Осколки Эквестрии
42. Профессиональная деформация
Только выйдя в коридор и заперев за собой дверь кабинета, Кемис наконец позволил себе содрать с лица треклятую ободряющую улыбку. И, прежде чем нацепить взамен не менее треклятую, но хотя бы подаренную Сторм от чистого сердца и оттого не совсем омерзительную маску, коротко вздохнул, пока чересчур яркий для давно мертвой пони энтузиазм внутри принадлежащего ему осколка затихал, а его место занимала давящая усталость.
Усталость тяжелая, тусклая, разлившаяся по всему телу до кончиков копыт. Она ничуть не напоминала ту, которую Кемис испытывал, выходя из подвала после своей уже более привычной работы. То чувство было скорее сродни укутывавшему его теплому одеялу... нет, предвкушению, что скоро его закутают в теплое, немного покалывающее кожу шерстинками одеяло, дадут кружку горячего чаю и ласково потреплют по голове, словно малого жеребенка. Удовлетворение, расслабленность и ожидание заслуженного отдыха, конечно, целиком и полностью заслуженного, ведь зачастую приходится немало попотеть, чтобы вытянуть что-нибудь из очередного хитинового подонка... или чешуйчатого, или пернатого... или крылатого...
"Да, Кемис, с пони тебе тоже нравится работать, верно?"
Как бы ни хотелось обратного, этот голос не имел к магии никакого отношения. И заставить его замолчать, отключив свой осколок, было невозможно.
"Заткнись", привычно подумал Кемис в ответ.
Да, нынешняя ничуть не напоминала награду за то, что он выпустил из себя часть холода. Все было ровно наоборот.
Каждую ногу будто обули в свинцовый башмак. На хребет давила такая тяжесть, что Кемис не удивился бы, обнаружив, что именно он сейчас и поддерживает собственной спиной потолок Отдела. Но самым гнусным чувством было именно то, которое скопившийся внутри лед легко и с удовольствием заткнул бы. Как затыкал все время, пока работал.
Но, может, все-таки иногда имеет смысл задумываться о том, что ты делаешь не самые правильные вещи?
— Экзекутор Аффар, мне нужно вписывать всех родственников или только тех, с кем я поддерживаю контакты?
Отрешенный голос Ривера Дизастера звучал уже чуть более разборчиво, чем при второй встрече в храме. Но в бумаги он по прежнему почти утыкался носом. От худощавого и нервного, но все-таки крепкого телом и при необходимости духом юноши осталась... нет, высушенной оболочкой это назвать было нельзя, настоящую "высушенную оболочку" Кемис уже видел. Но даже под давненько нестираной рясой друга Искры можно было видеть выпирающие кости таза и лопатки. Открытая же взгляду часть передней ноги, которой Ривер заполнял бланки, выглядела как покрытая тусклой и немытой шерстью палочка, увенчанная копытом, чуть выше которого бугром торчал кажущийся теперь несуразно огромным сустав.
"А мы его еще тащили по такому холоду", с упреком то ли себе, то ли тому, кто довел парня до такого состояния, подумал Кемис. Но вслух бодро и оживленно, приобняв шатнувшегося на стуле Ривера за плечи, ответил:
— Ну конечно же, всех! Во-первых, им будут полагаться выплаты из Альвенского бюджета, поскольку они являются родственниками сотрудника Департамента. Во-вторых, тебе самому будет удобнее избежать проблем, если кто-нибудь во время ареста нашими коллегами начнет вдруг вопить твое имя.
"Ну и в-третьих, конечно же, если вдруг сотрудник выкидывает какой-нибудь кульбит и пытается слинять, нам нужно знать, чем на него надавить". Но это к Риверу не относилось. Он вообще мог ничего не заполнять: оба его живых родственника были отлично известны и Брокдону, под начало которого паренька спешно и чисто формально запихнули, и Аркану, который отдал приказ, и самому Кемису. И Сторм, конечно же, хотя уж это очевиднее некуда.
Не то чтобы Кемис сказал что-то особенно приятное. Сам он в точной такой же ситуации, когда нанимался в Отдел в Соуте, услышал все перечисленные пункты. Выслушав третий и невольно представив, что однажды сбежит с работы — тогда еще в порядке бреда, — он с огромным удовольствием вписал в графу "родственники" имена четы Аффаров. Ривер, конечно же, подобным руководствоваться не стал бы.
Однако пони немного распрямился, взгляд стал четче, на лице даже появился намек на улыбку — в него будто влилось немного от тех живости и бодрости, что переполняли Кемиса, пока его осколок работал. Точнее, переполняли они ту, кто внутри него, сам он был всего лишь посредником. Или предпочитал считать себя таковым.
— Ну ладно, — намного бодрее сказал Ривер и живо заскрипел пером по бумаге. — А что мне указать как причину найма? Или это должны указать вы?
Вот в этот самый момент из Кемиса едва не вырвался правдивый ответ.
Залумываться о правильности своих поступков вовсе не лишне. Но делать придется то, что необходимо, а не то, что правильно. Теперь, когда он окончательно в этом увяз.
Кемис закрыл глаза и почти что сполз по стене, уткнувшись затылком в декоративную облицовку под камень. Несмотря на утомление, успев почувствовать, как до того вполне прогретая стена, едва он прикасается к ней, исторгает, будто выплевывает из себя остатки тепла — или, напротив, прячет его вглубь. Подальше от него, Кемиса Аффара. Способного теперь делиться счастьем со всеми, с каждым, исключительно за свой счет. Вынужденного платить за каждый раз, когда осколок сияет так ярко, что мог бы обжечь, если бы свет его не был таким теплым и ласковым. Платить всего-навсего растущим внутри кристаллом льда с острыми-острыми гранями, позволяющими легко резать тех, с кем работала его вторая сторона, экзекутор Аффар, со смехом разбивающий холодный кристалл на десятки бритвенно-острых лезвий.
Счастье для тех, кому положено его получить. И боль для всех остальных, в первую очередь для себя самого.
Что-то в этом есть от самого Абисса...
"О, естественно, ты, подобно ему, несешь счастье всем и даром, не щадя здоровья ни физического, ни душевного! Такой прекрасный повод гордиться собой! Может, выдашь себе медаль?"
"Заткнись..."
Из темноты под опущенными веками вновь выплывает эта треклятая широченная ухмылка, в которой с каждым разом становится все больше и больше кривых, хаотично разбросанных по всей челюсти, словно натыканных в случайном порядке каким-то безумным хирургом клыков. И глаза, диз бы их побрал, бледно-лиловые, настолько тусклого цвета, что иногда кажется, будто радужки вовсе нет, а есть только бесконечные черные провалы зрачков посреди мертвой белесой пустоты.
"Ты так любишь себя жалеть, Кемис, и это мне в тебя нравится больше остального. Я тоже когда-то любил жалеть себя. Родиться не в то время, не в том месте и не таким, как надо... Такие великолепные исходные данные! Так и хочется сесть в уголок и поплакать, кляня жестокий мир и судьбу, что так несправедливо с тобой обошлась, правда?"
"Заткнись!"
Ухмылка становится еще шире. До такой степени, что уже выглядит анатомически неправильной.
"А потом она, судьба, вновь обходится с тобой несправедливо, и вновь, и вновь. Дейли, Уэйд, перевод в Альвен... Ты же знаешь, что Уэйд вообще-то тоже был в сговоре с Арканом, пока не испугался и не решил сдать весь Рассвет сразу после выполнения отведенной ему части плана? Потому и пришлось его заткнуть. Ты должен был догадываться, обязан был... Работа под моим началом, и я, к слову, искренне рад, что мне довелось принять участие в твоем становлении... Все это время ты бережно взращиваешь в себе подгнивший цветок саможаления, окружая его даже большей заботой, чем самого себя. До тех пор, пока он наконец не распустится, и ты не будешь готов проделать в себе Дыру и впустить Абисса, не повредившись рассудком. Чтобы ей было чем питаться. И как тебе, легче с ней живется, ведь правда?"
"Я сказал, заткнись!"
Не выдержав, Кемис взмахивает скальпелем. Не зная, делает ли это на самом деле или только думает о том, чтоб сделать. Все это только в его голове, то ли полусон-полуявь, то ли бред все хе пострадавшего разума...
Теперь усмешка перед глазами не такая широкая и издевательская. Скорее она... сочувствующая.
"Кемис, Кемис, ты что, забыл? Я же мертв. По крайней мере, ты так думаешь. Ты не можешь меня убить. Меня здесь вообще нет. Ты болтаешь сам с собой, как последний псих, но мне приятно, что для визуализации образа собеседника ты выбрал меня. В конце концов, если я по-настоящему умер, такая память — тоже память. Интересно, останусь ли я с тобой навсегда? Это было бы так романтично. Вместе до самой смерти, до тех пор, пока безумная черная дыра в облике пони не вырвет из твоей головы тебя же самого... Ах да, ведь в таком случае ты не умрешь. А значит, внутри него мы тоже останемся вместе".
— Заткни-и-ись... — уже почти проскулил Кемис.
"Зачем же? Я так люблю наши разговоры. Ты один из самых приятных собеседников, что мне попадался, тебя даже не надо резать..."
Провалы зрачков расширяются. Превращаясь в глубокие, темные дыры, на дне которых Кемис видит свое отражение. Отражение полумертвого от страха молодого жеребца, темно-красная маска на лице которого кажется только жалкой попыткой скрыть от всех его страх.
"Но мне уже становится интересно, смогу ли я сделать это с тобой изнутри тебя самого".
— Ау-у-у, Кемис, не спи на работе!
С трудом, продираясь через липкий страх, он выдернул себя из трясины сна и увидел прямо перед собой вечную улыбку черной маски, над которой в тон смеялись серые, со слабым намеком на синеву глаза. Под одним из глаз зрел здоровенный фингал.
Никаких клыков. Никакой издевки во взгляде. Никакого злорадства в голосе. Это всего лишь Сторм. Естественно, она не могла не прийти.
Можно успокоиться.
— Как там наш сотрудник? — Сторм кивнула на дверь. Если бы Кемис сейчас расслышал сквозь искажения маски сарказм, то даже не особо удивился бы — но сарказма не было. Как, впрочем, не было и намека на беспокойство.
— Восхитительно. Заполняет бумажки. Думаю, протянет еще часов пять без подпитки.
— Все-таки тот перевертыш нехило его потрепал... — пробормотала Сторм. Теперь вот в дребезжащем искусственном голосе прорезался-таки намек на волнение. Дознаватель все же нервничает... Впрочем, она тут же, встряхнувшись, опять ухмыльнулась серыми глазами и заявила: — Тем приятнее ломать им конечности и отправлять к тебе. Еще приятнее знать, что с ними будет потом.
Ну да, конечно, приятнее. В этом Кемис сомневался. В Сторм, в конце концов, никаких осколков не было... насколько он знал, по крайней мере. И вряд ли будут.
Заметив краем глаза движение, Кемис вяло повернул голову вправо, подождал, пока зрение сфокусируется окончательно. Недоуменно моргнул.
— Сторм, а эти двое что здесь уши греют? — поинтересовался он, ткнув правой ногой в сторону двух практиков. Коллег и, в некотором роде, приятелей. Стрикер, как и сам Кемис, привалился к стене и будто пытался от чего-то отдышаться, Станд же, стоявший неестественно прямо, слабо покачивал головой из стороны в сторону без тени эмоций на лице.
— Докладываться ко мне шли, — ответила Сторм. Почему-то немного смущенно. — Крылатый сказал, что на них...
— Его зовут Стрикер, запомни ты уже их имена.
— Да как я их запомню, они одинаковые!
— Я же запомнил. Продолжай, продолжай.
— В общем, крылатый сказал, что на них оборотни напали, но это и по второму видно — его, похоже, досуха выпили. Ну, пришло мне в голову на всякий случай врезать крылатому по ребрам, вдруг он перевертыш... — Сторм виновато поморщилась. — Кажется, у него ребро треснуло. Обойдемся без доклада, пусть пока лечиться идут. Потом уже расскажут все, что знают.
Станд вдруг перестал качать головой и глухим, тусклым голосом, как будто за несколько часов постарел на полсотни лет, хрипло произнес:
— Я рассказал бы тебе все, что знаю, только об этом нельзя говорить.
— А ну пошел в медкорпус! — рявкнула Сторм. — Крылатый... Стрикер, оттащи этого придурка, я тебе премию и выходные обепечу!
Стрикер, сквозь зубы процедив, где он видал и премии, и выходные от всяких распускающих копыта мудаков, похромал в сторону "медицины", утаскивая за собой крылом Станда. Перед тем, как они исчезли за углом коридора, Станд обернулся, скосил глаз на Кемиса и, явно тратя последние силы, сказал:
— Выпавший снег никогда не растает. Войд устал нас любить.
"Войд устал нас любить..."
Нет, плевать, неважно. Это просто цитата из чьих-нибудь стихов. Вряд ли в таком состоянии Станд способен говорить что-то осмысленно.
— Что ж, мы можем надеяться, что Рейн сюда придет, когда узнает про Ривера, — дождавшись ухода практиков, воодушевленно продолжала Сторм, переступая копытами будто от нетерпения. Вот ни в жизнь не дашь ей сорок с лишним лет. — Если дура Саммер ему об этом скажет. Иначе он второй раз в Отдел не сунется, они же все думают, что их главный мертв.
Ну, за это их нельзя винить. По большому счету Мальстром действительно мертв, и факт того, в каком формате их предводитель существует теперь, вряд ли дойдет до кого-то из "Рассвета", от которых, по прикидкам, должны были оставаться только Флейм, Рейн и кучка каких-нибудь спешно собранных тупых фанатиков. Если фанатики согласились бы присоединяться к полумертвой секте. Полумертвой по общему мнению, естественно, без учета того, что еще один выживший ее представитель вполне компенсирует всех погибших.
И, конечно, продолжит компенсировать. Активно. В искренности обещания Аркана "помочь Рейну извлечь из него проклятие Дизастера" Кемис отнюдь не сомневался... Сторм тоже не сомневалась, уверенная, что Рейна вылечат.
Путь и дальше будет уверена. Надо делать то, что необходимо, а не то, что правильно. Не первый раз он кого-то предает. И не в первый раз его за это погладят по головке и одобрительно кивнут. И, может, все-таки не убьют. Еще раз не убьют.
"Надежда, Кемис — прекрасное чувство, но не в твоих обстоятельствах. Лучше бы ты ее отбросил. Жить без надежды куда веселее, я тебе это гарантирую. Я жил так очень долго".
— Кстати, подруга Саммер успела удостоиться звания дуры? — Кемис поднял бровь. Переводя тему только для того, чтоб заткнуть этого урода внутри. — С чего это?
По ярко расцветающему фингалу, восхитительно переливающемуся всеми цветами радуги под заплывшим глазом, можно было догадаться об ответе, но всегда лучше уточнить.
— Совершенно дурная баба, — проворчала Сторм. — Ты на лицо мое посмотри! Всего лишь за поломанную дверь, истеричка буйнопомешанная...
— Ну так арестовать ее, и вся недолга, — пожал плечами Кемис. Не указывать, что Сторм вполне может поступить аналогично (и наверняка поступила), ему хватило и такта, и ума.
— Еще тащить ее сюда... Пришлось врезать в ответ. Потом еще поорали друг на друга и разошлись. Слушай, вставай уже, а? Чего расселся? У нас дел, по-твоему, мало? Аркан еще кой-кого притащил... Искра, в последнее время он только и делает, что носится по городу... Еще бы, после того, как он полвека простоял мебелью в кабинете.
— Аркан приходил? — Кемис подумал было опять закрыть глаза. Но, вспомнив, кого там увидит, предпочел все же и дальше смотреть куда-то вслед удалившимся Стрикеру и Станду.
— Приходил, еще как приходил, — довольно подтвердила Сторм. — Выглядел не очень. Весь в кровище и зеленой жиже, а лицо точь-в-точь как у Фи... — она оборвала себя. — В общем, будто он получил отличный подарок. Протащил по всем коридорам какого-то перевертыша, орущего благим матом, и запихнул в подвал. Сказал ни в коем случае не класть в "изолятор", мол, сигнал ему нужен. И тут же слинял.
— И что, перевертыш даже вырваться не пытался?
— Так Аркан ему ноги пообрывал. Но не волнуйся, раньше времени этот тип не помрет, так что работать тебе есть с чем.
Было бы очень неплохо попробовать высказаться. Про усталость. Про холод внутри. Про острые осколки льда, режущие всех вокруг и его самого. Про мучающие его кошмары наяву, про Фила, являющегося, стоит лишь ненадолго прикрыть глаза, и начинающего приятелськую беседу. Рассказать, что будет с Рейном, если он все-таки заявится за братом. Путаясь в словах, которых все равно недостаточно, ведь он и сам понимает лишь часть из событий последних нескольких месяцев, объяснить, зачем им нужен Абисс и чего хочет от него Аркан.
"Но ты же не будешь рассказывать об этом, не так ли? Конечно, не будешь. Это не то, чего от тебя хотят. Я буду так разочарован, если ты все расскажешь. Поверь, положительного персонажа из тебя делать уже слишком поздно. Так что делай то, что должен".
Кемис кивнул и, поморщившись от боли в успевшей затечь шее — сколько же он так просидел, и никто, кроме Сторм, его не разбудил? — стал подниматься.
— Хм-м-м... Погоди-ка, — не успел Кемис удивленно вздохнуть, как его решительно усадили обратно. — Как с ногой?
Ногой?
А, да, вот с этой. Замотанной в перепачканные подсохшей кровью бинты от копыта до колена. Той самой, в которую из-за неудачного, совершенно нелепого стечения обстоятельств влетела длинная деревянная щепка. Очень длинная.
— Неплохо, — он вновь пожал плечами. — Чешется немного. Щепку пришлось вырезать, ну и штанину срезать, так что понадобится новый комбез, но, думаю, функциональность скоро восстановится.
— Слышь, ты, х-херург гребаный, — с непонятной злостью сказала Сторм, — ты помнишь, что работаешь по другому профилю? Тебе калечить положено, а не лечить! А ну дай посмотреть, что ты там нахимичил!
— Визл, я вообще-то работаю по ровно противоположному профилю...
На секунду желание выложить все, как на духу, перед Сторм стало нестерпимым. Потом глыба льда внутри, довольно заворочавшись, поглотила все проблески раскаяния, не оставив на серой холодной поверхности даже отблеска.
— Разматывай, конечно, — сказал Кемис, уставясь в потолок. Бинт, конечно же, присох и с трудом отдирался от шерсти, но это мелочь. — Все равно повязку пора менять. Зуд совсем уже одолел.
Ну ладно, как бы там ни было, когда-нибудь к ним на огонек снова заглянет кое-кто, способный даже приделать новую ногу так, что она будет ощущаться как прежняя, и, раз уж Кемис ему зачем-то нужен, то, скорее всего, стоит ожидать полноценного лечения, а до тех пор можно как-нибудь потерпеть...
Через пару минут он заметил, что молчание как-то слишком уж затянулось. С недоумением взглянул на Сторм. Несмотря на маску, заметно было, что на лице у нее отражается нечто очень неправильное. То, чего она попросту не могла бы чувствовать, даже окажись под бинтами давно загнившая рана, кишащая личинками.
— Кемис, — сглотнув, спросила она с абсолютно нехарактерной для нее неуверенностью, — что это за хрень?
Он опустил взгляд.
Где-то очень глубоко внутри еще не окончательно замерзший маленький пони Кемис испытывал одно желание: завизжать от ужаса, заорать во все горло в глупой надежде, что от этого крика он проснется, мокрый от пота и слез, в своей постели в Соуте, и пусть даже родители опять будут устало ругаться, что он перебудил весь дом из-за дурацкого кошмара, он вновь будет всего лишь жеребенком, который никогда не делал дурного, не слышал то, чего лучше не слышать, и не видел то, чего лучше не видеть. Не видел этого.
Экзекутор Аффар с безразличным видом смотрел на то, что проросло сквозь ошметки отваливающейся на глазах будто бы давно разложившейся плоти и роговых тканей. Всего лишь небольшим умственным усилием, как будто его конечность всегда выглядела именно так, заставил больше напоминавшее сложенный цветок "копыто" с прищелкиванием раскрыться. На пробу согнул и разогнул по очереди каждый из шести костяных (костяных ли?) отростков, пальцами которые мог назвать только пони очень подслеповатый или уверенный, что в пальцах должно быть по четыре-пять суставов как минимум. Отростков тонких, словно паучьи лапки, но — что-то подсказывало — прочнее любого металла. И каждый из "пальцев" заканчивался... когтями? Нет, понял он, это не когти. Это совершенно точные костяные подобия перьев, до самых кончиков соответствующие перьям естественным, за исключением материала... и твердости.
Идеально остро, острее любого его инструмента, наточенным "перышком" его нового "крыла" он легонько ткнул в стену и совершенно не удивился, когда "лезвие" прошило насквозь тонкий слой искусственного камня и вошло в бетон.
— Знаешь, у меня отличная идея, — сказал Аффар. Стащил маску и улыбнулся ошарашенной Сторм. Улыбкой, которую сам отлично помнил. — Не могла бы ты повредить мне и левую ногу тоже?