ФоЭ. Котята в коробке
Глава шестая. Маяк во мраке.
Мугги Таш повернула голову и машинально лизнула стоящую рядом чашку. Пересохший язычок с неприятным хрустом скользнул по грубому пластику, и кобылка недовольно поморщилась.
«Тебе уже тридцать лет, у тебя есть сын… вернее, теперь уже два сына, и всё равно ты временами ведёшь себя как маленькая дурочка. Чудес не бывает, чашка пуста. Она была пуста вчера, и сегодня вода в ней никак не могла появиться. Потому смирись и терпи. Просто терпи».
Кобылка лежала на полу, справа под бок поджался Расти, слева Систу. Они дышали ровно, сопя пересохшими носиками. Прекрасно. Главное, что они дышали. Пока дышали. Мугги перевела взгляд на тусклый стенной светильник, что слабо, вполнакала рассеивал тьму, мерцая, словно огонёк костра. Последний источник света. Возможно, только в этой секции, возможно, во всём убежище целиком — это уже неважно. Когда он погаснет, опустится мрак. И им придётся умирать в полной темноте.
Она слегка подвинулась, меняя положение затёкшего тела, затем глубоко, сладко вздохнула. Хорошо, что воздух чист, пока во всяком случае. Если бы не катастрофа с водой, жизнь была бы весёлой и радостной. Но вода закончилась, а с ней скоро закончится и жизнь.
Подвижки разбудили Систу. Жеребёнок завозился, слабо фыркнул. Затем его шершавый язычок лизнул её солёную от слёз щёку.
— Расскажи, пожалуйста, сказку, — тихо попросил он. — Когда ты говоришь, мне не так страшно.
Мугги улыбнулась. Что ей нравилось в нём больше всего, так это патологическая честность. Нет, действительно, какой другой девятилетний храбрец признается в собственных страхах? Для жеребёнка, сбежавшего из приюта и полгода прожившего на улицах трущобных районов Зеверры, неумение врать просто немыслимо — столь необходимому для выживанию искусству беспризорники учатся сразу. Уж она-то знает это как никто другой. За десять лет работы инспектором Управления Опеки ей довелось повидать всякое.
— Давай подождём, пока проснётся Растик, — предложила Мугги, надеясь, что жеребчик не догадается, как ей не хочется лишний раз ворочать сухим, словно наждак, языком. — Иначе будет нечестно…
Глупые надежды. Услышав шёпот матери, Расти с трудом поднял голову и, улыбнувшись своей волшебной улыбкой, нарочито бодро сказал:
— Я уже не сплю. Лучше рассказывай поскорей.
Застонав про себя, Мугги закрыла глаза, собираясь с мыслями, затем начала повествование:
— В одном маленьком городе, на краю Страшного леса, жила молодая кобыла-знахарка, и звали её Кагга. Была она трудолюбива и здорова, в её доме всегда стояла чистота, а в котле любого гостя и случайного путника ожидала сытная похлёбка из самых вкусных корешков. А ещё у неё была дочь, пошедшая в маму и статью, и добрым нравом. Малышка росла смелой, умной, ловкой и очень быстрой. Когда в школе устроили соревнование по бегу, она заняла лучшее место в классе и получила в награду чудную ленту алого шёлка для гривы, которую с тех пор носила, почти не снимая. Окружающие настолько к этому привыкли, что называли её не иначе как Красная Ленточка.
И вот однажды до Кагги дошло известие, что заболела её свекровь, одиноко живущая в соседней деревне. Кобыла сходила в лес, набрала трав, сварила несколько сильных целебных зелий и сложила в корзинку. Затем позвала Красную Ленточку, дала ей корзину, два солея и сказала: «Вот тебе лекарства и деньги на билеты. Поезжай к бабушке По, ей очень нужна наша помощь».
Малышка кивнула и выбежала из дома. Но, придя на станцию и посмотрев расписание поездов, глубоко задумалась. «Поезд придёт только через два часа. Если я побегу через лес своими копытцами, то окажусь у бабушки всего через час. Ну и зачем мне ждать? И обратно домой пешком вернусь, а на сэкономленные деньги куплю маме кусок нарядной ткани для новой попонки, то-то она обрадуется…»
Мысль о том, что мама дала ей денег на поезд, чтобы дочка как раз НЕ бежала одна через лес, жеребёнке как-то в голову совсем не пришла.
Надо сказать, что Кагга беспокоилась не зря. С недавних пор в Страшном лесу поселился Вулскр — злобный хищный зверь, который жрал всех зверюшек, что были слабее и меньше ростом, а также юных зебрят…
Мугги замолчала. Её дети снова спали, вернее, впали в забытьё. Отличные жеребята, храбрые сердечки. Они всё понимали, несмотря на юный возраст, не скулили и не просили воды, в то время как другие дети выли и закатывали истерики, играя на нервах несчастных родителей. Небо, какой тогда стоял шум. Теперь вокруг стоит апатичная тишина, ни у кого уже просто не осталось сил на скандалы. Все покорно лежат и ждут конца. А что ещё остаётся делать?
Взглянув ещё раз на медленно гаснущий светильник — последний маяк во мраке, она прикрыла уставшие глаза и опустила мордочку на копыта. А ведь как она радовалась, когда узнала, что выиграла в лотерею пропуск в убежище для себя и сына. Ну как выиграла… Дала взятку одному знакомому, работающему в департаменте распределения квот, выложив почти все деньги, что лежали на банковском счёте, и в конце концов получила пару заветных пластиковых браслетов. Но официально то был выигрыш, так что радовалась удаче она с примерным рвением на зависть соседям. Жаль, что жизнь после смерти оказалась такой короткой. И сказку пришлось прервать на самом интересном месте. Том самом, когда Красная Ленточка, осознав, что осталась одна против голодного монстра, принялась действовать самостоятельно, применив на практике знания, полученные на школьных уроках ОТШЗ (основы тактики шпионажа зебр). С помощью лишь ленточки и короткого ножа для сбора трав, всегда лежавшего в знахарской корзинке, она сначала соорудила шипастую ловушку, что сломала Вулскру переднюю лапу, затем заманила зверя в овраг, где выбила камнем его правый глаз, и наконец добила монстра самодельным копьём, наконечник которого смазала экстрактом из матушкиных зелий. По отдельности то были безобидные лекарственные препараты, но, смешанные в определённой пропорции, они становились смертельнейшим ядом. Прикончив врага, жеребёнка, весело насвистывая, отправилась дальше. Посидев у бабушки, откушав пирожков с капустой и клевером, малышка отдала ей лекарства (которых ещё много оставалось в бутылочках), а перед тем, как отправится домой, одолжила у старушки острый топор и прочный железный крюк, на который в камине вешают котелок с похлёбкой. Прицепив крюк к своей седельной сумке, Красная Ленточка вернулась в лес, отсекла у Вускра голову, насадила на крюк и, довольная собственной выдумкой, отправилась в родную деревню. Можно себе представить, как оказались счастливы деревенские жители, увидев голову ненавистного хищника на боку у маленькой жеребёнки. И какой славный праздник они устроили в её честь.
Мугги повела затёкшими плечами и улыбнулась. В её бесподковном детстве сказка звучала немного не так. Гораздо, гораздо скучнее. С какими-то там левыми дровосеками-охотниками и знаменитой репликой Красной Ленточки: «Бабушка-бабушка, а почему у тебя такие жёлтые зубки? Ты что, куришь?» Но после начала войны департамент морали творчески переработал эту и другие классические детские книги. Честное слово, с новыми эпизодами история стала гораздо ярче и динамичнее. Сыновьям обязательно понравится, когда… если они проснутся. Сыновьям…
В первый раз она заметила Систу, стоя в плотной очереди счастливчиков, имеющих пропуск в убежище. Воздух дрожал от рёва сирен и злобных криков перепуганных зебр, небо набухало режущим глаз лавандовым светом, земля мелко вибрировала и стонала, словно от боли. Слёзы подступали к глазам, сердце металось где-то в районе подков, паника рвалась наружу чёрной волной. Расти сопел и вжимался в ноги.
— Да откуда вас так много? — визжал жирный начальник охраны, с ужасом озирая буйную толпу. — И ведь все с пропусками, все с пропусками!
— Так пускай, если с пропусками, — заревел какой-то разъярённый качок с коротко подстриженной гривой. Спортсмен или бандит, а скорее всего и то, и другое сразу. — Ты что, совсем припух нас тут держать? Не видишь, как небо пылает?
Смертоносное свечение видели все. И все понимали, что ничего хорошего от него ждать нельзя. В этот момент между ног Мугги проскочил маленький встрёпанный зебрёнок лет девяти на вид и, смешно стуча копытцами, принялся ввинчиваться в толпу. Одного короткого профессионального взгляда хватило, чтобы кобылка поняла — это её клиент. Худое от постоянного недокорма тельце, свалявшаяся шерсть и грива, затравленный взгляд и несвойственная «домашним» жеребятам решительность. Никакого пропуска на ноге у него, конечно, не было: похоже, малыш решил сам позаботиться о собственном спасении. При его скромных размерах, юркости и царящем вокруг бардаке шансы у него имелись, и шансы неплохие.
Наконец толпа колыхнулась и двинулась вперёд, набирая скорость, словно разъярённый локомотив. Топот, грязные ругательства, рёв сирен, выстрелы и странное, жуткое шипение за спиной, постепенно вытесняющее все остальные звуки. А потом они вошли в прохладу подземелья и, теряя подковы, помчались по покатому пандусу вниз, вниз, навстречу спасительному полумраку убежища.
— Мам, мам! — теребил её Расти за взмокшую гриву. — Там один жеребец сказал слово «бздебец» (1). Что оно значит? Что оно значит, мам?
«Вошли! Мы вошли! — её душа пела от счастья. — Теперь всё будет хорошо!»
Второй раз она увидела его в столовой. Получив две полные миски дурно пахнущего варева, мать и сын устроились за круглым, залитым чем-то липким железным столом и принялись без всякого удовольствия лакать коричневую бурду. Стресс постепенно проходил, натянутые нервы медленно отпускали, словно спущенные с колков гитарные струны. Чумазый жеребёнок, затравленно оглядываясь, подошёл к раздаточному столу и замер, в нерешительности глядя на бойких кобылок, споро разливающих паёк. Рядом с ними, светя каменной мордой, стоял охранник, внимательно следивший, чтобы еду наливали лишь тем, кто показывал пропуск.
Да, можно протиснуться в убежище, но что потом? Сердце Мугги кольнула игла жалости. Посмотрев в свою миску, она решительно встала и тихо подошла к замершему малышу. Вблизи он выглядел ещё более костлявым и жалким. Когда она наклонилась, в ноздри ударил привычный для соцработника запах грязной шерсти и помоев. Запах уличной бесприютности и беды.
— Пойдём со мной, — тихо сказала она.
Он вздрогнул и отшатнулся. Запах сразу стал сильнее, выдавая страх.
— Не бойся. Ты голоден, а у меня есть еда.
Волшебное слово «еда» победило осторожность, и вскоре беглец уже сидел за столом, по уши зарывшись в миску. Слышался только лязг зубов и судорожные глотки. Расти с изумлением уставился на гостя.
— Мам, кто это? — полным восторга голосом спросил он. — Гляди, он трескает, как экскаватор!
— Он просто очень голоден, — тихо ответила кобылка.
— А где его родители?
— Подозреваю, что у него их нет. Как и пропуска. Глупыш проскочил в дверь, когда началась паника, и теперь бродит здесь совсем один.
— Правда? Бедный. Но мы ему поможем?
— Конечно поможем. Ведь это моя работа.
— Пожалуй, я отдам ему то, что не успел съесть. Можно?
— Смотри сам.
Пока маленький проглот так же яростно уничтожал порцию Расти, Мугги, чтобы отвлечься, стала прислушиваться к приглушённой беседе двух жеребцов, только что приземлившихся за соседний столик. Судя по форменным нашивкам на комбезах, то были техники из ремонтной бригады убежища.
— Полный звездец, — хрипло шептал один, трясущимся копытом поправляя мокрую гриву. — Перегруз сто процентов! Сто процентов, Хард! Вместо полутора, влезли больше трёх тысяч. И все с пропусками! Как один!
— А что ты хочешь? Лотерейщики, четыре звезды им в круп! Знаем мы эти кобылятские лотереи! За деньги путёвку в жизнь себе купили.
— И что теперь делать?
— А пёс знает. Наружу же не выгонишь. Да и как проверить, кто честный, а кто нет? Придётся терпеть.
— Вот засада. И так не знаешь, за что хвататься, а тут эти ещё навалились. Кстати, слышал новую корку? Нет? Короче, шестой генератор сдох.
— Что? Вот так сразу?
— Ага. Контроллер накрылся, и вся электроника погорела. Монтажнички в щитке не тот автомат поставили.
— Пони гнойные! И чо?
— И ничо. Стиби с ребятами уже пашут как черти. Слышал бы ты, как они ругаются.
— Догадываюсь. Капец, только заселились, и уже столько поломок. Взять бы этих умельцев из «Сударха» и…
— Ладно, хватит болталкой трепать; жрём и на пост, а то Пьяный Бублик такой пистон за опоздание вставит, на всю бригаду хватит…
Работяги замолчали и как один навалились на еду. Заслушавшаяся кобылка неожиданно обнаружила, что беспризорник перестал есть, полностью опустошив вторую миску, и теперь шушукается о чём-то с Расти.
— Похоронка на батю в начале зимы пришла. Затем музей закрыли, и мамка без работы осталась. Пошла на завод снаряды снаряжать. Эх, лучше бы дома сидела!
— А что случилось?
— Что, что… Взрыв случился. Весь цех в клочки, никто не уцелел. Так я в приют и попал.
— Сильно били?
— Да не, терпеть можно. Старшаки больше промеж себя месились, перед кобылками выделывались; мелких особо не трогали, защищали даже иногда.
— Так чего сбежал?
— Жрать совсем нечего стало. Как весной пайки сократили, так до нас совсем перестало доходить. Ведь жирдяйки, что на кухне работают, харч домой тащат, воспиталки тоже тащат, сычи тащат, все тащат, только бедным сироткам таскать нечего. Ну и сбежали мы. Я и корешок один. Он потом под машину попал, когда мы от торгаша с ворованными яблоками утекали. Даже ржакнуть не успел.
— Жутики. А ты?
— А что я? Выживал. От фараонов бегал, под мостом в старых ящиках ховался. А как сирены услышал, и небо огнём засветилось, дай, думаю, рискну в убежище пролезть, вдруг прокатит. И правда прокатило. Тикаю по коридору, а сам не верю, что живой. Спасибо вам огромное за хавку, последние дни совсем ничего найти не мог, гнилое сено жевал.
— Ничего. Мы тебя сейчас ещё и в душ сводим.
— А я там уже был. Я же не глупый, сразу, как сюда пролез, побежал мыться, чтоб не поняли, что уличный. Да только без толку. Все души закрыты.
— Это ещё почему?
— Воды нет. Пока у душевых тёрся, услышал, как техники промеж себя толкуют. Ну как толкуют — орут аж уши вянут. Так что не я один в курсе оказался. Короче, не работает насос, что из скважины в этот, как его… резервуар воду качает.
— Серьёзно?
— Агасики. Есть только та, что в самом резервуаре налита, и больше ничего. Потому никакой теперь помывки морды и под хвостом, воду будут выдавать только для питья. Но работяги визжали, что её все равно надолго не хватит и что всем скоро прилетит большая звезда под круп.
— О как. Да ладно, как-нибудь обойдёмся. Я могу хоть три дня не пить. Кстати, слушай, а ты не знаешь, что означает слово «бздебец», а то мама не хочет говорить.
— Конечно знаю, это…
Но тут мама громко кашлянула, и диалог прервался на самом интересном месте.
Из столовой ушли втроём. Расти настоял на том, чтобы взять Систу с собой, да и Мугги не хотела бросать малыша одного, тем более что сейчас их социальное положение полностью сравнялось. Они сами стали бродягами без дома и будущего, жалкими ошмётками погибшего мира. А бродягам свойственно сбиваться в группы, так проще выжить. Никаких комнат для раздельного проживания в убежище не было. Оно вообще не было рассчитано на длительное использование. Максимальный срок пребывания спасённых составлял сорок пять суток. Затем уцелевшие должны были выйти наружу и начать строить новую счастливую жизнь. В мире, очистившемся от грязных пони и их фальшивых богинь. Вот только до этого светлого дня нужно было ещё дожить.
Спальные места располагались в боковых проходах. То были простые листы толстой фанеры, лежащие на полу и покрытые слоем мягкого пластика. Ни подушек, ни белья, выбирай любое и спи. Мугги с жеребятами заняла лёжку поближе к вентилятору и устало вытянула ноги. Впрочем, полные энергии мальчишки спать не хотели.
— Мам, мы поиграем в «три шарика»? — спросил Расти, дрожа от нетерпения. То была его любимая игра и, похоже, ему очень хотелось произвести впечатление на нового товарища.
— Идите, — вздохнула она.
Так началась их жизнь после смерти.
Известие, что воды мало и её нужно всеми силами экономить, произвело эффект разорвавшейся бомбы. От ругани и жалоб чуть было не рухнули древние каменные стены. В день полагалось по полтора литра воды на гриву, и это всё. Мугги приуныла, ведь и без того скудный паёк приходилось делить на троих. К её чести надо сказать, что мысль бросить Систу ни разу не пришла ей в голову. Зебрёнок отлично сошёлся с Расти и весело играл с ним и другой малышнёй в узких коридорах, беззаботно стуча копытцами по грубому камню пола, но вот взрослую кобылку явно опасался. Мугги чувствовала, что он ей не доверяет, и прекрасно понимала причину. Слишком рано столкнувшись с одиночеством и равнодушием со стороны взрослых, Систу больше всего на свете боялся вновь оказаться преданным, вновь ощутить чувство разочарования и пустоты. Угрюмо поглядывая на Мугги сквозь непослушную чёлку вечно спутанной гривы, он старался держатся от неё подальше, а спать ложился всегда так, чтобы между ним и самозваной опекуншей обязательно оказывался Расти. Умная кобылка не пыталась сама форсировать события, прекрасно понимая, что найдёнышу нужно просто научиться доверять ей.
Плотина отчуждения рухнула через три дня. Правда, для этого понадобилась перестрелка в туннелях — первая, но далеко не последняя. Незадолго до того Мугги предложила детям хорошенько изучить убежище и поискать оставшиеся с прежних времён сокровища. Тупо валяться на подстилках и болтать с соседями, уныло по десятому кругу обсасывая одни и те же темы в ожидании раздачи очередной порции пищи было невыносимо, деятельной кобылке хотелось двигаться. Идея поиграть в расхитителей гробниц оказалась встречена с огромным энтузиазмом, и, наспех собрав свои немногочисленные пожитки, неугомонная троица двинулась на поиски приключений. А кто ищет, тот обязательно найдёт, правда, иногда гораздо больше, чем нужно. Вывернув в Синий коридор — одну из трёх основных магистралей убежища — весёлая семейка услышала впереди громкие крики и визг.
— О, опять это слово! — вскинулся Расти. — Ну, уж теперь-то…
— Бежим обратно, быстрее! Иначе…
Договорить Мугги не успела. Грянул выстрел, затем другой. Визг сменился на вой, загрохотали панические копыта. Толпа перепуганных зебр ломанулась по коридору, спасаясь от опасности. Систу схватил Расти зубами за гриву и резко оттащил в сторону, уводя с оси несущегося потока. Проделано это было на удивление быстро и сильно, несмотря на то, что найдёныш был на год младше и ниже своего старшего «братишки». Явно сказался большой опыт выживания на улицах столицы. Кобылку отнесло было в другую сторону, но как только толпа схлынула и стихли выстрелы, она тотчас подскочила к жеребятам.
— Все целы? — быстро спросила она. Систу коротко кивнул, а Расти принялся многословно возмущаться и ругать глупых дядек, устроивших пальбу в коридоре, полном зебр.
— Сидите здесь, никуда не уходите, — коротко приказала Мугги, в упор глядя на найдёныша. От него в подобных делах проку было явно больше, чем от чересчур впечатлительного сына. Затем она встала и пошла вперёд, туда, где в полумраке виднелись упавшие тела.
— Не надо туда идти! — в отчаянии выкрикнул Систу. — Они тебя убьют!
— Отставить панику! — рявкнула она, ускоряя шаг.
Кобылка не боялась, так как видела, что палить больше некому. Парочка сцепившихся непонятно из-за чего «дуэлянтов» устроила стрельбу в упор, ни одна пуля не пропала даром. Они лежали морда к морде, и кровь широкими ручейками струилась по полу. Третья, по всей вероятности, случайная жертва — пожилая грузная кобыла — ещё слабо дёргалась, но то была предсмертная агония. Быстро осмотрев всех троих, Мугги убедилась, что помощь оказывать некому. Кобылка досадливо тряхнула гривой. По долгу службы ей часто приходилось посещать места семейных скандалов со смертельным исходом и даже укрываться от пуль во время разборок враждующих банд в трущобах, потому её совсем не пугал запах и вид свежей крови. Ко всему можно привыкнуть, даже к такому. Обычно, пока полиция осматривала место очередной бойни, а угрюмые санитары паковали тела в пластиковые мешки, она, приветливо улыбаясь, вытирала носики осиротевшим жеребятам и успокаивала выживших взрослых, стараясь не думать об их дальнейшей судьбе.
Убедившись, что пострадавшим помощь уже не понадобится, кобылка решила позаботиться о себе и детях. Внимательно оглядевшись по сторонам и удостоверившись в отсутствии чужих глаз, она, быстро нагнувшись, сняла с ноги одного из убитых оранжевый пластиковый браслет. Пропуск в убежище. Путёвка в жизнь. Затем подобрала отлетевший к самой стене восьмимиллиметровый «Фаурнинг», который мог пригодиться в коридорах постепенно скатывающегося в анархию убежища, и вернулась к истосковавшимся жеребятам. Расти тут же обхватил маму передними ногами.
— Не нужно тебе было туда идти, — осуждающим тоном заявил он. Систу молчал, но, судя по выражению недобро блестящих глаз, найдёныш думал о том же.
— Всё в порядке, милые мои, — улыбнулась она. — Поверьте, я знала, что делала. А теперь давайте наперегонки! Посмотрим, кто первый добежит до поворота!
Десятком коридоров и комнат спустя, найдя тихий, укромный уголок, кобылка опустилась на пол и поманила жеребят к себе.
— Растик, садись у входа, — приказала она. — Оставайся на месте и внимательно следи, чтобы никто не подошёл незамеченным.
— Но мам…
— Не мамкай. Поиграем в гангстеров. Ты будешь часовым, стоящим на стрёме. Всё ясно? Так, теперь ты, юный полосатый герой. Подходи и садись ближе.
Систу с изумлением уставился на неё, затем молча подчинился, при этом набычившись, как маленький буйволёнок.
— Дай-ка сюда свою правую лапу, спасибо… — продолжала командовать Мугги, быстро доставая браслет. Расстегнув защёлку, она натянула его на тонкую ножку и сжала до щелчка. — Ну как, не жмёт?
— Нет! — потрясённо выдохнул малыш и, не веря собственным глазам, уставился на новое украшение. — Это… это…
— Носи на здоровье!
Внезапно Систу сжался, словно от удара, его глаза наполнились слезами. В следующее мгновение он заревел и принялся яростно сдирать браслет с ноги.
— Нет… не надо… я не хочу! — всхлипывая, повторял он.
Мугги с изумлением уставилась на зебрёнка, затем крепко прижала его к себе.
— Ты что, глупый? Эта штука не кусается!
— Я знаю, ты дала мне его только потому, что хочешь прогнать! Я вам не нужен! Я никому не нужен! — скулил малыш. — Все меня гонят и орут! За что? Что я вам плохого сделал?
Мысленно ругая себя последними словами, кобылка принялась утешать рыдающего Систу. Нет, правда, ей и в голову не могло прийти, что глупыш истолкует её поступок подобным образом. Хотя могла бы и догадаться, при её-то опыте работы с брошенными детьми. Подбежал Расти. Вдвоём им с трудом удалось успокоить беднягу и убедить, что никто его бросать не собирается. Постепенно малыш перестал плакать и затих, прижимаясь своим худеньким тельцем к боку Мугги. Затем посмотрел на кобылку долгим, внимательным взглядом.
— Так ты обещаешь, что не бросишь меня? — тихо спросил он.
— Клянусь, — так же тихо ответила Мугги и улыбнулась, когда его сопливый нос уткнулся ей в грудь.
С тех пор Систу больше не избегал контакта и вообще старался держаться к ней как можно ближе. Позже он сознался, насколько его потряс сам факт того, что она в одиночку пошла в жуткий, заполненный трупами коридор только ради того, чтобы достать пропуск ему, никому не нужному беспризорнику. И случившийся затем нервный срыв оказался последним отголоском страха вновь оказаться преданным. Теперь этот страх ушёл, малыш стал оттаивать, постепенно превращаясь из угрюмого заморыша в обычного беззаботного жеребёнка.
Опасаясь, что внимательные соседи по месту ночёвки заметят неожиданное появление пропуска у Систу и донесут охране, семейство благоразумно перебралось в другой конец убежища, благо, его размеры и количество обитателей позволяло это сделать. Но и там, куда они перебрались, царила всё та же нездоровая атмосфера. Страх перед будущим, недостаток воды, отвратительная пища и общая скученность буквально сводили зебр с ума. Некоторые становились жутко агрессивными, готовыми кинуться в драку по любому, самому ничтожному поводу. Тут очень помог пистолет, который кобылка постоянно носила в нагрудной сумке; благо, пользоваться оружием она научилась ещё когда ходила на занятия по «Основам военной подготовки», проводившиеся на работе. К счастью, стрелять на поражение пока ни разу не пришлось: хватало просто продемонстрировать оружие и звонко взвести курок. Но подобные злобные отморозки встречались довольно редко. Большинство обитателей убежища с каждым днём всё глубже погружались в апатию, другие же отчаянно искали утешения. И Мугги, привыкшая работать с потерявшими надежду беднягами, неожиданно открыла для себя огромное поле для деятельности. Пока жеребята с радостными воплями носились по пыльным коридорам, пачкая свою и без того грязную шёрстку, их мама ходила из помещения в помещение, поднимая настроение тем, кто больше всего в этом нуждался. Постепенно к ней самой стали приходить за поддержкой совершенно незнакомые зебры, при этом уважительно называя не иначе как «мудрой матерью». Такое неожиданное признание поставило кобылку в тупик, но все попытки объяснить гостям, что она не является матриархом и не может ей стать, так как слишком молода и не обладает необходимыми для этого качествами, ни к чему не привели. Выжившим требовалось утешение, и их совсем не интересовало, носила ли она на поверхности серый плащ с капюшоном или нет, тем более что Мудрых матерей в убежище оказалось всего три, и они, как можно догадаться, были очень и очень заняты.
Шло время, и Мугги перестала считать дни, ибо отследить течение суток в месте, где всё время горит свет, оказалось сложно, да и не особенно нужно. Теперь привычные недели, дни и часы заменила более актуальная связка «завтрак-обед-ужин». Постепенно выдача пищи стала единственным светлым пятном в унылом подземном существовании, несмотря на скромные размеры пайков. Впрочем, еды, пусть даже и не слишком качественной, на складах лежало много. Хуже дело обстояло с водой. Её выдавали всё меньше и меньше. Нарастающая жажда победила апатию и вызвала сильное озлобление. Матери, чьи жеребята непрерывно просили пить, готовы были разорвать кого угодно за лишнюю чашку воды, постепенно перенося свою ярость с соседей на работников убежища и руководство. Первые несколько вспышек охранники смогли погасить, но когда по громкой связи объявили, что дневная норма выдачи уменьшится до одной кружки в день, начался бунт. Толпа решительно настроенных громил, подстрекаемая выкриками из толпы, что, дескать, начальнички прибрали к копытам все запасы, тогда как остальные вынуждены влажные стены языками облизывать, ринулась на штурм административного крыла. Огонь охраны и две пулемётные турели не смогли остановить натиск, и, оставив в коридоре почти сотню трупов, бунтовщики прорвались внутрь, буквально размазав по стенам немногочисленных защитников. Впрочем, там их ждало жгучее разочарование: никаких доверху набитых деликатесами складов и цистерн, полных чистейшей воды из целебных зебразийских источников они не нашли. Погромщики обнаружили лишь несколько бочек с водой и небольшой запас армейских пайков. И ещё долго потом «победители» убивали друг друга, сражаясь за крохи захваченных ресурсов.
Смерть главных горлопанов на время снизила напряжённость. Были выбраны новые руководители из числа авторитетных зебр, выдача продовольствия возобновилась. К сожалению, воды от всех этих пертурбаций больше не стало. Резервуар стремительно пустел, а все попытки запустить насосную станцию, качающую воду из артезианских скважин, ни к чему не привели — всё насосное оборудование оказалось неработоспособным, причём изначально. Смерть от жажды из абстракции превращалась в реальность. Последние пару дней выжившие получали по полкружки вонючей мутной бурды, перемешанной с песком и илом — то выкачивали остатки драгоценной жидкости со дна резервуара. Затем на дверях всех пунктов раздачи питания появились бумажки с лаконичной надписью «Вода кончилась», и вместо мисок с похлёбкой стали выдавать прессованные брикеты продпайков, сухих как глина. Мугги, испугавшись, что начнётся очередной бунт, благоразумно спряталась вместе с жеребятами в тупиковом коридоре, заваленном мусором и провонявшем запахом мочи и навоза, но стрельбы и драк больше не было. Был безнадёжный плач и вой сотен глоток, были крики проклятия и нестройное пение молитв. Всех обитателей убежища охватило тупое безнадёжное отчаяние.
Несколько часов спустя, проходя мимо одного из ведущих на поверхность выходов, кобылка и жеребята увидели странное оживление среди собравшейся у двери толпы.
— Что здесь происходит? — спросила Мугги у молодой растрёпанной мамаши, прижимавшей к груди такого же растрёпанного жеребёнка.
— Несколько безумцев решили выйти наружу и посмотреть, что там творится, — ответила та, тряхнув грязной, спутанной гривой. В её широко раскрытых глазах светился ужас напополам с надеждой. — И если у них всё получится…
— Молитесь! — истерично завопила какая-то старуха, потрясая передними копытами. — Молитесь все, чтобы они вернулись и принесли благую весть!
— Славься, небесный Свет
И наших Предков Духи,
Что дают обет
К забвению быть глухи…
— надтреснутым голосом торопливо затянула собеседница, и выражение её глаз стало совсем безумным. Мугги поспешно отошла в сторону, волоча за собой сыновей.
Внезапно послышалось гудение, затем громкий скрежет, и дверь шлюза медленно открылась. Все инстинктивно подались вперёд, пытаясь разглядеть, что происходит внутри. Следом раздались испуганные крики. Несколько жеребцов быстро протиснулись внутрь и вынесли на копытах скорчившееся тело. Решительно пронеся его сквозь толпу, они уложили спасённого на кусок брезента.
— Почему ты один, Пек? Где остальные? — дрожащим от напряжения голосом спросил высокий жеребец.
— Все… кха… кха… померли. Я — единственный, кто… кха… кха… — пробормотал Пек, глядя на обступивших его зебр безумными глазами. — Дополз…
Затем он начал дико кашлять. Из его рта во все стороны полетели какие-то кровавые ошмётки. Подбежала кобылка с медицинской сумкой на боку. Быстро достав из неё какой-то баллончик, она несколько раз фыркнула аэрозольным облаком в искажённую мордочку несчастного. Тот перестал кашлять и с болезненным стоном втянул воздух.
— Что снаружи? — загалдели стоящие вокруг.
— Снаружи? — протянул Пек с каким-то детским всхлипом. — Снаружи смерть! Зе… зелёное пламя… всё горит… дым… развалины… никого…
Он вновь принялся кашлять. Жеребцы переглянулись и потащили его прочь. Кобылка-медсестричка торопливо зацокала следом. Наступила гробовая тишина. Все молча смотрели им вслед, словно от этого зависела их жизнь. Систу потеребил Мугги копытцем за плечо.
— Мы все умрём? Мам, это конец, да? — тихо спросил он.
Кобылка внимательно посмотрела в серьёзные глаза малыша и поняла, что просто не может сказать ему неправду.
— Да. Это конец, — глухо проговорила она и крепко прижала сыновей к груди.
Мугги не отрываясь глядела на слабо мерцающий светильник — последний маяк в окружающем мраке. Скоро он погаснет, придёт тьма, а за ней и смерть. Поскорей бы. Если б не дети, она бы уже давно пустила себе пулю в голову. Нет. Дурные мысли. Нельзя думать о таких нехороших вещах. Слабо улыбнувшись, кобылка потёрлась щекой о тёплый загривок Расти и внезапно тихо заговорила:
Постучись ко мне в дверь — я открою.
Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За пустыней, за ветром и зноем,
И домой не вернусь никогда
Твоего я не слышала стона,
Хлеба ты у меня не просил.
Принеси же мне веточку клёна
Или просто травинок зелёных,
Как ты прошлой весной приносил.
Принеси же мне горсточку чистой,
Зебразийской студёной воды,
И с головки твоей золотистой
Я кровавые смою следы. (2)
Запрещённое цензурой стихотворение великой зебриканской поэтессы Анси Ахаман, написанное в первые годы войны и ходившее в списках среди любителей столичной поэзии, внезапно показалось ей очень уместным для прощания. Прощания с миром, с детьми, со всей своей непутёвой жизнью. Кобылка слабо вздохнула и закрыла усталые пересохшие глаза. Доброй ночи, малышка Мугги. И пусть тебе приснится хороший сон.
___________________________________________________
(1) Бздебец (зебр. разгов.) «Простите, но мне кажется, нас всех ожидают крупные неприятности».
(2) Слегка изменённый отрывок стихотворения Анны Ахматовой «Памяти Вали».