Песнь угасания

Стих 17. Они

Давным-давно, в позабытом уголке мира, там, докуда почти не достают солнечные лучи, где ночи длятся месяцами, а дни мимолетны, как миг, на свет появились двое — порожденья тьмы и холода. Их дом был неприветливый, холодный и пустой: вдоль горизонта возвышались бледные молчаливые сопки, завывал колючий ветер, в черном небе белели звезды. Но как новорожденный привязывается к матери, увидевши ту впервые, так и двое привязались к сему холодному миру, что породил их, и все его изъяны, все его неправильности и недостатки отошли на второй план, а то и вовсе сделались достоинствами. Нет же, он был совершенен. Воистину прекрасен.

Двое были сами по себе с самого начала. Ни матери, ни отца рядом, которые бы обучили их всему, что знают, рассказали бы, что хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. Поначалу они бесцельно бродили по заснеженной пустыне, не зная, куда идут, зачем идут и что их ждет в конце пути. Они шли, ибо ничего другого больше не умели. Долгими месяцами между ними висела тишина, ибо двое не знали слов. В особенно морозные ночи, когда поднималась страшная вьюга, они закапывались под снег и затаивались так, пока погода не становилась лучше. Они не ведали, что можно согреться, если прижаться друг к другу. Не знали, что такое тепло. Не знали, как это — обнять.

Даже мне доподлинно неизвестно, сколько длилось их путешествие — может, год, а может и все десятилетие, — но постепенно мир вокруг них стал меняться. Ночь как будто сделалась короче и светлей, снега стало меньше (местами даже виднелись загадочные зеленые пятна с бархатистою поверхностью!), и ветер не дул так сильно, и из земли все чаще поднимались странные палки, сверху донизу покрытые темными колючками. Видя перемены, двое испытали непривычное, но интересное чувство: им ужасно захотелось все понять, осмыслить и узнать.

С того момента каждый новый предмет, едва попадавший в поле зрения, они рассматривали со всех сторон, нюхали, ощупывали и даже провали на вкус. Так они узнали, что земля промерзлая и несъедобная, а вот длинные зеленые ворсинки, покрывающие землю, словно мех, напротив, не так уж и плохи на вкус. Торчащие всюду длинные палки в пышном темном оперении были не по зубам, однако, покачиваясь на ветру, они издавали приятные звуки и просто хорошо пахли. Столько всего, столько разного, столько удивительного, и все-все нужно непременно изучить!

Воздух теплел. На смену вездесущему снегу пришли изумрудные луга и солнечные реки. Дни сделались длинными, а ночи — непривычно короткими; солнце поднималось так высоко, что светило прямо над головами, а не скромно выглядывало из-за горизонта, как раньше. Однажды, когда двое шли по песчаному берегу, их внимание захватили белые крылатые создания, что парили в высоте и звонко кричали друг на друга. К двоице неожиданно пришло осознание, что они не одиноки на белом свете.

Непривычно… Ново. Страшно!.. Но в то же время… так интересно!

Двое решили, что пойдут дальше, даже несмотря на страх, и вскоре они оказались в просторной долине. Внизу виднелись какие-то странные, но аккуратные холмики, как будто сложенные из деревьев; между ними, посредине, тянулась покрытая гладкими камешками линия; рядом с рекою, протекавшей в самом низу, возвышался еще один холм, чуть повыше остальных, — и что-то круглое постоянно крутилось на нем, приводимое в движенье потоками воды… Но что самое главное, здесь обитали разноцветные четвероногие существа.

Двое наблюдали издалека, как завороженные, опасаясь приблизиться хотя бы на шаг. Существа занимались делами, понятными только им самим, ходили туда-сюда; те, что поменьше, бегали тут и там, мешая тем, что побольше. Довольно часто все они издавали звуки — иногда длинные, иногда короткие, — молчаливой двоице было совершенно невдомек, что все это могло значить, однако они заметили, что у звуков был свой окрас, своя звонкость и каждый из них, похоже, нес в себе определенный смысл.

Двое внимательно вслушивались в отголоски, пытались понять, разобраться и так увлеклись, что совершенно потеряли счет времени и не заметили, как потемнело. Существа спрятались в холмах, и стало совсем тихо. То была прекрасная возможность, дабы подобраться поближе, однако двое так и не отважились. Всю ночь они провели, затаившись в кустах, обуреваемые необычным ощущеньем, что как бы распирало их изнутри. Это же самое чувство сжалось в маленький-премаленький комочек, когда на небосводе, наконец, заалели первые лучи солнца.

День за днем двое следили за долиной и постепенно понимали все больше вещей. Пони. Так звали себя разноцветные существа. Дома. Так назывались холмики, в которых жили пони. Дорога. Так называлась устланная камнями линия, по которой громыхали повозки. Мельница. Так назывался большой дом с большущим вращающимся колесом в реке. Слово. С его помощью пони общались друг с другом. И это лишь малая часть из того, что удалось узнать за неделю неотрывных наблюдений. Двое даже умыкнули книжку с картинками и с огромным интересом пролистали ее, однако спустя некоторое время, узнавши, что воровство — плохо, тихонько вернули книжку туда, где нашли.

Одним погожим днем со стороны тропинки, коя вела из деревни, и по которой редко кто ходил, послышался детский смех. Две маленькие кобылки — одна чуть побольше, вторая поменьше — направлялись в лес, не переставая о чем-то оживленно болтать между собою. «Шишки», «дома», «мама» — такие прозвучали в воздухе слова. Пони завораживающе улыбались и хихикали; двоица, очень заинтересовавшись, последовала за ними, стараясь двигаться незаметно.

Красться пришлось недолго, ибо кобылки быстро отыскали елочки. Сбор шишек они превратили в игру: старшая, используя рог, срывала побеги и бросала их младшей, та в свою очередь, держа во рту плетенную корзинку, ловила их. В какой-то момент кобылки так увлеклись, что игра переросла в соревнование — и вот уже в младшую летит сразу пять снарядов, за всеми она поспеть никак не может, но все равно пытается, и от большого желания спотыкается, кувыркается и распластывается по траве. Корзинка плюхается рядом, вываливая содержимое.

— Сестренка! — ахнула старшая и подбежала к ней.

— Все нормально… — пробурчала младшая, приподнявшись, и хныкнула — на коленке передней ноги краснела ссадина.

Старшая склонилась над сестрою, взяла в копыто ножку и легонько подула на ранку.

— Болит?

— Щиплет немножко.

Она подула еще, чуть сильней.

— Щекотно! — захихикала младшая. — Перестань!

— Все еще болит?

— Нет, совсем нет!

— Ох… Напугала же ты меня… Сколько мы там насобирали, ну-ка? — старшая сложила разбросанные шишки обратно в корзинку. — Думаю, этого вполне хватит, — удовлетворилась она.

Вдруг младшая прижалась к ней со спины, обхватив живот маленькими копытцами.

— Чего это ты?

— Люблю тебя.

Старшая приобняла в ответ:

— И я тебя. Пойдем. Покажем тебя маме.

Пони ушли, а двоица, следившая за ними все это время из-за кустов, так и осталась на месте, не в состоянии пошевелиться. Они пытались справиться с чувством, нахлынувшим на них волною. Было так тепло, как будто внутри горел огонь — но не яростный, как от злобы, а мягкий, ласковый и нежный. Они пытались понять это, осмыслить… Сестры. Любовь. Двое хотели… так же. Хотели быть сестрами, хотели любить друг друга.

Когда двое осознали это, их размытые тела впервые приобрели четкие очертания. Ноги, копыта, хвосты, гривы, уши — прямо как у тех кобылок. И хотя двое родились в одно время, они переняли все черты до единой, так что одна стала младшей, а другая старшей. Теперь они тоже сестры. Но… имена. Нужны имена. Ведь не бывает пони без имен. Рини, что означало холодные снега, — такое имя взяла старшая, Нокса, что означало ночное небо, — взяла младшая. Новорожденные Рини и Нокса переглянулись. Они не умели говорить, как пони, но им и не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Теперь они знали, чего хотят.

Однако перед тем, как уйти, покинуть сии солнечные земли навсегда, они все же осмелились на то, чего всегда боялись. Спускаясь по тропинке в деревню, они были ужасно взволнованы, их коленки дрожали, но, невзирая на это, сестры предвкушали момент встречи с жителями. Как те воспримут их? Что скажут? Может, они вместе обнимутся и будут любить друг друга?

Когда сестры остановились на перекрестке дорог — а это было самое сердце деревни, — то почувствовали, как из воздуха тотчас растворилась беззаботность, и на смену ей пришел страх. Он мгновенно прилип ко всем, кому не повезло увидеть два черных, как ночь, силуэта, старательно подражающих пони. Все в мире как-то внезапно замерло и стихло, словно в ожидании чего-то. Старшая приподняла переднее копыто в мирном жесте, как вдруг раздался крик:

— Чудища! — и пони бросились врассыпную.

Неизвестно, кто в тот момент испугался больше — пони чудищ или чудища начавшейся неразберихи, — но одно известно точно: именно тогда эквестрийцы впервые узнали о существах, коих впоследствии нарекут тенями.

Сестры исчезли из деревни задолго до того, как там все успокоилось, и пони вновь выглянули из своих домов. Они бежали, бежали со всех ног обратно, на север. Чудища. Кто это такие? Те, которых боятся? Но почему пони их испугались? Они ведь старались быть похожими на них… Это правда, что Рини и Нокса сами не один раз пугались нового и неизвестного, и все равно сестры были расстроены. Просто они… они надеялись, что…

Спустя несколько недель их встретили родные заснеженные просторы. С изумлением сестры обнаружили, что у них появились братья, много братьев — те бездумно слонялись по сопкам разрозненными группками, растерянные, ничего не понимающие, прямо как Рини и Нокса когда-то. Последние невольно подумали, что как хорошо, что они решили вернуться, ведь за новорожденными нужен глаз да глаз. И ведь как удачно все совпало! Они хотели построить деревню, такую же красивую, как у пони, — вот и будет жилище для всех!

Воодушевленные сестры принялись за дело. Они трудились не покладая копыт, чувствуя себя ответственными перед младшими братьями, что нуждались в заботе и наставлениях. Довольно быстро им удалось возвести три первых домишка из льда — выглядели они косо, некрасиво и скорее походили на землянки, не идя ни в какое сравнение с домами пони. И все же Рини и Нокса не отчаивались — это было только начало. Все еще впереди, и они обязательно научатся, научат младших, и однажды построят не просто деревню, но настоящий город, где будут жить всею семьей.

Одно время все шло согласно их задумке. Деревня разрослась, сестры учили братьев уму-разуму, рассказывая, что такое любовь, как та прекрасна и как та согревает холодными северными ночами, если крепко-крепко обнять ближнего. Младшие, переняв облик у сестер, с интересом слушали истории о мире далеко на юге, о тамошних пейзажах, о существах, населявших его; помогали возводить новые сооружения, ибо семья разрасталась на глазах.

Но идиллия длилась недолго. Если бы только Рини и Нокса увидели, что все их старания были бессмысленны с самого начала, если бы поступили совершенно по-другому, не пытались научить младших тому, что им было все равно никогда не понять по-настоящему… Увы, сестры были ослеплены мечтою — красивою, но несбыточною.

Снежные бури были обычным делом на их родине, однако такой сильной, как в этот раз, сестры прежде не видывали. Она открыла им глаза на то, насколько плохие они зодчие, и как хрупки на самом деле были сооружения, возведенные их копытами. Рьяный ветер сдувал крыши, рушил стены, заметал улицы — к тому моменту, когда на горизонте показались всполохи северного солнца, ознаменовавшего первый за долгие месяцы день, от города, построенного с таким трудом, осталось лишь бесформенные ледяные глыбы. Сие событие подкосило сестер, однако они не позволили себе долго печалиться, помня про младших, что остались без дома. И тогда они решили: нужно построить новый дом, который будет лучше и крепче!

…Но братья смотрели на прошедшую бурю совершенно по-другому. Эти разрушения, случившиеся на их глазах, они нашли завораживающе прекрасными. Видеть, как что-то превращается в ничто… было волнительно. Непреодолимая, немыслимая сила показала, чего стоят их сооружения, показала им место, и это не могло не внушать. Они поняли… поняли, что хотят так же. Но не знали, что нужно для этого. Тьма поселилась в их душах… Или, пожалуй, тьма всегда была их в них, но только теперь стала медленно распускаться, словно цветок.

С той поры братья стали превращаться в чудовищ, о которых вскоре узнает весь мир. Впрочем, сейчас они еще помнили нравоучения сестер, слушались их во всем и заново отстроили город вместе с ними. Но зерно сомнения было посеяно, и даже если бы сестры прознали, какие темные мысли поселились в разумах братьев, то ничего бы не смогли изменить…

Однажды, когда для солнца наступило время вновь надолго спрятаться за горизонт, к Рини, заканчивавшей ледяное изваяние в своем жилище, прибежал брат. Движения его выдавали волнение и испуг, он хотел что-то показать, и она последовала за ним. Она знала сию реакцию и уже догадывалась, что случилось.

Интуиция ее не подвела. Там, где возвышалась ледяная обзорная башня, служившая своеобразным центром города, в воздухе парили крылатые пони. Пегасы, как помнила Рини. Они были укутаны в теплые одежды; изо ртов и ноздрей валил густой пар — и именно это, а не их внезапное появление, удивило старшую сестру больше всего. Она не знала, что пони настолько чувствительны к температурам. Тут подоспела Нокса, которой тоже успели сообщить про незваных гостей.

Пегасы не спешили спускаться. Поглядев на стоящую внизу парочку, они перекинулись словами меж собою.

— Все прямо как в слухах, — шепнул один взволнованно. — Они действительно выглядят как тени от солнца. Наши тени!

— Не знаю, как вас, а меня пробирают до мурашек их пустые лица, — сказала вторая и вздрогнула явно не от холода. — Что будем делать, Сандерхарт? Думаешь, они поймут нашу речь?

Вместо ответа третий пегас обратился к терпеливо ожидающим Рини и Ноксе:

— Вы понимаете, что я говорю?

Старшая кивнула.

— Понимают! — ахнула пони.

— Вы здесь главные?

Старшая поколебалась, посмотрела на многочисленных братьев, выглядывающих то тут, то там с опаской и любопытством, и все-таки кивнула.

— Вы можете говорить?

Младшая покачала головой. Пегас едва слышно вздохнул, прежде чем перейти к цели их прибытия.

— О вас ходили разные слухи, но очевидно, что вы разумные существа. Нас прислали сюда принцессы. Они хотят узнать вас получше.

Ноксу взбудоражила сия новость. Обрадованная, она не придумала ничего лучше, как ткнуть сестру копытцем в бок, дабы выразить свои эмоции. Рини обратила к ней на секунду взгляд — она бы, верно, улыбалась, если бы могла, — после чего закивала пегасам.

— Полагаю, это значит, что вы не против?

Теперь уже кивали обе сестры.

— Что, все еще побаиваешься их? — спросил пегас подругу. — Они же совсем безобидные.

Тут-то один из братьев заметил блестящий металл на его спине. Понять, что это, — он, конечно же, не понял, однако его очень заинтересовал сей предмет. Он осмелился подойти к сестрам поближе, привлек их внимание и показал на пегаса. Пони не сразу догадались, что он хочет, — да и сестры тоже, — но потом пегас все же понял, что тень заинтересовал меч.

— О, эта штука? — он чуть спустился и вытянул перед собой на ногах меч, позволяя рассмотреть его поближе — но и только. — «Меч» называется. Нужен для защиты. От чего? От опасности. Всяких чудовищ. Не бойся, это не про вас. Вы не опасные. И уж тем более не чудовища.

Опасность. Чудовища. Что значат сии слова? Этого не знали даже сестры. Лишь последнее слово показалось им знакомым. Оно походило на «чудищ», но как будто имело куда более мрачный окрас.

Теням не нужны были лица, чтобы пони заметили их смятение.

— Вы не понимаете, о чем я? — удивился пегас. — Я могу объяснить…

— Отставить, — перебил его тот, которого назвали Сандерхартом. — Нам пора возвращаться.

Пегасы улетели, и братья задумались о значении новых слов. Старшие говорили, что чудищ боятся. Похоже, чудовищ боятся еще больше. Пони сказал, что меч нужен для защиты от опасности и чудовищ. Значит, чудовища опасные. Буря разрушила их город. Значит, буря была опасной. Буря — это чудовище? Они хотели стать как буря. Хотели стать чудовищами?

Их учили любви. Но что такое любовь? Что-то неуловимое, неосязаемое, что они всегда плохо понимали, несмотря на все попытки сестер объяснить им; они обнимали друг друга холодными ночами лишь потому, что так их научили, но понять сути им было не дано. То ли дело буря — ее влияние на мир было более чем заметно. Сильная. Величественная. Суровая. Мысль о ней пробуждала в братьях то, что подавили сестры, сами того не ведая.

Роковое событие неумолимо приближалось.

Миновало уже две недели, когда в небе показалась дюжина крылатых фигур. Первой их заметила Нокса с обзорной башни, о чем тут же мысленно дала знать сестре. Та, в свою очередь, сказала братьям, и те отреагировали гораздо спокойней, чем в прошлый раз. Она посчитала сие хорошим знаком. С неба, словно перышки, опускались хлопья снега. Начиналась метель. Принцесса, на которой были куртка да шарф, и одиннадцать пегасов, сопровождавших ее, приземлилась посреди города.

Принцесса была одна, однако пегасы, прилетавшие двумя неделями раннее, упоминали про «принцесс» — именно так, во множественном числе. Сие показалось Рини и Ноксе странным, но они не могли озвучить сей вопрос. А даже если бы могли, все равно бы предпочли промолчать. С взаимных подозрений дружба не начинается. Принцесса, явно сама это понимая, поспешила внести ясность:

— Прошу простить мою сестру за отсутствие. Она желала быть здесь вместе со мною, но дела государственные требуют надзора, и оставить страну без присмотра мы надолго не можем.

Рини кивнула, давая понять, что все хорошо. Она видела, что пони устали после долгого путешествия, но предложить гостям ей было совершенно нечего. Ни еды, ни теплых вещей — ничего подобного у них никогда не водилось. И дело было не в том, что они плохие хозяева — просто они жили в пустых землях, где царит вечный холод; в достатке здесь было только снега.

Тени проводили пони во дворец. Часть пегасов осталась снаружи, другие же вошли в просторный ледяной зал вместе с принцессой. Последняя села напротив сестер и поняла, что всеобщее внимание приковано к ней: здесь было с десятка два теней, не считая предводительниц, и все они замерли, словно грубые и неумелые ледяные изваяния, что она видела по пути сюда. Впрочем, в сей неумелости было какое-то детское очарование.

— Меня зовут Селестия. Я и моя сестра, Луна, вместе правим Эквестрией, страной, что находится к югу от вас.

Она замолчала, ожидая, что двоица также представится тем или иным образом. Те насыпали рыхлого снега на пол из ледяного кувшина и стали рисовать на нем знаки. Знаки, к изумлению Селестии, неожиданно оказались буквами эквестрийского алфавита.

— Рини, — прочитала принцесса, и старшая сестра показала на себя копытом. — Нокса, — теперь младшая. — Кто вы? И почему вы так похожи на нас?

Нокса стерла слова и начертила новые: «Вы нравитесь нам». Затем Рини проделала то же самое: «Мы не знаем, кто мы».

Тени были все так же неподвижны, и это заставляло Селестию невольно нервничать. От них как будто исходила совершенно иная аура, нежели от двоицы рядом. Да, они выглядят мирными и совершенно безобидными. Да, возможно она чересчур осторожна и подозрительна. Но это неправильно, что их здесь так много; подобные этому разговоры должны проводиться в более приватной обстановке. А впрочем, откуда существам, живущим чуть ли не на краю мира, знать о том, как ведутся переговоры лидеров двух государств? Им, наверно, неведомо и такое понятие как государство.

— Как вам удается выживать здесь? — спрашивала Селестия. — Ни росточка вокруг. Вы наверняка голодаете. У нас есть почти все, что угодно, мы могли помочь вам с пропитанием…

«Не нужно», — был ответ.

Погода ухудшалась. Ветер щедро сыпал снежными хлопьями в лица нахохлившихся пегасов, которые сторожили вход снаружи. За ними как будто наблюдал сам город — сотни теней молчаливо взирали на трех пони, состроивших каменные физиономии. Что на уме у теней, почему они так смотрят, — можно было только лишь гадать по их пустым, как беззвездная ночь, взглядам. Но что-то противоестественное было в их поведении. Скорей даже непривычное, и оттого жуткое.

Перелет был долгим, все устали, посему было неудивительно, что один из пегасов заклевал носом на посту. Товарищ, заметив это, тотчас отвесил ему знатную оплеуху. Силы он явно не пожалел: у взбодрившегося пегаса аж кровь хлынула носом.

— Ничего, ничего. Все путем, — заверил пострадавший, приложив копыто к носу. — По крайней мере, теперь мне точно не захочется спать, — прогундосил он.

Товарищ, дабы хоть как-то загладить вину, сгреб немного снега в копыто.

— Надо остановить кровь.

Если бы пегасы только знали, что сейчас натворили, то не простили бы себя вовек. Тени оживились и зашептались между собою мысленно. В них зрело новое, доселе не посещавшее их, чувство. То чувство, которого им так долго не хватало. Чувство, которое, казалось, выдернули из них — но чьи корни все равно остались глубоко внутри и ждали своего часа, чтобы начать стремительный рост.

Кровь. Червонные крупинки на снегу… Что это? Как заманчиво пахнет…

— Не может быть, чтобы вам совсем ничего не было нужно, — промолвила Селестия.

«Это наши естественные условия», — написала Нокса. Она переглянулась с сестрою и добавила: «Книги».

— Вы хотите книги?

«Мы хотим узнать о вас больше», — накалякала на снегу Рини.

— Как и мы, — вежливо улыбнулась Селестия. — Хорошо, будут вам книги. Много книг.

Она не посмела спрашивать о том, что они могут предложить взамен. Сие было бессмысленно: тени только-только поднимались на ноги, как общество. Требовать равноценного обмена — все равно, что обворовывать детей.

— Как вы себя называете?

Нокса склонила голову чуть набок в непонимании.

— Мы — пони. А вы?

«Мы не задумывались об этом», — призналась Нокса. «Но нам нравится слово, которое используете вы», — добавила ее сестра.

— Тени.

Двоица кивнула почти одновременно.

Метель разъярилась на глазах. Ветер завывал громко и протяжно, точно голодный зверь. Пегасы мечтали лишь об одном: дабы переговоры поскорей закончились, и принцесса вернула их всех домой, в Эквестрию, в тепло. Все мысли их были только об этом, потому они не замечали того, что происходит среди теней. А происходило следующее: один брат робко пихнул другого в бок, и оба замерли, ошарашенные, наконец-то ясно осознав, чего им все время не хватало. И сие осознанье поползли среди них, словно чума, захватывая все больше умов.

Назад пути уже не было. Сами того не ведая, дружелюбные пони показали теням, как выглядит насилие — пусть и в самом ничтожном своем проявлении, — и с сего момента они были обречены. Простая дружеская оплеуха обернулась катастрофою для всего мира. Заключительное событие в длинной цепочке. Финальный штрих в картине. Все то, чему учили сестры, было мгновенно забыто. Истинная сущность окончательно взяла над братьями верх.

— А как зовется ваше поселение? Ваша молодая страна? — продолжала расспрашивать Селестия.

«Об этом мы тоже не думали», — отвечали буквы на снегу.

С губ Селестии почти слетел новый вопрос, как сквозь ветер снаружи донесся леденящий душу вопль. Лицо принцессы исказилось от ужаса, она обернулась резко. Дальше все происходило стремительно, урывками, словно бы во сне, кошмарном сне. Вот пегасы, как один, обнажают мечи. Вот на них наваливаются кучей неподвижные еще секунду назад тени. Вот вскакивают на ноги Рини и Нокса: первая завертела головою по сторонам и бросилась куда-то, вторая задрожала и что-то изобразила копытом непонятно кому. «Бегите, принцесса!» — слышится чей-то крик. Селестия бросает взгляд на выход, и видит, что его загородили тени, а их пасти вымараны в крови. Вдруг что-то холодное разрывает нутро, и правый бок вспыхивает от жгучей, тяжелой боли. Она видит пред собою Ноксу, ее нечитаемое, пустое лицо, и предпринимает единственное возможное решение.

Телепортировавшись наружу, принцесса с трудом устояла на ногах. Позади послышалось злобное шипение, заскрипели многочисленные копыта по снегу, но Селестия не обернулась. Она достала из-под куртки свиток, укрыла его от ветра потяжелевшим крылом и прочитала заклинание.

Поселение озарило яркою вспышкою, и клыки теней клацнули пустоту. Сестры стояли поодаль, неподвижно взирая на место, где еще мгновение назад находилась принцесса. Они не могли найти в себе сил пошевелиться. Ничего не предвещало беды. Совсем ничего, но… Случилась катастрофа… Почему? Как? Что произошло с братьями? Рини и Нокса пытались дозваться до них, когда те бросились на пегасов, пытались и сейчас — но все бесполезно; их как будто не слышали. Как же?.. Как же так?!

Нокса пыталась уберечь принцессу от меча, сбить нападавшего с ног, однако заметила его приближение слишком поздно. Взгляд, которым Селестия впилась в нее, она никогда не забудет. Они предали ее доверие, ее доброту, ее открытость. Она не верила, что все это случилось взаправду. Она хотела плакать навзрыд. Из книжки сказок она помнила, что пони делают так, когда им грустно. Ей было очень, очень грустно.

Сестра положила копыто Ноксе на плечо и пообещала, что они все обязательно исправят, принесут извинения принцессе, сделают все возможное, дабы загладить вину, но сначала… сначала нужно похоронить погибших пегасов.

Время шло. Месяцы сменяли друг друга. С каждым днем братьев становилось все больше, и все они непременно уходили на юг, ведомые инстинктом разрушать. Сестры никак не могли повлиять на них, заставить одуматься, вспомнить о любви, которой пытались раньше учить. Нужны ли были им дома на самом деле? А имена? Тепло? Нет, никогда. Сестры заблуждались. Братья были другими. Или же правильней будет сказать, что другими всегда были Рини и Нокса? Ведь большинство — за братьями.

Прошли годы. Сестры не знали, что такое война, но прекрасно понимали, почему уходят братья. Последние больше не ограничивались одним только югом, похоже, они вознамерились сделать своим домом весь мир, превратить его в холодную пустыню. Много раз Рини и Нокса порывались в Эквестрию, желая поведать пони правду, но тут же понимали, что сие невозможно, что их не захотят слушать.

Вопреки сему они не оставляли надежды остановить кровопролитие и в какой-то момент обнаружили, что могут усмирить некоторых братьев, повлиять на них ментально: не подействовать уговорами, а скорее, вызвать у них другие эмоции, окроме жажды крови. Попытки дозваться таки принесли плоды. Но дабы развить в себе сию способность, потребовалось слишком много времени, и она все еще была слаба. Весь север теперь кишел братьями. Сестры не могли справиться с целою ордою, только лишь с небольшою группой.

И все же… Они были по горло сыты собственным бессилием. Давно пора было что-то предпринять.

Обернувшись вивернами, сестры отправились в самое сердце Эквестрии — к замку, где жили принцессы. Прекрасная страна пони, которую они знали, давно канула в небытие. Остался лишь один скелет — печальное напоминание о жизни. Их преследовали сожженные деревни, разрушенные до основания города и почерневшие луга. Это была их вина. Не братьев. Только их. Все было потеряно. Ничего уже не исправить, и осознание сего пожирало сестер изнутри.

Рини и Нокса глядели на поле битвы. Воздух горел и пропах отчаяньем. Оборона эквестрийцев пала, бесконечная орда подперла собою стены, и тянула многочисленные черные лапы через улицы, сметая все на своем пути. Но до самого замка они пока еще не добрались…

Сестры отчаянно замахали крыльями, в надежде опередить братьев. Один из них, несмотря на внушительные габариты, оказался проворен и выломал щупальцами тяжелые двери замка. Братья поменьше тотчас ринулись внутрь, однако Рини и Нокса успели взять их под контроль.

Приземлившись, они перевоплотились обратно в пони. В зале было пусто. Эквестрийцы должны быть где-то здесь, сестры чувствовали это от братьев. Точно, горстка выживших совсем неподалеку, и еще двоица на верхних ярусах…

Они поспешили в тронный зал.

— Вы.

Лицо принцессы Селестии не выражало ничего, кроме презрения. Сестры даже не представляли, что столь добрая пони, возжелавшая им искренне помочь однажды, способна на такое чувство. Но что было еще печальней, она имела полное право их презирать.

Они неожиданно осознали, что не понимают, что должны сделать. Зачем спешили сюда. Что надеялись изменить. Им удалось спасти нескольких пони, но разве это искупит их вину? Нет… Все это неправильно, несправедливо… Почему все сложилось именно так?

Рини и Нокса хотели рассказать обо всем, поведать, что это все было одно большое недоразуменье, что они никогда не хотели войны, и что братья не кровожадные монстры, что братья способны любить, и их еще можно перевоспитать, и вернуть все как было, и жить в дружбе, и…

Нет. Это самообман. Пора взглянуть фактам в глаза. Они не смогли изменить сущность братьев.

И тогда… тогда они вымолвили два простых, но таких важных, слова, в которые вложили все свои чувства.

— Мы сожалеем.

Гневные морщины на лице Селестии разгладились.

Однако ответить она уже ничего не смогла, ибо в следующее мгновенье Луна уничтожила Древо, и мир превратился в осколки, связанные между собою хрупкою, почти невидимою нитью.

Настала пора собрать их воедино. Хватит страданий с моих детей. Я дала обещание — и я выполню его, чего бы мне сие ни стоило. Здесь заканчивается моя песнь, песнь разрушения, угасания сего мира и начинается новая.

Песнь расцвета.