Грифонская ярость
Глава II: Закон природы.
Смерть чëрной тенью над землëй летает
В монашьей ризе череп свой скрывает
Когда Ландскнехты в битву маршируют
Она за ними следует ликуяФлюссланд в большой беде!
По Флюссланду мечется смерть.По Флюссланду мечется смерть!
То не ветра над полем завывают
То смерть кровавый праздник предвкушаетТо не вороны налетают с криком
То смерть ликует хохоча со скрипом
Ха-ха-ха-ха... Ха-ха-ха-хаКогда смерть барабанить начинает
Солдата сердце в страхе замирает
И долго и громко разносится дробь
Когда рекой льëтся невинная кровьФлюссланд в большой беде!
По Флюссланду мечется смерть.По Флюссланду мечется смерть!
От первой дроби ноги подкосились
Упал солдат за миг лишившись жизни
Когда второй дроби бьëт яростный гром
Солдата кладут в заколоченный гробФлюссланд в большой беде!
По Флюссланду мечется смерть.По Флюссланду мечется смерть!
А третья дробь течëт подобно песне:
Душа ландскнехта улетает в вечность
Та дробь звучит подобно колыбельнойДля тех кто спит в земле сырой и бренной
Фа-ла-ла-ла... Фа-ла-ла-ла...
Смерть то на пиках вражеских блестает
То смехом женским в танце утешает
То громче, то тише гремит барабан:Кто жизнь отнимает — отдаст еë сам
Флюссланд в большой беде!
По Флюссланду мечется смерть.По Флюссланду мечется смерть!
Флюссланд в большой беде!
По Флюссланду мечется смерть.По Флюссланду мечется смерть!
Герцландская солдатская песня времён Речной войны.
1
— Господин фон Таубе, можете ещё раз мне объяснить, что там произошло? — Лицо полковника не было строгим, грозным или укоризненным. Фон Цапфель смотрел на своего подчинённого в полном спокойствии, но глупо было думать, что за этим выражением не скрыто недовольства. Остальные офицеры ушли, в кабинете было пусто. Где-то под окнами, на плацу, выстраивался полк, в скупые стёкла полковничьих покоев уже пробивались золотистые рассветные лучи.
— Я заговорил с дамой, потом ко мне подошёл этот господин и завуалированно вызвал меня на дуэль. Потом мы встретились в парке, сошлись в бою, потом нас застукали...
— И? — Бровь полковника поднялась, в голосе просквозило напряжение и тревога.
— Ничего не произошло. Этот рыцарь... Он просто послал их куда подальше, обещал перебить всех до единого, если те попытаются донести.
— А они?
— Испугались и послушались.
— И вот такие господа охраняли нас весь тот вечер, гм! — Пауль встрепенулся от одной только мысли об этом. — Ладно. То есть, вам повезло.
— Дважды, господин полковник.
— Я бы даже сказал, трижды. Я так понял, он вас чуть не убил? — Полковник бросил взгляд на белую перевязь, в которой покоилась раненая лапа майора. На память сразу же пришёл беспокойный отъезд, когда Адриан пытался выдать ранение за несчастный случай. Как птенец, ей богу...
— Да. Наверняка прикончил бы меня если бы не тот патруль.
— Ясно. Ну, что я могу вам сказать, Таубе... — Полковник медленно встал из своего кресла. Только сейчас в его осанке начало прослеживаться железо. Майор невольно испытал страх: гнев начальства был крайне редким явлением, но если это происходило...
— Вы подумали о своём батальоне, господин офицер? С какого рожна вы согласились на поединок, у всех на глазах? — Фон Цапфель сделал несколько шагов к окну. Его голос звучал жёстко, в глаза ему и вовсе лучше было не смотреть.
— Он навязывался, господин полковник. Этот желторотый рыцарёнок, этот чёртов...
— Он вас чуть не убил! Он чуть не обезглавил треть нашего полка, чуть не бросил тень на нашу репутацию, не поставил под вопрос наше достоинство. Интересные дела — двое военных решили подышать воздухом, но вдруг вы напали на него и были убиты, никто ведь тогда и не понял бы, что это была дуэль. А если и понял бы — то всё равно не придал бы этому значения, если вы понимаете, что я имею ввиду.
— Я понимаю вас, господин полковник... Но, позвольте мне себя защитить. Этот, с позволения сказать, господин — крайне вздорный тип. Может быть даже психический. Скорее всего психический. Ему хватило мизерного повода, чтобы решить меня прикончить. В тот момент мне показалось, что поступить иначе было бы оскорбительно и... бесполезно.
— Бесполезно? — С некоторым удивлением спросил полковник.
— Да, бесполезно. Я решил сразу разобраться с этим. Не затягивать вражду. Я не думал, что всё кончится кровью, а если и думал — то пусть уж лучше не моей. В языке моих вингбардийских предков есть замечательное слово, для описания переделки, в которую я попал.
— Вендетта — кровная месть. Обычай дикарей и уличных головорезов, не рыцарей.
— Может быть, Фельсен скорее относится к первым, чем ко вторым?
Фон Цапфель невесело усмехнулся.
— Может быть, господин фон Таубе. Всё может быть...
2
Сильный ветер гнул верхушки елей, небо закрыто серыми облаками. "Чёртова холодная баня." — Думал молодой рыцарь, разглядывая свинцовый полог холодным взглядом относительно опытного профессионала.
— Слушай, Хайнрих. А что случилось в Замке? В роте нынче стали поговаривать... — Сиплый, простуженный голос товарища по патрулю раздался рядом. Фельсен скосил взгляд в сторону, на угольно-чёрный кребскопф своего напарника по патрулю. Герхард фон Воллен — молодой мальчишка лет девятнадцати, полгода назад посвящённый в братья Ордена. Такое грубое и длинное имя не шло его виду, который по сравнению остальными казался почти что девичьим.
— Да сцепился опять с одной сволочью. — Бросил Фельсен в ответ.
— Как в прошлый раз? — Продолжал расспрашивать Воллен.
— Почти. — Уклончиво бросил в ответ его товарищ.
— Говорят — у тебя есть дама сердца. Говорят, что она племянница Сильберкралле или вроде того. Ты опять из-за неё подрался, верно?
— Откуда ты это знаешь?
— Ну, ты сам частенько о ней заявляешь. Ничего против не имею, тебе положено, брат-рыцарь.
— Ещё бы ты имел что-то против. — холодно усмехнулся Хайнрих. — Слушай, я не в настроении сейчас болтать. Если хочешь узнать, как всё было — спроси у моего пажа. Он всё видел, расскажет тебе в подробностях. От себя скажу — неважная получилась драка. Крайне неважная, я бы даже сказал. Но если хочешь знать — узнай, не запрещаю. Только не от меня.
— Ясно... Ну, ничего. Скоро будет вылазка — вот там будет дело.
— Хотелось бы, чёрт возьми, верить.
Дозорные уже возвращались со своей смены, перед ними уже показался лагерь Гроссмейстерской роты хельквилльских рыцарей, в которой они оба служили. На часах стояли послужильцы в чёрных форменных шинелях, между шатрами мелькали чёрно-серые фигуры облачающихся рыцарей. Где-то далеко, в сотнях километров к югу и востоку начали тихо побухивать пушки. Они били с одного и того же места в одно и то же время на протяжении нескольких дней, по началу их работы жители лагеря быстро научились высчитывать время заутрени. Герхард и Хайнрих молча возвращались к палаткам в которых располагалась их сотня.
— Ваше благородие! Дозорные вернулись! — Паж в простом домотканом пальто предупредил десятника об их прибытии. Вскоре двое рыцарей уже стояли перед своим начальником, Куно фон Эирбургом. Он был не намного старше них, единственное отличие в его снаряжении выражалось в простом белом пере, торчащем из задней части шлема.
У белых палаток собрались остальные кавалеры из их десятка: товарищи Хайнриха и Герхарда были посланы в патруль вокруг лагеря.
— Доложите обстановку. — Потребовал от них Куно. Молодые рыцари один за другим начали излагать то, что видели. Вскоре пришёл черёд Фельсена и Воллена.
— Мы ничего не видели, всё как обычно. — Кратко изложил Хайнрих, следуя своей не словоохотливой манере. Мало кто из его товарищей видел какой-то смысл в этих дозорах, ведь фронт был далеко впереди и в этом не было прямой необходимости. Тем не менее, их ротмистр решил иначе, видимо с целью поддержания дисциплины.
— Ясно. В таком случае — нет смысла больше тратить время. Не знаю, как там дела на фронте и у наших начальников, но, говорят, скоро пойдём в дело. Вы молодые, но не неопытные. Думаю выдержите, если придётся. За тебя, Фельсен, я вообще не боюсь. Славный ты вояка, умеешь тренироваться.
В глазах рыцарей блеснуло веселье, Хайнрих посмотрел сначала на одного товарища, потом на другого: "Знают." — Понял он, после чего решил больше не удивляться подобным вещам. Скорее всего, даже ротмистр Урлах уже знал о его ночном "подвиге". Был бы он армейским офицером — то уже висел бы где-нибудь на рыночной площади, но он был частью Ордена, частью рыцарского коллектива, а это означало то, что ему не угрожало ничего подобного. Слух о дуэли утонул в рыцарской среде как в болотной трясине, и навряд-ли кто-нибудь будет серьёзно разбирать это дело, которое так ничем и не кончилось.
— О Боги, спасибо вам за это утго, данное нам вашей милостью, дабы могли мы пгожить этот день славно и достойно, с хгабгостью вынеся всё, что ниспошлёт на нас судьба. Мы — воины, и ходим под взором Агтуга, мы рыцари Огдена Святого Алоизия Волькенштугмского, наши клятвы твегды и негушимы, мы кгепки духом и телом, и посему, о Агтугий — дагуй нам тяготы, достойные плеч наших, дагуй нам врагов, достойных мечей наших, дагуй нам почести по скгомности нашей, и поругание по гогдости нашей. Клянёмся тебе, что исполним заветы наши, або сгинем за тя... Благослови нас, о отец-Богей, мудгый владыка наш, смиги пыл наш в бесчестии, дай нам сил для подвигов пгаведных, не суди по делам детей своих, ибо грешны мы все, и каждый из нас грешен, ибо живём мы для дел гатных, ггехами наполненных, ибо чегны мы с виду внешнего, но чисты сегцем и духом своим, ибо хганим детей твоих от зла и газогения, на себя то зло пгинимая...
Пять сотен рыцарей в чёрных плащах собрались вокруг невысокого плоского камня, на котором стояли ротмистр и пятеро его сотников. С ними не было полевых жрецов, ведь братья-рыцари сами имели духовный сан и теоретически могли отправлять службы. Фельсен стоял среди своих товарищей и слушал, акцент ротмистра Урлаха ап Сирода не давал ему сосредоточиться как на словах молитвы, так и на собственных мыслях. Пожилой, почти старый рыцарь нараспев восхвалял богов, но при этом не забывал вглядываться в лица своей паствы. "Он знает, он тоже знает..." — Не шла из головы доставучая и болезненная мысль, не покидавшая его уже которые сутки. Интересно, что он думает по этому поводу? Наверное ничего, ведь судья по рассказам, в молодости Урлах тоже любил поединки и турниры, на ежегодном смотре 6-го мая у него редко находились достойные соперники. Как-то раз его одолел рыцарь по имени Рупрехт фон Фельсен. В тот год и в тот день у него родился сын — Хайнрих, стоявший теперь среди таких же как и он и занятый мыслями о том проклятом поединке, который он не смог завершить так, как хотел.
— ... Так помолимся же, хгабгые мужи и отгоки, ведь тгуден долг наш и доля наша, помолимся о благе ближних наших и о погибели врагов наших, помолимся о спасении душ наших, ведь тела наши тлеют, а душа несмертна...
Хайнрих снова взглянул на пастыря: Урлах возвышался над ним, солнце робко бликовало на его чёрной кирасе и богатом шлеме, который рыцарь держал в правой лапе. На чёрном плаще воина белел восьмиконечный белый крест — ап Сирод не принимал новых правил Вингфрида и отказывался становиться "чёрным плащом". Его мнения придерживались многие другие ветераны, тогда как молодые рыцари спокойно стали "чёрными", отпоров кресты. Мало кто понимал смысл подобного действия, но харизма фон Катеринберга могла сподвигнуть их и на большее. Вид железного старца невольно заставлял трепетать, но Фельсен почему-то не мог избавиться от мирских дум, разглядывая своего командира. Он думал о своём враге, избежавшем гибели. Тот офицер оскорбил его, оскорбил крепко, а потом ещё и не позволил себя проучить. Чем больше Хайнрих размышлял о той дуэли, тем несправедливее ему казалась эта ситуация. "Что за кощунственный идиотизм произошёл тогда! Сначала я решил его убить, потом он решил убить меня, не полная ли это глупость?! Надо решить это, решить достойно и по честному, но не сейчас. Пусть угли остывают медленно..." — Наконец решил Фельсен. Вокруг него уже начиналось тихое пение молитвы. Слова всегда были одни и те же, но произнося их каждый, как правило, имел ввиду что-то своё. Вставало солнце, где-то вдалеке рокотали орудия. Сегодня что-то должно было произойти.
После заутрени начались стрельбы. Они мало чем отличались от солдатских, но заканчивались быстрее, ведь рыцари экономили патроны и старались стрелять метко, а не много. Хайнрих встал на задние лапы, перед ним находилась мишень. Он достал из кобуры тяжёлый револьвер и начал методически заряжать его. Вчера вечером он сделал на патронах глубокие крестообразные надрезы, как недавно посоветовал ему командир его сотни, но оставил эту партию про запас, а пока использовал те, что не успел "модифицировать". "Шесть пуль — более чем достаточно чтобы свалить кого угодно." — Подумал он, и прицелился, держа револьвер на вытянутой лапе. Перед ним была простая набитая соломой мишень, за спиной Герхард разряжал в мишень свой десятизарядный "Блаушталь". Стрелял он неплохо, но слишком быстрый темп вредил точности. Фельсен сделал первый выстрел — пуля попала в границу центрального круга, лапу рыцаря немного откинуло вверх и назад. Хайнрих сделал ещё пять выстрелов — почти все угодили либо в цель, либо близко к ней. Он не считал себя хорошим стрелком — для существа, способного зорко видеть на километры, задача попасть в жирную точку со ста шагов казалась почти оскорбительной.
— Ты вытягиваешь лапу чтобы искры от вспышки не попали в глаза. Так в основном управляются со старыми пистолями, для револьвера это не требуется. — Сбоку послышался голос десятника. Хайнрих обернулся и вопросительно посмотрел на него.
— Дай-ка мне своё оружие, интересно посмотреть.
Фельсен недолго колебался, но всё-таки передал револьвер командиру. Тот внимательно осмотрел его.
— Гм! Гравировки. От них мало толку в бою. Но в общем — ты довольно хорош. В следующий раз попробуй держать рукоять немного иначе. Это поможет.
— Хорошо. Спасибо, брат рыцарь. — Ответил Фельсен, принимая револьвер обратно и убирая его в кобуру.
Тем временем, сотники собрались в шатре Урлаха. На раскладном походном столе была разложена карта, и то, что она показывала, не вызывало большого энтузиазма.
— Итак. — начал ап Сирод. — Пготивник пгодолжает наступление на юге, на севеге пока тишина, но заслоны тут становятся всё пгочнее и пгочнее.
— Могу подтвердить. — кивнул ротмистру сотник Манфред фон Пиркштайн. Туда стягивают резервные части, брешей во фронте осталось не так уж и много. У нас осталось не так много мест, через которые можно ворваться в неприятельский тыл.
— Что-ж, это пгескобгно. И тем не менее, начальство Ордена требует от нашей роты нового рейда в тыл вгага. — С некоторым недовольством проговорил Урлах, пытливо разглядывая карту, на которой недавно были помечены места новых вражеских заслонов.
— С прибытием герцландской армии у нас появляется шанс нанести контрудар. — Заметил другой сотник.
— Выходит, этот новый рейд — часть плана генерального контрнаступления? — Поинтересовался Манфред.
— Зная фон Категинбегга — сомневаюсь, господин сотник. Хотя, атака на йезеггадские коммуникации должна ослабить их натиск вдоль южного бегега Ггяйфкёнига.
— Герцландцы судья по всему намерены охватить йезерградцев с флангов, что-то на подобие того что они проворачивали в Аквелии и чейнджлингская армия в Эквестрии. — Предположил Пиркштайн.
— Может быть. Может быть. Так или иначе — силы нашей готы пгидётся газделить. Каждая сотня будет действовать самостоятельно. Наша цель — гайон вот этих большаков, котогые используются для снабжения и пегебгоски подгкгеплений. Задача пгостая — уничтожить как можно больше пегевалочных баз, обозов и вгашеских сил. Захват тгофеев пгиветствуется, но сейчас важнее, чтобы это всё не попало к пони, так что в случае невозможности тганспогтиговки всё захваченное должно быть уничтожена.
— Мы уже не первый раз действовали подобным образом, брат ротмистр.
— И, дай Артур, не последний. Когда выступаем?
— Завга утгом. На пгиготовления у нас есть эти сутки. Вы свободны, бгатья. Все, кгоме бгата Пигштайна. Бгат Пигштайн, останьтесь на пагу слов.
Рыцари один за другим вышли из шатра, внутри остались только Урлах и Манфред.
— Господин Пигштайн... — Ап Сирод прошёлся по по-походному обставленному помещению и присел на грубо сколоченный стул. Его лицо, как и всегда, напоминало полунепроницаемую маску. Трудно было понять, был ли он действительно спокоен или скрывал какое-то недовольство. — Ваш кавалег недавно "пгославился" своими выходками в Хельквилле. Что можете об этом сказать?
— Вы о Фельсене, брат ротмистр? — Пиркштайн насторожился.
— Именно о нём. Его нужно было наказать, но дело спущено на тогмозах. Если мы будем допускать подобное поведение сгеди молодых... Будет очень плохо.
— Я прекрасно вас понимаю, брат ротмистр.
— Хотелось бы мне вегить, что вы меня понимаете. Подобные занятия гаспгостганяются как чума, и богются с ними так же как с чумой. Если вы не можете спгавиться с нгавом одного хгабгеца, то сможете ли вы упгавиться с сотней таких же? Вот что меня настогаживает и гасстгаивает, брат сотник. Тем более, гегцландцы наши союзники, и таким образом мы невольно нанесли им оскогбление.
— Верно, брат ротмистр. Мы свободны от клятв императору, но это не значит, что мы не должны соблюдать приличия.
— И знаете, пгизнаюсь вам честно. Там ведь были Вингфгид и Сильбегкралле. Они могли это остановить, но не стали этого делать.
— Боюсь, если бы вмешался Гроссмейстер — то Фельсен уже болтался бы в петле.
Урлах невесело улыбнулся и утвердительно кивнул, видимо придав словам Манфреда немного другой контекст.
— Пожалуй, достаточно обсудили этот вопгос. Можете идти.
Фон Пиркштайн отвесил поклон и быстро удалился восвояси.
3
Падал снег, ветер почти утих. К всеобщему облегчению уже начинало порядком подмораживать. Землю сковало льдом и присыпало снегом, но небо ещё оставалось закрыто пологом облаков.
— Слушай, служивый, а какие облака, ну, на ощупь? — Прокопий стоял на посту у занятого гоплитами дома, когда к нему подошёл йезерградский пони в овечьем полушубке. Это был Сивко — его недавний знакомый. Сейчас он был весел и разгорячён, видимо возвращался с работы. Астрапи не заметил, как сдружился с ним. Сивко слыл как лентяй и пьянчужка, с женой и детьми вроде как ладил, жил он не то чтобы богато, но и не побирался с голода. Пегас покосился на приятеля из тени своего шлема. Длинная тяжёлая епанча почти полностью скрывала Прокопа, на голову помимо глубокой стальной каски был накинут просторный тёплый капюшон.
— Ну, как тебе объяснить. — начал было нимбусиец, желая разогнать скуку стояния на часах. Он не воспринимал это занятие серьёзно, скорее как некий отдых после длительного времени полевых патрулей. — Облака — это вода.
— Вода? Глуповато звучит.
— Ну, не знаю. Вы наверное думаете, что облака состоят из ваты или чего-то такого. Нет, они состоят из воды.
— То есть пролететь через облако и, допустим, искупаться — одно и то же?
— Почти. Я бы сравнил это с поливанием из лейки. Большой, громадной лейки. Лейки размером со вселенную.
— Ясно. Вы ведь ещё можете ходить по облакам, верно?
— Можем. Хотя по законам физики не должны. Вот Сивко, посмотри наверх. Что ты видишь?
— Облака, служивый.
— Самые паршивые облака, скажу я тебе. Хуже зимних облаков ничего нет. По таким и ходить мерзко, а летать в них — тем более. Облако оно как губка, влетел сухой — вылетел мокрый, а это всё ещё и морозом схватывает, крылья льдом покрываются... Весьма паршиво.
— Ясно, то есть вы летом летаете. Летом лучше, да?
— К сожалению, мы летаем тогда, когда того требует долг. Я уже не помню когда поднимался в воздух сам по себе. На границе со Степью хорошо — там сухо, тепло, ветер помогает. Но там опасность была ближе, чем здесь.
— Опасность она, служивый, и близко и далеко. Мы, служивый, давно уж так. У нас тут не то война, не то мир — вроде тихо всё, хорошо, спокойно. Мы и своих-то солдат видели от силы раз пять, не говоря уж о рыцарях. А ведь могут и прилететь...
— Прилетят — прогоним. — твёрдо и с энтузиазмом ответил Прокопий. "Эх, вот бы поскорей уже прилетели!" — Мелькнула в голове крамольная мысль.
Вспомнилось жеребячество, вспомнился солёный воздух приморских скал, милое солнце родины. Ему ещё пятнадцать, он и пара десятков его сверстников-земляков в гимнасии, удивлённо глазеют на нечто новое, интересное. известное им лишь по слухам да рассказам родственников.
— Вот это — доспех грифонского воина. — Престарелый пегас представил их любопытным взорам стойку, на которой висели стальные латы. Простые, без вычурной отделки, ещё хранящие на себе воронение. Они напомнили Прокопу панцирь какой-то донной морской твари: шлем имел гребень и козырёк, от затылка к плечам шли защитные пластины, напоминавшие рачью чешую, под козырьком находилось забрало, полностью скрывавшее лицо. Массивные наплечники защищали заодно и грудь и часть спины, множество маленьких пластинок поблёскивали на стальных рукавах, которые, казалось, могли гнуться в любом направлении и нисколько не стеснять своего владельца. Забавное зрелище, оно напоминало чучела, которыми илоты отгоняют птиц от своих пашен. Забавное, и одновременно страшное... У железной статуи не хватало только защиты нижних суставов задних ног, а в остальном она напоминала почти живое существо, просто замершее на мгновение.
— Видите вмятину? — их ментор показал на едва заметный след на гладко-чёрной кирасе. — Это — след от пули. Воин, который сражался в этом доспехе, храбро сражался и был взят в плен в битве на Кольтсовом поле триста лет назад. Тогда на нём насчитали ещё с десяток таких отметин, но наши кузнецы выправили большую часть из них. Эта отметина — не из того времени. Её сделал цельнометаллический патрон современной магазинной винтовки. Результат тот же, что и тогда. Какой вывод можно сделать из этого?
— Эти доспехи хорошо защищают от огнестрельного оружия. — Прокопий среагировал раньше всех и был удостоен вниманием.
— Верно, Астрапи. Грифонский доспех сделан из того же материала, что и наша защита, но грифоны используют особую магию, заставляющую пули отскакивать, а клинки соскальзывать в тех случаях, когда и те должны были попасть в цель. Поэтому, если вам доведётся встретиться с бронированным воином — то стреляйте и бейте так, чтобы поразить его наверняка. Кто предложит мне лучший вариант, как это сделать?
— Позвольте мне высказаться, о Гипполох! — На этот раз возможность дали уже Захарию. Гипполох молча кивнул и пригласил его войти внутрь круга.
— Что-ж, покажи нам.
Захарий подошёл к пустому доспеху и наклонил голову, будто бы пытаясь разглядеть его с другого угла. Он сощурил глаза, обошёл рыцаря кругом, будто бы пытаясь мысленно подковырнуть эту консервную банку, но куда бы он не взглянул — везде его взгляд наталкивался на хитрый и изобретательный ответ уже давно почившего мастера, умело прикрывшего все очевидные места, куда мог бы быть нанесён удар клинком. Наконец, Захарий покачал головой и произнёс:
— Если бы я встретил в бою такого, то сначала я дал бы ему выдохнуться, а потом... А потом я бы стукнул его копытом по башке. Вот сюда. — пегас осторожно дотронулся копытом до одной из полусфер чёрного шлема. — Тогда ему станет совсем плохо и его можно будет пленить. Ну или он упадёт на землю и у меня будет возможность добить его там. Доспехи хорошо защищают, но они тяжёлые. Килограммов двадцать, может больше. Такое на себе трудновато вынести, особенно в воздухе.
— Неплохая идея, юноша. Как видишь — на этом доспехе нет дыр кроме тех что были запланированы кузнецом. Рыцарь выдохся от боя со множеством врагов. Он утомился, оказался оказался окружён и отрезан от своих, он сдался так как не мог продолжать бой и прекрасно понимал, что не сможет победить. Таким образом мы видим, что для победы над врагом нужно в первую очередь поставить его в такое положение, из которого он не сможет выбраться. Обмануть его, превзойти его, несмотря на то как хорошо он вооружён и обучен. Это, юные граждане, и называется словом тактика...
— Эй, селянин! Иди отсюда, шу! — Лохаг Кирос появился из ниоткуда и как хищная птица накинулся на Сивко. Пони не испугался гоплита, но и не стал ему перечить. Он спокойно кивнул и удалился восвояси. Предавшийся воспоминаниям Прокопий попал в не лучшую из ситуаций.
— Виноват, о лохаг. Разговорились по пустяку.
— Не болтай — замёрзнешь. — серьёзно, но не без иронии заметил старший начальник. Он был в хорошем настроении, погода не так расстраивала поседелого, опытного воина, уже привыкшего не замечать подобных неудобств. — Знаешь, какой сегодня день?
— Первое декабря, начало зимы. — Почти вопросительно ответил Астрапи.
— Нет. — с улыбкой проговорил старший начальник. — Сегодня вы покажете на что способны.
Прокопий вопросительно посмотрел на своего начальника. Его взгляд, часто казавшийся глубоким и непроницаемым, теперь выражал лишь одну мысль: "Скоро будет драка." Это и пугало, и радовало одновременно. Пегас вспомнил прозвучавший только что разговор — слова отдавались в его голове ударами набатного колокола. Вот оно, дождались. Мечта стала явью, предоставив ему столько же возможностей прославиться сколько и опасностей, способных погубить его и его друзей.
— Не волнуйтесь за нас. — Прокопий неглубоко поклонился в знак уважения. В этот момент его командир уже смотрел в другую сторону и думал о другом. Вот Кирос услышал его слова, быстро сверкнул на него серыми как облака глазами и резвым шагом куда-то направился, гонимый грузом ответственности куда более тяжёлой, какую мог представить себе молодой гоплит.
4
Кровавая заря осталась где-то впереди и наверху, сокрытая густым пологом облаков. Где-то наверху завывал злобный холодный ветер, но здесь, над кронами деревьев, он не имел полной силы. Сотня летела параллельно земле, выстроившись в некое подобие колонны. Десятники находились не среди своих бойцов, а по краям построения, задавая ему направление и не давая рыцарям сбиться с пути. Высота давала отличный обзор, но она же и делала их заметными и уязвимыми, над облаками же было слишком холодно, а обзор и вовсе становился нулевым.
Ветер не шумел в ушах Хайнриха фон Фельсена — на нём был плотный ватный батват, стойко выносивший порывы ветра. Он молчал, не имея ни желания, ни возможности произнести хоть одно чётко различимое слово. В голове стучал азарт низкого полёта, крылья почти бесшумно рассекали воздух и рыцарь лишь иногда взмахивал ими, чтобы не напороться на верхушки деревьев. Его мысли сейчас занимало не так уж много вещей — он думал о войне.
О том, как бестолково она началась и как бестолково она тянулась день за днём, неделя за неделей... Там, где простого солдата или офицера поражала волна эмоций, там где он пугался, отчаивался, испытывал патриотический подъём, радость, ненависть — рыцарь думал о другом. Все эти серые фигурки, выстроенные в колонны, копошащиеся, суетящиеся как рабочие муравьи, как туристы или студенты-геологи, впервые увидевшие красоту гор. Прекрасно знающие об их существовании, но лишь со слов и из книг, они прикрываются своими поверхностными знаниями от реальности, деля страх пополам с дилетантским любопытством. Что-ж, там где армейцы были туристами (новое, дурацкое слово, придуманное дураками для описания дураков), рыцари были горцами, теми кто не ходит по краю обрыва, а живёт на нём, регулярно заглядывая в чёрную пропасть. Они не размышляли о "долге перед родиной" или "патриотизме", даже присяга и служба для них имела другой смысл, чуждый для полуграмотного крестьянина которому втиснули в лапы ружьё и бросили в топкое болото окопов. Их обязательства простирались дальше и глубже всех возможных текстов и фраз, они уходили корнями в века, в поколения их предков. Они были обязаны не магистру, не богам, и уж тем более не пресловутой "Родине", о необходимости борьбы за которую они узнали всего пару лет назад. Хайнрих очень смутно понимал за что он сражается, почему он поддерживает "чёрных плащей", к чему стремится нынешний магистр и его прихлебатели. Всё это казалось ему чем-то похожим на истории из прошлого: тайные интриги, заумные заговоры, планы и грёзы о господстве и могуществе, безумные, но великие, растущие как раковая опухоль по мере своего воплощения. Он знал их всех слишком хорошо, чтобы разбираться в их планах и понимать их. Раньше они воевали по чуть-чуть, мелкими рейдами, походами, "провокациями", как стало модно говорить в последнее время. Недавно война началась по-крупному. Они жались, отступали, многие их коллеги из Лангешверта остались без своих поместий, кто-то потерял там родню и деньги... Только эта мысль казалась Фельсену важной, животрепещущей. Было бы очень нехорошо, если бы и его родовой надел оказался в копытах врага. Остальное — лишь скучная и пустая возня армейских корпусов, проходящая под грохот пушек и стрёкот адских косильщиков. Они уступали в ней. Вернее, не они — а эти жалкие смерды, по какой-то ошибочной случайности назвавшие себя воинами. Рыцари Хельквилла в этой кампании пока что не понесли ни одного значимого поражения...
Лес кончился, сотня вылетела на широкий простор полей, запорошенных свежим снегом. Здесь возникала опасность быть замеченными, этот участок нужно было преодолеть как можно быстрее. Десятники, следуя жестам сотника, начали изменять направление полёта остальных рыцарей. Они заламывали очередной крюк, следуя по наиболее безопасному маршруту. Ветер хлестал Хайнриха в лицо, после поворота он начал бить в бок, по кирасе и длиннополому гамбезону, который был не только поддоспешником, но и достаточно тёплой курткой. Гряйфкёниг они пролетели почти сразу, с тех пор ветер дул в одном направлении — с востока на запад, будто бы пытаясь задержать их на своём пути. Время шло час за часом, привалы были редкими, но и снаряжение воинов позволяло им делать более длинные броски. Никаких подвод с поклажей, никаких запасных доспехов, никаких элементов роскоши или прочих излишеств. Не то чтобы кавалеры Ордена не любили всего этого, скорее они просто не могли себе это позволить.
Сотня тем временем уже добралась до опушки нового участка леса. Как раз в этот момент в воздухе появились приближающиеся разведчики: едва завидев их, фон Пиркштайн тут же приказал снижаться, летевшие в хвосте колонны поняли этот приказ по эволюциям крыльев десятников, передававших его по цепочке. Отдавать команды на ветру сложно и опасно, а им нужно оставаться незамеченными, хотя бы какое-то время. Фельсен начал замедляться, плавно тормозя крыльями о воздух. Отточенный приём, вошедший в привычку. Никакого шума, свиста, железного грохота — они садились на землю тихо, как ночные хищники. Хайнрих сделал несколько шагов чтобы затормозить окончательно, перед ним чернел затылок одного из его сослуживцев — рыцаря Курта фон Везера, приходившегося по совместительству его добрым соседом и троюродным братом. Паж Фельсена был младшим братом Курта, он сам должен был стать рыцарем после нескольких лет службы при старшем товарище. Почти весь десяток Хайнриха так или иначе состоял из его соседей и дальней родни, один его начальник происходил из другой области и не имел с ним никаких связей, кроме служебных. Они быстро построились, почти с каждым воином было по слуге-пажу, так что десяток в сотне насчитывал двадцать, а сама сотня не одну сотню, а две.
Провели перекличку, после переклички рыцари проверили своё снаряжение: Хайнрих убедился в том, что его оружие надёжно пристёгнуто к панцирю, его паж, носивший имя Сепп, убедился в том, что их худой походный ранец не распахнулся в полёте и всё осталось на своих местах. Щуплый, низенький юноша лет пятнадцати казался тенью по сравнению с крепким и рослым воином, облачённым в пусть и не полный, но всё-таки доспех.
— Всё на месте? — По своей въедливой привычке спросил у Сеппа Фельсен.
— Да, господин. Мне паж десятника посоветовал перематывать суму дважды — очень полезно, оказывается.
— А сам ты не догадался. Ну, когда я был пажом — меня частенько стращали и за меньшее. — Сепп коротко и благодарно кивнул, Хайнрих вдохнул холодный свежий воздух. Запах хвои едва пробивался через едкий запах пота, сапожной мази, оружейного масла и пороха. Сейчас их можно было бы вычислить исключительно по запаху. Хотя, судья по тому, как торопливо подлетали разведчики — что-то подобное уже случилось. Тем не менее, пока что рота спокойно распределялась по лесной поляне, рыцари располагались для отдыха.
— Костра не будет. Нет времени. — Строго проговорил Куно фон Эирбург, только что вернувшийся от сотника.
— Сколько времени у нас остаётся, в таком случае? — Подал голос фон Везер, любивший периодически спорить с десятником, всегда отстаивая своё право, но редко переступая черту.
— Примерно полчаса, не больше. Вам это понятно?
— Понятно, брат десятник. Сухари поломать успеем.
Куно отделался кивком и снова удалился, разыскивая затерявшегося среди чёрных фигур сотника. Его подчинённым осталось только по максимуму использовать оставшееся у них время. Почти все разлеглись на своих плащ-палатках, Фельсен тоже лёг, желая перевести дух. Глаза не смыкались, сон не находил. Слишком холодно, зябко, противно. Сухарная сумка пустовала, не было даже шнапса, чтобы хотя бы на миг согреть себя.
— Скоро будет дело, мне так кажется. — Неуверенно проговорил Воллен.
— Всем кажется. Не робей — руби наотмашь. Мы тут охотники, они — добыча. — фон Везер начал поучать товарища. — Побьёшь их, прогонишь — всё твоё, бери что вздумается, лупи кого хочешь, их-то точно боятся нечего, они сами себя боятся.
— Ну-у не скажи, брат-рыцарь. — заметил другой воин. Фельсен не видел его , так как закутался в плащ, но узнавал в его голосе голос одного из его десятка. — Иной раз и вилланы огрызаются.
— С таких вилланов я бы кожу сдирал и к столбам приколачивал. Мой троюродный братец бывал в Лангешверде — вот там всё было как надо — резали их как свиней, головы рубили — только свист стоял. Правда, Хайнрих?
— Зарубил 157 пони и ещё 50 вооружённых бунтовщиков впридачу. — Глухо заявил Фельсен из-под плаща. На ум сразу пришли недавние воспоминания, Хайнрих вспомнил то дикое чувство азарта, испытанное им тогда. Он холодно улыбнулся про себя, ему очень захотелось повторить тот опыт.
— Славно! Про тебя надо написать статью в газете или сфотографировать. — Заметил кто-то ещё.
— И это только подтверждённые. — Фельсен откинул плащ и сел. — Сдаётся мне, что я тогда убил больше. У нас тогда было просто, всякий кто бежит — бунтовщик, всякий кто стоит — дисциплинированный бунтовщик. С настоящим боем не сравнится, конечно, но практика — всегда практика.
— Жаль меня там не было. — Посетовал фон Воллен.
— Ты в том году был ещё пажом, тебя там и не должно было быть. Всем своё время и своё место, брат. Боги итак дали нам много шансов показать себя, нечего создавать их самостоятельно. — Говоря это, Везер едко взглянул на Хайнриха. Тот, казалось, даже не понял намёка брата-рыцаря.
— Господа! Вас вызывают к сотнику! — Паж Эирбурга появился достаточно внезапно. Хайнрих посмотрел на него с недовольством и презрением, но, понимая что он всего лишь передаёт приказ, начал подниматься с земли, сматывая свой плащ в некое подобие шинельной скатки. В полёте он был лишь помехой, поэтому в воздухе его носили через плечо. Рыцари и пажи направились к начальству.
Пиркштайн и командиры десятков собрались в центре поляны, к моменту прибытия Фельсена и остальных их совещание ещё не закончилось.
— Стало быть, нужно их выманить. Спровоцировать на атаку, верно? — Спрашивал сотник у одного из своих подчинённых.
— Да. Но они уже знают о нас, они нас видели и скорее всего — уже учуяли. Как думаете, братья, как будут поступать наши враги?
— То же что и мы. — подал голос другой десятник. — Они знают нашу тактику. Мы знаем их. У нас не так уж много времени чтобы что-то выдумывать.
Остальные десятники молчали, не желая разбрасываться своим словом когда всё уже было решено.
— Десяток здесь, ваше благородие. — Проговорил паж и указал на подошедшего Фельсена и остальных. Пиркштайн и Эирбург переглянулись, сотник глубоко кивнул и положил лапу на плечо подчинённого. Напутственных слов не было, достаточно было и этого.
— Все в сборе? Тогда пошли. План объясню позже.
Десятник возглавил отряд, и вместе они двинулись к опушке леса. Там, где деревья переходили в густой кустарник, воины остановились, кругом обступив старшего.
— Разведчики доложили о том, что пегасы занимают деревню в десяти километрах впереди. Скорее всего, там находятся вражеские обозы, поэтому её захват необходим. Выбить их оттуда не получится, остаётся одно — выманить и разбить в воздухе, по частям. Где-то в этом районе мы заметили их патруль. Они уже ищут нас, кто-то один должен послужить им приманкой, выманить их на засаду где их будут поджидать остальные. Перед тем как мы их поколотим они должны вызвать подмогу, чтобы их главные силы бросились им на подмогу. Остальное зависит от Пиркштайна. Он знает, что нужно делать.
— Как вы предлагаете их заманить? Просто показаться перед ними? — Задал неуместный вопрос фон Везер.
— Да. Притворитесь что сами не хотели этой встречи, а потом приведите их к нам. Понятно? — Везер кивнул. — Кто пойдёт добровольцем, в таком случае?
— Я, брат десятник. — спокойно произнёс Фельсен, до того молчавший. — Только мне нужен ваш старый пистолет. И ваша трубка.
— Трубка? — Куно был не то чтобы очень доволен предложением подчинённого.
— Да, это нужно чтобы привлечь их наверняка. Я бы использовал свою трубку, если бы она у меня была. Но её у меня нет.
Фон Эирбург хотел было посмотреть на Хайнриха как на сумасшедшего, но вдруг в его глазах сверкнуло понимание.
— Как же я сам не догадался. Усмехнулся он. Ладно, так и быть.
5
Десятка пегасов летела в разомкнутом строю, отдалённо напоминая клиновидный косяк перелётных птиц. Астрапи вёл своё звено, отдавая команды при помощи эволюций крыльев. Ветер сдувал слова в сторону, он при всём желании не смог бы докричаться до Захария и Евгении, будь они хоть в паре метров от него. Картина вокруг вызывала меланхолию: всё вокруг казалось пустым, безжизненным. Где-то там, по берегам далёкой и могучей реки тянулись вереницы сёл, деревень и хуторов. Здесь же их было немного, а те что маячили на горизонте — глухо молчали, закрывшись ставнями и дверьми от зимнего холода. Да, здесь действительно пролегали важные военные коммуникации, но и они сосредотачивались где-то позади них, вдоль крупных большаков, шедших из Йезерграда в сторону грифонских земель. Менее выгодная альтернатива речной магистрали. Менее выгодная и куда менее безопасная.
Маленькая чёрная точка замаячила на границе зрения. Прокопий обернулся и молча приказал своей тройке замедлиться. Это заметила остальная часть десятка — клин начал замедляться и заворачивать в сторону. Точка не оказалась обманом зрения: она неслась под облаками, описывая широкую дугу. Пыткие глаза гоплита впились в странный объект, постепенно становившийся всё больше и различимее. Вот от общего пятна отделились крылья, вот стали видны когтистые лапы, гребень и козырёк чёрного шлема... Это он. Один из них. Рыцарь. Астрапи быстро вскинул винтовку, но боковым зрением увидел немой приказ лохага: "Стой, подпусти." — Пегасы не стали стрелять, лох сменил траекторию, подстраиваясь под траекторию разведчика. "Преследование, будем брать языка!" — Вдруг понял молодой гоплит, чувствуя как по жилам разливается горько-сладкий азарт. Это он схватит его за шкирку, это ему будут воздавать почести! Он, Прокопий Астрапи, назначенный командовать, тот кому доверились, тот кто достоин славы! "За Нимбусию! За меня!" — В его сердце приятно ёкнуло, воин и не заметил, как на его лице расплылась улыбка. Всё происходило быстро и медленно одновременно, земля проносилась под ними за мгновения, тогда как их собственные движения были плавными и спокойными.
Рыцарь выдернул из-за белого кушака старинный пистолет. Прокопий не раз видал такие — из них стреляли не дальше чем на сто шагов, а между ними было не меньше двухста. "Дурак!" — Обрадовался пони, когда облако белого дыма вылетело и тут же было сметено порывом ноябрьского ветра. Пуля не вылетела, произошла осечка. Видимо порох промок, пока враг прятался в облаке. "Свернём петуху голову." — Прошептал пегас, бегло осматривая своё оружие. Винтовка была в целости и сохранности, короткий игольчатый штык блестел на её конце, отдалённо напоминая копья его славных предков. У рыцаря не было копья, его мечишко казался бесполезным по сравнению с более длинным и эффективным оружием пегаса.
Кайрос сделал резкий боевой разворот и повёл десяток наперерез одиночке. Астрапи приказал своему звену взять вправо, чтобы зайти к грифону со спины. То же самое делала и левофланговая тройка. Рыцарь продолжал лететь, будто бы не замечая того, что его окружают со всех сторон. Одинокий, почти безоружный по сравнению с десятком гоплитов, он выглядел как хороший "язык". Его "язык", его и только его. На боку Прокопия висел моток длинной и крепкой верёвки, один конец которой кончался петлёй, а другой был крепко намотан на его правое копыто. Хороший, крепкий аркан, позаимствованный у заклятых соседей из Зафии. Ещё по одному было у каждого в десятке. Не все умели им пользоваться, да и сам Астрапи не то чтобы надеялся на верёвку. Скорее всего они просто возьмут его под конвой, а он просто повинуется, ведь "глупая смерть для них равносильна бесчестью", как не раз было сказано его наставниками и написано в умных книгах.
Рыцарь тем временем остановился в воздухе, его лапа скользнула куда-то вниз и влево. Выстрел донёсся до пегаса лёгким незначительным хлопком, в этот же момент голова лохага Кироса разлетелась в кровавые ошмётки. Всё вокруг застыло, превратившись в дикое подобие чёрно-белой фотокарточки: мёртвое тело их командира, миг назад спокойно ведшего своих подчинённых тяжёлой бесконтрольной массой падало на землю. "Лохаг мёртв. Что теперь делать?!"
Над ухом пегаса просвистел выстрел Захарии, это заставило его очнуться и так же вскинуть ружьё. Ещё миг. Их врага уже не было там, где он находился миг назад: воин порхнул в сторону так, будто не был отяжелён ни доспехом, ни снаряжением. Над ним и возле него просвистело несколько пегасьих выстрелов — ни один не достиг цели. "Почему? Их ведь учили! Почему этот мерзавец до сих пор жив!? Нет... Нужно взять его живьём, выполнить приказ, иначе остальное вороньё смоется, сбежит!" — Лихорадочно думал Прокопий, беря упреждение и метя грифону в крыло. — "Это тебе за Кироса, скотина!"
Астрапи уже был готов нажать на спуск, как рыцарь пронёсся мимо одного из его товарищей, закрывшись им и сбив прицел Прокопия. Тот гоплит тоже метил в хельквилльца, его винтовка рявкнула, но пуля просвистела мимо, ушла в молоко. Хлопнул ответный выстрел — бедро пегаса взорвалось брызгами крови и осколками костей. Тот завопил от боли и внезапности и тоже топором пошёл вниз, видимо потеряв сознание от шока. Двое других гоплитов из тройки того бедолаги бросились на врага, норовя ударить его штыками своих винтовок. Рыцарь успел выхватить меч, но не успел ничего сделать — один штык ударил его прямо в грудь, другой попал по голове, но прошёл по касательной. Враг что-то вскрикнул, взмахнул клинком — голова ближайшего к нему пегаса полетела вниз в фонтанах крови, его напарник рванул вверх, спасаясь от смертоносного острия. Он действовал на рефлексах, лихорадочно вспоминая все свои прошлые стычки. Рыцарь не стал пытаться достать его клинком, одним движением выдёргивая кремнёвый пистоль из-за кушака и наводя его на противника. Боёк щёлкнул — вылетела струя белого дыма. Опять. На этот раз — по настоящему. Пуля попала пони в грудь, пробив кожаный панцирь и раскрошив ему грудину. У четвёртой жертвы не хватило доли секунды чтобы дёрнуть затвор винтовки и разрядить её в лицо мерзавцу. Всё это произошло быстрее, чем Прокопий успел нажать на спуск.
Вот слева от него что-то метнулось вперёд, он быстро понял — это Евгения. Крылья будто сами толкнули его вслед за ней. "Он устал, он ранен, он выдохся, на нём доспехи!" — Пытался он обнадёжить себя. Вот справа показался Захарий — он зажал ружьё в одной ноге, а другой в это время готовился применить аркан. Астрапи не стал ему запрещать — это действительно могло сработать. Они общались между собой без слов, ограничиваясь только жестами. Евгения решилась отвлечь его слева, тогда как Захарий должен был подойти с уязвимой правой стороны. Прокопию же оставалось только лобовое нападение. Где-то за спиной чудовища сейчас находилась левофланговая тройка. Они были недалеко, но времени оказать им помощь у гоплитов уже не было.
Евгения с криком врезалась в рыцаря, норовя вонзить штык в крыло или уязвимое сочленение кирасы. Грифон молниеносно огрел её витой гардой меча, крик быстро осел до громкого хрипа. Астрапи своим нутром ощутил как ломаются позвонки её шеи, как она в недоумении выкатывает глаза, тщетно хватает воздух... Гоплит разозлился ещё сильнее, на миг ему показалось, что он сам готов погибнуть, лишь бы этот бешеный погиб вместе с ним. Захарий попытался накинуть аркан: петля упала рыцарю аккурат на шею, но он тут же перерезал верёвку своим мечом. В тот же миг Прокопий со всего лёту ударил его. Не штыком, но прикладом, метя в хрупкие лицевые кости, желая убить его с максимальной жестокость. Вдруг, кто-то схватил его за ногу, стальная хватка заставила его резко замедлиться, удар не прошёл мимо, но и не нанёс и половины того вреда, который должен был нанести. Прямо перед ним раздался странный визжаще-скрежещущий звук, а потом одетый в стальную перчатку кулак вышиб из него сознание. Пегас кубарем понёсся к земле. Он рефлекторно пытался выровнять полёт, но вскоре врезался в густую крону раскидистой ели. Последовало ещё одно падение, он больно ударился о несколько толстых веток пока не угодил в сугроб. Как ни странно, Прокопий быстро опомнился и тут же взглянул наверх: он был уже не один. Их было уже десять, десять таких же как он. Захарий погиб почти сразу после его падения, левофланговое звено Адониса сделало несколько ретирадных выстрелов по врагам, а потом начало улетать в сторону деревни. Рыцари вяло преследовали их, несмотря на численное превосходство.
Опомнившись, Прокопий понял, что за ним следят. Он с трудом поднялся из сугроба, винтовки с ним не было — видимо ремень порвался где-то на моменте столкновения с деревом. Пони увидел сероватую фигуру в домотканом пальто и рогатой грифонской каске. Она не выглядела так опасно, как тот рыцарь, но всё равно представляла угрозу, так как была вооружена карабином. Хельвиллец любопытно взглянул на Астрапи, а потом начал осторожно подходить к нему, держа оружие наперевес. "Он хочет убить меня." — понял пегас. — "Он. Хочет. Убить. Меня!" — снова повторил он эту мысль, и на этот раз она показалась ему ещё страшнее. "Он хочет убить меня, того кого все так любят! Меня! Меня! Меня! Я не хочу умирать, я не умру здесь!" — Отчаянная храбрость, которую он испытывал миг назад, обернулась животным, всепоглощающим страхом. Пегас не думая сорвал со своей головы шлем и со всей силы бросил её в грифона и что есть мочи бросился бежать.
6
Фельсен яростно хохотал, рассекая клинком воздух. Сознание, миг назад спокойное и полное воинского хладнокровия, сейчас будто бы заволокло багровым дурманом. "Это моя натура, это я настоящий!" — Гордо и радостно думал он, раз за разом вспоминая прекрасные мгновения, каждое из которых могло стать последним в его жизни. Воля, азарт, близость смерти — о, как прекрасен этот мир! Теперь понятно, откуда брали вдохновение рыцари-поэты. После минуты настоящего, смертельного боя даже простое дыхание может показаться даром Богов.
— Фельсен! Сюда! — Донёсся до него крик десятника. Он тоже звучал весело, приподнято, видимо подоспевшие братья-рыцари дали взбучку оставшимся язычникам. Рыцарь неохотно опомнился от грёз и выполнил приказ. Рыцари собирались на окраине берёзовой рощи. Им нужно было перевести дух. Нимбусийцев застали врасплох, но дрались они очень недурно. Хайнрих надеялся на достойную встречу, на смех товарищей и уважительный взгляд командира, но стоило ему предстать перед Куно, как его тон быстро сменился с весёлого на резкий, осудительный.
— Фельсен рас-стак Эир-Борея! Ты, Маар бы тебя побрал, куда вырвался?! Да ещё и один, один на десятерых! Они тебя чуть на ремни не пустили! Ты это понимаешь, брат-рыцарь? Это не депоньские свинопасы, это, мать их, нимбусийские гоплиты, то что они тебя там же на месте не прирезали — это большая удача! — грозный, металлически скрипящий тон рыцаря немного поутих. Он оценивающе осмотрел подчинённого с головы до ног, потом из-под козырька шлема взглянул ему в глаза, пытаясь разглядеть в них какое-то понимание своих слов. — Такая удача, юноша, всегда берёт втридорога. Нельзя вечно полагаться на неё.
— "Клянусь, что встретив троих язычников, я не поверну назад, а буду честно биться с ними." — Хайнрих ответил цитатой из орденской клятвы. Эирбург поморщился.
— Троих, но не десятерых, Фельсен. Может твоя жизнь значит не так уж много для тебя, — десятник понизил голос, переходя на более "мирскую" тему, — но от неё зависит сохранность немалого участка земли, твоя семья и дворня. Тебя убьют, а твою усадьбу продадут с молотка какой-нибудь фермерской скотине, если, конечно, твоя жена не попытается отстоять хотя бы мизерную её часть. Ты чтишь своего отца? Скорбишь по нему? Вот имей ввиду, что старик хотел бы чтобы ты прожил ещё немного. Глупо гибнуть в двадцать лет.
— А тянуть до тридцати довольно скучно, брат-десятник. — Возразил ему фон Везер. Эти слова были встречены одобрительным смехом молодых рыцарей. По их глазам было видно, что бой Хайнриха оказал на них очень солидное впечатление.
— Отставить разговоры! — почти по-армейски рявкнул Эирбург на фельсенского кузена. Тот присмирел. После боя все были разгорячённые, злые. — Фельсен, трубка у тебя?
— Конечно. Вот. — Хайнрих вытащил из одного подсумка трубку брата-десятника.
— Ну, несмотря на всю излишнюю дерзость — ты всё-таки молодец. Перехитрил их по высшему разряду, я думал что язычники на это не клюнут. Приём хороший и стар как наш орден.
Вскоре, до рыцарей добрался гонец от Пиркштайна. Это был не паж, а сотенный прапорщик. Узнав, что задача выполнена и пегасы отступили для вызова подмоги, он передал приказ высокого начальства:
— Двигайтесь вдоль лесополосы на северо-восток, сотня поменяла диспозицию и готовимся напасть на деревню. Вам на замену будет послан другой отряд.
— Значит Пиркштайн принял решение выманить основные силы гарнизона и разорить деревню пока те будут гоняться за ветром? Очень хорошо. Отлично! — Заявил десятник прапорщику. Тот простовато кивнул, прямо воспринимая похвалу своему начальнику.
— Жаль! Я бы добыл ещё парочку язычников во имя Терезы фон Сильберкралле! — Раздосадованно воскликнул Хайнрих и тряхнул головой, бряцнув застёжками шлема.
— Спокойно, брат. Ещё успеешь! — Воскликнул Везер, хлопая воина по плечу тяжёлой латной рукавицей. Обращение "брат" в этом случае подразумевало не только орденское обращение. Так или иначе, приказ нужно было выполнять.
Десяток быстро поднялся в воздух и исчез с места стычки, следуя за прапорщиком как за проводником. Рыцари скрывались в широкой балкой, заросшей чёрным облетевшим кустарником. Эирбург не сразу заметил их с воздуха. Вскоре он уже докладывался сотнику, тот отряжал новую группу чьей задачей было манежить нимбусийцев как можно дольше и при этом уцелеть. В итоге решено было отправить храброго и опытного десятника фон Крахенбрюка с тридцатью рыцарями и сорока вооружёнными пажами. Хайнрих жалел, что он и его земляки не полетели вместе с ними, их клич: "Больше язычников — больше добычи!" отдавался в его сердце завистливой горечью. Греховное чувство, не достойное верующего, а ведь Фельсен более чем считал себя таковым. Спровадив отвлекающий отряд, сотня выбралась из укрытия и двигалась вперёд, постепенно разворачиваясь в разомкнутый порядок. Там, впереди, на обрывистом холме стояла их цель — одна из деревень, отмеченная ротмистром для атаки. В небе над ней десятками вились крупные птицеподобные создания, их серо-зелёные плащи смешивались с облаками. Всё новые и новые стайки существ поднимались в небо, формируя колонну, пока что свёрнутую наподобие змея-уробороса. Наконец — они понеслись на своих крыльях, двигаясь как раз туда, куда некоторое время назад направился Крахенбрюк. "Арктур, дай им сил!" — Полушёпотом проговорил паж Фельсена, осеняя себя тройным знамением. Воин понимающе кивнул, ему на ум пришла древняя молитва, которой он научился у своей матери ещё в глубоком птенчестве:
"Предобрая владычица Эир-милосердная и господь наш Арктур-победоносец..." — Нимбусийцы скрылись из виду, оставляя деревню практически без защиты. — "Благословите, о Боги наши, налёты меча божьего и братьев моих, кои со мною есть, облаком обволоки, небесным, святым, каменным твоим градом огради..." — Грянула команда сотника — рыцари и пажи начали переходить с шага на бег. — "Всемудрый Борей-вседержитель, ущити меня, кровь твою, и братьев моих на все четыре стороны: лихим тварям не стрелять, ни рогаткою колоть и ни мечом великим сечь, ни колоти, ни обухом прибита, ни топором рубити, ни саблями сечи, ни колоти, ни ножом не колоти и не резати ни старому и ни малому, и ни копытному, и ни пернатому; ни язычнику, ни колдуну и ни всякому чародею рогатому. Все теперь предо мною, мечом божьим, посироченным и судимым..." — Бег сотен ног продолжал ускоряться, ещё одна команда — воины расправили крылья, взмывая в небо, подобно туче гигантской чёрной саранчи. — "На небе на высоком, на облаке широком стоит столб железный. На том столбе Арктур-кузнец, подпершися посохом железным, и заколевает он железу, булату и синему олову, свинцу и всякому стрельцу: "Пойди ты, железо, в чёрну землю от воина святого и братьев его и слуг его верных мимо. И стрела стальная расщепись о бронь его аки деревянная..." — Прогремел яростный клич, мечи покинули ножны. В деревне их уже заметили, застигнутые врасплох жители метались по улицам, оставшийся в селе мизерные остатки гарнизона гоплитов с мрачной решимостью готовились продать свои жизни по-дороже. Фельсен потянулся к ножнам и выхватил своё оружие, одним клювом дочитывая последние слова молитвы: "Защити меня, слугу божия, золотым щитом от сечи и от пули, от пушечного боя, ядра, и рогатины, и ножа. Будет тело мое крепче панциря..."
7
Прокопий добрался до окраин деревни слишком поздно, разминувшись со своей сотней на значительное время. Первые минуты он не замечал своих травм, но время спустя его крыло, задняя левая нога и челюсть разразились страшной режущей болью. Вывих, возможно перелом. О травмах некогда было думать — пегас бежал и бежал, преследуя единственную мысль — добраться до товарищей, предупредить их обо всём. Даже если их давно предупредили до него. Он хотел к своим, хотел снова оказаться среди граждан, среди своих друзей и земляков, среди тех, кого считал братьями. Трусость? Возможно. Большей трусостью было бы сдаться, позволить убить себя уподобляясь безвольному животному на скотобойне. Он не таков. Его нить жизни прервётся уж точно не здесь. Не сейчас.
Когда раненый гоплит доковылял до стоявшего на окраине дома, боль стала практически нестерпимой. Со двора ему навстречу выбежала кобыла и молодой жеребец, почти жеребёнок. Они поддержали его, помогли войти. Вскоре показался и отец семейства, Прокопий не сразу узнал его. Это был Сивко. Боль застилала глаза. Тяжёло было даже говорить. Очнулся он уже внутри, когда чьё-то грубое, но выверенное движение вправило челюсть назад. Потом кто-то так же нехитро вправил ему ногу. Боль осталась только в крыле — самая мерзкая, и ненавистная боль, не дававшая ему даже пошевелить им.
— Не трогайте его... — прошипел он, сжимая зубы от боли. — Оно сломано, сделаете только хуже.
— И что с ним делать? — Спросил женский голос. Астрапи собрался с силами чтобы внятно всё объяснить.
— Нужна шина, примотайте его ко мне, зафиксируйте.
— Хорошо. Потерпишь?
— Давай уже! — Нахлынула боль, крыло немного приподняли, между его исподней рубахой (Кто-то уже снял с него кожаный нагрудник и ватную куртку) попытались втиснуть доску. Пегас поморщился, оскалив зубы.
— Не та сторона! Клади доску снаружи!
— Хорошо, хорошо...
Доску убрали и приложили снаружи. Доска попалась достаточно широкая и длинная — неплохая шина, если крепко примотать. Кто-то принёс бинты, видимо взятые из купленной в городе аптечки и начал аккуратно перематывать их вокруг. Боль не утихала, но и не усиливалась. Вскоре Прокоп почувствовал, что крыло крепко зафиксировано плотным слоем белой стерильной ткани. В мыслях он отдал должное местным жителям, крестьяне в Йезерграде может и не были самыми зажиточными в Речноземье, но тугие пояса заставляли их быть находчивыми, многое знать и многое уметь.
— Мы перевели на тебя всё, что у нас было. — Раздосадованно, но с чувством выполненного долга сказала нимбусийцу жена Сивко.
— Где это ты так? Что произошло? — Уже более настороженно спросил у него крестьянин. Прокопий взглянул на него, не зная что ответить. Всё, что он мог — это тяжело дышать и качать головой.
— Ладно. Биляна — оставь его пока здесь. Нужно передать военным, пусть отправят парня в госпиталь.
— Хорошо. Из меня неважный врач, не хочу ему навредить. — Проговорила она, явно чувствуя стеснение за причинённые пегасу неудобства.
— Эката... Мои товарищи, они в деревне? — Сумел выдавить из себя гоплит, вопросительно глядя на знакомого.
— Нет. Они улетели. Я спрашивал — сказали, что летят бить рыцарей. — Без какого-то бравура, просто и серьёзно проговорил крестьянин. Сейчас он не шутил и не воображал. Он говорил серьёзно, слишком хорошо понимая, о чём он говорил.
— Ложись, служивый. Не волнуйся. — Успокоила его кобыла, недовольно и взыскательно глядя на мужа. Астрапи благодарно кивнул хозяйке и своим ходом проследовал к кровати и осторожно прилёг на здоровый бок. Оба супруга покинули маленькую комнату чтобы не беспокоить раненого. Тем временем, за окном послышались отдалённые крики и характерные хлопки выстрелов. Прокопий прислушался, напрягся: что-то происходило, там снаружи. Разговор крестьян за дверью стих, они тоже прислушались. Время шло минута за минутой, крики не стихали, а становились всё громче и страшнее. Воин вскоре понял, что происходит там, и это осознание стало для него хуже любой пытки. Их обманули. Они проиграли. Задача провалена. Пегас напрягся и оскалился. "Они будут здесь. Я не должен даться им просто так..."
Кто-то большой и тяжёлый ступил на порог, входная дверь с треском слетела с петель, раздался выстрел из охотничьего ружья и крик перепуганной кобылы. Кто-то на улице попытался помешать невидимому врагу, но тот расправился с ним не заметив. Дробь тоже не причинила ему никакого вреда. Тяжёлые, звенящие железом шаги загремели по полу, раздались грубые, яростные слова на чужеродном каркающем языке. Крик Биляны не затихал, усиливаясь по мере того, как тварь приближалась к ней. Сивко не проявлял себя: "Напуган? Убит?" — Пегас понял, что если ничего не предпринять — он будет следующим. Крыло саднило, но эту боль можно было и проигнорировать. Гоплит встал с кровати и увидел, что его ремня с оружием нигде нет. Может быть он и был здесь, в этой комнате, но искать его не было времени. За дверью уже слышался шелест доставаемого из ножен меча. Он не хохотал, не глумился, только ругался по поводу лишних вмятин на своей броне. "Этот свиной хлев влетит мне в копеечку..." — Сетовал рыцарь, буднично готовясь прикончить кобылу, тщетно пытавшуюся вырваться из его хватки. Астрапи не дал ему договорить. Он быстро распахнул дверь и со всей силы ударил его в голову. Рыцарь оторопел и с металлическим грохотом повалился на землю. Пегас не стал разбираться в его реакции, не вникать в те эмоции, которые тварь испытала перед тем, как он свернул ей шею вторым метким ударом. "О Небо, что отродье!" — Подумал он, разглядывая убитого им грифона. — "Все рассказы о том, что у них есть понятия, кодексы, правила — всё чёртова устаревшая чушь! Они озверели, стали безумными мясниками. Честных воинов берут в плен, а бешеных собак — убивают."
Воин осмотрелся вокруг. Сивко поднимался с пола, он стонал и грязно ругался, держась за голову. Его жена забилась в угол и внезапно затихла, поражённая произошедшим.
— Надо уходить. Дайте мне моё снаряжение — скорее!
— Боян... Он остался снаружи... — Полушёпотом пролепетала жена Сивко.
— Он скорее всего уже умер. Рыцарь рубанул его по голове. — прямо и сухо проговорил йезерградец, пряча горе и печаль под вынужденным хладнокровием. — Пегас прав, нужно уходить в лес, пока живы сами.
8
Остатки гарнизона были перебиты достаточно быстро, их навыки оказались бесполезны перед волной атакующих. Потери были мизерными и лишь распаляли ярость воинов. В селе не было военных объектов. Ни складов, ни лазаретов, ни даже стоянок для подвод. Маршевые роты редко проходили здесь, а нимбусийцы квартировали главным образом с целью прикрытия других, более важных логистических узлов. С одной стороны — это была неудача, с другой — её горечь можно было выместить прямо на месте, выполнив тем самым приказ ротмистра. Манфред не стал отдавать приказов — его рыцари сразу всё поняли. Если они не смогут отнять у врага оружие и боеприпасы — они отнимут у него его дома, его хлеборобов, его женщин и детей. Они заставят его бояться, опозорят его в глазах тех, кого он должен был защищать.
Хайнрих плохо воспринимал происходящее вокруг: кровавый туман застилал его взор, он рубил, колол, резал, в его ушах стояли крики, мольбы и отчаянная предсмертная ругань. Всё как тогда, во время Вартайского восстания. Они разбегаются из своих домов как муравьи из подожжённого муравейника. Кто-то из них уйдёт, кого-то он обязательно упустит, но в этом нет проблемы — когда-нибудь они придут сюда и установят здесь свою власть. А те, кто ушёл от них сейчас — потом станут их верными крепостными. Он всё бил, бил и бил, не встречая сопротивления, поражая убегавших в спины и шеи. Он уже начал сбиваться со счёта, меч в правой лапе начал тяжелеть. Где-то рядом, на других улочках сновали его братья и пажи, пару раз он уже натыкался на них — с залитыми кровью мечами, с бешеным огнём в глазах, они кричали боевые кличи, поражая всё новые, новые и новые мечущиеся фигурки, не разбирая ни пола, ни возраста. Кто-то врывался в дома, кто-то рыскал по погребам и подвалам, выискивая прячущихся. Вот фон Фельсен увидел несколько необычных домов, не к месту напомнивших ему о своём родовом имении. Он увидел, как из дверей одного из зданий выбегала группа из нескольких десятков жеребят, в сопровождении взрослой кобылы. "Сельская школа." — С некоторым удивлением заметил кавалер, на миг воздержавшись от машинального решения продолжить убивать. Его заметили: маленькие существа начали кричать и плакать, учительница же выказывала спокойствие, продолжая направлять их прочь от этого места. Она не боялась его. Она не боялась ЕГО!
— Здрав будь пан-брат! — Фон Фельсен уже сделал первый шаг вперёд, как вдруг кто-то внезапно окликнул его. Он посмотрел в сторону, то что он увидел заставило его и удивиться и усмехнуться — дорогу ему загораживал другой грифон. Его сородич, если можно было так выразиться. Он был одет в сине-серый кафтан и опоясан кривой зафийской саблей. Он улыбался, но в глазах его не было веселья.
— Казак! — воскликнул хельквилльский рыцарь. — Порази меня Арктур, что ты здесь забыл?!
— Не злись пан-брат, но тебя я хочу спросить о том же. Вы, братья-лицари, трошки перебрали с этим делом. Оставь их в покое пан-брат, иди с миром.
— Извини уж, у меня приказ. — Каждое слово непонятно откуда взявшегося незнакомца всё сильнее раздражало Хайнриха. Он крепко сжал рукоять своего меча, казак тихим, но весомым жестом положил лапу на сабельную рукоять.
— А чей приказ? — Просто спросил он.
— Ой-ли не знаешь? — Едко спросил фон Фельсен.
— Знаю, вестимо. Мне лишь одно не ясно — ты же пан, ты же благородный. Так что, у тебя своего ума-совести нет? Окстись, не бери грех на душу.
— Убивать язычников — не грех. — парировал Хайнрих, делая ещё шаг вперёд. — А вот защищать их — очень даже. Кто ты такой чтобы указывать мне? Ты — восточный варвар без роду и племени! Вы живёте в диком поле, вы разбойники — не рыцари!
— Ну, пан-брат... — казак лениво вытащил саблю из ножен и встал в исходную позицию. — Ты, стало быть, не лучше нас.
Хайнрих ответил широким шагом вперёд, превратившимся в боевой выпад. Казак отскочил и рубанул сверху, рыцарь легко отразил первый удар оппонента. Фельсен кое-что знал о люшианской школе фехтования, которой пользовались прайвенцы, зафийцы и прочие любители сабель и шашек. Частые рубящие удары, много внезапностей, уловок — мало чётких правил и заученных движений. Быстрая, агрессивная, жестокая школа. Дуэли на саблях не обходились лёгкими колотыми ранениями, но влекли за собой куда более опасные "последствия". Действительно, за простоватой улыбкой казачка скрывались умение и опыт.
Они обменялись несколькими ударами — рыцарь наступал на него, делая выпады, пробуя атаковать с разных направлений. Зафиец же играючи отражал его атаки, продолжая рубить его то сверху, его сабля вилась в воздухе как ядовитая гадюка, норовя ужалить кавалера там где он не ждал. Рыцарю приходилось отворачиваться, отступать назад. Его прямой меч с трудом мог отбить удар, единственный способ защититься — нападать самому, но как? Нужно было его обмануть, перехитрить, но он не давался. Да уж, этот вояка был всяко умелее чем тот герцландский офицеришко, крепко битый им недавно. Ни секунды на размышления, ни секунды перевести дух — поединщики скакали друг напротив друга как дикие кошки, громко звенела сталь. Фельсену начинало это надоедать...
— Время игр кончилось! — Воскликнул он, взмахивая мечом и отскакивая назад. Казак в несколько коротких шагов подскочил к нему, блеснула гнутая молния, звякнула сталь. Хайнрих встретил удар клинком за миг до того как сабля коснулась его наплечника. Далее последовал удар локтём — казак ухнул, подался назад. Фельсен приготовился прикончить врага, но вдруг снизу вынырнуло лезвие. Какую-то долю секунды рыцарь жалел о том, что на его шлеме не было забрала или хотя бы его дешёвого аналога. Наносник оказался бесполезен против подлой атаки. Резкая боль пронзила лицо, правый глаз залило кровью. Другой бы на его месте взревел, отшатнулся, принял бы поражение, но Фельсен был не таков. Рыцарь ударил его в подмышку когда его правая лапа ещё находилась в замахе. Меч разрубил плотную одежду и плоть под ней, брызнула горячая кровь. Казак вскрикнул и повалился на снег. Оба понимали — после такого удара не живут.
— Зачем? Зачем ты защищал этих скотов?! — Утирая кровь с лица прорычал Фельсен. Рыцарь был впечатлён мастерством неприятеля. На миг в его душу прокралось некое подобие жалости. Казак не отвечал ему, продолжая странно улыбаться, будто бы насмехаясь над глупостью хельквилльца.
— Я помогал тем кто помог мне. — слабеющим голосом ответил Зафиец, — А ты губишь других... И себя.
Это были последние слова, произнесённые казаком по-герцландски. Он успел тихо помолиться на своем языке, которого Хайнрих не знал, после чего тихо умер, продолжая чему-то улыбаться.