Спасительница души в лиминальности

I

Y sé cuánto más pronto partas tú, más

Se acerca nuestra eterna dicha.

Como no quiero que te marches tú, como

Quiero que te marches pronto.

Oh, tómame, mi amado, contigo.

Yo seré tu vela La tempestad,

Me parece que te estoy perdiendo...

 

Я знаю, чем скорей уедешь ты,

тем мы скорее вечно будем вместе.

Как не хочу, чтоб уезжала,

как я хочу, чтоб ты скорей уехала,

Возьми меня, возлюбленная, с собой.

Я буду тебе парусом в дороге.

Я буду сердцем бури предвещать,

Мне кажется, что я тебя теряю…

 

I

 

Я осознала себя. В конце длинного тёмного коридора сумерками догорало беспомощное солнце – позади меня в отчаянном припадке мерцали робкие синтетические цвета. Они утопали во тьме коридора, уже не в состоянии коснуться меня. Я нашла себя посередине этого тёмного коридора напротив обшарпанного и треснутого зеркала. Из зеркала на меня смотрела пони. Она будто и не хотела осознавать себя – у неё в голове крутились случайные мысли. Думала, как бы ей провести сегодняшний вечер. Наверное, слегка опаздывала. Куда ты там собиралась? В бар? В караоке? Нет. Это не та минута, когда ты коришь себя за бесцельный гедонизм. Нет. Тебе не должно быть стыдно за это. Твои развлечения не пороки, лишь горящие калории и волны, что ранят твои перепонки. Эта не та минута. Нет. Я осознала себя. Пони из зеркала посмотрела на меня недоумевающим взглядом. Там — глубоко внутри — зажёгся свет, дарованный каждому из нас. Такое бывало иногда со мной. Но мне стало грустно от того, что сказанное Твайлайт Спаркл начало сбываться...

Свет в моей душе начал истлевать.

Зелёная мраморная плитка по всему коридору. По зелёному мрамору текут волны, линии рисунка, всегда разные. По бокам стоят белые колонны. Больше ничего нет. Ни дверей, ни картин. Из одного конца коридора доносятся отдалённые приглушённые звуки ритмичной электронной музыки, их сопровождает такой же синтетический голос печальной кобылы. Другой конец уходит во тьму. Но там словно бы есть лёгкий намёк на движение. Если вглядеться, то можно увидеть, как в сумеречном свете движутся тени. Я осознала, что шла из шумного и мерцающего конца коридора. Там была вечеринка. В голове возник страшный вопрос, который я всё боялась задать самой себе. Он давно крутился подле меня в моём психическом поле, ещё до того как я осознала себя.

— Что будет, когда плёнка кончится? Что будет, когда время придёт?

Пони в зеркале вздохнула. И кивнула. Время пришло.

Когда я зашла в этот коридор, то пути назад более не было. Как только я ушла с вечеринки, всё стало предопределенно, и все возможности отброшены. Частицы превратились в волны. Я медленной поступью пошла вперёд к сумеречному свету и теням, которые становились всё больше. Музыка загустевала и становилась тише. Ей было труднее добираться до меня. А шум снаружи нарастал и превращался в осязаемую тьму. Свет сумерек меркнул, а тени пробирались в коридор. Цок-Цок. Цок... Цок. Мои шаги отдавались эхом в длинном коридоре. Я оглянулась назад. Теперь там тоже была тьма и шум. Одна яркая вспышка света отскочила от диско-шара и смогла пробраться в коридор. Там был топот. Кто-то говорил там. Их громкие крики смешивались с музыкой и, проходя сквозь стены и пространство, превращались в шёпот. Промелькнула тень с другого конца коридора. Она скользнула по стене и исчезла. Мне было страшно оглянуться, повернуться назад к сумеречному свету, но я знала, что сделать это нужно. Фух... Я постаралась развернуться медленно, словно показывая, что не боюсь, но кому я это показывала? Я уже была достаточно близка к сумеречному свету. Музыка утихла. Я перешагнула порог и оказалась на крыльце. Вдали проехала повозка, свет её лампы отбросил тени от колонн. Тени эти скользнули в коридор, по зелёному мрамору, по блеклым стенам, чтобы растаять, когда повозка уедет вдаль. Я закрыла тяжёлую красную дверь, коридор медленно утопал во тьме, в которой оживали блики дискотеки в самом конце этого места. Красная дверь закрылась – коридор с зелёной мраморной плиткой истлел.

На больших бетонных перилах пряталась неприметная кассета с плёнкой. Она уютно лежала тут в первом снегу. Он стелился повсюду тонким пуховым одеялом. Я взяла кассету в копыта и села, опираясь на бетонные перила веранды. Снег медленно падал на мою голову, и я только сейчас подумала о том, как же странно причёсана моя грива. Это было... Возможно, в моём духе. Сейчас сказать точно уже сложно. Наверное, так и стоит причёсываться на вечеринки. Хотя, чем дольше я об этом думала, тем отчётливее ощущала, что мой львиный зачёс меня слегка смущает. И радует немного. Бездумно вертя в копытах плёнку и не зная, что с ней делать, я обратила внимание на рукава куртки. Ох. Ну, красная куртка, совсем на меня не похоже. А маленькая кассета продолжала меня очаровывать и заставлять думать. Я порылась в карманах. Пачка сигарет – это похоже на меня, а вот зажигалка для единорогов явно бесполезная. В левом кармане ключи и пара битов. Во внутреннем кармане нашёлся диктофон. Кассета в него идеально подходила. Сумерки медленно блеснули в прозрачной пластиковой крышке. Я положила все, что было обратно по карманам, а диктофон включила в режим воспроизведения. Пора было узнать, какой секрет хранила эта кассета.

Сначала на записи были только помехи и шорох. Звук ветра проходил сквозь колонны на бетонных периллах. Вдали послышались отдалённые звуки вечеринки. Совсем немного. Крошечные вкрапления того самого синтетического звука, который я услышала в коридоре. Я спустилась по лестницам веранды вниз к улице. Там стояло несколько обычных повозок и пара автоповозок, все аккуратно припаркованные. По всей улице были разбросаны флаеры. А на самом здании, откуда я вышла, красовался баннер с той же информацией, что и на флаерах. Пинки Пай очумело отжигала около диджейского пульта, в такой же нелепой, как и у меня, одежде, а перед пультом застыли силуэты довольных пони. Надпись сверху гласила – «ВЕЧЕРИНКА ВНЕ ВРЕМЕНИ». А снизу шрифтом поменьше: «Тематическое мероприятия в стиле Диско. Вход бесплатный. Только с соответствующим дресс-кодом. Не знаешь, как одеться – спроси Рэрити!»

Ну, теперь понятно, откуда этот дикий начёс.

— Я оставлю это тебе, Лили.

Слегка вздрогнула. Я поняла, что голос разносится около моего сердца – во внутреннем кармане куртки, диктофон воспроизвёл что-то, кроме помех и шумов.

— Пусть я буду твоей путеводной звездой в этот раз. И мой голос, мои осколки души ведут тебя сквозь твоё путешествие. Я буду рядом с тобой. Я буду впереди. Следуй за мной, и тогда ты сможешь увидеть меня. И тогда ты сможешь пройти весь путь до самого конца.

 

На веки твоя – Кёко.

Я вышла на середину дороги. По бокам были небоскрёбы в стеклах, которых пылало умирающее пламя солнца. Переливы сумеречного фиолетового цвета блистали порой ало-красной зарницей в небе. Редкие всполохи уже было не разглядеть на небе, но издали они доходили до этих высоких зданий, что уходили за облака, и сияли там в последний раз. Я пошла прямо. Мимо оставленных повозок и опустевших газетных киосков. Не было деревьев и ничего живого. Только стекло, сталь и небо. Всё было неподвижно, и только свет создавал время. Только свет. Немного по одной секунде не спеша двигал стрелки часов вперёд.

— Я не знаю того, что останется в твоей памяти. Я не знаю того, что останется в твоём сердце, — продолжал голос кобылы, записанный на плёнку. – Но уверена, что свет не успеет истлеть в тебе до конца. Чтобы дать тебе хоть немного информации для начала, дабы не шокировать тебя скажи следующее. Твайлайт ошиблась и ты вместе с ней. Вы оказались не правы и поплатились за это. Для неё уже нет пути назад. Но тебе стоит двигаться вперёд. Найди её. Найди их всех. И спаси их. И тогда – в самом конце – тебе откроется истинный свет.

Плёнка закончилась. Треск. Статика. И в конце звоном – тишина. Больше не было ничего.

Я шла вперёд очень долгое время и заметила интересную особенность. Нигде не было поворотов, закоулков, перекрёстков. Мне хотелось поначалу крикнуть, но почему-то я чувствовала, что это бесполезно. Я хотела зайти в один из магазинов, но он был закрыт. Внутри через стекло я разглядела только полки с антиквариатом. Пони внутри не было. У меня возникло глупое чувство, что возможно... Просто возможно... В городе больше нет живых пони. Мысль об этом не стала пугающей как ни странно.

Когда стало понятно, что я иду – по собственным ощущениям – больше, чем несколько часов, мне стало неуютно. Солнце как умирало, так и продолжает умирать. Сумерки не превратились в закат, закат не превращался в полночь. От того было ещё страннее, ведь я явственно ощущала движение солнца.

— Кто-нибудь!

Вырвался крик. Я не смогла удержаться. Мне не было страшно, но стало тревожно. Беспокойно. Какой-то треск появился глубоко в моём разуме. Радио мозга перебирало частоты души и никак не могло найти волну, чтобы настроится.

Ладно. Хватит с меня. Я выломала камень из бордюра и подошла к стеклянной поверхности небоскрёба – что интересно, были входы в магазины на первых этажах, но входов в небоскрёбы я нигде не нашла. Я подумала над своими действиями недолго, но пока иной идеи не приходило, и я сделала глупость.

— Аааарх!

Ни трещины. Кирпич безвольно повалился около стекла и остался там лежать. Встревоженная до предела мордочка отражалась в зеркале. Пони в красной куртке и с глупым львином начёсом выглядела ОЧЕНЬ нервно. Я подняла кирпич. Кинула. Тоже самое. Ещё раз. Тоже самое.

— Блять! – в порыве ярости я кинула кирпич в стоявшую рядом автоповозку. Окно не разбилось.

Я побежала вперёд. Этот дурацкий дурной сон никак не кончался. Что-то было не так. И я не сразу даже захотела это понимать. Почему? Почему? Всё это было не естественно. Не настоящее. Но даже не это было основой моих недоумений. Это было неправильно. В моей личной системе координат. И...

Замерла. Вместе с этим миром. Посередине улицы. В принципе разницы было не так много. Бегу я вперёд. Или медленно двигаюсь. Ничего не менялось. Мне следовало остановиться самой и немного подумать. Куда я шла? Что случилось с миром? И что я сделала с собой? Какое отношение к этому всему имела Твайлайт Спаркл?

Я вообще где?

Я посмотрела на название улицы. Там был просто набор букв и цифр. Отлично. Последних воспоминаний не было вообще. Кроме той дискотеки. Я там танцевала и веселилась. Мне было хорошо. Возможно, я много пила, но к делу это отношения не имеет. В голове возникла песня. Моё первое личное воспоминание за всё это время.

Потому что моя любовь — бесценна.

Любовь никогда не будет прежней...

 

— Не будет прежней... Лалалалала... Будь моей... Лалалалала...

 

Старая песня. Хорошая. Я слышала её очень давно. Но почему-то в голову пришла именно она. Будь моей...Лалалала... Чем я занимаюсь? Я села на асфальт и обхватила голову копытами. Достала сигарету и попыталась разжечь огонь зажигалкой для единорогов. Это очень тяжело, но можно сделать даже земнопони. Правда, ковырялась я несколько минут, в итоге с трудом разожгла огонёк. Я обратила внимание на то, что на асфальте совсем не было мусора. Ни одного окурка или бумажки. Но при этом и мусорок нигде не было. Я прошла немного вперёд пока не набрела на ещё один киоск с газетами. Разные журналы со звёздами шоу-бизнеса, которых я никогда, кажется, не видела. «Стэйлбриджский дайджест» какой-то научный журнал. На обложке красовался парящий в космосе чайник. «Квартирный цветовод». Да уж только в мегаполисах читают такие журналы. А вот Понивилльского «Дачника» не было. Да и какая-та странная хрень. На обложке «Квартирного цветовода» красовалась наигранно улыбающаяся пони, сажающая батат в сапог. Более мелкие заголовки были лишь набором букв. В газетах читабельными были тоже только заголовки. И везде только один – «Новое поколение» читайте на странице -6. Эх... И брошюры с этой дискотекой «ВЕЧЕРИНКА ВНЕ ВРЕМЕНИ». Я докурила. Потушила сигарету копытом. Здесь больше и не было света, кроме солнца и меня. Ничего здесь не двигалось. Да и то солнцу мешало что-то...

Никогда не будет прежней...

— Лалалалала

 

Я не хотела туда возвращаться. Мне было страшно. Я не боялась мёртвого города, потому что меня это успокаивало поначалу. Но теперь... Я должна пойти туда. Мне не хотелось потому что... Я что-то сделала там. Что-то ужасное. Что-то непростительное в моей личной системе координат. И я стыдилась этого. И я боялась этого. Боялась идти назад.

Неожиданно раздался треск стекла, как небольшой взрыв, оттуда, где я бросала кирпич. Я оглянулась на это. Окно в небоскрёбе разбилось, а у автоповозки...

— Небо!

Я испугалась и, запнувшись о бордюр, упала. Я увидела что-то! Что-то живое! Оно было около автоповозки, в которую я кинула кирпич. Я приподнялась, тяжело дыша и смотря в сторону, откуда я пришла. Фигура в балахоне смотрела именно на меня. В тени чёрного капюшона было не разглядеть мордочки. Оно не двигалось больше. Неужели оно шло за мной всё это время? Пиздец... Моё тяжёлое сопящее дыхание заполонило улицу. Если побегу... Бесполезно... Грёбанная улица не кончится. Я хотела. Хотела сигануть. Но это глупо. Я лишь измотаю себя. Но что это? Мешковатый, старый, коричневый балахон не предпринимал движений. Я попятилась назад. Фигура сделала шаг вперёд. Да... Всё правильно. Я сразу угадала.

— Привет, — раздалось из-под балахона. Это была кобыла. Но не та, что с плёнки.

— Привет, — прошептала я.

Мы продолжили смотреть друг на друга. Её голос был вполне дружелюбен. Но я, отчего- то стала дрожать. Подол балахона был опалён огнём, а ткань вся покрыта пеплом.

— Это сделала не ты, — сказала она.

— Что?

— Огонь. Это не твоих копыт дело.

— Кто ты такая? Что... Что здесь происходит?

— У тебя нет жвачки? – спросила она простодушно.

— Что?

— Жвачки. Я увидела, как ты куришь, и старая привычка дала о себе знать, — я не знала, что ей ответить, — Удивительно, что ты начала курить на тебя это совсем не похоже.

— Ты знаешь меня?

— Да... Вроде бы. Ну не тебя. Но... У тебя нет жвачки? С другой стороны, можешь дать мне сигарету пожалу... Ах, нет. Нет. Мне нельзя. А слушай...  У тебя нет жвачки?

— Нет...

— Ладно. Ты, конечно, зря разбила окно у этой автоповозки. Это ведь твоя так-то, — она осмотрела серую автоповозку с разбитым окном, — Я могу его починить. Не переживай.

Я поднялась на все четыре копыта. Подошла слегка к ней, но она не стала отходить.

— Прошу, скажи мне, что происходит? – умоляюще спросила я.

— А что-то происходит?

Она издевается что ли? Что за дерьмо. Я вся дрожала. Ноги подкашивались. Ближе подходить к ней не хотелось.

— По-моему ничего не происходит, — вдруг сказала она, — кажется, в этом и проблема. Я всё ждала, когда ты повернёшься назад. Иногда чтобы пройти вперёд нужно... Ну, ты знаешь. Заглянуть назад. Внутрь.

— Внутрь дискотеки?

— Да! – радостно, выкрикнула она. Почти... Почти как маленький довольный жеребёнок, что вообще не сочеталось со зловещей тьмой её капюшона, — Ну наконец-то ты стала понимать меня, а то несёшь какую-ту чепуху, — она звонко и искренне рассмеялась, совсем по-доброму и от этого стало страшно.

— Прошу, объясни мне хоть что-нибудь.

— Ну, началось. У тебя точно нет жвачки?

— Нет, — спокойно ответила я, — Только сигареты.

— Ладно. Когда я видела тебя в последний раз, то курила только я. Мне почему-то казалось, ты больше алкоголичка, нежели курильщица.

— Кажется, я до сих пор алкоголичка.

— Аааа... Видимо, это не меняется тоже. Но остальное не меняется по другим причинам.

— Кто ты? – спросила опять я.

— У тебя есть жвачка?

Я истерично рассмеялась. Понятно. Для неё это такой же тупой вопрос.

— Я тебе честно ответила, подруга, — сказала я, — Жвачки у меня нет.

— Так ты и на свой вопрос сама ответила – подруга...

Мы обе замолчали. Я ещё немного улыбалась, смотря на неё. Стало спокойно.

— Я не помню тебя. Совсем не помню, — призналась я.

— Конкретно тебя я тоже не помню, — сказала она с грустью, — просто помню, что ты моя подруга.

— Внутрь дискотеки? – спросила я.

— Да. Именно туда.

— Хорошо.

Я пошла в сторону пони в балахоне и направилась туда, откуда пришла.

— Подожди. Ты не хочешь поехать?

— На этом, — я указала на автоповозку.

— Да я же говорю, она твоя. Ты садись, а окно я починю.

Серая автоповозка не выглядела знакомо. Точно так же, как и пони в балахоне. Но точно так же, как и от пони в балахоне я ощущала нечто. Знакомое чувство. Я открыла дверь и смахнула стёкла, насколько смогла. Маленькие кусочки, наверное, всё равно остались, пока я на них недоумевающе смотрела и думала, чтобы сделать, пони в балахоне сказала:

— Можешь взять мой плащ, — в её голосе послышалось смятение, — Мне было страшно. Я думала, что огонь опять... Но знаешь, всё в порядке. Возьми. Ладно? А окно я потом починю.

— Хорошо. Спасибо, — я поняла, что всё ещё не видела пони, которая скрывалась за балахоном. Я отвернулась, чтобы до конца убрать все большие осколки, — Может, ты расскажешь, хоть что-нибудь...

Но когда я повернулась, её не было. Она оставила плащ на крыше автоповозки. Никого более не было на замершей улице. Только я и пони в осколках небоскрёба, недоумённо оглядывающаяся по сторонам. Я взяла плащ и постелила его на сидение.

Серая автоповозка, кстати, была единственной, кто лобовым стеклом устремлялся в сторону дискотеки. Место было комфортным, будто я ездила здесь не первый раз. На задних сидениях ничего не было. Бардачок. Открыла. Там была жвачка... Эх. Отдам в другой раз. В глубине бардачка было что-то ещё. Порылась копытом. Да! Зажигалка для земнопони, наконец-то. Ситуация была и так тяжёлая, так ещё и терпеть этот геморрой в виде единорожьего удобства совсем было тяжело. Тем не менее, это ещё не все подарки самой себе. Небольшой маленький предмет. Плёнка. Ещё одна для моего диктофона. Когда я вытащила её, то на пол что-то упало. Я с трудом подняла – это была фотография мгновенной печати. Небольшая фотокарточка. Внутри белых краёв изображения. Пони с моими глазами и львиным начёсом, а рядом с ней... Зебра в красной куртке. Кёко. Я узнала её сразу.

Что, если я оставила её там?

Зажигание. Фары устремились вдаль, освещая улицу темноты. Свет устремился вперёд, выделяясь из сумеречного солнца. Этот свет был мне хорошо знаком и приятен. И затем, автоповозка начала следовать за светом. Я покрутила бегунок радио. Сквозь шипение и помехи порой можно было поймать голоса, по крайней  мере, то, что я думала, было голосами, но затем они стихали, пока, наконец, не удалось установить, выловить волну. Ту самую волну.

Леди, леди, лей ты причиняешь мне боль.

О, не заставляй меня плакать.

 

Я неслась в автоповозке вперёд к тому, что оставила. Должна быть там скоро. Пока было время, я взглянула ещё раз на фотокарточку. Пони и зебра были счастливы на ней. Они весело улыбались и, кажется, их застали врасплох в момент вспышки. Кёко смотрела на пони с львиным зачёсом и что-то шептала. Говорила тем самым голосом с плёнки. Но я не помнила, что она тогда сказала. Возможно, даже и не знала уже.

 

Оставить меня, девочка, легко.

Она скажет: «Прощай».

 

Жвачке принадлежит той пони. Наверное. Я жвачки не очень люблю. Тогда вот вопрос... Чья это единорожья зажигалка? Я думала, она принадлежит Кёко. Но, видимо, всей картины я пока не вижу. Впереди продолжали отражать свет фар тянущиеся к облакам небоскрёбы. А маленького трёхэтажного кирпичного здания с баннером и верандой всё не было видно. Надо было торопиться. Я больше не могла убегать, и хотелось как можно быстрее окунуться в темноту истлевшего мрамора и светомузыки.

Потому что моя любовь — бесценна.

Любовь никогда не будет прежней.

 

Сигнал становился отчётливее и музыка чище. Помехи постепенно исчезали. Я поняла, что это всё взаправду. Я не проснусь. Это не сон. Тогда... Что это? Бесконечные улицы и опустевшие небоскрёбы. Вечеринка вне времени. И Твайлайт Спаркл, что-то сделавшая... Мы вместе что-то сделали. Что-то, что делать никто не должен. Вспышка зажигалки сверкнула в глазах пони, смотревшей на меня из зеркала заднего вида. Я закурила. Было тяжело смотреть на дорогу. Глаза жгло от дыма, но, видит небо, я нелепо выгляжу с мундштуком. Пора перейти на одноразовые трубки. Хорошо единорогам... Откуда-то из глубин загорелось воспоминание. «Мне больше не понадобится это». И он отдаёт мне свою зажигалку. Мы были тогда все вместе. Мы пришли туда на эту вечеринку вне времени вчетвером. Но теперь я...

 

И я никогда не одинока,

Потому что она — единственная.

Я никогда не хотела,

Не хотела играть в эту игру.

 

Пинки Пай смотрела с баннера на меня. Музыка громко играла из радио. Я открою ту красную дверь и услышу её источник. И пойду этому навстречу. Всему что оставила.

Стоп. Ручник. Хлопаю дверью.

Красная дверь угрюмо смотрела на меня и, кажется, обвиняла. Я нехотя поднялась по веранде, скользя в тени огромных колонн. Прикоснулась к двери копытом. Сквозь неё я почувствовала слабое биение в такт музыке – четыре четверти. Я оглянулась на автоповозку. Бесполезно пытаться удрать отсюда. Мой личный подвиг не велик в этом случае. Иного-то выбора не было.

Дверь с трудом поддалась. Мне хотелось покончить с этим как можно быстрее, но я постепенно увязала в этом, и чем ближе была, тем медленнее всё получалось. Коридор с непривычки был ещё темнее, чем до этого. На сетчатке глаза отпечатался яркий свет фар, и они, как призрак памяти, маячили передо мной в потёмках, мешая разглядеть сердце тьмы. Я вздохнула. Понемногу начали слышаться чьи-то голоса вперемешку с битом музыки. Но голоса эти не принадлежали солистке – её синтетический голос я услышала позже. Кто-то рассмеялся. Блять. Могу поклясться, кто-то позвал меня... Или произнёс моё имя. Я замерла и вслушалась.

— Лили... Специально...

Механическое воспоминание фар сменялось густотой тьмы. Проблеснула светомузыка. Но в остальном мне приходилось опираться на колонны и старые стены. Мраморная плитка отдавала тягостным холодом. Кто-то опять назвал моё имя. Из-за стороннего шума было сложно понять, правда это или я схожу с ума. Я прислушалась, ещё раз навострив уши.

— Лили...

 Я опять оказалась там, где начала. Пони в зеркале испуганно всматривалась меня и умоляла. «Давай уйдём. Просто забудем». Но правда была в том, что я ничего и не помнила, а уйти мне было некуда. Я была на перепутье, и мне нужно было идти. Вперёд. Назад. В конечном итоге это извратилось и приобрело одинаковое значение. «Нет, дорогая. Мы пойдём туда. Теперь я тут всем управляю». Пони в зеркале грустно вздохнула и согласно кивнула.

Блики светомузыки пробегали по мраморному полу, скользили по стене и растворялись в пустоте, чтобы затем появились новые и бежали по тем же проторенным дорогам. Музыка доносилась всё сильнее, а из зала слышался шорох и разговор.

— Так что поприветствуйте её, пони! Мы все здесь благодаря ей! Это всё с помощью неё!

Я повернула в зал. Просторное помещение с диско-шаром, отбрасывающим блики, тот же мрамор, а на мраморе лежали застывшие пони. Эти тёмные силуэты безжизненных тел, тянулись к диджейскому пульту своими копытами, но никто из них так и не смог достать до него. За диджейским пультом стояла одна-единственная пони – резко выделявшаяся от остальной массы. Её розовая шёрстка могла разогнать даже тьму, что царила в этом здании. Она весело танцевала, скакала, и ей было всё равно, что никто не отвечал ей в ответ. Что-то из прошлой жизни подсказало мне, что тела имеют свойство разлагаться. Я прикоснулась к одному из силуэтов, но он мгновенно рассыпался в пыль времён, и поток ветра, придя на помощь из приоткрытой красной двери, скользнув по коридору и попав в зал, поднял пепел, вскружил его и тот устремился к дискошару, совершая свой последний танец. Пинки Пай не заметила и этого.

— Давайте ещё раз, копыта вверх ради Лили!

Она говорила это в никуда. Она даже не поняла, что я здесь. Она была ещё одним силуэтом. Только розовым. Ещё не осознавшей, что время её окончено.

Будь моей спасительницей души.

О, давай развесели меня.

Не подведи меня.

О, слишком поздно, девочка.

 

Я прошла к барной стойке, силуэты до которых я дотрагивалась постигала одна и та же судьба. Вихрь пепла стал затмевать дискошар. Сев за барную стойку, я оглянулась. Пинки Пай всё продолжала свои макабристические пляски. Позади бара была зеркальная поверхность. Алкоголь отражался в нём. Отражалась Пинки Пай. И знакомая пони устало глядела в мою сторону. Мы с ней закурили. Стоило только мне зажечь пламя, силуэты неожиданно оглянулись. Все разом. Пепельный вихрь взволнованно начал колебаться, и вместо ровных колец у маленькой диско-планеты появились хаотичные потоки. Я не отрывала взгляда от пони в зеркале, стараясь не паниковать. Силуэты более ничего не делали. Они просто смотрели на меня, то с надеждой, то с печалью. Сигаретный дым застилал глаза. Пони в зеркале старалась спрятаться в нём. «Нет, дорогая» подумала я. «Всё это из-за нас». Я выдохнула никотиновую пелену. «Давай рассказывай, что мы натворили». Пони в зеркале отвела взгляд. «Мы просто веселились... Хотели... То чего у нас не было...»

Спасительница души,

Как горящий огонь,

Она затрагивает мои глубокие чувства.

Наступит ночь — И всё будет в порядке.

 

Я посмотрела назад. Пинки Пай заметила меня тоже. Она, как и все, была силуэтом. Совершенно растерянным, запутавшимся силуэтом. Музыка продолжала звучать, но она больше не двигалась. Только её хвост нервно качался в такт музыке. Она осознала себя, как и я недавно. Внутри её глаз можно было запросто разглядеть метания души. Это смятение и стыд. Эта глупость, что дала такой катастрофический результат. Светопреставление затянулось. И мы сидели с ней в этом зале полном мёртвых пони. Мы сидели с ней в зале, в котором не осталось живых. Сердце наше билось, и душа пылала и светилась, но последняя строчка книги была написана давным-давно.

Это был мой душевный порыв из прошлой жизни. Пони в зеркале слегка проговорилась, но этого было мало. Я потушила сигарету, а затем совершила неловкий шаг. Пинки Пай безмолвно одними губами прошептала: «Прошу, подожди». Но времени больше не было здесь.

Это ночь, это ночь.

Да, она завоюет мое сердце.

Это ночь моей жгучей мечты.

Ещё неловкое движение. Ещё одно. И я закружилась – глупо, как умела – потоки ветра и пепла влекли меня, и я отправилась за ними. Осторожно, в своём неумелом танце, касаясь силуэтов. Они истлевали, пепел их уносило за мной, а потом всё выше и выше к дискошару. А я продолжала. Шаг за шагом, и вдруг воспоминание нахлынуло волной из мёртвого моря. Я была здесь. Я танцевала. Мне было так весело и хорошо. Я забыла всё. И себя я забыла. И я была не одна, но даже это я забыла со временем. Пока оно было на этой земле, оно пыталось намекнуть, оно просило, а затем ему стало очевидно, что я выпала из него. Ушла из реки в забытье в свой собственный вихрь. Фиктивный. И глупый. Душа моя начала истлевать. И личность моя почти умерла здесь. Я обещала гореть ярко. Как зарница в небе! Лучше воспылать быстро и ярко! Так мне сказали, по крайней мере когда-то...

Что ныне? Только пыль времён. Только пепел, тех, кто медленно истлел здесь. И голос той, кто звала меня. Голос из самого сердца. Она звала меня. Звала. Но я не услышала. Перестала её слышать!

Как я могла?

— Кёко... – сорвалось с моих губ.

Тайную любовь, тайную любовь

Я хочу начать.

Я не хочу терять тебя, милая.

О, я никогда не хочу расставаться.

Она была здесь. Мы приехали сюда. Эта череда повозок. Все мы приехали сюда. Что здесь произошло? Почему мы сюда приехали? Зачем? Что я сделала? Что я натворила?

Пепел всё взмывал к дискошару. Падал снизу вверх. Как тот снег, как моё тело. Но душа моя... Она... Она всегда светила ярко для неё. Я всё для неё сделала. А затем. Умудрилась забыться. Перестать осознавать. Разум мой уснул, несмотря на все доводы.

Когда предпоследний силуэт поднялся к яркому источнику света, наши взгляды соприкоснулись с Пинки Пай. Мы были обе виноваты. И обе, кажется, не помнили в чём. Настало время, когда я запущу последние секунды.

— Мисс Пинки Пай.

— Лили... – она узнала меня. Неудивительно, что я знала её. Но откуда она была знакома со мной? Подсказок со стороны души не было.

Пинки Пай убавила звук. Оглянулась. Слегка пошатнулась.

— Осторожней.

Я хотела помочь ей, но она одёрнула свои копыта от меня. Ужас в её глазах и нарастающая тревога.

— Где Твайлайт? – жалобно спросила Пинки Пай. Я хотела сказать «не знаю», но похоже она не меня спрашивала, — Твайли? Где ты?

Пинки Пай дрожала и всё ждала, когда её подруга появится из тьмы вместе с тортом и скажет, что всё это сюрприз. Розыгрыш. Шутка.

— Пинки Пай. Мисс!

Она снова вспомнила о моём существовании.

— Не надо... – прошептала она опять.

— Что не надо?

— Твайлайт! – вскричала она, — Она... Она будет здесь! – это Пинки Пай уже обратилась ко мне, — Она придёт! Просто подожди и... Твайлайт...

Будь моим спасителем души.

О, давай развесели меня.

Не подведи меня.

О, слишком поздно, девочка.

 

Она всё звала её, как испуганное дитя. Мне стало безумно жаль эту пони, что уже не способна более никуда двинуться. Или она была умнее меня и сразу осознала, что движение ничего не принесёт в этом месте и времени. Я пару раз постаралась привлечь её внимание. Задала пару вопросов, которые уже набили оскомину и мне, и немногочисленным обитателям этого места. Кажется, никто не собирается сказать, что происходит, и что случилось и что мне делать. Так мы и стояли. Она за диджейским пультом, а я посреди пустого танцпола – в самой середине – слушая приглушённый хит давно ушедшего времени. Я решила закурить. До этого момента все проблемы решались такой простой и пагубной привычкой. Достала зажигалку, и стоило мне зажечь огонь, как Пинки Пай опять обратила на меня внимание. Её глаза наполнились кристальной чистотой разума. Я замерла на мгновение, так и не успев зажечь сигарету, как вдруг зажигалка начала тянуться вверх. Там наверху – потухшее солнце и вихрь мёртвых. Мы вдвоём с Пинки посмотрели туда, и порыв души прошлой жизни предложил – дотянись до солнца. Я протянула копыто, и вдруг меня начало поднимать вверх. Оторвалась от земли. Парила в воздухе. Устремилась к диско-шару, а пламя в моём копыте вытянулось и жаждало добраться к пепельному шторму. В глаз бури. Там где спокойно и умиротворённо. Пепел послушно расступался передо мной и моим пламенем. И вдруг зажигалка из моего копыта вылетела и сама воспарила вверх. Коснулась диско-шара, и я услышала, как весь пепел умиротворённо вздохнул. Пепельный диск устремился внутрь погасшего солнца. Все силуэты спрятались там. Диско-шар засиял, так ярко, что я не могла разглядеть, что происходит, я лишь почувствовала, что обязана обхватить его копытами, чтобы он не разбился. И когда я коснулась его, я остановилась. И время. И вихрь. Буквально на мгновение в моей голове промелькнуло всё, что моя душа испытывала, но так молниеносно, как свет, что я ничего не успела вспомнить. Только падающий снег, свет кинопроектора, бесконечную тоску и её...

Свет моей души.

А потом всё закончилось. Я начала медленно падать назад. В Эквестрию. И когда я копытами коснулась мраморной плитки, в моих копытах был старый фонарь. Зажигалка медленно воспарила вниз, и я поймала и её.

Пинки Пай смотрела на меня, но более не тревожилась. Она улыбнулась, а глаза её заблестели.

— Знаешь, что забавно? – вдруг спросила она, — Есть поговорка. Смех продлевает жизнь. Я думала... Хах... Я думала, что буду жить вечно.

— Мисс Пинки Пай, — я боялась смотреть ей в глаза. Мне отчего-то было стыдно, — А вы помните, когда смеялись в последний раз?

— Это было очень давно.

Она горько рассмеялась и одновременно заплакала.

— Думаешь, это подарит мне ещё пару минут?

— О чём вы?

— Я просто хотела, чтобы другим пони было весело. Твайлайт сказала мне, что ты никогда не была счастлива. И что я смогу организовать вечеринку вне времени, которая будет длиться вечно. Когда ты пришла сюда, Твайлайт попросила заставить тебя веселиться. Но... – она оглянулась вокруг, на тьму и пустоту, на горечь внутри себя, — Кажется, нельзя веселиться вечно. И твоя подруга. Та зебра...

— Что с ней случилось?

— Она ушла.

— То есть... Оставила меня?

— Лили, она догадалась обо всём. Я слышала ваш последний разговор. Ты веселилась. Ты перепила в бесконечный раз, и стояла ничего не смысля, как вдруг она взяла твои копыта. Поцеловала и сказала тебе, что...

— Что она сказала?

— Я пытаюсь вспомнить дословно, — её взгляд опустился в нижний левый угол, — Она сказала, что теперь просто ждать недостаточно. И в этот раз уже она должна спасти тебя от вечного сна во тьме.

— И что я сделала? Почему не пошла за ней?

— Лили, мне жаль.

— Что я сделала?!

Пинки Пай вздохнула в ответ.

— Ты лишь фыркнула.

— Кёко, неба ради. Ты можешь хоть раз в жизни не быть такой. Всё в порядке! – я кричала сквозь музыку. Как специально она опять начинает эту бредятину во время одной из моих любимых песен.

 

— Лили, ты потом осознаешь...

 

— Я не слышу тебя! Тут нихуя не слышно!

 

Она ушла в коридор. Началось.

 

В коридоре было тише. Яркое полуденное солнце пробивалось сквозь красную дверь и пришлось зажмуриться, после всех дней проведённых во тьме дискотеки. Как же мне плохо. Отлично. Ещё и мутить начало.

 

— Кёко. Подожди.

 

Она остановилась посередине коридора. Эта унылая мордочка... Опять.

 

— Ты меня не послушаешь, — пролепетала она.

 

— Слушаю я тебя. Слушаю.

 

— Ты не видишь и не чувствуешь того, что происходит.

 

— Ну да, я же тупая. Это ты у нас самая умная.

 

— Не говори так. Ты знаешь, что я о тебе так никогда не подумала бы.

 

— Пфф...

 

— Я ухожу, Лили.

 

— В смысле? – её слова были отрезвляющими.

 

— Ухожу отсюда. Ради тебя.

 

— Кёко ты можешь просто немного подождать? Вечеринка в самом разгаре, а ты просишь меня уйти. Давай повеселимся, выпьев...

 

— Как ты не понимаешь, Твайлайт обманула тебя! Она заперла нас здесь.

 

— О, да, — я указала на приоткрытую дверь, — Своей магией видимо.

 

— Да! Именно!

 

Я рассмеялась. Ей это не понравилась и она, психанув, пошла к выходу.

 

— Ладно. Прости, прости, — я поймала её и приобняла, — Прости меня.

 

Мы стояли напротив зеркала и смотрелись в него. Она понуро, оглядывала меня. Я была слишком пьяна, чтобы сказать нечто вразумительное, и внутри меня разгорался огонь обиды. Ей здесь не нравилось с самого начала. Ей вообще вся моя затея не нравилась с самого начала.

 

А потом она назвала меня по имени. По моему настоящему имени. По имени моей души.

 

— Не называй меня так. Ты знаешь правило.

 

— Мы совершили ужасную вещь.

 

Я отпрянула от неё и начала тяжело дышать.

 

— Хватит! Не МЫ! Это я. Я! Я совершило ужасное! Ни ты, ни Твайлайт, ни наши друзья! Это было моё желание. Блять...

 

Я закурила. Было слегка зябко, и я поёжилась. В душном зале я не замечала сквозняка.

 

— Надень.

 

Она сняла с себя свою красную куртку и протянула мне.

 

— Да хорош уже. Не надо меня опекать, как жеребёнка, я больше не та маленькая кобылка, что ты встретила.

 

— Тебе холодно...

 

— В этом и проблема, да?

 

— В чём? – она недоумевающе на меня уставилась и меня это взбесила окончательно.

 

— Я больше не та, что была раньше. Тебе нравилось, что я была беспомощной, психически больной, нуждавшейся в тебе.

 

— С чего ты это вообще взяла?

 

— Наверное, впервые в жизни я счастлива. Просто довольна жить, а ты скучаешь. Этот вечный упрекающий, недовольный взгляд, когда я пью...

 

— Да не в этом дело!

 

— В этом — и ты знаешь это! Так и скажи, что между нами... Всё кончено.

 

— Я связала наши души воедино. Буквально! – она начала плакать и кричать, — Как ты можешь такое говорить?

 

— Ой, только не надо реветь, я не верю в это, — она сжалась и обхватила себя копытами стараясь успокоиться.

 

— Перестань! Перестань... Так говорить... Ты знаешь, что я не могу без тебя.

 

— Нет. Больше не знаю.

 

Она зарыдала. И я, как идиотка, пялилась на неё, и начала думать, что сделала, какую-то хрень. Уже хотела подойти к ней, но вдруг она сказала.

 

— В куртке я оставила диктофон, а плёнку я оставлю снаружи, — она собралась, но всё ещё всхлипывала, — Я тебя очень люблю, и я буду тебя ждать.

 

— Не надо меня ждать, просто не уходи.

 

— Пойдём со мной, — она взяла меня за копыта и заглянула глубоко в мою душу, от чего я испугалась, — Прошу тебя.

 

Я постаралась не смотреть ей в глаза.

 

— Да не пойду я никуда.

 

Она вздохнула. Перестала всхлипывать и утёрла слёзы.

 

— Хорошо. Значит это правда – она не выпустит нас отсюда.

 

— Да я просто не хочу никуда идти...

 

— Я люблю тебя. Найди меня. Помни о том, что бывает, когда кончается плёнка.

 

Она поцеловала меня. Спокойно отошла и развернулась в сторону выхода. Она уходила, а я не пошла за ней.

 

— Я не побегу за тобой в этот раз! Останься, и поговорим спокойно!

 

Она приоткрыла красную дверь. Полуденное солнце коснулось её мордочки и слёзы блеснули в глазах. Она улыбнулась мне – утешительной улыбкой, мудрой и заботливой и что-то внутри меня сжалось тогда, но я сама не побежала, не догнала, не осознала.

 

— Я должна уйти, чтобы ты могла найти меня.

 

И она ушла.

 

Я осознала себя. В конце длинного тёмного коридора сумерками догорало беспомощное солнце – позади меня в отчаянном припадке мерцали робкие синтетические цвета. Они утопали во тьме коридора уже не в состоянии коснуться меня. Я нашла себя посередине этого тёмного коридора напротив обшарпанного и треснутого зеркала. Из зеркала на меня смотрела пони.

— Как можно быть таким куском дерьма?

Пони в зеркале с ненавистью на меня посмотрела в ответ.

Нужно было вернуться к Пинки Пай. Она могла уже уйти. Но когда я зашла в зал, она сидела, безучастно уставившись на старинную лампу, которая недавно была диско-шаром.

— Что случилось? – спросила я.

— У тебя будто были видения...

— Нет. Что случилось с Эквестрией? Что происходит? Где мы? Во сне? В загробной жизни?

Она глупо уставилась на меня и затем звонким голосом ответила.

— Мы в городе Толл Тэйле. А в этом здании раньше был ресторан «Восторг».

Я рассмеялась. Все пони приходят в «Восторг». Пинки лишь слегка улыбнулась.

— Я не знаю, что случилось, — вдруг сказала Пинки Пай, — Всё было хорошо. Просто чудесно. Твайлайт стала принцессой. Подрастало новое поколение героев, а мы получили заслуженный отдых. Наша дружба была крепка, как никогда. А потом появилась ты.

— Что я сделала?

— Ничего. Твайлайт просто попросила организовать для тебя вечеринку. А потом Эпплджек поссорилась с нами.  И я теперь, кажется, понимаю, что она пыталась сказать, — Пинки Пай уставилась на лампу, — Лили... Мы все уже умерли, но мы в Эквестрии. Это она. Та самая. Просто ей сейчас. У неё. Фаза превращения. Она становится другой.

— Что это значит?

— Я не знаю, но у меня чёткое чувство! Пинки-чувство! – и она звонко рассмеялась, вспомнив, что-то нежное из былых времён, — Я не знаю ничего, но точно чувствую, что происходят превращения. И их не нужно бояться. Нужно просто посмеяться над тем, как всё чудно. И порадоваться. Так я раньше и делала.

Она улыбнулась, поднялась и выпрямилась.

— Этот фонарь твой. Возьми его, — я сделала, как она сказала, — Лили. Прости меня, я и подумать не могла, что веселье не всегда делает пони счастливыми.

Она подошла и коснулась фонаря. И волна чувств хлынула. Она не касалась моей души, но всё это было так близко и трогательно, так сокровенно – яркий небесный свет озарил всё вокруг. Тёмный зал — это ужасное кладбище заблудших душ – начал сыпаться под ласковыми касаниями света. Тьма отступала и как старая штукатурка осыпалась со стен реальности. Мы вышли к коридору. Я не вспомнила, но меня охватило экзистенциальное ощущение, я прожила то, что забыла. Моё предназначение – вывести её.

Пинки Пай смущённо глядела на огоньки света, летевшие вниз, эти частички небес, как снежные хлопья укрывали нас, а с земли падал вверх истлевающий пепел. Пинки дурашливо высунула язык и поймала одну снежинку света. Она дурашливо рассмеялась. Со мной рядом стояла маленькая розовая земнопони. Этот жеребёнок со смешной кудрявой гривой начала скакать вокруг меня и играться со светом. Она беззаботно смеялась и сама повела меня вперёд по тропе из истинного света к огромному дворцу из стекла и латуни.

— Пойдёмте! – звонко смеялась она, — Смотрите, это же я!

Частички света вместе создали чудесную картину. Маленькая пони, в окружении своей семьи.

— И моя семья! Даже Лаймстоун не хмурится!

Пони одобрительно кивали ей, и затем растворились, рассеялись и полетели в след за розовой пони. Это уже была не маленькая кобылка. Взрослая Пинки Пай вприпрыжку бежала вперёд лишь изредка проверяя, иду ли я за ней. Светлячки кружились вокруг неё, играли с ней, а затем опять собрались вместе. Шесть знакомых мне пони сидели за одним столом, и одна из них дарила им смех и радость. Пинки Пай слегка успокоилась и засмотрелась на то как она когда-то помогала своим подругам забыть всё плохое, как она укутывала их радостью и дарила счастье, сжигая для того свою душу.

— Ты ведь, — Пинки Пай оглянулась на меня, — Поможешь им, как мне? Поможешь выбраться из тьмы, — она слегка шмыгнула, — Я так скучаю по ним.

Я кивнула, и Пинки Пай вполне была довольна моим ответом. Она воспрянула духом и с нарастающим энтузиазмом запрыгала вперёд. Частички света рисовали одну картину за другой из самых прекрасный воспоминаний. Мы дошли к тому дворцу из стекла и латуни, весьма похожим на тот старинный фонарь. От него лился свет. Тропа к небу.

Пинки Пай остановилась перед ней. Сделала один шаг и услышала знакомые голоса. Её семья ждала свою маленькую пони. Пинки Пай заплакала и счастливо улыбнулась. Она была уже готова пойти, но вдруг повернулась – нет, не на меня – назад на Эквестрию, на все свои нежные воспоминания и сказала.

— Это была лучшая вечеринка на свете.

И небеса приняли её в свои вековечные объятия.

Свет рассеялся, и постепенно я стала различать черты зала, где мы остались. Он больше не был тёмным. Появились окна, которых раньше не было, и из них в помещение попадал свет уличных фонарей, но честно признаться, от этого стало только ещё более жутко. Тело Пинки Пай лежало рядом со мной, почти касаясь фонаря. Я прикоснулась к ней, и пепел времён развеялся. Она была мертва слишком давно.

Спасительница души,

Как горящий огонь,

Она затрагивает мои глубокие чувства.

 

Я подошла к диджейскому пульту. Сняла иголку проигрывателя с пластинки, и в Эквестрии воцарилась тишина.

Коридор теперь стал просто коридором, я постаралась не обращать внимания на пони в зеркале. Мы затаили обиду друг на друга. Я отодвинула красную дверь и оказалась на веранде. Ночь заполонила Толл Тейл. Небоскрёбы постепенно осыпались. Стекло трескалось и падало вниз, будто облака царапали высокие здания, как волны бились о скалистый прибой, постепенно подтачивая горную податливую лишь времени землю. Зажигалка осветила тьму вокруг меня, и я спряталась в сигаретном дурмане. Медленно спускаясь со ступенек, я заметила, что окно моей автоповозки было не разбито. Моя давняя подруга действительно его починила. Она убрала осколки и забрала свой балахон. И жвачку она забрала с собой. Я закрылась. Дым медленно стелился по кабине автоповозки. Я закашлялась и приоткрыла окно. После всего произошедшего я осознала, что действительно сотворила нечто ужасающее. Пони в зеркале заднего вида сверлила меня глазами.

— Небо! Какая же я мразь!

Я уткнулась в руль головой и, выпустив сигарету из зубов, билась своей тупой башкой, пока не осталась намёка хоть на какое-то здравомыслие. Со временем пришло уныние. А с ним и осознание, что нужно, что-то делать. Ладно. Кажется, я была не такой плохой пони в своей прошлой жизни, раз мне доверили такой фонарь. Может в моей душе ещё осталось хоть что-то прекрасное. И я вспомнила про плёнку. Если наши души связаны, как она сказала – теперь я буду верить ей всегда, так что действительно связаны – значит, в моей душе точно есть что-то прекрасное. Она.

Я запустила двигатель. Заодно потушила копытом тлеющую на усеянном пеплом полу повозки сигарету. Свечение кристалла энергии осветило всё вокруг автоповозки, включила фары – они осветили дорогу впереди. Надо отправляться в путь. Найти их всех. И спасти. И исправить то,  что я натворила.

Повозка разогналась и, проезжая среди рушащихся небоскрёбов, покидала Толл Тэйл. Я увидела впереди туннель. Отлично. Время запущенно. И теперь я могу начать свой долгий путь.

Плёнка аккуратно уместилась в диктофон как в колыбель. Раздался треск. Помехи. Положила диктофон в куртку, чтобы слушать её голос из самого сердца. Темнота туннеля поглотил повозку и Толл Тэйл остался позади. Редкие лампы на верху освещали дорогу. И тут я услышала её голос, но он раздался не у меня под сердцем. Я услышала его рядом с собой. С соседнего пассажирского сидения.

Рядом со мной сидела та самая зебра с фотографии. Она, ласково улыбаясь, разглядывала меня, и я могла лишь издать жалобный вопрос.

— Кёко?

— Привет, Лили.