Диверсия Нублина

Главное Меню - Конфигурация - Сеттинг

"Субституты" (от рег. substitute — замещать) являются реконструкцией и расширением (а по мнению современных учёных — изящной подделкой двухсотлетней давности) древнего летописного текста, который возник неким загадочным образом одновременно в нескольких вариантах на четырёх окончаниях Трапезы¹.

Все подлинники, учтённые в описи Замка Двух Сестёр под буфером "Либерия" (от обыч. liber — книга), погибли вместе с Библиотекой Здравого Смысла. Виной тому был фаерболл, которым Селестия хотела испепелить восставшую на неё Найтмер Мун. Из-за него те были навсегда утрачены, а их незаурядные достоинства затмены прекрасно сохранившимися и наоборот дошедшими до нас переписками знатоков лора, которые в шутку любили поспорить о преждевременных смертях и сексуальных похождениях античных героев.

Альтернативные истории и скабрезные солёные замечания соблазняли многих на амбицию восстановить и дополнить "Либерию". На этом сайте (от рег. site — место археологической стоянки) выложен художественный перевод "Субститутов", являвшихся одной из попыток "прозревших" конспирологов описать события прошлого в доселе невиданном для Эквестрии масштабе: от первых этносов, принёсших в её холмистые долины прообразы государства и цивилизации, вплоть до наступления современной эпохи, когда Эквестрия стала страной, "над которой никогда не заходит солнце".

Точнее, не просто перевод, а перевод его странного перелога, который был совсем недавно издан на глобальном языке, одинаково востребованном как для составления королевских указов в Кантерлоте, так и для ведения переговоров между драконами — "Substitutions — The histories to end one single history".

Дело в том, что замысел безымянного автора "Субститутов" столкнулся с неразрешимой практической задачей. "Либерия" — это литературный памятник старины, и как любой другой плод архаики, она пестрила ужимками устной речи и бесконечными наслоениями. По сведениям знатоков, в книге была и своя космология, были и различного рода притчи, лироэпические поэмы, а также целый трактат по риторике, которые, ко всему прочему, были записаны на бычьем, козьем, ослином и наречьях диких лошадей — тарпанов, распространённых на территории былой Эквестрии до наступления Эры Колокольчиков.

Инкогнито превозмогая следовал доступным ему представлениям о предшественнике, но то были наивные и самообесценивающие слова о силе личности, прогрессе и национальной исключительности эквестрийцев. Спустя очередной век, изыскания "Субститутов" были признаны необъективными, литературные формы — устаревшими, а сочинитель подвергся удалению из реестра общепризнанных "либералов" — исследователей "Либерии". По этой самой причине, я не могу распространяться о его настоящем имени.

Несколько лет тому назад его мартышкин труд подвергся внезапной ревизии. Нашумевший графоман Эпигонис высыпал на прилавки пародию "Субститутов" в виде шести полновесных томов, порадовавших читателей травестированием их любимых жанров — куртуазной космооперы, заметок попаданца, постапокалиптической утопии, саги о могильщике, чифиристики и фанфика о том, как стать популярным.

"Диверсия", как и любой другой перевод, делит число аспектов, содержащихся в оригинальном произведении на два, и представленное выше ассорти выжато мной до усреднения научной фантастики, фэнтези и документальной прозы. На мой взгляд, эти три ипостаси вполне себе исчерпывают всё, что предки могли поведать нам о своих домыслах, будних днях, а также тех отдалённых вещах, которым предстояло или ещё предстоит когда-нибудь сбыться.

Во время своей работы, я пользовался не только словарём теперешней lingue franca, но и новыми активами науки — находками, гипотезами и дискурсами, которые пока никак не укладываются в цельный хронотоп, но несомненно соберутся в одни общий паззл при нашем совместном усилии.

"От того, что положат в архив, будет зависеть вся дальнейшая история", — услышал я от чернокнижника, который пускал в меня цитатками давно отстранённого и умершего (или усопшего, а только затем уволенного) доцента. Эти слова, вложенные в его уста отсутствующей остротой разбитой амфоры, произвели на меня неоднозначное, смутно великое впечатление — будто бы я обязан запечатлеть их где-либо и посвятить доказательству/опровержению этого афоризма целый masterpiece, то есть один тяжеловесный и легкомысленный кусок литературы.

Ведь правда: что же произойдет с источником, если тот изрядно залежится в архиве и станет непонятным для дешифровщиков, скажем, в следствии осквернения языка и порчи физического носителя? Многие считают, что у них есть право взять и достроить обратно недостающие факты: с корыстными ли целями или же с намерением подкрепить свои личные убеждения.

"Диверсия Нублина" полагает, что такой источник стоит выбросить и не давать повода для глупой интерпретации.

II

(далее следует одна из главных притч "Либерии")

Как-то два брата-тельца, забывшие племя своё, шли по сельской тропе и завидели руха:

— Скажи нам, небесный, каков нрав народа твоего? Чувствовал ли ты, что не понят? И как ты справлялся с ложью и пустословием? — крикнули они.

Старый птиц ответил:

— Многое повидал я. Но даст вам всё то, что знаю я и более того самая лучшая из книг. Она там, где мы, рухи, завершаем свой путь.

В отчаянье, пошли братья к склону горы, куда указал им дорогу рух. В руинах, лежащих окрест, не обнаружили они целой скрижали, но везде раскиданы были обломки во всяческих языках.

Братья начали сопоставлять их, делая это каждый по-своему. Первый из них подбирал сходные многим фрагменты, а второй загребал всё, что только видел.

Спорили два брата:

— Какой-то "Бубель" у тебя получается...

— Что за понятие такое "Бубель", брат?

— Словотворение всех известных во всём белом свете частиц и междометий, что ты собрал воедино.

— Что ж, моё собрание доселе не слышало о нём.

Много нового узнавали они, но всё сильнее и сильнее расходились их взгляды. Счёту научился один и постановке ударений второй. Узнал первый брат, что гора, возле которой бродили они, зовётся Стимфалией, а другой брат, что мир, лежащий вокруг, был прозван Ферой.

Не дали покоя им эти знания, и углубилось их одиночество.

Вновь показался рух, парящим в небе. Увидел он с высоты, как ругаются братья на костях товарищей его, и спустился на вершину башни.

— Нету покоя вам те, кто ходит на четырёх! Смотрите вы себе под ноги, ковыряясь во прахе и черепице, но не хотите поднять голову, чтобы узреть душу друга.

Поняли волы, что имел ввиду рух под лучшею книгой, и совестливо стало им. Говорил тот правду, которую не ведали они и которая не была предначертана.

— Дай ты нам, рух, имена, чтобы могли мы вновь обращаться к друг другу!

Согласился тот и изрёк новые слова — один брат получил имя Эций, а второй — Сорус. Вместе с ними возник диалект, на котором и впредь говорили быки.

Смолкла речь птицы, и увяла она в предсмертной слабости, уловив взглядом тень свою и тени падших.

Братья подбежали к подножию стен, пытаясь в благодарность наречь своим языком и руха.

Донёсся до него первый слог — "Бо", и стал тот последним звуком, что услышал рух.

Бо же был последним из рухов, которого знали быки.

III

Два холма, которые образовались от братской самодеятельности, легли в основание Аферы (с обыч. столица мира; ныне она лежит под улицами Кантерлота). Они тоже имели свои особые топонимы. Тот погост, что был собран Эцием получил прозвище Поэзия, а собранный Сорусом — Дисциплина. В последствии то и другое название будет утрачено, и в эпоху Прозрения, когда по приказу принцессы Селестии произошло переустройство исторического центра Кантерлота, возвышенности пометят на схеме города, как "Фееричная" и "Энциклопедичная".

Эций и Сорус объявили себя соправителями нового государства, а их потомки будут гордо носить фамилию Номин (от обыч. nomine — имя; разделились на династии Наминов и Нуменов около I-ого в. до э.к.).

В общину Аферы могли вступить все желающие — быки принимали абсолютно любых переселенцев, если те готовы были выучить законы, вырезанные Сорусом на стенах башни. Судя по всему, она была построена из мягкого, податливого для бычьего рога обсидиана или туфа. На её верху красовался Вечный Огонь, служивший маяком для скитавшихся посреди бедных на еду пастбищ.

Видимо, в доисторическое время это была дахма — башня молчания, возлежа на которой представители расы рухов соединялись с планом мёртвых. Посредниками в процессе минерализации выступали стервятники, веками освобождавшие “души” рухов от физического тела. Поедавшие плоть постепенно мутировали, превратившись в грифонов, сохранявших традицию подобного трупоположения, пока тот не был запрещён, а дахмы признаны рассадниками болезней и привлекателями хищников.

Рухи повлияли не только на быков и грифонов, но и вообще на всех обитателей древней Эквестрии (далее я буду использовать слово Трапеза, т.к. Эквестрия — это сугубо "страна лошадей", более молодое название). Они были первыми учёными и волшебниками — их оперенье, переливающееся иридием, обладало огромной магической силой. Совершая длительные перелёты, рухи нехотя передавали свою сущность малым народам. Козы, быки и ослы питались опавшими перьями и сами преисполнялись, обретая способность мыслить, разговаривать и сотворять заклинания. Самые умные и сытые становились жрецами и вожаками стад, но рухи никогда не вмешивались во внутренние взаимоотношения копытных, оставаясь для тех дикими полубогами.

Несмотря на всеобщее почитание, пернатые демиурги в конце концов исчезли. На то повлияла их немногочисленность и безмерность ареала, по которому всего лишь горстка особей была рассеяна. Многие из рухов даже улетали в поисках партнера на необитаемые континенты и более не возвращались в Трапезу. По легенде, один из них — Декар пытался долететь до солнца, чтобы найти своих сородичей в космосе, но взорвался на подлёте в тропосферу. Излучённая им энергия достигла самых отдалённых мест Трапезы, и, по достоверной версии, именно она подарила разум якам, оленям и другим периферийным этносам.

Генеалогически рухи могут быть связаны с драконами — также развивавшимся автономно, но, увы, мы не имеем возможности сравнить их геномы в отсутствии сохранившихся останков первых (возможно, их общим предком были динозавры?)

Таковы все виды, сознание которых имело/имеет своим источником естественные процессы в перемешку с эссенцией случайности. О тех, чьё происхождение имеет другую природу, мы поговорим в следующих главах.

Итак, почему же двое градоначальников не стали предводителями того стада, которому они принадлежали, и которое навсегда покинули? Видимо, это произошло не по их собственному желанию. Степи, расположенные в самом сердце Трапезы, призревшие миллион крыс, сусликов и луговых собачек, были благоприятной средой для появления и распространения смертельных заболеваний. Популяция быков регулировалась эпидемиями, голодом и прочими прелестями неустроенной, скотской жизни.

С развитием мифологических представлений о мире, в родовых общинах начал практиковаться Обычай — часть здоровых юных тельцов по жребию изгонялись из стада, как те, кто мог выживать вне его и довольствоваться меньшим прокормом, чем было необходимо плодоносящим взрослым коровам, занимавшим самые лучшие земли.

Отличие общины, созданной братьями, от всех предыдущих в первую его пору заключалось именно в той роли, которую те исполняли будучи не просто старейшинами или шаманами, интерпретирующими волю стихийного мира, а непосредственными составителями тех законов, которым подчинялись они и граждане Аферы безотносительно к авторитету предков и прорицаний.

Можно считать Эция и Соруса первыми “царями” Эквестрии, соучастниками божественного промысла рухов, но этой прокламации ещё не было достаточно для того, чтобы прокормить всё новых и новых иммигрантов. Для этого требовалось придти к новым формам общественной организации, и город постепенно двигался к тому, чтобы стать военным лагерем.

_________________________________________________________________________
¹ Трапеза — слово, придуманное козами, означающее весь заселённый копытными мир. Грубо говоря, те земли, где возможно обеспечить себе пропитание травой. Впредь я постараюсь не выносить важную информацию в примечания — это предупреждающий последний случай.