Триада Лун: Сбор обломков

Интерлюдия 6: Предложение

🌊🌊🌊

Скрипнули, прогнулись под копытами старые доски, плеснула в щели тёмная стоячая вода. Седой капитан покосился на Оранж, фыркнул и достал изо рта короткую, с бронзовой крышкой, трубку-носогрейку.

— Опаздываете, юная леди!

Оранж Тайд знала, что капитан врёт, и знает, что она это знает. Но дисциплина должна быть.

— Простите, дядя Бриз.

Капитан не ответил. Он был мрачен — дела компании с каждым кругом шли всё хуже. Из-за новомодных пищевых синтезаторов — тьфу! Мазут надо в бак заливать, а не есть. И реимпланты ещё эти — понятно, что городская придурь. В Белом Остролистье, в его родной деревне, в последние круги каждый пони завёл себе по реимпланту. Нечастые городские гости утверждали, что это старое и уважаемое научное открытие. Бриз этому не верил. Он знал, что некоторые вещи, или даже пони, которые вроде как были здесь всегда — на самом деле не были. Они появились, захватывая себе место в жизни и делая вид, что так и было. И не имели на это никакого права.

Вместо рыболовной флотилии в испещрённый мелкими островками залив Жемчужной Россыпи выходила последняя ветхая шаланда — другие, с выпотрошенными двигателями, давно ржавели у причала. Случись чего, и помочь некому. Вместо трёх бравых земных пони-матросов — племянница. Да ещё единорог. Виданное ли это дело?

И имя — для моряка хуже не придумаешь.

Древний, как он сам, латаный-перелатанный движок громко фыркнул, поднял со дна тухлую дрянь и заурчал. Настроение медленно поднималась со дна. Машина работает — всё будет хорошо, коли не так, дак иначе. А если не будет… значит, не будет.

В водах залива, непредсказуемо сменяя друг друга, плыли пять цветов Белой Луны в Её убывающей славе. Только и время для рыбы-серебрянки.

У оконечности мыса они наскочили на огромный её косяк. Жирная, отъевшаяся за сезон рыба живым серебром полилась из сети. Дальше можно было не идти и разворачивать тяжело груженую лодку в Метрополию.

«Последний раз» — думал Шарп Бриз. «Сдадим — и всё». И можно на покой. Не станет больше в Заливе рыболовного флота. И может, Оранж Тайд займётся, наконец, подходящим делом. Он думал так уже много раз.

Потом волны окрасились красным.

Попасть под Неё на суше — приятного мало. А на море — верная смерть.

— Быстро вниз!

Оранж, отвлёкшись от рыбных ящиков и от чар холода — да выкинуть всю рыбу теперь, побывавшую под Красной, уже никто не возьмёт! — недоумённо уставилась в ответ.

— Красная!

Единорожка растерянно окинула взглядом ящики, рыбу… но подчинилась.

Капитан, спихнув за борт столько рыбы, сколько успел, вместе с ящиками и сетью — не всё, но с остатками они позже разберутся — включил автопилот, аварийный сигнал, спустился вниз и задраил за собой дверь.

На всё это у него ушло девять ударов.

В трюме было шумно и пахло — как его ни отдраивай, а пахнуть всегда будет.

Оставалось только ждать. Если выброс будет не слишком сильный… Может быть, они вернутся домой. Может быть даже — собой.

Двигатель работал.

Свет в иллюминаторе наливался кровью. Специальное стекло должно было сдержать Её лучи — но присматриваться к ним не стоило.

Через половину доли стук и шорох, скрежет мелких когтей послышались наверху. Снаружи изменялась оставшаяся рыба. Пять… Девятка, вторая… Много, и крупных.

Единорожка, вспомнив наконец, чему учили, достала из шкафа старый кристаллический «Гриль» и проверила заклинание. Капитан мрачно кивнул, проверив на копыте крепление навахи.

Навахой и крематором полагалось добивать оставшуюся на палубе изменённую рыбу.

...И иногда — не только рыбу. В такие моменты капитан вспоминал, почему пони всё же не отказались от выращенной и синтетической рыбы. Натуральная обходилась слишком дорого.

Свет за стеклом побелел. Теперь надо было спешить.

То, во что превратился их улов, нужно было уничтожить до того, как корабль коснётся суши. Если придётся — взорвав двигатель.

Массивная стальная дверь бесшумно отворилась, и их встретила тишина, наполненная только неощутимым гулом мотора.

Затем, с отвратительным визгом к ним кинулись полдюжины тварей на чешуйчатых паучьих ногах, разевая огромные, зубастые рыбьи пасти.

Излучатель Оранж басовито прогудел и четыре твари из шести осели, шкворча и лопаясь. Пахнуло горелым, как будто кто-то забыл рыбу на сковородке. Очень больную, мёртвую, насквозь гнилую рыбу. Пятая встретилась с навахой дяди Шарпа. А шестая…

Шестая, подпрыгнув, вцепилась ему в шею.

Уже не думая, что делает, поникинезом Оранж сорвала последнего рыбопаука и топтала ногами, размазывая слизь по палубе. Если жареные твари пахли отвратно, то раздавленные… О, Луны! Она кинулась к борту.

Освободившись от непереваренной еды, она обернулась к капитану.

Дядю шатало. По шее, вдоль сосудов, расплывались зелёно-фиолетовые пятна.

Красная, наверное, могла сотворить неядовитую жизнь. Но ещё ни разу не совершила такой ошибки.

— Возьми… нож.

— Нет! Ещё полдоли, и мы будем в госпитале, я наложу тебе…

Не самое подходящее время, чтобы подбирать слова.

— Через полдоли это буду не я. Оно будет — как они, — Шарп слабо кивнул в сторону бывших рыб. — Только больше. Оно найдёт, как передать заразу и...

Дальше надо было только знать учебник истории. И он полагал, что уговорил её.

Но Оранж не собиралась играть в эти игры. Власть сама шла к ней в копыта.

— Слушай… — она медленно подняла взгляд. Странное выражение читалось в её глазах. — Я ведь всего на один оттенок от того цвета...

— Нет! — Из последних сил крикнул Шарп Бриз, но силы оставили его. — Не надо! Не смей!

Много кругов в Заливе не звали Погружённую. И он полагал, что память о фамильном позоре умрёт вместе с ним.

Она подошла к дяде и… всё-таки взяла наваху. Подошла к борту с той стороны, где за горизонтом ещё отблёскивал проклятый цвет, и начала монотонный распев:

Именем текущей крови моей,
Именем плодовитых чресел моих,
Тебе, погребённая в океане, отделяю я свою жизнь,
Тебе, оставленной кровоточить, отделяю я свою кровь,
Дважды отраженная в океане и на небесах,
Я клянусь плыть Твоими течениями отныне и навсегда,
Если Ты, что прощает и не прощена, уделишь мне свою власть!

Последнее она громко выкрикнула, полоснув по ноге навахой и вылив кровь — кровь девственной единорожки — в холодную воду залива; тёмное пятно расплылось широко, куда шире, чем следовало бы, охватило корабль со всех сторон.

И начало взбираться по бортам; медленно и тягуче полилось в лодку.

Почти всякий, кто увидел бы это медленное, неровное движение сгустка жизни, сказал бы, что оно — порождение Красной. Всякий; но тех, кто видел Красную и её свет своими глазами, могло бы коснуться сомнение.

Почти необоснованное — но в нём они были бы правы.

Бывший капитан Шарп Бриз смотрел, как догорает на мелководье последний корабль Жемчужной рыболовной флотилии. Оранж утверждала, что заразы на корабле нет. И в организме капитана — тоже.

Уж она-то знала точно.

За это знание она отдала сухую землю — навсегда, оставшись в силах ступить на неё лишь нежеланным гостем, через жестокую боль, и только тогда, когда время верно и строй Лун нехотя допускает подобную непристойность.

Но... традиция есть традиция. Объяснять в Метрополии про местные порядки не хотелось. Про обычай раз в поколение выбирать кобылицу особых цветов в морские ведьмы — тем более.

Затем, развернувшись спиной к морю и лицом к трём Лунам, ушёл навсегда.