Я попрошу Её, чтоб только не вставало солнце
– Я попрошу Её, чтоб только не вставало солнце,
Чтоб он вернулся с каторги домой.
Пусть эта ночь продлится, пусть суконце
Ночного неба будет навсегда со мной.
Ночь обнимала столицу,
Ночь разливалась домами.
В одном только доме на спали –
Тревожили черепицу.
Ночь обнимала столицу.
Трещали поленья в камине,
И не было больше ни звука.
Два пони лишь друг против друга
Сидели, всё слушая треск.
Трещали поленья в камине.
Висел меч под сводом в гостиной,
Огнем отражался он в шлеме.
Гвардеец всё ждал, слабо веря,
Что нужно всего лишь быть сильным.
Висел меч под сводом в гостиной.
Вчера разлилось в подсознанье,
Вчера невысокого пламя.
Два пони молчали, бросая
В огонь свои воспоминанья.
Вчера разлилось в подсознанье.
Гвардеец молился негромко,
Пока небо тучи сковали.
А ночь всё тянулась словами,
Взяв тихого ветра котомку.
Гвардеец молился негромко:
«В тот день небо было так ярко,
Блестели на солнце доспехи.
И стражи-товарищи в смехе
В патруль шли, хотя было жарко.
Осеннее небо так ярко.
Я шел не один – вместе с ними,
Втроем – мимо тронного зала.
Болтали, пока вдруг не стало
Так тихо, как ночью в могиле.
Я шел не один – вместе с ними.
Ни звука мы не проронили,
Пока Она мимо ступала.
Нас трое, нас было так мало,
Мы видели её крылья.
Ни звука мы не проронили.
Прошла мимо, нас не заметив,
Владычица ночи великой,
Задела лишь слабой улыбкой.
Что Ей до солдатиков этих?
Прошла мимо, нас не заметив.
Мы ждали, пока грива ночи,
Исчезнет в дверях в главный зал.
Никто ничего не сказал.
И воздух как будто был сточен.
Как будто бы в тысячной ночи.
– Вернулась вчера! Это новость!
Она ведь принцесса теперь!
Она – Найтмэр Мун. Она – зверь, –
Шептал нам товарищ, как в пропасть –
Вернулась вчера! Это новость!»
Трещали поленья в камине.
Два пони лишь друг против друга.
Ночь гладила тихо округу.
Гвардеец как будто был с ними.
Трещали поленья в камине.
Она обнимала оплечье,
Не чувствуя холода стали.
В её нежной шкурке дремали
Слова, что разлука не вечна.
Она обнимала оплечье.
Он слышал её робкий шепот,
Слова, что стекали по шерстке
В ночной океан лунной лодки –
Вдвоем встретить свет вряд ли смогут.
Он слышал её робкий шепот.
Он чувствовал сердцебиенье,
Груди тепло хрупкое, ласку.
Душе было скользко и вязко,
Но с ней отступало волненье.
Он чувствовал сердцебиенье.
«– Вернулась вчера! Что за песни!
Она – править ночью? Всё снова?
Она – Найтмэр Мун. Вот подкова!
Я ставлю: нет Луны – всё бредни! –
А я всё молчал, я всё медлил.
– Вот эта кобыла – принцесса? –
Не верил второй из гвардейцев, –
Смешно! Будто я не заметил!
Она – враг. Клянусь у эфеса!
Вот эта кобыла – принцесса?
– Послушай, замолкни ты, Стэб Спир! –
Теперь говорил уже я, –
Ей верит принцесса Селестия!
Мы служим ей честно за мир.
Ты помнишь? Давали присягу
Все вместе: и я, и Бродсворд,
И ты, с честью, верой, как лорд!
Ты магией, дружбой ведь клялся!
Послушай, дружище, ведь так всё?
В чистейшем луче алых звезд
Ты клятву со мной произнес.
Нас обнял тогда только ветер –
Наш самый суровый свидетель.
А ты, Бродсворд, разве не с нами?
Не клялся, упав на колени?
Дал слово самой королеве!
Служить! Защищать её знамя!
Бродсворд, разве не был ты с нами?
Последствия бунта суровы.
Сурово ответите оба.
Враг тот, кто не держит слова.
Гвардейцы! Мы – стража закона.
Слова мои бились с кольчугой.
Слова рассыпались о сталь.
Триарии-звуки погибли.
Беззвучье – почти что печаль.
Потом Спир взглянул на меня.
Он поднял глаза, словно меч свой.
Он видел наш бой скоротечный.
Я чувствовал холод копья.
Потом Спир взглянул на меня.
– Ты лучше молчи, глупый мечник, –
Ворчал мне мой некогда друг, –
Что «честь»? Всё происходит вокруг.
Не лезь в это дело, гвардейчик.
И лучше молчи, глупый мечник.
Есть план. Есть товарищи. Пони.
Есть те, кто не слепы, как ты.
На нас не наденут узды.
Положим конец ночной кори.
Есть план. Есть товарищи. Пони.
– Но это измена! Предатель!
Послушай себя, ты же страж!
Для нас есть присяга, приказ!
Что это за сказки от вас?
Бунт против монархов? Сестёр?
В своем ты уме, фантазёр?
Нет, Стэб Спир, ты трус, что дал маху.
Раз заговор – рог свой на плаху.
За этот солдаты заплатят.
Бунт – это измена, предатель.
На краткий закат затих спор.
Нас луч золотой уколол.
Тень липкая, стены объяв,
Лежала меж нами, как прах.
А окна стекавшее солнце
Затёрло. Небесного тронца
Подушку густых облаков
Свет гладить, ласкать был готов.
Был хмурый и грубый ответ:
– Ты перешагнул парапет».
Тревожила тень пару пони,
А ночь потушила камин.
Кобыла – одна в тихой дрёме.
Гвардеец – навечно один.
Он весь облачился в доспехи.
Он ждал приговора-рассвета.
Нет, время не терпит помехи:
Для солнца терпенье – измена.
Пряталась тень в отраженье,
В досках шершавого дома.
Когда-то такого родного,
Когда-то такого живого.
За окнами сад и тропинка,
Там ласковый шепот сирени.
Гвардейцу они словно пели –
Сгоревшие дни на картинке.
За окнами, там, у тропинки.
Ночь, лезвием синего неба,
Как сталью остывшей земли,
Всё гладила горы рассветом.
Ждала пони ночь позади.
Ждала, как в плаще от заката,
В плаще от закутанной алой луны.
Ждала своего листопада.
И – тьмы.
«Слово мне разрезало немевший слух.
Свет разлился кровью по груди.
Слабо до сих мор мой верит в это дух…
Будто битва ждет нас впереди.
Будто Бродсворд не стоял тогда меж нами,
Будто мы не спорили втроём.
Вызвать на дуэль – это не бой словами.
Стэб Спир знал: я был согласен тем же днём.
– Ты. Я. Завтра ночью. На шпагах.
Оставишь свой меч у жены.
Заметить судью не должны:
Пусть Бродсворд забудет о латах.
Ты. Я. Завтра ночью. На шпагах.
Наш бой будет длиться до смерти,
Или до первых лучей.
Теперь – верьте или не верьте –
Наш бой будет длиться до смерти.
Придешь, не придешь – твоё дело.
В итоге: один из нас – трус.
Попробуй-ка, вытяни туз
В дуэли за честь и «измену».
Придешь, не придешь – твоё дело.
И пусть нас рассудит луна.
Мне честь подороже копья.
Вдвоем вышли Стэб и Бродсворд.
А я всё стоял во дворце.
Я знал: у меня на лице
Тень белая шла в хоровод.
Вдвоем вышли Стэб и Бродсворд.
Не помню, когда я был дома.
Не помню – пришел ли домой?
В ушах только стонущий вой –
Мой ветер над крышкой гроба.
Не помню, когда я был дома.
Не помню, нашел ли её я.
Не помню, сказал ли ей всё.
Но в этом тумане покоя
Немое навечно ушло.
В размазанном дымчатом прошлом
Казался пришедший закат.
Она мне сказала негромко:
«Пусть вас лучи солнца хранят».
Пусть вас лучи солнца хранят…
Честь
«Скажи, Кантерлот, что за птицу
В серебряных крыльях отваги,
Из храбрости-стали сковали?
За что надо было мне биться?
Скажи, Кантерлот, что за птица?
Скажи, белокаменный город,
За что пони честь всю продали?
За сколько монет перед нами
Достоинство продали вору?
Скажи, белокаменный город?
И кровь тебе тоже по нраву?
Могила сырая, где Стэб Спир?
Я шпагу вонзил ювелирно!
Убил! Я убил его! Браво!
Тебе это тоже по нраву?...
Арест – это тоже по чести.
И кровь, что стекла по эфесу…
Да прямо в могилу – на место…
О, Бродсворд, неужто для мести
Ты сдал всю дуэль – всё по чести?
Так скоро покину я стены
Столицы родной мне страны.
И с этим бесшумным рассветом
Расстанусь с тобою. Прости».
Но город торжественный молча
Стоял пред гвардейцем поникшим.
Накинул туманную нишу
На улицы он так неточно.
Тот город торжественный, молча.
Лежало острое солнце
В перине холодного неба,
Под острым взглядом рассвета,
В ножнах за два червонца.
Лежало острое солнце.
Болталась серая грива –
Как будто бы на умершем –
На стражнике побелевшем,
Под ветром – тихо, бескрыло.
Болталась серая грива.
Внизу просыпалась столица,
Брусчатка стучала копытом,
Парки разлились нефритом,
А улица – светлой росой.
Внизу просыпалась столица.
И мир жил, как жил он вчера.
У кладбища лишь тишина.
В повозке с гвардейцем был ветер –
Суровейший тихий свидетель.
Запомни, святой Кантерлот:
Честь мало кто не продает.