Двойные Вечеринки и Мерцающие Бриллианты: Варианты и Последствия
Талант и Усердие (Ч.1)
Лыжи были продолжением его самого.
Ветер бил в морду со страшной силой, но это доставляло ему несусветное удовольствие. Казалось, его собственная грива едва поспевала за ним, пока он рассекал бескрайнее снежное море, покорял один склон за другим, и ничто не могло его остановить — он знал, что дома его уже не ждали. Тем не менее, глаза, которые слезились совсем не от ветра (он был в защитных очках), давно иссушили слёзы и лишь выискивали новую цель, новый склон, новое препятствие. Он уже и забыл кайф от покорения новых высот и новых мест, и теперь было самое время вспомнить давно забытые ощущения: восторг, бабочки в животе, несравненная лёгкость во всём теле и на душе. А ещё принадлежность. Несомненно, он принадлежал этому месту, ведь его имя — Дабл Даймонд, а его кьютимарка — три синих снежинки — возвестила своим появлением, что лыжи, снег и свобода — его постоянные спутники, его судьба, вся его жизнь.
В глаза бросился крутой высокий склон без единого препятствия. Подвох заключался в том, что заканчивался склон узкой тропинкой, за которой начинался глубокий обрыв. Любой другой пони испугался бы, но когда дело доходило до лыж, Дабл Даймонд не знал слова «опасность», он знал лишь слово «вызов». Ну, или «челлендж», если угодно.
Он сменил траекторию и помчался к склону под углом в тридцать градусов. Если всё пойдёт по плану, он проедется прямо по отлогости склона и эффектно закончит заезд на тропке.
Уже у самого края он молча вознёс молитву Селестии — он не боялся, но ему нравилось думать, что добрая богиня радовалась его успехам.
Мир перевернулся почти на девяносто градусов, но жеребец твёрдо стоял на ногах, рассекая снежную гладь. Склон дрожал — то сходила лавина, а он был её сёрфером. Это было словно полёт, по его телу прошли мурашки ни с чем не сравнимого удовольствия. Если адреналин — наркотик, то он определённо был наркоманом.
Вся радость резко испарилась, когда прямо по курсу замаячило что-то розовое… камень?
Разочарование, недоумение, испуг… ужас… это не камень, это… пони! Живой пони!
Ужас сменился решимостью. На размышления были доли секунд, но этого хватало, чтобы принять единственное верное для него решение.
Он резко повернул. Мир вокруг завертелся, закружился; равновесие было утеряно, а вместе с ним — шанс на идеальный исход.
На мгновение он увидел голубое небо без единого облачка, а затем — тьма, в которую он стремительно падал.
«Селестия!» — только и успел подумать он, пока безумие окончательно не захлестнуло его разум.
Когда он приземлился, он не ощутил ни боли, ни малейшего дискомфорта — разве что немного саднило бок после того, как он упал со склона.
Открывать глаза было страшно. Он не знал, где окажется — в аду ли, в раю ли, и будет ли ему больно. А вдруг он валялся на самом дне пропасти, разлетевшись на кусочки, и теперь переживает свои последние секунды. Если так, то он точно не хотел бы увидеть, что с ним произошло…
— Эй, я знаю, что ты живой! — раздался над ним женский голос, который совершенно точно не мог принадлежать обитателю ада. — Вставай! Не жди, пока я начну тыкать в тебя палкой.
Он медленно открыл глаза и в очередной раз убедился, что попал, как минимум, не в ад. Его взору предстала молодая кобылка, как будто совсем недавно окончившая школу. Её короткая фиолетовая грива с бирюзовой прядкой весьма изящно сочеталась с розовым окрасом самой пони. Через спину были перекинута пара седельных сумок. В синих глазах словно бушевал гневный океан.
— Я… жив?
— Жив?! Ну разумеется ты жив, я ведь только что спасла тебя, под хвост тебя дери! Ты что, нас всех угробить решил?! Если жить надоело, можно было сразу в обрыв прыгнуть, а не нестись на МЕНЯ! У меня, в отличие от тебя, есть ПЛАНЫ, и кстати говоря… из-за тебя сошла лавина. Как ты теперь предлагаешь мне пройти дальше?! Седло на тебя надеть?!
В любой другой ситуации он бы обязательно огрызнулся. В конце концов, если бы в последнее мгновение он не принял решение предотвратить столкновение ценой собственной жизни, они бы оба уже лежали на дне пропасти. Однако ему совсем не хотелось спорить, и дело было даже не громоподобном тоне разгневанной кобылки и не в том, что всего какое-то мгновение назад он был так близок к смерти. Ему просто… не хотелось пререкаться с Ней.
— Прости. Я не хотел подвергать твою жизнь опасности. Я думал, тут никого нет.
— И это повод перекрывать дороги? Каким местом ТЫ вообще думал?
Кобыла злобно фыркнула и отвернулась, дав жеребцу возможность лицезреть свой круп, на котором красовался знак в виде фиолетово-белой звёзды с двумя разноцветными ленточками. Символ магии?
— Извини, я…
— Нет, не надо, — прервала она его уже гораздо более спокойным тоном, удручённо вздохнув. — В конце концов, во всём виновата твоя кьютимарка. — Она вновь повернулась лицом к нему.
— Моя кьютимарка?
— Именно! Три снежинки. Дай угадаю… ты действительно хорош, когда дело касается лыж, не так ли?
— Да, — жеребец слегка смутился. Он знал, что ему практически нет равных в лыжном спорте, но признание вслух собственных заслуг казалось ему несколько вульгарным. — Но как это…
— Наверное, ты считаешь, что мало кто может с тобой тягаться? — кобылка начала обходить его по кругу, как хищник жертву.
— Ну, возможно. Хотя я часто встречал достойных соперников, и…
— Признай: на самом деле тебе кажется, что тебе нет равных.
— Что? Ты меня вообще слушаешь? Я этого не говорил!
— Тебе и не надо, твоя кьютимарка говорит за тебя. По-другому и быть не могло. Ты был самым обычным жеребёнком. Любил играть, имел какие-то увлечения, таланты, склонности, желания… у тебя наверняка были друзья, хотя бы один. Перед тобой был открыт весь мир, у тебя было столько возможностей. А потом у тебя появилась эта метка… это клеймо. И всё. Твоя судьба тут же была определена, кто-то вытянул за тебя твой лотерейный билетик. А потом ты начинаешь… выделяться. Ставишь себя выше других, а кто-то не ставит тебя ни во что. Теперь твоя жизнь связана с лыжами, и ты позволяешь себе то, что не позволил бы больше никто, позволяешь себе пренебрегать безопасностью и здравым смыслом, ведь «уж тебе-то лучше знать», ведь ты такой «особенный». Прямо как сейчас.
— Я же просто не знал, что там кто-то есть, моя кьютимарка тут не при чём!
— Хочешь сказать, если бы у тебя была любая другая кьютимарка, ты действовал бы более осторожно?
— Нет! Да… возможно? Аргх, ты извращаешь мои слова!
— Как думаешь, если бы у меня была другая кьютимарка, я бы смогла поступила вот так?
— Вот так это к…
Не успел он договорить, как вдруг его обволокло бирюзовое сияние, а земля в прямом смысле ушла из-под копыт и оказалась на слишком далёком от него расстоянии.
— М-магия… — пробормотал он, стараясь сохранить самообладание. — Всё-таки твоя к-кютим-марка оз-значает м-магию…
— Дело интерпретаций. — Кобылка вновь вернула жеребца на землю; его ноги по-прежнему подрагивали. — Мне нравится думать, что это скорее талант и усердие. Если у тебя есть определённый задаток, его необходимо развивать, чтобы он не угас, как одинокая звезда. Так уж вышло, что у меня действительно были некоторые таланты к магии, но я никогда не приписывала их своей кьютимарке. Я предпочитала самостоятельно их совершенствовать, и мои уроки привели к тому результату, который ты сейчас имел возможность наблюдать.
— Видишь? Кьютимарки не так уж плохи.
— О, ошибаешься. Несмотря на все мои волевые усилия и работу над собой, она делает меня несколько… высокомерной. Иногда я ловлю себя на том, что воспринимаю свою магию как данность, как счастливый билетик. Иногда я забываю, каких трудов мне стоили мои результаты. Что уж там говорить про общество, которое готово судить о тебе по одной только кьютимарке. Ты когда-нибудь был в Кантерлоте?
— Нет, но я о нём слышал. Там же принцесса живёт!
— Верно, живёт, а ещё управляет академией для одарённых единорогов. Я сама хотела туда попасть одно время, но когда я увидела, как некоторым жеребятам даже не давали шанса пройти экзамен, потому что их кьютимарка была не связана с магией… — её голос вновь приобрёл грозные интонации. — Эти столичные идиоты думают, что раз при рождении им так повезло, то это даёт им право смотреть на нас свысока. И эта зараза… это неравенство, это кичение своей «исключительностью»… всё это вдруг стало нормой. Поэтому тебя могут разлучить с твоим единственным лучшим другом, ведь ему повезло получить кьютимарку раньше, чем тебе! Ведь она у него такая уникальная, наверняка его ждёт успешное будущее, не то что тебя, пони второго сорта! Ты ему больше не чета, какая теперь между вами может быть дружба! Оставь позади годы дружбы, как будто их и не было! Добро пожаловать в классовое общества!
Дабл Даймонд молчал. Её слова пробудили в нём воспоминания — сейчас он уже ничего не знал о своём прошлом, но тогда оно довольно болезненно дало о себе знать.
Тишина всё длилась и длилась, лишь свистел холодный ветер, трепавший их гривы и изредка колыхавший всполохи снега.
— Можешь взять мои лыжи. — Наконец заговорил Даймонд. — С ними тебе будет гораздо проще пройти по снегу. Считай это компенсацией.
— Компенсацией, говоришь… — они окинула взглядом лыжи, которые он уже успел снять. — Ха! Знаешь, лучше оставь их себе, но за идею спасибо. Что если…
Её рог окутало бирюзовое сияние, затем последовала вспышка, и уже в следующее мгновение на её копытах красовались тонкие лыжи, сотканные из такой же бирюзовой материи, что только что покрывала рог.
— И после такого ты ещё жалуешься на кьютимарки?
— Помни, что я тебе сказала: талант и усердие. Я добилась всего своим собственным трудом. Я понимаю, что далеко не каждый единорог так сможет, что уж там говорить про остальных пони, но… над этим мне ещё предстоит поразмыслить.
— Куда ты направляешься? — спросим он, а затем, когда осознал возможную бестактность своего вопроса, добавил, шаркая копытом по земле. — Вдруг я могу тебя проводить, я ведь… ну, знаешь… хорошо ориентируюсь в горах.
— Если честно, я не уверена. — Вздохнула она. — Я просто хотела найти место, чтобы отдохнуть от всех этих эгоистичных пони. Кажется, никто не понимает, как губительна мнимая исключительность. Никто не понимает меня.
— Ну, тут ты не права. — Даймонд поравнялся с единорожкой. — Я тебя понимаю. У меня достаточно сложная ситуация… это долго объяснять.
Кобылка загадочно улыбнулась и левитировала свои седельные сумки на спину жеребца. Они показались ему на удивление тяжёлыми.
— Чудно, будет что по пути послушать. Только сумки несёшь ты. Компенсация, знаешь ли.
Они вместе тронулись по огромному пласту снега, упавшему со склона. Холодное солнце стояло высоко в небе, предвещая долгий, но лёгкий путь.
— Кстати, как тебя зовут? Хотелось бы знать имя того, с кем мне приходится делить дорогу.
— Дабл Даймонд. Но можно просто Дабл. Или просто Даймонд. Главное не «Дай».
На его удивление незнакомка посмеялась над его не самой умной шуткой, за которую ему уже успело стать стыдно. Её смех был таким чистым, лёгким и мелодичным, что ему захотелось непременно рассмешить её снова.
— Очень приятно, Даймонд. Что-то мне подсказывает, что ты действительно тот ещё Даймонд, и дело даже не в том, что ты белый. Меня зовут Старлайт. Старлайт Глиммер.
ТУК-ТУК-ТУК!
Он проснулся.