Осколки Эквестрии
31. Раньше
Пассажи из популярной литературы, повествующие о холодных и сырых тюремных камерах, в которых несчастному заключенному остается лишь свернуться покомпактнее и, дрожа, ждать смерти от холода, всегда воспринимаются с изрядной долей сочувствия — в случае, если положительный персонаж книги по недоразумению сам и оказался пленником. Если же в промозглой каморке и, опционально, в цепях и колодках оказался антагонист произведения или хотя бы второстепенный злодей, то авторы редко когда тратят время и чернила на жалостливые описания его страданий, упирая на торжество справедливости. Встречаются и третьи случаи: узником оказался не главный герой книги, но и не соперник его, а вовсе третьестепенный статист — и тогда писатель не живописует его страдания, но и на демонстрацию справедливости его участи время не тратит, независимо от причин, по которым несчастный туда попал; в данном случае целью является демонстрация неких качеств того, кто в этой камере со статистом взаимодействует.
Так или иначе, Кемис, поскольку никогда ранее не надеялся... точнее, именно что надеялся не оказаться в такой ситуации, на место замерзающего и шепотом клянущего своих тюремщиков литературного героя, ему трудно было отнести себя к какой-либо из категорий. Особенно учитывая, что вляпался он в это явно благодаря далеко не простым взаимоотношениям известнейшего дознавателя альвенского Отдела и куда более известного предводителя "Вестников Рассвета", что уже с трудом позволяло отнести себя к статистам. Тем более что после начала стажировки в ДКП, еще в Соуте, он почему-то несколько разлюбил литературу, в которой протагонисты, особенно способные вызвать у читателя сопереживание, умудрялись оказаться за решеткой. Недолгий же, но богатый опыт работы на Фила и вовсе выбил из него желание интересоваться книгами такого рода, вбив на его место стремлением регулярно напоминать себе о том, что совершенно невиновных пони, а тем более не-пони, не существует.
И независимо от того, какую роль он исполнял на данный момент, думал он пока что, покрепче заворачиваясь в натянутый поверх своего второй комбинезон, скорее о том, что кем бы несчастный в камере ни был, на самом деле ему всегда холодно, будь он хоть положительнее плюса, хоть отрицательнее минуса, хоть статичнее нуля. Особенно после такого внезапного и резкого похолодания, несмотря даже на то, что камеры вообще-то отапливались, пусть и не идеально.
Однако самому Кемису по некоторым причинам сейчас было чуть менее холодно, чем могло бы быть.
— Кемис, от холода хорошо спасает физическая нагрузка, — заметил... заметила Сторм, которая, дыша так безмятежно и ровно, будто лежала на мягкой перине, уже пятнадцатую минуту без перерыва отжималась, вытянув задние ноги и опираясь вместо передних на крылья. — Я же вижу, ты трясешься так, что вот-вот язык себе откусишь. Давай, присоединяйся!
Не меняясь в лице, она подняла одно крыло, опираясь теперь лишь на второе, и призывно им махнула. В результате зацепив торчащим пером и окончательно смахнув на пол и без того уже почти сползший со спины комбинезон. Что ее, естественно, ни капли не смутило, а вот Кемиса заставило опять вспыхнуть и резко крутануться на заднице, повернувшись к стене всем телом. В этот раз даже не пробормотав, что и без того не замерзнет.
Диз подери, их обоих чуть не убили. Они сидят в этой камере без возможности выйти, и неизвестно, проведут ли следующею ревизию камер до того момента, как они загнутся от голода. Неизвестно, вернется ли Фил — а если даже и вернется, то после воплощения его плана, в чем бы он ни заключался, ему ничего не помешает, улыбаясь в лицо Арису, сообщить, что их договоренность об отсутствии убийств более ничего не значит. Да пусть даже он честно поблагодарит их, отпустит и уйдет — из Департамента за такую халатность могут выгнать пинком под зад, и это в лучшем случае!
И, несмотря на все вышеперечисленное, все, что волнует Кемиса — это стыд при мысли о том, что Сторм заметит слишком очевидный, пусть даже и весьма неожиданный для него самого, отклик его организма на ее вид?
Кемис с едва слышным стоном уперся лбом в стену. Радуясь тому, что, даже если Сторм опять его позовет и придется оборачиваться, при его цвете шерсти идиотский эффект с заметным даже сквозь нее покраснением всегда почти отсутствовал.
Он же готов был согласиться с мнением Фила насчет "шкафа", насчет странных вкусов некоего Винда. Лицо Сторм, которой на вид ну никак нельзя было дать сорок, совсем не сочеталось с массивным, нетипично для пегаса мускулистым телом. Вряд ли многие жеребцы могут заглядываться на нечто настолько... дисгармоничное.
И проблема была в том, что Кемис замечал в себе вовсе не противную ему самому чисто физиологическую реакцию. Он отметил, что с этой реакцией, впервые, кажется, в его жизни возникшей при виде кобылы, вполне сознательно полностью согласен. Что, если честно, отчасти шокировало даже больше, чем события, случившиеся несколько часов назад. Ведь со стороны Фила его недавние поступки были более чем типичными. Даже если бы не так давно отданный Арканом приказ его убить, о котором Фил, несомненно, узнал очень быстро, с него бы сталось устроить нечто подобное по личным причинам.
А вот для Кемиса откровенный стояк на, как выяснилось, особу женского пола, причем сопровождаемый невольными мыслями о том, что произойдет, если Сторм это все-таки заметит, мыслями, вызывающими невольный, но весьма приятный холодок в животе их вряд ли реалистичным продолжением...
— Кемис, поверь, ты еще пожалеешь об этом! — с наигранной суровостью в голосе воскликнула позади дознаватель Сторм. — Когда мы отсюда выйдем, я вернусь к работе, как ни в чем ни бывало, зато ты явно сляжешь с простудой! И если ты думаешь, что я буду таскать в вашу общагу фрукты и лично мерять тебе температуру... — короткая пауза — Сторм, кажется, даже отжиматься перестала, — то ты полностью прав, но болеть от этого ничуть не лучше.
"Таскать фрукты? В общагу? В мою личную комнату, очевидно? Пусть там почти негде развернуться и кровать уже некуда, но если проявить некоторую гибкость..."
Поймав себя на том, что он под спонтанно воспроизводящиеся в голове сцены с идиотской улыбкой на морде свесил язык, практик буквально почувствовал, как его лицо заливает горячая краска. Казалось, что даже если под шерстью этого не видно, его все равно выдает поднимающийся от головы дымок. Или пар от закипевших мозгов. Первое — по причине того, что от температуры его лица, по ощущениям, шерсть давно уже должна была начать тлеть. Второе же из-за полнейшего непонимания, какого диза это происходит или хотя бы почему ему от этого так стыдно. И замешательства, пожалуй, было даже больше, чем стыда.
Так что когда на плечо ему опустилось хоть и тяжелое, но прикоснувшееся на удивление ласково копыто, он сперва вздрогнул и обернулся. И только потом осознал что прикасаться к нему в этой камере некому, кроме Сторм, и что он выпученными глазами рассматривает ее полностью обнаженное тело, на которое она так и не удосужилась снова накинуть комбинезон. Впрочем, увидев ее сочувственную улыбку и взгляд, исполненный искреннего беспокойства, он так и не смог найти в себе сил отвернуться, и просто тяжело выпустил воздух сквозь зубы и крепко зажмурился.
— Кемис, — даже сквозь звон в ушах Кемис расслышал в голосе дознавателя укор, — я не кусаюсь. И вовсе не собираюсь бить тебя по лицу за то, что ты на меня посмотрел, мне это скорее исключительно приятно. Тебе же не пятнадцать лет и ты не впервые в одно комнате с голой кобылой?
Кажется, у нее ушла примерно секунда на то, чтобы осознать собственную последнюю фразу и мысленно пролистать личное дело практика Аффара, потому что почти сразу она сама несколько смущенно хмыкнула и отвела взгляд в сторону.
В отличие от Кемиса, который, напротив, как раз распахнул глаза.
— Именно что в первый, — сказал он. Снова крутанувшись всем телом на сто восемьдесят градусов, он, как сидел, оперся спиной о стену. Раз уж об этом зашла речь, то пусть даже Сторм видит, как он едва не горит со стыда, все равно по голосу это будет слышно. А не обсуждать это теперь — слишком уж странно. — И раньше я не предполагал, что буду так реагировать.
Сторм немного криво ухмыльнулась и в свою очередь перевела взгляд обратно. Видимо, отвечая откровенностью на откровенность.
— А я впервые с нашей последней ночи с Виндом оказываюсь голой в одной комнате с абсолютно любым жеребцом. И, если честно, поначалу, когда до меня дошло, насколько это удачный шанс, меня оч-чень раздосадовала проблема с ориентацией, о которой твое досье говорит прямее некуда. А потом я заметила, что твоя реакция не совсем соотносится с этой проблемой. Не похожа на обычное стеснение, я хочу сказать.
Сторм красноречиво стрельнула глазами куда-то вниз. Сам же Кемис смотреть туда не стал. Ему настолько часто говорили, что любой комбинезон даже подходящего размера следует сперва распороть и нашить побольше в определенном месте, прежде чем выдавать Кемису, что он и без того прекрасно представлял, что там можно увидеть.
Хотя все еще не понимал, почему.
— Ну и вот, — истолковав его молчание как приглашение продолжить, дознаватель наморщилась, будто копаясь в памяти, — мне пришла в голову мысль. Иногда со мной случаются такие чудеса, иначе кто б меня пустил сюда работать... Так вот, друг мой Кемис, кто был твоим первым парнем?
Вот такого практик услышать точно не ожидал, так что перед тем, как ответить, ему пришлось прокашливаться едва не с полминуты. Впрочем, Сторм терпеливо ожидала ответа.
— Ва... тебе прекрасно известно, кто, — просипел он наконец, все еще тяжело дыша. — Следователь Уэйд.
По лицу Сторм вновь расползлась улыбка. Немного грустная и намного, намного более обвиняющая, которой можно было бы ожидать скорее от Фила.
Хотя, возможно, обвинение это он увидел сам. Поскольку осознал, о чем ему сейчас напомнят.
— Ответ неверный, практик Аффар, — сказала дознаватель. — Вы никак не могли завести первые отношения лишь в семнадцать, ранее, в четырнадцать, разругавшись с семьей из-за того, что им стала известна ваша ориентация. Ты же не хочешь сказать, что сам все рассказал?
— Дей Лиман аб-со-лют-но не был моим парнем, — заявил Кемис, надеясь, что его голос звучит ровно. — У нас с ним были слегка приятельские отношения до того, как Уэйд не обнаружил, что он торгует наркотой. Всего лишь приятельские, не более. Остальное моя семья выдумала.
— Дей Лиман... — Сторм опять поморщилась. — Да, у вас на юге такая странная манера записей имен... Будто в соседней с Эквестрией стране, а не всего лишь в дальнем регионе. В тех докладах, что мне попались, он был упомянут как Дейли Мун. Впрочем, там и ты был не Кемисом Аффаром, Кэм Саффер, — она снова улыбнулась было, но тут же посерьезнела. — Я отлично знаю, что у вас были далеко не только приятельские отношения. А еще знаю, с чего они начались.
В ушах у Кемиса звенело все сильнее. В висках колотилась кровь. Лишь почувствовав боль в зубах, он осознал, что сжимает челюсти так, что они едва не трескаются.
— Я тоже знаю, с чего, — выдавил он. — И, уверяю, это произошло целиком и полностью по моему согласию. Я сам отлично понимал, что все, что сказал мне Дей, было... что... все...
Через мгновение он почувствовал, как его лицо прижимают обоими крыльями к груди. Услышал сквозь ребра, что сердце Сторм бьется куда реже, чем его, спокойно и размеренно. И тогда позволил себе расцепить зубы.
— Я не собираюсь тебя упрекать, — прошелестела сверху Сторм. — У тебя все началось еще с детства. Как у многих в вашем Соуте. Городке слишком традиционном. Ты был уверен: родители правы в том, что верить следует тем, кто старше, опытнее, выше тебя по статусу. И потому далее ты был уверен, что прав Дейли, когда он, будучи старше тебя на три года, убедил тебя в том, что тебя не интересуют девушки — пусть он сделал это лишь потому, что ему уже тогда нравились мальчики помладше. Потом ты был уверен, что прав Уэйд, который сказал, что Дейли — отвратительный преступник и ты должен его арестовать — пусть и он сделал это для того, чтоб Дейли не мешал ему... в отношении тебя. Через некоторое время тебе встретился Фил, которому ты тоже захотел поверить — ведь его убеждения, как тебе показалось, отлично сходились с идеями, что тебе вбивали абсолютно все в Соуте. Потом, вероятно, ты смог поверить Шиверс, это было так легко, но теперь все происходило слишком быстро, Фил напугал тебя, и ты все же бежал...
Кемис чувствовал, что звон в ушах постепенно утихает, ощущение, будто сердце вот-вот прорвет насквозь грудную клетку, уходит. Все, что он только что услышал, то, что сам очень часто говорил себе, а после ругал себя же последними словами за попытку думать своей головой при наличии куда более умных пони, которые знают лучше... Все это должно было его ошеломить.
Но ведь он и сам все это понимал. Не хотел лишь принимать. Считая это собственными фантазиями, поскольку окружающие всегда знали все лучше.
Да, родители тщательно и планомерно пилили его. Отец — с искренним отвращением. Мать же, поглядывая на мужа искоса, так долго и старательно кричала каждый раз, стоило Кемису просто напомнить о своем существовании, что сама со временем поверила в собственное к нему презрение еще более яростно. Тяжело ей было расти дочерью двух разных видов пони в Соуте. Так тяжело, что она предпочла об этом забыть.
— Проклятый подонок! Выродок! Чего тебе стоило получить крылья, как всем нормальным детям?! Ты назло, назло нам родился без них, чтоб нас все ненавидели! Урод! Тебе никогда не стать нормальным!
И раз он уже верил, что он ненормальный с ног до головы, то легко было поверить и в то, что он ненормален и в том самом вопросе. Тогда вера в это началась с Дэя. Он был слишком убедителен. И ему было шестнадцать, а Кемису всего тринадцать, и к тому же Дэй точно знал, что и как сказать и сделать, чтоб доказать свою правоту.
— Я видел твой взгляд, парень. Ты же сам прекрасно все понимаешь... Ладно тебе, тш-ш-ш, я совсем слегка. Просто он, знаешь ли, такой... внушительный, так и просится в копыта... и не только в копыта... М-м-м? Не бойся ты, никто не услышит. Тебе понравится, гарантирую. Ты и сам знаешь, что по девочкам у тебя ничего не...
Но потом Кемис попался Уэйду — абсолютно случайно, когда Дэй умудрился убедить его пойти стажироваться в Отдел, на деле желая отвязаться от слишком уж выросшего "жеребчика". Уэйд, для которого встреча каждого нового кандидата была обязанностью директора, тоже быстро понял, на какую точку надо надавить, чтоб подтвердить все убеждения семнадцатилетнего Аффара. И одновременно убрать конкурента.
— Да, ты все сделал правильно. Настолько правильно, что я намерен допустить тебя к внеурочным вступительным экзаменам, Кемис. Твоя трогательная и детская преданность Лиману, к счастью, не помешает, поскольку именно ты помог его сдать. Удивлен, что настолько симпатичный юноша смог оказаться еще и сообразительным, но, поверь, так даже лучше. И нашему Отделу, и... буду откровенен — мне. Я ценю в молодых пони не только внешность, но и острый ум, а также...
А потом — Альвенгард, Фил, Аркан. Визл.
Сторм. Которая, как он однозначно понял, не пыталась его в чем-то убеждать и, наконец, подтвердила, что он может быть хоть в чем-то прав. Не пытаясь, даже зная все его прошлое, играть с его легковерностью и изначальным презрением к себе, как все остальные.
И, похоже, теперь лишила возможности пользоваться этими крайне удобными качествами также и всех остальных.
— И если сейчас ты мне не поверишь, — шепнула Сторм, — если захочешь сам узнать, так ли это... Нет, я не буду говорить тебе, что правильно, а что нет. И подсказок не дам. Просто...
Кемис оторвался от груди Сторм, с сожалением осознав, что тихий, успокаивающий ритм ее сердцебиения ему тоже нравился. Поднял взгляд, уставившись дознавателю вв лицо, встревоженное, но все еще доброжелательное.
— Что ты сделаешь, если на первом же сеансе психотерапии тебе объяснят, что все твои убеждения не являются твоими? — спросил он.
Кобыла кашлянула:
— Кемис, я же...
— Это риторический вопрос, дознаватель, — продолжил Кемис. — Но я отвечу. Если собственных убеждений у тебя пока еще нет или ты просто не можешь их рассмотреть, ты можете последовать хотя бы стремлениям, которые точно являются твоими, а не навязанными снаружи. Спасибо, Сторм. Ты не представляешь, как сильно мне помогла.
"И как прекрасно я теперь понимаю, что каждый подонок в гребаном Департаменте просто меня использовал. От Аркана, знавшего, как меня убедить, и до Стрикера, просто сделавшего то же самое наугад. И даже Шиверс, в конце концов".
Сторм приоткрыла было рот, чтоб с довольной улыбкой сообщить что-нибудь вроде "вот, а дальше сам" или еще какую-нибудь банальность, но Кемис, поднявшись и сделав шаг вперед, аккуратно прихватил ее правой передней ногой за шею. Краем глаза удовлетворенно отмечая ее ошарашенный взгляд, другой передней ногой он подбил уже ее ногу, заставив слегка пошатнуться, и потянул на себя. Сторм, с ошарашенным видом распахнув глаза, полувыдохнула-полувскрикнула и начала-таки заваливаться вбок. Благо такой подставы дознаватель никак ожидать не могла, и рефлексы, которые вполне могли ее заставить распознать произошедшее как нападение и врезать копытом, отключились явно инстинктивно.
"Теперь я наконец могу совершенно честно, не убеждая себя в обратном, сказать, что я ненавижу этот Отдел. Да что там Отдел, весь ДКП всей Эквестрии. Если бы мне изначально повезло наткнуться на диссидента, а не на честного жителя Эквестрии, то я точно так же верил бы в то, что он втер мне".
Может, она и была куда более массивной, чем обычные пегасы, это совершенно не помешало Кемису аккуратно принять часть ее веса на ту же правую переднюю ногу и осторожно опустить на пол. С некоторым раскаянием он осознал, что забыл даже постелить комбинезон, и тут же отмахнулся от этого раскаяния — сейчас ему было совсем не до него. Склонившись совсем близко к лицу Сторм, наблюдая ее шокированный взгляд, улыбнулся. Немного криво.
И, только она опять открыла рот, желая уж точно произнести что-нибудь совершенно лишнее, вроде "практик, что ты творишь", Кемис очень аккуратно и сдержанно — если учитывать, сколько он до этого терпел — прикрыл ее губы своими. Не закрывая глаз, чтоб видеть, как ее собственные глаза сперва становятся совсем уж квадратными — а потом из них уходит всякое удивление, оставляя лишь облегчение. И еще кое-что. Примерно то же, что сейчас чувствовал и он.
"Но если даже у тебя есть повод работать здесь, то кто я, чтобы распространять собственные обиды на всех вокруг? Ведь и в Департаменте есть место далеко не самым худшим пони, правда, Сторм?"
Отодвинувшись от ее губ, практик снова улыбнулся. Она ухмыльнулась в ответ и потянулась передней ногой к застежке его комбинезона, видимо, окончательно осознав, что они сейчас будут делать. Кемис аккуратно переступил через лежащую на полу Сторм двумя ногами, встав ровно над ней — чтоб ей было удобнее достать ногой до застежки. И чтоб ему впоследствии было удобнее достать именно куда надо, учитывая отсутствие правильного опыта.
— ...однако, — только и сказала Сторм, дотянувшись до "молнии". — Если твои истинные стремления всегда такие, я боюсь пре...
Прямо сейчас Кемис менее всего хотел думать о любых других своих истинных стремлениях, кроме единственного, во всех смыслах рвавшегося наружу. И отнюдь не хотел вспоминать одно из стремлений, которое никем было ему не навязано, то самое, когда он решил бросить Шиверс и сбежать. Так что, заслышав звук застежки-молнии и почувствовав, что комбинезон уже не жмет ему в самом неудобном месте, он снова наклонил голову к Сторм.
В этот раз в поцелуе сдержанности не было. Ни с его стороны, ни с ее. Так что он выкинул из головы все мысли о Визл и сосредоточился на процессе.
Было очень странно чувствовать сожаление за то, что не чувствуешь ни капли сожаления.
Флай, опершись на дверной косяк, почему-то ощущая странное нежелание заходить внутрь, рассматривала ту самую полутемную палату, из которой недавно сбежала. Ничего не изменилось. Та же аккуратно застеленная простыней кровать. Тот же столик, на котором лежал пустой ингалятор. Тот же теперь тоже пустой второй ингалятор, валявшийся на полу, чудом не разбившийся при падении.
И лежавший на боку, с безжизненно свесившимся изо рта языком, засохшей пеной в уголках рта и остекленевшими глазами, наполовину покрытый хитином оборотень. Вероятно, его тело, осознавая, что умирает, все же пыталось перекинуться инстинктивно, но завершить этот процесс так и не смогло.
Задняя часть его тела была закована в черный панцирь с неуловимым зеленым отливом, точно такой же, какой был на Твисте и на тех двух оборотнях. Передняя по-прежнему представляла собой грудь, передние ноги и голову очень тепло одетой молодой кобылки с торчащими зубами. На лице ее сохранилось недоуменное, но совсем не испуганное выражение. И Флай могла бы утешить себя тем, что пусть это существо и умерло, оно не чувствовало боли.
Могла бы утешить, если бы это было необходимо. Но она со все возрастающей досадой искала в себе хоть какие-то признаки раскаяния, которые, несомненно, должны были сопровождать любую попытку убийства разумного существа, тем более успешную — и не находила. Находила она только облегчение от того, что эта проблема точно решена, и недоумение из-за отсутствия хотя бы капли стыда.
Еще она находила холод.
Холод уже намного менее жестокий, чем был, когда она, едва услышав возглас Твиста, немедленно развернулась и галопом, забыв даже о боли в ноге, бросилась вслед за теми двумя к выходу. Не такой, что заставил ее при первой же возможности оправдать свой страх и бежать. Но все еще окутывавший душу морозным туманом.
И отчасти, как она помнила, он был ей знаком. У нее ушло много времени, чтоб задавить его, в конце концов о нем забыла даже Визл. Однако единственная встреча с источником того холода вернула все назад. Много лет она потратила, чтоб вытравить этот холод из головы. Помогало то, что он исходил только от второй ее части, сама же Флай ощущала его влияние лишь отчасти — и могла противиться.
Но она хорошо помнила, как Визл относилась к другим пони и не-пони раньше. До того, как холод ослаб. До того, как она впервые встретилась с Твистом. И когда мать не так давно сообщила о том, что на самом деле случилось с Ховером Шиверсом, это вызвало у нее острое чувство узнавания. Пробежавшееся холодком по позвоночнику и покрывшее всю ее кожу мурашками.
Поначалу ей удавалось притворяться. Потом она научилась быть нормальной и даже научила тому же Визл.
Однако где-то внутри нее всегда сидело это. Безразличие, так легко готовое перейти в ненависть. То, что она смогла, казалось бы, уничтожить, тем сделав Визл настолько слабой, что она не выдержала заключения в камере Департамента. Она этого не хотела, но теперь понимала, насколько зависимой была Визл от этого холода. Ведь если у пони, целиком состоящего из ледяной злобы, из эгоизма, из собственных желаний без капли мыслей о близких, отобрать все это, дав взамен слабые тени чужих эмоций — что от него останется?
Но теперь холод вернулся. И не только он.
Шиверс не стала подходить к телу оборотня, чтоб убедиться, мертв ли он. Беззвучно прикрыв дверь, она помотала головой, раздумывая, куда бы двинуться дальше.
— К выходу, — прошипела Визл, оскалясь и прищурившись. Настолько же живая, будто никуда и не исчезала, и одновременно настолько же мертвая, как раньше. — Здесь может быть опасно. Я валю отсюда.
— К Твисту, — сказала Флай, проведя языком по зубам и остро ощутив зуд и жжение в месте тех десен, где не так давно Сторм вышиб ей зубы, нарощенные и заточенные под клыки. — Я надеюсь, что он жив.
Шиверс повернулись раньше, чем осознали, что именно услышала. Какой-то тихий не то вздох, не то смешок в другом конце коридора. Визл, вновь оскалив клыки, уже наполовину выкрутившиеся из десен на месте выбитых зубов, всмотрелась в пустоту чисто-белого, ярко освещенного коридора.
Никого, как она и ожидала. И если даже на краю поля зрения перед поворотом мелькнул чей-то силуэт — это исключительно от нервов. Как и услышанный смешок. Хлопка двери в палату или из коридора она не слышала, а спрятаться в один миг, прямо на свету, никто бы не смог.
Это мог быть разве что единорог. Но даже единороги, использовавшие свой странный способ перемещаться туда-сюда, оставляли за собой яркую вспышку, иногда такую яркую, что она слепила глаза — это Шиверс запомнила еще с последней ночи в Норе. Сейчас же никакой вспышки она не уловила, несмотря на то, что развернулась мгновенно.
И вправду никого нет. Это просто страх. Страх мешает жить нормально. Страх мешает воспринимать реальность. От страха нужно избавиться, а для этого нужно, чтоб исчезло нечто, вызывающее страх. То есть все это место.
— Валим, я сказала, — шикнула Визл. Уже в свою очередь с удовольствием проводя языком по успевшим окончательно выдвинуться клыкам.
— Я должна проверить Твиста, — возразила Флай. Оттяну в сторону одну прядь гривы и наблюдая, как она постепенно приобретает темно-синий цвет. Тот самый, в который она раньше красилась ради Визл. Тот самый, которого Визл когда-то давно лишилась, настолько давно, что Флай уже успела убедить себя, что это были ее фантазии.
— Я не собираюсь тратить время на споры с самой собой, — устало произнесла Шиверс. — Твист — не идиот. К тому же там были Керн и Дейзи, которые вряд ли дали бы просто так его убить. Если я сама погибну, он этому вряд ли обрадуется. Пора идти отсюда, что бы я об этом ни думала.
И верно, пора наконец идти. Все остальное лишено смысла. Не тратя более времени, она захромала к выходу, держа на весу сломанную ногу, в которую при каждом случайном движении словно впивались клещи, дробящие кости. Не оборачиваясь и выкинув из головы любые мысли о том, что ей стоило бы вернуться хотя бы чтобы удостовериться, что Твист жив.
Точнее, почти любые. Визл более не думала об этом. Но вот Флай, увы, все еще не могла удержаться от размышлений о том, почему она поступает именно так. О том, как странно чувствовать стыд за отсутствие стыда. Первый раз, стоя над трупом оборотня, она еще пыталась предположить, что это связано не со вновь вернувшимся в ее разум холодом, а только лишь с шоком. Однако теперь, после того, как она так легко изменила мнение, решившись просто сбежать, стало ясно, что дело совсем не в шоке.
Убедить себя в том, что Твист жив и за него не стоит беспокоиться, было так легко. Как будто не было тех недавних дней, когда она, не слушая чужих возражений, помчалась вытаскивать его из Отдела. Как будто она наконец смогла поверить в то, что он намного разумнее нее и куда более склонен к выживанию в любой ситуации.
К сожалению, Флай понимала, с чем на самом деле связана эта легкость.
На самом деле ей стало наплевать. Не настолько наплевать, что она не обрадовалась бы, окажись он жив. Но ровно настолько, что сейчас для того, чтобы наконец уговорить себя забыть о проверке и сбежать, ей достаточно всего лишь строгим голосом сказать, что с ним все в порядке и будет в порядке. И окажись это действительно так, ей будет приятно. Если же нет...
"Нет, — подумала она. — Я почувствую боль. Я почувствую злость. Я вспомню, что он был моим другом. Я не смогу не вспомнить. Я все еще та же, какой и была, и Визл тоже. Сейчас отсюда действительно надо уходить, это очевидно. Ведь Твист и вправду огорчится, если я попрусь его спасать и пострадаю. Я просто..."
Почувствовав странный укол в правом крыле, она резко развернула его и в недоумении обернулась. На первый взгляд все было в порядке, в крыло ничего не втыкалось, из него не шла кровь.
Просто от нервов?
Шиверс встряхнула крылом. Одно из маховых перьев, вылетев из него, плавно кружась, опустилось на пол. За ним последовало второе. И третье.
Под ними просвечивало нечто, не совсем похожее на обычное пегасье крыло, лишенное перьев.
"Что ж, Визл может быть счастлива, — подумала Флай. — Да и я могу за нее порадоваться. Я же тоже хотела того, чего и она, пусть и в меньшей степени..."
Визл Шиверс, осознав, что до сих пор почему-то смотрит на собственное крыло, нетерпеливо мотнула головой и двинулась дальше к выходу. Оставляя за собой след из кружащихся и плавно слетающих вниз серых перьев. Которые, уже неподвижно лежавшие на полу, так медленно, что Визл не обратила внимания, постепенно желтели от краев к середине.
"Но, наверное, ей будет намного приятнее, если за нее порадуется кто-нибудь посторонний... — теперь и думать Флай стало немного трудно. — Например, Керн. Или Дейзи. Или, тем более, Твист. Их одобрение будет для нее важным".
Она обещала убить подонка Фила. Он оскорбил ее. Он унизил ее. Он разозлил ее! Он... сделал еще что-то. Менее важное. Но это тоже был повод его убить, точно. По крайней мере, она точно помнила, что в тот миг, когда она поклялась его прикончить, у нее была крайне веская причина. Так, что же он там болтал... Флай... Шарп... Визл... Ховер...
Ховер?
Да, Фил же его убил. Наверное, это и было изначальной причиной. Хотя и не очень понятно, почему... Кажется, ее приучили любить хоть кого-то, чтоб сделать ее "нормальной". В этом и было дело? Так или иначе, сейчас это не имеет особого значения. Но разобраться с Филом все равно надо.
С шипением смахнув откуда-то взявшиеся на глазах слезы, Визл похромала по лестнице вверх. Даже не задумываясь об одобрении Твиста. И тем более — Дейзи или Керна.
На них ей сейчас было по большей части наплевать.
— Боги, а разговоров-то было, — проворчал Керн.
Прямо сейчас он пытался аккуратно приладить те самые очки, что вытащил из комнаты Брайта, поверх спешно наложенной на глаз повязки. Вряд ли они будут полноценно работать при отсутствии бинокулярного зрения, но это лучше, чем совсем ничего. По крайней мере, вектор направления заклятий он точно будет видеть, пусть сами их зримые проявления останутся недоступными.
При нынешнем раскладе ему казалось, что лучше уж точно оставаться во всеоружии. И не терять бдительность, как он недавно уже сделал, расплатившись за это глазом. Тот дизов холод слишком уж его напугал...
— Не смешно, — огрызнулась Дейзи. Пальцами одной лапы она нервно перебирала и потирала их друг от друга — они после щелчка для перемещения почему-то едва не сломались. — Я уже говорила, что не могу навестись нормально, а уж с этим бардаком на фоне даже просто утащить всех подальше было наилучшей идеей!
— Я все понимаю, но на кой хрен ты взяла с собой его? — Керн обвиняющим жестом ткнул лапой в сторону Коди. Тот уже успел вновь обрасти хитином, но даже по рыжим фасеточным глазам почему-то создавалось впечатление, будто он недавно плакал.
— Потому что этого явно хотел бы Твист, и этой причины достаточно, — и Дейзи поудобнее перехватила хвост Коди другой лапой, не отпуская его достаточно надолго, чтоб он успел рвануться обратно по коридору.
Впрочем, в последние несколько минут после того, как магия Дейзи наконец включилась и они переместились, он уже не порывался куда-то бежать, а брел рядом с остальными, наклонив голову и издавая какие-то слегка шипящие звуки. Пожалуй, если бы Керн готов был поверить, что оборотни — не категорически злобные твари, мечтающие лишь высосать всех вокруг, он бы решил, что Коди... всхлипывает.
— А еще Твист хотел, чтоб мы спаслись, — Керн наконец установил очки в подходящую позицию, не давая им давить на раненую глазницу, и обратил иронический взгляд последнего оставшегося глаза на Дейзи. — И вряд ли хотел, чтоб мы оказались в совершенно неизвестных катакомбах!
Керн кривил душой. Катакомбы эти были ему не то чтобы совсем неизвестными — об их существовании он знал. Смутно знакомый черный камень, которым были покрыты стены и потолок жутко однообразных черных коридоров — удивляющий не только отсутствием каких-либо признаков сырости или плесени, но еще и тем, что казался странно прохладным на ощупь, несмотря на то, что в коридорах в целом было тепло, — помогли убедиться в том, что это именно за подземелья. Но вот четкой схемой местных ходов, и без того длинных и странно извилистых, уж точно не располагал, так что о выходах не поверхность не имел ни малейшего понятия. Хорошо еще было, что здесь, несмотря ни на что, сохранился свет, пусть даже светильники выглядят незнакомыми и слишком уж тусклыми.
— Я решительно протестую! — возмущенно взвилась Дейзи. Взвилась в прямом смысле, при этом забыв, что по-прежнему сжимает в лапе хвост Коди, и едва не подняв его в воздух — но быстро опомнилась. — Я в состоянии найти выход из этих катакомб, если мы окажемся хотя бы в полукилометре от него!
— А переместить нас, значит, не можешь, — уточнил Керн. Прекрасно зная, каким будет ответ.
Немедленно притихшая Дейзи отвела взгляд и буркнула едва слышно:
— Что-то перекрывает путь перехода прямо на поверхность. И даже сквозь стены.
Итак, Керн был прав, и его это совершенно не удивило. Все-таки этот странный материал, которым были покрыты стены, он узнал без труда. И подземелья это явно те самые.
— Очевидно, перекрывает, Дейзи, — подал вдруг голос Коди. Пусть голос странно хриплый, тихий и почти не шипящий, но заговорил все-таки! — Взглянув на потолок и стены, вы поймете, в чем дело. Ваша магия не способна пробить барьер. Однако внутри коридоров она по-прежнему пригодна, что, пусть странно, удобно для нас. Иначе мы остались бы даже без света.
Дейзи навострила уши. Коди, будто не замечая, продолжал чуть окрепшим голосом:
— Эти убежища построены давным-давно, почти что сразу после возникновения Анмара. Жители Альвенгарда боялись начала войны и выстроили защищенные от магии убежища — однако при постройке пользовались магическими технологиями, предоставленными им эквестрийскими единорогами. По счастью, войны не случилось, и по сей день наши государства находятся скорее в нейтралитете...
— Это восхитительно, — заявил Керн, едва не плюясь сарказмом. — Всю жизнь мечтал посмотреть на достопримечательность, из которой не смогу выбраться даже стараниями мага. Теоретически тут есть выход к подземке, к станции "Проспект Альвен", но когда еще мы до нее дойдем, учитывая, что после твоей телепортации я даже в пространстве сориентироваться не в состоянии?
— Прекрати уже! — рыкнула Дейзи, наконец разозлившись. — Я вас отсюда выведу! Этого хотел Твист, а значит, я это сделаю!
— Да, я, естественно, верю, что тебе не наплевать на Твиста, — хмыкнул Керн, даже не оборачиваясь. — Чем чаще ты это повторяешь, тем больше я в это верю. Это же так работает, верно, Дискорд?
Еще несколько шагов он прошел с самодовольной ухмылкой на лице и все еще не думая обернуться. Потом осознал, что шаги коди позади, кажется, затихли, и слегка замедлился. И только после наконец обернулся.
Чтоб увидеть, как Дейзи, демонстрируя ему его же собственную ироничную улыбку, сказала голосом совершенно спокойным, со странными, еще более непохожими на нее интонациями:
— О, ясное дело, мне должно быть наплевать. Те пони, которых я искренне мог бы назвать друзьями, много веков как мертвы, что стало мне известно буквально несколько дней назад, сразу после того, как меня беспардонно разбудили. Та, кого я принял за своего единственного настоящего друга, оказалась совсем другой — казалось бы, вот она, протяни лапу и дотронься, но нет, это не она. И все, что я имею — чужую память о чужой дружбе с Твистом, которую я с трудом отделяю от памяти собственной. Очевидно, мне следует игнорировать существование Твиста и наслаждаться жизнью в одиночестве, от которой Я по личному времени только-только отвык! Ты совершенно прав!
Керн все еще не мог сказать, что ему на самом деле стыдно. Но некоторую неловкость теперь почувствовал. Несмотря на то, что он прекрасно понимал, кто перед ним на самом деле находится. Точнее, именно потому, ведь раньше ему и в голову не приходило, что это существо способно на такие чувства.
И пусть даже сейчас оно гарантированно всего лишь морочит ему голову — да, именно это почти наверняка и происходит, — то морочит настолько качественно, что нельзя не почувствовать вину.
— Так или иначе, у меня все равно нет выбора! — бодро воскликнула Дейзи. Пальцы ее свободной лапы судорожно сжались в кулак. — С Твистом мы больше не увидимся! Так что, будь добр, дай мне выполнить его последнее пожелание, хорошо?
От слов "последнее пожелание" Керна по коже продрал мороз.
Не так давно он узнал, что Твист в Департаменте, и был уверен, что тот оттуда выберется. Он вообще всю дорогу считал, что за Твиста волноваться незачем. Но это не значило, что Керн не успел к нему привязаться. Как бы грифон себя ни обманывал, все же его удерживала в Норе не только вежливая благодарность за спасение и нелюбовь к смене обстановки: так или иначе, к пони, с которым рядом провел столько времени и который при этом умудряется включать свое обаяние при общении с абсолютно каждым существом рядом, сложно не проникнуться дружескими чувствами. Просто Керн верил, что Твист способен выпутаться из любой передряги.
И почему-то то, как Дейзи сказала "последняя", заставило его засомневаться.
— Зачем же сразу "последнее"? — голос отчего-то дрогнул. — Гарантирую, мы с ним еще встретимся. Не в первый раз за его жизнь боятся, так что...
— Ты видел, кто там был? — перебила Дейзи.
Керн сглотнул. Да, он видел, еще как видел.
— Карнейдж, — ни с того ни с сего осипшим голосом ответил он. — Хотя он должен быть...
— Так вот кто такой Карнейдж... — Дейзи закрыла глаза. — И как же он, по-твоему, выглядел?
Этот вопрос Керну не понравился. Он почему-то вспомнил, как Дейзи с таким видом, будто на нее упал каток, глядела на второго Летописца.
— Так же, как и должен, — не совсем уверенно, но стараясь скрыть эту неуверенность, ответил он. — Черный, с гривой цвета крови, весь в ремнях...
— Да, именно так я и предполагала, — сказала Дейзи, не дав Керну закончить. — Однако быть простым грифоном было бы намного проще. На самом деле я вряд ли смогу описать тебе, что я видела. Увы, твоих органов чувств недостаточно для восприятия подобного. — С уже более ехидной ухмылкой она добавила: — Но ты, конечно, можешь обратиться к тому же Карнейджу для воссоздания необходимых деталей в твоем организме!
На самом деле теперь, когда Дейзи это сказала, Керн едва не вспомнил, что видел. Видел нечто слишком ненормальное, чтоб это запоминать. И когда он это почти что вспомнил, память немедленно запихнула это воспоминание обратно вглубь сознания, выбив все предохранители, только чтоб он этого не увидел.
Керн умел самостоятельно забивать собственные воспоминания поглубже, будто в пыльный сундук с десятком замков в собственном разуме. Его этому научили еще в детстве на тот случай, если он попадется единорогу, способному считывать воспоминания с не владеющих магией. Но впервые ему пришлось столкнуться с тем, что такое с ним провернула его собственная память.
— Зато я точно знаю, — Дейзи кивнула, увидев его реакцию, — что Твиста он бы не отпустил.
Тут, к удивлению обоих, заговорил Коди. Начав едва различимым шепотом, в котором к концу фразу появилась надежда.
— Я не чувствую брата своего Твиста, но, возможно, дело только в этих стенах. Он может быть еще жив. Возможно, ему окажет помощь наш новый знакомый Эон?
— Этот бесцветный вежливый хмырь? — Керн дернул бровью. — Да, однозначно поможет. Наверное, примерно так же, как помог мне.
— Но ведь мне-то он именно что помог, — напомнила Дейзи. — Пусть, наверное, со своими целями, но помог! И эта девушка... — Дейзи поморщилась. — Поверь, ей наша совместная жизнь без разлада принесла много больше пользы. Может, ваш Эон и не альтруист, но Твиста мог бы и спасти.
Коди даже почти что засиял — по сравнению с тем, каким он был всю дорогу. Кажется, он и впрямь готов был поверить в собственную идею. Дейзи же, повернувшись к Керну, едва заметно ему подмигнула.
Керн только плечами пожал. Если Коди, поверив в эту чушь, перестанет еле тащиться и Дейзи не придется держать его за хвост, то будет только лучше. Но вот сам Керн в Летописца, готового из добрых побуждений спасти почти случайного знакомого, ни гроша не верил. Пусть даже это был не совсем Летописец.
Коди же совсем уж воодушевленно продолжал:
— Дейзи, вы способны к аппарации внутри коридоров, но не наружу, верно?
— Аппа... — Дейзи почесала в затылке. — А, ну да. Конечно.
— Если мы вместо того, чтоб идти по каждому коридору пешком, будем аппарировать до каждой ближайшей развилки, то найдем выход намного быстрее, так?
Дейзи удивленно поглядела на Керна. Тот ответил ей несколько смущенным взглядом.
— Мы — идиоты, — сделала вывод Дейзи. — Спасибо, Коди.
Впрочем, Керн идиотом не был, он был в том уверен. Он просто отвлекся. Прямо сейчас — на мысль неважную, но засевшую в голове. Или даже важную, но не в нынешних обстоятельствах — что не мешало пытаться предполагать различные варианты разгадки.
Когда Дейзи снова врубила перенос, он все еще думал об этом: с чего, интересно, Летописцев вообще было двое, и один из них назвался не порядковым номером, а Эоном?
— Искра, вы готовы очнуться.
Твайлайт разлепила веки. Приподняла голову и тут же уронила обратно на подушку — перед глазами все плыло. Но она успела заметить кого-то очень белого, стоявшего рядом с ее кроватью. Судя по всему, она в одной из палат, которые видела недавно. Когда искала Его, чтоб наконец запечатать. Перед тем, как... перед тем...
Что все-таки произошло?
В поле ее зрения вдруг появилось чье-то белое лицо со слишком синими глазами. Улыбающееся. Кажется, с облегчением. По крайней мере, подобное выражение она распознавала именно как облегчение. И, насколько она могла вспомнить, лицо было ей знакомым. По какой-то из прежних жизней. Точнее, по ее собственной прошлой жизни. Остальные она, как ни старалась, не могла прочесть.
— Меня зовут Эон, — даже в его вроде бы спокойный голос прорывалась радость, скорее против его воли. — Я до самого конца не готов был поверить, что у нас получилось. Мне пришлось невидимым проникнуть в кладовую и лично вытащить вас, а на это заклинание всегда уходит много сил. Но оно, конечно же, в любом случае стоило того.
Значит, это он ее вытащил. Пока она ничего не помнила и ничего не могла. Следовало бы почувствовать к нему благодарность или хотя бы симпатию.
Но почему-то никак не получалось.
Эон тем временем подался вперед и с интересом спросил:
— Скажите, Колл выжил?
— Колл?..
Твайлайт с трудом узнала собственный голос. Даже не голос, а хрип, который даже она сама почти не слышала.
И нечто в этом голосе казалось несколько непривычным.
— Я понял, — радость Эона поутихла. — Что ж, я уверен, он был готов к этому. Как вы себя чувствуете, леди Искра?
— Твайлайт, — теперь голос был чуть более окрепшим. Но все еще отчего-то казался неправильным. Нет, совсем не потому, что голос принадлежал жеребцу, этот факт для нее, очевидно, неожиданностью не стал, неправильность была в другом. — Спаркл. Можете звать меня так, Эон...
И вот наконец она поняла, кто именно стоит перед ней. Точнее, чье это было тело. Крон. Пони, который имел для нее значение.
Имел?
— Давайтеясразужеобъясню... — начал откуда-то слева очередной голос.
— Брайт, будьте добры, помедленнее.
— Да, простите.
Теперь она повернулась и к нему. И тут же удивилась тому, что не захотела немедленно отвернуться. Учитывая, как выглядел этот пони — пегас, вероятно? — было бы неудивительно поначалу отреагировать на него сочетанием жалости и отвращения. Однако, кажется, она их не чувствовала.
— Приветствую вас, леди Спаркл, — Брайт раздвинул губы в кривой и дрожащей улыбке. Кажется, он чувствовал себя совсем не в своей тарелке. — Хочу сразу объяснить вам ситуацию. У вас повреждено Nucleus Anima. Вам, вероятно, известно, за что отвечает эта часть мозга. Прочие поврежденные ткани я постарался восстановить, однако именно это, увы, починить невозможно. Поверьте, я много раз пытался.
Да, теперь она вспомнила, что именно случилось. Она нашла Его. Она вновь ощутила знакомый холод и увидела, кто именно является его источником: седой до белизны пони неопределенного возраста, в сером деловом костюме. Пони по имени Мальстром Абисс, ранее — Мальстром Саншайн. Сквозь которого она видела и намного более ей знакомого Санберста. А за тем — нечто знакомое куда меньше и намногоболее пугающее само по себе.
Она запустила заклятье. И, видимо, не успела. Тогда у нее возникло странное ощущение щекотки где-то у виска, а потом стало темно.
— Нет, ей не известно, что это, — с упреком сообщил Эон. — Она утратила доступ к воспоминаниям Библиотеки. Леди Спаркл, Nucleus Anima — часть мозга, отвечающая, проще говоря, за вашу способность к эмпатии. На деле все несколько сложнее, но я не хочу утомлять вас объяснениями.
Да, теперь она точно узнавала тот самый голос, те самые глаза, но никак не могла по этому поводу что-то почувствовать. Хотя, насколько она помнила, должна была ощутить поначалу радость, а потом — незначительное разочарование из-за осознания, что этот пони не является Кроном. Но как раз ощутить это не получалось, пусть она четко понимала, что должна.
И это начинало немного раздражать.
— Связана ли она с восприятием магического фона? — спросила Твайлайт.
Брайт хмыкнул. Эон же вздохнул и признался:
— Да, связана. Я не хотел бы вам об этом говорить, однако ее удаление провоцирует неизбежную утрату возможности оперировать фоном, даже с использованием аккумулированной магии.
— Что ж, — кажется, эта новость ее даже не напугала, — возможно ли ее пересадить?
Брайт и Эон переглянулись. Судя по растерянности на лице первого и слегка сощурившимся глазам второго, они ожидали не такого разговора. Совсем не такого.
Но если перед ней стоит проблема, ее следует решать, а не тратить время на бег по потолку, истерику и вопли о том, что все пропало.
— Да, возможно, — осторожно сказал Брайт. — Однако это сопряжено с побочными эффектами. Во-первых, не редки случаи, когда возвращается лишь способность к управлению магическим фоном, но не его восприятие — вы, конечно, понимаете, с чем это будет связано. В случае, если способность Nucleus Anima донора к восприятию фона будет выше, чем у реципиента, возможно развитие шизофрении либо, в худшем случае, диссоциативного расстройства личности вплоть до подавления исходной... Хотя, откровенно говоря, то, что вы сохранили собственную память, а не память тела, в котором находитесь, уже говорит о том, что ваш...
— Кстати об этом, — Твайлайт не собиралась тратить слишком много времени на выслушивание того, что сможет выяснить позже, когда у нее будет на это время. — Некто Карнейдж нужен был мне для того, чтоб получить нормальное тело. Желательно — кобылье. Что насчет этого?
Эон выразительно взглянул на Брайта. Тот, помявшись, еще менее охотно выдал:
— Я мог бы собрать вам более подходящее тело, но оно все равно не сравнится с вашим оригинальным. К тому же у меня нет подходящего донора, имеющего необходимые единорогу детали, и...
— У вас есть донор, Брайт, — обманчиво мягким голосом напомнил Эон. — В одной из соседних палат.
— Он мой пациент, — резко ответил Брайт. — И я не намерен...
Что ж, видимо, Эон готов был ради нее пойти на многое, не задавая никаких вопросов. Это весьма удобно. Правда, несколько неприятно осознавать, что в другом случае она испытывала бы к нему благодарность, а не воспринимала это как должное. Но сейчас это несколько менее важно, чем все остальное.
— Тот пони, Мальстром, — Твайлайт прервала их спор. — Он сбежал?
А вот теперь они оба умолкли. Причем в заметном смущении.
— Леди Спаркл, — начал все-таки Эон, — Мальстром мертв. Однако Карнейдж, насколько я понял, имел неосторожность забрать себе его Nucleus Anima, таким образом...
— Можешь не продолжать.
Все-таки она была не настолько тупой, чтоб не понять, какой вывод из этого следует. И она запомнила собственной памятью как минимум сведения об осколках и о том, как они работают. И это значило, что Мальстром мертв.
А тот, кого она надеялась запечатать — жив.
Твайлайт зажмурилась, крепко, до боли, пытаясь вызвать к жизни хоть какие-то чувства по отношению к тому, кто ее спас. К тому, кого она когда-то считала другом, пусть он был давно мертв. К другим пони, которые были ей друзьями.
Ничего. Абсолютно.
Но теперь будет намного проще сделать то, что она должна сделать. Запечатать Его — это не выход. Рано или поздно эта мерзость находит путь к новой жизни и новому воплощению, раз случалось это уже не один раз.
И теперь, когда излишняя эмоциональность и склонность к прощению даже худших врагов наконец-то устранились, Твайлайт может сказать: она знает, что живет ради одного.
Убить это.
Перед тем, как открыть глаза и хотя бы осмотреться, не то что встать, я тщательно прислушался и к окружению, и к собственным ощущениям.
Судя по звукам, хотя скорее их отсутствию, рядом не было никого. Из ощущения же меня преследовал только тот самый отвратный, проникающий до костей холод — уменьшившийся, однако, до умеренного. Наверное, можно все-таки встать...
Распахнув глаза, я глянул по сторонам и убедился, что действительно остался в полном одиночестве — на пороге комнаты, там, где меня поймал Карнейдж. Возле этого порога все еще зияла развороченная дыра, из которой он то ли выпрыгнул, то ли вылетел, а в центре комнаты — вторая почти такая же, на месте люка, который пробила Дейзи.
Вспомнив последнее, я не выдержал и улыбнулся. Да! Она сбежала, диз подери! Хм... ее подери или кого? Да уж, в таком случае это звучало бы крайне забавно...
Выпрямившись наконец и вдохновенно тряхнув головой, я мельком заметил, что уже давно надоевшая правая часть ривы с челкой не лезет в глаза. Хм. И с чего бы это?..
Поднимал ногу я еще в некотором недоумении. Ощупывал правую сторону головы, уже вполне понимая, что такое случилось, хотя и морщась от боли. Все-таки, помимо срезанной гривы, этот псих успел оставить мне достаточно неприятный порез около виска. Болит, чтоб его... Впрочем, ладно, это мелочь. Я всегда могу перекинуться, и все заживет.
Но вот какого хрена он меня не убил? Неужто кто-то пришел и помешал ему?
Вздрогнув от совсем уж внезапного приступа холода, я покрепче завернулся в плащ и наконец осознал, что не слышу вообще никого и ничего. У меня превосходный слух, намного лучше, чем у обычных пони, не вносивших в свою конструкцию своеобразных изменений. И сейчас этот слух давал предположить, что никого не осталось не только конкретно в этой комнате, но и в ближайших палатах и коридорах. Что, даже сам Брайт сбежал?
— Рад вас видеть.
Я аж на месте крутанулся, заслышав это. Пристально, как мог, до слезящихся глаз уставился на дверной проем, из которого и донесся этот голос — но там никого не было. Не было никого и в коридоре, как я убедился, осторожно пробравшись к выходу и выглянув наружу. Вообще никого. Ни единого пони или даже не-пони. Ни Брайта, ни Эона, ни того, второго Летописца, ни Визл. Ну, Визл, конечно, хватило мозгов сбежать, но куда делись остальные?
— Простите, что напугал вас.
В этот раз я, казалось, развернулся еще быстрее, но опять не заметил никого. Углядел только, как дверь одной из палат плавно закрывается до конца. Видимо, доводчики на дверях сыграли шутку с самим шутником, и теперь он уж точно от меня не спрячется.
Не удержавшись от злорадного вопля "ага!", я распахнул дверь и ворвался...
...в обустроенный, хорошо оснащенный, на первый взгляд, чистый хирургический кабинет.
Сначала я подумал, что каким-то хреном у меня сбоит память и за этой дверью должна была находиться вовсе не палата, а операционная Брайта. Однако второй взгляд, хотя и такой же быстрый — замешательство мешало сосредоточиться, — дал понять, что на его операционную это ни разу не похоже. Ни обстановкой, ни размерами комнаты.
Можно было бы предположить, что у Брайта был и второй кабинет. Однако я точно помнил, что, во-первых, здесь должна находиться именно палата, а во-вторых — никакого второго кабинета у Брайта не было, я в свое время облазил его клинику вдоль и поперек и был в этом уверен.
— Какого... — вырвалось у меня. Сделав шаг назад, я не уперся задом в дверь, как ожидал. Словно двери вообще не было.
— Не переживайте. Вы, во всяком случае, сохранили рассудок.
На этот раз я уже не торопился оборачиваться. Если честно, делать это было неуютно. Но я все же заставил себя повернуться. И увидел, что у двери, находящейся значительно дальше, чем она должна была, стоит, изобразив на лице вежливую улыбку, одетый в белый лабораторный халат Карнейдж.
Наверное, он успел в одно мгновение прочитать в моих глазах все, что я собирался сделать — собирался, но не успел, поскольку сердце выпрыгивало из груди и мешало даже вдохнуть, — поскольку шагнул вперед и торопливо сказал:
— Твист, я — не Карнейдж. Успокойтесь.
Успокаиваться я вовсе не собирался, но внимание мое он привлек. И мне неизбежно пришлось его рассмотреть. И признать, что он может говорить правду.
Этот парень явно был моложе Карнейджа. Как если бы того вдруг омолодили лет на десять-пятнадцать — если такое вообще можно сказать про пони, которому уже явно больше сотни лет, пусть он и выглядел всего на сорок максимум. Во-вторых, у того в гриве легко было заметить седину, грива же этого, пусть все того же кровавого цвета, даже намека на нее не имела.
И, в конце концов, с его глазами уж точно было все в порядке.
— Будем знакомы, — сказал он, подходя ближе и протягивая ногу. — Своего настоящего имени, увы, не назову, но можете звать меня Эйджем. Это имя вполне подходит моему роду деятельности... прежнему роду деятельности.
Ноги я не принял — еще не хватало, чтоб он заметил, как у меня трясутся конечности. И представляться в ответ не стал, тем более что этот... Эйдж уже и так знал, как меня зовут. Вместо этого принялся демонстративно оглядывать кабинет.
— Да, вы удивлены тем, куда попали, — Эйдж, нимало не смутившись, убрал ногу. — Это мой кабинет в Кантере. Выйдем на улицу?
— А отопление ты в свой кабинет провести не мог? — выпалил я, прежде чем осознал, что он вообще сказал. А после прикусил язык.
Какого хрена я могу делать в Кантере и каким раком я мог туда попасть? Кому это надо и нахуя? А главное — зачем?
— Простите, нет, — Эйдж, видимо, не заботясь о том, что я откажусь, повернулся к двери. — Здесь слишком холодно. Всегда было холодно.
И что мне еще остается, кроме как последовать за ним? Аппарироавть я не умею, я, в отличие от него, не единорог. Перекинуться и пешком добираться обратно? И надо ли оно мне? Так что я предпочел все же пойти следом. Бормоча сквозь зубы нечто не особенно цензурное насчет всего происходящего.
Нет, не то чтобы все это меня на самом деле настолько раздражало. Скорее оно меня нервировало. Может, даже пугало. И тихо шептать ругательства было наилучшим способом отвлечься от этого испуга. А также от холода, заставлявшего трястись и клацать зубами.
Однако на улице не оказалось холоднее — ощущение такое, что холоднее просто уже некуда. Там просто оказалось темно. И так же пустынно, как в клинике Брайта.
— Эти места вам наверняка знакомы, — не оборачиваясь, сказал Эйдж, шагавший по поглощенной мраком улице. — Это же, насколько я помню, проспект Альвен?
Все. Я надеялся остаться спокойным и хладнокровным, но не вышло. На этой его реплике мой мозг наконец вскипел и едва не прорвал крышку, выдавив наружу невнятный вопль:
— Каким раком твой кабинет в Кантере может вести на проспект Альвен? И с чего ты взял, что уже давно восстановленный проспект Альвен может выглядеть настолько разваленным? Он таким выглядел почти девяносто лет назад, диз бы тебя подрал!
Эйдж остановился. Обернулся и смерил меня взглядом, в котором можно было заметить что-то похожее на презрительную грусть. При этом даже не вздрагивая от того же холода, от которого у меня уже зубы сводило. Ему что, совсем не холодно? В одном гребаном халате?
— Именно так, — сказал он. — Вы действительно сохранили разум. Я весьма этому рад, хотя, вероятно, мне следовало бы выказать сочувствие. Но с сочувствием у меня проблемы, а вот не испытать радость я не могу. Здесь, знаете ли, почти не с кем поговорить. Остальные к разговорам не пригодны.
Тут внутри меня постепенно начало зудеть очень нехорошее предчувствие. Я вспомнил, как смотрел на меня Карнейдж. Вспомнил, как он сделал мне этот зудящий порез возле виска. А потом почему-то начал вспоминать то, что было после, чего я никак не мог помнить. Чего вообще не было. Я ведь жив.
Желание ругаться пропало так же быстро, как возникло. Я только уточнил:
— Остальные?
— Вроде нее, например, — Эйдж махнул ногой куда-то налево.
Приглядевшись, я рассмотрел, что из до боли знакомого мне дома по проспекту Альвен, такого, каким он был до восстановления, з одного окна, выбитого наглухо, высовывается какая-то кобыла в дурацкой синей мантии со звездами. Почти совсем седая, но можно еще было разглядеть, что когда-то грива была светло-лиловой с зеленью. И с очень хорошо заметным торчащим из этой гривы рогом. Наклонившая голову так, будто уснула прямо в окне.
— Впрочем, как раз с ней иногда можно поговорить, — Эйдж пожал плечами, — но она очень редко просыпается,
Вот тут предчувствие начало уже не зудеть, а буквально завывать.
— Слушай, вам, рогатым, вообще холодно не бывает? — У меня уже зуб на зуб не попадал. — Может, зайдем куда погреться? Ты же аппарировать умеешь?
Единорог не обернулся, но в голосе его я уловил немного печальную улыбку.
— К сожалению, здесь некуда идти погреться, — сказал он.
И вот тогда мое предчувствие превратилось в уверенность.
Правда, страшно не было. До сих пор. Совсем.
— Так пойдем туда, где есть, — уже намного тише, почти по инерции, предложил я. Оглядывая знакомые, но на самом деле уже совсем не такие — в настоящем, конечно, — дома проспекта Альвен. В окнах которых я замечал все больше и больше пони, и грифонов, и драконов, но в основном именно единорогов.
И сквозь эти окна, если приглядеться, проглядывало... нечто. Не имешее ни цвета, ни формы, ни размера. Нечто, заставившее меня отвести взгляд и не думать о том, что это было.
Эйдж вздохнул.
— Я сказал бы, что мне жаль, — сказал он. — Но жалость мне, как я уже упоминал, давно недоступна. Как, впрочем, и тебе. Теперь. Несмотря на то, что ты сохранил разум, как и я.
Вот как.
— Какой богатый у тебя внутренний мир, — сказал я.
— Не совсем у меня. По большей части у Карнейджа, хоть мы с ним были почти на равных правах. Правда, теперь я его не чувствую. И, кажется, понимаю, почему и что именно с ним стало. Я бы сказал, что рад, что его больше нет, если бы не то, что заняло его место.
Ощутив в коленях знакомый зуд, я даже не удивился. Похоже, в ближайшее время мне предстоит пережить очень веселую неделю. Вряд ли здесь найдется хоть одна порция лазури. Подумав, я спросил единственное, что приходило в голову:
— А солнце здесь нельзя было зажечь?
Эйдж опять обернулся. С ухмылкой, в которой хорошо заметны были абсолютно лишние для травоядного клыки.
— Прости, но нет, — ответил он. — Тут слишком холодно. Особенно после того, как сюда пришел ОН.
Он очнулся от холода. Такого привычного и знакомого холода. Преследовавшего его всю его жизнь — пока эта жизнь была. И не только его, пока она тоже была.
Теперь он ее не помнил.
Кажется, он был... нет. Кем он был?
Он не мог вспомнить. Он чувствовал, что ему знаком этот холод, проникающий в каждую клетку, каждую молекулу, каждый атом, из которых состояло его тело, а если бы его спросили, то мог бы перечислить и следующие за атомным уровни, на которых чувствовал этот холод. Однако он не знал, почему. Он не мог вспомнить...
Он кого-то убил?
Или его кто-то убил?
Или и то, и другое?
"Я видел дурной сон..."
Холод ввинчивался во внутренности, сжимая их болью, но это было так знакомо. Так привычно.
"Как будто я убила кого-то, кто был мне дорог... Ведь он стал..."
Казалось, от этого холода должна замерзнуть кровь в артериях. Но он все еще был жив.
"И вот теперь... все словно повторяется вновь... хоть он и не был тебе..."
Все еще жив.
"Ты — это..."
Все. Еще. Жив.
"...я?.."
Опустив взгляд, он увидел под ногами тело земного пони. Рыжая шерсть. Белая грива. Застывшее в ужасе перед смертью лицо. Дыра в черепе около виска.
"Это... я?"
Он поглядел на свои передние ноги — по ним послушно пополз черный хитин. Он почувствовал кого-то внутри холода. Оборотня. Корчащегося от боли долгие, долгие часы. Почувствовал отголосок этой боли в себе, так, что его колени задрожали, а из глаз потекли слезы. И вместе с тем увидел что-то внутри этой боли, внутри холода.
Страсть, перебивающая любые эмоции. Желание, не оставляющее места для мыслей. Притяжение и одновременно отвращение.
Любовь к кому-то, кого он не знал. Забота о ком-то, кого он не помнил. Радость за кого-то, о ком он не думал.
— Визл, мышка моя, посмотришь за Дейзи, чтоб она не отгрызла никому ноги? Мне не хотелось бы лишаться вас обеих, но я вынужден отойти...
Хитин сам по себе сполз вниз, растворившись так, словно его и не было. Он может быть оборотнем — но он не может быть тем самым оборотнем. Никак не может.
"Нет, это не..."
"...это не я".
Он еще раз взглянул на труп земного. Оборотня. Нет, это был не он.
Легче было бы спрыгнуть вниз. В эту дыру в полу. Но он решил пройти по лестнице, хотя не знал, откуда помнит, как выглядит это место и как попасть туда, куда он хочет попасть.
И в коридоре все равно не было никого.
Дверь. Лестница. Еще одна дверь.
"Это..."
"...не..."
Кажется, именно сюда он и шел. И именно к этому он и шел.
Лежащее без движения, глядящее в потолок пустыми глазами, но явно живое тело фестрала. Он не помнил, кто это. Он не помнил этого в себе. Нет. Это не тот.
И еще один труп. Ровно посреди помещения. Седой настолько, что уже почти белый пони. В строгом костюме. И с такой же дырой в черепе, как у оборотня выше. Это тело казалось знакомым.
Слишком знакомым.
Он почувствовал, как против воли раздвигает губы в едва заметной усмешке. Вспомнил, что до того делал это тысячи раз. Вспомнил, как то же самое делал и тот, чей труп он сейчас видит.
"- ...ты стал более чем омерзителен..."
Вспомнил, что именно здесь этот пони погиб. И именно здесь погиб он сам. Он видел словно бы со стороны чье-то заклинание, влетающее ему в бок, наблюдал, как оно рассыпалось на искры, утратив всю силу.
"Нет, это не..."
"...это я. Абисс".
— Абисс, — прошептал он.
И только тогда обратил внимание на еще одного пони, стоявшего у стены. Ровно обратного тому фестралу, что лежал на полу, таращась в потолок. Фестрал был жив, но мертв. Этот же был мертв, но при этом жив.
— Карнейдж, — едва слышно проскрипел он. Красные точки под капюшоном, видимо, заменявшие ему глаза, тускло мигнули.
"- ...Я уверен, Слаутер будет отличным дополнением к Рассвету, она..."
В мозг одно за другим вонзались воспоминания, причиняя боль.
"- ...Я назвала это "Амок". И, Твайлайт, ты не поверишь..."
Но наконец осталось только одно. Главное.
"- Меня! Зовут! КАРНЕЙДЖ! А вовсе не..."
Это тоже был...
"Да, это..."
"...это ты".
Карнейдж.
Абисс.
Карнейдж Абисс.
Вот теперь-то он вспомнил. Его всегда звали именно так. Он вспомнил и "Рассвет", и то, что было до него, и то, что случилось недавно. Как его пытались убить.
Это был тот белый с ног до головы пони? Верно?
— Аркан, — имя само слетело с языка, ему даже не пришлось тратить время на попытки вспомнить. — Я обещал тебе новое тело. Верно?
Он не стал дожидаться ответа. Здесь был Аркан, которому он, Абисс, дал обещание. И здесь было подходящее тело, не содержащее в себе разума. Там был осколок, но осколок без разумного носителя все равно не может ничем помочь.
Холод внутри взвился восторженной метелью, когда тело не успевшего ответить Аркана прямо сквозь мантию разлетелось мириадами кровавых брызг, не заляпавших пол и стены, но окутавших тело фестрала. Ховера. Да, кажется, его звали так.
Глядя, как капли впитываются в тело Ховера... Шиверса, Абисс вспоминал. Он вспомнит все. И то, что помнил всегда, и то, что не мог вспомнить раньше.
Это неизбежно.