Твайлайт Спаркл — королевский гвардеец: Возвышение

Глава 8: Один день из жизни псов

Басенджи сидел за столом, откинувшись на спинку стула и лениво вертя длинное перо между испачканными чернилами когтями. Деревянный стул скрипнул, когда он покачался взад-вперед, продолжая смотреть на лежащий перед ним пергамент. Пес нахмурился, глядя на изображенные там символы. Он сам их записал, но даже спустя шесть месяцев исследований и размышлений расшифровка смысла надписей была так же далека от завершения, как и в первый день, когда Басенджи их увидел.

Неужели прошло уже полгода с тех пор, как он побывал в городе Старых Псов?

Басенджи вздохнул, отвел взгляд от страницы, и у него на мгновение помутнело в глазах. Пришлось моргнуть, и зрение вновь стало четким. Он так пристально разглядывал пергамент, что забыл моргать. Алмазный пес сунул перо обратно в чернильницу и сдвинул бумаги в сторону, чтобы освободить достаточно места, куда можно было бы положить голову. Жесткий деревянный стол был далеко не таким удобным, как матрас в углу логова, но стол был ближе, так что сойдет.

Деревянная мебель не так уж часто встречалась в жилищах алмазных псов. Среднестатистический пес был значительно более неуклюжим и сильным, чем рекомендовалось для мебели, изготовленной из чего-то столь непрочного, как дерево. Хотя среди них было много кузнецов и специалистов по работе с камнем, плотницкое мастерство распространено было мало.

Письменный стол был чем-то вроде семейной реликвии, купленной еще прадедом Басенджи у бродячего пони-торговца, но без того почтения, которое обычно сопровождало настоящую семейную реликвию. Стол просто был предметом мебели, принадлежащим его семье, о котором более или менее заботились и который в конце концов оказался в его логове. Если не считать лежанки и старой книжной полки, сделанной из железных пластин и глиняных кирпичей, стол был единственным настоящим предметом мебели, которым владел Басенджи.

Он поднял лапу и провел когтем вдоль небольшой выемки рядом со своей головой. Его отец – Салюки – оставил эту борозду много лет назад, когда сам был еще щенком и учился под руководством собственного отца. В детстве Салюки был “нервным копателем” – то есть страдал довольно неловким тиком, который был чем-то сродни ночному недержанию мочи для пони. Нервные копатели бессознательно царапали когтями любую твердую поверхность, до которой могли добраться, поэтому в тяжелых случаях им иногда приходилось надевать большие мягкие варежки.

Басенджи тоже был нервным копателем – хотя и совсем непродолжительный период – и его слегка утешало то, что отцу тоже пришлось пройти через такую же неловкость. Даже такая малость хоть немного, но смягчала разочарование от неспособности расшифровать секреты чакрама.

В животе заурчало, напоминая Басенджи, что он пропустил как минимум пару приемов пищи, увлекшись изучением надписей. На краю стола стояла маленькая глиняная миска, из-за края которой выглядывала серебряная ложка. Пес принюхался и уловил запах каши и зажаренной до углей пещерной ящерицы, явно указывающий на то, что он даже не доел последнюю порцию, которую пытался съесть. Стоило потянуть за ложку и миска поднялась вслед за ней. Басенджи нахмурился и наклонил чашу достаточно, чтобы заглянуть внутрь, не поднимая головы. Каша застыла, превратившись в густую несъедобную массу, а мясо покрылось пленкой застывшего жира. Измельченный аметист, добавленный в качестве приправы, красиво поблескивал сквозь липкую гадость.

Басенджи фыркнул и поставил миску поближе, чтобы наковырять хотя бы мяса. С влажным хлюпаньем добывая кусочки из каши, он отправлял их в рот.

На вкус они были такими же мерзкими, как и ожидалось.

Тяжелая железная дверь входа в логово загудела от двух быстрых, сильных ударов. Хозяин жилища выпрямился, с любопытством наклонив голову в сторону двери.

– Открыто.

Дверь распахнулась, и вошел Шиба – альфа-пес стаи. Он был крупным, с такой же светло-бежевой шерстью, как у Басенджи, а глаза были постоянно сощурены до щелочек, как будто он смотрел на солнце.

– Басенджи, – произнес Шиба в формальном приветствии. Голос был глубоким и скрипучим, как будто слова производили перекатывающиеся в груди камни.

– Привет, Шиба, – сказал Басенджи, отвечая на приветствие. Потребовалась вся его воля, чтобы скрыть подозрение в своем голосе, но ему удалось сохранить невозмутимое выражение морды и приветливо улыбнуться.

Басенджи с Шибой выросли вместе, и друзьями никогда не были. Но по крайней мере, их взаимное положение в стае позволяло сохранять их нечастые взаимодействия вежливыми.

Вожак махнул подбородком в направлении стола.

– Все еще занимаешься изучением языка торговцев?

– Я уже говорю на нем, – Басенджи нахмурился. – Над чем я работаю, так это над тонкостями. Это вопрос практики.

Шиба издал низкое ворчливое фырканье, от которого у него раздулись щеки.

– Не знаю, зачем лошадям нужно так много языков. Почему они все не могут просто говорить на зебрячьем? Язык зебр совсем простой.

– Не все лошади одинаковы, Шиба, – хмуро поправил его Басенджи. – Не будь видистом. Эквестрийцы, зебриканцы и жители Седельной Аравии – все это отдельные народы со своей культурой и, следовательно, со своим собственным языком.

Вожак перенес вес с передних лап и скрестил их на груди.

– Но зебрячьи все равно проще всего.

Басенджи лишь покачал головой и поднялся со стула. Светильники, висевшие на стенах, значительно потускнели с тех пор, как он в последний раз обращал на них внимание. Пес сунул лапу под стол и достал мешочек с огненными камнями, а затем начал наполнять каждую из ламп. Огненные камни ценились за их способность гореть так же, как уголь, но без дыма и в течение более длительного времени. Они считались достаточно редкими для большинства видов, но если знать, где искать, то проблем это не составляло. Для алмазных псов мало что из скрытого в глубинах земли было секретом.

– Чего ты хочешь, Шиба? – прямо спросил Басенджи.

Вожак расцепил лапы и потянулся к левому карману своего светло-голубого жилета. Оттуда был вытащен простой белый конверт, и при этом из кармана на пол выпало несколько драгоценных камней. Шиба наклонился, чтобы поднять драгоценные камни с пола, и закинул их в рот.

– Тебе письмо, – хрустя камнями, проворчал крупный пес.

Басенджи отряхнул лапы и уставился на конверт. Шиба был из тех вожаков, которые суют свой нос в дела абсолютно всех, но при этом он был очень высокого мнения о себе. Он был не из тех, кто стал бы оказывать услугу хоть кому-то, если только это не принесет ему самому больше выходы.

Но, возможно, для начала стоило спросить, что вожак вообще делал в комнате с почтой. Ее даже почтовым отделением назвать было сложно. Это была всего лишь небольшая клетушка, соединенная с логовом почтальона. Стая пользовалась ею лишь для того, чтобы заказывать вещи по каталогам или общаться с семьями, живущими в других стаях.

– Нашел себе новое призвание, да? – спросил Басенджи. – Я полностью поддерживаю твое решение. Сортировка почты – благородное занятие.

Губы Шибы растянулись в усмешке, но блеск в глазах заставил Басенджи понять, что это вовсе не было дружеским жестом. Вожак выдержал пристальный взгляд, все время ухмыляясь, и помахал письмом.

Басенджи нахмурился, все еще не понимая, что заставило могучего альфу таскать почту, и принял письмо.

Письмо было в простом белом конверте, из тех, что с клапаном, который можно запечатать лизнув, но, пройдя через собачьи лапы, некогда чистая бумага покрылась грязными коричневыми отпечатками. Письмо, естественно, было адресовано ему, хотя обратный адрес отсутствовал. Даже без этого Басенджи знал, от кого оно. Он узнавал почерк своего отца еще до того, как стал достаточно взрослым, чтобы начать изучать ремесло барабанщика.

Глаза Басенджи сузились, когда он обнаружил, что кто-то уже вскрыл письмо. Клейкий клапан все еще был на месте, но одна сторона конверта была разрезана, чтобы письмо можно было вытащить наружу.

– Почему оно вскрыто? – спросил Басенджи с рыком, изо всех сил стараясь сдерживаться.

Шиба просто продолжал ухмыляться.

– Тебе надо обсудить это с Сити. Она у нас заведует почтой.

– А ты просто его принес?

Вожак пожал плечами, все еще ухмыляясь.

Басенджи прищурил глаза и проглотил оскорбление. Это было именно то, чего хотел Шиба – затеять драку из-за пустяков. Не стоит доставлять ему такое удовольствие, не тогда, когда это может иметь последствия для стаи.

Честно говоря, Шиба, несмотря на любовь лезть не в свое дело, не был плохим вожаком. Он относился к большинству членов стаи с одинаковой справедливостью, но в последнее время по отношению к Басенджи это изменилось.

Так было не всегда. Хотя они никогда не были друзьями, но, по крайней мере, никогда открыто не враждовали друг с другом. Будучи щенками, они часто пытались превзойти друг друга, но, повзрослев, вышли за рамки этого старого соперничества, по крайней мере, так считал Басенджи. Шиба был среди псов, которые пытались отговорить Басенджи от поисков Динго, когда тот исчез. Альфа воспринял как личное оскорбление уход Басенджи, и с самого его возвращения вожак изо всех сил старался раскопать старые кости.

Басенджи покачал головой и постарался успокоить кипящую в груди злость. В его личные дела влез пес, который ему не нравился, но не было смысла лаятся со здоровым придурком. Когда Салюки уехал в Некрополис, а Динго стал... таким, каким он стал... Басенджи сейчас был старшим барабанщиком стаи. Было бы нехорошо для морального духа псов, находящихся на их попечении, видеть, как два лидера стаи сцепились в драке. Если Шиба этого не понимает, то Басенджи тогда должен думать за двоих.

Он сердито посмотрел на вожака, поднял конверт и дунул в разрезанную сторону. После чего вытащил письмо и начал читать.

Оно было не особо длинным, всего одна страница, написанная мелким изящным почерком его отца. Первый абзац был обычным приветствием и пожеланиями добра, с несколькими вопросами о том, как дела у Динго. Следующая часть была о том, как Салюки рад работать с командой археологов, изучающей город Старых Псов.

Третий абзац был тем, что привлекло внимание Басенджи, поскольку относился к теме, которой он как раз занимался.

Я изучил рисунки, которые ты сделал с гравировок чакрама. Я все еще не приблизился к разгадке их значения, и надеюсь, что ты в этом продвинулся дальше. Здесь много сокровищ, особенно в храме Великого Анубиса, но ни на одном из них нет ничего похожего на то, что было на чакраме. Я говорил, что одобряю твое решение подарить его твоей подруге Твайлайт Спаркл, и продолжаю на этом настаивать, но мне все же хотелось бы иметь возможность лично осмотреть артефакт. Эти таинственные надписи меня раздражают, а я не люблю, когда меня что-то раздражает. Я проконсультировался с несколькими другими учеными из команды археологов и попросил их помочь, но не думаю, что это нас к чему-нибудь приведет. Они так же озадачены, как и я.

На этом письмо не заканчивалось, в основном там было только то, что они узнали о жизни Старых Псов, но внимание Басенджи отвлек хруст камней. Он поднял взгляд от письма и обнаружил, что Шиба все еще здесь и пережевывает очередную горсть драгоценных камней, которую достал из жилетного кармана.

– Оно от Салюки, верно? – спросил вожак, небрежно изображая неосведомленность.

– Будто ты сам не в курсе.

Басенджи сложил письмо и положил его в один из ящиков стола. Из замка торчал старый латунный ключ, и он уже было собирался запереть ящик, но в последний момент решил оставить все как есть. Если Шиба решит засунуть нос и туда, то замок точно не сможет его остановить. Просто еще и ящик стола будет сломан.

– Тебе нужно перестать пялиться на эти куриные каракули, – буркнул вожак, очевидно, решив отказаться от притворства, будто он не знает, что было в письме. – Ты никогда не сможешь их прочитать. И даже если бы смог, то что? Они просто отвлекают тебя от твоих непосредственных обязанностей.

– Ты даже не знаешь, в чем заключаются мои обязанности, Шиба.

– Ты должен помогать мне вести нашу стаю, – сердито огрызнулся вожак. – Вместо этого ты тратишь свое время на бессмысленные исследования.

– Они не бессмысленные. Это важно.

– Важно для твоей подружки-пони, – возразил Шиба. – Ты больше беспокоишься о чужаках, чем о своем собственном народе.

Басенджи напрягся от подобного обвинения. Он прищурился, но не стал даже поворачиваться к вожаку.

– Если почта – это единственное, что тебя сюда привело... тогда благодарю за это. А сейчас ты уйдешь.

Он краем глаза наблюдал за своим гостем, в то время как взгляд Шибы медленно переместился на что-то возле стола. Барабан Басенджи, символ его власти, должности и опыта в Путях Старых Псов, стоял там, где до него легко было дотянуться. Будучи барабанщиком, он был искусен в том, что другие расы называли магией. Пути были методом, с помощью которого их предки взаимодействовали с миром, как физическим, так и духовным. Барабанщики могли использовать эти знания для совершения невероятных деяний, и только сами барабанщики знали пределы того, что можно сделать, используя эти силы.

Шиба нервно облизнул губы. Что-то в словах Басенджи, должно быть, показалось крупному псу угрожающим, и его взгляд устремилися прямо на то, что он по своему невежеству принял за оружие. Пути не очень хорошо подходили для немедленного, непосредственного насилия, но Шиба этого не знал. И даже если бы Басенджи мог использовать свою силу, чтобы напрямую причинить вред другим псам, которые оскорбили его, он бы этого не сделал – но Шиба, очевидно, этого не знал тоже.

Вожак снова фыркнул, разбрызгивая слюни, и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова.

Басенджи дернул ухом, прислушиваясь к мягким шагам лап Шибы, пока тот уходил. Лишь убедившись, что остался один, он со вздохом забрался обратно в кресло.

– Я не подхожу для таких стычек, – пробормотал пес.

---

Когда Басенджи был щенком, мать часто брала его с собой за покупками в Занзебру, город, ближайший к норе стаи. Она умерла, когда он был совсем маленьким, но мелочи – такие, как походы по магазинам или то, как она чесала ему за ушами, чтобы помочь заснуть, – были тем, что запомнилось лучше всего.

Она любила ходить по магазинам, и именно сопровождая ее в этих походах, Басенджи выучил язык пони – или, как его чаще всего называли в большинстве стран мира – язык торговцев. У торговцев из земель пони всегда было полно интересных вещей.

Однажды он со своей матерью был в магазине и трогал вещи на столах с однозначными табличками “Не трогать”, притворяясь, что не может прочитать на них написанное. Разглядывая товары, Басенджи обнаружил любопытную штуку. Это была небольшая прямоугольная коробка, сделанная из двух стекол, удерживаемых на месте деревянной рамой, оставляя между стеклами зазор. Похоже на маленький аквариум для очень тощих рыб, но вместо воды и рыбы коробка была заполнена землей и муравьями, которые сновали внутри, рыли тоннели и ухаживая за своим гнездом.

Торговец – пожилой жеребец-пегас с улыбкой, в которой было больше доброты, чем зубов – заметил интерес и объяснил, что это “муравьиная ферма”. Стекло позволяло хозяину наблюдать, как муравьи занимаются своими делами – то, что было бы невозможно в дикой природе, не разрывая муравейник.

Воспоминание об этом не покидало его с того самого дня, потому что сильно напоминало о том, как алмазные псы строили свои собственные дома. Норы часто сравнивали с шахтами, и это было достаточно точно, учитывая, что большинство тоннелей изначально рылось в поисках драгоценных камней. Они были основной пищей алмазных псов. Формально они считались всеядными, но для простоты их считали геоядными, поскольку большинство других всеядных существ не соответствовали этому названию в силу неспособности крошить драгоценные камни, не кроша при этом свои драгоценные зубы.

Подобно муравьям, псы рыли норы глубоко в земле, создавая длинные тоннели и небольшие камеры под различные цели. Хорошие норы представляли собой идеальное сочетание формы и функциональности, простоты и сложности. Там были исследовательские тоннели, которые служили лишь для добычи пищи, дренажные тоннели, которые вели прямо к грунтовым водам и предотвращали затопление остального поселения, и жилые логова, где псы строили свои дома. Большая стая могла бы легко прорыть километры тоннелей во всех направлениях, так далеко и так глубоко, что существа наверху понятия не имели бы, что находится под их ногами, лапами или копытами.

Стая Басенджи считалась самой большой на континенте, и их нора была такой же. Некоторые из псов жили достаточно далеко от поверхности, чтобы никогда не утруждать себя подъемом наверх, если в этом не было крайней необходимости. Некоторые из них могли провести все свое детство, прежде чем впервые увидеть солнце.

К счастью, семья Басенджи была одной из старейших в стае и насчитывала двенадцать поколений, поэтому тоннели, ведущие к жилым логовам его семьи, были рядом с поверхностью. Его сильно пра-прабабка была одной из тех, кто помогал рыть первый тоннель, и даже спустя многие поколения его семья жила примерно там же.

Череда древних, истертых каменных ступеней вывела Басенджи из тоннелей на поверхность, и он поднял лапу к морде, чтобы отгородится от резкого утреннего солнца, пока глаза привыкали. Пес задумчиво хмыкнул под нос, пытаясь осознать увиденное – можно было поклясться, что когда он сел за изучение надписей, была середина утра.

Басенджи зевнул, и тайна была разгадана. И все же прежде надо было закончить с делами. Поспать можно и позже.

Порыв сильного ветра дернул травянисто-зеленый плащ, застегнутый на шее. Большинство алмазных псов носили простые жилетки, если они вообще что-то носили, но барабанщики предпочитали длинные дорожные плащи как символ своего положения. Плащи означали их готовность в любой момент отправиться в путь, чтобы нести свои знания о Путях другим стаям. Никто точно не знал, кто начал эту традицию, но она соблюдалась и по сей день. Некоторые псы относились к плащам слишком серьезно, но Басенджи всегда считал, что это просто традиция, а не религия, и скорее униформа, чем облачение.

Он дернул плечами, поправляя плащ на месте, и коснулся сумки и барабана, висящих на боку.

Норы стаи простирались далеко в южные саванны, в направлении Занзебры, и на север прямо до самых скал, возвышающихся над долиной, вдалеке переходящей в зеленый тропический лес. Логово Басенджи находилось в северной части, и наземный туннель, которым он чаще всего пользовался, выводил всего в нескольких минутах ходьбы от утеса, возвышающегося над долиной.

Приблизившись к скале, он обнаружил двух псов, которых ожидал тут увидеть и третью, которую не ожидал. Один из ожидаемых псов стоял на краю обрыва, как делал каждый день, и смотрел вдаль, неподвижный, как статуя. Двое других сидели неподалеку, укрывшись под ветвями акации.

Басенджи крался тихо, как одна из тех бродящих по саваннам больших кошек непосредственно перед тем, как броситься на свою добычу. Он уже был достаточно близко, чтобы слышать шепот, но не настолько, чтобы различать о чем говорят. Хотя о чем бы они ни говорили, очевидно, это был очень интимный разговор.

Ну, наткнувшись на милующуюся парочку, можно было сделать только одно.

Басенджи сконцентрировался, поднял лапу и опустил ее на барабан. Звук был громким, как пушечный выстрел, и достаточно сильным, чтобы склонить траву, когда ударная волна покатилась прочь.

Двое влюбленных испуганно вскочили, запутавшись в конечностях, пытаясь ринуться в стороны. В суматохе они толкнули прислоненное к дереву длинное копье со стальным наконечником. Он громко звякнул о камень, повторно напугав парочку.

– Так-так, – протянул Басенджи, усмехаясь, – и кто же у нас тут? Надеюсь, это не моя маленькая сестренка Джембе обжимается с часовым на посту?

Как только Джембе услышала голос Басенджи, она вскочила на ноги и повернулась к нему, с мордой, перекошенной от гнева и красной от смущения. Она поспешно поправила свой золотисто-желтый плащ, который в попытках распутаться со своим возлюбленным каким-то образом оказался спереди, закрывая ее, как фартук.

– Ну и что из того? – рявкнула она. – Я достигла брачного возраста! Я могу... могу... могу обжиматься с кем захочу!

Басенджи хихикнул. Джембе была его младшей двоюродной сестрой и, кроме него и Динго, была единственной в семье, кто проявил хоть какой-то талант к искусству барабанщиков. Пути ей давались не особо хорошо, но голова была светлой, голос приятным и у нее была страсть к игре на барабане. Джембе не светило создавать собственные могучие заклинания, но она будет знать столько же песен, сколько любой барабанщик. Ее талант к искусству проявился позже, чем у большинства, и, несмотря на то, что она и правда была, по ее собственным словам, “в брачном возрасте”, Джембе все еще была лишь ученицей. Когда Салюки ушел в Некрополис, Басенджи стал ее учителем вместо него. Ей еще не разрешалось носить свой барабан на публике, но этот день был совсем не за горами.

Кроме того, Джембе неплохо владела швейной иглой. Старый плащ Басенджи был потерян во время неприятного крушения дирижабля шесть месяцев назад, и именно она сшила ему замену, которая оказалась лучше, чем потерянный плащ.

Из всех кузенов и кузин Басенджи Джембе, скорее всего, была его любимицей. Она родилась примерно в то время, когда пес уже был достаточно взрослым, чтобы впервые ощутить ответственность старшего, и отчасти это вылилось в заботу о младшей сестре. На ее морде все еще можно было различить многое от того маленького щенка, в котором он души не чаял, но сейчас Джембе держалась с готовностью доказать чего она стоит. С какой-то стороны ее можно было считать взрослой, и Басенджи поразило, что наблюдение за тем, как она взрослеет, помогло немного повзрослеть и ему. В этой мысли скрывалась прекрасная симметрия, и от этого ему хотелось написать новую песню всякий раз, когда подобные размышления приходили в голову.

– Мы не делали ничего неподобающего! – нервно признался ее возлюбленный. – Я клянусь в этом, Говорящий Басенджи!

Тот чуть снова не расхохотался, увидев испуганное выражение морды огромного пса. Он был достаточно велик, чтобы удержать Басенджи одной лапой, но прямо сейчас почти дрожал в своем стальном нагруднике. Уши были прижаты к голове в знак раскаяния, а короткий хвост скрылся между ногами.

Чага был хорошим псом, всего на несколько лет старше Джембе. Его дед пришел в стаю откуда-то из-за океана, и в их семье все еще были короткие, похожие на булаву хвосты, распространенные среди алмазных псов за пределами земель зебр. Эти короткие хвосты были внешним напоминанием об этом наследии, что отличало его семью от всех прочих в стае с длинными и гибкими хвостами.

Чага всегда усердно трудился и уважительно разговаривал с Басенджи, Динго и их отцом, называя их “Говорящие” – что означало “Тот, кто говорит со Старыми Псами”. Это название барабанщиков устарело довольно давно, и никто им больше не пользовался, но тот факт, что Чага не только его знал, но и активно использовал, располагал к нему.

– Полегче, полегче, – произнес Басенджи, поднимая лапу. Было заметно, что при этих словах и Джембе и Чага явно расслабились. – В стае, по-моему, не осталось никого, кто не знал бы о вас двоих.

Парочка синхронно покраснела, отвернув головы и глядя на что угодно, только не друг на друга. Они, вероятно, считали себя очень скрытными, и опровержение этого, скорее всего, задело их юношеское самолюбие.

Басенджи просто неторопливо подошел к дереву, туда, где ветви защищали бы его спину от жара солнца. Стояла зима, но в этой части света это мало на что влияло. Барабанщик сел на мягкую сухую траву и бросил тоскливый взгляд на край обрыва, где его брат сидел, уставившись вдаль с жуткой неподвижностью.

– Как он сегодня?

Две младшие собаки поняли намек сесть и присоединились к нему под деревом. Чага поднял свое копье с земли и сделал вид, что полирует древко тряпкой, которую взял с ветки.

– Так же, как и в каждый любой день, – печально ответила Джембе, самостоятельно вызвавшаяся присматривать за Динго. – Он просыпается, ищет еду, поднимается сюда, смотрит в никуда, возвращается еще поесть и ложится спать.

Басенджи согласно хмыкнул. Было тяжело видеть своего брата в таком состоянии. Когда-то Динго олицетворял все, чем стремился стать Басенджи, но после того, что случилось с ним в пустыне, он стал тенью того пса, которым когда-то был. Случилось ли это из-за его одержимости Великим Анубисом или из-за событий, приведших к этому, но что-то сломалось в Динго и сменилось каким-то непостижимо тяжелым бременем. Это было видно по глазам. Раньше взгляд всегда был острым, наполнен добротой и разумом, но теперь… Там и сейчас светился разум, но сквозь пелену печали. Когда Динго смотрел на кого-то, казалось, что он смотрит насквозь, в самое сердце.

Остальные в стае обходили его стороной, и никто не хотел встречаться с этим тревожным взглядом. Они радовались возвращению Динго, потому что до приступа безумия его очень любили, но это не означало, что никого не волновала произошедшая перемена.

Даже сейчас он не стал ни для кого обузой. Динго сам добывал пищу, заботился о своих повседневных нуждах и никого не беспокоил. По большей части он, казалось, был доволен существованием в своем собственном маленьком мире – чужак в своей собственной стае.

Какое-то время все сидели молча. Чага продолжал полировать свое копье, в то время как Басенджи и Джембе уставились на Динго, а тот смотрел в никуда.

– Сегодня я собираюсь отправиться в Занзебру, – сказал Басенджи своей ученице. – Хочешь, я куплю тебе немного карамелек, которые ты любишь?

Из глубин горла Джембе раздалось раздраженное тихое рычание.

– Я не щенок, которому нужны сладости каждый раз, когда ты идешь в город.

– Ладно, значит возьму две коробки, – ответил Басенджи, кивнув.

Джембе снова издала тот же звук, но и не отказалась от предложенных вкусняшек. Чага рассмеялся, а потом чуть не подавился смехом под укоризненным взглядом подруги.

– Зачем ты идешь в Занзебру? – спросила она.

– Мне нужно поговорить с начальником на почте, – пояснил Басенджи, подавляя очередной зевок. – Вся почта для стаи проходит через отделение в Занзебре, и я хочу, чтобы они хранили мою корреспонденцию там, а не отправляли сюда вместе с остальными письмами стаи.

Ученица нахмурилась, в замешательстве наклонив голову.

– Зачем тебе это надо? Ведь это означает, что тебе придется проделать весь путь до города каждый раз, чтобы получить свою почту. А это полтора часа в одну сторону.

– Да, есть неудобства, – признал Басенджи, – но никто в Занзебре, скорее всего, не будет вскрывать мои письма.

Джембе наклонила голову в другую сторону, ее хмурый взгляд и замешательство только усилилось.

Барабанщик усмехнулся, увидев, как уши сестры откинулись назад, когда та была в замешательстве. Это была одна из тех мелочей, из которых, как он надеялся, она никогда не вырастет – подобное было просто слишком милым.

– С утра Шиба заходил в мою берлогу, – сообщил Басенджи. – У него было письмо от моего отца, и оно уже было вскрыто, когда он принес его мне.

Чага резко повернул голову, чтобы посмотреть на барабанщика.

– Альфа Шиба вскрывает твою почту?

– Я знала, что ты ему не нравишься, но тут он зашел слишком далеко! – прорычала Джембе. – И Сити, эта подлая дворняжка… Она уже несколько месяцев как положила на Шибу глаз, но ей следовало бы думать, прежде чем позволять ему совать нос в чужие дела. Я уже подумываю о том, чтобы... чтобы...

– Все в порядке, – произнес Басенджи, почесывая сестру за ушами. – Он сделал это, чтобы попытаться щелкнуть меня по носу. Чем больше я буду переживать по этому поводу, тем счастливее он будет, поэтому я предпочитаю не беспокоиться об этом. Он может пытаться задеть меня, но никогда не предпримет ничего серьезного. Шиба может пойти и отлизать свои яйца, мне все равно.

Два младших пса захихикали над нецензурным комментарием, как пара малолетних щенков.

– Почему ты ему так не нравишься? – спросил Чага.

Басенджи кивнул в направлении скалы, где сидел Динго.

– Шиба громче всех орал среди тех, кто хотел, чтобы моего брата просто оставили на растерзание и забыли, когда он исчез. Его чувства собственной важности достаточно, чтобы вожак поверил, что я продолжал поиски лишь из-за того, что желал пойти наперекор его озвученным пожеланиям.

– Кроме того, они вечно спорили еще с тех пор, когда сосали молоко, – добавила Джембе.

– И это тоже, – согласился Басенджи, закатывая глаза. – Мы долгое время жили без конфликтов, но мое кажущееся неповиновение, похоже, все нарушило. Шиба также очень зол из-за того, что я принял в стаю своего друга-единорога Твайлайт Спаркл.

Чага почесал в затылке.

– Разве это не твое право как Говорящего?

– Это так, но Шиба по какой-то причине не очень высокого мнения о пони, – Басенджи вздохнул и положил лапу на барабан. – Тем более… однажды он сказал мне, что пес, который не носит ошейника, не должен иметь права оказывать такую честь.

Лапа Чаги поднялась к шее и коснулась его собственного ошейника. Кусок черной кожи ящерицы был усеян маленькими металлическими шипами. Небольшая круглая бирка, свисающая с ошейника прямо над горлом, звякнула, когда пес провел по ней когтем. Он посмотрел на двух сидящих рядом с ним псов, а потом туда, где сидел Динго. Все трое были барабанщиками, и ни на одном из них не было ошейника.

– Мне никогда не приходило в голову спросить, но почему вы не носите ошейники, как другие псы? – спросил часовой.

Джембе бросила на Басенджи нетерпеливый взгляд, ее глаза сверкали юношеским рвением, а хвост в волнении стучал по акации. Барабанщик улыбнулся и наклонил голову, позволяя своей ученице ответить на вопрос.

Джембе прочистила горло, закрыла глаза и прижала лапу к груди, начав говорить:

– Барабанщики не носят ошейники, как другие псы, потому что ошейники и бирки являются символом вечной верности стае. Хотя мы, барабанщики, являемся советниками и помощниками для наших стай, мы никогда не должны забывать, что наши навыки и знания принадлежат всем алмазным псам. Мы существуем внутри стаи, но также и вне ее, и должны быть готовы отправиться туда, где мы нужны, даже если нужда возникла не в нашей собственной стае.

Она открыла глаза и посмотрела на Басенджи с гордой усмешкой.

– Правильно?

Басенджи рассмеялся, сунул лапу в сумку и вытащил большой сапфир. Он протянул вкусный камень ученице и подождал, пока та не возьмет его.

– Очень хорошо сказано, – барабанщик встал и отряхнул плащ от пыли. – У меня впереди долгая прогулка, и мне все еще нужно попрощаться с Динго. Я могу вернутся совсем поздно, но если вернусь достаточно рано, то еще увидимся вечером, младшая сестренка. Не забудь попрактиковаться в песне, которую я дал тебе прошлой ночью.

Джембе спокойно отгрызла половину лакомства, зажав оставшийся кусок камня между двумя когтями. Она многозначительно помахала куском сапфира.

– Это было две ночи назад, и я уже с ней закончила.

– Правда? – спросил Басенджи, задумчиво почесывая шею. – Ну, тогда иди в мою берлогу и возьми с полки песенник в оранжевой обложке. Попрактикуйся в песне, которая идет со страницы сто тридцать четыре до сто тридцать седьмой.

– Поняла!

Собираясь в путь, Басенджи повернулся, бросив быстрый взгляд через плечо. Джембе и Чага уже снова пребывали в своем маленьком мирке. Сестра держала вторую половину сапфира и со звуком “А-а-а-а”, уговаривала часового тоже открыть рот и съесть лакомство.

Басенджи оставил их миловаться, качая головой и посмеиваясь на ходу. У него никогда не было достаточно времени на отношения, но он в них разбирался и был рад, что его младшая двоюродная сестра находила время на жизнь вне учебы. Учеба была сложна, и молодые барабанщики иногда упускали из виду важные вещи в своем стремлении отточить мастерство. В эту западню попался и он сам, и Басенджи было приятно видеть, что Джембе тут повезло.

Пес подошел к краю обрыва и сел рядом с братом. Динго ничего не сказал, но одно его ухо дернулось, когда Басенджи опустился на траву рядом с ним.

Динго никогда не был особо мускулистым. Лапы псов их положения были больше привычны к извлечению музыки из барабана, а не копанию твердого гранита. Он сильно похудел с тех пор, как они вернулись из города Старых Псов, и сейчас Динго был болезненно худ для представителя своего вида, а рыжевато-коричневая шерсть потускнела и в ней проявились седые волоски.

Басенджи посидел с ним минуту или две, позволив тишине стать приветствием. Он снова прикрыл глаза лапой, проверяя положение солнца по отношению к нескольким ориентирам вдалеке.

– Не двигается, да? – спросил он.

Динго ничего не ответил. Его ухо снова дернулось.

Басенджи нахмурился. Джембе, казалось, не замечала, особенно с учетом всех отвлечений, но в действиях Динго была одна вещь, которая время от времени менялась. Он медленно поворачивался, меняя направление взгляда, как будто высматривал что-то очень, очень далекое. Большинство псов не заметили бы подобного, особенно растянутого на месяцы, тем более от кого-то, кого все считали сумасшедшим. Но разум Басенджи был острее, чем у большинства псов.

– Я бы хотел, чтобы ты поговорил со мной, – печально произнес он, – чтобы ты рассказал, за чем таким следишь, чего не вижу я.

Ухо Динго дернулось.

Глухое ворчание и тихое музыкальное хихиканье донес до них ветерок со спины. Оба брата не обратили на это внимания.

– Это очень странно, – вздохнул Басенджи, глядя в том же направлении, что и Динго. Он прищурился, как будто это могло помочь разглядеть то, что видел другой пес. – Я никогда не думал, что буду так сильно скучать по тебе, когда ты сидишь рядом со мной. Мы достаточно близко, чтобы прикоснуться, но ты все равно так далек...

Басенджи внезапно почувствовал, как худая жилистая лапа обхватила его за плечо и притянула к боку Динго. Взгляд брата по-прежнему был устремлен прямо перед собой, на что бы он ни смотрел, но на морде старшего пса была грустная, усталая улыбка, когда тот обнял младшего брата.

Ухо Динго дернулось.

Басенджи рассмеялся, смаргивая влагу, скопившуюся в уголках глаз.

– Да... Да… Полагаю, ты, наверное, тоже скучаешь по мне там, где ты сейчас.

---

Город Занзебра являлся оживленным центром торговли всего региона. Он находился на пересечении нескольких дорог, а в небе, вокруг города, собиралась естественная воздушная магия, которая заставляла с десяток или даже больше устойчивых воздушных потоков сходится близко друг к другу. Пути по земле и небу вели путешественников со всего континента, принося сюда истории и товары со всех уголков земного шара.

Басенджи шел по грунтовой улице, внимательно следя за своей сумкой и барабаном. Местные жители были дружелюбны, но никогда не знаешь, какой сброд принес ветер. Карманники были хотя и нечастой, но достаточно реальной угрозой кошелькам тех, кто не следил пристально за происходящим.

Он уже разобрался с проблемой в почтовом отделении, арендовав небольшой абонентский ящик, где будет храниться вся его почта с возможностью забрать ее в любое удобное для него время. Если ему придет что-то новое, то об этом будет отправлено уведомление, что ему необходимо явиться лично, а маленький ключ, привязанный сейчас к петле на внутренней стороне сумки с помощью кусочка бечевки, поможет получить доступ в ящик.

Басенджи сунул лапу в сумку и вытащил маленький леденец. Пес закинул его в пасть, даже не разворачивая. Конфета была со вкусом арбуза, а обертка из какой-то рисовой бумаги, которая сама растворялась во рту.

Кондитерская была одним из любимых мест Басенджи в Занзебре. Одним из не сильно скрываемых секретов их семьи было то, что его любовь к сладостям явно была не слишком полезна. Но больше, чем конфетами, он наслаждался улыбками детей, когда те бегали по магазину, заглядывая в каждую корзину и постоянно спрашивая о цене, пытаясь превратить свои карманные деньги в как можно больше количество сахара. Иногда они стояли перед витриной с грустным видом в надежде, что кто-нибудь предложит купить для них что-нибудь. Это всегда заставляло Басенджи улыбаться, и сегодня он купил одной из попрошаек – юной кобылке-зебре – жевательную резинку размером с ее копыто.

В дополнение к своим мелким леденцам и карамели для Джембе он купил несколько коробок какао, чтобы угостить Динго. В это время года в магазине всегда было свежее какао, так как примерно сейчас эквестрийские пони что-то праздновали. Маленькая кобылка-пегас, стоявшая за кассой, была новенькой и спросила его, точно ли он уверен, что хочет взять именно это, указав на тот факт, что какао – это в сущности шоколад. Владелец магазина – пожилой грифон, которого Басенджи знал еще с тех пор когда был щенком, – услышал это и рассмеялся, объяснив, что алмазные псы не совсем такие же, как те маленькие собачки, которых пони держали в качестве питомцев. В шоколаде содержалось какое-то химическое вещество, которое одомашненные собаки не могли нормально усваивать, и поэтому шоколад был для них ядовит. У алмазных псов такого недостатка не было, и большинству из них шоколад очень даже нравился.

Выполнив все намеченное и спрятав покупки, Басенджи направился домой. Он решил срезать путь через продуктовые лотки в центре рынка, где продавцы сидели за грилями и перед зачарованными ящиками со льдом. Мощное обоняние позволило уловить запах этого места почти сразу, как только он вошел в город, и теперь, когда пес находился прямо тут, желудок начал урчать, требуя остановится и чего-нибудь съесть.

Басенджи осмотрел прилавки, неуверенный в том, чего можно было бы по быстрому перехватить и не страдать потом в процессе долгого возвращения домой. Он прошел мимо лотка с жареной кукурузой и еще одного с традиционным зебриканским рагу. Осторожно понюхав воздух, пес выделил нужный ему запах и направился к прилавку с шашлыками, которым заведовал грифон в туго намотанном тюрбане. На клюве у него красовался закопченный платок, защищавший легкие от дыма гриля, над которым грифон энергично размахивал сложенной газетой. Пони и зебрам, как правило, не нравился запах жареного мяса, но мало кто с настолько чувствительным желудком мог забраться так далеко, чтобы оказаться в Занзебре.

Басенджи задумчиво почесал подбородок, выбрал шампур, на котором были в основном овощи, но мяса для сытности тоже хватало, и расплатился парой монет.

Как раз в тот момент, когда он уже отходил от лотка, в него что-то врезалось со сдавленным возгласом и бренчанием мелких металлических предметов. Сбить пса с ног таким было сложно, но хватило, чтобы лапа дрогнула и шашлык свалился на грязную землю.

– Ох, мне так жаль, так жаль! – извинился перед ним налетевший на эквистрийском языке.

Басенджи нахмурился, глянул на свою испорченную еду и перевел взгляд на врезавшегося в него жеребца-зебру. Тот был полноватым и достаточно пожилым, чтобы белые и черные полоски в его вьющейся гриве было сложно различить. Металлический звон шел от большой связки ключей на шее жеребца. Маленькая миска с кукурузной кашей тоже оказалась на земле рядом со старой зеброй, но, к счастью для него, большая часть густой пасты осталась внутри.

– Привет, Адиса, – поздоровался Басенджи, наклонившись и помогая жеребцу снова надеть очки. – Пришло время покупать новые?

Адиса прищурился, поправляя очки, и его глаза вспыхнули явным узнаванием.

– Ах, Басенджи! Какая судьба привела тебя ко мне сегодня?

Пес вздохнул, наклонился, чтобы поднять свой запыленный шашлык, и покрутил его в когтях.

– Несчастливая, похоже, – сухо прокомментировал он.

– Ох, очень жаль, – жеребец водрузил свою все еще почти полную миску себе на голову, – но… ты же все еще можешь его съесть, да? Вы ведь едите камни, верно?

– Драгоценные камни, а не просто камни, старый жеребец, – фыркнул Басенджи и небрежно бросил испорченную еду в одну из старых деревянных бочек, которые служили мусорными баками на базаре. – И мы предварительно очищаем их от грязи, точно так же, как вы моете свежие овощи со своего огорода. Никому не нравится есть грязь.

– Справедливо, – согласился Адиса со смехом. – Я бы заметил, однако, что, хотя наша встреча, возможно, и была несчастливой для тебя, мне с ней удача явно благоволит.

Басенджи выудил из сумки несколько монет и взял еще один шашлык.

– Правда? И как так?

– Пошли в мой магазин, – начал убеждать старый жеребец с ноткой волнения в голосе, – там есть кое-что на что тебе стоит взглянуть. Я хотел послать за тобой вскорости, но звезды были добры ко мне и привели тебя практически к моему порогу.

Пес одним укусом очистил половину шампура, не желая рисковать тем, что с его обедом случится еще что-нибудь. Адиса был другом семьи, и когда Динго пропал, именно к нему обращались в поисках информации о местонахождении брата. Басенджи уже давно не навещал старого жеребца, и оказать услугу было не сложно. Солнце ушло не сильно за полдень, так что времени было достаточно, чтобы отвлечься и, возможно, выпить чаю.

Он быстро доел остатки шашлыка и выкинул шампур, после чего почтительно склонил голову и жестом показал Адисе идти впереди.

– Как раз пришло в голову, – прокомментировал жеребец, ведя их в направлении своего магазина, – твой эквестрийский, похоже, улучшился. Ты говоришь на нем с гораздо большей уверенностью.

– Я учился! – с усмешкой ответил пес, его хвост радостно завилял в ответ на похвалу.

Магазин Адисы находился недалеко от рынка. Жеребец быстро двигался по переполненным улицам, по-видимому, торопясь показать, что он приобрел. Они подошли ко входу в магазин, и зебре потребовалось некоторое время, чтобы разобраться с ключами и открыть дверь.

Адиса торговал в Занзебре диковинками и антиквариатом еще тогда, когда Салюки был щенком, и по тому как выглядел магазин это было заметно. Здание почти вдвое превышало размерами все окружающие и представляло собой помесь склада и выставочного зала, где ни единый сантиметр не тратился впустую. Племенные маски из различных зебринских племен соседствовали с афишами сценических постановок с участием известных актеров, а деревянные статуэтки, вырезанные мастерами до того, как они овладели бронзой, стояли на полках рядом со сложными маленькими игрушками из жести и шестеренок. На первый взгляд казалось, что магазин находится в состоянии упорядоченного беспорядка, но если отступить назад и окинуть все взглядом в целом... то становилось понятно, что тут царил полнейший и первозданный хаос, без какой либо намека на систему.

Тем не менее, старый жеребец каким-то образом даже не глядя умудрялся знать, где находится любой предмет в его магазине. Возможно, это было какое-то врожденное чувство владения своей собственностью, дающее сверхъестественную осведомленность обо всем в магазине, возможно, это была прекрасная память, или, может быть, это было связано с многими годами торговли – но что бы это ни было, перечень товаров магазина был очень впечатляющим.

Адиса закрыл за ними входную дверь и не стал переворачивать табличку “Закрыто” на окне, предположительно, чтобы обеспечить им немного уединения.

– Обычно я бы спросил об этом Салюки или Динго, – сказал жеребец, пробираясь через тесный магазин, обходя изящные витрины с гораздо большей ловкостью, чем продемонстрировал на базаре, когда столкнулся с Басенджи, – но, эм-м-м... ни тот, ни другой сейчас не сильно доступны, а?

– Твоя вера в мои навыки согревает сердце, старый Адиса, – проворчал пес, пытаясь повторить подвиг зебры в плане ловкости. Получалось не очень, так как он был по меньшей мере вдвое крупнее и далеко не так хорошо знаком с планировкой магазина.

– Не бурчи, щенок, – отчитал его Адиса. Он поставил миску на стойку рядом со старым кассовым аппаратом и съел немного каши, не утруждаясь поиском столовых приборов. – Ты знаешь, что я имею в виду. Я бы не стал беспокоить тебя, если бы не знал, что ты умный пес.

Ремень сумки Басенджи зацепился за ручку старой плетеной корзины, которая использовалась для демонстрации широкого ассортимента тростей. Те начали раскачиваться, громко стукаясь друг о друга, когда пес в панике протянул лапу и отчаянно попытался удержать все в вертикальном положении. После нескольких секунд судорожных движений все наконец замерло. Пес застыл, обхватив лапами трости и широко распахнув глаза. Наконец он медленно ослабил хватку и осторожно попятился.

Адиса приподнял бровь, слизнув комок каши с кончика морды.

Басенджи застенчиво улыбнулся, чувствуя, как жар смущения заливает его щеки.

– Так что же ты хотел мне показать?

Жеребец медленно опустил бровь и несколько раз прищелкнул языком, прежде чем исчезнуть под прилавком.

– Ко мне пришел клиент с некоторыми странными товарами, – сказал он погромче, чтобы перекричать звук сдвигаемых деревянных ящиков. Жеребец появился мгновение спустя, толкая лбом большой деревянный короб вокруг прилавка. – Минотавр. Охотник за сокровищами, я полагаю, но поумнее, чем обычный грабитель могил.

Басенджи помог Адисе, протащив коробку до конца, после чего поднял лапу, демонстративно согнув когти, и кивнул в сторону ящика.

– Открыть?

– Да, будь добр, – ответил жеребец, выпрямляясь и хрустнув позвоночником так громко, как могут только очень старые кости.

Крышка была прибита всего несколькими гвоздями. Этого было явно недостаточно, чтобы сохранить содержимое в безопасности во время транспортировки, но вполне хватало, чтобы держать ящик плотно закрытым, особенно если положить на него что-нибудь сверху. Басенджи легко снял крышку и отложил в сторону. Смахнув в сторону сухую солому, использовавшуюся в качестве упаковочного материала, он удивленно заморгал от увиденного.

На первый взгляд предметы не казались чем-то особенным. Это были мелкие безделушки и статуэтки, какие-то сделанные из дерева, какие-то из камня, а несколько вырезано из драгоценных камней. Была даже парочка, сделанная из какого-то хрупкого на вид желтоватого материала, который мог быть лишь костью. Ничего из лежащего в ящике не было сильно больше сжатой в кулак лапы. Басенджи осторожно взял один из маленьких предметов и поднес к глазам, чтобы рассмотреть поближе. Это был маленький сидящий алмазный пес, державший барабан между скрещенными ногами. Басенджи сунул лапу в коробку и смахнул солому, открыв новые фигурки и осколки разбитой посуды.

– Они подлинные? – спросил Адиса. – Я знаю ваш вид достаточно хорошо, чтобы распознать изделия ваших мастеров, но я никогда раньше не видел ничего подобного.

– Это... – Басенджи снова моргнул, когда он в очередном слое обнаружилась маленькая эмблема, сделанная из кости. Там была изображена собачья голова с резкими угловатыми чертами и высокими заостренными ушами.

Символ Первого Пса, Великого Шакала Анубиса.

В последний раз, когда Басенджи видел подобные вещи, они находились внутри погребального дома в городе Старых Псов. Команда ученых и археологов, к которой присоединился его отец, без сомнения, вывозила подобные предметы из города целыми телегами. Каждый предмет, извлеченный с места раскопок, будет задокументирован и изучен, прежде чем его вернут обратно в гробницу. Очень немногие из драгоценных реликвий останутся на поверхности, и за всеми из них уже выстроилась очередь из различных музеев и университетов, которые финансировали раскопки.

И какой-то охотник за сокровищами из числа минотавров пришел в магазин в Занзебре с целым ящиком подобного добра.

Басенджи глубоко вздохнул и положил эмблему на стол.

– Они настоящие... и это меня беспокоит.

Адиса с любопытством наклонил голову.

– Ох? Почему это должно тебя беспокоить?

– Потому что я уже видел подобные вещи раньше, – объяснил пес, покачав головой. – Это погребальные предметы. Использовались настолько давно, что даже барабанщики забыли о них.

Зрение Адисы, возможно, испортилось, но в глазах по-прежнему сиял острый, как бритва, интеллект. От него мало что ускользнуло, и потребовалось всего мгновение, прежде чем жеребец все сопоставил.

– То место, которое, как говорят, ты нашел в пустыне? Они из той древней норы, из-за которой у каждого торговца антиквариатом отсюда до Мэйнхэттена слюнки текут? Той, в которую Салюки отправился ковыряться?

– Похоже на то, – кивнул Басенджи.

– Значит, ворованное, – прорычал Адиса таким тоном, словно он хотел плюнуть от отвращения и остановило его лишь нахождение в своем собственном магазине. – Возможно, я слишком поспешил обвинить его в уме. Он не слишком сообразительный контрабандист, если даже не потрудился вывезти товар из страны. Более того, он даже не затребовал за него хорошую цену.

– А что он сказал тебе о том, где он это все нашел? – спросил Басенджи, роясь в коробке.

– Ха, у него была какая-то история о том, как он обнаружил эти вещи в джунглях за океаном, – ответил жеребец. – Сан-Мулелито, или, может быть, Картанейна...

Басенджи нахмурился. Что-то в этой ситуации казалось неправильным. Почти наверняка это и правда предметы, изготовленные в традициях Старых Псов. Но если они были из подземного города, то не имело смысла продавать их здесь. Место раскопок кишело учеными и охраной самого высокого уровня. Археологи, которых отобрали в команду, были не из тех, кому в голову пришла бы мысль рисковать своей карьерой, воруя реликвии. И уж точно они не стали бы сбывать их контрабандисту, который продал все по дешевке кому-то вроде Адисы. Старый жеребец был хорошо известен в сообществе антикваров, но он был не не тем, кто стал бы или хотя бы захотел орудовать на черном рынке, превращая незаконные товары в груды золота.

Другой вариант – хотя и крайне маловероятный – что этот охотник за сокровищами на самом деле говорил правду.

– Мы должны сообщить об этом властям, – вздохнул Адиса. – Хотя мне жаль. Я мог бы получить с этого неплохую прибыль, но торговать краденым товаром не буду. Кстати, полагаю, он все еще может быть в городе, так что я, по крайней мере, смогу вернуть свои деньги, если он, конечно, их еще не пропил.

Басенджи наклонился к ящику, тихонько постукивая когтем по стенке, решая, какие у них есть варианты.

– Возможно, с этим стоит повременить, – наконец сказал пес. – Возможно, у тебя еще есть шанс на этом заработать. Говоришь, он все еще в городе, да? Мне надо сначала потолковать с ним и выяснить, что он знает.

– Уверен? Если он контрабандист – и к тому же глупый, – то может решиться напасть на тебя, если посчитает, что ты его в чем-то заподозрил.

– Буду это учитывать, – ответил Басенджи даже с намеком на нерешительность в голосе. – Опасно или нет, у меня есть долг перед моим народом, и я должен сам позаботиться об этом.

Адиса по-совиному повернул голову, уставившись на Басенджи так, словно смотрел на новое приобретение, внезапно появившееся в магазине.

– Ты изменился, щенок. Вырос, я думаю – возможно, остался глупым, но повзрослел.

Старый жеребец прищурился сквозь толстые очки и помахал копытом перед мордой.

– Это видно по глазам. Ты многое повидал с тех пор, как мы виделись в последний раз, мой юный друг.

Басенджи опустил взгляд на эмблему с изображением Великого Анубиса. Правда о произошедшем под песками пустыни была известна очень немногим, даже среди членов стаи. Шиба знал, как и Салюки, но песни, которые Басенджи написал о том ужасном дне, никогда не прозвучат для остальных. Даже Джембе еще не была готова выучить их.

Басенджи поднял лапу и согнул пальцы, покрутив ими в воздухе. Они были слегка пыльными и испачканы маленькими чернильными пятнышками, появившимися в процессе многочасовых бдений в берлоге над песнями и в попытках разгадать тайны надписей с древнего оружия, вынесенного Динго из города. Слабый запах масла тоже чувствовался. Оно использовалось, чтобы сохранить кожу барабана эластичной и защитить деревянные части.

Но всего шесть месяцев назад его лапы были испачканы красным, покрыты его собственной кровью, кровью Твайлайт и тех псов, которые добровольно легли умирать во дворе перед храмом Великого Анубиса. Далеко не сразу Басенджи пришло в голову, что многие из них, вероятно, были барабанщиками, как он и Динго, если судить по изодранным остаткам их дорожных плащей. Они были псами, чувствительными к Путям, уязвимыми перед тем, что привело к их незавидной судьбе, и, возможно, только удача уберегла Басенджи, Салюки и других барабанщиков от того, чтобы разделить ее. Пони из Седельной Аравии, когда сопровождали его домой, позволили Басенджи помыться, и он плакал, наблюдая, как розовая вода стекает с него.

Неужели его глаза действительно изменились? Появилась ли в них хоть малая толика той тревожной глубины, что была во взгляде Динго? В принципе, даже если так, то это было бы объяснимо. Никто не может пережить подобное, не изменившись. Каковы же были эти изменения и как они повлияют на дальнейшую судьбу, сказать было невозможно.

– Как скажешь...

И он оставил все как есть.

---

Дирижабли в Занзебре были обычным делом. Небольшая посадочная площадка для них была расположена на окраине города, и вокруг нее выросло множество магазинчиков и лавок для удовлетворения потребности путешественников. Рестораны, склады горючего, мастерские с механиками и другие службы сделали Занзебру популярной остановкой. Однако эта популярность означала достаточно высокие портовые сборы. Любой, кто хотел пришвартовать свой летающий корабль в одном из доков аэродрома, должен был заплатить арендную плату, и этого было уж точно не избежать, если дирижабль нуждался в ремонте.

Тем не менее, некоторые путешественники предпочитали отказаться от безопасности и удобств, предоставляемых в Занзебре, и приземлялись в саванне. Закона или правил, запрещающих это, не было, но саванна была так же и домом для множества существ, которые с радостью готовы были пообедать ничего не подозревающими путешественниками, так что большинство просто платили портовые сборы.

Басенджи пробирался сквозь траву, приближаясь к воздушному кораблю минотавра, который продал Адисе, вероятно, краденные товары. Пес понюхал воздух и навострил уши, осторожно осматриваясь в поисках ядовитых змей или хищников, затаившихся в засаде. Они, как правило, избегали дорог, но этот минотавр, кем бы он ни был, решил пришвартовать дирижабль на поляне, до которой по дорогам было не добраться.

Корабль был довольно большим, по размерам где-то между пассажирским и грузовым судном. Окрашен он не был, но деревянная лодка поблескивала каким-то защитным лаком. Простой бежевый холст оболочки с газом также был чем-то обработан и отбрасывал почти металлические блики, покачиваясь и натягивая швартовочные канаты.

Рядом был разбит лагерь. Большой навесной тент прикрывал несколько столов, на которых находились большие части каких-то промасленных механизмов. Минотавр был рядом со столами, напевая себе под нос, держа в руках какие-то инструменты и копаясь в одном из механизмов.

Басенджи присел на корточки и начал издали наблюдать за минотавром. Через несколько минут пес нахмурился, поняв, что не знает, чего он высматривает. Было не похоже, что минотавр собирается внезапно запрокинуть голову и начать танцевать, распевая песню о том, как чудесна жизнь контрабандиста.

Это было бы слишком просто.

Ничего не оставалось, как брать все в свои лапы, поэтому Басенджи встал с травы и постарался пошуметь, чтобы предупредить о своем приближении. Минотавр оторвался от своей работы, когда наконец заметил приближение пса. На голове минотавра были нацеплены сложные на вид очки, увеличивающие глаза до огромных дисков. Подняв руку он повернул какую-то ручку на боковой стороне очков, отчего те механически щелкнули, когда маленькие ручки повернулись и убрали линзы.

Басенджи вышел на поляну и сел на задние лапы, подняв переднюю в знак приветствия.

– Приветствую! – крикнул он. Хотя язык минотавров ему тоже был немного известен, но начать он решил с понячьего. – Я Басенджи! Можем мы поговорить?

Минотавр мгновение постоял молча, как будто обдумывая ответ, прежде чем вежливо кивнуть головой и жестом предложить подойти ближе.

– Меня зовут Лафинг Бизон! Пожалуйста, присоединяйся ко мне!

Пес приблизился, и минотавр вышел из-за столов, чтобы встретить его на краю лагеря.

Лафинг Бизон для минотавра был среднего размера, хотя, возможно, в плечах немного шире, чем большинство ему подобных, с темно-синей шерстью с достаточным количеством хорошо заметных коричневых волосков. На нем был длинный распахнутый лабораторный халат, который, должно быть, когда-то был белым, но теперь необратимо испачкался грязью и машинным маслом.

Минотавр поднял очки на лоб и вытер руки промасленной тряпкой.

– Не хочу показаться грубым, – начал Лафинг Бизон, – но я очень занят, так чем я могу тебе помочь?

– Ах, да, я постараюсь не отнять много времени. Я друг старого Адисы, и именно он сказал мне, где я могу тебя найти.

– А, тебя прислал антиквар?

– Нет, я здесь из собственного любопытства, – пояснил Басенджи. – Адиса спросил мое мнение о ряде артефактов, которые попали в его распоряжение. Я хотел задать тебе несколько вопросов об этих вещах.

Лафинг Бизон почесал то место, где ремешок от очков пересекал висок.

– Хм, полагаю, ты как раз подходящий пес, чтобы проконсультировать по поводу оценки артефактов алмазных псов.

Минотавр кивнул на барабан, висевший на боку Басенджи.

Брови того слегка приподнялись.

– Ты знаешь о моей профессии?

– Я немного разбираюсь в ваших обычаях, – ответил Лафинг Бизон, пожимая плечами. – Однажды я встретил барабанщика в Баахраме. Таких как вы – то есть барабанщиков, – за пределами зебриканского континента совсем мало.

– Как скажешь, – сказал Басенджи, наклонив голову.

Минотавр развернулся, подошел к небольшому потухшему кострищу, вырытому недалеко от навеса, и сел на складной походный стул. Он потянулся к стоящему неподалеку помятому металлическому ящику со льдом и достал бутылку с мутно-желтой жидкостью. Сильно встряхнув ее, открутил крышку и сделал большой глоток.

– Так что ты хочешь знать?

Басенджи сел с противоположной стороны кострища, отметив, что минотавр не предложил ему ничего из того, что пил. Слабый запах цитрусовых и сахара подсказал, что это какой-то лимонад.

– Мне было интересно, где ты раздобыл эти вещи. И что можешь рассказать о том, где они были найдены?

– Я нашел их недалеко от Картанейны, – ответил Лафинг Бизон, делая еще один большой глоток из бутылки. – Погодная команда там практически не покидает пределы города, так что к концу прошлого лета в джунглях прошло несколько довольно сильных диких ливней. Провал образовался в нескольких милях от города, и местные жители сказали, что видели на дне ямы какие-то осколки керамики и тому подобное. Я решил, что на это стоит глянуть. Насколько я могу судить, провал образовался на месте норы алмазных псов, которая все же обрушилась. Вы, ребята, копаете просто впечатляющие тоннели, но ничто не стоит вечно.

Басенджи задумчиво пригладил подбородок. Минотавр сидел довольно расслаблено, и до сих пор в его позе или голосе не было ничего, что заставило бы подумать, что он лжет.

– Было ли что-нибудь еще странное в этом месте, которое ты обнаружил? – спросил пес.

Лафинг Бизон сделал паузу на середине глотка и медленно опустил бутылку. Один уголок его рта опустился в задумчивой полуулыбке.

– Да... было. Вокруг было полно костей. Их раздавило обвалом, но это явно были кости алмазных псов. И как мне кажется, они были во что-то завернуты и мумифицировались. Это показалось мне любопытным, потому что, насколько я знаю, ваш народ традиционно практикует кремацию. Я предположил, что подобные традиции они переняли у местных племен. Мамелюки практиковали ритуальную мумификацию в той местности всего несколько сотен лет назад.

Басенджи вздернул бровь.

– Ты довольно хорошо образован для охотника за сокровищами.

Вспышка гнева промелькнула на морде минотавра, но почти сразу же исчезла. Он вздохнул и одним глотком осушил то, что осталось в бутылке.

– Я не охотник за сокровищами, – поправил Лафинг Бизон, бросая бутылку в деревянный ящик, наполненный другими пустыми бутылками. – Я ученый. У меня докторская степень по истории в Университете Миноса.

Университет Миноса был уважаемым учебным заведением и входил в число тех нескольких университетов, что финансировали исследования в которых участвовал отец Басенджи. Если минотавр был связан с университетом, то это, безусловно, дало бы ему контакты, которые могли помочь в краже артефактов с места раскопок.

Но язык тела минотавра по-прежнему не показывал ничего, что можно было бы считать преступными замыслами, и если у него действительно были связи с университетом, через которые можно было присваивать артефакты, было бы глупо признаваться в этом так легко. Басенджи решил, что, если он хочет чего-то добиться, ему придется задавать вопросы более прямо.

– Я знаю об этом университете. Мой отец, Салюки, работает с учеными из него. Ты, конечно, знаешь о раскопках древнего города к северу отсюда.

Лафинг Бизон на удивление никак не отреагировал. Он просто кивнул и вздохнул.

– Да, знаю. Мне бы хотелось немного там осмотреться, но они меня ближе чем на милю к этому месту не подпустят. Я сжег много мостов, когда бросил преподавание в университете. Персона “нон грата” во всем, в чем он участвует.

Басенджи моргнул.

– Серьезно?

– Ага, – минотавр полез в холодильник и вытащил еще одну бутылку. Он открутил крышку и сделал паузу, после чего поднял бутылку и осторожно встряхнул ее. – Хочешь?

– Эм, не откажусь, – ответил пес, протягивая свои длинные лапы над кострищем, чтобы взять бутылку. Она была прохладной и влажной от конденсата, держать ее было приятно. – Значит, ты никогда не был на раскопках?

– Неа, – ответил Лафинг Бизон, доставая еще одну бутылку для себя. – Это даже к лучшему. Я не хочу тебя обидеть, но, как бы ни была интересна культура алмазных псов, на самом деле это совсем не объект моего текущего исследования. Вот почему я так легко избавился от вещей, найденных в том провале. Университет меня больше не финансирует, так что мне приходится изыскивать деньги там, где получится.

Басенджи вздохнул и решил просто играть в открытую.

– Позволь мне быть откровенным, – осторожно начал пес, – и, пожалуйста, не принимай это близко к сердцу, но я пришел сюда, потому как решил, что ты, возможно, вор.

Морда минотавра приняла нейтральное выражение, он откинулся на спинку стула и холст громко заскрипел под его весом. Если Лафинг Бизон и обиделся, то хорошо это скрыл.

– Ладно, – ответил он, напряженным тоном. – Сдаюсь. С чего это вдруг?

– Потому что артефакты, которые ты нашел, более древние, чем ты, возможно, предполагал. Я видел подобные лишь в еще одном месте.

Глаза минотавра вспыхнули пониманием.

– Ты говоришь о том древнем городе на севере? О котором мы только что упоминали?

Басенджи кивнул.

– Разве ты не следил за научными публикациями о раскопках? Насколько я понимаю, этот проект получил широкую огласку.

– Я в экспедиции последние несколько месяцев, – ответил Лафинг Бизон, пожимая плечами. – Прочел одну из первых статей об этом месте, но с тех пор ничего не видел. А там были какие-то пафосные глупости об одной из эквестрийских принцесс, обнаружившей это место, и прославление университетов и музеев, предоставляющих финансирование.

– Тогда ты не слышал, что город официально назван Некрополисом.

Минотавр сел и наклонился вперед, положив локти на колени.

– Город Мертвых?

– Город, где Старые Псы были похоронены после смерти, – серьезно ответил Басенджи. – Тысячи домов, заполненных останками псов и вещами, с которыми они были погребены.

– Так, – произнес минотавр, медленно кивая головой. – Так, так, так… Это интересно.

– Очень, – согласился Басенджи. – Эта нора, которую ты нашел, насколько она была большой?

Лафинг Бизон сделал глоток и поджал губы.

– Не особо. Несколько маленьких комнат и не так много тоннелей. Я там порылся, но больше ничего не смог найти – хотя, честно говоря, я не очень и старался. Просто забрал то, что смог спасти из разрушенной норы, и на этом все.

– Это странно... Стаи не живут в таких маленьких норах, а семьи крайне редко живут вне стаи, – Басенджи постучал когтями по боку барабана. – Согласно нашим песням, когда Старые Псы покинули первый город, они расселились по всему миру. Возможно, то место, которое ты нашел, было как раз одним из тех, где они решили остановиться.

– В этом есть смысл, – согласился минотавр. – Очень жаль, что нора была разрушена. Я забрал все, что можно было спасти. Осталась лишь пыль, и, вероятно, сейчас там совсем все плохо, после нескольких месяцев дождей.

– Жаль, – Басенджи, покачал головой. – Как бы то ни было, я сообщу об этом своему отцу. Подобное знание все равно пригодится, даже если там ничего больше не осталось. Это, по крайней мере, говорит нам о том, что Старые Псы в далеком прошлом наложили лапу на амарезонский континент.

Лафинг Бизон снова откинулся назад, немного соскользнул вниз и обмяк в своем кресле, лениво постукивая одним из раздвоенных копыт по земле. Он уравновесил бутылку на краю подлокотника и катал ее между когтями – пальцами, как называли их минотавры.

– Итак, это место, которое я нашел... – медленно начал исследователь, – ты действительно думаешь, что оно может быть современником этого твоего Некрополиса?

– Похоже на то, – ответил Басенджи. – Я изучил большую часть традиций моего народа, и все обнаруженное в Некрополе было давно забыто, пока случайно не было найдено заново.

Минотавр многозначительно наклонил свою бутылку вперед.

– Кажется немного странным совпадением, верно? Никто ничего не знал о мумиях алмазных псов, и вдруг два места с абсолютно идентичными находками, почти на противоположных концах земного шара, обнаруживаются с интервалом в несколько недель?

– Согласен… если рассматривать это в таком свете... – признался Басенджи, неловко ерзая на месте. – Возможно также, что подобные вещи находили и раньше, но никто не осознавал их значения до того, как Некрополис был вновь обнаружен.

Лафинг Бизон приподнял брови и опустил голову, слегка пожав плечами.

– Возможно и так. На тот момент находка, конечно, не показалась мне чем-то особенным, а я достаточно изучил различных книг, чтобы знать получше. Все-таки странное совпадение… И оно требует дальнейшего расследования. Думаю, что мог бы вернуться туда и потратить некоторое время на более серьезные раскопки. Посмотрим, не смогу ли я обнаружить неповрежденную нору в том же районе.

– Разве ты не говорил, что твои академические интересы лежат в другой плоскости? – спросил Басенджи.

– Крупная находка – это крупная находка. Мои собственные исследования в данный момент зашли в тупик, так что было бы глупо не поучаствовать в чем-то, что может привлечь финансирование со стороны, – злая усмешка тронула уголки рта минотавра, и на мгновение в глазах мелькнуло чистое, неподдельное веселье. – Кроме того, если я застолблю проект, настолько похожий на то, что финансирует Университет, это их несомненно разозлит.

– Те самые сожженные мосты? – хмыкнул Басенджи.

– О да, – рассмеялся Лафинг Бизон. – Если уходить так, как ушел я, они не позволят тебе вернуться. Даже прогуляться по лужайке перед входом.

Басенджи покачал головой в веселом недоверии. Он сделал глоток лимонада и помотал его во рту. Нужно было бы попросить отца навести кое-какие справки у коллег на раскопках, но на данный момент казалось, что минотавр говорил правду, и это было хорошо, потому что он начал нравится псу. С ученым минотавром было легко разговаривать, и у него был прекрасный вкус в выборе напитков.

– Если это не слишком обременительно для столь недолгого знакомства, могу я спросить причину твоего ухода из столь престижного учебного заведения?

– Разошлись во мнениях, – просто ответил Лафинг Бизон. – Я думал, что они идиоты, а они не согласились.

Басенджи закашлялся, когда из-за смеха лимонад повернул вспять на полпути к желудку. Пес несколько раз стукнул себя по груди, пытаясь прочистить горло.

– А если серьезно, – продолжил минотавр, явно довольный реакцией, – то и правда разошлись во мнениях. Я исследовал кое-что, что мои коллеги считают академической охотой на призраков. Я устал от того, что меня за это высмеивают, и дал им знать, что думаю о кучке недалеких идиотов, которые больше заботятся о своей репутации, чем о научных исследованиях.

– А эти твои исследования и правда так сильно... – Басенджи перевел взгляд вверх, наклоняя голову из стороны в сторону, пока искал подходящее слово в своем словаре, – противоречивы?

– Слегка, – вздохнул крупный минотавр. – Большинство считает, что минотавры вели политику изоляционизма вплоть до момента за две тысячи лет до настоящего времени или около того. До начала экспансии существовало только два крупных поселения минотавров: одно на нашей родине, на острове Минос, и племя, основавшее город Оксло на Промерзшем Севере.

Басенджи поймал себя на том, что пытается пить из пустой бутылки, настолько его увлек рассказ. Он даже подумал о том, чтобы съесть бутылку, но есть стекло никогда не являлось хорошей идеей. Оно было совсем не такое твердое, как драгоценные камни, и имело тенденцию дробиться на мелкие осколки, которые в конечном итоге застревали между зубами на целые недели. Это было сильно похоже на шелуху от попкорна, который иногда продавали на рынке в Занзебре.

Лафинг Бизон заметил пустую тару у пса и вытащил из холодильника еще одну бутылку. Они обменялись ими, и минотавр бросил пустую в ящик, прежде чем продолжить.

– Однако есть истории о третьем племени. Оно упоминается в нескольких старых легендах и даже всплывает в хрониках других культур. Но оно исчезло в какой-то момент истории, и рассказы об этом третьем племени считаются не более чем обычными апокрифами. Следует признать, что во всех этих историях есть выдуманные элементы, которые иногда противоречат друг другу, но в одном все они сходятся: у этих минотавров была магия.

– Неужели это настолько необычно? – спросил Басенджи. – У нас, алмазных псов, есть свои Пути, у пони есть их магия, у зебр мистицизм и зелья, и так далее.

– У минотавров нет ничего подобного, – серьезно ответил Лафинг Бизон. – Из всех разумных видов в нашем мире только минотавры от природы не обладают никакой магией. Впрочем, мы не жалуемся. Там, где не хватает магии, мы компенсируем естественной склонностью к инженерному делу.

Минотавр поднял руки, и пошевелил пальцами, словно стайкой изящных маленьких угрей.

– Высокий уровень моторики тоже помогает, когда работаешь с механизмами. Нет ни одного современного удобства, которое не было бы изобретено или, по крайней мере, улучшено одним из минотавров.

Басенджи бросил взгляд на столы позади минотавра и сложные механизмы, стоящие под тентом. Некоторые из них выглядели так, как будто их уже частично разобрали, и мелкие детали – гайки, винты и тому подобное – были разложены по пустым жестянкам среди залитого маслом хаоса.

– Часть моего двигателя, – пояснил Лафинг Бизон, заметив, куда смотрит пес. – В любом случае, я верю, что это третье племя минотавров действительно существовало. Хотя я сомневаюсь, что у них и правда была магия, но если они разработали какую-то достаточно продвинутую технологию, легко представить, что их соседи могли посчитать это настоящей магией. Однако доказать эту теорию сложно, потому что, когда сказал, что племя исчезло из истории, я имел в виду исчезло. Нигде нет ни единого оставшегося следа, несмотря на то, что почти каждая культура с традицией передачи легенд и сказаний как минимум упоминает о них. Это привело к появлению нескольких довольно невероятных легенд.

– Это каких, например?

Минотавр хихикнул.

– Нелепая чушь, типа того, что это племя жило в забытом, таинственном месте – Потерянном континенте Му.

Брови Басенджи скептически приподнялись.

– Как можно “потерять” континент?

– А никак, – рассмеялся Лафинг Бизон. – В нескольких легендах говорится, что он утонул в океане, что представляет собой чистейший концентрированный бред высочайшего качества – такого просто не могло произойти. Подобные глупости делают эту теорию непопулярной среди моих коллег, но наш долг как ученых – исследовать все возможности и отличать правду от небылиц. Именно этим я и занимался в Картанейне. У них там отличная библиотека, так что я изучал местные легенды, с целью узнать, что именно они могут мне поведать. Нелегкая работа, но кто-то должен ею заниматься.

– Благородное занятие, – согласился Басенджи, склонив голову, чтобы добавить почтительный поклон к комплименту.

– Благородство плохо справляется с наполнением желудка, если конечно оно не из тех, что прилагается к короне, – пошутил минотавр, – но, по крайней мере, оно позволяет спокойно спать по ночам.

– Согласен, – произнес Басенджи и глянул на небо. Обнаружилось, что было уже намного позже, чем ему казалось. Похоже на изучение артефактов в магазине Адисы ушло куда больше времени, чем пес намеревался потратить. – Ох, час становится поздним. Возможно, я не успею вернусь домой до того, как солнце нас покинет.

Лафинг Бизон несколько раз постучал бутылкой по подлокотнику, а морда исказилась в раздумье.

– Почему бы тебе не зайти завтра еще раз? Мне потребуется несколько дней, чтобы закончить переборку двигателя, и прошла уже целая куча времени с тех пор как мне удавалось поговорить с кем-то интересным.

Басенджи встал и отряхнул пыль с плаща.

– Думаю, что так и сделаю, Лафинг Бизон. Спасибо за напиток. Ты, безусловно, самый гостеприимный вор, которого я когда-либо встречал.

Минотавр расхохотался.

– Лафинг Бизон, Благородный Вор. Мне нравится, как это звучит.

На Басенджи снизошла вспышка вдохновения. Он открыл клапан своей сумки и копался в ней, пока не нашел сложенный вчетверо лист бумаги.

– Позволь еще побеспокоить тебя, – начал барабанщик, развернув бумагу и убедившись, что это именно то, что он искал. – Могу я узнать твое мнение как ученого по поводу вот этого?

Минотавр поставил свою бутылку и взял лист. Он сощурился, рассматривая написанные там символы, после чего медленно перевернуть бумагу, как будто он смотрел на нее вверх ногами.

– Что это? – спросил Лафинг Бизон, хлопнув тыльной стороной ладони по бумаге. – Я никогда не видел подобных надписей.

– Ах, полагаю, было бы большим везением, если бы ты видел их раньше, – со вздохом пробормотал Басенджи. – Эта надпись была найдена на оружии, обнаруженном среди сокровищ Некрополиса.

Минотавр моргнул, и замешательство в его глазах сменилось голодным выражением.

– Таинственные надписи, говоришь? – в голосе явно слышалось волнение. – Они нашли там еще что-нибудь похожее?

– Нет, – пес покачал головой. – Надпись была обнаружена лишь на одном оружии.

– И где оно сейчас?

– В Эквестрии, во владении кобылы по имени Твайлайт Спаркл. Она большой друг моего народа.

Лафинг Бизон снова нахмурился, глядя на бумагу.

– Она ученая?

– Нет, но если бы ты ее встретил, то легко бы мог в этом усомниться, – усмехнулся Басенджи. – Она из Гвардии Короны, телохранитель принцессы Кейденс.

– Тогда почему артефакт у нее?

– Она доказала, что достойна, – просто ответил алмазный пес.

Минотавр несколько долгих мгновений смотрел на него, как будто не был уверен, серьезно Басенджи говорит или нет. Наконец бык пожал плечами и вернулся к изучению символов.

– Ну, как я уже сказал, я никогда не видел ничего подобного.

– Да, но ты направляешься туда, где, возможно, будет больше образцов подобного, – многозначительно заметил Басенджи.

– А, теперь я тебя понял, – ответил Лафинг Бизон признавая разумность сказанного. – Ты хочешь, чтобы я смотрел повнимательнее, пока буду рыскать по Картанейне.

Басенджи кивнул.

– Именно так.

– Я могу это сделать, – ответил минотавр, сложил лист и помахал получившимся квадратом. – Не возражаешь, если я оставлю это себе?

– Пожалуйста, забирай. Я помню эти символы наизусть. Их значение ускользает от меня в течение последних нескольких месяцев, и иногда мне кажется, что я никогда не смогу думать ни о чем другом. Буду рад всему, что ты сможешь добавить к уже изученному мной.

– Сделаю все, что в моих силах, – произнес Лафинг Бизон, протягивая руку. – Было приятно поговорить с тобой. Надеюсь увидеться завтра.

– Взаимно, – ответил Басенджи, протягивая лапу. – Доброго дня.

Они обменялись рукопожатиями, и алмазный пес снова двинулся через траву обратно в сторону Занзебры. Он должен был рассказать Адисе о том, как прошла встреча, и все еще нужно было написать письмо отцу с уточнением истории этого минотавра. Он казался достаточно милым, но осторожность никогда не помешает. И все же Басенджи очень надеялся, что у него только что появился новый друг.

Пес зевал на ходу, снова чувствуя, как на него навалился недостаток сна, пропущенного прошлой ночью. Как бы ни хотелось поспать, впереди еще были дела. Вначале закончить все в Занзебре, а после возвращения в нору необходимо будет проверить успехи в учебе Джембе.

Басенджи тихо напевал себе под нос, пробираясь через саванну, облегчая путь несколькими тактами песни счастливого путешественника. День начался не сильно хорошо, но довольно скоро все изменилось к лучшему. События дня, возможно, и не привели к новым ответам, но они дали новые вопросы, и часто они были столь же ценными.

Кружащиеся мысли обратились к его подруге из Эквестрии, воину-единорогу, которую Басенджи считал сестрой, а мысли о Твайлайт привели к мыслям о Кейденс, юной принцессе, которая так храбро встала на их сторону. Алмазный пес усмехнулся про себя, задаваясь вопросом, разобрались ли его друзья в отношениях, что были между ними. Он был уверен, что разобрались. Кейденс не выглядела как та, кто позволит подобным вещам оставаться невысказанными.

– Я надеюсь, что у вас все хорошо, друзья, – сказал Басенджи вслух в надежде, что его слова донесет до них ветер.