Грифонская ярость

Глава VII: Приштиней. Часть вторая: Жёлтый крест.

"Я тот, о ком вы слышали премного.
И пусть меня уж нет средь вас, позорных
Вы не устали, о вороны
Твердить, судить, кощунствовать над мной.

Три века я не властвую над вами,
Но лучше-ль вам с тех пор, когда я вас
Порол и жёг, гнал на войну кнутами
И отбирал последний грошь за час?

Умножили ли вы, мои потомки,
Всё то, чем красна мирная страна?
Мудрее ли вы стали, иль богаче?
Учились ли вы там, где ошибался я?

О нет! О нет! О чём я?!
Кому же как не вам на это не плевать?!
Когда гляжу я вниз с небес своих почётных,
Понять я не могу: Где мир тут? Где война?

Земля ваших отцов лежит в руинах!
Но не кровавый вождь их сотворил,
Но ваша ложь, и ваша гниль,
Сей жуткий тлен нелепо воплотили!

Как счастлив я тому, что умер не на одре,
Но средь моих друзей в бою лихом!
Не видел ни одной я вашей морды,
Когда под Приштинеем был сражён!

Не слышал я ни слова лживой скорби,
Но стали звон и смех дружины гордой
Стоявшей за меня средь полчища врагов.
И каждый враг был втрое вас достойней!

Не смейте поминать меня слезами,
Не врите, что жалеете меня,
Не думайте, что добрыми словами,
Прикроете, отбелите себя.

Забудьте свою ложь и оглянитесь,
Задумайтесь о собственных грехах,
Или поглубже в свой вертеп запритесь -

Борей судья вам, а Арктур — палач!"

Ансельм фон Леерланд. 975 год.

1

Ветер выл в кронах деревьев, пробирая до костей. На дорогах слышен скрип снега под ногами и колёсами, ставни домов плотно заперты, во дворах беспорядок поспешных сборов. Угрюмые колонны двигались по замёрзшим просёлочным дорогам, напоминая более селевой поток или грязную реку, нежели что-то обладающее жизнью. Чёрные жерла орудий смотрят в свинцовое небо, артиллеристы сидят на передках, куря и дрожа, ожидая приказа хоть к какому-то действию. Шинели не спасают, костры и печки тоже. Ветер вездесущ, недавно он дул с востока на запад, теперь дует с запада на восток. Он не несёт с собой метели — только злой режущий мороз, порывами сшибающий снег с еловых веток. Дни изнурительного похода сменились тяжёлой работой, а потом глухой и мерзкой бездеятельностью. Они молчали, либо тихо переругивались, поминая всё на свете от мороза и тяжести орудий до богов, своего начальства и персонально Государя-императора. Штурм крепости, которая находилась где-то впереди ещё даже не начался, а госпитали уже были набиты ранеными и больными. Вчерашний день должен был пройти в планомерной подготовке, без "сюрпризов", но в итоге всё началось только к вечеру и продолжалось всю ночь до утра. Сон одновременно манил и отталкивал: в такую погоду не мал был шанс заснуть навсегда.

— 19-й пехотный полк понёс серьёзные потери от артиллерийских налётов и засад противника. Другие полки моего подразделения ещё находятся на походе и смогут развернуться и сменить потрёпанную часть одиннадцати пополудни. — В душном и жарком воздухе натопленного помещения трещал голос командира хельквилльской дивизии. Это был относительно молодой военный сорока-сорока пяти лет. В Герцланде такие должности редко достигались кем-то младше пятидесяти, поэтому на офицера смотрели если не косо, то с явным интересом.

— Кого вы считаете ответственным? — Спокойным, но уже немного дребезжащим тоном спросил у него генерал Эстеркорн, сидя на грубо сколоченном стуле напротив него.

— Неприятеля. — Прямо доложил хельквиллец.

— Неприятеля? Интересно. Но напротив дивизии фон Кирхе так же стояли вражеские засады и артиллерийские корректировщики, а их потери, судя по всему, не так высоки. Стало быть, виноват не только противник, но и кто-то ещё. Вам так не кажется? — Манера Эстеркорна стала ещё более напряжённой. Его адъютанты, стоявшие у дверей, напряжённо переглянулись.

— Командир 19-го, полковник фон Мален, допустил оплошность в формировании боевого порядка. Его штаб рассчитывал на то, что засад не будет, либо их можно будет ликвидировать силами передовых разъездов. Я уже высказал ему это в штабе дивизии. Моей вины в этом нет.

— Ваша вина заключается в том, что вы не удосужились проследить за действиями вашего подчинённого, господин генерал. Очень нечестно валить вину на низшие чины, и я уверен в том, что вам это известно. — Эстеркорн поднялся со своего места и уставился на хельквилльца. Тот встретил его взгляд с недоумением. — Генерал-майор фон Кирхе контролировал действия своих полков и заставил их действовать так, как посчитал нужным. Вы же, насколько мне известно, не удосужились указать фон Малену на "оплошность", которая теперь привела к тому, что весь план атаки срывается только из-за вас.

— Страшно представить что бы случилось, если бы первыми пошли бы в атаку только хельквилльские части... — Ввернул другой герцландский генерал, стоявший около фон Кирхе. Последний молчал. Казалось, что он одновременно внимательно слушает и пытается не обращать внимания на происходящий разлад. Это был не первый спор Эстеркорна и командира хельквилльской дивизии. Они успели сцепиться ещё несколько часов назад, в ту бурную и суматошную ночь, когда артиллерия занимала позиции в деревне, а хельквиллец был срочно вызван "на ковёр" в ещё не расположившийся до конца штаб корпуса. Сначала орденец отчитался по телефону, потом прислал ординарца. Последнего Эстеркорн едва не приложил перчаткой по лицу, громко и ясно высказав юноше многое, что он думает о его начальнике. Тот парень наверняка готов был в чём-нибудь с ним согласиться, но вместо этого молча и обиженно козырнул и побежал назад, с приказом "Притащить этого идиота живым или мёртвым." Фон Кирхе неплохо знал старика-генерала от инфантерии. Он мог бы стать маршалом, но слишком много теней легло на его особу, и его вспыльчивый характер был одной из этих теней. Сейчас он был спокоен. Редко когда он был не спокоен, но те случаи почти никогда не забывались их свидетелями.

— Извольте не перебивать. — Эстеркорн обернулся к другому подчинённому. Тот кивнул и что-то буркнул про себя. Командир корпуса оглядел всех присутствующих: герцландцы, хельквилльцы, связисты, логисты, ординарцы, адъютанты и прочая и прочая и прочая глядели на него в ответ. Реальное положение трудно скрыть за разговорами, и все это слишком хорошо понимали. Наконец катеринец кашлянул, призывая к вниманию:

— Наше положение не является проигрышным, безнадёжным, неудачным, et cetera et cetera... — начал он. Его странный акцент не был похож ни на мягкий герцландский говор, ни на скрипяще-рычащий хельквилльский, но являлся чем-то средним, отличаясь от одного так же сильно, как от другого. — Всё упирается в то, что нам нужно больше времени. Почему нам нужно больше времени? Потому что неприятель его у нас выиграл. Почему неприятель выиграл у нас время? Потому что кое-кто из нас дал маху. Что из этого следует? Из этого следует, что надо импровизировать. Господа офицеры — ваше мнение?

— Нам нужно затянуть атаку на сутки-полторы, наши войска должны создать плотный кулак и ударить при массированной артиллерийской поддержке. Эта тактика будет наиболее эффективна против окопавшегося противника, а крепостная артиллерия пусть и мощна, но уступает нашей в численности. — Речь завёл генерал фон Кирхе.

— То есть вы предлагаете атаку в лоб, верно? — Переспросил у него Эстеркорн.

— Можно послать в первой волне рыцарей фон Паппена и ап Сирода... — начал развивать мысль Кирхе, как в коридоре послышались тяжёлые шаги и металлическое бряцание. Дверь открылась и в комнату втиснулось несколько слуг-пажей в чёрной и коричневой одежде. В след за ними явились только что упомянутые Сирод и Паппен.

— Вы опоздали. — Прямо доложил им Эстеркорн.

— Это нам известно. — Ответил ему ап Сирод. Его акцент звучал ещё более странно. Казалось, что старый рыцарь намеренно коверкает слова, чтобы напоминать всем о принадлежности к румейрскому народу. Он был в боевом доспехе, плащ по хельквилльской традиции был свёрнут в скатку и повязан на манер портупеи. С крыльев рыцаря ещё стекала вода и сыпались мелкие льдинки, казалось, что вся его одежда подёрнута замёрзшей влагой, быстро оттаивавшей в тёплом помещении.

— Нам так же известно о вашем решении послать нас в первой линии наступления. — произнёс фон Паппен. — Части наших рот только что проводили рекогносцировку. Как можете заметить — господин ротмистр участвовал в ней лично.

— Почему меня не известили?

— Потому что вы не известили нас. — Снова взял слово Урлах.

— Я ведь посылал к вам денщика, что случилось?

— Мои гыцари нашли его с тги четвегти часа назад. Он заблудился и пегедал новость с опозданием.

— Понятно. Что же вам удалось разузнать, герр ап Сирод?

— Язычники находятся в полной боеготовности и ждут нас. Вам известно о том, что опушки леса пгистгеливают? Дегевни вгоде этой скогее всего тоже записаны ими как огиентигы для агтналётов, поэтому нахождение здесь вашего штаба я бы счёл несколько негазумным. У вгага, нет недостатка в боепгипасах, кгепостные склады имеют большую защиту от снагядного голода, нежели агмейские. Это было известно ещё до войны, и вы скогее всего так же гаспологаете данной инфогмацией.

— Да. Это было известно. И вы, судя по всему, недовольны тем, что вас хотят послать в первых рядах?

Кавалеры не сразу ответили. Оба воина задумались.

— Скорее да, чем нет. — Признался фон Паппен.

— Больше половины в моей готе не имеют достаточного количества доспехов для участия в подобной атаке. Это чгевато тяжёлыми потегями.

— Прошу прощения, уважаемый шевалье, но ведь и нашим частям придётся нести на себе эту тяжесть! — Заметил командир ударной бригады SG, приданной корпусу в качестве части усиления.

— Ваши "части" намного легче восполнить. — С почти нескрываемым презрением парировал Паппен. Штурмовик внешне возмутился, но не сказал не слова.

— Было бы неплохо смешать рыцарей с пехотой. У вас есть доспехи... — В более вежливой манере попытался убедить его другой хельквиллец.

— В этом и проблема, у нас их нет. Вернее, их не достаточно для подобного. — Продолжал упираться фон Паппен. Его слова звучали как оксюморон. До чего должны были докатиться грифонские рыцари, что у них уже не хватало доспехов!?

— Но даже одного нагрудника вполне достаточно чтобы обеспечить бойцам приличную защиту в бою.

— Дело не в наггудниках, господин полковник. — снисходительно пояснил Урлах. Он с коллегой уже не стояли в дверях, а размещались в углу комнаты. Одоспешенный румейрец облокотился на стену, не решаясь садиться в присутствии командующего. — Дело в скогости, в полёте. Мы должны атаковать быстго, сгывать дистанцию до той, котогая нужна для мечей и пистолетов. Лет тгиста назад такой пгиём сгаботал бы, ведь гыцагь действительно способен поднять могальный дух пгостых солдат стоя с ними в одном стгою. Но, как не пгискобгно, в наше вгемя скогость важнее панциря, и следовательно, следовать в шаг с вашей пехотой мы не можем себе позволить.

— Понятно. Стало быть, хотите быть в резерве.

— У простого солдата намного больше шансов выжить под огнём. Он не отяжелён доспехом и ему не стыдно ползать по земле. — Иронически заметил фон Паппен.

— Ладно, — капитулируя заявил Эстеркорн, — заставить вас я мог бы, но если штурм в любом случае обещает кончиться большой кровью, то жертвовать вами я бы не хотел. Можете быть свободны, но не думайте, что я не найду вам применения.

— В конце концов, мы сами можем его найти. — Вежливо, но твёрдо заметил ап Сирод, кланяясь на прощанье. Рыцари ушли, оставив на полу крестьянского дома длинные водяные следы и занесённый с улицы холод. Их пажи торопливо последовали за ними. Странный народ, эти рыцари. В высшем обществе они считались образцом галантной вежливости, на войне же они часто были прямолинейны до мужицкой грубости, пренебрегая понятиями о субординации и чинопочитании.

— Предлагаю атаковать ночью. Могу ручаться за своих солдат — они уже проворачивали подобное. — Снова подал голос командир SG.

— Я уже не могу ручаться за кого либо, кто носит на себе хельквилльские погоны... — Пробормотал в клюв фон Эстеркорн. Старый генерал совсем скис, и наверняка бы уже давно накричал на присутствующих, если бы имел на то какие-то силы.

В дверях послышался топот сапогов, генералы снова оживились. В проёме появился замученный силуэт ординарца.

— Депеша из штаба армии по прочтении сжечь! — Одним махом выложил он всю подноготную своего прибытия. Военные переглянулись.

— И? Где депеша? — Эстеркорн встал и подошёл к посыльному. Тот потянулся за пазуху шинели и достал оттуда конверт. Генерал принял посылку нервным движением лапы. Тем не менее, он ещё сохранял спокойствие. — Как добрался сюда? Мотоциклист?

— Точно так, господин генерал от инфантерии! Добирался на мотоциклете, потом пешком.

— Что с мотоциклетом? Не бросил?

— Как же я его брошу?! — на усталом лице посыльного легла тень страха. — Он же казённый, за него с меня...

— Ясно. Молодец, солдат. Иди с миром.

— Служу Государю-Императору! — Грифон козырнул и удалился. Эстеркорн укоризненно посмотрел ему во след. К утру депеша была вскрыта, прочитана и приведена в исполнение.

2

Агриас медленно и осторожно двигался по лесной тропинке, на шее у чейнджлинга висел бинокль, остальным его спутником такие вещи были просто не нужны. Солнце вставало сбоку от них, вычерчивая силуэты окружающего мира. В такой ранний час редкое живое существо позволяет себе проснуться, и поэтому опушка леса, по которой они крались, давало ложное представление о тишине и покое. На самом деле никто и не думал спать. Кронцы копали весь вечер и полночи, а остальное время им не давал заснуть мороз. Противник тоже не спал. Час-полтора назад Крапп организовал им побудку и кинул им на головы дюжину шрапнельных гранат. Его пушки окопались удачно, их позицию можно было бы назвать почти безнаказанной. Майор фон Таубе решил выйти на разведку, Агриас вызвался вместе с ним. Все ждали приказа к атаке, штаб армии пока молчал, молчал и штаб дивизии. Они что-то решали, думали как быть этой ораве в пару десятков тысяч штыков, которую они пригнали в этот лес и не смогли применить так, как решили изначально. "В чейнджлингской армии это заняло бы намного меньше времени." — Думал чейнджлинг, разглядывая пейзажи. — "Чем дольше это длится — тем хуже для всех." — Снова подумал он.

— Согласен. — Коротко ответил Адриан, ёжась от мороза. Чейнджлинг не заметил, что сказал последнюю мысль вслух.

— Даже для пони это хуже. — Вдруг подал голос начштаба второго батальона.

— С чего бы это? С каждым часом к ним подходят подкрепления, с каждым часом они сильнее. — Возразил Агриас, не понимая логики коллеги.

— Негде их потом будет хоронить. Сила не в числе, а в положении. Мы приставили нож им к горлу, понимаете?

— Что-то не очень понимаю, герр офицер. — Признался майор.

— Чтобы их победить нам нужно ударить один раз. Им же для победы нужно стягивать подмогу, мешать нам, в общем делать всё то, на что у них нет либо снарядов, либо времени, либо сил. Чик — и всё! Крепость наша!

— Да, хотелось бы её поскорее взять. — простуженно посетовал Таубе. — Но вам, Бергер, стоило бы поменьше излагать своих мыслей в силу того, что они мне чёрт побери не нравятся.

Небольшой отряд остановился, взобравшись на возвышенность. Холм был ничейным. У южных склонов занимали позиции грифоны из кронского полка, северный склон же порос кустарником и представлял из себя крутой, почти отвесный обрыв. Враг стоял впереди, врага было видно отсюда, да и не только врага: с этого холма открывался неплохой обзор, по лесным меркам. Фон Таубе принялся за наблюдение, Бергер достал из планшетки карту, взял карандаш и принялся наносить на бумагу обозначения.

— А в Аквелии можно было бы пообщаться с местными... — Проворчал он, то и дело отрываясь от рисования и осматриваясь вокруг.

— И что? Их слова всегда приходилось проверять, разве не помните? Каждый второй крестьянин хотел нас облапошить.

— Славное было время. — вздохнул начальник штаба. — Погода, природа...

— Чем вам это не нравится? — Иронически спросил Адриан и показал на лес, стоявший вокруг них.

— Что может быть хуже чужой страны? Только пустая чужая страна. В этот лес мог бы влюбиться художник, но не я.

— Иногда вы звучите как художник, господин капитан. Иногда же, как душевно здоровый и уважающий себя грифон.

Эта колкость была последней.

— Впереди, смотрите! — Агриас, всё это время молча наблюдал в бинокль, не замечая ничего, чего не видели бы его коллеги. Они тут же оставили разговор и воззрились туда, куда указывал чейнджлинг.

— Что там? — Спросил Адриан, прикладывая лапу к козырьку кепи. До противника было около трёх-четырёх километров. Здесь могло подвести даже хвалёное грифонское зрение.

— Шевелятся... — спокойно проконстатировал Бергер. — Господин советник, дайте бинокль.

Чейнджлинг повиновался. Начштаба немного подкрутил агрегат и начал всматриваться.

— Уходят. Господин майор, язычники оставляют предполье. Видимо, сменяют потрёпанные части.

— Их на белом снегу не разглядеть. Прямо как зайцы какие-то. — Посетовал Адриан. Он был немного младше своего подчинённого, но он тоже не сразу сумел разглядеть происходящее.

— Мой отец любил поохотиться на зайцев. — Заметил начштаба, снова отходя от темы. Адриан продолжал наблюдение, не особо прислушиваясь к нему. Он видел, как серые точки поднимаются из своих укрытий и отходят назад. Их были десятки, сотни. Достаточно много.

— Передай на позиции артиллерии. — обратился фон Таубе к денщику. — Пусть положит ещё десяточек гранат.

— Не слишком ли расточительно? — Спросил фон Бергер.

— Ну, может чуть поменьше. Надо их прижучить. Очень удобный момент.

— А если ответят? Полковник не давал приказа. — Агриас тоже выразил недовольство решением майора. Таубе укоризненно посмотрел сначала на него, потом обернулся к денщику, ещё не понявшему, нужно ли ему выполнять задачу или нет.

— У полковника итак дел по горло. Исполнять!

Денщик быстрым шагом, почти бегом рванул под горку. Прошла минута, пять, десять, пятнадцать. Пони ещё копошились на передовой, быстро и торопливо покидая и занимая окопы. Часть сменяла часть. Для кого-то кончилась ночная смена в окопах. Их там было много, они могли сменяться хоть каждые три часа. Агриас принял от капитана бинокль и вновь уставился на изрезанное траншеями поле. Он видел вражеских солдат, он видел их не в первый и не в последний раз. Эти пони, судья по всему, немало отличались от своих эквестрийских родичей. Серые шинели, аквелийские каски, всё делают странно, неказисто, "не по-солдатски". Прошло двадцать минут. В отдалении ожил дивизион Краппа. Несколько снарядов просвистело по чистому синему небу и, разорвавшись в воздухе, осыпало всё под ними дождём шрапнели. Речноземцы услышали, заметили, дали дёру. На участке между первой линией и предпольем осталось с десяток изувеченных тел. Следом за шрапнелью последовали фугасы, но они дали неважный эффект: враг попрятался по штольням и ячейкам и огонь трёх-четырёх пушек уже не мог ему сильно навредить.

Агриас оторвался от бинокля и убрал его в чехол. Уши почему-то заложило, а дышать стало труднее, будто бы он снова оказался там, в селе Кайфенберг. Чейнджлинг покосился на спутников: грифоны были заняты делом, продолжали осмотр, обсуждали, куда им следует двинуться далее. Он же вдруг понял, что думает совсем о другом. Стержень внутри него, тот стальной офицерский стержень, что вбили в него годы учений и боёв, сейчас будто бы гнулся под чем-то, давал трещину. Вспомнился разговор с Фогелькацом, вспомнились недавние тяжёлые сны...

— Они бьют в ответ, назад!

Крик фон Таубе вышиб Агриаса из прострации, вместе с ним чейнджлинг услышал приближающийся визг. Нужно было драпать отсюда поскорее. Когда на макушке холма раздался оглушительный грохот и визг, офицеры уже находились у его подножия. Адриан, Агриас, Бергер и остальные лежали в истоптанном ими же снегу, закрыв головы лапами. Второй снаряд лёг рядом с передовыми окопами кронцев, третий улетел куда-то в тыл, отдавшись гулким треском ломающихся и падающих деревьев. Поняв, что продолжения не будет, военные стали вставать и отряхиваться. Первым подскочил фон Таубе. Он выглядел бодро, пелену скуки и раздражения сорвало вмиг.

— Обмен любезностями-с! — Весело воскликнул он, отряхивая снег с обмотанного вокруг головы шарфа. Агриас криво оскалился в ответ: улыбнуться по-настоящему у него не получилось.

— Такая перестрелка может длиться до ночи. — То ли посетовал, то ли просто заметил Бергер.

— Она и будет. Обычное дело. — Проговорил Агриас, отряхивая фуражку и осматривая себя.

— Ясно. Бергер, вы успели нанести на карту всё необходимое?

— Более чем. Можно передавать в штаб полка.

— Отлично. Стало быть, успели. — Адриан посмотрел на сопровождавших их военных.

— Никто не пострадал?

— Ударился башкой о корень, а так ничего. — В своей грубой и прямолинейной манере ответил капитан Панкрац.

— Лучше так. — Усмехаясь кивнул майор.

По проложенной ими тропинке быстро приближался ранее отосланный денщик. Из-под его лап выбивались небольшие столбы снега, это выглядело грозным и комичным одновременно.

— Вас в штаб полка! Срочно! — Запыхаясь крикнул он не доходя до начальства нескольких шагов.

— Сегодня нам прямо-таки везёт! — фон Таубе обернулся к своим спутникам. Единственным, кто не полностью разделял его подъём был отчего-то угрюмый Агриас цу Гардис. — Может быть, и эта крепость сегодня сдастся. Где-нибудь эдак к ужину.

Кто-то из офицеров заулыбался, кто-то счёл шутку недостаточно смешной. Так или иначе, компания быстрым шагом выдвинулась обратно в штаб.

Штаб 4-го Кронского полка стоял на небольшой лесной полянке. Всю ночь бойцы комендантской роты стеная и ругаясь рыли окопы, землянки и укрытия от авиационных и артиллерийских налётов. Фон Цапфель сразу решил, что план быстрой атаки провалился и они тут надолго. Это мнение передалось от него офицерам, от офицеров к солдатам. Быстрое взятие крепости уже не воспринимали всёрьёз, а поднимали на смех как нечто вроде бородатой второсортной шутки, по какой-то причине ещё не слезшей с языка.

Адриан и его подчинённые прибыли немного не вовремя, опоздав на несколько минут. Офицеры штаба уже собрались в наскоро вырытом блиндаже и что-то обсуждали. На границе поляны, под одним из деревьев, фон Таубе заметил мотоциклет с коляской у которого дежурил мелкого роста кадет, неказисто отплясывавший в попытке прогнать холод.

— Прибыли из штаба армии, не иначе. — С какой-то непривычной мрачностью сказал Агриас. По его голосу было понятно, что он этом не рад.

— Быстро же они... — кивая, прокомментировал майор. — Ну, это хорошо. Не так ли?

— Да, может быть и хорошо... — Уклончиво ответил чейнджлинг. Фон Таубе бросил на него серьёзный и вопросительный взгляд, но тот его не заметил. "Странное дело." — Мельком подумал пернатый.

Свежевырытый блиндаж не отличался ни удобством, ни уютом. Из поваленных ночью деревьев удалось наскоро оформить бревенчатые накаты крыши, пол и потолок. Агриас даже удивился тому, как быстро грифоны смогли это сделать. Бойцы комендантской считались лентяями и дураками, а любой чейнджлингский офицер наверняка бы ужаснулся от первого взгляда на них. И тем не менее, эта сотня лентяев и дураков под начальством сапёров и инженеров сумела за ночь вырыть неплохие окопы, в то время как обученные и "лучшие в мире" солдаты роты Агриаса не смогли управиться с похожей работой за более долгое и "тихое" время.

— Адриан фон Таубе, командир 2-го батальона прибыл!

— Мы вас ждали. — Проговорил в ответ полковник, теснившийся вместе с остальными командирами за походным столом. Агриас заметил новое лицо: сухой, тощий офицер с тонкой, но заметной щербинкой на клюве. На нём была непроницаемая маска высокомерной серьёзности, присущая всякому, кто имел отношение к такой вещи как штаб армии.

— Это тот самый майор, о котором вы говорили? — Спросил офицер. Его голос показался особенно скрипучим и сиплым даже для грифона.

— Да, это я, господин штабс-капитан. — Кивнул фон Таубе, подходя поближе к столу и стараясь не касаться узких стен из-за блестящей на них смолы.

— Славно, славно. О вас как-то раз говорили, и знаете — вам очень повезло, ведь ваше дело решено было не рассматривать.

Агриас удивлённо покосился на коллегу. Фон Таубе напрягся, но нашёл в себе силы кивнуть и взять под козырёк.

— Благодарю за информацию. Хорошо, что вы вообще здесь. Ваше прибытие — хороший знак.

— Может быть. Так или иначе, я намерен передать вам важную информацию. Я не посыльный и не ординарец, но никому кроме себя самого я этого доверить не могу. Дело в том, что генерал Сильберфебер очень обеспокоен происходящим в этом Бореем проклятом лесу, поэтому он выслал сюда подполковника Шеербрюхера и меня, как его прямого субордината. Вы получали какие-либо телефонограммы из штаба корпуса за эту ночь?

— Нет. Не получали. Связь протянута и работает хорошо. Нас никто не предупреждал по этому поводу.

— Ясно, то есть мне придётся ещё и пересказывать приказ господина фон Эстеркорна. Я прав, господин полковник?

— Определённо правы. — многозначительно ухмыльнулся фон Цапфель. — Нам не терпится услышать, чем мы обязаны таким вниманием.

"Он умудряется так себя вести даже здесь." — Удивился Агриас, наблюдая за военными.

— Ясно. — штабс-капитан достал из-за пазухи пакет, распечатал его и вынул ещё один, после чего разорвал и его. Наконец, на столе появился документ, отмеченный необычного и грозного вида печатью, изображавшей два скрещенных перегонных куба в венке и трав. Прищурившись, чейнджлинг успел выхватить из заголовка приказа два слова: "Жёлтый крест". Полковник, начальник штаба и командиры батальонов склонились над бежево-жёлтой бумагой, но офицер быстро взял её в лапу и прижал к груди, пока не намереваясь переходить к этой информации.

— Атака отложена на несколько суток. За это время к нам должны подойти части 2-го особого батальона, в членом которого являюсь я.

— 2-й особый батальон? — Айзенкопф нахмурился и взглянул на вновь прибывшего. Тот что-то прочёл во взгляде начштаба и отрывисто кивнул. Агриас тоже понял, о чём идёт речь. Он посмотрел на Адриана и тут же понял, что его взгляд тому не понравился. Командир 2-го батальона глядел в ответ вопросительно, не до конца понимая серьёзности, которая вдруг наступила в тесном и наскоро вырытом блиндаже. Вскоре совещание возобновилось, но в помещении уже висело какое-то особое настроение.

3

Ветер пронизывал до костей, где-то вдалеке гулко бухала артиллерия. Хайнц Брецель сидел на пне дерева и хлебал гуляш. Несмотря на отвратную погоду он чувствовал себя не так уж и плохо, ведь рядом были свои.

— Жидкая похлёбка... — Посетовал один из солдат, взвешивая в ложке свою порцию обеда.

— Хорошо хоть так! — одёрнул его кто-то другой. — У хельквилльцев вон вообще один котелок на двоих. Ходят как голодные собаки...

— Ишь ты! — удивился кто-то из офицеров. — У нас когда-то так же было.

— Лет тридцать назад-с. — Заметил другой начальнический голос, уже отдававший простуженной хрипотцой.

— Ешьте, чёрт бы вас! Радуйтесь, что хоть это доехало. — Снова вмешался какой-то начальник. По голосу Хайнц узнал Панкраца. Всё это происходило у него за спиной. Он не хотел оборачиваться, ведь с той стороны дул ветер.

— Долго это всё тянется. — Устало проговорил Вильгельм, сидевший поблизости.

— Долго. — кивнул Хайнц. — Дело затягивается, это верно.

— Попали же мы. — Посетовал товарищ, уплетая ещё дымящий, но быстро остывающий гуляш. Хайнц молча покивал, не желая продолжать беседу. Они действительно попали в серьёзный переплёт. Их роту на время отвели от передовой, но всё это трудно было назвать отдыхом. Вырубка шла вдоль дороги, по обе стороны находилось расположение батальона. Солдаты старались вести себя как ни в чём не бывало, несмотря на то, что они уже второй день безвылазно находились в этом лесу. Ни домов, которые можно занять, ни местных, у которых можно реквизировать провизию. Вернее, это всё было, но находилось там, далеко, в окружении линий траншей и тысяч врагов. Эта крепость могла удержать с десяток 4-ых Кронских, их силы казались крайне незначительными.

— Слышишь? — Хайнц оторвался от котелка и тронул своего товарища за рукав шинели.

— Машины едут. — Спокойно проговорил Вильгельм.

— Штук десять-двадцать. — Заметил кто-то ещё. Другие солдаты также начали прислушиваться. Со стороны леса нарастал негромкий рокот двигателей. Грузовые машины когда-то были в диковинку, Хайнц вспомнил, как его отец сотоварищи потешались над новой техникой, называя её "игрушечной", "ненужной". Может быть тогда это было так, но сейчас, в армии, машины ценились и ценились на вес золота. И тем не менее, грузовики приближались. Колонна показалась достаточно внезапно, вынырнув из-за поворота и глухой стены деревьев. Солдаты спокойно продолжали трапезу, никто не обращал лишнего внимания на это, еда была уж всяко важнее каких-то там грузовиков, чтобы не находилось внутри них. Колонна подъехала к вырубке, машины, осторожно притормаживая на снегу, остановились. Из головного транспорта выскочил грифон в форме штабного офицера и выкрикнул несколько команд. Из машин начали выскакивать бойцы в свежих незатёртых шинелях. Вслед за ними последовали громоздкие ящики, которые солдаты вытаскивали с особой осторожностью. В замыкающих машинах лежали какие-то необычные миномёты, чрезмерно пузатые и короткие. Оловянные солдатики быстро опорожнили свои грузовики, и построились вдоль колонны. Их было около полутора сотен, их внешний вид был настолько непривычен, что выглядел почти смешно. "Когда-то и мы выглядели примерно так же." — Подумал Брецель, вспоминая время, когда стирка одежды, помывка и приём пищи были чем-то регулярным и само собой разумеющимся.

— Отставить приём пищи! Стройся! — Резко скомандовал капитан Панкрац. Бойцам роты пришлось побросать котелки. Хайнц оставил свой на пне и побежал занимать своё место. Отделение собралось во взвод, взвод встал в построение роты. Кронцы встали напротив построения вновь прибывших. Ситуация выходила презабавнейшая: холёные, в свежих бурых шинелях резервисты стояли напротив потрёпанной, посеревшей пехоты. Одни по форме были одеты в стальные шлемы-рогачи, другие же носили их на поясе, не желая пользоваться ими сверх необходимости.

— Рота второго батальона четвёртого кронского полка, я не ошибаюсь? — Начальник, недавно замеченный Хайнцем у головной колонны обратился к Панкрацу. Тот лениво козырнул и протянул лапу.

— Никак нет, вы не ошибаетесь. — проговорил он. — Вам нужно попасть в штаб нашего батальона, господин штабс-капитан?

"О как!" — Подумал Хайнц, внимательно вглядываясь в нового начальника. То был уже немолодой, сухой и тощий военный. В каждом пёрышке его лица читалось, что он ненавидит беспорядок и делает это чуть более рьяно чем любой его коллега из строевых частей.

— Нет, не нужно. У меня при себе точнейшие инструкции из штаба армии, вашего корпуса, вашей дивизии и вашего полка. Поэтому, господин капитан, не разрешите ли вы мне им последовать?

— Конечно разрешу. — ухмыльнулся Панкрац. Во взгляде штабного отпечаталось такое жуткое негодование, будто он застал своего коллегу пьяным. — Мне тоже поступили инструкции от моего командира.

— Прекрасно. — Бросил штабной, понимая это слово в каком угодно, но не в прямом значении. Далее он обратился к кому-то в своём строю, подозвал к себе офицеров, передал своему заместителю полномочия и приказал им выдвигаться на позиции. Водители получили приказ отогнать грузовики на замаскированную стоянку, организованную имперцами не без сноровки. Всё это заняло не больше нескольких минут, вскоре дорога вновь была пуста.

— Итак. — продолжал военный. — Согласно моим инструкциям — помимо прочих приготовлений я обязан проверить у солдат их навыки работы со средствами защиты от отравляющих веществ. Господин капитан, разрешите приказать вашей роте надеть полный комплект химзащиты?

— Но у нас приём пищи. — Возразил Панкрац, будто бы немного скривившийся от слова "противогаз".

— Противнику будет на это наплевать. Рота! — штабс-капитан обратился к оробевшим солдатам. Хайнц смотрел на него и внутренне сжимался, ведь на накидку он ещё в Аквелии выменял бутылку красного, а футляр использовал чтобы прятать в нём всякий скарб навроде сигарет, сухарей, принадлежностей для шитья и много чего ещё. Вот он встретился взглядом с новоприбывшим. В холодном и строгом взгляде играло злорадство: штабной крысе хотелось утереть клюв Панкрацу. Предстояла показательная порка. — Команда газы!

Началось страшное. Солдаты бросились шариться по своим ранцам и сумкам, лишь немногие сразу нашли в футлярах маски и закутались в плащи из плотной материи. И те, скорее всего, сделали это недостаточно быстро. Остальные же, захваченные врасплох, бросились к местам, у которых они ели, начали шарить по оставленным там вещмешкам, будто бы забыв что так необходимые штабс-капитану противогазы могли находиться только в тех самых футлярах, которые солдатня набивала всякой всячиной. Брецель схватился за футляр, отвинтил крышку и увидел там три коробка спичек, портняжный набор и пустую пачку скайфольских сигарет. Противогаза там не было. Он пожал плечами, спокойно завинтил футляр и, понимая что выглядит как полный идиот, остался стоять на месте вопреки приказам свыше. Вильгельм тем временем надвинул себе на клюв шарф и встопорщил воротник шинели. Он, благоразумный малый, поступил согласно своей манере и променял накидку почти сразу же как получил её, сбагрив её каким-то аквелийским фермерам за кое-какие семейные ценности. Часть он загнал ещё кому-то, часть отправил какой-то фройляйн на которой за каким-то чёртом хотел жениться. Осень выдалась холодной, некоторые гражданские остались без гроша из-за войны и готовы были отдать любую ценность за такую простую вещь как непромокаемая накидка.

Наконец, солдаты кое-как построились вновь. На этот раз рота выглядела растрёпанно и по-дурацки. Кто-то был экипирован правильно, кто-то чёрт-те как завернулся в накидку, на ком-то были только накидка и противогаз, на ком-то же не было ни того, ни другого. Штабной офицер хищнически оглядел пёстрое построение.

— Рядовой!

— Я!

— Выйти из строя! Почему нет средств химической защиты?

— Сдал в обоз, господин штабс-капитан, виноват, штабс-капитан!

— Извиняться будешь перед своими лёгкими. Рядовой!

— Я!

— Выйти из строя! Почему нет средств химической защиты?

— Избавился от них, господин штабс-капитан.

— С какой целью?

— Мешают, господин штабс-капитан. Очень уж неудобно.

— В гробу тебе будет ещё неудобнее. Следующий!

— Я!..

И так продолжалось с четверть часа. Дошёл офицер и до Хайнца. Тот же вопрос — тот же ответ. Брецель ожидал, что на него картинно замахнутся лапой, но грифон стоявший перед ним, судя по всему, был противником подобного отношения к подчинённым. Наоборот, было видно, что он делает это не из формальности, а для дела. Наконец, осмотр был окончен.

— Итак, капитан. Что вы можете сказать по поводу данной ситуации?

— Я могу сказать, что мы оказались застаны врасплох. — Попытался оправдываться Панкрац, кривясь и распаляясь с каждым словом.

— То есть позволили угробить большую часть своей роты. Только три десятка бойцов соблюли все правила, остальным же придётся погибнуть. Можно было бы обвинить в этом их самих, не так ли, господин капитан?

— Никак нет. — твёрдо ответил Панкрац. — Виноват в этом я. И я вижу решение этой проблемы.

— У любой проблемы есть решение. — кивнул штабс-капитан, улыбаясь без веселья. "А так же имя и фамилия." — Додумал за него Хайнц. — Обратитесь к командиру вашего батальона, пусть солдатам выдадут всё необходимое. В матчасти вашего полка комплекты средств химзащиты должны дублироваться.

— Ясно. Прикажу исполнять немедленно.

— Пошлетё денщика или пойдёте сами? Просто интересуюсь.

— Нет, пойду сам. Мой денщик остался лежать на станции Ремье. А нового мне пока не назначили.

— Ясно. Как вас зовут?

— Иоахим Панкрац.

— Карл Габер.

— Очень приятно.

К вечеру солдатам выдали недостававшее снаряжение. Цеткин буквально отрывал его от сердца. Сначала он поругался с фон Таубе, а потом и с Панкрацем. Дело дошло до полковника и начальника штаба, но они никак не обозначили свою позицию, видимо молча приняв решение об усилении полковой дисциплины. Офицеры ворчали громко, солдаты ворчали потише. Прибывшие военные вызвали недовольство, кто-то в батальоне фон Оствальда даже грозился поколотить кого-то из них за "студенческую рожу", но в остальном его часть оказалась наиболее подготовлена. Командир 1-го был крайне суров ко всякому кто допускал потерю или "потерю" обмундирования, фон Таубе же проявил себя с совсем неважной стороны.

А его батальон тем временем учился заново. Солдаты по команде надевали маски, закутывались в накидки, потом сбрасывали их и подвергали "дегазации" (Габер приказал заменить специальные вещества на обычную воду в целях экономии). Это длилось до вечера. Незадолго до отбоя солдат построили и разрешили им разойтись по укрытиям. Под конец этой свистопляски Хайнц уже не мог ни ненавидеть, ни любить этого внезапно нагрянувшего перфекциониста, заставившего их ползать по снегу без перерывов на обед и ужин. Он чувствовал напряжение и тревогу.

— Слушай, Вилли. — Брецель полулежал на жёстком блиндажном топчане, одёргивая замотанные в портянки лапы от накалившейся стенки полевой печи. Он уже собирался заснуть, но вдруг задумался о чём-то, что раньше не шло ему в голову.

— Чего тебе? — Отозвался товарищ.

— Слушай... Я тут подумал... А мы ведь их... Как крыс получается травить будем? Как-то это не по-божески...

— Да, будут газом стрелять. — ответил Вильгельм, зевая. — Ну, с крысами ты удачно сравнил, наверное. Ты моришь крыс чтобы они не оставили тебя без еды, а мы будем морить язычников чтобы не помёрзнуть тут к мааровой тётке...

— Страшное дело... Паршиво даже как-то. Одно дело стрелять, драться... Мы солдаты, они солдаты. Мы видим, что делаем, мы можем пощадить, они тоже могут пощадить нас. А газ не щадит. Помнишь какие нам карточки показывали? Полная жуть...

— Главное чтобы они в ответ не начали. Учёба-то учёба, а кого-то всё равно задушит.

— Упаси нас троица... И что Борею говорить, если задушит? "Извините мол, ваш высокопревосходительство, виноват-с! Отравился-с неведомой дрянью-с! Не судите строго-с!"

— Не богохульствуй. — в разговор вмешался бывший семинарист. — У меня дядька тоже насмерть траванулся, а грифон был хороший. Так что извиняться тут не следует.

— А когда следует?

— Если ты, Хайнц, распоследняя сволочь. — В землянке послышался глухой смех, кто-то закашлялся.

— Ну, это правда. — Тоже развеселившись проговорил Брецель смыкая глаза. Тяжёлые мысли о предстоящем наконец покинули его.

— А сегодня первый день Голубой луны. — Заметил кто-то ещё.

— Да уж, хотелось бы справить её как-нибудь по-лучше. — Посетовал Вильгельм.

— Грифон предполагает, а Троица располагает...

4

Над ничейной полосой лежала мрачная ночь. Луна тускло светила своей бледной убывающей плешью. Ни воронок, ни укрытий — только остатки вырубки и мелкие складки местности. Лес скрывал неприятеля. Грифонам не требовалось много огней или регулярных осветительных ракет — им это было по просту не нужно.

Разведгруппа пробиралась быстро и решительно, держа на мушке смутные очертания вражеской позиции, освещаемые лишь редкими и робкими огоньками, прячущимися средь веток и стволов деревьев. Невольно брал страх. Страх нельзя уничтожить, нельзя исключить из уравнения. Бесстрашных существ не бывает, и даже громадные и ужасающие драконы, по слухам, способны перепугаться при виде мыши.

"Фонари стоят в неправильных местах, они нужны для отвлечения внимания. Все огневые точки и посты часовых замаскированы темнотой..." — Думал про себя Прокопий, осторожно глядя в прицельную планку. Острым глазом он различал бруствера, накаты, яркие светильники, но ни единой души. Нет. Это была не пустота. Противник был там и он ждал их. Он не упускал возможности чтобы заявить о себе.

В отдалении раздался протяжный визг и глухой грохот. Где-то шла ленивая ночная перестрелка. Для них — незаметный звук. Для кого-то — последняя секунда жизни. Приступ ещё не начался, а раненых уже было немало. Солдаты гибли не в сражении и даже не в мелкой стычке. Смерть просто падала им на голову и это происходило каждые несколько часов, в любое время дня и ночи. За последние три дня одних раненых набралось с полторы сотни. На малой родине Астрапи жило всего с шестьдесят или семьдесят граждан и примерно столько же илотов, плативших им оброк и помогавших им по хозяйству. В три дня такой войны могла погибнуть целая нимбусийская деревня, что если этих дней наберётся не три, а триста?

"Вижу движение!" — Лежавший рядом Грамматик бесшумно подал знак жестом и указал куда-то вперёд себя. Астрапи повернулся и заметил там бугорок с незаметно торчащей из него печной трубой. Вся вражеская линия чутко спала, но там что-то происходило. С ничейной земли можно было заметить немного: какие-то копошения, чьи-то бесшумные команды, верхние части грифонских голов мелькали над окопом, представляя возможность для меткого стрелка. Можно было бы ей воспользоваться, но начинать стрельбу первыми было безумием. Их враг умел, хитёр и зорок. А ещё их было больше. Намного больше.

"Что там?" — Командир уже здесь, он почти не заметен на тёмной земле, но Прокопий скорее чувствует его, чем видит. Во вражеских окопах тем временем что-то происходило. Грифоны копошились там, будто бы напяливая что-то на себя. Вот несколько голов скрылось за бруствером и появилось вновь. Те же каски. А вместо лиц...

"Маски!" — Тихо прошептал Грамматик подползшему вплотную лохагу, назначенному командовать разведкой. Это был опытный гоплит, ровесник покойного Кироса. Прокопий лежал рядом, смотря вперёд, но кося ухом в сторону. В стороне — тишина. Лохаг не давал приказа. Он молчал, и молчание это было хуже всего. Что это значит? Почему они это делают? Что они задумали?

"Назад. Нужно передать это как можно скорее."

Голос начальника прозвучал нетвёрдо. Это не обнадёживало.

"Уходим! Назад!" — Приказы повторяли другие, младшие лохаги. Пегасы начали тихо отползать. У Прокопия в глазах стояли грифонские маски. Что-то такое он уже видел, но этот случай ускользал из памяти. Голову не покидала одна мысль — эти вещи нужны для чего-то страшного.

Первая линия йезерградских окопов встретила их тишиной. Часовые молча обменялись с ними сигналами, и группа пегасов быстро и не отвлекаясь двинулась к третьей линии окопов, на которой в резерве находилась их эката. Командир сотни не спал, ожидая отчёта разведчиков. Он спокойно выслушал доклады прибывших.

— Значит, неприятель устраивает какие-то учения с газозащитными масками. — Проговорил экатарх, впервые за весь рапорт выражая обеспокоенность. Прокопий резко вспомнил предназначение тех агрегатов, и волосы зашевелились у него на голове.

— Нужно срочно доложить командованию крепости! — перебивая своего начальника воскликнул Андропий, выражая непривычный для себя пыл. — Цисарцы готовят что-то очень плохое. Это всё не зря!

Старший лохаг посмотрел на своего подчинённого с неодобрением, но экатарх кивнул.

— Верно. Я лично явлюсь в штаб.

— Экатарх, вы не спали ночь...

— И не намерен спать ещё с десяток ночей! — Резко возразил нимбусиец, поворачиваясь к остальным спиной. Собравшиеся вокруг граждане торопливо расступились, давая воину возможность разбежаться и взмахнуть крыльями. Вскоре его уже было не разглядеть под покровом ночного мрака. Немного повременив, в массе пегасов начали толковать о произошедшем, но ропот быстро стих, так как никто не считал это чем-то серьёзным.

— Да... Писали что-то про эти ядовитые газы. — весело улыбаясь проговорил первый лохаг — самый доверенный подчинённый сотника. — Это глупость, хоть и не выдумка. В крепости противогазов в достатке, так что мы сможем подготовиться. А эти дураки того и гляди — сами этой дрянью наглотаются.

Послышались смешки и одобрительные возгласы. Единственное, что омрачало дело, это то, что у пегасов не было своих противогазов и оттого приходилось уповать на крепостные.

Вместо экатарха к нимбусийцам явился посыльный ординарец. Это был пегас из эскадрона Перовича.

— Ваш командир передаёт приказ — срочно выдвинуться к крепостным складам для получения противогазных масок! Это приказ начальства!..

— Нам это ясно. — коротко одёрнул его первый лохаг. Ординарец коротко кивнул. — Возвращайся и скажи, что мы в пути.

— Вас понял! — Пегас отсалютовал и полетел назад. Летать даже в таком тылу чувствовалось не самой безопасной затеей. Казалось, что противник мог заметить их даже здесь.

— Всем собраться, за мной! — Первый десятник быстро взял командование на себя. Меньше чем через минуту вся эката была уже в воздухе, на пути к бастионам.

В крепости тем временем все уже стояли на ушах. Солдаты тащили во внутренний двор большие деревянные ящики и укладывали их штабелями близ крепостной железной дороги. Топот, крики, искусственный свет электрофонарей режет темноту и делает её ещё сильнее. Пегасы приземлились в самой гуще этого беспорядка. Их уже ждали.

"Берите эти ящики и тащите их на первую линию!"

"Где Перович?"

"Уже занят этим!"

"Эката, исполнять приказ!"

Экатарх был здесь, это обнадёживало. Хотелось расспросить его обо всём, но ни времени, ни возможности не было вовсе. Гоплитам пришлось взвалить на себя серьёзную задачу. В буквальном смысле. Прокопий вместе с Грамматиком смогли взять сразу два ящика. Они казались не такими уж тяжёлыми, но лететь с ними было неудобно. Вот они снова покинули пределы крепости и двинулись на третью линию окопов. Там их уже встречали тыловые службы, утаскивавшие ящики на первые линии. Позиции оживали, солдат торопливо поднимали и строили, стараясь при этом не привлекать внимания противника. И тем не менее, даже с внушительного расстояния было понятно, что защитниками постепенно овладевает переполох.

Первый "рейс" закончился, начался второй, третий. Ящиков было много, противогазов в них было ещё больше. Это обнадёживало. Где-то начинали грохотать разрывы снарядо: грифоны заметили движение и решили шугнуть расшевелившихся речноземцев. Прокопий с остальными был в воздухе, когда пара фугасов рванула поблизости от передовой линии. Сверху это выглядело иначе. Совсем иначе.

В конце концов, работа была окончена, так как кончились ящики. Эката спустилась на землю и тут же получила "свои" ящики. Их открыли — в одних были резиновые маски, в других — цилиндры, напоминавшие фильтры для воды.

— Разбирайте. Вы ведь умеете обращаться с этими штуками? — Спросил у бойцов йезерградский интендант.

— Маску надеваешь, фильтр привинчиваешь. — Ответил ему Грамматик.

— Верно! — Нервно посмеиваясь, заметил тыловик. Ему явно было жаль расходовать неприкосновенный запас, на котором он сотоварищи сидел уже не один год. Прокопий кивнул ему, кое-как свернул противогаз и убрал его в свою седельную сумку. Фильтр отправился туда же.

Время шло. На все торопливые приготовления ушло несколько ночных часов. Экату и эскадрон Перовича свели в единый отряд и поставили в старой крепости, на случай непредвиденного. Со стен бастионов было видно, как вспыхивают и затухают огни, как двигаются в темноте толпы живых существ, ошеломлённых внезапным приказом. Сказывалась несобранность защитников, недостаток их слаженности. Никто не был готов даже к подобному.

Нескольким нимбусийским лохам и йезерградским отделениям было приказано облететь первую линию, выяснить обстановку и привести её в порядок. Этот приказ не затронул лох Андропия, и воины просто наблюдали со стены за всем происходящим. Время шло, и всем уже хотелось, чтобы эта буйная ночь поскорее кончилась. Говорить не было желания. Все стояли в мрачном молчании.

Прошёл час. До рассвета оставалось около тридцати минут. Впереди всё чаще и чаще гремели вражеские разрывы. Крепостная артиллерия начала отвечать неприятелю своим огнём. Вот показались свои: несколько десятков летунов вернулось на исходную позицию.

Порядок восстанавливается, но по первой линии бьёт артиллерия! — Лихой и молодцеватый йезерградский лейтенант отсалютовал экатарху ещё в воздухе. Тот уважительно кивнул офицеру.

— Значит, порядок не восстановлен до конца? — Высокий и статный Перович громогласно спросил у своего подчинённого.

— Никак нет, но мы сделали всё что смогли! — Не теряя лица, но обеспокоенно проговорил лейтенант. Такой же ответ пришлось держать и нимбусийцу.

С каждой четвертью часа обстрел нарастал. Редкая и беспорядочная пальба сошла на нет, теперь грифонская артиллерия зарокотала по-настоящему. Мощный огневой налёт шквалом обрушился на первую позицию, потом такому же удару подверглась вторая. Ложные и настоящие окопы один за другим начали превращаться в месиво из снега и грязи. Противник не тратил снарядов впустую: он действовал экономно, но тщательно. Кладка крепостного парапета задрожала под ногами: древняя крепость будто бы боялась встретить новые удары по своим стенам. Крепостная артиллерия огрызаться: в крепости стояли тяжёлые дальнобойные орудия, предназначенные для контрбатарейной борьбы. Внизу прятались по казематам тыловые службы: следующие несколько часов обещали быть крайне опасными для жизни.

— Все в укрытие! — Экатарх быстро отдал приказ. То же сделал и Перович, резкой руганью сгонявший своих пегасов с парапета. Прокопий вместе с остальными рванул за ним. Его будоражила мысль о новом бое, а близкий грохот лишь придавал этому чувству азарта, опасности. Беспокоила другая мысль: что же творится там, на передовой?..

Вот они в укрытии: с низких потолков погреба-каземата осыпается белая штукатурка, по равелинам во всю силу молотят грифонские дальнобойные пушки, их снаряды падают редко, но тяжело, как мощные удары тяжеленной кувалды. Такие снаряды казались грозными, но их можно было услышать, от них можно было спрятаться. И тем не менее, от этих ударов становилось не по себе. Ожидание, похожее на то, что им уже доводилось выносить.

— После такого обстрела они пойдут в атаку. — Проговорил Перович, вслушиваясь в гул и гром, бушевавший снаружи. Он не предполагал, но утверждал. В компетенции этого офицера не приходилось сомневаться. В йезерградских пегасах гоплиты быстро увидели верных товарищей. Ещё один удар заставил всё вокруг содрогнуться. Прокопий почувствовал, как сердце уходит в ноги.

— Снарядов у них маловато! — смеясь и харахорясь заметил один из его подчинённых. — После такого фейерверка не могут не пойти!

— Ну мы их приголубим... — Вмешался в разговор кто-то из нимбусийских лохагов. Боевой настрой был налицо — за толстыми стенами никакой обстрел не был страшен.

— Чем-то несёт снаружи. — Вдруг заметил Грамматик.

— Взрывчатка нынче такая — вонь ещё та. — Заметил Андропий.

— Нет, это не порох! Пахнет... Как горчицей! — Возразил другой гоплит из его лоха, принюхиваясь.

— Странное дело, этот погреб ведь не продовольственный... — Произнёс Астрапи, тоже учуяв странный горчичный аромат, проникавший сквозь дверь погреба как запах дыма сквозь дверь горящей комнаты. Бравада тем временем поутихла, пегасы насторожились, не понимая причины этого запаха. А он становился всё сильнее и острее, вскоре не осталось тех, кто не чувствовал его.

— Чего ждёте, натягивайте чёртовы маски! — Вдруг рявкнул кто-то из йезерградцев, первым понявший природу горчичной вони. Это сработало как спусковой крючок: все находившиеся внутри потянулись за сумками, Прокопий не стал исключением. Он снял шлем, достал маску и начал натягивать её. Было неудобно: ремешки путались, сама маска воняла то ли пылью, то ли известью и разъедала глаза. "Где они её хранили!?" — Мысленно выругался пони, доставая фильтр и привинчивая его на место. Вдруг он почувствовал резкое удушье: на фильтре была плотная заглушка. Выдернув её, он резко выдохнул и зашёлся кашлем.

— Астрапи, ты как? — Рядом был лохаг, на нём уже красовалась маска из бурой резины. В купе с гоплитским шлемом это выглядело крайне дико. Прокопий закивал, ещё не находя сил говорить. Все вокруг были в масках: даже немногие укрывшиеся здесь тыловики успели натянуть их. Только сейчас стало заметно, что стоявшая в помещении пыль приняла зеленовато-желтоватый оттенок.

— Все наружу! — Рявкнул глухой приказ. Двери подались и в помещение вползло облако жёлтого тумана. Прокопий почувствовал мерзкий химозный привкус, отдалённо напоминающий горчичный. Он сделал вдох, и почувствовал как что-то горючее оседает у него в лёгких и начинает разъедать их изнутри. Может быть фильтр не работает, может быть ему кажется — неважно... Вокруг слышались крики, стоны, хрип и вой. На изувеченной снарядами земле лежали... нет, не раненые. Хуже. Они заливались кашлем, из их глаз и ушей шла кровь. Не все успели надеть маски. Кто-то успел, но всё равно погиб. Пегас не понимал, что видит перед собой. Он видел это впервые. Он и представить не мог, что может быть так...

"Что за чертовщина!?" — Выругался кто-то из йезерградцев. Пегасы Перовича дали слабину раньше. Кто-то залился истеричной руганью, кто-то бросился помогать отравленным. Прокопий ясно видел одного из них: солдат-тыловик, может быть кто-то из штабных адъютантов хрипел и корчился на земле, замедляясь и слабея с каждым движением. Яд будто бы разъедал его, выжигал изнутри и снаружи. Даже самая страшная рана казалась в десять, нет в тысячу раз хуже чем это.

— Всем собраться! Закутайтесь в епанчи! — Глухо, сквозь противогаз звучал голос экатарха. Епанчи... Да, в них был смысл. Отраве не нужно было проникать в лёгкие, чтобы убивать. Несмотря на ужасающую картину, вокруг всё ещё держалось некое подобие порядка: солдаты и артиллеристы утаскивали поражённых в госпитали, бойцы поджигали громадные кострища и собирали новые. Кто-то то и дело валился на землю, но остальные продолжали работать, не замечая гибели товарищей. Прокопий пригляделся и различил в мечущихся фигурах йезерградцев. Были и другие: они бежали, спасались в погребах, окопах и укрытиях, боролись с теми кто пытался их образумить, стрелялись сами и стреляли в других. Но их было меньшинство. Шансу выжить они предпочли гарантированную гибель. Несмотря на ужас и гибель, несмотря ни на что, остались те, кем всё ещё руководил жестокий и спасительный порядок. Пегасы ещё не знали своей задачи, но ситуация требовала от них сделать всё, что в их силах. В плащ-палатках и противогазах они имели неплохую защиту от тумана, но среди них вскоре тоже начали обнаруживаться поражённые. Газ проникал везде, он испарялся, превращался в едкую жидкость, вызывавшую язвы и слепоту. Вот к командиру экаты явился другой адъютант. Он был в противогазе, но по отдышке уже было ясно, что судьба его решена.

— Вам приказ из штаба! — уже хрипя, но с чёткостью начал он. — Всех... Эвакуируют... На передней линии... Чёрт-те что... Прикройте станцию! — посыльный глухо закашлялся, один из гоплитов попытался помочь ему, но толку от этого было немного. — Нужно п-прикрыть п-поезда!

— Понятно. — кивнул экатарх. Он один, казалось, не поддавался происходящему вокруг. — Вы двое — тащите его в лазарет! Остальным построиться! Капитан Перович — вы ещё с нами?

— Жив! — Гулко и чётко отозвался капитан. Его эскадрон рассеялся по внутреннему двору, но мог быть собран вновь.

— Собирайте свои штыки, у нас есть приказ!

Снова гулкие команды, размытые фигуры пробиваются сквозь жёлтый туман, собираются вместе. Кто-то хромает, кто-то кашляет — не всем достались целые и пригодные к использованию маски. Газ был повсюду: он проникал в казематы и заполнял собой каждый коридор, ни снаружи, ни внутри крепостных сооружений уже нельзя было найти спасения. Погибших было не так много, как отравленных, обожжённых, паникующих. Судья по всему — штаб пришёл в расстройство, и единственное решение, которое удалось принять — это решение об отходе. Оно не затрагивало пегасов. У них была другая судьба. Эката и эскадрон собрались и двинулись вперёд. Ворота крепости были забиты прибывающими ранеными. Кто-то кашлял, кто-то выл от страшных язв, кто-то держался за своих товарищей, не видя перед собой ничего кроме темноты. "Разойтись! Дать проход!" — Гаркнул кто-то из йезерградцев, и раненые начали жаться к стенам. Медиков здесь почти не было — их просто не хватало.

С позиций бежали, судя по рокотавшей впереди стрельбе — вражеская пехота уже была где-то там. Крики, вой, выстрелы в воздух — кто-то бежал, кто-то полз, кто-то пытался сохранять порядок. Йезерградцы держались лучше, сильнее всего струхнули рьекоградцы. Прокопий видел их, толпами сбредающихся к бастионам, пытающихся собраться и понять, что им нужно делать. Вспомнился спор офицеров: рьекоградский командир жалел своих, заступался за них. "Так жалеть — совсем не жалеть!" — Как-то высказался про него кто-то из бойцов Перовича. Теперь им всем пришлось за это заплатить. Железнодорожная станция находилась близ крепости, в сельском пригороде Приштинея. Она была прикрыта окопами и укреплениями, но оборона на том участке так же рушилась. Хаос царил везде. Приходилось спасать только самое ценное.

Бросок к станции занял немного времени: чтобы как-то компенсировать невозможность лететь, пегасы двинулись лёгкой трусцой. Прокопий не отставал от остальных, он туго воспринимал всё происходящее вокруг, иначе уже давно тронулся рассудком. "Если всё пропало — то последняя надежда на нас." — Тихо проговорил он, глядя сквозь клубы жёлтого тумана. В ум закралась мысль: "Значит, придётся умирать?" Сердце застучало сильнее, он вспомнил как спасался от врага, вспомнил как он любил жизнь в тот момент, как стремился сохранить её. Что же сейчас? С ней придётся расстаться? Может быть и нет, но... скорее да. Они должны задержать врага. Пожертвовать всем вплоть до жизни. Они — не исключение.

Позиции встретили их искорёженными лицами мертвецов. Газовый снаряд угодил прямо в траншею, никто не успел что-либо предпринять. Один вид погибших пугал — даже единорожья магия не могла убивать так жестоко и цинично. Экатарх и капитан отдавали приказы, их части быстро заняли оборону. Газ стоял вокруг особенно плотно, но постепенно развеивался ветром.

— Что-то жжёт... — Прошипел Грамматик не своим голосом. Прокопий бросил на него взгляд: за кожаной маской лица товарища не было видно.

— Дышишь?

— Да.

— Хорошо. Нарывы это не так страшно. Терпи.

— Потерплю...

"Бедняга, всё-таки траванулся." — Подумал Астрапи, чувствуя мерзкую и жгучую боль где-то в районе шиворота. Епанча не давала полной защиты, даже тяжёлый войлок не мог задержать всё.

Впереди показалась цепь врагов: они шли быстро, в полный рост, их было множество. В накидках и противогазах, со штыками наперевес. В этих существах трудно было узнать грифонов. И тем не менее, это были они. Прокопий сосредоточился на них: крики, паника, топот и суматоха остались позади. Здесь же осталась лишь тишина и летучая смерть, распылённая вокруг.

На фланкирующей позиции внезапно ожил пулемёт: часть цепи скосило в несколько секунд длинной кинжальной очередью. Кто-то из умирающих защитников Приштинея решил оставить гостям последний подарок. Несколько долгих минут пулемётчик бил по врагу, пока его не оставили силы. Прокопий не видел его лица, не знал даже его имени, но знал другое: его запомнят. Не свои — так чужие. В ответ замолкшему косильщику застучали ответные выстрелы: бессмысленная, безответная пальба трусов, уже решивших, что в крепости не осталось живых. Поредевшая цепь в плащах и масках откатилась назад и залегла, оставив на изувеченной земле россыпь собственных трупов. Опомнившись, они снова поднялись и двинулись вперёд.

Пегасы приняли бой. Они ударили по грифонам из ружей, но этого оказалось недостаточно чтобы опрокинуть их. Цепь начала огрызаться ответным огнём и быстро двинулась вперёд. Их намерения были ясны: выбить последнюю пробку на их пути не тратя время на стрельбу. Они падали на землю, вопили их раненые, но они уже не останавливались, наоборот — ускорялись, будто бы набирая темп. "Они хотят драки!" — Рявкнул кто-то из бойцов — то ли йезерградец, то ли нимбусиец, то ли рядовой, то ли офицер. Ответом этому крику был звук примыкаемых штыков.

— Грамматик! — Весело крикнул Прокопий товарищу.

— Что? — Отозвался тот.

— Уцелеешь?

— Хотелось бы!

— Пусть на моей могиле напишут, что я сражался здесь! Передашь?

— Постараюсь! — Сжимая зубы от боли проговорил гоплит. Прокопий последний раз взглянул на него. Сквозь линзы на Астрапи глядело два воспалённых и болезненных глаза. Славный малый, честный малый, как же плохо умирать!

Они обрушились на противника, или противник обрушился на них — в начавшейся свалке трудно было разобрать что-либо. Враг был остановлен этим ударом, но он дрался и дрался отчаянно. Противогазные линзы мешали обзору, существа били друг друга как слепые, катались по отравленной земле, мертвец валился на мертвеца, в ход шло всё от штыков до копыт. Техника, умение, опыт — всё это низводилось до минимума, ни победителей, ни проигравших — только туловища, лапы и пустые линзы кожаных и резиновых масок. Прокопий дрался штыком, нанося удары как придётся. Его били, он бил. Наконец чьи-то когти полоснули его по маске и залежавшаяся резина не выдержала удара. Пегас машинально вдохнул жёлтый пар и его лёгкие вспыхнули в агонии. Здесь и там падали его товарищи и сограждане, с вместе с ними храбро гибли йезерградцы. Целая улица пустых домов, целая мёртвая деревня. Сколько времени они выиграли этим? Стоило ли оно того? Астрапи упал на землю, чей-то каблук наступил ему на шею, он вслепую кого-то лягнул. Сознание покинуло его в жутком предсмертном припадке. Для него всё было кончено.

5

Схватка длилась недолго — меньше часа. Но перебив атаковавших, грифоны не двинулись вперёд. Сбившаяся, рассеявшаяся цепь начала приходить в себя. Раненые, убитые, отравленные из-за повреждённых средств защиты. Их было не сильно больше чем тогда, на станции, но возможность помочь им посреди этого кошмара казалась сомнительной. Нужно было наступать, но перед этим начальство приняло решение перегруппироваться. Раненых отправили в тыл, устроили перекличку. Где-то через 15 минут прилетел посыльный-адъютант, начал возмущаться, сказал что-то про время и график — командовавший цепью капитан не расслышал его из-за маски и выслал весового в пешее эротическое. Газ начал рассеиваться. Он не оседал, в такую погоду он не будет оседать ещё долго. Нет, он рассеивался по другой причине — жёлтое облако ветром сдувало на восток, в сторону стоявшего в низине города.

"Ну и день сегодня." — Думал про себя Хайнц. Из его отделения убыло трое: одного насмерть закололи штыком, двух других ранили. Сам он с какого-то чёрта остался невредим, разве что проклятая маска порядком натёрла ему затылок. Дышать в ней было трудно. В идеале лучше было бы вообще отказаться от дыхания как от рода занятий, но едва ли кто-либо мог себе это позволить.

Вдалеке слышалась беспорядочная стрельба, возня и крики. Вскоре раздались звуки, похожие на стук колёс. Где-то за пеленой тумана, в отдалении от них, вырвался из каменно-бетонной западни какой-то поезд. Может быть они должны были это предотвратить, в любом случае — они уже не могли помешать этому.

— А эти язычники те ещё черти... — Пробубнил кто-то из бойцов, с любопытством разглядывая трупы в вычурных шлемах, закутанные в тяжёлые шерстяные епанчи.

— Да, убили много народу! — Хмыкнул ефрейтор, пиная одного из мертвецов. Больше всего поводов злиться было у поручика: с него содрали накидку, из-за чего шинель, поясной ремень и позолота на шпаге пришли в абсолютно непоправимую негодность. Хуже него пришлось наверное только раненым и убитым.