совместив потоки энергий, но её магия вновь превратилась в белую дымку, бесследно растворившись в бурном потоке магии Любви.

— Пожалуйста, Каденс, чуть сильней… — попросила Твайлайт, обнимая дрожащую пони. — Магии всё ещё недостаточно!

Шёрстка на холке Аликорна ощетинилась, ещё более мощный поток вырвался из её рога и ударил в отверстие замочной скважины. Рог осыпал дверь сотнями искр. Каденс начинала задыхаться от прилагаемых усилий и бока бледно-розовой пони вздымались, как после долгого бега. Пони упала на передние копытца и застонала. В этот же момент из-за двери донёсся хлопок взорвавшегося кризолита, и ослепительно яркая вспышка вырвалась полоской света по периметру двери.

Рог Каденс дымился. Пони лежала без сознания, но времени помогать обессилившему Аликорну не было — Твайлайт тут же телепортировалась за дверь и оказалась в Запретной Секции. Оставалось всего пять минут до исполнения пророчества, и Твайлайт кинулась искать среди длинных стеллажей хоть что-то связанное со временем. Здесь были свитки по магическим существам различных миров, и целые тома наблюдений за другими измерениями. Кипы бумаг по созданию порталов и сложенные грудой странные артефакты, словно созданные где-то за гладями зеркал-порталов. Весь пол был усеян обуглившимися осколками кризолита.

В углу на столе, рядом с дрожащей поверхностью зеркального портала, располагался стол. На нём лежали сложенные папки. И среди «Способов создания Аликорнов», «Магии особой трансформации» и «Изучения принципов необратимой трансфигурации» лежала заветная папка. Твайлайт схватила «Основы управления магией Времени», и умчалась прочь из Запретной Секци. Она сломя голову неслась по коридорам. На то, чтобы прочесть заклинание у неё оставалось менее трёх минут. Оказавшись в комнате, Твайлайт захлопнула за собой дверь и разложила содержимое папки на полу.

Всё должно было закончиться в ближайшие сто секунд. Но напрасно единорожка исступлённо твердила заклинания и читала бессвязные наборы слов, напрасно она каталась в истерике по мраморному полу уборной и в отчаянии билась головой о гладкую керамическую ванну — незаконченное заклинание отказывалось раскрывать свои тайны. Измученная и обессилевшая единорожка лежала под раковиной среди раскиданных листов и кусочков разорванной в клочья папки, наблюдая, как утекают последние секунды… Время вышло. Самоисполняющееся пророчество, как ни парадоксально, не исполнилось.

Но лёжа в слезах на полу уборной, Твайлайт ещё не знала, что ровно в пять утра архив недосчитался родословной одного важного придворного пони, а из лишившейся защиты Запретной Секции утекла секретная информация о способах создания Аликорнов.

Параллельные сценарии и умножение вероятностей

В прошлой главе описывались события, происходившие с Твайлайт в дворцовой библиотеке с 22:00 до 5:00. Но в эту же ночь в Эквестрии случились и другие не менее значимые события, без которых план Жерома не оказался бы одной из самых больших авантюр за последнюю тысячу лет.

Нередко происходит так, что уже случившаяся неприятность заставляет нас оглянуться назад и провести анализ допущенных ошибок. Этот выработанный веками естественный механизм получения опыта вполне себя зарекомендовал в процессе эволюции. Нельзя оспаривать его жизнеспособность, однако его абсолютная эффективность вызывает серьёзные сомнения. Ведь стоит лишь начать анализировать уже произошедшее событие, как цепочка ошибок, приведших к его неблагоприятному исходу, разыгрывается словно по нотам, не оставляя никаких сомнений в очевидной предсказуемости события. Это и есть ловушка ретроспективного знания — из всего пространства предпосылок мы точечно выделяем лишь те, что вели к уже известному нам исходу, значительно переоценивая их вероятность и значимость.

Знание задним числом — для многих феномен настолько очевидный, что даже феноменом-то назвать его можно с трудом — так, явление, парадокс или одна из многочисленных шуток разума, стоящая едва ли выше банальных оптических иллюзий. По крайней мере, так считает подавляющее большинство тех, кто уже ознакомлен с коварством ретроспективного знания и даже, казалось бы, успешно избегает его влияния на собственные суждения. Но разве, впервые узнав механизм этого нехитрого секрета, не поймали ли они себя на мысли, что это очевидное знание — естественно своей предсказуемостью и не стоило уделённого ему внимания? Видимо, стоило, ибо, как ни парадоксально, подобные заявления лишь подтверждают уникальность данного феномена.

Вечерело. Темнели остроконечные крыши Замка Двух Сестёр, сливаясь в единый силуэт с макушками вековых деревьев Вечнодикого леса. В небольшой комнате, освещённой лишь огнём камина, в высоком старом кресле, сидел Жером. Жером, который только что отправил с Плэйт роковое для Твайлайт письмо, и которому через семь часов должна была открыть свои тайны Запретная Секция.

— Обязан ли автор быть умнее своих персонажей? — произнёс он, смотря в центр комнаты, словно обращаясь к незримому собеседнику. — Если мы ответим «да», то мы также должны будем и ответить на вопрос: «а почему, если персонажи автора способны захватить мир, то сам автор так и не сделал этого?». — Жером снисходительно усмехнулся. — Значит, всё-таки, автору не обязательно быть умнее. Но разве не в его воображении происходит моделирование поведений персонажей? Не автор ли подаёт им идеи достаточные, чтобы они восхищали своим острым умом своих не менее хитрых оппонентов, но даже при всём своём интеллекте, никогда не приблизились к наблюдающему за ними божеству?

Как раз-таки здесь мы сталкиваемся с парадоксом очевидного знания. Автор — хитрец, который не пожелал делиться магической силой этого артефакта со своими персонажами. Исходы самых грандиозных и запутанных планов он знает наперёд. И даже чтобы просто принять участие в одном из эпизодов авторского замысла, его персонажи должны проявить гораздо больше изобретательности и логики, чем затратил сам создатель.

Автор — жулик. Но разве жульничество — не способ игры, названный так лишь только за то, что до него не догадались остальные? — Жером встал с кресла и направился к окну. — Персонажи моей истории нередко могут оказаться значительно логичней и рассудительней, хитрее и проворнее меня. Но именно такими они и должны быть, чтобы замысел увидел свет в первозданном виде. И если я не ошибся с выбором главной героини этой ночи, моя Твайлайт, то в ближайшие семь часов ты сделаешь то, что не удавалось мне, и вскоре я завладею секретами Запретной Секции.

---

Только догорело закатное солнце, и с подворотен и узких городских улочек медленно поползли сумерки, заливая мощённые площади и поднимаясь вверх по стенам домов. Окраины города потускнели, и в вечерней дымке были почти неразличимы заколоченные угольные шахты, расположившиеся на откосе холма. Именно в одной из таких шахт встречал свою третью ночь Цицелий — единственный настоящий бэтпони из всего Культа Найтмер.

Жером позаботился о его комфорте: пол был добросовестно выстлан толстым слоем сена, в углу, аккуратно складываемые Цицелием после дневного сна (последний, как и все бэтпони, не спал ночью), располагались одеяла, подстилка и даже пуховая подушка, имевшая вид потрёпанный, но вполне приличный. На импровизированном столе располагалась посуда и графин с водой — каждый вечер Даст приносил Цицелию еды на сутки вперёд и проверял надёжность цепи, которой был прикован бэтпони.

— Принцесса Луна… — раздался хриплый голос из темноты. — Она отправилась туда, где её ждут?

Вошедший Даст не обращал внимания. Жером велел ему не вступать в разговоры с пленником.

— Эти пещеры слишком унылы, — продолжал тот делиться своими впечатлениями с последнего визита Даста. — Здесь слишком много угольных жил, и ни одного самоцвета. Даже мне неуютно в этой темнице, а свет свечи слишком ярок…

Даст жестом приказал Цицелию расправить крылья и показать копыта, чтобы убедиться, что тот безоружен.

— Даже наша гонительница Селестия, — говорил Цицелий, пока Даст проверял, надёжно ли закреплена цепь, — испепелившая половину рода бэтпони, позаботилась о нашем комфорте в большей степени, чем твой хозяин о моей. Мы не живём в узких лабиринтах шахт и не передвигаемся в темноте наощупь. Мой дом расположился вблизи созданного ей Изумрудного Озера, которое чище всех озёр Верхней Эквестрии. У нас цветут пышные сады. Фосфоресцирующие листья его растений заполняют сиянием всё пространство пещер, и в отличие от вашего мира, даже в самые солнечные дни Верхней Эквестрии у нас никогда не гаснут вкрапления звёзд-самоцветов в облаках под высокими потолками…

— Это тебе передала Луна, — сухо произнёс Даст, положив конверт и увесистую книгу на стол к трём уже имеющимся.

— Луна? — голос Цицелия дрогнул. — Где Её Высочество?

Но Даст ничего не ответил. Он ушёл, не оборачиваясь на оклики прикованного цепью старца.

Когда же тюремщик скрылся и в лабиринте шахт стихли его шаги, Цицелий кинулся к оставленному конверту. До настоящего момента он надеялся, что Луна давно встретила Культ, который свёл изгнанную принцессу с её подданными и та, увлечённая потоком событий, лишь забыла о своем верном слуге или вовсе не знает о бедственном положении последнего. Но переданная книга говорила об обратном — Луна знала, что Цицелий всё ещё в заточении, но по каким-то причинам не освобождала его. И бэтпони находил этому единственное разумное объяснение — Луна ещё не Её Высочество, и скорее всего сама находится в неволе. С тем лишь отличием, что Жером не приковал её к скале железными цепями.

«Прошу прощения, что бесследно пропала, даже не поблагодарив за всё, что было сделано ради меня. — Предполагаемая принцесса писала мелким, но разборчивым почерком. — Последние дни время не хватало даже на написание письма. Но не смотря на всё это, я рада, что могу вновь учавствовать в жизни моих подданных, приближая тот долгожданный день, когда они вновь будут резвиться под серебрянной луной, в землях, каких нет прекрасней. На этот раз ни моя старшая сестра, ни её могущественная магия не помешают мне исполнить свой королевский долг. Я защищу своих пони, чего бы мне это не стоило.

В виду кординальных перемен, с которыми уже совсем скоро столкнётся Эквестрия, жду Вас в Замке Двух Сестёр. Жером сообщил мне о вашем плохом самочувствии, потому, пользуясь своими королевскими привиллегиями, при необходимости, готова выслать вам колесницу. Нельзя терять ни минуты. Мы должны покинуть пределы Эквестрии, пока поиски Найтмер Мун обессилели гвардию и отряды Вондерболтов. Культ ждёт вашего прибытия в скорейшем времени.»

Цицелий дважды перечитал странное письмо, отдававшее приторностью и чрезмерной наигранностью, словно его автор не только не пытался скрыть искусственности своего послания, а даже напротив — желал её подчеркнуть. Если предположить, что письмо всё же написано Луной, то при всём своём уважении к принцессе, Цицелий не мог не заметить — за тысячу лет Её Высочество напрочь забыла грамматику родного языка. Но казалось странным, что зная свои слабые стороны, принцесса не обзавелась писарем или, как минимум, корректором. Если же это писала не Луна, то подобная халатность к подложному письму казалась странной вдвойне. Если только этот некто не учёл, что ошибки будут, напротив, восприняты адресатом как показатель подлинности письма, написанного Луной, прожившей в одиночестве тысячу лет. Но эта мысль тут же была отвергнута как имеющая чрезмерную сложность.

Вопрос подлинности письма всё ещё оставался открытым. Цицелий снова взял бумагу.

«Прошу прощения, что бесследно пропала, даже не поблагодарив за всё, что было сделано ради меня. Последние дни врем(я) не хватало даже на написание письма. Но не смотря на всё это, я рада, что могу вновь уча(в)ствовать в жизни моих подданных, приближая тот долгожданный день, когда они вновь будут резвиться под серебря(н)ной луной, в землях, каких нет прекрасней. На этот раз ни моя старшая сестра, ни её могущественная магия не помешают мне исполнить свой королевский долг. Я защищу своих подданных, чего бы мне это н(е) стоило.

(В) виду к(о)рдинальных перемен, с которыми уже совсем скоро столкнётся Эквестрия, жду Вас в Замке Двух Сестёр. Жером сообщил мне о вашем плохом самочувствии, потому, пользуясь своими королевскими приви(л)легиями, при необходимости, готова выслать вам колесницу. Нельзя терять ни минуты. Мы должны покинуть пределы Эквестрии, пока поиски Найтмер Мун обессил(е)ли гвардию и отряды Вондерболтов. Культ ждёт вашего прибытия в скорейшем времени.»

Ошибки, выписанные осколком угля на каменной стене, вдруг проявились осмысленной фразой — Луна находилась в неволе у Жерома. Более того, она знала, что этот жеребец ведёт контроль за всеми её действиями, но по какой-то неизвестной причине не могла ему противостоять. Вероятно, он угрожал сдать её гвардейцам Селестии или раскрыть официальному Кантерлоту местоположение Культа. В таком случае письмо, в котором Луна просит помощи, просто не могло быть пропущено цензурой Жерома. Потому, когда Луна писала его либо под его давлением, либо по собственной воле, ей пришлось исхитриться, чтобы скрыть истинный смысл послания.

Сомнений не оставалось: письмо написала Луна. Цицелий подошёл к столу и взял увесистый том в толстом кожаном переплёте. Он почти был уверен, что продолжение загадки находится именно в нём. Но напрасно полуслепой бэтпони разглядывал пожелтевшие страницы и искал тайные символы там, где их не было — старый потрёпанный фолиант не раскрывал своих тайн. После часа бесплодных трудов, единственным необследованным местом оставалась его толстая обложка. Надломив тонкую дощечку у корешка книги, Цицелий распорол скреплённый скобками кожаный переплёт. Зазвенев, на каменный пол выпало полотно ножовки.

Спустя три часа Цицелий был свободен. Он мог сбежать и вернуться в Замок Двух Сестёр, чтобы с кардиналами и Папой обсудить план освобождения принцессы. Но оставлять Луну было нельзя — как только Жером узнает о побеге пленника, он исчезнет из города вместе с принцессой. Поэтому Цицелий решил действовать не теряя времени — без согласия Культа.

Цицелий спускался вглубь пещер всё дальше и дальше…

---

Спитфайр не спала. Она сидела перед окном и наблюдала, как один за другим медленно гаснут огни Даркстоуна. Пегаска ещё раз перечитала письмо, тяжело вздохнула и встала. Ей всё ещё не нравилась мысль, что она помогает Жерому уничтожать улики, но собственного плана, чтобы спасти репутацию Вондерболтов и вместе с тем скрыть следы присутствия Луны, она не имела. Достав из шкафа три подушки, пегаска выложила их на кровать и накрыла одеялом — на случай, если кто-то решит заглянуть в комнату и проверить, на месте ли капитан Вондерболтов. Приоткрыв окно, если придётся возвращаться через него, Спитфайр покинула спальню и направилась к выходу.

Уже взошедшая луна пробивалась через окна, заливая коридор таинственным голубоватым сиянием. Слева находилась спальня Шайнинга Армора. Навязчивая мысль проверить, на месте ли главнокомандующий, заставила Спитфайр сменить курс и подкрасться к двери. Приложенное к самой двери чуткое ухо пегаса не выявило храпа.

«Если проснётся, скажу, что слышала какой-то хлопок, и встала проверить», — решила Спитфайр, медленно налегая на дверную ручку.

Отмазка родилась почти сразу, и это обстоятельство компенсировало категорическую глупость выдуманного предлога; придумывать для Шайнинга что-то более убедительное было лишено практического смысла и лишь затратило бы дополнительные ресурсы. Дверь открылась, и пегаска шагнула в абсолютно тёмную комнату, замерев, чтобы её глаза привыкли к темноте.

«Если он откроет глаза и увидит чей-то чёрный силуэт в проходе своей комнаты, он завизжит как настоящий жеребёнок.»

Эта мысль подняла Спитфайр настроение, и она даже расправила крылья, чтобы выглядеть ещё более устрашающе, если Шайнингу всё же суждено проснуться. Но жеребец мирно лежал в кровати, словно жеребёнок укутавшись в тёплые одеяла.

«Вот и славно, — успокоилась пегаска, медленно покидая комнату. — Когда он проснётся, всё уже будет сделано.»

Но только спустившись с лестницы на первый этаж, Спитфайр поняла, что если Шайнингу Армору надо было её обмануть, создав видимость своего присутствия в комнате, то у него это успешно получилось, потому что пегаска не стала заглядывать под одеяло. Но, разумеется, командир Вондерболтов тут же откинула мелькнувшее сомнение, не поддавшись граничащему с паранойей желанию убедиться, что Шайнинг на месте. Более того, она не видела причин, которые могли бы заставить главнокомандующего покинуть постель этой ночью. Потому, лишь отметив, что впредь ей стоит быть чуть более внимательной, пегаска покинула здание мэрии.

Как назло, ночь была безоблачной, и луна, казалось, светит ярче одиноко горящих фонарей. Пробираясь окольными улицами и стремительно пересекая освещённые участки дороги, Спитфайр добралась до поместья Жерома. Последний хотел, чтобы пожар начался со стороны таверны, но пегаска решила, что таверна хорошо видна из окон здания напротив, потому гораздо разумнее будет поджечь со стороны двора, чтобы не оказаться замеченной. Где раздобыть огонь, Спитфайр приметила ещё во время утренней прогулки — два фонаря по бокам улицы, в которых ещё не догорело масло, могли оказаться хорошим источником пламени.

Лететь с фонарём в копыте, освещая саму себя, было бы неразумно, поэтому пегаска прихватила с собой плотную материю, которую тут же накинула на фонарь. Затем она сняла его со столба и подошла к окну поместья. Оно оказалось открытым, и пегаска пробралась внутрь. Теперь у неё не было права на ошибку. Сняв ткань, Спитфайр открыла стекло фонаря и поднесла смоченную маслом материю к открытому пламени. Лоскут затлел и вспыхнул. Пегаска оставила его на соломе под скамьёй и, убедившись, что огонь принялся, пошла с фонарём в другую комнату.

Инструкций поджечь все комнаты не было в письме Жерома, но Спитфайр понимала — чем скорее загорится дом, желательно, сразу в нескольких местах, тем меньше вероятности, что его успеют потушить. И начинать следовало исключительно с нижних этажей, чтобы огонь быстро распространился выше по зданию. Следующей должна была вспыхнуть таверна. Пригнувшись, чтобы не оказаться замеченной из окна, Спитфайр прокралась за барную стойку, устроив ещё один очаг пожара. О том, что бессмысленно пытаться разжечь пламя стоящими на стеллажах алкогольными напитками, капитан Вондерболтов знала ещё с третьего курса Академии, когда слушала лекции о температурах вспышки и горения веществ. Этот материал входит в обязательную программу подготовки любого квалифицированного пегаса, потому что именно пегасы наиболее эффективны в борьбе с пожарами.

Языки пламени из соседней комнаты уже отражались на стенах красными и жёлтыми бликами. Оставаться дольше не имело смысла, и Спитфайр метнулась по коридору в комнату, выходившую окнами на задний двор. Но в этот момент ей показалось, что она услышала звон битого стекла. Снаружи и внутри дома одновременно. Пегаска резко обернулась и замерла. Шум доносился с третьего этажа.

— Этот болван сказал же, что никого не будет! — выругалась Спитфайр, понимая, что задача осложняется. Ради уничтожения улик она была готова сжечь чужой дом с разрешения хозяина, но рисковать чьей-то жизнью она не собиралась.

Стремительно поднявшись на второй этаж, пока нетронутый огнём, пегаска прислушалась: звуки доносились выше. Преодолев ещё один пролёт, Спитфайр притаилась — никто не должен был видеть её на месте преступления. Но ей всё более начинало казаться, словно сейчас в кабинете Жерома происходит то, что не предназначалось для её сценария. И узнав это, пегаска увидит игру на один уровень выше и станет на один шаг ближе к разгадке тайны, над которой билась вся Эквестрия. Спитфайр сделала неуверенный шаг, пытаясь вжаться в поверхность стены, обитой дорогими тканевыми обоями, и слегка толкнула дверь — она помнила, что ни одна из дверей третьего этажа не скрипит.

В кабинете Жерома находился пегас. Он парил под потолком, скидывая на пол книги и перевязанные кипы бумаг. Всё, что раньше располагалось на массивном столе в центре кабинета, теперь ненужной грудой валялось на полу, включая золочённые чернильницы, исписанные пергаментные свитки и старые книги. Когда пегас подлетел к столу, чтобы сложить на него найденные конверты, в свете луны Спитфайр разглядела Плэйт. Служанка Жерома, несомненно, была «своей», потому капитан Вондерболтов вошла внутрь.

Плэйт вскрикнула, просыпав конверты.

— В доме пожар, — будничным голосом сообщила Спитфайр, ожидая такую реакцию. — Жером обещал, что дом будет пуст. Пойдём отсюда, я не подписывалась поджигать поместье с пони внутри.

— Я знаю, знаю, — заговорила Плэйт, собирая конверты и складывая их на стол. — Я не могла прилететь раньше, и мне очень нужно собрать кое-какие письма.

— Что за письма? — удивилась капитан Вондерболтов, поднимая голову за взлетевшей пегаской. — Опять какие-то непонятные выходки Жерома, да?

— Так всегда случается с идеальными планами, — улыбнулась ей пегаска, продолжая скидывать бумаги. — Они на то и называются идеальными — события в них происходят, словно повинуясь такту в музыке. Здесь нет ожидания и временны’х пустот — одно действие происходит за другим, и сжаты они настолько тесно, что, кажется, словно конец одного уже является началом следующего. Благодаря этому идеальные планы компактны во времени и вероятность вмешательства рокового события извне, способного его нарушить, гораздо меньше.

Плэйт подлетела к следующему стеллажу.

— Однако то, что ты видишь сейчас — обратная сторона идеальных планов. События в них подогнаны настолько точно, что между ними совершенно не остаётся места для манёвра. Они становятся более чувствительны к влиянию гораздо меньших по своей силе случайностей, отчего выигрыш в меньших вероятностях наступления одного фатального события на большом участке времени нивелируется проигрышем в надёжности плана даже перед такими происшествиями, как поиск конвертов в небольшом архиве.

— Здесь десятки стеллажей! — Спитфайр подлетела к Плэйт, продолжавшей скидывать на пол просмотренные бумаги. — Тебе не справиться одной. Как выглядят письма, которые ты ищешь?

— Вот, — произнесла Плэйт, поднеся конверт к окну, чтобы его было лучше видно в свете луны, — мне нужно собрать все письма от хозяйки местного отеля. Она бережлива, потому вкладывает свои послания в конверты из газетной бумаги. Это существенно упрощает поиск среди писем от остальных агентов хозяина. Если ты начнёшь с другого конца, скорее всего, мы сможем спасти их до того, как пожар уничтожит несущие перекрытия.

*

Мэйджор, следуя наставлениям Жерома, медленно поднимался по лестнице в спальню Спитфайр. На то, чтобы отыскать в темноте пропитанное фосфором письмо, содержащее указание поджечь поместье, у мэра было никак не меньше четверти часа.

*

Шайнинг Армор сидел в укрытии, напротив поместья Жерома. Он, как того и требовал аноним, втайне от Спитфайр и Мэйджора покинул здание мэрии, даже воспользовавшись трюком, которым его научила Твайлайт, не считавшая, что тратить ночь на сон — рационально. Две подушки, накрытые одеялом, создавали прекрасную иллюзию для каждого, кто не будет слишком дерзок, чтобы включить свет и проверить, не пытаются ли его обмануть. С родителями такое проходило. С бабушкой — нет. Но Спитфайр ещё ей не стала.

И в тот момент, когда попеременно разминавший свои затёкшие копыта жеребец, прикидывал, не могло ли письмо оказаться чьей-то глупой шуткой, он краем глаза заметил, как в конце улицы погас фонарь. Похититель, озаряемый тусклым ореолом света, пробивающегося через плотную ткань, слетел на землю и исчез за стенами зданий. Спустя пять минут главнокомандующий услышал звон битого стекла. Шайнинг тут же бросил взгляд в сторону источника звука и заметил, как ещё один пегас влетел в окно дома. Этот дом, по уверению Мэйджора, принадлежал одному очень авторитетному и уважаемому пони по имени Жером. Но сейчас этот пони, опять-таки, если верить мэру, уехал в Мэйнхеттен на конференцию по разработке новых видов магии и способах защиты от них. И об отсутствии хозяина, видимо, знал не только глава города.

Шайнинг Армор принял удобную для наблюдения позицию, стараясь ничего не упустить. На первом этаже какой-то пони зажёг огонь. У жеребца почти не оставалось сомнений — это были не просто воры. В поместье Жерома, в отсутствие последнего, скрывался тот самый Культ Найтмер. Судя по всему, его адептам стало известно, что на рассвете стража Селестии намеревается обыскать дом при помощи собаки, и потому возникла необходимость уничтожить любые свидетельства присутствия Принцессы Ночи. И если сейчас Шайнинг прокрадётся внутрь, он узнает предателя и уже наутро, заручившись поддержкой гвардейцев из Ванхувера, разоблачит всю банду, взяв их в доме с поличным. Перспектива такого успеха воодушевляла жеребца, который уже представил, как Селестия на глазах всей кантерлотской элиты выражает ему благодарность за спасение Эквестрии.

Но радость была преждевременной — это понял и сам Шайнинг, когда спускаясь из своего укрытия, увидел яркое пламя на первом этаже. За несколько минут огонь быстро охватил почти весь первый этаж, и языки пламени начинали подбираться к окнам. Адепты культа подожгли поместье, чтобы уничтожить любые улики. Перспективы взять Культ Найтмер с поличным тут же развеялись, и Шайнинг дёрнулся было, чтобы поднять тревогу.

«Нарушу ли я условия — никого не ставить в известность, если оповещу город о пожаре? — мелькнула мысль в голове Шайнинга Армора, наблюдающего, как огонь вырывается из окон и захватывает всё новые площади. — Там ведь могут находиться ещё живые пони! — Шайнинг сделал несколько неуверенных шагов в сторону выхода. — Но в таком случае, я не увижу, кто перешёл на сторону Найтмер. А оставшийся на свободе предатель может стать причиной смерти ещё большего количества пони, чем погибнет в этом пожаре. — Жеребец прислонился к стене. — Но пони, которые лишь только могут погибнуть от действий Найтмер Мун, ещё пока живы. А эти прямо сейчас сгорят в огне от моего бездействия.»

В это же мгновение раздался громкий хлопок, и яркая вспышка, озарив целый квартал, вырвалась из окон первого этажа. Выброшенное в небо облако огня пробежало по стене здания, растаяв над его крышей.

— Пожар! Пожар! — поднял тревогу Шайнинг Армор, выбежав на улицу, где столкнулся с какой-то кобылкой, видимо, выскочившей на шум. — Разбуди соседей, пусть вызовут пегасов! Надо предупредить мэра, — распорядился тот и помчался к пылающему зданию. Развернувшись, он лягнул входную дверь. Запертая на единственный засов, она сдалась почти сразу, и раскалённый воздух обдал застывшего в нерешительности Шайнинга Армора фейерверком искр. Ещё секунда потребовалась жеребцу, чтобы оценить риски, а после, задержав дыхание, главнокомандующий вбежал внутрь.

Казалось невероятным, что огромное поместье вспыхнуло и загорелось за считанные минуты. Кругом гудел огонь, и с треском горело дерево. Жеребец двигался почти наощупь, стараясь держать голову как можно ближе к полу. Лабиринт незнакомых комнат заволокло едким дымом. Пробираться дальше было верхом безрассудства, и Шайнинг остановился в десяти шагах от выхода, готовый в любой момент кинуться обратно. Обратно он выбежал через полминуты, когда на его призывы никто не откликнулся. На улице уже столпились любопытные пони, держась на безопасном расстоянии. Шайнинг, кашляя, направился к ним. Из толпы выбежала пара жеребцов, подхватив почти ослепшего от едкого дыма главнокомандующего.

— Нет, больше никого нет, — произнёс он, откашливаясь и садясь на траву.

Кто были те два пегаса, что устроили пожар в доме Жерома, Шайнинг так и не узнал. Оставалось только наблюдать, как красиво горит одно из самых дорогих сооружений города. Вдруг в толпе раздался крик. Какая-то кобылка копытом указывала на голубую пони, появившуюся в проёме третьего этажа. Несколько пегасов тут же взлетели, чтобы помочь застрявшей на третьем этаже пони, но та расправила крылья и вылетела прочь, удерживая в копытах полотняный мешок. За ней тут же вылетела вторая, огненно-жёлтая пегаска, очень похожая на капитана Вондерболтов. Двумя уверенными резкими взмахами, она догнала свою напарницу, и они скрылись в темноте.

Шайнинг Армор вскочил с места и хотел было броситься следом, но вовремя сопоставив скорость пегаса и свою собственную, развернулся и галопом помчался к зданию мэрии. Он был почти уверен, что видел Спитфайр. На протяжении всего пути он старался выбирать маршрут таким образом, чтобы западная часть неба, где находилась мэрия, не была заслонена зданиями. Ворвавшись внутрь, он при свете луны забежал по лестнице на второй этаж и открыл дверь спальни Спитфайр. Шайнинг не исключал, что мог обознаться, но на всякий случай шагнул внутрь, взглянув на окно, которое было закрыто.

«Значит, не Спитфайр, — предположил он. — В противном случае пегаска оставила бы себе возможность вернуться в свою комнату именно этим маршрутом.»

Но пока Шайнинг стоял, дожидаясь, когда его глаза привыкнут к темноте, чтобы он смог разглядеть спящую пегаску и убедиться в её непричастности, сзади послышались шаги. Жеребец резко обернулся и вскрикнул. Ответом был также приглушённый вскрик.

— Выходи! — раздался грозный голос капитана Вондерболтов, готового в любой момент уклониться от заклятия противника.

— Это ваш главнокомандующий! — крикнул из темноты жеребец и вышел в освещённый луной коридор.

— Что ты делал в моей комнате? — зло спросила Спитфайр, уловившая, что сейчас лучший момент, чтобы отвлечь внимание от своего отсутствия. — Отвечай!

— Будет уместней спросить, где были вы, — отразил нападение Шайнинг Армор.

— В чём дело? — раздался басистый голос снизу, и пегаска плотно сжала губы — только Мэйджора здесь не хватало. — Я думал, вы окончили ваши разборки за сегодняшним ужином.

— Это был антракт, — прошипела Спитфайр. — Шайнинг Армор ошибся комнатой, — ответила она поднимающемуся на второй этаж Мэйджору, держащему в копыте свечу. — Что же насчёт моего отсутствия, — сменила тон Спитфайр, обращаясь к Шайнингу Армору, — я услышала хлопок, и встала посмотреть, что это было. А теперь немедленно покиньте мою комнату, — потребовала капитан Вондерболтов.

— Вы про очередной пожар? — вмешался в разговор Мэйджор, пренебрежительно махнув копытом. — В этом городе дома горят почти каждый месяц, пегасы справятся и без нас, — уверил он. — Вне всякого сомнения, какой-нибудь пони забыл погасить огонь, прежде чем лечь спать.

«Кто-то один из вас точно знает, что я отсутствовала, — размышляла Спитфайр, которая попала в поместье через парадную дверь. — В противном случае, он бы не закрывал окно в моей собственной спальне. Я, конечно, могу узнать, кто закрыл окно, просто спросив. Тогда возможны три исхода — никто не сознается, сознается Шайнинг, сознается Мэйджор, но вероятность, что мне посчастливится выявить, кто из них двоих знает о моём уходе, явно не два к трём, как кажется из условий задачи. Скорее всего, не сознается никто, а моей платой за этот вопрос будет моё разоблачение перед тем, кто не знает, что я покидала здание мэрии.»

— Госпожа Спитфайр. — Шайнинг Армор прервал её мысли холодным официальным тоном. — Расскажите, пожалуйста, где вы были?

«Решил взять Мэйджора в свидетели. Если я скажу, что из праздного любопытства решила выйти на улицу и посмотреть, что это был за хлопок, то моя попытка вернуться обратно через окно будет выглядеть весьма странно. Ведь если Шайнинг Армор находился в темноте комнаты всё это время, то он видел, как я пытаюсь влететь в уже закрытое окно, в то время как его самого я видеть не могла, и не могу гарантировать, что его не было в помещении на тот момент.»

— Уж точно не в вашей комнате, — уклонилась от ответа Спитфайр, стараясь придумать версию своего отсутствия, неопровергаемую элементарными свидетельствами из разряда: «я видел, вас там не было».

— Крыло, Спитфайр, — строго произнёс Шайнинг, выпрямившись.

— Вы меня в чём-то подозреваете? — решила потерять часть своего алиби та взамен на подсказку.

— Мэйджор, — обратился к жеребцу Шайнинг Армор. — Обнюхайте крыло госпожи Спитфайр.

— Это какая-то шутка? — рассердилась пегаска, понимая, что пришло время частично сознаться, предоставив версию, которую от неё ждут, чтобы импровизированное следствие в своих дальнейших поисках не вышло на версию, которую она по-настоящему скрывает.

— Пахнет дымом, — констатировал Мэйджор.

— Вы были там! — громко заявил Шайнинг Армор, указывая копытом на подозреваемую.

— Где — «там»? — с вызовом спросила Спитфайр, решив, что называть конкретное место на абстрактное «там» — не лучшая идея.

— В доме Жерома, где устроили пожар! Я видел, как вы подожгли его таверну!

— Я ещё отдельно поговорю с тобой по поводу этих голословных обвинений. А была я там только лишь потому, что я — капитан Вондерболтов, и моя прямая обязанность — спасать пони, когда другие просто смотрят.

— Я не просто смотрел! — обиделся Шайнинг, понимая, что эта уловка была произнесена Спитфайр, чтобы он рассказал, где он находился во время пожара. Единственное, до чего он не догадался — что эта информация нужна была Спитфайр не чтобы ответно обвинить главнокомандующего, а чтобы узнать, что именно удалось ему увидеть и выдать непротиворечащую свидетельствам Шайнинга версию.

— Есть две причины, по которой ты бездействовал, — продолжала нажимать Спитфайр. — Либо ты сам был заинтересован в поджоге, либо просто струсил!

— Не смейте обвинять меня в трусости! — жеребец угрожающе топнул копытом. — Этим вы ставите под сомнение выбор Её Высочества!

— Значит, ты сейчас самостоятельно указал на причину собственного бездействия, — заявила Спитфайр, выталкивая жеребца из собственной комнаты. — Тебе лучше не продолжать, Шайни, пока в своих обвинениях ты не вышел на самого себя. Утром я отправлю принцессе соответствующее письмо, и на твоём месте я бы потратила оставшуюся ночь на написание внятного оправдания перед Её Высочеством.

— Стоять! — Шайнинг Армор поставил копыто, чтобы не дать Спитфайр закрыть дверь. — Не думайте, что сможете одержать надо мной победу парой ваших хитрых уловок. Я видел, как вы подожгли поместье Жерома, чтобы скрыть следы присутствия Натймер Мун. Но если вы считаете себя абсолютно непричастной к поджогу, в то время, как я — либо трус, либо предатель, то напоследок я требую проведения обыска в вашей комнате.

— Только этого не хватало! — презрительно фыркнула капитан Вондерболтов, схватившись крылом за ручку двери. — Советую убрать копыто, Шайни, — угрожающе предупредила она.

— А между прочим, тут я с ним соглашусь, — вступил в разговор Мэйджор, до этого занимавший выжидательную позицию. — Если вы действительно невиновны, то, позволив Шайнингу Армору осмотреть вашу комнату в нашем с вами присутствии, вы ничего не потеряете. Не сочтите это за наглость, Спитфайр. Даже поверхностный осмотр избавит и вас, и Шайнинга Армора от лишних подозрений.

Спитфайр не стала сопротивляться. Она не могла захлопнуть дверь, потому что жеребец уже наполовину находился в её комнате. Она не могла запротестовать и вытолкнуть главнокомандующего из своей комнаты, потому что предложение Мэйджора звучало убедительно и разумно. Получив свечу, Шайнинг Армор шагнул внутрь и огляделся. Пегаска уже знала, что попалась.

— Объясните нам, госпожа Спитфайр, зачем вам потребовалось создавать видимость вашего присутствия? — спросил Шайнинг Армор, указывая на прикрытые одеялом подушки.

— Вы хотите услышать, что это я подожгла поместье? Да? — прокричала капитан Вондерболтов, понимая, что терять ей уже нечего. — Да, это сделала я! Я сняла уличный фонарь, проникла внутрь дома и устроила пожар!

— Но… — Главнокомандующий растерялся — даже обвиняя Спитфайр в уничтожении улик, он не был готов получить положительного результата своего эксперимента. Ведь чем более ожидаемо и вероятно свидетельство в пользу выдвинутой теории, тем меньше оно имеет веса в её подтверждении. И наоборот — чем менее вероятно событие, тем сильнее будет его влияние на теорию. Именно поэтому Шайнинг Армор даже не имел плана действий на случай, если предателем окажется капитан Вондерболтов с безупречной репутацией. Он просто не исключал этого, но ровно как не исключают возможность, засыпая, не увидеть рассвета, и проверил эту версию лишь только потому, что проверка не требовала серьёзных усилий и давала возможность отыграть утраченные позиции.

— Не думайте, что это очередной уровень игры, чтобы ввести кого-то из вас в заблуждение, — произнесла Спитфайр, уже гораздо тише и спокойней. Пегаска проследовала к шкафу и кинула взгляд на книгу, в которой когда-то лежало оставленное ей письмо от Жерома. — Сейчас я расскажу мотивы своих действий и отвечу на все ваши вопросы. — Пегаска села с книгой на кровать и пролистала, собираясь показать письмо, которого, однако, там не нашлось. — Но только после того, — продолжила она, взяв недолгую паузу, — как вы скажете, кто из вас закрыл окно в моей комнате.

Шайнинг и Мэйджор переглянулись.

— Я не закрывал. Я пришел за десять секунд до вашего появления, — сознался Шайнинг Армор.

— После сегодняшнего ужина я спал как убитый, — произнес Мэйджор, активно жестикулируя копытом, — и проснулся лишь только когда услышал разговоры на лестнице.

«Молодец, Спитфайр, — произнесла про себя пегаска. — Ты искренне ожидала чего-то иного?»

— Кто-то один из вас врёт, но кто — я не знаю, — пожала крыльями та.

— Может быть, даже вы, госпожа Спитфайр, — улыбнулся Мэйджор.

— Думаю, мы это довольно просто выясним, — продолжала та, — потому что в случившейся истории есть очень много пробелов. Допустим, почему ты, Шайнинг, видел меня там, где тебя не должно было оказаться без чьей-то наводки со стороны?

— Если ты предатель, то неразумно делиться с тобой информацией, — улыбнулся Шайнинг, решивший принять вызов.

— Но-но, — усмехнулся Мэйджор, — это была моя мысль!

— Довольно валять дурака! — разозлилась пегаска, стукнув копытом по столу. — Какая разница, сколько информации получит предатель, если он не покинет пределов этого дома!

— Теперь точно не покинет, — произнес Шайнинг Армор спустя минуту, когда пегаска позволила связать себе крылья. Предполагалось, что если предателем окажется Спитфайр, она не сможет сбежать, использовав способности пегаса. Если предателем окажется кто-то из жеребцов, не-предатель тут же потянет за край веревки и развяжет крылья пегаске, чтобы вдвоем задержать беглеца.

— Итак, — начал Мэйджор, развалившись в кресле, — что у нас на повестке дня в третий час ночи?

— Я хочу услышать, откуда Шайнигу Армору стало известно, — начала Спитфайр, обращаясь больше к единорогу, — что в указанное время я буду у поместья Жерома?

— Я получил письмо, — ответил главнокомандующий будничным голосом, словно троица вновь собралась за обеденным столом. — В нём мне предложили покинуть мэрию к часу, и наблюдать за событиями из окон здания напротив поместья.

— И я тоже получил такое письмо, — соврал Мэйджор, — было оставлено утром на пороге.

— Правда? — Спитфайр удивленно подняла бровь. — И вас не смутило, что некто проник в дом и оставил эти странные послания?

— Ему вовсе не обязательно было проникать в дом, — заметил Мэйджор. — Особенно, если не исключать, что это сделал кто-то один из нас.

— Из вас, — подчеркнула Спитфайр, — мне не было резона приглашать вас на это зрелище, заложницей которого я оказалась. Кстати, где же эти ваши письма?

— Уничтожил, — ответил Мэйджор, понимая, что напрасно не подготовил дубликат письма, которое подложил Шайнингу по указанию Жерома.

— Я тоже, — кивнул Шайнинг Армор, понимая, что таким ответом он лишь довольствуется остатками доверия после того, как вовремя спохватившийся Мэйджор незаслуженно забрал их бОльшую часть.

— Тогда почему вы, несмотря на инструкции письма, остались дома? — спросила Спитфайр, с недоверием взглянув на Мэйджора.

— Потому что мне показалось это вздором! — громко произнес земнопони, едва не подпрыгнув в кресле. — Я решил лишь понаблюдать за вами, но не более того. Однако ближе к ночи я стал замечать ваше странное поведение, госпожа Спитфайр. Вы отказались выпить со мной, а спать ушли к одиннадцати, даже не составив нам компании, как это делали все дни до этого. Потому я остался дома, чтобы проследить, покинет ли кто-то из вас здание мэрии этой ночью.

— И тем не менее, по вашим словам, вы проспали до момента наших разборок с Шайнингом, — ухватилась за разнящиеся показания пегаска. — Вы врёте, чтобы запутать след, но делаете это невероятно глупо.

— Я врал вам тогда, — пояснил Мэйджор со спокойствием и выдержкой, какой, на его взгляд, не должен был обладать разоблаченный преступник. — Потому что на тот момент вы не были связаны и, узнав о собственном разоблачении, сбежали бы. Но сейчас я могу рассказать, где был на самом деле. На самом деле это я закрыл окно в вашей комнате. Более того, я убедился, что ни Шайнинга, ни вас нет в постелях. Я сразу понял, что аноним не врал…

— И это вы похитили письмо Жерома, чтобы я сейчас не могла доказать, что делала это по его наводке! — вскочив, вскричала пегаска.

— В вашей комнате я ничего не трогал, — произнес Мэйджор. — И обвинения в сторону Жерома — безосновательны.

— Даже переложив на него ответственность за пожар в его собственном доме, — подхватил Шайнинг, — вы не снимите с себя обвинения в умышленном уничтожении улик.

— Я подожгла дом вовсе не для того, чтобы собаки не напали на след Луны. Ведь этими действиями я признаю, что она там была. Я устроила пожар, чтобы и вы никогда не догадались, была ли принцесса там на самом деле, или же это лишь фиктивный поджог. Вы можете осуждать меня, но все мои поступки служили лишь одной цели — не допустить наступления Вечной Ночи.

— Так говорят адепты Найтмер? — спросил Шайнинг, смотря в глаза Спитфайр.

— Так говорят не только адепты Найтмер. Я знаю чуть больше тебя, Шайнинг. Мы оба получили приказ отыскать беглую принцессу. Но пока ты, переложив ответственность на Селестию, ждал, когда Её Высочество вышлет тебе четкие инструкции, я разузнала, где скрывается Луна. Я видела её, и знаю, что она не собирается устраивать вечную ночь. Она не станет нападать на Эквестрийские города, и, вероятно, уже не существует никаких бэтпони. На церемонии Вознесения вместо них Культ расставил доспехи, покрытые черными материями, чтобы не шокировать принцессу вестью о том, что никто из её подданных не дождался её возвращения. Когда наступит время, принцесса Ночи покинет Эквестрию вместе с остатками Культа. И я сделаю всё, чтобы ни ты, ни Селестия никогда не узнали о местонахождении Луны. Тем я исполню свой профессиональный долг и уберегу Эквестрию от нового конфликта.

В конце своей речи Спитфайр гордо выпрямилась.

— Браво, — зацокал копытами Мэйджор, — и долго вы готовили…

— Предательница, — прошипел Шайнинг. — Я передам тебя в копыта Селестии, и пусть она сама узнает, где ты скрываешь Найтмер Мун!

— Луну! — вспылила Спитфайр, попытавшись нависнуть над Шайнингом. — Бестолковый ты пони, она — Луна! Не существует никакой Найтмер! Ты мыслишь категориями добра и зла, своих и предателей. Ты схватил меня на месте преступления, и думаешь, что оборвал ещё одну ниточку Найтмер Мун. Но тебе никогда не суждено задуматься, что поджогу предшествовала целая череда событий, о которых ты совершенно ничего не знаешь. Пожар — лишь этап. Не самый главный и, скорее всего, не последний. И что в этом этапе капитан Вондерболтов лишь стала разменной монетой.

— И на кого же вы работаете? — снисходительно поинтересовался Мэйджор.

— На того же, на кого и ты. В силу многих факторов, я вынуждена слушаться и подчиняться Жерому. По крайней мере, пока его интересы совпадают с моими. Это он сегодняшней ночью свёл нас вместе. Ибо никто, ни ты, Шайни, ни ты, Мэй, не могли знать о том, что лежало в переданном его служанкой конверте. И именно ты, по наводке Жерома, зашел ко мне в спальню и уничтожил его письмо, чтобы я не смогла вещественно подтвердить свои слова.

— Возмутительно! — стукнул копытом Мэйджор. — Меня и самого уважаемого пони в этом городе обвиняют в лояльности какому-то безумному Культу!

— Принцесса разберётся, — спокойно произнёс Шайнинг Армор, перевязывая Спитфайр задние копытца. — Утром, первым же поездом, я отправлюсь с ней во дворец, предварительно уведомив принцессу соответствующим письмом.

— Ты глупец, Шайни, — цедила сквозь зубы Спитфайр. — Меня намеренно подставили, чтобы вывести из игры как наиболее сильного участника, потому что, в отличие от тебя, я знала то, что не положено было знать. А сейчас ты существенно упрощаешь Жерому задачу, самостоятельно нейтрализовав своего гораздо более сообразительного напарника.

— Меня этими хитростями не переубедить. Ты попалась, и объясняться будешь перед Её Высочеством.

— Даже несмотря на всё, что ты собираешься сделать, Шайни, — вздохнула Спитфайр, понимая, что её бенефис окончен, — будь предельно осторожен. Жером непредсказуем, и конец одного сюжета может стать началом следующего. Он будет убирать с поля самых сильных игроков. Не сочти за угрозу, но следующая под ударом может оказаться твоя сестра. Береги её.

— Не смей впутывать Твайлайт! — впервые повысил голос жеребец.

— Ты сам её впутал!..

Что-то чёрное мелькнуло снаружи дома, глухо ударив в оконное стекло. В комнате повисла абсолютная тишина. Все трое боязливо переглянулись.

— Это сделали вы? — шепотом спросил Мэйджор, приподнимаясь с кресла.

— Не удивлюсь, если начинается ещё один виток… — начала Спитфайр с ехидной усмешкой оказавшегося правым пессимиста, но Шайнинг цыкнул, заставив всех замолчать. Взяв свечу, он стал медленно подходить к окну, в котором виднелось лишь эквестрийское небо и черные крыши соседних домов…

---

Луна вскрикнула и проснулась. Впервые за долгое время она видела настоящий кошмар. И это были вовсе не те осязаемые страхи, с которыми принцессе приходилось бороться во снах своих подданных много лет назад. Луна была уверена — произошедший сон более реален, чем какой бы то ни было. Словно находившаяся там единорожка магией логики и чисел сделала границу между сном и явью настолько призрачной, что угрозы реального мира отражались в глади сновидения преломлёнными образами необъяснимого страха и ожидания неизбежного.

— Твайлайт! — Луна вскочила с постели и кинулась к окну, преисполненная панического порыва сделать хоть что-нибудь.

«Если я сейчас полечу в Кантерлот, рискую быть пойманной ещё до того, как достигну стен Дворцовой библиотеки. Меня могут сбить усыпляющим заклятием, и я не успею никого предупредить о том, что случилось с Твайлайт.»

Луна неуверенно отступила от окна и бросилась из комнаты. Первым делом казалось разумным оповестить Культ о грозящей единорожке опасности. Принцесса уже представляла, как кардиналы, кроме, может быть, Жерома, начинают наперебой играть свои роли, пытаясь отговорить её от опрометчивых действий. Тогда она сделает шаг назад и попросит кардиналов озвучить собственные варианты спасения Твайлайт. И в их интересах будет предложить наиболее эффективный и безопасный план.

Анфилада комнат была залита слабым сиянием луны, пробивавшимся через разбитые витражи, и только в дальней комнате тускло горел свет. Принцесса поскакала вдоль каменных стен, сбавив темп только перед самым входом в комнату.

Гораций стоял спиной к вошедшей принцессе и что-то записывал в толстую книгу, лежавшую на столе поверх листов бумаги, исчерченных схемами и зарисовками. Полы его голубой рясы, отливавшей в пламени свечи глянцем, ниспадали на пол, придавая ему сходство с придворным звездочётом. Казалось, он не слышал вошедшую принцессу. Но как только Луна собралась с ним заговорить, пожилой земнопони тотчас обернулся, одарив кобылку умиротворённой улыбкой.

— Порой так увлекаешься чем-то великим, что совершенно забываешь о насущном, — произнёс тот, кинув взгляд на часы. — А между прочим, именно оно даёт нам силы постигать вселенские тайны. Зачем? Не знает никто. А что же лишает покоя нашу принцессу в столь поздний час?

— И великое, и насущное одновременно, — подыграла старцу принцесса, чтобы снискать расположение. — Я видела сон одной пони, из которого узнала, что её жизнь в опасности, и у меня совсем мало времени, чтобы придумать, как её спасти. Сейчас она находится в Дворцовой библиотеке у зала в Запретную Секцию…

— Садитесь, принцесса, — пригласил её Гораций в кресло, выцветшее от времени и пыли. — Сны дают нам подсказки, но прислушаться к ним или нет — решать только нашему здравому смыслу. Уверены ли вы, что этой пони действительно что-то угрожает в стенах дворца принцессы Селестии?

— Она лежит в комнате, наполненной снотворными парами! — Луна подошла к креслу, но садиться не стала. — Я попыталась разбудить её изнутри сна, но не смогла. — Принцесса начинала терять терпение. — Нам необходимо спасти её! И если никого не волнует жизнь незнакомой им пони, то это сделаю я.

Луна поняла, что выложила свой козырь слишком рано, оттого и эффект произведённый им был гораздо слабее ожидаемого. Принцесса знала, как будут развиваться события в случае согласия и как отвечать в случае отказа, но сценария с промедлением она не рассматривала.

— Последняя подсказка, — невозмутимо продолжал Гораций, ещё раз улыбнувшись. — Уверены ли вы, что принцесса Селестия не пытается заманить вас в ловушку?

Луна задумалась, решив рассуждать, как на её месте рассуждала бы Твайлайт — логически. Прежде всего, принцесса отметила, что озвученную Горацием вероятность исключать нельзя. Как нельзя исключать вероятность и того, что единорожке действительно что-то угрожает. Но в случае, если это окажется ловушкой, Луну ожидает очередное заточение, но не смерть. Более того, никто не исключал шансов уйти от погони, что ещё более смягчает первое условие. Если же опасность не была подстроенной, то Твайлайт погибнет, а это необратимо. Луна собиралась объяснить всё это Горацию, но не была уверена, что для пожилого старца, изрекающего мудрёные обороты через предложение, будет доступно простое логическое описание ситуации с сопоставлением ценности и рисков.

— Даже при наличии убедительных свидетельств, никогда нельзя исключать обратного, — лишь ответила Луна, отведя взгляд. — Но сейчас я не вижу причин, которые могли бы помешать нам, как минимум, отправить пегаса с предупредительным письмом…

— Замок пуст, принцесса, — прервал её Гораций. — Как и этот Вечнодикий Лес на многие мили вокруг, а ближайший к нам город — Понивилль, находится в опасной близости от столицы, являясь самым вероятным местом вашего прибытия. Чтобы спасти единорожку — вернее, чтобы исключить вероятность, что единорожка погибнет — вы будете вынуждены рискнуть собой, что недопустимо для Культа Найтмер. В случае неудачи, ваша жертва окажется несопоставимо больше, ведь она будет выражаться не только равенством между жизнью спасённой пони и поставленной на кон вашей жизнью, но и вашей ценностью для будущего новой страны и её подданных.

— Вы, подобно моей сестре, измеряете добро разностью между созидательной идеей и тем, что следует принести ей в жертву. — Луна строго смерила взглядом Горация, а он продолжал смотреть ей в глаза, чему-то загадочно улыбаясь. — Но добро, оказывающееся таковым по итогу, не может им считаться. Это польза, но не добро. И я не позволю, — принцесса подошла к оконному проёму, — чтобы при моём правлении Культ Найтмер был готов мириться с несправедливостью только лишь потому, что маленькая жертва сейчас будет вознаграждена возможностью компенсировать несправедливость благими делами в будущем.

Луна расправила крылья, желая показать, что разговор подходит к концу, и если никаких разумных вариантов озвучено не будет, она готова лететь самостоятельно.

— Ваша смелость достойна уважения, — земнопони в мантии подошел к столу и тяжело вздохнул. — Но едва ли заслуживает похвалы ваша самозабвенная доблесть, ставящая под удар благо целого народа ради спасения одной-единственной единорожки.

Принцесса замерла, словно обдумывая, настолько ли сейчас важно озвучивать всё то, что она желает высказать.

— Но именно эта искренность, — голос принцессы внезапно сделался резким и холодным, — покажет Культу и моим подданным, что Добро не принесёт их однажды в жертву во имя великих целей. Даже если это будет правильно. Даже если это будет рационально и разумно! Потому что именно так когда-то и поступили с вашей принцессой. И только она знает цену этого выбора. Ответьте мне, почему пони всегда противопоставляют разум и чувства? Не оттого ли, что все несправедливости мира свершаются под оправдательным предлогом холодной логики и здравого рассудка? Если вы скажете, что в ваших ошибочных действиях вы были, по крайней мере, логичны, вы окажетесь в гораздо более выгодном положении по сравнению с тем, кто сообщит, что его действиями руководили эмоции.

Поэтому никто не станет осуждать правителя, решившего, что заточить родную сестру из соображений безопасности — благоразумно. Не так ли? Никто, Гораций, — перешла на повышенный тон Луна, — никто в Эквестрии не считает, что запереть меня на тысячу лет было жестоко и глупо. Даже мой Культ полагает, что своё изгнание я получила достойно, в борьбе за идею, ведь именно так и должна была поступить Селестия с повергнутым противником. Я стала символом сопротивления и мученичества, музой тех, кто ищет и находит упоение в героическом и безусловном самопожертвовании. Я стала им именно потому, что все пони, и Селестия в их числе, сочли, будто пожертвовать мной, чтобы спасти Эквестрию — разумно. Но никто ни разу не задумался — а насколько это было правильно? Заточить не только Найтмер Мун, но и меня, пони, которая даже не помнит, чем руководствовалась Найтмер и какие злодеяния она совершила.

Вы сочувствуете мне, но до сих пор убеждены, что пожертвовать мной было рационально с точки зрения Селестии. Однако по-настоящему рационально было бы попытаться победить Найтмер в поединке и надеть ей на рог кольцо из кризолита на время, пока не будет найден способ исцелить меня. Но я почти уверена, что Селестия бежала от меня прочь со слезами и криками: «я не буду драться с тобой, сестра!». Меня можно было лишить магии, раздобыв Колокол Грогара или заключив союз с кентавром. Беспрепятственно проникнуть во дворец с Камнем Памяти и частично стереть мне воспоминания. Можно было прибегнуть к помощи Зеркального Пруда для создания двойников, расшифровать заклинание Времени Старсвирла, обратить меня в статую стаей запущенных во дворец кокатрисов или одержать победу, надев Амулет Аликорна на время битвы. Я уже молчу про артефакты Столпов Эквестрии, системы из зеркал-порталов и неисчерпаемые возможности трансфигурации. Но Селестия об этом не думала. Потому что она не искала пути решения, а делала осознанный выбор между мной и Эквестрией, думая, что руководствуется логикой.

В отличие от Селестии, я не стану выбирать. Никто не должен быть принесён в жертву. И даже одна единорожка заслуживает спасения.

— Ваша Твайлайт в безопасности, — тихо шепнул земнопони, прикрыв глаза, словно принося извинения, что не сообщил этого раньше.

— Почему вы так решили? — строго спросила Луна, не ожидая услышать убедительных доводов.

— Она правда в безопасности, и вам не стоит вмешиваться в уже просчитанный ход событий.

— Докажите, что она в безопасности, — потребовала Луна, всё ещё готовая покинуть замок через разбитый витраж.

— Как вы думаете, чем я занимался в этой комнате в столь поздний час? — спросил Гораций, бросив взгляд на разложенные бумаги и установленный в углу телескоп.

«Сейчас ответ «наблюдал за звёздами» настолько очевиден, — подумала Луна, — что он, скорее всего, неверен. Правильно сказать «делали вид», но всё же, я не стану разрушать вашего сценария».

— Вы наблюдали за звёздами, — произнесла она вслух.

— И не только. — К Горацию вновь вернулась загадочная улыбка. — На самом деле, с восточной башни звёзды видны гораздо лучше, чем из этой комнаты. Поэтому, прежде всего, я ожидал вас. Отбывший в Кантерлот Жером предупредил, что сегодня вам могут сниться очень странные и тревожные сны, и попросил меня оставаться рядом с вами всю эту ночь. Что же вы видели, принцесса? Поделитесь, а после выслушайте меня. И, скорее всего, вы убедитесь, что все ваши переживания напрасны.

Луна хорошо запоминала сны. Проснувшись наутро, она могла без труда рассказать историю своих путешествий по миру сновидений. Множество маленьких глупых зарисовок и забавных небылиц выстраивались в единый сюжет, оказываясь продолжением дневной жизни ещё совсем юной кобылки. Только став старше, Луна начала подозревать, что материя снов гораздо более деликатна, чем представлялась ранее, и принудительная попытка вспомнить сны способна переписать ещё несформировавшееся воспоминание, внеся собственные краски и образы, которых там никогда не было, но которые отныне навсегда запечатлены в уже застывшем воспоминании сна.

Изменённые воспоминания неотличимы от подлинных. Это не фотокарточки в альбоме и не книги в библиотеке. Воспоминания динамичны. Но они — лишь инструкции. Наборы ассоциаций, действий и прототипов предметов, занимающих исходные позиции и разыгрывающих сценарий всякий раз, когда воспоминание вызывают из чертогов разума. Мозгу совсем нецелесообразно хранить доподлинную киносъёмку ушедших событий — его сложные алгоритмы воспроизводят полноценные истории на основании ключевых точек отсчёта, заполняя пространство между ними динамически создаваемыми причинно-следственными связями и шаблонами. Именно поэтому, каждый раз обращаясь к воспоминанию, мы получаем его в незначительно искажённом виде и перезаписываем новую инструкцию на основании последних просмотренных сценариев.

Чем чаще мы его воспроизводим, тем больше ключевых событий отмечаем. Чем старше воспоминание, тем менее оно податливо изменениям. Но сны могут претерпевать серьёзные деформации при попытке впервые записать их в долговременную память, потому следует быть предельно осторожными — не искать логики в цепочке событий, пользуясь знанием в ретроспективе и, как бы ни был велик соблазн, не выдавать тайные ожидания от сновидения за истину.

Едва ли Луна задумывалась над этим, но несмотря на недостаток теории, Принцесса Ночи инстинктивно чувствовала, как облачить в слова тонкий эфир сновидений, не исказив и не упустив ни одного факта. Правда, уже ближе к середине своего повествования Луна поняла, что делиться абсолютно подлинной историей с искренним, но недостаточно знакомым ей пони, было довольно опрометчивым и невзвешенным решением. Однако принцесса понимала, что изменять сюжет уже слишком поздно. И даже если бы у Луны была вторая попытка, она бы рассказала всё слово в слово, как и в первый раз — нет смысла переписывать историю, когда не знаешь, какие факты в ней лучше скрыть. Потому принцесса добросовестно окончила свой рассказ тем, как обрушила удар передних копыт на голову лежащей на полу Твайлайт.

— И я так и не знаю, удалось ли мне её разбудить, — закончила Луна, виновато опустив взгляд.

— Так проверьте же, — предложил Гораций, пододвигая принцессе кресло. — Отправляйтесь в мир сновидений и найдите её. Если единорожка всё ещё там — вероятно, у нас действительно появится повод для беспокойства. Но на самом деле, принцесса, вы гораздо сильнее, чем можете представить — столько долгих лет вы жили в лучах своей сестры, что вам привычно думать, словно ночное светило существует в ночном небе лишь только благодаря солнечному свету.

— А если она заснула слишком глубоко? — предположила Луна, усаживаясь в кресло всеми четырьмя копытцами.

— Вряд ли за те пять минут, что мы с вами говорили, она прошла путь от управления кошмарами до полного беспамятства, — покачал головой Гораций. — Очень сомнительно. К тому же, единорожка не одна. Сегодня ночью Жером отправился во дворец, и едва ли мне верится, что это случайность. Он не допустит, чтобы невинная пони пострадала даже ради самого грандиозного замысла.

— Вы доверяете ему? — спросила Луна, и в её голосе скользнула детская наивность, к которой обращаются взрослые, когда они действительно растеряны и готовы слепо ввериться воле случая.

— Жерому? — переспросил земнопони, словно не расслышав. — Я слукавлю, если отвечу «да», и буду неправ, если отвечу «нет».

— Значит, вы всё же хотите сказать «нет», — вздохнула принцесса, ожидая именно такого уклончивого ответа.

— Не совсем так, Ваше Высочество. — Гораций отошёл к книжному шкафу, чтобы не возвышаться над сидящей в кресле принцессой. — Я не люблю говорить, доверяю ли я кому-то, потому что в таких вопросах всё решает лишь ставка риска. Чем большим доверием пользуется пони, тем выше находится допустимая планка, за которой начинаются сомнения, но абсолютное доверие — показатель недалёкого ума. Возвращаясь же к вашему вопросу, отвечу так: будучи поставленным перед выбором, свои битсы я бы доверил вам, но жизнь — Жерому. — Он медленно направился к принцессе. — Этот единорог чувствует себя всесильным Духом Хаоса или даже Священной Лорен. А по-настоящему всесильным созданиям незачем ни избавляться от простых пони, ни портить им жизнь. Им даже нет смысла творить зло, ибо это путь тех, кто не способен осуществить замысел иными методами, демонстрирующими настоящее могущество.

Такие, как он — ни на чьей стороне, ибо отождествляя себя с образом всевышнего наблюдателя в лице Вселенной, они понимают, что для неё не существует ни добра, ни зла. События в ней происходят сами по себе, не потому что так надо и не потому, что это хорошо. Но это красиво, и, в отличие от Вселенной, они способны осознать эту красоту, потому готовы творить события сами. У них нет и не может быть противника, поэтому они бросают вызовы самим себе и сами себе являются судьями. Эти пони никогда не станут демонстрировать своё могущество через смерть и разрушения, ведь это и вполовину не так красиво и сложно, как созидание. Скорее, они с большей вероятностью помогут простой пони, чтобы тем самым возвыситься и подчеркнуть свою исключительность, но ни всемирная слава, ни признание не являются их конечной целью.

Гораций загасил свечи и направился к выходу, оставляя Луну одну.

— А теперь, принцесса, вам пора отправляться в мир снов.

---

В три часа тридцать минут Радуга Дэш получила письмо:

«Это тайна. Происходит что-то странное, будь в Даркстоуне к семи часам. Твайлайт.»

---

Очередная эфирная ночная бабочка взмыла в звёздное небо столицы. Порхая у городской стены, она подлетела к кантерлотской скале и, подобно призраку, исчезла внутри. Обратно она уже не вернулась. Эти безжизненные сгустки магии, мастерством своего создателя обращаемые в бабочек, с периодичностью в несколько минут вылетали из окна отеля напротив Дворцовой Библиотеки и растворялись в тверди скалы. Они должны были послужить сигналом перехода к следующей ступени сложного замысла, о котором Кантерлот узнает лишь под утро. Но переход станет возможен только если хотя бы один из фантомов не будет уничтожен защитными полями Селестии и вернётся к хозяину.

Жером недовольно помотал головой и продолжил чтение. У Луны и Твайлайт оставался всего один час, чтобы снять защиту принцессы с Запретной Секции.

---

Ярко пылало поместье, засвечивая ночное пространство и озаряя весь город. Вывалившие на улицы пони толпились на площади, недоуменно переглядываясь и заворожённо смотря на ослепительные языки пламени, рвавшиеся к самому небу, которое сегодня, впрочем, как и всегда в это время года, было абсолютно безоблачным. Напрасно шнырявшие в вышине пегасы старались отыскать на нём хотя бы пару грозовых туч. А пожар выпускал в небо фейерверки искр и трещал дорогим красным деревом библиотеки, навсегда унося с собой тайны и секреты маленького города.

Целая группа крылатых пони пролетела над домом, приземлившись между горящим зданием и остальными. Силуэты ещё нескольких, пронёсшихся мимо по странным, ломанным траекториям, вырисовались черными образами на фоне ослепительного пламени. Какая-то кобылка, стоявшая в первых рядах, пронзительно закричала. Толпа растерялась, начав опасливо оглядываться. Ещё несколько крылатых пони, закружили у горящего здания, продемонстрировав собравшимся свои перепончатые крылья, полупрозрачные на фоне яркого света.

Земные пони и единороги бросились врассыпную, надеясь скрыться от пикирующих на площадь бэтпони. Выпрыгивая из чёрной бездны неба, они шипели и скалили свои клыки, словно выискивая жертву среди убегающих. Небольшая синяя единорожка, не сумевшая выбежать из толпы до начала паники, оказалась повалена на землю. Проносившиеся мимо скакали по ней или перепрыгивали, не решаясь задержаться и помочь. Одна из бэтпони спикировала к лежащей с закрытыми глазами единорожке и нависла над своей добычей, заставив пробегающих отскакивать в сторону и провожать обречённую пони испуганным сочувствующим взглядом. Когда же площадь опустела, бэтпони склонилась ниже и дыхнула пони в мордочку. Единорожка непроизвольно поморщилась, и, удовлетворённо заурчав, последовательница Найтмер улетела.

Горожане собирались у здания мэрии, и с каждой минутой их число возрастало. Они стучали копытцами в двери и запертые ставни, кричали и привлекали внимание. Пони были уверены — стоит только оповестить Спитфайр и Шайнинга Армора, как проблема с сотнями бэтпони решится сама собой. Потому что это — Шайнинг Армор, это — Спитфайр, и даже в одиночку они способны взять под защиту половину города лишь только потому, что у них есть особые способности.

Особые способности — так называют жители Эквестрии умение взять на себя ответственность наблюдающей толпы. Особыми способностями надо обладать Селестии, королевской гвардии и вондерболтам, и совсем не обязательно — простым пони. Личность, наделённая этим таинственным знанием, пришла бы на помощь той маленькой единорожке, даже если бы эффект распределения ответственности довлел бы над сотнями тысяч свидетелей, выжидающих, когда на помощь кинется кто-то другой. Порой кажется, что эти индивидуумы живут так, словно знают о своем божественном предназначении. На самом деле они знают наверняка лишь об отсутствии у них второго шанса, потому что вероятность встречи пони, подобной им, очень мала.

— Долго вы будете прятаться за шторами! — крикнула привязанная к стулу Спитфайр, глядя как Мэйджор и Шайнинг Армор из-за занавески наблюдают за шумящей толпой. — Вы должны открыть двери и впустить горожан в мэрию, жалкие трусы! — Пегаска дёрнулась, показывая скопившуюся в ней ненависть.

— Сидите спокойно, госпожа Спитфайр. — произнёс Шайнинг Армор, обращаясь в темноту комнаты. — Теперь операцией по поимке Найтмер Мун командую я. И мне не нужны советы той, из-за которой я лишился возможности доказать Селестии, чего я стою на самом деле.

— Чего стоит твоя сестра, — поправила пегаска. — Ты ведь не думаешь, что Селестия не догадалась, что это был план Твайлайт?

— Мэйджор проследит, чтобы вы никуда не исчезли за время моего отсутствия, — проигнорировав слова Спитфайр, произнёс Шайнинг Армор и покинул комнату.

Наступила тишина, нарушаемая лишь удаляющимися шагами главнокомандующего и приглушёнными криками с улицы.

— Мэй, — тихо произнесла Спитфайр. — Откройте им двери.

Молчание.

— Это ваша ответственность, и вы должны впустить своих горожан. Я не верю, что Луна приказала подданным осаждать города, но если это так, то эти пони в опасности. Только вам под силу спасти их и дать убежище в эту ночь. Откройте двери.

— Мне приказано сторожить вас, — монотонно произнёс земнопони, тяжело вздохнув.

— Но вы-то знаете, что я не предательница! — Спитфайр дёрнулась так, что чуть не повалилась вместе со стулом. — Жером заставил вас подставить меня и уничтожить его письмо, которое доказало бы мою невиновность. Продолжайте играть отведённую вам роль, как играла и я, поджигая поместье, но не подвергайте опасности этих пони! Откройте мэрию для тех, кто надеется на вашу помощь. Если начнётся нападение, все эти пони могут погибнуть из-за нас!..

— Вы смелая, госпожа Спитфайр. — Мэйджор продолжал наблюдать, как всё новые крылатые хищники начинают кружиться над пони, собравшимися под окнами мэрии. — Вы — вондерболт, и привыкли встречать опасность как противника, равного себе. Вам не чужд страх, но это не мешает вам смотреть в глаза опасности и рисковать, когда на кону чья-то жизнь. А каково принимать решения тому, кто всё время существовал под покровительством гораздо более умного и успешного пони?

— Но вам-то ничего не угрожает! — прикрикнула Спитфайр. — В отличие от тех, кто снаружи.

— В этом городе всего два дома, где может происходить что-то важное, — тихо продолжал Мэйджор, глядя, как спускающиеся с неба бэтпони заполняют тёмные переулки, пока не решаясь выйти на освещённую луной площадь перед мэрией. — Дом Жерома сгорел. Остались мы. Найтмер Мун пришла сюда совсем не просто так. Вы с Шайнингом являетесь основными политическими фигурами Эквестрии. Они пришли за вами. Если вы откроете двери или дадите знать, что находитесь внутри, скорее всего, вы не увидите рассвета, и я вместе с вами. Знали бы вы, Спитфайр, как я хочу спрятаться, забиться в дальнюю комнату и забыться, чтобы не слышать, как кто-то поднимаются на этаж, проникает в мою комнату и долго дышит в самую щель между дверьми шкафа, за которыми скрывается жертва.

— Ты рассуждаешь как последний трус! — разозлилась Спитфайр. — Немедленно открывай двери или я… — пегаска замолкла, потому что на самом деле, ничего не могла сделать.

— Считайте меня трусом, ведь это и вполовину не так обидно, как погибнуть от клыков бэтпони за дела, к которым совершенно не имеешь отношения. В отличие от меня, вы, по крайней мере, знаете, за что вам перегрызут глотку бэтпони. Таким, как вы, легко рассуждать, Спитфайр, ведь вы живёте так, словно знаете о своей божественной неуязвимости. Чувствуете вы это или нет, но вы подобны персонажу книги, в которой главный герой не может погибнуть, потому что он — главный герой. По невероятному стечению обстоятельств вы переживёте эту ночь, даже если наутро выходить из мэрии будете, перешагивая через трупы. Поезд, которым вас повезут под конвоем, сойдёт с рельс на прямом участке дороги, или Селестия помилует вас, потому что поверит вашей трогательной истории о её сестре… Вот и всё, — Мэйджор отошёл от окна вглубь комнаты, — Шайнинг Армор уходил, чтобы открыть двери в мэрию. Теперь мы, с половиной населения города, станем прекрасной добычей для Найтмер. — Слова Мэйджора сопровождались звуком наливаемого в стакан напитка. — Мы обречены.

В доме послышался топот пони и распоряжения Шайнинга Армора. Но внезапно звуки из-за дверей заглушил треск разбивающегося в комнате стекла. Резко дёрнулись шторы, вывалив на ковёр крупные осколки, а затем тёмный силуэт проник в комнату через незакрытое ставнями окно. Единственное оставленное для наблюдения за происходящим, оно стало первой брешью в осаждённой двухэтажной крепости. Пегаска вскрикнула, а земнопони отскочил к двери. Опомнившись, он встретился взглядом с привязанной к стулу Спитфайр и уже было дёрнулся за оставленной пленницей, но выпрыгнувшая из-за штор бэтпони решила судьбу капитана Вондерболтов — не долго думая, земнопони выскочил из комнаты, забаррикадировав дверь снаружи.

Бэтпони проводила его злобным шипением, а после повернулась к Спитфайр и замерла. Пегаска тоже не шевелилась, надеясь, что хищница реагирует только на движение. Но ночная гостья продолжала разглядывать связанную пони, а после, осмелев, стала подходить ближе, показывая свои клыки — на всякий случай. Бэтпони медленно подобралась почти вплотную к жертве и, встав напротив, уставила свои зрачки-щёлки на Спитфайр.

— И что ты смотришь? — с ухмылкой спросила капитан Вондерболтов, словно обращаясь к домашнему питомцу.

От неожиданности бэтпони попятилась назад, боязливо оглянувшись.

«Либо бэтпони не опасны, либо я не похожа на жертву, — решила Спитфайр. — Будет здорово, если они ещё и понимают нашу речь».

— Развяжи меня, — попросила пегаска, кивая головой на веревки. — Развяжи, я не причиню тебе зла.

Бэтпони села, склонив голову на бок.

— Забавная, но бесполезная, — вздохнула Спитфайр, отвернувшись от неё, словно жеребёнок от наскучившей игрушки.

Звуки приближающихся шагов снаружи комнаты заставили обеих пони замереть.

— Беги! — цыкнула Спитфайр, подавшись телом в сторону бэтпони. — Улетай! Кыш, кыш, мохнатая дурочка! — пегаска дёрнулась, опрокинув стул. Испуганная громким звуком бэтпони запрыгнула на стол и вылетела в раскрытое окно. В этот же момент в комнате оказались Шайнинг Армор и Мэйджор. Главнокомандующий среагировал почти мгновенно и выпустил заклинание в сторону беглянки. Цели оно, разумеется, не достигло, зато прожгло порядочную дырку в занавеске.

— Вот как. Бэтпони спасают приближённую Найтмер Мун, — после нависшей паузы разочарованно произнёс Шайнинг Армор, осуждающе глядя на лежащую на полу Спитфайр.

Жеребцу казалось странным это чувство. Он никогда не испытывал его ранее. Это было похоже на роль. Именно ту самую роль, которую играют родители, сердясь на провинившихся жеребят. Маску, которую надевает учитель, отчитывая перед классом самого послушного жеребёнка за оставленную дома тетрадь. Этот неумышленный шантаж своим расположением по отношению к подопечному работает лишь до момента, пока жертва верит, что недовольство учителя — справедливое, а обида родителя — искренняя. В такие моменты агрессор-по-неволе прекрасно осознаёт необходимость своих действий. И, даже сочувствуя жертве, всеми силами будет пытаться скрыть от неё свою неискренность, ведь, в противном случае, он навсегда потеряет своё положение наставника.

— Спрячьте её в самой дальней комнате мэрии, — приказал он, обращаясь к Мэйджору.

— Меня? — изумилась пегаска, перевернувшись вместе со стулом на спину.

— Над мэрией кружат бэтпони. Нам придётся контролировать оба этажа здания, — продолжал главнокомандующий, не обращая внимания на вопрос пленницы. — Поэтому назначаю вас ответственным за первый этаж. В вашем распоряжении будет пять земнопони, пять пегасов и пять единорогов. Забаррикадируйте все двери и прочнее забейте окна. Вооружите пони тем, что найдёте в здании. При попытке проникновения внутрь — бейте на поражение. И постарайтесь не зажигать света, чтобы не привлекать внимание…

— Не зажигать света?! — не выдержала Спитфайр. — Несколько дней назад я читала взятые из библиотеки Жерома книги, где говорилось, что бэтпони — создания принцессы Луны. Именно она наделила их ночным зрением и спрятала глубоко в пещерах Эквестрии. Прожившие тысячу лет под землёй, они слепы в ярком свете также, как мы слепы в темноте.

— Может быть это и не лишено доли смысла… — неуверенно предположил Мэйджор. — Как считаете? — спросил он ожидая одобрения от Шайнинга Армора.

— Я не доверяю советам пони, не подчиняющейся Селестии, — не поддержал жеребец и, повернувшись к Спитфайр, продолжил: — Мы спрячем тебя до рассвета, а утром отправим под конвоем принцессе, — произнёс он открывая гардероб. — И чтобы ни звука! — наказал Шайнинг Армор и потащил стул с привязанной Спитфайр за собой.

— Я должна быть вместе с вами! — кричала взбешённая пегаска, брыкаясь и пытаясь укусить жеребца чуть выше копыта. — Я должна командовать операцией, потому что ни у кого из вас нет ни навыка, ни опыта! Мэйджор сдастся при первой же возможности, а ты только вчера научился чеканить шаг под дверьми тронного зала! Вы погубите десяток своих пони и столько же со стороны принцессы Луны!

— Вы уже заступаетесь за бэтпони? — нахмурился Шайнинг Армор.

— Подтверди, что жизни подданных принцессы Луны стоят меньше жизней подданных принцессы Селестии, и больше я ни скажу тебе ни слова. — Спитфайр в упор глянула на Шайнинга Армора. — Прекрати отыгрывать роль лихого вояки доэквестрийских времён и раскрой глаза! Если сегодня кто-нибудь из граждан Эквестрии погибнет или вы убьёте хоть одну бэтпони, может начаться полноценное противостояние Селестии и Луны, в котором уже не будет победителей.

Если хотите, считайте, что я служу Культу Найтмер, но всё это время я лишь старалась не допустить встречи двух сестёр. Потому что Эквестрия будет в большей безопасности, если Луна покинет её пределы со своими подданными, как и собиралась тысячу лет назад, чем в случае, если мы сведём двух сестёр вместе. Это необходимая жертва, которую не понять Селестии. Но кто, как не первые лица королевства, возьмут на себя ответственность исправлять ошибки принцессы? Притворитесь, что ничего не знаете, дайте Луне немного времени, и больше о ней никто и никогда не услышит.

Наступила томительная пауза. Шайнинг молчал, угрюмо смотря под ноги. Наконец, он медленно зашагал к выходу, обернувшись лишь на пороге.

— Мне очень жаль, Спитфайр. Но с рассветом вы отправитесь под конвоем во дворец её Высочества.

— Трус, — гневно прошипела пегаска.

— Я принял решение, — твёрдо произнёс жеребец. — Пойдёмте, Мэй.

— Ты не принял его, — вполголоса произнесла Спитфайр, когда дверь закрылась, — а передал Селестии…

На первом этаже гудели голоса взволнованных пони, слышались, возгласы, причитания и плач испуганных жеребят. Среди последних, однако, были и отважные малые, готовые собственными копытами завязать узлом хвост Найтмер Мун. Ожидаемо, что среди взрослых пони таких смельчаков уже не было. Взрослые кобылки и жеребцы были настолько поглощены попытками проникнуться ужасом своей собственной маленькой трагедии, что даже не сразу заметили, как на лестнице появился Шайнинг Армор в сопровождении Мэйджора.

«Подданные Её Высочества принцессы Селестии! — пронеслись в голове Шайнинга вступительные слова. — Случилось то, чего мы все так боялись. Найтмер Мун действительно вернулась, Культ Найтмер набирает силу, а её подданные осаждают Эквестрийские города. Чтобы выжить, мы должны будем продержаться до рассвета в осаждённом здании, за стенами которого скребутся десятки бэтпони. — В толпе слышатся вскрики ужаса, а непрекращающийся плач жеребят наполняет тёмное, мрачное пространство мэрии звенящим, разбивающим воздух звуком, высасывающим последнюю веру в скорый рассвет.»

— Эм… — Шайнинг Армор замер на полуслове, окидывая взглядом испуганные мордочки собравшихся. Пони смотрели на главнокомандующего с благоговением, но в их глазах читался страх — они ждали помощи, а Шайнинг ничем не мог им помочь. И только один жеребёнок ждал не помощи, а чуда — приоткрыв рот, он смотрел на рослого жеребца, с нетерпением ожидая, что будет дальше.

Лучшее средство от безразличия аудитории — не обращаться в зал ко всем сразу, и уж точно не привлекать внимание, пытаясь вернуть тех, кто давно покинул пределы душных комнат и мысленно несётся в облаках под розовым парусом. Лучшее средство — сосредоточиться на индивидууме, словно он — единственный слушатель, но слушатель внимательный, ради которого стоит стараться, как ради целого зала. И тогда он искренне не сможет противиться концентрированному вниманию оратора, а сам говорящий сможет надеяться, что его слова, по крайней мере, будут услышаны.

— Начнём, — улыбнулся ему Шайнинг Армор. — Давным-давно волшебной страной Эквестрией правили две сестры. Вместе они создавали гармонию во всем королевстве: старшая сестра использовала свой волшебный рог, чтобы солнце поднималось каждое утро, — жеребец перенял свечу у Мэйджора и поднял под самый потолок. — А младшая сестра заботилась о том, чтобы ночью сияла луна. Только так сестры могли сохранять гармонию в своей стране между всеми пони.

Но видела младшая сестра, как резвятся пони под лучами солнца, и понимала, что никогда жители Эквестрии не полюбят ночь так, как любят день. Тогда и создала она свой собственный народ — бэтпони, что были способны созерцать красоту её ночей…

Взрослые пони, не слышавшие такого продолжения знакомой им с детства истории, выходили из оцепенения и начинали слушать Шайнинга Армора вместе с жеребятами.

— Но слишком велика была жертва юной принцессы, и завладел её ослабевшим телом злой дух — Найтмер. Старшая сестра пыталась договориться, но Найтмер не поддавалась на уговоры. Она грозила, что мир погрязнет в вечной темноте и мраке! — Шайнинг Армор задул свечу, и воцарилась кромешная тьма.

Чтобы спасти волшебную страну, — продолжил он, выждав необходимую паузу, — старшая сестра использовала самую могущественную силу — магию Элементов Гармонии, — в темноте вспыхнула искра зажжённой спички. — Но силён оказался дух Найтмер, и забрал он с собой младшую сестру — Луну. Долго искали бэтпони свою принцессу, но так и не нашли. И запала в их душе обида на несправедливую Селестию и её подданных. Отныне каждый год в Ночь Кошмаров, безутешный народ ночных пони выбирается из тёмных глубоких пещер, и ищет свою принцессу, надеясь, что когда-нибудь Луна вернётся.

Недавно принцесса появилась в Эквестрии. Они пришли за ней…

За дверью послышались гулкие удары сразу нескольких копыт. Кто-то приглушённо вскрикнул. Пони начали обеспокоенно переглядываться, а те, что сидели рядом с дверью, поспешили оставить свои места.

— Не переживайте, они всего лишь ищут свою принцессу! — громко произнёс Шайнинг Армор, пытаясь завладеть аудиторией быстрее, чем это сделает паника.

— Нам нужна помощь гвардии и Вондерболтов! — запаниковала рыжая земнопони. — Отправьте пегаса с письмом о помощи! Мы не продержимся до рассвета, бэтпони попадут в дом, и…

— Помощь Ванхувера нужна немедленно! — поддержала единорожка. — Я не умею драться, меня съедят!

— К сожалению, мисс, нам придётся расчитывать на собственные силы, — спокойно произнёс Шайнинг Армор, спускаясь к собравшимся. — Но не обязательно иметь могущество Найтмер Мун, чтобы одолеть своего противника. Достаточно лишь ладить со своей тёмной стороной. Обратитесь к ней, и она наверняка подскажет слабые стороны оппонента. К примеру, что бэтпони слепнут от яркого света вашего прекрасного рога, — главнокомандующий подмигнул засмущавшейся единорожке. — Так или иначе, — продолжал он, — силы Эквестрии не успеют прибыть до рассвета. Более того, за окнами полно бэтпони, намерения которых нам не известны. Посланный с письмом гражданский пегас без подготовки может оказаться быстрее многих из них, но вряд ли быстрее всех.

— Спитфайр! — выкрикнула пони из толпы. — Никакая бэтопони не сможет догнать Спитфайр!

— Отправьте письмо с ней! — потребовал какой-то пожилой жеребец.

— Спитфайр — моя самая любимая пони! — завизжала маленькая пегаска, захлопав крыльями. — Я вчера видела её на городской площади! Она — сильная и победит Найтмер!

Шайнинг Армор и Мэйджор растерянно переглянулись.

— К сожалению, Спитфайр никуда не полетит, — произнес главнокомандующий, мельком бросив вопрошающий взгляд на Мэйджора. Земнопони смотрел куда-то в толпу, сосредоточенно пытаясь изобразить безразличие. — С ней приключилась одна очень неприятная история… — Шайнинг плотно сжал губы и окинул взглядом присутствующих. — Ни для кого не секрет, что сегодня в городе случился пожар. Капитан Вондерболтов повредила оба крыла, спасая пони из горящего дома. Утром придёт гвардия и заберёт её в Кантерлот.

За окнами нарастал шум. Слышалось непрекращающееся шипение, а цокот нескольких бэтпони, разгуливающих по кровле, эхом отдавался по всему дому.

— До рассвета осталось совсем недолго, — ещё громче вещал Шайнинг. — Уже через два часа Селестия поднимет солнце, и бэтпони вернутся обратно в свои пещеры. Но мы не знаем их намерений, потому самым благоразумным будет не давать им проникнуть сюда. Бэтпони боятся света, поэтому в каждой комнате должен находиться единорог, который сможет ослепить нежданного гостя лучом света. Более того, у каждого окна должна стоять вооружённая пара пони.

Белая пегаска встала с табурета и приподняла его крылом.

— Считается, — одобрительно кивнул главнокомандующий. — И запомните! Бэтпони — такие же пони, как и мы с вами, и такие же подданые своей принцессы. И без критической необходимости мы не должны наносить увечий подданным Луны даже несмотря на то, что они так бестактно ломятся в здание мэрии. Нам не нужен очередной разлад двух сестёр. Дождёмся восхода и оставим решать это недоразумение нашим принцессам!

---

Жером предполагал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Было слишком мало сведений и слишком много оценочных суждений. «Твайлайт умная» — это сказал не блещущий умом Шайнинг и подхватил воодушевлённый его историями Мэйджор. Эту крайне ненадёжную и субъективную оценку Жером подкреплял тем фактом, что Твайлайт была одной из лучших учениц в школе одарённых единорогов — дополнительная надёжность, но не гарантия. Можно считаться трижды лучшим студентом, привыкшим, что на любой вопрос экзаменатора есть четкие инструкции в его лекциях, и при этом быть полным идиотом, который ни разу не воспользуется этими знаниями в будущем. «Пони-блокноты» — пожалуй, еще опаснее, чем пони-глупцы, потому что последних, по крайней мере, видно издалека.

Но Жером был настолько заинтересован найти по-настоящему умную пони, что даже не удосужился проверить, не является ли Твайлайт типичным пони-блокнотом, словно боялся получить нежелательный результат, вынудивший бы его отказаться от своего плана. Более того, он поспешно дал чужим оценкам крайне высокую вероятность достоверности, начав их использовать как фундамент для более сложной конструкции. В повседневности, разница между событием A, имеющим девяностопроцентную вероятность исполнения и событием B с восьмидесятипроцентной вероятностью — действительно невелика. Но только до тех пор, пока эти события — единичны. Если же успешный результат достигается трёхкратным исполнением события, разница становится очевидной — 0.9^3 против 0.8^3, что равно 73% против 51%. А такой разрыв уже непросто игнорировать.

Из этого получалось, что даже план с идеальным кандидатом, который:
а) Не заподозрил бы подвоха, получив письмо от самого себя из будущего;
б) Смог бы дойти до конца;
в) Смог бы убедить непредсказуемую Луну оказать ему помощь;
уже был бы планом с недостаточной долей надёжности. Делая же поправку, что внезапно появилось неучтённое событие «г» — «случайно выбранный кандидат не должен оказаться идиотом», исполнение схемы превращалось в настоящий фарс и лотерею, потому что событие «г» — маловероятно само по себе и без внешних обременений.

Ещё один бесформенный сгусток магии превратился в люминесцентную бабочку и, оторвавшись от рога Жерома, вылетел в окно. До момента исполнения лже-пророчества оставалось всего пять минут, и было странно, если сейчас бы Твайлайт разгадала секрет Селестии. Но единорог планировал пробыть в отеле, как минимум, до семи утра, потому что к девяти собирался исключить вероятность исполнения одного нежелательного события в Понивилле.

Внезапно Жером вскочил с кресла с неподобающей единорогам проворностью — магия, из которой был создан фантом, не растворилась под действием защитного поля Селестии. Это означало лишь одно — Твайлайт удалось снять заклятие и проникнуть в Запретную Секцию.

«От Запретной Секции до ближайшего туалета, откуда, по словам Дасти, шла Твайлайт, около трёх минут. Бегом — полторы. И полторы на прочтение заклинания. Единорожка побежит именно туда, чтобы соответствовать входным данным известной ей реальности и избежать временной запутанности при состыковке настоящего и будущего. Значит, телепортировавшись в Тайную Секцию без трёх минут пять, я не рискую столкнуться с Твайлайт».

Жером представлял, где находится Запретная Секция. Более того, он хорошо помнил, как выглядит её видимая через замочную скважину часть. Закрыв глаза, он сосредоточился и попробовал телепортироваться внутрь. Он был почти уверен, что это не получится, но если попытка ничего не стоит — неразумно ей не воспользоваться, ведь в худшем случае придётся вступать в противостояние со стражей. А Жером этого не любил.

Воздвигнутые Старсвирлом и поддерживаемые Селестией защитные чары дворца препятствовали проникновению внутрь него посредством телепортации. Однако, когда появился Запретный Отдел, охраняемый самой надёжной магией — невозможностью применять магию в принципе, в защитных чарах дворца появилась брешь, создаваемая полем самого кризолита. Тогда принцессой и было принято решение обойти защитными чарами Запретную Секцию, поскольку она находится под влиянием гораздо более надёжной защиты, которую невозможно одолеть даже самым могущественным заклятием.

Приземление оказалось жестким — телепортироваться по памяти двадцатилетней давности непростая задача даже для искусного мага. Жером встал и огляделся. Запретный Отдел разочаровал юношеские ожидания своими серыми стеллажами магического хлама, отсутствием зеркальных порталов и волшебных артефактов, наподобие Амулета Аликорна, которые должны дрожать, сверкать, свистеть и привлекать внимание неосторожного гостя, не осведомлённого о наложенной на них тёмной магии. Во всяком случае, такие истории пересказывались из курса в курс в Академии Одарённых Единорогов.

— Я почти это знал, Ваше Высочество, — улыбнулся Жером, пролистывая написанные знакомым почерком «Методы создания Аликорна».

Единорог перелистнул на необходимую главу и приказал самопишущему перу переписать текст — принцесса не должна догадаться, что кто-то кроме Твайлайт попал в Запретную Секцию и похитил ценные сведения. Прихода самой единорожки он не опасался. Даже когда истечёт срок лже-пророчества, ей понадобится ещё минут пять, чтобы понять, что она натворила, и несколько дней, чтобы осознать. Наконец, Жером отложил заветную книжку обратно и направился к выходу. Ему требовалось узнать ещё кое-что.

Единорог подошёл к двери и прислушался — похоже, снаружи никого не было. На всякий случай он сконцентрировал на кончике рога мощный магический шар, способный отправить противника в долгий и глубокий сон на целые сутки. Жером открыл дверь и тут же отскочил в сторону от неожиданности — в коридоре у самого порога лежало тело принцессы Каденс. Она лежала, подогнув передние копытца под себя. Задние ноги были вытянуты. Бока не вздымались — похоже, принцесса не дышала.

Ещё раз убедившись, что никого поблизости нет, Жером склонился к принцессе и приложил копыто к шее. В пони ещё теплилась жизнь. Было похоже, что Каденс усыпили опасной дозой снотворного или же она впала в кому от сильнейшего магического истощения. Жером знал много историй, когда в доэквестрийские времена сошедшиеся на дуэли маги, равные друг другу по силе, теряли сознание или даже погибали от истощения сил. Но это были единороги — самая уязвимая раса из трёх. Каким образом Твайлайт лишила сил Аликорна, Жером представлял слабо. Но даже при всём желании, сейчас он не был способен помочь принцессе. Осторожно положив её голову обратно на каменный пол, он пошёл в сторону лестницы, оставив Каденс в комнате, наполненной снотворными парами.

Далее шла винтовая лестница, ведущая в архивы. Стараясь не шуметь, Жером стал медленно подниматься. В архивах лежали ещё два тела. Это были гвардейцы принцессы, и единорог направился к ним.

— Кто вы? — раздался голос справа, и Жером отскочил, выпустив мощный залп усыпляющего заклятия. Удар был настолько сильным, что сидевшую за столом Дасти Пэйдж опрокинуло вместе со стулом.

Жером плотно сжал губы — он не предполагал, что противник окажется пожилой кобылкой-библиотекаршей. Но время уже было на исходе — с каждой минутой оставаться в архивах становилось всё опасней, и единорог поскакал к секции, где хранились родословные придворных пони. Родословная Нейсея и его супруги оказалась переписана, а Блюблада — выкрадена из архивов. На этом дело было завершено. Оставалась лишь пара штрихов.

---

В туалете не было слышно ни звука. Твайлайт лежала на холодном мраморе посреди разорванной папки и раскиданных листов, исписанных самым великим магом Эквестрии. С разбитого о ванну лба бежала тоненькая струйка крови. Единорожке казалось, что она засыпает. И осознание произошедшего, и наказание принцессы Селестии — всё будет, но потом.

Внезапно раздался хлопок. Что-то тяжёлое стукнуло в дверь, распахнув её, и прежде чем единорожка успела поднять голову, раздался второй хлопок. На пороге лежала пони, пожертвовавшая собой из-за ошибки Твайлайт. Сознание вернулось мгновенно.

— Принцесса Каденс!..

Параллельные сценарии. Послесловие

В предыдущих главах Твайлайт разрушила защиту Селестии и проникла в Запретную Секцию, оставив открытым доступ к тайнам Эквестрии. Спитфайр, устроившая поджог в доме Жерома, чтобы уничтожить улики, была поймана с поличным по наводке анонима, а Шайнинг Армор целую ночь оборонял мэрию от нападений бэтпони.

Когда же наступило утро, пришла пора подводить итоги этих, казалось бы, никак не связанных событий...

[1] Упоминание Луной "некой сущности, едва не вытянувшей души из неё и Селестии" основано на линейке официальных комиксов, посвящённых столпам Эквестрии.
[2] Луна в красных чулках и хвостом, перетянутым алой лентой у основания — злая версия Луны в одной из параллельных вселенных. Официальный комикс The Mirrors.
[3] Упоминания Селестией своей первой влюблённости относятся к официальному комиксу The Mirrors

Миллион миллионов — всегда больше пресловутой абстрактной бесконечности, особенно когда это — миллион миллионов звёзд. Настоящих, почти осязаемых небесных светил, разбросанных в тёмной пустоте, до которой не долетал даже самый сильный пегас и не дотягивалась магия самых искусных волшебников-единорогов. Но когда-нибудь однажды пони придумают способ оторваться от земли, чтобы исследовать эти пустые пространства. Они увидят сотни иных миров, узнают о десятках новых видов магии и, может даже, окажутся не единственными созданиями во Вселенной. Но даже если преодолев миллионы футов высоты они поймут, что звёзды — холодны как лёд, а окружающая пустота — абсолютно безжизненна, их старания не окажутся напрасны, ведь тем сильнее маленькие пони будут ценить хрупкий мир родной Эквестрии.

— И мы, — продолжала принцесса Луна, выводя тонкие ровные линии на пергаменте, — мы с вашим прапрапраотцом верили, что ждать осталось совсем недолго. Что с восшествием на престол двух принцесс, Эквестрия подошла к самому истоку новой эпохи. Времени, когда начнут собираться знания и опыт всех предыдущих поколений, когда эти огромные пласты разрозненных сведений десятками лет кропотливого труда окажутся собраны, систематизированы и изучены, и когда, очертив границы известного нам мира, мы начнём ещё более трудный путь изысканий. Тот звёздный атлас, — принцесса вздохнула, глядя на аккуратно обозначенные звёзды и созвездия, — должен был стать одним из тысяч ключей к познанию мира.

Мы собирались построить две обсерватории — на западном и восточном побережьях, чтобы в каждой из них создать самую точную и подробную карту звёздного неба. А потом должна была случиться настоящая магия, — Луна встала — она не могла говорить об этом, сидя в кресле, — а потом звёзды на картах, созданных на разных побережьях, будучи наложенными друг на друга, оказались бы в разных местах! Так пони узнали бы, как далеко от них находятся звёзды.

— Занимательно… — задумчиво протянул Гораций, откладывая перо в сторону. — Но только если звёзды не будут слишком далеки. Кроме того, не забыли ли вы об особенностях проецирования полусферы на плоскость, принцесса? Если необходимое уравнение не будет найдено, придётся довольствоваться лишь расчётами звёзд в зените.

— Кто ещё из нас отстал от жизни! — Луна звонко засмеялась, зацокав копытцами. — Полярные и сферические системы координат были придуманы ещё во времена Старсвирла!

Однако Гораций сохранял сосредоточенно-задумчивое выражение, и радость принцессы сменило недоумение.

— Неужели, вы ничего о них не слышали?.. — озадаченно спросила Луна, почти зная ответ, но желая знать, как именно это случилось.

— О, принцесса, — покачал головой седогривый жеребец. — Математика должна быть такой, чтобы чуть-чуть с запасом покрывать нужды страны — обществу не нужны эти абстрактные уравнения, когда жизнь прекрасна и без них. Десятки тысяч пони просыпаются каждое утро в королевстве, над которым искрятся лучи Её Высочества. Десятки тысяч подданных, которые занимаются своим любимым делом, чтобы обменять его на услуги таких же мастеров своего дела. Пони не нужно потреблять больше, чем следует, чтобы чувствовать себя счастливыми и удовлетворёнными. Поэтому нет смысла рассматривать науку более, чем хобби одержимых учёных, в чьих головах рождаются гениальные теории, умирая в их столах.

Но если однажды мы обнаружим, что магия кьютимарок больше не работает, если однажды случится так, что пони не будут знать своего призвания, то каждый день мы будем видеть тысячи обезличенных теней, влачащихся на другой конец города на скучную работу, чтобы получить немного битсов. Битсы станут мерой счастья, а не средством обмена услуги на услугу. Чем больше будет иметь и потреблять пони, тем более она будет счастлива. Ограниченность ресурсов заставит Эквестрию искать новые способы получать больше зерна с гектара, больше тепла из угля, больше производительности с одной пони. Тогда мы и будем вынуждены обратиться к науке, потому что это окажется единственным способом подстроить природу под свои нужды и получить желаемое.

— Невероятно… — Луна силой воткнула перо в чернильницу. — Старсвирл Бородатый столько лет провёл в поисках единой теории всего, доказал, что можно пронзать пространство порталами и управлять временем… — принцесса собиралась вернуться за стол, но передумала, — за тысячу лет Эквестрия должна была измениться до неузнаваемости! Не потому что это выгодно, и не потому что так надо. Вы могли научиться передавать мысли на расстоянии, исцелять любые болезни или жить в мультипортальных домах в нескольких измерениях. Но верх достижений — паровой двигатель, чертёж которого по счастливой случайности оказался в нужных копытах… — принцесса хотела ещё что-то добавить, но замолчала, упёршись рогом в книжную полку.

— А между тем, — продолжил Гораций, убедившись, что Луна выговорилась, — нельзя быть уверенными, что общаясь силой мысли и имея дома в нескольких измерениях, пони были бы счастливее, чем сейчас. К тому же Селестия…

— Не стоит, — отрицательно покачала головой Луна, возвращаясь из полусумрака комнаты к освещённому столу, — я и так поняла, что именно вы собираетесь сказать.

Гораций оторвался от расчётов и улыбнулся, выражая свою готовность слушать.

— Ещё в самом начале, говоря о счастливых подданных Её Высочества, вы на уровне подтекста умышленно защищали мою сестру, выставляя её в наиболее выгодном свете. Более того, вы намеренно противопоставили науку и счастье, словно одно исключает другое.

— Не исключает, — решительно перебил Гораций, тоже поднявшись с кресла, — но вы были так огорчены утраченными знаниями Старсвирла, словно это осквернило его имя. Ваш наставник пропал тысячу лет назад, принцесса, и ему безразлично, как пони распорядились его величайшими открытиями. И не смотрите на меня так! — Пожилой жеребец впервые повысил голос на полтона, заставив Луну слушать его, а не думать над возражениями. — Мы до сих пор не знаем, что стало причиной исчезновения шести Столпов Эквестрии. Шести могущественнейших пони. Они пропали при самых загадочных обстоятельствах, даже не намекнув вам об угрожающей миру опасности.

Уходя, Старсвирл не прощался с вами, чтобы не сказать лишнего, и превозмог соблазн оставить подсказки невидимыми чернилами в одном из трёх дневников. Не оттого ли, чтобы в своих изысканиях вы не повторили ошибку своего учителя? Просто взгляните, принцесса, — произнёс жеребец уже гораздо мягче, положив копыто на плечо Луне и подведя её к телескопу, — взгляните, как много на небе звёзд. Что, если каждая — новый, неизведанный мир. Что случится, когда мы, подобно Старсвирлу, соберём все знания воедино? Что произойдёт, если однажды мы станем достаточно сильны, чтобы отправиться туда, но недостаточно могущественны, чтобы противостоять возможным опасностям?

Известная нам Эквестрия, оберегаемая могущественной магией Её Высочества, тысячу лет выстраивалась силами подданных этого солнцеликого божества, которому нет равных. За тысячу лет Селестия не начала войны, не разорила страну и не выжила из ума. А теперь ответьте, принцесса, многие ли миры, которые вы со Старсвирлом посетили, были безопасней нашего?

— Нет, — уверенно ответила Луна, словно ожидая этого вопроса. — В одном из миров из нас с Селестией чуть не вытянула души некая сущность, решившая заменить их нашими альтер-эго, а другой мир грозилась уничтожить злая версия меня в красных чулках и хвостом, перетянутым алой лентой у основания. — Принцесса поморщилась. — Но это не повод отказываться от поисков.

— Рискнуть благополучием подданных ради науки?

— Наука — не сама цель, Гораций. — Луна начала нервно расхаживать по комнате, намеренно громко цокая копытами. — Конечно, вряд ли я так думала раньше, просиживая ночи напролёт в обсерватории с вашим праотцом. Вероятно, я даже не искала смысла тех ночных рандеву, продолжавшихся до самого рассвета. Потому что юной кобылке Луне было неприятно представлять, что созидаемому нами волшебству — звёздным картам или искусству зельеварения — может быть найдено сугубо утилитарное применение. В те годы это была магия ради магии — попытка вновь почувствовать наивную жеребячью радость открытий в мире, который уже достаточно изучен, чтобы больше не удивлять как прежде.

Но сегодня одна маленькая пони с добродушной улыбкой и дьявольским умом продемонстрировала особую силу знаний, показав, что даже хозяйка мира Снов, на самом деле, ничего о нём не знает. За те полчаса, что были нам отведены, единорожка получила сведения гораздо более фундаментальные, чем вывел бы мой даже тысячелетний опыт простого наблюдателя. Едва ли эта кобылка желает мне зла — вероятно, она лишь, подобно жеребёнку, заигралась с абстракциями логики и математики, но тем сильнее должна быть моя тревога. Потому что сегодня в одночасье мой мир перестал быть исключительно моим, Гораций. Сегодня благодаря Твайлайт я усвоила один очень важный урок, который не усвоила Селестия.

Вот уже тысячу лет вы существуете в замкнутом и вполне самодостаточном мирке, именуемом Эквестрией, который надёжно охраняет мудрая правительница-Аликорн. Её основная задача — сохранять спокойствие и благополучие подданных, а потому однажды показавшаяся ей мирной эпоха примитивной магии, не способной на созидание великого, но зато и не способной стать оружием массового поражения, будет длиться ровно столько, сколько Селестия сможет удерживать развитие передовых знаний Эквестрии. Именно поэтому в королевстве до сих пор нет единой библиотеки, именно поэтому теории Старсвирла, опередившие своё время, оказываются стёрты из памяти пони вместе с их первооткрывателем, а уникальные книги, никому не нужные, гниют в развалинах этого замка.

Нет ничего плохого в том, что пони не узнают число Пи до сотого знака, никогда не побывают в межзвёздном пространстве или не превратят безжизненную поверхность луны в цветущие сады. Но факт того, что мы способны открывать порталы в иные измерения, должен нас насторожить хотя бы только потому, что однажды может случиться и обратное. Мы можем сколь угодно долго бояться перемен и прятаться в пределах своей маленькой Эквестрии, опасаясь самих себя, но мы должны понимать, что на достаточно большом промежутке времени вероятность, что портал откроют к нам, равна приблизительно ста процентам.

— Что вы собираетесь делать? — обеспокоенно спросил Гораций, наблюдая за направившейся к выходу принцессой.

— Если верить обещанию Жерома, бэтпони будут здесь до рассвета. — Серьёзно произнесла Луна, — я хочу задрапировать окна тронного зала, чтобы мои подданные могли созерцать свою принцессу, не рискуя быть ослеплёнными лучами другой правительницы. — Луна открыла дверь. — Мне не стоит уточнять, что разговор был строго между нами?

Жеребец провёл кончиком копыта вдоль губ — ровно как это делают жеребята, обещая сохранить тайну, — и проводил уходящую принцессу взглядом.

---

— Рассвет!.. — воскликнула желтая пони, но в её голосе не было ни радости, ни восторга. Сквозь щели заколоченных ставень пробивались ещё слабые косые лучи восходящего солнца. Они ложились на грязный пол мэрии, истоптанный сотнями копыт, и тянулись полоской вдоль коридора, освещая возвышающуюся посреди него баррикаду. Из соседней комнаты раздался протяжный стон, переходящий в плач.

Зазвенели металлические запоры, открылась дверь, и присутствующие устало повернули головы в сторону источника света. Кто-то медленно направился к выходу. Молодая кобылка, едва не сбив Шайнинга Армора с ног, выскочила на улицу. Оказавшись на залитой солнцем площади, она стала кататься в дорожной пыли, сквозь нервный смех крича слова благодарности принцессе Селестии, разогнавшей бетпони своими обжигающими солнечными лучами.

Постепенно перед мэрией собиралось всё больше пони. Они выходили из здания и вставали напротив, молчаливо глядя на потрёпанную ратушу, которая спасла их в эту ночь. На массивной входной двери виднелись следы когтей и вмятина от самодельного тарана, холмики из камней и земли свидетельствовали о попытках подкопа, а битая черепица крыши хрустела под копытами выходящих пони. Улицы Даркстоуна, с рассветом заполняемые спешащими по делам горожанами, сегодня были совершенно пусты, а куранты на главной городской площади не возвестили о наступлении нового дня шестикратным ударом колокола.

— Ты уже принёс извинения этим пони? — раздался голос Спитфайр из гардероба.

Перо Шайнинга Армора, писавшего отчёт принцессе, замерло над бумагой. Жеребец сжал губы, но ничего не ответил.

— А ведь они и правда думали, что могут погибнуть, — выждав паузу, вновь продолжила Спитфайр. — Но всего этого можно было избежать. Что если мы мысленно вернёмся назад и проследим за ошибками, которые были допущены сегодня ночью? Что если тётя Спитфайр была права насчёт бэтпони? И что если сегодня ночью они преследовали какую-то более рациональную цель, чем просто перегрызть всех пони в неприступной крепости? Допустим, их целью было спасти свою принцессу…

— Замолкните, Спитфайр, — оборвал её Шайнинг, окуная перо в чернильницу. — Вы совершили преступление, и моей обязанностью было арестовать вас, а не выслушивать объяснения. Этим займётся принцесса Селестия. Сидите смирно, скоро вас заберут.

— Вондерболты?

— Я не настолько глуп, чтобы призвать лояльных вам Вондерболтов, которые прибудут раньше гвардии, устроят мятеж и освободят вас. — Шайнинг Армор запечатал два конверта. — А что насчёт извинений — я не чувствую себя причастным к тому, что пришлось пережить этим пони. Вините во всём свою Найтмер Мун.

— Стой! — Спитфайр окликнула уходящего главнокомандующего, но тот не обернулся. — Выслушай меня сейчас! — кричала она ему вслед. — Выслушай не как предателя, а как более опытную пони, которой известно гораздо больше! Вероятно, мы можем никогда не увидеться более, поэтому я просто поделюсь с тобой всем тем, что мне удалось узнать!..

Шайнинг Армор остановился у лестницы. Прикинув, что он ничего не теряет, главнокомандующий вернулся в комнату.

— Принцесса Луна никогда бы не приказала своим подданным осаждать города. Она не хочет ни реванша, ни мести. К тому, что случилось ночью, приложил копыто Жером. Он — единственный, кто полностью видит картину происходящего, и единственный, кто мог нашептать бэтпони, будто их принцесса находится в плену в подвалах этой ратуши… Именно поэтому бэтпони ломились внутрь этой ночью.

— Тогда почему же ты молчала раньше? — недоверчиво покосился на неё жеребец.

— Я лишь предполагаю, Шайни, — ответила Спитфайр, сардонически усмехнувшись. — В эту ночь ты отстранил меня, и судьба Даркстоуна была в твоих копытах. Благо, ты не превратил этот город в кровавую бойню, но попытался ли ты наладить контакт с бэтпони? Попытался ли ты узнать, зачем они так рвутся внутрь здания? — Она вздохнула. — Неужели ты и на секунду не задумался, с какой целью бетпони осаждают эту крепость, когда снаружи в городе полно беззащитной добычи? — Спитфайр посмотрела Шайнингу в глаза и продолжила: — В этом твоя главная беда. Ты всегда слишком самоуверен и скор на расправу. Ты не привык сомневаться, поэтому я никогда не скажу тебе, где находится Луна, ибо я не уверена, что ты не превратишь то место в пепелище. Но попросить тебя дать принцессе хотя бы пару суток — в моих силах. Пару суток, и никто в Эквестрии больше никогда не услышит о Принцессе Ночи.

— Это всё? — Жеребец презрительно глянул на связанную пегаску.

— Нет, — произнесла Спитфайр, и в её голосе вновь послышалась уверенность Вондерболта. — Сейчас ты спустишься к тем, кто рисковал своей шкурой ради твоей, и принесёшь извинения этим пони за то, что им пришлось пережить по твоей вине. Считай это последней волей разжалованного капитана.

Шайнинг Армор быстрым шагом вышел из мэрии, словно не желая, чтобы его видели. По абсолютно пустым улицам он направился к железнодорожной станции — единственному месту, откуда в этом городе можно было отправить почту. Дверь открыла испуганная единорожка, но жеребец проигнорировал её благоговейный лепет о спасителе в своём лице и молча протянул два конверта. Один предназначался принцессе Селестии, другой отправлялся в Ванхувер, но оба должны были решить судьбу Спитфайр. Впервые, когда главнокомандующий был вынужден взять на себя ответственность, ему предстояло делать выбор между тем, что плохо и тем, что очень плохо.

«Селестия разберётся, — думал он, возвращаясь в мэрию. — Она не накажет невиновную пони. Это не моего ума и не моих копыт дело. Спитфайр саботировала расследование, и какими бы ни были её мотивы, я поступил правильно, как того требовал регламент. Я чист перед законом и Эквестрией.»

Добравшись до мэрии, Шайнинг Армор хотел так же незаметно зайти внутрь и исчезнуть в тёмных коридорах заколоченного здания, но не стал. Он остановился у крыльца и глянул на пони, гревшихся на солнце и продолжавших бесцельно смотреть в сторону ратуши. Они не замечали ни Шайнинга, ни тех, кто медленно ковылял из сумрачного коридора мэрии, либо уходя в город, либо ложась на залитой солнцем площади чуть поодаль. Жеребец устало помотал гривой и повернулся к публике.

— Прежде, — негромко начал он, не рассчитывая, что его будут слушать, — я не мог себе представить, что обычные пони как вы смогут противостоять Найтмер Мун. Я никогда не думал, что однажды меня спасут не Вондерболты и не гвардия, а мирные подданные Её Высочества. Сегодняшняя ночь стала труднейшим испытанием для каждого из нас. Но она также показала и то, что я, Селестия, Спитфайр… — Шайнинг замялся, — что мы не одни в этой битве против Найтмер Мун. Сегодня и вы стали частью этой битвы, доказав, что Эквестрия никогда не подчинится воле завоевателя… — Жеребец прервался, почувствовав насколько, должно быть, мерзко и пафосно звучит его никому не нужная речь. Речь которая выставляет принятие войны мирными, вынужденными на это пони, в качестве особого вида доблести. Он удручённо кивнул головой, помахал на прощанье копытом и поспешил исчезнуть в тёмном коридоре. Меньше всего он хотел аплодисментов и он их не услышал.

---

Твайлайт сидела на койке в больничном крыле. Пожилой земнопони в белом халате перевязывал ей разбитую голову. Боль притупилась, и этому во многом поспособствовал особый болеутоляющий отвар из травы с острыми, растопыренными, как у каштана, листьями. Из умных книг Твайлайт хорошо знала об угнетающем действии этого растения на когнитивные функции мозга, но, тем не менее, залпом осушила поданное ей лекарство, зачем-то попросив ещё. Учитывая, что во время разговора с принцессой единорожке мог потребоваться ясный рассудок, просьба была не самым разумным поступком, но с другой — не более безрассудным, чем она совершила сегодня ночью. Однако врач лишь осуждающе покачал головой, сообщив, что бóльшая доза для маленьких единорожек не предусмотрена. Но Твайлайт и не надеялась.

— Я должна увидеть Каденс и Дасти Пэйдж, — объявила Твайлайт, как только врач окончил с перевязкой. — Я очень многое должна сказать им, прежде чем пообещаю Селестии держать язык за зубами, — добавила она, не без удовлетворения отметив, что даже слабым усилием воли способна удерживать чувство физической эйфории на расстоянии от когнитивных центров.

— Дасти Пэйдж усыпили, и она проснётся только к ночи. А принцесса Каденс покинула больничное крыло незадолго до рассвета, — сообщил врач, прибираясь на столике Твайлайт, — магия трёх рас в одном теле и немного целебного эликсира из корня дуба творят настоящие чудеса.

— Ей было больно?

— Больно? — удивился врач, на секунду замерев. — Ничуть, — спешно уверил он, уловив, что такой акцент может быть воспринят собеседницей как истолкование её вполне обычного вопроса с садистской стороны. — Принцесса лишь сильно устала.

— Ясно. — Твайлайт повалилась на подушку. — Разбудите меня к четырём часам дня, если Селестия не разбудит меня раньше.

Через высокие окна больничного крыла помещение заливалось ярким солнечным светом, преломляясь радугой в десятках пустых склянок. Засыпать в такое время означало смирение с ещё одним упущенным днём и тяжёлым вечером, занятым бесплодными попытками сосредоточиться хоть на чём-то. Но Твайлайт не хотела об этом думать. Под звон переставляемых врачом склянок, плеск воды в ведре горничной и шаги посетителей, Твайлайт постаралась ненадолго забыться сном.

— Принцесса Селестия желает видеть вас в своём кабинете, — сообщил подошедший к Твайлайт жеребец.

— А? — Единорожка вскочила. Момент, которого она так боялась, наконец, настал. — Селестия была сердита? Или она отдала приказ будничным тоном?

— Принцесса была беспристрастна, как и всегда, — ответил жеребец. — Учитывая ваше состояние, могу вас сопроводить?

Единорожка быстрым шагом направлялась к кабинету принцессы. Чем скорее случится встреча, тем лучше. Впервые Твайлайт не загадывала на будущее и не строила планов — действовать она решила по ситуации, потому что даже приблизительно не могла предположить, как принцесса отреагирует на сегодняшнее происшествие. Детский сад для волшебников, домашний арест, запрет на посещение библиотеки — Твайлайт была готова принять любое наказание, лишь бы только не услышать осуждающее «я разочарована в тебе, Твайлайт. Ты больше не моя ученица». По крайней мере, теперь, когда выяснилось, что Эквестрии не угрожала опасность, это казалось самым страшным. Миновав ещё один изгиб коридора, лавандовая пони вбежала по широкой винтовой лестнице и остановилась перед дверьми кабинета. Стражи здесь не было, вероятно, потому, что её наличие ставило бы под вопрос могущество Её Высочества. Твайлайт постучалась и вошла, не дожидаясь приглашения.

Кабинет Селестии располагался в башне. Твайлайт была в нём лишь однажды, когда принцесса сообщила, что хочет взяться за обучение единорожки. С тех пор здесь ничего не изменилось — пестро-жёлтый ковер, массивный стол со множеством выдвижных ящичков, камин и жердь с огненно-красной птицей, символизирующей если не бессмертие, то, по крайней мере, реинкарнацию.

*

— Нравится? — когда-то давно спросила ещё совсем юную единорожку Селестия. — Её зовут Филомена. Она феникс. Пожалуй, единственное абсолютно бессмертное создание во всей Эквестрии. Каждый раз она возрождается из своего же пепла. Разве не прекрасно?

— А она помнит свои предыдущие жизни? — серьёзно спросила маленькая единорожка, не заметив красоты в вечном круговороте перерождений. — Ведь в противном случае её бессмертие лишено смысла.

На этом и кончился разговор о Филомене.

*

Вопреки ожиданиям, Селестия была не одна — напротив неё сидела Каденс, понуро опустив взгляд. Пустующее место рядом с Принцессой Любви, судя по всему, предназначалось для Твайлайт. Увидев Каденс, единорожка на мгновение почувствовала облегчение. Однако Твайлайт прекрасно понимала, что ложное ощущение безопасности вызвано иллюзией рассредоточения ответственности на двоих. Поэтому бегло оценив ситуацию, единорожка отметила, что сейчас разыгрывается весьма неприятная комбинация, когда часть сведений уже получена Селестией от Каденс. А значит, в своих показаниях Твайлайт придётся быть крайне осторожной, чтобы не быть уличённой во лжи.

При более же детальном изучении расклада, единорожка поняла, что самым худшим вариантом было прийти в кабинет и общаться один на один с Селестией. В таком случае, Твайлайт оставалось бы лишь гадать, получила ли Селестия сведения от Принцессы Любви ранее или только собирается это сделать после разговора с Твайлайт. Но вероятность, что Селестия поступила бы таким образом была крайне мала, ведь её целью было услышать максимально достоверную историю, а не уличить Твайлайт во лжи. Выходит, Каденс оказалась здесь совершенно не случайно и служила скрытым посылом для Твайлайт быть максимально честной.

— Доброе утро, принцессы, — кивнула единорожка, не рассчитывая, что ей ответят. Так и случилось. Каденс была слишком подавлена, чтобы отвечать, а Селестия — слишком серьёзна.

— Расскажите мне, что, по вашему мнению, произошло этой ночью? — попросила принцесса спокойным, но убедительным голосом, сразу перейдя к делу.

Наступило молчание.

— Принцесса Селестия, — чётко произнесла Твайлайт, — в сегодняшних событиях Каденс оказалась замешана по моей вине. Она не могла знать, что нарушает ваш запрет, потому что я убедила её в обратном. — Единорожка пыталась подобрать слова так, чтобы не выдать своё проникновение в Запретную Секцию, если принцессе об этом пока не известно. — Я убедила её, что мне угрожает смертельная опасность, и, как верный друг, она не могла не прийти мне на помощь. Поэтому во всех событиях сегодняшней ночи прошу винить исключительно меня. И именно я должна отчитываться перед Вашим Высочеством.

— Я учту, — кивнула принцесса, — но я хотела бы услышать именно тебя, Каденс.

«…потому что ты не знаешь, что именно надо скрыть в этой истории, — мысленно окончила за неё Твайлайт.»

— Я… — растерянная принцесса посмотрела сперва на Селестию, затем она встретилась взглядом с Твайлайт. — Я… спала. Меня разбудили, и мы куда-то пошли. Но… я ничего не помню. Я помню лишь, что потеряла сознание и очнулась в больничном крыле.

Принцесса Селестия подняла бровь, и Твайлайт вновь уловила на себе тревожный взгляд Каденс.

— Кто тебя разбудил? — поинтересовалась принцесса. — Расскажи.

— Я ничего не помню… — прошептала Каденс, не смотря в глаза Селестии.

— Послушай, — принцесса склонилась к розовой пони, но её голос не сделался хоть сколько-нибудь мягче. — Я не собираюсь обвинять ни тебя, ни Твайлайт. Если понадобится, я готова собственными копытами уничтожить все улики против вас. Но сейчас мне важно знать, что вы делали, какую магию видели и какую применяли сами, потому что сегодня ночью в стенах этого дворца произошло событие, способное стать роковым для всего королевства. Ваша помощь необходима, чтобы подтвердить или опровергнуть мои опасения. Боюсь, что с сегодняшнего дня Кантерлотский Дворец перестал быть самым безопасным местом Эквестрии.

«Это была попытка разговорить исключительно Каденс, — отметила про себя Твайлайт. — Селестия не могла не учесть, что против меня такое не работает лет с десяти».

— Расскажи, — продолжала расспрашивать Селестия, — приходила ли к тебе Твайлайт?

— Я правда… — Принцесса Любви всхлипнула, — я правда ничего не знаю.

— Постарайся вспомнить, куда вы направлялись, — не уступала Селестия.

— Не знаю…

— За окнами была ночь или уже наступило утро?

«Вот ты и попалась», — обречённо вздохнув, подумала Твайлайт, прежде чем Каденс заговорила.

— Я не помню, принцесса…

— Но ты ведь не можешь этого не помнить, — возразила Селестия, ничуть не удивившись. — Врач сообщил, что ты покинула больничное крыло незадолго до рассвета. Придя в сознание, ты видела, что за окнами ещё была ночь.

Каденс снова посмотрела на Твайлайт, обречённо покачала головой, словно заранее прося прощения, и закрыла глаза. По её щекам побежали слёзы.

— Слёзы ещё никогда не помогали, — произнесла Селестия всё тем же ровным бесстрастным голосом, который постепенно начинал раздражать Твайлайт всё больше. — Сегодня случилось то, что может навсегда изменить судьбу Эквестрии не в лучшую сторону, и только вы вдвоём знаете первопричину.

— Я ничего не знаю… — прошептала Принцесса Любви, не поднимая головы.

— Каденс, сведения, которые ты скрываешь, гораздо более важны для спасения Эквестрии, чем ты можешь себе представить, — продолжала принцесса. — Под угрозой жители всего королевства…

— Не знаю, не знаю, не знаю… — исступлённо твердила Каденс, роняя слёзы на бархатную обивку сиденья.

— Не заставляйте её! Она вам ничего не скажет! — сорвалась Твайлайт и стукнула копытом по столу принцессы, почувствовав огромное удовлетворение. — Она вам ничего не скажет, потому что боится озвучить показания против меня! Вы заставляете её делать выбор между вашей благосклонностью и магией дружбы. Если вам что-то нужно узнать, спрашивайте меня! Но Каденс больше не скажет вам ни слова! — Единорожка положила копыто на крылья своей няни.

— Хорошо, — прикрыв веки, произнесла Селестия. — Каденс может покинуть кабинет. Я не стану вынуждать твою подругу давать показания против тебя. Но в таком случае мне придётся рассчитывать только на твоё благоразумие, Твайлайт…

— Несомненно, — протянула единорожка, словно принимая вызов.

— Нет-нет, — запротестовала Каденс, спешно вытирая копытцами заплаканную мордочку, но Твайлайт шмыгнула носом, подав знакомый с детства знак. Тайные знаки, подобные этому, вне всякого сомнения, есть у всех лучших подруг, неразлучных с детства. С помощью этого условного сигнала маленькие кобылки скрытно от остальных привлекают внимание друг друга, намекают о бдительности, если кто-то со стороны заводит разговор о секретах, выражают своё возмущение, протест и даже угрозу. Сейчас Твайлайт выражала возмущение. Поэтому добавив «но если вы желаете поговорить одни, буду ждать тебя внизу», Каденс покинула кабинет.

— А сейчас, — продолжила Селестия, когда препирания Каденс и Твайлайт остались позади, — я хочу узнать, что происходило сегодняшней ночью. Если ты попробуешь утаить уже известный мне факт, я не намекну тебе об этом, дабы ты не скорректировала свою историю с учётом известного мне факта. Если ты мне соврёшь, ты тоже об этом не узнаешь. Внезапно я могу тебя прервать и задать вопрос, на который тебе придётся ответить. Советую не злоупотреблять ответами «не знаю», потому что порой я буду намеренно задавать вопросы, ответы на которые, по моим сведениям, ты гарантированно знаешь, как в случае с Каденс. От того, насколько ты будешь честна, зависит то, в каком статусе ты покинешь этот кабинет.

— Это угроза? — подняла брови Твайлайт и, решив сделать предупредительный выпад, добавила: — Вечная ночь ближе, чем кажется. А в случае Элементов Гармонии — шесть минус один это ноль, а не пять.

На мгновение взгляд Селестии поплыл. Селестия будто испугалась. Тысячелетняя правительница, бессмертный Аликорн и самая могущественная из ныне живущих пони оказалась не лишена эмоций, как и её подданные! Только теперь Твайлайт поняла, насколько необходимо хорошим девочками иногда становиться плохими. Безусловно, незаменимость Твайлайт не стала откровением ни для солнцеликой принцессы, ни даже для самой единорожки. Но это всегда считалось разговором настолько деликатным, что две посвящённые пони с негласного обоюдного согласия обходили стороной не только Эту тему, но и любые смежные темы, которые могли вывести на откровенность, словно заботясь не только о комфорте собеседника, но и в первую очередь о своём собственном.

— Предупреждение, — поправила Селестия, насилу совладав с собственными мыслями. — Под статусом я имела в виду лишь останешься ли ты моей ученицей.

— Простите, принцесса…

— Послушай, Твайлайт. — Селестия выдохнула, и голос её сделался мягче. Но лишь на мгновение, пока сама принцесса не заметила свою слабость. — Когда-то давным-давно я подобно тебе совершала по-настоящему безрассудные поступки. Ради свободы, идеи, любви. Прекрасное время юности не давало мне ни секунды на то, чтобы задуматься над своими действиями. Однажды, изучая со Старсвирлом другие измерения, мы оказались в параллельной Эквестрии, где всё добро было злом, а зло — добром. Тем королевством правил мудрый король Сомбра. Я влюбилась.

Мы встречались и гуляли под луной до самого рассвета. Но время прекрасных таинств и лёгкой грусти длилось недолго. Вскоре Старсвирл сообщил, что из-за частого использования порталов, наши миры оказались настолько сильно связаны, что измерения могут смешаться, разорвав ткани обеих пространств. Тогда всё зло параллельного мира грозит вырваться и захватить нашу Эквестрию. Старсвирл запретил мне и близко подходить к зеркалу, но послушалась ли я его? Нет. Ведь мой наставник не был уверен, что миры обязательно смешаются. Он лишь говорил о рисках. А чего стоили риски для настоящей любви? — Селестия вздохнула. — Вместе с Сомброй мы были готовы очистить от зла хоть два, хоть несколько десятков миров, ведь для первой любви — нет преград. Я ходила туда тайком, и когда Старсвирл узнал об этом, он разбил портал…

На этом история должна была закончиться, но все юные кобылки невыносимо упрямы. И я не сдалась. Изучая дневники Старсвирла, я, подобно тебе, Твайлайт, применяла магию, могущества которой не осознавала. Так не особо одарённая пони за несколько месяцев с лёгкостью проскакала по тропе, которую десятки лет прокладывал её наставник. Я овладела неизведанной магией, не вникнув в природу явления, ослушавшись своего учителя и пойдя наперекор здравому смыслу, за что едва не поплатилась благополучием Эквестрии. С тех пор я усвоила очень важный урок.

Твайлайт Спаркл, моя верная ученица. В мире существуют явления и закономерности, которые мы не в силах ни понять, ни объяснить, либо в силу своих лет, либо в принципе. Воспринимая советы гораздо более осведомлённых пони как вызов, мы ступаем наперекор благоразумию, с каждым успешным разом утверждаясь в собственной правоте. Тебе могло везти долго, начиная с того самого момента, как ты затеяла большую игру вопреки моим просьбам, но тебе не может везти всегда. Ты, как и я в твои годы, связалась с магией, гораздо более могущественной, чем способна осознать. Однажды ты оступишься, и цена этой ошибки может быть слишком велика.

— А почему вы уверены, что оступлюсь именно я, а не вы? — возразила Твайлайт, откинувшись на спинку кресла. Единорожка знала, что на этот вопрос существует целая россыпь лежащих на поверхности очевидных ответов, которые можно обобщить единственной фразой «потому что я старше». Её нередко используют родители в качестве аргумента в спорах со своими детьми, и он действительно справедлив по отношению к большинству подобных разногласий, даже несмотря на в корне неверное истолкование его механизма. Потому что представляемая в качестве аксиомы аргументация «я старше, поэтому опытней», на деле является лишь часто подтверждаемой статистикой. И если сейчас Селестия ответит, что ей следует доверять только лишь оттого, что она дольше жила на этом свете, то все эти тысячу лет Эквестрия находилась в серьезной опасности.

— На самом деле, Твайлайт, я не уверена. Я лишь предполагаю. Смотри. — Селестия обмакнула перо. — Я с уверенностью могу сказать, что за свои тысячу сто лет серьёзно ошиблась лишь однажды. Значит, вероятность допущения ошибки в предстоящий год оценивается как 1 : 1100 помноженное на некую ставку риска Х, ведь не все года одинаково спокойны, особенно нынешний. В то же время ты за свои без малого два десятилетия ещё не ошиблась ни разу. Но выражение 0 : 20 лишено смысла, ибо даже при немыслимых рисках Х вероятность твоего провала 0%. Мы также не можем посчитать вероятность ошибки и в следующие года, потому что 0 : 21, 0 : 22 и так далее вычислены на основании показателей предыдущих лет, а они — лишь эффект дисперсии — случайности, везения, вызванного малой выборкой. В то время как я обладаю статистикой в 55 раз надёжнее твоей. Никто не утверждает, что эта дисперсия не может оказаться закономерностью с показателями гораздо лучше моих, но разве могу я полагаться на неопределённость, когда у меня есть подтверждённая вероятность 1 : 1100, помноженная на равную для нас обеих ставку риска?

— Приемлемо, — удовлетворённо кивнула Твайлайт, проявив заинтересованность. — Вы хотели что-то спросить, принцесса? — перехватила инициативу та, прикинув, что отвечать на вопросы гораздо безопасней, чем пересказывать случившиеся события.

Твайлайт понимала, что врать ей нельзя, ровно как и скрывать факты, потому шансов выйти сухой из воды почти не было. Почти. Ведь Селестия никогда не догадается, что видела Твайлайт в своих снах, свидетельницей которых была только Луна, а она не могла общаться со своей сестрой во сне, ведь в противном случае Селестия не разгадывала бы эти головоломки на протяжении последней недели.

— Я собиралась узнать, чем ты занималась сегодня ночью? Начни свою историю с того самого момента, как я покинула залы библиотеки. И помни, я ни за что не поверю, что ты без помощи взрослого мага догадалась, как преодолеть мой защитный барьер.

— Разумеется, я была не одна, — подтвердила Твайлайт. — Но чисто технически вы лишили меня возможности лгать, одновременно запретив рассказывать версию, которая пусть и с мизерной долей вероятности, но могла оказаться правдой. Однако сейчас нам повезло, что неудивительно, ведь вероятность этого была почти сто процентов. Итак. Я читала теорию многомировой интерпретации до полуночи, ничего не замышляя ровно до тех пор, пока Дасти Пэйдж не вернулась ко мне с дозой снотворного, сообщив, что видела меня возле туалетной комнаты. Более того, Дасти передала мне записку, в которой якобы я из прошлого предупреждала себя в настоящем о том, что к утру Найтмер Мун захватит Эквестрию.

— Уверена ли ты, что это была та самая Дасти Пэйдж? — перебила Селестия, чьё смятение росло с каждым новым предложением Твайлайт.

— Сомнительно, — произнесла единорожка. — Я лишь рассказываю, что видела лично, но если вы хотите услышать и мои собственные предположения, я их озвучу: я не уверена, что это была та самая Дасти Пэйдж. Если её хотели заменить, её заменили ещё в самом начале и усыпили на сутки, чтобы мы не вычислили злоумышленника по горячим следам. Более того, я не уверена, что это не было моим сном, который создавался с целью передать мне сообщение. И даже более того, я не исключаю, что встреча со мной в коридоре у туалетной комнаты приснилась Дасти или была воссоздана во сне кем бы то ни было… постойте, — Твайлайт подняла глаза и в упор посмотрела на принцессу. — А не ваша ли это была записка?

— Этого я тебе не скажу, чтобы не дать подсказку, — помотала головой Селестия. — Более того, я спрошу, что было в записке, даже если записка принадлежала мне.

— Записка уничтожена. Но я помню, что я из прошлого предупреждала себя о наступлении вечной ночи. Для её предотвращения мне надо было лишь проникнуть в архив и прочесть заклинание Времени, обратив его вспять. Это вполне согласовалось с наличием второй копии меня, которую якобы видела Дасти, так что, у меня не оставалось сомнений, что попасть в Запретную Секцию жизненно необходимо не только по названным в сообщении причинам, но и чтобы не вызвать коллапс Вселенной, нарушив причинно-следственную связь, ведь никому из ныне живущих не известно, как работает время.

«Неужели записку отправила сама Селестия, впоследствии усыпив и Дасти? Но зачем тогда принцесса так подробно расспрашивает меня о событиях сегодняшней ночи? Если мы предположим, что это действительно была принцесса, то она добилась лишь того, что я сняла заклятие с архивов, за что сейчас отчитываюсь перед ней же самой. Либо Селестия хочет, чтобы я думала, словно записку написал кто-то со стороны, либо её действительно написал кто-то, и это не является очередной игрой принцессы.»

— Проникнуть в Запретную Секцию? Ты не могла знать наложенного на неё заклятия, а тем более преодолеть его, — возразила Селестия, решив пока не делать поспешных выводов, но чувствуя, что её подозрения начинают сбываться.

— Именно, — кивнула единорожка. — Поэтому я и решила спросить, как туда попасть у того, кто знает наверняка…

— Ты ведь не у Луны решила это узнать? — с надеждой в голосе произнесла Селестия, привстав с места. — Не у Луны же? Отвечай! — прикрикнула она. — Не у Луны?!

— У… Луны… — обречённо пролепетала единорожка, почувствовав, что допустила оплошность, но ещё не поняв, какую.

*

«Дзинь… Дзинь… Дзинь…» — тихо звякала о поверхность стола тиара Селестии, приподнимаемая магией за край. — «Дзинь… Дзинь…»

*

— И помогла тебе Луна? — безо всякого энтузиазма спросила принцесса, вернув тиару на место. — Теперь я, кажется, догадываюсь, кто смог в погрузить в сон двоих опытных гвардейцев у Запретной Секции… Но тем не менее, сейчас ты докажешь достоверность своих слов тем, что расскажешь, как тебе удалось снять сильнейший магический щит. Историю с Каденс можешь пропустить, это я и сама знаю, но как ты догадалась, что нужна именно её магия? Начни с гвардейцев. Их усыпила Луна?

— О, гвардейцы, это моих копытец дело, — улыбнулась польщённая Твайлайт, решив разрядить обстановку. — Выяснить, какая магия защищает архивы, тоже не составило труда. Я разлила снотворное, проникла в сон стражников и приняла ваш образ, сообщив, что они подверглись нападению Найтмер. Я попросила одного из гвардейцев открыть дверь, чтобы подсмотреть, как это происходит, и увидела, что даже вы используете обычный железный ключ, который надо держать в копыте. Таким образом, я догадалась, что Запретную Секцию охраняет не магический щит, а щит из антимагии, причём неподвластной вам. А Луна помогла мне тем, что подсказала, как снять эту защиту… о, святая Лорен!

*

«Дзинь… Дзинь… Дзинь…»

*

— Простите, простите меня, принцесса! — плакала Твайлайт. — Я и подумать не могла, что Луна хочет похитить тайну заклинания Времени через мой сон!

— Увы, Твайлайт, но теперь вероятность твоей ошибки 1 к 20 в год, — констатировала Селестия, поднимаясь из-за стола. — И, я думаю, вопрос относительно того, кто из нас оступится первым, можно считать закрытым. Тысячелетний опыт Луны оказался проворней даже самого изощрённого ума, какой только может иметь двадцатилетняя кобылка.

— Но что… что теперь будет с Эквестрией?! Если бы Луна похитила заклятие, она бы его уже применила, разве нет? — произнесла Твайлайт, с ужасом осознав, что каждое её слово может стать последним. Как и каждое слово Селестии.

— Нет, — покачала головой принцесса, уходя вглубь кабинета. — Если это и была Луна, то она ещё не получила заклинание. Но она очень к этому близка.

— Что, просто скажите, что я могу сделать?..

— Теперь заклинание хранится в твоей феноменальной памяти, которая на этот раз сыграла с тобой злую шутку. Стоит тебе лишь забыться сном, Луна проникнет в твоё сновидение, извлечёт незаконченное заклинание Старсивирла, и дни известной нам Эквестрии будут сочтены.

— Но вы ведь можете очистить мне воспоминания сегодняшней ночи?

— Я открою тебе страшную тайну. — Селестия стала приближаться к Твайлайт. — Заклинания памяти не существует. Это могущественная магия, тайна которой до сих пор не разгадана. Существует особый артефакт, позволяющий очищать воспоминания, но последние упоминания о нём остались в дневниках Кловер Мудрой. По её словам, она спрятала этот опасный артефакт в одном из измерений, которые лишены магии. Нет никаких шансов, что нам удастся его найти. Увы.

Твайлайт поникла. Словно что-то надломилось в её сознании. Ведь она представила, что впереди ей предстояли мучительные часы бессонного ожидания. Ожидания, которое, скорее всего, не увенчается успехом. Она будет лежать на больничной койке, рядом будет сидеть дежурный врач, который будет будить её всякий раз, как Твайлайт случайно забудется сном, и которого она возненавидит всеми силами. Её будут навещать друзья. Они будут улыбаться, понимая, что моральная поддержка — это всё, что они могут сделать для постепенно сходящей с ума подруги. А пока будут силы она, временами покидая ненавистное больничное крыло, вместе с Селестией будет искать способы сохранить себе жизнь, цепляясь за любую подсказку. Но она сама виновата, что ослушалась Селестию.

— Я могу не спать, принцесса, — твёрдо произнесла Твайлайт, поднявшись с кресла. — Я могу не спать столько, сколько потребуется. Я буду искать магию, способную очистить память. Дайте мне доступ в секретный архив, ведь если заклинание будет найдено, вы просто сотрёте мне воспоминания обо всём, что я там видела. А если мне не повезёт, обещайте, что когда я начну сходить с ума и попрошу об одолжении, вы это сделаете. Пообещайте, принцесса! — Твайлайт, подняв голову, смотрела на свою наставницу. — Обещайте…

Селестия раскрыла крылья, приглашая Твайлайт в свои объятия. Единорожка сделала два неуверенных шага и уткнулась мордочкой в тёплую шёрстку принцессы, почувствовав прикосновение её крыльев.

— Никто не должен быть принесён в жертву, — шёпотом произнесла принцесса. — Это урок, который я усвоила тысячу лет назад, тем более у меня есть способ сохранить тебе жизнь. Но для этого тебе придётся соблюдать несколько условий. На время сна ты будешь получать мой кулон из кризолита, и возвращать мне его после пробуждения. Я использую его, чтобы потенциальная Найтмер не могла проникнуть в мой сон, завладев всеми тайнами Эквестрии.

Учитывая, Твайлайт, что теперь вся твоя жизнь зависит от кулона, ты не покинешь пределов дворца, пока мы не разберёмся с Луной или не узнаем о её непричастности. Тебя всегда будут сопровождать два моих гвардейца. Более того, ты будешь передвигаться только в пределах тщательно охраняемых внутренних комнат, которые я тебе укажу. Потому что если тебя похитят, прежней Эквестрии останется существовать ровно столько, сколько ты сможешь сопротивляться сну.

— Я заигралась, принцесса, — прошептала Твайлайт. — Простите меня…

---

«Спешите узреть шоу Великой и Могущественной Трикси!» — гласил постер, вывешенный на главной улице Понивилля. — «В качестве благодарности принимаем битсы и долговые расписки Goldmane Horse», — значилось в нижнем правом углу менее броским шрифтом. Аналогичный баннер встречал приезжающих в городок гостей на железнодорожной станции. И тех, кто отправился за покупками на местную торговую площадь. Оповещал о грандиозном шоу горожан, решивших посетить мэрию, библиотеку, отдохнуть в спа-салоне или просто прогуляться по окрестностям Понивилля. Голубенькая единорожка, лукаво глядящая с плакатов и обещающая разнообразить вечер своим магическим шоу, тут же стала темой для обсуждения среди провинциальных пони, которые были ужасно любопытны до всего, что могло сделать их сегодняшний день хоть сколько-нибудь отличным от предыдущего.

Но этим утром из Кантерлота в Понивилль прибыл ещё один не менее искусный маг. В отличие от Трикси, Жером не извещал городок о своём приезде, скрыл свой рог заклятием невидимости и даже не здоровался с проходящими мимо пони, однако это не уберегло единорога от напавшей на него розовой кобылки, которая уверяла, что знает всех пони в этом городе и без умолку тараторила о пирогах, мячах, яблоках (спелых и неспелых), кроликах и рождественских подарках.

— Тише, юная леди. — Жером выставил копыто, словно пытаясь прижать к земле вечно скачущую пони. — Я всего лишь хочу узнать, в каком доме остановилась фокусница по имени…

— Трикси! — перебила Пинки. — Я снова угадала! Трикси-Трикси-Трикси! Она остановилась на окраине города в своей повозке. Это недалёко, я вас провожу, пока мой Зубастик взбивает заварной крем.

— Весьма мило с твоей стороны, — улыбнулся Жером, не найдя общество маленькой розовой пони хоть сколько-нибудь обременяющим или опасным.

— Если вы решили посетить наш городок проездом, советую задержаться до вечера. Сегодня эта странствующая фокусница покажет настоящее магическое шоу без использования магии! — продолжала Пинки, прыгая по залитой солнцем грунтовой дорожке. — Это потрясающе! Это как если бы… Привет, Лира! Это как если бы торт со взбитыми сливками был бы без взбитых сливок, но при этом не отличался от торта со взбитыми сливками! Настоящая магия! Я совсем не против торта или фокусов, но сегодня у меня всю ночь тряслись уши, дергался хвост и чесалось переднее правое копытце. Знаете, что это значит? Предупреждение! У основателя Эквестрии — Канцлера Твердолоба тоже тряслись уши, дёргался хвост и чесалось правое копыто в ночь, когда на его город напали пегасы!

— Правда? — Жером взглянул на розовую пони, удивлённо приподняв бровь.

— Абсолютно! — уверительно кивнула пони, ткнув носом гревшуюся на дороге лягушку. — Мне об этом сообщили уши и левый глаз, которые начали дёргаться, когда я спросила себя, что бы всё это могло значить.

— Вот как? — отстранённо произнёс единорог, который продолжал поддерживать разговор нейтральными замечаниями, в то время как сам пытался выдумать безопасный способ проверить назревавшие у него подозрения. Наконец, он остановился и повернулся к своей собеседнице. — А может, твои опасения тебе лишь приснились?

— Это исключено! — замотала гривой розовая пони, судя по голосу, не придав вопросу особого значения. — Я сама создаю сны!

— Менять материю сновидений под силу даже жеребёнку, осознавшему, что он находится в сновидении. Сложнее всего именно задаться этой мыслью, — заметил единорог, зашагав далее. — А что же снится таким пони, как ты?

— О-о-о! — протянула Пинки. — Мне ничего не снится. Я сама сню себе сны. Там у меня есть много версий Понивилля, где я планирую предстоящие праздники. Есть снежный Понивилль — для Дня Согревающего Очага или летний — для ночных вечеринок до самого рассвета. Эти города как настоящие, только придуманные. Есть каменная ферма, где я родилась. Там идёт почти-шоколадный-дождь, который становится шоколадным, только попав на язык. Это разумно, иначе все пони ходили бы с липкой шёрсткой. А ещё существует сон, где есть Вечносвободный лес вместо Вечнозелёного, а моего пони-двойника зовут Пирог Мизинца, и у него хриплый грубоватый голос! Понятия не имею, что такое мизинец. Это странно, но очень забавно! А на днях у меня завелась живая принцесса Луна, которая прячется в плюшевой кукле, потому что у нее нет собственного тела!

— О, видимо, вы с Луной лучшие подруги, — успел ухватиться за нужное событие Жером, удовлетворённо отметив, что совсем не зря внимательно слушал принцессу.

— Нет, же! — засмеялась Пинки, — мы ещё не стали лучшими подругами, ведь Луна вернулась в Эквестрию совсем недавно! Я собираюсь пригласить её на вечеринку и подарить…

— А кто же тогда твои лучшие подруги? — с нескрываемым любопытством поинтересовался единорог, убедившись, что его подозрения подтвердились, и эта розовая пони действительно оказалась Элементом Гармонии, о котором рассказывала Луна. И это было скорее плохо, чем хорошо. Потому что вероятность приехать в чужой городок, заручиться помощью случайной пони и после узнать, что она является Элементом Гармонии, была незначительно выше нуля.

— На самом деле, все пони — мои друзья! — гордо заявила Пинки, не заметив беспокойства собеседника. — Эпплджек, Радуга, Флаттершай, Рарити и Твайлайт! У меня есть ещё сёстры, которые остались на Каменной Ферме и родители. Мистер и миссис Кейк, у которых я поселилась в Сахарном Уголке. Дерпи Хувс, которая приносит письма от моих друзей, принцесса Селестия, принцесса Луна и Зубастик… И все они дороги мне, — внезапно Пинки вздохнула, перестав скакать. — Я не привыкла говорить, что одни пони мне ближе других, ведь это нечестно по отношению ко всем сразу! Иногда мне кажется, словно я умышленно избегаю сравнений. Будто боюсь признаться себе, что даже Пинки Пай не способна сопереживать всем пони одинаково искренне. А порой я думаю, что глупо сравнивать ванильный кекс с маффином или…

— Что ж, юная леди, — произнёс Жером, взвесив, что риски не соответствуют ожидаемому результату, а его собеседница словно намеренно ушла от темы Элементов Гармонии. — Спасибо за помощь. Дальнейшая дорога уже не составит мне труда. — Жером, указал копытом в сторону повозки Трикси. — Обещаю в скором времени заглянуть на чай в ваш Сахарный Уголок, — непринуждённо добавил он, как поступил бы всякий порядочный единорог.

— Обязательно буду ждать! — воскликнула Пинки прежним задорным голоском, помахав копытцем на прощанье. — И помните: никогда не доверяйте паукам, иначе набежит полный дом мышей!

— Прости, что?! — с заметной задержкой обернулся Жером, но розовая пони словно испарилась, лишь в очередной раз подтвердив опасения единорога. Ведь Жером ещё не знал, что вся его комбинаторика бессильна против простой Пинки Пай.

Единорог неспешно обошёл повозку Трикси. Перед окнами стоял неказистый деревянный ящик. На нём, видимо, ещё со вчера остались графин с водой и три огрызка морковки. Небольшой костёр давно погас, остыл и отсырел от ночного тумана. Жером поднялся на крыльцо и внимательно рассмотрел приклеенный к двери постер с Великой и Могущественной, лукаво подмигивающей своему зрителю. Затем жеребец приложил ухо к двери. Из повозки доносилось тихое посапывание. Судя по всему, вставать с рассветом было непростым испытанием даже для всесильной Трикси, и потому, немного подумав, Жером постучался. Мерное сопение прервалось, и единорог удовлетворённо кивнул, ожидая, когда пони появится в дверном проёме.

— Чем может быть полезна Великая и Могущественная Трикси? — спросила голубенькая единорожка, выглядывая из окна и протирая заспанные глаза. — Автографы раздаю только после шоу. Простым карандашом — два битса, чернилами — три.

— Думаю, услышав, от кого пришёл я, вы сами будете просить автограф, — улыбнулся Жером, встав к единорожке боком.

Заспанная пони, не ожидавшая такого поворота, на мгновение задумалась.

— Больно надо! — возмущённо выпалила она, почувствовав, что таинственный незнакомец хочет сыграть на её любопытстве. — А от кого вы? — осторожно поинтересовалась Трикси, спустя пару секунд выглянув из своей повозки.

— Ваша давняя ассистентка попросила передать вам одно письмо, — продолжил Жером, даже не удостоив взглядом Великую и Могущественную.

— Нет у меня ассистентки! — нахмурилась Трикси, не зная, злиться на этого пони за ранний подъем или же за то, что он так бессовестно воспользовался её слабостью. — И мне не нужны ассистенты. Тем более безрогие! — добавила она на случай, если этот настырный пони решит воспользоваться вакантным местом.

— А Луна? — Жером успел подскочить к повозке и придержать ставни, которые Трикси собиралась захлопнуть. — Разве не она была вашей ассистенткой? Впрочем, если вы считаете, что вашим успехом вы обязаны не ей, просто намекните. Я так и передам своей принцессе.

— Луна?! — Трикси замерла, перестала тянуть ставни на себя, и с подозрением глянула на Жерома. — Откуда вы знаете эту пони?

Жером поднял взгляд и посмотрел Трикси в глаза. Только теперь юная фокусница увидела, что её собеседник обладал узкими вертикальными зрачками, отчётливо выделявшимися на фоне оранжевого глазного яблока. Единорожка испуганно отпрянула внутрь повозки, прикрываясь копытцем.

— Можешь не прятаться. Подданные Луны не едят пони, — небрежно бросил Жером, словно потеряв к Трикси всякий интерес. — Даже если сказки про Найтмер Мун и её бэтпони утверждают обратное. Эти глаза нужны, чтобы видеть в темноте пещер, в которые нас изгнала милосердная принцесса Селестия.

— Простите… Я не хотела вас обидеть, — прижав ушки, произнесла пони грустным голосом, но её собеседник не обратил на это никакого внимания. Он флегматично ухмыльнулся и отошёл к дереву, укрывшись в его тени от ослепительных лучей утреннего солнца. Жеребец прислонился к стволу и больше не смотрел на единорожку. Так прошло с полминуты. Наконец, он заговорил. Но неспешно и вдумчиво, словно не существовало ни Трикси, ни её повозки, ни Понивилля, и словно говорил он сам с собой, лишь озвучивая нескончаемый поток мыслей и переживаний:

— Когда я говорю о страхе и ненависти пони по отношению к нашему народу, принцесса возражает и рассказывает мне о той ночи в Мэйнхеттене. Она говорит об одной единорожке, и о том, что я встречался не с теми пони и читал не те книги. Но сейчас я вижу, что отчаявшаяся принцесса лишь выдавала желаемое за действительное, и вы, — Жером вновь поднял глаза на собеседницу, словно невзначай вспомнил о её присутствии, — вы ничем не лучше остальных. Вы боитесь меня, вы боялись и Луну. Пройдёт ещё много времени, прежде чем когда-нибудь однажды моя принцесса смирится с мыслью: сколько бы добра ни сотворила Луна, для Эквестрии она навсегда останется Найтмер Мун… Впрочем, оставим эту тему. Я прилетел, чтобы задокументировать письмо, надиктованное вам Луной той ночью, и скрепить его королевской печатью моей принцессы.

— Но я не боюсь Луну! — проигнорировала просьбу Трикси. — Это было бы очень странно, ведь именно принцесса помогла мне той ночью. Она оказалась самой доброй пони среди всех, кто пришёл на моё неудачное шоу. Скажите, какой долей самообладания должна обладать пони чтобы выйти на сцену к неумелому артисту и разделить с ним порицание толпы? А Луна не побоялась тех брезгливых, высокомерных взглядов. Она поднялась ко мне и спасла провальное представление. Заслонив меня, она стояла одна против равнодушной толпы, а когда восторг зрителей достиг предела, она отошла в сторону и отдала мне его целиком, весь, до последней капли!.. Знаете… тогда я радовалась спасённому шоу. Но оглядываясь назад, я понимаю, что дело было вовсе не в нём, а в той особой магии, которой меня научила принцесса Луна.

А вас… а вас я просто испугалась. Это было неожиданно… и…

— Вам не кажется странным испытывать симпатию к принцессе Луне и одновременно бояться её бэтпони?

— Хм… — Трикси задумалась. Она чувствовала, что разговор вышел из пике, и теперь у неё было чуть больше времени на обдумывание своих ответов. — Луна начала наше знакомство, продемонстрировав свою натуру прежде, чем свою принадлежность к Найтмер. Вы же поступили наоборот. Не то, чтобы я вас обвиняла…

— Но доверяли ли бы вы собеседнику, который на протяжении всего разговора прятал бы от вас свой взгляд?.. — парировал Жером, возвращаясь к Трикси. — Но в чём-то вы правы. Консервативным пони свойственно делать поспешные выводы и с опаской относиться к любому, кто хоть сколько-нибудь отличается от них самих. Я долгие годы жил в пещерах у самых границ Верхней Эквестрии. Я изучал ваши обычаи и мне знакома ваша культура, ибо я был избран тем, кто встретит Принцессу Ночи и передаст ей знания минувшего тысячелетия. Став главным советником при дворе, я научил её, что пони боятся нас, боятся наших клыков и крыльев. Я рассказал своей принцессе, что отныне она — воплощение ночных кошмаров и ужаса. Но я всё ещё не знаю, как сообщить Луне, что пони Эквестрии до сих пор радуются её изгнанию.

— Нет-нет! Это не так! — Трикси выскочила из повозки. — Я больше не радуюсь её изгнанию! И никогда не стану радоваться!

— Вы — может и нет. Но остальные?

— Эм… — Трикси почесала гриву, — тут должен быть какой-то урок, что мне следует встать против толпы и защитить принцессу, как когда-то это сделала она?..

— Чтобы встать против толпы, как Луна, нужно быть Луной, — прервал её размышления жеребец. — Помни об этом, слушая воодушевляющие тренинги Айрона Вилла, иначе такое безрассудство может кончиться весьма печально. Более того, не стоит думать, словно из каждого события следует закономерный вывод, ибо события случаются сами по себе, а не потому, что это хорошо.

— Вы говорите почти как Луна, — улыбнулась Трикси, вернувшись в прежнее расположение духа.

— Правда?

— Ага, — кивнула единорожка, подойдя ещё на шаг. — А можно… — Трикси понизила голос до шёпота и огляделась, — а можно посмотреть ваши крылья?

— Обещаешь не пугаться? — заигрывающе спросил Жером и приподнял свой плащ.

— О… они такие… необычные! — удивлённо произнесла Трикси, приподняв копытце, чтобы потрогать. Жеребец это видел, но не возражал, и копыто единорожки коснулось перепончатого крыла. — Такое гладкое и… Оно похоже на магическую иллюзию. Словно не настоящее…

— Крылья всех бэтпони — магическая иллюзия, — использовал заранее припасённый ответ Жером. — Ведь Луна не создавала пони самостоятельно. Она лишь преобразовала тех, кто пришёл к ней с этой просьбой. А теперь, позволь мне спрятать крылья, пока этого не заметил какой-нибудь пегас. Говорят, у них очень острое зрение.

— Говорят, они просто выскочки, — ответила единорожка, позволив Жерому спрятать крыло под мантией. — Не все! — тут же поправилась Трикси, забыв, что бэтпони ближе к пегасам, чем к кому бы то ни было. — Вы, кажется, говорили что-то о письме, а я вас перебила…

— Ах, да… — произнёс Жером, про себя отметив, что пытаясь прикрыть свой промах с пегасами, Трикси самостоятельно вернула разговор в нужное русло. А ведь именно когда жертва первой проявляет инициативу, она менее всего склонна сомневаться в напарнике, предполагая, что именно она явилась инициатором действия. — Моя принцесса просила вас передать послание для Селестии. Оно при вас?

— Да, оно тут, — кивнула Трикси, приложив копыто к голове.

— Именно поэтому Луна и хотела, чтобы я отыскал вас, записал послание на свитке и скрепил его королевской печатью, как того требуют правила хорошего тона. Можно воспользоваться тем ящиком в качестве стола?

— Сейчас-сейчас! — Трикси левитировала ящик к Жерому. — К сожалению, из стула могу предложить только ящик пониже. Но там реквизит…

— О, не переживайте, — покачал головой её собеседник, располагая чернильницу и пергамент на столе. — Советую вам поглядывать в письмо, потому что стилистика и грамматика языка бэтпони всё же несколько отличается от вашей. Готовы?

— Готова. Приступайте, — кивнула Трикси. — Селестия. Я жива, и хочу передать — я сожалею, что не имею возможности высказать тебе всё то, что я на самом деле думала. Я не смею ждать твоего прощения. Надежда на наше воссоединение померкла, а все мои связи с прошлым утеряны — оно забыто безвозвратно. Терять мне больше нечего — я посвящу свою жизнь на благо Эквестрии и сделаю её чуть лучше. Верю, ты будешь меня вспоминать. Прости.

«Селестия, — писал Жером, — Я жива, и хочу передать — мне жаль, что я не имею возможности высказать тебе всё то, что я на самом деле думаю. Я не жду твоего прощения. Надежда на наше воссоединение померкла, а все мои связи с прошлым утеряны — оно забыто безвозвратно. Терять мне больше нечего — я отдам свою жизнь ради Эквестрии и сделаю её лучше. Уверена, ты меня ещё вспомнишь. Прощай.»

Убедившись, что единорожка поглядывала за процессом написания, Жером присыпал пергамент, свернул, перемотал бечёвкой и скрепил его печатью.

— Дело сделано, — произнёс он, протягивая послание. — Мне пора к моей принцессе. Не желаешь ли ей что-нибудь передать?

— О, конечно! — с готовностью закивала Трикси. — Я хочу передать ей очень многое, но теперь Луна занята, и она — принцесса… так что просто передай ей, что она не напрасно подарила мне немного своей искренности. Теперь я делюсь её даром со всеми пони. Так и передай. Это звучит странно, но та Луна из ночного Мэйнхеттена всё поймёт. Ей будет очень приятно.

— Без проблем, — улыбнулся Жером, чиркнув пару строк на клочке бумаги. — Пару формальностей: где вы будете через неделю?

— Через неделю? Даже не знаю… — задумалась Трикси. — После представления я намеревалась отправиться в Лас-Пегас. Но думаю, что задержусь в Понивилле ненадолго.

— В таком случае, дня через три на почте Понивилля вас будет ждать подарок от принцессы Луны. А теперь — прощайте, Великая и Могущественная! Сегодняшний день обещает ещё много событий, я должен спешить.

---

Над Даркстоуном вновь сияло солнце. Но город не оживал. Мертвы были улицы, а его широкие площади казались необъятны и пустынны без горожан и уличных торговцев, и не было видно ни одной живой души. Только серая струя дыма поднималась с пепелища, на месте которого ещё вчера стояло самое дорогое здание города. Погода, как и всегда в этих краях, стояла безветренная, и струйка тянулась почти к самым облакам, потому именно сюда и прилетела Радуга Дэш около получаса назад.

— А-а-а! Как скучно! — изнывала та, сидя у сгоревшего особняка. — Твайлайт ошиблась! Ошиблась-ошиблась!

— Терпение, Радуга. — Плэйт положила копыто на крылья пегаски. — У меня есть как минимум три свидетельства, что Твайлайт не могла допустить ошибку.

— У меня есть единственное свидетельство: по твоим словам, бэтпони были здесь четыре часа назад, а Твайлайт послала меня к семи утра! И после этого ты считаешь, что она не ошиблась?! Уж я бы погоняла этих перепончатокрылых! — Радуга ударила копытом в воздух.

— Может, поэтому Твайлайт и отправила тебя, к тому времени, когда бэтпони уйдут? — ввязалась в спор Плэйт, потому что за последние полчаса эта беспокойная Радуга стала слишком ей досаждать и трижды чуть было не испортила весь план. А бессмысленное ведение спора — тоже вполне достойное состязание, которым на некоторое время можно занять таких, как Радуга. — Из-за вас всех пегасов считают непоседами! — как бы в назидание добавила Плэйт, чтобы уж точно спровоцировать свою собеседницу.

— Не удивлюсь, если ты и есть Твайлайт! — огрызнулась Радуга, и обе пони замолчали.

— Мы пойдем, когда ты сосчитаешь от ста до двухсот, — предложила Плэйт.

— сто-сто-один-сто-два-стотристочетырестопять…- затараторила Радуга.

— Стоп! Отлично. Тогда считай до тысячи.

— Что?!

— Считай до тысячи и можешь быть свободна, — повторила Плэйт, поднимаясь с земли.

— Есть какой-то подвох? — спросила Радуга, искоса глянув на Плэйт.

— На этот раз нет. Как только досчитаешь до тысячи, отправляйся…

— Да знаю я, знаю, «отправляйся к мэрии, постучись и попроси встречи с Шайнингом Армором». Лети уже.

— И запомни…

— Сто-стоодинстодвастотри, — громко начала считать Радуга, давая понять, что время уже пошло.

…Шайнинг Армор расхаживал по комнате. Не находя себе места, он поочерёдно постоял в каждом из углов, делая вид, что сосредоточенно думает. Затем подошел к столу, взял перо и бумагу, но так ничего и не выдумав, оставил пустой лист до лучших времён. Через два часа из Ванхувера прибудут силы Эквестрии, а через четыре придёт ответ принцессы Селестии. Всё было распланировано, и всё же его не покидала мысль, что он упускает что-то очень важное, словно окружающие его пони или знают чуть больше, или достаточно умны, чтобы подмечать незримые тайные подсказки и символы. Живя с Твайлайт, Шайнинг ещё с раннего детства смирился, что он не из тех, для кого мир — открытая книга, и чтобы преуспеть, придётся трудиться вдесятеро усерднее своих многочисленных конкурентов. Успокаивала лишь мысль, что такие как Твайлайт — скорее исключение, чем правило.

В дверь громко постучались, и Шайнинг Армор нехотя направился к лестнице. Преодолев заставленный баррикадами коридор, он открыл дверь. На пороге лежал жёлтый конверт, судя по подписи, адресованный главнокомандующему. Отправитель же пожелал остаться неизвестным. Жеребец поднял конверт магией и распечатал.

«Госпожа Спитфайр не был(-а) предателем» — значилось жирными заглавными буквами.

«Я не стану предоставлять подтверждающих этот факт доказательств, ибо за сегодняшнюю ночь их было предостаточно, но ты проигнорировал все до единого. Предателем оказалась Твайлайт, серьёзно переоценившая собственные силы. И если отправленное час назад письмо с обвинениями против Спитфайр достигнет принцессы Селестии, принцесса также узнает и имя пони, которая помогла Найтмер похитить из Запретной Секции все тайны Эквестрии, включая заклинание Времени. Доказательства ты получишь через три минуты, постарайся не проигнорировать их. А сейчас не трать драгоценное время напрасно и сообщи о своей ошибке капитану Вондерболтов».

Лист бумаги, кружась, приземлился на паркет прихожей. Никогда ещё Шайнинг Армор не чувствовал себя настолько отрешённо, и никогда окружающий мир ещё не казался ему настолько ненастоящим. Ненастоящим до исступленного намерения повернуть время вспять одним лишь усилием воли; намерения, способного решить все возможные проблемы, достаточно лишь захотеть этого чуть больше, чем сейчас. Жеребец не мог ни плакать, ни кричать. Он даже не мог по-настоящему испугаться. Он сидел в прихожей, прислонившись к стене и смотрел на письмо, быть может, навсегда изменившее его жизнь.

Но не прошло и полминуты, а жеребец уже мчался по лестнице в комнату, где сидела связанная Спитфайр. Подскочив к ней, он попытался развязать узел, но прочные двойные узлы не поддавались. Магией жеребец рассёк верёвки, и они упали, освободив передние копыта пегаски.

— В чём дело? — с нажимом спросила Спитфайр, чувствуя, что Шайнинг Армор для своего статуса главнокомандующего слишком суетится, — ты похож на провинившегося жеребёнка как-то больше обычного.

— Вам всегда смешно, госпожа Спитфайр? — попытался быть грозным жеребец, но в его голосе скользнула обида и отчаяние. Это почувствовала Спитфайр. Это понял и Шайнинг. — Случилось непоправимое… — жеребец упал перед сидящим на стуле капитаном и уткнулся мордой, — я очень виноват перед вами…

— Это уж точно, — выдохнула Спитфайр, убедившись, что это и было причиной паники. — Ну же, вставай, я не виню тебя. Кто из нас не ошибался… — пегаска прервалась, и её голосу вновь вернулось беспокойство. — Шайни?

— Госпожа Спитфайр…

— А ну немедленно прекратил разводить нюни и доложил, как положено! — приказным голосом прикрикнула на него пегаска. — Встал и рассказал! Живо!

Жербец поднялся на ноги, но посмотреть Спитфайр в глаза всё ещё не решался.

— Я отправил письмо, в котором обвинил вас в пособничестве Найтмер. Сейчас я получил конверт. В нём говорилось, что предателем были не вы, а моя сестра, которая серьёзно оступилась и… — Шайнинг решил умолчать, что Твайлайт проникла в Запретную Секцию и похитила заклинание Времени, — и если письмо с обвинениями против вас попадёт в копыта Селестии, то принцессе доложат и о преступлении Твайлайт…

— Ты общался с Твайлайт? Она тебе признавалась в этом самом преступлении? Ну же!

— Нет… — помотал гривой жеребец. — Но что если это действительно так? И я буду всю жизнь жалеть, что не…

— Успокойся! — приказала Спитфайр, но уже мягче. — Сколько минут назад было отправлено письмо?

— Один час десять минут.

— По крайней мере, одной проблемой меньше, — ответила пегаска, разминая затёкшие крылья. — Я уже вряд ли успею догнать отправленное письмо.

— Но вы же вондерболт! Вы должны попытаться! Если не ради себя, то ради моей Твайлайт. Я сделаю, сделаю всё, всё, что вы попросите!

— Даже богатства всего мира не заставят моё повреждённое в юношестве крыло лететь быстрее. Я летаю быстро, но недостаточно, чтобы догнать письмо. Прекрати панику, — Спитфайр подсела к жеребцу, — мы ничего не можем изменить, потому нет смысла и переживать. А учитывая вероятность, что твоя законопослушная Твайлайт совершила нечто непростительное, я почти уверена, что некто просто решил сыграть на…

Стук в дверь, раздавшийся на первом этаже, прервал Спитфайр.

— Сиди тут, — шикнула она на жеребца и вышла из комнаты.

— Добрый день, Спитфайр Флэр! — Радуга машинально приставила крыло к голове, словно готовилась к этому событию ещё будучи жеребёнком, что, впрочем, было недалеко от истины. — Я — Радуга Дэш. Мне необходимо видеть Шайнинга Армора по совершенно секретному делу. Настолько секретному, что я даже сама не знаю его сути.

— Проходи, Радуга Дэш, — протянула Спитфайр, понимая, что опасения Шайнинга, вероятно, были не такими уж и безосновательными. Пегаска проследовала за Радугой. — Вторая дверь налево. Да, открывай.

— Добрый день… — Радуга явно не ожидала увидеть главнокомандующего сидящим на полу. Тем не менее, она не подала виду и продолжила: — Добрый день, Шайнинг Армор! Я прибыла к вам с совершенно секретным заданием от Твайлайт, которая…

— Когда ты получила письмо! — подскочил к ней жеребец, причём настолько резко, что не ожидавшая Радуга не успела отпрыгнуть. — Ты уверена, что это была она? Отвечай!

— Эм… да… это точно была она. Её мелкий аккуратный почерк возможно спутать разве что с первоклассной печатной машинкой. Я получила извещение в три часа ночи дворцовым пегасом… Твайлайт писала, что мне следует прилететь в Даркстоун… Что с вами? — Радуга наклонилась к повалившемуся на пол жеребцу. — Спитфайр Флэр, что происходит?

— В два часа пятнадцать минут бэтпони напали на этот город, — монотонно говорил Шайнинг. — Твайлайт была в это время в Кантерлоте. Лучшие пегасы пролетают маршрут Даркстоун-Кантерлот за два часа. А ещё час требуется, для маршрута Кантерлот-Клаудсдейл. Если ты получила письмо от Твайлайт в три ночи, это значит, что сама Твайлайт узнала о нападении в полночь, ещё до того, как оно случилось. Вот и доказательство кражи заклинания Времени…

— Мне кажется, я что-то поняла, но мне кажется, что мне это только кажется, — произнесла Радуга. — Ну, да, порой Твайлайт вытворяет странные вещи, но это очень в её стиле.

— Я всё понял… — Жеребец вскочил и бросился к столу. Послышался скрежет пера о бумагу. — Твайлайт прислала тебя, чтобы спасти саму себя от разоблачения. Иного объяснения, почему ты оказалась в Даркстоуне именно сейчас, просто нет. Здесь, — Шайнинг вручил Радуге бумагу, — мой приказ уничтожить письмо, отправленное мной ранее. Необходимо догнать гонца и забрать послание, пока ещё не слишком поздно! — Шайнинг подскочил к окну и распахнул его настежь.

— Тебе нужна помощь, — вышла вперёд Спитфайр. — Кто-то ведь должен рассекать воздух хотя бы первую половину пути.

— Мне? Помощь? — Радуга рассмеялась было, но грозный взгляд капитана Волнерболтов заставил её смолкнуть. — Простите… Я не должна рисковать репутацией Твайлайт ради собственного тщеславия. И… для меня большая честь лететь в паре с вами.

— Скорее же, прошу вас! — умолял жеребец.

Повторять ему не пришлось. Спитфайр кивнула своей напарнице и выскочила из открытого окна, расправив крылья в падении. Следом за ней вылетела Радуга, держа в зубах новый приказ главнокомандующего.

---

Планы, зависящие от большого числа независимых событий, всегда требуют серьёзных подсчётов риска, который нередко становится критически недопустимым. Эту проблему можно частично решить, сделав события последовательными — вытекающими одно из другого с высокой долей вероятности, или же подстраховав основной план альтернативными сценариями, иначе вся схема превращается в лотерею и фарс, и цена такого планирования стремится к нулю, с какой виртуозностью он бы ни решал даже сложнейшие задачи.

И Жером не мог этого не знать. Поэтому, простившись с Трикси, он покинул Понивилль с северо-западной стороны и побрёл по дороге в направлении Ванхувера. Таким образом, через час он оказался ровно на прямой линии между Даркстоуном и Кантерлотом. Приметив одиноко торчащий среди высокой травы кустарник, Жером свернул с дороги в поле. Сейчас отсюда была хорошо видна скала с ютившейся на ней столицей. Отойдя от тропы на сотню шагов, Жером притаился в кустах и стал внимательно следить за западным горизонтом.

Альтернативный сценарий был предельно прост. Если происходит какой-то непредвиденный сбой в системе Твайлайт-Радуга-Шайнинг-Спитфайр, и в то же время письмо с обвинениями капитана Вондерболтов оказывается отправлено, то гонец пересекает линию огня ближе к девяти утра. Тогда единорог сбивает пегаса усыпляющим заклинанием, ловит его тело у поверхности земли, отбирает письмо и покидает место преступления.

Как и предполагалось, через полчаса на небе появилась чёрная точка, едва различимая в подзорную трубу. Жером знал, что пегасы — создания на редкость зоркие, и потому не рискнул бы наблюдать небо через линзу навстречу солнечному лучу. Но гонец летел с западной стороны, и линза не могла блеснуть на солнце, выдав наблюдателя.

Пегас приближался. Похоже, идеально выверенный план всё же погряз в собственной излишней сложности, и никто не был отправлен на перехват гонца. Жером приготовился к альтернативному сценарию и начал сосредотачивать на кончике рога снотворное заклятие. Внезапно в небе появился второй пегас. Только теперь единорог понял, что не учёл сценарий, в котором послание доносит не один, а два или даже три пегаса, но исправить этого он уже не мог. К счастью, новая точка стремительно приближалась к первой. Ещё немного, и она настигла её. Жером облегчённо выдохнул. Радуга остановила послание, когда до пункта назначения оставалось каких-то пять километров.

Пони и судьбы

Несмотря на недостаток сна, сегодня Луна была как никогда полна сил и энергии. Но это было совсем не то же, что, занимаясь любимым делом, петь от избытка чувств или скакать галопом по улочкам города, поддавшись сошедшему с небес наваждению. Не эйфория и не порыв руководили действиями вечно юной кобылки. Луна была сосредоточена и серьёзна. Это была сила совсем другого уровня, и тем явственней она ощущалась, чем ближе подходил назначенный час встречи с подданными.

И, скрывая за тяжёлыми тканями оконные проёмы, Луна больше не чувствовала ни смущения, ни страха, что с самого детства преследовали её в стенах этого замка, что лишь недавно заставляли трепетать сердце принцессы всякий раз, когда она входила в тронный зал. Тот самый, где её судьба была решена быстрее, чем происходила смена блюд королевского стола. Но ни угрюмые своды этого зала, ни связанные с ним воспоминания больше не огорчали Луну. И когда принцесса неспешно шагала по мрачным коридорам замка, образы прошлого, подобно призракам мелькавшие в комнатах, больше не вызывали в новой принцессе прежних чувств. Ни печали, ни ярости, ни ностальгии. Обида и страх, закованные в железные цепи уверенности и спрятанные отныне глубоко в чертогах разума, должны будут умереть, не дозвавшись прежней Луны. И, двигаясь вдоль тёмных коридоров с приподнятой головой и расправленными крыльями, принцесса ощущала, как с каждым шагом приближает их гибель. Теперь она была готова стать полноправной Принцессой Ночи, и ей следовало быть достаточно сильной, чтобы внутренние обиды более не довлели над ней. И сейчас Луна ощущала эту безграничную силу.

Принцесса сняла почти все уцелевшие шторы с комнат цокольного этажа. Теперь в её тронном зале было достаточно темно, чтобы восход не ослепил её подданных. Но через пробитую в сводах потолка дыру виднелось звёздное небо, совсем скоро обещавшее стать ярко-лазурным. Луна направилась в восточное крыло замка, чтобы воспользоваться ковром зала трофеев. Вверх по лестнице на первый этаж и налево — вдоль по коридору минуя анфиладу комнат, затем ещё раз налево и вниз по широкой лестнице. Луна хорошо помнила этот маршрут. Он не был самым быстрым, но он был самым безопасным — в жилых комнатах всегда можно было встретить прислугу, поддерживающую лоск многочисленных помещений замка, в то время как прямой путь — сразу налево, шёл через Зал Копыт. Видимо, кто-то решил, что путь к залу трофеев будет весьма символично провести через коридор доспехов и торчащих из стены конечностей пони, который, следуя особой логике архитектора, был призван устрашить потенциального неприятеля. Но устрашал он не только неприятеля, но и юную принцессу, которая сначала галопом проносилась мимо длинной вереницы угрюмых и безмолвных доспехов, а после, услышав историю сестры об особом заклинании, оживляющем все статуи и гаргулии в саду, стала и вовсе избегать этого коридора, как и любых других укромных уголков замка.

Миновав колоннаду, Луна вошла в зал копыт. Сейчас он был, пожалуй, ещё более угрюм и ещё более мрачен, чем когда бы то ни было. Но устрашающих доспехов принцесса не увидела — вместо них были пустые постаменты, и это обстоятельство даже разочаровало Луну. Тем не менее отрубленные конечности, держащие уже давно погасшие факелы, всё ещё торчали из стен, и принцесса шла мимо них, намеренно задевая каждое кончиком своего крыла. И теперь они не смели ожить и схватить за крыло свою принцессу. Отныне это были её владения, её замок, со всеми его башнями, полуразрушенными залами, гаргулиями, заколдованным органом и тёмными лабиринтами подземелий, и если он посмеет ослушаться свою принцессу, то непременно пожалеет об этом!

Луна представляла, будто с лязгом опускаются металлические решётки по обе стороны зала, будто оживают и начинают кровоточить торчащие из стен отрубленные копыта и становятся зримыми доселе невидимые сущности, принявшие облик железных доспехов. Луна наперёд знала — она не испугается и не сдвинется с места. Она прикажет решёткам отвориться и повелит копытам замереть вновь, и они не смогут не подчиниться ей. Ведь если этого не случится, она испепелит каждый камень в этой комнате, уничтожит каждую сущность, и её магия не исчерпается даже на десятую часть, ибо нет источника силы более мощного, чем осознание собственной власти и превосходства.

Более того, где-то в глубине души Луна ощущала, что тайно хочет этого. Хочет, как не положено приличной принцессе желать самоутверждения. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как прежде, а в предвкушении битвы, которую в своём воображении переживала Луна. Она представила, как её тихий, но убедительный голос остаётся без внимания, и целая буря страсти и холодной ярости овладела принцессой, жаждущей продемонстрировать, что отныне нет и не будет силы, способной её остановить. Она обратится в бестелесное проявление чистой энергии, вознесётся над этим замком, над окружающим его лесом, над целой Эквестрией, чтобы утвердить своё неоспоримое первенство и вернуть место лидера, принадлежащее ей по праву.

Внезапно Луна почувствовала, что ещё несколько шагов, ещё чуть больше восхищения собственным амбициями, и переполняющая энергия сведёт её с ума и разорвёт тело маленькой кобылки. И тогда сжатая до состояния жидкого света энергия выплеснется ослепительным потоком белых лучей в коридоры замка, оплавит его камень и, вырвавшись наружу, выжжет Вечнодикий лес на многие мили вокруг. Крыло принцессы дрогнуло, и она отшатнулась от стены. Словно оступилась. Переполнявшая принцессу гордость и неуёмная сила, граничащая с иступленным безумием, внезапно улетучились, оставив маленькую синюю кобылку среди тёмного зала копыт. Они и теперь не пугали её, но оставшийся путь Луна прошагала с опущеными крыльями.

---

Порой случается, что один-единственный неверный шаг становится ключевым в целой цепочке казалось бы невероятных роковых совпадений, приводящих к краху вполне жизнеспособные системы. Для такого фатального невезения даже существует выражение, что беда никогда не приходит одна. Но подобные случайности, как правило, лишены магии. Даже напротив — гораздо более резонно предположить, что для балансирующих на грани краха систем единственная ошибка окажется достаточной, чтобы пересечь точку невозврата и спровоцировать волну закономерных неудач, которые скорее всего копились годами, нежели образовались независимо одна за другой в течение нескольких дней.

Вчера вечером на мэйнхеттенской бирже было непривычно спокойно. Уходил в прошлое очередной день, Эквестрия постепенно удалялась от роковой даты возвращения Найтмер, а значит, снижались и возможные риски. Ведь наступление вечной ночи гораздо более вероятно на вторые сутки со Дня Летнего Солнцестояния, чем на десятые. Казалось, достаточно лишь на несколько месяцев убежать от даты возвращения Найтмер Мун, чтобы она растворилась сама собой.

«На закрытии торгов акции Apple’s Family закрепились выше отметки 24 битса, не сумев пробить ключевую отметку в 20 битсов. Тем самым они обогнали промышленный сектор, который за последние сутки прибавил всего 4% на отсутствии негативных новостей из Кантерлота.»

Но сидя за столом гостиной с чашкой уже остывшего кофе, Филси знал, что эта новость больше не актуальна. Газета, отправленная в тираж сегодняшней ночью, не могла знать ни о происшествиях в Даркстоуне, ни о нападении бэтпони, ни о ночных интригах во дворце. И акции Apple’s Family уже не стоили 24 битса. Полчаса назад в дверь постучался пегас. Он передал Филси конверт с синей печатью мэйнхеттенской биржи. Внутри лежало сразу три уведомления.

«10:01….Apple’s Family….20,0 битс»
«10:03….Apple’s Family….15,0 битс»
«10:06….Apple’s Family….10,0 битс»

Учитывая, что сообщение из Мэйнхеттена идёт с опозданием на два часа, Филси затруднялся предположить, сколько могут стоить его акции сейчас. Единственное, в чём он мог быть точно уверен — суммарная стоимость активов Apple’s Family была достаточной, чтобы не допустить падения цены ниже семи битсов надолго. Семь битсов на акцию — минимальная стоимость земель и технических сооружений компании, даже если сами акции теоретически будут торговаться по битсу за штуку.

— Я еду в Кантерлот, присмотри за Даймонд, — будничным голосом сообщила Спойлд Рич, войдя в комнату.

— Угу, — промычал жеребец, не отрывая взгляда от газетной статьи.

— И опять ты весь в бумажках! Тебя совершенно не интересует, зачем твоя супруга едет в Кантерлот? — спросила розовая кобыла, не найдя более изящного способа похвастаться планами на сегодняшний день.

— И зачем же ты едешь в Кантерлот? — без особого энтузиазма поинтересовался Филси, более желая избежать проблем в довесок к основной, чем из интереса или даже праздного любопытства.

— Я приглашена на свадьбу сегодня вечером. Мне надо уложить гриву и привести себя в порядок. А еще я должна купить платье и ожерелье, которое мы видели в одном из бутиков месяц назад. А потом…

— Но это действительно было месяц назад, — заметил Филси, посчитав произнесённую супругой фразу благоприятной точкой входа в неизбежный скандал.

— И что? Не думаю, что пролежи это ожерелье даже целый год, кто-то кроме меня смог бы его купить. Оно стоит дороже, чем весь их набитый дешёвками бутик, которые покупают только нищие кантерлотские придворные!

— Я говорю, что это было месяц назад, — сурово повторил жеребец, не поднимая взгляда. — Сейчас другое время, читай. — Филси протянул уведомление с мэйнхеттенской биржи и продолжил. — Эквестрия делает ставку на возвращение Найтмер. Потому, заручившись поддержкой и жадностью инвесторов, Goldmane horse разгоняет рынки и собственный промышленный сектор ничего не стоящей бумагой, которую сам же и печатает, получая взамен выгоду как от реального золотого битса. Моя тётушка Импосибли предлагала мне объединиться против королевского двора. Промышленный сектор Мак Блэкстрима, мой — продовольственный и её — финансовый, должны были ненасильственным методом выступить в тандеме против существующего порядка. Я отказался, чем принял сторону принцессы. Сейчас продовольственный сектор в упадке, потому что с приходом вечной ночи он будет полностью уничтожен и построен заново. А построен он будет, потому что в противном случае Эквестрия вымрет. Акционеры бегут с тонущего корабля, закладывая дома и квартиры, чтобы ещё на стадии проекта инвестировать в акции Agro Science Group или, на худой конец, в промышленность.

Знаешь, что это такое ASG? Это основанная три дня назад фирма, принадлежащая Импосибли Рич. Фирма заключила контракты с институтами и исследовательскими центрами, задачей которых будет изобрести волшебный метод выращивания известных нам аграрных культур в отсутствие света. Также она выкупила все патенты и исследования, хоть сколько-нибудь связанные с этой областью. Теперь инвесторам обещают потенциальный урожай в долях, равных количеству имеющихся у них акций. Ещё нет обширных исследований, нет достаточного объёма научных статей и нет опытных образцов, а размещённые только вчера акции уже прибавили триста процентов.

Почему? Нет, не потому, что состоятельные пони считают разумным за небольшую плату застраховать себя от голода, пусть даже с минимальной вероятностью благополучного исхода. А потому что все газеты тут же распространили слова Импосибли, что через год её банк готов выкупить эти акции по удвоенной цене от цены размещения вне зависимости от успешности фирмы. Знаешь откуда Импосибли возьмет столько денег? Она их просто напечатает! Рассматривает ли кто-то вероятность банкротства Goldmane Horse? Нет, ведь этого ни разу не случалось. Никто, правда, не задумывается, что банкротство в жизни банка, это, как правило, единичное событие. Интересное наблюдение — если бы раз в десять лет, банк терпел убытки и пони теряли 10% своих сбережений, они придавали бы этим рискам гораздо большую значимость, чем при разорении банка раз в сто лет, но с потерей всего капитала.

Но кому это интересно? Теперь каждый инвестор, заложивший дом, надеется, что он окажется не последним в этой пирамиде, и что наутро он сможет купить десять домов. А потом сто. Акции, которые не обещают сопоставимых темпов роста теперь оказываются мусором, который сбрасывают, чтобы приобрести Agro Group. Близится катастрофа эквестрийского масштаба, и мы оказались в её эпицентре.

— А, ну, улаживай свои проблемы, — безразлично произнесла Спойлд Рич, недовольная, что её нагрузили какой-то ерундой. — Надеюсь, ты купил эти самые акции. Всё, я побежала!

— Хорошо. Я скажу прямо. Теперь мы и есть те нищие кантерлотские придворные, которые не могут купить ожерелье на шестизначную сумму! — повысил голос жеребец, но тут же замолчал и повалился обратно в кресло.

— Не мы, Филси, а ты! — невозмутимо поправила Спойлд Рич, с презрением отвернувшись от своего супруга. — Это ты проиграл все деньги в своём мэйхеттенском казино. Потому что ты нетерпелив и жаден. Вот тебя жизнь и наказала. Ты должен был проиграть. Может, я поделюсь с тобой когда вернусь из Кантерлота, ведь у твоей супруги десять миллионов в акциях Apple’s Family и семь в Sweet Apple.

— И обе эти компании основал я, — как бы между прочим заметил жеребец. — Скажи, ты ещё не поняла, да? — Филси натянуто улыбнулся. — Нет больше твоих миллионов. Они были осенью, в сезон сбора урожая, когда Apple’s Family стоила 50 битсов. Сегодня она стоит в пять раз меньше, а завтра, может, вообще ничего не будет стоить!

На морде Спойлд застыло недоумение. Словно она прикидывала, возможно ли в принципе, что запертые в сейфе семнадцать миллионов превратились в десять. Только теперь до неё наконец-то дошел масштаб проблемы. Проблемы, исчислявшейся не потенциальным крахом фондового рынка, кризисом, инфляцией, тысячами голодающих и длительным периодом восстановления экономики, а семью миллионами битсов, пропавшими из её сейфа.

— Почему ты не можешь это остановить! Ты же опытный акционер! — прикрикнула на него Спойлд Рич, в порыве не то отчаяния, не то злобы.

— А почему ты не можешь рожать мне по жеребёнку каждый месяц?! Ты же опытная кобыла! — сорвался Филси Рич, не в силах придумать ничего абсурдней и оскорбительней одновременно. — По этой же причине я не могу управлять котировками. Да, я скупал падающие акции, да, я пытался предотвратить волну продаж и удержать цену на уровне двадцати битсов. Я вложил все свободные деньги, но это не остановило рынок, потому что сегодня ночью Найтмер пыталась захватить первый город, и инвесторы поняли, что основные риски ещё впереди.

— Но всё равно у меня есть Sweet Apple! — почти выкрикнула Спойлд, отказываясь верить, что, совершенно ничего не делая, она потеряла половину своих сбережений.

— Это дочерняя компания Apple’s Family, и она тоже больше ничего не стоит!

— Я… я… — Спойлд Рич заметалась, словно от быстроты принятого ей решения что-то зависело. — В таком случае у меня есть битсы! У меня четыре с половиной миллиона битс на моих личных счетах!

— Три часа назад на них были куплены акции Apple’s Family по 20, 17 и 15 битсов за штуку.

— Ты не мог распоряжаться моим банковским счётом! — почти завизжала Спойлд Рич, накинувшись на жеребца.

— Это был наш счёт, который ты сама передала мне в распоряжение, потому что ничего не смыслила «в этих глупых бумажках»! — Филси Рич оттолкнул разъярённую кобылку, и она упала на диван. — Чтобы спасти компанию от выкупа конкурентами, я вложил все свободные деньги. Все четыре с половиной миллиона!

Спойлд со стоном отвернулась к спинке дивана и закрыла морду копытами.

— Деспот… Транжира… Лудоман! — Спойлд Рич метнула подушку в сторону Филси, но она пролетела мимо в метре от жеребца и разбила цветочную вазу. На лестнице послышался топот копытец.

— Мам, пап?.. — спустившаяся из своей спальни маленькая кобылка недоумённо глядела на лежащую на диване Спойлд и разбитую вазу, к которой ей когда-то было запрещено даже прикасаться.

 — Тебе лучше отправиться в комнату, Тиара, — посоветовал Филси Рич, выходя из оцепенения. — После обеда мы это обсудим, и ты задашь все интересующие тебя вопросы.

— Нет! — сквозь слёзы завопила Спойлд, поворачиваясь заплаканной мордой к своей дочери. — Не слушай его! Он нас разорил, он нас ограбил! Вор! Он проиграл все деньги, теперь мы нищие! Он нас не любит… Иди к маме!..

Но маленькая кобылка была настолько шокирована происходящим, что не двинулась с места.

 — Компания твоего отца обанкротилась, — констатировал Филси, понимая, что после слов Спойлд разговор не потерпит до обеда. — Так случается, когда никто не хочет приобретать твой товар, или ты не можешь…

— Он лжёт! Он проиграл всё на бирже! — Спойлд вскочила и сгребла Даймонд в охапку. — Твой папа — упёртый осёл, спасавший свою компанию вместо того, чтобы купить акции Импосибли Рич! Он сломал нам жизнь! Над тобой будут смеяться в школе, а твоя подруга Сильвер Спун перестанет с тобой дружить, потому что без миллионов мы посмешище для остальных!

— Говори только за себя, — разозлился Филси. — Моя дочь не имеет к сказанному никакого отношения!

— Твоя дочь?! Тиара моя! Я не доверю тебе Тиару!

— Мам…

— Не волнуйся, мама рядом. Я не отдам тебя этому самодуру!

— А я не отдам свою дочь кобыле, чей кругозор можно очертить движением копыта! — Филси повернулся к Тиаре и произнёс. Тихо, но убедительно: — Доченька, возвращайся наверх в свою комнату. Собери вещи. Скорее всего, мы поедем в Мэйнхеттен или Ванхувер…

— Но здесь моя подруга Сильвер Спун! — возразила она. — К тому же, завтра пустобокая Скуталу…

— Всё правильно, не слушай его! — вклинилась Спойлд Рич.

— Мы, кажется, договорились, — Филси привлёк внимание своей дочери, — что мы не называем жеребят пустобокими.

— Но она всё равно хуже нас! Ей даны крылья, а летать она не умеет!

— Это не такой страшный недостаток, — понизив голос ответил Филси Рич. — Некоторые не пользуются гораздо более важным органом, но это не мешает им беззаботно прожигать свою и чужие жизни. — Он помрачнел. — Отправляйся в комнату, собери вещи. Я через полчаса проверю. Поняла?

Тиара молча кивнула и ушла. Филси закрыл за ней дверь.

— Не продолжай, Спойлд, — предупредил жеребец и вернулся к столу. — Теперь ты не в том положении, инициатива за мной. И мне ничто не помешает сейчас же выставить тебя за дверь с тысячей битсов на отель и питание. Когда ты уходила на свои нескончаемые вечеринки и праздники, оставляя меня присматривать за Тиарой и разгребать дела компании, когда ты транжирила мои деньги, единственной вещью что удерживала нас вместе, была Apple’s Family, которая настолько плотно срослась с юридическими хитросплетениями нашего брака, что развод разделил бы фирму на две отдельные нежизнеспособные организации. Мы получили бы равные доли, но ты бы приобрела состояние, а я бы потерял Apple’s Family взамен на несколько миллионов. Теперь Apple’s Family ничего не стоит. А значит, и нас ничего больше не связывает.

— Ты мне угрожаешь?! — возмутилась Спойлд, впившись взглядом в своего супруга. — Я заберу Тиару и отсужу у тебя всё, что когда-то принадлежало мне! Все мои миллионы! Ты лишишься квартиры в Мэйнхеттене и этого дома! И дом в Ванкувере тоже станет моим! И будешь мне ещё всю жизнь должен за те пятнадцать миллионов, что ты украл у меня! Зови мэра!

— Мы поступим справедливо, — спокойно ответил жеребец, открыв секретер с документами и положив на стол два чистых листа бумаги. — Мы разделим всё, что имеем поровну, и только после позовём мэра. Я слишком уважаю нашего градоначальника, чтобы выяснять отношения при нём. Что касается Тиары — она взрослый жеребёнок, и сама сделает свой выбор.

— Я сказала — Тиара моя! И дом в Ванкувере! И квартира тоже!

— Мэр не станет заверять такое расторжение брака. Предлагаю не тратить время напрасно и кому-то забрать дом в Понивилле с поместьем в пригороде Ванхувера, а кому-то — двухэтажную квартиру в центре Мэйнхеттена. По стоимости предложения сопоставимы. Акции мы разделим пополам…

— Эти ничего не стоящие бумажки?! — вскричала Спойлд, нависнув над столом.

— Мы не знаем, сколько они стоят сейчас, — возразил Филси. — Полагаю, около 5-6 битсов. Тебе надо понимать, что моё выражение, будто завтра стоимость компании упадёт до нуля, было просто гиперболой. Компания имеет земли и здания, которые не обесценятся даже в условиях вечной ночи.

— А если всё-таки это случится? А? То я получу бумагу, а ты квартиры? Не годится! — запротестовала Спойлд, чувствуя, что её пытаются обмануть.

— Когда обесценятся земли, тебе уже будет неважно, пять битс у тебя или пять миллионов, — справедливо заметил Филси.

— Вот в таком случае и оставайся со своими бумажками, а всё остальное — моё! Включая Тиару и этот дом. Это окончательное решение!

— Что ж… прибегнем к зарекомендовавшему себя способу урегулирования подобных споров… — вздохнул жеребец и разорвал бумагу на несколько равных частей. Так на столе перед Спойлд выстроился ряд карточек с надписями «Дом в Понивилле», «Поместье в Ванхувере», «Квартира в Мэйнхеттене» и две карточки «50% акций». — Раздели поровну, — предложил Филси, — а за мной останется право первым выбрать понравившуюся стопку. Если на одну стопку возникнет два претендента, мы сделаем её менее привлекательной, переложив одну из карточек в соседнюю колоду или обменяв её на что-то менее ценное. Разорванная пополам карточка означает половину её стоимости. Процесс будет проходить до тех пор, пока мы не выберем разные стопки или не сойдёмся на мнении, что они равны по стоимости.

— Где Тиара?! — Спойлд оторвала кусок бумаги и вписала имя своей дочери. Затем кобыла забрала все карточки недвижимости, оставив своего супруга с двумя пакетами акций.

Филси тихо, стараясь не цокать копытами, подошёл к двери и глянул в замочную скважину, чтобы убедиться, что Тиара не слышит эти разборки. Затем жеребец вернулся к столу.

— Я выбираю вон ту стопку с Тиарой и домами, — произнёс он, указав копытом на карточки рядом со Спойлд. — А себе забирай все наши акции.

Кобылка поняла, что она немного просчиталась, и тут же скинула супругу карточку с домом в Понивилле.

— Я всё равно выбираю стопку с Тиарой, — невозмутимо произнёс Филси.

— А так? — с вызовом произнесла кобылка, оставив одну Тиару. По её расчётам, Филси был готов расстаться со всем состоянием, только чтобы их дочь осталась с ним. И это было недалеко от истины. Но Филси находил подход и к гораздо менее сговорчивым клиентам.

— Забирай себе Тиару, — небрежно произнёс жеребец, даже не скрывая своего очевидного блефа. — А я заберу всё имущество.

Наступило молчание. Спойлд понимала, что Филси снова её перехитрил. Но пойти на принцип и наказать нерадивого супруга, забрав у него Тиару оставшись при этом без миллионов не входило в её планы. Задача становилась нерешаемой, даже на условиях Спойлд. Кобылка сорвалась.

— Обманщик! — вскричала она, вскочив из-за стола. — Пройдоха! Ты остаешься этим… этим…

— Прагматиком, — услужливо подсказал Филси, не надеясь, что Спойлд пыталась вспомнить именно это слово.

— …даже вот сейчас! Ты улыбаешься, и тебя совершенно не волнует, что я останусь без жилья и денег!

— Комбинируй! — предложил Филси. — Для этого я и сделал карточки. Возьми себе половину акций, но тогда отдай мне квартиру в Мэйнхеттене.

— Ты проболтался, что твои акции ничего не стоят! Сам забирай эти бумажки, а я хочу квартиру и поместье в Ванхувере!

— Тиара, дешёвый дом в Понивилле и ничего не стоящие акции в обмен на двухэтажную квартиру в центре Мэйнхеттена и поместье, — констатировал Филси, — думаю, мы договорились. Пока собирай вещи. Деньги на комоде — возьми на дорогу до своего нового дома. Тиара! — Крикнул Филси, открыв дверь. — Пойдём, прогуляемся до мэрии. А? Нет-нет, у нас всё хорошо. Эм… вероятно, но давай как-нибудь в другой раз или встретишься с ней вечером… Пойдём, на улице прекрасная погода!

Филси знал, что обманул свою супругу, воспользовавшись её упрямством и глупостью. Ведь даже сейчас его компания стоила дороже всего, что получила Спойлд. Он намеренно сгустил краски и преуменьшил стоимость Apple's Family. Но он не чувствовал угрызений совести и не искал себе оправдания в том, что якобы руководствовался желанием спасти компанию от своей супруги и сохранить рабочие места десяткам фермеров. Он лишь знал, что имеет право так поступить. Жизнь дала ему шанс, а он рискнул им воспользоваться. Всё случилось так, как он и ожидал. Как он и ожидал последние семь лет.

Филси медленно шёл по улочкам родного Понивилля.

«В пригороде Ванхувера продаётся ещё как минимум полтысячи земельных участков, на которых можно построить поместье. Двухэтажных квартир в центре Мэйнхеттена — ещё больше. Они красивые, но чужие. И даже если когда-нибудь я смогу купить их все, их кичливая роскошь не заменят мне одного-единственного дома в Понивилле, с его неказистыми улочками и добродушными пони, каждую из которых знаешь по имени.

Никто не расскажет историю поставляемой партии яблок честнее Эпплджек, и никто не примет его на своей ферме радушнее бабули Смит. Едва ли новая фирма получит название в честь поставщика, как это случилось с Apple’s Family. И вряд ли у кого-то Филси станет закупать товар по ценам, в полтора раза выше рыночных, объясняя свою щедрость якобы особым ароматом местных яблок.

И уж точно ничто и никогда не заменит Тиару, которую теперь ждёт совсем другое будущее.»

---

Лететь так быстро не было необходимости, но, тем не менее, Радуга отчаянно махала крыльями с верным расчётом произвести впечатление на своего кумира. Сошедшая на половине дистанции капитан Вондерболтов прекрасно справилась со своим заданием, позволив Радуге пролететь часть маршрута в потоке рассечённого воздуха и сэкономить силы перед финальным рывком. Теперь же Спитфайр сидела под деревом на склоне холма и плела венок из полевых цветов. Их ломкие стебли плохо подходили для неопытных копыт, отчего венок получался неказистый. Однако это не расстраивало пегаску и она продолжала своё незамысловатое дело, ожидая, когда прилетит Радуга.

В отдалении раздался глухой рокот, похожий на тот, что бывает во время летней грозы. Спитфайр подняла взгляд, чтобы определить, с какой стороны идёт грозовой фронт. И на небе, которое, к слову, было совершенно безоблачным, она увидела радужные круги, расходящиеся во все стороны из центра. Впервые в жизни Спитфайр увидела настоящую Звуковую Радугу. Ту самую, которой с самого детства грезила юная пегаска. Ради которой она долгие часы проводила на лётном поле, лишая себя возможности видеться со своей семьёй даже не выходных. Звуковую радугу, ставшую ей жизненной целью, в погоне за которой она повредила крыло и чуть не разбилась в долине под Клаудсдейлом. Ради которой она, даже травмированная, не сдалась, написала десятки методик и вырастила не одно поколение юных летунов, лучших во всей Эквестрии. Вся жизнь ради того, чтобы однажды какая-то одарённая выскочка совершенно случайно исполнила этот сложнейший трюк, скорее всего, даже не осознавая, что это невозможно.

Мечта увидеть Звуковую Радугу сбылась, но Спитфайр не чувствовала восторга. Скорее, она даже была бы счастлива, если бы какой-нибудь умный пегас доказал, что это явление невозможно. Ведь после того, как два десятка лет назад газеты разнесли весть о пронёсшейся над Эквестрией Звуковой Радуге и до нынешнего момента глубоко в душе пегаска хотела надеяться, что это — лишь виртуозная магическая иллюзия, созданная каким-то единорогом.

— Разрешите доложить! — Радуга спикировала перед Спитфайр. — Задание выполнено, новый приказ доставлен в Кантерлот, старый — вам. — Дэш протянула смятый конверт.

— Пятьдесят семь минут туда и обратно. Достойно похвалы, — произнесла Спитфайр канцелярским тоном, словно через силу, — от лица Вондерболтов выражаю тебе благодарность.

— Всегда рада помочь! Особенно таким потрясающим пони, как вы!

— Н-да уж, — Спитфайр смутилась. Почему-то ей стало стыдно перед Радугой, ещё такой молодой, искренней и по-детски непосредственной. Самая быстрая пони Эквестрии, безусловно, знала себе цену, но оказалась вовсе не такой зазнайкой, какой её ожидала увидеть Спитфайр. К тому же она понимала — Радуга была совершенно не виновата в том, что оказалась лучшей. Капитан Вондерболтов почувствовала, что больше не может злиться. Неосознанная злоба уступила место обиде и разочарованию. — Но я намекну Шайнингу, чтобы он не оставил твои заслуги без внимания, — добавила она, так и не решившись сказать то, что должна была сказать ещё очень давно.

— Этот полёт уже был наградой! Я в восторге, я просто в восторге! Я летела в паре с самим капитанов Вондерболтов!

— Спасибо ещё раз и береги себя. Может быть, свидимся, — Спитфайр вздохнула и расправила крылья.

— Да, безусловно, мэм!.. — Радуга натянуто улыбнулась. Она хотела что-то добавить, окликнуть улетающую Спитфайр, но не стала. Она надеялась на продолжение, но его не последовало.

---

Ещё никогда прежде Луне не приходилось переживать подобного разочарования. Это было хуже Селестии, заснувшей в ночь Горящего Очага во время устроенного Луной конкурса, и даже хуже тысячелетнего одиночества с его безвольным оцепенением и печальными лунными снами. И скрываясь в сумраке пустых анфилад замка, принцесса спасалась бегством от любопытных глаз и первых серьёзных проблем, лежавших, как оказалось, совсем не в той же плоскости, что битва с ожившими доспехами.

Принцесса восседала на троне, когда бэтпони в сопровождении Горация и его кардинала Мак Блэкстрима вошли в зал. Последнего Луна почти не видела в замке, разве что на Церемонии Вознесения. Именно этот земнопони пару дней назад напомнил принцессе о её символической роли в жизни Культа. «Гвардейцы идут не за правителем, а за тем, кто им платит», — произнёс он, глядя принцессе прямо в глаза. Тогда Луна не посмела ему возразить, но с тех пор многое изменилось. Изменилась и сама Луна. Во всяком случае, она так предполагала. «Пусть пока спонсирует мой Культ, — думала она, горделиво вышагивая по коридорам своего замка. — А когда решит выступить против меня, я выставлю его за ворота, как нерадивого жеребёнка». И сама того не замечая, этой сомнительной выгодой оправдывала Луна своё промедление в отношении крупнейшего предпринимателя Эквестрии.

Гораций шёл впереди и нёс лучинку, освещая себе путь. Мак Блэкстрим шагал сбоку, словно желал показать, что не принимает участия в процессии. Позади них, стараясь оставаться вне освещённой сферы, двигались бэтпони. Их было шестеро. «Вполне разумно, — подумала Луна, ожидавшая увидеть никак не меньше пары сотен подданных. — Небольшая приветственная делегация выглядит гораздо торжественней табуна, ворвавшегося в тронный зал во все двери». Тем временем, процессия во главе с Горацием достигла подножия трона и чинно поклонились своей принцессе. Луна не улыбалась, и даже смотреть на своих подданных старалась, приподняв подбородок и опустив взгляд. Они ещё узнают её искреннюю и настоящую, но потом. Ведь никогда не поздно правителю стать божеством. Божеством, которое не просто снизошло однажды к своим подданным, чтобы после вернуться в поднебесные чертоги, а которое спустилось, чтобы навсегда отречься от своей недосягаемости. Но если поспешить, отыграть утраченные позиции будет гораздо сложнее. Поэтому пока Луна смотрела на членов делегации как всякая смертная принцесса, у которой осталось совсем немного времени, чтобы вдоволь пресытиться богатством и властью.

Луна расспрашивала, но всё больше — слушала. Серая пони с перепончатыми крыльями и мягкими кисточками на кончиках ушей говорила почти шёпотом, наполняя Тронный Зал шипением и свистом. Эти звуки обладали особой притягательной магией, и словно впадая в транс под тихий усыпляющий шелест слов, принцесса слушала легенды о приходе Огненной Пони, падении Небесного Острова и изгнании Ночного Народа в подземелья Эквестрии. Слушала о бездонных пропастях и облаках под необозримыми сводами, об узких расщелинах и широких площадях, о бирюзовых озёрах и аметистах, что сверкают ярче ночных звёзд. Бэтпони говорили, что во всём мире нет места прекрасней Нижней Эквестрии, и что ни один цветущий под солнечными лучами луг не сравнится в обилии красок с люминисцирующими лугами подземелий, и что фиолетовые ночи Верхней Эквестрии недостаточно темны, чтобы увидеть настоящую красоту тишины и постоянства.

Ночная пони говорила, а Луна представляла, и рушились мрачные каменные стены, сменяясь живописными пейзажами бесконечных подземных озёр и водопадов, косами песчаных отмелей и туманными долинами папоротников. И чем больше слушала принцесса, тем сильнее хотела вдохнуть тёплый воздух подземелий, пахнущий влагой и мхом, тем сильнее желала ступить во владения неприступных лабиринтов и услышать хрустальный звон сталактитовых пещер, прежде чем навсегда покинуть пределы Эквестрии и увести своих подданных в далёкие поднебесные края…

— Но мы полагали, что тебя удерживают в Даркстоуне, — рассказчик внезапно прервался. — Цицелий приказал нам отправиться в Замок Двух Сестёр за помощью, в то время как остальные бэтпони будут обыскивать город. Мы не ожидали увидеть тебя здесь.

Несмотря на свою показную холодную горделивость, принцессу ничуть не смутило, что к ней обращаются на «ты». Луна с самого начала догадалась, что представители немногочисленного народа бэтпони, скорее всего, утратили из лексикона всё, что касалось формальностей. И это она находила весьма логичным для такого небольшого и изолированного племени, как род Детей Ночи.

— Неужели Цицелий решил, что кто-то в состоянии удержать меня силой? — в голосе принцессы послышалось возмущение, недоумение и угроза. Расправленные крылья принцессы поднялись ещё выше. — Никто не в силах противостоять воле принцессы!

— Никто не сомневается, — маленькая бэтпони безразлично пожала крыльями, обесценив усилия принцессы казаться грозной — повышенный голос Луны не произвёл на неё впечатления. — Нашей задачей было лишь убедиться, что ты в порядке.

— Убедиться, что я в порядке? — переспросила принцесса, явно смутившись, но не подав виду. — Разве вы не видели меня в этом замке на церемонии Вознесения? — спросила она с упрёком.

Гораций нервно переступил с ноги на ногу и бросил нервный взгляд в сторону Мак Блэкстрима. Тот сохранял внешнее спокойствие, и старый земнопони не решился вмешаться. Всё равно уже было слишком поздно.

— Нет, принцесса. Дети Ночи не покидали Нижней Эквестрии с последней Ночи Кошмаров.

— И вы не видели, как, следуя Тёмному Писанию, я остановила рассвет?

— Едва ли, принцесса. Мы не переносим рассветы, а Тёмное Писание нам неизвестно, — категорически покачала головой бэтпони, и её бесформенная причёска стала ещё более растрёпанной. — Скажи, что передать нашему правителю Цицелию? Ты пойдёшь с нами в Нижнюю Эквестрию или останешься с сестрой?

Голос серой бэтпони замер в арках тронного зала, и наступила тишина.

— То есть я не… — наконец, заговорила принцесса, но не в силах озвучить свои опасения, прервалась. «Я не нужна вам» — догадалась Луна, прикусив губу, чтобы не заплакать при подданных и кардиналах. Прекрасные романтические сказки для юных filly о рыцарской доблести и долге перед страной, о коварных вельможах и честных правителях, действительно оказались не более чем сказками; бэтпони не шили знамён с серебряными полумесяцами и не встречали с распростёртыми крыльями их изгнанного, пожертвовавшего собой правителя. Только сейчас Луна начинала осознавать, насколько она была наивна, полагая, что после тысячи лет она хоть сколько-нибудь нужна своим подданным.

Она не мечтала о престоле — мысли, что однажды она уподобится собственной сестре, угнетали её. Селестия стала символом могущества и власти. А Луна желала истинного величия. Оттого она тайно мечтала взвалить на себя нелёгкую ношу принцессы изгнанного народа. И чем печальней была бы его доля, чем несчастней были бы Дети Ночи в своих тёмных сырых пещерах, тем сильнее нуждались бы они в такой, как Луна, и тем больше страданий могла бы принять принцесса, став для подданных великим и недостижимым идеалом, идолом и мученицей, готовой искупить свои и чужие грехи. Она бы раскинула два своих крыла, и под их магическим куполом создала бы свой мир, лишённый земных забот. Она бы пела им печальные песни о далёких землях, и путешествовала по тёмно-синим безлунным снам. И в одиночку приняв тяготы целого народа, она бы находила утешение в воплощении великого и непосильного простым смертным замысла.

Но Дети Ночи не нуждались в спасителе.

— Мне нужно обдумать предложение, — произнесла принцесса и, к немалому удивлению всех собравшихся, почти галопом покинула Тронный Зал.

---

Жером вернулся в Замок Двух Сестёр после полудня. Он выглядел очень уставшим. За последние дни единорог заметно исхудал, осунулся и словно даже состарился. Некогда лоснящаяся чёрная грива сделалась сально-чёрной. Он почти не улыбался, а глаза не играли прежним блеском. Свои успехи он праздновал тихо, а неудач до сего момента ему удавалось избегать. Но Жером понимал, что конец его истории близок, ведь с этой ночи ему будет не под силу угнаться за стремительным потоком событий.

Удручённо взглянув на мешок в углу, он притянул его магией и высыпал содержимое на стол. Конверты, записки и куски старого пергамента расползлись по его поверхности. Часть упала на пол. Искрящийся сгусток энергии плавно оторвался от рога Жерома и коснулся поленьев камина. Огонь принялся не сразу, но пара подкинутых конвертов на мгновение разожгли пламя. Оно вспыхнуло и затихло в ожидании новой порции. Письма, спасённые этой ночью от пожара в поместье Жерома исчезали в пламени камина, ведь единорог искал одно-единственное. То, что пролило бы свет на загадочную смерть супруги канцлера Нейсея. Достаточно было малейшей зацепки и даже намёка. Ведь если эта пони действительно останавливалась в отеле Даркстоуна и не вернулась, Жером бы знал об этом из письма своей старой знакомой. Той самой, что собирала конверты из старых газет. Но стопка бумаг редела, письма всё не было, и разгоревшееся пламя камина навсегда уносило в могилу последние тайны маленького Эквестрийского городка.

— Письма не существует, — прошептал Жером, откидываясь на спинку стула. — Эта пони никогда не останавливалась в Даркстоуне. Нейсей не сообщил даты, в которые пропала его супруга, но единственный священный праздник яков, длящийся три дня — канун прихода Лютой Стужи. Это совпадает, — Жером открыл скопированную родословную Нейсея, — это совпадает с данными из архива. Супруга Нейсея считается пропавшей без вести именно с того момента. Но это не раскрывает причину её смерти. Версии, как прежде, две. Либо кобылка попала в буран, сбилась с пути и замёрзла в горах Як-якистана, либо она оказалась под копытами разъярённого яка. Учитывая, что по уверениям Нейсея, обручального кольца юная кобылка не снимала, может ли его наличие стать почти неоспоримым аргументом в пользу убийства? Может.

Жером встал и отошёл от камина. Голова болела от бессонной ночи, а часовой сон в поезде только усугубил его состояние. Мысли категорически отказывались собираться в единую картину.

«Пони праздновала три дня подряд. Не исключено, что, опасаясь потерять кольцо в снежных сугробах, она его сняла, а после забыла в своей юрте. Но не исключено и то, что принц Рутерфорд, узнав об убийстве иностранного посла, решил не портить отношения с Эквестрией, снял кольцо с трупа и отправил Селестии, притворившись, будто не знает о смерти кобылки. Тоже возможно. Какая из версий наиболее вероятная?»

— Яки, — продолжал Жером уже вслух, — так долго жили в заснеженных горах, что не могли не предсказать буран хотя бы на полдня вперёд. Они бы не отпустили посла, зная, что скоро весь мир превратится в сплошную серую мглу, смертельную для одинокого путника.

Жером сделал два неуверенных шага по направлению к двери и замер. В камине полыхал огонь, а на столе из всей кипы бумаг остались лежать «Способы создания Аликорнов», копия родословной канцлера и брачное свидетельство, скреплённое двумя витиеватыми подписями — Нейсея и его супруги.

— Но эта кобылка уже мертва. Скорее всего, её изуродованное тело лежит заметённое на дне расщелины недалеко от поселения яков. Если даже это правда, то такая правда не сделает мир лучше. — Жером посмотрел на разбросанные бумаги и вернулся за стол. — Пусть никто не будет виноват. Роковая случайность — кобылка сбилась с пути и погибла в снежном буране, — единорог достал карандаш и стал водить им по бумаге, чтобы затупить грифель, — узнав правду, ты не станешь счастливее, — Жером открыл журнал прибытия и отбытия постояльцев. — Отныне Селестия была честна, когда говорила о несчастном случае, — он стёр одно из имён напротив роковой даты, и карандаш коснулся страницы. — Зря ты не верил своей принцессе. Спустя столько лет ты ещё придёшь просить её прощения. — Жером вписал имя кобылки и уверенным росчерком скопировал её подпись из брачного свидетельства. — Карандаш миновал поле «отбытие» оставив его без отметки. — Возможно, совсем скоро ты отпустишь прошлое и, оглянувшись напоследок, с сожалением поймёшь, как много хорошего в твоей жизни было упущено.

Жером отложил книгу учета постояльцев и подтянул к себе магией «Методы создания Аликорнов». Обложка дневника потускнела и выцвела от времени, но аккуратный почерк принцессы оставался узнаваем даже спустя многие годы. Единорог почти знал, что в этих воспоминаниях запечатлены могущественные заклинания и хранится ценнейший опыт принцессы Селестии. Правда, Жером ещё даже не догадывался, какой именно…

«…до возвращения моей сестры осталось всего две сотни лет. Но вместе с ней в Эквестрию вернётся и Найтмер Мун. Магия Элементов Гармонии оказалась весьма эффективной, чтобы дать мне время, но недостаточно могущественной, чтобы исцелить мою сестру. Тем не менее, за эти восемьсот лет я собрала достаточно знаний, чтобы помочь Луне, когда придёт время…»

Жером перелистнул книгу, не найдя в дальнейших переживаниях Селестии ничего интересного.

«…До прихода Луны осталось всего сто тридцать лет. Теперь я знаю множество заклинаний, которые и не снились Найтмер. Усилием воли я способна вызвать смерчи и молнии, мне подвластны все четыре природные стихии и не существует ни камня, ни металла, что устоял бы против моей энергии солнца. Отныне с Найтмер будет покончено навсегда.»

Но самих заклинаний Селестия не приводила, поэтому единорог перевернул ещё несколько страниц. Самое интересное, по его мнению, должно было начаться за двадцать лет до прихода Луны, ведь именно тогда в Эквестрии впервые появился Аликорн Ми Аморе Каденция.

«…Всего сотня лет. Чувствую, битва с Найтмер будет гораздо труднее, чем представлялась мне ранее. По-настоящему сильные заклинания слишком сложны, чтобы полагаться на них вне стен собственного кабинета, а магия Элементов Гармонии всё ещё остаётся недостаточно изученной. Они — не более чем последний шанс, что перенесёт битву ещё на одну эпоху.»

«…Семьдесят лет. Я всё ещё не разгадала тайну Элементов. Собранные вместе пони, олицетворяющие Отвагу, Силу, Надежду, Исцеление, Красоту и Магию, так и не смогли извлечь таящуюся в этих кристаллах силу. Боюсь, если я погибну в битве с Найтмер Мун, Эквестрии придёт конец…»

«…Пятьдесят лет. Двадцать лет потрачены на изучение трудов моего наставника, но ни одна попытка создать наследника-Аликорна не увенчалась успехом. Предполагаю, что это делается с помощью Элементов Гармонии, с которыми я так и не разобралась… Сражение неизбежно. Я планирую увеличить численность гвардейцев вдвое и вернуть Вондерболтам прежний почётный статус, ибо так долго сторонившееся войн королевство сейчас как никогда уязвимо перед внешней угрозой.»

«…Сорок лет. Элементы Гармонии остаются неразгаданной тайной, заклинание Времени Старсвирла всё ещё не окончено, а сотворение наследника-Аликорна зашло в тупик. Я в отчаянии. Вчера я была готова идти к зеркальному пруду, чтобы не оставить шансов Найтмер Мун, но тогда копии меня же самой посчитают себя в равной степени достойными престола, Эквестрия окажется выжжена моими же копиями и погрязнет в гражданской войне…»

«Тридцать лет до возвращения Найтмер. Завтра я попробую это сделать. Я очень волнуюсь, ведь это не положено делать принцессам…»

Жером улыбнулся. Наконец-то он нашёл то, что искал. Перед его глазами предстали картины тридцатилетней давности…

Ночь. Мерный цокот копыт крался по коридорам дворца, и потревоженный эфир из полусумрака и тишины расступался перед усталой солнцеликой принцессой. Замершие язычки пламени немногочисленных свечей приходили в движение, и ожившие тени дрожали на светлых каменных стенах, словно на мгновение пробудившись ото сна. Принцесса медленно шагала из библиотеки в свой кабинет.

Минула центральная лестница, и заслышавшие Селестию гвардейцы вытянулись в струнку, приветствуя свою принцессу. Но принцессе было жаль этих пони. Ей было жаль караульных, примостившихся у широких белокаменных колонн и жаль гвардейцев, гордо чеканивших шаг по бесчисленным залам этого дворца. Они подобно железным доспехам стояли во дворце, никем не замечаемые и низачем не нужные, но, в отличие от доспехов, были совсем не вечные. И лучшие годы свой жизни они проводили, стоя у изученной до каждой царапинки колонны, гордые своей исключительно важной ролью в жизни королевства. Надуманная гордость — вот, пожалуй, всё, чем могла отплатить им принцесса, ведь в конечном счёте, их жизни не стоили ничего.

Это было неправильно, но так было надо. И если жизни нескольких тысяч гвардейцев снизят риски глобальной катастрофы для многомиллионного королевства даже на сотую часть, это меньшее из зол стоит заявленной жертвы.

И пусть ожидающее той особенной ночи чудо, требовало одной-единственной жертвы, Селестия не могла на неё решиться. Ведь это было совсем не то же, что незаметно вычитать секунды жизни у стоящих на посту караульных, передавая остальное на откуп Времени, где-то далеко за границами своего видимого мира. Много бессонных ночей принцесса бесцельно блуждала по лабиринтам дворца, выискивая того, кому суждено стать избранным. Она заглядывала гвардейцам в глаза, читая страхи, надежды и мечты своих подданных, но не смела разрушить жизнь счастливого главы семейства, а воспользоваться обделёнными безродным, чья история началась и закончится в служении принцессе, у неё не поднималось копыто.

«Я выберу того, кто будет сегодня по правую сторону дверей в мои покои, — решила принцесса, поднимаясь по винтовой лестнице. — Но что я скажу? Как это случится? Попрошу ли я его об одолжении или прикажу выполнить волю принцессы? А потом? А потом мне придётся усыпить его навсегда, и эта тайна уйдёт вместе с ним…»

Принцесса волновалась. Ей казалось, что ещё ни разу не поступала она столь же необдуманно, как сейчас.

—  Этой ночью я буду испытывать очень опасную магию, — строго произнесла принцесса. — Вам лучше покинуть башню. Отправляйтесь по домам, на сегодня ваша служба окончена. — Селестия прошла мимо гвардейцев. — Хотя нет. Вот ты, — принцесса указала копытом на стоящего справа жеребца, — задержись на полчаса. Отнесёшь мои книги в библиотеку. — И Селестия скрылась в своих покоях.

Принцесса знала об этом с юношества — того сумбурного, но невероятно красочного момента жизни, когда в уже казалось бы изученный мир вдруг врываются новые мысли, переживания и чувства, совсем не похожие на те, что был раньше. Яркие, неповторимые и пугающие, они открывают неизведанные просторы, и хочется мчаться галопом, взрывая их нетронутую снежную целину, которой, казалось тогда, не будет конца. Дни юношеского безумия не миновали и бессмертную правительницу, навсегда оставшись в её памяти яркой вспышкой перед неизбежным вечным угасанием. И даже спустя тысячу лет усталая принцесса прекрасно помнила ту строптивую filly, что, лёжа в кровати, мечтала о таинстве с большим белым пегасом, и завидовала ей с меланхоличной усмешкой разорившегося миллионера.

— Можешь войти! — громко произнесла Селестия, стараясь скрыть своё волнение.

Гвардеец открыл дверь и нерешительно остановился на пороге кабинета своей принцессы.

— Входи, — с нажимом повторила та, задёргивая занавески.

Пони сделал ещё несколько шагов и оказался в центре комнаты.

— Садись в кресло, — приказала Селестия, всё ещё избегая зрительного контакта со своим гостем.

Жеребец покорно сел, ожидая, что будет дальше.

Принцесса задёрнула последнюю занавеску, и в помещении стало темно. Затем она левитировала в соседнюю комнату жердь с Феломеной. Потревоженная птица сорвалась с насиженного места и, будто повинуясь воле Селестии, покинула кабинет. Затем принцесса достала из секретера ключ от своего кабинета. Гвардеец всё понял.

— Вы испытаете вашу магию на мне, Ваше Высочество? — спросил он, стараясь не растерять достоинства.

— Что? — принцесса вздрогнула, едва не выронив ключ. — А, нет… я же сказала, что ты всего лишь отнесёшь книги… Ты ведь… не сомневаешься в честности Нашего Высочества?

Жеребец отрицательно замотал гривой и попытался встать.

— Сиди! — приказала ему Селестия и отошла к двери. В комнате раздался щелчок закрываемого замка. Затем принцесса вернулась к гвардейцу и встала напротив дивана. — Не бойся, — попросила она, но её слова снова прозвучали приказом.

— Я не боюсь, — твёрдо ответил жеребец, — ведь что бы ни случилось со мной сейчас, я, по крайней мере, буду в состоянии самостоятельно отнести книги в библиотеку.

Селестия вздрогнула, словно её ущипнули. Ведь в переводе на не-придворный язык он сказал не что иное, как: «Я знаю, что могу не выйти из этого кабинета. Но подумайте, чего тогда будет стоить слово принцессы хотя бы для вас же самой». Он уже знал, что его ждёт.

— Скажи, у тебя есть супруга? — серьёзно поинтересовалась принцесса.

— Никак нет, Ваше Высочество.

— А особенная пони?

— Я был воспитан кольтдетской школе при дворе Кантерлота, и с жеребячества не знал ни кобылок, ни ласки.

— Ясно… — разочаровано вздохнула принцесса. — Скажи, почему ты ответил правду? Ты ведь не мог не догадываться, что отсутствие семьи потенциально снижает твои шансы покинуть эту комнату?

— Я знал, что моя ложь потенциально снижает их ещё больше, — жеребец нервно поправил гриву и попытался улыбнуться. — Если вы, Ваше Высочество, уже приняли решение испытать вашу опасную магию на мне, то не томите. Иначе рискуете разочароваться в выдержке ваших гвардейцев…

— Хорошо-хорошо, — засуетилась принцесса, спешно отступая назад, чтобы жеребец мог видеть её в полный рост. — Можешь быть уверен, я не причиню тебе вреда, но у меня есть просьба… Скажи, — голос принцессы внезапно дрогнул, словно у юной кобылки, — я… нравлюсь тебе?

— Вы нравитесь всем жителям Эквестрии, — не замешкавшись ни на мгновение, нашёлся жеребец.

— Ты избегнул неловкости, ценой неловкости своей принцессы, — осуждающе, но без разочарования ответила Селестия. — Мне придётся вновь превозмочь желание сделать вид, будто мы ничего не поняли и повторить свой вопрос. Отвечай же прямо. — Селестия выпрямилась и повернулась боком. — Я привлекаю тебя?

— Нет! Ни в коем случае, вы ведь принцесса… — мгновенно выпалил жеребец, посчитав, что между промедлением и двусмысленностью сказанного, последнее — меньшее из зол.

— А если бы я не была принцессой? — не сдавалась Селестия.

— То возможно… Ваше Высочество, вы же не хотите, чтобы я… — гвардеец намеренно замялся, чтобы подчеркнуть своё категорическое несогласие с неозвученными мыслями.

— Я не хочу заставлять тебя это делать, но твои слова прямо указывают на то, что я совращаю тебя против твоей воли. Либо скажи, что я тебя не привлекаю, потому что я старая тысячелетняя кобыла, либо прекрати отказываться от ответственности и спасать свою честь ценой моей неловкости.

— Вы действительно красивы…

— Тогда в чем дело? Начиная демонстративный ритуал отказа от подарка, который в любом случае получишь, ты проявляешь не бескорыстие и скромность, а исключительно своё лицемерие, — осуждающе заметила принцесса.

— А когда сердитесь — тем более, Ваше Высочество…

«Дешёвая уловка, но ты хотя бы попытался» — про себя отметила Селестия, вслух, однако, этого не сказав.

— Вы подумали, что я хочу сделать комплимент, но я лишь хотел показать, что вы слишком скептичны, чтобы принимать их в принципе. Не стройте схем, Ваше Высочество, а просто притворитесь, словно только вчера праздновали ваше шестнадцатилетие. А то мне непросто решить, что меня привлекает больше: ваша проницательность и мудрость или… ваши прекрасные копытца…

Принцесса улыбнулась.

— Так гораздо лучше, — кивнул единорог. — А повернитесь… нет-нет, другой стороной. Раскройте крылья.

— Вот так? — Селестия неуверенно подняла два крыла и вытянулась, чтобы партнёр мог в полной мере оценить её грацию.

— Вы великолепны!.. — восхитился жеребец и осторожно коснулся Селестии, словно спрашивая её разрешения…

*

«… Не было ни больно, ни унизительно, — вспоминала принцесса на страницах своего дневника. — Он оказался учтив и нежен, чуток и осторожен. Однако он вовсе не был тем воображаемым белым пегасом, что являлся ко мне юной почти каждую ночь. Что восхищался моей красотой, моей осанкой и телом, а я взамен разрешала им не только любоваться… и долгими ласками он сводил с ума свою несовершеннолетнюю нимфоманку. Она закрывала глаза, извивалась и шептала что-то неразборчивое. То было представление, где каждое движение оказывалось элементом ещё ненаписанного сценария, и каждый стон вторил оркестру чувств, красок и образов, сливавшихся в единую симфонию безграничного блаженства. Это было особым видом эстетики и действом, возведённым в ранг искусства.

Реальность же была незримо далека от тех идеальных сюжетов, которыми некогда грезила юная filly. И неприглядные стороны действительности, что так деликатно сглаживало воображение, оказались выставлены напоказ во всей своей первозданной грубости. Не было ни оркестра, ни великого замысла. Всё оказалось слишком банальным, безликим и незначительным. Этот единорог не делал мне больно, но и не заботился о моём удовольствии. Он казался восторженным, но я не польщена собой, ведь с тем же самодовольным восторгом он мог бы сношать дырку в спинке моего дивана. В тот день я поняла, что даже выросший среди дворцовых стен единорог глубоко в душе всегда остаётся эгоистичным похотливым жеребцом…»

*

Гвардеец лежал на диване, а принцесса сидела в кресле напротив. Они оба молчали, словно стараясь не только не замечать присутствие партнёра, но и не напоминать друг другу о своём собственном. Принцесса была грустна и сосредоточена, жеребец же напротив — возбуждён и безмятежен. Ведь он был уверен, что всё действо уже осталось позади.

Наконец, Селестия поднялась с кресла и, достав платок, стала оттирать оставшиеся на паркете следы. Платок жадно впитывал водянистую субстанцию, а потом вспыхнул, подожжённый магией принцессы, которая поняла, что больше никогда не сможет им пользоваться. Она бросила взгляд на беззаботного жеребца, и ей стало противно от мысли, что всё время от этих следов на паркете их разделяла лишь физическая невозможность соития. И как без лишних уговоров, легко и непринуждённо, даже самые галантные джентельпони готовы отказаться от своего ханжества и переступить эту грань, стоит лишь сделать неосторожный шаг. Теперь проходя мимо часовых, принцесса будет уверена, что мысленно они уже очернили её образ. Они уже нарядили её в чулки, перекрасили гриву в серо-розовый цвет и опошлили, заставив полюбить бананы, батоны и торты со взбитыми сливками, и отныне эта воображаемая ипостась принцессы стала неразделимым с ней целым, как и образы её служанок, фрейлин и каждой кобылки в Эквестрии.

Буря эмоций овладела принцессой, вырвавшись пучком магических искр из её рога. Селестия снова вспомнила, как сперва он лапал её копытами, как жадно хватался за её круп, а после, воспользовавшись безвыходным положением принцессы, удовлетворил свою похоть ценой её страданий. Он наслаждался своим либидо, но если бы он только знал, как он был ничтожен в своей бессовестной и жалкой низости! Принцесса почувствовала, как в своей священной злобе возвышается на этим мерзким созданием, разлёгшимся на её диване, и ей захотелось физически его уничтожить.

«Этот пони, — шептал ей голос Дэйбрейкер, — угроза Эквестрии. Ибо в случае твоей гибели в битве с Найтмер, он станет вторым в очереди на престол после твоего наследника. Получив весть о твоей смерти, он может попытаться расправится с принцем или устроить мятеж. И в том, и в другом случае судьба Эквестрии будет незавидна. Либо у престола окажется второй Сомбра, либо Найтмер без труда захватит погрязшее в междоусобных войнах королевство.»

Принцесса продолжала смотреть на высохшие полосы, оставшиеся на паркете. Доводы Дэйбрейкер, казалось, были не лишены смысла, но Селестия понимала, что они — лишь предлог, а не причина. И вовсе не благополучие страны беспокоило её в эту минуту. А эти разводы на полу… Никто и никогда не должен узнать, какое унижение пережила богоподобная принцесса, никто не должен через призму своих воспоминаний и опыта представить, как принцесса выглядела, что видела, чувствовала и о чём думала в тот момент. Она скорее объяснит появление наследника магией, чудом, сверхъестественными силами, чем сознается, что не избегла участи наблюдать и быть частью этого естественного грубого несовершенства.

Поэтому этот жеребец не должен покинуть её кабинета. Кончик рога Селестии загорелся ядовито-зелёным огоньком, который рос с каждой секундой — заклятие должно было вобрать достаточно силы, чтобы всё случилось быстро и безболезненно.

— Скажи, — принцесса отвернулась от гвардейца, делая вид, что протирает пол, — какими качествами ты одарил моего наследника?

Селестия ожидала бурной реакции жеребца, удивления, восторга, смущения. Но гвардеец был абсолютно безмятежен.

— Вероятно, те же черты, что присущи и мне, — предположил он, поворачиваясь к принцессе. — Преданность и любознательность.

— И ты ничуть не удивлён, что стал избранным? — в голосе принцессы проскользнули нотки настороженного недоверия, и зелёный сгусток магии перестал рости.

— Почти нет, — помотал гривой жеребец. — Я уже десять лет возвращаю прочитанные вами книги обратно в библиотеку и нередко читаю их сам, ибо принцесса не станет тратить своё время на безделушки. И на этой неделе я отнёс как минимум пять книг, прямо намекающих на то, что вы собираетесь обзавестись наследником. Учитывая, что на этой же неделе я относил фолиант смертоносных заклинаний, когда вы вызвали меня в кабинет, задёрнули занавески и заперли дверь, я и впрямь полагал, что вы испытаете на мне одно из них.

— Но после ты догадался, с какой целью я тебя вызвала. Тогда зачем ты притворялся? — спросила принцесса, задетая, что сама не сопоставила эти очевидные факты.

— Чтобы не принять решение за вас, Ваше Высочество. И чтобы в вашей нерешительности вы не чувствовали себя одинокой. Я мог бы вести себя естественно и не сметь даже коснуться вас без вашего приказа, как поступил бы на моём месте каждый гвардеец в этом замке, как поступил бы и сам, если бы не знал ваших истинных намерений. Но вряд ли вы были бы мне благодарны за промедление или робость. Особенно когда впереди вас ожидали несколько, вероятно, не самых приятных минут своей жизни, — жеребец поднялся с кресла. — Ведь когда в изученном и совершенно прозрачном для вас мире у вас почти не остаётся места для открытий, новый опыт всегда волнителен. Тем более, когда он первый за тысячу лет. И, к сожалению для вас, далеко не последний…

Крылья Селестии нервно дёрнулись, выдав волнение принцессы. Пламя на кончике её рога задрожало, подобно огню свечи.

— Скорее всего, это придётся повторить, — серьёзно произнёс жеребец. — Вы ведь не можете не знать, что забеременеть с первого раза получается далеко не всегда. Не обязательно, чтобы это был я, Ваше Высочество…

— Ну уж нет! Хватит тебя одного! — раздосадовано бросила Селестия, и остатки зелёного свечения растаяли в воздухе. Принцесса повернулась к своему собеседнику. — Иначе совсем скоро каждый пони в Эквестрии будет знать, чем занимается их правительница!.. И прекрати называть меня «Ваше Высочество», теперь это звучит как насмешка.

— Как пожелает моя принцесса, — не стал возражать жеребец. — Можете быть уверены, я умею хранить секреты, — уверил он. — И, тем не менее, не вижу ничего постыдного в вашем решении стать матерью. Поверьте, всё королевство будет обсуждать нового наследника, подданные будут следить за каждым его шагом, восторгаться его умом и красотой. Они будут радоваться за вас и умиляться, когда вы решите появиться на публике с вашим жеребёнком. И никто, принцесса, никто не подумает о том, что ради этого вы позволили совершить над собой непотребства. — Единорог замолк. Но посчитав, что сейчас пауза как никогда недопустима, продолжил: — Скажите, какой цвет вам нравится?

— Солнечно-жёлтый. Это цвет утреннего солнца и нового дня, — ответила принцесса, едва заметно улыбнувшись.

— Значит, у него будет солнечно-жёлтая грива и белая как у нас с вами шёрстка. А как вы хотели бы его назвать?

Принцесса подняла глаза и задумалась.

— Признаться, я никогда не думала над этим. Но это должно быть что-то королевское, — мечтательно произнесла она. — Королевское, и вместе с тем подчёркивающее продолжение меня самой, только в его облике…

— Ваше имя означает «небесная». Небесно-голубой цвет — символ чистоты, возвышенности и непорочности. Назовите его Блублад. Принц Блублад — а что, звучит…

— Мне не нравится это имя, — разочаровано покачала головой Селестия. — Оно… отдаёт высокомерием… — принцесса подошла к окну и распахнула занавески. — А как же зовут тебя?

— Фэнси Пэнтс, Ваше Высочество.

*

Полгода принцесса наряжалась в платье из пышного жёлтого фатина, скрывая счастливую весть от всего королевства. Но к великому разочарованию принцессы, её первенец оказался обычным единорогом, а не Аликорном. И хотя Селестия предусматривала оба варианта как равновероятные, она до последнего верила в чудо.

И чудо пришло. Совсем незадолго до того, как принцесса собиралась испытать удачу снова, королевство облетела весть о появлении второго Аликорна. Пегаска по имени Каденс, а теперь принцесса Ми Аморе Каденция, обрела силу всех трёх рас за открытие объединяющей их магии — Магии Любви.

Но Селестия знала, что кьютимарка юного Аликорна изображала древнюю затерянную реликвию — Кристальное Сердце, потому принцессе Каденс было уготовлено стать правительницей не Эквестрии, а Кристальной Империи, легендарной страны, что через три десятилетия вернется из тысячелетнего забвения. Тогда Селестия решила найти одарённую пони, которой будет под силу создать совершенно новую магию — Магию Дружбы.

Первой ученицей принцесса выбрала умную и обаятельную кобылку. Но она погибла через полгода во время второй дружественной миссии в Як-Якистан. Следующей была выбрана решительная и смышлёная Сансет Шиммер. Но честолюбивая единорожка не пожелала мириться со своей ролью ученицы слишком долго и, воспользовавшись Кристальным зеркалом-порталом, сбежала в другой мир. Тогда Селестия взяла себе в ученицы эрудированную юную перфекционистку Твайлайт Спаркл, которой предстояло отправиться в Понивилль, чтобы самостоятельно изучать Магию Дружбы.

Что же касается Фэнси Пэнтса, Селестия свела его с одной из своих фрейлин — Флёр де Лис, позволив простому гвардейцу без титулов и родословной официально войти в когорту ближайших придворных Её Высочества.

---

Жером пролистал оставшиеся пустые страницы дневника и убрал его в полку. Он понимал, что больше не в состоянии контролировать десятки сценариев начатой им истории — они обязательно его настигнут, и это будет его концом. Единственное, что он мог, это собрать все свои силы и отсрочить развязку ещё на неделю. Но даже выигранное такой ценой время будет ознаменовано медленным неуклонным угасанием и бесславным уходом. И, вероятно, свой последний день Жером решил посвятить тому, чтобы напоследок подобно умирающей звезде озарить небосвод фейерверком ярких ослепительных вспышек. И эта дерзкая авантюра была достойным началом его финала.

Апелляция к авторитету

Апелляция к авторитету — предложение считать утверждение истинным только потому, что оно сделано авторитетным источником. Заблуждение заключается в том, что справедливость некоторого утверждения не всегда совпадает с мнением авторитета, который может ошибаться в выводах даже основываясь на корректных предпосылках.

Когда летний полуденный зной спускался на Кантерлот, раскаляя каменную столицу прямыми солнечными лучами, её изнеженные обитатели-единорожки прятались в тени деревьев кантерлотского сада или неспешно прогуливались среди звонко журчащих фонтанов. Лишённые теней улицы пустели, и владельцы бутиков и кондитерских закрывали свои заведения, чтобы за время селесты пополнить прилавки новым товаром и открыться вновь, когда день пойдёт на убыль. Каждый летний полдень Кантерлот замирал, чтобы затем зажечься тысячами огней и бесконечно длинным праздником летних ночей наверстать упущенное.

Но сегодня даже находившееся в зените солнце не остановило тех, кто отправился на центральную площадь, желая услышать комментарий принцессы. Пони прятались под белыми зонтами и жались к узким полоскам тени вдоль каменных стен, ожидая появление Её Высочества. К двум часам дня придворные пегасы согнали над площадью облака, и только к четырём двери королевского балкона медленно раскрылись. Принцесса вышла к собравшимся.

— Жители Эквестрии! — Селестия впервые вещала в небо, словно не желая смотреть на своих подданных. — Этой ночью королевство подверглось нападению бэтпони — расы, которую многие из нас считали забытой ещё со времён изгнания Найтмер Мун. В устроенном ими пожаре сгорело жилое здание и пострадала городская ратуша. Однако, благодаря профессионализму главнокомандующего силами Эквестрии — Шайнинга Армора и капитана Вондерболтов — Спитфайр Флэр, жертв среди населения удалось избежать.

Эти действия не останутся без ответа. Я всё ещё призываю свою сестру к диалогу и напоминаю, что наше нежелание участвовать в конфликте должно восприниматься как проявление силы, а не слабости. Эквестрия не желает, но готова к дальнейшей эскалации. Поэтому с сегодняшнего дня королевство примет необходимые меры предосторожности. Теперь ответственность за соблюдение порядка в населённых пунктах возлагается на силы Эквестрии. С заходом солнца улицы городов начнут охраняться караульными и патрулироваться с воздуха отрядами вондерболтов.

Сегодня после полудня будет создан магический щит, который накроет Кантерлот. Также силами придворных магов область запрета телепортации будет расширена и станет распространяться не только на дворец, но и на всю столицу. У придворных магов достаточно сил, чтобы поддерживать его столько, сколько потребуется. Таким образом, купол станет непреодолимым препятствием для любого живого существа, которое решит проникнуть внутрь как физически, так и с помощью телепортации. Теперь попасть в столицу и покинуть её пределы станет возможным только через единственный пункт пропуска на железнодорожной станции с магическими анти-чарами разнаваждения, которые посменно будут поддерживать лучшие придворные маги. Иногородние граждане смогут пройти контроль исключительно при наличии у них соответствующего приглашения с печатью первых лиц королевства…

— Вам не кажется, что Селестия сегодня серьёзней обычного? — настороженно произнесла Пинки, и её голос отразился эхом в высоком потолке дворцовой комнаты. — Никогда не припомню её настолько… обеспокоенной?

Но Твайлайт знала, что Селестия лжёт. Нет, она действительно создаст купол, изолирует Кантерлот и выведет гвардию на улицы столицы, но принцесса не обеспокоена, она лишь играет роль. Ведь если солнцеликая пони выйдет перед своими подданными и скажет, что события в Даркстоуне были закономерны, предсказуемы или сыграли в её пользу, став веским предлогом превратить Кантерлот в неприступную крепость и запереть в ней Элементы Гармонии, то хотя бы каждый пятый пони заподозрит, что стал разменной монетой в какой-то большой незримой игре, в которой его благополучие — важная, но далеко не главная карта. Это было недопустимо. Поэтому сейчас Селестия может беспокоиться, осуждать, злиться или искренне удивляться, но только не демонстрировать свою невозмутимость.

— Стража посадила меня в колесницу, и я даже не успела покормить Энжела… — пролепетала Флаттершай, словно собираясь вот-вот заплакать.

— А меня забрали прямо с фермы, — добавила Эпплджек, поправляя свою шляпу, — хорошо, что сейчас не сезон сбора урожая, иначе Большому Маки пришлось бы очень туго…

— Меня тоже хотели привезти во дворец, — напористый голос Радуги заполнил собой всё пространство, — но я сказала, что долечу сама. Они ответили, что доставить меня в колеснице — приказ принцессы, и что за неподчинение мне грозят эти самые… ну…

— Санкции, — совершенно безучастно подсказала Твайлайт, желая, чтобы её подруги закончили свою бессмысленную понячью трескотню как можно скорее.

— Ага! Именно! Но я ответила, что санкции мне грозят только если меня смогут догнать! И прилетела во дворец сама!

— Великолепно, — вклинилась единорожка, не дожидаясь, когда Рарити начнёт жаловаться на незаконченный эскиз или сорванное вдохновение. — А сейчас, когда мы дослушали обращение принцессы Селестии, я сообщу, зачем нас здесь собрали.

— Это всё из-за тех якобы опасных бэтпони, да? — усмехнулась Радуга. — Да я сама лично придушила бы парочку, прилети я в Даркстоун парой часов раньше.

— Чем показала бы своё неблагоразумие, граничащее с глупостью. — Твайлайт почувствовала, как до пародийности неискушённо вжилась в роль строгой блюстительницы порядка, но ей было достаточно хотя бы только того, что этого перевоплощения не заметила её собеседница. — Так безрассудно рискуя собой, ты ставишь под угрозу безопасность Эквестрии.

— Вообще-то это ты отправила меня в Даркстоун, — напомнила Радуга. — Тем письмом в три часа ночи.

— Знаю, — призналась Твайлайт и плотно сжала губы, стараясь собраться с мыслями и побороть волнение. — Это было одной из множества ошибок, что я допустила. — Единорожка отошла в сторону, чтобы охватить взглядом всех своих подруг. — Вы будете сильно заблуждаться, считая нападение бэтпони на Даркстоун главным событием этой ночи. Главное событие случилось не где-нибудь в забытом поселении на окраине Эквестрии, а здесь, в самом центре дворца. Враг миновал защиту, проник в мой сон и получил доступ в самые недра Запретной Секции. Теперь здесь, — Твайлайт приложила копыто к своему лбу, — хранится то, что может навсегда изменить Эквестрию. Мне достаточно лишь заснуть вне поля действия кризалита, как Найтмер попадёт в мой сон и извлечёт из памяти самое разрушительное заклинание.

— Но разве ты не можешь сыграть на опережение и применить его сама? — предложила Рарити.

— Во-первых, оно не окончено…

— Ты же самый умный единорог! — воскликнула Радуга. — Окончи, и покажи этой Найтмер, кто тут главный!

Ничто не способно заставить жеребёнка чувствовать свои заслуги более незначительными, чем субъективная гипертрофированная оценка его способностей его менее осведомлёнными родителями. Особенно, когда они достаточно умны, чтобы понимать очевидную нелепость ситуации, но недостаточно, чтобы встать на место жеребёнка.

— Нет. — Твайлайт лишь собиралась подчеркнуть безапелляционность принятого решения, но вместо этого в её голосе скользнула стальная нотка упрёка. Она помрачнела. Словно что-то надломилось в поведении маленькой лавандовой единорожки. — Это не обсуждается. Я больше не участвую в игре.

Она отошла к балкону, выходившему в небольшой колонный зал подобно театральной ложи, и опёрлась о мраморные перила. Внизу стояла стража, охраняя проход во внешний периметр дворца.

«Только молчите, мне не нужно ваше сочувствие, молчите…»

— Мне кажется, ты поступила правильно, — после неловкой паузы робко произнесла Флаттершай. — Если принцесса не хочет…

«Отлично. Теперь они думают, что я сдалась только потому, что того хочет более мудрая принцесса!»

— Я не участвую не потому, что Селестия против, — спокойно произнесла Твайлайт, представив себя Аликорном, великодушно избегающим соблазна обрушить свой праведный гнев на этих недалёких пони, — и не потому, что я хоть в чём-то уступаю нашей принцессе, Найтмер Мун или Флёр де Лис. Разница лишь в том, что они сами создали своё окружение, а мне…

— Ну… — низкий голос Эпплджек прервал тираду Твайлайт. — По-моему, эта Флёр просто предмет гардероба своего супруга. Как моя шляпа или что-то вроде того…

— Говорят «элемент гардероба», — жеманно поправила свою подругу Рарити, — А тебе надо ещё серьёзно подрасти, дорогуша! — белая единорожка шагнула навстречу Твайлайт. — Ты не должна, и не можешь быть умнее пони, которая живёт на этом свете больше тысячи лет!

— Не расстраивайся! — подбодрила её Радуга. — Теперь мы вместе, и всегда будем рядом, чтобы поддержать тебя!

Они думают, что помогают ей… Они не понимали. Они ничего не понимали! В их примитивном представлении Твайлайт уступала Селестии сама по себе. Не потому, что на это указывали неоспоримые свидетельства, а лишь только оттого, что юная единорожка не могла быть умнее тысячелетнего Аликорна априори. И будучи рассматриваемым в отрыве от контекста, это предположение было разумно. Твайлайт и сама бы его придерживалась, не будь у неё дополнительных сведений. Но дополнительные сведения имелись. И говорили они, что Селестия, видя в Твайлайт достойного конкурента, намеренно свела её с теми, кто не способен пройти и половины этой логической цепочки. Потому если Твайлайт хочет избавиться от этого обременения, ей следует быть ещё откровенней, даже более, чем она планировала, иначе все эти рассуждения так ни к чему и не приведут.

— Поднимите копыто те, кто считает Флёр аксессуаром Фэнси Пэнтса, — громко произнесла Твайлайт с интонацией, подразумевающей категорическое неприятие озвученной теории.

Эпплджек и Радуга подняли копыта.

— Значит, два-ноль в ползу Флёр, не считая тех, кто постеснялся проголосовать, — констатировала Твайлайт, и её мордочку исказила болезненная улыбка оказавшегося правым пессимиста. — И не считая того, что я могла добиться большего количества проголосовавших «за», сказав, что для голоса «против» надо поднять копыто. В этом и беда. Я не глупее ни Селестии, ни Флёр, но у них есть преимущество — их окружают пони, которые им совершенно безразличны. Им можно приказывать, ими можно манипулировать, в то время как я оказалась связана Селестией пресловутой «Магией Дружбы», которая таких преимуществ лишена.

— Но разве не сила нашей Дружбы защитила нас от Найтмер в ту ночь? — Пинки перегнулась через перила балкона. — А так кажется, словно стражники ходят по потоку, а грива Флёр легче воздуха, поэтому поднимается кверху…

— Именно, Твайлайт, — подошедшая Эпплджек положила копыто ей на плечо. — Вспомни, как мы вместе использовали магию, которая не под силу даже таким пони, как Селестия или твоя эта Флёр. Разве это не доказывает, что нет ничего сильнее дружбы?

«Это доказывает лишь только то, что ты совершенно не разбираешься в логике или осознанно подменяешь понятия, что очень сомнительно. Пойду подружусь с Найтмер и прямо сейчас уговорю её быть хорошей с помощью этой вашей дружбы.»

— Нас пригласили подвести финальный штрих, — голос Твайлайт сделался резче. — А задумывалась ли ты, Эпплджек, или ты, Пинки, что вся наша дружба — результат сложнейших расчётов и манипуляций нашей Солнцеликой принцессы? Нет, вы не задумывались. Вы ведь даже не представляете, какая колоссальная работа была проделана Селестией, чтобы все шесть Элементов Гармонии из Кантерлота, с Каменной Фермы, из Понивилля и Клаудсдейла оказались собраны вместе в одном небольшом селении под боком столицы и сдружились исключительно между собой! Я буду считать, что вы ни во что не ставите заслуги принцессы, если после этого вы продолжите уверять, что в ту ночь нас защитила Дружба!

— Но ведь тот факт, что наша дружба была создана… — Рарити запнулась, — искусственно, не умаляет ни её значимости, ни силы.

— Как показывает история, сила действительно в единстве. Но оно эффективно не потому, что лидер составляет единое целое со своей системой, — даже несмотря на копившуюся злобу, Твайлайт произнесла нейтральное «со своей системой», вместо желаемого «со своими приспешниками». — Эффективность манипуляторов обусловлена теми же причинами, по которым ни одна анархия не способна просуществовать дольше даже заведомо обречённых режимов.

Скажите, почему за сутки до возвращения Найтмер, Селестия высылает меня из Кантерлота и стреноживает знакомством с представителями далеко не когнитивной элиты, как поступила бы принцесса, желай она по-настоящему работать в паре со мной… почему, когда я подобралась к её секретам так близко, как никто и никогда, Её Высочество решает мне снова напомнить ценность Магии Дружбы, окружив обществом, в котором я никогда не смогу расправить крылья по-настоящему!

— Эм, Твайлайт… — Рарити неловко засмеялась, подошла к своей подруге, и отведя её в сторону отвернулась от остальных, — маленькие единорожьи секретики, — кокетливо подмигнув, пояснила она подругам, чувствуя, что поступает не только бестактно, но ещё и глупо. Однако понимающий кивок Эпплджек позволил Рарити не растеряться окончательно. — Твайлайт, дорогуша… тебе не кажется, что нам, единорожкам, следует быть чуточку… — жеманный голос Рарити, демонстративно подбирающей подходящие выражения тут же был считан собеседницей как тонкий намёк следовать её примеру, — чуточку терпимей…

— Терпимей к глупости? — даже не заботясь о том, чтобы не быть услышанной своими подругами, возмутилась Твайлайт. — Я сделала три намёка разной степени деликатности, что, по-моему, достаточно для претензии открытым текстом!

— Но… — Эпплджек растерялась и отступила от Твайлайт. — Прости… далеко не каждому дан такой ум, как тебе…

— Да? — нервная усмешка скользнула в голосе юной единорожки. — Тогда почему вы… вернее, конкретно ты, Эпплджек, руководствовалась собственными умозаключениями, вместо того, чтобы установить связь с Найтмер предложенным мной способом?

— Эй! — Радуга спикировала между своими подругами. — Она руководствовалась приказом принцессы! В отличии от тебя. И что-то мне подсказывает, что сегодняшние события случились как раз-таки потому, что ты начала заниматься своей математикой, ослушавшись Селестию!

— Девочки, не ссорьтесь… — пролепетала Флаттершай.

— Выходит, — мордочка единорожки угрожающе приблизилась к мордочке Радуги, — приказ принцессы, не посвятившей вас в свои игры, оказался более значим, чем логически мотивированная просьба подруги? — возмущённая пони отошла вглубь комнаты. — Получается, дружба всё-таки не всесильна? — Твайлайт выждала необходимую паузу и продолжила: — А сегодняшние события, Радуга Дэш, случились только потому, что мои «друзья» оставили меня одну против принцессы и её армии придворных.

— Против принцессы? — с нажимом повторила Радуга, приподняв бровь.

— Если ты сделала вид, что не поняла меня, ты продемонстрировала отсутствие аргументов. Если ты действительно меня не поняла, то с таким уровнем мышления тебя не возьмут даже в Вондерболты! Я играю не против принцессы, а против её попыток пройти этот опасный путь в одиночку. Если бы только кто-нибудь из вас на секунду мог представить, насколько ненадёжны планы Селестии, зависящие от огромного числа независимых переменных! Все эти игры со снами, тайные смыслы и наложения событий! Даже если прикинуть математически…

— Однако именно твой план дал сбой, — бесстрастно напомнила Радуга.

— Потому что я была одна! — сорвалась Твайлайт. — Я была совершенно одна, никто из вас мне не помог, потому что вы только и можете, что твердить о прелестях Магии Дружбы вместо того, чтобы продемонстрировать её на деле! Если бы вы послушались моего довода, а не приказа принцессы, мы были бы предупреждены о намерениях Найтмер гораздо раньше. Если бы Селестия не играла со мной в кошки-мышки, а поговорила как со взрослой пони, объяснив, почему она боится самостоятельно вступать в контакт со своей сестрой даже во снах, Найтмер бы не вынесла из моего сна ни кванта полезной информации!

 — Белый, чёрный, белый-белый, чёрный-чёрный-чёрный, — пела внизу Флёр, прыгая по клетчатому полу колонного зала

— Но тогда она бы попыталась это сделать с пони, которая вошла бы с ней в контакт до тебя, — перебила свою подругу Эпплджек.

— Это стало бы серьёзным разочарованием для Найтмер, которая надеясь похитить тайны мироздания обнаружила десять способов правильно сбивать яблоки!

— Твайлайт! — в один голос прикрикнули на неё Радуга, Рарити и Пинки.

 — …белый-белый-белый-белый-белый…

— Что не так я сказала? Может быть, кто-то из вас ранее меня разгадал, почему мы встречаемся с Найтмер вместо Селестии? Или кто-то лучше меня читает тайные знаки? Или, может, хотя бы один из вас не вложил свои золотые битсы в крупнейшую авантюру тысячелетия? Нет! Потому что пони напрочь лишены критического мышления! Ведь это прекрасно, когда мир замкнулся в четырёх стенах своего дома, да, Флаттершай?..

 — Белый, чёрный, белый-белый…

— Думаю, нам лучше погулять по дворцу Селестии… — предложила Пинки.

— Не утруждайте себя, я как раз собиралась уходить, — закончила спор Твайлайт и спешным шагом направилась к выходу. Пони смотрели ей вслед, но никто не остановил и не окликнул её. Громко хлопнувшая дверь означала, что единорожка вернётся совсем нескоро.

Твайлайт выдохнула, взмахом головы поправила чёлку и удовлетворённо улыбнулась — она ещё даст фору целой театральной труппе, что разбрасывается своим псевдо-талантом на потеху публике. Ведь если бы они владели актёрским мастерством по-настоящему, они бы не играли со сцены театра, проживая чужие истории и обманывая тех, кто заплатив за билет заинтересован быть обманутым.

Это была далеко не первая её попытка ухода от аргументов к эмоциям. Ведь если собеседник не способен понять язык ваших доводов, в самом лучшем случае вас ожидает патовая ситуация, которая для объективно превосходящей стороны конфликта означит ни что иное, как поражение.

Эти пятеро пони понимали только голос эмоций, и аккуратно выверенные обвинения били их в самые уязвимые места. Как ни парадоксально, напускное состояние аффекта в дальнейшем могло полностью оправдать поведение Твайлайт в их глазах, в отличие от альтернативной вселенной, где единорожка говорила всё то же самое с завидным самообладанием и хладнокровием. Таким образом, Твайлайт почти не сомневалась, что умело скрывая истинную суть разговора под маской эмоциональной бури, она доходчиво разъяснила этим пони, чего от них ждёт. И если вскоре они примут её неоспоримое первенство, то их роль в жизни Твайлайт будет определена раз и навсегда, а если нет… то Твайлайт достаточно умна, чтобы пока делать вид, что усердно изучает Магию Дружбы.

Единорожка спускалась по лестнице на первый этаж. Двое гвардейцев, сопровождавшие Твайлайт, когда она покидала помещение, не отступали от неё ни на шаг. Ещё двое охраняли вход в комнату и около тридцати — выходы из внутреннего периметра дворца во внешний. В таких непростых условиях на конфиденциальный разговор с Флёр расчитывать не приходилось. Но Твайлайт надеялась, что в случае необходимости они смогут уйти на уровень невербального диалога, как в тот раз на Яблочной Аллее. Ведь в конце-концов, Флёр смогла вызвать Твайлайт, не привлекая внимания остальных её подруг. Отбиваемая ей на клетчатом полу последовательность Фибоначчи была явно адресована Твайлайт. И единорожка была в этом абсолютно уверена, ведь вероятность случайного совпадения последовательности была равна одному к двум в двадцать четвёртой степени.

«Чуть больше, — тут же поправилась Твайлайт. — Ведь отбивать можно было и какое-нибудь другое легко узнаваемое значение вроде числа Пи, экспоненты или корня из двух.»

Внезапно поток мыслей прервался. Прервался настолько резко, что Твайлайт с трудом вспомнила бы, о чём она думала несколько секунд назад. Послышался цокот копыт, который становился всё более отчётливым. Он раздавался из-за поворота, и Твайлайт замедлила шаг, чтобы Флёр, свернув за угол, не появилась прямо перед ней. Сначала Твайлайт увидела кончик её длинного рога. Затем нежно-розовую гриву и часть переднего копыта. Вечно улыбающуюся мордочку. Большие выразительные глаза, полуприкрытые веками лавандового цвета… Твайлайт глубоко вдохнула, и дрожь пробежала у неё по всему телу.

«Веди себя естественно, — приказала она себе. — Если создашь из неё кумира, навсегда лишишь себя и её удовольствия разговора на равных!»

— Добрый день! — улыбнулась Твайлайт, остановившись чуть сбоку, напротив Флёр. — My charade a constant in question I enquired (1), — добавила она, желая не оставаться в долгу за числа Фибоначчи.

Флёр взглянула на единорожку, едва повернув голову.

— Привет, Твайлайт, — произнесла она, проходя мимо.

Флёр уже миновала половину коридора, а Твайлайт так и не шелохнулась. Он стояла у поворота, совершенно растерянная, и бесцельно смотрела в стену. На секунду ей показалось, словно произошедшее на Яблочной Аллее было лишь эпизодом запутанного и очень реалистичного сна. Но цепочка событий «до» и «после» была непрерывна и не противоречила картине мира, в реальности которой Твайлайт не сомневалась. Может, Флёр совсем не звала её и стоит перестать искать скрытые смыслы там, где их нет? Но единорожка понимала, что таких совпадений не бывает, и если она рассматривает этот мизерный шанс как хоть сколько-нибудь возможный, то её гораздо больше должна беспокоить вероятность умереть сегодня от сердечного приступа.

«Похоже, у неё есть какая-то новость, — предположила Твайлайт. — Она намеренно решила увести меня подальше, чтобы обсудить её без посторонних.»

Шагом, быстрым настолько, насколько это, по мнению Твайлайт, было допустимо для её статуса, она настигла Флёр. Вместе они миновали коридор и свернули влево.

«Сюда можно было попасть из колонного зала гораздо более коротким маршрутом, — отметила про себя Твайлайт. — Выходит, Флёр намеренно прошла мимо моей комнаты. Но если это так, почему она молчит? Не часть ли это какого-то хитрого плана, и не нарушу ли я его, если спрошу о чём бы то ни было?»

Но лавандовая единорожка решила, что отстранённый вопрос не только ничего не испортит, но и придаст естественности их бесцельному блужданию по коридорам.

— Вам понравились заварные пирожные на десерт? — как можно более непринуждённо спросила та, надеясь получить подсказку.

— Я не ела их с пятнадцати лет, — Флёр лучезарно улыбнулась. — Нам, придворным фрейлинам, положено держать себя в форме, — добавила она, вытянув заднее копытце и обернувшись, чтобы оценить собственную грацию. А может, оглянуться на гвардейцев.

«Пятнадцать лет…» — задумалась Твайлайт. — несёт ли эта цифра в себе хоть сколько-нибудь смысла?

Она попыталась прочесть фразу Флёр, пропуская по одному и пять слов поочерёдно, но ничего осмысленного ей получить не удалось. Из единицы и пяти не выходило никакой дельной подсказки, или хотя бы интуитивно узнаваемого числа вроде 1024 или 3141. Твайлайт даже не стала продолжать поиски, потому что полученный в таком формате ответ не дал бы ей не малейшей подсказки, что с ним делать дальше. Не говоря уж о том, что предвзятый поиск совпадений, ориентированный на получение подтверждения, значительно искажал бы и без того сомнительные результаты.

— А меня во дворец пригласила Селестия. Здесь очень красиво, пусть и не во все комнаты мне разрешено входить, — предприняла вторую попытку Твайлайт, придав своим словам больше конкретики с расчётом получить чуть более очевидную подсказку.

— О, значит, Селестия тебя очень любит! Она, кстати, всех очень любит, — Флёр звонко засмеялась и стала прыгать через блики заходящего солнца, разлиновавшие коридор поперёк. — А меня пригласили на гонки Вондерболтов! Я всегда ставлю на Соарина, потому что большинство делает так же. Согласись, не может же всё Высшее Общество ошибаться.

— Я думала, гонки Вондерболтов отменены, — чуть не сболтнула Твайлайт, но вовремя спохватилась.

«Флёр намеренно дала мне знать, что первый уровень наших рассуждений — очевидная ложь, ибо вондерболты не могут проводить гонок хотя бы только потому, что последнюю неделю они находятся в Даркстоуне. И общавшаяся со Спитфайр Радуга — тому подтверждение. Мне следует показать Флёр, что на этом уровне нам обеим будет достаточно комфортно, ответив такой же ложью.»

 — Вы можете ставить на кого угодно, ведь эта игра с положительным математическим ожиданием, — произнесла она прежде, чем подумала, насколько эту фразу можно считать естественной на фоне светских разговоров.

«Даже если гвардейцы научены Селестией распознавать недомолвки и тайные смыслы, они банально не поймут, что я соврала. И тем не менее, если допустить, что хотя бы один из них помнит азы математики, он скорее подумает, что я ошиблась, чем то, что я ошиблась намеренно.»

— Глупышка! — Флёр добродушно засмеялась. — Ты как всегда всё усложняешь! Разве можно так доверять математике? Цифры, цифры, цифры, — Флёр томно вздохнула и поправила гриву, — ах, у меня идёт кругом голова от одного лишь упоминания этих наук! Не все проблемы можно решить с помощью математики, — добавила она, сделав явный акцент на последней фразе.

«Если бы ты это сказала всерьёз, я бы очень в тебе разочаровалась, — про себя отметила Твайлайт, проигнорировав основную мысль, которую собиралась донести Флёр. — Очередная избитая истина, претендующая на мудрое изречение. Сначала ты используешь перо и чернильницу, чтобы прополоть клумбу, а потом принижаешь их значение, потому что они недостаточно эффективно справились с задачей. Так можно указать на изъян любого предмета, просто использовав шаблон «не все проблемы можно решить с помощью *вставьте необходимое слово*. Но не слишком ли это заумно для роли придворной фрейлины?»

— Если какую-то вещь я не могу решить с помощью математики, это значит лишь только то, что у меня не хватает данных, — серьёзно произнесла единорожка, обозначая свою позицию, а заодно намекнув, что для полноты картины ей не хватает ещё пары наводящих фраз.

— Тебе никогда не будет хватать данных, — голос Флёр внезапно сделался суровым, словно Твайлайт допустила непростительную ошибку. Она впервые не улыбалась и говорила с Твайлайт на первом уровне, как с обычной пони. — Если бы ты обладала неограниченной вычислительной мощностью и информацией о каждой частице в мире, ты бы могла постичь теорию Хаоса и изменять ход небесных светил одним лишь движением копыта. Но твои скудные вычислительные ресурсы никогда не позволят тебе это сделать. Ты никогда не сможешь контролировать все переменные, ты не сможешь контролировать даже ту их мизерную часть, что обезопасила бы твою жизнь, поэтому глупо в твоём положении так слепо доверяться математике. Для многих вещей существуют гораздо более очевидные и эффективные методы, чем цифры. Ведь если бы математики действительно могли бы контролировать так много, как ты себе воображаешь, они бы, как минимум, не погибали от несчастных случаев. Задумайся над этим, Твайлайт.

И Флёр ушла. Она развернулась и пошла обратно по коридору, словно, дав знать, что им не по пути. И на несколько мгновений юной единорожке даже показалось, что выпад Флёр — необходимая часть спектакля, но по мере того, как фрейлина уходила всё дальше, Твайлайт понимала, что это всё происходит по-настоящему. И она рискует потерять Флёр, если прямо сейчас не совершит титаническое усилие и не поймёт, что именно было сказано не так. И, пожалуй, в этот момент Твайлайт осознала, насколько ничтожны и далеки её вычислительные мощности от чистого Математического Господства.

«У тебя пять секунд, чтобы догнать Флёр, прежде чем она выйдет во внешний периметр дворца. Правда, теперь у тебя осталось на полсекунды меньше, но это было необходимо.»

Твайлайт рванула галопом к концу коридора, уже совсем не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны.

«Четыре.

Отметём невозможные варианты. Я не так поняла Флёр и сказала ей что-то, что в подразумеваемом ей контексте звучало оскорбительно. Это вполне вероятно, но Флёр на это не обидится.

Три.

Надо держаться подальше от проходов, иначе рискую протаранить вошедшую Селестию своим рогом… Почему, когда ты ограничен во времени, даже таким рационалистам как я, в голову лезет лишь только то, что ты ограничен во времени?

Две.

Флёр сказала, что мне никогда не будет хватать данных. Это разумно, но какой бы вывод из этого ни следовал, действия Флёр кажутся странными. Видимо, она хотела сказать мне нечто большее, чем эта априорная истина.

Одна.

Если я её окликну, у меня будет ещё немного времени. Я могу начать говорить, и корректировать рассуждения в зависимости от её реакции. В любом случае, я ничего не теряю…»

— Стой, я всё поняла! — прокричала Твайлайт, и прыгнула между дверью и Флёр. Для этого ей потребовалось не снижать скорость почти до самой стены и погасить инерцию своим боком о её каменную кладку. Бок болел, но это было ничто перед потенциальным провалом.

— Я слушаю, — холодно произнесла Флёр, глядя на запыхавшуюся единорожку с высоты своего роста.

«Если попытаюсь говорить общими фразами, Флёр догадается, что я иду наугад.»

— Я слишком сильно полагаюсь на математику…

— Это мои слова, а не твой вывод, — холодно заметила Флёр.

— Я настолько доверилась миру цифр, что поверила, будто мне под силу контролировать всё, что происходит вокруг меня.

— Ты не настолько глупа, чтобы в это поверить.

«Опять промах, хотя и не фатальный.»

— Но я принесла ей в жертву нечто гораздо большее…

— А именно? — голос Флёр сделался мягче, словно намеренно дав знать Твайлайт, что она на правильном пути.

— Дружбу, — произнесла на выдохе Твайлайт, вспомнив, что во время её ссоры Флёр находилась в колонном зале под балконом и наверняка слышала каждое их слово. Единорожка желала ответить правильно, но ей не хотелось, чтобы этот банальный ответ оказался верным — от Флёр она ожидала большего. Гораздо-гораздо большего. Тем не менее, Флёр улыбнулась и кивнула в сторону уборной, приглашая единорожку следовать за собой. Она словно знала, что Твайлайт остановит её у самого порога и сделает верный вывод, после чего им потребуется место для обстоятельного конфиденциального разговора. И уборная для кобылок, куда не могли попасть гвардейцы, подходила как нельзя лучше.

«Выходит, сценарий Флёр не предполагал, что я могу ошибиться, — думала Твайлайт, двигаясь вдоль раковин и звонко цокая копытами по плитке. — А это принижает ценность моего ответа, потому что в моих правильных выводах был заинтересован и сам экзаменатор.»

Миновав колонную арку, Флёр привела Твайлайт в светлую просторную ванную комнату из белого камня. Окон не было, но единорожка уже свыклась с мыслью, что солнечный свет она увидит не раньше, чем через месяц. Заклинание искусственного освещения дрожало на фитилях свечей ярким бездымным пламенем. Оно отражалось в зеркале туалетного столика, играло бликами на выставленных в ряд флакончиках и переливалось фиолетовыми огнями в нишах аметистовых жеод. В центре на возвышении стояла большая мраморная чаша.

— Прежде всего, тебе стоит понимать, что я не Селестия, чтобы придавать вещам слишком много символизма, а словам — избыточную загадочность, — произнесла Флёр, открывая краны (ключи, бившие выше Кантерлотского дворца, всегда снабжали столицу избытком чистой воды, после ниспадая вниз каскадом водопадов). — И когда я рассуждаю о важности дружбы, я не говорю, что это правильно, потому что хорошо. Это правильно, потому что рационально.

— Вы явно переоцениваете этих пони, — Твайлайт хотела сделать тонкий намёк на иронию, но её слова прозвучали с изрядной долей сарказма. — Они слишком просты и прямолинейны, чтобы быть мне хоть сколько-нибудь полезными. Они думают, что поступают правильно, когда руководствуются, исходя из порочного круга собственных заблуждений, а не тем, что по-настоящему разумно.

— Да? — Флёр стала медленно двигаться вокруг единорожки. — Я не узнаю ту Твайлайт, что могла бы стать следующим правителем Эквестрии. Что хотела спасти библиотеки, гниющие в развалинах замков, возродить исчезающие знания поколений, открыть порталы и дотянуться до звёзд. Сейчас я вижу перед собой совсем другую Твайлайт, которая вознесётся над собственной империей, сделав свою волю — волей подданных. У тебя не будет друзей, только союзники. Твоя извращённая рациональность позволит тебе отбирать чужие земли и ресурсы, только лишь потому, что глупые яки и грифоны не распорядятся ими так же благоразумно, как распорядится твоя империя. И, расширяя её границы, пони будут уверены, что ведут священную войну на правах исключительного вида, максимально рационального, а следовательно, единственного достойного жить.

— Я так не поступлю, — твёрдо произнесла Твайлайт. — Потому что не признаю превосходства одного вида над другим.

— Однако ты признаёшь превосходство одной пони над другой. Ты считаешь их глупцами, только потому, что они не способны мыслить подобно тебе. Но это такие же пони, как и ты! Им просто не повезло родиться в такой же семье и в таких же условиях, в каких выросла ты.

— Я сама себя сделала! — возмутилась Твайлайт. — Я читала книги, я изучала…

— Тебя сделала случайность. — Флёр остановилась и посмотрела в глаза собеседнице. — Да, Твайлайт, случайность. Мир настолько несправедлив, что вся твоя судьба была решена ещё задолго до твоего появления на свет! Магия наследственности вкупе с чистым везением определяет, насколько высок будет уровень твоего интеллекта ещё до того, как первая книга попадёт в твои копыта.

— Откуда такие сведения? — недоверчиво покосилась Твайлайт — она привыкла, что для нового факта, которому она готова дать 99% гарантию правдоподобности, должна иметься ссылка на достоверный источник. И он непременно будет проверен. Это помогало Твайлайт строить собственные суждения о природе вещей, не терявшие достоверности вне зависимости от того, насколько длинная цепочка фактов их отделяет от первоисточника. Но сейчас она потребовала ссылку вовсе не для этого.

— Ты знаешь, Твайлайт, я не стану тебе врать относительно того, что написано в книгах, потому что это запросто проверяется. Двухсотлетнее исследование проводилось по желанию принцессы. Группа жеребят, чьи родители имели ученые степени, показала более высокий средний уровень интеллекта, чем группа жеребят, у которых родители не имели никакого образования.

— Ха! Ну, да, — Твайлайт фыркнула от возмущения, что теория наследования интеллекта ввела её в замешательство более чем на секунду. — Когда выдастся свободное время, я намекну Селестии, что жеребята из образованных семей имели совсем другие возможности и воспитание.

— Под изучение попадали жеребята в возрасте до двух лет, чьи родители погибли в результате несчастных случаев. Важным условием было отсутствие любых, готовых взять их в семью, кровных родственников, чтобы жеребёнок воспитывался в совершенно случайной семье. Подобные случаи — единичны. Поэтому сбор данных занял так много времени. И едва ли я поверю, что такое масштабное исследование Селестия провела из чистого любопытства. Может быть, даже Твайлайт Вельвет и Найт Лайт познакомились совсем не случайно, как и многие, кто были до них.

Единорожка продолжала смотреть на Флёр. Сказанное ей звучало так, словно фрейлина намеренно пыталась оскорбить Твайлайт, принизив её роль в создании Себя-Самой. Но обиднее всего было осознавать, что такой цели Флёр не преследовала, и даже если дать озвученной теории двадцатипроцентную вероятность правдоподобия, это всё равно было слишком много для риска оказаться результатом экспериментов и селекции.

— Это очень. Очень маловероятно, — критически произнесла Твайлайт, собравшись мыслями. — Даже если начать с третьего колена, это всё равно слишком сложно даже для Селестии. Одна ошибка может стоить семидесяти лет, этот план не выдерживает никакой проверки на избыточную сложность!

— Если считать твой род единственным. — Флёр запрыгнула на стул у зеркала. — Забудь. Я лишь выдвинула предположение. Если ты подумала, что я хочу обесценить твою проделанную над собой работу, то ты ошиблась.

— Вы хотели показать, что остальным повезло меньше, чем мне.

— Именно, — Флёр кивнула, указав на стул напротив. — И эти пони — они не виноваты в том, что им никогда не достичь твоего уровня, во всяком случае, не так виноваты, как того хотело бы твоё самолюбие. Поэтому наша задача — быть наставниками, а не покровителями. Мы не возвышаемся над пони, какими бы они ни были.

— Ясно, — Твайлайт кивнула, почувствовав, как Флёр уже нарушила свой же завет, указав Твайлайт, как ей следует жить. — Если это всё, что вы хотели сказать о дружбе, я, пожалуй, пойду.

— Просто помни, — Флёр взяла магией расчёску и принялась вычёсывать гриву, — несмотря на все предосторожности, в замке становится всё опаснее. Мои слова о важности дружбы — не мантра для маленьких жеребят. Ведь когда тебя подведут цифры и ты окажешься в числе тех математиков, что не предугадали опасность на своём пути, твоим единственным спасением буду не я и не Селестия, а твои друзья, которые бросятся тебе на помощь. Они поступят так, не потому что это правильно или рационально, а потому, что не смогут поступить иначе. И это то, что отличает их от нас.

Флёр замолчала. Наполняемая водой мраморная чаша пускала клубы пара. Они поднимались и ползли по потолку, остывали и спускались книзу, заволакивая комнату густым паром. Он пах лавандой и ромашкой. Бурлящий шум набираемой ванны отражался в стенах комнаты, и казалось, что сразу несколько голосов пытаются произнести сквозь плеск воды что-то неразборчивое. Возвращаться в комнату единорожке не хотелось. И Флёр это заметила.

 — Останься, — предложила она, скатывая магией клубок из вычесанных волос.

 — Не хотелось бы стеснять вас своим присутствием… — сделала вежливый жест Твайлайт, ожидая, что Флёр настоит.

 — О, ты явно забыла тонкости невербального общения! — засмеялась кобылка. — Но если ты настаиваешь на спектакле, я не стану нарушать твоего плана…

 — Простите… — Твайлайт глуповато улыбнулась.

 — Хотя мне следовало намекнуть, что моё «останься» — просьба, а не предложение, — сделала шаг назад Флёр, чтобы разрядить обстановку. — Ведь я не могла не поделиться с тобой одной очень занимательной загадкой, которую обнаружила лишь полчаса назад… Ах, я же твоя должница! — кобылка коснулась воды чтобы проверить, достаточно ли она нагрета. — Ты сказала, что шарада заключается в заданном тобой вопросе, верно?

— Как правило, шарада — это загадка, в которой два или более самостоятельных ответа-слога в сумме дают слово, — на всякий случай подсказала Твайлайт.

Флёр уничижительно глянула на Твайлайт.

— Я просто хотела исключить вероятность, что единственная пони, способная решить мою загадку, ошибётся только потому, что забыла значение слова «шарада». А ведь когда-то давно девятилетняя кобылка потратила на её составление три дня. И никто не угадал ответа.

— Тогда у меня нет права на ошибку, — со всей серьёзностью произнесла Флёр, вставая на борт ванны передними копытами. Затем она резко оттолкнулась задними ногами и прыгнула в центр, пустив высокую волну, которая шипя перехлестнула через край. — Слово из двух букв, потом из семи, затем из одной… Это экспонента. Я угадала?

— Да, — подтвердила Твайлайт, и её мордочка расплылась в широкой улыбке.

— Тебя выдала грамматика, которой пришлось пожертвовать. Она навела на мысль, что ты была загнана в строгие рамки последовательности, которую не сама придумала. Но это всё равно весьма изобретательно для девятилетней кобылки. А кому ты ещё задавала эту задачу?

— Родителями, брату, нашей библиотекарше Дасти Пэйдж, моей няне — принцессе Каденс…

— И никто из твоей семьи даже не приблизился к ответу?

Твайлайт отрицательно покачала головой.

— Видимо, они были слишком заняты, — ничуть не смутившись, произнесла Флёр.

— Может, — кивнула Твайлайт и, ехидно улыбнувшись, добавила: — Это была правда очень, очень хорошая попытка защитить теорию интеллектуального превосходства. — Единорожка помолчала. — Так что за загадка меня ожидает?

— О… — Флёр, загадочно улыбнулась и левитировала к себе один из флакончиков с густой бордовой субстанцией. — Это даже не загадка, а лишь подсказка, которая способна дать представление, насколько масштабна сама головоломка. Двадцать минут назад ко мне подошёл Фэнси и слёзно просил собрать экстренный Совет. Тот самый, что состоит из дюжины пони со всех концов королевства. Каковы предположения?

— Так… — Твайлайт задумалась. Она явно не ожидала, что просьба сделать выводы прозвучит при таком минимуме данных. Но это была Флёр, и спрашивать, не упустила ли она что-то важное, казалось плохой затеей.

— Совет до сих пор не наделён какими бы то ни было полномочиями? — решила уточнить Твайлайт на всякий случай. И, получив отрицательный ответ, продолжила: — Тогда, какова вероятность, что среди членов совета есть те, кто придёт вовсе не с заявленной целью? И какова вероятность, что Фэнси собирает Совет, чтобы пропустить предателя во дворец?

— Я уточню одну деталь. Как важный чиновник и приближённый Её Высочества, Фэнси может выдать пропуск любому пони и без необходимости экстренного созыва.

— Но тогда у него не будет алиби, — возразила Твайлайт. — В отличие от случая с Советом, когда предатель проникнет во дворец, воспользовавшись уязвимостью в безопасности замка, за которую Фэнси не ответственен.

— Странно. — Флёр замерла и перестала взбивать пену. — Я пришла к немного другим выводам.

— Что Фэнси пошёл на это не только вынужденно под давлением, но и, возможно, не подозревая о последствиях? — предположила Твайлайт.

— Именно. Фэнси не трус и не предатель. И не исключено, что он даже не в курсе истинной цели предстоящего созыва. Он думает, будто Совет нужен Мэйнхеттенской элите лишь только для того, чтобы повлиять на мнение принцессы по какому-то важному вопросу, не более. В конце концов, оправдаться перед Её Высочеством за один созыв без её санкции — невеликая плата за то, чтобы твоя тайна навсегда осталась только твоей.

— Но Фэнси… — Твайлайт растерялась. — У него нет недоброжелателей, нет конкурентов в Мэйнхеттене, более того, он уважаемый во всём Кантерлоте жеребец. Возможно ли в принципе шантажировать личность с такой безупречной репутацией?

— Именно это и делает его уязвимым, — вздохнула Флёр и принялась выстраивать башню из пены. — У каждого из нас за плечами есть тёмная история, которую мы никогда и никому не расскажем.

«Ты сейчас это просто так сказала, или намекнула, что в курсе моих ночных похождений в мире снов?»

— А у тебя есть такая история, Твайлайт? — Флёр в упор взглянула на единорожку.

— Нет, — без колебания ответила та, стараясь не задумываться, действительно ли это так. Наступила неловкая пауза. Обе кобылки не смели разорвать зрительный контакт. Наконец, фрейлина моргнула.

— Значит, будет, — серьёзная мордочка Флёр расплылась в широкой улыбке, и кобылка продолжила взбивать пену. — Иди сюда.

Твайлайт послушно подошла к самому краю круглой ванны, стараясь предугадать, что случится дальше прежде, чем это станет неизбежно.

— Наклонись, этого никто не должен слышать. — Флёр сохраняла настороженное выражение, будто собиралась передать тайну в центре оживлённой залы в день Grand Galoping Gala.

«Это ведь не то, о чем я подумала, верно? Можно было просто применить заклятие звуконепроницаемого купола…»

И любопытная от природы пони склонила мордочку над водой и поднесла ухо, пообещав себе усилием воли сохранить невозмутимость.

— Ай! — Твайлайт отскочила от борта ванной, едва не оступившись с постамента. С её мокрой, прилипшей ко лбу челки струйками стекала вода. На боках у неё висели клочья пены. — Ты пренебрегла моим доверием! — возмутилась та, не скрывая улыбки. — Это было по-жеребячьи бесхитростно. Я разочарована в тебе!

— По-твоему, у меня на каждый ход должно быть по три уровня глубины? — удивилась Флёр, вновь принявшись выстраивать замки из пены. — Но если ты прямо сейчас готова вычеркнуть меня из своего золотого списка, я задним числом придумаю еще пару уровней… К примеру, как насчет того, что я тебя окатила пеной, рассчитывая увидеть тебя здесь, — Флёр кивнула по правую от себя сторону.

— Я не верю, — Твайлайт продолжала отряхивать пену, — ты планировала это заранее. Верно?

— Верно. Но сейчас ты где-то посередине. Есть еще один уровень.

— Хм… — Твайлайт закатила глаза, силясь выдумать, что именно затеяла Флёр.

— Верхний уровень ты поймёшь только возвращаясь в покои. Так ты со мной? — приглашение фрейлины прозвучало настойчивей, чем в первый раз.

Твайлайт колебалась.

— Я не заразная, — уверила Флёр, и решив, что сразу после этой фразы Твайлайт не зайдет в воду уже из вежливости, решила сменить контекст, — тем более, мы так и не решили, кто и с какой целью собирается проникнуть во дворец.

Флёр оказалась права. В теплой воде было гораздо комфортней, чем на влажном от пара воздухе, от которого шерстка становилась липкой и мокрой. Твайлайт давно поняла — если Флёр что-то предлагает, то это никогда не вежливый жест с расчётом на отказ. Ведь отказа может и не быть. А играя в демонстративную скромность в ответ, следует быть готовым упустить предложение, ведь однажды повторного приглашения можно и не дождаться.

— Если бы сегодня ночью, находясь вне Кантерлота, ты пожелала бы проникнуть во дворец и что-то из него похитить, как бы ты поступила? — будто про между прочим поинтересовалась Флёр.

— Ну… Я бы заснула, с помощью Луны отправилась бы в сон какого-нибудь тайного мага или смотрителя архивов и похитила бы все секреты Кантерлота из его сна.

— М… А если серьезно? — после недолгой паузы выдала Флёр.

«Значит, всё-таки ты не в курсе моих ночных приключений. Учтено.»

— Вероятно, я бы использовала Совет как отвлекающий манёвр. Ибо не исключено, что Фэнси заподозрит неладное, и желая максимально себя обезопасить, устроит тщательнейший контроль всех членов Совета, в то время как враг воспользуется совершенно другой уязвимостью.

— Мне тоже так казалось, — кивнула фрейлина. — Но это слишком очевидно.

— Смотря для кого, — фыркнула Твайлайт, и стайка мыльных пузырей закрутилась в воздушном вихре. — Более того, так ли легко найти брешь в магической сфере, которая накрыла Кантерлот?

— Почти невозможно, — категорически заявила Флёр. — Потребуется, чтобы кто-то из круга доверенных лиц принцессы открыл его изнутри. Любое несанкционированное проникновение возможно лишь при физическом нарушении его целостности, о чём сразу же станет известно всем, кто этот щит поддерживает.

— А что насчёт кризалита? — поинтересовалась Твайлайт. — Он блокирует проявление нашей магии, а значит, способен нарушать любые чары.

— Ключевое слово: «нарушать». Нарушение целостности купола принцесса почувствует незамедлительно.

— Селестия говорила, что щит будет поддерживаться сколь угодно долго. В таком случае, что с водопадами? Уязвима ли столица на период водосброса?

— Судя по тому, что водопады свободно минуют барьер, а ветер всё ещё ощутим в снаружи дворца, эта магия непроницаема только для живых существ. И да, если ты хочешь узнать, возможно ли трансфигурировать пони в книгу или пуговицу…

— После трансфигурации, как правило, не выживают, мне это известно, — кивнула Твайлайт. — Потому что она происходит не мгновенно, и пони погибает от повреждений тканей в местах соприкосновения с инородным телом. Но кокатрис может временно превратить пони в камень с возможностью её последующего воскрешения. И вопрос состоит вовсе не в том, почему мы до сих пор не изучили этот механизм безопасной трансфигурации, а в том, возможно ли затем трансфигурировать полученную статую?

— Интересный ход. — Флёр на секунду задумалась, словно пытаясь найти противоречия в предложенной схеме. — Но если мы вспомним, что Селестия жила во времена, когда Эквестрию осаждали полчища чейнджлингов, то будет очевидно, что чейнджлинги наверняка уже пытались проникнуть подобным способом через щиты Кантерлота. Ведь в их случае эта попытка миновать защиту была самой очевидной — им не требовалась ни трансфигурация извне, ни кокатрисы.

— Тогда… — Твайлайт растерянно посмотрела по сторонам, — я больше не могу придумать способов попасть во дворец. Любая схема подразумевает наличие предателя.

Флёр удовлетворённо кивнула.

— Но почему вы спрашиваете об этом меня, а не Селестию и придворных магов?

— Бесполезно спрашивать о наличии уязвимостей того, кто создавал защиту. Ибо если бы он о них знал, их бы не было. К тому же в тебе гораздо больше тёмной Твайлайт, чем Найтмер в Принцессе Луне. И я ожидала, что твоя тёмная сторона поможет найти брешь в системе. В конце концов, гении мыслят одинаково, даже если они тёмные.

Твайлайт в упор взглянула на Флёр. Но фрейлина сохраняла завидную невозмутимость.

— Вы глубоко ошибаетесь, — юная единорожка сделала недвусмысленный акцент на слове «глубоко».

— Может быть. — Флёр безразлично пожала плечами, и Твайлайт ощутила, как пущенные волны защекотали ей шею. — В любом случае, тебе стоит поближе познакомиться со своей тёмной Твайлайт. Потому что с твоим умом опасно становиться второй Найтмер — Эквестрия не продержится и суток.

Обе кобылки замолчали. Твайлайт смотрела на свои отражения в пузырях, стараясь представить, как могло бы выглядеть её альтер-эго.

— Ты думаешь, Селестия подозревает об этом? — внезапно спросила Твайлайт.

— Селестия… — Флёр вздохнула. — Селестия повидала на свете так много, что готова ко всему. Она живёт совсем не в нашем мире. Чувствует и мыслит не нашими категориями, но умело создаёт иллюзию своего присутствия среди нас. Едва ли кто догадывается, чем бессмертные пони руководствуются на самом деле.

— Будем считать, что ты ответила на вопрос, — по-канцелярски формально произнесла Твайлайт, решив тем самым подчеркнуть, что заметила нежелание Флёр отвечать определённо.

Фрейлина едва заметно улыбнулась и кивнула.

И всё же теперь, когда Флёр рассказала всё что знает или, вернее, всё что хотела, чтобы знала Твайлайт, дальнейшее решение загадки зависело исключительно от желания самой Твайлайт. И если ей небезразлично что произошло сегодняшней ночью и откуда ждать следующего удара, в её интересах поделиться с Флёр всеми подробностями своего провала. В конце концов, юная единорожка достойно проиграла тысячелетней правительнице. Весьма достойно.

— Чисто теоретически, — Твайлайт улыбнулась, почувствовав скользнувшую в её фразе жеребячью наивность. — Если бы вам пришлось прятать во дворце что-то очень-очень ценное размером с книгу, куда бы вы это положили?

— Даже не спрашиваю, что ты собираешься найти, — произнесла Флёр, и по её голосу было трудно понять, шутит ли она или же говорит всерьёз. — Тем не менее, есть много способов… Можно применить заклятие невидимости и подвесить над замком на высоте, где физически невозможен полет пегаса. Можно замуровать глубоко под землю или же трансфигурировать в ничем не примечательную вещицу. Правда, придётся ежедневно подпитывать заклятие трансфигурации, чтобы видоизменённая книга не вернула себе первоначальный облик…

— Ага, — удовлетворённо кивнула Твайлайт. — Значит, Селестия хотела, чтобы заклинание времени было найдено.

— Что ты имеешь в виду? — Флёр одарила единорожку косым подозрительным взглядом.

— Все перечисленные вами решения гораздо разумней, того, что предложила принцесса. Поверите ли вы, что за тысячу лет для такого опасного документа, как заклинание времени, она не нашла места надёжней Запретной Секции?

— Я, кажется, начинаю понимать. — Флёр перестала играться с пеной и повернулась к Твайлайт, прильнув боком к борту ванны. — Это ты обошла защиту Селестии сегодняшней ночью?

Твайлайт самодовольно кивнула.

— Не обошла, а уничтожила, — поправила единорожка. — Теперь Запретная Секция находится под общими защитными чарами дворца.

— Поколения одарённых студентов испытывали на прочность чары Запретной Секции, — Флёр отрешённо смотрела в сторону, — было перепробовано всё. От банальной телепортации до попыток влиять на сознание стражников целыми комплексами заклятий вроде Принудительного Доверия Fiducia Compelus, Persuadere и Cogeria. — Флёр перевела взгляд на Твайлайт. — Скажи, почему именно ты?

— Ты была в числе тех студентов, верно? — Твайлайт улыбнулась и, не встретив отрицания, продолжила: — Но отвечая на вопрос, почему именно я, мне придётся дать тебе готовый ответ на головоломку, которую я решала самостоятельно, — единоржка подняла магией стеклянный флакончик и стала подбрасывать его над ванной, — и я вот думаю… а надо ли?

— Я свожу тебя в лучший ресторан в этом городе, и когда ты закажешь себе столько сенобургеров, сколько пожелаешь, я обещаю сохранить невозмутимость.

— Хм… — Твайлайт включилась в игру и лукаво взглянула на Флёр. — В противном случае, помимо вышесказанного я одолжу десяток книг из твоей домашней библиотеки.

— Приемлемо, — удовлетворённо кивнула фрейлина.

— Раз так, можешь уже сегодня отобрать мне редкие экземпляры свой коллекции… — на мордочке Твайлайт застыла натянутая улыбка. — Хотя на самом деле я имела ввиду совсем другое: когда я назову тебе решение, пути назад не будет. Сможет ли Флёр смириться с мыслью, что не все загадки ей под силу?

Фрейлина устало покачала головой. Обе кобылки вновь замолчали.

— Вероятно, ты права, — согласилась она после недолгой паузы. — До всего надо доходить своим умом, — голос Флёр звучал твёрдо, но в нём впервые слышалось разочарование, — особенно, если ты настолько уверена в моих способностях, что даёшь мне шанс найти решение самостоятельно. Однако если от этой тайны хоть сколько-нибудь зависит твоя безопасность или целостность картины сегодняшних событий, я готова поступиться своей гордостью и услышать ответ прямо сейчас.

— В этом нет необходимости, — уверила Твайлайт, сделавшись необычайно серьёзной. — Во всяком случае, пока. К тому же если бы я знала, что до меня неудачу терпели пони, подобные тебе, вероятно, у меня тоже бы ничего не вышло… — Юная единорожка нерешительно подсела ближе, коснувшись Флёр боком. Она не возражала. — Однако… вы расстроены?

— Нет, Твайлайт, я не огорчена. Правда. На самом деле я благодарна, что могу общаться с такой пони, как ты. — Флёр поправила чёлку и улыбнулась, мгновенно вернувшись в прежнее расположение духа. — Но всё же, позволь вопрос. Какова вероятность, что твой успех не был спланирован самой принцессой?

— Я почти уверена, — твёрдо произнесла Твайлайт.

— Но ты ведь понимаешь, что в таком случае заклинание времени предназначалось не тебе?

— Оно предназначалось той пони, которой под силу преодолеть защиту Селестии. Так что для чистоты картины мне всё же следует признаться, что в эту ночь я была не одна. Мне помогали два Аликорна, без помощи которых я бы не справилась…

Флёр подняла копыто из воды, жестом попросив Твайлайт дать ей немного времени на раздумье. Юная единорожка замолчала и стала надувать мыльные пузыри, чтобы не давить на собеседницу сосредоточенным выжиданием экзаменатора.

— Выходит, ты не шутила, когда предложила вариант с похищением информации через сны?

— Ты на верном пути, — кивнула Твайлайт. — Ещё немного, и ты избавишь меня от необходимости краснеть, сознаваясь в собственной глупости.

— Спасибо, что ненавязчиво подсказываешь мне ход мысли. Но сейчас в этом нет нужды. Похоже, именно притворившаяся Луной Найтмер помогла тебе попасть в Запретную Секцию, чтобы после похитить заклинание через твой сон. И… — Флёр запнулась. — И у меня есть довольно смелая догадка.

— Правда?

— Но сперва уточни, почему именно заклинание времени? Как Селестия узнала, что конкретно его будет искать Найтмер и как Найтмер убедила тебя искать именно его?

Для Твайлайт ответ казался очевидным. Во всяком случае, пока этого не спросила Флёр. Магия Времени — единственная магия, способная переписывать события в масштабах вселенной, и разумно предположить, что именно ей пожелает овладеть Найтмер. Но сам факт существования этого заклинания был под большим вопросом, хотя бы только потому, что Селестия пользовалась бы им всякий раз, как в Эквестрии происходило бы что-то непоправимое… но оно происходит. К примеру, прямо сейчас.

«А не является ли тысячелетний мир в королевстве одним из аргументов в пользу использования заклинания Времени принцессой? Не исключено, что сейчас Селестия дочитывает его заключительный абзац, и это последняя мысль, которую ты успеешь подумать, прежде чем снова будешь лететь в крылатой колеснице в Понивилль.»

Твайлайт нервно дёрнулась и взглянула на Флёр, стараясь запечатлеть её образ, словно в надежде вспомнить его в своей другой, уже совсем другой жизни.

Но Флёр была безмятежна и продолжала лучезарно улыбаться своей собеседнице. Вероятно, она совсем не подозревала, что может видеть её в последний раз.

«Если я сейчас озвучу свою основанную на догадках теорию, это действительно может стать последним разом», — мысленно съязвила Твайлайт.

— Дасти Пэйдж, — продолжила она уже вслух, — передала мне записку, якобы от меня самой из тогда-будущего. В ней я писала, что к пяти утра мне следует прочесть заклинание, чтобы предупредить саму себя из в-тот-момент-уже-прошлого, завершить временную петлю, чтобы я из сейчас-настоящего в совсем недалёком будущем овладела заклинанием времени и предотвратила нападение Найтмер.

— Если у тебя не никаких свидетельств, опровергающих мою теорию, то я скажу, что за всем этим стоит Селестия. Именно она написала это письмо, чтобы и ты, и Найтмер верили, что ищете настоящее заклинание Времени. Странно, что ты этого не озвучила до меня (2).

Полагаю, солнцеликая принцесса этой уловкой собиралась проверить свою сестру и выведать её намерения, ведь доброй Луне нет необходимости красть такие опасные тайны. А то «заклинание времени», которое Найтмер собиралась похитить из твоей памяти либо оказалось бы пустышкой, либо, что более вероятно, сообщило бы Селестии факт прочтения, личность прочитавшего и, возможно, его местоположение…

— Есть возражение! — подняла копытце Твайлайт, оборвав Флёр на полуслове. — Селестия передала мне кулон из кризалита, который блокирует магию пони, в том числе, и магию снов. Найтмер не сможет попасть в мой сон, что противоречит теории, будто Селестия заинтересована в похищении этого подставного заклинания кем бы то ни было.

— Слабое свидетельство, — покачала головой Флёр. — Подозреваю, что Селестия всего лишь ждёт подходящего момента, и Найтмер получит заклятие, когда этого захочет наша принцесса. А сейчас подумай, действительно ли ты готова дать своему возражению бóльшую степень правдоподобия, чем моей теории? Не продолжаешь ли ты по инерции верить в непогрешимость своей мудрой наставницы и не игнорируешь ли ты очевидные свидетельства против неё?..

В наступившем молчании Твайлайт могла расслышать, как лопаются мыльные пузыри и как где-то глубоко в водостоках под замком шумят водопады. Теория Флёр действительно звучала убедительно. Но что гораздо важнее — она была непротиворечива и идеально вписывалась в события минувшей ночи, объясняя даже те факты, о которых Флёр знать не могла, а следовательно, была лишена возможности подвести под них свою теорию.

У Твайлайт не оставалось сомнений: догадка фрейлины верна. Особенно если принять во внимание, что Селестия, прекрасно понимая, что этой ночью её ученица может проявить инициативу и нарушить её план, просто ушла спать, вместо того, чтобы тайно наблюдать за своей подопечной. Ведь нарушение подложного плана было запланировано уровнем выше. В пользу теории говорило также и то, что Дасти Пэйдж, оставленная присматривать за единорожкой, не особо препятствовала действиям последней. И лишь теперь становилось очевидным авторство переданного Твайлайт письма, якобы от самой же себя, в котором прямым текстом указывалась необходимость найти заклинание времени… И тот разговор в кабинете принцессы был не более, чем умелой постановкой, чтобы Твайлайт верила будто всё происходит взаправду и опасность как никогда реальна.

Ей стало противно. Она вспомнила плачущую Каденс, которую Селестия показательно допрашивала перед Твайлайт, чтобы единорожка призналась во всём самостоятельно. Вспомнила, как она клялась Селестии в непричастности своей няни, и как после принцесса изображала вид глубоко задумчивый и отрешённо-скорбящий, и как глупо выглядела юная единорожка, прося свою наставницу о быстрой и лёгкой смерти, когда лишённая сна, она начнёт терять рассудок. Селестия победила. Она вывела Твайлайт из игры и заперла в четырёх стенах под присмотром её друзей.

Белое непорочное создание, которым тысячу лет восторгалась Эквестрия и в которое так верила единорожка, богиня, чьим действиям она была готова искать самые невероятные оправдания, в итоге оказалась просто правителем. Правителем, для которого, как и положено, нет ничего святого, и который, если это будет необходимо, пожертвует Твайлайт ровно так же, как когда-то пожертвовал своей сестрой.

Голос принцессы, её угадываемые на полуслове фразы, её невозмутимая мимика и высокопарные рассуждения о добре и зле, некогда наполненные тысячелетней мудростью на деле оказались идеально подобранной маской, за которой скрывалась самая обычная пони, прагматичная и расчётливая. И обожаемое Твайлайт божество было лишь образом той принцессы, которой никогда не существовало.

Плакать было нельзя, но две капли, крупные настолько, что не задержались на щеках Твайлайт, упали в воду. И это не было ни постыдно, ни иррационально — единорожка прекрасно понимала: эмоции — единственное, что придает окружающему, в том числе и её логике, хоть какой-то смысл. Но рядом находилась Флёр. И юная единорожка не хотела давать фрейлине повода думать, будто выпрашивает её сострадания и жалости. Ведь глубоко в душе Твайлайт понимала, что это действительно было так, и в одиночестве она бы не плакала так искренне, как сейчас.

Но больше думать она уже не могла. Эмоции, так долго сдерживаемые единорожкой, завладели сознанием Твайлайт. Она безвольно ткнулась мордочкой в плечо Флёр и беззвучно заплакала.

Она плакала над развеянным образом мудрой наставницы, над собственной недальновидностью и над осмеянной искренностью своих друзей, с которыми она так невежливо простилась. Над утраченной непосредственностью, над ничтожностью собственного разума, которому она так доверяла, и над совестью, отныне навсегда запятнанной нежеребячьими тревогами и желаниями.

Флёр прижала Твайлайт к себе, положив свою мордочку поверх её мокрой гривы. Ниспадавшие до самой воды кремово-розовые локоны фрейлины скрыли Твайлайт, словно отгородив юную единорожку от забот внешнего мира. Флёр молчала. Она понимала, что маленькая пони прощается с безвременно ушедшим детством.

Эхо высоких потолков едва слышно вторило негромким всхлипам; отчаяние сменялось смирением, и события бесконечного дня, в последний раз представая в воспоминаниях единорожки тревожными образами, постепенно уходили в прошлое, становясь статичными эпизодами её личной истории.

— Так и правда гораздо лучше, — произнесла Флёр, протирая заплаканную мордочку Твайлайт. — Представить только… — фрейлина подняла голову, — мы могли бы возродить целые пласты знаний, реабилитировать интегральное исчисление, читать лекции о Теории Магического Поля, но вместо этого вынуждены тратить наши ресурсы на распутывание сиюминутных интриг и создание своих собственных только ради того чтобы выжить среди окружающего непостоянства.

И, несмотря на наши усилия, совсем скоро тревога вырвется за пределы дворцовых стен и захлестнёт королевство. Население, подозревавшее неладное ещё задолго до этого, получит сигнал готовиться к худшему, и тысячи пони, что отдали свои золотые битсы за бумажки ринутся в банки, обрушат Foal Street и потеряют все сбережения. Обанкротится уязвимый продовольственный сектор, страна окажется на грани катастрофы, и битва с тенью Найтмер ударит по королевству сильнее, чем даже десять настоящих Найтмер Мун.

И среди этого хаоса всего печальней будет осознавать, что прямо сейчас кто-то очень влиятельный, способный успокоить страну, остудить рынки и отозвать гвардию, решает свои детские недомолвки ценой благополучия королевства. Селестии ещё под силу остановить столкновение, но она не выйдет на балкон и не сознается, что рискуя безопасностью каждого пони в Эквестрии, собиралась тайно спасти сестру, ибо это будет последним, что сделает принцесса. В такие моменты как никогда хочется спрятаться, залечь на дно, стать невидимым и неслышимым, но мы должны обладать изрядной долей мужества, чтобы глобальный сюжет стал лишь фоном нашего собственного, над которым у нас по прежнему будет гораздо больше власти, чем даже у самого могущественного лидера…

— Прости, Флёр… — перебила её Твайлайт, категорично покачав головой. — Я ценю твои советы, но я теперь вне игры. На моей совести и без того гораздо больше пятен, чем положено кобылкам моего возраста.

— На твоей совести гораздо больше пятен, чем в принципе положено любой пони, — оценивающе заметила Флёр. — Но складывая с себя ответственность ты не делаешь мир лучше, и уж тем более не возвращаешь ответственность законным владельцам. Ты отдаёшь её тем, кто не побрезгует ей воспользоваться даже против тебя. В математике это поведение описывается Теорией игр, и если следовать ей, сейчас ты поступаешь иррационально, но хорошо, как и завещала твоя наставница.

По мордочке Твайлайт скользнула горькая усмешка.

— Не оправдывая Селестию, отмечу, что и она собиралась поступить хорошо, выведя тебя из игры максимально безболезненно и в то же время эффективно, — Флёр замолчала. — Впрочем, — продолжила она после недолгих раздумий, — если это не оправдывает её в твоих глазах, у тебя всегда есть альтернатива…

— Альтернатива?.. — Единорожка почувствовала, как осколок надежды и восторга кольнул её в самое сердце. Тем не менее, у Твайлайт хватило самообладания не выдать своего жеребячьего ликования (во всяком случае, ей хотелось в это верить).

— Не притворяйся, Твайлайт. Пусть это не относится к моему нынешнему предложению, но играя в вежливость будь готова однажды упустить свой шанс, — Флёр встала. Она была настолько высокой, что верхняя часть её крупа оказалась над водой. — И хотя я уже всё прочла в твоих глазах, раз ты хочешь церемоний, будем последовательны до конца. Итак, — Флёр улыбнулась, — согласна ли ты, Твайлайт Спаркл, взять Флёр де Лис себе в наставницы?

.

.

— Да!..

*

Твайлайт возвращалась из ванной. Стражники, послушно дожидавшиеся её у входа всё это время, вновь неотступно следовали за ней. С её мокрой, прилипшей к телу шерстки на паркет стекала вода. И, вышагивая по коридору намеренно вызывающей походкой, Твайлайт приходила в восторг от предположений, о чём сейчас думают сопровождающие её гвардейцы.

Юная единорожка чувствовала себя хорошо, так бесконечно хорошо, как никогда прежде.

Теперь и у неё была одна тёмная история.

Меры предосторожности. Прелюдия

*Будет ошибкой полагать, что Фэнси Пэнтс подвергся шантажу Найтмер, а не Жерома.

А дюжина приглашений в Кантерлот, подписанных самим Фэнси Пэнтсом, уже летели во все концы Эквестрии.

---

Догорал ещё один день, и лучи солнца, зависшего над кромкой Вечнодикого леса, разлиновали длинный проход к оранжерее параллельными тенями полуразрушенных колонн. Её стеклянный купол давно обвалился, и теперь о нём напоминали лишь уцелевшие фрагменты каркаса. Многоуровневые клумбы, некогда пестревшие экзотическими растениями, поросли диким плющом и травой, и давно иссяк родник, питавший каменный фонтан в центре.

— Если на нас нападут грифоны, — заявляла маленькая кобылка с полумесяцем на боку, — я спрячусь в нашей оранжерее, буду пить воду из фонтана и есть листья лаванды и рододендрона.

— Глупая, что ты будешь делать, когда они кончатся? — с высоты прожитых лет осаждала её старшая сестра.

— Придётся есть кактусы, — бодро отвечала принцесса.

С тех пор многое изменилось: не осталось ни родника, ни лаванды, ни оранжереи. Осталась лишь Луна, та самая кобылка, что, спрятавшись под дворцовым куполом, была готова есть кактусы в надежде на благоприятный исход.

Гораций нашёл её. Принцесса сидела под арочным сводом, подобно каменной горгулье, и лишь дёрнувшееся на звук шагов ухо выдало в ней живое существо. Пожилой пони остановился у высохшего фонтана и неспешным шагом направился в сторону, чтобы оказаться в поле зрения Луны.

— Ты пришёл просить прощения? — монотонно произнесла принцесса, даже не шелохнувшись. — Ты ведь не мог не знать, что так будет, ты знал, что я им не нужна. — Пони замолчала, дав возможность опровергнуть свою догадку, но не дождавшись возражений, продолжила: — Я уже не та Луна, что верит во что-то кроме жеребячьей искренности, и есть лишь одна причина, по которой я не спалила этот замок дотла, — принцесса содрогнулась, словно одной лишь мысли было достаточно, чтобы пробудить Найтмер. — Если ты пришёл извиняться за то, что совершил умышленно, то ты собрался вернуть доверие, чтобы снова им злоупотребить. Уходи.

— Я не хотел бы, принцесса, чтобы обо мне судили по моему окружению, — отстранённо произнёс пожилой жеребец, оглядывая полы своей рясы, которыми он только что подмёл тропинку оранжереи.

— Ты уклонился от ответа, Гораций, — безразличным голосом заметила Луна. — Оставь или свою притворную мудрость, или меня. У меня нет сил разгадывать ваши загадки.

— Уберегая других от ошибок, мы лишаем их ценного опыта. Получив возможность встретиться с некогда вашими подданными, вы убедились в ошибочности своих ожиданий. Сами. Собственный опыт — самый болезненный, но самый ценный, ведь даже поверив кому-то на слово, мы так или иначе продолжаем, среди прочих, придавать значение лишь тем фактам, что подтверждают нашу собственную теорию. Считайте, что я ответил. На самом деле, вы не оставили мне выбора. Ваш риторический вопрос подразумевал лишь тот ответ, что совпал бы с вашими ожиданиями.

— Тебе семьдесят лет, а мне больше тысячи, Гораций, — холодно напомнила принцесса, почувствовав, как смертное существо пытается возвыситься над Её бессмертием, — мой жизненный опыт подготовил меня к гораздо большему, чем ты способен себе даже представить.

— Но свой опыт, принцесса, я, по крайней мере, помню целиком.

Луна повернула голову и впилась взглядом в земнопони. Но тот был невозмутим, и продолжал снимать налипшие сухие листья с подола своей рясы. Предположения Луны подтвердились — Гораций почти с самого начала подозревал, что по какой-то причине принцесса не помнит всего, что связывало её с прошлым. И сейчас он решил это проверить. Сопротивляться не было ни сил, ни желания.

— Каждый из нас ведёт битву, о которой окружающим ничего не известно, — отступила принцесса, убедившись, что её взгляд оказался бессилен.

Гораций замер и даже прекратил снимать мусор с рясы. Вид у него был глубоко задумчивый.

— Вы хотите сказать, что в единоличной победе есть особая доблесть?

Луна промолчала.

— Никто не только не обязан, но и не может знать, с трудностями какого плана пришлось вам столкнуться в этом новом и неизвестном вам мире. Однако, — Гораций опустил взгляд и снова подобрал подол, — это вовсе не значит, что никто не хочет вам помочь.

— Все мои помощники оказались попутчиками моего величия.

— И тем не менее, никто не желал вам зла. Вы хотели спрятаться от гвардии — Жером укрыл вас на свой страх и риск. Вы пожелали попасть в этот замок — вам помогли добраться. Вы решили встретиться с бэтпони — мы предоставили возможность. То, что ваш союзник на пути к цели преследует собственную выгоду, напротив — должно обнадёживать, ведь это значит, что он не менее вас заинтересован в успехе, принцесса. Разве нет?

— Не знаю, — покачала головой принцесса. — Иногда мне начинает казаться, словно все мои цели — вовсе не мои. Словно мне их внушили, чтобы удовлетворить чужие интересы.

— Вы весьма проницательны, — улыбнулся жеребец. — И раз уж вы озвучили это самостоятельно, скажите, а были ли у вас собственные желания? Мечтали ли вы о чём-то до того, как оказались в стенах этого замка?

Луна вздохнула. Ведь до того, как стать никому не нужной принцессой, она пела вслух и улыбалась случайным прохожим, участвовала в уличных представлениях и изумляла публику бесподобной магией, дарила надежду и вдохновляла. Вместе с жеребятами резвилась в пыли городских дворов, понимала язык безмолвной ночи и засыпала под утро с осознанием совершаемого чуда.

Но жизнь для других казалась мыслью настолько личной, сокровенной и недоступной простому пони, что Луна лишь отрицательно покачала головой. Однако она думала слишком долго, чтобы думать ни над чем. Гораций это заметил.

— Предположим, я догадался, о чём вы подумали, но я слишком уважаю чужую тайну, чтобы просить вас её озвучить. Однако вам стоит себя спросить, стали ли вы ближе к тому, о чём мечтали на самом деле? Будьте достаточно беспристрастны, чтобы не выдать желаемый ответ за истинный. — Гораций сделал ещё одни шаг к принцессе. — Это я оставляю вам. — Жеребец достал из-под мантии потрёпанную книгу и положил рядом с принцессой. — Он освежит ваши воспоминания.

Луна пролистала рукописи и подняла взгляд на собеседника.

— Наш с Селестией дневник?.. Где ты его нашёл?

— Когда я в чём-то сомневаюсь, я возвращаюсь к началу. — Гораций улыбнулся и подмигнул принцессе. — Если захотите что-то сообщить, найдёте меня в библиотеке.

---

— Это всё? — Нейсей в упор взглянул на Жерома. — Но вы ведь сказали, что она не возвращалась в номер!

— И? — Жером опёрся боком о холодную каменную стену подземелья. Он выглядел уставшим и раздражённым. — Так и есть — в журнале графа отбытия вашей супруги пуста.

Магия бездымного пламени лениво колебалась на конце лучинки, едва освещая стол и лежащую на нём раскрытую книгу. В углу, прикрытая грубой материей, была разложена солома, в эту ночь служившая подстилкой канцлеру Её Высочества, а над ней, скрытый в темноте, плёл свои сети внушительных размеров паук, о наличии которого Нейсей, судя по всему, не подозревал.

— Если она не возвращалась в номер, то там должны были остаться её вещи!.. — Нейсей ещё раз прочитал запись в журнале. — Разве нет? По ним можно было бы предположить, действительно ли она… не вернулась. Может, там оставалось письмо или хотя бы записка…

— Это было двадцать пять лет назад, — Жером утомлённо закрыл глаза и вздохнул. — Возможно, отель хранил вещи какое-то время, а потом продал или избавился от них. Скажите, вы ждёте каких-то исчерпывающих доказательств спустя четверть века?

— Нет, я вижу, это её почерк и её подпись. — Нейсей ещё раз посмотрел на пожелтевший лист бумаги. — В подлинности журнала у меня нет сомнений. Но что, если… если вдруг…

— Если вдруг ваша супруга жива? — Жером подошёл к канцлеру. — Это невозможно. Она сбилась с пути и погребена под вечными снегами. Это всё, что вы когда-то хотели знать, и вам выпал редкий шанс получить ответ. Будьте достаточно мужественны, отпустите свою супругу, и это станет достойным завершением её истории.

Наступила тишина. Наконец, Нейсей заговорил.

— Не подумайте, что всё это время я вопреки здравому смыслу надеялся встретиться с ней вновь, — единорог не сводил глаз с магического огонька на столе. — За столько лет я бы сошёл с ума. Вероятно, я просто хотел ещё раз услышать окончательный вердикт. Я никогда не буду жалеть, что попросил вас об этом, и вы не жалейте, что сказали мне правду, какой бы она ни была.

Он внезапно замолчал. В наступившей тишине стало слышно, как где-то в тёмных лабиринтах коридоров завывает ветер, и как где-то протяжно и грозно поёт орган. Жером ждал. Он не шевелился, словно опасаясь поторопить своего гостя и спугнуть мысль, к которой сейчас Нейсей был близок, вероятно, как никогда.

— Но если она действительно замёрзла в снегах… тогда столько лет… — канцлер уронил голову на копыта, — столько лет я презирал принцессу, которая была ни в чём не виновна! Каждый день, каждую нашу встречу на протяжении многих лет она сносила немой укор в моём взгляде. Вы и представить не можете, сколько гадостей я наговорил ей в тот день, когда она сообщила о непричастности принца Рутерфорда! Мне казалось, что Селестия просто испугалась конфликта с Як-якистаном, и поэтому решила утаить правду даже от меня. Её можно было понять, но тогда я не желал этого…

Вечером я вломился к ней в кабинет во время официального приёма, разорвал своё удостоверение посла Эквестрии и бросил у её копыт. На следующий день мне передали конверт с королевской печатью. Я был уверен, что принцесса желает, чтобы я покинул Кантерлот, но вместо этого в конверте я получил новый документ. Тогда я воспринял это как признание вины. К работе я вернулся. Однако я больше не служил Её Высочеству. Я служил Эквестрии и поклялся сделать всё возможное, чтобы ни одну пони не постигла участь моей супруги.

Нейсей отвернулся.

— Из-за моей глупости были сорваны десятки дипмиссий, из-за меня принцессе пришлось свернуть программу установления отношений с соседними странами. Десятки лет её трудов были перечёркнуты моим упрямством, а я в ответ не получил ни единого укора. Она до сих пор приспускает флаг на башне моего кабинета в третий день Лютой Стужи в знак солидарности. Все эти годы я думал, будто принцесса молчит, потому что виновата, но она молчала, потому что была невиновна. — Нейсей с трудом поднял голову. — Сколько таких, как я, она проводила на своем веку, и сколько ещё проводит, святая пони…

— Очень великодушно с вашей стороны помнить о принцессе, — Жером отошёл вглубь комнаты. Канцлер сделал почти правильный вывод, и оставалось лишь подвести финальный штрих, — но её двадцать пять лет не равны вашим. Она простит вас. И сейчас, и спустя годы. Ибо бессмертие лишено амбиций, а вам… А вам самое время совершить нечто действительно прекрасное. Издайте книгу с двумя разными концовками или выкрасьте стены вашего кабинета в розовый, чтобы все придворные фрейлины ещё месяц шептались о том, что вы сошли с ума или влюбились, что на самом деле одно и то же.

— Я подумаю над этим. — Нейсей улыбнулся. Неумело. Словно впервые за четверть века. — Сейчас я должен немедленно поговорить с принцессой насчёт Луны.

Нейсей коснулся своего амулета, и золотистые потоки магии потянулись от его копыта вверх, обвив рог светящимся ореолом. Вырвавшись узким лучом, высвобожденная магия расселилась в воздухе, создав портал посреди комнаты.

— Прощайте, — Нейсей приблизился к созданному им межпространственному тоннелю.

— Спокойной ночи.

Комнату озарила белая вспышка. Канцлер Её Высочества упал без движения.

---

Ещё не взошла луна над Вечнодиким Лесом, и не зажглись на темнеющем небе первые звёзды, а принцесса уже чувствовала то таинственное веяние ночи, что несёт в себе пахнущий травами и влагой ветер. Она медленно шагала по стене, соединявшей западную и восточную части замка, ожидала восхода ночного светила, и не было в мире создания сильнее и прекраснее Принцессы Снов. Гонимая, обманутая и отвергнутая, она всё ещё находила мужество жить и воспринимать красоту этого мира так, словно она навсегда запечатлела в себе образ той маленькой кобылки из рукописных дневников, что мечтала спать на берегу Северного Океана.

…порой случается, что единственная неудача способна надолго отбить всякое стремление, а их череда — заставить разувериться в собственных силах. Но есть особый вид безмолвной гордости, что заставляет расправлять крылья вновь и вновь, подобно фениксу…

Несмотря на наступившие сумерки, под сводами замка не горят огни, и после прогулки по стене пробираться приходится почти наощупь. Взгляд привыкает быстро, но принцесса намеренно закрывает глаза, чтобы проверить, насколько хорошо она помнит дорогу до библиотеки. Абсолютная темнота. Теперь становится слышен каждый шелест, и Луна ступает тихо, считая шаги. Голоса. Принцесса слышит разговор и открывает глаза. Она чуть не прошла библиотеку — в детстве коридор казался куда длиннее. В полной тишине принцесса отчётливо слышит каждое слово.

— …вы убеждали меня, что всё под контролем, — голос был тяжёлым, словно его владелец боролся сам с собой за произнесение каждого слога. Луна сразу узнала Мак Блэкстрима.

— И с тех пор ничего не изменилось, — отвечал мягкий голос, до приторности слащавый, словно его обладатель никогда не переставал улыбаться.

— Тогда, — в интонациях земнопони послышалось напряжение, — как же так вышло, что принцесса сбежала от своих подданных?

— Она — живая пони со своими страхами и ожиданиями… Её идеалистическая натура ожидала встречи, о которой повествуют сказки о принцессах, драконах и рыцарской доблести. Но вы… неужели вы и правда считали, будто кому-то нужна изгнанная тысячу лет назад правительница?

Луна хотела распахнуть двери магическим ударом, но любопытство было сильнее, и кобылка прильнула мордочкой к двери.

— Вы меня убеждали, — голос принадлежал Мак Блэкстриму, — что после смерти Цицелия, Луна останется единственным возможным кандидатом. Однако бэтпони не особо стремятся взять принцессу себе в правители. Может, вы мне объясните, как спонсируемый мной Культ не убедил своих адептов целовать копыта своему божеству? Впрочем… мне это малоинтересно. Ещё неделю назад вы клялись, что лишившись Цицелия, они сами изберут принцессу в качестве предводителя. И тогда вы были убедительны. Прошла неделя, а Луна до сих пор предоставлена сама себе. Происходящее наводит меня на мысль, что Цицелий всё ещё жив.

— Это невозможно.

— Почему я должен этому верить?

— Во время бегства я столкнул его с лестницы третьего этажа. Это была единственная возможность инсценировать несчастный случай. Если бы я его отравил, как вы предлагали, умышленность убийства была бы очевидна, и бэтпони заподозрили бы нас в сговоре.

— Вы за кого меня принимаете? — голос стал грозным. Послышался скрип, а затем скрежет отодвигаемого стула. Луна отступила от двери на шаг и вспомнила несколько заклятий сна, чтобы вмешаться в случае необходимости. — У вас было достаточно вариантов, но из всех доступных способов избавиться от существа с крыльями вы выбрали сбросить его с высоты?! И вы думали, я поверю вам?

— Три-четыре этажа — самая опасная высота для пегасов. Многие, даже молодые, просто не успевают раскрыть крылья. Цицелию же шёл седьмой десяток, более того, в ту ночь он был в плаще, который не позволил ему даже воспользоваться крыльями. У вас нет никаких оснований сомневаться, что Цицелий уже мёртв.

— Но факты показывают обратное, — голос Мак Блэкстрима стал тихим, и Луна едва была способна его расслышать. — Полагаю, что именно он стоит за беспорядками в Даркстоуне.

— На вашем месте я бы не верил домыслам.

Снова раздался скрип.

— У меня нет оснований им не доверять. Этой ночью мои помощники должны были попасть в особняк Жерома и похитить его архивы. Но этот единорог струсил, и когда мои пегасы прибыли в Даркстоун, трёхэтажное здание догорело дотла, мэрия превратилась в неприступную крепость, а в город вошла королевская гвардия. Местные указывают, что за беспорядками в городе стоят бэтпони. Улавливаете? С какой стати бэтпони помогать какому-то единорогу? Не оттого ли, что он договорился с Цицелием, который после вашего покушения остался жив?

— Предположу…

— И даже более того, — силой голоса Мак Блэкстрим перебил оппонента. — Это наводит на мысль о вашем совместном сговоре.

— Вы явно ожидаете моих оправданий, — судя по изменившимся интонациям, Гораций был задет обвинениями. — Но мне не за что оправдываться. Никто не собирался поджигать архивы с целью нарушить ваши планы. Роковое совпадение — бэтпони мстили за Цицелия, чей труп был найден в особняке Жерома. Этот вывод напрашивается сам собой. Он даже более разумен, чем версия о сговоре против вас.

Наступило недолгое молчание.

— Если не Цицелий, то кто же тогда, по-вашему, руководил бэтпони в эту ночь?

— Я не знаю…

— Я руководила!

Двери с грохотом распахнулись, заставив обоих пони вздрогнуть. На пороге стояла принцесса. Расправив крылья, она старалась казаться грозной, но на Мак Блэкстрима это не произвело впечатления. Он посмотрел на неё как на маленького жеребёнка, ворвавшегося в комнату во время разговора взрослых, и продолжал сохранять прежний невозмутимый вид.

— Сомневаюсь, принцесса, — земнопони подпёр голову копытом, снисходительно смерив Луну взглядом. — Вы только сегодня утром на глазах у всех сбежали от своих подданных. Если тысячу лет назад вы вели себя так же, то у меня нет вопросов к решению Селестии выслать вас из королевства.

Принцесса застыла. В отличии от своей сестры, которая с юных лет была прямолинейна и остра на язык, Луна всегда избегала споров на публику, где позиция в конфликте зависела от скорости и меткости выданного ответа. Ведь искавшей убедительные аргументы Луне требовалось времени гораздо больше допустимого, что даже в жеребячьем споре воспринималось как отсутствие аргументов. И если оппонент всё же позволял ей собраться с мыслями, будущая принцесса ночи предпочитала проглотить обиду и промолчать, чем выдать что-то по-жеребячьи наивное и неубедительное.

Но сейчас что-то больно кольнуло Луну. Словно концентрированный магический импульс безвредно пронзил тело принцессы от самого рога, пробежал вдоль хребта, и отозвался сладкой тянущей болью внизу живота. Только в дни юношеского безумия, когда чувства обострены как никогда, испытывала принцесса подобные по силе переживания. Тогда она сворачивалась клубочком и, раз за разом проживая самые несправедливые моменты своей недолгой жизни, упивалась собственной ничтожностью и бессилием. Она вспомнила это. На глазах принцессы выступили слёзы.

«Они опять смеются над тобой?..»

Прозвучавший в голове голос вырвал Луну из оцепенения. Принцесса дёрнулась — она узнала Её. Это было похоже на наваждение. Словно вместо тысячи отголосков мыслей и переживаний, один единственный зов, заглушая все остальные, мощным потоком ворвался в сознание Луны, приглашая следовать её за собой…

— Принцесса?..

— Я сбежала специально! — резко, словно желая пробудиться от дурного навязчивого сна, выпалила та, и кончики её крыльев нервно дёрнулись. — Это была наша с Горацием договорённость!

— Не уверен, что всё было именно так… — земнопони в длинной рясе занервничал, но Мак Блэкстрим был невозмутим. Приподняв копыто, он выразил свою готовность выслушать версию Горация, но после того, как выскажется принцесса.

— Мы договорились, что я сорву сегодняшнюю встречу, и когда вы вызовите Горация к себе, я подслушаю ваш разговор и узнаю правду!

Аргументы Луны не звучали убедительно, она и сама это понимала. Но сейчас ей было достаточно хотя бы только того, что она не промолчала.

— Скажите, Ваше Высочество, — неожиданно для самой Луны поддержал разговор Мак Блэкстрим. — Тогда какой была моя первая фраза? Или вторая? А третья? — Он помолчал, дав принцессе возможность ответить, но ответа не последовало. — Видите. Вы не можете их процитировать, потому что слушали диалог не с начала. А это значит, что услышали вы его случайно, прогуливаясь мимо. Значит, никакого сговора между Горацием и вами не было. И более того, это позволяет мне лишний раз увериться, что вы не руководили бэтпони сегодняшней ночью, — земнопони улыбнулся. — На этом всё. Вы свободны, принцесса.

«Вы свободны, принцесса».

Это услышали все. Это услышал наследник дома Мун Люминасов — Гораций, услышали стены родного принцессе замка, ещё помнящие её в расцвете величия, а вместе с ними, казалось, услышало и всё королевство.

И Луна не сдвинулась с места. Она расправила крылья, встретившись взглядом со своим обидчиком.

Но это не было ни поведением победителя, ни даже вызовом. Это был отчаянный шаг терпящей поражение стороны, для которой демонстрация готовности защищать последний рубеж любой ценой — единственный способ заставить противника задуматься о целесообразности такой победы.

Она стояла в проходе, дыша часто и неглубоко, сердце колотилось, а пробегающая по телу дрожь играла на кончиках крыльев, выдавая волнение принцессы. Что делать дальше — она не догадывалась.

«Дай мне поговорить с ним!» — голос вновь ворвался в сознание Луны. — «Позволь мне показать ему, что значит воля принцессы!»

«Нет!» — Луне показалось, что она выкрикнула это вслух, но сейчас это было совершенно неважно. — «Я думала, что избавилась от тебя, но ты решила приходить в моменты, когда я наиболее уязвима. Я не пойду на сделку, тебе не обмануть меня снова. Ты ищешь моей силы, ибо у тебя нет ни собственной магии ни власти. Ты всего лишь плод моего воображения, ты — детская болезнь, которую я пока не переросла. Ты ненастоящая!»

«Я настоящая, Луна», — голос засмеялся леденящим душу эхом. — «Я даже более настоящая, чем ты сейчас. Наступит час, и ты вновь будешь искать приюта под моим крылом, ибо глубоко в душе ты признаёшь, что я гораздо более искренняя версия тебя!»

И Найтмер исчезла. Исчезла, словно и правда была плодом больного разыгравшегося воображения. Луна изнемогала. Если бы не свидетели, она бы легла и забылась сном прямо на каменном полу. Но противостояние ещё не было окончено. Принцесса вновь подняла голову, встретившись взглядом с замершим в изумлении земнопони.

— Это вы… мне? — через силу произнес тот. Его голос уже был лишён той лености и невозмутимости, которую он демонстрировал лишь минуту назад.

— Тебе! — Кантерлотский голос сотряс стены замка. От неожиданности Мак Блэкстрим отпрянул, а Гораций инстинктивно прижал копыта к ушам. — Никогда! — принцесса сделала шаг вперёд. — Никогда больше не смей оскорблять Наше Высочество!

— Вы… рассчитываете запугать меня угрозами? — совладав с первым шоком, произнёс земнопони.

— Это предупреждение! — Бока Луны часто вздымались. От волнения она едва переводила дух. — Ибо когда пробудится Найтмер, она не пожалеет никого!

— Об оскорблении Вашего Высочества я слышу от принцессы, которая скрывалась в тёмных подворотнях и грязных борделях, — Мак Блэкстрим поднялся из-за стола. Теперь земнопони был выше Луны. — От принцессы, которая испугавшись ответственности, сбежала от своих подданных. И которая, разговаривая со мной, дрожит как осиновый лист. Никто, принцесса, никто в Эквестрии не оскорбил вас больше, чем ваше собственное малодушие!..

— Отказ от престола и изгнание, — Луна сделала ещё два шага и запрыгнула на стол. Теперь она нависала над собеседником, — мой личный выбор! Власть нужна таким, как вы. Вам никогда не понять истинных ценностей Аликорна!

— Жизнь ради других? — Мак Блэкстрим произнёс это с такой долей скептицизма, что отбил у принцессы и без того небольшое желание подтверждать правоту оппонента. — Не удивляйтесь, откуда мне это известно — вы не единственный Аликорн в Эквестрии. Но, в отличие от Селестии, вы загнали себя в ловушку разрушительного эгоизма. Вы не пожелали стать правителем, ибо нет самоутверждения в том, чтобы силой бесчисленных реформ, проводимых копытами обезличенных бесчисленных министров, делать жизнь королевства лучше, но есть особое самолюбование, чтобы от имени Своего Высочества выборочно одаривать пони богатством и вниманием, лично наблюдая за их благоговением. Вы совершаете добро не ради других, а прежде всего ради себя, возвышаясь в своей святости и великодушии над вашим тёмным прошлым. Вырастите над собой, чтобы не нуждаться в этом бесцельном самопожертвовании, ведь если бы вы действительно желали перемен к лучшему, вы бы воспользовались предоставленными вам ресурсами и властью!

Мак Блэкстрим отошел от стола, оставив принцессу в одиночестве. Луна молчала. Ей правда было нечего возразить. В другое время подобная тирада стала бы завершением конфликта, но сейчас шло полноценное противостояние, и даже частичное признание правоты оппонента стало бы признанием собственного поражения.

Неспособные защититься обвиняют в ответ. Это — пограничная стадия провала, всё еще оставляющая шансы на реабилитацию.

— Хуже нарочитой добродетели есть только притворная святость, — Луна никогда не любила подобных манипуляций субъективными понятиями, но сейчас у неё просто не оставалось выбора. — Вы осуждаете меня за тщеславие, но истинная причина вашего недовольства в том, что я не стала вашей ручной принцессой со стайкой бэтпони и влиятельным покровителем в Мэйнхеттене. В том, что я не помогла вам заполучить ещё больше власти и богатства. И вы настолько слепы в своей безмерной жадности, словно ни разу не задумывались, что ни вам, ни вашим правнукам не потратить и половины этих несметных сокровищ!

— Я никогда не скрывал, — земнопони ничуть не смутился, — что был прямо заинтересован в сотрудничестве с вами. Вряд ли вы найдёте для себя оскорбительным, чтобы едва вернувшись в Эквестрию, пару лет побыть под покровительством второго лица королевства, готового исполнить почти любой ваш каприз. Вас не принуждали, это всего лишь сделка, и никто не мог предположить, что вы откажетесь.

А насчёт богатств… Вы, Аликорны, всегда склонны считать себя избранными не только в своём долголетии, но в особом гуманистическом образе мышления. И вы сильно заблуждаетесь, полагая, что альтруизм и великодушие — исключительно ваша прерогатива. Никому не нужно двести миллионов битсов, никому принцесса. Поэтому на них строятся фермы, содержатся фонды помощи, возводятся мосты и ведутся исследования. Когда-то давно именно мой род тянул железную дорогу, ставшую самым дорогим и грандиозным проектом в тогдашней Эквестрии… разумеется, после бесполезного города на скале, выстроенного, к слову, Аликорном!

— Какими бы ни были ваши мотивы изначально, сейчас вы лишь тешите своё самолюбие, надеясь в масштабах своей добродетели встать вровень с божеством. Для вас это гонка, и вы настолько увлеклись состязанием с Селестией, что не замечаете, как преобразилась Эквестрия за последнюю неделю. Я это чувствую даже находясь в изоляции от внешнего мира. Я вижу это во снах её жителей, сперва излучавших восторг, затем ностальгию, предостережение, а сегодня — опасность. Я вижу, как встревожен Кантерлот, и как ещё совсем маленькие пони рискуют собой и окружающими, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу… Вероятно, совсем скоро я буду жалеть, что не была достаточно настойчива, но сейчас я призываю вас остановиться, ведь даже все пожертвованные вами битсы не покроют урона, который понесёт готовящееся к войне королевство.

Мак Блэкстрим встретился взглядом с принцессой. Нет. Это не была принцесса. Перед собой он видел испуганную пони, ещё слишком чистую, чтобы поверить в невозможность воплощения по-настоящему великого замысла без сопутствующих жертв. Эта дрожащая от волнения кобылка не имела ничего общего с тем историческим портретом Луны, на которую возлагались надежды Культа. Мак Блэкстрим это подозревал ещё с последнего разговора с принцессой, безропотно проглотившей все провокации своего собеседника. Но теперь сомнений не оставалось вовсе — эта Луна никогда не станет правителем, не соберёт вокруг себя центр сопротивления и не будет требовать с Манхеттена миллионы битсов на нужды своего народа. Она скорее придёт с повинной, чем будет грозить Кантерлоту реваншем или хоть сколько-нибудь заставит действующую принцессу пересмотреть военную доктрину своего королевства.

— Наконец-то мы подошли к этому разговору так близко, как никогда, — земнопони тяжело вздохнул. — Жаль, что ради этого был проделан такой огромный и совершенно бессмысленный путь. Теперь мне не остаётся выбора, как соблюдать с вами абсолютную честность, ибо это единственная возможность хоть в какой-то степени реализовать дело многих лет. Вы можете мне не верить сейчас, но обещайте вернуться к этому разговору после и внимательно проанализировать всё, что я сейчас расскажу.

Луна опустила крылья и села на поверхность стола.

— Когда-то не так давно далеко на Юго-Востоке, за границами Эквестрии, окружённое океаном, располагалось Королевство Гиппогрифов. Страна занимала небольшой клочок суши и существовала исключительно благодаря торговле с Эквестрией. Но когда однажды торговые суда нашего государства достигли скалистого утёса Гиппогрифии, моряки обнаружили, что город совершенно пуст. Судя по нетронутым зданиям, государство, окружённое океаном и расположенное на неприступном отвесном утёсе сдалось без боя царствующему в тех землях Королю Шторму.

Как и совсем незадолго до этого пала некогда процветающая Абиссиния. Завоеватель за сутки штурмом взял столичную крепость, разграбил дворцы и заполучил редкие магические артефакты, которые сделали его ещё более неуязвимым.

Всего интересней, что беда не нагрянула внезапно. Правители стран знали о нависшей над ними угрозе, но, как и Эквестрия, не желали превращать свои королевства в укреплённые гарнизоны, потому поддерживали тесные отношения с пиратами. Им списывали долги, предоставляли порты, снабжали продовольствием и оружием, ибо их манёвренный децентрализованный флот был единственным способным противостоять армии Короля Шторма. Пираты безнаказанно грабили его торговые челноки, брали на абордаж патрульные яхты и ежегодно сжигали по фрегату для отчётности перед кредиторами. В таких условиях Король Шторм не мог и думать о вторжении в чужие земли. Но в отличии от двух королевств, пираты не были заинтересованы в полной и безоговорочной победе над Штормом, ибо это означало прекращение поставок оружия с континента и отсутствие добычи в воздушных боях.

Пираты были сильными тактиками, но не стратегами, и однажды чаша весов склонилась не в их пользу. После победы Шторма над королевствами, флот пиратов лишился финансовой поддержки и портов. Ослабленный, он вскоре был разбит своими давними противниками. Те, кто уцелели были вынуждены либо навсегда покинуть Восточные Земли, либо примкнуть ко флоту Короля Шторма. Справедливости ради, последний обещал всем сложившим оружие экипажам сохранение в должности и службу под флагом нового короля.

Много лет, обращаясь к лучшим умам королевства, мы пытались лоббировать авиастроение в Эквестрийском Совете. Лично я неоднократно поднимал вопрос безопасности нашего государства, ещё во время нападения короля Шторма на Абиссинию. Но услышала ли нас принцесса Селестия? А услышала ли она нас, когда пало королевство Гиппогрифов? Или когда служившие фактором сдерживания пираты примкнули к самому крупному в мире флоту — флоту короля Шторма? Принцесса и думать не желала о милитаризации страны. Все эти годы она вела себя так, словно обладала заклинанием настолько могущественным, что обращало бы вспять движение морских вод, ветров и небесных светил. Но она им не обладала.

Вероятно, я ошибаюсь. И я очень хочу ошибаться, ведь в противном случае, принцесса, уже в ближайшие годы флот Короля Шторма вторгнется в воздушное пространство Эквестрии, беспрепятственно пересечёт полстраны и приземлится на центральной площади Кантерлота. И даже если вондерболты поднимут тревогу на подступах к столице, это будет всё, что они смогут сделать перед многотонными машинами из стали, магии и огня.

Мак Блэкстрим подошёл к принцессе и посмотрел ей в глаза. Луна больше не дрожала.

— Поймите, через несколько лет будет уже поздно. Будет поздно даже через год. Это совершенно другой уровень технологий, к которому не готова Эквестрия. Наращивать производственные мощности надо сейчас. Предполагалось, что собранный вами Культ создаст достаточную напряжённость в регионе, чтобы Селестия задумалась о необходимости усовершенствования военной доктрины. Мэйнхеттен в свою очередь будет готов помочь любыми законными (и не очень), — пони саркастически усмехнулся, — методами и объёмами финансовой поддержки. Это не пустые обещания, ибо чем серьёзней действующая принцесса возьмётся за модернизацию промышленности, тем большие потоки инвестиций мы получим.

Импосибли Рич — генеральный директор банка Goldmane Horse, уже подготовила фундамент, чтобы отсутствие необходимых объёмов золота в стране не сказалось на объёмах притока инвестиций. По нашим подсчётам, тридцатипроцентное обеспечение долговых расписок реальным металлом — оптимальный выбор между стабильностью банковской системы и необходимой денежной массой в королевстве. Мы не отрицаем, что за время военного положения капитализация Goldmane Horse подскочит в несколько раз, а королевский двор наберёт кредитов на несколько десятилетий вперёд, но никто из нас не обещал играть в благородство ещё и на этом фронте.

Земнопони подошёл к окну. В помещении было темно, и его черный силуэт вырисовался на фоне тусклого фиолетового витража. Принцесса поняла, что от неё ждут решения.

— Сейчас я узнала то, что не должна была знать Найтмер, — сказала она, наконец. — Но тогда каким был ваш первоначальный замысел? Что бы вы делали с ней через несколько лет, когда, спонсируемая вами, она стала бы представлять опасность наравне с Королём Штормом?

— Прекращение финансирования, саботаж и переход на сторону действующий принцессы, — отозвался Мак Блэкстрим. — Вариантов много, и выбор зависит от того, насколько серьёзна была бы угроза, представляемая Найтмер Мун. И хотя, прикидывая риски, мы понимали, что сотня бэтпони во главе с Найтмер и близко не сравнится даже с одиночным флагманом Короля Шторма, открытое противостояние сестёр с многочисленными жертвами всегда оставалось для нас крайним методом. Основной план предполагал, что через несколько лет Селестия одержит молниеносную победу, ибо на тот момент будет в курсе каждого шага Найтмер благодаря канцлеру Нейсею.

О том, что канцлер не в ладах с Её Высочеством, знали многие, и потому, когда Селестия решила внедрить своего агента в Культ Найтмер, мы сделали вид, будто в свою очередь наше тайное общество приняло Нейсея в качестве собственного агента в рядах действующей Принцессы. Сама же Селестия ничуть не сомневалась в лояльности канцлера, внедрённого в Культ, который… — Мак Блэкстрим поморщился, — который оказался самой безыскусной пародией секты из всех, что я видел. Кто из здесь присутствующих понимает, для чего он создан? Может вы, Гораций Адеодат Авентий Мун Люминас, единственный законный представитель воли Найтмер, Папа Церкви Второго Пришествия?

Гораций снисходительно улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Или вы, принцесса? Вы слышали что-то о Тёмном писании, которое вы вложили в уста никому неведомых пророков тысячу лет назад?

Принцесса не знала, как реагировать, потому постаралась вежливо улыбнуться, последовав примеру Горация.

— Да, — Мак Блэкстрим удовлетворённо кивнул, — приблизительно с таким же выражением на морде я исполняю необходимые обряды, большинство из которых превосходны в своей пародийной нелепости. Но именно благодаря Культу Селестия не догадывалась о наличии второго дна — третьей стороны конфликта, которая заинтересована в конфронтации двух принцесс с последующей победой Селестии и спасением Эквестрии через несколько лет.

Вновь наступила тишина. Яркий огонёк оторвался от кончика рога принцессы, поднялся к люстре над столом и, рассыпавшись десятком искр, осел на тоненьких фитилях восковых свечей. Комната окрасилась тусклым теплым светом.

— То есть, вы бы предали Найтмер? — Луна спрыгнула со стола и задумалась. — А что стало бы с её бэтпони?

— Что бы с ними ни стало, всё лучше, чем поражение в возможной войне с Королём Штормом, — уклонился от ответа Мак Блэкстрим.

Такой ответ Луну не удовлетворил.

— Были ли ещё какие-то варианты?

Её собеседник утвердительно кивнул.

— Когда я разговаривал с вами три дня назад, я уже понимал, что вы не та Найтмер, о которой повествуют «Песни Эквестрии», а ваша встреча с бэтпони окончательно расставила все точки над i. Вы не желали ни возмездия, ни реванша, что совершенно не совпадало с ожиданиями Культа. Варианта оставалось два — либо попытаться полностью подчинить вас себе и несколько лет манипулировать Культом от вашего имени, либо сделать то, что я и сделал — поговорить с вами начистоту и надеяться на вашу благосклонность. Не думайте, что я выбрал последнее исключительно в силу невыполнимости первого плана.

Гуляющий по коридорам ветер слабым дуновением коснулся маленьких огоньков бездымной магии, и короткие тени запрыгали по полу. Луна не шевелилась. Ей казалось необъяснимым и странным, что она собирается помочь пони, которого еще с полчаса назад она желала обездвижить магией, извалять в пыли и выволочь за хвост прочь из ворот своего замка. И ещё… Луна не хотела в этом сознаваться, но ей показалось, что какая-то часть её испытала удовлетворение, осаждая земнопони своим кантерлотским гласом. А такое не должно нравиться хорошим пони. Луне стало очень стыдно.

— Я поняла вас, Мак Блэкстрим, — принцесса едва заметно кивнула и подняла взгляд. — Сколько, вы говорите, осталось до нападения Короля Шторма?

— Не больше десяти лет.

Принцесса тяжело вздохнула и опустила голову на копыта. Так прошло с полминуты. Наконец, Луна поднялась из-за стола и подошла к собеседнику.

— Я должна изучить всё, что связано с военной политикой Короля Шторма. Если за эти несколько дней я не придумаю ничего лучше, вы получите извещение о моей готовности приступить. А сейчас уезжайте в Мэйнхеттен и больше никогда не возвращайтесь в этот замок. Если вас заподозрят в связях с Найтмер, вы в лучшем случае покините Эквестрию, а без поддержки мне никогда не осуществить предложенного плана. Он мне не нравится, но это достойная Аликорна жертва, ибо о ней будет известно только нам.

Вскоре принцесса ушла. За сегодня она больше ни с кем не заговорила, на вопросы Горация отвечала добродушной улыбкой, а ужину в его компании предпочла одиночество. Высоко над чёрными башнями сияла луна, и, повинуясь воле принцессы, до поздней ночи пел её печальные импровизации заколдованный орган.

---

Под просторными сводами пещеры было светло. Её люминесцентная флора мягким голубым сиянием освещала пространство вокруг, а потревоженные нежданными гостями светлячки подобно тополиному пуху кружились над густыми листьями папоротника. Кроны переплетавшихся над водой деревьев отражались в зеркале небольшого озера с кристально-чистой водой, а его гладь не нарушалась даже редкой капелью со сталактитов пещеры.

— Когда покинешь это место, — голос Жерома эхом отражался от гладких каменных стен, — отправляйся к реке вверх по течению и, не доходя до Понивилля, расставь рыболовные сети так, чтобы они от берега до берега перекрывали поверхность реки минимум на пять копыт глубины. Всё, что попадёт в сети, должно оказаться на берегу. После трёх часов ночи оставь всё, возвращайся в Даркстоун и жди дальнейших распоряжений.

Мэйджор ничего не понимал, но, как правило, ничего и не спрашивал. Глупо было предполагать, что Жером, никогда прежде не делившийся деталями своих планов, на этот раз сделает исключение. Вероятно, абсолютное неведение действующих лиц так же было одним из элементов схемы, но так глубоко земнопони не думал. Ему хватало лишь только того, что на его памяти всё кончалось благополучно.

— И ещё… — Жером извлёк конверт из-под бордовой накидки, — сейчас ты подойдёшь к краю озера, прочтёшь эти слова и окунёшься в воду. После чего, не оборачиваясь, не задавая вопросов и не издавая ни единого звука, покинешь эту пещеру. Я наложу на тебя заклятие невидимости, которое развеется через несколько минут.

Земонпони кивнул, распечатал конверт и пробежался глазами по строчкам пергамента. На его морде отразилась вся гамма эмоций от безразличия до замешательства, озабоченности и даже смятения. Перечитав записку дважды, Мэйджор понял, что просто не может не задать вопрос. Хотя бы один. На один Жером ещё, может, и согласится ответить. Только самый важный и не очень долгий.

— Это всего лишь пароль, — пояснил Жером, избавив напарника от необходимости формулировать вопрос, потому что привычные Мэйджору восклицания вроде «что тут, чёрт возьми, происходит?» редко когда были информативней его молчания. — Набор звуков и символов, без которых магия не сработает, не более. Главное, выбравшись на берег, сразу же направляйся к выходу.

— Может… — Мэйджор покосился в сторону лежащего без сознания единорога. — Проверим на нём?..

— Нейсей должен быть вторым. — Жером помедлил, прикидывая, нуждается ли его напарник в аргументах. — Не глупи, я проверял это, ещё обучаясь в Академии Одарённых Единорогов. Нет причин считать, что я растерял былую сноровку.

Мэйджора это не особо убедило, но выбора не оставалось. Он подошёл к самому краю и достал бумагу. В конце концов, Жером чепухи не советовал.

— И в своё отражение смотрела она —
Той, тоску по кому разделяла сполна.
И торжественно клятву давала себе
Не бояться судьбины стать mared вдвойне.

Пони закрыл глаза и шагнул вперёд. На удивление, вода не была мокрой. Вероятно, он даже не успел коснуться глади озера. Он просто провалился сквозь. На миг ему показалось, что падение будет вечным. Внезапно пол и потолок сменили друг друга, и Мэй, потеряв опору, едва было не повалился на бок, но кто-то вовремя протянул ему копыто и вытащил на берег.

«Не оборачиваться, не оборачиваться!» — крутилось у него в голове, пока он мчался к выходу. И у него действительно не возникло соблазна. Он желал лишь покинуть это наполненное коварной единорожьей магией, чуждое земнопони место до того, как он догадается, зачем всё это понадобилось Жерому.

— Ты цел? — Жером похлопал по спине стоявшего рядом Мэйджора. Вернее, его копию. — Ты едва не утонул в этой луже…

— Что здесь, чёрт возьми происходит?.. — выдавил из себя Мэйджор, недоуменно оглядываясь по сторонам.

— Ничего, — ответил Жером гораздо раздражённей, чем собирался — по его ожиданиям, копия должна была сохранить рассудок, а не только образ своего прототипа, и границы когнитивных способностей копии ещё следовало выяснить. — Сядь на камень и считай лягушек, пока я не окончу с ещё одним господином.

Мэйджор не шелохнулся.

— Ты забыл счёт или не знаешь, кто такие лягушки? — вспылил Жером. Единорог не ожидал, что копия окажется настолько невменяемой. Впрочем, и сам Мэй особой сообразительностью не отличался, что делало результаты эксперимента весьма спорными, а выводы — поспешными.

Как ни странно, противиться он не стал. Отойдя в сторонку, Мэйджор послушно сел на камень и за неимением лягушек стал разглядывать листья папоротника. Но Жерому было безразлично — лишь бы никто не мешал ему в ближайшие четверть часа во время исполнения сложных заклинаний сознания.

Сегодня Жером намеревался попасть во дворец принцессы. Для этого ему требовалось проникнуть сквозь магический шар, который накрыл Кантерлот несколько часов назад. Единственный пропускной пункт располагался на железнодорожной станции и тщательно охранялся гвардейцами и придворными магами. Для них не составит труда вычислить чейнджлинга, оборотное зелье, любые виды трансфигурации и им подобные фокусы. Поэтому сегодня ночью в Кантерлот попадёт максимум десять доверенных лиц Эквестрийского Совета и никто больше.

По крайней мере, так считала система безопасности, ещё не знавшая о бедственном положении Нейсея. Особый выданный принцессой талисман, который единорог всегда имел при себе, позволял канцлеру в любой момент беспрепятственно телепортироваться во дворец, минуя его защитные чары. Жером понимал — наивно полагать, что активировать портал сможет любой желающий, и подтвердил свои догадки парой безуспешных попыток. Амулет подчинялся только прикосновению Нейсея и его магии, и не было иных способов, кроме как принудить канцлера подчиниться чужой воле.

Тот, кто не считал аморальным применять Заклятие Принудительного Доверия на жеребятах, мог убедиться, что на них оно работает безотказно. Почти аналогичный эффект наблюдается и для взрослых пони, но лишь достаточно пожилых или отличающихся особой мнительностью. Поэтому Fiducia Compelus редко применяется в чистом виде — зрелой жертве достаточно лишь усомниться, что её желания действительно её, как магия теряет свою силу.

Заклятие Cogeria угнетает когнитивные функции мозга и затуманивает рассудок. В силу специфичности, само по себе оно применяется редко, но зато способно лишить находящегося под Принудительным Доверием пони критического мышления. Жертва оказывается не способна выполнять интеллектуальную работу, нуждается в постоянном контроле, но по этой же причине ей не хватает и сил сопоставить разницу оттенков собственной воли и воли навязанной. Поэтому применение Fiducia Compelus в паре с Cogeria считается проверенной практикой для большинства случаев.

Но придворных магов обучают успешно противостоять чарам изменения сознания любой сложности. Это важнее, чем умение сотворить клинок из чистой магии, и даже важнее, чем способность самолевитации, ибо попавший под влияние маг Её Высочества становится опасной фигурой в копытах недоброжелателя. И только хрупкое состояние на грани пробуждения ото сна даёт возможность на короткий срок завладеть уязвимым сознанием жертвы, что, как правило, лишено практической пользы. Ибо пребывающая в полусне пони не способна выполнять физические действия, если только она не предрасположена к сомнамбулизму. Вероятно, именно поэтому сомнамбулизм, известный также как «Поцелуй Луны» считался попыткой изгнанной принцессы вселиться в тело жертвы, а страдавшие им не могли претендовать на службу в рядах действующей армии Принцессы.

Единорог поднял Нейсея магией, и он повис в воздухе подобно тряпичной кукле. Рассчитанное на пару часов усыпляющее заклятие постепенно растворялось, и потревоженный канцлер непроизвольно дернул головой. Яркая белая вспышка озарила пещеру мощью составного заклинания. Затем тело Нейсея плавно подплыло к краю берега и зависло над водой.

— Повторяй! — приказал Жером и, выждав паузу, стал медленно диктовать первую строчку Зеркальной Клятвы.

---

К вечеру в столице стало особенно шумно. Играла бодрая музыка, у летних кафе суетились услужливые официанты, пони наперебой пересказывали последнее заявление принцессы, а толпы горожан выходили на узкие улочки и устремлялись к центральной площади, чтобы наблюдать за возведением магического купола. Казалось, Кантерлот отмечает очередной грандиозный праздник с уличными шоу, пышными речами, светскими разговорами, флагами и громкими тостами за здоровье Её Высочества.

— Сегодня, — резкий голос Сапфир Шорс выделялся среди прочих, — принцесса была особенно похожа на принцессу. Селестия наконец-то дала понять Найтмер Мун, что члены Высшего Общества не позволят какой-то самозванке посеять панику в наших рядах.

— Совершенно с вами согласен, — поддержал её напыщенный жеребец, стоявший по правое копыто, — наше общество выдерживало гораздо более серьёзные испытания во времена Великого Разлада. Мы в любой момент готовы повторить подвиг наших праотцов и доказать Её Высочеству, что за прошедшую тысячу лет благородные дома не утратили своего достоинства. Верно, Винтер Вайнд?

— Безусловно, господа. Сразу после речи принцессы я записал своего сына в ряды добровольцев. — Жеребец в строгом костюме чуть склонил голову и, дождавшись нескольких восхищённых взглядов, не без напускной скромности продолжил: — Для нашего рода служить на благо солнцеликой принцессы всегда было делом чести. Я бы и сам сменил придворный мундир на форму вондерболта, не будь в нашем общем деле мой многолетний опыт личного камергера Принцессы также важен, как крепость молодого крыла.

— Ах, Винтер Вайнд! Ваша отвага и благородство всегда остаются примером для подражания любому пегасу! — Кобылка с пышным меховым воротником приложила к груди копыто в знак восхищения. — Но пожалейте себя! Летать под облаками, сражаясь со стаями бэтпони в ваши годы…

— О, вы очень любезны, мадам, но когда долг зовёт, мы забываем о собственной нужде, — Винтер Вайнд поклонился и почувствовав, что сейчас эстафета самолюбования неминуемо перейдёт другому пони, решил самостоятельно выбрать, кому именно. — Общий враг всегда объединял Эквестрию. Ходят слухи, что даже Аурум Мак Блэкстрим, не входящий в высший свет Кантерлота, предложил пятьсот тысяч битс помощи казне Её Высочества. О, нет, что вы, всего лишь слухи! Пятьсот тысяч — неслыханная щедрость для пони с Foal Street.

— Вне всяких сомнений! — рьяно поддержал его жеребец в чёрном фраке и блестящем цилиндре.

— Вы правы, это полнейшая нелепица! — откликнулась пожилая кобылка, невольно придав своему голосу гораздо большую заинтересованность, чем следовало, отзываясь об очередном слухе.

И несмотря на демонстративное спокойствие, взволнованные члены высшего общества уже искали авторитетного опровержения, ведь не положено пони без чина и звания жертвовать принцессе больше благородных домов. Все взоры тут же устремились на церемониймейстера Её Высочества — самого уважаемого пони среди кантерлотской элиты.

— Сэр Фэнси, Фэнси Пэнтс, — престарелая кобылка подёргала церемониймейстера за белую манжету, привлекая его внимание, — прокомментируйте этот слух, просим вас!

— Именно, Фэнси Пэнтс! — поддержал её всё тот же господин в цилиндре. — Кто, как не вы, разбирается в происходящем за кулисами кантерлотской сцены? Опровергните же эти нелепые домыслы!

Сегодня после полудня церемониймейстер пребывал в совершенно подавленном расположении духа и потому надеялся против обыкновения остаться незамеченным. Ведь в высшем обществе не принято демонстрировать настроение, отличное от хорошего, даже если два часа назад тебя шантажировали обнародованием сексуальных связей с тысячелетней принцессой. Но именно когда Фэнси больше всего желал избежать всеобщего внимания публики, она как никогда оказалась любопытна.

— Господа… — церемониймейстер принцессы сделал шаг вперёд, словно принимая неизбежное. — Это действительно так, — подтвердил он, и возбуждённые возгласы тут же притихли, — банк Goldmane Horse, генеральными директорами которого являются Импосибли Рич и Мак Блэкстрим, предлагал королевскому двору помощь в случае военного конфликта. Но обращаю ваше внимание, что речь шла не о пятистах тысячах битс, а о гораздо большей сумме. Порядка пятидесяти миллиардов.

Пони замолкли. Им потребовалось несколько секунд — сперва чтобы убедиться, что Фэнси не оговорился, затем чтобы осознать эту сумму. Пятьдесят миллиардов битс было трудно даже представить, ведь их не с чем было сравнить. Сколько это? Два миллиона колесниц? Полтысячи дворцов? Мост из яхт до самого Гриффонстоуна? Оплаченные ужины на четверть миллиона лет вперёд в самом дорогом ресторане Мэйнхеттена? В чём можно было измерить пятьдесят миллиардов, когда ещё несколько дней назад в Эквестрии не было пони с состоянием больше двухсот миллионов? Это казалось немыслимым даже если Фэнси ошибся в десять раз — никто не был в состоянии объяснить, откуда за неделю в Эквестрии взялось денег больше, чем она бы стоила даже будучи распроданной вплоть до принцессы? Но собравшиеся понимали, что Фэнси не мог ошибаться. Как понимали они и то, что такой суммы не собрать всем благородным домам, даже выставив на торги все их фамильные замки, земли и поместья.

— Но! — громко произнёс Фэнси, не дожидаясь, когда шум толпы перерастёт в гвалт, — пятьдесят миллиардов обещал не сам Мак Блэкстрим, а его банк. Более того, он предлагал лишь по десять миллиардов в течение последующих пяти лет при соблюдении определённых условий. Более того, он намеревался востребовать обратно всё до последнего битса в течение последующих тридцати лет и получить двенадцать миллиардов сверх одолженной им суммы. Разумеется, королевский двор посчитал эти условия неприемлемыми, и нет никаких оснований полагать, что наша позиция в скором времени изменится.

— Так он собирался потом забрать эти деньги у принцессы? — в голосе пожилой кобылки послышались притворные нотки облегчения и напускного осуждения.

— Разумеется, мадам, — успел произнести Фэнси до того, как лужайка перед дворцом вновь потонула в невообразимом шуме галдящих наперебой членов кантерлотской элиты. Они осуждали, насмехались и высказывали своё негодование, а особо изобретательные выдумывали нравоучительные небылицы, стараясь иносказательным образом вывести оправдывающую их мораль, и каждый отчаянно пытался восстановить утраченные позиции. «Я не испугался. Уверен, что не испугались и вы» — звучало со всех сторон во всевозможных интерпретациях, безыскусно прямолинейных и единожды приемлемых. Увидев, что все заняты исключительно попытками оправдать своё замешательство, церемониймейстер воспользовался заминкой и протиснулся на периферию лужайки, подальше от эпицентра лицемерия.

— Господин церемониймейстер! — Гвардеец, до этого сновавший по кантерлотскому саду в безуспешных поисках, наконец-то приметил Фэнси Пэнтса. — Её Высочество желает, чтобы вы немедленно явились к ней в кабинет, — он протянул скрепленный королевской печатью свиток.

Фэнси Пэнтс помрачнел. Он догадывался, по какому делу. Церемониймейстер забрал бумагу и бросил обеспокоенный взгляд в сторону Флёр, которая осталась в толпе придворных. Но кобылка так была увлечена обсуждением сплетен в кругу фрейлин, что даже не заметила взгляда своего супруга. Судя по всему, о тёмном прошлом Фэнси она ещё не догадывалась.

Когда церемониймейстер принцессы покинул кантерлотский сад, члены высшего общества сгрудились вокруг нового негласно выбранного авторитета.

— Чистой воды плебейство, — презрительно говорил джентельпони в мундире, (тот самый, что записал своего сына в добровольческий отряд). — Кем возомнил себя этот Мак Блэкстрим, что собрался сделать ему обязанной саму принцессу! Он нарочно выставил заведомо неприемлемые требования, ибо не был готов к сделке. Уверен, у него не набралось бы и десятой доли обещанной суммы. Именно такие поступки и отличают невеж от членов высшего общества. В отличие от нищего сословия, нас, настоящих аристократов, никогда не волновали финансы.

Вскоре лужайка перед дворцом начала пустеть. Неловкое молчание становилось непозволительно долгим, а заготовленные для таких моментов вопросы отнюдь не спасали ситуацию. Пони наскоро прощались, вспоминая о приглашениях на скачки, больных престарелых бабушках или нежданных родственниках, прибывающих из Седельной Аравии. Но словно желая напоследок заручиться уверенностью окружающих, гости насмехались над прижимистостью Foal Street, получая в ответ такие же безыскусные бравады. И никто не смел признаться в поражении, настигшем кантерлотскую элиту, ведь тем самым он в первую очередь признал бы поражение своё собственное.

И эти бравады напоказ вовсе не были недальновидной глупостью, а являлись необходимой частью игры, в которой за борт первым отправится тот, кто поднимет панику на тонущем судне. У остальных же останется ещё немного времени насладиться шиком и роскошью беззаботной жизни. Ведь когда королевству понадобится столько золота, сколько не сможет гарантировать нынешняя элита, вся честь и доблесть благородных домов на одной чаше весов проиграет несметным богатствам на другой. И если Goldmane Horse того пожелает, он спровоцирует войну и вынудит принцессу заручиться поддержкой Мэйнхеттена. Тогда нынешние представители благородных домов станут последними в истории Эквестрии обладателями своих высоких титулов.

*

Фэнси мчался по коридорам дворца. Вероятно, ещё никогда они не казались ему настолько бессмысленно длинными.

«Целесообразно ли ставить в известность принцессу, — пытался решить Фэнси, — если я уже удовлетворил требования шантажиста? С одной стороны, Селестии теперь останется лишь пожать плечами, но с другой, пока члены Эквестрийского совета не переступили защитного купола, точка в этом вопросе не поставлена. Не в том ведь заключался план Найтмер, чтобы разослать десять приглашений в Кантерлот без дальнейшей цели.

«Но, предположим, — продолжал рассуждать он, минуя очередную анфиладу комнат, — Селестия тоже подверглась шантажу. В таком случае она сама позаботится о наиболее благополучном для нас исходе, а мне лишь останется сообщить, что я получил аналогичный конверт тремя часами ранее».

— Если бы ты сразу пришёл ко мне, — прозвучал в его воображении голос принцессы, — с помощью одного таинственного артефакта я бы вернулась назад во времени и проследила бы цепочку адресат вплоть до отправителя. Но, увы, маховик времени способен возвращать лишь на шесть часов в сутки, четыре из которых я использовала на утренние события в Запретной Секции…

Затем она расскажет какую-нибудь нравоучительную историю с выводом очевидным, но оттого не менее актуальным, и когда церемониймейстер уже будет готов покинуть её кабинет и бежать из Кантерлота, сообщит, что пришло время применить самый могущественный артефакт, хранимый со времен Грогара как раз для таких случаев. Желательно, если это будет не разум, а просто ещё одна побрякушка, но самая сильная из всех имеющихся. Так ведь надёжнее. После чего она подойдёт к своему столу и извлечёт из секретера второй маховик времени, за сегодня неиспользованный.

И пусть это были лишь фантазии, Фэнси не удивится, если Селестия именно так и поступит. Нет, он даже удивится, если она не поступит именно так. Ведь Селестия всегда имеет готовые решения даже когда положение безвыходно: она Аликорн, потому неуязвима. Наблюдать за ней — ровно что наблюдать за главным героем романа, который находясь даже в самом бедственном положении вновь виртуозно обыграет своих оппонентов, ибо половина книги ещё впереди. И, поднимаясь по винтовой лестнице, Фэнси твёрдо решил поставить принцессу в известность. Даже если она пригласила церемониймейстера исключительно чтобы он составил ей компанию во время вечернего чаепития.

Тысячелетняя правительница стояла у окна своего кабинета и печально, словно это было неотъемлемой частью её образа, смотрела на расстилавшуюся внизу столицу. Чая пить она не собиралась, и церемониймейстер определил это быстрее, чем заметил отсутствие чайного сервиза на её столе. Позволив Фэнси Пэнтсу войти, принцесса не сразу отвлеклась от своих мыслей. Вопросы о самочувствии она проигнорировала. И лишь тонкое чутьё грани, за которой артистизм рискует стать снобизмом, заставило её неохотно отвести свой взгляд от столицы в тот самый момент, когда Фэнси намеревался повторить свой вопрос.

— Они боятся, да? — её голос звучал тише и слабее обычного; она едва заметно кивнула в сторону окна.

Вопрос застал церемониймейстера врасплох, но многолетний опыт общения со своей принцессой позволил ему не растеряться.

— Все боятся, Ваше Высочество, но это не значит, что мы отступим перед лицом опасности, — Фэнси почувствовал, что его ответ звучал почти безупречно, но тем не менее, он нервно прикусил губу. Когда принцесса начинает издалека, она всегда подходит к сути с самой неожиданной стороны, уже получив предварительную расстановку сил.

— Может, именно так и поступают герои романов, но порой проще и безопаснее примкнуть к превосходящему силами злу, как это случается в жизни. — Принцесса повернулась и посмотрела Фэнси в глаза. Только усилие воли помогло жеребцу не отвести своего взгляда.

«Понятно, — отметил про себя Фэнси. — О письме она уже знает и собирается подтвердить свои догадки, что я действительно поддался на чей-то шантаж. С этой фразы следует быть внимательным, ибо принцесса начнёт разыгрывать свой любимый дебют мудрого старца, чтобы прощупать, насколько хорошо собеседник осведомлён о настоящем положении дел.»

Тем, кто никогда не был знаком с принцессой, нередко могло показаться, будто амплуа мудреца нужно Селестии только для поддержания своего недостижимого божественного образа. Те же, кто сталкивался с принцессой во дворце, смел уверять, что принцесса искренней любого из его обитателей, а её иносказания ни что иное, как особый вид аликорньей мудрости. И только единицы догадывались, что это лишь особый вид дипломатии, позволяющий в своих расспросах не выдать истинное положение дел, если собеседнику о нём не известно. Обмен сообщениями в таком формате в зависимости от уровня сторон мог продолжаться достаточно долго. По крайней мере, до тех пор, пока оба участника не удостоверятся, что говорят об одном и том же.

— Может, кто-то так и поступает, — ответил, наконец, Фэнси, — но оставшийся в строю герой принимает свою участь в обмен на благо своих ближних. Посему, что если собственная безопасность — не высшая ценность, которую мы стараемся уберечь?

— Даже ценой сотрудничества со злом?

— Даже ценой уступок врагу, — поправил жеребец, — врагу, у которого, в отличие от наивного книжного зла, целью, как правило, является достижение собственного благополучия, а не вашего поражения. — Фэнси помедлил, оценивая вероятность, что два зрелых собеседника не столкнулись с иллюзией прозрачности. — В конце концов, — продолжил он, решив, что подтверждений достаточно, — от меня просили лишь устроить Эквестрийский Совет, и если мы придумаем решение лучше или сочтём принимаемые риски недопустимыми, мы просто не откроем защитный купол для приехавших членов Совета.

— Понятно… — голос Селестии упал. — Когда ты обнаружил конверт?

«Сказать правду или соврать, что недавно? — мелькнул соблазн в голове Фэнси. — Ни в том, ни в другом случае ничего уже принципиально не изменится, но если я скажу, что давно, принцесса упрекнёт меня в том, что я не сообщил о происшествии сразу. А если совру, то избегу разового осуждения взамен на минимальные риски запятнать репутацию. Лучше сознаться», — решил Фэнси, поймав себя на мысли, что для пони, собиравшегося соврать, он всё равно уже думал слишком долго.

Выслушав ответ, Селестия тяжело вздохнула и отошла обратно к витражному окну, чтобы собеседник не мог видеть её морды.

«Я победила. — Тысячелетняя правительница прикрыла глаза и её морду исказила едва заметная улыбка. — Всё прошло по плану. Сегодня ночью Найтмер Мун перехитрила Твайлайт и с её помощью получила доступ к архивам. Но ни та, ни другая не заподозрили, что в свою очередь стали частью моего замысла. Теперь в своей памяти Твайлайт хранит созданное мной смертоносное заклинание, которое Найтмер выкрадет и прочтёт, стоит только единорожке забыться сном вне поля действия кризалита.»

Селестия стала медленно отступать вглубь кабинета, мысленно пробегаясь по строчкам своего лже-заклинания времени, словно желая убедиться в его безупречности. Даже сейчас оно звучало всё так же правдоподобно, как и сотни лет назад. Несмотря на смертоносную силу заклинания, принцесса не боялась его произносить, ведь в свои слова она не закладывала намерения, которое, обязательно вложит Найтмер. Именно по этой причине жеребята не способны сотворить могущественную магию, даже добравшись до трудов Старсвирла Бородатого (бессмысленно читать заклинание, не понимая его сути), а опытный маг всегда способен предположить ожидаемый результат заклинания из его формулы.

— Грош цена тебе как магу, — сурово повторял молодой Селестии могущественный волшебник, — если для покраски хвоста ты пишешь избыточно сложное заклинание, которое с трудом понимаемо даже опытными чародеями. И неважно, насколько хорошо оно работает, — Старсвирл возвращал пергамент с каракулями автору. — Когда через месяц ты решишь внести правки, догадавшись, что красить им можно не только хвост, но и шторы, ты будешь изобретать новое заклинание, потому что никогда не вспомнишь, как работает написанная здесь магия. Повтори «три кита идеальной композиции» и попробуй соблюсти хотя бы одно.

— Не плоди сущности без надобности, не повторяйся и будь проще, — бурчала под нос Селестия. Она ненавидела «китов». В такие моменты обиженная пони мечтала лишь только о том, чтобы в будущем создавать заклинания настолько уникальные, что величайшие маги будут мириться с её прихотями только лишь потому, что ни один из них не сможет лучше.

Но принцесса не могла и представить, что через полтысячи лет для составления необходимого заклинания ей придётся нарушить каждое из правил написания идеальной магии. Желая максимально скрыть смертоносную составляющую, Селестия использовала всевозможные вариации заклинаний группы Accelero (в силу интуитивного сходства с заклинанием времени), стандартные конструкции заменялись сложными интерпретациями, а целые массивы слов порой не несли совершенно никакой практической нагрузки.

Безусловно, внимательно изучив заклинание перед прочтением, Найтмер заподозрит неладное, а отгородившись от мира стопками пыльных фолиантов, через неделю извлечёт исходную магическую составляющую и ужаснётся коварству своей сестры. Но расчёт Селестии был очевиден — Найтмер ни на секунду не усомнится в подлинности заклинания, украденного ей лично. К тому же, у неё будет не так много времени, чтобы прочитать его, прежде чем единственный носитель доступной копии будет навсегда уничтожен Селестией.

И когда Найтмер произнесёт последнее слово, чары вызовут диссонанс магий трёх рас, заключенных в одном теле, и уничтожат его. Тогда огромная концентрация сил вырвется на свободу чистой энергией света и выжжет земли на многие мили от эпицентра. Но случится это не потому, что одним словом можно разрушать миры и создавать новые, а оттого, что так растворится энергия погибшего Аликорна. Эквестрия навсегда избавится от Найтмер ценой сотен или даже тысяч жизней тех, кому не посчастливится оказаться рядом в тот момент. И потому этот сценарий не должен быть реализован, пока будет оставаться хоть малейшая надежда вернуть прежнюю Луну.

Зная ставку самого негативного сценария, гораздо проще придумывать альтернативные варианты.

«В столице считают, — продолжала рассуждать Селестия, — будто защитный купол стал ответом на агрессию Найтмер. Но в действительности он был запланированным шагом. Таким же запланированным, как и похищение моих личных дневников. До этого было сложно предугадать, как поступит Найтмер. Но теперь, когда в её копытах оказался компромат на Фэнси, а он — один из немногих, кто может открыть купол, совсем не трудно предположить, с какой стороны ждать удара.

Как и ожидалось, церемониймейстер, подвергшийся шантажу со стороны приспешников Найтмер, предпочёл сделку огласке. Он разумно предположил, что нет ничего плохого в очередном Совете, слово которого носит лишь рекомендательный характер, а потому разослал приглашения, заставив Найтмер поверить, будто её шантаж сработал. Поэтому сегодня ночью, когда десять членов совета окажутся под Кантерлотским куполом, на них будет нацелена вся мощь Вондерболтов, королевской гвардии и придворных магов, ибо среди них как минимум один окажется предателем.»

Принцесса прислонилась лбом к книжному шкафу. В ряду книг полкой выше совсем не случайно недоставало одного тома посередине.

— Это моя вина… — голос принцессы дрогнул. — Я была уверена, что охраняемые тайны запретной Секции не могут попасть в копыта недоброжелателя…

— Никто не виноват, принцесса, — Фэнси Пэнтс посчитал себя в праве поддержать Селестию. — Это война. Пусть и необъявленная, но война, и в ней неминуемы потери. Ни вас, ни вашего внебрачного жеребёнка никто не посмеет осудить, хоть никто и не поверит, что в тот момент, тридцать лет назад, вы думали исключительно о спасении Эквестрии.

Жеребец запнулся, пытаясь найти вопросы, которые бы заполнили гнетущее молчание. О том, что теперь будет с ним и его супругой он старался не думать.

— Но как вы догадались, что у меня неприятности? — спросил он, понимая, что этот вопрос ему следовало задать ещё в самом начале.

— Я тоже нашла записку под дверью своего кабинета, — тихо ответила Селестия, не став сознаваться, что ещё со вчера приставила к своему бывшему любовнику двух придворных магов. Именно они и доложили принцессе, что сегодня Фэнси разослал стопку писем, воспользовавшись для этого не придворными гонцами, а почтовыми, через два квартала отсюда.

Церемониймейстер кивнул и отошёл к камину. Всё что было в его силах, он уже сделал, теперь настала очередь принцессы. Минута прошла в полной тишине.

— Похоже, кто-то хочет нас видеть, — внезапно оживилась Селестия, сверившись с одним из замысловатых устройств на своём столе. — Спрячься или примени чары разнаваждения, чтобы тебя не видели, — шепнула она и заняла место на троне, который скромно называла креслом. — Главное — не подходи ко мне, — посоветовала напоследок принцесса, надев на шею кулон с тёмно-зелёным камнем.

Посчитав, что прятаться ниже его достоинства, церемониймейстер воспользовался магией. Услышав разрешение войти, дверь распахнул начальник стражи в сопровождении не менее дюжины гвардейцев, которые толпились за порогом кабинета.

— В чём дело, Стоун Стронгхолд? — поинтересовалась принцесса, не отвлекаясь от своих канцелярских дел. — Вопросы по возведению купола?

— Мы поймали единорога, — жеребец откашлялся, — мы поймали единорога, который во время своего магического шоу передвигал луну.

Селестия отложила перо и подняла взгляд. Какую-то переменную она всё-таки упустила. И сейчас у неё было лишь несколько мгновений, чтобы понять, какую именно, и является ли произошедшее случайностью, планом Найтмер, ещё не знающей о скорой развязке или же, что хуже всего, её контр-планом, суть которого Селестии пока неясна.

— Передвигала Луну?! — из-за двери раздался возмущённый голос кобылки. — Это ты копытами передвигаешь! А Великая и Могущественная возносит небесное светило!

Селестия бросила мимолётный взгляд в сторону окна. Её мордочка омрачилась. Почти в самом зените завис яркий белый шар, хотя еще вчера до фазы полнолуния было двадцать дней.

— Пусть войдёт, — распорядилась принцесса. — Остальные покиньте кабинет. Это приказ, Стоун, — добавила она, прежде чем начальник гвардии решился возразить.

В мире, где твоя магия больше не самая могущественная, неразумно оставаться один на один с незнакомцем, хоть сколько-нибудь равным по силе. Но Селестия была не одна. Кулон и двое придворных магов под заклятием разнаваждения, что выполняя приказ принцессы, всё ещё следили за Фэнси, были гарантией её безопасности. Когда двери закрылись, принцесса применила заклятие звуконепроницаемости на стены своего кабинета.

— Добрый вечер, маленькая пони, — Селестия отложила в сторону документы и дружелюбно улыбнулась. Сейчас следовало действовать крайне осторожно, чтобы не спугнуть единорожку. Нельзя исключать, что Найтмер уже реализовывает свой контр-план, не дожидаясь приезда Эквестрийского Совета, который может оказаться лишь отвлекающим манёвром, — как тебя зовут?

— Великая и Могущественная Трикси, Ваше Высочество! — единорожка картинно поклонилась. — Впрочем, для хорошей сестры своей хорошей знакомой я могу быть просто Трикси.

«Она назвала Луну своей хорошей знакомой?»

— Приношу извинения, что выполнявшая мой приказ гвардия была вынуждена прервать твоё выступление. — Принцесса достала из полки кусочек торта (при дворе существовало множество теорий, откуда они там берутся). — Но ты ведь знаешь, насколько болезненно воспринимают пони всё, что напоминает им о Принцессе Ночи. Уверена, жители Понивилля признали в тебе настоящую Найтмер и очень перепугались. — Селестия заглянула в тумбочку. — Чай ещё заваривается.

— И очень напрасно испугались, — вздохнула Трикси, пододвигая к себе кусочек торта, — я никогда не встречала пони добрее принцессы Луны.

«Приятно слышать, что я не одна, кто когда-то искренне так считала», — подумала Селестия, решив не озвучивать свои откровения в компании Фэнси и двух придворных магов. Поэтому на её уставшей мордочке отразилось лишь слабое подобие улыбки.

— Я знаю, что это не фокус и не оптическая иллюзия. — Селестия отошла к окну, чтобы убедиться, что небесное светило не исчезло. Она и так знала, что это магия её сестры, но играть роль для невидимых зрителей следовало так, чтобы исключить двоякое трактование происходящего. — Но в чём секрет твоей могущественной магии? Этим амулетом тоже поделилась Луна? Можно посмотреть?

— Подарок Луны был одноразовым, — пони опустила ушки и глуповато улыбнулась. — В тот день принцесса оказалась слишком слаба, чтобы отдать даже крошечную частицу своей силы амулету, поэтому она просто вложила магию поднятия луны в мой хрустальный шар. Чтобы извлечь магию, я была вынуждена его разбить… — Трикси помолчала. — Теперь придётся покупать фосфорную лампу или магические огоньки, которых не хватает и на ночь. А ведь он так ярко светил даже в самые тёмные ночи и был единственным напоминанием о хорошей принцессе…

«Хорошей принцессе…»

— Учитывая, что поднятие луны — явление уникальное, — начала Селестия, отметив, что непозволительно прямолинейно проигнорировала предыдущую реплику собеседницы, — я предположу, что ты получила этот шар в качестве подписи принцессы Луны. А наблюдаемое полнолуние исключало бы возможность сослаться на совпадение, в случае, если бы демонстрация твоего фокуса пришлась на момент настоящего лунного восхода, — Принцесса задумалась, не упустила ли она какой-нибудь важной подробности. — Но если так, то какое известие хотела передать моя сестра?

— Оу… — единорожка смутилась, — Трикси начинает верить, что Аликорны и правда умеют читать мысли…

— Или, на худой конец, видеть сквозь мантии и шляпы, — подхватила принцесса, и за столом повисла неловкая пауза. Селестия на мгновение встретилась с растерянным взглядом единорожки, после чего, желая намекнуть, что принцессы тоже шутят, снисходительно улыбнулась.

— Ничего страшного, это щит из антимагии, — пояснила Селестия, когда свиток, левитируемый Трикси, внезапно упал на стол перед ней. Затем принцесса подняла бумагу и отошла вглубь кабинета. Затратив времени, сколько бы потребовалось на прочтение нескольких гораздо больших по объёму писем, она запечатала письмо своей сестры в конверт и устало села в кресло.

— Мне очень жаль, — принцесса разочаровано покачала головой. — Но сегодня Трикси не покинет Кантерлот.

Вновь повисло неловкое молчание.

— Я понимаю… — начала было принцесса, но её перебил звонкий голосок фокусницы.

— Это невероятно! — воскликнула единорожка, зацокав копытцами. — Трикси всегда мечтала увидеть кантерлотские ночи! И пусть Кантерлот не был в списке моего турне, раз обстоятельства обязывают, я смогу найти время, чтобы на пару дней стать вашей гостьей. Полюбуюсь фонтанами и сценами, пройдусь по улице ресторанов и обязательно загляну в столичный театр, чтобы пересмотреть мои любимые спектакли!..

— Правда? — Селестия воспряла духом. — А что именно тебе нравится? — спросила она, понимая, что совершенно не знает репертуара театров.

— Это вот… мм… — задумалась Трикси, явно не ожидая такого вопроса. Ведь на самом деле она не любила театры. Она просто хотела, чтобы Селестия не чувствовала себя хоть сколько-нибудь виноватой. — Мне нравится всё. Хорошие спектакли учат меня, как надо завораживать зрителя, а плохие — искать потаённые смыслы.

Обе пони звонко засмеялись, но искренне — только одна.

— В таком случае, столица будет только рада принять новую гостью. Твою повозку доставят завтра к вечеру, — пообещала принцесса. — До этого времени я поручу, чтобы мои слуги позаботились о комфорте Великой и Могущественной, — Селестия вновь улыбнулась. — А пока пододвигай кресло, присаживайся удобнее и расскажи мне всё, что ты узнала о Луне. Только сперва мы откроем дверь моего кабинета и выпустим всех призраков.

Трикси улыбнулась. Видимо, это был какой-то кантерлотский фразеологизм, который она не поняла.

---

Поезда больше не ходили. Тот, что покинула Винди Вислз, был последним с северного направления. И она была единственным пассажиром, не считая голубой пегаски, служанки Жерома по имени Сильвер Плэйт, что покинула поезд через окно за полминуты до прибытия на станцию.

— Я знаю, вы знакомы с Бабулей Смит, — сообщила незнакомая пегаска, когда поезд, выйдя из тоннеля, совершал последний виток вокруг кантерлотской скалы. — Прошу вас, передайте ей это письмо.

Меры предосторожности. Реализация

А вы любите единорогов? Тех самых единорогов из фантастических романов, что на ходу вычисляют вероятностные исходы до третьего знака после запятой или оперируют псеводомагическими терминами, вводя в заблуждение своих напарников — пегасов и земнопони? Обычно они хранят у себя в голове уйму знаний — нужных и не нужных, носят очки, белый халат и совершенно не приспособлены к жизни вне стерильных стен собственной лаборатории. Так вот, Жером презирал их, а заодно и авторов, что преподносили этот клишированный образ как показатель блестящего ума.

Одна из первых фантастических книг, попавших в копыта Жерому, называлась «Экспедиция Луна-1001». И повествовала она о недалёком будущем, когда сформированный Селестией отряд отправился на Луну искать Принцессу Ночи, не вернувшуюся после тысячелетнего заточения. Взятый в экспедицию учёный единорог беспрестанно сыпал научной терминологией и постоянно упоминал какие-то магические теории, искренне удивляясь тупым, ничего не понимающим взглядам своих коллег. По замыслу автора, это должно было подчеркнуть непревзойдённый ум персонажа, но на деле показывало его непревзойдённую эрудицию и… глупость.

И первый урок, который двенадцатилетний жеребёнок вынес из этой книги — эрудиция и интеллект — вещи коррелирующие, но далеко не равнозначные. А ещё, когда речь идёт о работе в команде, мало быть осведомлённым, нужно ещё быть понятным. Последнее очевидно, но совсем не так просто, как может показаться. Пегас не видит смысла объяснять, что холодный влажный воздух дольше сохраняет рассечённую полость за летуном, а земнопони почти уверен — остальные тоже знают, что в спокойных реках скорость течения выше к центру, а в горных стремнинах — почти от этого не зависит. И хотя оба эти явления связаны одним-единственным критерием, обладателю своего знания придётся немало потрудиться, чтобы объяснить известную узкому кругу модель, основываясь на общедоступных терминах.

И подобно тому, как год за годом копились знания единорогов, опыт пегасов и мудрость земнопони, складывая громоздкие пласты знаний в лаконичные термины, что-то значащие лишь для трети населения, так и дворцовые интриги, за последнюю неделю ставшие слишком сложными, не подлежали объяснению одним абзацем для простого обывателя. Только тот, кто самостоятельно прошёл цепочку следствий от общедоступного знания до составных конструкций, осознаёт, какая пропасть разделяет его и тех, кто остался по ту сторону. И обязательство преодолеть эту бездну ложится на плечи того, и только того, кто понимает, насколько она широка.

Потому, когда экспедиция едва не погибла, виноват был тот, кто сказал: «напряжённость магического поля 4,184 мегаджоуля на квадратный метр» вместо «не используйте магию, случится взрыв». По этой же причине, когда передав Дерпи свои рукописи с просьбой сделать пять копий, вы застанете её вырезающей бумажные копья из вашего единственного экземпляра, виноваты будете именно вы.

Жером не хотел пополнить число показательных примеров, ровно как и распыляться перед своими менее осведомлёнными напарниками, потому предпочитал работать в одиночку. Такое решение делало предлагаемые схемы сложнее, но во многом гарантировало ту степень надёжности, которая закладывалась изначально. Однако попасть в защищённую столицу и проникнуть во дворец принцессы было совсем не то же, что провернуть серое дельце в родном Даркстоуне. Нынешняя схема с двойниками, порталами и заклинаниями сознания была настолько сложна и непредсказуема, что больше походила на фарс, чем на продуманный план, а попытка исполнить её самостоятельно повышала вероятность провала, вероятно, даже больше, чем троица не самых разумных помощников.

Жером никогда не работал с напарниками и не боялся себе признаться, что скорее всего именно это и станет причиной его провала. Провала фатального, без права на второй шанс. Но до сего момента всё складывалось слишком хорошо, чтобы бросить начатое. Тем более сейчас, когда благополучный исход для двух измученных принцесс был так близок…

Элементы Гармонии — зло.

Если бы в Эквестрии не существовало Аликорнов, пони бы наверняка их придумали. Они бы построили своим незримым кумирам роскошные дворцы, наделили их абсолютным могуществом и отождествили бы со всем, чего оказались не способны постичь. Вселенский Аликорн стал бы защитой живущим по совести и карал бы любого злодея, быть может, ещё до того, как злодейство придёт ему в голову. Но когда в мир привносятся силы настолько могущественные, что способны наречь себя самой Справедливостью, невольно закрадываются опасения, что защищающее копыто однажды может стать карающим. Стоит лишь оступиться одной только мыслью, приняв иную систему ценностей, и расплата будет столь же неотвратима, сколь надёжен был мир в объятиях Вселенского Аликорна.

В год, когда пал Дискорд, когда в гробовом молчании собравшихся Селестия говорила о величии трёх рас и единстве Эквестрии, Луна стояла в стороне. Ей было жаль столпившихся на дворцовой площади пони, что, поверив обещаниям принцесс, превозмогая голод и болезни, положат свои жизни на восстановление страны, но так и не увидят Эквестрию прежней. Селестия спасала империю, а не подданных, и Луна не желала чувствовать себя хоть сколько-нибудь причастной к этому обману.

Той ночью, когда Луна уводила пони из разрушенных городов, мечтая создать прекрасный подлунный мир вдали от разорённых магией Хаоса земель, она искренне верила, что позволяя своим подданным покинуть королевство, поступает гораздо справедливее своей сестры. Она считала себя вправе создать Новую Эквестрию для тех, кому незачем было оставаться среди отравленных ветров и почв, бесплодных как камень. Но эта ночь стала последней для юной принцессы, ибо когда Селестия узнала о планах своей сестры, на стороне солнцеликой оказался аргумент, которого не было у Найтмер.

Луна может быть хорошей, она даже может стать безупречной, но даже это однажды не спасёт её от произвола всесильной сестры, как не спасло тысячу лет назад в ту роковую ночь. Жером давно подозревал, что вовсе не встречи с Селестией боялась беглая принцесса, а жизни после — вновь оказаться под защитой возведённых сестрой незримых стен. Стен, которые в любой момент могут стать её ловушкой. Снова.

Элементы Гармонии — зло. Но однажды они будут уничтожены, и гармония вновь вернётся в отношения двух сестёр.

---

Последний поезд прибыл в Кантерлот глубоко за полночь, возвестив о начале операции двумя протяжными гудками. Получившие сигнал Вондерболты тут же взмыли над крышами зданий и начали патрулирование улиц, по которым было решено вести членов Эквестрийского Совета. Пегасы намеренно кружились вблизи городских башен с засевшими внутри придворными магами, чтобы постоянно находиться под заклятием невидимости. В эту ночь Селестия решила использовать весь арсенал предосторожности, и даже ту его часть, что раньше казалась избыточной.

Спитфайр Флэр оттолкнулась от крыши здания и расправила крылья. Леденящий холодок коснулся её макушки, и передние копыта, которые пегаска во время полёта держала перед собой, став почти прозрачными, слились с окружающим пространством. Прикосновение следующего заклинания сделало её полёт бесшумным, и капитан картинно закатила глаза, пусть никто этого и не мог видеть. Несколько часов назад Вондерболты получили приказ немедленно прибыть в Кантерлот. Цель не разглашалась, но Спитфайр догадывалась: Селестия кардинально пересмотрела свою тактику. Однако о наличии собственной тактики Спитфайр никто не спросил, и это не на шутку задело матёрую летунью.

«Если враг заставляет своего оппонента менять планы так часто, он уже наполовину победил», — крутилось на языке капитана, когда она шагала к кабинету Её Высочества. — «Академия научила меня обращаться с врагом, но как быть с поступающим так союзником?»

Безусловно, Спитфайр собиралась сперва выслушать новый приказ принцессы и лишь после решить, насколько подобная критика будет уместна. Однако она очень сомневалась, что причина окажется достаточно веской, чтобы придержать своё недовольство при себе.

— Шесть членов Эквестрийского Совета, что успели купить билеты на последние поезда, Сапфир Шорс, также входящая в Совет, Фэнси Пэнтс, канцлер Нейсей, Флёр де Лис, моя ученица Твайлайт и вы, — перечислила Селестия, отходя от окна к своему столу. — Итого двенадцать пони. До рассвета один из вас предаст меня.

Спитфайр почувствовала выплеск адреналина. Впрочем, капитан Вондерболтов давно к ним привыкла и потому лишь многозначительно приподняла бровь.

— Вы это сообщили каждому из названных вами подозреваемых или только мне?

— Только.

Спитфайр задумалась.

— Мне следует рассматривать это как особое доверие или отдельное подозрение?

— Никак, — Селестия устало покачала головой. — Если ты задалась вопросом, почему я полагаюсь на твою помощь несмотря на риски, то ты невиновна. Предатель-Спитфайр не озвучила бы этот вопрос, ибо намереваясь попасть в Кантерлот, изначально делала бы расчёт именно на то, что я сочту полезность её помощи выше принимаемых рисков и приглашу в столицу. Разве что, ты задала вопрос специально, в чём у меня, однако, большие сомнения.

— Я потеряла нить где-то на первом предложении, — небрежно произнесла пегаска и, выждав логическую паузу, продолжила: — Мне пришлось оставить собственное расследование в Даркстоуне, что наводит меня на мысль — сегодняшняя миссия будет для Эквестрии, как минимум, судьбоносной.

Селестия натянуто улыбнулась и кивнула. Спитфайр была одной из тех немногих пони, кто требовала к себе уважения даже от тысячелетней правительницы. И если подавать накопытники пробудившейся Принцессе Солнца стало бы делом чести, то Спитфайр оказалась бы самой бесчестной придворной дамой. С капитаном Вонедрболтов принцесса держалась по-дружески, но осторожно, особенно на официальных приемах. Потому что Спитфайр ничего не стоило ответить колкостью на шутку принцессы в свой адрес и отойти за новой порцией шоколадных печенек, сделав вопрос спасения репутации Её Высочества и своей собственной, проблемой исключительно Её Высочества. Но Селестия любила Спитфайр, ведь именно таким она и представляла себе капитана Вонедрболтов.

*

Спитфайр скользнула к соседней башне, вновь ощутив коснувшийся её спины холодок. Сегодня на патрулируемой улице горели все фонари, и выделенный яркими огнями маршрут стелился среди узких столичных улочек, подобно Звёздному Пути уходя наверх к дворцовым воротам. В городе было особенно тихо — впервые за тысячу лет принцесса объявила «тихую ночь», которую большинство жителей Кантерлота восприняли как очередную игру, вроде Лебединой Церемонии. Её несложные правила Селестия озвучила во время своего обращения, отдельно отметив, что намеренно не придумала наказания тому, кто после захода солнца окажется вне дома.

«Я не сомневаюсь, что мой авторитет и наше взаимное доверие окажутся эффективнее и гуманнее страха наказания», — сказала принцесса.

В королевстве, где дом с видом на балкон Её Высочества оценивается выше, чем такой же дом в центре Кантерлота, а верхние этажи столичных построек стóят дороже первых, лишь только потому, что находятся ближе к солнцу, так было можно. Ведь меньше всего Селестия желала напоминать своим подданным значение фразы «комендантский час», которую жители королевства забыли тридцать поколений назад.

Пони двигались неспешно, и Спитфайр удалось разглядеть всех гостей ещё до того, как они добрались до патрулируемой ей Тенистой Аллеи. Их было пятеро. Пожилая кобылка — Бабуля Смит, которую капитан Вондерболтов знала как основательницу Понивилля, шла вровень с голубой пегаской по имени Винди, больше известной как «мама самой быстрой пони в Эквестрии». Рядом с ними шагал земнопони в белом безумном парике и в сверкающем одеянии, поодаль от основной группы гарцевала местная поп-звезда Сапфир Шорс, а замыкал процессию пожилой земнопони, для Спитфайр безымянный.

— Надеюсь, сегодня мы справимся быстрее, чем в прошлый раз, — решил завести разговор жеребец в сверкающем наряде. — А то я вижу вы, бабуль, — он склонился к Бабуле Смит, — вот-вот начнёте клевать носом.

— Яблочная гниль! Вот уж не бывать подобному! — воскликнула старушка, и её голос прозвучал настолько бодро, что Спитфайр усомнилась в его искренности. В академии Вондерболтов так вели себя некоторые новобранцы при первом знакомстве со Спитфайр — недостаточно смелые, чтобы смотреть в глаза и отвечать четко, но достаточно сообразительные, чтобы пытаться походить на оных. Капитан Вондерболтов посчитала нужным отметить данное обстоятельство. Впрочем это был не более, чем формальный жест «избыточной предосторожности», на которой так настаивала Селестия, ибо предположение о нарушенном режиме сна пожилой пони казалось несоизмеримо правдоподобней всех остальных теорий вместе взятых.

— После кружки яблочного шнапса Эпплов, — продолжила бабуля Смит, — я не сомкну глаз до утра! Две кружки, и я бы догнала предпоследний поезд!

Сапфир Шорс презрительно фыркнула — только деревенщина способна мерить крепкие алкогольные напитки кружками.

— Ну, а вы, Сапфир, — произнёс всё тот же земнопони, — как думаете, что Селестия подготовила нам на этот раз?

— Я не думаю, Глэд, — Сапфир Шорс даже не повернулась к собеседнику. — У меня в одиннадцать вечера намечалась прогулка по Кантерлоту, но из-за этой дурацкой Найтмер Мун все мои планы оказались нарушены. Я использовала своё Членство в Эквестрийском Совете как единственный способ обойти этот глупый запрет.

Спитфайр в очередной раз закатила глаза. По какой-то необъяснимой причине она всегда чувствовала неприязнь к этой медийной личности, но сейчас пегаска определилась, по какой именно.

— Уверена, — продолжила Сапфир Шорс, — что этим запугиванием Найтмер копытами Селестии готовит Эквестрию к послушанию. И если однажды Принцесса Ночи отвоюет престол, ни одна пони не дёрнется, потому что им будет велено сидеть дома!

На мгновение капитану Вондерболтов захотелось огреть ораторшу чем-нибудь тяжёлым по макушке, а шанс 9 к 1, что именно она окажется предателем, сейчас выглядел не таким уж и маловероятным. Но пегаска лишь взлетела выше и продолжила наблюдение.

Себя Капитан Вондерболтов из списка потенциальных предателей вычеркнула. Как бы убедительно ни говорила Луна на церемонии Вознесения той ночью, и как бы Спитфайр ни желала ей помочь, после разговора с Селестией, капитан твёрдо решила — если обещавшая покинуть Эквестрию Аликорн появится в Кантерлоте, Спитфайр будет на стороне действующей принцессы. Это будет правильно в случае вероломно напавшей Найтмер и честно в случае осознанно рискнувшей Луны.

Вскоре члены Совета дошли до фонтана и свернули на Звёздную улицу, скрывшись за углом обсерватории. Ту зону патрулировал другой пегас, и Спитфайр, сделав ещё несколько кругов, приземлилась на широкий уступ городской башни.

---

«Надо уметь проигрывать». В детстве Твайлайт неоднократно слышала эту фразу от Шайнинга Армора, который был старше своей сестры на три года и потому (до некоторого времени) побеждал в жеребячьих играх гораздо чаще. И почти после каждой успешной для него партии он повторял свою фразу с назиданием повидавшего жизнь мудреца (старшие братья и сёстры всегда так поступают), чем ещё больше злил маленькую единорожку. Ведь она даже не знала, что её раздражает сильнее — собственное поражение, нравоучения победителя или же его напуская мудрость. И правда — кому это «надо», и в чём преимущество умения проигрывать перед умением выигрывать? Всё равно что пить обезболивающее вместо лекарства. Маленькой единорожке это казалось полнейшей нелепицей. Лишь спустя время Твайлайт догадалась, что фраза обретает гораздо больше смысла в контексте «надо уметь проигрывать вовремя». Но вряд ли Шайнинг имел в виду именно это.

Несколько часов назад Твайлайт вернулась в комнату к друзьям, с которыми так невежливо рассталась.

— Простите… — тихо произнесла она. Лавандовая единорожка стояла в дверях, и с её мокрой гривы стекала вода, — я была неправа… — Твайлайт замолчала. Со стороны выглядело, будто она пытается подобрать правильные слова. — Я поняла… — (что настало время для небольшого псевдомудрого изречения), — я поняла, что говоря о собственном навыке мыслить разумно, не замечала умений, которыми наделён каждый из нас. Флаттершай не станет смотреть свысока на тех, кто не различает молчаливых знаков природы, а Радуга не предложит состязаться с ней в скорости. И мне не следовало обвинять вас в том, что вам не дано понять язык математики. Вы не виноваты. Вернее, — Твайлайт вспомнила цитату Флёр и едва заметно улыбнулась, — вернее, не так виноваты, как того желало бы моё самолюбие. Мой талант мыслить, как и ваши, уникален, но уникальность не делает его основополагающим. Ведь однажды, когда этой магии окажется недостаточно, чтобы предотвратить катастрофу, единственным спасением будет наша общая — магия дружбы.

Твайлайт выдохнула и подняла голову — она сделала так, как и завещала Флёр. Все пятеро подруг смотрели в её сторону. Они улыбались, и единорожка поняла, что проиграла вовремя.

*

Близилась ночь, но здесь, на минус первом этаже внутреннего периметра о её приходе можно было судить разве что по большим напольным часам и Эпплджек, начинавшей зевать всё чаще. Чтобы в лишённой окон комнате пони не чувствовали себя узниками, Селестия приказала зажечь все люстры, а также удовлетворить потребности своих подопечных в творчестве и развлечениях. Придворные рьяно бросились исполнять пожелание своей принцессы, и вскоре все свободные поверхности комнаты (после тщательной проверки придворными магами), оказались заняты наборами для вышивания, книгами (в основном беллетристикой), художественными принадлежностями и собранными со всего дворца настольными играми. И всё же, несмотря на оказанное внимание, Твайлайт отметила, что хоть сколько-нибудь добропорядочный хозяин выходит поприветствовать своих гостей, чего Селестия за весь день так и не сделала.

— Ладно, девочки, — захлопнув книгу, произнесла Твайлайт, когда после очередного зевка Эпплджек окончательно потеряла нить повествования. — Кто за то, чтобы сыграть в какую-нибудь настольную игру? — Единорожка спрыгнула с кресла и зацокала к шкафу, — Что тут есть у принцессы… как насчёт подземелий? — поинтересовалась Твайлайт голосом, не терпящим возражений.

— Мы будем играть в подземелья, находясь в подземелье! — радостно взвизгнула Пинки, увидев пёструю карту и разбежавшиеся по всему столу многогранники. Но её энтузиазма никто не оценил.

— Эта книга… — Радуга опасливо косилась на пыльный фолиант, словно он мог в любой момент ожить и вцепиться ей в гриву.

— Это — правила, — сообщила Твайлайт, оценивая реакцию на мордочке своей крылатой подруги.

— Я буду играть за принцессу! — заняла место Рарити. — Ах, нет, даже не просите, я первая это сказала, — жеманно добавила она, хотя никто и не собирался составлять ей конкуренцию.

— Согласно своду правил «Роли» пункт 3 подпункт 4-А, — цитировала Твайлайт, — изначально игрок не может претендовать на роль выше занимаемой им в настоящей жизни.

Рарити недовольно фыркнула и вернула фигурку Аликорна в набор.

— Эм, Сахарок… — Эпплджек крепко почесала гриву, — может, сыграем во что-нибудь попроще?..

«Уж не в дурака ли?» — подумала Твайлайт, но промолчала, не собираясь предлагать альтернативу.

— Пони, кто хочет сыграть в подкидного? На желание? — оживилась Эпплджек, заинтересованная предложить хоть что-то, пока затея с подземельями не зашла слишком далеко. Сидящие за столом, видимо, были заинтересованы в этом не меньше, и потому единогласно поддержали свою подругу. Твайлайт осталась в меньшинстве. Но такой поворот не сильно огорчил единорожку — она с удовольствием понаблюдает, как её оппоненты выполняют свои же глупые пари.

И в тот самый момент, когда после десяти беспроигрышных для Твайлайт партий, она и Радуга в напряжённой борьбе решали, кому придётся выпить стакан холодной воды и прочесть вслух страницу Эквестрииды, в комнату вошёл придворный маг. Перед собой он левитировал перины и тёплые пуховые одеяла, какие распаковывают лишь в самые лютые морозы. Твайлайт даже показалось, что от них повеяло зимней стужей.

— Селестия советовала растопить камин, — произнёс он, передавая свою ношу подскочившей оранжевой кобылке. — Сегодня будет очень холодно.

— Не думаю, — небрежно ответила Эпплджек, тем не менее, принимая постельное бельё. — Если в середине лета наступают заморозки, бабуля Смит чувствует их приход за неделю.

— И ещё, — продолжал единорог, не сочтя доводы земнопони убедительными — принцесса велела передать согревающее зелье, на случай, если будете замерзать, — пожилой маг извлёк из складок мантии пузырьки с солнечно-огненным содержимым и передал их Твайлайт, как вызывающей наибольшее доверие. — Не стоит его экономить, зельевары давно уже собирались освободить часть склада под новые снадобья.

— Эт чо? — Радуга развернула пуховое одеяло и уничижительно взглянула на единорога. — Можете забрать, — пегаска скомкала одеяло и всучила придворному магу обратно, что тот пошатнулся. — Я пегас, а не какая-нибудь изнеженная единорожка! За окнами лето!

— Это за окнами. — Многозначительно ответил маг, по-единорожьи свысока глянув на парящую над ним пегаску. — Однако, юная леди, одеяло я вам оставлю, — добавил он, аккуратно сложил постельное бельё на полку и удалился.

За вышедшим единорогом хлопнула дверь, и по полу снова потянуло холодом. Твайлайт поняла, что на этот раз ей не показалось. В два прыжка она очутилась у порога. Выходить без сопровождения стражи даже в коридоры внутреннего периметра было запрещено, но высунуть любопытную мордочку дозволялось. Холод тут же ворвался в помещение, и огоньки магии на тоненьких свечах тревожно задрожали. В коридорах было пасмурно и по-зимнему свежо. Под высокими сводами шныряли пегасы, перетаскивая кучевые облака, а придворные маги, одетые в шарфы и тёплые мантии, закрыв глаза, сосредоточенно шептали странные заклинания от которых меркли свечи и покрывался инеем камень под их копытами.

Кто-то толкнул Твайлайт в бок.

— У-у-у! Как холодно! — восхитилась Пинки, лизнув себе нос. — А снег будет?

— Что? Будет снег? — Рарити застыла в растерянности, словно пытаясь решить, плакать или негодовать. — Но нас никто не предупредил! Мои зимние сапожки и теплая накидка… Ах, да, — кобылка картинно запрокинула голову, прижав ко лбу тыльную сторону копыта, — стоило впервые в жизни не прихватить их на всякий случай, как этот случай меня настиг… — пони упала в кучу перин. — Почему пегасы принцессы не предупредили нас! Из всего что со мной могло произойти. Это. Самое. Страшное! А-а-а! — единорожка беспомощно задёргала всеми четырьмя копытцами.

— Из всего, — Твайлайт вошла внутрь комнаты. — Пинки, закрой дверь, сквозит! Из всего, что могло произойти, зима во дворце, действительно, самое страшное…

— Не понимаю, и чего же вы так беспокоитесь? — Пинки обернулась и посмотрела сначала на Твайлайт, затем на Рарити. — Не плачь, глупышка! Я попрошу принцессу найти тебе самое красивое платье! У неё наверняка ещё остался зимний наряд Луны. Он тебе понравится! И ты тоже сможешь скакать по сугробам, играть в снежки и лепить снежного Поня! Затем мы обольём его водой из речки и попросим, чтобы принцесса его оживила! А ещё я научу вас делать коньки из столовых ножей для масла, поэтому если мы сможем затопить коридоры дворца, то назавтра мы получим самый большой в Эквестрии…

— Пинки, закрой дверь!

— …каток…

Розовая пони шагнула в комнату, и дверь захлопнулась.

— Нет, — решительно поправила её Твайлайт. — Затопив дворцовые коридоры, мы получим самый большой в Эквестрии нагоняй. Но даже это не самое страшное…

— Луна бы поспорила, — не удержалась Радуга, посчитав свою шутку весьма остроумной.

Подруги с укором взглянули на парящую под потолком пегаску. В отличие от Пинки, она это сделала осознанно.

— До пошлости злободневно, — оценила Твайлайт и сжала губы. — Ближе к делу. Итак, кто рискнёт предположить, что сегодня подготовила нам Селестия?

Наступило молчание. Радуга и Эпплджек растерянно переглянулись. Рисковать никто не хотел.

— Ладно… — Твайлайт устало вздохнула, словно хоть сколько-нибудь ожидала успеха. Где-то в отдалении, на самых задворках сознания ликовала оказавшаяся правой Тёмная Твайлайт. Но всё же, единорожка обещала Флёр быть хорошей пони. А хорошие пони дают своим друзьям второй шанс. Твайлайт решила смягчить условия задачи и риторику. Через силу пришлось улыбнуться. Ведь как-то так показывается дружелюбие. А ещё можно было что-то пообещать. — Кто выдаст верный ответ при неограниченном множестве попыток, сможет неделю брать у меня печеньки из прикроватной тумбочки. Ну же?

На этот раз молчание было недолгим.

— Ты ешь печенье в постели? — изумлённый возглас Рарити нарушил тишину. — Скажи, что ты просто их там хранишь…

— Ммм… печенья… — Пинки мечтательно облизнулась. — А я растворяю их в чае и выпиваю…

— Не-е-ет! — завизжала Рарити, прижав копытца к ушкам. — Вы сговорились?!

— Что? — В голосе Пинки звучало искреннее недоумение. — Если их растворить, они не крошатся, не колются в кровати и не оставляют жирных следов на простынях…

Белая единорожка отвернулась и накрылась с головой в знак протеста.

— Следов… — задумчиво произнесла Пинки, и её хвост снова дёрнулся. — Тики-тики-тики-та! Я на верном пути! Что можно делать со следами? О, ну, конечно, это проще, чем испечь пирог! Селестия хочет убедиться, что не будет следов, и никто не приблизится к нашей комнате!

— Допустим… — Твайлайт закрыла глаза и потёрла переносицу. Она скорее поверит, что этот неочевидный ответ можно было угадать с первого раза, чем признает, что верное предположение закономерно следовало из рассуждений подруги. — Можешь брать у меня столько угощения, сколько пожелаешь. Я знала, Пинки, что ради сладкого ты готова на всё, но это… это просто невозможно. Крошки от печенья на простынях и проникновение Найтмер во дворец… Как ты вообще это связала? Где логика?

— Это особая Пинки-логика! — объявила розовая кобылка и засияла.

«Почему пони думают, что правильный ответ — достаточный аргумент в пользу наличия логики в рассуждениях?»

«А почему ты думаешь, — вмешалась другая часть сознания Твайлайт, — что рассуждать — полезнее, чем давать верные ответы, не задумываясь? Может, ты просто не желаешь сознаться, что проиграла подругам не только вовремя, но и по-настоящему? Что если Флаттершай уже в курсе всех кантерлотских интриг от паука, который сидел в полке с секретными документами принцессы? Или что, если эта розовая насмешка над здравым смыслом способна предугадать любое событие, просто спрашивая об этом свой хвост?»

«Мы потом обязательно к этому вернёмся, — пообещала себе Твайлайт, — и если таланты каждой из твоих подруг действительно настолько уникальны, то для достижения синергизма им в любом случае понадобится связующее звено вроде моего разума.»

— Итак, — Твайлайт запрыгнула в кресло, стараясь пока не думать, что она будет делать с захваченным миром и где ей задёшево раздобыть мешок печенья. — Пинки, как ни парадоксально, права. Это одна из множества мер предосторожности принцессы. Селестия устроит снегопад, чтобы даже под заклятием невидимости никто не смог миновать коридоры незамеченным. И да, Дэш, если ты подумала о полётах, то пегасы и единороги будут создавать турбулентность, изменяя траекторию снежинок, что тут же заметят стоящие на каждом углу часовые.

Я понимаю, что всё это — попытка принцессы создать на пути Найтмер столько препятствий, сколько не предусмотрит даже самый сильный стратег. Но разве вас не пугает, что как минимум в одном из сценариев Найтмер будет ходить под самыми дверьми нашей комнаты? Зная Селестию, я, конечно, не исключаю, что снегопад может оказаться намеренным шоу, чтобы этой ночью снабдить Найтмер ложными сведениями о нашем местонахождении через ваши сны, засыпав снегом совершенно другую часть замка, — Твайлайт запнулась. Если это действительно было так, ей не стоило рассказывать об этом подругам. — Но я затрудняюсь назвать, что во всём этом хаосе пугает меня пугает больше — что Селестия так основательно готовится к проникновению Найтмер в самые недра замка, словно не верит в собственные защитные чары или что принцесса делает это умышленно.

— Пресвятая Селестия… — пролепетала Флаттершай, закрывшись крыльями.

— Так… — Эпплджек сгребла в охапку жёлтую пегаску. — И что же нам делать? Может просто встретим эту злодейку и разберёмся с ней по-свойски?

— Если ты про Найтмер, — не удержалась Твайлайт, — она стала хитрее и коварнее. Она понимает, что ей ни за что не одолеть Элементы Гармонии в честной магической дуэли, потому и нам глупо полагаться на их силу. — Единорожка серьёзно посмотрела на своих подруг. — Если Найтмер решит уничтожить нас физически и успешно минует все барьеры Селестии, лабиринты коридоров и комнат позволят врагу подобраться близко настолько, что нам просто не хватит времени активировать нашу магию. В ту ночь в замке нам повезло. Нам крайне маловероятно повезло, что Найтмер не испепелила нас за те пять долгих секунд, что Элементы Гармонии набирали свою мощь. Нет никаких оснований полагать, что Найтмер повторит свою ошибку.

— Но ты ведь не предлагаешь вообще ничего не предпринимать? — с нажимом поинтересовалась Радуга, распушив крылья.

— Не предлагаю. Однако сейчас наша безопасность зависит от принцессы в несоизмеримо большей степени, чем от нас самих. — Единорожка начала нервно теребить уголок ковра. — Учитывая, что нить игры двух принцесс я потеряла ещё прошлой ночью, мы не сможем предугадать, откуда ждать следующего удара. Мы даже не сможем защититься, если на нас нападут, хотя обязательно попытаемся. Шансы, что мы увидим рассвет, весьма высоки, но что бы мы ни предпринимали сейчас, нам не удастся их повысить. Зато сегодня мы сможем воспользоваться уникальной возможностью, чтобы раз и навсегда убедиться, что Селестия преследует настоящую Луну, а не того, кто заинтересован скрываться под её личиной. Я предлагаю провести расследование и удостовериться, что в конфликте действительно замешаны только две стороны.

— Тайный Пинки-агент? — с воодушевлением спросила розовая кобылка.

— Почти, — не стала спорить Твайлайт. — Вместо того, чтобы на незначительные доли процента повышать наши собственные шансы пережить эту ночь, предлагаю подарить шанс Луне, если она действительно невиновна.

В комнате воцарилось неловкое молчание, словно каждый понимал разумность решения, но опасался показаться излишне сердобольным к преступнице, в чьих злодеяниях сомневаться было не принято. Рарити первой нарушила тишину, решив поддержать подругу.

— Ох, Твайлайт! — лежащая в куче перин единорожка перевернулась на спину и запрокинула голову. — Это так… прекрасно! Достойно принять неизбежное и до последнего вздоха совершать чудо, вместо того, чтобы тратить оставшееся время на попытки спрятаться от неминуемой гибели… настоящая драма! — Рарити на секунду задумалась и добавила: — Как в том романе, где сёстры-кобылки, узнав, что в мире пропала магия, и на Эквестрию стала падать луна, ушли в лес строить шалаш со своими жеребятами.

Эпплджек странно покосилась на подругу, словно она пересказала отрывок «Фабрики радуги».

— Что? — удивилась та. — Вообще-то это классика!

— Хм… кажется, принцесса даже советовала мне эту книгу… — задумчиво произнесла впервые услышавшая об этом романе Твайлайт, тем самым по-единорожьи тонко вернув свою задолженность перед Рарити.

— А ты уверена, что Селестия вообще одобрит ещё один эксперимент со снами? Особенно после сегодняшнего… — Эпплджек запнулась, — происшествия.

Твайлайт ожидала возражений и имела уже готовый контраргумент. Он был иррационален, но объяснения, почему этот эксперимент в отличие от предыдущего безопасен, не показались бы аудитории столь же убедительными.

— Встречаться с Луной во снах было просьбой принцессы, которую она до сих пор не отменила. Отсюда логично предположить, что, нарушив заведённый порядок, мы ослушаемся принцессу больше, чем если продолжим следовать озвученному принцессой плану. Итак, — не дожидаясь новых возражений, продолжила Твайлайт, — мне нужен доброволец из тех, кто ещё не встречался с Луной…

— Я пойду! — выступила вперёд радужная пегаска, загородив собой Флаттершай, которая только начала приходить в себя.

— Отлично, — кивнула Твайлайт (она бы ни за что не поручила эту миссию Флаттершай, а Флаттершай ни за что бы за неё не взялась). Единорожка называла подобные предложения «иллюзией выбора». По её наблюдениям пони гораздо ответственнее подходит к поручению, если думает, что у неё была альтернатива. — Тогда сегодня мы сделаем вид, будто ничего не случилось, ведь с точки зрения теоретически невиновной Луны это действительно так. Ты отправишься спать в отдельный угол куда достигает магический эфир сна, в то время как остальные проведут ночь под защитой этого кулона. Твоя задача — каждые полминуты озвучивать число или слово. Но так, чтобы Луна не догадалась, что находится в эксперименте. И желательно быть в состоянии назвать хотя бы пять чисел, предшествовавших пробуждению.

— Что?! — мордочку Радуги исказила недоверчивая усмешка, — это глупее, чем читать твою Эквестрииду на древнепонийском! — Опять эти твои единорожьи заморочки! Я пас!

— Послушай сюда, — нахмурившись, произнесла Твайлайт. Её копыто тяжело легло на плечо Радуги, заставив пегаску повиноваться. — Я не шучу! Если сегодня ночью что-то произойдёт здесь, во дворце, подозрения сразу падут на Луну. Когда это случится, я расскажу о нашем эксперименте принцессе Селестии. И последним шансом для Луны доказать свою непричастность будет вспомнить одно из последних озвученных тобой чисел. Это окажется серьёзным свидетельством в пользу того, что Луна в тот момент находилась во сне и не могла принимать участия или руководить сегодняшним вторжением. Мысленно я допускаю, — продолжила Твайлайт уже совсем другим голосом, убрав копыто с плеча подруги, — что Найтмер могла бы захотеть получить алиби, подослав двойника, и после его опросив, но я очень сомневаюсь, что этим озаботится уже уверенная в собственной победе пони.

Лавандовая единорожка на секунду задумалась, сняла кризалитовый кулон Селестии и оставила его на столе в углу комнаты. Затем она отошла в противоположный угол, подняла магией фигурку принцессы из набора «подземелий» и стала медленно приближаться к кулону. Через три шага фигурка Аликорна упала на ковёр.

— Этого пространства хватит даже Радуге, — уверенно сообщила Твайлайт. — Возможно, даже немного пододвинем кулон поближе. Девочки, помогите оттолкать одну из кроватей за эту линию.

— Я разберусь, — вызвалась Эпплджек, усадив плотнее свою шляпу. — Только знаешь, Твайлайт… может, я и ошибаюсь, но ведь Радуга не узнает, была ли Луна внутри её сна. Выходит, кому-то придётся встретиться с Найтмер наяву и выяснить, до скольки досчитала Радуга. — Эпплджек упёрлась задними копытами в спинку кровати. — Даже я понимаю, что это не лучшая затея.

— Не лучшая, — согласилась Твайлайт, перенося свои вещи в поле действия кулона. — Но ведь Луна не может скрываться вечно. Рано или поздно нам всё равно придётся с ней встретиться. Да, мне известен способ не спрашивая наблюдателя, доказать его присутствие во сне, но Радуга не произведёт этих вычислений или — ещё хуже — ошибётся, оправдав виновницу или погубив Луну. Отправиться в сон вместе с Радугой я не могу, потому что… — Твайлайт приставила копыто к голове, — заклинание времени всё ещё здесь.

После разговора с Флёр Твайлайт знала, что вовсе не заклинание времени хранится у неё в памяти. Но рассказать об этом Радуге было бы самой большой ошибкой. Вероятно, и Флёр не стоило рассказывать об этом Твайлайт, чтобы единорожка искренне противостояла ворвавшейся в её сон Найтмер. Но, видимо, фрейлина посчитала, что Твайлайт и сама догадается о своей роли в этой игре, прежде чем Селестия решит воспользоваться своей заготовкой. А может, Флёр посчитала, что Твайлайт достойна самостоятельно решать, быть ли ей приманкой для Найтмер.

— А что, если Луна просто не придёт в сон Радуги? — спросила Рарити, расстилая кровать своей подруге. — Вдруг принцесса решит отвлечься на ужин при свечах или зачитается интересным романом…

— Мы не можем гарантировать Луне абсолютное алиби, — согласилась Твайлайт, вешая кулон на канделябр. — Мы не можем быть уверены, что у нас или у Селестии найдётся время спрашивать потенциального убийцу о числах посреди смертельной битвы. Но получив подтверждение, мы значительно повысим шансы, что Луну не выкинут в космос по ошибке. И кстати, — Твайлайт подошла к своему месту и перевернула карты, — полнолуние и Гармония против твоей Селестии и придворной стражи, Дэш. Так что можешь считать мою просьбу равноценной заменой чтению Эквестрииды вслух.

---

Ещё никогда тишина кантерлотских залов не казалась настолько зловещей. Не было слышно ни музыки, ни цокота копыт. В золочёных люстрах и канделябрах не дрожал огонь и казалось, сам воздух замер в ожидании неотвратимого. Ярко горели свечи, заливая тёплым светом паркет и мрамор роскошных залов, но за их чёрными окнами во всю ширину Эквестрии раскинула свои крылья Найтмер Мун. Она растеклась по улочкам городов, проникла в тёмные углы коридоров и припала к хрупким витражным стёклам дворца, словно грозя захватить последний оплот света.

Лязг массивной двери эхом пронёсся по коридорам, заставив встрепенуться сидевшую на спине принцессы Феломину. Селестия прикрыла глаза, сделала глубокий вдох и неспешно подошла к арке балкона. Отсюда открывался вид на центральный холл и парадную лестницу, что вела в основную часть замка. Отодвинув копытом тяжёлые непрозрачные ткани, принцесса постаралась в образовавшуюся щёлку разглядеть вошедших. Как и доложил Соарин, до Кантерлота успело добраться только четверо. Бабуля Смит, Глэдмэйн, Винди Вислз и Гранд Пэа, не считая Сапфир Шорс, что проживала в столице.

Флёр де Лис, глава Эквестрийского Совета, дожидалась прихода гостей на площадке парадной лестницы. Заслышав цокот копыт, она спустилась в холл с непозволительной придворным фрейлинам резвостью. Картинно поклонившись вошедшим гостям, она пригласила их следовать за собой и загарцевала в сторону восточного крыла, ступая исключительно по черным плиткам. Достигнув арочного портала она обернулась: мама самой быстрой пони приняла игру придворной фрейлины, и заливистый смех Флёр окончательно разметал остатки торжественно-мрачной атмосферы.

Селестия осторожно убрала копыто и перешла в соседнюю комнату. Принцесса заранее договорилась с Флёр вести гостей таким маршрутом, чтобы они постоянно находились под пристальным наблюдением придворных магов, затаившихся за шторами балконов. Коридоры, как и сама комната для проведения совета, полностью просматривались со второго яруса, занавешенного тёмной непрозрачной материей. Эта колоссальная работа потребовала усилий десятков горничных и камергеров, но только так можно было скрыть принцессу и её свиту — Селестия полностью отказалась от применения магии — даже свечи по пути её следования были зажжены с помощью настоящего огня, а не заклятия бездымного пламени.

Отказ от магии был необходимой мерой — небольшой кризалитовый кулон, который принцесса надела из соображений безопасности, не позволил бы Селестии применить на себе чары невидимости. Однако именно созданное им поле должно было защитить принцессу от внезапного нападения Найтмер. И тем не менее, Селестия не любила кризалиты — они создают ложную иллюзию неуязвимости. Быть может, именно поэтому принцесса никогда не надевала их прежде — с лишённой магии принцессой может справиться любой превосходящий количеством противник, не говоря уже о том, что заклятие Кризалис станет смертельным для аликорна, лишившего себя даже элементарной внутренней магии.

— Я точно помню, что в прошлый раз мы свернули вправо! — запротестовала Бабуля Смит.

— Мы не успели подготовить тот зал, — невозмутимо ответила Флёр, — все силы придворных были брошены на возведение магического купола. Кстати, как он выглядит снаружи? Он светится?

— Он и изнутри светится, спать невозможно, — донеслись до слуха принцессы слова Сапфир, прежде чем кобылка свернула в прилегающий коридор.

Селестия опустила занавеску и, миновав несколько колонн, вновь остановилась. На этот раз она решила не рисковать и просто слушала.

— Но сочтёт ли принцесса голосование справедливым, — спрашивал низкий голос, — когда узнает, что здесь собрались лишь те, кто в первых рядах голосовал за помилование Найтмер?

Звонкий смех Флёр зарезонировал в металлических конструкциях люстр.

— Вы же не хотите сказать, что Её Высочество намеренно отсеяла оппозицию?

На морде принцессы застыло странное выражение — нечто среднее между улыбкой и замешательством. Селестия вновь убедилась, что ей никогда не привыкнуть к ходу мыслей фрейлины, ведь Флёр, по всей видимости, была сумасшедшей, которая делала вид, что лишь таковой притворяется. Ни одна адекватная пони не сможет шутить искренне, зная, что наутро известная всем Эквестрия может прекратить своё существование.

— А если, — голос явно принадлежал молодой пони, — а если принцесса собрала нас, чтобы мы вынесли приговор Найтмер? Я не хочу выносить приговор…

Принцесса улыбнулась наивности Винди и, свернув в сторону лестницы, проследовала в последнюю комнату. За тканями было темно, словно за кулисами театра. Селестия остановилась в проходе, дожидаясь, когда её глаза привыкнут к полусумраку, и едва заметным движением головы приветствовала магов и Вондерболтов. Единороги ответили ей взаимным кивком, а пегасы — движением полусогнутого крыла. Кланяться и греметь доспехами никто не стал.

— Итак, пони, — из-за занавеса донёсся высокий голос Флёр, — рассаживайтесь, сейчас вам принесут чай и печенья. Несмотря на это, принцесса рекомендовала не увлекаться сладким, а как можно скорее вынести решение. Её Высочество ждёт от вас заочного приговора в отношении Найтмер Мун. Если вы не пожелаете договариваться или же не договоритесь до рассвета, из пяти предложенных приговоров в исполнение будет приведён самый жестокий.

Селестия опешила. Опешили члены совета. Даже вондерболты, выдержке которых можно было позавидовать, бросили пару вопрошающих взглядов в сторону своей принцессы.

— Постойте, госпожа Флёр… — первым обрёл самообладание Глэдмейн, — но… разве голос Совета не носит лишь рекомендательный характер?

— На этот раз ваша рекомендация послужит сигналом для пони и дел, о которых вы никогда не узнаете, — заговорщически прошептала Флёр и тут же улыбнулась. — Шучу! Конечно узнаете! Завтра на закате солнца на дворцовой площади.

Не дожидаясь дальнейших расспросов, фрейлина запела какую-то жеребячью песенку. Последовали два удара копыт о пол, хлопнула дверь, и всё смолкло.

— Она безумна, — заявила Сапфир Шорс после недолгого молчания.

— Вы про неё или про принцессу? — попытался разрядить обстановку Глэдмэйн.

— Если вы задали этот вопрос, то ваше мнение совпало с моим, — удовлетворённо ответила кобылка, явно успокоившись. — Как насчёт того, чтобы озвучить мнения и вместо пяти приговоров записать один? Не вижу смысла писать помилования, если хотя бы один из нас сделает иное. И я даже знаю, кто.

— Вряд ли это хорошее решение, — покачал головой Глэдмэйн, — Если Селестия получит единственный приговор, в котором мы просим устроить Луне «кровавого пегаса» на центральной площади столицы, она подумает (помимо того, что мы спятили), будто это наше единогласное решение. Если же она получит пять конвертов, четыре из которых будут просить о снисхождении…

— Вы знаете, Луну не спасут даже четыре ваших помилования. — отрезала Сапфир, — Пожалуйста, передайте мне бумагу. Чтобы вы понимали, — продолжила Сапфир, — на прошлом Совете вы разжалобили меня сказочкой про несчастную Луну. Но эта Луна уже вторую неделю портит мне жизнь. Сначала с прилавков пропал мой любимый женьшеневый чай, потому что обезумевшие пони сметают товар ещё до полудня. Затем сорвалось выступление «Galloping Filly», к которому я готовилась полгода. А теперь мой дом в центре столицы подешевел вдвое, потому что весь высший свет бросился продавать недвижимость и скупать акции…

Краем глаза Селестия заметила, как позади неё в дверях показался силуэт Флёр.

— …В прошлый раз вы решали, с какой вероятностью вы рискуете осудить невиновную пони, но сейчас вам следует решить, готовы ли вы и дальше терпеть неудобства ради Луны, которую вы никогда не видели и которая никогда не узнает о вашем подвиге. И вынося вердикт, на минуту представьте, что сказали бы страдающие от перемен в королевстве пони, узнай они, что вам было под силу вернуть прежний мир и спокойствие, но вы испугались запятнать копыта. Подумайте о том, что даже если Луна невиновна, каждому в Эквестрии будет лучше, если она просто навсегда исчезнет из наших жизней.

Голос Сапфир Шорс затих. Теперь Селестия начинала понимать, что формат собрания, заданный Флёр, не был ни шуткой, ни случайностью.

— Звучит как оправдание на случай, если из нас пятерых смертный приговор Луне подпишете только вы, — заметил Гранд Пэа без малейшего желания вступать в дискуссию.

— Вы можете не писать ничего вовсе, — огрызнулась кобылка. — Если вам легче засыпать с осознанием, что ваши копыта чисты, отложите перья! Но в душе вы всегда будете знать, что Сапфир сделала то, на что у вас не хватило духа!

— Не переживайте, — сохраняя завидную невозмутимость, произнёс Глэдмэйн, — мы поступим разумно. Каждый из нас вынесет вердикт и закрепит его на бумаге, которую после запечатает в конверт. Когда же один из приговоров будет приведён в исполнение, никто не узнает, чей именно. Об этом будет известно только самому автору, но даже он не сможет быть уверен, что был единственным, кто затребовал подобное наказание для Луны. Разве что он намеренно отметит деталь, которая не может оказаться совпадением. К примеру, чтобы в момент исполнения наказания Луна была в красных тапочках.

— Глупости! — воскликнула Сапфир Шорс. — Не оправдывайте ни себя, ни остальных! Анонимность нужна вам лишь только для того, чтобы сохранить незапятнанными и совесть, и достоинство!

Глэдмэйн бросил взгляд в сторону собеседницы и открыл было рот, чтобы возразить, но замер, не в силах сходу выдать ответ, который звучал бы деликатнее, чем прозвучавшее обвинение в малодушии. Так ничего и не придумав, жеребец лишь покачал головой, обмакнул перо и склонился над чистым листом. В комнате воцарилась гробовая тишина.

— По большому счёту, — внезапно заговорил он, не отрываясь от письма, — внешние факторы влияют лишь на несостоятельных игроков, коих большинство. — Глэдмэйн отложил бумагу и поднял голову. — Они жалуются на пропавший женьшеневый чай или подорожавшее малиновое варенье. Оставшиеся же единицы извлекают выгоду из любых обстоятельств, и им безразлично, существует ли Луна или нет, — жеребец на мгновение замолчал, словно размышляя, стоит ли проговаривать вывод. Оценив выражение мордочки Сапфир Шорс, он всё же решил перестраховаться. — Как итог, принимая во внимание, что лично мне Луна не предоставляет никаких неудобств, при вынесении приговора я буду руководствоваться исключительно гуманными и этическими соображениями.

— Мне она тоже никак не мешает! — заявила Бабуля Смит.

— Вот и славно, — улыбнулся Глэдмэйн, ощутив поддержку. — В конце концов, Сапфир, никто не виноват, что вы оказались в числе тех, кто не успел вложиться в промышленный сектор.

— Пирог мне в печь! — раздался возглас пожилой кобылки. — Я забыла свои очки на тумбочке в Понивилле!

— Винди, напишите решение за бабулю Смит, — попросил Глэдмэйн, приглашая поменяться местами, — а я сяду рядом с вами, Гранд Пэа. На случай, если вам также понадобится помощь.

— Вы любезны, мой друг, — меланхолично произнёс пожилой жеребец, доставая очки из кармашка нашейной повязки, — но жизнь научила меня не расчитывать на чью-то помощь. Садитесь, выносите собственное решение, а со своими делами я уж как-нибудь справлюсь сам.

— Моё предложение всегда актуально, — улыбнулся ему Глэдмэйн и вернулся на свое место.

Наступила недолгая пауза.

— Кто знает, как правильно пишется: Найтмер «прилетела» или «прилитела»? — Взгляд Винди запрыгал в поисках готового дать подсказку пони.

— «Прилетела». Но прошу вас, — Гранд Пэа поднялся за чернильницей, — не трогайте Найтмер. Вам о ней совершенно ничего не известно. Не пишите, что она прилетела и распугала Понивилль своими клыками, если не видели это воочию. Ведь, скорее всего, вы не были свидетелем её прилёта.

— Не забудьте об анонимности, — напомнил Глэдмэйн, загибая уголки письма к центру. — Как только все закончат, сложим конверты в центре стола и вызовем Флёр.

— Ой, конверт! Бабуля Смит, вам ведь письмо передавали! — воскликнула Винди, едва не расплескав чернила.

— Письмо? От кого? — не без любопытства спросила пожилая кобылка. — Никак от Голди Дэлишес, она всегда поздравляет меня с праздником Солнца, но никак не возьмёт в толк, что наша почта постоянно опаздывает.

— Сейчас-сейчас, — голубая пегаска подняла крыло и извлекла из-под него небольшой свёрток.

Принцесса и фрейлина мгновенно переглянулись, в надежде, что хотя бы одна предложит разумное действие, которое следует предпринять прямо сейчас.

— Прочти за меня, — попросила Бабуля Смит. — Наверняка опять расскажет, сколько кошек завела в этом году и пригласит на чаепитие…

— А у неё много кошек? — спросила пегаска сквозь стиснутые зубы, которыми пыталась разорвать неподдающийся конверт.

— Она их просто обожает…

— Надо же. Тут внутри ещё один! — в недоумении произнесла пегаска, разглядывая ярко-красный вкладыш.

— Что там у вас? — заметив возню решил поинтересоваться Глэдмэйн.

— Это какая-то шутка… — пробормотала Винди Вислз, совершенно сбитая с толку. — На втором конверте написано, что он адресован мне…

Селестия и Флёр вновь переглянулись. Судя по озабоченности в глазах друг друга, они обе предположили, что предназначавшийся Винди конверт был вложен в ещё один, адресованный Бабуле Смит, чтобы пегаска не вскрыла его до встречи с членами Совета. Но что бы это значило, ни принцесса, ни фрейлина ещё не догадывались. Очевидно было лишь только то, что добропорядочные отправители так не поступают. Селестия подняла правое крыло, дав магам знак быть наготове.

— Надо же, — изумился Глэдмэйн. — У вас случайно нет тайных поклонников? Может, вам лучше прочесть письмо наедине?

— Н…нет у меня никаких тайных поклонников… — пробормотала Винди, словно предчувствуя неладное. Конверт в её копытах никак не хотел поддаваться. — Я замужем, и у меня уже есть дочь… Радуга Дэш…

Истошный вопль оглушил присутствующих, и в наступившей тишине, казалось, замерло само время. Принцесса видела, как Винди отбросила конверт на стол, словно он вот-вот мог превратиться в мантикору. Взмахом левого крыла принцесса отдала приказ вондерболтам и продолжила наблюдать.

— Это… это… — Винди в ужасе указывала на стол, прикрывая копытом мордочку. Перед ней лежали голубое перо и срезанная прядь гривы радужного цвета.

— «Дорогой адресат», — начал читать Глэдмэйн, понимая, что кроме него это никто не сделает, — «если ты читаешь эти строки, значит, этой ночью мы похитили Радугу Дэш. Нам известно, что сейчас вы сидите на заседании Эквесрийского Совета, и вершите судьбу пони, о которой совершенно ничего не знаете. Если сию же минуту все члены Совета покинут Кантерлот, Радуга лишится крыльев, но останется жива. Если вы проигнорируете предупреждение, то вне зависимости от принятого решения, в следующем пакете вы»… — жеребец запнулся, — «получите не только её локон.»

— Немедленно проверить шестёрку! — шепотом распорядилась Селестия стоявшей рядом Флитфут. Вондерболт отдала честь и мгновенно скрылась в коридоре вместе с двумя напарниками.

— Это блеф! — громко произнёс Глэдмэйн (а что же ему ещё оставалось делать?), — вспомните, вы ведь наверняка видели Радугу сегодня утром.

— Нет, я не видела Радугу уже несколько дней… — Винди старалась говорить внятно и не терять самообладания. — Она совсем недавно съехала и живёт не с нами… — пони задумалась. — Но вчера ночью, когда мы с мужем уже спали, в дверь раздался звонок и… это был пегас, который спрашивал Радугу Дэш. Кажется, он хотел передать ей письмо…

— И вы рассказали, где она живёт? — изумилась Сапфир Шорс.

— Ну… да. Ведь кому из нас могло придти в голову, что… — Винди жадно заглохла воздух, — к тому же это был гонец принцессы, в форме и…

— Собрать всех гонцов, которые этой ночью находились на дежурстве, — принцесса склонилась к стоявшему рядом капитану гвардии, — пусть через полчаса ждут меня в приёмной. Лично от вас — список всех, кто не явился. Выполняйте.

Капитан отдал честь, и скрылся за дверью.

— А ведь давеча к нам на яблочную аллею тоже приходила гвардия, — вмешалась Бабуля Смит, — они забрали Эпплджек по какому-то распоряжению Селестии.

— Вы уверены, что Селестии? — прямо спросил Глэмэйн.

— Ну… — Бабуля Смит запнулась и замерла. В наступившей тишине раздался тихий стон Винди.

— Это уже совсем никуда не годится, — Сапфир Шорс поднялась из-за стола. — Нам надо знать, кто похитил этих пони. Мы требуем немедленной аудиенции с принцессой! — крикнула она и направилась к выходу.

Селестия нахмурилась и отступила от занавеса вглубь комнаты. Прежде чем что-то предпринимать, она собиралась дождаться вестей от Флитфут и только после этого подходить к решению проблемы. Со стороны такой подход казался не только разумным, но и закономерным. Однако принцесса тут же поймала себя на мысли, что ожидание Флитфут больше походит на предлог, дабы отсрочить принятие ответственного решения, чем на необходимость. Ведь принцесса и так знала, что невозможно без шума похитить пони спрятанную в центре охраняемого щитами магии и антимагии замка из-под носа пяти подруг. И потому её всё больше начинала тревожить мысль, что каждую упущенную секунду реализуется чей-то план, и она сама приближает его успех собственным бездействием.

В этот же момент на пороге появилась пони с бирюзовыми крыльями и белой гривой, одетая в облегающий спортивный костюм. Как и ожидала принцесса, вондерболт лишь кивнула и замерла в ожидании дальнейших распоряжений.

— Тогда зовите Главу Совета! — продолжались разборки на нижнем ярусе. — Нет, или она будет здесь сию же минуту, или мы отказываемся выносить решение и уходим, слово Сапфир Шорс!

Селестия осторожно толкнула Флёр в бок, и пони вышли в коридор.

— Мне надо спуститься к ним, — в голосе принцессы слышалась обеспокоенность. — Никто не нарушал щитов, никто не проникал во дворец, все шестеро пони также на месте. Я не имею ни малейшего понятия, что всё это значит. Мне нужно увидеть ещё хотя бы пару минут…

— Вы хотите, чтобы мы продолжали разыгрывать чей-то план?

— У нас нет выбора, — вздохнула Селестия, стараясь сохранять спокойствие. — Если мы вмешаемся сейчас, рискуем потерять предсказуемость сценария. Оставаясь в рамках плана Найтмер мы осознанно уступим инициативу в обмен на подсказку.

— Чем очевиднее подсказки, тем сильнее затянута петля на вашей шее, принцесса. — Фрейлина серьёзно посмотрела на тысячелетнюю правительницу. — Не бойтесь! — Флёр рассмеялась. — В отличие от нас, вы божественно неуязвимы, забыли? Потому… — единорожка обернулась, — передайте Твайлайт, что я слишком полагалась на математику.

*

Под натиском Найтмер дрожали витражи. Кромешной тьмой она легла на столицу, загасила огни её домов и окутала дворец сплошной беззвёздной пеленой. Незримая, неосязаемая, сотканная из чистой энергии страха, она уже кралась по коридорам, заглядывала в пустые комнаты и заставляла замирать придворных, прятавшихся среди роскоши своих покоев. Она растекалась по стенам дворца длинными причудливыми тенями, наблюдая из своего убежища за каждым его обитателем и леденящей стужей дышала в спину тем, кто не решался обернуться и развеять её фантом.

Именно так и напишут об этой ночи те, кому посчастливится её пережить, а пока… А пока Селестия шла вдоль длинных освещённых коридоров в сопровождении гвардии и магов. Она чувствовала, что ей не следовало туда спускаться, ей не следовало встречаться с членами Совета. Но тысячелетняя правительница не верила в поражение без предпосылок. Ей казалось невозможным упустить момент, когда чаша весов начнёт склоняться в ползу незримого врага; пока принцесса скрыта аурой кризалита, она неуязвима к магии. Пока со второго яруса за ней наблюдают десятки магов и Вондерболтов, ей ничего не угрожает. Пока кто-то не убедит её спустить щиты над столицей, ни одна живая душа не проникнет под купол без её ведома. И всей этой системой, оснащённой тройным запасом прочности, руководит её блестящий ум и тонкое чутьё, внося финальный штрих в созданный принцессой несокрушимый бастион. В нём не существовало уязвимостей, Селестия была убеждена. Убеждена настолько, что шла навстречу опасности. Её внутренний рационалист кричал о совершаемой ошибке, но уверовавшая в силу своего непревзойдённого ума Аликорн принимала вызов и, казалось, была готова заплатить любую цену, лишь бы только узнать, каким образом она проиграет.

— Радугу и её подруг забрала я, — с порога сообщила принцесса, решив не тратить время на приветствия и уж тем более не притворяться, что не в курсе бедственного положения Винди. — Во дворце под моим надзором им будет гораздо безопаснее.

— Ваше Высочество… — голубая пегаска (единственная из всех не замершая в глубоком поклоне) подскочила к принцессе, заставив ту отступить. — Но… как же письмо…

— Ложь, — прервала её принцесса. — Там, где сталкиваются интересы непримиримых сторон, всегда возникает ложь. Я лично знаю тех, кто не желал бы решения Совета по вопросам, касающимся моей сестры.

— Однако что же нам делать с этим, Ваше Высочество? — Глэдмэйн поднял со стола локон радужной гривы.

— Дайте… — Винди бережно взяла в копыта срезанную прядь, будто это и впрямь было всё, что осталось от Радуги, и прижала к мордочке. Глубоко вдохнув, она провела ей по мокрой от слёз щеке. — Ваше Высочество… но это точно её волос. Это не двойник и не магия. Я чувствую.

Винди всхлипнула и попыталась зарыться в срезанную прядь.

— Моя пони… уверяю тебя, — Селестия коснулась кончиком крыла плачущей пегаски, — в мире нет крепости надёжней Кантерлота. Радуга в полной безопасности. Сейчас она спит в одной из башен замка, охраняемая лучшими единорогами, самыми быстрыми пегасами и надёжнейшими из защитников — своими друзьями. — Принцесса сделала шаг, почти накрыв Винди своим крылом. — Я знаю, в эти неспокойные времена на наши плечи ложится огромная ответственность и мне искренне жаль, что некоторые из нас становятся жертвами чьих-то искусных провокаций…

— Нет, принцесса, — Винди отступила назад, освободившись от объятий Селестии. Она покачала головой и недоверчиво взглянула на правительницу, — волос настоящий. Я не просила ответственности в обмен на безопасность моей дочери.

— Радуга у меня.

— Я вам не верю, принцесса. — Голос Винди звучал тверже и уверенней голоса Селестии. — Я хочу её увидеть.

«Вот оно», — восторженно заявила та часть разума Селестии, что верила в собственную неуязвимость. — «Это было слишком безыскусно, чтобы не заметить. Очевиднее была бы лишь просьба спустить щиты над столицей. Итак… я могу привести Радугу, но вывести её из стен внутреннего периметра самое плохое решение. Я могу привести Винди, но тогда она узнает, где прячутся Элементы Гармонии, и мне придётся взять с неё слово, что до выяснения обстоятельств она проведёт время в полной изоляции под арестом. Третий вариант — я могу просто отказаться, но тогда Винди попытается добиться своего силой и будет арестована уже против её воли. Сейчас отказ кажется самым безопасным решением, но когда Радуга узнает о моём поступке, я рискую потерять лояльность Элементов Гармонии. Скорее всего, навсегда.»

— Очень жаль, что я утратила доверие собственных подданных, — Селестия изобразила вид глубоко обиженного создания, старающегося скрыть своё разочарование. — Но как пони, что однажды не уберегла от опасности родную сестру, я прекрасно понимаю стремление сделать всё возможное, пока не слишком поздно. — Принцесса вздохнула. — Хорошо. Я проведу вас в комнату, где спит Радуга. Но при соблюдении ряда условий.

— Конечно, принцесса.

— После того, Винди, как ты навестишь Радугу и вернёшься сюда, никто из членов Совета не покинет пределов дворца в течение нескольких дней. Вы проведёте это время в изоляции от внешнего мира, а ваши близкие получат одинаковые письма, в которых я сообщу, что вы согласились задержаться по моей просьбе.

Винди обернулась к четверым пони и замерла. Вероятно, она хотела им объяснить, насколько их согласие важно, но не находила слов.

— Я знаю, — пришла ей на выручку принцесса, — что вы могли быть непримиримыми оппонентами за столом переговоров, но сейчас я буду благодарна каждому…

— Это даже не обсуждается, Ваше Высочество, — перебила её Сапфир Шорс, — среди нас несогласных нет.

— Прекрасно. — Принцесса удовлетворённо кивнула. — Ещё я выберу двоих пони. Они пойдут в другие части дворца, чтобы потенциальный недоброжелатель не знал, кто именно приведёт его к Радуге. На каждого из вас будет наложено заклятие невидимости и проклятие слепоты…

— Может, просто повязку? — не без улыбки поинтересовался Глэдмэйн.

Селестия замолчала и медленно перевела взгляд на земнопони, словно он предложил нечто непристойное.

— Когда вы будете под заклятием невидимости, никто не сможет контролировать наличие повязки на ваших глазах, — покачала головой принцесса. — Не переживайте, проклятие не продлится дольше, чем то будет необходимо. Это вынужденная мера, ибо сейчас под подозрением каждый из вас. На этом всё. Если никто не возражает, мы начнём.

Пони молча переглянулись. Последовали несколько едва заметных кивков, после чего Глэдмэйн встретился взглядом с принцессой.

— Его и её, — приказала своим магам Селестия, указав на Глэдмэйна и Сапфир Шорс и вышла из комнаты, чтобы продолжить наблюдение из-за штор второго яруса.

*

Гранд Пэа и Бабуля Смит остались одни.

Сложнее всего просить прощения за глупость. Брошенное в гневе слово — порыв, нанесённая обида — неосторожность, ошибка — следствие заблуждения. Но глупость всегда остаётся глупостью. Такие ссоры возникают из ниоткуда, и в большинстве своём так же бесследно проходят. За них не принято приносить извинений, как не принято вспоминать в кругу слушателей постыдную всем присутствующим историю. Их стараются на замечать и переживают молчанием, в святой уверенности, что завтрашним утром всё вновь встанет на свои места.

Но для зашедшей далеко глупости, «как прежде» уже не становится. Со временем наступает раскаяние, а вместе с ним приходит и молчаливое, лишённое обиды выжидание. Выжидание постыдное, когда странно вновь заговорить с тем, кому за долгое время не сказал ни слова. Так недели перетекают в месяцы, а месяцы в годы, и уже не вспомнить первопричины той ссоры. И скорее всего стороны уже давно получили негласное прощение друг друга, а между тем, неосязаемый страх так и не позволил им сделать последнего и самого главного шага.

Гранд Пэа негромко откашлялся, словно предупреждая о своём намерении заговорить. Эхо смолкло, и в комнате вновь воцарилась тишина.

…где-то в пригороде Ванхувера у него была прекрасная ферма. Когда три десятилетия назад зрелый, полный сил жеребец приобрёл этот участок, он, не раздумывая, расстался с прежней жизнью в Понивилле, который был слишком мал для чего-то по-настоящему великого. Территорию в несколько гектаров Гранд Пэа разделил на сегменты, больший из которых отвёл под фруктовый сад. Сотни саженцев, магия земнопони и несколько лет титанических трудов превратили зелёные луга в разлинованные участки аккуратно высаженных деревьев.

Когда наступала пора сбора урожая, Гранд Пэа было не застать дома — он начинал работать с рассветом, чтобы поспеть к открытию торговых площадей Ванхувера. Возвращаясь к обеду, он пережидал полуденный зной под крышей дома, занимаясь бытом, а после уходил в поля. Когда же за горизонтом скрывался последний лучик солнца, жеребец зажигал керосиновую лампу, брал книгу и отправлялся вглубь сада. Он садился средь мокрых от росы трав, и начинал читать вслух… Он не знал, почему при звуках песен быстрее наливаются плоды и зеленеют листья, но то была магия земнопони — самая древняя магия, старая, как мир, незримая и неосязаемая.

В двух минутах от дома участок пересекала бурная речка. На пятый год Гранд Пэа соорудил систему труб, чтобы не платить пегасам за полив, но больше всего он мечтал о собственной водяной мельнице. С первых же дней он представлял, как вскоре будет молоть муку, печь самые вкусные пироги и, расположившись на веранде, читать взятые из библиотеки книги — вот только уладит насущные проблемы. Но день пролетал за днём, год за годом, а забот не убавлялось; желая полностью занять свою нишу, жеребец открыл магазин, который тут же стал пользоваться огромным спросом — местные пони очень полюбили варенья и джемы дядюшки Пэа, и случалось, что жеребец возвращался домой только под вечер.

Магазин джемов приносил стабильный доход, и Гранд Пэа больше не нуждался в деньгах. Чтобы поддерживать производство груш, он нанял двоих пони, которые следили за фермой в его отсутствие. Они трудились усердно, но жеребцу казалось, словно они не так складывали груши, не той стороной сажали семена, не те слова шептали деревьям на ночь. Всё больше времени проводил Гранд Пэа в городе, и всё реже засыпал в своём саду, изнурённый созданием великой магии.

Он осунулся. Размах полей больше не звал его промчаться галопом до реки в знойный летний полдень. Больше не чувствовал он восторга, гоня за собой плуг, и непогода не звала его из дома в бесконечные лабиринты фруктовых садов. И сами сады уже не заигрывали с налетевшей бурей, а степенно раскачивались в такт порывам её ветра. А у крутого берега реки так и не зазвучал скрип колеса водяной мельницы.

Что-то пошло не так. Словно сон, длиной в три десятилетия начал распадаться, являя совсем другую реальность и совсем другие заботы. Когда-то Гранд Пэа не ложился спать, только чтобы успеть к утру починить колесо сломанной телеги. Сейчас же он мог купить целый автопарк, но он ему был не нужен. Его не обрадовали бы и богатства всего мира, ведь ему даже не с кем было ими поделиться. И последняя веха его жизни должна была ознаменоваться тихим смирением, редеющими полями и приходящим в запустение садом.

Но однажды Гранд Пэа получил письмо с личной печатью принцессы. Сперва жеребец даже не пожелал вскрывать конверта, но любопытство взяло верх. На удивление это не было ни путёвкой в санаторий, ни приглашением в Кантерлот для вручения награды «за заслуги». На пожелтевших от времени листах с неровным левым краем выцветшими чернилами Селестия делилась воспоминаниями о своей сестре. Казалось, что страницы были вырваны из какого-то дневника и попали в копыта адресата по ошибке. Но на последнем листе поверх блёклых строк свежими изумрудными чернилами принцесса завершала письмо словами: «Защитите мою Луну перед лицом Совета. Кому как ни вам знать цену пожизненной разлуки. P.S. На собрании будет присутствовать Бабуля Смит».

Тогда он приехал в столицу и исполнил просьбу принцессы, но предоставленной Селестией возможностью так и не воспользовался.

И неделю спустя принцесса повторила свою попытку. Повторила так открыто, что проигнорировать её вновь означало бы оскорбить Её Высочество. Гранд Пэа не сомневался, что и очередной совет, и это подложное письмо с Радугой были намеренно придуманы принцессой, чтобы он и бабуля Смит могли объясниться наедине. Гранд Пэа знал, что Селестия вполне на это способна, но искренне не понимал, почему он, пожилой земнопони, удостоился такого внимания бессмертного существа.

Медленно утекало время, и шансы, что когда-нибудь Гранд Пэа произнесёт то, что должен был сказать ещё очень давно, таяли с каждой секундой. За дверью послышались приближающиеся шаги…

— Не следовало мне уезжать… — Гранд Пэа осёкся. От волнения он не узнавал собственного голоса, — из-за глупой ссоры я жил вдали от своей семьи.

Он замолчал. Мгновения тянулись подобно минутам. Жеребец ждал малейшего намёка, готов был ловить едва различимые знаки и предпочёл бы осуждение взамен молчания, становящегося невыносимым, но бабуля Смит сидела, не шевелясь, подобно изваянию. И Гранд Пэа всё понял. Он знал, что ему не следовало рассчитывать на прощение.

Внезапно пожилая пони повернула голову и медленно кивнула.

— Простите меня, Эпплы, — подобно вздоху облегчения вырвались слова из груди престарелого жеребца.

*

В коридорах нарастал шум. Голоса, грохот дверей и окрики приближались ровно с той скоростью, которую был способен развить Соарин в лабиринтах дворцовых анфилад. Принцесса уже знала, что случилось что-то ужасное, оставалось лишь узнать, насколько. Вондерболт на полной скорости влетел в тёмную зашторенную комнату, чиркнув дверной проём кончиками крыльев.

— Ваше Высочество, нападение во втором малом зале!

Такой комнаты во дворце не существовало. Им на одну ночь был назван внутренний периметр цокольного этажа, где принцесса скрывала Элементы Гармонии.

— Никого отсюда не выпускать! Феломина, второй малый зал! — приказала принцесса, подняла крылья и исчезла в ярком пламени, как только феникс покинул пределы комнаты.

Не одним только магам эффектная телепортация принцессы из поля кризалита показалась как минимум невозможной.

*

Сразу пять лучей пронзающего заклятия ударили в появившуюся в воздухе защитную сферу, и все пять безвредно для ее обладателя отразились в стены коридора — сфера появилась настолько внезапно, что единороги даже не успели сконцентрировать магию достаточной силы. Ещё три заклинания с запозданием ударили в щит, оставив на нём едва различимые царапины. Селестия заранее предвидела, что любой внезапно появившийся в коридоре объект будет мгновенно атакован придворными магами, даже если им окажется сама принцесса.

— Закрыть все двери! Никого не выпускать! — Принцесса рассеяла щит, позволив двум ближайшим магам просканировать её на магическую иллюзию. Она огляделась. Коридор не был похож на поле ожесточённой битвы, если не считать пары выбоин в стенах, оставленных отражёнными от щита заклятиями. Из кучевых облаков неспешно падали большие белые хлопья, а на нетронутой снежной целине без труда угадывались немногочисленные цепочки следов. — Что здесь произошло?

— Ваше высочество… — тихий голос заставил принцессу обернуться. Пожилой маг, которого ещё с Академии Селестия знала как самого одарённого из всех, сделал два неуверенных шага к принцессе. Он поднял взгляд, и сердце принцессы сжалось. Она всё поняла. В её мыслях всплыли Фэнси, Спитфайр, Флёр — все те, кто могли первыми принять на себя удар Найтмер. Тысячелетняя правительница задержала дыхание, чтобы не дрогнуть.

Но когда она узнала, кто на самом деле стал целью врага, мужество оставило принцессу.