Грифонская ярость

Глава VI: Приштиней.

"В последний раз мы видели Императора в половину второго дня. Он стоял в первых рядах Главной баталии вместе с остатками своей гвардии. Доспех государя был изломан многочисленными попаданиями пуль и вражеских наконечников, но Кайзер ещё находил силы стоять на ногах. В два часа началась главная вражеская атака: загрохотали пушки рьекоградцев, на нас обрушился колдовской огонь. К этому времени в Главной баталии оставалось немного орудий: почти все были потеряны в сражении. Неприятель окружил нас и наседал со всех сторон. Хельхеймский полк, в котором я служил капитаном, стоял по правую сторону от Кайзера напротив двух фальконетных батарей язычников. От моей роты осталось не больше шести десятков, моя кираса была пробита в двух местах, но мои раны ещё позволяли мне стоять и командовать в боевом строю. Вслед за обстрелом вперёд выдвинулись пегасы. Они быстрым рывком сорвали дистанцию и врубились в наши порядки, сминая и рубя пикинеров. Наша пушка окатила их картечью, но язычники накатили валом и этот выстрел не заставил их обраться вспять. Началась рубка: пегасы отскочили от нашей колонны, а потом ударили во второй раз. За вторым разом последовал третий. В перерывах между пегасьими атаками по нам бьют из пушек и мушкетов. Почти все стрелки в моей роте выбиты, пикинёры гибнут один за другим. Вскоре следует третья атака, а за ней на нас устремляется вражеская пехота. Пики против пик. Мой заместитель, трижды раненый ещё в начале сражения, гибнет от языческой пули. Мы уже не можем держать строй, углы нашего построения смяты, но отступать нам некуда и мы продолжаем драться, пока есть силы стоять на ногах. Я потерял Императора из виду, он остался сражаться где-то в гуще боя, вдохновляя всех, кто стоял подле него. Казалось, что бой длится вечно, меня несколько раз валили на землю и пытались взять в плен, но близость подчинённых не дала врагам сделать этого. Наконец, меня серьёзно ранили в лицо и оттащили вглубь строя. Там же я потерял сознание от упадка сил. Как я узнал потом — бой закончился через час после этого. Кронпринц собрал рассеянных врагом рыцарей и сумел ударить на окруживших нас язычников. В тот день погибло много знатных воинов с обеих сторон, среди них оказался и Император. Уцелевшие рассказывали о том, что он был в самом страшном месте сражения, что всякий кто подбирался к нему — погибал. Кто-то рассказывал, что его убили копьём, кто-то — что подстрелили из мушкета, уже к ночи того дня слухов накопилось великое множество домыслов. В тот день мы выстояли, но проиграли. В тот день мы лишились своего господина.

Запись грифонского офицера, датирующаяся следующим днём после битвы на Кольтсовом Поле.

1

Грохот, древесный треск, бессильный вой железа. Тяжёлая машина с шумом проваливается в заготовленную ловушку. К ней тут же бросаются поднимающиеся из снега фигуры в серых шинелях. Вокруг стрекочет бой, эхом перекликаются гвоздящие пулемёты. Где-то в отдалении залегает чёрная цепь, слева и справа виднеются другие танки: они беспорядочно бьют во все стороны, ломая деревья и кустарник. С ними немного пехоты: большая часть отстала, прижатая к земле внезапным огнём сидевших в засаде пулемётчиков.

Вот они подошли вплотную, из прорезей в башне в них пытались отстреливаться, но толку в этом было немного. Почти весь перед корпуса ухнул в большую волчью яму, и только боги могли вообразить, что сейчас творилось внутри громадины. Вот они уже у башни. Кто-то из солдат начал торопливо расстёгивать крючки шинели, пока остальные направляли дула в сторону башенного люка. Вот створки распахнулись, изнутри пахнуло гарью, спиртом и чёрт знает чем. Потом из круглого проёма появилась бурая перчатка, а в след за ней и голова в сбитой набок кепи. Когда из танка показался торс танкиста, йезерградец одним движением прыгнул на башню и накинул на неприятеля шинель. Всё произошло так внезапно, что грифон начал оказывать сопротивление только тогда, когда его уже прижало к земле двое солдат, а третий начал перематывать несчастного верёвкой. Остальной экипаж не заставил себя ждать, их встречали дула винтовок и пистолетов. Не желая бессмысленно расставаться с жизнью, герцландцы в лёгких бежевых куртках один за другим выбирались из машины и рассаживались на краю ямы-ловушки, в которую угодил их танк. Бой грохотал где-то вдалеке, его исход ещё не был решён, но для них всё, можно сказать, было кончено.

Сивко приказали их стеречь. Он был не против такого указания, пусть пленники и не могли не вызывать у него опаски. При виде их жёлтых глаз его копыто на спусковом рычаге начинало нервно подрагивать. Пятеро пленных болтали ногами, о чём-то переговариваясь. Сначала они говорили тихо, в полголоса, но поняв, что часовой не намерен их затыкать, немного осмелели. Ситуация, казалось, не сильно расстраивала их. Может быть они радовались тому, что уцелели или надеялись на то, что их освободят? Йезерградец почти не понимал их языка, но их тон был приподнятым, будто их и вовсе не брали в плен. Странно видеть врага в таком положении, когда он не просто не может навредить тебе, но и будто бы не хочет этого делать. Неужели они так сильно обрадовались тому, что их не прикончили на месте, что забыли обо всём на свете?

Бой продолжал рокотать. Судья по всему — их линия ещё держалась. Линия, если её можно было так назвать. Батальон Сивко рассыпался по лесу небольшими группами с приказом организовать засаду для вражеских танков. Лётчики и пегасы провели разведку и выяснили, что враг намерен срезать через лес и послал вперёд технику. Кто-то толковал, что цесарцы рвут к Понизаревачу, кто-то — что к Приштинею. Начальство же ничего им не объясняло, так как само ждало объяснений. Всё происходило быстро, сумбурно, вне всяких планов. Для Сивко было более чем справедливой характеристикой, ведь каких-то полмесяца назад он не подозревал о том, что его село сожгут, а ему самому придётся встать под ружьё и сражаться на передовой. Не подозревал он и о том, что передовая окажется на его родной земле...

Пони осторожно достал сигарету и закурил её, не спуская глаз с танкистов. Вскоре он понял, что они тоже не спускают глаз с него. Они смотрели не столько на солдата, сколько на папиросу, и взгляд у них был даже не молитвенный, а панибратский: поделись, мол, с нами. Всё равно вместе тут сидим. В колебании не было необходимости. Какая, в прочем, разница, с кем делиться? Может быть их завтра расстреляют где-нибудь у придорожной канавы, а может быть и не завтра, а через пятнадцать минут. Ни похорон, ни уважения, присыплют снежком чуть-чуть, и то забудут. Как-то так же убивали и его односельчан, так какая между ними всеми к чёрту разница? Сивко не чувствовал от них зла и не хотел делать зло в ответ, хотя ещё миг назад был готов стрелять по ним в упор, если те решат оказывать сопротивление. Не долго думая, солдат достал пачку во второй раз и успел поделиться папиросой с одним из танкистов, как вдруг из кустов на него вылетел табун бегущих. Это был его взвод. Впереди нёсся их лейтенант, за ним поспевали остальные. Видимо, их где-то прижали и теперь нужно было срочно отступать.

— Вучич, твою мать! За мной! — Рявкнул офицер, и рядовой, бросив всё, побежал за ним. Над ними уже свистели пули, врагу как-то удалось подобраться к их взводу близко и ударить по ним с удачной позиции. Вскоре к тому же самому месту врассыпную подбежала группа солдат в чёрных и бурых шинелях. Осмотревшись вокруг и отстрелявшись вслед отступающим, пернатые принялись высвобождать пленных. Сразу после поздравлений начались упрёки. Рослый крепкий офицер в чёрно-серебряной фуражке подошёл вплотную к пятёрке, после чего метким и отточенным щелчком выбил дарёную сигарету из клюва одного из спасённых.

— Это что ещё такое! — взревел он, разгорячённый и ещё не отошедший от пыла опасного броска вперёд и огневого боя с неприятелем. — Принимаешь подарки от врага, сегодня это — а завтра предашь и сбежишь к язычникам, растак Эир-Борея! Ты! — он ткнул в командира танка металлическим напёрстком военной перчатки. — Почему позволил своим подчинённым сдаться противнику!? Почему сдал танк врагу?! Почему...

— Отставить! — Рявкнул на него командир танка, глядя хельквилльцу прямо в глаза.

— Да как ты...

— Я старше вас по званию, герр подпоручик! Не сметь указывать мне что делать или я сообщу о вас куда следует.

— Это мне следует сообщить о вас куда следует!

— Какого рожна вы не сопровождали нас, почему позволили язычникам поймать нас в ловушку?! Вы — лошак, господин подпоручик, а ваш взвод — толпа чёрных крыс, которые боятся устаревших пулемётов и подставляют своих союзников!

Подпоручик SG сверкнул глазами и машинально потянулся к кобуре.

— Господа офицеры, имейте совесть! — осадил их подоспевший герцландский ефрейтор, шедший вместе со взводом орденцев. Танкист хотел что-то высказать и ему, но сдержался, не желая эскалировать конфликт. — язычники ещё там и они не выбьют сами себя из этого проклятого леса. Давайте лучше вломим им! — Его присутствие охладило пыл спорщиков и вынудил их замолкнуть. Танкист и штурмовик обменялись последними угрожающими взглядами, после чего их беседа подошла к закономерному концу.

2

Солнце проникало сквозь облака редкими тонкими лучами. Красивое зрелище, Прокопий любил его вне зависимости от места, где он находился. Вчера его гипс сняли, крыло ещё побаливало, но в целом было здорово. Пегасу повезло, что после стольких мытарств кости срослись правильно и не пришлось ломать их во второй раз. Перелом крыла — вещь очень неприятная. Ему повезло, что тогда он перенёс его в состоянии сильного шока. С мыслью о крыле невольно пришла и мысль о произошедших событиях. Астрапи вспомнил, как разминулся с Сивко.

В последний раз они виделись в Понизареваче, на призывном пункте близ городского вокзала. Они вернулись в город вместе выжившими из Шумы и солдатами Ерошевича. Как оказалось, туда стекались многие пострадавшие, ведь рыцари разоряли одно поселение за другим. Много кто из уцелевших записался в армию. Так же поступил и Сивко. Прокопия положили в военный госпиталь и держали там больше недели. Одно из худших воспоминаний в его жизни. Много тяжелораненых из разных частей и подразделений, говорящих на разных языках и происходивших из разных стран. Одного за другим их укатывали в операционную, откуда возвращались далеко не все. Некоторые кричали не столько от боли, сколько от страха и отчаяния. Слыша их, Прокопию было почти стыдно от того, что его травма была настолько глупой и незначительной. Военный госпиталь остался у него в памяти навсегда. Он не знал мест хуже, чем это. То вопли ужаса и агонии, то глухая, могильная тишина, прерывавшаяся периодическими всхлипами и тихими разговорами. Смерть витала в воздухе, скапливаясь в помещении как отравляющий газ. А во снах к гоплиту приходило холодное декабрьское небо и угрожающая чёрная точка, рассекающая облака.

Однако, всё это осталось в прошлом. Сейчас пегас стоял на стене старого крепостного бастиона и любовался видом на Гряйфкёниг — могучая река спала под ледяной коркой, напоминая гигантскую заснеженную дорогу. Отсюда река была видна целиком, когда-то со стены этой крепости смотрели пушки, державшие под контролем всякую живую душу, рисковавшую ходить по Гряйфкёнигу. Где-то там, на западе начинались владения их врагов. Казалось, что они далеко, но на деле они были куда ближе, чем хотелось бы. Сейчас крепость лихорадочно готовилась встретить врага, но пусть гарнизон и был достаточно крупным, но офицеры всё не могли найти между собой согласия.

— Мы завершили работы на отведённом участке, мои солдаты вымотаны от работы и им требуется отдых. — За спиной у Прокопия протопало двое высокопоставленных командиров. Реплика была произнесена по-рьекоградски, отвечали ему на йезерградском. Военные понимали друг друга легко не обращая внимания на языковые ограничения.

— Враг будет здесь совсем скоро и я не намерен давать подчинённым себе войскам ни минуты передышки. Сапёров и моих сил не хватает. Работайте!

Они остановились у него за спиной. Какое-то время оба молчали, видимо один остановил другого.

— Признаться честно, бан, — начал рьекоградец, — меня раздражает ваше отношение! Вы в курсе, что моих солдат обвешивают в провианте уже который день подряд? Это может кончиться плохо, так мы можем начать нести потери от истощения ещё до встречи с врагом.

— Не драматизируйте.

— Не замалчивайте правду! Вы здесь начальник, но я, между прочем, на том же ранге что и вы.

— И тем не менее в ваши права не входит критика моих решений, тем более если эти решения мне не принадлежат. Вы в курсе что недокармливают не только ваших сопляков, но и мой гарнизон так же? Меньше патрон, меньше снарядов, меньше еды — всего стало меньше! Надо затянуть пояса и работать до последнего, если потребуется — до смерти. Вам не следует критиковать меня в преддверии вражеской атаки, полковник! Иначе я имею право послать вас под трибунал.

— Чей трибунал? Ваш или республиканский?

— Коалиционный трибунал, полковник! Честно признаться, от вас одни проблемы. Главным оружием вашей нации всегда служили деньги, когда нет возможности откупиться — вы становитесь глупыми трусливыми нытиками, и подставляете этим остальных. Подставлять — национальная рьекоградская забава. Я говорю это вам как ваш непосредственный начальник, поэтому заткнитесь и идите выполнять мой приказ.

— Так точно, бан! За коалицию, бан! — Издевательски-глумливо проскандировал рьекоградец и пошёл в обратную сторону. Прокопий спиной чувствовал его недовольство и озлобленность. Такое настроение могло наступить само собой и зачастую являлось единственным, что было общего между солдатами и офицерами. С таким настроением нужно было бороться, но в Приштинейской крепости ему скорее потворствовали. Гарнизон был вовсе не маленьким, но состоял из различных лоскутов: отступившие части, переброшенные подкрепления, те части, что стояли здесь ещё до войны. Их было много, у них было общее руководство, но это не мешало им устраивать склоки, зачастую выраставшие буквально на ровном месте.

Недавно Астрапи узнал о том, как его рота ловила рыцарей к югу от Шумы. Он испытал немало эмоций слушая всё это, и сильнее всего его разочаровало то, что враг не был разгромлен. Их экатарх собрал силы из местных гарнизонов, раздал им указания и распределил свои силы так, чтобы следующая деревня стала для хельквилльцев смертельной западнёй. И рыцари явились, но они почему-то уже были готовы к бою и стычка с ними стоила экате дорого. Налётчики не смогли уничтожить важный пункт тыловых коммуникаций, но при этом им удалось уйти без особого ущерба. Знакомый Прокопия в красках описывал перестрелку, манёвры, но в общем всё это напоминало тот драматический момент, когда рыба срывается с крючка и бросается обратно в воду. Знакомый гоплит утверждал, что их подвели союзники, что из-за них они не смогли отслеживать врага. Виновата была и снежная буря, и направление ветра, и настроение воинов — всё у него было виновато, и всё он был готов проклинать. Прокопий разделял его чувства, он тоже злился на многое, но подобные доводы в его глазах скорее походили на оправдания. С другой стороны — в той драке они убили с десяток чёрных плащей и ещё примерно столько же их слуг, понеся при этом меньшие потери. Сильно досталось солдатам из гарнизонов: среди них были и убитые и раненые, но нимбусийцы не считали союзников за собственные потери. Разлад... Везде разлад и непонимание. По крайней мере, его эката ещё дружна внутри себя, и уж они-то точно не подведут друг друга.

— Кружит уже второй час. — К Прокопию подошёл один из его товарищей-караульных и указал копытом на едва заметную серовато-чёрную точку, летавшую высоко в облаках.

— Фотографируют. — С досадой проговорил Пегас.

— Как думаешь, а мы его догнать сможем?

— Ну сможем.

— А сбить?

— Не думаю. Опасно. Видишь какой он? У него два винта. Каждый винт как мясорубка, а мы ничем серьёзнее винтовок не вооружены. Тем более, мы не отрабатывали атаки на самолёты.

— На этой чёртовой войне часто приходится проворачивать что-нибудь новенькое. — Улыбнулся гоплит. Астрапи знал его, жеребец жил недалеко от родной горы Прокопия. Он ничем особенно не выделялся среди остальных. Разве что умел неплохо шутить, но на службе чувство юмора часто вырабатывается само собой.

— Только проворачивать будешь не ты, а тебя. Неплохой же фарш должен получиться, а, Грамматик?

— Сомневаюсь. Тем более, чтобы узнать об этом надо спросить какого-нибудь грифона или алмазного пса. С одними мы воюем, других я вокруг не примечаю. Как быть?

— Пока никак.

— Вот о чём я и говорю, Астрапи. Эта птичка уж очень раздражает, сбил бы её кто.

Но несмотря на замечания Грамматика, никто пока не торопился стрелять по вражескому самолёту. Его видели, на него глазели, кто-то громко приказал наводить на него ПВО, но в тот момент когда расслабившиеся расчёты уже начали наводить пушки, след разведчика простыл.

— И ведь скорее всего без бинокля. — Предположил Прокопий.

— Им бинокль нужен как линейка. Они с его помощью расстояние рассчитывают. Мне один йезерградец показывал грифонский бинокль.

— Где он его достал?

— Изволишь спрашивать?

— Ладно. Грифонский бинокль. И что он?

— Разлинован да исписан как чёртова логарифмическая линейка. Я от подобного ещё во время учёбы шарахался...

— А для кто-то с этим живёт и работает, представь себе. Те же артиллеристы, например.

— Или периэки. Кругом одни периэки, куда не плюнь. Даже грифоны периэки.

— Некоторые грифоны не периэки. Но они носят чёрные плащи и уничтожают мирное население.

— А ещё они водят нас за нос. — с досадой проговорил пегас. — Нет бы выйти драться по-честному!

— Для них это слишком дорогое удовольствие. Я слышал как один из них ворчал и ругался о лишней вмятине на своём доспехе.

— Да-а, странное время. А ведь раньше все эти князья, герцоги и императоры выходили в поле лично и отвечали за всё дело своей головой.

— Боятся повторить кое-чью судьбу.

— Может быть и боятся. Кто их знает?

Разговор сам собой сошёл на нет, уступив шуму. На пространстве перед ними мельтешили группы солдат, торопливо работая лопатами и кирками, насыпая землю в мешки и таская различные материалы. Пока одни работали, другие отдыхали прямо на месте, либо понуро возвращались в казармы-казематы. Самому старому бастиону Приштинейской крепости недавно стукнула вторая сотня лет. Новейшие укрепления отстроили за считанные недели перед войной. Некоторые из них ещё не имели электричества и вооружения, остальные же находились в той или иной степени боеготовности. Западное направление было перекрыто мощными ДОТ-ами и ДЗОТ-ами и большим количеством различных заграждений. Юг и юго-восток прикрывали лесистые холмы и наскоро возводимые линии укреплений. Местные селения в данный момент эвакуировались, дороги нужно было превратить в бурелом, но выделять на это силы пока не было возможности. Враг приближался с двух сторон и должен был быть тут как тут со дня на день. Командиры лихорадочно командовали, но подчинённые итак работали на пределах своих усилий. Часть сил было направлено на прикрытие города, часть сил пришлось рассеять на другие мелкие, но необходимые задачи. Ещё слишком многое нужно было сделать, а время убывало с чудовищной скоростью. Нимбусийцы при этом мало принимали участие в подготовке, ведь их определили в резерв и намерены были держать там до последнего. Экатарх обещал им, что скоро сюда подойдёт целый таксис гоплитов, но, судья по всему, их товарищи где-то задерживались.

— Противное это дело — ждать. — Наконец проговорил Грамматик. Прокопий молча кивнул, считая слова излишними.

4

— На данный момент, мы имеем в наших когтях новые директивы от высокого начальства... — Катеринский акцент генерала фон Эстеркорна вызывал раздражение почти у всех присутствующих. Генералы в бурых и серовато-чёрных мундирах стояли вокруг разложенной на полу карты местности. В толпе слышались тихие разговоры военных, почти все — отрицательного толка. Солидные пожилые мужи стояли здесь бок о бок с молодыми офицерами в вычурных кителях и фуражках с черепами. Были здесь и рыцари: точёные фигуры Урлаха ап Сирода и командира Катеринской роты фон Паппена напоминали восковые статуи каких-то исторических героев. Поседелые воины, казалось, действительно хотели сойти за статуи, лишь бы не выслушивать весь тот бардак, что происходил в этом месте.

— Сутки назад произошло очередное совещание Орденского генерального штаба и Гофкригсрата, окончательно определившее направления для ударов. Основной целью нашего корпуса вместе со всеми приданными нам силами является установление блокады йезерградского города Приштиней, а конкретнее — мощных фортификаций, расположенных к западу от городской черты. — Эстеркорн показал длинной указкой на схематически обозначенные районы укреплений, перекрывавшие все главные подступы к городу. — Приштиней — ключ к столице неприятеля — Йезерграду. Эти два города связывает железная дорога, способная обеспечить переброску войск на восток, что должно обеспечить успешный вывод Йезерграда из войны к началу весенних месяцев. Чтобы достичь этого успеха в срок, нам необходимо...

Агриас сдержал зевок. Генерал от инфантерии уже долго распинался здесь о различных вещах, и только сейчас он решил хоть как-то перейти к делу. Такие советы могли проходить часами и со временем превращались в нечто похуже самой омерзительной рутины.

— Протестую! — воскликнул молодой офицер в чёрном, носивший звание не ниже генерал-майорского. — Выбор данного района расценивается мной как ошибочный. Он полон просёлочных дорог и пересечённой местности, противнику не составит труда заметить нас и организовать против нас оборону.

— Неприятель в Приштинее слаб количественно и качественно. Если он рационально оценивает свои возможности, то он не будет рисковать силами вне укреплённой полосы. В обратном случае, какую бы удачную засаду язычники бы на нас не устроили — наше численное и огневое преимущество принудить их к отступлению или сдаче.

— Это приведёт к значительным потерям в личном составе с нашей стороны, ваше высокопревосходительство. Лобовая атака будет ещё более затратной, но местность перед Приштинейской крепостью довольно ровная и там достаточно дорог чтобы обеспечить снабжение войск боеприпасами и ...

— Ровная местность имеет преимущество не для нас, а для врага! — подал голос один из полковников дивизии фон Кирхе. Командир того самого эрдбейского полка, солдат которого Агриас поднимал вперёд поднятым пистолетом. В том бою офицер был ранен в глаз и теперь носил чёрную повязку. — А дороги никак вам не помогут. Язычники сделают всё возможное для этого, уж поверьте мне. В Аквелии стало кристально ясно, что на ровной местности пехота не имеет никаких шансов против вражеских укреплений, а лобовая атака губительна не только для отдельных солдат, но и для целых подразделений. Несмотря на всю трудозатратность, я поддерживаю план фон Эстеркорна. Пусть лучше пот сэкономит кровь, чем кровь сэкономит пот.

Начался короткий, но ожесточённый спор. Командиры приданных хельквилльских частей осуждали решение командира корпуса, справедливо опасаясь того, что союзники используют их как разменную монету. Полковник фон Цапфель в это время стоял в заднем ряду. Подле него был его сын Фридрих, чей полковник так же явился на совещание. Оба были немало рады встрече, оба разделяли комизм ситуации, оба выносили его со стоицизмом и спокойствием, терпеливо дожидаясь, пока будут вынесены конечные выводы. Военные советы не имели свойства затягиваться, но когда на них встречались противоборствующие интересы...

— Они боятся, что их пошлют в первой линии... — Сказал Фридрихсвоему отцу. Тот понимающе закивал.

— А ведь об этом даже речи не зашло.

— То, что хельквилльцев пошлют первыми — это кристально ясно. Командир корпуса — жёсткий прагматик и всем это известно.

— Посмотрим... Может быть наши союзники и смогут настоять на своём.

Дискуссия продолжалась ещё десять или пятнадцать минут. В конце концов, хельквилльцы примолкли, полностью капитулировав перед Эстеркорном. Его полномочия стояли выше их полномочий, спорить с ним было бесполезно, и этот факт сильно возмущал союзников.

— Итак, господа офицеры, я всё же решил оставить последнее слово за собой. — где-то за спинами и головами снова послышался надоедливый катеринский акцент. — Имея ввиду ваши замечания, я отдаю задачу наступления с юго-восточного направления дивизии генерала фон Кирхе. Хельквилльской дивизии будет отдан другой участок фронта, впрочем как и рыцарям. Основное наше преимущество заключается в том, что противник практически лишён укреплений на южном и юго-восточном направлениях. У него недостаточно времени чтобы это исправить. Наши силы прибудут на исходные намного раньше, чем язычники будут готовы. Как я уже выразился, время работает на нас, а что же до потерь в живой силе и технике... Их снижение ложится на командиров более младшего звена. Вы уяснили диспозицию?

Последовала серия утвердительных ответов. Условные обозначения на карте были сдвинуты так, чтобы в полной мере отражать план герцландца. Долгой осады не планировалось, крепость хотели ошеломить ударом с фланга. Агриас уже имел представление об этой задумке по той же причине, по которой его вышестоящее начальство знало об обстановке в Кронском полку. Он должен был оповещать командование о своей работе, докладывать о своих успехах и неудачах. Он впрочем и делал это, но из его докладов можно было узнать куда больше, чем казалось на первый взгляд. Это была очередная причина, по которой данный военный совет вызывал у него острейшее желание заснуть. План был хорош, но его следовало выполнять быстро, чётко, без промедлений, не затягивая его уточнение дольше необходимого. Грифоны часто поступали с точностью до наоборот. Вредная привычка, уж точно похуже курения.

Пройдя через битком набитую прихожую и выйдя на свежий мороз, Агриас, полковник и Фридрих отошли чуть в сторону от крыльца дома.

— Насколько я знаю, вашему полку немало везло последнюю неделю. — Проговорил Цапфель-старший.

— Это точно. — кивнул Фридрих. — Отсутствие перебоев со снабжением можно действительно считать везением. Патронный голод заразителен, мне кажется — скоро он перекинется и на нас.

— Верное замечание. Я недавно слышал, что даже в Аквелии уже начинаются проблемы со снарядами и боеприпасами, а там с подвозом намного лучше. — Ответил ему полковник, задумчиво глядя на утоптанную снежную тропинку.

— Тогда проблема не с только с подвозом, но и с чём-то ещё. — Заметил Агриас.

— В газетах наверное напишут, что виноваты пони и лично принцесса Селестия. — Невесело усмехнулся Фридрих.

— А что, звучит вполне правдоподобно. В такое не поверит только дурак!

Отец и сын переглянулись, между ними сверкнула искра взаимопонимания. Агриасу вспомнился его собственный отец, с которым у него были похожие отношения. Хоть что-то хорошее, в последнее время хорошие вещи довольно редко попадались ему на глаза. Вскоре Фридрих и полковник простились, перекинувшись несколькими короткими, но очень яркими словами. Чайнджлинг взглянул на своего коллегу и начальника, и ему показалось, что тот будто бы светится изнутри. Редкий командир был способен поднимать настрой одним своим присутствием. Даже такие страшные вещи как патронный голод, нехватка одежды и провианта в его устах не омрачали слух, а придавали уверенности в том, что это всё не более чем временные проблемы, которые рано или поздно решат. Иными славами — он никогда не паниковал сам и не давал паниковать другим.

Спустя несколько часов после этого совещания состоялся ещё один совет, но происходил он уже в полку. На дворе стояла ночь, батальоны расположили на постой в очередной захваченной деревушке. Солдаты обнаружили, что деревня полупустая. Как вскоре выяснилось — многие местные бежали от грифонов как от огня, прихватив с собой всё что можно быстро унести на себе. По округе распространялась слухи о грабежах, убийствах и поджогах. Селяне слишком хорошо понимали, что бессильны против захватчиков, поэтому принимали наилучшее решение — бежать, либо сидеть так тихо, как это только возможно. Штаб полка разместился в доме старосты, который не разделил всеобщей паники и решил остаться. Цеткин сначала решил отнестись к нему как подобает, но когда жеребец начал рассказывать о том, что у него нет еды чтобы кормить своих постояльцев — сразу же приказал провести обыск, и нашёл в закромах немало съестного. В основном это был хлеб и овощные закрутки, ведь пони не питались мясом. Майор фон Оствальд всегда питал слабость к маринованным огурцам, поэтому одна банка сразу же отправилась в штаб его батальона. Остальные припасы либо оставили на ужин, либо определили в продовольственный запас полка. Речноземцам осталось меньше четверти своих запасов, а староста получил строгий выговор от Цеткина. Он бы взял с него денежный штраф, но денег в деревне было немного, да и реализовать йезерградскую валюту было практически негде. Старший интендант остался в плохом расположении духа, возмущаясь тому, что местные были способны на всё вплоть до сжигания своих собственных домов, но не платить или помогать им. "Такое отношение доведёт до того, что их всех просто вырежут." Заметил один из его подчинённых, вспоминая взгляды некоторых хельквилльских офицеров на этот вопрос.

— Итак господа. Фон Кирхе получил приказ выдвигаться завтра утром — мы будем в первой волне наступления вместе с хельквилльской дивизией. Задача наших соединений — пересечь участок леса и занять позиции на высотах, удобных для артиллерийского обстрела Крепости. На данный момент задача такова. Айзенкопф — доложите о полученной вами информации. — Полковник стоял во главе стола, по правую лапу от него находился начштаба. Айзенкопф не присутствовал на совете в Корпусе, его задача была в том, чтобы получить информацию — фотографические снимки местности. К вечеру они уже были перенесены на бумагу и досконально изучены.

— Приштинейская имеет несколько колец обороны. — начал Айзенкопф, указывая на карту. Майоры, включая Агриаса, с интересом воззрились на неё. — С запада её прикрывают железобетонные укрепления, отмеченные как "Форт №1" и "Форт №2". Они перекрывают главные дороги, идущие вдоль Гряйфкёнига и сам Гряйфкёниг огнём своей артиллерии. С воздуха замечены закрытые позиции артиллерии тяжёлого калибра. Атаку с этой стороны должны будут осуществлять наши соседи из 8-го корпуса. За фортами располагается цитадель. Это старые укрепления, часть из них были построены ещё в 8-м веке. Так или иначе, в цитадели на данный момент располагаются мощные артбатареи, способные вести огонь во всех направлениях, в том числе и в нашем. Противник ведёт разведку регулярно и результативно, так что вражеский артобстрел — это то, с чем мы столкнёмся в любом случае. Цитадель со своей южной и юго-восточной сторон прикрыта линиями окопов и земляными укреплениями. Противник прекрасно осознаёт своё слабое место и понимает, откуда мы будем атаковать, поэтому делает всё, чтобы нам воспрепятствовать. С воздуха был замечена минимум одна вражеская застава в лесу, который нам нужно пересечь. Они намереваются превратить нашу хитрость в свою, заставить нас умыться кровью.
— И тем не менее, наша задача остаётся прежней, ведь так? — после небольшой паузы спросил майор фон Оствальд. — Как я вижу — нам выделен достаточно узкий участок фронта. Мы не сможем развернуть тут больше одного батальона, а остальные придётся построить в колонны в затылок друг к другу. Артиллерия, численное превосходство...

— Отметаются, господин майор. — кивнул фон Цапфель. — Пушки придётся вывести на передний край чтобы от них был какой-то толк. А это чревато многими последствиями, верно господин Крапп?

— Верно, господин полковник. — Кивнул Крапп, вспоминая бой у станции Ремье, в котором он получил ранение, потерял многих подчинённых и несколько орудий.

— В таком случае, можно рассчитывать на силы одной лишь пехоты. — Хладнокровно подытожил Крамер.

— Построим три роты от каждого батальона впереди и поведём вперёд в рассеянной цепи. Слева и справа нас прикроют, вражеские ловушки и засады можно будет преодолеть без проблем при должном внимании и бдительности. — Выдвинул своё предложение майор фон Таубе. Оствальд как обычно покосился на него, но на этот раз старый майор утвердительно закивал, ведь иной образ действий просто не шёл ему в голову.

— Герры офицеры, разрешите мне высказать своё мнение? Агриас поднялся со своего места. Все нехотя обратили внимание на него.

— Нам известен опыт чейнджлингских егерей, господин Агриас. — Предвосхищая слова советника заявил фон Оствальд.

— Вне всяких сомнений. — Кивнул майор.

— Вы предлагаете нам применить какой-нибудь чейнджлингский приём, господин Агриас? — С интересом спросил полковник.

— Я просто хочу немного скорректировать ваше решение. — вежливо, но твёрдо проговорил перевёртыш. — У нашей армии и у меня лично есть опыт войны в лесу и на сильно пересечённой местности. Лес разведан не до конца, это хорошо известно. Это значит, что перед основными силами было бы рациональнее послать пару-тройку команд разведчиков, чтобы те провели разминирование и демаскировали неприятеля. Леса в этой стране сильно напоминают мне Олению. Они холмистые и очень глухие, в таких лесах сложно поддерживать связь и руководить подразделениями более крупными чем небольшой отряд.

— Нам известно об опасности ведения боёв в лесу. Наш полк принимал участие в Эрдбейрском сражении во время Гражданской войны. Как вы знаете, сражение закончилось очень плохо для обеих сторон. Но, так или иначе, вы правы. Если лес является подготовленной позицией — то без разведки соваться туда смерти подобно. Я не думаю, что мы не додумались бы до этого без вашей помощи, но знаете — вы сэкономили нам время и силы. В своих указаниях господин фон Кирхе упоминал о том, что к этой проблеме нужен правильный и осторожный подход. Сомневаюсь, что мнение ваших коллег в других полках как-то отличается от вашего собственного.

— Вы скорее правы, чем нет. Нам это преподавали на учениях ещё давным давно. И пример Эрдбейрского сражения был разобран нами очень подробно. Как негативный пример, разумеется.

— Стало быть, вы уже учились на наших шишках ещё в то время, когда и помыслить не могли о том, что вас закинет сюда? — Ухмыляясь спросил фон Таубе. Агриас утвердительно кивнул. Остальные офицеры не разделяли веселья командира 2-го. Почти все принимали участие в том деле и слишком хорошо помнили его, чтобы позволять себе улыбаться при его упоминании.

— Лично вы в тот год могли набить себе шишку разве что выпав из люльки, господин фон Таубе. — спокойно, но с читаемым недовольством заметил командир 1-го. — А вот ваш батюшка там был, и проявил себя очень достойно.

— Упокой его Борей... — Фон Цапфель потупил взгляд и покачал головой. Он явно не хотел вскрывать эту тему, впрочем как и Адриан, чьё лицо так же стало пасмурным и грустным.

— От нашего нынешнего расположения до леса всего девятнадцать километров. Согласно приказу фон Кирхе, дивизия должна развернуться и подойти к опушке к полудню. Времени на сон немного — до четырёх часов утра. К началу светлого времени суток дивизия должна развернуться и быть готовой к действию. Так как полки на данный момент растянуты по двум дорогам в походных колоннах, то это может занять и больше времени.

— Главное, чтобы нас в этот момент не подвергли артобстрелу. — Весомо заметил Крамер.

— Трудно выдумать что-то хуже, чем это. — согласился с ним фон Оствальд. — И ведь наш советник не поможет нам с этим от слова никак. Придётся рассчитывать на удачу.

— Так точно, господин майор, так точно. Но вы ведь никогда не были против этого, верно?

5

Экатарх явился к воинам за час до полуночи. Его вид оставлял желать лучшего. Нимбусиец казался сильно уставшим и порядком раздражённым, но не выдавал этого.

— Воины. У нас появилась новая задача.

Чуть меньше сотни пегасов в исподних туниках сидела в неком подобие круга. Они уже собирались приступать ко сну, как им объявили об общем собрании. Была бы это какая-нибудь рьекоградская или йезерградская часть, приказ донесли бы до них только поутру. Лучше ли это было или хуже — никто особенно не задумывался. Таков был порядок — приказ нужно донести сразу же после того, как он получен.

— Времени на подготовку не осталось. — продолжал Экатарх, стоя перед подчинёнными. — Противник наступает с юга и комендант крепости принял решение выиграть ещё один день и задействовать нас как мобильный резерв. Наша задача — разбить передовые отряды неприятеля и задержать наступление вражеской армии. Нам помогут йезерградские пегасы Перовича, нам так же будут выданы телефонисты для вызова артиллерийского огня из крепости. Я понимаю, что вам вовсе неприятно это слышать, но скорее всего будут потери. Нам придётся столкнуться с сильным врагом и разбить его мы не сможем, но у нас всё ещё есть возможность расправиться с вражеским авангардом. На нашей стороне ландшафт и выучка. Грифоны озверели, они пресытились насилием и грабежом и теперь надеются на лёгкую победу. В нашей истории уже был случай, когда мы одержали над ними верх не имея численного превосходства.

Почти все в помещении сразу вспомнили о том, о чём говорил сотник. Почти пятьсот лет назад их предки остановили грифонское войско при Фермопонях, заплатив за это собственной жизнью. То сражение дошло до них из чужих свидетельств, ведь из того похода никто не вернулся. Прокопий тяжело вздохнул, вспомнив тот день, когда впервые прочитал об этом. Союзники тогда дрогнули и бросили их один на один с катеринцами, может быть экатарх говорил это всё намекая на то, что их друзья по коалиции так же ненадёжны? Не хотелось в это верить. У простых солдат намного больше общего друг с другом чем у их высокого начальства. Он общался с Сивко, Радованом — разве пони вроде них могут дать слабину? Разве могут они ненавидеть кого-то сильнее, чем тех кто нанёс им непоправимый вред, оказался причастен к гибели тысяч и тысяч их сограждан, земляков? Астрапи казалось, что солдаты сломаются намного позже, чем их нерадивое начальство, не способное вынести ответственность борьбы за свою страну. Рьекоградцы ругались с йезерградцами, намекали на то, что их присутствие на этой войне является лишним — но разве они не понимали, что уничтожив Город на Озере грифоны придут к ним?

Сон в эту ночь был в два раза короче. Ещё затемно пегасы поднялись в небо и вылетели на юг, занимать позиции. Через час, когда стало посветлее, вслед за ними вылетели йезерградские пегасы. Они были немного хуже обучены и плохо ориентировались в ночной темноте. Перович командовал полнокровным эскадроном, насчитывавшим около двухсот штыков при пулемётах и каком-то количестве винтовочных гранатомётов. У нимбусийцев тоже были пулемёты, но они оказались захвачены и приведены в негодность рыцарями когда те ворвались в Шуму. Их потеря были восполнена из крепостного арсенала. Модель у оружия была почти той же самой, отличаясь лишь парой особенностей, делавших транспортировку по воздуху более утомительной задачей. Телефонистам в свою очередь пришлось двигаться по земле. Разматывать проволоку в воздухе было настолько глупым решением, что о нём даже никто не задумался. Провод бы просто повис на верхушках деревьев, наверняка порвавшись бы во множестве мест и сделав бы сообщение со штабом невозможным. Несмотря ни на какую гордость, нимбусийцы понимали, что от поддержки артиллерии зависит их выживание. Лес и поле перед ним уже были хорошо пристреляны, поэтому о корректировке не было смысла сильно беспокоиться.

Эката затемно добралась до своей позиции, заготовленной для засады ещё вчера днём. Позиция находилась на небольшом пригорке, с которого просматривался узкий просёлок, пронизывавший лес насквозь. По гребню холмика тянулась цепочка стрелковых ячеек и небольших окопов, предназначенных для пулемётчиков. Вырыли так же укрытие для телефониста и командира. С воздуха был виден разве что лесной полог да дорога, которую пегасы использовали как ориентир.

Пегасы разместились на позиции довольно быстро. На земле гоплиты мало отличались от обычной пехоты и действовали схожим образом. Лохи объединились в подобие взводов и заняли каждый свой участок, пулемётные команды засели в своих окопах. Сектора обстрела были подгаданы удачно и заранее. Окопавшись на таком пригорке, даже рота солдат могла какое-то время продержаться против сил превосходящих их вдвое.

Ячейка показалась Прокопию тесной и достаточно непривычной. Он умел рыть окопы и не брезговал этим занятием, но в его родных горах даже никак не окопавшийся стрелок мог стать недосягаемым и неуязвимым для противника, если знал где прятаться. Странное дело — почти все гоплиты до сих пор носили при себе холодное оружие, хотя с течением времени стали больше напоминать снайперов или егерей. Пегас направил мушку в сторону дороги. Какая-то часть его сознания всё ещё пыталась доспать те часы, которое отняло у них раннее выдвижение, другая же была сосредоточена на узком окошке серо-белого пространства, попадавшего в прицел. Он понимал, что сейчас начнётся, это понимание не давало ему никакого преимущества, но и не несло в себе вреда. Было бы куда хуже, если бы имело место обратное.

Минут через тридцать по лесу начало разносится постепенно нарастающее эхо. Одно ухо гоплита навострилось и повернулось в сторону звука, странное двоякое ощущение ударило в голову и разлилось по телу. Он уже чувствовал что-то подобное. Свист пули над головой, грозная чёрная точка... Он уже знал, с чем имеет дело. По залегшей цепи прокатилась цепь немых команд, им последовали тихие щелчки винтовок — последняя предбоевая возня, нужная более для успокоения нервов, чем для чего-либо ещё. Шорохи и скрип снега становились громче. На дороге и в лесу с двух сторон от неё одна за другой появлялись серо-чёрные точки, постепенно обретавшие очертания. Чёрные точки. Опять. Астрапи покрепче взялся за ружьё и прицелился в одну из них, ожидая заветного приказа. С каждым мигом, с каждым их шагом время становилось всё медленнее, а воздух сгущался как будто вокруг пегаса вдруг оказалось плотное дождевое облако. Грифоны. Хельквилльцы. Пегас попытался сосчитать их, но на втором десятке недавно сломанное крыло начало нервно подрагивать. "Так не годится!" — С досадой подумал он, понимая что его захлёстывают гнев, страх и неодолимая тревога. Они становились всё ближе и ближе, а ему казалось что всё это уже происходит в десятый, в тысячный раз...

"Огонь!" — Прокопий не до конца понял, кто, как и когда отдал приказ. Он будто бы прозвучал у него в голове. Чей-то мимолётный жест на границе зрения, не требующий слов чтобы понять его. Он нажал на спуск, загривком чувствуя как почти сотня залегших близ него делают то же самое. Среди наступающих начали падать, послышались крики, визг и треск, похожий на треск рвущегося сукна. За одним залпом последовал другой, раз за разом пегас машинально, не глядя дёргал затвор, целился и жал, видя как очередной враг валится на землю как подкошенный. Грифоны метались впереди, залегая и прячась под деревьями. Пулемёты вступили в дело немного позже, их бой отражался эхом, извращённо напоминая стук обезумевшего дятла. Противник повернул назад: офицеры в серых фуражках размахивали саблями, поднимая своих солдат приказными окриками. Астрапи видел, как какому-то пернатого ударили клинком плашмя, где-то залегших поднимали за шиворот, с мясом срывая воротники старых шинелей. Поредевшая цепь сбилась в несколько отрядов и удалилась прочь. Гоплит обрадовался: с сердца вмиг схлынуло всё накопившееся, откуда ни возьмись появилась тяжёлая отдышка. "Подняться бы сейчас на крылья и рубить! Рубить! Рубить!" — Подумал он, выпуская ноздрями клубы горячего пара. Это был только авангард. Разведчики. Скоро придёт ещё. Целая армия шла сюда чтобы их уничтожить. Сейчас они доберутся до своих и всё им расскажут. "Будут обстреливать." — Подумал пони уже более спокойно, чувствуя как кровь отходит от сердца.

— Всем собраться и приготовиться к бомбёжке! — Приказал экатарх. Солдаты попрятались в ячейки, кто-то взялся за лопатки чтобы хоть как-то углубить их. Прокопий опустился на дно и надвинул шлем на нос. Где-то далеко слышалось что-то похожее на взрывы и пальбу: у Перовича тоже что-то началось. Обстрел неуважительно запоздал, его пришлось ждать около получаса. Когда первая мина прошипела над головой, Астрапи даже не сразу понял что это. Раздался хлопок, осколки с визгом полетели во все стороны, кромсая всё на своём пути. Другие мины разорвались неподалёку, их было три. По ним работала миномётная батарея. Мины падали с небольшим интервалом, за который в теории можно было совершить неплохую перебежку. Сейчас от этого было немного смысла: мины падали почти бесшумно и били насмерть. Пегасы прятались, не показывая и носа из ячеек. Они неплохо защищали их, осколки пролетали над ними, не причиняя вреда. Минута шла за минутой, грохот их карманной канонады внушал Астрапи какое-то подобие спокойствия. Бой продолжается, пусть они и не видят врага. На ум пришла цитата из поэмы о Леонеиде: "Если солнце закроет стрелами — то мы будем сражаться в тени" Поэма та была не нимбусийская, а рьекоградская, да и написали её лет на двести позже тех событий, но среди его домочадцев и земляков она всё равно считалась чем-то вроде классики. Рьекоградская поэма о Фермопонях. В некоторых преданиях говорилось о том, что они первыми дали дёру когда катеринцы на них ударили, в иных же — что это были йезерградцы, депоньцы, виттенландские маги. Хорошо хоть нимбусийцев не записали в "побежавших первыми", хотя, вспоминая недавний случай, Прокопий навряд-ли бы удивился и разозлился, если бы увидел что-нибудь подобное. Думать о книжках когда вокруг свистит смерть всяко лучше, чем думать о последнем, верно? Астрапи улыбнулся и даже захихикал, удивляясь самому себе. Действительно, думать о том что в любую секунду тебе может отсечь голову было уж слишком кисло.

Тем временем, сквозь грохот миномётного обстрела послышался сигнал "К оружию!" Грифоны были тут как тут. На этот раз их было больше, чёрные тени шли плотно сбитой толпой, выставив наперевес оштыкованные ружья. Они подходили не боясь огня, полагаясь на то что миномёты прижали врага к земле и им удастся подобраться поближе не встречая сильного обстрела. "Как же им так точно удалось засечь эту позицию?" — Подумал пегас, поняв что миномёты стреляют конкретно по ним, а не просто в каком-то определённом направлении. Видимо, среди той разведки кто-то всё-таки успел их засечь. Какими бы бездарными идиотами они не казались, их нельзя было недооценивать. Засадная позиция снова открыла огонь. Пальба была не такой плотной и скоординированной, как в первый раз, и её уже не было достаточно чтобы заставить противника залечь. Грифоны быстро сориентировались и начали стрелять в ответ. Миномёты вскоре замолчали, но это мало облегчало ситуацию. Снова застучали пулемёты: плотная цепь умылась кровью и снова бросилась в снег, но вновь поднялась на ноги, в дело вступили уже их расчёты. Прокопий всё это время продолжал стрелять. Он не мог понять, попадает он или промахивается. В таком бою от этого было немного толку. На одну выпущенную пулю в бруствер его ячейки попадало несколько вражеских пуль. Их позиция была почти идеальной, но враг превосходил их в количестве винтовок и пулемётов.

Как бы пегасы не отстреливались — с каждым моментом враг становился всё ближе, а их становилось всё меньше. Где-то уже оттаскивали первых нимбусийских раненых. Пулемёты начали бить реже из-за ответного огня и необходимости перезарядки. Грифоны не атаковали их только этими силами. Сзади их скорее всего подпирало ещё два эшелона. Батальон, выстроившийся в боевой порядок чтобы пробить пробку, созданную на его пути. Они должны были удерживать чёртов батальон...

— Передать по телефону — вызывать огонь по заданным ориентирам! — Скомандовал экатарх, пересчитывая наступающего неприятеля. Его ставка находилась чуть поодаль от боевой линии, здесь было чуть менее опасно, чем там.

— Господин офицер! — голос подал йезерградский телефонист. Он тоже был пегасом, но вместо эскадрона был направлен в связную часть. Его обращение было непривычным, гоплит отреагировал на него не сразу. — Господин офицер! Нам не отвечают! Та сторона молчит!

— Дай сюда! — рявкнул на него его более опытный напарник. Приложив ухо к трубке и послушав с пять секунд, он бросил на неё и громким шёпотом выругался про себя. — Провод перебит, господин офицер. Не слушайте этого лошака.

Нимбусиец кивнул и обернулся к кому-то из приближённых:

— Передай четвёртому лохагу — пусть выходит из боя и идёт чинить провода. Остальные пусть готовятся к отходу — будем вызывать огонь на себя.

— Не рано ли? — Спросил один из подчинённых.

— Молчать! — Рявкнул на него командир экаты, поражаясь глупости пегаса, служившего с ним бок о бок уже второй десяток лет. То посмотрел на него с явным непониманием, но возражать не решился.

Тем временем, помощник экатарха уже полз к стрелковым ячейкам, в которых залегал четвёртый лох. Отряд продолжал отстреливаться, на их удачу раненых или убитых среди них ещё не было. Адъютант подполз к ячейке десятника и быстро юркнул внутрь, заполняя собой остатки и без того скромного пространства. Приказ был передан быстро и чётко. Десяток начал мелкими перебежками покидать свою позицию. Их участок не имел критической важности, их можно было снять без каких-либо последствий. Завидев отступление, грифоны решились на рывок и напоролись на длинную пулемётную очередь. Они ещё не знали, что пулемётчики сами готовы отойти по первой команде, они ещё не знали, какую угрозу для них несла парочка резервистов, вооружённая маленькой шайтан-машинкой и километрами провода.

Десяток пегасов выскочил из боя, явился на командный пункт, а от него уже двинулся назад, по сути возвращаясь той же дорогой, которой они и прибыли сюда. Прокопию на ум пришёл ещё какой-то замшелый миф, но он уже не позволял себе отвлекаться на подобное. Рядом шёл Грамматик, вёл их невысокий лохаг по имени Андропий. Он был родом с соседней горы, Прокопий видел его раз-два в месяц, иногда в неделю. Он мало чем выделялся, хотя его назначение лохагом вызвало немало толков, в том числе и кривых. Он был не очень опытным, не таким умелым, как покойный Кирос, а Прокопий был младше его всего на три-четыре года. Разумеется старики сразу начали держать его за молокососа. Хотя он, к своей удаче, пока ни разу не подвёл своих подчинённых. Чёрный провод бежал под ногами, звуки боя становились всё более абстрактными, звуча повсюду: сзади, слева, справа, спереди. Лес отражал и искажал грохот, слуху больше нельзя было доверять.

— Мы уже далеко. — заметил Грамматик, оглядываясь назад. — Тут и разрывов не видно.

— И что с этого? — Не оборачиваясь и продолжая идти вперёд спросил Андропий.

— Кажется мне, что провод не снарядом перебило. — Продолжал Грамматик. Разговор был неприятен обоим сторонам. Явственно виделось, что они, как и все остальные, были вовсе не рады этом делу. Провод петлял между колючих кустов, кочек, оврагов. Нужно было починить связь быстро, незамедлительно, но это "незамедлительно" растягивалось на новые, новые и новые минуты, а провод всё тянулся, целёхонький, мать его, как будто новый.

Они наткнулись друг на друга внезапно. Две группы практически одновременно вынырнули на лесную поляну, по которой чёрной змеёй тянулась связь. Прокопий, Грамматик, все остальные поняли это только когда увидели пред собой бурые шинели и стальные каски-рогачи. Это были грифоны, но уже не хельквилльцы. Судья по всему, именно они являлись причиной потери связи, пусть это и не являлось их изначальной целью. Их было больше, но они не решались нападать первыми, стоя в шести-восьми шагах от своих врагов и внимательно их разглядывая. Их было где-то полтора десятка. Отделение или полувзвод. Разведчики, небольшой деташемент. Их основная группа наверняка была где-то поблизости. Эти мысли проносились в голове гоплита по мере того, как он разглядывал их. Оба отряда были на открытой местности, без явных преимуществ в укрытии или огневой мощи.

Астрапи захотелось попятиться назад, занять укрытие, и только потом вступить в перестрелку. Так же скорее всего думали и они. Их командир — рослый верзила с пистолетной кобурой на груди, сверлил взглядом Андропия. Наконец, он плавно поднял лапу и сделал ей какой-то сигнал: пернатые быстро приняли его и начали шаг за шагом отступать к краю поляны. Андроп же резко дёрнул головой в сторону, гаркнул что-то нечленораздельное и ринулся прямо на них, увлекая остальных за собой. Грифоны, вопреки своей манере, не приняли боя, а их осторожный отход превратился в яростный драп. Схватки так и не произошло: грифоны в пару мгновений разорвали расстояние, сугробы и сапоги будто бы вовсе не мешали им. Пони же хватило только на короткий рывок, после которого гоплиты залегли и сделали по неприятелю несколько выстрелов. Им в ответ так же прилетела пара-тройка пуль, но неприятель уже явно не собирался бодаться с ними. Трусость? Возможно. Глупость? Навряд-ли. У них не было никакого резона оставаться и принимать бой. Далеко не все пернатые были отягощены рыцарскими понятиями, и зачастую это приносило им больше пользы, чем вреда. Отогнав разведчиков, отделение продолжило идти по проводу.

— Грамматик, отрасти-ка себе рог! — С похвалой и укоризной проговорил лохаг.

— Обижаешь, лохаг. Я разве похож на шарлатана?

— Я бы сказал на кого ты похож, но твоя семья слишком хорошие пони, чтобы я говорил такое об их сыне.

— Благодарю покорно!

— Вот! Это здесь! — Вдруг подал голос один из бойцов, указывая на провод. Все тут же остановились и сгрудились вокруг.

— Наконец-то! — Выдохнул Прокопий.

— Надеюсь, линия порвана только здесь. Скорее! За дело!

В десятке Андропия было трое граждан, учившихся у периэков в Нимбуси. Где-нибудь в Эквестрии над их техническими знаниями посмеялись бы, но в Нимбусии даже такое образование считалось очень уважаемым и ценным. С починкой провода справился бы любой из гоплитов, но её решили доверить только тем, кто точно знал, что нужно делать. Повреждённый провод восстановили довольно быстро. Нужно было двигаться назад. Что сейчас происходило там, на позиции? Оставалось надеяться, что эката ещё держится. С той стороны ещё слышалась перестрелка и это сильно обнадёживало Прокопия и остальных.

Пегасы двинулись в обратный путь, но на этот раз они шли более осторожно, глядя во все стороны. Вражеская форма не давала маскировки зимой, грифонов можно было легко различить среди деревьев, тогда как серые епанчи пегасов выдавали их намного меньше. Нужно было двигаться быстро и смотреть в оба. Они возвращались той же дорогой, но на этот раз их порядок рассеялся, все ровнялись не на провод, а на шедшего впереди Андропия. Лохаг командовал быстро и чётко, ничем не уступая своим старшим товарищам. Время по прежнему поджимало, но приказ был выполнен.

Им осталось пройти совсем небольшое расстояние, когда над их головами послышался характерный свист падающих фугасов. Информацию передали. Крепостная артиллерия начала обстрел дороги.

— Пронесло! — Выдыхая, проговорил один из гоплитов. Другие ответили такой же реакцией. Десятка воинов бодро двинулась навстречу своим, но когда вокруг засвистели пули — их оптимизм сильно поубавился. Эката с боем отходила назад, стремясь разорвать дистанцию чтобы подняться в воздух без большой помехи. Бойцы двух сильно потрёпанных лохов тащили носилки с ранеными и убитыми, пулемёты, телефонное оборудование. Экатарх был с ними, его поддерживал второй лохаг, голова сотника была перевязана окровавленным бинтом. Самые боеспособные десятки прикрывали отступление, стреляя из винтовок. Иногда кто-то из них падал, некоторых не успевали брать с собой — времени уже не было.

Андропию с отрядом тут же был брошен прикрывать отход. Провод, который совсем недавно нужно было любой ценой починить — теперь был перерезан и брошен за невозможностью его эвакуировать. Грифоны были застаны обстрелом врасплох, но часть из них сумела проскочить огневой вал и продолжить атаку. Их было немного — всего-то семьдесят-восемьдесят штыков, может сотня. Бойцам четвёртого лоха не пришлось стрелять, вместо этого они занялись эвакуацией раненых. Их помощь оказалась очень кстати, благодаря им никто из нимбусийцев так и не попал к врагу. Эката ещё некоторое время отходила по земле, после чего несколько десятков воинов с трудом, но всё же поднялись в небо. Холодный зимний ветер ударил Астрапи лицо, знаменуя этим то, что сегодняшняя мясорубка кончена. Ему повезло поучаствовать только в её начале. Он не знал, как эката сдерживала хельквилльцев несколько часов. Не знал, что гоплиты так и не подпустили неприятеля на расстояние штыковой атаки, не знал как враги пытались обходить их с флангов, как они усиливали миномётный обстрел, как телефонисты чинили провод в других местах, рискуя жизнью под непрекращающейся пальбой. Других засад вдоль этой дороги уже не было. Грифоны пробили путь на Приштиней, но им это дорого стоило. Эскадрон Перовича ещё дрался где-то на других подступах. У йезерградцев было больше штыков и пулемётов, они могли выиграть ещё час-полтора. Нимбусийцы — нет.

Астрапи чувствовал себя устало. Эта свистопляска не закончилась здесь и сейчас, она обещала продолжаться ещё очень долго. Сегодняшний день был тяжёлым, они потеряли многих. Летящие слева и справа товарищи осторожно несли на себе раненых, некоторые раненые могли лететь сами, но летели плохо и медленно, поэтому тащились в конце. Шестнадцать гоплитов погибло на месте, кто-то ещё умрёт в госпитале. Тяжело. Очень тяжело. Они были не простыми сослуживцами, многих он знал хорошо и долго, можно сказать, жил с ними на одной улице. А теперь видел их здесь, на окровавленных носилках. Кто-то кричал от боли, кто-то ещё не успел понять тяжести полученных травм, кому-то уже было всё равно. Он не задавал себе вопроса "Почему?", ведь слишком хорошо знал ответ на него. Грифоны вызывали в нём всё больше чёрной ненависти, в каждой клювастой харе он видел того исчерченного шрамами ублюдка, который играючи прикончил его друзей, пользуясь тем, что они хотели захватить его как пленного. Много чести, слишком много чести. Рыцари, солдаты — все они не более чем мародёры и убийцы, кровожадные сволочи которые могут воевать только с тем, кто слабее их. Его эката побила и прогнала рыцарей несколько дней назад, сегодня они истребляли грифонов десятками, и только их число заставило пегасов отступить.

Ненависть переходила в презрение, презрение переходило в ненависть. Недавно вылеченное крыло едва заметно дрожало, сбивая равновесие. Пегас убивал их, они пытались убить его, но ничего не менялось, а Прокопий будто бы сгорал изнутри. Войне не было ни конца, ни края, она всем напоминала другую войну, кончившуюся триста лет назад. Та война тянулась десятилетиями, и каждый год нёс с собой разорение, голод и чуму. Астрапи поимённо помнил своих предков, сражавшихся с Гровером II. Два поколения его семьи сменилось за время этого кошмара. Сколько похожих ситуаций им пришлось перенести? Скольких друзей потерять? Скольких они хоронили, сколько погибло у них на глазах, в тех бесконечных и кровавых стычках и сражениях, когда они бились с предками всех этих хельквилльцев, лангешвердцев, катеринцев, герцландцев, всех этих "Дванадесять языцех", что пришли тогда в те же самые места с той же самой целью... Нет, он поступает не правильно. После драки не лягаются. Нет смысла ненавидеть грифонов больше, чем они заслуживают, ведь он не сможет перебить и прогнать их в одиночку, даже армия Коалиции не сможет добиться этого так просто. Нет смысла горевать по тем, кого не вернуть, особенно сейчас, когда тысячи и тысячи гибнут ежечасно. Пегас боролся сам с собой, но горечь и обида всё равно пробивались наружу.

6

Холодно, ветренно, противно. Из ноздрей и от всего тела идёт пар. Они вошли в небольшую деревушку, стоявшую на лесном холме. Несколько дворов, маленькие дома, небольшие участки. В Герцланде такое место с натяжкой назвали бы хутором. Вокруг тишина, воет злой зимний ветер. Жечь костры запрещено, приходиться греться куревом. Хайнц Брецель выкуривал уже вторую папиросу, но дрожь в теле не умолкала. Они несколько часов ползали по сугробам, сверялись с картами, блуждали по этому чёртовому лесу, надеясь больше на смекалку, чем на компас. Бой грохотал вокруг, деревья гулко рассказывали о невидимом сражении, в котором они не участвовали. Другие взводы где-то близко, но где-то далеко. Ничего не видно, всё относительно. Везде враг и смертельная опасность.

— Клюв Борея, мы их вплотную видели! — Не переставал тараторить боец из другого отделения, отходившего в сторону чтобы разведать справа от основной группы. Им повезло, они на кого-то наткнулись, перерезали какие-то провода. Странно, что все вернулись живыми.

— И какие же они? — Спросил его товарищ Хайнца.

— Язычники как язычники. Каски правда у них диковинные.

— Как у рыцарей небось? — Шутя поинтересовался ефрейтор.

— Не поверишь — но чем-то похожи.

— У нас пожарники носят что-то подобное. — Встрял в разговор ещё один паренёк. Один из свежего пополнения, призван из Кроны, как и кое-кто из "стариков". Хайнц сам был деревенский, но хорошо знал как Крону, так и Гриффенхейм. Крона никогда ему не нравилась. Небольшой, небогатый, скромный городишко, по крайней мере по местным меркам. Мало фабрик, больше кустарных мастерских и купеческих доходных домов. Народу там тоже немного, больше местных чем приезжих. Поручик, командир его взвода, любил Крону за "Тишину и покой", но он был дворянин и, судья по слухам, любитель погулять. Для таких как он тишина с покоем действительно были чем-то приятным, Хайнц же был сыт и тем и другим по горло. Тогда он хотел чего-нибудь диаметрально противоположного.

— Пожарные? В Кроне что, появилась пожарная команда? — Спросил Хайнц в удивлении. В его Кроне роль пожарных выполняли либо местные жандармы, либо и вовсе неравнодушные жители.

— Да. У меня там дядька служит. У нас теперь всё как в Гриффенхейме. Даже грузовик дали.

— Грузовик... — Покачал головой кто-то из старослужащих.

— Ага. Целый грузовик! И каски тож.

— Как у тех язычников? — Шутливо спросил Вильгельм.

— Аккурат!

— Ну вы даёте...

— Так, понятно. То есть у вас без драки обошлось. — Сержант отделения Хайнца обратился к бойцам уже более серьёзным тоном.

— Обошлось.

— И у нас, стало быть, тоже обошлось.

— Обошлось. — Покивали бойцы отделения Хайнца.

— У кого тогда не обошлось?

— Ну, Бергхофер дрался с вражеской засадой, другие группы тоже на них напарывались. Вроде целы-живы, добрались. Значит и стычки их были пустяковые. А вот хельквилльцы, судя по всему, встряли будь здоров.

— Это те самые хельквилльцы? — Спросил Брецель.

— Да, те самые. Из того полка. Мы ничего не видели, но грохотало там громковато.

— На засаду небось напоролись.

— Нет, чёрт побери, на колонну аквелийских шлюх!

— Это, вашбродь, похуже засады...

Кто-то посмеялся. Кто-то нет. Шутка вышла не такой уж уместной.

— Артиллерия у них хороша, однако. Зря аквелийцев помянули, очень уж по-аквелийски их там приняли!

— А что завтра будет...

Солдаты погрузились в тяжёлое молчание. Хайнц вспомнил утро этого дня, как они строились в потёмках, как они выдвигались. Они ничего не знали ни про крепость, ни про то, как она устроена и как они должны её брать. Эти разъяснения скорее всего отложили на потом, а может и вовсе отказались от идеи доносить их до солдат. Делай что должно и будь что будет — вот и весь сказ. Лес всегда губителен для армии, старики вроде самого полковника или командира 1-го батальона знали об этом слишком хорошо. Хайнц не застал мясорубку в Эрдбейрских лесах, но слышал о ней в красках и подробностях от солдат, заставших Революцию и Гражданскую войну. Хельквилльцы не имели такого опыта, несмотря на то что их армия находилась в боевой готовности последние тридцать лет. Почему? Маар его знает, может быть дело в деньгах, может быть в чём-нибудь ещё. Многие в полку презирали их, многие наоборот относились к ним дружески, Хайнц скорее склонялся ко второму. И завтрашний день, день штурма крепости, казался ему чем-то, чей исход не зависел ни от него, ни даже от целого полка. Начальство завалит язычников снарядами, потом в ход пойдут они — а там уж посмотрим, как это всё обернётся. Никому из кронцев не нравилось Речноземье, ещё и месяца не прошло, а многим уже хотелось поскорее закончить эту компанию и отправиться воевать куда-нибудь ещё, но только не сюда. В Аквелии их встречали с ненавистью, страхом и недоверием, здесь же их не встречали вовсе. Здесь их считали стихийным бедствием, чем-то вроде саранчи или мора. От них либо спасались, либо дрались насмерть.