Сладкое посапывание уснувшего солнца

Рэйвен была одной из тех кобылок, которые часто нервничали и могли  запищать от любой неожиданности. Однако теперь она опасалась издать даже этот тихий звук, для неё это было словно с небрежным хрустом примять копытом упавший на пол пергамент. Фи, какой же отвратительный звук тогда бы получился! Рэйвен хотела почти того же, что и её еле слышный почти забытый писк. Но вместо этого из неё выплеснулся всхлип. О богини, да она пищала как забытая в храме мышь.

У-и! В-и-и!

Какая же картина предстала перед её глазами — будто какой-то слуга по своей небрежности прошёл и уронил принцессу на пол! И теперь величественная и бледная аликорн небрежно развалилась на подушках в своём рабочем кабинете. И в комнате было настолько тихо, что единственными звуками, которые можно было услышать, являлось быстрое и дрожащее сердцебиение Рэйвен и тихое сопение Филомены, которая свернулась калачиком рядом с белоснежной свободной от регалий Селестией. При каждом малейшем вздохе Филомены её перья слегка подымались, а внутренний огонь еле слышно потрескивал.

Видеть дремлющую Селестию было сродни чуду. Не каждому смертному было дано это лицезреть, ведь Селестия практически никогда не появлялась на публике без своих регалий. Большинство историй, которые Рэйвен слышала от работников замка, которым доводилось случайно увидеть спящую богиню солнца, были от друзей и коллег-служанок её матери, когда она была ещё кобылкой. И даже если прислуга рассказывали о таких редких случаях, что им случалось видеть свою правительницу в приватных повседневных делах, то никогда не упоминали принцессу без регалий. Но редкие счастливчики, которым посчастливилось увидеть момент её сна, всегда заботились о том, чтобы включить его в свои рассказы. Впрочем, все рассказчики сходились на том, что Селестия, вероятно, не снимала своих регалий даже когда спала.

Только теперь Рэйвен могла воочию убедиться, что те засунуты под подушку, на которой лежала Селестия, словно они по чистой случайности завалились в укромное место. По крайней мере, так подумала бы Рэйвен, если бы не протёрла очки и не увидела рядом с ними золотые накопытники и ожерелье, прячущиеся в тени, где свет камина не мог до них достать.

И самым поразительным из всего этого было не то, насколько личным казалось всё происходящее и как оно вызывало капельки холодного пота на шее у Рэйвен, но и то, что вокруг этого волшебного действа валялись перья, свитки и чернильницы. Кобылка вспомнила, что они всегда фигурировали в рассказах за чайным посиделками её матери, задолго до того, как Рэйвен могла представить себе работу в замке. Было хорошо известно, что принцесса Селестия была поклонницей расписаний, и что все дневные сны нарушали такую тщательную организацию. Можно было предположить, что она вовсе и не снимала своих регалий, когда хотела отдохнуть.

Что привлекло внимание Рэйвен больше, чем знаки королевской власти, так это лицо принцессы. Кобылка предположила, что правительница, должно быть, осмотрительно сняла свои регалии, когда почувствовала, что её клонит в сон. По крайней мере, так всё выглядело для личной поверенной принцессы Селестии. Но как бы там ни было — исход был один. Лицо Селестии всё ещё покоилось поверх каких-то бумаг, а рядом валялось несколько перьев. Должно быть, она просто их не удержала. Еле различимые капельки чернил усеяли её мордашку, и самая крошечная капля слегка растеклась по щеке, там, где она рухнула на свои бумаги.

Рэйвен размышляла, стоит ли ей что-то сделать с чернилами. Если она приблизится, то может потревожить спящую принцессу, и сама мысль о том, чтобы допустить что-то настолько неосмотрительное, заставила Рэйвен почувствовать слабость в коленях. Но то было не обычным чувством обморока, которое Селестия пробудила в маленькой кобылке, нет, оно словно щемило ей душу. Мысль о том, что она может разочаровать ту, кого любила больше всего на свете, заставила Рэйвен почувствовать себя совсем глупо. И всё же, оставить принцессу вот так казалось наихудшим из возможных вариантов, да и просто банальным проявлением небрежности. Это противоречило бы самой сути долга служащей замка.

Сделав несколько нервных, изящных прыжков, Рэйвен словно балерина подошла к Селестии, прежде чем вспомнила, что ей необходим воздух. Ещё более осторожными движениями она использовала свою магию, чтобы отодвинуть элегантную головку Селестии чуть в сторону и осторожно приподнять её. Она молилась всем богам — в число которых, что было занятно, входила и сама Селестия — чтобы спящий аликорн не пошевелилась из-за её действий.

Она была благодарна, что принцесса крепко спала, и что вечернее время сотворило с ней собственную магию. Для такой великолепной кобылы перемещение солнца не было проблемой. Рэйвен могла только гадать, как такая сила могла бы истощить более слабую пони. Тем не менее, усталость от наступившей осени была чем-то, чему даже Селестия не могла противиться. Наверное, у правительницы возникло искушение лечь спать пораньше, чем она обычно делала, предположила Рэйвен. И в этом прохладном сезоне, когда дни становились короче, а ветер задувал чаще, в принцессе чувствовалось что-то более сонное и созидательное.

Божественная, не поддающаяся воображению грива богини солнца развевалась в более вялом ритме. Может, дело было в бледном свете, льющемся от камина, но цвета прядей на самом деле выглядели чуть бледнее и Рэйвен не могла понять почему. Но в чём она могла быть уверена, так это в том, что когда она прижимала крошечный платочек, чтобы как можно осторожнее вытереть лицо принцессы, от неё начинал исходить удивительный аромат. Кобылка чувствовала слабый запах сидра, переплетённый с запахом осенней прохлады, который, как знала Рэйвен, Селестия принесла с собой, после прогулки в садах.

Когда кобылка очистила белоснежную шёрстку от чернил, Селестия всё ещё спала. Рэйвен в очередной раз возблагодарила богов, что сон принцессы не был нарушен. Вялый ритм позднего вечера продолжился, когда нервное сердцебиение Рэйвен утихло, а в животе слегка заурчало, когда она подумала о патоке и других лакомствах, которые ожидали её с наступлением зимы. Принцесса была кобылой с вполне понятным изысканным вкусом, и, хотя в её меню присутствовали вполне обычные угощения, которыми она не брезговала, Селестия однако всегда заботилась о том, чтобы в замок доставляли самую вкусную патоку с лучших ферм Эквестрии. Можно ли было ожидать чего-то меньшего от замковой кухни?

Выросшая в Кантерлоте и не любительница путешествий в другие уголки Эквестрии Рэйвен всю сознательную жизнь наблюдала за тем, как кухонный персонал уточняет, какая часть сырых ингредиентов ещё не была превращена в патоку по прибытии; для кобылки слышать эти разговоры было таким же удовольствием, как чувствовать вкус сиропа во рту. Все пони в замке с нетерпением ждали сезона патоки, как и других праздничных угощений.

И Рэйвен, конечно же, с нетерпением ждала возможности отведать блинов за компанию с Селестией и вкусить свежую патоку. Но, думая об этом, кобылка не забывала следить за тем, чтобы её магия направила голову принцессы Селестии в подходящее место для любого пони: на одну из подушек. Там у правительницы не было бы чернил на мордашке и не было бы риска придавить бедную Филомену. Какой бы дерзкой не была птица, Рэйвен не хотела видеть, как её раздавят.

Несколько всполохов её магии подхватили перья и другие принадлежности, перенося их на то место, где они не могли быть случайно примяты. Управившись с этим, Рэйвен подбросила несколько поленьев в огонь, слегка поморщившись, когда они зашипели от прикосновения пламени. Затаив дыхание, она замерла на месте, стараясь не издавать лишних звуков, чтобы принцесса и феникс не проснулись. Заметив несколько капель чернил в другом месте, она решила убрать и их тоже.

Всё это, без сомнения, было возможно благодаря крепкому сну Селестии. Рэйвен никогда раньше не задумывалась об этом, потому что то, что происходило, когда Селестия закрывала дверь, было миром, неизвестным её секретарше. Конечно, она могла видеть принцессу, когда поднималось солнце, и даже в те моменты правительница всё ещё казалась уставшей, несмотря на своё самообладание, когда её грива спадала неидеальными прядями, и правительница сквозь остатки сна почти хныкала, требуя кофе и желая ещё немного поваляться в постели, прежде чем другие подданные наконец могли лицезреть её как свою безупречную принцессу.

Один приглушённый пуф разнёсся по рабочему кабинету, и в сияющей хватке магии Рэйвен появилось одеяло, вызванное откуда-то ещё. Как можно тише Рэйвен развернула его и подкралась ближе к спящей кобыле, нежно опустив его край измученной и безмятежно спящей Селестии. Опомнившись от наваждения, секретарша вернулась к настоящей заботе о принцессе и несколько раз осторожно потянула одеяло, пока не убедилась, что о кобыле, которая работала усерднее, чем кто-либо другой, позаботились должным образом. То был насыщенный день, и на сегодня работа Рэйвен была окончена.