Прокол

Свити Белль наконец-то получает свою кьютимарку в... весьма неожиданном деле. Немного запачкаться она не боится, ведь однажды ей будет суждено свершать великие дела. Вот только Свити не может понять, почему Рэрити реагирует так плохо.

Свити Белл

Metamorphosis

А ты хотел бы стать пони?

ОС - пони Человеки

Я не в порядке

Твайлайт не в порядке. Если честно, она уже давно не в порядке. Уже долгое время она не чувствует ничего кроме апатии и бессмысленности своей жизни.

Рэйнбоу Дэш Твайлайт Спаркл

Лучшая подруга

О том, как Радуга Дэш простудилась и заболевшая лежала в постели, а её лучшая подруга Лайтнинг Даст ухаживала за ней.

Рэйнбоу Дэш Лайтнин Даст

Почему мы ненавидим друг друга?

Твайлайт и Трикси снова ссорятся. Старлайт все это надоело. И она гадает, почему они вообще все время скандалят.

Твайлайт Спаркл Спайк Трикси, Великая и Могучая Старлайт Глиммер

Маленькая свеча

Маленькая свечка, отчего тебе хочется гореть ярче? Разве ты не видишь, что Солнце высоко над тобой даёт достаточно света?

Принцесса Селестия Сансет Шиммер

Дождь

Это короткий рассказ о лесе, дожде и прогулках с Ней... Реальный человек. Реальное место. Реальные события?

Твайлайт Спаркл Человеки

История Первая. Титан затерянного города

Когда-то, где-то, как-то случился Инцидент. И все пошло иначе. Теперь Твайлайт увидит руины древних империй, сразится с личами и подружится с паладинами, повырывает шестеренки магическим киборгам и поиграет в шахматы с жучиной королевой. Будут дружба и магия, битвы и приключения... а также немного мультяшной глупости. Окружающий мир отчасти вдохновляется Equaestria at war, но я не стараюсь следовать канонам того мира. Так же есть небольшой кроссовер с одним большим миром. Но он небольшой, и сделан в дань памяти моим первым попыткам прийти в мир писательства.

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Чейнджлинги

Кто убил кролика Энджела?

Во время чаепития со своими друзьями Флаттершай вернулась с кухни и обнаружила своего любимого кролика Энджела мёртвым. «Кто убил кролика Энджела?»

Флаттершай Энджел

Крылья Ночи

Зарисовка по истории фестралов времён, когда племена пони жили раздельно, кратко рассказывающая о их приёмах, традициях и магии. Ответвление Вселенной "Лунной тени".

ОС - пони

Автор рисунка: Noben

Мёртвый Донец

В городе Зефир Хайтс ещё не перевелась та порода пони, которую прежде называли писателями. К этой характеристике навеки приклеилось звание "миротворéц", то есть прозвище, завидно отличающее полководцев и прочих государственных мужей от послушных, рядовых граждан.

Не желая кормить читателя псевдореализмом, я совсем не обрадую жаждущих услышать биографию моего героя. Впрочем, он — Вангелис никогда не претендовал на писательские лавры и не стремился занять их провокацией или саморекламой. К литературе он вообще приступился случайно — на неизвестном мне распутье, когда новоиспечённый автор ощутил страсть к консервации мира (тоже своего рода "миротворчеству").

Не каждый из нас, но кое-кто другой мог быть похож на Вангелиса. Как сам он утверждал: "Все мы лишь Росинанты — слуги пера", в ответ недоумевающим коллегам о потаённом замысле своих работ.

Другим литераторам, правда, был известен уровень его мастерства, располагающегося между искренними потугами новичка и типичной публицистской штамповкой. Язык Вангелиса признавался грубым, казался запутанным клубком словарных червей, а стиль — неритмичным и вычурным.

Сам горе-творец, однако, не соглашался с критикой, продолжая называть вещи своими именами, как бы обосновывая неумёшество судьбой писательского "небытия" — тем, что рано или поздно, при трезвой оценке масштаба, он неизбежно свернёт с литературного пути.

Более навыка и идущего бок о бок с ним профессионализма, Вангелис искал продолжения сложнейших выводов, которые он забывал или упускал в обыденной ситуации, вытекающие из рассуждений мыслителей прошлого и знакомых ему крылатых выражений.

Сочинение всегда проходило в спешке — из-под клавиш выходили всё новые и новые опусы, не хуже и не лучше предыдущих, вдохновляя, кажется, только самого автора на равновесные свершения. Во время написания у него приятно кружилась голова, и пегасу чудилось, что он парит, что силой мысли он может заставить себя летать, хотя в действительности его крылья уже давно атрофировались, как, в общем, и у остальных его современников.

Таково было время, таково было место, в котором Вангелис строчка за строчкой проживал свои дни. Писатель считал себя "трактатчиком от сердца", крестоносцем, ведущим взвод уже пришедших кому-то идей и взглядов — важных, но увы достигших своего количественного лимита: актуальных, скажем, для сотни умов, но никак не для миллионного поголовья.

"Завет культуры должен быть доведён до конца!" — набирал одинокий пегас, и в этом деле он не нашёл себе соратников. Их не было ни в среде словесных механиков, ни среди тех, кто произвёлся в "андерграунд".

"Не стоит винить их за это, — полагал Вангелис, — пони не созданы творить историю".

То, что сам он, никогда не волновало писателя. Он знал совсем другую участь, не собираясь навязывать её остальным: ни десяти, ни тысяче голов.

Кажется, он навязывал сам себе чужой удел.


Поворотным моментом во всём этом наигранном рыцарстве послужила авантюра. Вангелис подумал, раз уж ему не удаётся нажить единомышленников в Зефир Хайтсе, то почему бы не отправиться куда-нибудь далеко — к другому, менее пресыщенному народу, ещё не воплотившим себя в самобытном и национальном.

Где же ему обнаружить страну со столь болезненной брешью, с отсутствием собственных героев и трагедий? Бродя между городами и расами, казавшимися ему экзотическими, Вангелис всё более отчаивался, потому что у каждого мало-мальски приличного места уже были свои драмы, свои характеры. Интеллигенцию там принимали за опасных чужаков, и "колонизатора" прогоняли даже родственные пегасам единороги, которые и без того презирали своих собратьев.

Где же отыскать заповедное белое пятно, эту ничейную землю? С парома, следовавшего из Нуево-Клудж к горе Айрис, он наконец узнал её.

Рыбаки помогли добраться ему туда, стараясь отговорить от безумного предприятия. Но Вангелис всё же высадился на берег, который, как и само море, не принадлежал никому.

Никому, кроме такого же как и он скитальца.

Хозяин пустыни нежился в мазутной луже, среди белого, как слоновая кость, песка и промышленной свалки. Он тяжело дышал, будто удерживаясь от того, чтобы зажечь свою ванну, и глядел на второго пришельца отстранённо и раздосадовано. Старое существо еле подняло своё тельце, цепляясь когтями за проходящие сквозь них песчинки. Если бы красный варан мог взлететь, то Вангелис тут же опознал в нём дракона, однако тот утратил магическую силу и все особенности, что делали его вымирающий этнос ужасающим и великим.

Ещё он был слеп словно Гомер или василиск и передвигался по запахам меньшего и большего удушья. Вангелис бы точно избавился от тонкостей драконьего чутья: нефть и сера бичевали нюх, с удвоенной силой как приближался ящер.

Дракон то ли представился, то ли буркнул что-то невнятное на своём диалекте: "Гарбл", не ужаснув писателя, но всё же поселив в душе его глубокую назидательность.

Пускай лучше подлинный, настоящий Гомер отыщет его сердце, чем будет он — Вангелис бесплодно колесить по всему свету сотню или тысячу лет, которых никогда не будет у него, и тлеть, бросать дар мыслить и прочее наследие ради клочка на безмолвном кладбище истории.

После судьбоносной встречи мой Одиссей вернулся в Зефир Хайтс и покончил со своими безнадёжными попытками выдумать что-то эдакое в литературе, устроившись преподавателем в школе.

Там он открывал для себя и своих учеников целые миры.