Сквозь тысячелетия: Аликорн ночи
Арка-Пролог. Кто есть и кто будет
Два аликорна под бренным небосводом на тверди земной,
Две сестры, что властвуют над Эквестрией, мир и гармонию храня.
Селестия, старшая, солнце над миром несёт, день отмеряя,
то время трудов, забот и хлопот.
Младшáя Луна через сонм звёзд своё же светило ведёт,
выверяя часы сна и мечтаний, покуда рассвет не придёт.
Два аликорна под бренным небосводом на тверди земной,
И ни первый, ни второй не милуют народ наш ночной.
Вспыхнут звёзды и треснет луна,
Взмоют в ночи два чёрных крыла,
И Третий придёт под бренной небосвод. На твердь земную
И Третий придёт, не терпящий кроме своей власти ничью иную.
Народ ночи он созовёт и волею своею скуёт,
И взойдя на Чёрный престол, Вечную ночь призовёт,
Волей своею светила скуёт.
Пророчество об Аликорне ночи
I. Навстречу грёзам
В Эквестрии было немало провинциальных городков, которые были заложены предприимчивыми пони, отправившимися исследовать просторы королевства. И Битвин-Ривер – один из них. Он был расположен в самом сердце северной тайги, куда едва долетал ветер перемен. Лишь время от времени до него доносилось эхо громких событий, случавшихся в большом мире.
Жизнь большинства жителей Битвин-Ривера, так или иначе, была связана с шахтой волшебных кристаллов, залежи которых были обнаружены ещё во времена Дискорда первопроходцами и, по совместительству, будущими основателями города. И как они связали себя с шахтёрским делом, так же это сделали и их потомки.
Три поколения пони Битвин-Ривера уже спускались под землю, к неистощимым кристальным залежам. И вот, наступал черёд четвёртому готовиться к погружению в подземные недра, где они будут кирками кромсать жилы волшебной породы, а затем тянуть добытое на поверхность на тяжёлых вагонетках. Однако был среди них один пони, который решил положить конец этой преемственности. Хотя бы в своей семье.
Стоя у окна и созерцая открывавшийся вид на горящий в лучах закатного солнца город, молодой фестрал Файр Сплеш понимал, что не испытывает к нему ничего, кроме презрения. Как и к населявшим его пони. Жить на отшибе Эквестрии, вдали от цивилизации – это всё равно, что существовать под куполом, где ничего никогда не меняется от столетия к столетию. И именно это привело к тому, что среди провинциальных пони начала гулять одна мерзкая пословица, которую охотно из раза в раз декларировали старики:
— Где родился, там и пригодился.
А молодые пони были вынуждены молча внимать этой дрянной аксиоме, а с течением времени и вовсе принимать её как жизненную истину. Но только не Файр Сплеш, крылья которого уже давно ждали минуты упорхнуть навстречу большому миру, чего другие пони не понимали. Душная в своей неизменности провинциальная повседневность была понятна и не пугала их, в отличие от переменчивого мира за пределами Битвин-Ривера. И ничто их туда не влекло. В отличие от Файр Сплеша.
«Возможно, это последний вечер, который я встречаю дома… Если всё сложится, то в Битвин-Ривер я больше не вернусь», — подумал фестрал с решительностью судьи, вынесшего приговор своей собственной судьбе. И приговор этот был таков — отправиться на встречу своей мечте.
Однако он не мог это сделать, не распрощавшись с близкими, с которыми предстояло разлучиться на долгие годы. К счастью или нет, но из таких пони у Файр Сплеша была только его семья.
Выйдя из комнаты, он спустился в заполненый дневными пони зал трактира, где он — фестрал с тёмно-синей шёрсткой, которую пегие пятна окрашивали в белый цвет, гривой цвета листвы в середине осени, оттенок которых повторял знак отличия в виде волны пламени, глазами-янтарями и кисточками на кончиках ушей — особенно выделялся среди собравшихся пони. Как и рысившая в его сторону кобыла, которая сразу же разглядела любимое чадо.
— Сынок, добрый вечер, — поприветствовала Файр Сплеша ночная земнопони, тепло улыбнувшись сыну, несмотря на усталый вид.
И лицезрея насыщенные огневитым оттенком её гриву и хвост, не оставалось никаких сомнений в том, чьё наследие воспламенило волосы Файр Сплеша таким насыщенным цветом. Если что он и не унаследовал от матери, так это шёрстку светло-бежевого оттенка и зелёные глаза, которые рассекал узкий зрачок.
— И тебе добрый вечер, мама, — весьма сухо изрёк в ответ фестрал, сохраняя невозмутимое выражение лица при болезненно занывшем в преддверии расставания сердце. — А где отец?
— Отошёл ненадолго, скоро вернётся. Выбирай, чем будешь ужинать. Пусть я не успеваю, но для тебя я всегда найду время. Тем более в такую ночь, — кобыла ласково потёрлась о нос сына мордочкой.
— Овсянку давай. И хлеб с маслом и сыром.
— Всего-то!? — недоумевая воскликнула земнопони, обнажив длинные клыки. — Может тебе гречку по-графски сделать? Тебе всегда нравилось!
— Ма…
— Или голубцов тебе нафруктосить?
— Капуста с фруктами — это извращение какое-то, мама.
— О! А как насчёт печёных цветов с картошкой? Очень вкусно, между прочим!
— Мать, — фестрал раздражённо кацнул клыками. — Просто приготовь овсянку с бутербродом. Мне больше ничего не надо.
Сплеш рассчитывал, что ласковая и готовая угодить почти любым его прихотям родительница, наконец-то, уступит его просьбе, но вместо этого её лицо в гневе вспыхнуло пламенистым оттенком, который был под стать цвету её волос. Узкие зрачки вдруг расширились, заслонив собой зелёную радужку, а губы недовольно искривились.
— Ты совсем обнаглел?! Я тут перед тобой распинаюсь, как в ресторане, а ты мне что?! Овсянку! Тебе не нужны голубцы, ему не нужна печёная картошка, ему овсянку подавай! А что дальше?! Вместо моих пирожков с капустой сухарей попросишь? — голос матери, доселе журчащий ласковым ручейком, вдруг упал на несколько нот, став по звучанию напоминать угрожающее змеиное шипение, которое не произвело на Сплеша никакого впечатления.
— Нет, попрошу только то, что сам захочу, — безразлично пожал крыльями Сплеш, — а прошу я овсянку с бутербродом.
— Нет, — рыжеволосая кобыла решительно шагнула вперёд. — Сегодня ты улетаешь в Кантерлот, так что ужинать будешь по-королевски! Я тебя Аликорн ночи знает когда в следующий раз увижу!
— Чем дольше ты стоишь на своём, тем больше мне хочется есть. Приготовь уже овсянку, а?
— Ну ладно, если не хочешь королевский ужин, тогда…
— Так, что тут у вас двоих происходит? Кто тут опять перед кем виноват? — внезапно вбил клин в разговор между матерью и сыном подошедший фестрал, который своей тёмно-синей шёрсткой и чёрным цветом волос напоминал облечённую в плоть тень.
Жёлтые глаза поблёскивали озорным огоньком, а на морде теплилась улыбка. И ростом, и мускулатурой, фестрал превосходил Сплеша, но при этом от него не веяло такой силой и стойкостью, как от сына. Фигура пегого фестрала сочетала в себе утончённость и жёсткую упругость, так свойственную тренированным телам, а тёмно-синий же при всей мощи мускул выглядел так, будто был готов рухнуть, словно… Словно шкаф, лишившийся подпорок.
— Он хочет овсянку, представляешь? — начала жаловаться рыжеволосая кобыла, от гнева которой не осталось и следа, лишь беспомощная обида. — Ему лететь до столицы непонятно сколько, а он овсянку! Чего там есть, молоко да хлопья одни!
— Сплеш уже не маленький, так что не надо наседать на него свой заботой, — при всей твёрдости своих слов, фестрал старался говорить мягко и нежно, успокаивая супругу.
— Но я же хочу как лучше для него!
— Я знаю, мышка моя, — ласково произнёс фестрал, приобнимая супругу крылом, — но Файр Сплеш уже не жеребёнок и сам может решить, что ему есть на ужин, завтрак и обед.
“Мышка” испытывающе посмотрела на невозмутимого сына, ожидая, что тот дрогнёт при виде полных любви и заботы материнских глаз. Однако, поняв, что этим его не проймёшь, а от мужа не стоит ждать поддержки, она пораженчески вздохнула и изрекла:
— Пусть он хоть королём Эквестрии станет и наживёт десять веков, для меня он всегда будет жеребёнком.
После чего удалилась, поцокав в сторону кухни, попутно обменявшись парочкой слов с несколькими пони.
— А всё-таки, мама права, — вдруг умозаключил старший фестрал. — Сколько бы тебе лет не было, для неё ты всегда останешься жеребёнком. Да и для меня тоже, если говорить начистоту.
— В отличие от неё ты понял, что я вырос, и больше не нуждаюсь в том, чтобы мне вытирали сопли, — надменно шикнул в ответ Файр Сплеш, подходя к стойке, за которой был вход на кухню.
— Твоя бабушка точно так же относилась ко мне, даже после того, как я женился, — хохотнул тёмно-синий фестрал, располагаясь на соседнем табурете. — И знаешь… Как бы тебя не раздражала мама своим отношением, лучше цени это, пока она есть.
— Нравоучение оставь для брата, когда вырастет, мне они не нужны, — фыркнул пегой жеребец.
— Не отказывай мне в удовольствии покапать тебе на мозги перед отлётом. Кто знает, когда мы увидимся. Да и увидимся ли…
— Увидимся. Конечно, если ты будешь следить за своим здоровьем. Тебе после того, как ты бросил шахту, вообще лучше не стало? — Сплеш вопросительно взглянул на отца.
— Когда как… Деду так же не здоровилось, когда он ушёл с шахты, но ничего, до восьмидесяти дожил. Если Аликорну ночи будет угодно, то я ещё дольше него протяну, — сказал старший фестрал и приобнял сына крылом. — Хорошо всё-таки, что мы отдали тебя на воспитание сиру Райзору. Благодаря ему, ты теперь будешь в гвардии у самих Принцесс. Хватит уже пони из нашей семьи ломать спину на этой вшивой шахте.
— Да, отец, хватит с нас этого, — согласился Файр Сплеш, с некоторой жалостью смотря на знак отличия родителя в виде вагонетки, которую надвое рассекал зарубцевавшийся старый шрам.
Один лишь вид отца посылал по спине Файр Сплеша целый рой холодных пугающих мурашек, ибо в нём было отражено то пугающее проклятие, что довлело над Битвин-Ривером уже долгие годы. И питала его не магия какого-нибудь злого духа или колдуна-единорога, а тот уклад жизни, который сложился в городе. И Сплеш бы тоже стал жертвой этого проклятия, если бы не нашлась та пони, которая вдохновила фестрала воспротивиться ему.
Пока постояльцы шумно напивались и наедались в общем зале, семейство ночных пони, держащее трактир, тихо сидело на кухне. Файр Сплеш — за овсянкой с бутербродами, а его родители — за чашками чая и булочками, присыпанными сахарной пудрой.
— Заработаю денег, — начал молодой фестрал, когда с кашей было покончено, — куплю дом в Кантерлоте и вы переедете в столицу. Хватит вам прозябать в этой дыре.
— Да мы тут с отцом как-нибудь свой век доживём, — с улыбкой сказал мать, прижимаясь боком к супругу. — Лучше брата к себе в столицу потом забери. Битвин-Ривер ничего не может предложить молодым пони, а в Кантерлоте школы хорошие есть, университеты…
— Да, в столице можно себе дорогу в жизнь проложить, ни то что здесь, — согласно кивнул отец и принял почти скорбный вид, пересчитывая, сколько таких дорог ему были закрыты только из-за того, что ему не повезло родиться на отшибе Эквестрии.
— Ну останетесь вы здесь, и что дальше? — не скрывая раздражения спросил Сплеш. — Будете до конца своих дней держать этот трактир, пока не передадите его мне или брату? Чтобы у нас был лишний повод иметь какое-то отношение к этому городу? Лучше продайте его кому-нибудь и на вырученные деньги переберитесь в Кантерлот.
— Ну не знаю, мой сладкий кренделёк, — неуверенно протянула земнопони и кончики ушей с кисточками поникли. — Тут у нас с отцом хоть какой-то заработок есть, а вот приедем мы в столицу и что делать там будем? Не сидеть же у тебя на шее!
— Ладно, давайте так, — перехватил слово тёмно-синий фестрал, переводя взгляд с жены на сына. — Если у Сплеша всё сложится, то мы подумаем. И либо переберёмся все вместе, либо отправим только младшего. Ни к чему загадывать наперёд.
— Да благословит Аликорн ночи, чтобы всё сложилось, — напряжённо вздохнула мать семейства, нервно покручивая кружку с чаем в своих копытцах. — В королевской гвардии хоть и платят хорошо, но и обязанности там соответствующие. Да и случится на службе что, так ты потом жалеть будешь, что не пошёл в шахту.
— Ещё раз скажешь что-то подобное, — недовольно зашипел Файр Сплеш, — И можешь забыть, что я твой сын. Я всю жизнь посвятил тому, чтобы уйти в гвардейцы, и не променяю свою мечту на шахту.
— Сын, мама просто за тебя волнуется, — мягким голосом вступился за супругу старший фестрал. — Мы дальше соседнего города, на ярмарку, никогда не ездили, а ты аж в столицу порываешься. Думаешь, так просто тебя отпустить в такую даль?
— Как-то же вы отпустили меня в путешествие с сиром Райзором, — сухо парировал Файр Сплеш, ни капли не поколебавшись от слов родителей, — а мне тогда даже десяти лет не было.
— Ты просто не видел, как мама тогда с ума сходила. Что тогда ей было непросто, что сейчас будет не лучше.
— Да и тем более, ты будешь охранять Принцесс, а с ними всякое может случиться… Вдруг какая напасть на них нападёт, так тебе придётся жизнью ради них рисковать!
— И какая, интересно, напасть может с ними случится? — с некоторой долей скептицизма спросил Файр Сплеш, запрокинув передние ноги за голову и откинувшись на спинку скрипнувшего стула. — Сколько лет уже правят Королевские сёстры, ещё никакая беда с ними не случилась.
— Ты просто маленький и не помнишь, как вся Эквестрия сходила с ума из-за Долгой ночи, которая наслала эта… — кобыла опасливо оглянулась по сторонам, будто на кухне помимо них могло найтись место кому-то, кто мог подслушать разговор, после чего тихо шепнула: — Найтмер Мун.
Мама ошиблась. Файр Сплеш очень хорошо помнил и Долгую ночь, и имя той, кто повинен в ней.
Найтмер Мун…
Не было никого, кто не слышал бы этого имени с того самого утра, когда солнце вдруг не поднялось, оставив мир во власти тьмы, которую рассекал лишь алый блеск луны. Тогда она словно раскалилась докрасна от ярости и злобы, сводящя с ума каждого, кто не скрылся от её гневливого взора. Однако даже тем, кто спряталась под крышей родного дома и за занавесками окон не было покоя — всеми пони владел страх. Страх за себя, родных и завтрашний день, который мог не настать.
Сколь долго продлилась эта жуткая ночь? Никто точно не мог сказать, ибо тогда счёт времени остановился в ожидании рассвета, но в конце концов Селестия вновь возвела солнце над Эквестрией, начав новый день. Так завершилась Долгая ночь, которая до сих пор ужасом откликалась в сердцах и умах тех, кто застал её. И Файр Сплеш был одним из них. Он ещё даже не успел получить знак отличия…
Тогда на его глазах безмятежная серебристая луна вдруг налилась рубиновым цветом, а ночное небо вокруг неё начало опаляться кровавым отсветом, в котором чернели облака и выгорали звёзды. И он, будучи ещё пустобоким жеребёнком, в испуге глядел на это светопреставление, не в силах оторвать глаз… Ему это напоминало однажды виденную картину, как от неумелой работы кузнеца трескается и разваливается раскалённый докрасна металл. Также и в ту ночь он боялся, что шар луны расколется на кусочки и рухнет на Эквестрию, а из её недр на небосвод вытечет жидкое пламя, соприкоснувшись с которым тот сгорит с лёгкостью шёлкового полотна.
Файр Сплеш бы и далее лицезрел это зрелище, если бы родители не занавесили все окна в трактире и не закрылись вместе с ним в одной из комнат. И Файр Сплеш помнил то облегчение, которое они все испытали, едва из-за горизонта забрезжил гребень солнечных лучей, загнавший алую луну за горизонт. В ту минуту казалось, что о Долгой ночи отныне будут вспоминать, как о весьма скверном природном явлении, и так бы оно и было, если б по всей Эквестрии не разнеслось имя виновницы сего ужасного события.
Кто такая Найтмер Мун? Одни говорили, что это могущественная колдунья-единорожка, решившая свергнуть Принцессу Луну, другие — сам дух ночи, разгневанный не то самой венценосной Лунной кобылицей, не то народом ночных пони, иные же предполагали, что она — одно из последних порождений самого Дискорда. Многое было о ней сказано, но Сплеш подозревал, что в этих бреднях было столь же мало правды, сколько смысла в строевой подготовке для пони-летунов, которую вдалбливали в лётной академии. Ясность могли внести Их Высочества, но Луна сохранила молчание, а Селестия если и изрекла слово о Найтмер Мун, то его едва ли услышали в Битвин-Ривере, до которого ему ещё предстояло долететь.
Как бы-то ни было, Долгая ночь прошла, и после неё остались лишь мрачные, как о ночном кошмаре, случившимся наяву. Воспоминания да эхом раздававшееся имя — Найтмер Мун.
И вновь оно зазвучало здесь, под сводами трактира семейства ночных пони. На какой-то миг даже показалось, что веселящиеся за стеной пони притихли, но нет, они всё так же предавались еде и выпивке. Именно создаваемый ими шум да тепло разгорячённой печки помогло Файр Сплешу успокоиться. И совладав с внезапно накатившим на него страхом, он подошёл к матери и обнял её под одобрительный взгляд отца.
— Не волнуйся, мама. Я не просто так обучался и у сира Райзора и в академии. Я смогу защитить и Принцесс, и себя.
Когда настал час расстаться, семейство ночных пони вышло из трактира в полном составе. Впереди шёл Файр Сплеш, запряжённый сумками, выглядывающими под чёрным походным плащом. Позади него шли отец с матерью, в копытах у которой непонимающе хлопал зелёными глазами маленький чёрно-бежевый фестралёнок, укутанный в одеяльце.
— Когда долечу, то пришлю вам письмо. Не скучайте и не волнуйтесь обо мне, вам есть о ком заботиться, — напутствовал родителям Файр Сплеш, раскрывая кожистые крылья и начиная пошевеливать ими, разминая перед полётом.
— Хорошо сказано, сын. Удачи тебе, — пожелал отец, заключив пегого фестрала в крепкие объятия, чуть пошатнувшись при этом.
— Береги себя, лунышко, — тепло пожелала мать, приникнув к спине Сплеша своей длинной шеей. — Пиши нам с папой почаще. И будь поосторожнее там, в Кантерлоте.
— Непременно, мама, — пообещал молодой жеребец, запечатлев на щеке кобылы поцелуй. — Не накручивай себя лишний раз.
— Будут свои жеребята — поймёшь, — парировала в ответ ночная земнопони, так же поцеловав сына.
— Не дождёшься, — хмыкнул в ответ фестрал, обращая взор жёлтых очей к маленькому жеребёнку, наблюдающему за ним из-за края одеяльца своими большими, несмотря на малый возраст, глазами. — До встречи, мелкий. Надеюсь, когда увидимся в следующий раз, ты уже научишься говорить, — позволил себе намёк на скупую улыбку Файр Сплеш и наклонился, чтобы потереться своим носом о крошечную мордашку брата.
Однако жеребёнок такой жест принял по-своему и стоило старшему приблизиться, как младший, обнажив крошечные клычки, укусил его под родительские смешки.
— Из него вырастет не пони, а кровопийца, — беззлобно хмыкнул в ответ Файр Сплеш, отстраняясь от жеребёнка. — Пришлю ему какую-нибудь игрушку из столицы. Бывайте, — распрощался фестрал и так резко сорвался с места одним взмахом крыльев, которые с громким хлопком подняли позади Файр Сплеша огненный всплеск, волной пламени поползшей по земле.
— Не зря он себе имя поменял, — вздохнула кобыла, успокаивающе покачивая забеспокоившегося малыша и провожая взглядом стремительно удаляющуюся точку на ночном небе, сквозь сумрак которого ей помогало зрить острое ночное зрение.
Летя сквозь вату ночных облаков, Файр Сплеш невольно вспомнил, как иные кадеты и даже инструктора пытались повторить его манеру оставлять при взлёте огненный шлейф. И с каким бы усердием они не старались, ничьи крылья не могли создать даже крошечной искринки, чего уж говорить о целой волне пламени. Особенно пытливые донимали расспросами самого Сплеша, на что тот беззатейливо отвечал:
— Просто машешь крыльями и всё.
Памятуя об этом, Файр Сплеш не испытывал ни самодовольства, ни гордости… Вообще ничего. Каждый раз, когда он взлетал подобным образом, каждый раз, когда он демонстрировал то, за что получил клеймо своего таланта и почему он носит своё имя, в его голове раздавались слова, которые навсегда будут предназначены лишь его ушам и которые никогда не звучали на бренной земле:
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия. Ты спросил как его получить, и Мы дадим тебе ответ. Живи. Просто живи. Делай то, что тебе нравится, становись лучше и совершенствуйся, и в конце концов получишь тот знак, который достоин тебя. И выбрось из головы мысль, что от этого знака зависит твоё будущее. Отметина на заду — не клеймо и не приговор. Какой бы она не была, ты можешь жить вопреки ей и так, как сам захочешь. В конце концов, ты сам творишь своё будущее.
Эта слова прозвучали много лет назад, но каждый раз, когда Файр Сплеш вспоминал их, они будто раздавались вновь наяву. Раздавались в обрамлении ноток того же бархатистого голоса, который был слаще любых песен заливающихся соловьём менестрелей. Голоса, который звучал лишь из уст той достойной кобылицы, ради которой Файр Сплеш пренебрегал всеми остальными. Пренебрегал с такой глупостью, какая свойственна лишь ослеплённым чувствами юнцам, готовым многое положить на алтарь своего идеала. Всё потому, что Сплеш верил в то, что его жертва приблизит его ко встрече с аликорном, явившимся к нему во сне в отроческую пору. Такую далёкую, безвозвратно унесённую в прошлое разноцветными ленточками ветром времени, против которого сейчас Файр Сплеш старательно летел, пока тот не отобрал у него лета горячей энергичной молодости. Всё-таки аликорны, как известно, бессмертны, а посему могут не спешить в делах мирских, в отличии от смертных пони, которые могут мчаться навстречу новым свершением только тогда, пока в них пылает юность.
И пока она не погасла в сердце Файр Сплеша, он должен найти бессмертную, повелевающую снами. Должен потому, что только тогда освободиться из плена чарующих бирюзовых глаз, что манили его из сумрака прошлого, вынуждая лететь навстречу грёзам.
II. Ночь и её дети
Пик облаков… Файр Сплеш казалось, что такое название слишком тщеславно звучит для небольшой пегасьей деревеньки, которая пусть и заняла вершину небольшой горы, но отнюдь не достигала облаков. Однако главным её достоинством было отнюдь не название, а то, что с единственной на всё село улицы можно было лицезреть просторы не одной Эквестрии, а целых двух.
На юге густой лес редел по мере близости к горизонту, переходя в просторные поля и луга, которые предприимчивые дневные пони уже успели разделить на участки, огороды и пахотные уделы, а ещё возвести на них деревни и богатые поместья. И всё это — лишь порог дневной Эквестрии, жизнь в которой по ощущениям была беззаботной, а на вкус – сладка как медовуха. Тёплая, плодородная, мирная и спокойная, она привлекала к своим берегам путешественников из знойной Седельной Аравии, Гиппогипета, Пепельных драконьих земель и других стран. И во многом своей славой королевство пони было обязано своим правительницам, Королевским сёстрам-аликорнам, чьи имена звучали много дальше их владений.
И за блеском её славы не каждый мог разглядеть существование совсем другой Эквестрии, где жили преданные луне и теням ночные пони. Она скрывалась на севере, за грядой из остроскалистых гор, на которых лежал ещё не сошедший поздний снег и которые Файр Сплеш мог наблюдать стоя посреди деревни. За ними начинались холодные и богатые на просторы, но отнюдь не плодородные земли. И где-то там, за густыми лесами, полями, пастбищами, стремительными реками и тундрой находился Фестралисгард — столица ночной Эквестрии. Многое было говорено и говорилось о суровой красе этого города, и особенно о Звёздной цитадели, за врата которой не ступал никто из ныне живущих, ибо отвориться те могли лишь перед ликом Аликорна ночи, истинного правителя ночных. Так, во всяком случае, гласили предания, которые много древнее, чем сами Королевские сёстры. И одну из них, Принцессу Луну, некоторые пони почитали как сакрального Аликорна ночи, но горстки обожателей было недостаточно, чтобы пригласить её царствовать. Всё-таки ночные пони презирали Королевских сестёр ничуть не меньше, чем их подданных.
Зная что оказался у самых рубежей двух Эквестрий, Файр Сплеш не смог отказать себе в возможности насладиться их видами. Хотя уставшие, словно набитые песком глаза предпочли бы созерцать внутреннюю сторону век в часы позднего утра. Солнце уже спицы золотило, вышивая кройку утреннего неба, и пегому фестралу полагалось нежиться в постели, как и любому иному ночному пони, но вместо этого он стоял посреди деревни, как раз там, откуда открывались столь захватывающие пейзажи. Стоял, созерцал и размышлял — где бы остановиться на день?
Владелец местной корчмы, уже седеющий пегас, едва завидев на пороге своего жрально-спального заведения фестрала, поспешил заявить: «Бетпони комнаты на день не сдаём!» — и недовольно поджал губы. Косые взгляды редких, досидевших до утра постояльцев, лишь убедили Сплеша в том, что вступать в препирательства не стоит, хотя морда хозяина так и просила крепкого удара копытом. Хмыкнув и сделав такой вид, что удостоить пол заведения плевком — это слишком большая честь, пегой фестрал вышел на улицу, чувствуя, как от гнева пригорают кисточки на кончиках ушей.
«Бетпони... А что сразу не "мышь" или "крыса"? За такое обращение и перья можно повыдёргивать», — негодовал Файр Сплеш, видовая гордость которого требовала вернуться в корчму и рассыпать по её полу зубы владельца. Что же, было ещё одно место, под кровлей которого можно остановиться на день.
Чуть поодаль от деревни, будто сохраняя почтенную от мирской жизни дистанцию, высилась церковь, стоявшая на фундаменте из белого камня. Над лазуристыми куполами и шатром, под ярусами которого была расположена паперть, красовался причудливый символ в виде солнца, лучи которого напоминали колышущиеся языки пламени, помещённого в серп полумесяца. Стены были возведены из древесины, окрашенной в белый цвет, в сочетании с которым небольшие витражные оконца казались многоцветнее, чем они были на самом деле. И изображение стоявших на дыбах аликорнов — белого, над которым была позолоченная буква «С», и синего под белой «Л» — скрестивших друг с другом передние копытца под солнцем и луной, висящее под козырьком паперти, развеивало всякие сомнения по поводу того, кому была посвящена церковь.
Файр Сплеш питал нежные чувства к Принцессам, как и большинство живущих под их покровительством пони, но пегой фестрал не настолько сильно обожал правящих Королевских сестёр, чтобы боготворить их. Однако именно этим занимались аликорнисты — пони, которые решили всецело посвятить себя восславлению монархов как бессмертных богинь и вечных правительниц Эквестрии.
У всего должен быть предел, и у той любви, которую подданные испытывали к своим покровительницам — тоже, а аликорнисты уже давно его потеряли. Ютиться под одной крышей с ними не было ни малейшего желания, как и сносить подозрительные взгляды сельчан. В случае внезапной беды или несчастья, деревенские пони быстро найдут виновного в чужаке, а уж тем более — в фестрале.
Однако, выбора у Файр Сплеша не было так что он, заранее готовясь к тому, что ему принесёт знакомство с местными фанатиками, направился в сторону церкви.
Тяжёлые деревянные двери фестрал отворил без стука. Зайдя внутрь, в нос ему сразу же ударила насыщенная смесь из цветочных ароматов, но особенно ярко пахли лаванды и лилии. Первые аликорнисты считали цветами Принцессы Луны, а вторые якобы олицетворяли собой Селестию с её белой шёрсткой и знаком отличия в виде солнца. Правда, сами венценосные кобылицы не спешили объявлять на всё королевство о своих предпочтениях во флористике, так что оставалось загадкой, почему были выбраны именно эти цветы, которые благоухали в висящих под потолком специальных чащах и в вазах, стоящих у окон и у алтаря.
Чуткий к запахам Файр Сплеш едва не опьянел от витавшего в помещении цветочного духа, чему способствовал болезненно свёдшийся желудок. Однако фестрал совладал с наваждением, тряхнул рыжей гривой и оглядел внутренне убранство.
Под копытами — выложенный узорчатой серой плиткой пол. Впереди — устеленная алым ковром солея, на которой возвышался величественный аликорностас, увешенный иконами, на каждой из которых были изображены Королевские сёстры либо вместе, либо по отдельности. Файр Сплеш не был знаком с иконописью аликорнистов, так что на какие-то секунды увлёкся зрелищем перед собой, угадывая мотив того или иного изображения. Вот икона в левом верхнем углу — Селестия воздевает солнце на небосвод. В противоположной стороне аликорностаса поднимала бледный диск ночи Луна. В самом верху аликорностаса — поражение Дискорда от копыт венценосных кобылиц. И в самом центре — одна большая икона, изображающая сидящих спиной к спине Селестию и Луну. Старшей сестре, сверкающей в лучах солнца, кланялись дневные пони, а младшей, скромно мерцающей в сиянии луны и звёзд — ночные.
— Приветствуем в аликорньем доме, дитя ночи, — зажурчал рядом с пегим жеребцом кобылячий голос.
— Чем мы можем тебе помочь? — спросил вторая служительница церкви таким же услаждающим слух напевом.
Мысленно Файр Сплеш отвесил себе хорошую оплеуху, какой был достоин всякий, кто метил на звание королевского гвардейца, но не заметил и не услышал парочку цокающих, шуршащих тканями одежд и звенящих цепочками медальонов кобыл, подошедших от куда-то с боку. Не просто просчёт, а профессиональное несоответствие! Хотя иные жеребцы на его месте были бы рады оказаться застигнутыми врасплох двумя прелестными кобылками.
Одной из них была сиреневого цвета ночная единорожка, укутанная в сине-голубую рясу из бархата. Пони изучала сородича пристальным взглядом добродушно переливающихся янтарём очей с узким зрачком и с улыбкой на острой мордочке. Компанию же ей составляла дневная земнопони с морковной мастью— зелёный волос и оранжевая шёрстка — которую дополняли бело-золотистые одеяния, фасон и покрой которых были аналогичны тем, которые носила ночная единорожка.
Весь внешний кобыл буквально кричал принадлежности к аликорнистской секте. А медальоны в виде солнца и полумесяца лишь подтверждали их причастность к вере.
— В вашей церкви не дают остановиться путникам? Я хотел снять койку в корчме, но владелец принципиально не хочет сдавать её ночному пони, — коротко и весьма сухо обозначил цель своего визита Файр Сплеш, переводя вопросительный взгляд с одной кобылы на другую.
— Дают, мой брат по ночи, — кивнула единорожка. — Ты... Безклановый, верно?
— Верно. А что, это принципиально?
— Для нас — нет, мне просто любопытно, — мотнула головой единорожка. — Хоть деревня и находится на границе с землями ночных пони, они редко заглядывают. Захаживают либо одинокие странники, либо кочевники целыми таборами, но такие визиты можно по копытам пересчитать...
— Тут меня одного-то терпят кое как, кочевников-то здесь как выносили? Ладно, сколько у вас спальное место стоит?
— Нисколько, — отозвалась застигнутая врасплох таким вопрос не меньше своей сестры по вере земнопони. — Церковь помогает безвозмездно, так что ты можешь спокойно занять койку в гостевой келье.
— Безвозмездно? На что тогда живёт ваша церковь, если вы не берёте плату?
— Должны же в Эквестрии быть такие места, где пони могут рассчитывать друг на друга не за битсы, а просто потому, что они — пони, разве нет? — спросила единорожка.
— Тем более, что каждый из нас — Их подданный, — подхватила меж тем земнопони, метнув многозначительный взгляд в сторону аликорностаса, — и мы должны жить в мире и согласии, готовые протянуть друг другу копыто помощи. Зачем Им поддерживать гармонию в Эквестрии, если сему будут чинить помеху собственные подданные?
— Действительно... Зачем стараться ради тех, кто не ценит твоих усилий? — сухо согласился Файр Сплеш.
Впрочем, аликорнистки были рады услышать хоть что-то, в чём звучат хоть какие-то нотки солидарности и единодушия с их верой. Так что они проводили нежданного гостя в келью и пригласили на утреннюю молитву, на которую должны были прийти жители деревни.
Сплеш с самого начала заприметил по бокам примыкающие к церкви флигельные пристройки, отличавшиеся ёмкостью и компактностью. И как оказалось, именно они и отводились под жилые помещения для внезапных постояльцев. Они были оформлены полукругом и, несмотря на всю свою тесноту, вмещали до шести коек. На одной из них как раз устраивался жеребец, с которым Файр Сплешу предстояло соседствовать этот день, который он предпочёл бы провести в одиночестве.
— О, не ожидал я увидеть родича в столь поздний час! Привет тебе, брат! — приветствовал пегого фестрала сидящий на одной из кроватей ночной пегас, который выделялся на общем синевато-голубом фоне комнаты своей мастью, сочетающей в себе тёмно-фиолетовый цвет волос и блекло-серый окрас шёрстки.
— Добрый день, — монотонно ответил Файр Сплеш, вдруг испытавший острую необходимость спрятаться от пристального взора голубых глаз, которым незнакомец словно прощупывал его седельные сумки и без зазрения совести заглядывал под плащ.
А ещё очень сильно захотелось двинуть ему по морде, которой заострённая бородка придавала пижонское выражение. С такими же ухмылками в лётной академии расхаживали дворянские отпрыски и какие-нибудь повесы, привыкшие брать от жизни всё и смотрящие на Файр Сплеша, а так же на других пони из простого сословия, с некоторой долей самомнительного снисхождения. Так разве что гордый орёл мог смотреть на курицу, которой по недоразумению судьбы удалось воспарить под самые небеса.
— Эх, когда для нас, детей ночи, день был добрым? — саркастично поинтересовался пегас. — Хотя если бы та жрица Луны составила бы мне компанию под палящим солнцем, тогда да... день был бы добрым.
Сплеш не ответил, подойдя к ближайшей койке, которая располагалась как раз напротив той, которую занял пернатый летун, и сбросил на неё свою поклажу.
— Меня, кстати, Стики Хуф звать, — не роняя улыбки с морды представился пегас, подходя к фестралу и протягивая ему переднее копыто. — Тебя тоже хозяин той харчевни на день не пустил?
— С таким именем находятся пони, которые не против пожать тебе копыто? — холодным тоном спросил Файр Сплеш, давая понять, что он говорит вполне серьёзно, а не сорит саркастическими шутками. — Мне всё равно как тебя зовут и кто ты такой, так что можешь забить на все приветственные расшаркиванья.
— Да уж... — нахмурился пегас, глаза которого заслонила гневная тень, не предвещающая ничего хорошего. — Вы, пятнистые, все-такие засранцы, или ты один такой?
— За всех не могу говорить, я ведь не засранец, — равнодушно бросил Файр Сплеш, доставая из сумки флягу и заботливо упакованный матерью пирожок с ягодой и цветочками. — Завтра меня здесь уже не будет, так что я не собираюсь забивать голову именами пони, которых больше не увижу, — сказал фестрал и, демонстрируя то, что для него этот разговор окончен, принялся за поздний ужин.
Пегас явно хотел сказать что-то ещё, но видя, что новый сосед — собеседник вредный и неотзывчивый, предпочёл вернуться на свою койку. И за это Файр Сплеш был по-своему благодарен сородичу. Последнее, чего ему хотелось, так это тратить своё время на разговоры с теми, до кого ему не было никакого дела.
И после трапезы было бы неплохо лечь спать, чтобы наконец-то отдохнуть, но было любопытно посмотреть на то, что из себя представляют утренние служения в церкви. Так что Сплеш, опрокинув в себя ужин и собрав последние остатки сил, вышел из кельи, готовый внимать таинствам церемоний аликорнистов.
— Игого, да славься Лучезарная Животворящая Солнцедержительница Селестия, Богиня-мать дневных пони. Игого, да осветится новый день твоею мудростью и милосердием, — в унисон и на распев затягивали молитву пони, заполонившие собой почти всю церковь. Хоть сколько-то места оставалось только на солеи, но та была предназначена только для стоявших за клиросами жриц Их Высочеств, которые и зачитывали молитвы. Толпа селян нескладно, но повторяла вслед за ними, не забывая на каждое «игого» припадать к полу в поклоне.
— Игого, да славься Белосиятельная Грёзотворящая Лунодержительница Луна, Богиня-мать ночных пони. Игого, обрети отдых и покой при свете солнца животворящего, волею сестры твоей воздетого на небосвод, — зачитала свою молитву ночная единорожка, на которую пегасы отозвались новой порцией поклонов.
— Игого, да сменит солнце златое на небосводе луну беломордую! Игого, да сгорит во свету нового дня старая ночь, ибо таков установленный Ими порядок, который был, есть и будет! — уже вместе закончили молитву обе жрицы, в то время как пони замерли в последнем и самом долгом поклоне.
Файр Сплеш, наблюдавший за сим сборищем со стороны, определённо не был готов к тому, что предстало его очам. Как и к тому, что услышит. От монотонного «игого» разболелась голова, а от той возвышенности и раболепия, которыми было пропитано каждое слово молитв, становилось стыдно, как за самого себя. Сложно было не трепетать в почтении перед Королевскими сёстрами, но вот так слепо наслаивать на них лоск обожествления, сдобрено усыпанный блёсками восхищения... Хотел бы Сплеш знать, что сказали бы сами Принцессы, если бы увидели это самодурство. Но об этом можно было подумать уже лёжа в мягкой постели, подальше от глаз селян, парочка из которых уже недобро посмотрела в его сторону. И среди них был хозяин корчмы, который явно ожидал подлянки от несостоявшегося клиента.
Как легко сон принял пегого фестрала в свои объятия, так же легко он его из них и выпустил. За окном уже был поздний вечер и лучесветный клубок солнца уже утянула за окоём Селестия, позволив сестре воздеть вместо него белоликую луну. И только увидев оное за витражом, Файр Сплеш почувствовал, как его сердце пропустило пару лишних суетливых ударов — он-то рассчитывал проснуться ещё до того, как стемнеет и полететь в Кантерлот. Отставать от собственного распорядка ночи он очень не любил, пусть это и позволило хорошо выспаться.
Под распеваемую из-за двери вечернюю молитву, провожающую ушедший день и приветствующую молодую ночь, Файр Сплеш приступил к завтраку, стараясь по-солдатской манере закончить с ним как можно скорее.
— Игого, да славься Белосиятельная Грёзотворящая Лунодержительница Луна, Богиня-мать ночных пони. Игого, да одарит она всяк дремлющего дневного пони своим визитом в Чертогах грёз, да окропит его своею мудростью и милосердием, — нараспев зачитывала молебен ночная единорожка, в то время как Файр Сплеш достал из сумки кусочек пирога с малиной и мятой, приготовленный и упакованный материнскими копытами, и принялся за него, запивая водой из фляги.
— Игого, да славься Лучезарная Животворящая Солнцедержительница Селестия, Богиня-мать дневных пони. Игого, сомкни очи при луне беломордой и дай себе отдых, как и дети твои дневные, — продолжила жрица-земнопони, а рыжегривый жеребец уже наполовину одолел кусочек лакомства.
— Игого, да сменит луна беломордая солнце златое! Игого, да смеркнется старый день, чтобы засияла новая ночь, ибо таков установленный Ими порядок, который был, есть и будет! — окончили службу аликорнистки и, почти единовременно вместе с ними покончил с завтраком Файр Сплеш.
Строгий к себе ничуть не меньше, чем инструктора в оконченной академии, он уже было накинул на себя плащ и сумки, намеренный продолжить путь, но вдруг замешкался. На языке всё ещё таял вкус сладкого пирога, в келье никого, кроме него, не было — Стики Хуф либо уже улетел восвояси, либо сейчас по ту сторону двери подбивал клинья к служительнице Луны. Не важно, где он был, одно лишь его отсутствие подкупало задержаться и поесть ещё, наслаждаясь и едой, и уединением. Всё-таки выпечка матери была такой вкусной.
Наевшись досыта, Сплеш направился к выходу из церкви. Открывая входные двери, фестрал ожидал что слух ему начнёт ласкать привычный ночной оркестр, в котором разыгрывают свою трель сверчки под уханье сов, но вместо этого его ушей настигли заходящийся в брани повышенный голос, принадлежащий недружелюбному трактирщику. Пони целенаправленно цокал в сторону церкви, сопровождаемый двумя молодыми пегасами, не иначе как своими сыновьями. И глядя на их озабоченно-целеустремлённые морды Файр Сплеш подумал, что не стоит ждать ничего хорошего.
— Вон! Это он обокрал нас! — поспешил броситься обвинениями трактирщик, едва завидев рыжегривого фестрала.
— Ну конечно... — сорвался с уст шахтёрского сына удручённый вздох. — Только случается какая-то гадость, нужно побыстрее найти ночного пони, на которого можно всё свалить.
Жеребёц повёл крыльями, разминая суставы и готовясь к тому, что разговор может очень быстро перейти на язык грубой силы.
— Обокрал, значит? — с деланным безразличием спросил фестрал, когда процессия из трёк крылатых пони подошла ближе. — Ну давай, доказывай, что это я.
— А чего тут доказывать? — злопыхая парировал трактирщик, стоя чуть ли не нос к носу с несостоявшимся постояльцем и явно пытаясь морально задавить его разницей в размерах, которыми природа обделила Файр Сплеша — он был на голову ниже большинства пони. — В нашей деревне все друг друга знают. Сколько жил здесь, никто ни у кого и ни то что деньги, яблоки из огорода не воровал! А стоило только появиться дрянным бетпони... — старший пегас демонстративно сплюнул под ноги Файр Сплешу.
— Молоко не забудь потом проверить, говорят оно тоже из-за нас скисает, — равнодушно отозвался в ответ фестрал.
— Ты это, — решительно шагнул вперёд один из младших пернатых, — не дерзи. Ещё как бы можно всё мирно решить, без стражи.
— Деревенщина обвиняет меня в краже только потому, что я родился ночным пони, а мне ещё и не дерзить? — зашипел Файр Сплеш, недвусмысленно продемонстрировав острые клыки. — Стражи хочешь? Давай, зови. Только в Эквестрии действует презумпция невиновности. Знаете, что это значит? — вопросительно оглядел сельских пони пегой летун, довольный замешательством в их глазах. — Это не мне придётся убеждать всех, что я невиновен, а вам придётся доказывать то, что я обокрал вас, — просветил деревенщин фестрал, делая решительный шаг навстречу и смело упираясь своей крепкой, пусть и небольшой грудью, в покатистую грудь трактирщика. — Будут доказательства или свидетели, которые подтвердят, что это я совершил преступление? Или ограничитесь только своей расовой неприязнью, а?
Воинственный гонор, который распылял недовольство хозяина выпивального заведения, сразу же пошёл на убыль. Иного же расположения духа был один из его сыновей, демонстративно повёдший крыльями:
— Я тебе такую презумпцию невиновности покажу, мать родная не узнает.
— Сколько там у вас украли? Две, три сотни битсов? — как бы невзначай спросил Файр Сплеш, начиная шарить копытом во внутреннем кармане плаща. — Наверняка немало, да? Иначе бы вы так не верещали. Что же, пересчитывайте, — фестрал демонстративно потряс худым кошельком, — но учтите, если там окажется меньше, чем у вас увели, к страже пойду уже.
— Это с какого Дискорда? — удивился один из младших пегасов.
— А с такого, что обвинения без доказательств — это клевета. А за неё тоже полагается наказание. И будьте уверены, я смогу доказать вашу вину. Ну так что? — Файр Сплеш демонстративно подбросил жалостливо звякнувший кошель, в то время как троица пегасов неуверенно переглянулась и отступила от фестрала, жёлтые глаза которого довольно блеснули. — То-то же.
— Что здесь происходит? — робко показалась во входной двери церкви сиреневая мордочка жрицы Принцессы Луны.
Стоило только служительнице церкви предстать перед очами главы обокраденного семейства, как тот переключил своё внимание на неё. И видимо у неё был кредит доверия, поскольку пегас не стал бросаться обвинениями и лишь грубо осведомился:
— Где второй? Я знаю, их двое у вас остановилось! Куда второй делся?
— Стики Хуф? Не знаю, улетел, видимо...
— В какую сторону?
— Я была на службе, так что не видела. А что такое? Не приведи Её Сиятельство Луна, случилось что?
— Случилось. Обокрал, крыса, — процедил трактирщик, ненавидящим взором смотря на горы вдалеке и на густой чёрный лес, расстелившийся до самого его подножия.
— Ну что, па, полетим за ним? — норовисто спросил один из сыновей.
— В ночи мы скорее сами потеряемся, чем его найдём, — цыкнул в ответ отец с таким видом, будто был готов кого-нибудь ударить.
Он посмотрел на сыновей, затем на Сплеша, будто решая на ком из них выместить накопившееся негодования. В итоге выбор, как и удар копытом, пал на половицу паперти.
— Живёшь себе, как честный пони, зарабатываешь, копишь деньги и какая-то крыса просто так на них копыто накладывает, просто потому, что захотелось. Завтра чуть свет — полетите в город за стражей.
— А они его вообще найдут? — скептически поинтересовался один из молодых летунов.
— Пусть ищут! На кой мы тогда налоги платим, если стража ничего сделать не может!? — в сердцах вопросил трактирщик и пошёл обратно в деревню, оставляя на крыльце удручённую жрицу и Файр Сплеша, который с оскорблённой издёвкой подумал, что перед ним могли бы и извиниться.
Проклиная про себя тупых деревенских провинциалов, мыслящих стереотипами и предрассудками, Файр Сплеш сошёл с крыльца. Расправив крылья и приготовившись сорваться в последний полёт до Кантерлота, его вдруг остановил тихий и обречённых вздох сиреневой единорожки:
— Когда уже, во имя Её Сиятельства, это всё закончится?
— Что именно? — помимо воли откликнулся на стенания кобылы рыжегривый фестрал.
— Когда одни пони перестанут относиться к другим с предубеждением. Если ночной пони, то обязательно — вор, жулик и шарлатан, ну а если дневной, то...
— Мягкотелый легкомысленный лентяй, привыкший всеми четырьмя копытами загребать блага жизни, — Файр Сплеш сложил крылья и направился к единорожке, пойманный на крючок разговора. — Знаю я их. Насмотрелся в лётной академии.
— И что, каждый встреченный дневной пони был именно таким?
— Зачастую — лишь дворяне. Те, кто простого происхождения, с куда меньшим гонором. Но и среди них хватало идиотов, которые относились ко мне и другим ночным пони с предубеждением. Однако у каждого пони есть свои недостатки, в том числе и у ночных. А предрассудки... — Файр Сплеш принял задумчивое выражение, — Ими удобно жить. И они, — фестрал махнул кожистым крылом в сторону семейства пегасов, скрывающихся в дверях трактира, — подтверждение моим словам.
— А они же в свою очередь скажут, что Стики Хуф — подтверждает стереотипы про наш народ. И к чему мы придём, если каждый пони будет пытаться искать подтверждения своим худшим предубеждениям? — довольно серьёзно спросила служительница Лунной кобылицы. — Если бы только пони не относились к другим так, как не хотели бы, чтобы относились к ним самим... Буду надеяться, когда-нибудь это случится. Лети себе, брат мой по ночи. Пусть мать наша, Грёзотворящая Луна, хранит тебя, куда бы крылья тебя не принесли.
— У меня есть мать, я знаю её имя, и она не Принцесса Луна, — вопреки своей выдержке клацнул клыками рыжий жеребец.
— Может и так, но в конце концов все мы живём под луной и звёздами Её, — сказала жрица и, смиренно поклонившись на прощание, скрылась за дверями церкви.
Закатив глаза, Файр Сплеш взмахнул крыльями и с пронзительным хлопком рванул навстречу усыпанному звёздами небосклону, оставив после себя лишь небольшую волну расползающегося по земле пламени. Огонь не смог зацепиться за траву и быстро рассеялся в воздухе, но вот в груди пегого летуна разгорелось самое настоящее пламя негодования.
Настолько чокнуться на любви к Диархам, чтобы называть их матерями... Может конкретно этой жрице и не повезло со своей родительницей и мысль о том, что она происходит от одной из правительниц приносила ей утешение, но Сплеш не мог сказать такого про себя.
Ночные пони с незапамятных времён тяготели к теням и мраку, находя в них укрытие от глаз чудовищ и врагов. Под их покровом дети мрака расправлялись с неприятелями и вершили месть за причинённые обиды. Дневные же пони дрожали перед ликом тьмы, тщательно рассматривая в нём угрозы, реальные и выдуманные. Посему они тянулись к солнечному свету, который, как они думали, убережёт их от тёмных сил. И это было глупо. Солнце обличало в первую очередь самих пони, затем их слабости и всё это видели те, кто прятался в тени. Те, кого они так боялись просто потому, что привыкли опасаться.
— Ущербные создания, — презрительно хмыкнул Файр Сплеш, вспоминая своё путешествие с наставником и годы, проведённые в академии.
Всюду его преследовали эти страхи и предубеждения, которым так охотно верили дневные пони. В сире Райзоре, благородном фестрале, которого верность рыцарским заветам и Её Высочеству Луне оставила с несколькими шрамами, пони видели дебошира и разбойника, а в сопровождавшем его Сплеше — его же собственного сына, который непременно пойдёт по преступным следам своего «отца». И становясь объектом подобных пересуд за своим крупом, в рыжегривую голову тогда ещё жеребчика закрадывалась идея — почему бы не подтвердить самые худшие опасения? Если они не ждут от ночных пони ничего хорошего, так почему не сделать им то, чего они так бояться?
— Выбрось из головы этот бред, Сплеш, — сказал сир Райзор, когда воспитанник поделился с ним своими мыслями. — Каждый пони сам определяет свою судьбу и жизнь. Ты позволишь каким-то бестолочам, которые мыслят стереотипами, определить, кем ты станешь в будущем?
И Файр Сплеш внял словам наставника, вновь устремившись к путеводному свету своей мечты. Хотя порой химера гнева, злобы и презрения оживала в его сердце, требуя удовлетворения. Однако каждый раз, когда это случалось, Файр Сплеш находил к ней подход, успокаивая. Вот и сейчас ему с этим помогли виды, открытые с высоты подоблачного полёта.
Деревня Пик ветров и гора, на которой она была возведена, остались где-то там, позади. Как и густые северные леса. Теперь вокруг расстилались просторные поля, исходящие холмами и рощицами. Виднелись обширные пахотные участки, крупные поместья. По левое крыло от Файр Сплеша причудливым зигзагом изгибалось русло широкой и смирной реки, воды которой рассекали корабли. У берега горел в свету уличных фонарей какой-то город, который пролетающий над ним ночной летун никогда не отметит своим копытом.
«Хотя было бы любопытно приземлиться, пройтись по улицам и посмотреть, что там и как», — с некоторой мечтательностью подумал Файр Сплеш и с особым усилием взмахнул крыльями, прибавляя ускорение. Если он поспешит, то долетит до Кантерлота и уже к рассвету будет нежиться в мягких объятиях постели какой-нибудь столичной таверны.
И хоть Файр Сплеш смог совладать с оставшимися после общения с обварованными пегасами тёмными чувствами, их место вскоре заняло одно жгучее и нетерпеливое желание — зарисовать окружившие его виды ночной Эквестрии. Однако сделать это не позволяли спешка и отсутствие красок, холста и кисти. Последнюю Сплеш уже даже забыл, как правильно держать в копытах.
III. Кобылица из королевского сада
В это главе появится немножко Найтмер Мун, йей!
Кантерлот белокаменный и златоглавый, столица Эквестрии… Файр Сплеш уже бывал в этом городе вместе со своим ментором, сиром Райзором, как раз незадолго до того, как тот оставил его в лётной академии. Тогда, едва переступив через городские ворота, Файр Сплеш был близок к тому, чтобы начать носиться по Кантерлоту словно комнатная собачка, которую вывели в большой мир и спустили с поводка, исследуя столицу. От подобного поведения удержало лишь присутствие наставника.
Всё пегому фестралу тогда было интересно, на каждый дом хотелось поглазеть, двери множественных салонов так манили отворить их, как и двери в кабаре и прочие заведения, куда жеребёнку не стоило входить либо без взрослого пони. Однако столица успела потерять свой блеск и очарование в глазах Файр Сплеша за годы проведённые в лётной академии, находившейся неподалёку и выпускавшей своих подопечных в город на выходные. Отныне за роскошными фасадами, пышными барельефами, золочёными крышами и прочей роскошной облицовкой кожистокрылый пони видел лишь чванливый снобизм, который сочился не только из кантерлотских дворян, но и из столичных горожан.
И сейчас, вернувшись в самое сердце Эквестрии после пары месяцев отдыха в родном доме, Файр Сплеш увидел, что столица совсем не изменилась за столь короткий срок. Хотя он рассчитывал, что к этому времени начнут где-нибудь закладывать первую церковь аликорнистов, о чём пони судачили не один год.
К городу Файр Сплеш был равнодушен и если что и продолжало вызывать в его сердце былой трепет, знакомый с первого визита в столицу, так это Солнцелунный дворец, за стенами которого жили Принцессы-аликорны, одной из которых он посвятит свою жизнь.
Минута долгожданного заступления на службу не должна была заставить себя ждать. Укладываясь спать в в снятой в кабаре комнате, Файр Сплеш каждой шерстинкой на своём теле чувствовал, как медленно течёт время вокруг него, приближая заветное мгновение. Вскоре он принесёт торжественную присягу перед лицами двух Принцесс, облачится в доспехи и навсегда распрощается со своей прежней жизнью, начав новую, которая будет принадлежать правительницам. Пока что им двоим, а затем — только одной. Через несколько лет службы можно будет поступить в личную гвардию либо к Солнечной, либо к Лунной кобылице. И Сплеш знал, к какой из двух склоняется его сердце. К той, что правит миром, кроющимся по ту сторону век, которые тяжелели с каждой секундой, что он лежал на койке.
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия, — тихо шептал ему когда-то голос, принадлежавший кобылице с очами цвета чистой бирюзы. Очами, выражение которых тогда ещё маленький Файр Сплеш запомнил навсегда. Волевые и решительные, они взирали так, будто прочитали этот мир и его суть, словно открытую книгу, узнав всё, что маленькому жеребёнку в силу возраста было ещё не дано постичь.
Он надеялся, что неисповедимые тропы мира грёз вновь сведут его с обладательницей этих необычных глаз, с той кто вдохновил его летать, но… Видимо, это было им не угодно. Оставалось надеяться, что реальность окажется более отзывчивой к его чаяниям.
И с этим упованием на сердце, Файр Сплеш позволил течению дрёмы подхватить себя и унести в самые пучины сновидений.
Присяга… Одну Файр Сплеш уже приносил, выпускаясь из лётной академии. Он клялся служить Эквестрии, ценой собственной жизни оберегать её законы, отстаивать свободу и стоять на страже населявших её пони. А вот сейчас, в часы заката, в тронном зале, перед престолами Солнца и Луны, он, вместе с остальными ночными пони, принесёт клятву лично Королевским сёстрам.
Все новобранцы стояли выстроившись в несколько рядов в тронном зале и лицами к возвышению, на котором на своих тронах восседали царственные аликорны, взирая на своих будущих защитников. Взгляд Её Высочества Селестии фестрал узнал сразу. Солнценосная глядела на собравшихся пони так, как на самого Сплеша глядела мама — ласково и заботливо, точно на свору маленьких жеребят, за которой нужен глаз да глаз. Ну и добрый наставительный совет, который удержит от какой-нибудь глупости. Несколько иначе взирала на своих будущих защитников звёздогривая Луна.
Она смотрела на них так, словно разглядывала с вершины самой высокой горы в Эквестрии, и разглядывала очень старательно, будто смотрела каждому и в сердце, и в душу. Если глядя на Селестию Файр Сплеш испытывал такое спокойствие, какое дарят материнские объятия, то посматривая на Луну из под рыжей чёлки, фестрал не мог отделаться от ощущения, что художница созвездий рассматривает его, словно какой-то механизм, который она хочет изучить и разобрать по деталькам.
Источающая тёплую любовь Селестия, овеянная хладом недосягаемого величия Луна… Сложно сохранить былое хладнокровие перед ликами обоих аликорнов. Одной Принцессы то было много, а уж когда они присутствовали дуэтом…
Помимо них также присутствовали стоящие в другом конце зала родственники новобранцев, среди которых были как простородцы, так и знатные особы. Однако вся эта многоликая толпа была безразлична Сплешу, ведь среди неё не было никого, кто был бы мил сердцу пятнистого фестрала. Разве что наставник мог тесниться где-то там, среди собравшихся, но тот всегда вольно летал по Эквестрии. Наивно было бы надеяться на его присутствие.
Так что Файр Сплеш чувствовал себя одиноким среди будущих товарищей по службе, перед ликами Принцесс и целой плеядой каких-то высокопоставленных пони, которые заседали за длинными столами, расставленными по обе стороны от возвышения для престолов. У каждого было по бумаге, а перед одним из них, сидящим ближе всех к Принцессам, стояли небольшой гонг и песочные часы.
— Ваши Высочества Принцессы, гвардейцы-новобранцы для принесения торжественной присяги построены! — зычно отчеканил капитан королевской гвардии и отдал честь, замерев в торжественной позе.
Сёстры же, ничего не ответив, лишь поднялись с насиженных мест и чинно начали спускаться, овеянные царственным шармом. Смотреть на них, представших вместе единовременно, было равносильно тому, что увидеть в один день на небосводе солнце и луну, замерших напротив друг друга — совершенно невероятное зрелище, от которого невозможно было оторвать взор.
— Наши маленькие пони… — развеял напряжённую тишину тягучий и вязкий в своём звучании, словно цветочный сироп, голос Солнечной кобылицы.
— Наши верные подданные… — подхватила своим грудным высоким голосом Лунная.
— Мы не только рады приветствовать вас в этот день…
— Но и безмерно благодарны вам всем за то…
— Что вы все избрали своим призванием служить не только сохранности Эквестрии, но и личном нам, своим правительницам.
— Мы не призывали вас на эту службу, не просили посвятить свои жизни служению нам, но вы это сделали.
— И за это мы вам всем очень признательны, — хором закончили Принцессы и благодарно склонили головы перед выстроившимися новобранцами.
Файр Сплеш почувствовал, как после слов сестёр-диархов прохладный воздух просторного зала начинает теплеть. Или это просто в его жилах разгорячилась из-за беспокойного возбуждения? Неважно, сейчас его заботили лишь Принцессы, а если быть точнее, то младшая из них.
Пегой фестрал тщательно приглядывался к ней, прислушивался к звучанию её голоса, пытаясь понять — ей ли он бредит уже несколько лет? Она ли та самая, благодаря кому он обрёл и знак отличия, и способность летать?
— И теперь, когда вы все предстали перед нами… — вновь взяла слово Селестия.
— Мы просим, чтобы вы все принесли клятву верности нам, как вашим Принцессам. Чтобы мы видели тех, кто хочет посвятить свою жизнь нашей защите и сохранности.
— Мы хотим видеть и слышать ваши клятвы потому что тот, кто принимает на себя гвардейскую ношу, неразрывно связывает свою жизнь с нами, правительницами Эквестрии. Связывает до тех пор, пока эти узы не разорвём мы, решив что вы сполна исполнили свой долг, либо их не разорвёт сама смерть.
От последнего слова по помещению повеяло чёрным холодком, от неприятных прикосновений которого не спасала никакая шёрстка. И Файр Сплеш не был исключением, всецело проникшись той серьёзностью, благодарностью и царственностью, которую источали Солнечная и Лунная кобылицы. А меж тем Селестия, оглядев новобранцев во время секундной паузы, продолжила:
— Принятие гвардейского обета — это очень ответственный шаг и мы дадим вам последние три минуты на раздумья.
— Успокойтесь и тщательно всё обдумайте, прежде чем принимать окончательное решение. Если вы вдруг поймёте, что служение нам — это не тот путь, который вам стоит для себя избрать, то…
— ...то не стесняйтесь выйти из этого зала, — на губах Селестии зацвела тёплая, ободряющая улыбка. — Вам предстоит принять судьбоносное решение и мы хотим, чтобы оно было сделано на ясную голову и с безмятежным сердцем.
— Даже если вы откажетесь служить нам, вы сможете послужить благу Эквестрии, а где и как… Это уже вы будете вольны решать сами.
— А сейчас, наши маленькие пони, начинается отчёт. Думайте и решайте, а мы подождём.
Один из пони за столом перевернул песочные часы и зал заполнил звон песчинок, бьющихся о стекло. Удивительно, как он звучал столь отчётливо в столь просторном помещении, разбавляя напряжённое молчание, лёгшее на новобранцев. В оном, казалось, можно было бы услышать мысли рядом стоящего собрата по ратной службе, если как следует напрячь слух. Надо полагать, лишь шипение песчаной струйки в часах не позволяло их как следует различить.
Мимолётом Файр Сплеш подумал, что именно так звучит течение самого времени, в котором плещутся секунды, уносящие с собой мысли ночного летуна. Тот ли путь он для себя избрал? Не пожалеет ли о сделанном решении, которое ему продиктовали сердечные бредни, не покидающие с его с жеребячьей поры? Возможно. Но как можно было думать об этом, когда та, кто вдохновил его, сейчас стояла всего в нескольких футах, разделяемая парой рядов новобранцев.
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия.
Луна… Файр Сплеш думал, что сомнения отпустят его вместе с последней песчинкой в стеклянный часах, но вот… Отведённый для размышлений срок подошёл к концу, а пегой фестрал всё терзался в догадках. Той ли пони он вознамерился посвятить себя?
А пока Файр Сплеш предавался сомнениям, пони один за другим выходили из строя, подходя к венценосным кобылицам, произнося клятвы верности, припадая к их копытам, отмечая поцелуями. И вскоре настал черёд Файр Сплеша…
На сделавшихся хрустальными от волнения копытах он двинулся к Принцессам. Провожающие его взоры сослуживцев и сидящих за столами важными пони ощущались впивающимся в кожу роем острых иголок, а обращённые к молодому жеребцу взоры правительниц вовсе посылали по его стройному телу одну волну не уютного жара за другой. Между ними и пегим летуном было расстояние по меньшей мере в два десятка шагов, и мысль о том, чтобы обратиться горсткой пепла на пути к ним, не показалась Сплешу такой уж плохой. По-крайней мере, это помогло бы избежать неловкости. Однако, чуда не случилось и фестрал-таки дошёл Королевских сестёр, опустился перед ними на колени и торжественно произнес:
— Я, Файр Сплеш, клятвенно присягаю на верность Их Высочествам Принцессам Эквестрии, Селестии и Луне. Обещаю защищать их ценой своей жизни и с достоинством нести звание их гвардейца. Я заступаю на службу в этот миг и буду нести её до тех пор, пока либо смерть не положит ей конец, либо до того дня, пока слово Их Высочеств не снимет с меня гвардейские обязанности.
— А мы рады принять тебя, как нашего защитника, Файр Сплеш, — с благосклонной улыбкой изрекла Селестия, в то время как фестрал запечатлел поцелуй на её золотом накопытнике.
— И будем ждать, что на службе ты проявишь себя наилучшим образом, — сказала в ответ Луна, когда жеребец отметил своим губами и её украшение на ноге, после чего на её морде зацвела улыбка. — А теперь ступай. Гвардейская книга ждёт, пока ты оставишь на её страницах свою подпись, — величественным кивком указала в сторону одного из столов Звёздогривая и украдкой подмигнула Сплешу, которому самоуважение не позволило зардеться от избытка чувств.
А ещё ощущение того, что реальность начала рушиться. Словно в забвении, фестрал прошёл к столу, к толстому раскрытому фолианту, где принял от чинного вида единорога перо, обмакнул его в чернильницу и оставил свою подпись на пожелтевшей странице. Сделал он это с ужасным его сердцу осознанием того факта, что в своём давнем сне он видел отнюдь не Принцессу Луну. Однако если не её, то кого же? И да… Что вдруг нашло на обычно спокойную и хладнокровную с виду Лунную кобылицу?
Клятвы произнесены, каждый принёсший их пони оставил след своих уст на накопытниках Диархов, парочка пустых страниц Гвардейской книги заполнилась новыми завитками подписей, а значит, самое время для обрёкших себя на гвардейскую тяготу пони уделить минутку внимания родным. Зазвучали слова поздравления, зачмокали поцелуи, оставляемые на щеках и губах будущих паладинов аликорнов. И только Файр Сплеш чувствовал себя лишним на этом празднике жизни, созерцая его со стороны, в одиночестве.
«Ну и ладно. Когда я делил важные моменты своей жизни с близкими?» — безразлично повёл крыльями жеребец, оглядывая толпу пони, которая постепенно начала расходиться. Завтра у новобранцев состоится первая служебная ночь, а сейчас у них были свободные часы, которые можно было провести с родными. И многие решили сделать это за пределами замка, а Файр Сплеш… А он решил просто пойти в казармы и написать письмо родителям.
— Гвардеец Файр Сплеш? — вдруг окликнул в просторных коридор дворца новоиспечённого защитника Принцесс облачённый в тяжёлые тёмно-фиолетовые доспехи ночной единорог, которому нагромождение металла на покатых мышцах придавало сходство с ожившей горой.
— Так точно, — отсалютовал Файр Сплеш, который перед лицом идущего к нему жеребца выглядел столь же внушительно, сколь речной карбус перед носом фрегата.
Жёлтые глаза переливались неоднозначным блеском. Под доспехами различался оранжевато-фиолетовый оттенок, какой можно увидеть на небосводе в часы позднего заката, а по мощной шее рассыпалась чёрная грива.
— Лон Шейд, командующий ночной стражей и твой командир, сынок, — представился довольно мелодичным и мягким голосом единорог, который не сочетался с его грузной внешностью.
— Рад знакомству, сэр. И я знаю, кто мой отец, — хладнокровно бросил в ответ фестрал.
— Это хорошо, мне такого счастья знать не довелось, — хмыкнул в ответ командир, застав новичка врасплох своим откровением ничуть не хуже, чем тот его своим колким ответом. — Заступаешь на патруль завтра с заката, напарника завтра узнаешь, а пока… Держи, — единорог вдруг вынул откуда-то из-за защитных пластин письмо при помощи магии и поднёс его к фестралу. — От сира Райзора.
— Спасибо, — поблагодарил Файр Сплеш, принимая письмо. — Знали его?
— Служили вместе, какое-то время. Только я остался в гвардии, а он ушёл по Эквестрии странствовать, сказал простых поней защищать будет.
— Знаю. Пришлось с ним попутешествовать какое-то время.
— Да уж, ему не привыкать жить в дороге. Он же ещё до того, как заступить на службу к Её Высочеству долго странствовал после того, как ушёл из клана Никс. Это вообще редкость, когда фестралы уходят из этого клана…
— Наставник говорил, что устал от гонора высокородных фестралов и противостояния за трон.
— Я никогда не бывал в Фестралисгарде, но говорят, там гадюшник из интриганов и политиканов похлеще, чем в Кантерлоте, — хоть капитан и держал невозмутимое выражение лица, Сплеш почувствовал, как в его голосе издаёт тихий скрежет простородное презрение. — Здесь хоть есть Их Высочества, которые как-то урезонивают грызню между придворными, а там на выборах правителя чуть ли не крылья друг другу рвут. Бестолочи.
— А Вы сами из какого клана, сэр?
— Я из клана Нюкты. В отличии от остальных ночных пони, мы признаём своей правительницей и Аликорном ночи Её Высочество Луну. Так что я с жеребячьих лет готовился к тому, чтобы попасть в её личную гвардию, — не без тени гордости признался Лон Шейд.
— И что, не берут? — бесхитростно поинтересовался Файр Сплеш.
— Я пока ещё положенный срок не отслужил, чтобы меня взяли на службу к Её Высочеству. А ты сам-то из какого клана?
— Не из какого, я безклановый, — ответил Сплеш, про себя усмехнувшись к тому, что у его сородичей это второй по частоте вопрос, который они задают в минуты знакомства вскоре после «как тебя зовут?»
— Тогда неудивительно, что ты один. В гвардию часто вступают пони из клана Нюкты, а они держатся вместе. В любом случае, у новобранцев эта ночь свободная, можешь провести её в городе.
— А что мне там делать? — Файр Сплеш демонстративно кивнул в сторону дверей, ведущих в тронный зал. — Родители на самом краю Эквестрии живут и долететь до Кантерлота не могут, а одному по городу разгуливать и искать компанию, к которой можно приткнуться, я не собираюсь.
— Понимаю. Тогда загляни на полигоны или в библиотеку. Надо же чем-то занять ночь, верно?
— Верно. Спасибо за совет, сэр.
— Не за что, гвардеец. А теперь — свободен.
Проводив командира взглядом до поворота, за которым тот скрылся, Файр Сплеш вскрыл конверт и погрузился в чтение. Пусть родители не увидели его заступление на службу, от чего было грустно, но весточка от наставника немного согрела сердце.
«Привет тебе из холодного Шедоустеда, Файр Сплеш.
Я предвидел, что не смогу присутствовать на присяге, так что решил оставить письмо, чтобы ты не думал, будто я о тебе забыл. Присяга — не праздник и не день рождения, так что поздравлять тебя не с чем. Надеюсь только, что обязанности, которые ты на себя взял, окажутся тебе по плечу и ты будешь со всей отдачей служить Их Высочествам, храня и своё доброе имя, и моё, как твоего наставника.
Доколе ты был под моим патронажем и закончил академию, я ходатайствовал перед Её Высочеством Принцессой Луной о том, чтобы тебе было дано позволение причаститься к рыцарству. Однако последнее слово будет за Её Высочеством и зависеть оно будет от того, как ты проявишь себя на службе.
Твой наставник, Уинд Райзор».
Миновала пара недель…
Дворец Солнца и Луны славился на всю Эквестрию не только тем, что являлся обителью Диархов, но и своим роскошным наполнением в виде комплектов внушительных доспехов, фарфоровых фаз, аравийских ковров, гобеленов, картин и прочими артефактами декора, завышенную ценность которых простые пони не могли понять. И Файр Сплеш был среди них.
Служба позволила ему воочию узреть богатства аликорновской цитадели, но они оставили его равнодушным. Поначалу замковый декор скрашивал унылые патрули, стояние на посту и дежурства, но когда все предметы интерьера были вдоволь рассмотрены, служебные будни утратили свои краски и сделались серыми в своей однотипной тоскливости. Выходные, во время которых можно было выбраться в город, не добавляли красок досугу фестрала — при обилии развлекательных заведений в городе, пойти было решительно некуда. Разве что в музеи и галереи, но те жеребец из провинциального захолустья обошёл вдоль и поперёк ещё во времена кадетства. Досуг с сослуживцами не привлекал фестрала, который ценил собственное уединение и презирал товарищеские узы, стягивающие гвардейцев в единый коллектив. Да и о каких товарищах можно думать, когда покоя не даёт один знойный вопрос?
Если не Принцесса Луна являлась к нему во сне много лет назад, то кто? Неужели всё было лишь миражом, обычным сновидением, а Сплеш просто перепутал желаемое с действительным? Почему он не может успокоиться и отпустить видение прошлого?
Сплеш не единожды обращался к себе с таким вопросом и из раза в раз давал себе такой ответ — он просто не мог.
Наступила третья неделя гвардейской службы, которая оказалась даже унылее, чем несение дозора в солнцелунной комнате — особом помещении в лётной академии, где висели портреты Принцесс, символы Эквестрии и прочая атрибутика, вдохновляющая патриотизм. Несколько кругов патрулирования лабиринта дворцовых коридоров от заката до полуночи и пролёты над замком до самого рассвета, к которым предстоит приступить после обеда — всё это душило в молодом фестрале всякий энтузиазм. Он бы уже окончательно поник и пал духом, если бы не товарищ по смене, который разбавлял досуг разговорами, неизменно вызывающими раздражение.
— По твоему кислому лицу вижу, молодой, что не такой службы в королевской гвардии ты ожидал, — ухмыльнулся Сплешу летящий рядом Бримстоун, его товарищ по фестральему крылу и гордый обладатель шерсти цвета грозового облака, который уже второй десяток лет стерёг покой Дворца Солнца и Луны. — Главное, что битсы капают, а то, что работа однообразная — привыкнешь.
Хм… А точно ли его звали Бримстоун? Может быть Браймстоун? Или Брайвстоун? Файр Сплеш никогда не жаловался на память, но имя напарника он упорно не хотел запоминать, словно что-то лишнее.
— Сложно привыкнуть к ощущению, что тратишь время впустую, — бесцветно отозвался Сплеш, скучающим, но крайне цепким взором янтарных очей осматривая дворцовый комплекс под собой, который во мраке ночи проглядывался даже лучше, чем при свете дня. — А в таком деле заработанные битсы меня как-то не особо волнуют.
— Это ты пока молодой и в тебе, знаешь, эта… В тебе это горячая кровь говорит, вот. А побудешь на службе годик-другой, притрёшься, пообвыкнешься и по-другому запоёшь. Всё-таки с возрастом на жизнь начинаешь смотреть по-иному и вместо всяких там подвигов да приключений уже хочется банального покоя.
— Дискорд меня задери… — не скрывая тоски вздохнул Файр Сплеш и закатил глаза. — Что за привычка у вас, старпёров, советами сыпать?
— Ну дык так положено, чего ты хочешь? — ухмыльнулся в ответ товарищ и, повернув крылья под углом, начал готовиться к развороту. Сплеш последовал его примеру. — Должен же я на правах старшего утереть младшему молоко, которое у него ещё на губах не обсохло, — довольно хохотнул своей шутке Бримстоун, идя на кольцевой пролёт вокруг дворца.
Острый на язык Сплеш уже был готов пронзить сотоварища метким ответом, но он заставил себя воздержаться, решив, что не стоит давать собрату-фестралу повод продолжать полемику. Это можно сделать позже. Так что всё, что оставалось новобранцу, так это продолжать облёт, осматривая замок на наличие подозрительных элементов, изредка отвлекаясь на развернувшуюся под ним панораму улиц Кантерлота и леса да луга, которые простирались перед горой, на которой была возведена столица. Пожалуй, виды были единственным достоинство лётного патруля и даже наличие словоохотливого напарника не могло этого умалить.
Перед самым рассветом был дан отбой и Файр Сплеш направился в казарму, предвкушая сладкий сон. Но перед ним предстоит послушать сеанс самозабвенного игогоканья, которому предавались некоторые стоявшие на страже Королевских сестёр аликорнисты. В том числе и Бримстоун.
Разморённый сытным ужином и баней, Сплеш неспешно цокал по коридору в одиночестве, закинув полотенце на спину и проходя мимо двери, ведущей в казармы для кобыл. Хоть воинское ремесло и считалось уделом жеребцов, представительницы противоположного пола неизменно пытались доказать, что это далеко не так. И в этот момент его ушей достиг полный отчаянных стенаний возглас:
— Я так больше не могу! Пусть меня осуждают самыми последними словами, но клянусь больше я ни дня не пробуду в её гвардии! Я жизнь готова посвятить служению Их Высочествам и отношения к себе, как грязи, я не заслуживаю!
Пусть сердце Файр Сплеша и было в большинстве случаев глухо к терзаниям других пони, но в этот раз оно откликнулось на жалобы незнакомки солидарной болью. Пятнистому летуну уже приходилось охранять живущих во дворце чиновников или высокопоставленных гостей. И иные из них обладали столь скверным нравом, что сама Селестия изменила бы своему прославленному терпению и сочла уместным вздёрнуть заносчивых пони на их же собственных хвостах. Неудивительно что связанные клятвами и приказами гвардейцы давали порой волю чувствам, когда была такая возможность. Особенно новички. Однако вспоминая месяц на службе, Файр Сплеш начал понимать, что было в этих жалобах нечто… подозрительное.
Большинство из них обращались к какой-то конкретной кобыле, которую все пони без исключения избегали называть по имени.
— ОНА совсем из ума выжила! Нарядила нас в платья горничных и сказала носить их! — изливал шёпотом один из гвардейцев-жеребцов за ужином, в столов. — Сказала «такая униформа дезориентирует потенциальных покусителей на мою сохранность и позволит вам застигнуть их врасплох!» Тьфу на неё, ухожу из этой гвардии к дискордовой бабушке!
— Да я бы лавки лучше стерёг, чем ЭТУ сумасшедшую. Заставить всю ночь щелкать семечки одними лишь копытами, а затем стегать кнутом за каждую недощёлканную… Не на это я подписывался, когда шёл в гвардию.
— Жалование?! Да никакое жалование не стоит того, что она с нами вытворяет!
Файр Сплеш даже изменил своей привычке держаться особняком от остальных пони и обошел с вопросами несколько старших товарищей по оружию, домогаясь до них о той персоне, что терроризирует королевских гвардейцев. Однако те либо отмалчивались так, будто за нарушенное молчание им придётся расплачиваться самой жизнью, либо весьма неубедительно отмахивались от расспросов. И столь упорное замалчивание не могло не раздразнить любопытство пегого фестрала. Кому давалась привилегия безнаказанно издеваться над целым солдатским формированием, да ещё и с сохранением тайны личности? Оставалась только предполагать. И чем дольше Файр Сплеш это делал, тем больше убеждался в том, что разгадка этой тайны сама найдёт его. А вот когда… Это уже ей решать.
Патруль… Внезапно обход дворцовых помещений полюбился Файр Сплешу. И причиной тому была отнюдь не возможность лишний раз полюбоваться внутренними красотами замка, а возможностью насладиться гнездящейся в застенках цитадели тишиной, которую столь редко удавалось застать в последнее время. Ещё бы напарник не бренчал своим аликорниским амулетиком.
Большинство обитателей дворца спали, а важные господа из ночных пони заседали по кабинетам, предаваясь важным делам. Так что стражникам и прислуге нужно было вести себя особенно тихо. И лишь одно место во дворце неизменно изобиловало звуками — Королевский сад. Там трещали сверчки, пели птички... Файр Сплеш вместе Брайвстоуном, на груди которого позвякивал амулет, регулярно созерцали его из окон коридоров первого и второго этажа. С последнего открывался особенно прелестный вид и паре гвардейцев как раз повезло проходить там в предполуночный час.
Флористическое чудо находилось как раз с той стороны дворца, где на него проливалось сияние луны. Так что даже в ночное время можно было полюбоваться буйством живых красок богатой флоры, цветущей в саду. Мраморные скульптуры мерцали бледностью, журчали фонтанчики и мрачнели переплетения ходов лабиринта из живой изгороди… Всем этим Файр Сплеш не уставал любоваться и порой он надеялся, что когда-нибудь маршрут патруля пройдёт через этот щедевр садоводческого искусства.
Неосторожно скосив взгляд с расположенной у самой границы сада статуи кобылки, идеальными пропорциями которой Файр Сплеш невольно засмотрелся, жеребец угодил в плен другого, не менее занимательного вида, который с высоты второго этажа открывался ему на весьма достойную его внимания кобылицу. И самое прелестное в ней было то, что доступна она была лишь его взору — от глаз гуляющих в саду редких ночных и подстригающих кусты садовников её надёжно спасала стена живой изгороди и тень от козырька беседки, под которой она пряталась, возлегая на козетке и покачивая утончённую фарфоровую чашку в копыте.
Если Королевский сад горел пёстростью оттенков, а стены дворца, у подножия которого он цвёл мерцали белизной, то вот кобылица…
Наделённая чёрной шёрсткой, она казалась живым воплощением ночи, которое солнечному свету было не под силу изгнать куда-нибудь туда, за край горизонта. Длинная пышная грива в насыщенности своего фиолетового оттенка казалась словно сплетённой из множества лепестков лаванды. Сквозь прикрывающую один глаз чёлку вверх был гордо устремлён рог, длинный и острый, словно наконечник копья. На вытянутой мордочке застыла какая-то задумчивая и в тоже время тоскливая улыбка, которой вскоре предстояло спрятаться за белой чашкой. Между её век, окаймлённых пушистыми ресницами, переливались бирюзой выразительные очи, с неподвижным блеском взиравшие на мир, так, как будто они пытались увидеть сквозь него какую-то другую реальность. Да, между Файр Сплешем и незнакомой кобылицей было расстояние в несколько ярдов, но от природы острое зрение помогло жеребцу разглядеть её в мельчайших подробностях.
— Не знак отличия определяет пони…
И хоть незнакомка была почти невзрачна, как та тень, в которой она лежала, в окружённии многоцветности сада она сияла, маня Файр Сплеша к себе так, как мотылька манит свет одинокой свечи в ночи. И словно золотая монета, с которого пыль забвения смахнуло копыто внезапного осознания, в голове пегого летуна вдруг засияла слепящая рассудок мысль: «Она! Это она приходила ко мне во сне!»
Спустя столько лет узрев воочию виновницу своих сердечных терзаний или хотя бы её мираж, Файр Сплеш не имел ни малейшего желания отворачивать от неё взор. Он продолжая цокать по коридору и любоваться ею, точно сонным видением, какое настигло его в жеребячьи годы. Любоваться до самой последней секунды, той самой, в которую он налетел на внезапно вышедшего из-за угла важного вида единорога, сбив того с ног. И это столкновение было подобно тому, как если бы Файр Сплеш внезапно лишился своих крыльев во время захватывающего полёта, за чем последовало бы отрезвляющее и болезненное падение.
— Я покорнейше прошу прощение, Ваша Милость, — рассыпался в извинениях совсем потерявшийся Файр Сплеш, помогая подняться потерпевшему.
— Что, теперь в гвардейцы слепых набирают? — небрежно сплюнул в ответ единорог и поспешил удалиться, надменно вздёрнув нос.
— Что, нашёл на кого заглядеться, а? — позволил себе насмешливо ухмыльнуться Брайтстоун, глядя на молодого товарища, который поправлял покосившийся шлем.
— Да так… СтатуЮ интересную увидел, — наотмашь бросил ему Сплеш, в приступе особенно сильного волнения принявшись поправлять и без того удобно прилегающие к телу доспехи, стряхивать с себя пылинки… В этот момент пегой жеребец больше походил на типичного порывистого юнца, чем на самого себя — отчуждённого и хладнокровного.
— Ладно, хватит марафетиться, твоя ненаглядная всё равно не увидит, — насмешливо ухмыльнулся Бримстоун и пара фестралов продолжила патруль, не смотря на то, что один из них был близок к тому, чтобы пренебречь обязанностями лишь для того, чтобы ещё поглядеть на томящуюся в саду чёрную кобылицу.
Оная не выходила из головы молодого гвардейца весь остаток ночи, а потом её чудный фантом, сотканный лишь из дымки его очарованных впечатлений, преследовал его, когда он лежал в постели в казармах, готовясь ко сну.
Сплеш ворочался, стараясь уложиться поудобнее, силился выбросить из головы все раздражающие спокойствия мысли, но образ незнакомки не давал покоя сердцу.
«Я просто брежу… Может, она и похожа на того аликорна окраской, но не более того», — пытался весомыми доводами и логикой одолеть вдохновлённые порывы жеребец, не дававшие ему покоя. Однако, на то они и зовутся вдонховлёнными, чтобы оставаться глухими к голосу разума… Разуму, который пусть и был пьян от жажды встречи с фантомом детской грёзы, но был способен задавать вопросы.
Как он мог видеть именно её в пору жеребячества если, согласно толкам, Принцесса Луна странствует по миру грёз, оберегая пони от кошмаров? И искать ответ на вопрос предстояло только здесь, в замке. Как и на тот, была ли увиденная незнакомка аликорном? Фестрал не был уверен, но ему казалось, что он разглядел у неё два чёрных перепончатых крыла, которые почти сливались с её шёрсткой. В возбуждённом угаре он как-то не придал им значения, а сейчас, вспоминая кобылицу… Может Файр Сплеш просто выдумал эти крылья, вспоминая? Всякий пони знает, что в Эквестрии только два аликорна — Селестия и Луна. Откуда взяться третьему?
«Сколько лет я брежу ей, сколько думаю о ней, а такое чувство, что сходить с ума я начал только сейчас… Почему это всё не даёт покоя?»
Тем не менее, рыжегривый фестрал ещё не раз проходил по тому же коридору, откуда открывался вид на уединённую беседку. И каждый раз он лелеял надежду вновь увидеть незнакомку. Сплеш украдкой посматривал в окно, шаря взглядом по Королевскому саду в поисках знакомой фигуры, но всё было тщетно… Чёрная кобылица исчезла так, как исчезает сонное видение в миг пробуждения — бесследно, оставляя после себя лишь смутные сомнения об увиденном.
Впрочем, шло время, дни, недели, а вместе с ними и служба. Постепенно образ чёрной кобылицы развеялся и оставил Сплеша в покое, а вместе с этим пришло и долгожданное, но всё равно внезапное умиротворение. Увы, ненадолго…
IV. Когда явь - не сон
— Дискорд их всех задери… Как я умудрился ввязаться во всё это? — бубнил себе под нос Сплеш, бредя через лабиринт в Королевских садах, исследование которого не вызывало такого же восхищения, какое фестрал питал к нему, созерцая его со стороны. Всё-таки мало было удовольствия в том, чтобы ходить по извилистым проходам в попытках найти выход.
Ноги молодого гвардейца на ходу заплетались узлом, под черепом кружилась целая стайка дракончиков, закручивая мир вокруг в полупьяном вихре. Перед глазами вспыхивали и гасли хмельные искорки, а во рту осел привкус выпивки. И несмотря на всё это, Сплеш упрямо брёл вперёд сквозь загустевшие тени ночи, позволяя себе всё сильнее и сильнее теряться в переплетении лабиринта, в котором он бы вообще не оказался, если бы не одно «но» — посвяты.
Как оказалось, ритуал приобщения к гвардейскому стану проводят только после того, как новобранцы получают первое жалованье. И столь знаменательное как раз случилось пару дней назад, незадолго до выходных.
Вышедшие на отдых и уже готовившиеся обмывать зарплату новички оказались застигнуты врасплох тем, что старшие товарищи уже спланировали им гулянку в казарме, стены которой должны были засвидетельствовать первую попойку свежей крови — такова была традиция. На столах были расположены бутылки с хмельными зельями и тарелки с различными кушаньями, которые вышли прямиком из королевских кухонь, и ни виновники торжества, ни те, кто его устроил, даже помыслить не могли о том, что от всего этого можно отказаться. Даже сторонящийся компаний Файр Сплеш соблазнился, но только потому, что был не против поесть нахаляву.
Загремели стаканы, забряцали ложки с вилками и казарма наполнилась оживлёнными голосами, время от времени заходившихся смехом. Когда градус веселья и пьянства чуть повысился, к торжеству присоединились принцессы Селестия и Луна. Именно принцессы, а не Принцессы — всё-таки сложно было спутать истинных аликорнов с теми, кто лишь подражал им. Пусть изображавшие Их Высочеств две ночные пегаски и перекрасили шёрстку с волосами под стать правительницам, нарисовали на крупах соответсвующие знаки отличия и надели бутафорские рожки, от подлинных их не отличить нельзя было даже под шафе. Однако многие оценили такой номер и отнеслись к “королевским особам” с заигрывающим почтением.
Вскоре после прибытия принцесс, началось потешное принесение клятв королевским крупам, в котором подвыпившие пони охотно принялись участие, пусть и не все. Среди оных был и Файр Сплеш, со стороны наблюдавшей это дурачество и гадавший над тем, как бы отреагировали Их Высочества, если бы узнали о подобном развлечении у ночной гвардии. Он также полагал, что вскоре после этого вечеринка подойдёт к концу и может готовиться ко свиданию с постелью, но нет… Внезапно виновников торжества подрядили отправиться в лабиринт Королевского сада и пройти испытание — найти спрятанные в самом его конце личные диадемы принцесс. Наградой же за это, помимо чести и хвалы, будут поцелуи от двух фестралок, а, может быть, и не только поцелуи…
Сплешу-то подобные заверения были неинтересны, однако другие новобранцы-жеребцы, которым только дай в молодую пору сойтись с кобылкой посимпатичнее, испытали куда больший восторг. Впрочем, им такая награда казалась вполне достойной за петляние по запутанным ходам лабиринта на заплетающихся ногах. Всё-таки диадемы здесь выступали чем-то финишной черты. На приз в виде внимания принцесс могли рассчитывать и молодые гвардейки, но тех было меньшинство, да и привлекали их больше товарищи мужского полу.
И так предаваясь воспоминаниям и борясь с воздействием выпивки, рыжий жеребец брёл через лабиринт, в котором он уже успел оставить не один десяток меток, помогающих ему не потеряться в бесчисленном множестве поворотов и тупиков. Единственное, что могло его отвлечь — так это встречавшие время от времени собратья по ратному долгу, которые были в куда худшем состоянии рассудка. Кто-то всё ещё заставлял себя копылять навстречу заветной награде, а кто-то уже лежал на холодной земле, обнимаясь с собственными копытами.
Гадая, сколько ещё предстоит скитаться, Файр Сплеш вдруг почувствовал ласковые прикосновения сквознячка к своей морде и аромат ночи, смешавшийся с запахом воды фонтана, звенящей где-то впереди. Выход был совсем рядом. И жеребец не ошибся в своём предположении, уже через несколько поворотов покинув лабиринт.
Стройное и фигуристое тело обдало дыханием бодрящей прохлады, которое окончательно развеяло овеявшие разум чары алкоголя. Фестрал до такой степени был рад тому, что весь этот бред с испытаниями посвящения закончился, что не сразу заметил за небольшим фонтаном ту, кто являет собой чистое воплощение ночи, затмевая собой даже Принцессу Луну. Ту, кто с недавних пор стала его знойным мороком — чёрную кобылицу. Её блестящую агатом шёрстку, фиолетовую гриву, из чёлки которой выступал необычайно длинный и острый рог, чуть вытянутую острую мордочку и бирюзу глаз, в тоскливом выражении обращённые к воде в фонтане, он узнал бы из тысячи.
Сплеш неуверенно замер на месте, боясь лишний раз вздохнуть. Не было ещё кобыл, которые заставили бы его сердце трепетать, словно у влюбчивого жеребчика, так почему же это получалось у этой незнакомки, которая ещё даже взглядом его не удостоила?
И вот оно то самое время, в которое надо бы воспользоваться случаем и заговорить с ней, но слова внезапно забылись, а язык присох к гортани, так что Файр Сплеш мог только наблюдать за ней. Да и в такой миг казалось святотатством пытаться привлечь её внимание. Вдруг она развеется, как прекрасный сон, который приходит так же внезапно, как и исчезает?
«И тем не менее, что-то нужно делать. Я не могу стоять тут вечно», — решительно подумал Сплеш и мотнул головой, сбрасывая навет очарования и одной лишь силой воли заставив себя посмотреть на кобылицу перед собой не как на чудесное видение, а как на обычную пони, каких миллионы по всей Эквестрии.
— Доброй ночи, миледи, — севшим от волнения голосом проскрипел Сплеш, подходя ближе.
Кобылица вздрогнула, взметнув ушки кверху, и исподлобья посмотрела на нарушителя своего уединения. И если у Сплеша оставались крупицы уверенности, то они очень быстро испарились, стоило бирюзовым глазам, рассечённых узким зрачком, обратиться к нему. Холодное выражение во взгляде, полное высокомерного пренебрежения, подействовали на гвардейца промораживающе, как ведро ледяной воды.
— Пфф… — ещё секундой ранее казавшиеся прелестными черты лица исказились гримассой надменного презрения. — От вас, смертных, здесь уже не продохнуть, — зашипела незнакомка, ощерив острые клыки, и поднялась во всю свою величавую стать, во всю ширь расправив широкие крылья, от взмаха которых по округе прокатилась волна холодного воздуха. И непонятно было, то ли она парализовала молодого пегаса, то ли ледяной страх, заструившийся по его жилам вместе с кровью.
«Аликорн, прямо как Их Высочества… Третий аликорн…» — билась колоколом мысль в испуганной голове пони, невольно отступившего от кобылицы, которая более не казалась ему такой желанной, какой она была всего несколько секунд назад.
А меж тем её глаза неотрывно наблюдали за каждым движением Сплеша, а само её тело напряглось, определяя рельефный изгиб каждого мускула, из которых складывалась утончённая могучесть её фигуры, совсем не плюшевой и не округлой, как у большинства кобылок. Фестрал понял, что новообнаруженный аликорн готовится к прыжку.
Гвардеец напрягся, готовясь в любой момент юркнуть в лабиринт позади и потеряться среди запутанных проходов, но надобности в бегстве не оказалось, ведь аликорн сама резко развернулась и, пробежав некоторое расстояние, оттолкнулась от земли. С силой взмахнув крыльями, она резко набрала высоту и растворилась во мраке ночи. Растворилась так, как полагается миражу, но ускакавшее в галоп от испуга сердце, струящийся по телу холодный пот и до сих пор ощущающаяся на лице пощёчина от волны холодного воздуха опровергали это. Чёрная кобылица с бирюзовыми очами, обернувшаяся грозной аликорницей, оказалась столь же реальна, сколь и лежавшие перед тихо журчащим фонтаном диадемы и сияющая белизной луна на небосводе, которая наблюдала эту сцену многоглазием кратеров на своей поверхности.
И если она осталась довольна увиденным, то Сплеш, покидая королевский сад уже на своих двоих и с диадемами, был крайне озадачен и зрелищем, и зародившимся в голове вопросом — кто такая третий аликорн?
Фестрал всегда подозревал, что у Солнцелунного дворца есть свои секреты. Он прятал их за закрытыми дверями, картинами, гобеленами и в тех участках замка, в которые были вхожи только Принцессы. И оказавшись посвящённым в одну из них, рыжеволосый сын ночи очень долго не мог справиться с каким-то по-своему интересным чувством, которое знакомо каждому, кому повезло овладеть запретным знанием, не предназначенному для лишних умов.
Всячески осмысляя и наращивая вокруг третьего аликорна разные теории, Сплеш ушёл в себя сильнее, чем обычно, из-за чего окружавшие его пони превратились в каких-то фоновых персонажей остросюжетной пьесы, которые были нужны лишь для того, чтобы наполнить представление большими красками живости.
«Кто она такая? Откуда она взялась? Почему её существование замалчивают? А его определённо замалчивают, ведь иначе о ней уже бы знала вся Эквестрия. Хм… Может ли она быть дочерью Принцессы Луны? Хотя… Разве в таком случае о ней не объявили бы на всё королевство? Ох, смилуйся надо мной Аликорн ночи! Чем дольше об этом думаю, тем больше вопросов появляется», — терзался рассуждениями Сплеш, лёжа на своей койке в казарме и тщательно пытаясь заснуть, но тайна существования третьего аликорна завлекала его всё сильнее и сильнее.
Делить её он ни с кем не собирался, понимая, что обрушит на себя скептические насмешки. Увидеть неизвестного аликорна ночью, в самом сердце дворцового комплекса, да ещё и в день посвят, под действием хмельного зелья… И хоть Сплеш держал внезапное открытие при себе, точно по воле оказии угодившее к нему сокровище, он чувствовал, что молчание не позволит ему приблизиться к разгадке. Возможно если держать уши востро, а глаза — распахнутыми пошире, то удастся что-нибудь узнать.
Взятый на вооружение новый принцип не подвёл Сплеша и он начал всё чаще замечать, что в гвардейском стане витает некоторая напряжённость, особенно среди тех, кто состоял на службе не один год. Иные из старших старались порой держаться подальше от остальных пони, тихо о чём-то переговариваясь с крайне озабоченным видом. И такие нервные скрытные гвардейцы, как отметил для себя Сплеш, служили исключительно с такими же, как они сами. Они не разу не ходили в патруль с кем-либо другим, в то время как остальные успевали как минимум раз в месяц поменять напарника.
Особенно наглядные метаморфозы произошли с Браймстоуном (или как его там?). Обычно улыбчивый, насмешливый и охочий до разговоров, он сделался вялым, нервным. Раньше в столовой он больше уделял внимания разговорам, чем еде, но с недавнего времени всё переменилось.
От вас, смертных, здесь уже не продохнуть…
«Хм… А может ли быть так, что некоторых из гвардейцев назначают к третьем аликорну?» — предположил про себя как-то Сплеш за завтраком, задумчиво помешивая ложкой суп и глядя на Брайвстоуна и понимая, что собственную догадку нужно как-то постараться проверить.
Удержать сознание на плаву и не позволить ему кануть в пучину грёз оказалось испытанием похлеще того же патруля или стояния на посту. Мягкая подушка и тёплое одеяло испытывали Сплеша своей приятностью ничуть не хуже тех же выпускных экзаменов, но он выстоял и дождался таки того момента, когда его товарищи заснут, а затем выбрался из солдатских спален и беззвучной тенью направился к выходу из казарм, держа путь к одной укромной каморке, где старшие гвардейцы порой собирались за распитием бутылочки сидра и партейки в карты. И Блайтстоун был среди этих любителей послеотбойных посиделок.
«Надеюсь, хоть пару стоящих слов услышу. Под бухлом пони становятся необычайно болтливыми», — воздал толику надежд своим ожиданиям Сплеш, подкрадывшись к двери и прикладываясь к ней ухом. Было позднее утро, дневные обитатели замка вскоре должны были проснуться, а заседевшиеся сотоварищи — вернуться в казарму. Есть время погреть уши.
По ту сторону двери различалась типичная симфония, которая сопровождает каждую увеселительную посиделку — смех, звон стаканов и повышенные в хмельном угаре голоса, среди которых явно узнавался тот, что принадлежит Брайтстону. Пока что признаков, обещавших того, что занавесу тайны третьего аликорна приподнимут не было.
«Ночь любит терпеливых. Подожду», — рассудил фестрал и, устроив пегой круп на полу и преисполнившись терпением, приготовившись внимать.
За последующие минуты Сплеш успел узнать о старших сослуживцев больше, чем рассчитывал. Кто с кем спит, у кого какие семейные проблемы, какие чувства они испытывают находясь вдали от дома… Всё, что ему не полагалось знать, как не входящему в этот круг кутёжников. Однако Сплеш пренебрегал всем тем, что ему довелось выслушать, так как среди этого не было того, что ему нужно.
Казалось, что старшие товарищи будут предаваться веселью до самого вечера, но вот шум застолья начал затихать, что могло означать только одно — посиделка подходит к концу. Сплеш уже начал морально готовится к тому, что это утро оставит его ни с чем, но…
— Да уж… Хорошо хоть, что капитан даёт нам поблажки за то, что мы служим этой пегарожихе.
— Не говори. Столько терпеть эту ненормальную… Хоть жалование повышенное платят.
Уже тоскливо приложившийся щекой к двери фестрал оживлённо взметнул уши-кисточки кверху, уловив обостряющие слух и внимание слова-маяки. «Она», «сумасшедшая», «ненормальная»… Как только не именовали свою истязательницу гвардейцы, лишь бы избежать упоминания имени, словно опасаясь, что та, кто его носит, откликнется на него и примчится в сей же час, чтобы продолжить свои издевательства. Прежде в глазах Сплеш такая конспирология смотрелась нелепо, но сейчас — раздражающе.
— Лично я вот не уверена, что хочу больше её терпеть. Подумываю подать прошения Их Высочествам об отказе от своих обязанностей.
— Только не говори, что из-за этой психопатки ты решила уйти со службы, — послышался голос Брайдстоуна, который, видимо, переживал за собеседницу больше неё самой.
— Да я не со службы хочу уйти, а конкретно от неё. А то чувствую, что если и дальше позволю её над собой издеваться, то я точно с ума сойду.
— Думаешь, Их Высочества одобрят это?
— Они добры и милостивы, так что думаю, что одобрят… Да и они наверняка прекрасно знают о том, как к нам относятся, так что пойдут навстречу.
— Ну знаешь… Рано или поздно терпеливые гвардейцы могут закончиться и тогда уже они точно не будут столь отзывчивы.
— Это точно… А таких дураков, которые согласились бы охранять эту козлохвостую, днём с огнём не сыщешь. Ладно, давайте сворачиваться, и так уже засиделись.
— И правда… А то если завтра помятые выйдем на службу, да ещё и с запахом от выпивки, то она вообще залягает.
Едва только участники позднего банкета заикнулись о том, чтобы свернуть свою поляну, как Сплеш пришёл в движение и осторожно покинул насиженное место у двери, поспешив вернуться в казармы. Там он сразу же юркнул в объятия постели и в приступе возбуждения обнялся с подушкой, крайне довольный тем, что ему довелось услышать. Третий аликорн есть, он живёт здесь, в Замке солнца и луны, прямо под крыльями у сестёр-Диархов. А теперь возникает иной вопрос — как бы к нему подобраться?
Подслушивание у дверей каморки в поздний час оказалось лишь порогом тех нарушений, на которые отважился Сплеш в погоне за тайной третьего аликорна, и он уверено перешагнул через него в ту ночь, когда у него был выходной. Вместо того, чтобы отдыхать или развлекать в городе, он решил заняться исследованиями тех частей Солнцелунного дворца, куда новобранцам вход был закрыт.
Дождавшись, пока одна часть товарищей уйдёт веселиться в город, а другая начнёт заступать на посты, Сплеш принялся претворять свой план в жизнь рискуя и своей честью, и перспективной службой в гвардии.
Обдумывая свою авантюру, он спрашивал себя, а нужно ли ему всё это? Может просто унять уже зуд любопытства да всецело посвятить себя защите Принцесс? Однако вспыхивающий во мраке памяти взгляд бирюзовых очей, нашёптывающий одни и те же слова, манящий голос, и всё… Сомнения развеивались, а молодой фестрал самозабвенно нёс себя навстречу неприятностям.
Вот и сейчас под диктовку своего зова он вышел в коридор, соединяющий собой и казармы, и столовую, и нужник. Последний то и нужен был Сплешу. Он занял его, а после выбрался наружу через небольшое окно, нужное лишь для притока свежего воздуха. Затем же, стараясь держаться укромных мест, начал перемещаться короткими перелётами вдоль внешних стен дворца, подбираясь всё ближе и ближе к королевскому саду, откуда проще было проникнуть в закрытые для многих дворцовые помещения.
Ты отличаешься от других пони, мой лунный светик. Спокойный, вдумчивый… Путешествия с сиром Райзором пойдёт тебе на пользу.
«Прости, мама, но сын у тебя не настолько умный, как ты думаешь», — с нотками сожаления проговорил про себя Сплеш, перелетая с одного карниза на другой и время от времени замирая возле украшавших их изящных горгулий, избегая внимания совершающих пролёты над дворцом ночных гвардейцев.
Будучи их сородичем, Файр Сплеш знал, сколь хорошо они зрят сквозь тени, но, будучи их сослуживцем, он так же ведал, где от них можно было спрятаться. И таким образом быстро перебираясь от одного укрытия до другого, молодой фестрал незаметно добрался до сада. Оттуда он скоро перелетел к тому месту, где увидел третьего аликорна, но никого там не обнаружил. Запоздало ему подумалось, что вряд ли она после того случая рискнёт прийти сюда ещё раз, но испытать удачу очень уж хотелось. И тем не менее, Файр Сплеш заметно разочаровался. И именно она вынудила его крепко призадуматься — может вернуться, пока всё это не зашло слишком далеко?
«Да ни за что! Я всё равно не уймусь, пока не пойму, что к чему», — рассудил Сплеш и бросил взгляд в сторону башен замка. Патрульные заходили на очередной виток и дождавшись, пока они не пролетят подальше, фестрал, вновь устремился в воздух.
На сей раз ему удалось добраться до той беседки, в которой он впервые увидел неизвестного аликорна. Под её крышей Сплеш решил перевести дух, успокоить сорвавшееся в галоп сердце, вытереть выступивший на спине и шее холодный пот. Всё это необходимо было сделать, прежде чем проникнуть в те помещения замка, в которые ему, как младшему гвардейцу, вход был закрыт.
Он знал, какие двери ведут туда. Сплеш часто проходил мимо них во время патрулей. И он примерно предполагал, через какие окна в запретные помещения можно пробраться незамеченным Хорошие, что замок обслуживался сменой ночных пони и иногда окна открывали для проветривания. И, на счастье, одно из них было как раз открыто.
— Ну, понеслась… — вздохнул Сплеш и резко взлетел, в одном полупрыжке стремясь попасть в то самое окно.
Удачно! Ставни мелькнули перед глазами, но фестрал не задел раму ни единым волоском.
Ему потребовались все навыки, чтобы перегруппироваться в полёте и, замедлив движение, с кошачьей осторожностью приземлиться на мраморный пол запретного для него коридора.
В полумраке ночи, который пытались разогнать пляшущие на свечах огни, насвистывали сквозняки, колыхая прозрачные шторы, а висевшие вдоль стен портреты отметившихся в истории Эквестрии важных пони взирали на позднего вторженца с мрачным укором.
Кто они такие? За какие заслуги удостоились того, чтобы их изображениями украсили стены кантерлотской цитадели? В чём вообще кроется прелесть того, чтобы обладать картиной себя любимого и любоваться ею? Размышления над этими вопросами могли всецело затянуть всё внимание пегого летуна, но сейчас было не время и не место.
Кругом хрустальная тишина ночи, которую страшно было нарушить, а за запертыми дверями фестрала ждала коварная неизвестность. Хоть он и был уверен в себе, он не мог отделаться от ощущения, что к разгадке тайны третьего аликорна его может привести только удача. А она крайне изменчива в своей милости…
Изменчива, но к рыжему летуну этой ночью явно благоволила. В противном случае, у него бы не получилось исследовать закрытое крыло дворца на протяжении получаса, не тревожа бдительности часовых.
Оные уже не раз встречались на пути Сплеша, но каждый раз тому удавалось избегать их, находя укрытие в густых тенях. Судя по тому, что ему встречались исключительно дневные пони, он угодил в то крыло дворца, которое принадлежало Принцессе Селестии.
«Хорошо, что у неё в гвардии нету ночных пони, иначе всё было бы совсем безнадёжно», — в очередной раз выдохнул с облегчением Файр Сплеш, спрятавшийся за стоявшими на стеллаже доспехами, мимо которых как раз прошла троица паладинов Солнечной кобылицы, которую вёл освещающий коридор единорог. Не верящий в собственную фортуну, Сплеш с затаённым дыханием смотрел, как гвардейцы проходят в метре от него, а несколькими секундами позже скрываются за дверью.
Оправившись от сковавшего тела напряжения, фестрал направился в противоположную сторону. В ту самую, в которой находилась личная библиотека Их Высочеств, но он этого, конечно же, не знал.
— Селестия с Луной быстрее постареют, чем вы найдёте эти книги! “Волшебные металлы” и “Драгоценные камни и кристаллы в зачаровании”! Можете заодно букварь себе поискать, может читать научитесь, тупые солдафоны!
Библиотека всегда являла собой место средоточия тишины и покоя даже в часы дня, а уж ночью заполонявшая её безмятежность вовсе загустевала и концентрировалась настолько, что её можно было чуть ли не разливать по бочонкам и продавать тем, кто в нёй особенно нуждался. Посему столь деспотичные возгласы были крайне нетипичны для кладовой знаний и могли довести до удара какую-нибудь пожилую библиотекаршу, если бы она узнала, каким образом растлевают спокойствие в её книжной вотчине. Сплеш же на такое нарушение библиотечной идиллии реагировал куда спокойнее, но вот на ту, кто это всё устраивал…
Чёрная кобылица, третий аликорн… Наконец-то его старания вознаградились и он нашёл её. Нашел не иначе как с помощь случая, который под все четыре копыта привёл его к окнам библиотеки, где жеребец и увидел предмет своих беспокойств. Всё-таки решение перестать шнырять по внутренним помещениям замка и выбраться наружу да позаглядывать в окна оказалось верным. Теперь он ни капли не жалел о том, что сделал.
— Вот, Ваше Высочество, как вы просили… — вяло отрапортавал подбежавший к аликорну гвардеец, кладя перед ней весьма уважительной размеров и тяжести книгу.
— Какое Мы тебе “Высочество”, презренный? — презрительно блеснула бирюзой глаз кобыла, так что Брайвстоун (а это оказался именно бывший напарник Сплеша) непроизвольно вздрогнул. — Ты видишь на Нас корону?
— Нет, Ваше… Госпожа.
— Ну и вот. А теперь поди прочь и продолжай искать! Не порть Наше чувство прекрасного своей кривой физиономией.
Пусть Файр Сплеш и был готов от чувства охватившего его триумфа взлететь выше небес, но сомнительное то было удовольствие — наблюдать за тем, как аликорн гоняет и в хвост и в гриву гвардейцев, обильно соря оскорблениями, на которые те могли ответить только смирением и подобострастием.
И на всю эту суету, и на навёдшую её чёрную кобылицу Сплеш взирал со второго этажа библиотеки, разместившись в самом дальнем углу на одном из книжных шкафов. Конечно, от взора крутящихся вокруг чёрной как смоль особы ночных гвардейцев приполотолочный мрак не спасал, но памятуя о том, что “тени укрывают”, Файр Сплеш чувствовал себя увереннее. Вид оттуда открывался весьма откровенный, так что пегас вполне мог налюбоваться третьей аликорницей. Однако не меньше самого вида этого таинственного существа, фестрала завораживал её голос. Он звучал как эхо прямиком из жеребячьих лет…
Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия.
А пока он размышлял, аликорн листала страницы, не забывая при этом озвучивать гвардейцам новые указания. Помыть пол, протереть пыль… А ещё Сплеш наконец-то смог рассмотреть её знак отличия — белеющий на фоне фиолетового пятна серп месяца. Почти такая же отметина была у Принцессы Луны. Когда же кобылица, похоже, удовлетворилась чтением, то распорядилась вернуть все книги на место. И пока находившиеся под её гнётом паладины носились по всей библиотеке, их госпожа равнодушно сидела за столом да осматривала то помещение, то собственные копыта, явно оценивала сделанный копытокюр.
Наконец, гвардейцы закончили со всеми поручениями и встали в шеренгу перед пегарожихой. Она немилосердно зыркнула на них и, злобно ухмыльнувшись, изрекла:
— Ни секунды вы более не проведёте на службе. Не только в Нашей личной гвардии, а вообще в принципе… Сейчас же пишете рапорты на увольнение и вон из замка.
— Но… — неуверенно залепетал Брайвстоун, обычно хорохорящийся голос которого задрожал. — Что мы опять не так сделали?
— Вы не сделали самого важного — не уберегли Наше Аликорнье Великолепие от посторонних. Пока вы суетились, в библиотеку проник какой-то пони и он вот уже целый час сидит здесь, шпионя за мной!
Голос кобылицы, грудной и глубокий, взметнулся в своём звучании, точно приливная волна, и болезненно захлестнул слух Файр Сплеша могучим тоном. И он сокрушил не только самообладание трёх гвардейцев, заставив их задрожать от страха, но и прячущегося фестрала, который испытал острое желание оказаться как можно дальше от библиотеки. Однако было страшно даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы сорваться с места и улететь обратно в казарму, укрыться одеялом и не выбираться из под него до рассвета. И покуда ни Сплеш, ни солдаты не успели прийти в себя, чёрная кобылица сотворила на кончике своего рога сгусток света и легким кивком головы отправила его в полёт прямиком к тому месту, где притаился незадачливый вторженец. Секунды не прошло, как тени вокруг жеребца расступились перед магическим огоньком, открывая непрошенного нарушителя глазам собравшихся в библиотеке пони.
— Вот он! — торжественно возвестил чёрный аликорн. — Живое доказательство вашей некомпетентности, которое уже вдоволь успело налюбоваться Нами! Уже завтра вся Эквестрия будет знать, что помимо Селестии и Луны есть третий аликорн! И всё это потому, вы, бездари, ничего не сделали!
Эти слова послужили Бримстоуну и его товарищам сигналом к тому, чтобы что-то предпринять. Бывший напарник расправил крылья, готовясь сорваться в сторону Сплеша, а рог его напарника-единорога угрожающе замерцал. Пусть Сплеш и был застигнут врасплох, но на такое проявление враждебности он среагировал мгновенно, молнией полетев к тому самому окну, сквозь которое он и проник в библиотеку.
Брайвстоун взмахнул крыльями и рванул следом за Сплешом, а единорог послал наперерез вторженцу магический луч. И если от заклинания фестрал смог увернуться, то вот Брайтстоун наверняка смог бы его достигнуть, но от схватки с бывшим напарником Сплеша спасла та, ради кого он на всё это подписался.
— О, нет-нет-нет, — засмеялась кобылица, захватывая уже рассекающего воздух Браймстоуна в поле магического телекинеза, — Это вы должны были его обнаружить, а не Мы, так что считайте, что вы его упустили.
Обратившийся в безобидную россыпь искр луч, беспомощно забрыкавшийся в бирюзовом облаке магии Бримстоун, восседающая за читательским столом аликорн, с насмешкой поглядывающая на творящееся в библиотеке бесчинство… Всё это Сплеш успел узреть до того, как улетел в окно.
Селестия уже успела воздеть солнце на небосвод, а Сплеш всё не мог унять тревогу после неспокойной ночи. Раскалившее кровь и разогнавшее сердце пламя ужаса горело даже после того, как погасли последние звёзды. Страх гнал фестрала прочь из казарм и как можно дальше от Кантерлота, но какая-то вера в то, что всё обойдётся, уговаривала его и дальше лежать в постели да мять подушку. В эти минуты Сплеш завидовал сослуживцам, вернувшимся с выходной гулянки и теперь спокойно дрыхнущим в преддверии новой служебной недели.
До самого заката Сплеш так и не сомкнул глаз и когда настал час подниматься, он заставил себя встать одной лишь силой воли. И пусть так, но жеребец чувствовал себя словно бездушная кукла. Машинальная уборка кровати, завтрак, который ощущался совершенно безвкусным… Всюду ему мерещились бросаемые в его сторону подозрительные взгляды, заговорщические перешёптывания. Казалось, что уже все знают, на что он отважился минувшей ночью и теперь усиленно разыгрывают перед ним спектакль неосведомлённости. Особенно сильный звон тревожности вызывал Брайвстоун, который был крайне напряжён, а посему — неразговорчив. Лишь время от времени бывший напаник бегло посматривал на младшего товарища. И в его глазах Сплеш видел тяжёлую поступь рока, который раз и навсегда переменит его судьбу.
Фестрал не ошибся.
Несмотря на то, что он нервно пытался убедить себя в том, что просто себя накручивает, его опасение оправдались, когда к нему подошёл капитан гвардии и, едва сдерживая рвущийся наружу командирский гнев, сообщил новобранцу, что в тронном зале его ожидают сёстры-аликорны для «очень деликатного» разговора.
Столовую он покидал под гнётом сотен взглядов и в невыразимой тишине.
V. Не Принцесса, но Её Высочество
Ставшая привычной и почти родной тяжесть доспехов сменилась нежностью и воздушностью одного из тех придурковатых платьев, которые носят горничные, а на голове вместо шлема с забралом и пышным плюмажем колыхался премилый чепчик. Любой радеющий за свою маскулинность жеребец даже и мысли не допустил о том, чтобы надеть всё это на себя, однако Файр Сплеш был вынужден это сделать, связанный служебным долгом.
Он мог воспротивиться такому издевательскому приказу и вообше не прикасаться злосчастной одежде, но он удержал себя от столь своенравного подвига, понимая, что его истязательница этого и ждёт. Наступая на гордость и сгорая от негодования, приходилось терпеть порочащую жеребцовую честь одёжу на радость своей мучительнице.
— Идеальный контраст! Невинное платье и грубая мускулатура… Просто прелесть.
Так восторгалась новым обликом фестрала его новая госпожа, но эти слова оставили его равнодушным. Искренности в них было столько же, сколько в сердце Сплеша чувства товарищества с гвардейской братией, из которой никому ещё не приходилось так поступиться своей гордостью ради службы.
Становясь гвардейцем, Сплеш разумеется не подозревал, что его нарядят в горничную и приставят охранять овеянную тайнами и мифами кобылицу по имени Найтмер Мун, которая пыталась свергнуть саму Селестию. К той, кого пони боялись до такой меры, что считали издевательством пугать её именем своих непослушных детей. К той, кто будоражил ум гвардейца-новобранца вот уже который день — к третьему аликорну.
И вот сейчас, в часы закатного зарева, угодивший в распоряжение к одной из самых опасных пони Эквестрии, рыжий жеребец размахивал над ней опахалом, пока та беззаботно принимала ванную из света заходящего солнца, возлежа на козетке, на которой он впервые её увидел. И покуда Найтмер Мун наслаждалась проводимым временем, Сплеш вспоминал, как угодил к ней во служение.
«Лётная академия — это не просто место, где вы обучитесь тому, как нужно мастерски летать. Здесь вы закалитесь, как сталь в огне! Здесь мы сделаем вас готовыми не только к несению воинской службы, но и ко всему остальному! Лётная академия — это школа жизни, товарищи кадеты!»
Такими словами напутствовал новобранцев в день поступления директор: пожилой, но не просевший под тяжестью прожитых лет пегас, вызывавший уважение не только своими словами, но и тяжёлым как наковальня голосом, и крепостью фигуры. У всех, кроме Сплеша, для которого слова начальника академии были не более, чем пафосным сотрясанием воздуха. И скептицизм молодого фестрала оправдал себя. К тому, что ему придётся виноватым предстать перед очами двух Принцесс Эквестрии, академия его не подготовила.
Сплеш стоял у подножия лестницы с постаментом, троны на вершине которого заняли венценосные кобылицы. Перед ними он вновь почувствовал себя тем, кем он является с самого своего рождения — выходцем из захолустной эквестрийской провинции, удел которого до конца своих дней копаться в шахтах, а не служить гвардейцем в сияющих доспехах.
Как и полагается выходцу из низшего сословия, Сплеш хотел припасть к полу в подобострастным поклоне перед правящими сёстрами и молить их о снисхождении, но удержал себя от этого. Призвав на помощь всю свою выдержку, фестрал заставил себя поприветствовать Принцесс и отдать честь так, как и полагается гвардейцу, сохраняя достойный вид и держа в голове всю гнусность того преступления, на которое он отважился под сенью их цитадели.
Пара аликорнов также держала в уме его проступок, но всё равно находила в себе царственности не выдавать этого своим видом. Селестия улыбалась своему подданному не только устами, но и глазами, одним лишь своим видом источая нежную материнскую приветливость, а Луна… Она была чуть более скупа на эмоции и взирала на Сплеша с абсолютно неподвижным выражением лица, которое, тем не менее, не казалось равнодушным.
Их масти, нрав… Принцессы казались Сплешу столь же похожими друг на друга, как солнце и луна, но в тоже время он улавливал ту родственную связь, что связывала их. Фестрал мог очень долго смотреть на двух аликорнов и в напряжённом волнении обливаться ручьями пота, если бы старшая из них вдруг не изрекла:
— Файр Сплеш, наш маленький пони… Догадываешься ли ты, по какой причине мы возжелали, чтобы ты предстал перед нашими очами?
— Я не догадываюсь, а знаю, Ваше Высочество.
— Так озвучь их во всеуслышание, чтобы подтвердилось то, что все мы здесь думаем об одном и том, — сказала Принцесса Луна, голос которой звучал прохладнее, чем у сестры, но без явной враждебности.
— Когда был мой выходной, я проник в те помещения замка, в которые мне закрыты двери, так как я являюсь рядовым гвардейцем и не состою в элитной гвардии Ваших Высочеств.
— Похвальная честность. Печально только то, что идёт она бок о бок с твоим преступлением, Файр Сплеш, — изрекла Принцесса Луна. — Однако мы понимаем, что у всякого проступка есть мотив. Каков был твой?
— Я хотел узнать о третьем аликорне, который живёт во дворце, — без задней мысли сознался фестрал, но весьма внимательно пригляделся к сёстрам, наблюдая отсутствие у них всякого удивления. — Мне не раз доводилось видеть её во время несения службы и я самовольно решил покинуть казармы, чтобы найти её.
— И ты считаешь, что это достойное оправдание того, что ты пренебрёг уставом и проник в те помещения нашего дворца, в которые тебе запрещено ступать? — спросила Принцесса Луна, на которую легла суровая тень негодования.
Она взирала на молодого гвардейца так, что тот сразу же понял, что от следующих его слов будет зависеть его дальнейшая судьба, а посему решил не спешить с ответом, который уже был готов сорваться с дрожащих уст.
— Я пошёл на столь серьёзный проступок с полным осознанием как и его тяжести, так и его последствий. Единожды увидев третьего неизвестного аликорна, я решил, что не могу позволить его личности остаться нераскрытой, — произнёс жеребец, сглатывая вставший поперёк горла удушающий ком. — Это была всецело моя инициатива. И я со всей покорностью готов принять любое наказание, на какое Вы готовы меня обречь.
Сплеш рассчитывал, что это признание принесёт ему хоть какое-то облегчение, но нет… Он весь напрягся и замер на месте, едва ли не сжимаясь перед замахнувшемся для удара тяжёлым копытом правосудия. Сплеш ждал, что вот-вот по указу одной из сестёр небеса разразит гром и его, никчёмного жеребца, пронзит разверзнувшая облака молния, но… В тронном зале пела тишина. И её голос продолжал бы звучать в каменных стенах дворца, если бы старшая Принцесса не повернулась к младшей, нежно произнеся:
— Мне сложно винить Сплеша за такую вольность. Я бы тоже не удержалась на его месте. А ты как думаешь, Луна? Стоит ли нам слишком сурово карать его за любопытство, которому он поддался по весьма и весьма уважительному поводу? Дадим ему шанс искупить свой проступок?
— К чему эта прелюдия, сестра? — недовольно сощурилась Лунная кобылица. — Зачем все эти интриганские расшаркивания? Не тяни мантикору за хвост и скажи уже, что хочешь назначить Сплеша в гвардейцы к Нуне.
— Ты проницательна как и всегда, дорогая сестрица, — признала Солнечная кобылица. — Неужели мои намерения были настолько очевидны, что ты разгадала их так скоро? И да, я думаю, что это будет вполне справедливо. На территории дворца присутствовал третий в Эквестрии аликорн, о которым никто ни слухом, ни духом. Сплеш воспылал интересом, начал расследование, хотел найти его… Так что пусть наш нарушитель получит то, что он так хотел, но уже в качестве наказания.
— Ты прям превзошла саму себя, — Луна состроила язвительную гримасу. — Так искусно смешать наказание и то, ради чего Сплеш решился на нарушение… Браво, Селестия. Мне больше нечего тут сказать.
— Хе-хе-хе, сочту это за комплимент.
— Однако я с таким решением в корне не согласна. Он — рядовой гвардеец, а посему не имел права прибегать к своеволию. Всё что от него требовалось, так это доложить об увиденном своему командиру. Кстати, почему ты этого не сделал? — застигла гвардейца врасплох младшая из Диархов, резко обернувшись и пронзив его насквозь требовательным взором.
— Эм… Ну я… — замялся фестрал, уже приготовившийся лицезреть разногласие между двумя аликорнами. — Решил, что толку от этого никакого не будет, а меня только на смех поднимут. Всякий ведь знает, что на всю Эквестрию есть только два аликорна.
— Мы живём в мире, где правит магия, и к появлению третьего аликорна не стоит относиться скептически, сколь бы невероятным это не выглядело. Твой скептицизм ни в коей мере тебя не оправдывает.
Слова Принцессы Луны были закалены холодным пониманием сути того мира, в котором она живёт, а посему они напрочь вырезали всякое желание спорить и оправдываться. Даже Принцессе Селестии не нашлось, чем перебить аргумент сестры, храня молчание.
— Что же… Ещё найдутся причины, по которым я должна сменить гнев на милость и позволить Сплешу продолжить нести службу в королевской гвардии? — продолжила свой напор Лунная кобылица, переводя полный вызова взгляд с Селестии на обвиняемого.
Всего на миг пегому жеребцу почудилось, что вот-вот вестница сумерек огласит суровой приговор, но отстаивающая его пребывание в гвардии старшая правительница весьма быстро нашлась с ответом:
— Есть одна. Нужен кто-то, кто будет приглядывать за нашей ненаглядной Нуной, пока я снова не смогу собрать ей новый гвардейский полк. Всех ведь пришлось переводить обратно в обычную гвардию после того разноса, который она устроила…
— Я бы осудила тебя за то, что ты пошла у неё на поводу, но зная её гонор… Порой лучше способ унять её — это дать ей на время почувствовать себя победительницей. Однако ты уверена, что это стоило того, чтобы распустить гвардию Нуны?
— Эта гвардия и так пока что существует лишь на словах, — напомнила Селестия и поёрзала на троне, устраиваясь поудобнее, — и Нуна всегда ищет возможность избавиться от неё, если ты не забыла. А вчерашний инцидент, — Сплеш невольно вздрогнул под брошенным в его сторону насмешливым взглядом Селестии, — предоставил такую возможность.
— Что же, признаю правоту твоих действий… В ином случае Нуна бы этих несчастных гвардейцев просто затравила.
— А ежели у Нуны появилась возможность избавиться от своей неформальной гвардии и она ею воспользовалась, то нужно быстро собрать новую. И я уверена, что один крайне отважный, но непомерно любопытный фестрал, — Селестия полным драматичной экспрессии жестом указала на Сплеша, кисточки которого на ушах были готовы вспыхнуть от напряжения, — вполне достоин того, поступить на службу к Нуне.
— О да… Он достойная замена уволенным ветеранам, — хмыкнула в ответ Луна. — Нуна-то уж точно оценит.
Наблюдавшего беседу двух сестёр жеребца посетило непроизвольное желание расправить крылья и тихо выпорхнуть из тронного зала, оставив кобылиц наедине друг с другом. Беседа до того поглотила их, что они всё равно бы не заметили пропажу слушателя. Казалось, что даже возникший из ниоткуда Дискорд не смог бы отвлечь Диархов от разговора, но зазвучавший в тронном зале звонкий цокот копыт, заставил аликорнов замолкнуть.
Вместе с Диархами Сплеш обернулся на звук и от охватившего его благоговейного трепета он был готов прям там же, где и стоял, отдать небесам душу. И повод для столь поспешного прощания с жизнью был вполне весомый — ему одному, не иначе как избранному самой судьбой, повезло увидеть перед собой сразу трёх аликорнов. Казалось, что ночей грандиозней сегодняшней, уже не будет никогда, а посему… Можно было и распрощаться с жизнью, пока она буйствует красками впечатлений в этот самый момент.
— О, ты как раз вовремя! — воодушевилась Селестия, завидев вошедшую кобылицу. — Файр Сплеш, знакомься, Найтмер Мун!
Тот будничный и радушный тон, с которым старшая из Принцесс представила гвардейцу новоприбывшую пони… Им можно было привечать любимую родственницу, с которой удалось затеять семейное свидание, но никак не ту, кого пони обсуждают лишь опасливым шёпотом.
Поднявшаяся из самого нутра холодная волна страха захлестнула Сплеша чуть ли не с головой, будто вымывая его прочь из тронного зала.
Напрасно.
Гвардейская выдержка пусть и шаталась маятником, но она держалась и не надломилась под тем надменным взглядом чёрной кобылицы, которым та окинула Сплеша.
— Доброй ночи, Нуна, — ласковым ручейком зажурчал в холодных стенах залы голос художницы созвездий, приветившей вошедшую нежной улыбкой. — Надеюсь, мы не отвлекли тебя от чего-то важного просьбой явится в тронный зал?
— Не надо заходить издалека, Луна, — осклабилась в ответ Найтмер Мун, исподлобья сверкнув бирюзой очей. — Хотите обсудить то, что было прошлой ночью — начинайте. Чем быстрее закончим этот разбор полётов, тем раньше Я смогу заняться своими делами.
Потерявшая всякий интерес к Сплешу чёрная кобылица расправила перепончатые крылья, одного из которых было достаточно, чтобы спеленать взрослого пони в кожистое покрывало — до такой степени они были широкие. Взмахнув ими, Найтмер Мун легко вознесла себя на постамент с престолами, встав наравне с восседающими Селестией и Луной. Она превосходила размерами младшую из Принцесс, но уступала в них старшей, вместе с тем являясь гордой обладательницей самой изящнейших из фигур, которой обе сестры могли лишь позавидовать. Селестия из-за своих габаритов выглядела на вкус Сплеша слишком громоздкой и долговязой, Луна, будучи самой маленькой из аликорнов — самую малость неказистой из-за небольшого роста и пухловатости, свойственной всем пони. А вот Найтмер Мун…
Она была лишена недостатков своих родичей, красуясь в меру длинными ногами, крепким крупом, втянутым животом, выразительной грудью, удерживаемой на лебединой манер длинной шеей… А ещё эта её чуть вытянутая заострённая мордочка...
Сплеш мог ещё долго разглядывать третьего аликорна, пытаясь найти в её внешности хоть какую-либо причину для страха, кроме имени, но… пока он её не видел.
— Меня бы радовало твоё уважение ко времени, — заговорила Селестия, — если бы оно не граничило с твоей вредностью, Нуна. Однако ты права, не стоит затягивать этот разговор. Встречай пополнение в своей гвардии, — венценосная пони указала копытом в сторону замершего Сплеша. — Отныне этот отважный и пытливый фестрал — твой новый личный гвардеец.
— Спасибо за такой щедрый подарок, но лучше бы ты вернула его в тот питомник, из которого его и вытащила. По его физиономии вижу, что он такой же бестолочь, как и остальные гвардейцы.
— Невысокого ты мнения о жеребце, который в одиночку пробрался в запретное крыло дворца, обойдя всю стражу, раскрыл твоё существование, а потом ещё и успешно улизнул, — уверенно парировала в ответ Селестия таким тоном, точно она играла в покер и сейчас выложила на стол козырь, который решит исход партии. — Ты же жаловалась на то, что я с Луной приставляю к тебе каких-то, как ты выразилась, дуболомов, головами которых только гвозди в стену забивать — в них же всё равно пусто. Так что привечай Сплеша. Мне кажется своей вполне успешной авантюрой он доказал, что отличается от большинства пони и достоин того, чтобы оберегать тебя.
Найтмер Мун надменно всхрапнула, совсем как пони из простого сословия.
— Скорее Я буду оберегать свою жизнь от его чрезмерно длинной морды, которую он суёт, куда не следует. Сколько ещё солдатских туш Мне нужно выжить, чтобы вы двое оставили Меня в покое? В конце концов… Я ведь не принцесса, чтобы иметь личную гвардию.
— Ты пока ещё не принцесса, Нуна, — вклинилась в разговор Луна, отличившаяся нотками суровости, дребезжащими в бархатистом голосе. — И когда настанет день тебе надеть корону мы хотим быть уверены, что ты будешь к этому готова.
— Старая песня… Она тебе ещё не надоела?
— Нет, не надоела. Ты можешь воротить нос сколько угодно, но твоё место здесь, рядом со мной и Селестией.
Наблюдавший за разговором Сплеш думал, что Найтмер Мун бросится в ответ какой-нибудь резкой фразой, продолжая распалять спор, но та смолчала. И фестрал сомневался, что аликорны стесняются устраивать разбор полётов из-за того, что рядом наличествует пара лишних ушей. Луна и Найтмер Мун были всего в паре слов от того, чтобы накалить разговор до предела, но каждая из них себя сдерживала. И если судить по тому, как спокойна была Селестия, то ссоры ждать не стоило, хотя для этого было достаточно одной искры, которая особенно взрывоопасна в отношениях между…
— Как угодно, — Найтмер Мун высокомерно вздёрнула морду. — Я уже давно поняла, что лучшим аргументом в нашем споре являются действия, а не слова. Так что… Приветствую тебя, Файр Сплеш, как своего единственного гвардейца! — радушно махнула фестралу крылом кобылица и осклабила клыки в кровожадной улыбке, которые вызвали невольную волну мурашек, пробежавшую под шерстью жеребца.
Сконфуженная Луна недоумённо захлопала глазами и вытянула и без того длинную морду. Иная же реакция была у её сестры, ушки которой поникли и та огорчённо вздохнула:
— Ты не можешь отправить Файр Сплеша в Тартар, а посему решила просто устроить его здесь, на бренной земле, верно?
— Я бы сказала во сто крат лучше, Селестия, но не буду, иначе совсем затмлю тебя.
— Затмишь, как мрачная туча сияющее солнце… — позволила себе съехидничать старшая из Принцесс, но Найтмер Мун древесным волком зыркнула на неё. — Ладно, не буду язвить. Что, рассчитываешь изжить Сплеша из гвардии?
— Само собой. Как и всех, кто был до него, а потом, если вы двое не уймётесь, та же участь будет ждать и других гвардейцев, которых вы попытаетесь Мне втюхать.
— Тебе не надоело изводить пони, которые будут оберегать и защищать тебя? — вопросительно изогнула бровь Луна.
— Моего могущества хватит, чтобы Самой за Себя постоять. На кой Мне нужны гвардейцы, которых Мне Самой по силам защитить? — Найтмер Мун чуть повысила голос, но этого было достаточно, чтобы его звучание болезненно надавило на слух Сплеша, который всё-таки и стоял у подножия лестницы постамента. Каково же было Селестии и Луне…
— Через семь дней этот недоросль все свои четыре копыта понесёт прочь из дворца, — уверенно заявил чёрный аликорн, махнув в сторону Сплеша крылом, — и его имя можно будет смело забыть. Подле Меня он надолго не задержится.
— Семь дней… — с задумчивым видом протянула Селестия. — Точно, это ведь самый короткий срок, за которой тебе удавалось довести пони до предела терпения и вынудить уволиться. Эх, не совершенствуешься ты, Нуна… Я думала, что тебе хватит меньше времени, чтобы выжить Сплеша.
— Ты мне ещё пари предложи…
— Пари… В кой-то веке ты додумалась до чего-то, что я одобряю всем сердцем, Нуна! — внезапно озарилась энтузиазмом Селестия. — Идеальный способ поставить крест хоть на одном нашем разногласии!
Наблюдавший вспышку оптимизму у старшей из аликорнов Сплеш нервно сглотнул, понимая, в какую сторону дует ветер.
— Я рискну предположить… — затянула Луна, — Ты хочешь использовать Файр Сплеша в этом споре в качестве разменной монеты?
— Сестра, мне неприятно думать, что ты допускаешь мысль, якобы я использую пони, как пешки в шахматной партии.
— Неприятно? Что же, тогда это доказывает правоту слов Луны, — ухмыльнулась Найтмер Мун.
— Эх… Давайте все признаем тот факт, что нам нужно заканчивать наши разногласия, если мы хотим сдвинуться с той конфликтной точки, на которой мы застряли, — мягко предложила Селестия и убедившись, что ни Луна, ни Найтмер Мун не собираются возражать, продолжила: — А если так, то нам нужен… толчок. И спор отлично для этого подойдёт. Если Файр Сплеш продержится подле тебя неделю, тогда ты, Нуна, перестанешь вставать перед нами на дыбы и задирать нос — принимаешь личное гвардейское крыло и прекращаешь всякие попытки от него избавиться.
— Ты серьёзно? Посмотри на него! Я тут всего несколько минут, а он уже выглядит так, будто готов лететь до самой Зебрикании, лишь бы оказаться подальше от меня!
Тут не найдётся никаких слов, чтобы отстоять честь Файр Сплеша — он действительно был близок к тому, чтобы сорваться в стремительный полёт до далёких краёв, оставляя в Кантерлоте честь и работу, только бы не было поблизости этой семейки аликорнов. А когда же взгляды всех трёх высших кобылиц скрестились на нём, тот был готов провалиться сквозь землю прямиком в недра Тартара, лишь бы избежать их внимания.
Жеребец чувствовал, как струящиеся по нему капли нервного пота собираются в целые градины, как они реками вытекают из под доспехов, а Принцессы и Найтмер Мун смотрят на него, простого смертного. Селестия — с чуть ли не кающимся и сожалеющим выражением лица, Луна взирала на Сплеша со смесью жалости и беспомощности, а Найтмер Мун смотрела на него с садистским удовольствием, словно на кошку, задницу которой она намеревалась смазать острым перцем чили и смотреть, как та сходить с ума.
— Что же… Я вынуждена попросить у тебя прощения, Файр Сплеш, — успокаивающе промолвила Селестия и чуть склонила голову, — за то, что сделала тебя непосредственным участником наших аликорновских интриг.
— Я принимаю Ваши извинения, Ваше Высочество… — нашёл в себе силы проскрипеть в ответ Сплеш. И говорил он без тени сарказма, принимая слова Селестии с той же серьёзностью, с какой она их произнесла.
— Хе-хе-хе, да уж… С таким-то гвардейцем не только сквозь огонь и воду, но и через Тартар пройти можно. Ладно, Селестия, слушай Моё условия — если изживу его меньше, чем за семь дней, то вы двое перестанете пытаться навязать Мне личный отряд гвардейцев, ясно?
— Что же… Твоё условие прямо пропорционально моему и оно меня вполне устраивает, — благосклонно кивнула Селестия и протянула сопернице копыто, за которое та неохотно взялась, не скрывая брезгливости. — Луна, окажи любезность…
— Ох, до чего мы дошли… Не можем ни к чему прийти словами, не слышим друг друга, а проблемы решаем спором, словно малые жеребята, — по-старчески принялась сетовать Луна, но копыта родичей разбила.
Видя, как естественно чувствовали себя восседающие на вершине постамента с тронами аликорны, Сплеш понял, что они видят мир с иного ракурса, чем обычные пони, и распоряжаются они им по-своему. Вот он, разрываемый на куски переживаниями просто от того, что стоит перед ликами высших из пони, и эти самые высшие, которые так легко распорядились им, сделав его участником своих игр, смысла которых фестрал не понимал, а ставки — не знал.
Вспоминая эту судьбоносную ночь, Сплеш не мог не изумляться её нелепости. Нечто подобное можно было увидеть в какой-нибудь по-дилетантски прописанной пьесе, в которой течение сюжета вымывает героя в русло нужной для его развития цепочки событий. И благодаря всему этому он теперь здесь, в Королевском саду обмахивает опахалом саму Найтмер Мун, при этом будучи одетым в платье горничной. И подобную смену обмундирования новая покровительница Сплеша оправдала весьма убедительно:
— Это особый способ маскировки! Так мы с тобой спровоцируем потенциальных посягателей на мою сохранность на нападение и тут ты возьмёшь, да как застанешь их врасплох! Понимаешь логику? Так что надевай это платье и маскируйся, живо!
И Файр Сплеш покорно замаскировался и приступил к несению своего нового служебного долга, который диктовал ему посвятить всего себя охране аликорна, который чуть не устроил переворот в Эквестрии, и отдать за него жизнь, если придётся. И фестрал чувствовал, что за оставшиеся шесть дней спора третий аликорн отобьёт у него всякое желание следовать своему гвардейскому предназначению. Платье горничной — это лишь преддверие пыток, полных моральных и физических унижений, которыми его намеревалась подвергнуть самая жуткая кобылица во всей Эквестрии.
VI. Цена поступков
Сплеш думал, что это инструктора в лётной академии гоняли его и в хвост и в гриву, но на контрасте с Найтмер Мун он понял, что те ещё жалели его. За первые две ночи на службе у младшей из аликорнов, та вдоволь поиздевалась над попавшим под размен спора гвардейцем, прогнав его по всем нормативам солдатской подготовки и через пару тех, которые она выдумала сама. Пролёты через кольца под обстрелом магических заклинаний — один из них. Не ожидавший такого Файр Сплеш пропустил парочку волшебных снарядов, которыми Найтмер Мун с каждой секундой испытания закидывала его со всё возрастающим остервенением, проверяя реакцию. Однако ни заклинания, ни боль от тех немногих из них, что достигли цели, не помешали фестралу с честью выполнить испытание.
Однако Файр Сплеш подозревал, что даже если бы он со всем справился идеально, Найтмер Мун бы всё равно прокомментировала его успех словами:
— Сплеш, может быть тебе в качестве премии забронировать живописное место на кладбище? Я так думаю, что ты со своими никудышными навыками ты там скоро окажешься.
Изнемождённый и обливающийся ручьями пота пегой жеребец не нашёл, что ответить, глядя на растянувшуюся на морде кобылицы клыкастую ухмылку с выражением холодной ненависти. И по выражению бирюзовых глаз Найтмер Мун фестрал видел, что она упивается теми чувствами, что кипят в его сердце. Упивается с не меньшим удовольствием, которое она испытывала, когда осыпала его заклинаниями во время пролёта через тренировочные кольца.
И глядя на чёрную кобылицу в этот момент, Файр Сплеш понимал, что самое худшее ещё впереди.
Оказавшись единственным пони, стоящим на страже третьего аликорна, Файр Сплеш одним лишь этим фактом дал своё согласие на то, чтобы с него был особенно серьёзный спрос. Так что Найтмер Мун лишила фестрала не только выходных, но и время на сон, чтобы он стерёг её денно и нощно.
Как раз стоя в библиотеке и глядя на ушедшую с головой в чтение книгу о магических свойствах драгоценных камней Найтмер Мун, Файр Сплеш тщетно пытался вспомнить, когда у него было последнее свидание со сном. Однако головокружение и усердно старающиеся соприкоснуться друг с другом налитые чугунной тяжестью веки мешали его размышлениям. Как и исходящий от шёрстки запах собственного пота наряду с время от времени раздававшимися шелестом страниц да задумчивым бормотанием кобылицы.
Впрочем, жаловаться на такое положение дел было бы наглостью со стороны Файр Сплеша, тем более когда Найтмер Мун в любой момент могла начать гонять его и в хвост и в гриву. Лучше уж воспользоваться относительным спокойствием и прикорнуть, пока всё её внимание привлечено к книгам.
И только Сплеш сомкнул веки, как едва начавший виться над его головой свод дрёмы уничтожили раздавшийся скрип дверей библиотеки и последовавший за ним звонкий возглас:
— Госпожа, трапеза!
Мысленно осыпая проклятиями внезапную гостью, фестрал открыл глаза и увидел единорожку одетую в такое же платье горничной, как и он. Только в отличии от фестрала, чёрное платьице с белым фартуком шли и бежевой шёрстке кобылы, и светло-коричневому оттенку волос. В обычной ситуации, Сплеш бы на неё даже не взглянул, но зная, что она прислуживает Найтмер Мун…
— Этот Ваш новый гвардеец? — в свою очередь обратила внимание на Файр Сплеша служанка, оглядывая жеребца маслянистым взглядом голубых глаз и словно пытаясь разглядеть всё то, что скрывалось под пышной тканью.
И из её уст “гвардеец” звучало как насмешка. Может быть потому, что одетый в платье жеребец ощущал себя кем угодно, но только не гвардейцем.
— А что, понравился? — спросила Найтмер Мун, откладывая книги в сторону и освобождая место для большой тарелки, в которой переливалась золотистым оттенком жаренная картошка, нарезанная ломтиками. — Могу отдать его тебе, если хочешь.
— Спасибо Вам, но мне и своих гвардейцев хватает, — хохотнула единорожка. — Однако не могу не отметить, что платье ему идёт, хи-хи-хи.
День со второй ночи на третью. Найтмер Мун не изменила своей привычке никогда не спать, но решила принять ванную. И пока самая вредная из аликорнов нежилась в воде, Сплешу приходилось копытами щёлкать семечки — особое поручение Найтмер Мун, которое поддержит сознание гвардейца в тонусе и не позволит ему заснуть. Аликорну хватило цинизма назвать это заботой, но у Сплеша доставало дерзости считать такое задание самым настоящим издевательством. Впрочем, его мысли не мешали ему покорно исполнять это поручение, скрипя зубами от злости. И в тот час Сплеш не знал, чего хочет больше — бросить к Тартару службу, или вытерпеть одну злосчастную неделю, чтобы принести победу в споре Селестии, назло Найтмер Мун. Очень уж он хотел посмотреть на выражение её лица в этом случае.
Облачившись в платье горничной и уже не единожды продемонстрировав себя в нём не одному встречному во дворце пони, Сплеш наивно думал, что уже ничто не заставит его покраснеть от стыда ещё сильнее, но когда Найтмер Мун затащила его в таком обличье в обеденную, на которым присутствовали старшие аликорны… Если бы Сплешу в этот момент предложили отдать небесам душу, то он бы без раздумий согласился, лишь бы избежать такого позора.
Мордочки Селестии и Луны недоумённо вытянулись, когда они увидели новую униформу Сплеша. Сам фестрал в эту минуту залился краской так, что цвет его щёк стал сравним с огненным оттенком его гривы. Лишь Найтмер Мун была довольна собой и её собственное бахвальство, надо полагать, хорошо способствовало аппетиту, с котором она принялась тогда за завтрак.
Старшие Принцессы приободрили Сплеша и весьма красноречиво, не теряя монаршего достоинства, осудили крылорогую стерву, на что та реагировала лишь едкими улыбками. И глядя на её триумфальный оскал фестрал желал лишь одного — увидеть, как он растворится в гримасе горького поражения. Нужно только потерпеть каких-то четыре дня…
— Кого-то отправляют в Тартар на вечные муки, ну а меня туда отправят отдыхать после службы у Найтмер Мун, — горестно вздыхал Сплеш, сидевший у дверей в покои своей госпожи и щёлкая семечки, которых его истязательница набрала для него целое ведро и наказала к полуночи выщелкать не меньше половины. Фестрал не мог позволить себе отдых, несмотря на то, что оный был смертельно необходим.
Увлечённый поручением, Сплеш даже не услышал тяжёлого цокота, с которым к нему подошёл Лон Шейд, левитировавший перед собой коробку и конверт с письмом.
— Гвардеец… — кашлянул единорог, горой возвышаясь над лежащем на полу сородичем
— Добрый вечер, сэр. Вы что-то хотели? — вяло отозвался Файр Сплеш, практически заставив себя подняться, чтобы отдать честь.
— Хм… В мои обязанности не входит доставка писем и посылок стоящим ниже по званию, но зная твой особый случай, — единорог красноречиво глянул на дверь в покои Найтмер Мун. — В общем… Вот, держи, — произнёс жеребец и поставил перед Сплешом ту ношу, с которой он и пришёл к нему.
Фестрал оживился, точно в него вдохнули живительных сил каким-то чудодейственным эликсиром. Он горячо поблагодарил капитана, а когда тот удалился, пегой жеребец принялся торопливо вскрывать конверт. И едва заветное письмо оказалось извлечено наружу, как он погрузился в чтение…
«Наш милый пончек!Какты там в Кантэрлоте? Как твая слушба? Такак ты теперь каралевский гвардеец служы усердна и аберегай Принцес. Я так табой гаржусь.Спасибо тебе за то што отправляешь жалавание но не нада это делать. Аставляй денежки себе и пакупай себе там што нибудь в столице.Нагатовила тебе всего такого што ты любишь и отправила посылкой. Кушай хорошо а то совсем сил не будит и как Принцесс зашишать будишь?Всё ещё учусь правильна писать но палучается неважно. Держать перо зубами и водить им по бумаге трудна но я стараюсь.Любим и цэлуем тебя, пончек. Тваи мама и папа».
“Тваи мама и папа”... Этих слов было достаточно, чтобы тучи гнетущего настроя, которые последние дни особенно загустели над Файр Сплешом, развеялись. В груди потеплело, а ещё секундой ранее затянутые мутной пеленой глаза словно получили новое зрение… И поддавшись перезвону затрепетавшего весенним колокольчиком сердца, фестрал прижал письмо груди, безмятежно улыбаясь.
Не желая расставаться с весточкой из отчего дома, он вложил письмо в нагрудный карман платья и принялся вскрывать посылку. Нервно и с предвкушением.
— Эх, мама, совсем себя не жалеешь… И меня тоже… Столько я не съем, — вздохнул жеребец и покачал головой, созерцая с особым тщанием и компактностью сложенные блинчики, пирожки и пончики.
Пышность взошедшего пропёкшегося теста, разноцветная посыпка на белой глазури, поджаристая золотистость на свёрнутых треугольниками блинчиках, бьющий в ноздри аромат свежей выпечки, творога… Всё это возбудило бы аппетит даже у такого пони, который был слеп и не чувствовал запахов, что уж говорить о Файр Сплеше? Лишь солдатская сдержанность не позволила ему наброситься на присланные яства прямо здесь, посреди коридора.
Однако как бы не был сдержан фестрал, долго глядеть на угощения он не мог. В последний раз оглядев старательную сервировку посылки, гвардеец приступил к нежданное трапезе, жалея лишь об отсутствии какого-нибудь напитка. Тесто вязло в зубах, так что блинчики и пирожки теперь не казались такими сочными, а творог превратился в сухую кислую массу. Но Сплеш ел с таким аппетитом, с каким никогда не ел солдатскую кормёжку.
Сплеш бы и дальше вкушал материнские угощения, если бы над ним не нависла Найтмер Мун, внезапно вышедшая из своих чертогов.
Предчувствуя очередную, и в этот раз заслуженную, трёпку, жеребец оставил кушанья и поспешил припасть в поклоне к ногам аликорна. И всё это он делал с набитым ртом и раздутыми из-за непережёванных угощений щёками. Подобным жестом он добился лишь презрительного фырканья.
— Какое вопиющее пренебрежение солдатским долгом, Сплеш. Подвергаешь Меня опасности своим халатным отношением к службе и ради чего? Ради какой-то выпечки… — низко зашипела сквозь острые клыки кобылица. — Так… А это у тебя что такое?
К ужасу жеребца, из двух материнских подарков — письма и посылки — первое заинтересовало Найтмер Мун гораздо больше. С замиранием сердца он глядел, как весточка из любимого дома охватывается едким фиолетовым сиянием, поднимается в воздух и разворачивается перед острой мордой кобылицы. И будь на месте Найтмер Мун кто-нибудь другой, то Сплеш определённо защитил бы тайну письма, но стоя в тени высокого аликорна всё, что он мог, так это беспомощно наблюдать за тем, как бирюзовые глаза хладнокровно изучают предназначенные лишь ему одному строчки.
Найтмер Мун делала это молча и без единого оттенка эмоций. Так обычно читают выпуск утренней газеты. И эта беспристрастность пугала Сплеша гораздо сильнее, чем присущие третьему аликорну ядовитые ухмылки и вкрадчивое шипение. Фестрал был готов и к первому, и ко второму, но всё, чего он дождался, так это того, что кобылица расчётливо посмотрела на него поверх бумаги, а затем многозначительно хмыкнув, забрала у него и письмо, и посылку, бросив напоследок:
— Гвардейцам надлежит трапезничать строго по расписанию, Сплеш. В противном случае можно очень быстро потерять форму.
— А я-то думала, почему ты такой неотёсанный, а всё дело в том, что ты из черни…
Эти слова ложились в сердце жеребца раскалёнными углями ненависти и обиды. Он хотел бы избавить себя от этого бремени, очиститься от этих чувств, но Найтмер Мун не забывала подкидывать своему гвардейцу новые угольки жгучих чувств.
— Знаешь, поням из низших сословий на роду написано подчиняться и быть в повелении не только у нас, аликорнов, но и у тех, кто выше вас по происхождению. Однако твой скудный ум даже эту простую истину воспринять не может. Иначе бы того случая в библиотеке бы не было, хе-хе-хе.
Нет, он не даст ей повода довольствоваться тем эффектом, который она рассчитывала вызвать насмешками. Ни выражением лица, ни хмурым взглядом, ни раздражённым скрежетом зубов.
— И я даже знаю, почему так получилось… Все мозги остались у твоей матери, и пока ты зрел в её утробе, тебе досталась лишь их малая часть, хи-хи-хи.
Удовлетворяя таким образом свою внутреннюю егозу, она рассчитывала, что приблизит Сплеша к решению уйти из гвардии, но разгоревшаяся в нём злоба лишь закаляла его мстительность.
Четвёртая и пятая ночи… Срок окончания спора стал настолько близок, что Сплешу даже казалось, будто он собственными копытами сможет перемотать те часы, которые отделяют Селестию от победы. Даже периодически забиравшие сознание пегого летуна обмороки не омрачали его стремления утереть нос Найтмер Мун. Он ожидал, что по мере приближения своего поражения, та начнёт особенно лютовать, но… та была беззаботнее жеребёнка и предавалась своим повседневным делам, как бы между делом не забывая поддразнивать гвардейца.
— Сплеш, а сколько будет два плюс два умножить на два? — спросила как-то она, не отрываясь от чтения книги, одно лишь название которой «Чары высшего порядка» вселяло страх в Файр Сплеша, который был бесконечно далёк от магических наук.
— Эм… Восе… Нет, шесть! — рефлекторно ответил фестрал, стоя, наклонив тяжёлую голову на бок и чуть ли не подметая гривой пол библиотеки.
— Ха, неправильно, восемь! Совсем у тебя башка дырявая, даже считать не умеешь! — победоносно заключила Найтмер Мун, точно доказала какую-то теорию пред лицом всего научного сообщества.
— Тогда восемь. Вы — аликорн, и Вам виднее, каков будет правильный ответ…
— Пфф… Правду, Сплеш, нужно отстаивать даже перед теми, кто выше тебя по положению! Что ты за безвольный слабак, а?
— Сложно не согласиться, — поддакнул жеребец, с вымученным видом оперевшись о книжную полку и глядя на чёрную кобылицу из под собравшихся под глазами мешков, которыми он уже мог укрываться, как одеялами.
«Наглая, высокомерная, мерзкая… Ты совсем не похожа на ту, кто пришёл ко мне во сне, когда я был жеребёнком. Пусть я совершил ошибку, вступив в гвардию, пусть я угодил на службу не к тому аликорну, но я дождусь окончания спора просто для того, чтобы позлорадствовать над тобой», — расчёсывал свою злопамятность Файр Сплеш, точно незаживающую болячку. И до такой степени он был этим увлечён, что не сразу обратил внимания на вошедшую служанку.
— Картошечка, госпожа!
Помимо воли, но бежево-коричневая кобыла обретала всё больший интерес в глазах Файр Сплеша. Какой у неё знак отличия? Как её зовут? И если первую тайну всегда надёжно хранил подол платье, то вторую… Что же, видимо её звали Ты, если исходить из того, как к ней обращалась Найтмер Мун.
— Что-то ты долго. У меня уже желудок начал сам себе переварить от голода. Давай её уже сюда! — распорядилась младшая из крылорогих пони, небрежно отодвинув книгу на край стола.
— Вашему аппетиту можно только позавидовать, — улыбнулась в ответ кобыла, ставя перед госпожой серебрянный поднос с кушаньями. — Повстречала младшего сына Вайт Лилии.
— Кого? — вопросительно изогнула бровь кобылица, зарываясь мордой в картошку, от которой поднимался пар.
— Ну она одна из кухарок, служащих при дворе. Ну и так как она работает на Их Высочества, то согласно указу живёт она в замке, вместе со своими жеребятами. Вернее, с одним жеребёнком, — увлечённо начала рассказывать горничная, позволив себе присесть за стол рядом с Найтмер Мун. — Я повстречала его как раз, когда шла к Вам. Он был весь в слезах ну и я не смогла заставить себя пройти мимо.
— Дай угадаю… — протянула вреднейшая из аликорнов после того, как с усилием проглотила несколько ломтиков картошки. — Другие жеребята задразнили его пустобоким, а он в слёзы, в истерику… да? — спросила Найтмер Мун и совсем не по-королевски облизнула блестящую от жира морду.
— Так и есть, госпожа моя, — бесцветно вздохнула в ответ кобыла. — Чтобы затравить пустобоких малышей, даже повода не нужно. Особенно в подготовительных классах для поступления в Школу для одарённых единорогов… Ну, я посидела с ним немного, успокоила…
— Пфф… Когда уже эти никчёмные пони поймут, что знак отличия — это последняя вещь, о которой стоит беспокоиться.
— Ну пони же считают, что знак отличия определяет жизнь и делает особенным.
— Ущербные создания. Когда они уже все поймут, что это пони определяют свой знак отличия, а не наоборот. Пони выбирают свою судьбу, а не отметины на их задницах. Я что, единственная, кто это понимает?
Уже который час меркнущее сознание жеребца вдруг озарилось вспышкой новых мыслей, которые заставили его сомневаться в выведенном недавно тезисе, вновь поднимая уже казалось бы закрытый вопрос…
«Нет, с этими непонятками пора уже кончать. Я не могу ждать той ночи, когда ответы на мои вопросы сами лягут мне в копыта. Нужно попытаться самому заполучить их… Просто спрошу у Найтмер Мун, посещает ли она пони в их снах, или нет», — решил Сплеш, которого от воплощения своей задумки удерживало присутствие в библиотеке служанки. А ещё вкрадчивый шёпот неуверенности.
А оно того стоит? Зная, какой у Найтмер Мун характер, она может так ответить, что я ещё об этом пожалею.
Сумерки… Пока они беззвучно ступали по небосводу, тени скорой ночи становились всё гуще и гуще. Дневная Эквестрия засыпала, но просыпалась та, что бодрствовала только при воздетой на небосклон луне. И в это время, пока одни пони королевства только готовились к свиданию со сном, а другая ещё не отошла от него, Файр Сплеш и решил поговорить с Найтмер Мун.
Палитра заката почти утекла за горизонт, а грядущая ночь вскоре должна была закончить вить над Эквестрией свою агатовую вуаль. В это время в замке сменялся караул и несшие вахту при свете дня гвардейцы уходили на отдых, а множественные слуги завершали свои дела и готовились ко сну. А Найтмер Мун в такое время либо зачитывалась, либо тренировалось на полигоне, либо… Да всё что угодно. Её досуг зависел исключительно от настроения. И в этот вечер она предпочла посвятить себя живописи.
Младшая из аликорнов рисовала в своей потайной беседке, на свежем воздухе. Говорила, что он и близость к живой природе способствуют вдохновению. И это было смешно слышать, потому что сколько помнил Сплеш, Найтмер Мун так и не продемонстрировала свой талант. Она могла часами стоять, вооружившись палитрой и кистью, но холст неизменно оставляла чистым. Конечно, у гвардейца это вызывало ряд вопросов, но вот их он точно бы не озвучил в отличии от тех, которые уже были заготовлены уже который год…
— Вы позволите задать Вам один вопрос?
— Ты уже задал один вопрос.
— Тогда прошу прощения за неточность и исправляюсь… Могу я понадоедать Вам своими вопросами?
— Ммм… Звучит настолько честно и настолько нагло, что у меня возникает весьма двойственное желание и выслушать тебя, и отхлестать розгами, — поведала Найтмер Мун, но отняла свой взор от холста и перевела его на Сплеша. — Спрашивай и посмотрим, что ты заслужишь.
— Вы умеете повелевать снами?
— Чего? — Найтмер Мун нахмурилась, застигнутая врасплох. — Может, про луну ещё спросишь? Её я случайно не двигаю?
— Я спрашиваю не просто так, — нашёл в себе силы раздражённо щёлкнуть зубами фестрал и тёмная аликорница, уловив перемену в его интонации, встрепенула ушами. — Когда-то давно, мне довелось увидеть во сне одного аликорна, который очень сильно повлиял на меня и мою жизнь, — фестрал выдержал паузу, ожидая, что Найтмер Мун бросится в ответ хлёстким высказыванием, но та выжидающе молчала. — Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия. Так мне сказал этот аликорн. И я запомнил эти слова на всю жизнь, они мне очень помогли. Я и раньше хотел спросить, но не решался. Не был в себе уверен. Однако я обязан был это сделать.
Вновь Сплеш подумал, что Найтмер Мун бросится в словесную атаку после его слов, и вновь ошибся. Ответом ему было молчание, холодное и сковывающее, как лёд на речных водах в холодную зиму. Однако оный начал стремительно таять и верным знаком к тому было то, как нервно Найтмер Мун начала шарить глазами по округе, крутить кисточку перед собой и покусывать губу. И видя такие нехарактерные перемены в поведении аликорна, фестрал решил, что если и наглеть со своими расспросами, то только сейчас:
— Это ведь Вы повелеваете снами, верно?
— Даже если и повелеваю, то что с того? Ты теперь собрался и во снах за мной таскаться, что ли?
Жеребец сделал беззвучный, но весьма глубокий, вдох, пытаясь совладать с нервным напряжением. Слова, которые он уже не один год держал в себе, дождались того мгновения, в которое их следовало произнести. Однако теперь они упорно цеплялись за горло, не желая обличаться в звук. И лишь вспомнив все те годы и усилия, которые Файр Сплеш вложил для того, чтобы этот момент настал, он заставил себя произнести:
— Я хочу поблагодарить Вас за то, что Вы посетили меня во сне, когда я был жеребёнком, и помогли мне обрести свой знак отличия. Я узнал, в чём мой талант, но куда его применить и нужен ли он мне, я выбирал сам. И я решил посвятить себя служению Вам. Вы помогли мне обрести себя и свой путь в жизни, — произнес Сплеш и припал к земле в поклоне, которым он попытался выразить те крохи уважения и почтения, что ещё остались в его сердце.
— Умеешь же ты спустить свою жизнь в выгребную яму, — вздохнула Найтмер Мун с таким видом, точно ей сказали такую глупость, которую не брякнет даже маленький жеребёнок. — Посвятить себя той, кто будет жить вечно… Я переживу не только тебя, но ещё и твоих детей, и внуков. Стоит ли отдавать свою жизнь той, для кого все годы твоей жизни подобны мимолётному дню?
— Таков был мой выбор… — только и смог изречь в ответ Сплеш, чувствовавший, как последнии почтительные чувства к Найтмер Мун рассыпаются пеплом горького поражения.
— И он был не самый умный, Сплеш. Я советую тебе уже поскорее одуматься и отказаться от мысли прислуживать мне. Займись лучше своей жизнью и сделай что-нибудь стоящее, вместо того чтобы тратить своё время на бессмертного аликорна. У тебя, в отличии от меня, времени не так уж много, — посоветовала кобылица и отвернулась к пустому холсту.
Сплеш очень боялся, что по итогу этого разговора Найтмер Мун морально пережуёт его и сплюнет, как она всегда это делала, но… То что это не случилось принесло пегому летуну небывалое облегчение. Точно с высказанными словами он сбросил с себя тяжёлую ношу, что долгие годы лежала у него на сердце.
На какие-то секунды сонливость оставила фестрала, а сам он поднялся с земли с необычайной лёгкостью. После всего пережитого он не знал, что хотел услышать от Найтмер Мун, но после сказанного он уже не мог на неё злиться, как и она больше не могла подтрунивать над ним.
Впервые на глазах фестрала Найтмер Мун показала иную свою сторону, которую ему прежде не доводилось видеть. И которая поставила перед Сплешем новый вопрос — какая она на самом деле? И пока фестрал задавался им, кисть в магическом захвате аликорна пришла в движение, начиная оставлять на холсте первые мазки.
Наступила ночь и по коридорам замка заходили ночные пони, тут и там сверкая кошачьими глазами. Найтмер Мун же заперлась в своей комнате и, судя по всему, не намеревалась выходить. А Файр Сплешу только и оставалось, что сидеть под дверью и стеречь её покой, не зная, чего от неё ожидать. После разговора в саду она не проронила ни слова.
— Могу я войти? — застала врасплох гвардейца Ты, стоя перед ним с парочкой подносов, носимых на спине, и нетерпеливо помахивая каштановым хвостом. — Завтрак. Для тебя и для госпожи.
— Да, конечно, — посторонился жеребец и перед ним сию же секунду встала тарелка с кашей и чашка чая. — Мы сколько видимся, столько и не знакомы, кстати…
— Любопытный нюанс, верно? — улыбнулась единорожка. — Хаус Мейр. А ты — Файр Сплеш.
— Я ещё не забыл, как меня зовут, спасибо.
— Язычок у тебя острый, но лучше при общении с госпожой лишний раз им не размахивать. Есть риск самому на него напороться, — беззлобно ответила единорожка и со стуком вошла в комнату к Найтмер Мун.
— И чего она магию не использует? — озадачился Файр Сплеш. А ведь и правда, сколько раз он видел Хаус Мейр, они никогда не колдовала.
И только фестрал вознамерился приступить к еде, как скрывшаяся за дверью единорожка вдруг вернулась обратно.
— Госпожа сказала, что не голодна и ты можешь поесть её блюдо.
— Дай угадаю… Опять жаренная картошка с луком?
— В этот раз ещё есть острая закуска! — многозначительно поведала Хаус Мейр, ставя кушанье перед гвардейцем. — Тебе повезло, будешь сегодня есть как аликорн.
— И такой жест выглядит так, будто Найтмер Мун просто бросает мне объедки со стола, — сказал Сплеш, с сомнением поглядывая на картошку, тарелку с закуской из овощей, лежащие на блюдце головки зелёного лука, какой-то тёмно-коричневый напиток и — какая роскошь! — маленькую чашечку соли. В Битвин-Ривере за такую горсточку можно было целый дом купить…
— Не говори про неё так, — вдруг понизила тон кобыла, недовольно прицокнув. — Характер у неё, зачастую, не самый приятный, но у неё есть и хорошая сторона.
— Которую ждать, как солнечного затмения.
— Да, госпожа не любит разыгрывать из себя само дружелюбие и любезничать с теми, до кого ей дела нет. И в этом её преимущество, ты так не думаешь?
— Скажи это гвардейцам, которых она изжила со службы.
— Не всем пони дано найти общий язык друг с другом. Уж ты-то должен это понимать, — улыбнулась на вопросительный взгляд фестрала служанка. — Я же слышу и вижу, о чём говорят пони. И парочка твоих сослуживцев отзывалась о тебе не слишком… лестно. Ну как сказать, парочка… А уж как ты обделил вниманием «принцесс» на посвятах — об этом кто только не говорил, хе-хе.
— Мне то что?
— Вот видишь, я как раз об этом. Ты похож на Найтмер Мун в этом плане. Только если ты не можешь позволить затевать конфликты с другими пони, то Найтмер Мун молчать не будет — сразу выскажет, что думает, и пошлёт куда подальше. И с тобой случилось то же самое, что и со всем другими пони, верно? Однако ты остался подле неё. Почему?
— А ты? — резко перешёл в наступление фестрал, недружелюбно блеснув глазами. — Сама-то почему ей прислуживаешь?
Хаус Мейр помолчала несколько секунд, что-то для себя решая, но затем изрекла:
— В Найтмер Мун есть одна прелесть, какой нету у других — она всегда готова протянуть копыто тем, кого отвергло или игнорирует большинство.
— Её доброты на всех не хватает, да?
— Сказано весьма точно, — потеплевшим голосом согласилась единорожка. — Чтобы Найтмер Мун расщедрилась на доброту — это должен быть исключительный случай. Но ты лучше начинай уже есть, а то остынет.
— Подожди. Что вот это такое? — Сплеш недоверчиво указал на чашку с незнакомым напитком.
— Кофе. Его завозят в Эквестрию из Седельной Аравии. Попробуй. Найтмер Мун он нравится даже больше, чем чай, — сказала на прощание Хаус Мейр и отправилась восвояси.
Проводив фигуристый круп единорожки взглядом, Файр Сплеш принялся за еду. Кофе оказался горьким и крепким на вкус, что было непривычно жеребцу. Однако именно оно помогло ему продержаться до рассвета — времени, в которой условленный срок спор Селестии и Найтмер Мун подойдёт к концу.
Минуты и часы в едином потоке проносились мимо Файр Сплеша, который,стоя на посту, чувствовал себя камнем, застывшем в безвременьи. И лишь подхватываемые и уносимые течением времени мысли и чувства жеребца напоминали ему о том, что это не так. Оставаться ли на службе у Найтмер Мун? Стоит ли хранить верность бредовой мечте, рождённой в жеребячью пору, в которую маленькие пони отличаются особой ветренностью помыслов и идеалов?
Отправляя одни переживания и думы вслед за другими, Сплеш не заметил, как подкрался конец ночи, и не расслышал, как по коридорам дворца разнёсся цокот, оповещающий о визите внезапных гостей, которыми оказались Принцессы Селестии и Луна.
— Ну вот, прошу! Минула целая неделя, а Файр Сплеш всё ещё несёт гвардейскую службу, — триумфально возвестила Селестия, озаряя украшенный рассветными тенями коридор широкой улыбкой. — Как ты, мой маленький пони? Найтмер Мун не сильно тебя извела? — быстро сменила эмоциональный окрас Селестия и заговорила с ласковой, поистине материнской заботой.
Сплеш не нашёл в себе сил ответить как подобает перед лицом монархини, так что он лишь отрицательно помотал головой и пробурчал: «Никак нет, Ваше Высочество».
— Хм… А вот нам кажется, что пара дней в лазарете тебе точно не повредят, — озабоченно продекламировала Луна, вышагивающая в тени своей более рослой сестры и оглядывая гвардейца взглядом бывалого лекаря. — Налицо все признаки истощения. Сколько ты спал за последнюю неделю?
— Я единственный, кто служит в гвардии Найтмер Мун, так что я не мог позволить себе сон.
— Неужто аномальная бодрость Найтмер Мун заразна? — заинтересовано нахмурилась Селестия. — Если да, то мне следует больше времени проводить с ней. Может я тогда её тоже подхвачу?
— Да, кстати, как у неё это получается? Я ни разу не видел, чтобы она спала.
— Это способность Найтмер Мун долгое время обходиться без сна, — перехватила эстафету разговора Луна, — недели, месяцы… год… Сколько она сочтёт нужным. А теперь, Файр Сплеш, позволишь ли ты нам войти в её покои?
— Или она повелела тебе стеречь её опочивальню даже от нас? — съехидничала Селестия.
А ведь и правда… Если бы Найтмер Мун повелела, то пришлось бы отстаивать вход в её покои перед ликами Принцесс. Однако такого приказа не было, так что Сплеш посторонился и сёстры-аликорны вошли внутрь. А следом за ними вошёл и вымученный гвардеец, которого жестом пригласила Селестия.
Входи он в покои вреднейшей из аликорнов ещё вчерашним днём, то его непременно преследовало бы такое чувство, какое испытывают жеребята, которые по недоразумению вошли в логово огнедышащего дракона. Однако сейчас Сплеш чувствовал себя святотатцем, копыто которого ступило на землю некой святыни, в которую ему ступать не следовало.
— Когда я в последний раз видела, как наша Нуна спит? — задалась вопросом Селестия, в то время как Сплешу от вида дрыхнущей Найтмер Мун стало откровенно дурно. Войти в её маленькую обитель, да в ту минуту, когда она предаётся редкому сну…
— Когда она спит, она кажется такой безобидной, — почти умилительно вздохнула Селестия.
— У Нуны очень чуткая и нежная натура, просто она старается этого не показывать, — хмыкнула в ответ Луна, в то время как Найтмер Мун задёргала ушками, услышав знакомые голоса, после чего открыла глаза.
— Что за парад уродов в моей спальне? — хмуро прохрапела кобылица, переводя сонный взгляд с одной понячьей морды на другую. — И почему ты принимаешь в нём участие? — спросила Найтмер Мун и посмотрела на Луну.
— Говорю уже в который раз — хамство тебя обезображивает, — ответила Луна, нехорошо нахмурившись. — Но воспитательную беседу я придержу для другого раза. Селестия хочет тебе кое-что сказать, — деланно оповестила Луна и направилась к шкафу с книгами, принявшись по-хозяйски перебирать содержимое.
— Итак… — ласково возвестила Селестия, перетягивая на себя внимание лежащей на постеле кобылицы, — Минула целая неделя, а Файр Сплеш всё ещё на своём посту.
— И что, ты пришла это исправить? — снисходительно улыбнувшаяся Селестия хотела что-то ответить, но Найтмер Мун её опередила: — Не выйдет, этот бестолочь теперь под моим покровительством.
Слова Найтмер Мун сбили с ног и Селестию, и Луну, и Сплеша… И пока удивлённо хлопали глазами, Найтмер Мун, звучно зевнув, при помощи магии подняла в воздух свиток пергамента и развернула его, так что Селестия со Сплешем могли насладиться тем, что было на нём написано.
Указ о “Звёздной гвардии”
от 13 дня 8 месяца 258 года П.З.В.
Нашей волею Мы, Найтмер Мун, Первая Королева Эквестрии,повелеваем образовать под нашим полным покровительством “Звёздную гвардию” — особый род войск, чей удел служить защитой Нашему Королевскому Высочеству от недоброжелателей и всяческого рода грозящих Нашей жизни козням и напастей. Возвещаем, что влияние Корон Селестии и Луны на них не распространяется и всякий пони, входящий в Звёздную гвардию, освобожден от подчинения и ответственности перед Её Солнцежопостью и Её Лунным Высочеством, подчиняясь лишь Нашему Величеству, которое в организации Звёздной гвардии имеет неоспоримый и неснимаемый не иначе, как по собственному желанию, ранг Главнокомандующего.
И только Сплеш с Селестией успели прочитать свежеиспечённый документ до подписи в нижнем углу пергамента, как Найтмер Мун сменила его ещё одним листом бумаги, на котором было написанно:
Положение о Звёздной гвардии I
от 13 дня 8 месяца 258 года П.З.В.
Нашей волею Мы, Найтмер Мун, Первая Королева Эквестрии и Главнокомандующая Звёздной гвардии, повелеваем, что зачисление пони в Звёздную гвардию происходит лично с Нашего одобрения и без соблюдения каких бы то ни было церемониальных процедур. Минимальные требования, по которым кандидат может быть отобран для зачисления в Звёздную гвардию:Личный выбор и зачисление Нашим Королевским Величеством Согласие кандидатов для поступления на службу не требуется.
Не успел Сплеш осмыслить всё нелепость прочитанного, как Найтмер Мун представила его и Селестии вниманию ещё один документ, от содержания которого фестрал был готов провалиться сквозь землю и упасть в самую бездну Тартара — единственное место, свободное от безумия Найтмер Мун.
Приказ о зачислении в Звёздную гвардию
от 13 дня 8 месяца 258 года П.З.В.
Нашей волею Мы, Найтмер Мун, Первая Королева Эквестрии и Главнокомандующая Звёздной гвардии, повелеваем зачислить фестрала Файр Сплеша на пожизненную службу в Звёздную гвардию, от которой он может быть освобождён только с Нашего прямого волеизъявления.
Сплеш понимал, что стал участником какого-то безумного балагана, но если прежде он думал, что его организатором выступает одна Селестия, то сейчас он увидел, как сильно ошибался. Однако сама Солнечная принцесса, видимо, так не считала. Иначе бы она не хранила монолитное спокойствие. Лишь какие-то несколько секунд она растерянно похлопала ресницами, но затем, величественно приосанившись, изрекла:
— Что же, отрадно видеть, что ты решила одуматься и внять моим советам. Однако указы нужно будет… подредактировать. К тому моменту, когда мы с Луной коронуем тебя Эквестрию, мы успеем все вместе пересмотреть твои первые указы и придать им более… презентабельный вид.
Сплеш считал себя обязанным сказать хоть что-то, но целая неделя на ногах, невыносимая усталость и неоднозначные впечатления от прочитанных указов лишили его не только дара речи, но и способности думать.
— У тебя хорошая мина при плохой игре, Селестия. Неудивительно, что тебе не даётся выступление в театре, — хмыкнула Найтмер Мун. — В Моих указах будет писано то, что захочу Я. В Мою гвардию будут вступать те пони, каких выберу Я, а не ты. Твоё слово ничего не будет значит.
— Это само собой, ведь ты в конце концов станешь полноправной Принцессой и тебе нужна своя сфера влияния, — согласилась Селестия под шелест бумаг, за изучения содержимого которых взялась Луна. — И я рада, что ты начала её постепенно формировать.
— Только не надо разыгрывать из себя саму доброжелательность. Это выглядит ещё более жалко, чем если бы ты принялась скакать тут как ужаленная, истеряя из проигранного спора, — хмыкнула Найтмер Мун, подминая под себя подушку и устраиваясь на ней с таким видом, будто ей сейчас дадут потешное театральное представление.
— Спор? Ты серьёзно думаешь, что я так сильно надеялась на победу в нём? Я уповала на то, что ты хотя бы из вредности решишься на создание собственной гвардии. И вот пожалуйста, — Селестия махнула крылом в сторону Сплеша. — Пусть в твоём распоряжении всего лишь один преданный гвардеец, но даже один гвардеец — это уже какая-никакая, но гвардия. А когда в неё вхож один пони, войдёт и сотня остальных, это лишь вопрос времени.
— Даже если это и случится, то только с Моего позволения, а теперь — бери копыта в зубы и вали из Моей спальни. Я спать хочу. А ты, — Найтмер Мун выразительно зыркнула на Сплеша, — иди и отоспись. Твоя вымученная рожа оскорбляет Моё чувство прекрасного.
— Что же, тогда не буду раздражать твой сон, — снисходительно уступила Селестия, не роняя с лица милейшую улыбку. — Пойдёмте.
— Я задержусь, — вдруг изъявила Луна, — мне нужно кое о чём поговорить с Нуной.
Вместе с Солнечной кобылицей Сплеш покинул покои Найтмер Мун. И только гвардеец оказался за порогом опочивальни, как старшая из пони ласково поглядела на него и одобрительно промолвила:
— Я восхищаюсь твоей выдержкой, Файр Сплеш. Многих пони сломила Найтмер Мун, но ты… У тебя просто феноменальное терпение, достойное твоей госпожи. Отдохни как следует, силы тебе пригодятся.
— Так точно, Ваше Высочество, — ответил поклоном фестрал и Селестия поспешила удалиться, в каком-то особенно затейливом ритме цокая копытами. И под этот аккомпанемент в голове Сплеша крутилась лишь один вопрос: “Кто кого переиграл в этой подспудной игре?”
VII. Чего не знают смертные
Новые доспехи причудливого нефритового цвета из сплава магических металлов, повышенное жалование и личная комната возле покоев Найтмер Мун — всё это полагалось Файр Сплешу вместе со званием личного королевского гвардейца. Благо, в довесок к таким щедрым бонусам не прилагались новые обязанности и ему, как и прежде, нужно было всюду сопровождать Найтмер Мун и защищать её. Благо, она перестала задирать своего единственного защитника и служба у Файр Сплеша стала ощутимо… легче.
Конечно, совсем без иногдашних шпилек в адрес гвардейца некоронованная крылорожка не могла обойтись, но они прилетали и Хаус Мейр. Так что Файр Сплеш в какой-то степени завоевал милость Найтмер Мун. Но он чувствовал, что есть определённая грань, за которую ему нельзя заступать, в отличии от Хаус Мейр.
Найтмер Мун держала свою единственную служанку к себе достаточно близко и нередко она заседала с ней в библиотеке, обсуждая магические металлы и чары. Иногда они запирались в покоях будущей принцессы и явно обсуждали что-то не предназначенное для лишних ушей. А ещё реже Хаус Мейр отправлялась в город по каким-то поручениям госпожи, о которых никто из них не распространялся.
— Почему госпожа посылает тебя в город? — как бы невзначай поинтересовался у единорожки фестрал, когда они остались один на один в коридоре, возле двери в комнату их покровительницы.
— Ничего особенного. Просто хочет себе такие королевские регалии к коронации, которые будут изготовлены по её заказу, вот и гоняет меня туда-сюда. Сама-то госпожа в город выйти не может, — радушно поведала Хаус Мейр, но Файр Сплеш не был удовлетворён таким ответом, чувствуя, что он лишь частично приоткрывает истину. Но вот возможности узнать её целиком он не видел.
Файр Сплеш наивно думал, что этот разговор останется между ним и Хаус Мейр, но той же ночью, вновь заседая в своей беседке перед холстом, Найтмер Мун вдруг изрекла:
— Любишь же ты совать свою морду в чужие дела, Сплеш. У тебя что, хроническое обострение любопытства?
И пусть Файр Сплеш не ожидал такого вопроса, оный не застал жеребца врасплох. Быстро сориетировавшись, гвардеец поклонился до пола и смиренно промолвил:
— Прошу прощения, Ваше Высочество.
— Я никакое тебе не высочество, Сплеш, — клацнула клыками Найтмер Мун, но затем вдруг смягчилась и спокойно уточнила: — Просто госпожа.
Хотя нет, не спокойно. Во взоре её бирюзовых очей можно было различить доселе невиданный в них оттенок меланхолии, а на прелестном лице с высокими скулами и острой мордочке оставила свой след тоска.
Был ли причиной этому спор с Селестией, скорая коронация или что-то личное Сплеш не знал, а спрашивать он поостерёгся. А если так, то… Почему бы не попытаться отвлечь Найтмер Мун от печалей? Пусть даже если попытка приведёт к очередному выговору.
— Госпожа, позволите вопрос?
— Луна и Селестия Меня от всей Эквестрии прячут, хотя кажется, что прятать нужно от твоего чрезмерно длинной морды. Ну ладно, спрашивай.
— Что вы рисуете? — полюбопытствовал Сплеш, на глазах которого холст пусть и обзаводилась новыми мазками, но вот угадать мотив изображения всё ещё было невозможно.
— Картину, разумеется.
— Но о чём она?
Аликорн испытывающе посмотрела на жеребца из-под фиолетовой чёлки, словно что-то решала насчёт него, а затем произнесла:
— Я не знаю.
Настолько простой ответ обескуражил Файр Сплеша, так что он не нашёл, что сказать. А Найтмер Мун после короткой паузы вдруг продолжила:
— Просто беру кисть и… и что-то ей делаю.
— Но если Вы не знаете, что рисуете, тогда зачем это делаете?
— Не знаю, — помолчав несколько секунд ответила будущая Принцесса, делая очередной взмах кистью. — Просто рисую. А что?
— Мне просто стало интересно. Я ведь тоже рисовал, когда-то, — стушевавшись признался Файр Сплеш.
Найтмер Мун ответила гнетущим молчанием и неоднозначным взглядом, которым она смерила своего верного паладина. На какой-то миг фестрал подумать, что раскрыл аликорну новую болезненную точку, по которой та будет бить из своих садистских соображений, но вместо этого она лишь спросила:
— А почему бросил?
— Я не бросил, а взял перерыв. Всё-таки академия — это не то место, в котором хочется браться за кисть.
— Ну а когда брался, что ты рисовал? Из каких ты художников? Из тех которые рисуют окружающий мир, или из тех, которые рисуют свой внутренний?
— Когда как, госпожа. Иногда рисовал то, что было на уме, иногда то, что было перед глазами.
— Даже когда рисуешь то, что перед глазами, всё равно оставляешь на нарисованном след того, что у тебя на сердце.
— А что на сердце у Вас, госпожа? — нашёл в себе смелость зайти дальше со своими расспросами Файр Сплеш, хоть он и предчувствовал нагоняй за свою дерзость. — Что вы оставите на этом холсте?
— Какая разница, что я на нём оставлю, если никто кроме меня не увидит то, что я нарисовала?
— А если Вы позволите её увидеть мне?
— А ты всё равно не разглядишь в ней того, что я пытаюсь вложить в эту картину, — вдруг резко ответила Найтмер Мун в такой манере, будто заочно обвиняла гвардейца в каком-то преступлении. — А теперь не отвлекай меня. Надоел.
И Сплеш послушно замолчал, сконфуженный внезапной переменой в настроении госпожи. Пусть она и забралась обратно в колючую скорлупу отчуждения, но тот факт, что её удалось хоть ненадолго вытянуть на непринуждённый разговор — дорого стоил. И потом, когда она успокоиться, эту затею можно будет повторить!
Именно так рассчитывал Файр Сплеш, однако помимо него была ещё одна пони, которая хотела поговорить с Найтмер Мун сегодняшней ночью, и ей была Принцесса Луна. Самодержица подошла звонко цокая копытами, оповещая о своём приближении и о том, что с ней предстоит разговор. Если судить по тяжести и звучности шагов — серьёзный.
И хоть своим приближением Луна создала именно такое впечатление, к беседке Найтмер Мун она подошла непринуждённым шагом, а на её морде теплилась улыбка. Такую часто Сплеш часто видел у своей матери, когда та шла к нему с объятиями.
— Месяц ты уже личный гвардеец у Найтмер Мун, Файр Сплеш, — шире улыбнулась при виде рыжего летуна Художница созвездий. — Она перестала лютовать и издеваться над тобой?
— Госпожа всегда милостива ко мне, Ваше Высочество, — отозвался фестрал, которому откровенно льстило внимание младшей Принцессы к своей персоне.
Как и Найтмер Мун, Луна воспринимала большинство гвардейцев как ряженых в доспехи пустоголовых балванчиков, но на Сплеша она всегда была рада обратить внимание. Младшая Диарх всегда здоровалась с ним, справлялась о здоровье и отношениях с Найтмер Мун. С чего бы это?
— Только если он не даёт повода относиться к нему иначе, — хмыкнула фиолетогривая кобыла, смешивая краску. — Ты что-то хотела, Луна? Я занята.
— Поговорить. Файр Сплеш, оставь нас наедине, — пусть Луна и не сказала “пожалуйста”, в её тоне жеребец расслышал просьбу, а не приказ, и послушно оставил пару аликорнов.
В Королевском саду под неприметную беседку Найтмер Мун был отведён небольшой участок, огороженный высокой живой изгородью. И зайти туда можно было через неприметную дверь в том крыле дворца, которое было предназначенно только для Принцесс. Через неё-то Файр Сплеш и вышел из сада, но при этом оставил её чуть приоткрытой, потакая своему любопытству, которого уже почти стыдился.
— Тебя что-то гложет, я вижу это, — различил фестрал проникновенный и весьма чувственный голос Луны, способный тронуть даже самое чёрствое сердце. — Расскажи мне, что тебя тревожит.
— Ничего.
— Ты это можешь сказать Селестии, но не мне, Найтмер Мун, — вздохнула явно недовольная ответом звездогривая правительница. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. И я понимаю, тебе хочется побыть одной. Я не хочу лезть к тебе в душу, когда ты в таком состоянии, но поговорить всё равно придётся.
— Что, Селестия подаслала повлиять на непослушную злую Меня, да?
— С чего ты это взяла? — спросила без намёка на удивление Луна, явно готовая к такому обвинению.
— Ну так это вы двое пытаетесь нацепить Мне на голову корону и усадить на трон третьей Принцессы Эквестрии, а Я, наглая такая не хочу.
— Даже если так, это должно помешать мне прийти и поговорить с тобой просто потому, что я люблю тебя и беспокоюсь о тебе? — Луна замолчала, готовая к возражениям, но их не последовало. — Утёночек, пожалуйста, сядь рядом со мной.
Кое-как, но Сплеш расслышал сорвавшийся с уст Найтмер Мун тяжёлый вздох, лучше любых слов говорящий о том, сколь непросто ей даётся беседа с Принцессой. И несмотря на это, она не думала прекращать её.
— Ты с самого начала знала, что этот день настанет, что тебе придётся надеть корону и занять место на вершине Эквестрии. Что тебя не устраивает?
— То, что Я надену корону и сяду на трон, которые подготовили вы двое. Я хочу Свою корону, Свой трон и Свою Эквестрию. Я не хочу быть третьей Принцессой, которую никто не будет замечать, как это уже было когда-то с тобой… то есть, с тобой и Мной.
— Я понимаю тебя, Найтмер Мун. Я помню те боль и отчаяние, какие испытала находясь в тени Селестии. Помню, что было у тебя… у нас с тобой на сердце.
— И ты хочешь, чтобы Я вновь испытала их, да? Мне хватило того раза, когда поганые пони игнорировали те созвездия, которые мы с тобой плели для них каждую ночь. Мне хватило того раза, когда нашими с тобой стараниями пренебрегали, замечая лишь вшивую Селестию. Я не хочу править вместе с ней.
— Утёночек… — хоть Сплеш и не видел этого, но почему-то он решил, что Луна заключила Найтмер Мун в утешительные объятия. — Ты живёшь прошлым. Сколько тебе лет, столько ты вспоминаешь и его, и старые обиды.
— А ты, как Я давно заметила, уже успела забыть о том, кто довёл тебя до того, что ты...
— Не забыла, утёночек. Но я уже не та пони, какой была до твоего появления. Я изменилась благодаря тебе. И… я бы хотела, чтобы ты тоже стала другой. Нельзя жить обидами и ненавистью, тем более — чужими. Моими.
— Можно, Я всегда жила ими и буду жить. Ради нас с тобой. Чтобы отомстить каждому, кто пренебрегал нами.
Разговор, доселе идущий размерно, словно по нотам, вдруг оборвало тяжёлое молчание. Однако именно оно помогло Сплешу осознать, сколь интимна эта беседа для двух аликорнов и сколь бесстыдно подслушивать их.
— Ты, Селестия и я… Я бы хотела, чтобы мы жили все вместе не зная ссор, как семья, но боюсь, что моё желание может не сбыться. Очень боюсь.
— Прости, Луна, но Я не могу жить, не отомстив Селестии и Эквестрии за причинённые обиды.
— Если все будут жить по такому принципу, то воцариться хаос гораздо страшнее того, что был при Дискорде.
— Око за око и мир ослепнет, да, Луна? Этой чушью прикрывается каждая дрожащая тварь, которая боится возмездия.
Сплеш испытал небывалое облегчение, когда разговор двух аликорнов подошёл к концу. С подслушанными знаниями, запятнанной совестью и какой-то гадкой удовлетворённостью, он стоял возле двери и ждал, когда через неё выйдет Луна и он сможет вернуться к Найтмер Мун. И вот, в проёме показалась вытянутая мордочка Лунной кобылицы, на котором глубоко отпечаталась отчаянная печаль.
— Ты подслушивал, верно? — резко спросила Принцесса, затворив за собой дверь.
— Я…
— Конечно ты подслушивал. Не оправдывайся, Сплеш. Я всё прекрасно вижу и понимаю, — Луна пресекла попытку фестрала отстоять свою честь столь резко, что тот на какой-то миг лишился дара речи. — Надеюсь, подслушанное помогло тебе понять, что это не Найтмер Мун нужна тебе, а ты ей. Пускай она этого и не признает.
— Что Вы хотите этим сказать, Ваше Высочество?
— То, что ты на своём месте и не должен покидать его, — пояснила Принцесса, делая шаг вперёд и пристально глядя в глаза Файр Сплеша, которому вдруг стало страшно пошевелиться в тени почти нависнувшего над ним аликорна. — Найтмер Мун будет благодарна тебе за это, когда придёт время. И я тоже.
— Ваше Высочество… Могу я спросить? — неуверенно переминаясь спросил Сплеш, стойчески выдерживая взор Луны, который прожигал его насквозь.
— Твоё любопытство не знает насыщения, да? Попробуй, спроси. Если смогу, то отвечу.
— Найтмер Мун… Она — Ваша дочь?
— Дочь… — задумчиво протянула Луна. — Это слово из лексикона смертных, Сплеш, и оно слишком примитивно для того, чтобы хоть приблизительно описать мою с Найтмер Мун связь. А теперь — возвращайся к ней, — распорядилась Принцесса и поспешила удалиться, оставляя Файр Сплеша наедине с его озадаченными мыслями.
— Мне ждать тебя в кабаре? — с предвкушающей улыбкой на морде спросил какой-то гвардеец-пегас, явно упиваясь тем вниманием, которое ему оказывала Хаус Мейр. А она умела это делать, весьма соблазнительно поблёскивая глазами и придавая голосу такую томно-кокетливую интонацию, которая вгоняла в жар даже Файр Сплеша, хотя он даже не заглядывался на единорожку.
— Да, госпожа отправила меня с поручением в город на целый день и позволила заодно развеяться, отдохнуть… Так что ночь мы точно можем провести вместе, — многообещающе подразнила жеребца кобыла и кокетливо укусила за подбородок.
— Жду с нетерпением.
— Не ты один, — дразняще хлестнула хвостом гвардейца по груди служанка, прежде чем направиться к Сплешу, дожидающегося её в стороне. И только единорожка сделала шаг в направлении фестрала, как пегас игриво прикусил её за круп.
— Нахалюга. Ну что, Сплеш, пошли?
Фестрал хладнокровно кивнул и, почти бок о бок с единорожкой, направился по коридору, к выходу из замка. До него как раз было прилично расстояния, чтобы Файр Сплеш вспомнил всех пони, с которыми Хаус Мэйр имела амурные отношения. А таковых было не мало. Гвардейцы, другие слуги, садовники, гости замка… Удивляло не то, что служанка Найтмер Мун успевала оказывать знаки внимания столь большому количеству пони и принимать их от многочисленных поклонников, а то, что она на всех находила время. А те будто и не подозревали, что являются лишь одними из множества её любовников.
— Файр Сплеш, ты себе ещё никого не приглядел? — отвлекла фестрала от размышлений их непосредственная виновница, недвусмысленно поглядывая на пегого жеребца из-под пушистых ресниц.
— Кого приглядел? — сделав морду шлакоблоком переспросил Сплеш.
— Кого-нибудь. Что, в столице мало кобыл, которые согласятся составить пару такому статному гвардейцу, как ты? — спросила Хаус Мэйр с улыбкой, в которой обычный жеребец разглядел бы льстивое заигрывание, но Файр Сплеш — подспудную издёвку.
— Не твоё дело.
— Я тебя обидела? Чем? Тем что назвала тебя статным? — живо поспешила изобразить раскаяние служанка. — Прости, если из-за этого. Но из-за своего небольшого роста ты и правда выглядишь стройнее большинства жеребцов! Да и сама фигура у тебя просто конфетка!
Такую лесть Файр Сплеш не удостоил даже презрительного фырканья, молча толкнув дверь, за которой скрывался вход в тронный зал. Престолы Солнца и Луны были пусты, так что сейчас обширное и величественно помещение выступало чем-то вроде проходной. Сейчас, в самый разгар дня, здесь собрались высокопоставленные пони, группки которых были то в одной, то в другой части зала и что-то тихо обсуждали между собой.
— Посмотри, сколько здесь знатных кобыл. Будь ты раскованнее, то без проблем завоевал десяток другой истосковавшихся по любви сердец, — продолжала донимать фестрала единорожка, как бы невзначай касаясь своим крупом его бока. — Или ты из тех безнадёжных романтиков, которые думают, что смогут составить пару аликорнам?
— У тебя что, словесное недержание?
— О да, и ты его провоцируешь.
— Чем?
— Тем, что ты — это ты. Знаешь, когда-то тысячи пони пытались снискать расположения Их Высочеств, когда они только взошли на трон и были моложе. И не только пони…
— И зачем ты говоришь это мне?
— А то, что всякое говорят о них, — со знанием дела вздёрнула мордочку Хаус Мейр, — якобы что Селестия любовников меняет, как подковы. И что у неё гарем из семи жеребцов — по одному на каждый день недели. Но это не мешает ей принимать у себя сразу семерых! А ещё бытует мнение, якобы Селестия очень сильно хочет своих собственных жеребят, но не может зачать их, так что гуляет от одного пони и непони к другому, надеясь на то, что от кого-нибудь она да залетит. А у Луны есть личное кладбище, на котором захоронен целый выводок её внебрачных детей, но она об этом не знает. А уж когда начинается весна, вокруг Принцесс такой парад пиписек начинается, что страшно становится, — она притворно усмехнулась и с ехидцей добавила: — О, простите, где мои манеры. Конечно же, всё это только сплетни неудовлетворённых завистников, хе-хе.
— Вопрос остаётся прежним — зачем ты мне это говоришь? — спросил Файр Сплеш, который даже если бы был слепым, всё равно разглядел бы ту насмешку, с которой говорила Хаус Мейр. Но только кому она была предназначена?
— Да просто так, что было над чем посмеяться. А ещё, чтобы ты не забывал, что пусть аликорны и бессмертны, но они всё-таки существа из плоти и крови. И у них есть сердце. А теперь… до встречи! — внезапно распрощалась единорожка и, хлестнув фестрала хвостом по груди, резко сорвалась в галоп, направляясь к парадным дверям, ведущим к выходу из замка.
И провожая её озадаченным взглядом, Файр Сплеш думал не только о всей той чуши про Королевских сестёр, что ему наплела единорожка, но и о том, что он остался наедине с Найтмер Мун.
Тренировочный полигон при дворце нередко посещался гвардейцами в свободное время, но не реже там бывала и Найтмер Мун, старавшаяся поддерживать себя в форме. И всякий раз, когда она решала почтить это место визитом, оно закрывалось для простых пони, оставаясь открытым лишь для тех, кто был посвящён в тайну существования третьего аликорна. И поскольку Файр Сплеш не только знал о Найтмер Мун, но и должен был её оберегать, то и присутствовать на её тренировках он не просто мог, а обязан был.
И сейчас он наблюдал, как будущая Принцесса грузит в телегу внушительных размеров валуны, потом запрягается в неё и начинает тянуть. Фестрал не был уверен в том, что десяток крепких жеребцов сдвинул бы такую ношу с места, но у Найтмер Мун это получалось. Аликорн усиленно кряхтела, а телега, крутя скрипящие колёса, двигалась вперёд.
Файр Сплеш восхищала не только сила Найтмер Мун, но и то, как проступал рельеф её мышц на груди, длинных ногах, упругом крупе… Никогда прежде он не испытывал такого искушения от вида кобыльих прелестей, на которые оставалось только любоваться, судорожно сглатывая слюну.
Пусть аликорны и бессмертны, но они всё-таки существа из плоти и крови. И у них есть сердце.
Дразнящим эхом раздавались в голове прощальные слова Хаус Мейр, которые звучали всё громче и громче по мере того, как долго Сплеш разглядывал с головой ушедшую в тренировку кобылицу. Однако фестрал упорно отмахивался от назойливых отголосков. Его мечта — служить своей вдохновительнице. Она исполнилась. Зачем искушать судьбу и себя, рассчитывая на нечто больше только потому, что на это намекнула любвеобильная единорожка?
А если вскоре после коронации Найтмер Мун выберет себе фаворита? Тогда мне придётся стоять истуканом и смотреть, как она милуется с другим жеребцом. А от ухажёров у Найтмер Мун наверняка отбоя не будет.
Внутри Файр Сплеша начало болезненно скрести. Найтмер Мун, с томным видом слушающая серенады какого-нибудь пижонского вида барда. Найтмер Мун, которая принимает комплимент от разодетых по последнему визгу моды надушенных дворяшек. Найтмер Мун, которая тайно принимает в своей опочивальни фаворитов… И за всем этим будет безучастно наблюдать он, Файр Сплеш, верный гвардеец, которых к тому моменту у неё будет несколько полков.
«Нет! Чушь! Найтмер Мун совсем не та пони, которая позволит себе нечто подобное!» — качнул головой фестрал, отгоняя навязчивые мерзкие сердцу картины, и устремляя всё своё внимание на Найтмер Мун.
Она скалилась, утробно рычала, обливалась потом, прижимала уши к голове от напряжения, но упорно тянула за собой телегу, гружённую валунами. Как раз она сейчас шла на разворот, чтобы сделать очередной заход. И видя её усилия, Файр Сплеш успокоился.
«Да, многие будут пытаться ухлёстывать за ней. Но Найтмер Мун скорее предпочтёт одиночество, чем общество тех, кого она считает недостойными», — рассудил Сплеш, в то время как объект его размышлений принялся освобождаться из хомута.
— Сплеш!
— Да, госпожа?
— На, держи, — кобылица бросила жеребцу канат.
— Как скажете, — покорился фестрал, вспоминая тренировки в академии, в ходе которых приходилось команда на команду или один на один перетягивать канат. Это считалось хорошим упражнением на развитие зубной хватки и мышц шеи.
И если среди учащихся Файр Сплеш мог посостязаться за звание сильнейшего в академии, то в случае с Найтмер Мун даже никакого соревнования не требовалось. Фестрал и так понимал, что победа будет за госпожой. И его прогноз подтвердился в следующие пару секунд, когда Найтмер Мун дёрнула канат на себя и принялась раскручивать его над головой вместе с держащимся за него зубами жеребцом. Сплеш не стал проверять на прочность ни их, ни болезненно сведённую челюсть, так что отпустил канат после того, как аликорн пару раз прокрутила его над головой.
— Слабак ты, Сплеш! Мне теперь опять придётся валун тянуть! — в сердцах выпалила Найтмер Мун.
— Мне льстит то, какие ожидания Вы на меня возлагаете, госпожа. Но вряд ли я смогу тягаться с Вами, аликорном.
— Действительно. Глупо было ожидать, что ты хотя бы несколько секунд продержишься.
— Почему бы Вам не позаниматься с Её Высочеством Луной?
— У неё нет времени, как и всегда, — злобно цыкнула Найтмер Мун, привязывая канат к огромному валуну. — Я звала её сегодня, но… сам видишь.
— А Селестия?
— А на кой она Мне сдалась? — Найтмер Мун настолько удивилась упоминанию Солнечной кобылицы, что забыла даже разозлиться от одного лишь звучания её имени. — Я не хочу её видеть.
— Госпожа, почему Вам так не нравится Селестия?
— Во-первых, это не твоё дело. Во-вторых, тебе достаточно знать то, что это не твоё дело. Всё, — поставила точку в разговоре кобылица и взялась за канат, оставляя Сплеша гадать — что же за страсти и склоки кипят между тремя аликорнами?
После тренировки Найтмер Мун закономерно захотела принять ванну, так что Сплешу пришлось стеречь вход в королевскую баню, пока госпожа предавалась водным процедурам. А предавалась она им подолгу, явно наслаждаясь каждой минутой и давая таким образом Сплешу время побыть наедине с собой и своими мыслями.
Фестрал думал, что его единению никто не помешает, но, завидев в противоположном конце колышущуюся многоцветную гриву, понял, что ошибся. Селестия цокала в его сторону не спеша, наслаждаясь видами, открывающимися из окон. Вид при этом у неё был усталый, почти тоскливый. Однако увидев пегого фестрала, венценосная кобылица малость повеселела.
— Добрый вечер, Файр Сплеш.
— Добрый, Селестия, — кивнул фестрал, которому Найтмер Мун запретила выказывать почтение солнценосной пони.
По началу у фестрала язык завязывался в узел и сводило челюсть в попытках обращаться к старшей из аликорнов на «ты», но в конце концов он привык. Да и сама самодержица ясно давала понять, что её это ни капли не оскорбляет.
— Я так понимаю, купальни оккупированы твоей своенравной госпожой? — улыбаясь спросила вестница рассвета.
— Иначе бы я здесь не стоял.
— Хм… А если я захочу войти туда, помешаешь мне? — вызывающе спросила правительница, делая шаг навстречу жеребцу.
— Если попытаешься, то непременно, — серьёзно ответил Файр Сплеш, смотря на горой возвышающуюся над ним кобылицу, которой он едва ли доставал до голени. Он уже привык к немаленькому росту Найтмер Мун, которая была великаном среди пони, но Селестия…
— У тебя есть кое-что общее с Нуной — вы оба не любите шуток, — посмеялась Принцесса, позабавленная серьёзностью гвардейца. — Месяц уже прошёл, как ты заступил на службу под её началом. И как тебе?
— У госпожи… не самый лёгкий характер, но я рад служить ей.
— Неужели? — вопросительно изогнула бровь Принцесса.
— Как это не странно звучит, но да. Рядом с ней я чувствую, что нахожусь на своём месте.
Селестия не ответила, смерив находящегося в её тени фестрала нечитаемым странным взглядом.
— У меня не было возможности спросить… Почему ты так предан Нуне? Почему ты вытерпел ту неделю спора, в которую я тебя втянула? Если бы ты ушёл от неё, то остался бы в гвардии. Никто бы тебя не уволил.
— Ты не рассчитывала на то, что я выдержу?
— Я сама не знаю, на что я рассчитывала, по правде говоря, — ответила Селестия и улыбнулась, позабавленные вытянувшейся от удивления мордой жеребца. — А что ты удивляешься? Хоть меня и славят, как аликорна безграничной мудрости и ума, но это не значит, что я могу предугадать всё на свете.
— Тогда… зачем?
— Откровенно говоря, незачем. Ты же сам видел, как мы все повздорили. Так, слово за слово, я с Нуной и заключила спор.
Селестия позволила себе рассмеяться, представая Сплешу с совершенно иной стороны. Пусть на аликорне и блестели золотые регалии, напоминающие о королевском статусе, сейчас фестралу казалось, что он с ней одного сословия. Селестия вдруг показалось такой простой и понятной, далёкой от мира дворцовых интриг, который окружает её. И именно сейчас жеребец вспомнил все те сплетни и слухи о Принцессе, которыми с ним поделилась Хаус Мейр.
— Что такое, Файр Сплеш? — внезапно поинтересовалась самодержица, точно почувствовала, что думы собеседника сменили направление. — Ты хочешь что-то спросить?
— А… Нет, Ваше Высочество.
— Вижу, что-то всё-таки у тебя на уме есть, — подозрительно прищурилась кобылица. — Ну да ладно… Твои мысли — только твои, Сплеш. Пойду я, приготовлю ужин. Когда Нуна закончит, пригласи её в обеденную.
— А ты сама готовишь?
— Иногда. Люблю баловать Луну тортиками и сладостями.
— А Найтмер Мун?
— Я как-то приготовила для неё тортик, а она бросила его мне в лицо, — поведала Принцесса и её мордочка приняла выражение глубокой печали и обиды. — С тех пор я готовлю только для Луны.
— Что происходит между вами тремя?
— А вот это ты мне скажи, Файр Сплеш, — вдруг потребовала Селестия. — Из всех пони, ты единственный, кто… — кобылица приняла покручивать копытом в воздухе, словно пытаясь нашарить нужное слово, — кто видел и наблюдал нас больше, чем остальные смертные. Это если не говорить о Хаус Мэйр. Она — уникальный случай. Как наша троица аликорнов выглядит со стороны?
— Как… семья.
— Но явно не та, в которой все живут в мире и согласии друг с другом, да? — горько улыбнулась Селестия.
— Но что этому мешает?
— А вот этот вопрос стоит задать твоей госпоже, Файр Сплеш. Если обозначить коротко, то между мной и Нуной есть старые обиды, которые не могут забыться на протяжении долгих лет. И как быть в таком случае, когда одна сторона готова протянуть копыто примирения, а другая — нет? Видимо, не так уж я и умна, как думают пони, если не знаю, как помириться с Нуной.
— Она же пыталась свергнуть тебя много лет назад, разве нет?
— Да… — аметисты очей Селестии потемнели. — Битва была ожесточённой и победа далась мне ценой очень больших усилий, когда я уже стояла на краю поражения, но… Я отстояла право властвовать.
— Но что делала в этот момент Её Высочество Луна? Почему Найтмер Мун пыталась свергнуть тебя одну?
— Раз уж ты так глубоко погряз в нашей аликорньей драме, то когда-нибудь ты узнаешь ответы на эти вопросы. Вернее, когда я и Луна решим, что пришло время. А до тех пор… Уж извини, Сплеш, но тебе придётся побыть без ответов.
— Если это тайна не только твоя, но и Луны, то я всё прекрасно понимаю.
— Благодарю тебя за понимание, Сплеш, — тепло улыбнулась Принцесса.
— Но всё-таки поясни мне один момент. Зачем ты и Луна готовите Найтмер Мун к тому, чтобы она стала третьей Принцессой Эквестрии? Тем более, когда у тебя с ней натянутые отношения и она говорит, что не хочет этого.
Файр Сплеш очень боялся, что суёт свой нос слишком глубоко в дела аликорньего семейства и что сейчас настал именно тот момент, когда он заслуженно по нему получит. Селестия нахмурилась и фестрал приготовился, что правительница велит ему унять порывы любопытства, но вместо этого она вдруг сделала шаг ему навстречу и, приобняв крылом, повела в сторону, подальше от дверей в купальни.
— Ты отличаешься от большинства пони, Файр Сплеш, и я хочу задать тебе пару вопросов. Зачем Эквестрии нужны мы, аликорны?
Файр Сплеш замялся, застигнутый врасплох. Для него оказалось самым настоящим открытием что ни он, ни другие пони не размышляли над тем, какое место в Эквестрии занимают аликорны и зачем они нужны. Потому что правящие королевством крылорогие сёстры воспринимались так естественно, как солнце на небе в ясный день и луна на небосводе в звёздную ночь. Они просто есть и… всё.
— Чтобы… править? И поддерживать гармонию в королевстве?
— Убери нас с престолов и на наши места быстро найдутся другие правители. А гармония… Чего она стоит, если держится только на том факте, что Эквестрией правим я и моя сестра? Ну да ладно, перейдём к другому вопросу. А зачем нам, аликорнам, Эквестрия? Зачем нам пони? Поданные? Зачем нам всё это? — спросила Селестия, обводя копытом просторные мраморно-золотые коридоры замка.
Если над предыдущим вопросом Файр Сплеш мог поразмыслить, то этот совсем выбил у него почву из под копыт. И Селестия прекрасно видела отразившуюся на лице Сплеша озадаченность, но смолчала, давая ему время на размышления.
— Не знаю.
— Безопасность, Сплеш. Мы правим как ради нашей собственной безопасности, так и ради спокойствия всего мира, — поведала Селестия, заглядывая в янтарные очи фестрала, зрачок которых расширился не то от удивления, не то от недоумения. — Что такое целый аликорн? Это — колоссальный источник магии и одна из воплощённых ипостасей бытия, которая поддерживает стабильность существования нашего мира. Ты ведь догадываешься, к чему я клоню, Сплеш?
— Если с тобой, Луной или Найтмер Мун что-то случится, то это аукнется не только Эквестрии.
— Дело не только в этом, Сплеш. Всегда найдутся те, кто захочет воспользоваться силой аликорнов в своих целях. Поэтому я с Луной стою во главе Эквестрии, на виду у всего народа пони, под охранной дворцовых стен, гвардии, искусных магов и армии. Там, где до нас сложнее всего добраться. И если с нами что-то случится, то для Эквестрии это не останется незамеченным и найдутся пони, которые попытаются спасти нас.
— Но… Кому может понадобится сила аликорнов? И для каких целей?
— Тем, чьи амбиции ненасытны, а мотивы далеки от благих. И как правило о тех, кто угрожает нам мы узнаём, когда они решаются начать претворять свои планы в жизнь. А до тех пор они таятся, планируют и выжидают удобного момента.
— И поэтому вы хотите сделать Найтмер Мун Принцессой? Чтобы она сидела на виду у всего королевства и была в безопасности?
— Именно, Сплеш. Три аликорна на всю Эквестрию — это очень много. И нам нужно держаться вместе, не смотря на обиды и разногласия. И если хоть одна из нас будет находиться в тени…
— То королевство может оказаться в опасности, а пони этого даже не узнают и не будут к этому готовы, — закончил за Файр Сплеш за правительницу, которая осталась удовлетворена сделанным выводом. — И если ты рассказываешь всё это мне, значит… Найтмер Мун кто-то угрожает?
Селестия ответила кивком, который лучше любых слов выражал всю серьёзность сделанного фестралом предположения.
— И кто это?
— Не имею ни малейшего понятия. И раз уж ты стоишь на страже Найтмер Мун, то должен понимать, какая ответственность лежит на тебе.
Файр Сплеш не нашёл, что ответить на такие слова. Всю свою жизнь он стремился найти кобылицу, которая посетила его во сне и помогла найти себя, но ответственность за сохранность Найтмер Мун и благополучие Эквестрии… Весь её титанический вес пегой летун сполна ощутил на себе только сейчас. И под его тяжестью он был готов провалиться сквозь все этажи дворца к самым недрам Тартара.
Эквестрия всегда казалась такой мирной, такой спокойной. Краем молочных рек и кисельных берегов, где пони могут праздно жить и не знать бед, стороной обходящих королевство. Однако для Файр Сплеша теперь вопрос встал иначе. Не даётся ли спокойствие Эквестрии ценой стараний и усилий не только Принцесс, но и их защитников, о подвигах которых пони не слышали?
— Я… понимаю, Ваше Высочество.
— Не сомневаюсь в тебе, Сплеш, — благосклонно улыбнулась Селестия. — Будь готов ко всему, ведь может сложиться так, что только ты один будешь стоять между Найтмер Мун и теми, кто покушается на неё.
VIII. Королевская игра
За ужином, традиционно, собралось всё трио аликорнов. Селестия довольствовалась тортиком, Луна — булочками, а Найтмер Мун — жаренной картошкой и острыми закусками. Старшая кобылица ела не спеша, довольствуясь каждым кусочком и глотком чая, средняя же сдобу не ела, а поглощала и смачивала чаем, которым она беззастенчиво хлюпала. А что до младшей… Она ела без стеснений окунаясь мордой то в одну тарелку, то в другую, жадно чавкая и облизывая губы.
И стоя в стороне, за крылорогими пони наблюдал Файр Сплеш, в голове которого всё ещё раздавались отголоски минувшего разговора с Селестией. Теперь он лучше понимал, как этот мир видят правящие аликорны. Но что он может сказать о той из них, кому только предстоит взойти на престол? Разве что только то, что еда для неё — самая большая отрада в жизни. Даже большее, чем рисование.
— Нуна, — обратилась к прожорлевейшей из аликорнов Луна, когда тарелки и чашки трапезничающих опустели, — поскольку тебе предстоит стать третьей Принцессой, то Эквестрию нужно подготовить к твоей коронации.
— Я не буду никакой Принцессой. И уж тем более третьей, — злобно процедила Найтмер Мун, вытирая губы салфеткой. — Либо Я буду единственной полноправной правительницей, либо не буду вообще никем.
Подобные слова из уст самого настоящего аликорна должны были звучать как бескомпромиссный ультиматум, но в исполнении Найтмер Мун они звучали, словно наивный каприз, высказанный маленьким жеребёнком. Файр Сплешу было стыдно слышать нечто подобное от своей госпожи, а уж что чувствовали разговаривающие с ней Селестия и Луна жеребцу было сложно представить.
— Я думала, вы двое обсудили уже этот вопрос, — устало вздохнула Селестия.
— Обсудили, но этого мало, судя по всему, — отозвалась младшая Принцесса угрожающе севшим голосом. — Ты прекрасно осознаешь, что править единолично ты не будешь, Нуна. Так что, пожалуйста, не начинай.
И Найтмер Мун ничего не начала, лишь мрачно зыркнула на опекуншу исподлобья, но Сплеш чувствовал, что в запасе некоронованной крылорожки есть заготовленная для подобного разговора тирада.
— Найтмер Мун, — взяла ведущее слово Селестия, — мы с Луной решили, что тебя нужно представить дворянству, прежде чем мы объявим тебя третьей Принцессой во всеуслышание.
— Представить — слишком громкое слово, сестра.
— Точно. Спасибо за поправку, Луна. Так вот… — Селестия вновь обратила внимание на Найтмер Мун, — Я с Луной отправимся в деловые поездки по всей Эквестрии, в особенно крупные города вроде Фурижа, Сан-Фрателло и другие. И ты будешь сопровождать нас.
— И делать это будешь скрывая тот факт, что ты — аликорн, — подхватила разговор Луна. — Мы будем держать тебя очень близко к нам, чтобы все поняли, насколько ты исключительна и важна для королевского двора.
— А карты мы окончательно вскроем здесь, в Кантерлоте, на Грандиозном гала-балу, куда будут приглашены самые влиятельные и знаменитые пони Эквестрии.
— Весьма галимая и нелепая прелюдия, — пренебрежительно оценила Найтмер Мун. — Её можно миновать, если я просто выйду на улицы Кантерлота.
— Нужно дать представителям высшего света возможность почувствовать, что грядут большие перемены, Нуна, — поучительно изрекла Селестия. — На тебя обратят внимание, будут обсуждать… Ну а мы добавим огоньку, пустив слух, что в Эквестрии появился третий аликорн. Мы будем раздувать его, пока он не превратится в пламя, которое захватит умы большинства пони в королевстве. И когда настанет момент твоего дебюта, Эквестрия уже будет к нему готова.
Очередная порция возражений была предсказуема со стороны Найтмер Мун, но младшая из аликорнов смогла себя сдержать, ограничившись лишь неоднозначным взглядом, брошенным в сторону Луны.
— Поверь, утёночек, так будет намного лучше и для нас, и для тебя.
— Для Меня будет лучше, если к Моим желаниям будут прислушиваться, — скривила губы Найтмер Мун, поднимаясь из-за стола. — Пошли, Сплеш.
Покидая обеденную, фестрал отчётливо видел лежащую на лице Найтмер Мун тень обиды. И не её одну разговор оставил в не самых лучших чувствах. Луна провожала уходящую кобылицу полным горечи взглядом, а Селестия — усталым. И видя правящих аликорнов такими, Файр Сплеш на какой-то миг почувствовал тяжесть той ответственности за Найтмер Мун, которую они на себе несут. И фестрал полагал, что из всей троицы, тяжелее всех приходится Луне.
— Её Высочество Луна заботится о Вас, — как бы невзначай отметил жеребец, идя рядом с младшей из аликорнов и с любопытством поглядывая на её лицо, следя за реакцией.
— Да, заботится, — согласилась кобылица потеплевшим голосом.
— Матери всегда так относятся к своим жеребятам, даже когда они взрослеют.
— Луна Мне не мать, — вернулась к своему привычному шипящему тону будущая Принцесса.
— Тогда почему она о Вас так печётся? — решил Файр Сплеш испытать удачу, а заодно и терпение Найтмер Мун, дерзко заглядывая в угрожающе поблёскивающую бирюзу глаз собеседницы.
— А что, заботу могут проявлять только смертные, которые произвёли потомство, Сплеш? — угрожающе понизила голос Найтмер Мун, остановившись. — Ещё раз ты попробуешь объяснить Мои отношения с Луной этими ущербными словами: мать, дочь, сестра, тётка, бабушка и прочее — и Я вырву тебе язык. Ты Меня понял?
— Я понял, но… Что Вас так злит? — поинтересовался Сплеш, чувствуя, как под металлическим панцирем струятся капельки холодного пота.
— Тот примитивизм, который заложен в этих словах, обозначающих кровное родство. И то, что ты смеешь применять его в отношении нас, аликорнов.
— Ну… Этими словами называют не только тех, кто дал нам жизнь, — смиренным тоном парировал Файр Сплеш, чтобы у горой возвышающейся над ним кобылицы не возникло впечатление, что он с ней спорит. — Меня какое-то время воспитывал сир Райзор. С ним я провёл в странствиях не один год. И я не постесняюсь сказать, что он мне как отец.
— Что лишний раз подтверждает ущербность вашего лексикона.
— Тогда продемонстрируйте мне совершенство лексикона аликорнов, госпожа. Кто для Вас Луна?
В ответ Найтмер Мун лишь цыкнула и пошла дальше по коридору, показывая тем самым, что разговор окончен. Однако на её миловидное личико вернулось кислое выражение и Файр Сплеш понял, что ночь госпожа проведёт за любимым занятием — смотря на холст и думая, что же на нём нарисовать. И тогда в голову жеребцу пришла мысль, которая требовала пренебречь своими гвардейскими обязанностями, но могла помочь приунывшему аликорну отвлечься.
— Госпожа, у меня есть к Вам просьба…
— Никаких выходных тебе, Сплеш.
— Я не об этом. Можно мне… порисовать вместе с Вами?
Найтмер Мун удивлённо захлопала длинными ресницами, сконфуженная предложением, но уже через пару секунд она совладала с собой и резко изрекла:
— Мне страшно представить, что ты нарисуешь на одном из Моих дорогих холстов, так что нет.
Помимо воли, но Файр Сплеш огорчённо опустил уши. Но на утешение жеребцу, Найтмер Мун вдруг изрекла таким тоном, будто сделала великое одолжение:
— Но если у тебя хватит ума, то можем сыграть в шахматы.
Впервые Сплеш зашёл в покои Найтмер Мун с её же позволения. Поскольку Луна уже возвестила о начале ночи, в помещении царил мрак, который дневные пони назвали бы непроглядным, но Файр Сплеш — комфортным и уютным. Если обычные пони не увидели бы в этой темени и кончика собственной морды, то фестрал легко мог разглядеть внутреннее убранство комнаты. И естественно от него не укрылся игровой столик, на котором стояла шахматная доска, а на ней во всей игровой готовности, ожидали своего часа построенные фигурки.
— Ты хоть знаешь, как фигуры ходят? — скептически поинтересовалась Найтмер Мун, занимая место за столом и ставя на него подсвечник. Мимолётное заклинание и на кончиках свечей заплясали огоньки, показав Сплешу, что Найтмер Мун решила играть за белых. Хоть фестрал и видел в темноте, но цвета он различать в ней не мог, как и остальные ночные пони.
— В академии всех курсантов учили играть в шахматы. Считалось, что это развивает тактическое мышление, — сказал Сплеш, располагаясь напротив горой возвышающегося над столом аликорна и снимая шлем, давая пышной гриве свободно лечь на пятнистую шею. — Так что не волнуйтесь, Вам не придётся мне что-то объяснять.
— Как ходит ладья?
— По горизонтали и по вертикали на все четыре стороны.
— А слон?
— По вертикали, тоже на все стороны.
— А маг?
— Буквой “Г”, перепрыгивая через другие фигуры. Про короля, ферзя и пешку будете спрашивать, или Вы помните, как они ходят?
— Посмотрю, что останется от твоей дерзости, когда Я тебя уничтожу, — кровожадно осклабилась высшая из пони и подкрепила свою угрозу пешкой, которая выступила вперёд на две клетки. — В конце концов, умение ходить, предугадывать противника, тактика — это всё ерунда. У шахмат совсем другой смысл.
— И какой же?
— Играй и поймёшь. Если тебе есть, чем понимать.
Пусть на слова Найтмер Мун была колка, как обычно, но это не помешало Сплешу оценить сделанный ход, которым аликорн позволяла слону с ферзём уже вступить в игру, не тратя время на разыгровку. И вместе с тем она открыла короля.
Сплеш на какой-то миг подумал, что ему удастся добиться победы в три или четыре хода, раз уж Найтмер Мун так рискует, и он сделал осторожный ход пешкой, который позволит фестралу разыграть слона, которым он сможет достать вражеского короля. Однако подспудно он чувствовал, что его оппонентка не настолько плохо играет, чтобы сдать партию в первые же минуты.
И чутьё не подвело Файр Сплеша. Партия давалось непросто, хотя фестрал и вёл у аликорна, забрав у неё половину пешек, а также по одному магу и ладье. Найтмер Мун же могла похвастаться парой пешек и слоном.
Файр Сплеш чувствовал преимущество, так что когда Найтмер Мун срубила ферзём одну из пешек фестрала, которую страховала другая пешка.
«Кто же ферзя так разменивает?» — удивился ослеплённый удобной возможностью съесть одну из ценнейших фигур на поле Файр Сплеш, что он и сделал. На свою беду.
Вставшая на место ферзя пешка открыла белому слону ход на чёрную ладью, которая уже в следующую секунду сошла с доски.
Файр Сплеш огорчился этой потере, но это показалось ему неплохой платой за отобранного ферзя. И казалось до тех пор, пока он не понял, под угрозой оказался стоящий на другом конце поля маг. Не было никакого желания уводить его с выгодной позиции, так что Сплеш закрыл его пешкой, открывая проход на свою часть поля второму слону. И так фестрал с ужасом для себя обнаружил, что его тыл оказался во власти Найтмер Мун.
— Довыделывался ты, Сплеш, — оценила манёвр противника аликорн.
Чёрные слоны съедали одну белую фигуру за другой, время от времени грозя королю матом, а Файр Сплеш только и мог, что уводить главную фигуру от ударов, оставляя для ударов остальные. И уже через минуту жеребец с сокрушённым видом наблюдал на оставшиеся в его распоряжении четыре пешки, мага и короля, которыми предстояло как-то спасать партию, но не хотелось.
Всё, что мог фестрал, так это обречённо предложить:
— Давайте заново.
Оборона была идеальной — все ключевые фигуры не только угрожали вражеским с занятых позиций, но и прикрывали друг друга. И правильно оценив позиции чёрных, Найтмер Мун срубила своём ферзём вражеского слона, открываясь его для ладьи Сплеша. Фестрал сразу же сбросил важную, после короля, фигуру с доски и поставил на её место ладью.
— Такое чувство, что ты ничего не понимаешь в шахматах, — хмыкнула аликорн и перенесла свою ладью на сторону поля противника — именно сбившая ферзя фигура не позволяла сделать.
Повторилась трагедия первой партии. Чёрные один за другим полетели с доски и вскоре Сплеш остался с королём, ферзём слоном, магом и парой пешек против почти полного набора фигур белой команды. И видя такое расположение, Файр Сплеш сокрушённо предложил:
— Давайте в следующий раз поменяемся местами?
— Пфф… Давай. Только тебе это всё равно не поможет.
Найтмер Мун оказалась права и игра за другую команду не принесла Файр Сплешу победы. Даже когда фестралу начинало казаться, что он добьётся триумфа в пару следующих ходов, аликорн переворачивала ход партии в свою пользу. И одержав десять побед подряд, Найтмер Мун деловито осведомилась у сидящего напротив смертного с ухмылкой на вытянутой мордочке:
— Ну что, есть желание проиграть Мне ещё несколько раз? Или тебе хватило?
— У меня есть желание выиграть хоть раз, чтобы стереть эту Вашу самодовольную ухмылку, — огрызнулся Сплеш, стойчески выдерживая взгляд чёрной кобылицы, — Но сил уж, откровенно говоря, никаких нет. Голова кипит как чайник.
— Значит есть чему кипеть.
— Вы говорили, что у шахмат другой смысл. Какой он? — напомнил Файр Сплеш, наблюдая как фигуры возвращаются на свои изначальные позиции по воле мимолётного заклинания.
— А ты не понял, что ли? — не смогла скрыть разочарование умственными способностями гвардейца Найтмер Мун. — Впрочем, чего я от тебя жду, если до Луны не дошло с первого раза.
— Она Вас тоже ни разу не победила? — поинтересовался Сплеш, для которого последние слова аликорна прозвучали как скупое утешение.
— Нет, ей это удавалось несколько раз. Впрочем, даже после десяти игр она не поняла истинный смысл шахмат. Ей куда больше нравится покер, — поделилась Найтмер Мун, задумывая почти догоревшие свечи, вновь погружая свои покои в глубокий мрак.
— Покер?
— Да, покер. В него она никогда не проигрывает. А знаешь почему? Потому что она всегда мухлюет, — недовольно скривила губы кобылица, тряхнув фиолетовой гривой.
— Признаюсь честно, от Её Высочества Луны я такого не ожидал.
— Почему? Мухлёж — это суть покера. И он куда больше приближен к реальной жизни, чем какие-то шахматы. Хотя говорят, что это — королевская игра.
— Могу понять, — устало зевнул Сплеш, потирая глаза.
— Понимаешь или только делаешь вид? — бирюзовые глаза нехорошо блеснули. — Объясняй.
— В шахматах игроки находятся в одинаковых условиях и исход партии решает умение распоряжаться фигурами. Вы же согласитесь, что проигрывая в шахматах, последнее, что Вы будете делать, так это обвинять противника в нечестной игре? — на вопрос Найтмер Мун ответила выжидающим молчанием, продолжая гвардейцу говорить. — В покере всё совсем иначе. Каждый раз на копытах лежат разные карты, ты не знаешь, что за карты у других пони и какие твои шансы на победу. Однако какими бы картами ты не распоряжался, нужно уметь разыгрывать их, ведь даже очень сильная комбинация может обернуться ничем, если разыграть её неправильно.
— Ты сам до этого додумался, или тебе кто-то объяснил? Я про карты.
— Сам. Ещё когда учился в академии. Я смотрел на своих сокурсников, среди которых было немало дворян, и понимал, что жизнь действительно очень похожа на покер. Взять хотя бы то кем и где ты родился. Очень похоже на раздачу карт. Твоё происхождение, место рождения, семья, пол — не знаешь, что выпадет, но что бы ни было, тебе придётся всё это разыгрывать. Взять меня, к примеру. Я родился в шахтёрской семье на окраине Эквестрии. Денег у нас было немного и из родного города мы ни разу не выезжали. Единственная перспектива в этом провинциальном болоте — пойти работать в шахту. И я вообще бы не попал в академию, не вступил бы в гвардию и не сидел здесь перед Вами, если бы не мой наставник сир Райзор. Родители отдали меня ему на воспитание, а он уже передал меня в академию, — закончил говорить Сплеш, который под конец речи понял, как непросто было кураторам в академии читать лекции.
Стоять у доски по полтора часа, распинаться, объяснять, отвлекаться на вопросы… Как у них это получалось? Да ещё и без увлажняющей пересохшее горло воды, от которой фестрал сейчас бы не отказался.
И каким задумчиво-молчаливым был Файр Сплеш после некоторых из них, такой же сейчас была и Найтмер Мун.
— Наверное ты прав, — скупо изрекла она, хотя для Сплеша даже такое признание весомости его слов уже было большой щедростью.
— Но всё же, в чём смысл шахмат?
— Если ты смог так глубоко проникнуть в суть покера своим умом, то сможешь сделать это и с шахматами, — отмахнулась Найтмер Мун, вставая из-за стола и направляясь к окну. — Уже рассветает. Вали спать, Сплеш.
Фестрал удивлённо пошевелил ушами с кисточками, уверенный, что ему послышалось. Обычно он был при службе до полудня и спал он совсем немного, до захода солнца, а сейчас Найтмер Мун даёт отбой только под самое утро…
— Но…
— Я вижу, что ты устал. Сонный гвардеец при исполнении опаснее любых врагов потому, что на него нельзя положиться. Так что иди и выспись, не подвергай Меня угрозе.
Против таких слов фестралу было нечего возразить и он подчинился, отправившись в свою комнату, которая была прямо по соседству с покоями третьего аликорна. Там Сплеш с удовольствием провалился в объятия мягких постели и подушки, снедаемым не только желанием выспаться, но и найти ответ на вопрос — в чём смысл шахмат? Однако сложно было размышлять об этом, когда перед глазами стояла Найтмер Мун, озаряемая огоньками свечей, в свете которых она выглядела оно особенно чарующе.
— У тебя сегодня выходной, можешь быть свободен, — таким распоряжением Найтмер Мун встретила своего защитника, когда тот явился в королевскую обеденную, облачённый в наспех одетый комплект доспехов.
— Выходной? — недоверчиво шевельнул ушами фестрал, в то время как старшие аликорны недоверчиво переглянулись между собой.
С тех пор, как Найтмер Мун утвердила приказ о своём личном гвардейском крыле, она не приняла на службу ни одного пони, и Файр Сплешу приходилось единолично стеречь скорую монаршую особу, не зная ночей отдыха и довольствуясь всего лишь четырьмя часами сна. Зная и это, и её нрав, целая выходная ночь воспринималась фестралом не иначе, как роскошь.
— Да, выходной. Ты уже забыл что это такое? — едко ухмыльнулась Найтмер Мун, в то время как двери в помещения отворились, пропуская слуг, которые принялись расставлять перед крылорогими особами ужин. Перед младшей из них поставили особенно много блюд и Файр Сплеш, ещё не успевший оттрапезничать, невольно ими залюбовался.
— Найтмер Мун, ты величаешь себя будущей королевой, но ешь с аппетитом и манерами, как у яка, — словно издалека донёсся наставляющий голос Луны до ушей фестрала, который сглатывал заполонившую рот слюну. — Не освежить ли тебе свои знания об этикете за столом?
— Зачем? Еде всё равно, как её едят.
— Кстати, Файр Сплеш, ты уже завтракал? — вдруг обратилась к гвардейцу Селестия.
— А? То есть… Нет, Ваше Высочество… То есть, Селестия.
— Почему бы тебе тогда не присоединиться к нам? Поешь и будешь свободен, как ветер, — с улыбкой предложила Вестница рассвета, чем вызвала холодное негодование Найтмер Мун, которая считала, что ни один смертный не достоин того, чтобы составлять общество бессмертным аликорнам за трапезой.
Однако предложение старшей сестры поддержала Луна и её слово перевесило принципиальность Найтмер Мун. С недовольно-молчаливого согласия своей госпожи, Файр Сплеш присоединился к трапезе трёх аликорнов. И чего только стоили неоднозначные взгляды прислуги, которыми те одаривали его. Не каждый день увидишь того, кто исполнил мечту миллионов пони, маленьких и взрослых, по всей Эквестрии — сесть за один стол с Королевскими сёстрами.
Снять с себя доспехи, а вместе с ними и гвардейские обязанности, было всё равно что… начать жить по новому. За последний месяц Файр Сплеш так сильно прикипел к службе и своей покровительнице, что уже и забыл о том, что у него есть своя собственная жизнь.
И вот предоставленный самому себе Файр Сплеш стоял перед воротам замка с парой седельных сумок на боках, в одной из которых были деньги на какой-нибудь досуг, и не знал, чему посвятить свободные часы. Перед ним был целый Кантерлот, самый богатый город Эквестрии. Столица многое могла предложить пони с окраин королевства, но Сплешу не нужна была и малая доля её соблазнов, так что он просто стоял и смотрел на засыпающий город. Пока его вдруг не осенило: «Куплю-ка я что-нибудь к рисованию!» — и Файр Сплеш тронулся с места, отправившись на поиски торговой лавки. Но фестрал не знал, куда идти, так что просто направился, куда глаза глядят.
Идя по столичным тротуарам, Сплеш наблюдал, как магазины и салоны закрывались один за другим, а ночные пони, которых в Кантерлоте было не так уж много, сменяли на улицах дневных сородичей. Казалось бы, что среди собратьев молодой фестрал должен был чувствовать себя уверенне, избавленный от косых взглядов, но… Ему было всё равно. Ночные сородичи были ему чужды, даже больше, чем те пони, которые жили при свете солнца.
Сплеш шёл, смотрел на проходящих мимо собратьев и понимал, что не знает ничего о народе, чья кровь течёт в его жилах. И он не был уверен, что хотел навёрстывать упущенное.
«Что попало» — на вкус Сплеша, такое название подходило магазинчику, торгующему разного рода всячиной. И к счастью для него, в тамошнем ассортименте нашлось место для художественного инструментария. Взяв парочку холстов, набор кисточек, карандаши и с десяток листов бумаги, Сплеш уже приготовился покинуть магазинчик, как его остановил вопрос владелицы, коим была прелестного вида фестралочка:
— Прости за вопрос, братец, но… ты недавно в Кантерлоте? Раньше я тебя не видела.
— Да. Я недавно перелетел сюда. А что?
— Заходи почаще. Нас, детей ночи, не очень много в Кантерлоте, так что всегда приятно видеть новые лица.
Но Сплеш не собирался заходить почаще и молча покинул магазинчик, намереваясь ещё какое-то время прогуляться по улицам, раз уж он был предоставлен самому себе. Однако перед ним внезапно возникло препятствие имя которому — Бримстоун. Или Брайвстоун… Или Брайтстоун… В общем, тот самый фестрал, который был первым напарником Файр Сплеша.
— О, какие пони! — по морде гвардейца цвета грозового облака растянулась приветливая улыбка. — В одном замке служим, а видимся так часто, будто живём на разных краях Эквестрии.
— Тогда удивительно, что мы вот так случайно встретились на улице Кантерлота, — холодно отметил Сплеш. — Что, караулил меня?
— Да нет. Спешил на свидание с одной знойной кобылой, но её родители, которые вернулись с дачи, оказались шустрее, — хохотнул жеребец, позабавленный ни то своей шуткой, ни то нарушившей планы неудачей. — Ты я смотрю тоже решил время зря не терять. Хозяйка магазина — та ещё штучка.
— Твоя личная жизнь меня не интересует. Скажешь что-нибудь стоящее, или так и будешь трепаться ни о чём?
— Какой-то ты резкий стал после того, как заступил к Найтмер Мун на службу, — отметил Брайтстоун, смерив собеседника неоднозначным взглядом, под которым Сплешу стало неуютно.
Хоть старший фестрал и улыбался, источая весёлость и непринуждённость, его жёлтые глаза были словно остекленевшие, глядящие в никуда. Однако быстро нашёл этому объяснение, решив что пролетевший со свиданием бывший напарник с горя успел опрокинуть в себя пару стопочек чего-нибудь горячительного. Хотя запаха алкоголя он не чувствовал…
— Всё-таки неблагодарное это дело, служить третьему аликорну, да?
— Тихо ты! Трепишься о таком посреди улицы.
— Ну так пошли в другое место, где лишних ушей нет. Там и поговорим.
— А нам есть что обсуждать?
— Найдётся. В конце концов, наш с тобой народ уже который век ждёт прихода в Эквестрию Аликорна ночи, а ты и я — одни из немногих пони, которые знают, что он уже давно здесь, среди нас. Только являться своему народу он пока не спешит, — сказал сослуживец, покручивая висящий на шее амулет, за который невольно зацепился взглядом Файр Сплеш, обнаружив на нём доселе невиданный символ — луну, которую образовывали серп месяца и лежащий в нём свернувшийся эмбрионом аликорн.
Сплеш не забыл о том, что Брайтстоун относится к аликорнистам, но тот факт, что он не принадлежит к тем, кто чтит Принцессу Луну, стал для него молодого летуна открытием, а эта встреча посреди улицы перестала казаться такой уж случайной.
Сплеш считал кабаре не самым подходящим местом для приватного разговора в отличие от Бримстоуна, но увидев зал, в котором заседала всего лишь пара ночных пони, молодой гвардеец понял, что ошибся в своих суждениях. Впрочем для тех пони, которые жили под луной, будничная суета только начиналась. Стоит солнцу окончательно уйти с небосвода, как непритязательное выпивальное заведение наверняка быстро наполнится охотниками до выпивки.
— Сидра нам с можжевельником, сестрица, — улыбнулся стоящей за прилавком ночной пегаске Брайтстоун. — И будь любезна, добавь экстракт мяты для тонкоты вкуса.
— Я пришёл сюда разговаривать, а не пить, — недружелюбно сказал Сплеш, располагаясь за столиком, стоящим в самом дальнем углу зала.
— Да ладно тебе. Стаканчик для настроения можно и пропустить. Тем более, что выпивку здесь подают отменную, непохожую на ту бурду, которую пьют подсолнечные.
— Мне всё равно. Я и так рискую, обсуждая госпожу здесь, за пределами дворца.
— Если боишься риска, зачем тогда согласился на разговор? — поинтересовался Бримстоун, подпирая подбородок копытом и смотря на Файр Сплеша с некоторой долей расчётливой затейливости, блеск которой несложно было разглядеть во взгляде застывших глаз.
— Чтобы убедиться, что о госпоже не знает кто-то, кому это не положено.
— Я тебя умоляю! Третий аликорн как вторая луна на небе — его сложно не заметить, а уж спрятать так тем более, — отмахнулся старший гвардеец и деликатно замолчал, когда подошедшая хозяйка принялась расставлять перед жеребцами выпивку.
— Может вам закусок принести? — угодливо улыбнулась кобыла, поглядывая-то на Бримстоуна, то на Файр Сплеша, который не мог не оценить исходящий от неё запахов духов.
Обычно представительницы противоположного пола предпочитали ароматы ягод или цветов, но от хозяйки заведения исходил необычный, дразнящий обоняние мускусно-тёрпкий запах, от которого у молодого жеребца на какой-то миг даже помутилось в голове. Такой манящий, такой пьянящий…
— Нет, спасибо, сестра. Нам всё-таки предстоит серьёзный разговор.
— Действительно. Серьёзные разговоры не ведутся без выпивки, — одобрительно кивнула пегаска и, скользнув по Сплешу маслянистым взглядом, вернулась за стойку, на прощание кокетливо махнув хвостом. Даже слишком кокетливо, раз уж у Сплеша перехватило дыхание и пересохло в горле.
— Итак… — попытался вернуть к себе внимание собеседника Брайтстоун, кашлянув. — Проще спрятать мантикору в кротовьей норе, чем третьего аликорна от Эквестрии. Так или иначе, а в Кантерлоте уже достаточно пони, которые знают про существование Найтмер Мун.
— Ну да. Если о ней узнала пара простых смертных пони, то узнает и пара сотен, — сухо согласился Сплеш, в то время как Брайвстоун воспользовался секундой, чтобы опрокинуть в себя выпивку. — И что, многие знают?
— Знать могут только те, кто воочию видел Найтмер Мун, а таких хватает. Куда больше тех, кто верит в её существование только по слухам. — сказал Брайтстоун, наполняя стакан сидром. — Наш народ уже не один век ждёт своего аликорна, так что многие охотно верят в то, что он наконец здесь, среди нас, просто… Ждёт своего часа, — поведал старший гвардеец, покручивая висящий на шее амулет, звенящая цепочка которого вызвала у Сплеша один вопрос…
— А что насчёт Принцессы Луны? Она разве не тот аликорн, который нужен ночным пони? — поинтересовался молодой фестрал, подавляя в себе порыв взять бутылку и плеснуть себе выпивки. Всё-таки во время беседы горло требовало, чтобы его смочили.
— Сколько лет она правит и сколько она сделала для того, чтобы нашему народу жилось лучше? — задал встречный вопрос Бримстоун. — Всем заправляют подсолнечные. Гильдии, мастерские, плодородные участки — всем владеют именно они. А нам, детям ночи, негде искать себе места для достойной жизни.
— В гвардии тоже, да?
— Ты, я и остальные гвардейцы — лишь исключение из правил. Ты видел, как живут в Кантерлоте остальные ночные пони? Я уж молчу про то, как наши собратья вынуждены жить в остальных частях Эквестрии… — не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы расслышать обиду и негодование, которые звенели в баритонистом голосе жеребца.
Файр Сплеш слушал бывшего товарища, внимал его словам и в его сердце начал тлеть огонёк солидарного гнева, хотя беды ночного народа заботили пегого жеребца также, как прошлогодний снег. Да и глаза сослуживца, которые всё также смотрели словно в никуда, создавали у Сплеша… странное ощущение.
— Есть пони, которые принимают подданство Луны и молятся на неё, называя Аликорном ночи. Но ещё больше тех, кто ждёт появление истинного Аликорна ночи. И это — Найтмер Мун.
На какой-то миг Файр Сплеш перестал ощущать стул, на котором сидел. За теми капризами, высокомерием и бравадой, которые источала Найтмер Мун, её единственному защитнику сложно было разглядеть в ней того самого Аликорна ночи, о приходе которого возвещали седые сказки, легенды и пророчества. Она — неумелая художница, строптивая и непослушная кобылица, которая горазда устраивать скандалы, но Аликорн ночи… Возможно и так, но Сплеш скорее себя назвал бы королём Эквестрии, чем Найтмер Мун — той самой обещанной преданиями правительницей ночных пони.
— Ты так в этом уверен? — спросил Сплеш, беря бутылку в копыто, но, передумав, вернул её на место.
— Она — третий аликорн. Кем ещё она может быть?
— И ты готов величать её так даже после того, как она издевалась над тобой?
— У неё, как у Аликорна ночи, есть свои требования, под которые ни я, ни другие пони не попали. Зато это сделал ты, — сказал старший фестрал, делая очередной глоток сидра.
Увлечённый выпивкой, он не заметил, как двери кабаре открылись и внутрь прошла фестралка. И Сплеш бы не обратил на неё внимание, если бы та не озиралась по сторонам, будто в поисках кого-то. И если бы те немногочисленные ночные пони, которые сидели за своими столиками с той самой минуты, как пришли Сплеш и Бримстоун, подозрительно не напряглись. Хотя в целом, это была обычная фестралка, каких тысячи в Кантерлоте. Приглушённые тёмные оттенки шерсти и волос, знак отличия в виде спелого томата, а на боках у неё были седельные сумки.
— Ну и что дальше? Мне что теперь, замолвить слово за каждого, кто будет пробоваться к ней в гвардию? — холодно спросил Сплеш, краешком глаза поглядывая на кобылу.
Да и она сама заприметила пегого жеребца, приветливо подмигнув ему. Но зрительный контакт пришлось прервать, поскольку к новой постоялице поспешила подскочить хозяйка заведения.
— Нет, — заговорил Брайвстоун, — у Селестии и Луны наверняка свои планы на Найтмер Мун. И они идут вразрез с тем, что ей хотят предложить… весьма влиятельные ночные пони.
— Какие влиятельные ночные пони?
— Хотел бы я знать, — ухмыльнулся сослуживец, наполняя стакан выпивкой. — В конце концов, я всего лишь один из множества тех, кто видит и слышит то, что делается за стенами Солнцелунного дворца.
— Не юли и говори, кому ты передаёшь то, что видишь и слышишь. Я шарады не люблю, а уж Найтмер Мун они быстро выведут из себя, — поведал Сплеш, в то время как Брайтстоун снова принялся наполнять стакан сидром. — Ты мне налил.
— Извиняюсь, промахнулся, — с неловкой ухмылкой на губах ответил старший фестрал. — Я не знаю, какие пони хотят связаться с Найтмер Мун. Тех детей ночи, которые располагают особым влиянием, хватает в Эквестрии, так что конкретных имён я назвать не смогу. Видишь ли, я птица не настолько высокого полёта.
— Это кто-то из кантерлотской знати? — не оставил Файр Сплеш надежду приподнять завесу тайны, за которой прятались пони, ищущие встречи с третьим аликорном.
— Может кто-то и из них. Говорю же, не знаю.
— Значит, либо узнай, либо сделай так, чтобы узнал я, — поставил условие Файр Сплеш, деловито откидываясь на спинку стула. — В конце концов, я гвардеец, а не посыльный, и головой отвечаю за сохранность госпожи.
— Слушай, те пони, которые действуют через нас, не будут нам отчитываться и что-то пояснять, — пытался парировать Бримстоун, делая глоток сидра. — Мне никто ничего не говорил, лишь сказали связаться с тобой, как с единственным пони, который служит Найтмер Мун.
«С единственным? Значит, про Хаус Мейр они не знают», — заключил Файр Сплеш, уже который раз порываясь взяться за выпивку, и в который раз отдёргивая себя.
— Молодец, связался. Теперь пусть связываются те, кто тебя послал. Я не собираюсь помогать непонятно кому.
— Ты понимаешь, что от этого зависит судьба нашего народа? Моя, твоя, наших родителей и потомков. Если правильные пони помогут Найтмер Мун прийти к власти, то образ Эквестрии изменится навсегда. Нам, детям ночи, не придётся больше гнуть спину перед подсолнечными и жить, боясь подозрений только потому, что мы относимся не к тому виду. Мы сами будем себе хозяева, со своим аликорном, и с нами будут считаться, как с равными.
— Не надо обобщать. Моя судьба — это моя судьба, как и судьба моей семьей — это судьба моей семьи.
— А судьба народа складывается из судеб каждого пони и каждой семьи. Как в одном большом пчелином улье. Каждая пчела действует сама по себе, но в тоже время — она часть чего-то большего.
— Если тебе мало моих предыдущих слов, то скажу так… Плевать я хотел на народ, плевать я хотел на всё это нечто большее. Я служу Найтмер Мун. И если я не вижу повода доверять твоим словам, то никакие бредни про судьбу народа ночных пони не изменят моего решения.
Ответом на такой ультиматум было молчание, столь же тяжёлое, как и взгляд стеклянных глаз, от которых хотелось спрятаться. Однако Сплеш его выдержал, ожидая продолжения разговора, но этого не случилось.
— Ладно, — вздохнул старший фестрал, поднимаясь из-за стола и бросая на него несколько битсов. — Тебя не прошибёшь. Неспроста тебя в гвардии тем ещё дундуком считают.
— Ничего страшного, я о других пони вообще не думаю, — хмыкнул в ответ Сплеш, провожая сослуживца холодным взглядом.
Всё, что испытывал Файр Сплеш после состоявшейся встречи — так это смятение. Смятение от того, что лучше бы этот разговор в принципе не начинался, и от того, что фестрала не покидало впечатление, будто он беседовал вовсе не с Бримстоуном. Манера говорить, излагать мысли, поведение… всё это выглядело так, будто кто-то облачился в его тело только для того, чтобы поговорить с Файр Сплешом.
И предаваясь смутным рассуждениям, фестрал взялся за стакан, в котором всё ждал своей минуты манящий сидр. Можно было и изменить своим принципам ради того, чтобы смочить пересохшее от нервного разговора горло. Тем более, что от напитка поднимался такой сладкий аромат…
— Я смотрю, твой друг не самый приятный собеседник, Сплеш, — внезапно присоединилась к молодому защитнику Найтмер Мун всё время сидевшая через столик от него фестралка. — И не советую это пить, хоть ты с жажды помирай.
— Откуда ты меня знаешь? — напрягся Файр Сплеш, уверенный что на сегодняшнюю ночь с него уже хватит потрясений, но похоже, что градус напряжения вновь начал повышаться.
— Так мы с тобой вместе в Солнцелунном дворце служим. Забыл меня уже, что ли? Это же я, Хаус Мейр! — не то с насмешливой, не то с издевательской улыбкой изрекла фестралка, явно наслаждаясь видом окончательно павшего жертвой собственного недоумения Файр Сплеша. Однако это не помешало ему обратить внимание на то, как почти достигший выхода из кабаре Бримстоун вдруг остановился у самой двери и закрыл её на замок. Сидевшие за разными столиками пара ночных пони — единорог и земнопони — поднялась с насиженных мест, а хозяйка-пегаска весьма решительной походкой вышла из-за стойки.
Файр Сплеш мгновенно понял, к чему всё идёт, так что отодвинулся назад, давая себе пространство для того, чтобы ему было удобнее вскочить из-за стола и вступить в битву.
— Молодец, гвардеец, — одобрительно кивнула «Хаус Мейр». — Дерись, Сплеш. Дерись, потому что на кону стоит твоя жизнь.
И фестралка вспыхнула зелёным огнём, загораясь, словно спичка.
Однако не успел Файр Сплеш испугаться объявшему кобыла пламени, как оно развеялось и взору жеребца предстало существо, какое он прежде не видывал — жуткую смесь пони и насекомого.
Вместо шерсти у него был блестящий чёрный хитин, чуть выпученные змеиные глаза сверкали как пара изумрудов, а прямоугольная морда исказилась в хищной ухмылке, обнажающей ряд острых зубов. Будь у Файр Сплеша больше времени, он бы лучше рассмотрел сидящее перед ним создание, но увы, закончить пришлось на весьма длинном кривом роге, зигзагом устремлённым вверх, ибо в следующую секунду оно вдруг резко взлетело под самый потолок на прозрачных, как у пчелы, крыльях, и озарила кабаре зелёной вспышкой заклинания.
Оцепенение, сковавшее Сплеша, рассеялось вместе с озарившим помещение магическим отсветом. Как только это случилось, фестрал взмыхнул крыльями и резко сорвался с места.
Тренированное тело мгновенно вспомнило те рефлексы, какие ему были знакомы по тренировочным боям. Ведомый ими фестрал взлетел ввысь и, сгруппировавшись, оттолкнулся всеми четырьмя копытами от потолка, пикируя прямо на единорога, явно не ожидавшего такого манёвра.
Одним мощным ударом Сплеш впечатал единорога в пол, а затем мощным ударом копыт по голове отправил его в бессознательное состояние. И закончил с ним фестрал как раз вовремя, так как бывший напарник по патрулям и караулам перешёл в атаку.
Пользуясь преимуществом небольшого роста, Сплеш поднырнул под налетающего на него Брайтстоуна и ударил его задними ногами в живот, а затем перекинул через себя, со всей силы ударяя об пол. И только почувствовавший себя победителем гвардеец Найтмер Мун вознамерился закрепить свой триумф нокаутирующим ударом копыта по голове, как его намерениям помешала зелёная вспышка заклинания, сделавшая всё за него.
— Не благодари, Сплеш, — ухмыльнулась насекомоподобная пони, стоя рядом с усыплённым таким же образом земнопони.
— Я и не собирался, — хмыкнул Файр Сплеш, оглядывая учинённый в заведении беспорядок и понимая, что нигде не видит ещё одной участницы действа: ночной пегаски. — А где хозяйка?
— Свалила, — вздохнула жукопони, кивком головы указывая в сторону выбитого окна. — Но я постараюсь её нагнать, а ты пока разберись со всеми этими пони, — распорядилась она и, приняв облик фестралки, поспешила вылететь наружу, оставляя Сплеша наедине с бардаком и тремя бессознательными нападавшими.
Хоть Файр Сплеш и вышел в город отдохнуть, он взял с собой пару кандалов и грамоту, которая позволяла ему арестовывать тех, кого он мог уличить в совершении преступлений. Фестрал не думал, что ему всё это сегодня пригодится, так что заковывая в кандалы бессознательных Брайвстоуна и двух других принявших участие в драке пони, гвардеец Найтмер Мун про себя смеялся над превратностями судьбы.
Стоя над поверженной троицей и оглядывая воцарившуюся в кабаре разруху, служивый жеребец думал, что делать дальше. И как быть с улетевшей Хаус Мейр, которая может быть даже и не Хаус Мейр.
— Вовремя та пернатая улетела. Поняла, что дело пахнет жаренным, — недовольно зашипело насекомообразное существо, влетая через то окно, через которое оно устремилось в погоню. Оно вновь приняло своё истинное обличие и теперь Сплеш рассмотрел его во всей пугающей красе.
За спиной гневливо жужжали прозрачные крылья, зелёный хвост нервно метался из стороны в сторону, хлестая чёрные бёдра, больше напоминающая слипшиеся вместе водоросли грива растрепалась в пылу минувшей погони, а зелёное брюшко переливалось в свете свечей. Это существо выглядело пугающе и чужеродно, но Сплеш не мог оторвать от него взор, оглядывая с головы до кончика хвоста и пытаясь убедить себя в правдивости того, что он видит.
— А вот ты неплохо справился, Сплеш. Не за зря Найтмер Мун сделала тебя своим гвардейцем.
— И теперь я жду объяснений, Хаус Мейр или кто ты там на самом деле.
— Да, пожалуй, без них никуда, — ухмыльнулось насекомообразное, подходя ближе к жеребцу. — Итак… Хотя я Хаус Мейр, я не совсем Хаус Мейр. Я лишь… носила эти имя и образ, чтобы жить среди пони. На самом же деле меня зовут Кризалис и я чейнджлинг.
— Чейнджлинг?
— Да, чейнджлинг. Ещё мою расу называют оборотнями или перевёртышами. И прежде чем ты спросишь — и Найтмер Мун, и Принцессы знают, кто я на самом деле.
— Хм… То есть никаких претензий по поводу того, что ты выдаёшь себя за ту, кем ты не являешься, быть не может, — умозаключил Сплеш, на что Кризалис утвердительно кивнула. — Но это не отменяет другого вопроса — зачем?
— Об этом я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Сейчас их надо допросить, — Кризалис многозначительным кивком указала на лежащую на полу закованную в кандалы троицу.
— Этим должны заниматься дознаватели в темницах Кантерлота.
— Нет, Сплеш, этим должны заниматься мы. Пытались же подобраться к нашей госпоже, верно? Значит нам и проводить допрос, — сказала Кризалис, магией вынуждая подлететь к себе одну из множества бутылок с выпивкой, стоящих на шкафу за барной стойкой. — Начнём с твоего бывшего напарника. Сдаётся мне, он больше всех скажет.
— Подожди, — Сплеш встал между Кризалис и прибывающими в бессознательном состоянии пони. — Сначала Брайтстоун пытался склонить меня к сотрудничеству, потом появилась ты… Найтмер Мун знала, что случится нечто подобное?
— Нет, предполагала, — ответила собеседница, откупоривав бутылку. — А вот то, что среди пони есть шпионы, она точно знала. Но вычислить их смогла только благодаря тебе. А теперь посторонись, Сплеш.
Фестрал послушно отошёл в сторону, пытаясь совладать с той волной чувств и мыслей, которая захлестнула его.
— Что ты, мать твою, за отродье хаоса? — во все глаза уставился на Кризалис Бримстоун, которого привёл в чувство запах водки, бутылкой с которой чейнджлинг поводила перед его носом. — Сплеш, что происходит, мать твою?
— А ты что, ничего не помнишь? — тщательно скрывая удивление за маской хладнокровия спросил Файр Сплеш, которому было сложно изображать спокойствие видя откровенно-испуганное недоумение на лице Брайвстоуна.
Старший гвардеец, растеряв все остатки выдержки и своего привычного бахвальства, которое свойственно старшим по званию, потеряно осматривался, созерцая то учинёную в кабаре разруху, то бессознательных пони, к которым он был прикован.
— А что я, мать твою, должен помнить?
— Например то, как напал на Файр Сплеша, — изрекла Кризалис, угрожающе блеснув глазами. — Или что, у тебя память, как у рыбки? Забыл то, что было несколько минут назад?
В ответ жеребец принялся лишь растерянно открывать рот, силясь выдавить из себя хотя бы звук, ни то что слово.
— Ладно, так мы будем очень долго разговаривать, — вздохнула Кризалис, обхватывая голову жеребца передними ногами и разворачивая его так, чтобы он смотрел прямо ей в глаза. — Как тебя зовут, красавчик?
— Эм… Брайвстоун… — произнёс пони, глядя в зелёные очи Кризалис с таким завороженным выражением, с каким кролик смотрит в глаза удаву, ожидая когда его съедят.
«Ага… Значит тебя, всё-таки, зовут Брайвстоун», — хмыкнул про себя Файр Сплеш.
— А теперь, Брайвстоун, напряги извилины, память и приготовься отвечать на мои вопросы, — повелела Кризалис, понизив голос до вкрадчивого шёпота. — Тебе ясен мой приказ?
Устами Кризалис и её шипением можно было наводить лишь страх, который распространялся по венам, словно яд. Однако на Брайвстоуна голос перевёртыша подействовал успокаивающе — его искажённое в смятении лицо вдруг приняло спокойное выражение, а ещё несколькими секундами ранее суетливо бегающий взгляд сделался тупым и невыразительным, словно те пуговицы, которые пришивали куклам и марионеткам вместо глаз.
Однако, у Брайвстоуна явно был к нему иммунитет, иначе бы он не продолжил молча пялиться на Кризалис, которая всем своим видом выказывала стремительно растущее в ней недовольное нетерпение.
— Эй, ты меня слышишь? — словно желая убедиться в том, что Брайвстоун не утратил связь с реальностью, Кризалис пошлёпала его по щекам, однако со стороны жеребца последовала такая реакция, которую не ожидала ни она, ни Сплеш — гвардеец высунул язык и с силой сжал зубы, откусывая его. И сделал он это с отсутствующим выражением лица, которое не дрогнуло ни от нестерпимой боли, ни от крови, которое потоком хлынуло в горло задравшего голову фестрала, который очевидно хотел ею захлебнуться.
В кабинете Луны было уютно. И такая атмосфера создавалась благодаря тёплому аравийскому ковру на полу, потрескивающему в камине пламени и цветам лаванды, которые благоухали чарующим ароматом, стоя в вазе на солидным размеров столе. Однако Файр Сплеш не мог прочувствовать весь этот комфорт сквозь тот озноб, что пробирал его до костей от одних лишь воспоминаний о захлёбывающимся кровью Брайвстоуне. Они были довольно свежи, а необходимость пересказать всё случившееся Луне, сидящей во главе стола, и стоящей рядом с ней Найтмер Мун вынудила Сплеша почти пережить произошедшее заново.
Сидящая напротив Принцесса видела смятение гвардейца и заботливо предложила ему чашку тёплого чая с мёдом и лимоном, и делая глотки горячего напитка, Сплеш был благодарен ей за заботу. Не меньше внимания она оказала и Кризалис, которая сидела рядом с фестралом и похлюпывала предложенным питьём.
— Очень любопытный рассказ, Сплеш. Любопытный и тревожный, — задумчиво изрекла средняя из аликорнов, пристально глядя на сидящих перед ней смертных. — Кризалис, как ты думаешь, почему вдруг Брайвстоун попытался покончить с собой во время допроса под гипнозом?
— Я… Не знаю.
— Зато Я знаю, — вдруг подала голос Найтмер Мун, с некоторым превосходством поглядев на свою служанку. — Это был ментальный триггер — особые реакционные чары, которые накладываются непосредственно на мозг.
— Если это реакционные чары, значит, — заговорила Луна, — что-то должно было спровоцировать их сработать.
— Именно. И Я так полагаю, что именно попытка Кризалис загипнотизировать Брайвстоуна заставила чары сработать и вынудила его откусить язык.
— А что если… — вдруг самозабвенно проронил Файр Сплеш, ослеплённый светом внезапной догадки, — А что если дело не только в гипнозе? Что если эти чары срабатывают на любые попытки допросить или что-то узнать?
— Неплохая мысль, Сплеш, — оценила Луна. — Найтмер Мун, я думаю, без твоих талантов в магии не обойдётся. Ты сможешь… Поработать с Брайвстоуном и теми двумя пони, с которыми он напал на Кризалис и Файр Сплеша?
— Поработаю, не волнуйся. Но за их психику не ручаюсь, — пренебрежительно ответила Найтмер Мун, чем заслужила от Луны крайне хмурый и недовольной взгляд.
— Я искренне надеюсь, что после общения с тобой, эти пони останутся в здравом уме.
— Ты лучше не о этих двоих беспокойся, а о том, что в Солнцелунном дворце хватает потенциальных шпиков, которых нужно найти и передавить, как блох.
Кабинет Луны Файр Сплеш покинул на едва гнущихся ногах и кое-как справляясь с накатившим на него головокружением. В академии его готовили к тому, что придётся сражаться и рисковать жизнью, но какие инструктаж или лекция могут предубедить нечто, что произошло этой ночью?
После случившегося, Сплеш как-никогда чувствовал острую необходимость в отдыхе. До конца этой сумасшедшей, но всё ещё выходной ночи, было ещё далеко, а молодой защитник третьего аликорна чувствовал себя хуже, чем после целых суток стояния на посту.
Файр Сплеш был бы не против вернуться в свою комнату, забраться под одеяло и проспать до рассвета, но он заставил себя переступить через этот слабовольный порыв. И помогло ему это сделать возмущение, которое кипело в его сердце и которое он был намерен выплеснуть на Найтмер Мун.
— Вы использовали меня, — высказал Сплеш, стоя перед своей покровительницей и с вызовом смотря в бирюзу её жестоких глаз, задрав голову.
— И что? Ты солдат, Сплеш, а Я — твоя госпожа. Я и должна использовать тебя в своих целях. Тебя что-то не устраивает?
— Да. Можно было бы предупредить меня, чтобы я был готов к чему-то подобному.
— И какая из тебя получилась бы приманка, Сплеш, если бы ты знал про это? Точно не такая идеальная, какая получилась в итоге, — Найтмер Мун осклабилась, наклоняясь. — Помнишь, ты спрашивал Меня о смысле шахмат? Сейчас как никогда подходящий момент, чтобы вернуться к твоему вопросу. Скажи, то что произошло сегодня, тебе ничего не напомнило?
Мысли лихорадочно зароились в голове Сплеша, пытаясь найти хоть какое-то сходство с тем, что произошло и тем, что он и Найтмер Мун разыгрывали на шахматной доске. Одна фигура ходит, её рубит другая и встаёт на её место, её бьёт третья… Что же здесь нужно увидеть?
Белый ферзь срубает черную пешку, а его съедает другая пешка, которая открывая проход белому слону.
Вновь белый ферзь бьёт чёрных, и на этот раз — слона. Ферзя же сбила с доски ладья Сплеша, которая, сойдя с позиции, открыла ладьей Найтмер Мун проход на сторону поля своей команды, что решило исход матча.
— Смысл шахмат… Подставлять под удар свои фигуры?
— Почти, Сплеш. Смысл шахмат в том, чтобы научиться жертвовать своими фигурами с наибольшей выгодой. И если ты не готов быть пешкой на Моей шахматной доске, если ты не готов к тому, что Я пожертвую тобой, то зачем ты Мне вообще нужен? Ещё скажи, что тебе не по себе от того, как Брайвстоун откусил себе язык. Если ты не готов к чему-то подобному, тогда зачем ты вообще пошёл в солдаты, Сплеш? А крови будет ещё много. И смертей будет достаточно. И если ты не готов к этому, то лучше отказывайся от гвардейской должности.
Хлестнув фестрала хвостом по лицу, Найтмер Мун поцокала вперёд, по коридору, углубляясь в недра дворцового лабиринта. И чем дальше уходила младшая из аликорнов, тем сильнее бушевала беспомощная буря в сердце Файр Сплеша. Как бы не были жестоки её слова, как бы они не были они болезненны, в них не было лжи, только нелицеприятная правда. Которой не было меньше от того, что смешана она была с едкостью и насмешкой.
Тёмным от злобы взглядом, Сплеш провожал удаляющуюся кобылицу. Он хотел нагнать её, грубо схватить зубами за хвост, дёрнуть на себя и высказать всё, что думает о ней, но… Что можно сказать за высказанную правду?
И пока фестрал колебался, Найтмер Мун нагнала Кризалис, принявшая уже знакомый облик служанки-единорожки Хаус Мейр, и тихо произнесла:
— Госпожа, то над чем мы работали…
— М-да?
— Оно готово, — сказала Кризалис, доставая из седельной сумки шкатулку и передавая её своей покровительнице, глаза которой жадно заблестели. — И можете не сомневаться, оно работает как надо.
— Хорошо, — кивнула Найтмер Мун, пряча шкатулку под одно из своих крыльев. — Кстати, мне нужно чтобы ты завтра сделала кое-что ещё в городе. Не забудь одеться как следует, будет дождь.
— Дождь будет? Хорошо. Доброй ночи, госпожа, — поклонившись, Кризалис поспешили к Файр Сплешу, а Найтмер Мун, проводив служанку задумчивым взглядом, скрылась за поворотом.
— Сплеш, — подбежала к подступила к жеребцу кобыла, нервно переминаясь с ноги на ногу, — у нас с тобой, вроде как, свободная ночь. Пошли, забухаем. И познакомимся как следует.
— Я не пью.
— Ладно, забухаю я, а ты… а ты просто составишь мне компанию.
Файр Сплеш, верный своему отчуждению, хотел было отказаться, но передумал. Если с кем и стоило провести время, то с Кризалис, с одной из немногих смертных, которая знала Найтмер Мун, чем кто-либо в Эквестрии.
Эта ночь выдалась безумной. Сидя в кабаре “Лунная ария” Файр Сплеш не мог поверить в то, что она всё ещё продолжается. Всего пару часов назад он сражался за свою жизнь и кое-как спасал от смерти Брайвстоуна, который некогда его волновал так же, как опавшая прошлой осенью листва, а сейчас пятнистый фестрал наслаждался фруктовым соком и игрой здешних музыкантов.
Ночные пони обращались с музыкальными инструментами деликатно, почти нежно, так что струны лир и арф в их копытах пели, а флейты затягивали нежные мелодии, которыми они будто пытались рассказать какую-то мечтательную историю. И прислушиваясь к их звучанию, образы захлёбывающегося кровью или лежащего на койке в лазарете Брайвстоуна сменялись видами просторных долин, над которыми сияло звёздное небо.
— Здесь прелестно, не правда ли? — поинтересовалась Кризалис, вновь принявшая знакомый облик фестралки с знаком отличия в виде спелого томата. — Ничего общего с той занюханной наливайкой, куда тебя повёл Брайвстоун, да?
— Говори ещё громче, чтобы нас услышали,— проворчал в ответ Сплеш, который однако был согласен с тем, что внутренним убранством “Лунная ария” превосходит то заведение, в котором молодому гвардейцу пришлось сражаться с Брайвстоуном.
Кругом царил приятный полумрак, прорезаемый лишь свечами на столах да канделябрами на стенах. В навесных вазах качалась пушиста лаванда, от чего в помещении, несмотря на сладковатый запах выпивки, раздавались нотки цветочного аромата, напоминавшие Сплешу о кабинете Луны.
На сцене стояла труппа из пары фестралов, ночного земнопони и пегаса, которые всех себя отдали игре на музыкальных инструментах и благодаря которым эта безумная ночь приобрела для Файр Сплеша хоть какое-то подобие спокойствия.
— Не волнуйся, за нами никто не следит и нападать не собирается, — заверила Кризалис, покручивая в копытах эль из можжевельника.
— Удивительно, что Луна вообще позволила нам после произошедшего вообще выйти из замка. Или… Это тоже часть какого-то плана, про который я не знаю?
— Не параной, Сплеш, — фыркнула Кризалис, всем своим видом показывая, сколько оскорбительна ей подобная мысль. — Вдвоём нам нечего бояться, да и после случившегося кантерлотская стража вся на ногах. Кто бы не пытался тебя поймать или совершить ещё какое-нибудь преступление, сейчас они будут сидеть ниже травы тише воды.
— Наоборот. Тише воды ниже…
— Да какая разница? Никто нас не тронет. Тем более здесь, в “Лунной арии”. Я здесь частенько бываю, так что в случае чего мне стоит только свиснуть, как половина сидящих здесь жеребцов поспешит нам помочь, — заверила Кризалис.
Знавший о её любвеобильности Сплеш хотел было ответить в саркастичной манере, но он смолчал. Тем более что к их столику подошла разносившая заказы ночная пегаска, услужливо поставившая перед перевёртышем тарелку с цветочным салатом, а перед составляшем ей компанию жеребцом — с фруктовым.
— Планируешь горячую ночку, Шейпи? — ехидно поинтересовалась незнакомка.
— О, нет, сегодня у меня… деловая встреча, — ухмыльнулась в ответ Кризалис и пегаска, недоверчиво прищурившись и скользнув по Файр Сплешу неоднозначным взглядом, удалилась. — Ты ей понравился.
— Значит, так тебя зовут в этом обличии — Шейпи, — задумчиво облизнул губы Файр Сплеш. — И много у тебя таких… личин? Когда я увижу третью?
— Когда я была маленькой, мне часто приходилось менять облик. Сейчас мне хватает всего двух, — призналась Кризалис, медленно потягивая цветочную растительность из своей тарелки. — Но это не значит, что не появится третье обличье, — губы фестралки растянулись в улыбке.
— А в кого-нибудь из аликорнов ты можешь превратиться? — живо поинтересовался Файр Сплеш, ум которого будоражило от тех возможностей, какие открывались перед Кризалис, если та может так свободно перенимать образ практически любого пони.
— Вот в них нет, — почти горестно призналась оборотень, сделав глоток эля. — Всё дело из-за разницы в росте и этих их… волшебных грив с хвостами. Я так же и в жеребят не могу превращаться. Могу попытаться превратиться в тебя, только вот… Ты небольшого роста. Если я приму твой облик, то нас можно будет легко отличить. Я буду выше.
— И много вас, чейнджлингов, в Эквестрии? Да не только в Эквестрии, а здесь, в Кантерлоте? — поинтересовался Сплеш, начав с долей подозрения приглядываться к сидящим в кабаре ночным пони.
— Много, но вот в Кантерлоте я одна. Перевёртыши живут ульями, который возглавляет королева, и все они стараются держаться друг друга. Где есть один перевёртыш, там найдутся и тысячи остальных. Вместе с ульем. Так что… — Кризалис развела копытами. — Где-то есть и другие оборотни, но вот где — я тебе не могу сказать.
— Тогда почему ты живёшь вне улья, в отрыве от своих?
— Я тебя могу спросить о том же, Сплеш. Ты сторонишься других пони и в принципе не общаешься ни с кем, кроме меня и госпожи. Почему? — Кризалис отставил бокал и чуть подалась вперёд, любопытствующе заглядывая в янтарные глаза фестрала и будто надеясь прочитать в них ответ на свой вопрос.
— И тем не менее, я живу среди пони, а не среди перевёртышей, грифонов или кого-то ещё. Улавливаешь разницу?
— Улавливаю, — сказала Кризалис, приняв несколько неуверенный вид после слов фестрала и явно не желая отвечать на вопрос.
Однако Файр Сплеша не волновало то смятение, которое так старалась продемонстрировать чейнджлинг, и фестрал терпеливо ждал, когда она перешагнёт через себя. И пока она собиралась с духом, рыжеволосый гвардеец решился наконец попробовать фрукты в тарелке перед собой. Прохладные, сочные и политые цветочным сиропом, они оказались очень вкусными.
— Видишь ли, всё дело в том, что меня выгнали из улья вскоре после того, как я вышла из пупария. Приходилось как-то крутиться и вертеться, чтобы выжить среди пони, а потом… А потом была… — Кризалис наклонилась вперёд и закончила шёпотом, чтобы никто кроме Сплеша в кабаре не услышал её слов: — Найтмер Мун.
— Что, она тоже пришла к тебе во сне? — непроизвольно подался вперёд Файр Сплеш, заинтересовавшись.
— Во сне? Нет, мы познакомились вживую. И познакомились… не самым лучшим образом, так что она была в полном праве покарать меня. Но она смиловистилась и приняла к себе во служение. С тех пор мы неразлучны, как круп и хвост.
— И… Как давно ты служишь ей?
— Почти всю жизнь. Мы росли на глазах друг друга, а Луна за нами приглядывала. Так что они мне как семья.
— И кто же тогда для тебя наша госпожа?
— О, она мне как младшая сестра, — с тёплой улыбкой призналась Кризалис, не без удовольствия наблюдая, как вытягивается морда Файр Сплеша. — А чего ты удивляешься, ей же всего шестнадцать лет.
— Сколько?!
— Шестнадцать. Это когда… Это когда десять, только вместе нолика после единички стоит шестёрочка.
— Она же младше меня на шесть лет, — сокрушительно покачал рыжей гривой жеребец, для которого образ его путеводной кобылицы заиграл совершенно новыми красками. И не успел Файр Сплеш отойти от удивления перед внезапным открытием, как гвардейца оглушил громом раздавшийся в его голове вопрос: «То есть… Найтмер Мун было всего несколько месяцев, когда она явилась ко мне во сне шестнадцать лет назад?»
— И младше меня на восемь, — дополнила Кризалис, искренне наслаждающаяся тем, что привычная хладнокровная маска Файр Сплеша треснула, обнажив его истинные чувства. — И пусть она аликорн, эта разница в возрасте чувствуется в её поведении. Тебе так не кажется, Сплеш?
— И мы ей служим…
— Не только служим, но и помогаем вырасти, Сплеш. Наша госпожа всю свою жизнь знает только меня, Луну и Селестию, а к обычным пони она относится как… Впрочем, ты сам знаешь, на себе это испытал. Однако, — Кризалис обнажила белоснежные клыки в улыбке, — ты можешь собой гордиться — в её глазах ты не относишься к серому стаду.
— После того, что она сказала и сделала сегодня, мне этому радоваться?
— Можешь мне не верить, но… Госпожа хорошо к тебе относится, но при этом она не знает, как на тебя реагировать, — Кризалис испустила полный горечи вздох. — Ты для неё диковинка. Она помогла тебе много лет назад и вот, спустя столько времени, ты пришёл к ней на службу. Госпожа по-своему ценит это, но… Она пока что не знает, как к тебе относиться. Ей непривычно видеть рядом с собой нового пони. Прости уж её за это.
Последние слова, которые Сплеш услышал от Найтмер Мун, оставили его с не самыми приятными чувствами на сердце, но Кризалис… Наверное, сама виновница обиды Файр Сплеша не смогла бы найти для прощения слов лучше, чем те, которые подобрала её верная служанка.
— Ладно, — вздохнул фестрал, делая глоток сока, — прощаю. Скажу ей это, когда увижу. Но меня интересует кое-что, о чём мне не сказала ни Луна, ни Селестия.
Ушки Кризалис заинтересованно дрогнули, а Файр Сплеш наклонился поближе к собеседнице.
— Кто такая Найтмер Мун? Как она связана с Луной и Селестией?
— На этот вопрос тебе должен отвечать кто-то из аликорнов, Сплеш. Извини, но я ничего тебе не могу сказать.
Фестрал упорно искал слова, которые могут поддеть Кризалис и заставить рассказать хоть что-то, но в конце концов жеребец отказался от этой затеи. И не сколько из-за понимания того, что верность Кризалис устоит перед любыми его доводами, сколько из-за уважения к ней и тайнам аликорнов.
— Всё нормально. Я и так посвящён в такие тайны, о каких не догадываются остальные пони в Эквестрии. Когда придёт время — узнаю и эту.
— Полагаю, что так оно и будет. Если Луна уже доверила тебе Найтмер Мун, значит вскоре доверит тебе и тайну её происхождения.
— Довольно забавно то, что мы обсуждаем всё это здесь, в кабаре, на виду у всех.
— Расслабься, никто нас не подслушивает. Кому сдались наши разговоры об аликорнах, когда здесь такая приятная музыка? — с улыбкой спросила Кризалис, кивком головы указывая на сцену, на которой, под сопровождение аплодисментов, сходила музыкальная трупа, уступая место невиданной Сплешем доселе ночной земнопони.
Музыку явно вознамерились разбавить песнопением и Сплеш, вымотанный минувшими событиями и разговором с Кризалис, не имел ничего против этого. Вкусная еда, питьё, общество и окружение — всё настраивало на то, чтобы отдохнуть как следует. И Сплеш не собирался себе в этом отказывать.
Из-за стола верные слуги Найтмер Мун вышли ближе к рассвету, когда Кризалис уж начала веселеть от выпитого эля, а Файр Сплеш почувствовал, из еды в него больше ничего не влезет.
— Ну что… Собираемся во дворец?
— Да ну. Я сняла нам комнату, там остановимся.
— Из-за всей этой ситуации с Брайвстоуном мы можем понадобится в замке. Вдруг Селестия захочет задать нам несколько вопросов или что-то ещё…
— Расслабься, этим делом уже занимаются Луна с госпожой. Тем более не забывай, что во всём это замешаны непосредственно ночные пони, а дневным лезть во всё это не следует. Толку от них не будет, — со знанием дела поведала Кризалис, поднимаясь из-за стола. — Пошли, Сплеш.
Вместе с чейнджлингом, жеребец поднялся на второй этаж заведения и прошёл к снятым апартаментам, где была приготовлена большая двуспальная кровать, одно лишь наличие которой намекало на то, чем должна закончиться ночь.
Сплеш на такое открытие отреагировал полным вопрошения взглядом, требующих пояснений. И Кризалис не заставила их ждать:
— Не подумай ничего, Сплеш! Просто комната с двуспальной кроватью стоит дешевле.
— Сколько Найтмер Мун тебе платит, что ты на комнатах экономишь? — саркастично спросил Сплеш, но расположился на кровати.
— Она мне не платит. Лишь даёт деньги на всякие нужды, когда я выбираюсь в город, — сказала Кризалис, кутаясь в одеяло, — а вот то, что я не успеваю потратить, я складываю к себе в копилку. Всё-таки хорошо, когда есть свои накопления. Спокойного дня, Сплеш.
— Спокойного дня… Кризалис.
Стоило фестралу сомкнуть веки, как он обнаружил себя на шахматной доске, в одном ряду с чёрными пешками, которыми распоряжались гигантская, восседающая позади Найтмер Мун. Файр Сплеш был неподвижен, как и подобает игровой фигуре, и его госпожа всецело распоряжалась им, ставя на необходимые позиции, блокируя противнику удобные ходы. А один раз она даже сбила им с доски фигурку Брайвстоуна, который улетал прочь, заходясь в беспомощном крике и выплёвывая изо рта целые ручьи крови.
Сплеш думал, что он принесёт триумф своей покровительнице, но для него игра закончилась на том, что его срубила вражеская фигура, которую он не успел разглядеть отправив его туда же, куда ранее полетел Брайвстоун. А там, за краем доски, ждала бездна, а на её дне — кипящее озеро крови, в котором тонули пешки, слоны, ферзи… Все фигуры, которые не увидели финала разыгрываемой партии. И пегой гвардеец — среди них.
Многие, кто мнят себя шахматистами, на самом деле лишь одни из фигур в большой игре. В игре, смысл которой они не понимают, а масштабы не могут себе вообразить. Подумай, стоит ли тебе возвращаться на доску, Сплеш…