Песнь угасания

Стих 7. Никта

Снег давно перестал сыпать с неба. Белые холмы и равнины сменились серой, местами ржавою пустыней. Иногда она бугрилась или наоборот покрывалась впадинами, бывало, возникали мелкие и невзрачные озера и реки; совсем уж редко мелькали заброшенные поселения. Дóма было нигде не видать; сие ни разу не успокоило Глют, но и, по крайней мере, не повергло в отчаяние, как если бы она увидела, что от ее деревни остались одни руины.

— Куда мы летим? — осторожно спросила колдунья. За последние два или три часа то был первый раз, когда она отважилась что-либо сказать. Она уверила себя: будет лучше пока что как можно реже напоминать о себе.

— Не все ли равно? — отозвалась драконица. — Ты вырвала себе еще несколько дней жизни. Радуйся.

— Пожалуй… Вы, верно, злитесь, что я вот так нагло расселась на вашей спине. Простите… я не видела другого выхода… — промямлила Глют.

— Глупая пони. Ты не надоедливей мошки.

Колдунья так и не получила ответа на то, куда они направляются — ни через минуту, ни через час. В какой-то момент она задремала от усталости, а когда проснулась, они уже снижались над каким-то безымянным городом. Он был шире и больше, но в то же время казался еще более пустым, чем обескровленный постоянными нападениями Эджленд.

— Еще один покинутый город, — озвучила мысли Глют. — Что мы здесь забыли?

— Тебе лучше спросить Найта, — промолвила драконица и усмехнулась: — Но не факт, что ты получишь ответ.

Они приземлились на окраине города. Ворота были раскрыты, как бы приглашая войти; на невысоких стенах из камня никого не было видно. На входе встречала покосившаяся деревянная вывеска. Она подгнила, была облеплена морской солью и гласила: «Добр поаловть в иорз Шор» — многие буквы стерлись, сделав надпись трудночитаемой.

— Сихорз Шорс? — колдунья представила в голове карту, пытаясь припомнить, где они сейчас находятся. Вскоре ее настигло озарение: — Западное побережье? Южный Лунный океан! Не думала, что когда-нибудь побываю тут! — восторженно воскликнула она и вдохнула полной грудью. Сие было ошибкой. Вместо свежего морского воздуха легкие наполнил смрад гнили и разложения. Она закашлялась до слез и вымолвила сдавленным голосом:

— Что со здешним воздухом не так?

— А сама как думаешь? — молвила драконица. — Разве ты не видела берег, над которым мы пролетели?

— Нет, не видела, — отвечала Глют. — Я дремала…

Драконица осталась ждать за городом, тогда как пони углубились в молчаливые улицы. Единорогу, по всей видимости, было решительно все равно, следует ли Глют за ним или нет: он ни разу не оглянулся и не остановился, когда она, увлекаемая любопытством, отставала, разглядывая окрестности. В один момент она так засмотрелась на старую каменную стелу, испещренную неразборчивыми письменами, посреди небольшой круглой площади, что когда оторвала взгляд, то обнаружила, что единорога нигде не видно. Ее прошиб холодный пот, но почти сразу она успокоилась. Ничего страшного не случилось, а дорогу назад она помнит. Возникла мысль позвать Найта, но колдунья мгновенно отмела ее — все равно ведь не отзовется. Тогда колдунья продолжила изучать город уже в удобном для себя темпе.

— Главное не проглядеть момент, когда они соберутся улетать… — сказала она себе.

Обветренные соленым воздухом дома стояли плотно друг к другу — разница с Эджлендом была разительна. В отличие от хаотичной застройки в северном городе здесь все было симметрично и упорядочено, как на столе у педанта. У всего было свое место, свое назначение — нет такого, чтобы что-то казалось излишним, неуместным иль наоборот недостающим. Такой порядок пришелся Глют по душе.

Спустя какое-то время она вышла на пляж. Когда-то здесь было красиво. В бухте гнездились корабли, голубой океан омывал протяженный берег, тут и там росли пальмы, а пони нежились в теплых лучах солнца, что грело почти круглый год. Теперь все выглядело совершенно иначе — от прежнего великолепия не осталось и следа. Вместо кораблей над поверхностью воды темнели кресты мачт, сам океан иссох и походил скорее на большую мутную лужу. Солнце не улыбалось в небе над городом почти вечность, отчего некогда густые зеленые окрестности оголились и стали безжизненно серыми. Береговая линия была изрезана и изломана, как будто исполинских размеров морское чудище отхватило пастью часть материка, сотворив бухту, однако, так и не переваривши все, отрыгнула содержимое желудка, которое и стало впоследствии пляжем.

Черный песок усеивали тельца мелких морских обитателей. Смердело невыносимо. Стояла пробирающая до костей тишина, даже море было спокойно и совершенно неподвижно, словно замерзшее. Глют отчаянно захотелось обратно в город, поскорей найти Найта, убраться подальше и больше никогда сюда не возвращаться. Так бы она и сделала, если бы не заметила в отдалении одинокую фигуру.

Неужто кто-то живой?

Стараясь не наступить на прикрытые ракушками кости, колдунья направилась к фигуре. Когда она подобралась почти вплотную, то услышала, что та тихонько напевает какую-то мелодию. Мотив оказался неожиданно веселым и беззаботным. Перед Глют стояла подрастающая кобыла, явно уже не маленькая, но еще и не совсем большая. Облачена она была в монашескую рясу, которая, однако, была ей несколько мала, а в одном месте и вовсе зияла знатная прореха, отчего любопытному взору открывался пустой бок. Колдунья поразилась сему открытию: сколько же лет кобылке? Разве она не должна была уже получить метку?

Кобылка вдруг перестала напевать себе под нос и обернулась.

— Привет, меня зовут Кики! — улыбка ее была так лучезарна, что на миг показалось, будто из-за туч выглянуло солнце. — Ты новенькая в городе? Я не помню тебя. Как тебя зовут?

Не ожидавши столь дружелюбного приветствия, колдунья ответила с запинкой:

— Г-Глют.

— Привет, Глют, я Кики, — просияла кобылка. Кто она? Монахиня, судя по одежде?

— Да, ты уже представилась. Где твои родители? Где все?

— Мои родители вон там, видишь? — Она указала копытом в сторону города. — Там же, где и остальные жители.

— Но город абсолютно пуст. Там никого нет.

— Конечно есть, глупая. Ты, видимо, по сторонам не смотрела совсем.

— Не смотрела, значит… — Чем больше Глют расспрашивала новую знакомую, тем сильнее ей становилось не по себе. Причины сего она понять пока не могла. — Так что все-таки ты тут делаешь, одна к тому же? Этот берег не лучшее место для детей.

— Я не маленькая и могу сама о себе позаботиться, — насупилась Кики.

— И защитить себя от теней тоже можешь?

— От кого?

— Теней, — повторила Глют.

— Не пойму, о чем ты говоришь, — пожала плечами Кики. — Ты какая-то странная.

— Нет, ты странная! Я хотя бы не пою веселые песенки, когда меня окружают рыбьи трупы.

Кажется, Кики пропустила мимо ушей и эти слова. Она уставилась на туманный горизонт и как будто назло вновь замурлыкала себе под нос веселенькую мелодию. Тогда колдунья осознала, почему ей стало не по себе. Кики — полная противоположность реальности, что окружала ее, — словно крохотный лучик света в царстве тьмы.

— Сюда скоро нагрянут тени. На твоем месте я бы бежала со всех ног прочь.

— Зачем мне куда-то бежать, Глютти? Здесь мой дом, моя семья.

— Пони из Эджленда говорили так же. И где они сейчас? Сгинули все.

— Я не очень хорошо тебя расслышала…

Колдунья раздраженно цокнула языком.

— Ничего. Что толку тебе повторять, если ты слышишь только то, что хочешь слышать. Глютти… даже мать меня так никогда не называла.

Кики глупо заулыбалась.

— Может, покажешь мне свой дом? — колдунья попыталась зайти с другого угла. — Мне бы очень хотелось увидеть, где ты живешь. А еще я хочу поболтать с твоими родителями. Они, видимо, очень хорошие пони, раз вырастили такую дочь.

— Да, они хорошие! — радостно кивнула Кики. — Но боюсь, мы их не застанем дома. Они ушли по делам и вернутся только к вечеру.

— А-ага. Тогда почему бы нам не поискать их?

Монахиня призадумалась на мгновенье, а затем выдала:

— Это будет весело! Они, наверно, очень удивятся, когда увидят нас!

— С чего бы… а впрочем, как скажешь.

По крайней мере, они наконец-то покинут смердящий пляж. Глют надеялась, что уговорит Кики выйти за город, а там останется только усадить ее на дракона, и дело будет в шляпе.

В то же самое время Найт занимался поисками артефакта, о котором ему сообщила принцесса Луна. Она не объяснила, как тот выглядит и чем ценен, но сказала: «Ты непременно поймешь, что это он, когда увидишь». Поиски затруднялись тем, что город оказался заброшен, и не у кого было спросить о таинственном артефакте. Возможно, хоть какая-то польза могла быть от колдуньи, однако та отстала еще полчаса назад.

Очередная незапертая дверь. Найт без проблем заходит в еще один дом. Внутреннее убранство снова говорит о том, что еще совсем недавно здесь жили. На обеденном столе стоят деревянные миски с похлебкой, сготовленною непонятно из чего, рядом покоятся нетронутые ложки. Похлебка холодная и отвратная на вкус. Тяжело сказать, стала ли она отвратною от того, что испортилась, или была такою изначально, однако судя по тому, что над ней не вьются мухи, разлита по мискам она была, похоже, не больше дня назад.

Создавалось ощущение, будто жители, все, как один, побросали жилища и ушли в неизвестном направлении. В таком случае, почему они ничего не взяли с собою? Должны же они были забрать хоть какие-то пожитки. Может, им пришлось бежать от теней? Нет, тоже вряд ли. Не было никаких следов нападения, город выглядел чистым и опрятным, таким, словно его специально привели в порядок как перед прибытием принцесс.

Тогда куда все пропали?

Единорог осмотрел помещение в поисках других зацепок, но ничего странного не заприметил. Выйдя, однако, обратно на улицу, он услышал заунывный скрип. Звук доносился откуда-то из-за угла. За углом оказалась протяженная улица: две шеренги одинаковых домов выстроились друг напротив друга, двери распахнуты настежь. Вдалеке завыл ветер. Небо над городом сгустилось и потемнело. Нос кольнула иголочка дождя. Опустив взгляд, Найт обнаружил грубо сшитую тряпичную куклу у передних копыт. Видимо, обронил кто-то из жеребят.

«Это бессмысленная трата времени, — голос драконицы прозвучал нетерпеливо. — Что такого важного в этом артефакте, что принцесса отправила нас за ним? И если он действительно настолько важный, почему находится не в королевском арсенале, а в каком-то заброшенном городишке у моря?»

— Принцесса сказала, что артефакт всегда принадлежал этому месту. Пони тогда еще паслись на лугах, и не существовало городов, когда он уже был здесь.

«Святыня, значит, — задумчиво произнесла драконица. — Все равно не понятно, почему он до сих пор не в копытах у сестер».

— Ты уже ответила на свой вопрос.

«Хм, пожалуй. Вы придаете слишком большое значение неодушевленным предметам. Но сейчас не то время, чтобы беспокоиться об осквернении святынь. Принцессы недостойны править страной, если все еще не поняли этого. Им давно следовало забрать артефакт себе, раз он действительно им так необходим».

— Это была личная просьба принцессы Луны.

«А это уже интересно. Хочешь сказать, она что-то замышляет супротив сестры? С чего бы вдруг? Междоусобица — это последнее, что сейчас нужно вашей стране».

— Меня не волнует, для чего он понадобился принцессе.

«Конечно не волнует. Ты ведь марионетка — тебе сказали, ты делаешь. Единственное, что тебя волнует, — это количество пролитой врагом крови на поле битвы, ведь так? — не дождавшись ответа, драконица добавила с сомнением: — Думается мне, артефакт не такой уж и могущественный».

В конце улицы виднелось монументальное здание, заметно возвышающееся над всеми остальными. Если святыня где-то и спрятана, то, скорее всего, именно там.

Дождь усиливался, но Кики была этому только рада. Губы ее изогнулись в мечтательной улыбке, она возвела глаза к небу, закрыла их на мгновенье и сделала глубокий вдох. Холодные капли медленно стекали по ее лицу. Это была предельно странная картина, однако Глют начинала понемногу привыкать к странностям юной монахини.

— Промокнешь ведь вся, — с укором сказала она, стоя под тканевым настилом, который уже изрядно намок. — И заболеешь.

— Ну и что? — весело ответила Кики, оглянувшись.

— «И что»? Туше.

Монахиня вновь замурлыкала мелодию, на сей раз другую, с нотками меланхолии — под стать погоде, — однако все такую же жизнерадостную. А затем, к великому удивлению колдуньи, закружилась в сольном танце. Движения ее были то плавны, то резки, в них не было заметно какого-либо рисунка, она двигалась как бы хаотично, танцевала так, как хотелось ей, как требовало сердце. Глют следила за нею оторопело — она-то всегда считала самой странной пони в Эквестрии именно себя, — однако то, что происходило перед взором, уже не лезло ни в какие рамки. Можно было только догадываться, что происходит в голове Кики.

Монахиня вдруг оказалась подле колдуньи и ухватила ее за переднюю ногу.

— Пойдем танцевать! — потянула она за собою. Отказать этому комочку счастья было трудно, однако Глют все-таки нашла в себе силы:

— Нет, плохая идея. Нам надо искать твоих родителей, а не отвлекаться на всякую ерунду.

— Всего минутку! Пожалуйста, — Кики настойчивее потянула Глют за рукав. Последняя испустила тяжелый вздох, поворчала, но все же согласилась: — Всего минутку. И ни секундой больше!

Колдунья была вынуждена покинуть укрытие. Плащ быстро намок и неприятно прилип к телу, шляпа осела и несколько потяжелела, но дождь — не снег, можно и потерпеть. Танцевала она из копыт вон плохо, неуклюже переставляя ноги и пытаясь поспеть за Кики, которая, как куда более опытная, вела ее. Тем не менее, ни о каких поблажках речи не шло — то ли Кики не замечала, насколько неумел партнер, то ли сие вовсе ее не заботило: она весело хохотала и, казалось, пребывала где-то в совершенно другом месте. Она даже не скрывала, что танцует эгоистично, для себя одной. Музыкой им был ровный шелест дождя и мягкий плеск копыт по лужицам. Они кружились в некоем подобии вальса, и Глют была уверена: со стороны ее телодвижения выглядят жалко. Хореография — последняя вещь, которая ее интересовала, и как хорошо, думала она, что город заброшен, и никто их не видит.

Неожиданно монахиня замерла на месте, чуть выставив переднюю ногу — так замирают танцоры, когда заканчивается музыка (дождь и вправду притих). Грудь ее часто вздымалась, взгляд был направлен в сторону: она улыбалась кому-то — как будто невидимым зрителям, что все это время неотрывно наблюдали за нею. Глют и сама запыхалась, даже больше, чем главная виновница сего неуместного представления. Сглотнув загустевшую слюну, она подошла к неподвижной Кики и провела копытом у ней перед глазами. Та ожила.

— Спасибо! Было весело!

— Ага, — без энтузиазма ответила Глют. Магией она выжала мокрую шляпу и водрузила ее обратно на голову. — А теперь пойдем.

Кики успокоилась, уняв собственный неугомонный оптимизм, и последовала за колдуньей. Не миновало и десяти секунд, как тишина была прервана вновь — долго идти молча юная монахиня не могла.

— Слышала ли ты когда-нибудь про Никту, Глютти?

Колдунья сбавила шаг и поравнялась с Кики.

— Никта? — вопросительно приподняла она бровь.

— Конечно ты не слышала. Поговаривают, будто она старше не только Эквестрии, но и всего нашего рода, а скорее всего — и всей жизни в мире. Хочешь послушать легенду?

Колдунья удостоверилась, что они идут в правильном направлении, и согласно кивнула в ответ. Кики прочистила горло и стала рассказывать — неспешно, с какой-то неожиданной важностью и даже столь не присущей ей серьезностью:

— В самом начале не было ничего, только голая безжизненная земля. Однажды в небе зажглась одинокая звезда — носила она имя Никта. Взглянула Никта на серые земли внизу, на пустое небо, и осознала свое одиночество, и охватила ее страшная печаль. Однако недолго она печалилась и твердо решила, что создаст себе сестер, и вместе они украсят мир, и будут затем освещать его денно и нощно и любоваться его красотою. Так она и поступила. И появились у ней многочисленные сестры, сотворенные из темноты, и построили они огромный мир, прекрасный мир, из собственного света, и населили его существами из светотени.

Долгие века они следили за нашим миром и любовались им, но Никта понимала, что сие не может длиться вечно: со временем свет сестер погаснет, а на смену им придут другие, младые, — и не будут они уже так же нежно относиться к созданному предками миру и уйдут в свои дела. Меж тем незаметно подкралась беда: излишки темноты, что остались после сотворения мира, переродились в гадких чудовищ и стали пожирать гармонию. Никта сразу поняла, что это кто-то из сестер, но искать виновницу не было времени — силы темноты стремительно множились, и вот уже над любовно лелеемым миром нависла угроза уничтожения. Сестры не обладали тем же могуществом, что и Никта, не могли ничем помочь ей. Тогда она отважилась на великую жертву: пожертвовала собою, чтобы запереть чудовищ в темноте за границею мира, частичку же собственной сущности сохранила в маленьком холодном камне.

И все вернулось на круги своя. Пророчество сбылось: младшие сестры потеряли интерес к нашему миру и стали забывать про него. Однако Никта оставила нам своих дочерей, принцессу Луну и принцессу Селестию, дабы гармония продолжала процветать под их чутким и справедливым взором. Конец.

— Я прочитала немало книг, но эту легенду слышу впервые, — Глют немного заслушалась.

— О ней и не положено знать многим. Я лишь жалкая раба, исполняющая волю праматери всех звезд. Мне вверено хранить память об истинном происхождении мира и оберегать сон Никты. Однажды она вернется, чтобы забрать всех нас к себе.

— Забрать к себе? Что это значит?

— Когда придет время, мы поймем, — многозначительно ответила монахиня.

— Ты все выдумала, — не поверила колдунья, и у нее были на то причины. — Да и не хранительница ты никакая, а обычная богохульница. Единственные богини — это наши принцессы.

Кики надула губки, оскорбившись.

— Я не богохульница. Каждый раз, приходя в храм, я равно воздаю молитвы и Никте и принцессам. Вера нас защитит. Беды обойдут нас стороною.

Глют решила, что спорить бесполезно. Очевидно, что Кики жила в собственном мире и не замечала, что беда давным-давно приключилась. Или просто не желала того замечать. Так или иначе, цель колдуньи не поменялась — она все так же твердо была намерена вырвать монахиню из лап мертвого города.

Внезапно раздался низкий, почти траурный, звон колоколов. Колдунья некоторое время стояла как завороженная — что-то страшное, непонятное, но в то же время притягательное было в том звучании. Из прострации ее вырвал взволнованный голос Кики:

— Никта зовет меня, — и она рванула галопом по направлению к высокому и очень старинному каменному строению. Глют окликнула ее, но проку от этого не было; пришлось побежать следом за Кики.

Найт с пыхтением заставил тяжелую дверь сдвинуться и вошел в храм. Внутри было тихо, как на дне океана; серый свет проникал через огромные окна в форме арки и падал на неестественно чистый мраморный пол — настолько чистый, что тот блестел, и, казалось, что нет на нем ни единой пылинки. Над алтарем находились два витража, цвета их были блеклые и невыразительные: один изображал падение небесной звезды на бесплодную землю, второй же — зеленые холмы вокруг кратера.

«У вашего племени смехотворные представления о мироздании. Глупости. Все было иначе».

Оглушительный звон колоколов, внезапно загрохотавший над головою, напугал Найта, однако, испуг исчез почти мгновенно, и на смену ему пришла предельная настороженность. Зажегши рог и приготовившись в любое мгновенье обнажить меч, он обвел зал взглядом и заприметил лестницу, по всей видимости, ведущую в башню. Единорог вознамерился застать звонаря врасплох. Он взбежал по лестнице — цокот его копыт заглушался гулом, и чем ближе он был к цели, тем нестерпимей становился гул, и тем сильней болела голова. Почти уже оглохнув, он ворвался в колокольню, как истошный звон вдруг стих. И снова тишина, как на океанском дне. Никого. Массивные тяжелые колокола неподвижны и как будто спят, свернувшись, словно гигантские летучие мыши. Найт проверил еще раз, не притаился ли где звонарь, но нет — он был совершенно один в колокольне.

«Либо мне передаются твои галлюцинации, либо с нами кто-то играется». В окне, через которое проникал прохладный морской ветер, промелькнула огромная тень. Потолок вдруг сотрясся, крошка посыпалась на голову. Драконица приземлилась аккурат на крышу храма:

— Только скажи, и я спалю этот храмишко дотла, — произнесла она с заметным нетерпением в голосе.

Найт предпочел сначала разобраться в том, что все это значит, и спустился обратно. Внизу он увидел неожиданную картину: прямо по самой средине зала в воздухе завис крупный, словно осколок звезды, камень, источающий холодный синий свет. Не иначе как тот самый артефакт, который нужен принцессе Луне. В тот момент единорога перестало волновать, что, как и почему, и он решительным шагом направился к камню с намереньем забрать его.

Только он приблизился к нему, как позади внезапно окликнул тоненький голос:

— Стой!

Найт опустил копыто и обернулся. Взору его предстала монахиня. Рядом с нею стояла тяжело дышавшая Глют.

— Ты не можешь забрать ее! — выпалила кобылка, наградивши единорога полным осуждения взглядом.

Колдунья вмешалась:

— Кики… послушай, на твоем месте я бы поубавила пыл. У него меч.

Но монахиня и не думала успокаиваться. Она и не слышала никого, кроме себя.

— Я не позволю тебе похитить Никту! Слышишь, плохой дяденька?! Это ее дом, и она важна для всех нас! Какое ты, чужак, имеешь право… — процедила она, последние слова застряли в горле от возмущенья.

Всем известно, что земные пони выносливы и быстры. Кики была хоть и молода, но как раз вступила в тот возраст, когда ее тело уже окрепло достаточно, чтобы удивить двух единорогов своею прытью — она бросилась к Найту с грозным огнем в глазах. Одной прыти, однако, оказалось недостаточно. Как бы отчаянно монахиня ни желала защитить Никту, ей не удалось совершить задуманного. Она хотела отпихнуть единорога, но вместо этого уткнулась в стальную грудь и сама чуть не отскочила подобно мячику. Ненавистный же единорог остался неподвижен, словно гора. Кики хотела кинуться на него вновь, но он отвесил ей звонкую пощечину — да такую, что в глазах засверкали звезды. Держась одним копытом за щеку, монахиня растерянно попятилась назад. Из нее как будто разом выбили все негодование. Она захныкала от обиды и бессилия.

Когда Глют подбежала к монахине и попыталась ее успокоить, то обнаружила, что та ушла в себя и ни на что больше не реагирует.

Найт, тем временем, обернул святыню в облако магии и последовал с нею к выходу. Дойдя уже до самых дверей, он все же обернулся:

— Если не хочешь оказаться погребенной под обломками, тебе лучше поторопиться, — обратился он к колдунье.

— Я… Но ведь она… — задрожала Глют. — Вы что, собираетесь тут все сравнять с землей?! — воскликнула она от возмущения.

Единорог молча исчез за дверьми.

— Я буду и дальше приглядывать за Никтой, — послышался негромкий голосок.

Обративши взгляд на Кики, Глют обнаружила, что на лице монахини не осталось ни намека на прежнюю злобу. Теперь она смотрела на витражи с какой-то безмятежною улыбкой. Щека ее страшно раскраснелась и, наверно, очень болела, однако, по всей видимости, Кики сие не заботило нисколько.

— Пойдем скорее, — промолвила Глют, обескураженная резкой переменной монахини.

Снаружи, однако, их поджидало то, чего они никак ожидать не могли: в город вернулись жители. Вели они себя престранно и даже как-то жутко: взгляды их были пусты, они бормотали что-то неразборчиво, словно во сне, и занимались обычными делами, не замечая ничего и никого вокруг.

— Что с ними? — рыкнула драконица с крыши храма — жители не обращали внимания даже на нее.

Кики вдруг радостно помахала кому-то копытцем:

— Привет, мам! Привет, пап!

Колдунья проследила направление взгляда монахини, однако дальше по улице никого не оказалось. Драконица поглядела на жителей еще немного, как будто раздумывая, оставить ли им храм, затем спрыгнула на землю — благо улица была достаточно широка, дабы уместить ее, — и опустила крыло.

— Полетели отсюда, — сказала она угрюмо, и было непонятно, к кому именно она обращается: ко всем или только к Найту.