Отчужденные

Глава XIII

Клык спокойно провёл ночь на крыше перед зданием, где находилась комната Госпожи. Кризалис, ставшая уже каким-то аликорном, приказала ему на время оставить её одну, сказав: «Делай, что хочешь, только не мешай мне и не попадайся пони на глаза». Он не боялся потерять Госпожу — от своего отца он научился видеть истинный облик своих сородичей и чувствовать их на расстоянии.

Он много чего знал благодаря ему, хотя и не всё использовал. Например, Сараби с лёгкостью становился невидимым, а Клык, как не старался, максимум мог стать прозрачным. Зато он умел быть «тусклым» — так перевёртыши называли такую магию, когда живые существа непроизвольно отводят взгляд в другую сторону и не замечают того, кто эту магию использует. Но это не было невидимостью — достаточно чем-то привлечь внимание, вроде громкого шума, и его уже замечали. В отличии от других, он мог многие часы быть «тусклым», что было весьма полезным — у стражи могли возникнуть подозрения относительно странного пони, лежащего ночью на крыше. Так он там и уснул, зная, что даже когда спит, то магия скрывала его от любопытных глаз.

Проснулся он довольно рано. Заставили его подняться две причины — солнце которое светило на крышу и мешало спать — дома в его нору никогда не проникало даже лучика света, и сильный голод. Вторая причина, хоть и более неприятная, была привычнее, поскольку часто охотники возвращались без добычи, грибы заканчивались ещё чаще, и всем приходилось терпеть.

Этот голод особый, и его нельзя утолить обычной пищей — перевёртыши питаются магией, и только ею можно на время прекратить эти ощущения. Он наизусть знал их: сначала лёгкое покалывание по всему телу, потом возникало чувство, что тебя словно втягивает вовнутрь, а затем — боль, с каждым часом становившаяся всё сильнее. Лишь в миг, когда перевёртыш, преодолевая голод, добирался до жертвы, он был по-настоящему счастлив, поскольку это давало отсрочку от этой боли ещё на пару дней.

Но Клык чувствовал, что пока находится во «второй стадии», а значит, у него есть ещё время, скорее всего, до вечера этого дня. Нужно найти себе добычу, а в таком многопоничном городе это куда тяжелее, чем в лесу, где не ходили десятки стражников, осматривавшие каждого подозрительного типа.

Конечно, его не замечали, но поймать какого-нибудь одинокого пони в переулке не представлялось возможным — когда он поглощал магию, то парой секунд дело не обходилось. Обычно не сдерживая себя, он мог в течении часа неотрывно смотреть в глаза своей добычи, медленно упиваясь её силой. В эти моменты он терял контроль и над маскировкой, переставал быть «тусклым» и принимал свой настоящий облик. Уйти в лес, и поймать какую-нибудь зверушку — значит оставить Королеву одну, а это не входило в его планы. Чтобы было не так скучно, Клык решил спуститься вниз и пройтись по улицам. «Госпожа сама справится со своими новыми обязанностями.»

Изнутри Кантерлот был ещё прекраснее, чем снаружи. Раньше он никогда не видел такого количества разодетых в цветастые платья и строгие костюмы, куда-то спешащих по делам, пони. За ними было интересно наблюдать. Случайно его внимание было привлечено жеребёнком, прошедшим мимо. Тот беседовал с каким-то единорогом, шедшим рядом: «...Папа, скажи, а ты видел невесту?» — «Да, сынок...» — «Тогда расскажи, пожалуйста!» — «Ну ладно, она...»

Дальше он не слышал. Этот жеребёнок напомнил ему себя в детстве, когда он также шёл со своим отцом и расспрашивал его о тех далёких странах, которые ему удалось повидать.

Рядом прошла парочка влюблённых. Они тоже что-то обсуждали: «Милая, ты ведь счастлива?» — «Да, любимый, побывать на такой свадьбе — это так...»

Клык чувствовал, что в глубине души что-то происходило, словно маленький хорёк забрался туда и скрёб своими лапками, но это был не голод — он знал, что пони называли это «совестью».

По другой стороне улицы единорог вёл пегаса, придерживая за крыло, которое странно изогнулось в сторону. Он готов был заплакать, но его товарищ пытался успокоить его: «Ничего страшного, скоро мы доберёмся, там и не такие переломы лечили...».

Клык был в смятении. «Они... они такие же как мы...» Нет, в глубине души он знал, что они — другие, но до конца не мог признать это. «Они... они лучше нас...»

Внезапно его словно ударило плетью — знак, что скоро начнётся «третья стадия», последняя. На мгновение он чуть не потерял равновесие. Голова кружилась, ноги заныли. К нему подошёл обеспокоенный пони и спросил:

— Эмм... с вами всё в порядке? Может, вас довести до больницы?

— Нет, спа...спасибо, не надо, — трудно говорить, превозмогая боль, но затем она на миг отступила, — мне уже лучше.

— Как знаете. Я бы не советовал вам стоять на солнцепёке, мало ли. Прощайте!

Как только пони ушёл, то сомнения окончательно исчезли. «Он... хотел помочь мне... Просто взял и подошёл... Почему... почему они такие... добрые?»

Он видел эти «добрые дела». Пони просто не замечали этого, считая это нормальным, но Клыку было непривычно наблюдать проявления их благородство.

Да, Рой был большой семьёй, но дружным он не был. Охотника любили лишь до того момента, пока он приводил добычу. Иначе он становился зависимым, как многие другие. Молодняк не был презираем, ведь многие из них сами становились охотниками, но пожилые... Только члены Совета были уважаемы, остальным приходилось вести жалкое существование, выслушивая упрёки остальных и страдая от мук голода.

В те дни, когда никого не удавалось поймать, Клык, будучи ещё молодым, часто видел, как перевёртыши, подстрекаемые голодом, начинали массовые междоусобицы, заканчивавшиеся лишь с приходом охотников. Да и среди воинов случались перепалки, ведь им приходилось конкурировать за добычу, которой было мало и, на всех, зачастую, не хватало. Такие перевёртыши, как Сараби или отец Клыка, да и он сам, те, которых волновала не только своя судьба, которые бескорыстно помогали своим, не ожидая благодарности, были таким же редким исключением, как аликорны.

Он не знал, что больше сводило его с ума — голод или, всё-таки, та самая «совесть»?

«Что мне делать?»