Знамение Кошмара

Солнце падёт

Этой ночью в лесу было темно. Бледный свет полумесяца едва проникал сквозь плотное переплетение ветвей, оставляя землю в гнетущем мраке. Такой же была тишина, наполняющая холодный воздух почти осязаемой тяжестью. Большинство зашедших сюда пони бродили бы бесцельно, неуверенные в выбранном направлении, всё более беспокоясь из-за неестественной тишины, но боясь нарушить её, чтобы не привлечь внимание хранителя полного безмолвия. Однако для кобылки, которая аккуратно пробиралась меж мрачными деревьями, лес был лишь местом мирного отдыха.

Юная единорожка не могла точно вспомнить, когда именно начались эти сны. Но, насколько она помнила, она бродила по лесу не реже раза в неделю и давно перестала бояться его абсолютного покоя. Более того, уже почти четыре года она только радовалась, попадая сюда. Со времени избрания почти каждый день был каскадом новых испытаний, находящихся на грани способностей единорожки. Головоломки с левитацией, требующие невероятной концентрации, заклинания, вызывающие проблемы даже у взрослых единорогов, и вопросы-вопросы-вопросы. Законы природы, логика, философия, этика, даже природа самой магии! Как бы она ни любила испытания наставницы, ей хотелось время от времени отдышаться, поэтому единорожка наслаждалась тихим покоем, что дарило её мрачное царство грёз.

Глубоко вдохнув вечный запах тумана и осени, окутывающий это место, она аккуратно шагнула навстречу дремлющим деревьям, лунный свет сиял на её серебристо-голубой гриве и фиолетовой шёрстке. Единорожка удовлетворённо вздохнула, робко переступив упавший ствол, продвигаясь к поляне, куда приходила каждый раз, оказываясь здесь. Это было прекрасное место, где можно просто лечь на землю и позволить разуму расслабиться. Она провела много ночей, наблюдая за звёздами и позволяя мыслям блуждать и замирать, где им захочется, пока сама она ожидала восхода солнца. Хотя, проснувшись, единорожка почти никогда не могла вспомнить свои размышления, она всё равно чувствовала себя морально отдохнувшей, а для пони её положения это само по себе было великой ценностью.

У неё не было определённого пути к поляне, но он и не был ей нужен. Со временем единорожка поняла: чтобы добраться туда, ей надо было лишь повернуться хвостом к луне и идти. Она не знала, сколь значимо было это действие, однако у неё были предположения, учитывая, кем именно была её наставница.

Не то чтобы единорожка не уважала луну. Та управляла приливами в реальном мире, а в этом указывала ей нужное направление, хоть этим направлением и было прочь от луны. Тем не менее луна была холодной. Луна была далёкой и бесчувственной. Временами луна казалась злобной, отказывалась давать что-то больше тусклого свечения, чтобы осветить её путь сквозь лес. Луна была важна, но кобылка больше всего любила смотреть на восход солнца со своей постели из папоротников на поляне.

Она любила смотреть, как мир медленно и мягко светлеет, пока солнце поднимается  к горизонту, любила неуклонное смягчение тёмных цветов и то, как атмосфера леса из мрачной становилась мирной и уединённой. Единорожка обожала миг, когда солнце показывалось из-за дальних холмов, окутывая её нежным теплом, так напоминающим объятия наставницы. Это имело смысл. Ведь она была ученицей, кто-то мог бы даже сказать — подопечной Солнца, и её любовь к светилу была следствием этого.

«Но, — подумала единорожка с улыбкой, — восход ещё далеко, и можно многое обдумать до его прихода».

С этой мыслью она слегка ускорила шаг. Луна была за спиной, а где-то впереди её ждала особенная поляна.

---

Тень беззвучно скользила во тьме под деревьями, видимая лишь когда проходила между ними. Перемещаясь во мгле леса, она была неслышна, будто призрак, хоть и шла с царственной осанкой и неповторимой элегантностью. Вокруг неё вилось клубящееся облако невозможно тёмного фиолетово-синего дыма, ещё больше искажая силуэт. На лице чуть выше ленивой хищной улыбки зловеще сияла пара змеиных глаз, бирюзовых, как ледяная пещера, и настолько же холодных.

«Настала эта ночь».

Тёмный аликорн не знала, сколько раз её кроткая половина проходила меж этими самыми деревьями, наблюдая, как ученица Солнца тащилась мимо с капризным видом и вялой улыбкой. Но с ходом времени становилось всё сложней не сорваться на галоп, не прорваться сквозь лес, чтобы стереть издевательскую усмешку с лица этой презренной единорожки. Её мягкая половина была иронично тверда в том, что они должны не сеять страх во снах, но освобождать от него, невзирая на то, насколько спящий заслуживал наказания. Этой же ночью… этой ночью пришла её очередь войти в мир снов, и у неё были свои планы.

Её нежная часть была стойкой, вновь и вновь отказываясь пускать в мир снов одну, но сегодня она не позволила отказать. Кобылке, с которой она делила тело, пришла пора познать, что если пони не хотят ценить красоту ночи, то следует заставить их, а если они не выказывают уважения сами, то сделать это поможет страх.

Она начнёт с этого отродья, с этой выскочки, которая в каждом сне избегала луну, стремясь к слепящему свету солнца. Аликорн никогда не могла этого понять, но какая у неё была нужда в понимании? Этой ночью пониманию будет учиться глупая единорожка. Этой ночью она выучит, кто действительно достоин поклонения, а раз она не склонилась из уважения, то будет кланяться в ужасе.

«Кроме того, — с усмешкой подумала тень, — есть сообщение, которое требуется передать, и никто не сможет доставить его лучше».

Зрачки аликорна сузились до щелей, когда она воздела глаза к бледному диску луны, и её усмешка растянулась во что-то почти звериное. Это воистину будет ночь ночей, предвестник грядущего, ночь, несущая обещание вечной тьмы. Она расправила гигантские крылья и взмыла в небеса, лунный свет блестел на клыках, оскаленных в дикой улыбке.

Пора начинать.

---

Единорожка была озадачена. Она стояла, нахмурив брови, что редко случалось в её сне, рассматривая небо перед собой. Она опустила взгляд лишь на секунду, но каким-то образом за эту секунду или кобылка успела развернуться, или луна переместилась, оказавшись перед ней. Можно было бы не заметить перемену освещения, но она заметила и теперь стояла в полном недоумении.

Единорожка могла только гадать, как часто появлялась в тёмном лесу снов, но была абсолютно уверена, что каждый раз луна всегда была на одном месте. Она меняла фазу в зависимости от недели и размер по временам года, но никогда не перемещалась. До сих пор луна верно оставалась за спиной, указывая путь. Этой же ночью она, похоже, устала от рутины. Этой ночью луна взбунтовалась.

Единорожка пожала плечами, развернулась и продолжила неторопливый бег. В конце концов, это был сон. Никто не говорил, что он должен быть абсолютно логичным или сколько-нибудь логичным вообще.

«На самом деле, — подумала она, обходя особо большое дерево, — довольно странно, что сон был настолько постоянным все эти годы. Вероятно, это был лишь вопрос времени, пока что-то…»

Мысль застыла, как и тело, когда единорожка наконец обошла гигантскую сосну. Она встала как вкопанная, не отрывая глаз от неба, наполняясь смятением и беспокойством.

Луна вновь появилась перед ней. Что ещё более странно, теперь луна казалась больше и ярче, чем была до этого. Её бледный свет освещал каждое дерево и каждый куст, но каким-то образом в промежутках между деревьями стало лишь темнее. Единорожка неуверенно рассматривала эту картину несколько минут, после чего стала медленно разворачиваться, удерживая луну в поле зрения до тех пор, пока могла. Достигнув предела гибкости, она быстро повернула голову и устремила взгляд на небо, чтобы увидеть… ничего. Луна не переместилась. Кобылка облегчённо выдохнула и усмехнулась, возобновив движение с новыми силами, намереваясь не сводить глаз с неба на случай, если луна останется непослушной. Разумеется, будучи столь сконцентрированной на небе, единорожка забыла про упавшее бревно, через которое ей недавно пришлось переступать.

Она смогла удержаться, не упав лицом в землю, но потеряла луну из виду. Минуту кобылка просто лежала, разочарованно вздыхая, на её лице проступала перекошенная улыбка. Пока она поднимала взгляд, в горле начал зарождаться смех: насколько же может раздражать что-то столь нелепое, как сон. Но, не успев покинуть рта, смех преобразился в пронзительный испуганный крик.

Он быстро утих, сменившись учащённым дыханием, в то время как она уставилась вперёд с распахнутыми глазами. Как она и подозревала, луна вновь была впереди, больше и ярче, чем когда-либо, но не это испугало её. Она могла поклясться, что на мгновение, всего на один краткий миг, она видела не луну. Нет, там было что-то совершенно иное. Что-то тёмное. Возвышающееся над ней, накрывшее своей тенью, с холодными драконьими глазами и острыми клыками, оскаленными в насмешливой улыбке. Оно моментально пропало, но кобылка была полностью уверена, что чем бы оно ни было, оно действительно было здесь.

Несколько долгих минут единорожка просто стояла, пытаясь унять нервный стук сердца. Она напомнила себе, что это всего лишь сон, повторяя эту мысль снова и снова, но так и не смогла избавиться от стеснения в груди. Злясь на собственную неспособность успокоиться, она начала бормотать.

— Это просто сон, это просто сон, — повторяла кобылка с каждым разом всё громче и громче, пока в итоге не уставилась на луну с вызовом и не закричала: — ЭТО ПРОСТО СОН!

Пока голос стихал в тяжёлом воздухе леса, её вызывающее выражение лица смягчилось во что-то напоминающее стыд, и она плюхнулась на круп, уставившись в землю. Единорожка знала, что здесь некому судить её, но всё же была смущена взрывом эмоций. Это был сон, в конце концов, а она уже не маленькая кобылка. Она – личная ученица солнца, и была разочарована, настолько перенервничав из-за чего-то, что, как она прекрасно знала, не является реальным.

Тем не менее, единорожка не могла отрицать, что сильно испугалась, и ей не хотелось повторения подобного. Очень медленно она подняла взгляд к небу. Как она и думала, луна оставалась перед ней, увеличившись ещё больше, но это всё ещё была просто луна. Как в прошлый раз, кобылка развернула тело так сильно, как только могла, и, морально подготовившись, резко повернула голову, отворачиваясь от луны. Ни луны, ни монстра не было видно.

Облегчённо вздохнув, единорожка двинулась вперёд, на этот раз используя осязательное заклинание, чтобы избегать препятствий, и не отрывая взгляд от неба. Кобылка улыбнулась —  найденное решение уже помогло ей обойти небольшой валун — и ускорилась до лёгкой рыси. Из-за выходок луны она потеряла драгоценное время душевного отдыха, и ей хотелось наверстать упущенное, насколько возможно. И, хотя она бы никогда не признала этого, у неё была странная уверенность, что на полянке она будет в безопасности от той… штуки.

С этими мыслями она побежала, полная решимости достичь своего убежища вовремя, чтобы увидеть рассвет.

---

Единорожка решила, что она совершенно не рада этому сну. Ей казалось, что она бродит по лесу уже много часов, намного больше, чем когда-либо требовалось для достижения особой полянки, и, хоть это и был сон, она ощущала, что усталость из-за долгой прогулки и поддержания осязательного заклинания начинает себя проявлять. Луна больше не оказывалась перед ней, за что она была благодарна, но в то же время кобылка начинала нервничать из-за нахождения светила за спиной. Чем дольше она шла, тем больше чувствовала, что подставляет спину охотящемуся зверю.

Атмосфера леса также не помогала расслабиться. Тяжёлая тишина, которую она так ценила раньше, теперь казалась зловещей. Молчание окружало её, будто тьма непроницаемым полотном, скрывала любого кто мог бы таиться в её глубине. Единорожка не раз останавливалась и вслушивалась, надеясь и в тоже время боясь услышать чужое дыхание. Но ничего не было слышно, и она продолжала путь, дрожа и прерывисто дыша.

Кобылка больше не притворялась, что хочет достигнуть поляны, чтобы развеяться. Сон или нет, но лес ощущался чем-то дурным, и чем более неприветливым он становился, тем больше она утверждалась в мысли, что будет спасена, достигнув поляны. Та была её убежищем, местом мирного размышления и расслабления, она просто не могла представить, что нечто вредоносное может настигнуть её там.

«Но ты ещё не добралась, — напомнила она себе, — нет смысла в…»

Поблизости треснула ветка, и единорожка тут же оцепенела. Она чувствовала, что её глаза распахиваются, а похожее на холод ощущение пронзает её конечности. Медленно, очень медленно, она обернулась, выискивая во тьме что-то чуждое. Ничего не увидев, она зажгла рог, творя заклинание, должное явить ей любое существо, таящееся в тенях. Ничего. Прекратив неосознанно задерживать дыхание, кобылка встряхнулась и снова взглянула вперёд, лишь чтобы отшатнуться от того, что ожидало её.

Луна, неожиданно полная, яркая, больше, чем она когда-нибудь видела, висела ровно над головой и светила только на неё, словно гигантский фонарь. Её бледные лучи освещали участок вокруг неё, словно обнажая единорожку, она ощутила всплеск первобытного страха: реакция добычи, таящаяся глубоко в разуме любого пони, с криком вырвалась на поверхность. Кобылка застыла. Луна парализовала её как взгляд голодного хищника, и, когда первая из множества мурашек пробежала по её спине, единорожка услышала смех.

Сначала он был тихим: хихиканье, доносящееся, казалось, из каждой тени, усиливающееся с каждым ударом бешено бьющегося сердца единорожки. Невероятным усилием она оторвала взгляд от луны, судорожно ища источник усиливающегося смеха, но за пятном лунного света тьма была непроницаема. Заставив себя сконцентрироваться, единорожка выпустила ещё одно поисковое заклинание только чтобы обнаружить, что её магия не может покинуть столб лунного света. В смехе появились острые нотки злорадства, и он продолжил усиливаться. За несколько секунд смех заполнил весь мир, само небо звенело в жестоком надменном веселье.

Собрав остатки сил, кобылка попыталась храбро воскликнуть: «Кто здесь?!». К её разочарованию, голос оказался слабым и испуганным, звучащим скорее как мольба, нежели требование, и небеса продолжили насмехаться над ней с ясно зазвучавшим в смехе безумием.

Затем внезапно всё смолкло.

Единорожка, оглушённая неожиданной тишиной и собственным стучащим сердцем, медленно осматривала окружающую тьму, отчаянно пытаясь увидеть мучителя, хотя бы с целью остановить вереницу ужасов, порождаемых её же разумом. Казалось, что её кровь медленно стынет, она не могла остановить дрожь, ощущаемую каждой клеточкой тела. Всё же кобылка изо всех сил старалась игнорировать это, сосредоточившись на поиске того, что испытывало столько счастья из-за её страха.

«Я найду тебя, — молчаливо поклялась она, — и когда это случится, я покажу, что это МОЙ мир грёз».

Тут же единорожка ощутила, как крыло, бархатное и столь холодное, что она не могла даже вздохнуть, накрыло спину. Она напряглась, застывшая в беззвучном крике, когда голос, одновременно страстный и надменный, прошептал прямо в ухо:

— Неужели?

С гримасой ужаса кобылка заставила себя оглянуться, надеясь, что готова наконец увидеть существо, отравившее её сон. Её глаза медленно поднялись, узрев… пустоту. Единорожка даже не заметила, как ледяной шёлк крыла со спины пропал. Она застонала от страха и безысходности и начала поворачиваться вперёд, чтобы осмотреть тьму там.

— И как же? — мурлыкнул голос из-за спины.

Единорожка никогда в жизни не поворачивалась быстрее, но этого всё ещё было недостаточно, чтобы поймать говорящего.

— Что же ты сделаешь, солнцепоклонница, — насмехался голос справа.

— Что ты можешь сделать, рабыня дня? — издевательски прозвучало из-за спины, стоило ей только начать поворачиваться.

— Твоя прелестная принцесса научила тебя хоть ЧЕМУ-НИБУДЬ, — кобылка посмотрела направо, а затем резко обернулась, — что может помочь тебе?

Единорожка вновь обнаружила себя наедине с луной и вернувшимся смехом. Раздражение пересилило страх, она сжала зубы и выпалила:

— Это всего лишь сон… Возможно, я ничего не могу сделать с тобой, — она усмехнулась. —  Но что можешь сделать ты, кроме как нагнать страха?

Голос захихикал ещё довольней:

— О, это лишь прелюдия того ужаса, что я приготовила для тебя, моя дорогая кобылка. Однако, — деловито произнёс голос, — если страх начинает докучать, как тебе такое?

Единорожка взвизгнула, когда чудовищная боль пронзила её рог. Она упала на землю, извиваясь, нервы пылали, как будто кость окунули в ледяную кислоту. Казалось, часы, но на самом деле не дольше нескольких секунд кобылка могла лишь извиваться и кричать, находясь в такой агонии, что не было сил даже на мольбу.

Со временем боль стихла, оставив её лежать, дрожащую, со слезами на щеках. Была минута тишины, нарушаемая только неровными вздохами единорожки, пока полный веселья голос не спросил:

— Что ты там говорила?

Единорожка издала приглушённый всхлип, затем неуверенно встала на копыта и проскулила:

— Что ты хочешь от меня?

— Ага! — воскликнул удовлетворённо звучащий голос. — Вот вопрос, которого я ожидала. Что я хочу… Я хочу многого, моя дорогая кобылка. Хочу, чтобы пони осознали порочность своего взгляда на мир. Хочу, чтобы жители Эквестрии узрели солнце таким, какое оно есть на самом деле: яркая штука, лишь слепящая глаза и иссушающая плоть. Но больше всего я хочу, чтобы земля купалась в нежном свете луны до скончания времён. Однако прямо сейчас…

Голос, наполнился весёлой злобой.

— Я хочу, чтобы ты узнала о своих преступлениях и была справедливо наказана за них.

— Каких преступлениях? — слабо спросила единорожка, ещё не оправившись от боли, чтобы негодовать.

— Ты отказалась от луны и звёзд, — раздался ответ. — Годами ты слепо следовала за днём, отвергая ночь и всё великолепие, принадлежащее лишь ей. Даже в этом ночном лесу твоих снов ты всегда отворачивалась от величия луны, и ради чего?

Голос прервался, а возобновившись, зазвучал с оттенком едва различимого, но ужасного гнева:

— Чтобы найти место, где ты могла бы наслаждаться восходом солнца. Ты отворачивалась от луны и всех чудес, к которым она могла привести тебя, чтобы найти место, где сможешь увидеть, как ночь умирает. Вот твои преступления, кобылка, и они воистину тяжки.

К этому времени единорожка оправилась достаточно, чтобы почувствовать злость на столь нелепую идею. От обвинения в этом “проступке” восстало её чувство справедливости, не говоря уже о том, что эти “преступления” не были даже наказуемы. Капля силы вернулась в её голос, когда она возразила:

— Когда хоть что-то из этого стало преступлением?

— Когда я так объявила, кобылка, — ответил голос, будто это было самой очевидной вещью во всём мире. — Я заявила, что пренебрежение ночью — преступление, и ты будешь соблюдать этот закон.

Единорожка вызывающе расправила плечи.

— Только принцесса может объявить новый закон.

— Я превыше твоей жалкой принцессы солнца, моя глупая кобылка, ведь разве императрица не важней принцессы? — пришёл снисходительный ответ, затем голос стал довольно угрожающим, продолжив: — Ты ступила на опасную почву, кобылка. Не испытывай меня.

Оскорбление Селестии вымело все мысли о самосохранении из разума единорожки и, сделав шаг вперёд, она прокричала:

— Никто не превыше принцессы Селестии! Она дарует солнце и день! Она победила Дискорда и заточила его в камне! Она принесла гармонию и надежду в Эквестрию! Она лучшая пони из когда-либо живших в этом мире, никто иной не мог бы сделать подобного!

Повисло затяжное молчание, а когда голос заговорил вновь, кобылка ПОЧУВСТВОВАЛА бурлящую в нём ярость.

— Ты говоришь, Селестия сделала всё это. Говоришь, будто это её и только её заслуги. Ты... ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ, СОПЛЯЧКА! — прорычал голос, и единорожка почти отступила перед тем, как парировать:

— Я знаю, что чем бы ты ни была, ты даже не показываешь своё лицо. Какая императрица боится показаться?

Послышался тихий смешок, и с равными долями веселья и ненависти голос произнёс:

— Осторожней со своими желаниями, моя глупая-глупая кобылка. Ведь они могут исполниться.

Ободрённая тем, что вывела из себя своего мучителя, единорожка насмешливо фыркнула и ответила:

— Хотелось бы. Предполагая, конечно, что ты спо…

Её насмешка оказалась прервана, когда тьма взорвалась, ринувшись вперёд и подбросив кобылку в воздух, будто куклу. Она тяжело приземлилась на землю, сбив дыхание, а облако фиолетового дыма вилось вокруг неё, затмевая лунный свет. Глаза единорожки застыли на возникающем пред ней существе, она почувствовала, как её зрачки сжимаются в точки, когда лицо, которое она видела мельком, показалось из дыма.

Те же холодные змеиные глаза, искрящиеся злобным весельем. То же крупное, высокое тело, которое вполне может быть больше самой Селестии. Те же острые клыки, блестящие в слегка безумной акульей улыбке. И тот же всепоглощающий ужас накрыл единорожку, когда чёрный аликорн слегка наклонилась к ней и прошептала сквозь плотно сжатые зубы:

— Беги, кобылка, беги.

---

Единорожка впервые в жизни была настолько измучена. Её лёгкие горели, а ноги налились свинцом почти час назад. Единственное, что удерживало её на ногах, был чистый, питаемый страхом адреналин, но даже он начинал иссякать.

Она знала, что вскоре её тело просто прекратит подчиняться и рухнет.

Затем кобылка услышала смех позади, и все мысли, кроме «бежать быстрее», оказались стерты из головы новой волной ужаса.

Ей была неизвестно, сколько длилась эта погоня. Единорожка знала, что преследователь играл с ней, но при каждой попытке заставить себя сразиться с чёрным аликорном, первый же взгляд вызывал дрожь вдоль позвоночника и единорожка продолжала бежать изо всех сил.

Во время бега она получила не один десяток порезов и синяков, падала достаточно часто, чтобы потерять счёт, и разбила о камень одно из передних копыт. Но как бы сильно всё не болело, она легко преодолевала боль, стоило лишь увидеть эти ледяные глаза и услышать торжествующий смех.

— Ха! — хищно оскалилась охотница, внезапно выпрыгнув из-за дерева слева от единорожки. Та резко отскочила, едва уклонившись от чёрного копыта, но почувствовала острый болезненный рывок и оглянулась, чтобы увидеть ликующе рычащего аликорна, клыки которой сжимали волосы из хвоста кобылки.

«Слишком близко, некуда бежать, спасения нет!» — панически крутилось в голове единорожки, когда она вновь ринулась вперёд. Она крутила головой во все стороны, отчаянно пытаясь в этот раз заметить своего преследователя раньше, и вдруг увидела очень знакомую прореху в стене деревьев.

«Моя полянка», — вяло подумала она, — «Моя… МОЯ ПОЛЯНКА!»

Крошечная отчаянная надежда зародилась в сердце.

«Будет ли там безопасно? Неважно, нигде нет спасения, это последний шанс, Я ДОЛЖНА ДОБРАТЬСЯ ТУДА!»

Единорожка метнулась из последних сил, сражаясь с отяжелевшими конечностями за каждую крупицу скорости. Сердце, казалось, стучало прямо в горле, когда полянка стала ближе. Кобылка сжала зубы: её зрение начало расплываться, но она уже видела лежанку из папоротников, на которой так часто отдыхала до этой ужасной ночи.

Облако дыма вырвалось промеж двух деревьев словно гейзер, почти моментально собравшись в чёрную преследовательницу. Она оскалила клыки в триумфе, занося копыто, чтобы раздавить единорожку как надоедливое насекомое.

Не успевая уклониться, кобылка поддалась инстинктам. Закрыв глаза, она окунулась в поток внутренней магии так глубоко, как могла. Изумрудный свет поглотил её рог и вырвался наружу в мгновение ока. Вспышка магически призванного солнечного света ярко осветила лес, наградой единорожке стал крик агонии, исторгнутый её преследовательницей. Распахнув глаза, кобылка, пригнувшись, проскочила под ногой аликорна, содрогаясь от холода, пробежала сквозь дымчатую гриву и, наконец, прыгнув через прореху в деревьях, упала на клочок знакомой мягкой травы.

Она обернулась, ожидая увидеть, что хищник прыгнул за ней или, по крайней мере, находится на краю поляны, но не увидела ничего. Чёрный аликорн полностью пропала, причём не в одиночестве. Сопровождавший её холод, предчувствие беды, странная луна — всё исчезло. Вместо них были глубокая мирная тишина и надёжная, неподвижная луна, к которым молодая единорожка так привыкла.

Несколько долгих минут она просто сидела и смотрела, боясь уловки, не в силах поверить, что кошмар закончился. Но кобылка заметила, что воздух стал ярче, и, увидев тёплый свет из-за горизонта, позволила себе поверить.

«Я смогла. Я сбежала. Я в безопасности, и скоро взойдёт солнце».

Горячие слёзы покатились по щекам, она дотащила своё измученное тело до подстилки из папоротников и рухнула, рыдая от облегчения. Пока восточное небо становилось светлей, единорожка плакала и смеялась, избавляясь от накопившегося ужаса последних часов. Она почувствовала невероятное счастье, а слёзы стали радостными, когда краешек солнца выглянул из-за гор и занял своё законное место, короновав деревья и окутав её светом и теплом.

«Всё наконец-то закончилось, — думала она, с трудом поднимаясь на ноги. — Солнце взошло, и я проснусь в любу…»

Внезапно послышался хруст ломающегося дерева, и тут же невидимая сила сбила пони с ног и отбросила на другой край поляны. Она приземлилась лицом вниз, со звоном в ушах и едва не потеряв сознание. Единорожка устало приподняла голову, пытаясь понять, что случилось, но была слишком ошеломлена, чтобы хоть как-то осознать увиденное.

Когда зрение сфокусировалось, она заметила плотный золотой туман, опустившийся на её поляну. Поморщившись, единорожка повернула голову: с неба то и дело падали ветки и щепки. Откашлявшись, она поняла, что туман — это пыль, освещаемая солнцем. Контуженная кобылка нахмурилась, но вдруг заметила движение. Она всмотрелась внимательней, и ужас перекосил её лицо: всё стало очевидно с чудовищной точностью.

Из прорехи, образованной двумя раздробленными деревьями, выступил гибкий высокий силуэт чёрного аликорна, чьи злобные глаза ярко сияли даже сквозь тучу пыли. Грива клубилась вокруг как дым, окрашивая золотое облако в цвет грязной бронзы. С каждым шагом температура падала, словно само присутствие аликорна вытягивало тепло из мира. Она шла медленно, уверенно, пока не остановилась, глядя с лёгкой торжествующей усмешкой на дрожащую у её копыт единорожку.

— У тебя никогда не было шанса сбежать, моя милая кобылка, — мягко прошептала она, — но я впечатлена твоим последним заклинанием.

Аликорн подняла глаза, устремив взгляд вдаль.

— Созданный магией солнечный свет… лишь единицам подвластно такое заклинание, — она вновь взглянула на единорожку. — Ты впервые смогла сотворить его, не так ли?

Единорожка, более не в силах бежать или сопротивляться, просто кивнула.

Аликорн кивнула в ответ:

— Неплохо. Когда это закончится, тебе стоит использовать его при каждой возможности, — она серьёзно посмотрела на единорожку. — В конце концов, вскоре подобные заклинания будут караться изгнанием. В лучшем случае.

— Почему ты не поймала меня раньше? — заплакала единорожка. — Почему ты просто не сделала, что бы ты ни собиралась делать сейчас, сразу?

Через несколько секунд тишины последовал ответ:

— Тогда у тебя ещё была надежда, а лучший способ избавиться от неё — дать ей исполниться, дать насладиться ей, а затем отнять. Видишь ли, в моём плане нет места твоей надежде.

Аликорн повернула голову навстречу солнцу, а её грива подхватила единорожку за подбородок и заставила сделать то же самое. Пока они смотрели, золотой круг начал становиться красным, окрашивая воздух багрянцем, а свет стал увядать.

— Ты видишь это, милая? Видишь, насколько солнце бессильно? Его вялость, его беспечную беззаботность?

Аликорн посмотрела напуганной единорожке прямо в глаза.

— Оно не достойно любви и поклонения, в которых купается, поэтому я свергну его, дабы никогда более его безразличный свет не пал на Эквестрию.

Во время этой речи свет продолжал гаснуть, сначала оставив двух пони в сумраке, а затем единственным, что единорожка могла видеть, остались холодные светящиеся глаза её мучителя.

— Солнце падёт, моя дорогая кобылка. И ночь будет править вечно. Это неминуемо.

Единорожка уставилась в ледяные безразличные глаза с выражением отчаяния на лице и прошептала одно молящее слово:

— Нет…

Взгляд аликорна стал твёрже, над ними проявилось ночное небо и луна осветила жестокую ухмылку.

— Я бы на твоём месте не волновалась о солнце, моя маленькая пони, — её рог зажёгся, и синяя аура окружила единорожку, заставляя беспомощно смотреть в глаза пленителя. — У меня есть сообщение для принцессы солнца, но чтобы она полностью осознала его, сообщение должно быть доставлено кем-то, о ком она действительно заботится.

Дымчатая грива аликорна начала обвиваться вокруг единорожки, окружая пони сковывающей пеленой и скрывая всё, кроме жестокого лица победительницы. Глаза монстра вонзились в жертву, горя злобой и безумием.

— Приготовься, моя маленькая кобылка, ибо пришёл твой последний закат, а истинный кошмар только начинается.

---

Селестия распахнула глаза. Она поднялась с постели одним движением, остатки сонливости были изгнаны всепоглощающей зловещей мыслью: «Что-то случилось».

Будто ответ раздался неистовый стук в дверь.

— Ваше величество! — раздался приглушённый голос. — Вы не спите? Ваше величество!

Рог Селестии вспыхнул, и огромные двери спальни распахнулись. Вбежал один из стражей, от его обычно невозмутимого  поведения не осталось и следа.

— Ваше величество! С вашей ученицей что-то стряслось! Наши попытки помочь не принесли результата, я боюсь, ей требуется…

Остаток речи стража остался тайной для Селестии, так как она мгновенно телепортировалась прямо в комнату ученицы. Первой реакцией принцессы была попытка отшатнуться, как только её ушей достиг громкий пронзительный крик. Взяв себя в копыта, она смотрела на открывшуюся сцену.

Её ученица, Морнинг Глори, прижималась к спинке кровати как загнанное животное. Её фиолетовая с проблесками серебра шёрстка была покрыта потом, а изумрудные глаза смотрели в никуда. Этот крик был хорошо знаком Селестии, но не был слышим со времён бесчинств короля Сомбры. Это был вопль чистого затмевающего разум ужаса, того, что сметает даже намёки на мысли и разрушает саму душу. Крик её ученицы заставил Селестию содрогнуться. Она должна была действовать.

Аликорн прошла мимо замкового врача и двух служанок, которые пытались успокоить бедную кобылку, и села на кровать, заставив Морнинг Глори издать очередной студящий кровь вопль.

— Морнинг Глори, слышишь ли ты меня? — позвала Селестия, и на мгновение крик единорожки прекратился и её взгляд стал осознанным. Однако покой продлился лишь секунду, затем отчаянье присоединилось к страху в глазах кобылки, и она начала рыдать:

— Нет-нет-нет, прошу, НЕ-Е-ЕТ!

Слёзы лились по её щекам, пока единорожка раскачивалась вперёд-назад, умоляя остановиться незримого мучителя.

— Нет, НЕТ!

— Морнинг Глори! — прокричала Селестия, пытаясь быть услышанной сквозь крики кобылки. —  Успокойся, Морнинг Глори, ты в безопасности! Ты в замке! Ничто не может навредить тебе здесь! Глори!

Селестия пыталась докричаться до запуганной ученицы, но все попытки утешения были безуспешны.

Селестия обернулась к доктору, который только растерянно покачал головой, а после зажгла рог и попробовала обнаружить магию. Дрожащая единорожка покрылась янтарным светом, и Селестия закрыла глаза, концентрируясь на поиске тёмного заклинания, которое наверняка и было причиной происходящего. Но, несмотря на все усилия, она видела лишь магию ученицы, которая и так была заблокирована ужасом самой кобылки.

Поняв бесполезность магии, Селестия обернулась на замковых слуг.

— Мы рассчитываем на ваше благоразумие, — властно произнесла она перед тем как вскарабкаться на кровать и наклониться, глядя в глаза напуганной ученице.

— Морнинг Глори, — прошептала принцесса, нежно касаясь плеча кобылки крылом, — послушай меня. Ты в безопасности. Я здесь, и я обещаю, никто не причинит тебе вреда, пока я рядом.

Селестия наклонилась и ткнулась носом в единорожку, зашептав:

— Всё в порядке, всё в порядке.

Единорожка обняла её за шею, цепляясь как за спасательный круг, и, хотя плач продолжался, умоляющие отрицания затихли. Селестия обняла кобылку крыльями, успокаивающе шепча и давая той выплакаться. Со временем та затихла, и аликорн уложила её на кровать.

— Нет, не в порядке, принцесса, — прохрипела единорожка, поразив Селестию и заставив её отодвинуться, чтобы увидеть лицо ученицы. Увиденное было, возможно, даже хуже ужаса, царившего там ранее.

Взгляд кобылки был абсолютно пуст. Пропали те искорки любопытства и творческая энергия, которые изначально привлекли внимание Селестии, вместо них была лишь поглотившая всё пустота. Такую усталость принцесса больше привыкла видеть у ветеранов войны, и узреть её на лице своей ученицы было невыразимо жутко. Селестия неуверенно спросила:

— О чём ты?

Кобылка тяжело вздохнула и произнесла:

— Надежды нет, принцесса. Я видела это. Я видела грядущее. Она идёт за вами, принцесса. Она идёт за вами, и никто её не остановит, — единорожка устало выдохнула. — Я видела, что она сотворит, я знаю –— её ничто не остановит.

Кобылка уставилась на Селестию полным жалости взглядом, новые потоки слёз начали литься по её щекам.

— Для вас нет надежды, принцесса. Я хотела бы вам помочь, но надежды нет; если я попытаюсь, будет только больней, когда она придёт, — проскулила единорожка перед тем, как внезапно упасть, словно слова вытянули из неё последние силы. Пока её веки медленно закрывались, она выдохнула:

— Солнце падёт…

И провалилась в судорожный тяжёлый сон.

Долгое время Селестия смотрела на спящую ученицу, обдумывая услышанное. Как бы она ни хотела услышать больше, она бы скорее сразилась с гидрой, чем позволила ученице вытерпеть сегодня что-то ещё. С помощью телекинеза она накрыла единорожку одеялом и повернулась к остальным.

— Внимательно следи за ней, — обратилась принцесса к доктору, — и пошли за нами, как только что-то изменится. Мы окажем помощь при первой возможности.

Она достигла двери, когда услышала, как одна из служанок прошептала другой:

— Интересно, что бы об этом подумала знать? Как неприлично!

Селестия обернулась и посмотрела служанке прямо в глаза, та увяла под силой взгляда.

— Сие не имеет значения, горничная. Знати здесь нет, а если они найдут проблему в нашем использовании низкого эквийского и утешающих объятьях для паникующей кобылки, то мы любезно пригласим их налягнуться с вершины горы Единения, — она подождала пока слуги ахнут, услышав такую вульгарность, и продолжила. — Как было сказано, мы рассчитываем на ваше благоразумие. Оставайтесь верны клятвам, все трое, и позаботьтесь о кобылке.

Напоследок взглянув на любимую ученицу, Селестия вышла из комнаты и направилась к сестре.

---

Луна очнулась в коридоре, ведущем к её покоям, и сжала зубы от раскалывающей голову боли. Что-то произошло после того, как она покинула свой вечно пустой “Ночной двор”. Хоть принцесса не могла вспомнить, что именно случилось, но она явно понесла тяжёлые потери. Всё тело болело, словно при лихорадке, а в черепе пульсировала боль и тревожащая лёгкость, которую она не могла объяснить. Также у Луны имелось чёткое ощущение, что случилось нечто ужасное: о последних часах у неё были лишь обрывочные воспоминания, но было в них что-то, вызывающее дрожь.

Аликорн закрыла глаза, вспоминая произошедшее после выхода из тронного зала. Она твёрдо помнила, как выходит в сад, но после этого всё становилось не столь очевидным. Принцесса была уверена, что провела какое-то время в мире снов и то, что она смогла вспомнить, её взволновало. Это были… вина и беспомощность. Луна чувствовала, что проиграла в чём-то важном, но никак не могла понять, в чём именно.

— Сестра! — Луна подскочила от крика и, обернувшись, увидела спешащую к ней Селестию. Принцесса ночи осторожно развернулась и, убрав с лица эмоции, ответила:

— Да, сестра?

Селестия посмотрела на неё с беспокойством и спросила:

— Ты в порядке, Луна?

Принцесса подумывала солгать, но решила не делать этого.

— Я не уверена, Селестия. Что-то случилось в мире снов. Не знаю, что именно, но я никогда не испытывала подобного. Я мало что помню, но… верю, что была повержена, сестра. Не могу быть уверенной, но мне кажется, что я проиграла, — её глаза опустились от стыда признания, а когда она посмотрела обратно, то увидела в выражении Селестии мрачное подтверждение.

— Что случилось? – пробормотала Луна.

Селестия глубоко выдохнула.

— Моя ученица проснулась с криком, она себя не контролировала. Когда я попыталась успокоить её, ситуация только ухудшилась и она стала молить «Нет-нет-нет». Я смогла утешить её, но, честно говоря, её покой напугал меня больше криков, — лицо принцессы посуровело, что, как Луна знала, было признаком сдерживаемых слёз. — Ты помнишь, как кристальные пони выглядели перед поражением Сомбры? Помнишь пустоту в их глазах?

Слеза прокатилась по щеке Селестии.

— Та же пустота была в глазах моей ученицы.

Луна мрачно кивнула, пытаясь скрыть отвращение. Хоть она и не любила Морнинг Глори, но такого отчаянья она бы не пожелала никому.

— Что-то ещё?

Селестия кивнула, глядя вдаль.

— Глори сказала, что «она» идёт за мной. Что нет надежды её остановить, — принцесса уставилась в пол. —  Снова проваливаясь в сон, она произнесла «солнце падёт». У тебя есть какие-нибудь мысли?

Неизмеримым усилием воли Луна не показала поразивший её шок. У неё возникло ужасное подозрение, но пока лучше было оставить его при себе.

— Я не уверена, сестра, но немедленно начну расследование.

— Прошу тебя, — ответила Селестия. — Я не обнаружила влияющих на мою ученицу заклинаний, но если виновна магия снов, то в этом может быть смысл. Боюсь, кошмар вторгся в мир снов и, если это так, то твой долг остановить его. Никто иной не сможет.

Луна ненавидела, когда ей указывали, что является её долгом, но сдержала язвительное возражение и приняла решительный вид.

— Да будет так.

Сказав это, ночная принцесса продолжила путь в свои покои, в тайне страшась того, что ждёт её впереди.

— Луна, — услышала она голос сестры и, обернувшись, поймала взволнованный взгляд Селестии.

Возникла недолгая пауза, после которой Селестия пробормотала:

— Пожалуйста, будь осторожна.

Луна поборола приступ необъяснимой вины и кивнула Селестии.

— Буду. Доброй ночи, сестра.

— Доброй ночи, Луна.

Луна сумела удержать себя в копытах, пока не добралась до своих покоев. В тот же миг, как закрылась дверь, она осела на пол, сдерживая слёзы и смотря на испуганное, неверящее отражение в зеркале.

— Не может быть, — робко прошептала она. — Она не может сделать это. Не со мной. Не с нами.

Принцесса рассеянно посмотрела на пол.

— Но что, если может?

Луна повернула голову, глядя в направлении покоев Селестии.

— О, сестра, — прошептала она, — с тех пор, как мы стали теми, кем должны были, я сражалась с кошмарами. От безумных миров Дискорда до сотворённых Сомброй клеток ужаса. Я сражалась со всеми, и каждый раз я побеждала. Но сейчас…

Она медленно обернулась к зеркалу, смотря в свои глаза, впервые задумавшись, что же в действительности таилось внутри.

— Сейчас я боюсь, что худшим кошмаром из всех… могу оказаться я.