Осколки Эквестрии
04. Флай Шиверс (Диалог)
И, как всегда, ее разбудил резкий звон будильника.
Сквозь веки пробивался слабый свет. Осторожно приоткрыв один глаз, Флай обнаружила, что свет этот исходит из-за штор, и тут же зажмурилась обратно. Застонав, она потянулась к громыхающей железке крылом, и та тут же, стоило Флай ее задеть, грохнулась на пол, продолжая дребезжать.
— Доброго утра, Флай, — донесся из-за стены мамин голос. Она что, вообще никогда не ложится? — Не опаздываешь?
— Мам, мне семнадцать лет, — простонала Флай. Скатившись с кровати, она разлепила наконец глаза, и, едва в поле ее зрения попал чертов будильник, с наслаждением шарахнула по нему копытом. Механизм икнул и отключился. — Я вполне могу проснуться самостоятельно и не опоздать...
— ...разбить очередной будильник, уснуть на полу, дождаться, пока через полчаса я осознаю, что происходит, и разбужу тебя наконец, — мама приоткрыла дверь в комнату Флай и с укоризной оглядела царящий в ней бардак, — в спешке собираться, проклиная все и вся, ежеминутно поминая дискорда, а потом получить очередной выговор. Можешь, не спорю. Ты вообще крайне талантлива.
Всю речь она произнесла с убийственной серьезностью. Только в глазах плескались искорки веселья, да движения были какими-то неровными...
— Мам! — Флай вскочила уже не в праведном гневе, а в шоке, проглотив заранее заготовленную отповедь, — ты что, пила?
— Самую малость, — мама сложила крылья, продемонстрировав "малость" размером с пару хороших бутылок. — Можешь считать, что у меня праздник. Или наоборот, я еще толком не решила...
— Это какой, извини, "праздник или наоборот" мог заставить тебя напиться ночью?!
На памяти Флай мама употребляла алкоголь три раза в жизни. Два раза — когда прилетал... кхм, когда мимо пролетал папа. И еще раз — когда их пытались выселить из квартиры за долги. В тот раз Флай с улыбкой заверила ее, что все будет нормально, а ночью Визл с Керном, ради такого ненадолго покинувшим Нору, убедительно объяснили кредиторам, что долги — дело преходящее, и они вполне могут потерпеть еще лет эдак десять. Объяснял в основном Керн, нежно придерживая визжащего земного из долговой конторы за ногу, свесив через парапет одного из самых высоких оставшихся зданий в Нижнем Городе, а Визл, свесившись с того же парапета рядом с земным, вежливо скалилась каждый раз, когда он оборачивал в ее сторону безумный взгляд.
Та контора их, во всяком случае, больше не беспокоила. И, судя по формулировке, вряд ли объявилась новая. Так что...
— А вот тебе этого знать не следует, — мама сложила из перьев аккуратный кукиш, для чего ей пришлось сосредоточить все внимание, и продемонстрировала его Флай. — Считай, что мне рассказали приятную новость. Могут у твоей престарелой мамаши быть свои секреты?
— Искра, да какая ты престарелая, мам, — буркнула Флай. И все-таки, что... Бросив взгляд на еще живые, в отличие от будильника, настенные часы, она ужаснулась, тут же забыв о попытке диалога, бросилась к шкафу и принялась под ехидным маминым взглядом рыться на каждой из полок со все нарастающей паникой Через минуту, показавшуюся, впрочем, часом, Флай с облегчением выдохнула и извлекла наконец чисто-белый комбинезон. Менее удобный, чем комбинезон Визл, но для Флай главным было не удобство, а психологический комфорт пациентов. Пациентов Шарпа, конечно, но она уже почти официальная медсестра и имеет право считать себя...
— Вот ты и в очередной раз не опоздала, — ехидно прокомментировала мама. — Завтрак с собой сложить?
Визл, уставившись во все еще открытый шкаф, что-то матерно прошипела.
Флай, глубоко вздохнув, обернулась и мотнула головой:
— Мам, мне нельзя есть на рабочем месте. Там же стерильность. Мне кое-как прощают то, что я прилетаю уже в рабочей форме, и только за то, что я именно что лечу, а не хожу по земле. Какое-никакое соблюдение чистоты...
Не прекращая объяснений, почему именно она не съест, несомненно, замечательный завтрак, она в спешке натянула сестринскую форму, аккуратно огладила ее, мельком бросила взгляд в зеркало, схватила с пола сумку, с недовольным шипением отбросила ее, тут же подняла другую и, повозившись со старыми и заедающими защелками на окне, вспрыгнула на подоконник.
— ...но я съем все, когда вернусь, не волнуйся, — закончила Флай наконец. — Все, мам, до вечера.
— Ну, до вечера, — ответила мама все еще с некоторым ехидством. И вдруг с совершенно неожиданной грустью прибавила: — Флай... Шиверс.
Остолбеневшая Визл замерла в окне, не зная, что ответить.
Через пару секунд Флай опомнилась и, махнув крыльями, упала в морозный утренний воздух.
— М-м-м... Шиверс, не могли бы вы подойти на минутку? — донесся из-за двери процедурного кабинета голос доктора Шарпа. Совсем не тот голос, каким он отчитывал ее за очередное опоздание и обещал вычесть из зарплаты. Нет, теперь голос был скорее... напуганным?
Флай вздохнула, отбросила недомытые инструменты в стерилизатор и скользнула за дверь.
Доктор Шарп, пожилой, солидного вида пегас с небольшим брюшком, в белоснежном халате и с белоснежной же от возраста гривой — типичный доктор, каким его рисуют в детских книжках, — сейчас не выглядел особенно солидно. Скорее он выглядел нервничающим.
За его спиной в кресле для ожидающих, свернувшись едва ли не в клубок, полулежала маленькая пегасочка. Случайный пони и не заметил бы, но челюсти пациентки — это же пациентка, верно? — были крепко сжаты, а глаза, хоть и были совершенно сухими, выглядели так, будто она вот-вот зальет слезами оба кабинета и приемную.
— Шиверс, пройдемте в кабинет, — полушепотом предложил Шарп. Флай с недоумением мотнула головой в сторону пегаски. Шарп помотал головой и совсем уж тихо пояснил: — Она не сдвинулась с места с того момента, как ее привела Стража. Она не убежит, поверьте мне. А наш разговор должен быть... конфиденциальным.
Все так же недоуменно хмыкнув, Флай направилась за Шарпом в сторону его кабинета. И почему они в процедурной не могли поговорить?
У себя в кабинете Шарп устроился за своим любимым столом в своем любимом кресле и сложил копыто на копыто. И тогда Флай поняла наконец, почему они не могли поговорить в процедурной или в приемной: Шарп нервничал. Жутко нервничал. И только родной кабинет позволял ему держать себя в руках.
— Видите ли, Флай, — наедине он позволял себе называть ее по имени, — дело тут достаточно... м-м-м... деликатное. Откровенно говоря, эту пациентку привели к вам.
— Ко мне? — глаза Флай распахнулись шире некуда.
— По крайней мере, именно так проинструктировал Стражу ее отец...
— Долл, чудо ты наше, — тихо и как-то мирно начал тогда Твист, — почему же ты, за одиннадцать лет, ни разу не сказал, что у тебя есть дочь?
— Д... дочь? — очень нетрезвым голосом удивился Долл. Почти натурально удивился. Визл, во всяком случае, ему поверила. — К-кая еще...
— Пегасочка, — промурлыкал Твист нежно, придвинувшись к Доллу ближе. — С гривой ярче, чем янтарь. И с такими доверчивыми глазами. Прелестная девчушка, правда?
— Ш-што ты с ней... — Долл быстро трезвеющим взглядом ставился на Твиста. В глазах его мелькнула злоба.
— Нет, не я, — продолжал Твист, интимно приблизившись к Доллу, будто шептал ему на ухо непристойности. Только слышали их все, кто должен был слышать. — Ты, Долл, ты. Что ты с ней... впрочем, я знаю. И ты отлично знаешь.
И тогда-то злоба в глазах Долла сменилась страхом.
— ...когда пришел сдаваться, — Шарп развел крыльями. — Он просто ни с того ни с сего пришел и рассказал им...
— Она никогда не... не была против, — запинаясь, сказал Долл. Он уже явно протрезвел.
— Тш-ш-ш, — шикнул Твист с обаятельной улыбкой, будто они все еще обсуждали нечто крайне забавное. — Ты же не хочешь, чтобы кто-то, кроме меня, Керна и Визл тебя услышал? Как ты думаешь, что сделают эти ребята, если узнают?
— Нет, — сказал Долл. Из голоса его исчез даже страх. Вообще любые эмоции. На них не хватило ресурса. — Не говори им. Нет. У меня есть деньги, у меня есть лазурь, у меня...
— У тебя уже ничего нет, Долл, — перебил его Твист. Керн, все еще делавший вид, будто уткнулся в книжку, отложил ее и аккуратно хрустнул пальцами. — У тебя была только твоя дочь, и что ты с ней сделал?
... — то, что я не стал бы повторять, — все еще продолжал Шарп. Он уперся лицом в крылья и уставился в стол. — Ко мне, знаете ли, Флай, чаще приходят с простудой или желудочными коликами. Я, конечно, практикующий хирург, но мне редко доводится оперировать. А тут... Извините, я не могу это осматривать. Хотя бы потому, что девочке будет... неудобно. Тем более что ее привели к вам, как утверждает Стража...
Теперь Флай поняла, что Твист сказал тогда. Сказал так, что не услышала даже она. Вот так устроил сюрприз...
— Я отдам все, что угодно, — продолжал Долл тем же мертвым голосом. — Твист, ты же меня знаешь, я всегда отдаю долги, я...
— Нет, Долл, нет, — с нежностью в голосе прошептал Твист. — Я думал, что я тебя знаю, да. Оказалось, что никто из нас совсем тебя не знает. И сейчас у тебя есть два выхода. Только два. Хочешь послушать?
Долл, глаза которого стали такими же пустыми и мертвыми, как голос, кивнул.
— Итак, — голос Твиста понизился до совсем уж интимного шепота, — вариант первый. Он понравится тебе больше второго, гарантирую. Ты идешь в Верхний Город, приходишь в ближайшее отделение Стражи и обстоятельно рассказываешь им все о себе, своей дочери и ваших дивных взаимоотношениях. Естественно, указав, где ее искать.
— А второй? — надтреснуто спросил Долл.
— О, второй много проще и быстрее, — Твист улыбнулся. — Я попрошу Керна удалить тебе некоторые лишние детали, и ты пойдешь отсюда с кровоточащей дырой в самом неприятном месте. Что ты выбираешь?
На этой реплике Долл окончательно сдался. Плечи его опустились, и голос прозвучал совсем глухо:
— Я пойду в Стражу.
— Верный выбор, — Твист ласково потрепал пегаса по щеке. Будто они вели простоя приятельский разговор, как бывало раньше. — И вот еще что...
Тогда Твист сказал это так тихо, что она не услышала. Теперь же она могла припомнить.
— Твоя дочь отправится не к случайному доктору. Твоя дочь отправится к Флай Шиверс. И неважно, сколько это будет стоить, у тебя есть накопления. Уяснил, дружок?
Ох, как же он правильно поступил. Скажи он так при Визл, не избежал бы скандала. А теперь ей просто некуда деваться.
Впрочем, она и не собиралась куда-либо от этого деваться.
— Естественно, я все сделаю, доктор Шарп, — заверила она его. — Позволите вы нам ненадолго занять процедурную?
— Сколько угодно, — Шарп с облегчением выдохнул и встал. — Сомневаюсь, что меня ожидает наплыв пациентов. Эпидемий гриппа нынче не обещали, а остальное...
Под его самоуспокаивающую болтовню Флай выскользнула в коридор и направилась к креслу, где свернулась пегаска.
Дочь Долла.
— Привет, — "Говори с ней, как с равной, и она ответит", подсказало что-то внутри. — Не пройдешь со мной в кабинет? Так, провести осмотр. Сущая мелочь, но ведь такие формальности необходимы, да?
Пегасочка подняла глаза. Грива у нее и впрямь была ярче, чем янтарь, и глаза под стать — словно два маленьких солнца.
— Что насчет Долла? — голос у нее был хриплым, будто она заговорила впервые за много дней. Или словно она недавно плакала, несмотря на исходящее от нее ощущение спокойствия.
— Долл... — Флай на мгновение задумалась, — пока не может прийти.
— Как мой законный представитель и опекун, он обязан присутствовать при осмотре, — монотонно протянула девочка. Как будто повторяла чужие взрослые слова.
— В некоторых случаях это не обязательно, — наигранно уверенным тоном ответила Флай. — Не волнуйся, все будет в порядке.
Не спрашивая, что Флай подразумевает под "порядком", девочка все же выкарабкалась из кресла и встала. Флай заметила, что ноги у пегаски подрагивают.
Не говоря ни слова, девочка направилась ровно в сторону процедурного кабинета. Флай последовала за ней.
— Кстати, меня зовут Флай Шиверс, — сообщила она. — Немного смешное имя, правда?
Пегасочка обернулась и смерила ее взглядом.
— Особенно для фестрала, — безучастно ответила она, отвернулась и покорно вошла в процедурную.
Визл очень захотела крепко по чему-нибудь врезать. Разбить копыто в кровь. Сломать, например, стол в приемной.
Флай тяжело вздохнула и последовала за девочкой.
В процедурной та стояла, растерянно крутя головой. Да, в Нижнем Городе она таких кабинетов точно не видела... Чистый, вылизанный, с автоклавом для стерилизации инструментов — гордость доктора Шарпа и, в некотором роде, Флай. Ведь работала-то здесь по большей части она, верно?
— Кстати, я — Паппи Софт, — буркнула девочка. — Извини за шутку. Мое имя всяко смешнее. Долл над ним постоянно хихикал.
Что ж, контакт достигнут... Осталось не потерять его во время того, что сейчас придется сделать Флай. А ей придется. Осмотр не менее важен, чем доверительные отношения с этой бедной девочкой...
— Слушай, — Флай осознала, что-то изнутри подсказало ей, что говорить надо деловито и отстраненно, — видишь кресло в углу? Можешь сесть на него на пару минут? Ну... Ты понимаешь, как. Необходимость, видишь ли. Дурацкая.
Не сказав ни слова, Паппи залезла на кресло и устроилась в нем ровно так, как надо.
Словно бы не в первый раз.
— И, конечно, может быть слегка неприятно, — это Флай говорила уже почти на автомате, вытаскивая инструменты из автоклава, — Но такая уж у меня работа. Делать неприятно, чтоб потом было легче жить. Как у всех докторов, в общем-то... Ты же наверняка не в первый раз у врача, да? В курсе, что иногда их манипуляции кажутся жутко тупыми. Поверь, им тоже кажутся, но они все-таки нужны....
Не прекращая забалтывать пегаску, она начала осмотр. Ну да, ожидаемо. Все уже поджившее, но разрывы есть... Так, погодите, а это что за... И там разрывы. Ну конечно, чего еще Флай ожидала.
Разве что не того, что прямо во время осмотра Паппи вдруг зашмыгает носом.
— Так, ты чего? — "Нет, теперь немного смягчить", прошептал внутренний голос. Флай немедленно вскочила, отложила инструменты, стянула перчатки и ласково, как умела, погладила девочку по голове. — Что ты? Все прошло, не переживай... Все будет хорошо, это уже...
— Я хочу к Доллу, — продолжая всхлипывать, ответила Паппи. — Вы все думаете, будто то, что он делал мне больно — это типа худшее, что мозжно сделать? Нет! Вот когда он слинял на целый месяц и не появлялся — вот тогда было по-правде больно! Я... хочу... к па-а-а-а...
И тогда девочка наконец разрыдалась. Истерично, взахлеб. Будто из нее вытащили стержень. Будто она поняла, что папу, которого она почти никогда не звала папой, она больше не увидит.
"А теперь, — сказал тихий голос на грани сознания Флай, тот, что всегда давал ей совет в таких случаях, — максимальная искренность. Искренность и только искренность. Иначе она больше никогда никому не поверит".
Флай никогда не задумывалась о том, что это за голос, но всегда следовала его советам. Потому она подхватила пегаску с кресла, обняла и прошептала:
— Прости, но тебе нельзя его видеть.Еще долго нельзя. Мне жаль, очень жаль. Я понимаю тебя как никто.
И, когда девочка совсем безутешно плакала у нее на плече, она тихо прибавила:
— Я тоже не знаю, когда увижу своего отца.