FoE: Corrupted adve…adve-nnnn-chur…yeee! (Испорченное прику… прик… прик-к-к-люююю-ченне!)

Глава третья. Расслоение мечты

Равнина и далекие горы. Телеграфные столбы устало приветствуют его. Он облокотился на окно, подпирая щеку копытом. Шейный платок слабо трепыхался в потоках горячего вязкого воздуха Апплузы.

Паровая машина работала безупречно. Как всегда. Воды и угля вдоволь. Как всегда. Котел не брыкался скачками давления, сжигал почти без дыма, и поезд мерно стучал по стыкам путей. Как всегда.

От топки и труб подогревателя шли влажные волны жара. Не спасала и хитро заломленная форточка, заталкивающая на скорости воздух в будку. Стоял такой жаркий день, что он мог приплавиться к своему рабочему месту. Спасаясь от жары, он смачивал лицо из фляги и поставлял набегающему потоку. Недолгая прохлада возвращала его в чувство. Он с надеждой покосился на регулятор подачи пара. Хотелось выжать из экспресса все; поднять давление в котле до предела или вовсе зажать предохранительный клапан, чтобы ни одной атмосферы не убежало. Паровоз мог ехать куда быстрее. То ли жара, то ли сам он так себе внушил, что жестянка «хочет» уйти в отрыв.

Но график. Он не должен отрываться от графика. Вода и уголь ему на весь путь туда обратно. И Босс спросит с него, а с Босса – Фенси Пенс. Перерасходы угля сделают этого богатея недовольным. А недовольный богатей слегка поиздержится на битсах для депо. Так что график.

Так тянулся очередной год Хелбента-машиниста.

Поезд приехал вовремя, и разваренные, разомлевшие под горячим равнинным воздухом пони вытекли из вагончиков, а Хелбент побрел отчитываться на станцию. Местный кассир-единорог с усталым взглядом, имя которого он так и не запомнил, по-приятельски предложил яблочного сока. Он потягивал теплое, но все еще вкусное под житейские жалобы и мелочные слухи. Уголь дорожает. Машиностроительный завод Сталлионграда выходит на полную мощность. Найден новый предок пони. Королева одно из ульев ченжлингов отрицает слухи о промышленном шпионаже. Зебры что-то сделали не так.

Все как обычно. Хелбент открывает рот, говорит что-то связное, тоже ноет о чем-то своем, паровозном, но мыслями он гонит на всех парах в обратную сторону. По темноте. Один. Только он, локомотив, заправленный углем и водой под жвах, и прекрасный платиновый лунный серп в черном бархате с бриллиантами далеких звезд. Прохладный ночной ветер будоражит кровь, а головной фонарь выхватывает две светлые линии из тьмы. Линии хороших полированных рельс, похожие на твердые солнечные лучи или жидкое золото.

Они прощаются, и Хелбент движется обратно к поезду, отработанным движением засекая время и заворачивая к местной лавочнице за парой лепешек в дорогу и мешочком хрустящей соломы. Фиолетовый экспресс уже ждет, испуская легкие облачка пара. Вместо дыма над трубой легкое марево горячего воздуха. Станционный помощник, тощий смурной жеребец, тяжело спрыгивает с будки на щебенку. Хелбент почтительно салютует ему, хоть тот и не реагирует. И есть за что: котел не должен гаснуть, пока паровоз не в ремонте. Зимой особенно.

Разноцветные потоки пони покупают билеты. Тянут поклажу в вагоны. Прощаются с родственниками. Ждут, когда со станции по связи дадут отмашку. Сегодня им нужно в Понивиль. Завтра – в Кантерлот. Потом в Мейнхеттен или еще куда. Вечное круговращение поней по Эквестрии.

Формальная проверка мерных стекол. Работа тормоза локомотива. Состава. Продувка колосников от угля. Песочница — под завязку, как обычно. Подача смазки в паровую машину. Все в порядке? Все в порядке. Как иначе?

Поскрипывающий голос дает отмашку. Гудок. В путь.

---

— У тебя лицо обвиснет, с такой миной ходить. – заметил Мажик Тач в перерыве, почитывая газетную сводку Эквестрии. Кок и Рапид сейчас курсировали по Эквестрии, снабжая ее кровеносную экономическую систему рабочими и ресурсами. Вирас тратила перерыв, тайком поглядывая каталог нового оборудования одной Сталлионградской фирмы. Ридл улетела на крышу депо и нежилась на перистых облачках под ярким солнцем, хитами Винил Скретч и порывами ветра. Босс ускакал отчитываться за расходы к одному из помощников Пенса.

— С какой? – слабо поднял бровь Хелбент. Он тратил время отдыха в кресле, развалившись, как старый замок принцесс.

— У тебя лицо, как будто ты только лимоны ел. Или камни.

— Каменные лимоны. – со значением брякнул Хелбент. Зачем? Он был без понятия.

— Мож и их. Просто ты какой-то вот… — Тач закрутил передними ногами, что-то изображая в воздухе, но фигура оказалась такая сложная, что Хелбент быстро отказался от попытки ее представить.

— Усталый, в общем. Раньше, я помню, бегал ты такой шухерной, живой, а теперь вот… посерел.

— Я и так серый. – буднично заметил Хелбент.

— Да не. Не шкурой. – вздохнул Тач. – Внутри серый. Может, ты какую-нибудь дрянь ешь, типа жареной соломы?

— Нет. Только каменные лимоны. – ухмыльнулся Хелбент и откинулся на спинку. Потолок депо с клепанными стальными балками, новыми электрическими лампами походил на грубую простенькую замену ночного неба. Или негатив карты железных дорог Эквестрии.

— Не знаю, Мажик… — вдруг сказал он. И почему его потянуло исповедаться пони, который в первый же день скинул на него мутную работенку? Может, он и правда устал, или даже заболел чем-нибудь.

— Я вот раньше хотел водить паровоз. Думал, летать буду… огонь там из трубы, и чтоб аж паровой движок малиновым стал. Быстро, короче. А тут… не быстро.

— У, так ты хотел скорости… — потянулся вперед Тач, и из-под газеты показалась книжка «Магическая практика для начинающих» за авторством Твайлайт Спарк, распухшая от закладок и вклеенных листиков с пометками.

— Только давай без… — Хелбент болезненно зажмурился, предвидя…

— Может, ты пегас, запертый в теле земнопони? Типа, все время пытаешься компенсировать нехватку скорости. Пегасы ж – они летают все время.

Хелбент приподнял голову на Тача и навострил уши. Сейчас «Мистер Тач» раскроет ему всю правду.

— Если ветер не будет давить тело пегасов, или они будут долго стоять на одном месте, то быстро ослабнут или вовсе впадут в кому. Давление ветра не дает их органам выпасть и перегоняет кровь от головы к хвосту. Иначе у них голова опухает – многокровие, чтоб его! Такой у них странный кровоток.

— А почему они спят на облаках? Там же они не двигаются.

Тач улыбнулся, как будто ответ был самоочевиден.

— В каждом спальном облаке есть по маленькому ветрогенератору, который обдувает голову пегаса, чтобы выгнать лишнюю кровь. И все пегасы умеют их создавать сызмала.

— Да уж… — новые анатомические факты от Мажика Тача поражали Хелбента сильнее, чем горящие угли, попавшие на шкуру. – А как же Эмри? Что-то она не часто двигается. Иногда вообще стоит на одном месте в штиль.

— Эмри? Так это… — Тач вытянулся к нему и заговорщицки прошептал. – Она ж тупая. У нее все признаки многокровия.

— А… — понимающе протянул Хелбент.

— Если бы не обезвоживание, ты бы сразу увидел. Просто она мало пьет, и от этого кровь плотнее, и ее сильно меньше в голове. Ветер ее выгоняет, но она ж густая – плохо течет. Если конкретно: у нее многокровие третьей степени.

— Я… У меня нет слов. – Хелбент прикрыл лицо копытами, стараясь не проораться со смеху.

— Что такое, Хел.

— Да ничего… — сдержанно произнес Хелбент. – Я в детстве жабу проглотил. Но она еще жива… и душит меня иногда.

— А, грудная жаба! – деловито сказал Тач. – Это один из признаков видовой неопределенности. Так что ты можешь превратиться в пегаса или единорога. Типа меня.

Хелбент сильно согнулся, напрягся всем телом, сжал челюсти как можно сильнее, сполз с кресла на пол и разорвал помещение депо диким хохотом.

— Хел, ты чего?

Хелбент продолжал хохотать и кататься по полу. На фоне шума парового генератора зазвучал раскатистый голос Босса:

— Че вы там ржете?! Все ко мне!

Пять минут, и все, кто был в депо, стояли перед Боссом. Время нисколько не изменило его: все такой же толстый и крикливый.

— Так. Есть серьезная тема. Принцесса Селестия объявляет новую «Эквестрийскую милю» в честь завершения строительства новой дороги. Да, это та самая скоростная магистраль через всю Эквестрию, о которой нам постоянно говорят. Гонки будут открывать выставку научных достижений в Кантерлоте. Победитель получит деньги, славу и право вести самые новые и быстрые поезда на континенте. И депо тоже не обеднеет. Гонка через месяц.

Гонка? Хелбент почувствовал вибрацию в груди. Это сердце забарахлило от угольной золы, или что-то оживало в нем.

— Ох… — вздохнула Вирас и затараторила. – Мы же давно не участвовали. Там уже новые правила. И на чем мы туда заявимся? Последние паровозы Сталлионграда делают больше ста сорока километров в час, а что там они на гонки заявят… Бр-р.

— Что можно вообще успеть за месяц?! Мы только нужные детали будем два месяца делать! – воскликнул Мажик Тач.

Хелбент молчал. Звуки паровой машины, работающей так часто и быстро, что даже дышла не видать, заполонили его сознание.

— Мало того, что с деталями будет напряг, так еще и Рапид чуть ли не врос в будку: на нем все многодневные поездки. А у него опыта быстро ездить больше, чем у нас всех. – поддержала его Вирас. Хелбент немного подернул ухом от удивления: Вирас недолюбливала Тача, но в этой ситуации он был безоговорочно прав. В Понивилле мало мастерских и кузниц, чтобы быстро сделать детали для быстрого локомотива.

— Еще есть Кок, Эмри и Хел. – спокойно парировал Б

— О, нет! Я пас. Скорость — это не мое. – сразу отмахнулась Ридл, отступая немного за спину Хелбента.

— Кок никогда не надавит на рычаг сильнее, даже если у него на копыте будет висеть колесная пара. – произнес Тач. Хелбент пропустил это мимо ушей, представляя, как мощный порыв ветра выдувает окно из будки на скорости, и немного дернулся, когда Босс указал на него копытом.

— Поведешь ты, Хел.

Хелбент сделал жест «ну и ладно, куда деваться», но в глубине души радостно запрыгал и затопал на месте, как непоседливый жеребенок, и спросил:

— А паровоз?

Зебра задумчиво постукивала копытом по подбородку:

— Можно раздербанить тот, на котором ты сейчас курсируешь. В две ночи разденем локомотив до голой рамы, а дальше… — Вирас очень хотелось что-то сказать, но она сдерживала себя.

— Дальше?

— Ничего. Надо читать свод правил. Они могли сильно измениться. Я могу доработать паровоз, но если комиссия его забракует, то и смысла нет. – с грустью призналась она.

— Тогда я – достаю новый свод. Тач – узнаешь у всех в округе, кто может ковать или как-то обрабатывать металл, Вирас — думай над тем, чтобы этот паровоз посрамил лучших инженеров Сталлионграда, Хелбент… — Босс задумался, после добавил. – Тренируйся. Будешь возить до Эпллузы на ремонтном. Он тихоходнее, и тендер у него меньше, так что тебе придется выжимать его на максимум. Слава богу, что он неубиваемый.

— А уголь?

— Я выбью. – заверил его Босс. – Эмри, а ты узнай у своей мамы расписание погоды на два ближайших месяца, а как узнаешь — помогай Вирас.

Пегаска и зебра недобро переглянулись, и Ридл быстро выдала:

— Можно нет?

— Нельзя. – отрезал Босс.

— Ладно.

— Все. Остальные дела в депо на этот месяц разрешаю отложить и переключиться на сборку паровоза. Разбежались!

Рабочий день Хелбента обрел совершенно иной смысл. Раньше он ездил, двигая регулятор пара чуть меньше, чем на половину, теперь же, на ремонтном локомотиве, чтобы ехать с такой же скоростью, он должен был задвинуть регулятор практически до отказа и подавать уголь в топку чуть ли не каждые пять секунд. Скучная и монотонная поездка по равнинам превратилась в пытку, которую остальные почему-то считали тренировкой.

На конечной станции он вытекал из будки, мокрый и практически черный от угольной пыли. Единорог-кассир обеспокоенно помогал ему смывать налет с лица и посоветовал использовать какую-нибудь ткань, чтобы угольная пыль не осела в легкие. Хелбент пробовал натягивать на лицо маску из тряпки, но та быстро забивалась углем, и на жаре в маленькой будке машиниста превращалась в настоящую удавку. И потому, по вечерам, после маршрута, он первым делом бежал прочищать нос и выхаркивать угольную пыль. Он бы заездил себя до болезни, но удача встала на его сторону, и Ридл пометила на своей карте большую часть путей Эпплузы, как «потенциально опасную для езды». По ее словам, рельсы пошли горбами, а где-то и вовсе лопнули. И Хелбент смог временно перевести дух, а Ридл с парой крепких наемных пони поехала на ремонтном локомотиве менять пути.

За это время Вирас несколько раз перечитала правила и радостно сообщила, что «сможет удивить этих дорогобитсовых выскочек», а Тач договорился с несколькими мастерскими. Небольшой фиолетовый локомотив, который верой и правдой служил Хелбенту, теперь был разложен по депо, и на поворотном круге оставалась лишь клепанная рама на чурках. Пока в депо творилась «зебринская магия Вирас» по увеличению скорости паровоза, Босс освободил Хелбента от работы, и тот одинокой серой тенью брел по яркому Понивиллю.

На душе было легко, но в тоже время пусто, будто он потерял что-то важное. Родители по-прежнему относились к нему, как к жеребенку, а он уже не помещался на своей кроватке с паровозиками, и опостылевшие игрушки он давно распаковал по коробкам, чтобы те не собирали пыль. Адвокатские дела у отца пошли в гору, но Феллоу не особо радовался этому. «Пони стали страннее. И не такие дружные, как раньше», как-то сказал он за обедом. Мама сказала, что он выдумывает, а отец лишь глянул на нее, перевернул газету и принялся читать.

Хелбент решил проведать и Дедушку Эша. Хижина старого машиниста-грубияна выглядела приличнее, чем когда отец водил его сюда. И сам Эш Коал, хоть и продолжал стареть и дряхлеть, при Хелбенте бодрился и всячески утаивал от него старческие болезни. Дедушка Эш сделал ромашковый чай, и всю ночь напролет они обсуждали «Эквестрийскую милю», паровозы и течение времени.

Дело шло к дождю, и ночной теплый воздух вяз в легких. Стены дома плавно перетекали в холмик, и что Дедушка Эш, что Хелбент лежали, потягиваясь на крыше и наблюдали за звездами.

— Вирас – умная пони. Паровая машина в ее голове всегда исправна и пашет на полную. И этот фиолетовый металлолом она сможет переделать во что-то очень быстрое. – произнес утешительно Эш и тихонько кашлянул в копыто.

— Не сомневаюсь.

— А вид такой, как будто сомневаешься.

— Это все каменные лимоны. – вздохнул, слабо улыбнувшись, Хелбент.

— Ну… — задумался Эш. – Ты, это, хоть один бы мне привез.

— Чего?

— Каменный лимон. Никогда о таком не слышал.

— Я тоже.

— Но ты ж его ел! – оживился Эш.

— Нет. Это… Мажик Тач сказал, что у меня вид, как будто я только лимонами или камнями питаюсь. А я пошутил тогда, что жру каменные лимоны.

— Хех. Тач еще не сделал заклинание, убирающее трение?

— Вроде нет. Но однажды он сделал кусок пола очень скользким, как будто на нем масло пролили. Но при этом пол остался сухим.

— Ну, это успех. А я уж думал, что он и правда брехло тупое. Даже стыдно немного…

— Ого. Дед, разве тебе может быть стыдно?

— Может, да. Может, я размяк. Может, устал быть вредным крупом... Чего? Не надо на меня смотреть такими глазами! Я не мышь, а ты не сова.

Хелбент перестал округлять глаза и уставился на стареющую луну в ночном небе.

— Вот ты, Хел, сидишь тут, практически взрослый такой, даже больше меня, а твой бок пустой. Ты когда-нибудь об этом думал?

— Думал. Но не долго. Все говорят, что странно это… Но я об этом не запариваюсь.

— Вот как… — Эш звучал расстроено. – Раньше было так, что еще маленькие жеребята знали, чем будут заниматься, и кьютимарки появлялись чуть ли не одновременно. А сейчас все какое-то не то…

— Почему не то? Ты же все время здесь, на отшибе.

— А вот и нет. Плохо ты меня знаешь, сын Фела. Бываю я и в Понивилле, и к Расту заходил. Плохо ему.

— Вроде нет. Нормальный. Бегает, кричит.

— Не. Он, как плохая колесная пара. Выглядит хорошо, а молотком стукни, и сразу поймешь, что трещинами все пошло. Я, может, и вижу плохо, но помню Раста еще с жеребячества. И сравнить могу… — Эш странно замолчал, и потом вдруг спросил:

— Слыхал, что уголь все дороже?

— А то. Вирас говорит, скоро будем уголь в мелкую пыль толочь, типа горит лучше и чище. И расход меньше.

— Да уж. Плохо это. Говорят, наши с зебрами что-то не поделили, и теперь такие выкидоны. Ох, чую, нам это может выйти боком. И даже «отважная шестерка» не спасет.

Хелбент смутился. Дед совсем раскис.

— Дедушка, ты чего? Дружба – это же про пони. Наши найдут выход, и все будет хорошо.

Эш Коал повернул голову на него. Лунный свет измазал лицо глубокими тенями, превратив его в надкусанное яблоко. Хелбент подумал, что дедушка скажет что-то вроде «ты сам в это веришь?», но Эш молча смотрел на него. Потом повернулся к луне и произнес:

— Да будет так.

---

— О, Хелбент! – зебра приветственно приобняла его за шею. – Ты-то мне и нужен!

«А ведь когда-то ты запустила меня в Тача, как бакбольный мяч», подумал он, но обнял ее по-дружески. Как умел.

Они столкнулись у дверей депо днем.

— Что не так?

— Не, все так. Местная кузница смогла отковать составные колеса большого диаметра. Ведущие. Больше полутора метров! И их будет по три! С каждой стороны! Паровоз полетит, как пикирующий вондерболт! – зебра расцвела, насколько позволяли два цвета, когда она говорила о паровозах.

— Это хорошо. – Хелбент представил себе локомотив, который создает ударную волну за собой, и блаженно улыбнулся.

— Да, скорость будет… Не, не скажу. Ты должен сам это испытать. – Вирас даже подпрыгнула на месте от возбуждения, потом посмотрела на него грустными глазами. – Правда, кузнец отказался отдавать мне колесные пары.

«Что?!», эта последняя фраза Вирас вырвала его из обычного ритма. И дальнейшее он слушал так внимательно, будто от этого могла решиться чья-то жизнь.

— Ты же дала ему деньги?

— Да! – возмутилась Вирас. – он получил полную сумму.

— А почему тогда? Ты его обидела?

— Нет! – Вирас вскрикнула: сама мысль об этом корежила ее.

«Этот странный кузнечный жадина решил встать между мной и гонками в Кантерлоте», потрескивал гнев в его голове. Хелбент помрачнел и произнес:

— Пойдем. Покажешь мне дорогу.

— Что ты задумал?

— Ничего.

Зебра посмотрела на него и затрусила в Понивилль. Он следом. В голове зрела темная туча, готовая разрядиться молнией.

— Вот. – указала Вирас на кузницу.

Небольшой дом с огороженной пристройкой и вывеской в виде наковальни. Все, что есть в хорошей кузнице, было здесь. Темно-серый единорог с белым пятном вокруг глаза, с бородкой и фартуком вышел им навстречу.

— Добрый день… — поприветствовал было кузнец, но потом увидел позади Хелбента зебру и недовольно вздохнул. – Опять ты…

— Добрый день, сэр. – Хелбент говорил спокойно и монотонно, но его глаза смотрели сквозь кузнеца. – Моя подруга говорит, что вы не хотите отдавать ей колеса, которые заказывало понивильское депо. Это правда?

— Да. Я не отдам такие ценные вещи какой-то зебре. Вы разве не слышали, что участились кражи металла зебрами? Это хорошая сталь, и за нее много дадут даже по весу.

Вирас потеряла от возмущения дар речи, и на черно-белом лице появились красноватые оттенки. Хелбент продолжал рассматривать мир сквозь кузнеца:

— Я могу вас заверить, что моя подруга Вирас не является воровкой и не украла бы даже бесплатный кусок хлеба. Она поддерживает в прекрасном состоянии паровозный парк Понивиля и дает возможность многим тысячам пони путешествовать по Эквестрии быстро и комфортно. Если вы считаете, что не можете отдать ей колеса, то отдайте их мне. Я тоже работаю в понивильском депо, и мой начальник, Бадди Раст, это подтвердит, как и все, что я сказал до этого.

Кузнец задумчиво почесал копытом щетинистый подбородок и сказал:

— Что-то я тебе не верю.

Хелбент внезапно подошел к нему в упор. Внутри неотвратимо истончались нити спокойствия. Что-то очень нехорошее растягивало и рвалось с «поводка». В ушах появился легкий немелодичный звон. Его глаза блестели яркой холодной яростью:

— Отдай. Колеса. Сейчас. — чеканил Хелбент каждое слово. Голос подрагивал от напряжения.

— Думаешь… — только и успел сказать кузнец. Странный звон поглотил его слова…

Сознание вернулось к Хелбенту, когда он шумно тяжело дышал, а ноги гудели и пульсировали. Кто-то кричал на фоне, но он не понимал ни слова. Тело и душу обволакивало какое-то безмятежное спокойствие. Зубы болели, а один глаз отказывался открываться. Во рту стоял какой-то странный металлический вкус, и что-то стекало по губам. Он вдруг понял, что пытается раскусить кочергу и выплюнул ее. Под ним, подрагивая и закрывая тело копытами, клубочком лежал кузнец. Лицо у кузнеца приобрело красновато-синий оттенок, все было в ссадинах и кровоподтеках, и формой напоминало малину.

— Почему ты лежишь? – удивился Хелбент.

Кузнец что-то простонал. Слезы капали из глаз, похожих на узкие щели из-за синяков. Кто-то тряс его за плечи и что-то орал, но слова казались совершенно неизвестными. Он обернулся на источник звука. И увидел Вирас. Она шарахнулась от него, едва он взглянул на нее. Ее лицо выражало ужас.

— Чего ты, Вирас? – его голос показался ему странным, каким-то глуховатым.

— Ты… Хел, зачем?! – Вирас говорила так тихо, но почему-то рот у нее открывался, как будто она кричала во весь голос.

— Что? – он недоумевал. Почему кузнец вдруг упал? Почему Вирас так тихо орет? Вроде же все было нормально… Или…

Он неторопливо, словно в музее, перевел взгляд от лежащего кузнеца на кочергу, в которой остались неглубокие отпечатки его зубов, потом на себя. И где же он умудрился упасть и ушибить колени? Он огляделся и увидел еще пару лежащих на земле пони неподалеку. Это вроде были подмастерья кузнеца. Выглядели они не лучше своего учителя.

— Почему вы все лежите? Это какая-то игра? – он не понимал, что вдруг случилось. Они же просто договаривались о колесах.

— Монстр! – услышал он тихий голос одного из подмастерьев.

— Где?! – Хелбент покрутился на месте, пытаясь найти монстра. Как вообще что-то из Вечнодикого леса могло попасть в один из районов Понивиля рядом с центром. Никого рядом не было, кроме него, кузнеца и Вирас. Она внезапно схватила его за лицо, и твердо сказала, хоть в ее глазах было что-то такое, словно она делала что-то очень опасное:

— Хелбент. Пойдем.

— А колеса? – он повернул голову на кузнеца, который все еще предпочитал лежать, а не стоять на земле. – Мы же за ними пришли. Разве нет?

— Они отдадут. Завтра. – быстро ответила Вирас, кося взгляд. – Но сейчас нам лучше уйти.

— Уйти?! Но что случилось? Почему они все лежат? Может, им нужна помощь?

— Да… — через силу выдавила зебра. – Им нужна помощь. Можешь сесть здесь и никуда не двигаться, пока я позову врачей. Пожалуйста. Ради меня.

— Хорошо. – он покорно сел, сложив ноги под себя. Вирас на прощанье бросила на него странный взгляд, потом на лежавших рядом поней, и поскакала во весь опор за помощью.

Хелбент провожал ее безразличным взглядом, а когда она скрылась за поворотом, уставился прямо перед собой. Вся его шкура была в темно-лиловых пятнах.

На следующий день в депо привезли колеса. Теперь все заказы от кузниц забирал Мажик Тач, а Вирас самозабвенно ваяла удлиненную листовую раму и переделывала два старых списанных котла в один. Хелбент очень удивился, когда пони-врач сказала ему, что у него сломаны два ребра, есть трещины в задней ноге и передних ногах, легкое сотрясение мозга, очень сильно сбиты копыта, синяк на левом глазу, и левое ухо отбито, и на какое-то время он будет хуже слышать. Все это было для него в новинку, и он даже не думал, что после разговора с кузнецом окажется на больничной койке.

К нему несколько раз заходили в покои разные пони, что-то спрашивали, в основном, что он помнит из встречи с кузнецом, и оставались недовольными. Речь шла о какой-то драке, но кто и с кем дрался, он так и не узнал. Один раз даже прискакал взмыленный отец и долго общался с этими странными пони. Хелбент так и не понял, что отец им сказал, но больше к нему никто не заходил. Кроме самого отца.

Феллоу принес ему книг, фруктов и подушку с изображением паровоза. Все это было ради одного вопроса:

— Сынок, что там случилось?

— Я не помню. Я пришел с Вирас забирать колеса для гоночного паровоза, а кузнец не хотел. Я попросил отдать его колеса, он что-то сказал… А дальше все почему-то валяются...

— А что конкретно было между «он что-то сказал» и «все валяются»?

Хелбент попытался вспомнить, но в памяти все было слишком мутно. Он чувствовал, что что-то случилось тогда, но как он не пытался, все рассыпалось и ускользало из копыт, едва он пытался прожить тот момент снова.

— Не знаю. Я пытался вспомнить, но не могу. – огорченно сказал Хелбент и укусил сочное яблоко. Отец в раздумьях шагал по палате, бессмысленно разглядывая скудную мебель, но потом снова подошел к нему и сказал:

— Понимаешь, сын, дело может оказаться очень скверным. Те кузнецы утверждают, что ты их избил.

— Я?! – Хелбент чуть не поперхнулся яблоком.

— Зебра, которая была с тобой, говорит, что напали на тебя, но тебе удалось их победить.

— Но я… — Хелбент никак не мог представить себе, что он кого-то чем-то бьет. Он поднес к лицу копыта и долго вглядывался в них. «Разве я могу кому-то причинить вред?», спросил он про себя. В копытах не было ответа. Только потертости и мелкие сколы.

— Это не важно. – опустил его ноги своим копытом отец. – Главное, что ты жив и идешь на поправку.

— Но почему я ничего не помню, отец?

— Не знаю. – развел ногами Феллоу. – Я не разбираюсь в медицине, но слышал, что это может быть паническая потеря памяти. Было несколько статей, что некоторые пони, которые пережили нападения монстров из Вечнодикого леса, не могли ничего вспомнить.

— Как-то тупо.

— Главное, что все позади.

— Разве?

— Да. – отец пристально смотрел на него. – Мы пришли к соглашению.

— Соглашению?

— Да. Все притворятся, что ничего не было. Мы не будет судить их за групповое нападение, а они тебя за причинение вреда.

Хелбент невесело усмехнулся, хоть в груди и закололо.

— Хорошо. Ты не знаешь, что случилось, но у тебя есть предположения, почему вы могли «не прийти к соглашению»? – пережевывая принесенное им же яблоко, спросил отец.

— Вирас сказала, что кузнец не отдает колеса, и попросила помощи. Мы пришли за колесами. Кузнец их не хотел отдавать. Я попытался убедить его, как бы сделал ты. Но он уперся.

— И…

— И я не помню. – обреченно сказал Хелбент.

— Ладно. Вернемся чуть назад. К тому моменту, как ты общался с зе… Вирас. Что именно она сказала?

— Что ей нужна моя помощь.

— Прям так?

— Да. – Хелбент пытался припомнить разговор, но уже не мог понять, просила ли Вирас его о помощи или нет. — Наверно, да.

— Что, уже сомневаешься? – Феллоу сощурил один глаз. Хелбент видел это выражение лица не раз. Оно означало: «Попался!».

— Давай без своих трюков. Я не помню дословно, но ей нужна была моя помощь. И я помог.

— Мои трюки тут не при чем. Зебра не косалась тебя? Ты не поворачивался к ней спиной?

— Что ты имеешь ввиду? – Хелбенту явно не нравилось, куда клонил отец, хоть он и не понимал, о чем он.

— Видишь ли, Хел, — скрестил ноги на груди отец и, глубоко вздохнув, сказал. – Зебры довольно сильны в зельеварении. Как целительных, так и губительных.

Хелбент вперился в него подозрительным взглядом, но отец отвечал не меньшим хладнокровием.

— Ты думаешь, что Вирас могла сделать мне укол или дать что-то выпить, пока мы шли к кузнецу?

— И да, и нет. Я не люблю опираться на слухи и последние новости, в которых зебрам начинают приписывать какие-то новые… «события с негативной окраской».

— Злодеяния. – рассерженно вставил Хелбент. Лицо у него медленно наливалось темными чувствами.

— Да. – спокойно подтвердил Феллоу. – Не трать свою злость на меня. Я не желаю ни тебе, ни твоей полосатой подруге зла.

— А минуту назад? Просто ради справки вставил?! – Хелбент почти перешел на крик и медленно потянулся к отцу.

Отец не попятился назад. Напротив, он неожиданно обнял Хелбента. Крепко. За мгновение в нем вспыхнуло отвращение, гнев, ярость – хотелось вцепиться зубами отцу в шею или вырваться из его объятий даже ценой сломанных костей. А потом наступило спокойствие. Мысли все еще были о плохом, но они казались такими несерьезными, что и держать их в памяти не имело смысла. Лишь спокойствие и боль.

Хелбент обнял отца в ответ.

— Мой маленький упрямец. – прошептал на ухо отец. Голос у него не был спокойный. Он больше походил на гнутую пластинку граммофона, игла с которой соскакивала, и звук обрывался.

— Пап… — «ты что, плачешь?!», хотел добавить Хелбент, но прикусил язык. Хелбент закрыл глаза. Меньше всего ему хотелось представлять отца с красными от слез глазами.

— Эти подмастерья сказали, что били тебя палками, думая, что ты перестанешь мутузить их кузнеца… Зебра сказала, что один из них треснул тебя кочергой по голове со всей дури… Тогда ты переключился на них… А потом… встал у кузнеца и смотрел на него… Как будто хотел стереть его в порошок… — отец коротко всхлипнул.

В глазах у Хелбента все поплыло, и одинокая слеза покатилась по мохнатой щеке. Он даже разозлился на себя за это и стиснул зубы.

— Когда я узнал, я сразу примчался сюда. Я думал… Что могу потерять тебя.

«Но я жив», хотел сказать Хелбент, но закусил губы до боли, чтобы ни один звук не вырвался из его рта.

— Все позади. – медленно сказал Хелбент. Губы болели, а внутри его трясло.

— Прости меня, сын. Я не должен был думать о твоем друге такое. – отец смахнул слезы и снова был спокоен. Только красноватые веки выдавали его.

— Вирас никогда бы так не сделала. – решительно сказал Хелбент. Но все же подумал. Он поворачивался к ней спиной, когда говорил с кузнецом…

«НЕТ!», он так сильно отбросил эту мысль, что даже голова закружилась.

— Ладно, сынок… Я… пойду. Дел невпроворот. Береги своих друзей… — отец хотел сказать что-то еще, но так и не сказал. И Хелбент всю ночь думал, что он хотел тогда добавить.

Через неделю врачи чуть ли не за хвост вытащили Хелбента на улицу, объявив, что он «абсолютно, определенно, позитивно здоров». Он навестил родителей, успокоив и маму, и отца, натрескался еды и неторопливо пошел в депо. У ворот он заметил многие следы копыт и телег, а изнутри доносился громкий рабочий шум.

Любопытство притупило его внимательность, и он увидел пикирующую сбоку сверху Эмри только в самый последний момент, когда ее крылья охватывали его шею.

— Хел! – радостно взвизгнула она. – Ты как? Что там случилось? Эти тупые бескрылые кузнецы наехали на Вирас?

— Нормально. Все прошло.

— Вирас говорит, что ты их отделал по первое число! – Ридл встала на задние копыта и грозно замахала передними ногами, отчего Хелбент почувствовал, что краснеет.

— Что-то вроде того… — ему не очень хотелось думать об этом, тем более, как о чем-то хорошем. «Зебры сильны в зельеварении. Ты не поворачивался к ней спиной?», донесся из глубин памяти голос отца. «О, нет, папаня! Конечно, нет!», бодро промычал в ответ злой голос Хелбента, стиснувшего в зубах кочергу. Резкий звон…

— Эй, Хел, ты чего? – махала копытом Ридл перед лицом. Тревога в глазах и всем лице. И она не прикидывалась.

— А? – недоуменно смотрел он на нее, завороженно следя за копытом.

— Ты вдруг уставился в землю и «выпал» на минуту. Все хорошо?

— Да… — протянул он и отшутился. – Это от больничного овса. Не могу забыть этот вкус. Как будто подушку ешь. Я в порядке. – он утвердительно стукнул себя копытом в грудь.

— Хорошо. А у нас тут… — и начала взахлеб рассказывать. Он отвык за время больничной тишины от такого потока речи и уже не пытался ничего понять. Просто смотрел Эмри в рот. Она говорила так быстро, что предложения слипались в одно длиннющее слово, из которого он не мог ничего понять.

— А, чего я все трещу и трещу! Пошли, посмотришь на «ракету»! – и подталкивая крылом, втащила его в депо. Здесь вовсю шла работа. В воздухе стоял легкий металлический дым, от которого Хелбент сразу зашелся кашлем. К нему тут же подбежал Кок в защитной маске и очках и потянул один комплект. С защитой все стало гораздо лучше. Эмри, прикрывая лицо крыльями, помчалась за своей маской.

И тут он увидел локомотив. Длинный, остроносый, низкий, фиолетовый. Мощный. Все, что должно было пускать пар, было больше или сложнее. Настоящие механические чудеса! А три пары ведущих колес высотой больше него… У него от восхищения чуть не подкосились ноги. От старого паровоза осталась только маленькая будка машиниста. И то, в нее врезали новой арматуры, труб и мерных стекол, и для машиниста места оставалось меньше.

— Оух…  А-а-а-а… — он уже не контролировал себя. В теле пронеслась волна приятного жара.

С задней части локомотива на него уставилось что-то черное, понеобразное. Сварочная маска, темная короткая грива. К нему стремглав подскочила, скидывая на пол маску, Вирас и чуть не сбила объятиями с ног. Она воняла электродами, копотью, ржавчиной и маслом, словно сожженная бочка с гудроном. Но он был так рад, что с ней все было в порядке.

— Хел! – она чмокнула его в лоб, и он сильно покраснел. – Я так рада! Завтра будут скоростные испытания.

— Завтра… — не поверил своим ушам он. — Испытания? Но где?

— Ридл отметила неплохой участок. Он почти прямой и достаточно длинный, чтобы ты оттормозился без ущерба для ходовой.

— Во сколько завтра?! – ему хотелось уже. Эта штука должна быть очень быстрой.

— Ранним утром. В пять часов. В депо.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет. – зебра немного потупила взгляд и бодро заявила. — Все идет полным ходом. Если хочешь, можешь залезть в будку. При…

Он уже.

Места и правда было мало, а частокол из котельной арматуры вызвал рябь в глазах. Он перетрогал все, что можно, проверяя, как ходит и крутится все, что может крутиться.

Вылез он только через пару часов и молча пошел домой, непрестанно поворачиваясь на паровоз, как будто тот мог исчезнуть из его жизни. Вирас по его придурковатой улыбке поняла, что все хорошо.

— Ох и оторвется он завтра… — довольно шепнула ей на ухо Ридл. Зебра переборола неприязнь к пегаске и без нот раздражения в голосе добавила, закрывая дверь депо за Хелбентом. – Лишь бы не убился.

Команда из Эмри, Вирас, Мажик Тача, Хелбента, Бадди Раста и дедушки Эша на ремонтном поезде оттолкали скоростной паровоз на более-менее прямой и не убитый участок между Понивилем и Кантерлотом ранним утром. Предрассветный ветерок трепыхал брезент, которым обвязали «Ракету», из-за чего казалось, что под тяжелой грубой тканью беспокойно ворочается древнее диковинное существо.

Дедушка Эш и Бадди Раст весело болтали о былом, пока остальные разогревали котел и вообще осматривали паровоз. Когда давление пара подошло к норме, прошло часов пять, и солнце неумолимо ползло к зениту.

Хелбент нацепил окуляры, какие выдают пегасам в летной школе и огнеупорный фартук, если все пойдет не по плану. Позади на путях стоял ремонтный поезд. Впереди – пустая, немного кривоватая железная дорога, убегающая вдоль лесов вперед. Вся команда собралась справа, у окна. Ридл махала в воздухе крыльями, готовая сопровождать его в пути.

— Ну, малой Хел! Дай огня! – воинственно вскрикнул дедушка Эш и закашлялся. Бадди и Вирас тут же подхватили его, а Мажик Тач махнул копытом, объявляя старт.

«Сейчас я услышу, как ты поешь…», произнес Хелбент, быстро снимая паровоз с тормоза и сдвигая рычаг регулятора с мертвой точки. Паровоз нервно дернул его — он даже чуть не влетел головой в спускной вентиль с водомерного стекла – и помчался.

Шум, треск, лязг, стук. Бесконечный океан механических шумов под быстрое буханье паровых машин.

Ему показалось, что он едет не особо быстро, но как только он выглянул в окно… Встречный поток воздуха дал жесткую оплеуху, и он чуть не осел на полу, слепо моргая. Стрелки приборов лихорадочно скакали, скоростемер показывал уже под сотню, а он еще не дал угля. «А ну вперед, пока еще дорога не кончилась! Живее угля дай!», прикрикнул он на себя и стал накручивать ворот углеподачи, чтобы удержать давление пара в верхнем пределе шкалы манометра. Долгие поездки на ремонтном локомотиве наконец-то приносили плоды – он крутил ворот углеподатчика как никогда быстро, словно тот вообще не терся.

Он еще раз выглянул в окно, но уже осторожнее – впереди еще было много прямой дороги. И он решил открыть подачу пара на всю. И паровоз, жутковато подрагивая, полетел еще быстрее, как будто его сзади толкал ураган.

— М-м-ма-т-ть! – Хелбент чуть не расшибся, когда локомотив налетел на какой-то не очень ровный стык, и его с силой подкинуло к потолку. Скоростемер беспомощно щелкал, пытаясь показать значение больше ста шестидесяти, но его механические вскрики жалко тонули в общем шуме стонущего и скрежещущего паровоза, который впервые летел на такой скорости. Деревья по бокам путей превратились в одно сплошное зеленое месиво, из дымохода валил черный дым с огненными всполохами, обволакивая паровоз сзади неприятным удушливым шлейфом.

Но Хелбент был счастлив. Эти жуткие минуты, когда земной пони летит под двести по путям, где ездят едва ли семьдесят; когда такая тягучая долгая железная дорога превращается в короткую; когда порыв ветра вырывает форточку из крепления… Он чувствовал «озарение». Вот оно! То, к чему он шел; то, к чему стремился всю свою жизнь! Этот давящий назойливый ветер, эта безумная скорость. Это все было в этих минутах! Вся цветастая картина его жизни в зубчатой грубовато-черной рамке из паники и ужаса!

Он жил в этих минутах! Как никогда не…