Дорога на Кантерлот
Дорога на Кантерлот. Глава IX: "Коммунары!"
ЗАПИСЬ ОТ 23.10.1011-ГО.
Сопротивление противника нарастает по всей линии фронта. Попытка 3-ей ТД прорваться к Хоуп Холлоу по мейрчестерскому шоссе де-факто провалилась. Противник разменивает расстояние на время и организованно отступает, прикрываясь массированным и смертоносным огнём новых противотанковых пушек. Артиллерия северян подавляется, но свести её активность на нет не удаётся. Коммунисты ведут огонь по карте, обстреливая оставленные позиции. Подобная тактика привела к серьёзным потерям наступающих частей, благо действия дальнобойных орудий 3-й тд не дают врагу действовать открыто и безнаказанно.
На восточном фланге 3-ей дивизии начинается выступление передовых частей 160-й ПД(мот.). Задача дивизии — охватить вражеские силы с фланга и выйти к Хоуп Холлоу по обходному маршруту. Ранее считалось, что на данном участке фронта противник не ожидает массированного нападения, но за эти сутки из штаба дивизии поступила информация о том, что северяне ведут активную оборону и нанесли весомый ущерб передовым частям 160-й. Враг действует коварно, и умело, завтрашний день обещает упорные бои на этом направлении.
К западу от мейрчестерского шоссе продвижение фланговых частей 3-й ТД, а так же основных сил 7-й ТД так же замедляется из-за нарастающей активности врага. Авиаразведка докладывает о том, что к обороняющимся в районе Хоуп Холлоу частям врага подходят многочисленные подкрепления, в то время как значительные силы нашей армии либо заняты уничтожением окружённых частей врага, либо медленно продвигаются по разбитым дорогам. Складывающееся положение оценивается штабом армии как рискованное, но не критическое. Судья по всему — силам 3-й и 160-й противостоит северянская стрелковая дивизия, растянувшая свои силы на фронте в 40 километров. Подобная диспозиция ставит неприятеля в уязвимое положение и вскоре вся его оборона должна рухнуть под тяжестью наших ударов.
Фрагмент записи в ЖБД танковой группы Ацура.
Строй бойцов чернел в лучах уже почти зашедшего солнца. Стояло тяжёлое и мёртвое молчание. В влажном осеннем воздухе висело торжественное напряжение, где-то вдалеке периодически грохотала вялая и единичная канонада.
Он вышел перед строем и окинул его своим привычно мрачным и задумчивым взглядом. В наступавших густых сумерках был различим только его точёный силуэт и маленькие искорки, блестящие на месте орлиных глаз. Только что был бой, и от собравшихся красноармейцев пахло порохом и потом. Его не было среди них, но он слышал почти всё, что происходило по ту сторону телефонного провода. Сейчас он должен был что-то сказать своим бойцам, но слова медленно приходили ему в голову.
— Товарищи. — наконец начал он. — Сегодня вы проявили себя с лучшей стороны. Вашими усилиями противник задержан на сутки. Вы нанесли врагу серьёзный ущерб и даже погнали его назад. Когда чейнджлинги придут сюда — вы сделаете то же самое. Сегодня вы достигли успеха не числом, а умением. Вы ввели чейнджлингов в заблуждение, ошеломили их, заставили их развернуться в боевые порядки и драться с вами как с многочисленным подразделением. Теперь их генералы будут осторожнее, но они будут и хитрее. Будьте начеку и не позволяйте страху завладеть собой. Вольно! Разойтись! Командиров групп попрошу остаться, нам ещё есть что обсудить.
Солдаты начали расходиться по своим подразделениям. Их было не так уж и много: два взвода из рот Адлера и Пежина, усиленные пулемётчиками и автоматчиками выдвинулись вперёд для того чтобы устроить засаду на вражеский авангард. В итоге и чейнджлингов удалось задержать на необходимое время, пусть и ценой серьёзных усилий.
Перед комбатом осталось стоять двое взводных командиров. Обоим военным Иоганн мог серьёзно доверять, иначе он не послал бы их на это опасное задание. Сейчас они находились неподалёку от штаба батальона, поэтому пошли к нему. Трое командиров и несколько их младших подчинённых вошли в блиндаж и расположились в основном его отделении, где обычно проходили все серьёзные совещания. Сейчас здесь никого не было, только Лебедев и Брехт занимались какой-то рутинной работой. Белов спал, Кауров, скорее всего, тоже этим занимался: начштаба провёл на ногах весь этот день и всю предшествующую ему ночь, он имел право хотя-бы на символический отдых.
— Итак, теперь расскажи обо всём подробнее. — проговорил комбат, когда все расселись. — Старшина Галопов — начну с вас. Докладывайте.
— Слушаюсь! — взводный встал из-за стола и громко топнул ногой по полу. Галопов служил в роте Адлера, и невольно перенял ряд служебных привычек своего начальника, несмотря на то, что сам старшина был пони. — Усиленный взвод, находящийся под моей командой выдвинулся на позицию согласно плану. Мы установили с вами телефонное сообщение.
— Да. Вскоре после этого показался враг, я отдал приказ и вы открыли огонь. — Перебил его Грау. Его голос звучал чётко, но в нём уже читалась задумчивость. Действительно, комбат был в курсе всего, что там происходило. Он знал практически обо всём, что случилось в этот день, но при этом он чувствовал необходимость "закрепить" его в своей памяти, а так же в памяти своих подчинённых.
— Верно, товарищ комбат. После первых залпов я сообщил вам, что чейнджлинги бегут сверкая панцирями, что мы истребили около сотни вражеских пехотинцев. Однако, враг вскоре организовался и начал вести бой по всем правилам, и, признаваясь честно, — комвзвода скосил взгляд сначала на своего коллегу, потом на стол, а потом снова начал смотреть комбата, — мы попали в серьёзную переделку. Противник наседал решительно, и, говоря честно, они нас там чуть не... прижучили.
— Речь идёт о том промежутке времени, когда я не мог связаться с вами?? — Грау с интересом наклонил голову, намереваясь выслушать своего подчинённого, совсем недавно вышедшего из боя.
— Так точно! — кивнул Галопов. — Дело началось утром, уже к часу дня мы начали постепенно отходить назад под серьёзным ружейно-пулемётным огнём. Некоторое время спустя до нас добрался посыльный от эквестрийцев, который буквально умолял нас отойти назад, причём, как бы вам объяснить... Уже к тому моменту провода были перерезаны или перебиты. Это было где-то в районе двух-трёх часов дня. — Добавил под конец старшина, не зная как описать действия и поведение эквестрийца.
— Эквестрийский посыльный? — В голосе Иоганна просквозило удивление. Комбат напрягся.
— Так точно! Я так и не успел прояснить ситуацию, так как неприятель начал обстреливать нас из миномётов. В этот момент я и принял решение отступить.
— Верно. У чейнджлингов хорошо налажено наблюдение. Тем более, у вас были раненные от этого обстрела.
— Но ни одного убитого! — С гордостью заявил Галопов. Стоявший подле него коллега многозначительно на него посмотрел.
— Ясно. — кивнул Грау. — Описывайте что было дальше. Вы начали отступать. Отошли от дороги чтобы снова выйти на неё, верно?
— Так точно! Мы ушли из-под огня, но потом опять под него попали. Чейнджлинги послали отряд в обход, хотели устроить нам засаду у нас в тылу, но мы вышли на них раньше чем они успели это сделать. Вот такая ситуация. В общем, заставили их оттуда отступить, те быстро поняли что их дело сорвалось. Далее вышли на дорогу, восстановили связь. И держались ещё какое-то время. Остальное вы знаете.
Грау сделал несколько кивков, а потом посмотрел за спину Галопова, туда, где находился выход из блиндажа. На улице уже совсем стемнело.
— Я всё понял, товарищ. Можно было бы сказать, что тебя, старшина, спасла случайность, но это было бы серьёзной ошибкой, не думаешь так?
— Не то чтобы... — Несколько отойдя от напряжения признался Галопов.
— Не-ет, дело не в случайности. Случайность — это всегда следствие чего-либо конкретного. Обычно ей объясняют что-то плохое, ведь для хороших случаев есть слово "удача". — Грау невесело хмыкнул. — Вы приняли правильное решение в нужный момент, а эквестрийцы... Я думаю, что их реакция так же была верным решением. Если бы вы не стали слушать того посыльного, если бы вовремя не среагировали то...
— Даже думать не хочется, товарищ комбат. — Прямо и несколько грубо заявил старшина.
— Нет. Именно о таком и следует думать, чтобы вас не "прижучивали". — Грау со значением посмотрел в глаза Галопову. — А теперь идите. Вам нужен хороший отдых. Имейте ввиду, что завтрашний день может оказаться сложнее сегодняшнего.
— Служу Северянской Республике! — Старшина отсалютовал, повернулся "Кругом" и вышел. За столом остался только сержант Шмульке, которому досталось командование другим отрядом. Вместе с ним был командир пехотного взвода из роты Пежина, но он был ранен в бою и Шмульке пришлось взять командование на себя. Пулемётную роту в батальоне было решено расформировать и распределить между пехотой, поэтому и Шмульке теперь был не "приданным", а самым обычным подчинённым.
— Товарищ комбат, группа старины Кольцова свою боевую задачу выполнила, я принял над ней командование. Бой на дороге прошёл не по плану, мы понесли некоторые потери в раненых и... — Шмульке будто споткнулся посреди фразы. — Убитых.
— У вас есть убитые? — Спокойно, но мрачно переспросил Грау. Он так же не мог знать всего, что случилось на участке этого отряда, ведь связь с ним то обрывалась, то возобновлялась вновь. Грау знал, что задача была выполнена, что там так же в какой-то момент закипел тяжёлый бой, что противник оказал сопротивление и красноармейцам пришлось импровизировать. Видимо, кому-то не повезло вернуться назад живым.
— Так точно. Пулемётчик из моего отделения, Тилль Шнейдер, погиб прикрывая отступление. Мы окружили врага со всех сторон и начали вести кинжальный огонь. Они запаниковали, но не струсили — а рванулись прямо на нас! — При этих словах Шмульке не смог сдержать восклицания. В его глазах блеснула растерянность, которая сразу не понравилась Иоганну.
— Это произошло уже ближе к вечеру, так? — Всё так же спокойно и мрачно спросил комбат.
— Да. Вы ведь знаете, что к нам они пришли немного позже. Охранение мы пропустили, а атаковали уже основной отряд. Дальше вы примерно всё знаете, а вот после того как они на нас ударили — мы сразу начали отходить назад, телефон пришлось свернуть. И верно отходили, товарищ комбат! Та же беда, что и у Галопова!
— Вас пытались обойти?
— Да, видимо тыловое прикрытие остановилось не доезжая до нас, выгрузилось и сразу пошло в обход. Так я думаю. У этих сволочей с этим... полный порядок. В грузовиках миномёты как лопаты на субботник сложены, хорошо что они по нам так и не отстрелялись!
— Ничего, Шмульке. Ты их уже в третий раз бьёшь, верно? — Грау позволил себе улыбнуться, он хотел воодушевить сержанта, который сейчас переживал не самый приятный опыт. Комбат произнёс эти слова по-грифонски.
— Да, мы их хорошо проредили. Но Тилля всё-таки жаль. Славный был боец. — На том же языке ответил ему сержант.
— Тяжело терять подчинённых. — соглашаясь с Шмульке кивнул Грау. — В целом, вы доложили мне всё, что было необходимо. Наш враг опасен, хитёр и храбр. Нельзя недооценивать чейнджлингов ни в одном аспекте, даже в моральном духе. Но мы, товарищи красноармейцы, можем бороться с ним не менее храбро и умело. Шмульке, вольно!
— Служу Северяне! — По своей привычке ответил грифон и приложил затянутую в глубокую перчатку лапу к козырьку. В следующий момент, сержант и его сопровождающие покинули блиндаж. Грау опустился на стул (своих комвзводов он выслушивал стоя). Несколько минут он сидел практически неподвижно, глядя на закрытую дверь блиндажа, за которой уже завывал ветер. Наконец, его ум прояснился и грифон бодро произнёс:
— Брехт, иди к Каурову и притащи его сюда. Нужно переговорить.
— Слушаюсь, товарищ комбат! — привычно положительным тоном отвечал батальонный политрук. — И, товарищ комбат, разрешите спросить?
— Спрашивай и быстро.
— Может, чаю?
— Давай и чаю. — Коротко ответствовал Иоганн, после чего политрук удалился.
— Ночь холодная будет. — Заметил Лебедев, сидевший в некоторой близости от печки.
— Зима скоро, как же без этого. — Ответил ему Грау.
— У нас в Петерсхуфе морозов не любят.
— Там, где я родился, такая погода стоит почти полгода. — спокойно ответил грифон на замечание связиста. — Помню как мы с отцом зимовали в горах близ Фростхилла. Вот это было дело, вот там действительно были холода. Той зимой я заболел и чуть не умер, малой ведь был ещё.
— Да уж. — усмехнулся Лебедев. — Без вас пришлось бы туговато.
— Кауров мог бы меня заменить, если бы спал поменьше. — Едко проговорил комбат. В следующий момент в дверь постучали и с улицы в землянку вошли трое: Брехт, Кауров, и кухонный ординарец, который осторожно нёс что-то горячее. На фуражках и ушанках военных таяли крупные снежные хлопья, видимо снаружи опять начался снегопад.
Кауров, отряхиваясь и фыркая, быстрым шагом подошёл к столу Иоганна, вытянувшись по струнке.
— Начальник штаба лейтенант Кауров в ваше распоряжение прибыл! — Доложил он чрезмерно громким, явно спросонок голосом.
— Садись, лейтенант. — Грау кивнул на один из стульев. — Будем думать.
Начальник штаба исполнил указание, а кухонный в это время разливал заварку и кипяток стаканам. Иоганн и Брехт пили чай без сахара, пони же предпочитали как-либо подслащать подобную трапезу, но в данный момент ничего подходящего не оказалось. Закончив работу, ординарец молча удалился, ограничившись лишь несколькими необходимыми жестами.
— Сегодня мы победили, товарищи, но завтра враг обязательно продолжит наступление, и он явно не будет ограничиваться передовыми отрядами. Я думаю, что необходимо поставить батальон в ружьё как можно скорее.
— Это верно, товарищ комбат. — сказал Кауров, раскладывая на столе карту, отражавшую положение на конец сегодняшнего дня. Изменения на ней казались минимальными, но это ощущение было обманчиво. Чейнджлингский передний край теперь находился всего в четырёх-пяти километрах от них. Это означало, что атака на главные позиции батальона могла начаться уже на следующие сутки.
— Нужно вызвать сюда командиров рот. Не сейчас, а уже ближе к утру, перед рассветом. Враг не должен воспользоваться внезапностью, мы должны предупредить его действия. — Продолжал комбат, внимательно всматриваясь в карту.
— Фланг Уздцова наиболее слабый. Поле, справа только эквестрийцы, да и зазор между нами и Логгером внушительный. Чейнджлинги могли бы ударить туда, там мы особенно растянулись. — Заметил Кауров, указывая на тонкую линию позиций комроты Уздцова.
— Анатолий, это слишком очевидно. Враг не любит ходить по открытой местности, враг стремится атаковать там, где его не ждут. Это мы узнали ещё там, в Мейнхеттене. А здесь это только подтвердилось. Поэтому, я думаю что удара стоит ждать там, где сейчас Пежин. Они пошлют свой ударный отряд через реку, прикрывшись кленовником. Лесополоса, идущая параллельно нашим позициям, позволяет обеспечить относительно незаметное и безопасное перемещение артиллерии и пехоты.
— Можно было бы сорвать их подготовку при помощи нашей артиллерии. — Предположил Брехт, чувствовавший необходимость высказать своё мнение по этому поводу.
— Исключено. — Коротко осадил его Иоганн.
— У нас не так уж и много снарядов, чтобы стрелять по карте. — пояснил Кауров, измерявший протяжённость лесополосы, шедшей параллельно позициям батальона. — Лучше припрятать батарею и бить на небольшую дистанцию. Прямой наводкой.
— Верная мысль! — кивнул комбат. С ним спорить уже никто не собирался. Грау начинал свою службу в артиллерии и сам когда-то командовал батареей. — Я лично буду руководить батареей. Яблочкин — молодой, он может не выдержать.
— Я так не думаю. Артиллеристы — народ крепкий. На вашем примере научены. — Усмехнулся Брехт.
— Я уже опытный, а он — нет. За зеленью этой глаз да глаз нужен, бывают такие младшие начальники, что перед боем храбрятся и стоят перед тобой во фрунт, а в самом бою трусят. Узнал я вас товарищи и в тяжёлой работе, и на учениях, но не приключилось с нами ещё большой беды. Вот как станет по настоящему тяжело — тогда и выясним, кремень наш Яблочкин или мешок травяной... А чейнджлинги другим путём не пойдут, это совершенно точно. — Грау в последний раз вернулся к теме диспозиции. — Они уже подбирались к берегу, всё тут разведали, по крайней мере, так они наверняка думают. Этот лес хорошо виден с позиций нашей батареи, причём сама батарея спрятана хорошо. Только сунутся — а мы по ним прямой наводкой! Умоются кровью, полезут в другую щель — а мы их и там прихлопнем. Эплсток стоит на небольшой горке, оттуда хороший обзор, а они наоборот в низине, так что плакала их маскировка!
Зазвенел зуммер телефона, Лебедев взял трубку и около минуты сосредоточенно молчал. "Вас понял. Конец связи." — Произнёс единорог, когда передача кончилась.
— Товарищ комбат, в расположение нашего батальона едет комиссар Майский! — Строго отчеканил связист, невольно перебив разговор своим резким и звучным голосом. Грау молча ответил ему утвердительным кивком, и в следующий момент резко опрокинул стакан с чаем, невзирая на то, что напиток был ещё достаточно горячим.
— Сбор командиров рот в без десяти три. Вопросы есть? — С непривычной для себя излишней торопливостью проговорил старлей.
— Зачем комиссар едет сюда среди ночи? — С некоторой иронией спросил Кауров, Брехт сверкнул глазами и невесело улыбнулся, глядя то на начштаба, то на комбата.
— Есть вещи, которые трудно понять логически. Товарищ Майский — одна из этих вещей. — Угрюмо, но разделяя едкое веселье подчинённых сказал Иоганн. Батальонный комиссар засмеялся хрипло-визгливым смехом и устало закрыл своё круглое лицо лапой. На этом совещание кончилось. Кауров удалился к себе, Брехт тоже ушёл в свой блиндаж, собираясь поспать хотя-бы пару часов. Грау же не мог позволить себе такой роскоши, как и Лебедев, который в последнее время почти без передышек сидел у телефонного аппарата, выполняя приказ своего начальника. Он мог бы подрядить на это дело кого-то из телефонистов своего взвода, но своеобразная единорожья спесь требовала от него личного выполнения самых важных и ответственных дел.
— Алексей... Лейтенант Лебедев... — Задумчиво проговорил грифон после нескольких минут тяжёлого молчания.
— Я вас слушаю, товарищ комбат.
— Иди спать, пусть за тебя кто-нибудь подежурит.
— Как же, товарищ комбат... — Несколько замялся пони, явно в чём-то уязвлённый.
— А вот так. Это приказ. Старший телефонист мне нужен живым и бодрым, понятно? А то нашлась тут, видишь ли, белая кость.
— Слушаюсь, товарищ комбат! — Без возражений ответил Лебедев и так же покинул штабной блиндаж, видимо отправляясь будить кого-то из своих. Грифон проводил его взглядом, и тяжело опустился на топчан, стоявший в углу. Он хотел спать, но долг офицера требовал от него бодрствовать. В голове командира одна за другой возникали разные картины: планы местности, их окопы, дороги, на которых буквально несколько часов назад врагу был дан первый бой, и синий карандаш чейнджлингского командира, неумолимо ползущий по другой, но похожей карте. Грау знал, что его враг тоже не спит, что он тоже готовит свои силы к тому, что случится завтра. Комбат пытался думать его головой, пытался представить, каким образом тот строгий чейнджлинг в серо-зелёном мундире решит атаковать, куда он ударит, что он посчитает слабым местом в диспозиции этой жалкой и растянутой кучки северян у которых хватило наглости встать у него на пути?
Снаружи послышался стрёкот автомобильного мотора и окрики часовых. Грау какое-то время прислушивался к ним, а потом спокойно встал с топчана, накинул шинель, опоясался шашкой и вышел наружу и сразу увидел Майского: высокого и крупного пони в байковой шинели с комиссарскими петлицами. В свете редкого и тусклого освещения поблёскивала красная звезда и две круглых линзы.
— Здравия желаю, товарищ комиссар! — Произнёс Иоганн, отдавая воинское приветствие. Пони не сразу увидел силуэт комбата в царивших вокруг потёмках.
— Здравия желаю, товарищ Комбат. — сухо ответствовал Майский. — Я только что из штаба вашего полка. Там обеспокоены ситуацией на вашем участке фронта.
— Как видите — сейчас всё тихо. — Сразу переходя к делу сказал ему грифон.
— Сейчас я ничего не вижу. У вас здесь темно как... — комиссар закашлялся. — В общем, хорошо что соблюдаете светомаскировку, но это уж слишком. Воздушной разведки в вашей полосе не замечено.
— Неприятель действует через сухопутную разведку.
— Егеря? — Комиссар спрашивал так, будто бы уже имел какое-то представление о том, кто это такие.
— Да, малые группы отлично вышколенной пехоты. Судья по всему, против нас их пущено совсем немного, но более чем достаточно.
— Ясно всё с вами. — многозначительно покивал Майский. Снегопад продолжался, ухудшая из без того плохую видимость. — Я тут у вас переночую, стало быть. Завтра посмотрим на ваш батальон.
— Завтра может начаться, товарищ комиссар. — Предупредил его Иоганн, всматриваясь в темноту, в которой скрывались река и подошедшая вплотную вражеская мотопехота.
— Знаю! — со смехом заявил ему пони. — Знаю прекрасно. И про сегодняшние ваши бои мне тоже известно. Поэтому и остаюсь. Чтобы подбодрить. — К концу фразы тон политрука стал более строгим и серьёзным. Иоганн уважительно кивнул ему.
— В таком случае — можете заночевать в землянке политотдела.
— С Брехтом и остальными? — в темноте блеснула комиссарская улыбка. — Ваши политруки меня немало позабавили в своё время. Да и вы и сам, говоря честно, грифон эксцентрический. Есть в вас что-то диковатое, хоть та же шашка, которой по уставу у вас быть не должно.
Грау хотел было что-то возразить, но в этот момент где-то вдалеке послышались выстрелы.
— Вот и ваша разведка пожаловала. — Проговорил Майский, напряжённо прислушиваясь.
— Да. Прощупывают нас. — Спокойно ответил Грау. Комбат хотел уже проводить комиссара до ночлега, но загремевшие вдалеке выстрелы заставили его замереть на месте.
— Дело ясное. Но ничего, ваши дозоры их отгонят. Проводите меня до вашего политотдела, посмотрю хоть как у вас дела налажены. — В голосе Майского снова послышалась ирония. Грау знал об этом комиссаре достаточно много, главным образом то, что тот был скорее военным, чем политработником. Этим объяснялось его ироническое отношение к политрукам в батальоне Иоганна, которые в армии до этого не служили. Грау же остался стоять на улице, тревожно слушая отдалённый треск выстрелов и очередей. Обе стороны били в слепую, не надеясь и не намереваясь нанести друг другу серьёзных потерь. Это действительно было похоже на прощупывание, будто неприятель действительно искал место, куда ему лучше ударить завтрашним утром. Однако, дело это было не самое верное, ведь все подходы были прикрыты дозорными группами из грифонов, способных относительно неплохо видеть в темноте без источников света. Перестрелка завязывалась то тут, то там, не ослабевая, но и не усиливаясь. Это могло продолжаться долго, могло продолжаться всего час или два, но это было ожидаемо и в целом входило в план комбата.
Время постепенно приближалось к полуночи. Завтрашний день был распланирован и подготовлен, но комбат понимал, что его план может реализоваться лишь частично, что что-нибудь обязательно пойдёт не так, что придётся искать выход из этого положения. "Другие полки уже дерутся, а нам только предстоит начать по-настоящему... Страшно и весело. Иных слов нет." — Подумал грифон, наконец решив возвратиться в своё укрытие.
Часы показывали ровно без десяти три, когда он оправился от тяжёлой дрёмы. Над его топчаном, где-то поблизости от стола, шли какие-то разговоры среди которых угадывались голоса политруков Брехта и Майского. Комбат продрал глаза и с раздражённым кряхтеньем поднялся на ноги. Все тут же обратили на него внимание, он же не сразу понял, кто находится в помещении, но сразу вспомнил, по какому поводу все эти пони и грифоны собрались сюда.
— Командиры рот здесь? — Хрипло, прокашливаясь спросил комбат, делая шаг к столу.
— Так точно, все прибыли! — Откуда-то из-за спин послышался бодрый голос проснувшегося Белова. И действительно: все ротные были на месте, не говоря уже об остальном комсоставе.
— Ясно. Передаю свой приказ командирам рот — поднять солдат в ружьё и приготовиться к бою.
— Не рано ли? — Прямолинейно спросил Адлер.
— Никак нет, к исполнению приступить немедленно. — Грау не стал размусоливать своим подчинённым всего, что было у него на уме, решив что в такой ответственной ситуации он обязан поступить властно.
— Погода нынче совсем дрянная, враг может и не сунуться. — Возразил армейский комиссар.
— Врагу как раз и нужна такая погода. Вам ли не понимать, товарищ армейский комиссар!
— Мне ли не понимать... — Кивнул Майский, со значением посмотрев на Иоганна. Он не стал как-то препятствовать комбату, понимая что в этой ситуации Грау имеет право действовать так, как он действовал.
Командиры рот поняли приказ, отдали честь и начали покидать блиндаж. Последним собирался уходить Яблочкин, но едва артиллерист подался к двери, комбат окликнул его:
— Аркадий, я скоро прибуду на твой наблюдательный пункт. Твои пушки у меня на особом счету, понял?
— Вас понял, товарищ комбат! — Громко ответил пони в типичной манере артиллеристов, привыкших говорить на повышенных тонах. Вскоре и он исчез в двери.
— Как настрой? — Спросил грифон у оставшихся в блиндаже.
— Боевой настрой, товарищ комбат! — Заявил Брехт, сразу же поймав на себе едкий взгляд Майского. Кауров промолчал, но при этом явно выражал солидарность со своими товарищами.
На улице тем временем не прекращал идти снег. Солнце ещё не думало вставать, но батальон Иоганна уже оживал: солдаты вскоре были своевременно подняты по тревоге и заняли огневые рубежи и наблюдательные посты. Комбат вдруг остался один, ведь окружающие его военные быстро заняли своё место и приготовились действовать. Брехт и Майский двинулись поближе к передовой, Кауров остался в штабе, тогда как сам Иоганн уже направлялся на позиции батареи Яблочкина, стоявшие несколько в позади линии батальона. Где-то на пути туда грифона настиг ординарец, доложивший об исходе ночных перестрелок: всё прошло именно так, как задумывалось. Потерь среди дозоров не было, но и враг отступил невредимым. Это обрадовало командира, но не могло отвлечь его от более важных забот.
Вот и капониры с пушками, прикрытые кустарником и тенью от нескольких отдельно стоящих деревьев. Батарея стояла совсем неподалёку от деревни, в маленькой рощице где до войны стояло что-то вроде беседки или смотровой площадки. Сейчас от этого сооружения остался лишь фундамент, ведь его уже давно как распилили на доски и дрова. Наблюдательный пункт был устроен на высоком клёне, а наблюдателем батареи являлся грифон по фамилии Аард, носивший звание младшего сержанта. Сюда был проведён телефон, поэтому с этого места Грау мог свободно связываться и со своим штабом, и с ротами, чьи позиции отсюда были видны практически полностью. Однако, сейчас верхушка дерева покачивалась из-за ветра, что усложняло задачу по ведению наблюдения оттуда.
Комбат застал Яблочкина за настройкой стереотрубы. Артиллерист питал страсть к оптике и отлично разбирался в приборах.
— Что видно, лейтенант? — Немного развязно спросил комбат своего подчинённого. Тот едва заметно вздрогнул, отпрянул от трубы и вытянулся перед комбатом.
— Батарея будет приведена в готовность через пять минут! — Доложил он.
— Отлично. Как настроете трубу — дайте мне осмотреться.
— Так не видно же ничего, товарищ комбат. Снег лупит как из пушки!
— Что-нибудь да увижу.
— Слушаюсь!
Батарея действительно активно готовилась к бою. Артиллеристы работали с пушками, тащили ящики с боеприпасами, настраивалось и перепроверялось различное оборудование. Артиллерия всегда пользовалась уважением у северян, ведь служили в ней в основном самые образованные и технически подкованные пони, в отличие от той же пехоты или пегасьих войск, при этом пушкарям была не чужда тяжёлая и опасная работа, им было пытаться как-то облегчить груз своих обязанностей.
В полчетвёртого утра батальон был полностью готов к бою: солдаты заняли позиции, пушки и пулемёты устремили свои стволы в сторону, откуда должен был прийти неприятель. Снегопад же постепенно начинал сходить на нед, упрощая наблюдение. Небо становилось чище, из-за туч показалась луна: ещё один фронт облаков прошёл с востока на запад, подобно океанической волне. Постепенно наступающий день обещал быть светлым и солнечным, что теоретически должно было помешать врагу подобраться к порядкам РККА незамеченными. Однако, враг будто бы и не стремился появляться: чёрная полоса леса молчала, как могила. Оттуда не было слышно ни криков, ни машин — только ветер завывал, с налёта врезаясь в стену опавших деревьев и путаясь среди стволов, как криль путается в китовом усе.
Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Закат приближался медленно, неохотно, а бойцы в окопах начали уставать от ожидания. Грау взлетел на наблюдательный пункт — маленький, но крепкий помост с поставленной туда стереотрубой. Площадка насквозь продувалась ветром, но грифон ни капли не волновался по этому поводу, его голову занимала совершенно другая мысль: "Почему враг не атакует? Что они задумали? Всю ночь щупали, а сейчас отчего-то не лезут... Странное дело."
Время шло, артиллеристы, занимавшие позиции у своих пушек, постепенно начали расслабляться. Кто-то привалился к лафету и задремал, послышались разговоры, анекдоты. Время постепенно подходило к рассвету: вот часы показали пол-пятого, вот пять, вот пять двадцать... В тылу батальона небо расчертила ярко-красная полоса, над землёй начало подниматься солнце. Прошло ещё пять минут — и в воздухе послышался свист подлетающих снарядов. Чейнджлинги активизировались.
— Наблюдателям занять позицию! Передать в штаб — всем ротам приготовиться к вражеской атаке. Яблочкин! — Окликнул комбат артиллериста, смотря с помоста вниз.
— Я здесь!
— Зарядить и доложить!
— Есть!
Заметались поникшие от длительного ожидания бойцы, заблестели на солнце медные гильзы, послышался резкий и хриплый язык командиров. Кто-то неосторожно на чём-то поскользнулся, кто-то на кого-то выругался. "Первый раз! Страшно и весело!" — как бы говорили все слова и действия этих крепких и приземистых бойцов. Обучение, манёвры, стрельбы, недели и месяцы тяжёлого ожидания чего-то страшного, неизбежного — и вот они здесь, готовы делать то, к чему их готовили всё это время.
— Заряжено! — доложил комроты. — Начать ответный огонь?
— Отставить! Ждать моего приказа! Наблюдателя сюда!
На вышке мигом оказался Аард. Он мелко дрожал от напряжения, но был готов действовать.
— Докладывай обо всём, что видишь. Я должен быть у телефона.
— С-слушаюсь, товарищ комбат! — Скороговоркой и с акцентом проговорил наблюдатель. Грау кивнул ему и спорхнул вниз.
Пушки молча устремляли в небо длинные и тонкие стволы. Впереди них, среди окопов батальона рвались снаряды. На глаз комбат быстро определил их калибр: около семидесяти миллиметров. "Лёгкая артиллерия, видимо, берегут тяжёлые гаубицы для Хоуп Холлоу." Первые несколько залпов неприятель будто бы намеренно послал в молоко, следующие залпы были уже более точными: сначала несколько фугасов разорвалось в районе позиций Пежина, потом под удар попала стоящая в тылу деревня Эплсток, третий налёт прошёл по участку капитана Адлера. Рвались гранаты и у позиций батареи, но слишком далеко, чтобы создать расчётам какую-либо опасность.
Комбат вслушивался в грохот канонады и пытался определить её цель. Казалось, что враг действует неумело, не имея на копытах той относительно подробной диспозиции, которую им удалось составить за эти несколько дней. У этого обстрела не было конкретной цели, он концентрировался на всех целях сразу, вражеские канониры распыляли свою огневую мощь. "Артиллерийский обстрел очень похож на грозу." — Думал про себя Грау, расхаживая среди замерших у своих орудий красноармейцев. — "Но то, что они делают сейчас скорее похоже на обычный дождь. Беспокоящий, не сокрушительный..."
— Товарищ комбат! Вас к телефону! — Громкий голос одного из ординарцев Яблочкина вывел его из задумчивости. Грау вмиг опомнился и быстрым шагом направился к пункту связи. Там его встретил напряжённый и усталый связист из взвода Лебедева. Он молча подал грифону трубку.
— Я слушаю. Докладывайте!
В решётке мембраны послышался голос Каурова. В нём слышалась тревога: вещь непривычная для этого жеребца.
— Комроты Уздцов тяжело ранен в ногу. Только что вынесли в лазарет. — Эта новость заставила Иоганна опешить, но он быстро взял себя в лапы.
— Ещё потери есть? — Спросил он.
— Пока нет. — Коротко ответил Аркадий.
— Где политруки?
— На передовой, воодушевляют личный состав.
— Понятно... С переднего края что-то докладывают?
— Нет. Враг не двигается, только кидает снаряды из-за леса. Корректировщиков и разведки не замечено.
— У нас то же самое.
— Кто принимает командование в роте Уздцова?
— Политрук Шефер.
— Хорошо. Пусть пока так. А там посмотрим. До связи!
— До связи.
Трубка вернулась в ведение телефониста. Грау мрачно посмотрел в ту сторону, где сейчас рвалась шрапнель.
— Я вот никак понять не могу... — за спиной комбата заговорил Яблочкин. — Это они всерьёз, или обдурить нас пытаются?
— Они всерьёз пытаются нас обдурить. — Комбат криво ухмыльнулся и издал хриплый смешок. Ситуация уже начинала его раздражать.
В этот момент внезапно наступила тишина. Последний снаряд просвистел над землёй, а потом всё замерло. Грау сразу понял, что это значит.
— Передать в штаб: усилить наблюдение, приготовиться к бою! — Скомандовал он, думая, что теперь-то точно чейнджлинги проявят себя. Телефонист начал передавать сообщения, через несколько минут от Каурова пришли донесения о потерях: несколько легкораненых и оглушённых, из командиров серьёзно пострадал только выше упомянутый Уздцов. На батарее снова послышались окрики команд, артиллеристы снова оживились и засуетились вокруг своих орудий. Все ждали встречи с врагом. Ждали, что вот-вот из-за леса впереди покажутся цепи серо-зелёной пехоты: грозные, многочисленные и опасные, но всё-таки менее страшные, чем ожидание и обстрел. Но враг не появлялся. Прошло пять минут, десять: поле и лес перед ними молчал, как могила. Кто-то из пушкарей выругался, его товарищи согласились с ним в таких же крепких выражениях.
— Замолчали. Не лезут... — Стоявший неподалёку Яблочкин недовольно прокомментировал ситуацию. Грау кивнул ему:
— Я сейчас нужен в роте Уздцова. Ты знаешь свою задачу?
— Вести наблюдение, бить по вражеской пехоте, верно, товарищ комбат?
— Верно. Когда найдёшь цель — свяжись со мной по телефону. Я скоро вернусь!
— Вас понял! — Громко и весело ответил командир батареи.
— Скоро ребята! Обожди немного! — обратился Иоганн к артиллеристам. — Они там собираются с силой, трусят лезть на нас!
Послышался смех и одобрительные возгласы, лейтенант тем временем покинул батарею и чуть ли не вприпрыжку направлялся к позициям раненого Уздцова. Навстречу ему попадались небольшие воронки от снарядов, но больше никого, ведь все были на своих местах.
— Товарищ комбат!.. — Перед Иоганном внезапно возник ординарец Белов. "Наверное Кауров послал" — подумал лейтенант, и жестом приказал пегасу направляться на батарею Яблочкина. Пони пожал плечами и уже собирался повиноваться, как чейнджлинги снова начали стрелять. Фугас рванул неподалёку от одного из блиндажей, заставив военных рефлекторно пригнуться. Белов и Грау переглянулись и тут же разошлись в разные стороны.
Приближаясь к позициям роты Уздцова, Иоганн чувствовал страх. Ему не хотелось идти туда, где рвались снаряды, но опытный артиллерист понимал, что обстрел не так опасен как кажется и наносит скорее моральный ущерб.
Окопы встретили его тяжёлым молчанием: фигуры бойцов залегли в своих ячейках, вжимаясь в землю и пытаясь сохранить самообладание. Вот навстречу Грау вышел ротный политрук Шефер, принявший команду после ранения Уздцова. Грифоны молча обменялись приветствиями.
— Как обстановка?
— Тяжёлая. — Коротко ответил ротный.
— Ждёте?
— Ждём.
Шефер обычно был более разговорчивым, сейчас же его вид являл собой мрачную сосредоточенность. Ещё один снаряд просвистел над их головами, разорвавшись где-то позади. От этих фугасов не было ни дрожи в земле, ни фонтанов грязи. Их свист был не очень громок и распознать его вовремя среди общего грохота было тяжело. На этот раз враг взялся за них покрепче: разрывы стали более частыми, в ушах начинало звенеть.
— Вы не видел Майского?
— Видел. Он ушёл дальше по окопам. Не пугается дядька, суровый...
Они вышли к траншее, где занимали позиции пулемётчики и их прикрытие. Увидев лейтенанта, бойцы сильно приободрились. Кто-то крикнул: "Комбат здесь!" — И этот крик был услышан несмотря на грохот. Грау узнал одного из бойцов — это был грифон, ходивший в рейд на Йеллоупич. Он подошёл к стрелку и спокойно спросил его на ново-грифонском:
— Ну как? Боязно?
— Боязно, товарищ комбат. — На том же языке ответил красноармеец. В его глазах была видна внутренняя борьба: он то смотрел на своего начальника, то нервно косился куда-то в сторону.
— Ничего, ты у нас бывалый. А обстрел — он как гроза, можно переждать.
— Это верно, товарищ комбат. — с улыбкой произнёс боец, более-менее приходя в себя. — Мы тут хорошо потрудились — взять не должно.
— Вот и не сдавай, держись. — Иоганн хлопнул бойца по плечу и пошёл дальше. Шефер какое-то время сопровождал его, но потом всё же решил остаться в одном из укрытий. Вскоре, из-за острого угла траншеи послышался громкий и зычный голос армейского комиссара:
— ... А я ему значит и говорю: "Ну и шли бы вы лесом, товарищ Карякин, у нас тут политотдел армии, а не товарищеский суд!"
Кто-то засмеялся, Грау узнал по этому смеху Шумана. Стоило ему завернуть и войти под настил — как смех тут же стих и раздалось резкое и испуганное "Здравья желаю!"
— А жука бы ты так же встретил, Шуман? — Проговорил Грау, подходя к стрелку поближе. Теперь захохотал уже Майский.
— Так жуки что-то не лезут, товарищ комбат, только шибут по чём попало... — Заметил сидевший в одном укрытии с шуманом боец.
— А вам хоть бы хны. Вы тут шутите, понимаешь, с армейским комиссаром, только чая с баранками у вас нет. Товарищ Майский, разрешите спросить вас о вашей работе?
— Разрешаю. Обошёл все три роты — везде порядок, ждут боя. — Едва Майский договорил это, как что-то крепко грюкнуло по настилу: с потолка посыпались щепки и земля, но накаты выдержали и все остались целы.
— Я явился сюда из-за ранения комроты Уздцова. Его уже доставили куда положено?
— Да, вынесли почти сразу. Жить будет, не переживайте. — Разговор двух начальников продолжился как ни в чём не бывало.
— Вас заждались в штабе, Брехт волнуется.
— А кто не волнуется сейчас? Свою задачу я выполнил, можно и в штаб вернуться.
— Товарищ комбат! Вас срочно к телефону! — В проходе показался запыхавшийся ординарец. Грау и Майский переглянулись, комиссар коротко и строго кивнул:
— Идите. Я сам тут как-нибудь разберусь.
Иоганн ответил кивком на кивок и пошёл обратно, к ротному пункту связи. Разрывы гремели вокруг ещё какое-то время, а потом снова наступила гнетущая тишина. "Изводят, сволочи!" — В сердцах крикнул кто-то из бойцов, и в этих словах была правда. Чейнджлинги не собирались уничтожать их, не собирались атаковать их в лоб — они подавляли и истощали их нервы, сковывали их, ища место, где их атака была бы неожиданной и максимально эффективной. Комбат понимал это, но всё, что ему оставалось делать — это ждать. У батальона был приказ, приказ который нельзя было так просто нарушить.
Пункт связи находился в небольшом блиндаже в тылу ротных порядков.
— Грау у аппарата! — Прорычал комбат, резко схватив трубку, поданную телефонистом.
— Пришёл доклад с артиллерийской батареи, они заметили врага. — Голос Каурова, казалось, напрягся ещё сильнее.
— Они скапливаются в лесу на фланге Пежина, так?
— Всё верно, пока их немного. Яблочкин решил выжидать.
— Верно! Пусть ждёт! Запрещаю вести огонь пока там не накопится достаточно сил.
Кауров ненадолго оторвался от трубки. По ту сторону было слышно, как начштаба диктует приказ другом телефонисту.
— Товарищ комбат, к нам поступило ещё несколько донесений. Одно из полка, другое — от Логгера. — Аркадий вернулся к разговору с начальником. Грау нахмурился при упоминании эквестрийского командира: "На сколько хватит его отряда? Если их опрокинут — нам тоже придётся отступать." — Подумал грифон.
— Я слушаю!
— Из полка докладывают, что артиллерийские налёты идут по всей линии фронта. Логгер сообщил примерно то же самое, по нему так же ведут огонь.
— Пусть остерегается обхода с флангов! — Воскликнул Иоганн "Ох и наплачемся же мы с ним" — подумал он, чувствуя как перья под ушанкой начинают невольно шевелиться. "Началось... Страшно и весело!" — Промелькнуло в голове перед тем, как холодный и строгий разум комбата снова взял всё под контроль.
— Полковник доложил, что они ждут обхода и готовы драться.
— Хотелось бы верить... В таком случае, я направляюсь на батарею. Держать ухо востро!
— Будем. Конец связи.
Кауров положил трубку. Иоганн же направился назад, к капонирам Яблочкина. Нужно было пользоваться томительным затишьем, пока враг снова не начал стрелять.
Между тёмными стволами деревьев мелькал металлический блеск. Маленькие тёмные фигурки накапливались на некотором расстоянии от опушки леса, теперь проходившей на большем расстоянии от реки, чем в ту злополучную ночь. Одно отделение за другим, чейнджлинги занимали свои позиции, готовясь молниеносным броском охватить фланг их батальона. Рота Пежина несильно углублялась в лес, ограничиваясь лишь позицией флангового охранения. Атака таких крупных сил быстро смяла бы его, дальнейший исход был бы предсказуем.
— Товарищ командир, комбат прибыл на батарею! — Не успели ординарцы донести это известие, как Яблочкин сам увидел своего начальника: тот абсолютно никак не изменился, несмотря на длительную "прогулку" по окопам первой линии.
— Яблочкин, докладывай! — Тут же потребовал немного запыхавшийся Грау.
— Батарея готова к стрельбе, ожидаем приказа!
— Чейнджлинги никуда не делись?
— Куда же им деться... — Усмехнулся артиллерист. Иоганн заметил, что бойцы на батарее заметно ободрились и повеселели.
— Хорошо. Дай-ка бинокль, хочу рассмотреть их поближе.
— Не нужно лезть на дерева, их хорошо видно и отсюда.
— Хорошо...
Комбат принял бинокль от своего подчинённого, сделал несколько шагов к подходящему месту и начал вглядываться в лес. Грифонское зрение было острым, и позволяло смотреть далеко, но в Красной армии биноклем предпочитали пользоваться все без исключения. Грау увидел их: несколько десятков штурмовиков пряталось в подлеске, ожидая приказа выдвинуться. Их было около пяти-шести десятков, среди них было много автоматчиков, у каждого за ремень было заткнуто несколько гранат. Офицеры отличались от солдат только погонами и петлицами, которые трудно было разглядеть с подобного расстояния. "Похоже на ударную группу. Подобрались к уязвимому месту, думают, что их ещё не заметили... Черта с два!"
— Яблочкин, командуй. — Сухо проговорил Иоганн, возвращая бинокль хозяину.
— Слушаюсь! — пони повернулся к своим бойцам. — Ориентир 10, три снаряда, беглый огонь!
Спустя несколько секунд раздались выстрелы. Пушкарям не нужно было долго готовиться: они уже были готовы, ведь всё пространство перед позициями батальона было пристреляно задолго до этого утра. В лесу послышался грохот разрывов. Калибр северянских пушек не был большим, но огонь был точным и частым. С наблюдательного пункта было видно, как падают деревья и подлетают к небу вражеские каски. Чейнджлингский отряд исчез среди взвеси земли и пыли, трудно было разглядеть последствия ответного артналёта. Несколько минут — и орудия смолкли. На какое-то время воцарилась глухая и тяжёлая тишина — только привычный отдалённый грохот нарушал его. Грау вздохнул, вглядываясь в оседающую пыль. Он чувствовал облегчение, но прекрасно понимал, что на этом ещё ничего не кончено.
— Цель поражена, товарищ комбат! — Не успел Яблочкин доложить это, как чейнджлинги открыли ответный огонь. Что-то громко завизжало, а потом над их головами раздался хлопок бризантной гранаты. Грау молча бросился наземь, увлекая за собой артиллериста. Веер осколков ушёл за них, не причинив офицерам никакого вреда. За первой гранатой послышалось ещё несколько разрывов шрапнельных и фугасных снарядов. Артиллеристы начали лихорадочно прятаться в щели и пушечные капониры. Земля не дрожала и не вставала на дыбы, но множество осколков неизбежно находили свои цели. Это длилось не больше десяти минут — но тем, кто был там в этот момент время обстрела показалось целой вечностью.
Когда всё смолкло, Грау первым поднялся на землю. Голова гудела, но его не задел ни один осколок. Яблочкину так же повезло, как и многим другим.
— Провести перекличку! Собрать раненых! — Прокашлявшись распорядился командир батальона. Кое-как отошедшие от шока артиллеристы тут же бросились выполнять приказ. Артобстрел продолжался, но теперь он концентрировался на других участках обороны батальона, а на батарею падали лишь единичные снаряды, которых можно было не бояться.
— Посекло... — многозначительно пробурчал лейтенант Яблочкин, глядя на то как его подчинённые носятся среди воронок, выискивая раненых. Кто-то кричал от боли, кто-то матерился — их старались успокоить и привести в чувства, северяне не привыкли кричать и старались терпеть боль. Но всё же, иногда боль оказывалась нестерпимой. В налёте на батарею не было уничтожено ни одной пушки, расчёты так же особенно не пострадали. Удар чейнджлингов пришёлся на снарядные подводы. Погибло много тягловых, тела которых так и остались лежать около разбитых двуколок. Ранен был и наблюдатель: грифону Аарду рассекло бок и сломало ребро, второй же осколок ранил бойца в лицо, почти насквозь пробив щёку и едва не расколов клюв. Вокруг пахло порохом, гарью и смертью. — Каковы дальнейшие указания?
— Ждать и вести наблюдение. — Коротко ответил Иоганн.
— А если придётся отступать?
— Приказа отступать не было. Будем стоять здесь и ожидать распоряжений из полка.
— Вас понял. — Яблочкин отвечал твёрдо, но в его голосе прозвучало что-то, что можно было бы принять за страх. "Опасается за батарею, за бойцов. Жаль его, но иначе никак." — Подумал про себя грифон.
— Половина тягловых погибла! Ранен наблюдатель и ещё несколько легко контуженных. — Наконец доложил один из пушкарей. Батальон понёс первые тяжёлые потери, и произошло это как-то буднично: никто просто не успел запаниковать, не нашёл причины для этого. Пони на батарее действовали механически, стараясь не отвлекаться на такие бесполезные сейчас вещи как страх и горечь по погибшим.
Время продолжало медленно тянуться, перетекая из секунд в минуты, а из минут в часы. Обстрел то стихал, то начинал рокотать с новой силой. Медленно, но верно накапливались потери, бойцы выматывались не от боя с врагом, а от длительного, мучительного ожидания чего-то, что заставило бы вражеские пушки умолкнуть. У соседнего батальона так же слышалась артиллерийская пальба. Кое-когда кое-где проскакивали единичные винтовочные выстрелы — видимо где-то враг уже пытался сунуться на позиции северян. Примерно в полдень, над окопами батальона Грау завис тёмно-серый силуэт вражеского самолёта. Это был лёгкий одномоторный разведчик, прозванный на фронте "Аистом". Машина долго кружила над окопами, видимо лётчик что-то передавал по рации.
— Стрелять по нему, товарищ комбат? — Спросил у Иоганна Яблочкин, с ненавистью глядя на кружащий в небе самолёт.
— Бесполезно. Гнаться за ним тоже не вариант. Тем более — он уже передал всё, что хотел передать.
"Аист" ещё какое-то время кружил над окопами и капонирами. Красноармейцы сумели наладить кое-какую воздушную маскировку, но после первых обстрелов она оказалась местами уничтожена. Да и высота, на которой кружила машина, не оставляла шансов спрятать что-либо от оптики и зоркого глаза лётчика. Вдруг, с земли послышалось несколько пулемётных очередей. На белом корпусе разведчика появились пробоины, но это не причинило самолёту никакого серьёзного ущерба.
— Что творит... — прошипел Грау, и тут же метнулся к телефону. — Передать в роту Пежина чтобы немедленно прекращали огонь!
Не успел телефонист передать сообщение, как снова начался обстрел. На этот раз все среагировали быстрее, и потерь почти не было. Пушек лётчик либо не заметил, либо передал об их местонахождении с ошибкой, ведь основная масса снарядов снова пришлась в тыл батарее, не причинив вреда ей самой. После первого налёта последовал другой, третий, чейнджлинги перестали концентрироваться на отдельных целях и ударили по всему сразу, причём одинаково сильно. После пяти минут огня от Каурова поступило донесение: "Связь с ротой Пежина перебита снарядом." Грау приказал немедленно её восстановить. Обстрел длился уже десять, двадцать, двадцать пять минут, и на этим он сильно отличался от того, что было утром. "Аист" сделал своё дело и на этот раз красноармейцам пришлось по-настоящему туго.
— Враг завязал бой с соседним батальоном, их пытаются охватить с правого фланга! — Следующий доклад Каурова последовал через некоторое время. Грау припомнил карту местности: за лесом, где располагались дозоры Пежина, начинались позиции соседнего батальона лейтенанта Воробьёва. Часть опиралась на фермерское хозяйство Кольтфилд — маленький хуторок, стоявший на пригорке. От Кольтфилда к Эпплстоку шла прямая дорога. Если чейнджлинги на неё выйдут...
— Какова общая обстановка на позициях Воробьёва? Они отобьют атаку?
Последовала пауза. В мембране телефона было слышно как Кауров отдавал связистам указания.
— Не можем узнать. Связи нет. — Наконец доложил он комбату.
— Как так?! — невольно струхнул Иоганн. — Только что ведь была!
— Так точно, была. А сейчас нет. Там глухое молчание, видимо что-то с проводом.
— Послать отделение на восстановление связи! При встрече с врагом немедленно отступить и доложить.
Снова последовала пауза. Видимо, Кауров что-то обдумывал.
— Что будем делать если нас обойдут со стороны леса?
— Передай в роту Пежина: пусть готовятся покидать окопы и загибать линию фронтом на кленовник и дорогу. Об остальном я распоряжусь сам.
— Вас понял. Связь с левым флангом восстановлена, сейчас доложим! — Эта фраза означала конец разговора.
— Белов! Лети в деревню, и передай тыловикам чтобы немедленно сворачивались и отходили к восточной роще. Яблочкин! Готовь батарею к передислокации.
— Мы отступаем? — Тревожным тоном спросил лейтенант.
— Выполнять! — Резко огрызнулся Грау, в котором вдруг проснулось резкое недовольство постановкой своего приказа под вопрос. Вокруг ещё грохотали снаряды, пушкари наверняка хотели бы начать ответный огонь, не смотря на то, что враг превосходил их и числом и калибром своих орудий. На батарее снова началась деловитая суета, но в этой суете чувствовалась какая-то боязливая нерешительность, скрытое недовольство и непонимание приказа. Так или иначе, у грифона не было времени растолковывать что-либо, да он и не обязан был этого делать.
Через какое-то время снова наступило затишье. На этот раз оно было особенно глухим, особенно пронзительным: все прислушивались к отдалённому треску пулемётов, гремевшему за лесом. Куда-то туда ушли связисты, и их судьба пока оставалась неизвестной. Грау вскоре пожалел о своей опрометчивости, ведь подчинённые Лебедева могли стать добычей вражеских снайперов или диверсантов. Комбат надеялся на то, что они заметят врага раньше, как это бывало в первых стычках с чейнджлингами. Иоганн снова осмотрелся вокруг: Мрачный и пустой пейзаж будто бы гудел от напряжения: что-то должно было произойти, что-то уже происходило, но что?!
— Идут! — Вдруг крикнул засевший на дереве боец, заменивший раненого наблюдателя. "Где? Как? Откуда?! Неужели из того же места?!" — Подумал старший лейтенант и взглянул на недавно обстрелянный лес на том берегу — там никого не было.
— Где? — Крикнул он наблюдателю.
— Впереди, на окраине поля!
И впрямь: по восточной окраине лежавшего перед ними поля, параллельно их позициям быстро двигался вражеский отряд. Чейнджлинги прятались за лесополосой, стараясь не попадать в поле зрения красноармейцев. "Страх потеряли!" — Подумал грифон. И в этот момент на фланге Пежина раздалась длинная пулемётная очередь. Никто не успел понять что происходит: из окопов левого фланга вдруг одним махом поднялось три десятка стрелков и бросилось в рассыпную, кто-то даже побросал оружие, послышались крики паники. Несколько секунд комбат смотрел на это, осмысляя происходящее. Когда оцепенение спало, Грау прошипел про себя ругательство, мысленно прибавив ещё несколько слов покрепче.
— Собрать артиллеристов! — Приказал он всё ещё стоявшему неподалёку Яблочкину, едва не перейдя с командного на матерный. Пушкарь тоже видел что происходит, на этот раз он не стал задавать вопросов. Послышались резкие команды, бойцы начали отбегать от своих пушек и собираться в единый отряд. Это происходило ужасно медленно, недопустимо медленно...
— Белов, за мной! — Рявкнул Иоганн, и рванулся вперёд, навстречу и наперерез бегущей массе. Они встретились в ста-ста шестидесяти шагах от окраины деревни. Грау встал на задние лапы и расправил крылья, завидев это, бойцы вдруг оторопели и остановились.
— Стоять!!! — хрипло и визгливо прокричал командир батальона, хватаясь за кобуру. — Немедленно прекратить бегство и панику! Вы только что бросили своих товарищей, позор вам и вашим семьям! Слышите?! Это ваша рота сражается без вас, гибнет без вас! Ваши товарищи не испугались врага, а вы дёрнули едва почуяв неладное!
Наступило короткое молчание: красноармейцы прислушались. Со стороны леса действительно доносились звуки отчаянной перестрелки. Пежин не бежал от боя, он принял его, пытался организовать оставшихся и загнуть фронт своей роты.
— Наши и впрямь... Дерутся! — Переводя дух проговорил один пони, прислушиваясь к пулемётным очередям. В бежавших бойцах вмиг произошла перемена: будто пелена спала с их глаз, отразив в них сначала стыд, а потом ярое желание вернуться, помочь товарищам.
— Идите и сражайтесь! Комсомольцам трусость не к лицу! — Продолжал напирать Грау, и они послушались его: группа, ещё миг назад бывшая разрозненной и паникующей, собралась с силами и быстро пошла назад. В этот момент до комбата долетел поспевавший за ним белов, а ещё через какое-то время, запыхаясь добежала группа артиллеристов. Сейчас они были уже не нужны, поэтому Грау отослал их обратно.
— Что теперь, товарищ комбат? — Спросил его Белов.
— За мной. — Ничего не объясняя ответил старший лейтенант.
Батарея Яблочкина готовилась отходить назад и менять позицию, ведь выбранная до того позиция не позволяла полностью простреливать левый фланг. Первым решением Грау было вернуться на командный пункт, второе же решение обдумывалось им по ходу: как отступать, где дать бой, как удержать линию батальона, уже попавшего под фланговый удар? "Нужно выдержать до темноты. Ночью они отступят." — Почему-то решил он, но эту мысль тоже нельзя было считать абсолютно верной. Уже не было времени рассуждать о гипотетическом вражеском командире и его коварных замыслах, не было времени готовиться — нужно было действовать здесь и сейчас, рубить с плеча и думать так быстро, как это возможно.
В штабном блиндаже было не так уж много народу, но небольшие размеры землянки вызывали некоторую толчею и суматоху. На входе Иоганн столкнулся с Лебедевым, тот хотел было пробормотать что-то в свою защиту, но у Грау не было времени это слушать. В глубине блиндажа его встретил Кауров: пони почти никак не изменился за последние несколько часов, разве что его взгляд стал менее мягким и спокойным, а лицо приобрело черты непроницаемой маски. Грау тоже была свойственна эта черта: он не любил брызгать слюной и кривиться, он никогда не вёл себя подобным образом.
— Товарищ комбат, от Пежина пришло донесение: он бросает позиции и заворачивает линию своей роты.
— Отлично. — Коротко ответил старший лейтенант, не понимая что "отличного" он нашёл в складывавшемся положении.
— Что будем делать? — Спросил Кауров, более не имея возможности что-либо доложить своему начальнику.
— Что делать... — задумчиво проговорил Грау, тяжело опускаясь на блиндажный топчан. "Нужно срочно послать помощь Пежину. Изначальная линия уже имеет мало толку... Бросать позиции, перестраиваться, принимать бой в невыгодном положении... Иначе разгром. Воробьёв себя не оправдал. Его помощи ждать не приходится." — Взять по пехотному и по пулемётному взводу от рот Адлера и Уздцова — и бросить их в прорыв!
— Передавать?
— Передавай.
Телефонист, сидевший в углу помещения начал связываться с ротами и передавать им указания комбата. В это же время с порога раздалась невольная отдышка и тяжёлые шаги — перед командирами предстал посыльный.
— Товарищ комбат! Враг крупными силами обошёл нашу роту с фланга и идёт прямиком на деревню!
— Сколько?
— Приблизительно... взвод! За ними ещё больше. Мы их удерживаем, но не везде. Прут как...
— Вольно! Не разводи панику. Иди к товарищам, передай что скоро придёт подмога!
— Слушаюсь! — Усталое и испуганное лицо ординарца просияло. Почти сразу как он удалился — сквозь толстые стены блиндажа донёсся грохот орудийных выстрелов. Грау и Кауров переглянулись. Оба поняли, кто стрелял.
— Они добрались до Яблочкина. — Мрачным тоном констатировал начштаба, пока Иоганн напряжённо разглядывал бревенчатые стены.
— Ясно. — наконец проговорил он так, будто это слово далось ему с огромным трудом. — Передавай новый приказ: батарее немедленно отходить с позиций и уходить за деревню, в восточную рощу. Оставшиеся силы рот Адлера и Уздцова пусть снимаются с позиций и идут к деревне. Будем драться до получения новых указаний от командования. И да, куда ушёл Брехт?
— Сам вызвался к Пежину. Я не стал препятствовать.
— Это хорошо. Я так понял, Майский тоже там?
— Конечно, товарищ комбат. Ещё будут указания?
— Раздай указания и уходи туда же куда и артиллеристы. Я буду на передовой.
Кауров не стал спорить с этим, ведь на это не было времени. К моменту, когда начальник штаба начал распоряжаться, Грау в сопровождении Белова уже шёл на выход.
Цепь в байковых шинелях залегала посреди поля, направив своё оружие в сторону леса, где переводил дух неприятель. Время уже подходило к вечеру, небо начинало розоветь, но этого трудно было увидеть за наползающими облаками. Иоганн Грау засел в одной из удачно подвернувшихся противовоздушных щелей, вид его был абсолютно непроницаем. Сейчас он думал, прислушивался и анализировал: первая попытка чейнджлингов прорваться к деревне была остановлена вовремя подошедшими силами и огнём батареи Яблочкина, которая успела отстреляться по неприятелю перед тем как отступить. Ту группу что атаковала Пежина из леса так же удалось сдержать ценой отхода роты с изначальных позиций. Потери, как ни странно, пока не были серьёзными: несколько раненых и убитых, не больше десятка.
Однако, чтобы отбить первый удар батальон ещё сильнее растянулся, выгнувшись неким подобием дуги и сняв с некоторых участков почти все возможные силы, оставив их открытыми. Это всё не волновало бы комбата так сильно, если бы не пулемётные очереди, рокотавшие далеко на их правом фланге. Эквестрийцы тоже попали под удар и их разгром был вопросом времени. Их могли сломить за час, за полчаса, а потом чейнджлинги могли просто взять и выйти в тыл Иоганну, либо просто обойти его, взяв в окружение...
— Товарищ комбат, идут! — Голос комиссара Брехта прозвучал почти над ухом у грифона, тот медленно повернул голову к подчинённому и строго кивнул:
— Я вижу. — Коротко ответил он. И действительно, из-за деревьев засвистели пулемётные очереди, начали показываться каски и спины, затянутые в серо-зелёное сукно. Северяне начали отвечать: враг приостановился и дальше продвигался перебежками. "Один пулемёт... Другой..." — Чуткое ухо залегшего рядом Белова привыкло отличать один расчёт от другого. Северяне быстро смекнули, что у чейнджлингов один пулемёт равняется одному отделению, сейчас по ним работало около семи или шести пулемётов...
Грау пригнулся к земле, не желая попадать под сыплющие градом пули. Его бойцы старались бить залпами, это затрудняло их подавление и действовало на жуков: те почему-то остерегались такой пальбы и с трудом решались лезть напролом, когда напарывались на кучный, концентрированный огонь. Не каждый красноармеец был первоклассным стрелком, но этого и не требовалось. Враг нёс потери, но продолжал продвигаться, уверенный в своём числе и огневом превосходстве. И он был прав... Северяне тоже постепенно начинали нести потери, им становилось всё труднее и труднее вести ответный огонь. Что мог сделать Иоганн в этой ситуации? Перебросить подкрепления с другого участка? Но вся линия скована, там тоже загремели бои. Отступать? Куда отступать? По какому праву и какой ценой? Идти в атаку?..
В цепи северян раздался громкий крик раненого. Пони громко причитал, скорее не от боли, но от паники и страха. Стали появляться и другие раненые, враг же подходил всё ближе и ближе, постепенно вытягиваясь из леса и выходя на открытое место. Из деревни Эплсток подгоняемый пулями прибежал посыльный:
— Товарищ комбат! Деревня оставлена! Наши взводы отходят на обратный скат холма.
Глаза грифона сверкнули:
— Кто приказал?!
— Комроты Адлер! — Нервничая и пригибаясь доложил вестовой.
— Ладно, чёрт с ним. — спокойно и непроницаемо проговорил Иоганн. — Возвращайся в роту.
— Есть!
"Тр-р-ак! Тр-р-ак!" — Со стороны Эплстока раздался резкий и громкий звук, похожий на треск рвущейся бумаги. Этому треску вторили длинные пулемётные очереди: вражеский огонь на том участке даже будто бы начал стихать и откатываться назад. В этот тяжёлый миг, когда вокруг свистели пули и гибли его солдаты, этот звук показался Иоганну слаще соловьиной трели. "Адлер их заманил, Адлер дерётся!" — Радостно подумал лейтенант, когда радоваться, казалось, уже было нечему. Оттуда же, из-за невысокого холма послышался отдалённый и смешанный звук, похожий на крик "Ура!" Грау не заметил этого звука и не придал ему значения. Однако, вскоре между кленовником и деревней показались какие-то бойцы. Иоганн сразу понял, кто это: ушанки, шинели, каски — это были их, северянские товарищи. Отряд шёл в штыковую на опешивших чейнджлингов, которые теперь сами оказались обойдены и вынуждены были завернуть фланг.
— Это шанс, товарищ комбат! — Воскликнул Брехт, так же наблюдавший за происходящим.
— Это шанс. — подтвердил Грау, кивнув политруку. — Батальо-он! Примкнуть штыки! В атаку! — Скомандовал комбат. Солдаты тут же услышали его и повиновались, но никто не решался пойти в атаку первым. Вот из окопа выскочил один из грифонов с ружьём наперевес, пуля сразила его в голову и тот тут же упал навзничь. Сам комбат не мог подняться, хотя очень этого хотел. Шашка висевшая у него на поясе, казалось, гудела в ножнах, будто бы требуя пустить тебя в ход. Так или иначе, этого не произошло. Над залёгшей цепью поднялась грузная и высокая фигура комиссара Майского. "Коммунары!" — Выкрикнул жеребец, и это сработало. Те, кто только что вжимался в землю встали и поднялись в атаку.