Мир Сио: Отдельные рассказы
Чужие разговоры
Стольный Град Земли Нерожденных, морозное зимнее утро.
Озорное яркое солнце бьет через широкое окно одной из квартир Шпиля, заставляя щуриться вытянувшуюся на троице составленных вместе пуфиков грифину. Голубовато-серая охотница с белыми крыльями по-кошачьи жмурится, но продолжает лежать на своем импровизированном ложе, свесив на матовый паркетный пол длинный львиный хвост.
Неподалеку от птицельвицы, в этой же просторной комнате, расположились заполненные какими-то папками, информационными кристаллами и планшетами разной степени изношенности книжные шкафы и широкий стол, весь заставленный компьютерной техникой и заваленный бумагами. За этой одой канцелярской жизни устроился огромный белоснежный и златогривый аликорн, задумчиво пишущий что-то на клочке бумаги. Грифина время от времени посматривает то на порхающий в телекинетической хватке карандаш, то на три искусно украшенных, но немного пыльных золотых накопытника, которые некто (похоже, присутствующее божество) использует в качестве пресс-папье.
— Дерпиург, тебе не надоело? – вновь прикрыв глаза, задает вопрос птицельвица.
— Надоело — не надоело, а вопрос, Красноклювик, решить нужно, — аликорн продолжает что-то записывать на клочке бумаги, время от времени вычеркивая уже написанное, — Тут, между прочим, судьба пони решается.
— Пф! — фыркает грифина, переворачиваясь на спину, подставляя солнцу подтянутый животик и небольшое вымечко атлетки, — Нашел проблему: попознак истолковать! Да у моих распетляев какой только чуши на задницах ни нарисовано, и никто на этом не заморачивается!
— Тиси, твои золдатены — здоровые лбы. У них уже давно все истолковано, проверено и фитиль куда надо вставлен. А у меня тут жеребенок, только вчера метку получивший, — аликорн откладывает карандаш и с немалым удовольствием разминает затекшие мышцы, — Кьютимарка у Варпед Ворлд из тех, что хрен поймешь даже через много лет. А мне нужно срочно что-то кобылицам соврать, чтобы они жеребенка каждая со своей идеей не замучили.
— И выдумал уже что-нибудь? — птицекошка потягивается, непроизвольно демонстрируя еще более соблазнительные виды.
— Угу. Набрешу, что это символ склонности к трансформационной магии. Варп, и так, около Вайтроуз постоянно крутится, — аликорн откладывает карандаш и исписанную бумагу. Одновременно с этим откуда-то из другой части квартиры раздается звонкий, но мелодичный голосок: — Милый, закругляйся. Есть будет готово через пять минут.
Грифина снова переворачивается на живот и, свесив передние лапы с края пуфика, озорно смотрит на аликорна.
— А ви таки, изгвиняюсь, чего на меня смотгите? — преисполняется подозрений крылорогий жеребец.
— Эксплуататор, — весело обзывает его грифина, после чего принюхивается, — Тушеные овощи. А почему не сам готовишь? Я рыбы хочу.
— А потому, что я — эксплуататор и кровопийца, — веселится аликорн, щелкая телекинезом грифину по клюву.
— Обормот ты, — на пороге появляется пегаска-"нерожденная" серой расцветки с желтыми гривой и хвостом, облаченная в поварской передник, — Тиси, я тебе пирог с рыбой испекла.
— Спасибо, Диззи! — грифина неуловимым движением проскальзывает к пегаске и, поднявшись на задние лапы, обнимает "нерожденную", — Спасибо тебе за рыбку!
— Ой, да брось, Тиси! Я с моим мясоедом уже давно и к мясу, и к крови привыкла, — пегаска улыбается охотнице и приобнимает ее передней ногой.
— Эй, эй, эй! Мясо я сам готовлю! — возмущается аликорн.
— Когда на работе не ночуешь, — язвит грифина. Поня это задевает за живое — по крайней мере, слова грифины заставляют уши жеребца прижаться к голове.
— Тиси, у нас сейчас многое поменялось. Теперь к каждому бессмертному приставлены аликорньи няньки, и мы за распорядком принцев и принцесс строго следим, — пегаска крыльями и зубами пытается снять передник, что делать ей не слишком удобно. Аликорн телекинезом помогает крылатой, за доли секунды освобождая ее от этого предмета гардероба, — А, вообще, Сио, правда, сам мясо готовит... когда время есть.
— Морда крылорожья, порадуешь старую подругу шашлыком? — грифина снова стоит на всех четырех лапах: теперь она смогла бы свободно пройти под брюхом аликорна, к которому так фривольно обращается.
— Ну, во-первых, я не принц, а царь. Во-вторых, ты могла бы приезжать и почаще. В-третьих, завтра, как раз, второй выходной, и меня Диззи опять отдыхать выгонит, — аликорн с наигранной обидой переводит взгляд с грифины на веселящуюся пегаску, чьи ушки задорно подергиваются в такт ее звонкому смеху, — Так что, завтра устроим домашнюю жареху. Сама понимаешь: сейчас зима — на природу просто так не выберешься. А изгаляться над естественным ходом вещей я не хочу. Кстати, ты как насчет "свободной охоты".
— Нет-нет-нет, царь Каденций, никого мне не сватай! Без мужа у меня из мужчин только свои лапы, — грифина демонстрирует снабженные орлиными когтями передние конечности, — Только мясо и посиделки, никаких "особых десертов"! Кстати, ты же готовить не разучился?
— Тиси, ну ты, прям, как Волкова стала: "моя щелка только для мужа". Вот Сфи ведет себя гораздо вольнее и чувствует себя замечательно — счастливая, веселая и жизнерадостная грифина. Исправляйся, Красноклювик, исправляйся, — наставительно треплет охотницу крылом по голове аликорн, — А на счет жрат не беспокойся — еще не разучился мясо готовить. Жаль только, что свой табунок никак к нему не приучу.
— Кстати, а где все? — птицельвица меняет тему, ни к кому в особенности не обращаясь.
— Полетели в гости к матери,- практически синхронно отвечают ей пони.
— Жаль, а я так хотела на вас в сборе посмотреть. Говорят, вы из Сио приличного поня сделали, — грифина подмигивает пегаске.
— Между прочим, не смешно, Красноклювик. Ты в семейной жизни пони ни щелкать, ни слушать. Так что, не остри, — аликорн смурнеет.
— Ой, да знаю я, что в табунах кобылы заправляют, — отмахивается охотница, — Тебе, вообще, жаловаться должно быть совестно — наши жеребцы так устроились, что остальным поням только обзавидоваться.
Аликорн очень скептически смотрит на грифину, звонко цокающую когтями по паркетному полу.
— Я, ведь, не только своих нытиков дрючю. С эквестрийскими вояками тоже немало общаюсь — вижу, как там жеребцы под кобыльим копытом сидят. Так что, не гунди, — грифина мастерски взбегает на спину не сопротивляющегося аликорна и лапами ерошит ему гриву, — Давай, лучше, посмотрим, что там Диззи приготовила.
Пегаска весело фыркает и крылом приглашает аликорна и грифину пройти за ней. Вернее, проехать охотницу на аликорньей спине.
Странная кавалькада покидает кабинет и шествует через квартиру отнюдь не скромных размеров. Правда, обставлено это шикарное, по меркам "нерожденных", жилище как-то странно. Часть комнат просто пустует, встречая случайно зашедшего не туда гостя гулкостью голых стен и не сокрытыми от взгляда крышками технических люков и разъемов. И лишь обширная спальня, кобылий будуар, рабочий кабинет и столовая обставлены, выдавая своих обитателей характерной для копытных "нерожденных" мебелью и теми мелкими сувенирами, что любят украшать свои жилища пони. В общем, создается какое-то странное чувство, что хозяева все еще не поняли того, где начинается их дом, а где он заканчивается.
Впрочем, долго путешествие не длится, и спустя всего несколько мгновений пони и птицельвица достигают столовой. Это обширное помещения, во всю стену которого раскинулось гигантское обзорное окно (за которым явственно свежо). В его центре расположился непропорционально маленький стол, окруженный мягкими пуфиками и подушками-лекажаки, по каковым несложно опознать понитип тех, кто обычно тут обедает. А в углу можно заметить робота-уборщика. Дополняют картину стоящее на столе накрытое крышкой серебряное блюдо, расположившийся на деревянной доске исходящий паром пирог, пара чаш с овощным ассорти и три тарелки с комплектами столового прибора и оставленными рядом фужерами.
— Все, приехали! — аликорн подцепляет телекинезом устроившуюся у него на спине грифину, — Мебель не драть, по столам не лазить!
— Тебя стол не выдержит, царь Каденций, — фыркает грифина, и спрыгивает со спины жеребца.
— Ну, почему не выдержит? Столик хороший, крепкий. Я со своим табунком его уже на прочность проверял, — аликорн подмигивает пегаске, а та в ответ озорно хихикает.
— Вы что?! Прямо на этом столе?! — распушается от возмущения грифина.
— Ой, да не хипишуй, Красноклювик. Было это давно и неправда. И влажную уборку никто не отменял, — аликорн крылом треплет охотницу по вставшим дыбом перышкам на ее орлиной голове.
— Ну, и обычаи у вас, пони! Все вот так просто! — продолжает возмущаться грифина. Вдруг ее осеняет, — Сио, да ты, ведь, опять надо мной смеешься! Как не было у тебя совести, так и нет!
— Тиси, не обижайся. Ты же моего обормота знаешь, — пегаска в шутку ударяет аликорна кончиком крыла по ушам. Тот же в ответ дурашливо кривляется, изображая из себя смертельно раненого.
— А вот на охотниках этот паяц так себя не ведет, — замечает грифина, — Я даже и не знаю, как его называть: лжец и лицемер, дурящий головы подданным, или мудрый правитель, не показывающий царству, что им правит цирк-одного-клоуна. Сио, а ты как считаешь, тебя какой титул больше подходит?
— Зови, как хочешь, только Пуховичку не отдавай, котя, — аликорн без труда ловит птицельвицу телекинезом и крылом опять ерошит ей перья на голове и щекочет беззащитное перед магией бессмертного пузико.
Грифина фыркает, смеется и пытается отбиваться всеми шестью конечностями. Но тут к веселью подключается пегаска, присоединяющая свои крылья к усилиям аликорна. Что оставляет распяленной в телекинетической хватке охотнице лишь один выход: расслабиться и время от времени, когда перья пони проходят по ее животу, икать от смеха.
— Ну, повеселились, и хватит. Диззи, а можно уже жратеньки? — аликорн отпускает изрядно взлохмаченную грифину, тут же начинающую укладывать свои перышки и шерстку.
— Оболтус, — пегаска улыбаясь снова легко ударяет крылом по ушам аликорна, — Подходите уже к столу.
— Цвай моментум! Алле-оп! — во вспышке магии перед аликорном прямо из воздуха материализуются две небольших бутылки с молочного цвета жидкостью, — Приличествующие моменту напитки.
— Сио, ты, никак, новый фокус выучил, — грифина переводит взгляд с аликорна на пегаску, — Ну, что, Диззи, разрешим Дерпиургу выпить?
— Надеюсь, это не то, о чем я думаю? — пегаска настроена гораздо серьезнее охотницы.
— Оно самое: кумыс! — веселость аликорна немного поуменьшаеться при виде страдальческой гримасы на лице крылатой кобылки, — А что такого? Я честно купил его у Гертруды.
— Честно купил запрещенный товар! Сио, о чем ты думаешь?! Тебе желудок совсем уже мозги заменил?!! — злится пегаска.
— Гертруда еще жива? — встревает в назревающий скандал грифина.
— Нет. Это ее внучка. Продолжила семейное дело, — спешит сменить тему аликорн.
— Тиси, не смей спасать этого идиота! — гнев пегаски меняет свое направление с аликорна на охотницу, — Он это не в первый раз! Он!.. Он!.. Он же на каторгу попадет!!! — чуть не плачет крылатая поняшка.
— Диззи, не драматизируй, — грифина и в ус не дует, — Сио всякую незаконную лабуду уже не первое столетие достает, и пока еще на свободе ходит. Да и плевать имперской страже и на кумыс, и на его продажу. Ты хотя бы раз слышала, чтобы в Грифусе за молоко хоть кого-то осудили?
— Н-нет, — всхлипывает пегаска, — А...
— Никаких "А". Торгующие своим выменем кобылицы, лани и охотницы заслуживают презрения. Но это не то преступление, за которое кто-то будет ловить не то что аликорна, а просто мелкого оболтуса с битами, — птицельвица опирается передней лапой на край невысокого понячьего стола и продолжает свое нравоучение, — Более того, откуда, ты думаешь, берется молоко для детей слабых выменем матерей?
— Н-ну от коров... — грифине удается отвлечь плачущую пегаску от предмета ее расстройства. Последний предпочитает помалкивать и прикидываться элементом интерьера.
— А ты бы своего жеребенка коровьим молоком поить стала? — когтистая отмахивается от делающего предупредительный жест аликорна, которому явно перестает нравиться то, куда ведет помощь пернатой заступницы, — Сио, отвали — не с тобой сейчас разговариваю. Позже с тебя жеребенка для Диззи трясти буду.
— Так вот, Косоушка, кумыс этот, вообще, никому не нужен. Гоняют грифоны за него только на словах. А на деле, в Грифоньей империи не только коровы своим молоком торгуют. Ничего твоему жеребцу за пару бутылок кумыса не было и не будет. Ясно? — разошедшаяся грифина таки влезает лапами на стол, а потому теперь ее голова находится вровень с головой "нерожденной".
— А если думаешь, что Сио своей блажью какого-нибудь жеребенка молока лишает, то это тухляк селестианский. Сейчас столько магии, зелий, гормонов и всякой другой хрени, что молоко хоть охотник даст — было бы желание, — птицельвица обнимает лапами шею пегаски, практически повисая на пони так, что ее глаза смотрят прямо в глаза кобылицы.
— Н-но... — голос желтогривой все еще дрожит, но теперь в нем уже нет совершенно никакой уверенности.
— А, ну, извращенец, подтверди мои слова! — обращается грифина к аликорну.
— Да, это правда. Уголовному кодексу мое почтение, — не слишком охотно произносит аликорн, уже куда-то спрятавший злополучные бутылки, — Искусственно запустить лактацию несложно.
— Вот и отлично! Поняшку понь успокоил, — ерошит лапой пегаскину гриву охотница, — Диззи кумыс будешь?
— Я-я... Не против! — пегаска, хоть слезы еще и не высохли на ее глазах, уже пришла в себя и упреждает словом уже собравшуюся ответить за нее охотницу, — Тиси, все хорошо. Но мой жеребец еще уксусу понюхает. Вечером готовь уши, милый!
— Хоть сейчас мажь, — аликорн рад тому, что птицельвица замяла скандал, но чувствует себя виноватым, — Диззи, извини, что тебя так напугал...
— Чего уж там, обормот, — пегаска возвращает себе свою живость — крылорогому жеребцу достается по морде понячьим хвостом, — Но впредь сначала советуйся со мной.
— Не дождешься! — грифина слезает со стола и для профилактики зыркает в сторону аликорна, только что тихо произнесшего "Плохая котя — по столам шастает...", — Этот оболтус никогда ни с кем не советовался и советоваться не будет. За что я его и люблю. А порой придушить готова.
— Тиси, кстати, насчет "придушить": специально для тебя припас особую бутылочку, — аликорн вынимает из воздуха очередную бутылку с молочной жидкостью и показывает ее охотнице: на этикетке изображена птицельвица в развратной позе, выставляющей ее вымечко на всеобщее обозрение.
— Грифоний? О, всегда мечтала попробовать кумыс из молока сородича, — хихикает грифина, — Сио, не на ту напал! Мы в армии тоже извращенцы будь здоров каждому! Мы круглое таскаем, квадратное катаем, траву с хомяками жрем, а жеребцы время от времени рожают.
Все смеются. Скандал разрешен, и троица садится за стол. За едой и питьем (экзотический молочный напиток вскоре заканчивается и его место в фужерах грифины и пегаски занимает вино, а аликорн пьет нечто безалкогольное, напоминающее слегка подкрашенную зеленым минеральную воду, расцвеченную магическими вспышками) у собравшихся развязываются языки. Пони и грифина беседуют о делах и знакомых, вспоминают былые приключения и забавные случаи из жизни и говорят еще о многом-многом другом. За этим столом сторонний наблюдатель мог бы услышать историю о том, как недавно обращенный в "нерожденного" врач-перевертыш Харт Торн опростоволосился во время осмотра земнопони-"нерожденной" Дасти Хувс и лишь после того, как в панике уложил ее в госпиталь, узнал от ехидного аликорна, что все пони линии Хувс имеют вместо одного два сердца, доставшихся им в наследство от прародителя. И мог бы узнать то, почему пилоты-неодемикорны столь поднаторели в "рождении" запчастей и расходников для своих машин. Грифина поведала своим копытным друзьям о том, что лихачи-пегасы, моментально изнашивающие собственную технику, без зазрения совести таскают у шипохвостых пони, чуть ли не пылинки сдувающих со своих машин, запчасти. Так что, тем не остается никакого иного выхода. Охотница находит эту ситуацию очень глупой, но вмешиваться не хочет: пусть неодемикорны или берут себя в копыта и справляются сами, или страдают до тех пор, пока не обретут смелость дать отпор пегасам. Можно было бы послушать и горячее обсуждение новой версии истории "О съеденной пегаске", которой златогривый аликорн обожает пугать тех эквестрийцев, что хотят присоединиться к "нерожденным" в их нескончаемой жизни. Завершается оно тем, что серошкурая поняшка со смехом заметила, что, если ее жеребец и дальше будет так же лихо менять имена своих жертв, то вскоре некоторые жительницы Шпиля будут съедены по два раза, а в аликорньи байки, вообще, никто верить не будет. Сторонний наблюдатель мог бы услышать еще много интересного из жизни обитателей этого мира. Но подслушивать троицу давних друзей решительно некому. А потому это повествование завершается.