Неизведанная земля
Глава 10. Прятки с тенью
— Хитрый он, гад, за версту живых пони чует, — говорил Кациг, крупный коричневато-серый жеребец средних лет с низким, хрипловатым и уверенным голосом. — Мы б его уже давно поймали, ежели бы он таким изворотливым не был. Знает, Горын его побери, что с несколькими дружинниками ему не справиться, вот и не подставляется. А по одному на него ходить — всё равно что кормить задаром.
— А как у вас обычно с такими тварями справляются? — спросил Гринланд.
— Как-как… как получится, так и справляются, — ответил сотник. — А вообще, есть только три надёжных способа уничтожить упыря: это обезглавить, сжечь дотла или показать солнцу.
— Как это — показать солнцу? — не понял единорог.
— Солнечного света он боится, — пояснил жеребец. — Он его жжёт пуще огня, потому упырь днём прячется и спит, а выходит только ночью. Эх, знать бы, где его логово…
Когда Гринланд перевёл спутникам то, о чём ему рассказал сотник, Арн вдруг спросил:
— А как же осиновый кол в сердце?
— Чего? — удивлённо спросил Кациг.
— У нас считается, что пони, пьющих кровь, можно убить, вонзив им в сердце осиновый кол, — объяснил Гринланд. — Хоть это и выдумки, но, может, под этим что-то есть?
— Да хоть в гузно ему кол вонзите, — хохотнул сотник. — Чихал он на такие раны, всё на нём как на собаке затягивается. Говорю же: только если голову рубить, толк будет.
— А почему вы сказали, что по одному на него охотиться не имеет смысла? — спросил Арн.
— Я бы лучше на медведя пошёл в одиночку с одной рогатиной, чем на упыря. Сволочь эта мало того, что незаметная и быстрая, что гадюка, так ещё и колдовством каким-то владеет. Он когда нападает, так жертва на месте замирает, и ни крикнуть, ни убежать, ни отпор дать не может. Только если воля дюже сильная, сопротивляться можно, и то только по слухам.
— И что вы предлагаете? — решил перейти к делу барон.
— А это вы мне скажите, что вы можете, — ответил Кациг. — Кабы я знал, на что ваши чары способны, я бы, может, и придумал чего.
— Мы не воины и не охотники, — повторил Гринланд слова Уайт Клематис. — Потому мы вряд ли сможем помочь вам в махании мечами. Но, я думаю, у княжеской дружины с этим и так всё должно быть в порядке.
— Грязную работу мы можем сделать и сами, — подтвердил сотник. — Вот если бы вы как-то выследили, где он днюет, или заманили бы его в ловушку, это была бы хорошая помощь. А то, может, вы как-нибудь могли бы защитить от его колдовства? У меня найдутся молодцы, которые даже в одиночку ему бы трёпку задали, если бы не его чары. Белег, мой десятник, как-то поспорил, что сможет ночью перерубить мечом нетопыря на лету, так после этого с ним больше никто не спорит, даже что солнце завтра взойдёт.
— А где он обитает, известно? Одно дело, если он только вокруг своей берлоги охотится, и совсем другое — если за ним через пол-Комонии бегать придётся.
— Так известное дело, его только на двух дорогах видали — из Даждина и из Копины. Стало быть, там где-то он в лесах и обитается.
Гринланд задумался.
— Я могу попытаться защитить вас от его воздействия, а если получится, то и чутьё на живых пони ему отбить. Но для этого я должен его увидеть сам. Мне нужно знать, с чем мы имеем дело.
— Вот с этим будет трудно, — заявил Кациг. — Из тех, кто его видел, мало кто смог об этом рассказать, а ещё меньше — протянули больше одного дня. Мы и о нём самом-то узнали, только потому что мёртвых пони стали на дорогах находить.
— Скажите, герр Кациг, а чувствует он только пони? — спросил Гельмут.
Сотник окинул грифона взглядом.
— Вот уж не знаю, не спрашивал. Но зверей лесных он, вроде как, не трогает, так что, может, и вас, пернатых, не тронет. Но на вашем месте я бы на это не рассчитывал.
— Мы можем подстраховать Гринланда, когда он будет его искать, — предложил грифон. — Заодно и проверим, что он думает о таких, как мы.
— Это может сработать, — согласился единорог. — К тому же, вы можете не ходить прямо за мной, а быть в небе, тогда, может, он на вас и внимания не обратит.
— Я надеюсь, вы знаете, что делаете. Это очень опасная тварь, — произнёс сотник.
Вылазку было решено совершить через три дня, когда небо не будет затянуто тучами и лунный свет позволит видеть хоть что-то. Единорог взял на себя роль одновременно и охотника, и приманки, тогда как грифоны были разведчиками и прикрытием Гринланда, а если понадобится, то могли стать и загонщиками. Гельмут и Арн парили над верхушками деревьев невдалеке от командира, высматривая лес и дорогу впереди и по сторонам, Ульрих шёл по земле на некотором отдалении позади него, прикрывая спину и будучи готовым прийти на помощь по первому сигналу. Колд Фронту досталась роль наблюдателя. Он летел на большой высоте, осматривая всё вокруг и наблюдая за группой, и также был готов быстро спикировать и прийти на выручку в случае опасности. Гринланд поначалу вообще не хотел брать его на охоту, потому что считал, что второй пони может отпугнуть упыря, но пегас заявил, что не хочет отсиживаться, пока они рискуют собой, ловя эту тварь, и настоял на своём участии.
Гринланд решил, что если у этой твари есть хоть какой-то интеллект, она и охотиться должна не в гуще леса, а по дорогам, где есть хоть какой-то шанс найти добычу в виде ночующих пони. Поэтому группа не стала забираться в чащу, где не было видно ни зги, и пошла по лесной дороге, ведущей на Копину.
Единорог старался двигаться как можно тише, пристально прислушиваясь к окружающим звукам. Несколько раз ему казалось, что он слышит из леса какое-то движение. Тогда он замирал, готовя заклинание щита — Дискорд его знает, подействует ли на упыря парализующее заклинание, а щит защитит от него наверняка — и внимательно вслушивался. Грифоны, замечая это, облетали ближайший участок леса и, ничего не обнаружив, давали знак «чисто».
Нервы единорога были напряжены, и с каждой такой остановкой напряжение всё возрастало. Постепенно остановки стали происходить чаще. Грифоны залетали в лес на всё меньшее расстояние — их эта охота тоже начала утомлять. Гринланд понял, что дальше так продолжать нельзя — если он будет останавливаться на каждый шелест травы, то никаких нервов не хватит продолжать так хоть сколько-нибудь долго, а если он будет игнорировать эти шорохи, то он боялся, что может пропустить реальную опасность. Поэтому он подал знак сопровождающим и пошёл обратно в Комониград. Первая вылазка окончилась ничем.
Вторая вылазка состоялась следующей ночью. В этот раз Гринланд рассчитывал пройти как можно дальше — если уж упырь и охотится возле столицы, то наверняка не у самих её стен, иначе бы его давно поймали. Файндер объяснил ему, как творить то поисковое заклинание, которое он использовал в лесу за хребтом Краллен, когда они ещё не вышли к деревне. Оно оказалось довольно сложным, и у Гринланда пока не всегда получалось сотворить его с первого раза.
Единорог по-прежнему внимательно прислушивался к звукам из леса, но уже не останавливался при каждом шорохе. Он научился определять некоторые шумы, которые явно были вызваны ветром, и не отвлекался на них, заостряя внимание только на тех, природу которых не мог определить. Впрочем, прошло уже довольно много времени, но встретить упыря так и не получилось. Гринланд уже собирался повернуть назад, решив, что и сегодня охота не принесла плодов, когда его внимание привлёк Колд Фронт. Он спустился на землю и сказал:
— Там впереди на дороге кто-то есть. Я видел свет от костра.
— Далеко?
— Не очень, минут пятнадцать ходу.
— Тогда надо пойти и поздороваться, — решил единорог.
Через некоторое время впереди чуть в стороне от дороги на небольшой поляне действительно показался костёр. Возле него сидел один силуэт и стояла четырёхколёсная телега — видимо, одинокий торговец, идущий из Копины в Комониград, страдал бессонницей.
Когда Гринланд подошёл к стоянке, пегас и грифоны приземлились возле него, и они вместе вышли из тени на свет костра. Здесь действительно сидел только один пони. Это был жеребец средних лет в серой накидке. Он грелся у огня, а на пришельцев бросил лишь мимолётный взгляд, словно встречал таких, как они, постоянно.
— Приветствую, добрый пони, — поздоровался Гринланд.
— И вам здравствовать, — тихим голосом ответил жеребец и, наконец, посмотрел на него. — Чем обязан?
— Меня зовут Гринланд Спаркл, это Колд Фронт, Арн, Гельмут, Ульрих, — представил единорог себя и своих спутников.
— Бран, приятно познакомиться, — ответил жеребец и протянул ему копыто.
Гринланд ответил на копытопожатие и спросил:
— Давно вы здесь сидите, Бран?
— С заката, — ответил тот. — Пережду ночь и пойду в Комониград.
— Вы торговец?
— Да, — отчего-то усмехнулся жеребец и снова повернулся к костру. — Везу из Копины глиняные горшки.
— И вы не видели здесь ничего странного? Я имею в виду, на этой дороге в последнее время? — спросил Гринланд.
— Ну, вы вот пришли. Достаточно странно? — не то пошутил, не то серьёзно ответил Бран с полуулыбкой.
— Бран, не подумайте, что я вам угрожаю, я лишь хочу вас предупредить. Не стоит сейчас ходить по этим дорогам в одиночку.
— А что такое? — спросил торговец без должного интереса, будто лишь из вежливости.
— Завелась тут одна тварь… нехорошая. Говорят, на пони нападает. Так что лучше бы вам проявить осторожность.
Жеребец ничего не ответил. Он молча глядел на начинающий гаснуть костёр, и когда молчание затянулось, он поднял взгляд на луну и произнёс:
— Хорошая сегодня ночь, тихая, спокойная. Люблю такие ночи. Луна с этим силуэтом… Вы знаете, Гринланд, он ведь там был не всегда.
Единорог посмотрел на собеседника с удивлением, но мгновение спустя понял, что удивляться тут нечему. Конечно, комонийцы ведь не были слепыми. Найтмер Мун была изгнана меньше века назад. Может, живых свидетелей появления силуэта единорога на луне здесь уже и не осталось, но за каких-то три-четыре поколения такое событие не может забыться.
— Знаю, — ответил Гринланд.
Пришельцы за время разговора стянулись вплотную к костру и грелись — ночь была довольно холодной. Грифоны подкинули ещё хвороста, и почти потухший уже костёр разгорелся снова. Они не понимали, о чём идёт разговор, но решили, что будь это что-то важное, командир бы сообщил им, и теперь просто тихо перешёптывались между собой.
— Знаете, Бран, обычно местные пони удивляются при виде нас и даже побаиваются, — произнёс Гринланд. — А вы нас не испугались, будто раньше видели единорогов, пегасов и грифонов.
— И зачем мне вас бояться? — просто спросил жеребец. — Вы пришли спокойно и сами со мной заговорили. Вы явно не разбойники. У тех разговор другой, более короткий.
— И то правда, — согласился единорог.
Костёр потрескивал сыроватым хворостом, и это был, пожалуй, единственный звук, слышимый в лагере. Была глубокая безветренная ночь, и вокруг стояла тишина, которую пони редко может услышать. Не та густая, зловещая и мёртвая тишина, что была на Болоте, но живая и спящая. Всё вокруг спало. Лес спал. Спала и вся Комония. Не спали только трое пони и трое грифонов, что сидели у костра. Казалось, что неровные ряды высоких сосен и густых елей, словно безмолвные стражи, ограждают мир пони от какого-то другого, неизвестного и совершенно непонятного мира, что в черноте между ними кроется что-то, чего не видел ни один пони и чего ни один пони никогда не увидит, и что во всём мире сейчас существуют только эта поляна и дорога.
— Кто привык вглядываться во тьму, ослепнет от света свечи. Помните это, — вдруг произнёс Бран.
— Что? — удивился Гринланд. — Вы это к чему?
Жеребец не ответил, а лишь загадочно улыбнулся:
— Спать уже пора… Вы можете остаться у костра, а я пойду… — Бран встал, потянулся и пошёл к повозке.
— Доброй ночи, — ответил единорог. — Только будьте осторожны.
— Со мной ничего не случится, — заверил тот.
Ещё около минуты пони и грифоны молча сидели, после чего Гельмут полушёпотом произнёс:
— Я не понял, о чём вы говорили, но даже мне показалось, что с этим пони что-то не так. Почему он сидел здесь один так долго? Сейчас ведь уже за полночь.
Гринланд пожал плечами и ответил:
— Я уже перестаю удивляться тому, что вижу здесь. Хотя… в Эквестрии тоже странных пони хватает.
Барон решил остаться на этой стоянке до рассвета и отправил Колд Фронта в Комониград, чтобы предупредить остальных о том, что группа задерживается. Было бы неправильным бросить торговца здесь одного, когда в этих местах бродит упырь. Сам жеребец, скорее всего, продолжит путь ближе к полудню, когда группа уже уйдёт, но к этому времени лес станет безопасен.
— Как интересно жизнь поворачивается, — проговорил Арн. — Сколько лет грифоны жили в горах, и никто даже представить не мог, что под боком у нас целая неизвестная страна пони.
— Mein Vater sagte oft, dass es den Greifen an Neugier fehlt[1], — сказал Ульрих. — Als er jung war, er wollte einen Wanderer sein, aber es war schwierig damals in Greiffenstein zu wandern. Und jetzt… Jetzt ist er zu alt dafür. Ich wandere anstatt ihm[2].
— Да. Я вообще сначала был удивлён, что король Гровер согласился на эту экспедицию, — произнёс Гельмут. — Хотя, с его приходом в Гриффонстоуне многое начало меняться. Наверно, это к лучшему. Многие со мной не согласятся, но как по мне, они путают цивилизованность со слабостью.
— Хочешь сказать, популярность Гровера не такая большая, как о ней говорят? — спросил Гринланд.
— Как сказать… До Селестии с её культом личности ему, конечно, далеко, но всё же он имеет неплохую поддержку среди грифонов. Иначе он бы просто не взошёл на престол.
— Я попрошу! Ты всё же с эквестрийским бароном говоришь, — для порядка возмутился Гринланд. — И вообще, а как же его Идол Борея?
— Ну так и я не последний из грифонов! Будем титулами мериться? — рассмеялся Гельмут. — А Идол Борея — лишь символ. Символ власти, символ грифоньего единства… регалия, в общем. Ты же не думаешь, что с помощью одного лишь куска золота можно создать целое королевство?
— А я всё же считаю, что с его стороны было гениальным ходом принести какой-то непонятный старый артефакт и сделать его сакральным символом своей власти, — сказал Арн. — Кем бы он был без него? Очередным выскочкой? Не он первый, не он последний. А так у него есть Идол, и никто ему перечить не смеет.
— Не спорю, — ответил старший грифон. — Грифонам проще поверить в своё единство, когда они видят его материальное воплощение, так уж мы мыслим. Но всё-таки, если бы не харизма Гровера и его умение вдохновлять, никакой Идол бы ему не помог.
Единорог и три грифона всю ночь поддерживали костёр, прислушиваясь к тихим шорохам ночного леса, но ночь была спокойной, и ничего особенного до рассвета не произошло. Едва первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, отряд отправился назад в город.
Уходя на третью вылазку, Гринланд уже не был так уверен, что в этом вообще есть смысл. Первые две оказались пустой тратой времени, и теперь ему казалось, что они избрали неверную тактику, и упырь специально сторонится их. Гринланд решил, что если и в этот раз они не найдут и следа твари, то придётся пересматривать план.
На этот раз барон отправился по дороге на Даждин. Ночь была более ветреной, чем предыдущие две, и группа гораздо реже останавливалась по пути, при этом двигаясь быстрее, чем раньше. Гринланд уже практически не прислушивался к шорохам из леса, лишь иногда творя поисковое заклинание Файндера, и вообще его внимание было существенно слабее, чем в первые две вылазки. Возможно, поэтому на втором часу пути он не заметил нечто странное.
Единорог шёл совершенно механически, полностью погрузившись в свои мысли. Уделяй он чуть больше внимания охоте, он бы обязательно заметил изменение своего состояния, но неудачи первых двух вылазок подточили его уверенность. Пробиться в его разум смог только пронзительный ястребиный крик. Два грифона спикировали на землю совсем рядом с ним.
— Гринланд! — гаркнул Гельмут.
Повернуться было очень сложно. Хотелось просто проигнорировать раздражитель и идти дальше. Но где-то на краю разума появилась мысль о том, насколько всё неправильно. Единорог ухватился за неё как за единственный якорь, связывающий его с реальностью. Почему он просто продолжает идти? Куда он идёт? Ведь он сейчас… на охоте! Он охотится на опасного хищника! А тот голос, который его окликнул… знакомый… голос его товарища.
Пришлось приложить огромные усилия воли, чтобы остановиться. Но едва Гринланд сделал это, в мир вернулись звуки, у него расширилось поле зрения, словно он вышел из тоннеля, и он осознал, что последние пару минут крутил в голове одну и ту же мысль, настолько короткую и незначительную, что в ней буквально не было места смыслу. С разума словно сняли полог, ограждающий его не только от внешнего мира, но и от самого себя.
Гельмут и Арн в метре от него навалились на что-то, прижимая к земле. Оно было живым и вырывалось, издавая яростные хрипы, норовило укусить старшего грифона.
Это был пони, не очень крупный. Рассмотреть его цвет ночью было сложно, но, кажется, он был светлым. У него были змеиные глаза, дикий взгляд без проблеска разума, большие острые клыки, растрёпанные грива и хвост. Пожалуй, примерно так Гринланд представлял себе фестралов — загадочный народ ночных пегасов, исчезнувших вместе с Найтмер Мун. Только у этого пони не было крыльев.
— Гринланд, сделай что-нибудь! Мы не сможем держать его долго! — прорычал Гельмут, а затем внезапно вскрикнул: — Scheiße!
Упырь всё же извернулся и цапнул грифона за левую лапу. Тот отдёрнул её, невольно ослабив захват, чем тварь не преминула воспользоваться. Зубастый пони вырвался, и Гринланд едва успел среагировать. Он рефлекторно толкнул тварь телекинезом, что его и спасло: упырь не впился в него клыками, а врезался плечом. Единорог оттолкнул тварь от себя передними ногами, одновременно отскакивая подальше, и тут же поставил щит. Опоздай он хоть на мгновение, и упырь непременно укусил бы его, но он врезался в магическое препятствие, возникшее прямо у него перед носом. Всё это длилось не больше секунды и завершилось тем, что на упыря, пытавшегося пробиться через щит, сверху свалился серый пегас, прибив его к земле. Обычному пони такой удар мог бы сломать позвоночник и несколько рёбер, но упырю было, кажется, не больно. На него тут же навалился Арн, помогая Колд Фронту держать вырывающуюся тварь. Гринланд сделал первое, что пришло в голову: он выстрелил в упыря парализующим заклинанием.
Эффект был неожиданным, но очень действенным. Тварь не распласталась безвольной куклой, как это произошло бы с обычным пони. Её глаза расширились до предела, она застыла, напрягши все мышцы, а секунду спустя скорчилась, словно от сильной боли или оглушающего звука, зашипев и прикрывая голову копытами. Удивлённые грифон и пегас, почувствовав, что упырь больше не сопротивляется, осторожно отпустили его, и он свернулся в позу эмбриона, судя по всему, испытывая очень неприятные ощущения.
— Зараза, укусил-таки, — зло проговорил Гельмут, держась правой лапой за окровавленную левую.
— С тобой всё нормально? — спросил единорог.
— Жить буду, — ответил грифон. — Только перевязать бы чем-то.
— Держи, — сказал Колд, протягивая ему бинт. — Мне Файндер половину наших медицинских запасов в сумки напихал, на всякий случай.
Только что подлетевший Ульрих, глядя на корчащегося на земле упыря, спросил:
— Was ist mit ihm los?[3]
— Кажется… я его ослепил, — ответил Гринланд.
Если подумать, это было даже логично. Упырь привык улавливать ничтожные крохи магии, которые исходят от местных пони, и ориентироваться по ним. Он явно не был приспособлен к направленным на него атакующим заклинаниям единорогов. Пожалуй, для него это было, словно он прислушивался к абсолютной тишине, пытаясь уловить чужое дыхание где-то вдалеке, и услышал пушечный выстрел прямо у себя над ухом.
— Хм… и правда. Всё, как говорил Бран, — пробормотал Гринланд. — Только откуда он всё знал?
— Что? — не расслышал Гельмут.
— Я говорю, что надо будет найти того пони, которого мы встретили вчера ночью. У меня есть к нему пара вопросов, — ответил единорог более громко.
[1] Мой отец часто говорил, что грифонам не хватает любопытства (нем.)
[2] Когда он был молод, он хотел быть путешественником, но тогда было сложно путешествовать в Гриффонстоуне. А теперь… Теперь он слишком стар для этого. Я путешествую вместо него (нем.)
[3] Что с ним? (нем.)