Скайрич

21. Его лай хуже укуса

Кобылка должна быть осторожна, целуя жеребцов. Винил выросла, услышав это, а на пороге совершеннолетия она на собственном опыте убедилась, что молодые кобылы должны быть еще более осторожны при поцелуях с жеребцами. Сжав голову Тарниша, она посмотрела на его лицо, которое было довольно вялым и обвисшим. Иногда поцелуй был простым актом дружбы, по крайней мере, так было задумано, но жеребчики, а особенно жеребцы, воспринимали поцелуй как приглашение или обещание чего-то большего.

Неспособность выполнить это приглашение или обещание означала открытую дверь для неприятностей — урок, который Винил, как и многие другие, усвоила на собственном опыте. Закройте эту дверь, и кобылка или кобыла может обнаружить, что она с силой распахнута. Даже так называемые "хорошие" могли понять это неправильно, а потом и вовсе рассердиться, почувствовав, что их обидели после того, как они были "такими хорошими друзьями". Как будто это давало им право на какую-то награду, на какие-то особые привилегии, на право прийти и взять то, что им "причитается".

Зная все это, понимая все это слишком хорошо, Винил Скрэтч наклонила голову и слегка чмокнула Тарниша в губы, надеясь, что с ним все будет в порядке. Первый поцелуй не оправдал ее страха, тревоги, острого чувства женской защиты, и она повторила его. На этот раз ее губы задержались на его губах, и она вдыхала и выдыхала тот же самый воздух, которым он дышал. Хныча, она слегка потрясла его, но ничего не произошло.

— Он придет в себя, — прошептала Дэринг Ду Винил, зная, что ее слова — слабое утешение, но она все равно их произнесла. — Ты же помнишь, что сказала принцесса Селестия, что Тарниш — единорог, а не земной пони или кентавр. Его тело просто не предназначено для использования определенных магий.

Подняв голову, Винил посмотрела в глаза Дэринг Ду. Она слишком хорошо помнила тот разговор. Принцесса Селестия также сказала, что это талант Тарниша пошутил над ним напоследок, направив через него магию, к которой его тело было не приспособлено. И принцессе Селестии, и Тарнишу это показалось забавным, но Винил это совсем не рассмешило.

— Это очень неприятно, — пробормотала Дэринг Ду. — Мы тратим свет дня. Мы теряем драгоценное время, которое могли бы использовать для перевозки ценных грузов. Мне неловко даже говорить об этом, но я знаю, что мы все практичные пони, для которых выживание является приоритетом.

Чтобы успокоить Дэринг Ду, Винил кивнула, и ее подбородок прижался к морде Тарниша. Она понимала разочарование, но также понимала, что Дэринг не ведет себя как холодная, бесчувственная сука. У Дэринг была близкая и содержательная дружба с Тарнишем, настолько, что иногда Винил чувствовала ревность, которую совершенно ненавидела в себе. Она ненавидела своенравных, собственнических кобыл, которые ведут себя как невыносимые, слишком навязчивые стервы, и вот она сама становится тем, кого ненавидит.

— Вот почему я рада, что я пегаска, — прошептала Рейнбоу Дэш остальным. — Магия — это слишком сложно. Слишком много правил, слишком много вещей, которые нужно принимать во внимание, слишком много вещей, о которых нужно беспокоиться. Я выхаживала Твай после того, как она перенапряглась. — Она слегка фыркнула, прочищая нос, а затем продолжила: — Если подумать, это не так уж и отличается от того, чтобы справиться с выбывшим из строя спортсменом, и Спитфайр говорит, что у меня это неплохо получается. Я помогла Мисти Флай снова начать тренировки, когда она потянула паховую мышцу.

Поморщившись, Дэринг Ду зашипела сквозь стиснутые зубы.

— Это была ее собственная вина, она не поставила ноги в правильное положение, и когда мы все по спирали вылетали из созданного нами вихря, гравитационные силы и всасывание слишком сильно потянули некоторые ее части. — Рейнбоу, выглядевшая довольно торжественно, сжала передние копыта и уставилась на них. — Для меня это было хорошим сигналом к тому, чтобы быть внимательной и следовать всем указаниям. Когда Спитфайр говорит держать задние ноги высоко и крепко, ты держишь задние ноги высоко и крепко.

— Похоже, это не сильно отличается от того, чтобы быть единорогом, — сказала Дэринг Ду, обращаясь к Рейнбоу Дэш.

Винил подняла голову, тронутая этими словами, и, обдумав их в своей голове, увидела в них правду. Быть пегасом — это совсем другие сложности, и последствия их не менее ужасны. Она сжала Тарниша в объятьях и получила в ответ слабое содрогание. В горле Винил раздался тихий стон, когда она попыталась привлечь внимание Дэринг Ду и Рейнбоу Дэш. Но они не обращали на нее внимания, в отличие от Тарниша.

Дэринг Ду наклонилась, чтобы получше рассмотреть Тарниша, и раздался хруст и треск защитной одежды. В пещере было тепло, даже комфортно, и все они смогли снять несколько слоев, чтобы было удобнее двигаться. Винил почувствовала ободряющее поглаживание по шее и легонько встряхнула Тарниша.

— Мне приснился странный сон, — прохрипел тот, его голос звучал пересохшим и хриплым. — Меня ударили по голове или что-то в этом роде? Мне приснился странный сон, будто я — пятнадцатиметровое дерево. Я был очень зол и просто крушил все вокруг. Это был самый замечательный сон… Я убивал всех механоидов.

— Да, Тарниш, примерно так. — Рейнбоу Дэш ухмылялась, а ее голова покачивалась вверх-вниз. — Нам нужно поговорить…

Облокотившись на Винил на санях, Тарниш потягивал чай и любовался, как ему казалось, со вкусом украшенной и красивой елкой. Температура была минус семнадцати, но было солнечно, и он чувствовал, как солнечное тепло проникает сквозь его плотную защитную одежду. Он был слаб, как котенок, но это было нормально, все было хорошо, и он не собирался ни о чем беспокоиться.

Не-а.

Никаких забот.

У него была праздничная елка, которая поднимала ему настроение, и он чувствовал, что выполнил все обязанности офицера по поддержанию морального духа. В данный момент приподнятое настроение было как раз кстати, ведь Дэринг Ду и Рейнбоу Дэш напрягались от непосильного груза на санях. Впереди было еще много поездок, но Дэринг Ду настояла на том, чтобы в этот раз нагрузить их побольше, чтобы наверстать упущенное время.

В животе болезненно булькнуло, и Тарниш заподозрил, что съел недостаточно, чтобы прийти в себя. Возможно, стоило бы организовать более содержательный поход к Старушке Герти, но он не хотел, чтобы его друзья видели все эти трупы. Однако нужно было спасти много еды, а также другие, более громоздкие и тяжелые припасы, которые он не мог нести сам. Всем им, не только ему, но и двум пегасам, которые тащили по снегу больше четверти тонны веса, предстояли дни с высоким содержанием килокалорий.

Если бы только Мод была здесь, все было бы гораздо проще.

Но Мод здесь не было. Она была на другом конце света, далеко-далеко, несомненно, кормила грудью Пеббл, потому что та была прожорливым отродьем, высасывающим молоко. Его любимое отродье, существо, которое обрело форму, переработав опасную для жизни, разрушающую мир магию хаоса и помещенное в единственную утробу, достаточно сильную, чтобы вместить это. Тарниш гордился тем, что создал, и был весьма оскорблен тем, как некоторые пони испугались его милой маленькой Пеббл Пай.

— Винил, кто мы друг другу? — спросил он, устав от гнетущей тишины и звуков хрустящей снежной корки.

Ответа не последовало, но он почувствовал, как она прижалась к нему. Возможно, она тоже не знала, и если это так, то все в порядке. Если бы она захотела поговорить, она могла бы достать свою грифельную доску. Он надеялся, что она не настолько скупа на магию, чтобы отказываться от общения. Еды было достаточно… пока.

— Клауди очень, очень сердится на меня, и, кажется, я знаю почему, — сказал Тарниш Винил, его голос заглушал шарф, обмотанный вокруг морды. — Она придает большое значение супружескому матрасу, если ты понимаешь, о чем я. Мне кажется, она нас не понимает, а если честно, то и я ее не понимаю.

Винил ничего не ответила, и Тарниш вздохнул, глядя, как сани тащат по покрытому ледяной коркой снегу.

— У меня есть признание, Винил, и я надеюсь, что ты не будешь сердиться… Я запаниковал, Винил… Я запаниковал, как жеребенок, потому что Клауди буквально загнала меня в угол и не давала мне покоя. — Тарниш втянул прохладный влажный воздух сквозь слои своего толстого шерстяного шарфа.

Он на мгновение отдернул шарф, подставляя нос жгучему воздуху, и сделал глоток горячего чая, который не успел остыть на морозном воздухе. Винил ободряюще прижалась к нему, и он надеялся, что она поймет его.

— Мне тоже нужно признаться в этом Октавии… но меня больше беспокоит, как она это воспримет, — сказал Тарниш своей немой подруге. — Клауди заставляла меня приходить и уходить, я был весь на взводе, и, клянусь, мне казалось, что мне снова пять лет или что-то в этом роде. Чтобы заставить ее замолчать, я сказал ей то, что она хотела услышать. Я сказал ей, что мы вместе укладываемся в постель, но не делаем этого друг с другом. Я пытался сказать ей, что думаю, что в этом нет ничего страшного, что она слишком остро реагирует, но она просто выскочила из своей кухни и направилась на долгую прогулку.

Еще один глоток чая, вздох, и Тарниш снова заправил мордочку в шарф.

— Надеюсь, ты сможешь меня простить. Мне казалось, что говорить об этом неправильно. То, что мы делаем в нашей спальне, — это наше дело, и мне даже стыдно, что я раскрыл эту часть нашей личной жизни. Но я думаю, что Клауди считает, что я должен сделать из вас двух порядочных кобыл, и что я должен поступить правильно и жениться на вас обеих.

На этот раз Винил вздохнула, и Тарниш почувствовал, как ее уши задвигались внутри ушанки, пытаясь подняться, но не смогли.

— Мы что-то делаем не так, Винил? — спросил Тарниш и повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Через мгновение он увидел, что она покачала головой, но это его не убедило. Клауди была слишком расстроена, а Клауди была хорошей кобылой. Он доверял Клауди, потому что она была хорошей кобылой, и он жил в страхе разочаровать ее.

— Я ничего не понимаю. Мы вместе, но порознь. Я даже не знаю, как говорить об этом с другими пони, и, если честно, думаю, единственной пони, с которой я мог бы об этом поговорить, была бы принцесса Кейденс, не то чтобы я хотел раскрывать ей какие-либо подробности нашей личной жизни. — Моргнув, Тарниш почувствовал жжение от слез и поблагодарил свои очки, так как ветер сделал бы это жжение невыносимым.

— Есть много взрослых вещей, которые я до сих пор не понимаю, и я не знаю, как вы все трое меня терпите. Я не настолько взрослый, как должен быть, и я это знаю. Этот успех сделал меня безрассудным и бестолковым, и я это знаю. Я знаю это и не могу отрицать. — Боль от пустоты в желудке Тарниша усилилась, и он оттянул шарф, чтобы выпить еще чаю.

В этот момент в поле его зрения попала грифельная доска Винил, и он увидел буквы, нарисованные ярко-оранжевым мелом. Ему пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем зрение прояснилось настолько, что он смог прочитать их. От увиденных слов у него сжалось горло, и он почувствовал, что его грудь стала подрагивать.

Потому что мы любим тебя. Что бы ни случилось, мы любим тебя.