Маска
"Война ведётся до победы и точка"
Блосс проснулся с ужасной головной болью, чувствуя, что он сейчас не сдержится и его вырвет. Сдержав позыв, он начал глубоко дышать, чувствуя, как тошнота уходит. Помотав быстро головой, он осмотрелся.
Тот же вид, та же камера, тот же стол.
И то же одиночество.
«Ну да, кто же ещё такой на свете идиот, чтобы поверить Луне?»
Но в глубине души Блосс понимал, что он одинок с тех самых пор, как его последний школьный товарищ погиб в бою. После демобилизации у него не было друзей, не было родителей, не было никого. Лишь он один в этом мире, он не нужен никому, и плевать все хотели на твоё мнение. Два года он пытался хоть что-то придумать о своём новом предназначении в мире после того, как этот самый мир взял и убил в нём все лучшие начинания, все мысли и все порывы, от которых хотелось петь. От них думалось, что ты живой, что война закончилась, пришла эпоха мира и процветания.
Но быстро ли ты забудешь то, как убивать? Девять лет убийств, потерь и жертв нельзя сбросить, как сбрасывают грязное бельё.
Именно в эти моменты у Блосса случались случаи сильнейшего отчаяния и апатии что-то делать. Он неспособен на что-либо, он никому не нужен и все его самопожертвование во имя родины, патриотизма и каких-то абстрактных, никому не понятных и нужным лишь политикам, идей, было зря.
Всё, ради чего он жил, старался и воевал.
Зря.
Он убивал других и себя, душа в себе зачатки морали и каких-то ценностей.
Зря.
И тут появилась Луна, дала ему луч во тьме, чтобы потом с огромным удовольствием сломать его, сломать все его желания и надежды.
И все его слова, что он произнёс, все поступки, что он совершил, чтобы успокоить её.
Зря.
– Какая же ты сука, Луна.
Блосс осмотрел себя и заметил, что все его раны были закрыты, а кости чувствовались целыми и не болели. Встав с постели, его опять взяло напором чувство тошноты, но, опять сдержавшись, он медленно подошел к решеткам. Ничего не изменилось, равно как и стол, так и остался с рапортом о допросе, который лишь немного запачкан кровью.
Опять вернувшись на кровать, Блосс стал смотреть на потолок. Это место навевает ему тоску, которая была у него на фронте по дому. Да, его дом был пуст, его никто не ждал, но что такое увидеть родную комнату, где ты провёл все свои лучшие дни?
Но, вернувшись, уже три дня спустя он стал плакать по ночам после кошмаров, которые снились ему. Он грезил о своих погибших товарищах, о боях и трупах, что он видел, и самое главное – о родителях.
Мать, оказывается, оставила ему записку под его кроватью, когда её увели на место казни. У Блосса не было времени на то, чтобы её читать, да и не знал он о ней. Вернувшись из армии, он увидел пыльный кусок бумаги, на котором сквозь силу он смог прочитать лишь три слова:
«Пожалуйста, вернись живым».
И ведь ирония судьбы в том, что тело вернулось целым, но внутри он чувствовал, что сгнил окончательно, и вряд ли бы его приняли таким, каким он вернулся обратно домой.
Блосс опять вскочил с кровати, услышав открывающуюся дверь и шаги в его сторону. Очень знакомые шаги.
Сердце заполнилось просто звериной яростью.
– Сестра сказала мне, что ты так и не признался, – сказала ему Луна стальным голосом.
– Уйди отсюда, скотина, иначе я тебе глотку перегрызу, – ответил Блосс.
– То есть ты хотел ввязаться мне в окружение?
Блосс подошел ещё ближе.
Луна подняла бровь, ожидая ответа на вопрос.
– Ты не понимаешь прямых слов? Уберись с глаз моих, сука, – повышенным голосом сказал чейнджлинг.
– Я жду…
Блосс набросился на прутья и обнажил свою пасть с огромными клыками, шипя на Луну.
Она отступила на шаг, и Блосс видел, что хоть она и пыталась это скрыть, но она испугалась.
– Что, боишься? Если я выйду отсюда живым, то тебе больше не придётся.
Луна устало вздохнула и отвернула взгляд в сторону выхода.
– Ты не тот Блосс, которого я знала. Ты подменил его.
– Блосс стоит перед тобой, миленькая! Он никуда и не уходил!
Она мотнула головой.
– Он бы никогда такого себе не позволил.
– Он бы никогда не предавал тех, кто ему поверил.
– Ты считаешь меня предателем, хотя ты сам убил моего подданного и заменил его?
– Я никого не заменял. А война закончилась ещё до твоего возвращения, все убийства списаны со счетов, не так ли, предательница?
– Я никогда…
– Знаешь, что я подумал о тебе, когда впервые услышал твою историю? – сказал ей Блосс, начиная говорить увереннее. – Что предатель предаёт больше, чем один раз.
– Я…
– Селестия не даст соврать, что ты – последняя скотина. Я не знаю, зачем она держит тебя. Наверное, чтоб посмеяться.
– Да что ты себе позволяешь по отношению к лицу государства?! – закричала Луна, от чего Блосс оглох, не слыша её следующих слов ещё минуты две.
–… и ты считаешь, что ты лучше меня? Убийца!
Блосс опять оскалился, но не стал срываться на крик.
– Если я и убивал кого-то, то я делал это быстро и в лицо, не скрывая этого. А ты убиваешь медленно, мучительно, как какой-то яд.
Луна ошарашенно посмотрела на Блосса, который с язвительной улыбкой насмехался над ней, высоко задрав голову.
Он смеялся настолько долго, что почувствовал боль в горле и челюсти, но когда он перестал это делать, то увидел, что он один здесь.
Луна исчезла, видимо, сделав быструю телепортацию отсюда. Блосс издал последний смешок и отправился вновь на кровать, ибо делать было больше нечего.
Прошла неделя с тех пор, как Блосс был заточен в тюрьме. И всю эту неделю его сопровождало лишь одно – тишина. Настолько сильная, что к концу третьего дня Блосс старался даже дышать тише, иначе он бы оглох. Настолько тягучая, что часы превращались в недели.
И никто к нему не приходил с визитом. Никто, даже Луна не посчитала своим долгом хотя бы проверить состояние пленного.
«Ну, жрать ему не надо, значит, зачем его вообще проверять?», – ответил за неё Блосс. – «В конце концов, ты ведь ей не нужен».
Всеми этими днями Блосс подводили итоги своей почти тридцатилетней жизни, и что он смог достигнуть за то время что он жил.
Ничего.
Его буквально распирало чувство несправедливости, что за все свои года он так и не смог ничего сделать. Ни завести семью, ни вырастить детей, ни даже начать хоть какую-то взрослую жизнь. За него всегда всё решали, вся его судьба была предопределена ещё с рождения. А когда его забрали в армию, то единственная вещь, что принадлежала ему – это его душа.
И что же теперь он такое? Кому он нужен? Куда он пойдёт?
«Ха, вот тебе цель жизни – ответить на три грёбаных вопроса».
Опять шаги. Опять статная фигура. Опять Селестия.
– Я удивлена, что ты ещё не сошел с ума, – сказала Селестия, смотря на Блосса.
– Знаешь, после почти десяти лет войны, тишина – это то, в чём бы ты хотел раствориться, да и у меня были вопросы, над которыми можно порассуждать, – ответил Блосс, все ещё смотря в потолок и лежа на кровати.
– Например?
– Как сильно нужно нажать на артерию на шее Луны, чтобы кровь лилась оттуда с избытком эмоций?
– Не смей трогать мою сестру, – стальным голосом сказала Селестия.
– Она предала меня, – он повернул голову к принцессе, – понимаешь, всего лишь предала. Бросила в темницу, приказала своей сестре пытать меня, – Блосс усмехнулся и махнул ногой куда-то в сторону, – каждодневное.
– Я не виновата, что ты – чейнджлинг.
Блосс встал с кровати и подошел к прутьям.
– Война закончилась, что за психоз у тебя по отношению к нам?
– Я не могу вам доверять, – ответила Селестия. – Никто не хочет иметь чейнджлинга под боком, способным зарезать тебя из-за спины.
– Я мог зарезать её ещё тогда, когда она ныла мне о своих проблемах, о которых даже ты, – он протиснул ногу сквозь прутья и коснулся нагрудника Селестии, – ты, её родная сестра, не знаешь.
Селестия устало вздохнула.
– Просто убирайся отсюда.
Она открыла дверь при помощи магического ключа, и Блосс вышел из камеры, которая уже стала даже немного родной.
– Выход найдёшь сам, нетрудно.
Блосс подозрительно поднял бровь.
– Мы не нашли улик о том, что ты действительно шпион с заданием. Можешь идти, – сказала Селестия.
– В качестве извинений я хочу спросить кое-что.
– Попробуй.
– Я хочу узнать судьбу кой-какого отделения в двадцать четвёртом батальоне.
Селестия растворилась во вспышке телепортации лишь на секунду.
– Не знаю, зачем тебе отчёт о практически убитом батальоне, но вот, держи, – она протянула ему пыльную папку, на которой был написан номер дивизии – девять.
– Уходи отсюда, не порть мне последние моральные устои, – приказала Селестия.
– У тебя их нет.
Громко хлопнув дверью, Блосс принял маскировку. Всё-таки если его схватят ещё раз, то вряд ли он останется живым.
Вход в темницу был в неизвестном ему крыле замка. Побродив по коридорам, он не смог найти даже стражников. Никого.
Увидев большие двери и отворив их, Блосс чуть не ослеп от ярчайшего света солнца. Зашипев, он ещё несколько минут пытался выйти на свет, но всё не мог никак привыкнуть. Лишь спустя десяток минут он наконец-то смог увидеть парк, а немного поодаль виднелся замок.
«Видимо, это отдельное здание».
Пройдя немного по парку, он нашел какое-то дерево, где было место устроиться под тенью дерева, чтобы глаза не напрягались от солнечного света. Проведя копытом по главной странице папки, он увидел год формирования дивизии, командиров и численность, прочую информацию, но она его не интересовала.
Его интересовал двадцать четвёртый батальон.
– Двадцать второй, третий… четвёртый!
Остановившись на нужной странице, Блосс увидел, что этот батальон был переформирован четыре раза.
На пятый раз весь батальон был практически уничтожен.
– Вторая, седьмая… пятая рота, третье отделение, командир – Виджил Сентри.
«Командир был вовлечён в дело о пропаже подчинённого, смотреть приложение 2-А».
Взглянув на самый низ страницы, Блосс увидел довольно короткий и свежий лист.
«Во время битвы за Капоретто, третье отделение было практически уничтожено: из 17 членов личного состава выжило лишь трое, тринадцать были признаны убитыми, один пропал без вести, однако командир утверждал о том, что его подчинённый был убит, но тело не было найдено. Разные допросы предоставляли разные данные, однако всё было списано на шок. Последующая эксгумация поле боя так и не дала ясного результата. Последний раз его видели вместе с командиром, заходящим в лес. Спустя пять часов тридцать пять минут командир вышел оттуда в крови, которая впоследствии была признана не его, однако он утверждал, что пытался перевязать раны своего подчинённого.
Дело закрыто за неимением доказательной базы, а также высшим приказом 428-А/№56.
Старший сержант военной полиции Ст. А, номер части – 72568.»
Блосс бегал по строчкам и думал лишь о том, что Видж сделал правильное дело. Он убил своего товарища, чтобы тот не мучился от ран.
Он сам видел такое на войне, причём не раз и не два. Как ты будешь жить без обеих ног? Без половины тела?
Война – это дело грязное и больное. Войны начинаются политиками, а сражаются ни в чём неповинные, впоследствии умирающие в такой агонии, которую даже врагу не пожелаешь. Блосс вспомнил случай, когда он с товарищами три дня искал одного раненого, однако так и не смогли найти. На первый день он кричал и звал на помощь, однако он орал в землю, из-за чего найти источник звука было попросту невозможно. На следующий день он бредил: звал свою мать и вспоминал дочь, попутно молясь Богу о том, чтобы он вернулся живым. Снова не нашли.
На третий день он мог лишь стонать, а товарищи Блосса, уже потерявшие всякую надежду, попросту стали петь панихиду. Ночью, в абсолютной темноте, при минимуме движений, за три дня он прошел путь от хоть какой-то надежды до абсолютного отчаяния. Он звал Блосса по имени, но что он мог сделать? Он уходил ночью вновь и вновь, но никого!
Ничего, пусто!
«Какие же ночи тогда были тёмные, ужасно представить».
Прочитав ещё пару строчек о других подразделениях и не удивившись, что большинство было переформировано несколько раз, он взял папку и пошел в сторону замка. Там он передал эту папку какой-то служанке, которая, естественно, спросила его о том, что она должна сделать.
– Передай принцессе Селестии
Быстро уйдя под странные взгляды окружающих, думающих, что если есть Блосс, то должна быть и Луна. Вот ведь идиоты.
Блосс уходил под чей-то пытливый взгляд, который очень хотел, чтоб он обернулся, но он так и не повернул голову. Пусть её пожирает совесть.
Пройдя быстрым шагом до дома, Блосс чуть ли не выбил дверь с петель, сбросил маскировку и стал рыться в шкафах, ища чего покрепче. Быстро найдя три бутылки виски, он сел за стол и стал пить прямо из бутылок. Ничего не хотелось сейчас делать, кроме как пить, пить и пить.
Когда он начал выпивать из второй, в двери показался земной пони с сумками.
– О, привет, Видж, – сказал Блосс обычным голосом, – заходи, выпьем вместе.
Он осторожно положил сумки около двери.
– Блосс, ты что ли?
– А кто ещё, мать твою?
Видж как-то подозрительно посмотрел на чейнджлинга, однако потом как-то выдохнул и расслабился.
– Ты меня так не пугай, а то могу и забить до смерти за такие шутки.
Блосс остановил горлышко прямо у своего рта.
– И ты даже не удивлён?
– Я подозревал, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, но я как-то и не лез, – он стал зубами подносить сумки к столу, – не каждый день видишь неизвестно откуда-то взявшегося пацана.
– И ты даже не будешь злиться на меня из-за войны?
Видж взглянул на Блосса, как на идиота.
– Она уже закончилась, да и мне как-то даже жаль вас.
– С хрена ли?
– Вас до сих пор презирают, – сказал он, вытаскивая масло из сумки, – ненавидят, поэтому вы и прячетесь и не едете к нам. Ты, кстати, чего так долго был там, почему сейчас решил признаться?
Блосс выпил половину бутылки за один заход.
– Садись, это будет долгая история.
Блосс рассказал Виджу обо всём: о его любви к Луне, о её моральном состоянии, об их совместных прогулках, о разговорах, о её предательстве и о том, как его пытали. То количество мата, которым обругивал Луну Блосс, не пересчитать.
На лице Виджа это выразилось огромным удивлением. Он немного перебил Блосса, сказав, что и он тоже принимал участие в этом деле, но настолько сильное… Ещё и главой государства?! Принцесса Селестия?
– Ну и мрази. И я им ещё служил? – сетовал Видж.
– Они все такие, политики – на публике добренькие и с улыбочкой, обернёшься – след из трупов, наших это тоже касается, – сказал Блосс, запивая горе выпивкой, всё больше походя на Виджа.
– А нам, простым солдатам, что с того? – сказал земнопони, вытаскивая из сумки сок, – Будешь?
– Нет, к чёрту.
– Как знаешь, – сказал он, открывая коробку, – что теперь?
Блосс думал об этом по пути, но, на самом деле, не в этом направлении.
– Всё останется так же, как и было, но без этой синей скотины. Ты не против?
– Лишние копыта нам никогда не помешают, – сказал Видж, – даже если они и немного дырявые.
– Ха-ха, – издевательски посмеялся Блосс, – очень смешно.
А вот Видж уже залился смехом.
– Вот жуки, как остались хмурыми, так и ходят тёмной тучей.
Блосс улыбнулся. Именно улыбнулся по-доброму впервые со дня своего заточения.
– Ладно, поймал меня, гад.