Забытые города

Сказочные города: Император тины

К востоку от Кантерлота за стылыми склонами Жеребячьей горы, за Лощиной Теней, за тучными пастбищами Филлидельфии путник выйдет к Безбрежному океану.

Строго говоря, он, конечно же, совсем не безбрежный. От одного берега до другого пролегает две тысячи миль водной глади, но первые пони, бежав из долины Грёз и выйдя на побережье, ни разу не видели подобного. Вода простиралась за горизонт, тёплая даже в разгар зимы, волны накатывали на берег, внушая трепет перед силой и мощью моря. И тогда пони бежали вновь — прочь от шумного прибоя, от едких солёных брызг, от зыбкого песка под копытами. Места для новых городов им было предостаточно.

…Пони давно не боятся океана. Взрослые гуляют по берегу и запускают змеев, когда веет бриз, жеребята играют на пляже, строят замки из песка и смотрят, как их смывают волны.

Пони собирают ракушки и водоросли, воображая, будто это — сокровища с морского дна.

И когда-то они впрямь были сокровищами.

Пучины океана темны и непроглядны; встань пони в набегающих волнах — он не увидит и своих копыт, лишь то, что белеет пена да мутнеет ил. Вода прячет от глаз всё, чего бы ни касалась.

Иногда пони бросается вперёд, вплавь, так далеко, что дно уходит из-под ног. Спустя сотню-другую ярдов позади на суше, за гребнями волн, скрывается из виду всё, кроме верхушек деревьев — сосен, пальм. На таком расстоянии уже не слышны вопли плескающихся жеребят; ухо ловит шум прибоя и крики чаек над головой.

Кто-то рискнёт отплыть ещё дальше, на милю, — и от суши останется лишь пятно на горизонте, которое видно с гребня волн.

Пони не славятся умением плавать. Хоть лёгкие их могучи, а силы — безграничны, копыта не чета плавникам. Рано или поздно пони начнёт тонуть, потеряв из виду сушу, солнце, звёзды, не чувствуя более тепла, света и порыва ветра, — и в конце концов пойдёт ко дну. Вокруг стремительно зачернеет темнота. Брось пони взгляд вверх, он увидит, как тает на глазах надводный мир, как колышется на волнах солнце — одинокое жёлтое пятнышко плещется, туда, сюда, туда, сюда… и пропадает.

Слепота застилает глаза в краю мрака. Слой воды давит сверху, мгла сжимает сбоку и снизу — уже и не скажешь, где верх, а где низ. Всё уходит, кроме бесконечной холодной пучины.

И если пони протянет столько, чтоб погрузиться на дно океана — тогда он, возможно, заметит в ущельях и расселинах слабое мерцание: крохотные огоньки пляшут в черноте перед глазами.

Последний город морских пони — Аквастрия — находится за сотни миль отсюда к западному побережью. Здесь же, на востоке, городов больше нет. Величайшая империя на свете, раскинувшаяся под волнами на тысячи лиг, давно сгинула — ничего не осталось, кроме обломков, раскиданных по дну океана, да тины, выбрасываемой на берег.

Пони этот, что пожаловал сюда и пересёк бездну, отыскал сердце забытой империи. Мерцающие огоньки в толще воды обрамляют границы Млечной впадины.

Как гласят легенды, лабиринтами Млечной впадины правила коралловая королева — предпоследняя из своей династии. Род её был обширен и стар, он уходил корнями в прошлое на тысячи лет, когда табуны наземных пони ещё кочевали по свету и не заложили первого города. Королева правила мудро и добро, жизнь текла неспешным чередом, и подданные не роптали, живя в мире с народами пучин: китами, марлинами, кэльпи и многими иными.

Королева и её придворные жили в огромном дворце, чьи стены были сложены из перламутра — тоньше яичной скорлупы, прозрачнее стекла, ярче всех красок океана. Многие мили тянулся сказочный замок по дну Млечной впадины. Внутри вырастали целые города, и сады водорослей складывали их стены, а столпы из морской соли поддерживали своды.

Ныне от дворца во Млечной впадине остался лишь длинный и пустой каньон. На самом дне в наносах ила едва поблёскивает скорлупа перламутра — она тонка, тоньше яичной, и столь хрупка, что ломается от одного касания. Дворец пока ещё живёт в осколках этих “руин”, но скоро и они исчезнут, рассыплются прахом и станут пищей для улиток и червей, живущих в донной тине.

Если верить преданьям, у коралловой королевы было четверо детей — три дочери и один сын.

Когда королева состарилась, она позвала дочерей и повелела: кто в течение года сыщет для морских пони самый ценный подарок, та и будет новой королевой подводного народа, та и получит в дар коралловый венец.

Старшая дочь, сирена с чешуёй белой будто жемчуг, уплыла жить к китам. Весь год она бороздила с ними свет от северного полюса до южных морей, где училась музыке. Возвратившись в Млечную впадину, она спела песню, растрогав двор до слёз. Ведь не может быть искусства прекраснее, чем песнь, в бессолнечном краю мрака — и в том был урок старшей своему народу.

Средняя дочь, чья грива была гребнем светло-тёмных плавников, как  у рыбы-крылатки, выплыла к берегу. Громко позвала она кружащих в небе пегасов, ведомая любопытством, и так весь год качалась на волнах, на поверхности, внимая рассказам о чужом мире и делясь историями о своём. Морские вельможи узнали от неё о далёких каменных городах и подобных богам пони, двигающих звёзды, и средняя стала первым послом пучины — первым кирпичиком в мосту меж берегом и морем.

Младшая дочь, пони с обликом рыбы-парусника и столь же молниеносная, помчала к акулам и марлинам. Весь год она плавала с рыбами наперегонки, ища, кто в океане мог бы обогнать её, а возвратившись, принесла дух товарищеского соревнования. Младшая созвала всех обитателей моря и положила начало первым великим играм: пусть каждый покажет свою удаль, и пусть венок из водорослей достанется победителю.

Так все три дочери предстали пред очи матери-королевы и склонили головы, уверенные, что коралловый венец достанется им, ведь их дары были бесценны.

Но тут — самый последний — явился сын.

Пони-барракуда, он был мельче сестёр, худощав, остроморд и мог похвастаться не плавниками, а пастью, полной зубов-игл. Он провёл год у кэльпи — народа плотоядных тварей, живущих в шатком мире с морскими пони. Кэльпи увидели в нём железную волю к власти, а он в них — орудие к исполнению мечты. Весь год, пока сёстры искали дружбу и дары для своего народа, их брат строил козни. Сговорившись с кэльпи, он явился в тронный зал на коронацию во главе армии.

Над морскими пони не властвовало ни одного короля, поэтому брат решил не поступаться традицией; вместо этого он нарёк себя императором — не только лишь морских пони, но всего океана.

Он велел выколоть сёстрам глаза и, забрав венец из копыт убитой матери, сам короновал себя.

Дно Млечной впадины усеяно обломками. Тысячи изваяний торчат из песка, и ещё тысячи погребены глубже, а тысячи — раскрошены в пыль. Местами, где подводные течения смывают ил, во тьме видно, что статуи стоят дорогой без видимого начала и конца.

Скульптуры все на одно лицо: пони-барракуда властно и холодно скалит зубы, буравя неживыми глазами мёртвую пустыню.

Некоторые изваяния более-менее нетронуты, будто бы избежав той силы, что уничтожила их соседей. Постаменты статуй обрамлены соскобленными символами древнего письма — буквы столь истёрты и стары, что современные пони, даже морские, вовек их не расшифруют. Их знание и мудрость канули в реку времени.

Целых надписей не сохранилось. Даже у очень редких статуй, тех, что не повреждены, с постамента стёрто единственное слово — сточено, выбито, выжжено; ни под одной из тысяч скульптур не прочесть этого слова. Оно было вымарано из истории.

Млечная впадина безжизненна, и статуи — единственные её обитатели, не считая улиток, крабов и червей. Всё остальное — лишь тина, толща вод и крохотные огоньки, танцующие в черноте.