Весеннее обострение
Глава 11
— Нам нужен ночник, — сказал Копперквик Баттермилк, сидевшей с ним за столом. — Когда я встал сегодня утром, было темно, и Эсме чуть не сошла с ума. Когда я затащил ее в ванную, она была в порядке, но я не хочу искушать судьбу. Ты же помнишь, что происходило в прошлые разы, когда она сходила с ума…
Больше ничего говорить не пришлось, и Баттермилк кивнула в ответ. Срывов Эсмеральды следовало бояться и опасаться, и это не было преувеличением. Она могла плакать часами, доводя себя до изнеможения или, что еще хуже, до обезвоживания. Один из таких случаев привел к тому, что она попала в больницу, и все это произвело на Копперквика сильное впечатление. У его дочери были проблемы, проблемы с развитием; это было плохо, потому что его дочь страдала, но также и хорошо, потому что эти проблемы с развитием были диагностированы и определены, а значит, ее матери, Сьело дель Эсте — причине и источнику этих проблем — будет гораздо труднее вернуть опекунство, если до этого дойдет.
— Теперь мы — это мы, не так ли? — спросила Баттермилк и сделала паузу в поглощении пшеничного солода. — Я думала об этом вчера вечером, когда ты уснул. Именно поэтому я заставила себя прихорашиваться вместе с тобой в комнате, хотя мне это было неприятно. Я долго лежала без сна, размышляя о том, что я глубоко увлечена жеребцом, у которого есть маленькая дочь, называющая меня мамой, и думала о многих вещах, которые меня беспокоят.
Когда Эсмеральда буркнула, Копперквик навострила уши, но, похоже, она была довольна тем, что играла со своими мягкими игрушками. В данный момент она тискала свой баклажан и болтала с морковкой… по крайней мере, так показалось. Трудно было сказать. Облизав губы, он заглянул в глаза Баттермилк, чтобы лучше понять ее настроение.
— Поскольку Эсмеральда так беспокойна, я стала вовлечена. Втянулась. Уйти — это то, что я просто не могу сделать. Это раздавит ее… и тебя тоже, но Эсме особенно, после того, как она перенесла все те издевательства, которые происходили под копытами ее матери, и затем, наконец, образовала связь со мной, если я разорву эту связь, я основательно разрушу жизнь другого пони. Она уже пострадала, но она может исцелиться. Но если я уйду сейчас, в самый разгар процесса ее исцеления… Это не давало мне покоя прошлой ночью. Я не могла заснуть. Я просто лежала и смотрела в потолок довольно долго.
— Однажды ночью у меня был похожий момент осознания… — Копперквик обнаружил, что больше не может смотреть Баттермилк в глаза, поэтому вместо этого он уставился в свою миску с кашей. В пшенном солоде был шоколад, изюм, корица, и в целом это было очень вкусно. В моем мозгу словно возникла связь: — Я теперь отец. — И вот так я не мог заснуть. Я лежал без сна в особенно тяжелом состоянии и думал о том, как сильно я все это испорчу. В ту ночь мне приснился кошмарный сон, как маленькую Эсми, уже повзрослевшую, заперли в санатории для душевнобольных, и во всем виноват я.
А потом, как бы между прочим, добавил:
— Я даже не могу сказать, становится ли ей лучше, иногда я беспокоюсь…
— На все нужно время, Коппер, и я думаю, что ей становится лучше. Ты должен быть терпеливым.
— Я не могу быть терпеливым. — Подняв голову, он посмотрел в глаза сидящей напротив него пегаски. Когда он заговорил, то обнаружил, что ему трудно сдержать голос и приходится бороться с нахлынувшими эмоциями. — Это ожидание убивает меня. Я должен знать, что с ней все в порядке. — Изменив тон и глубину голоса, он начал пересказывать все, что было сказано в тот ужасный день, и подражать доктору. — Очень жаль, мистер Квик, но, похоже, ваша дочь подверглась значительному пренебрежению и эмоциональному насилию. Мы еще проводим некоторые тесты, но, похоже, у вашей дочери есть некоторые отклонения в развитии. Очевидно, она получила какую-то ужасную эмоциональную травму в тот момент, когда была наиболее уязвима. Мне ужасно, ужасно жаль…
— Коппер, остановись. Остановись сейчас же, пока ты не накрутил себя…
— Я уже на взводе, — сказал он, выплевывая слова громким шепотом. — Нарушения развития, Баттермилк. Это довольно громко сказано, ты не находишь? — Когда слезы стали невыносимыми, он снова уставился в свою миску, вздрогнул, а затем уселся на пол, почти задыхаясь. Вспоминать тот день в больнице Плачущей Сестры было невыносимо, и он чувствовал настоящую, физическую боль в своих внутренностях.
— Ты возьмешь себя в копыта и займешься книгами. А я присмотрю за Эмсе и займусь взбиванием масла. — Голос Баттермилк был твердым, властным, но в то же время нежным и полным ласки. — Как только ты закончишь заниматься, мы сделаем что-нибудь приятное. Вместе. Я еще не знаю, что именно.
— Хорошо. — Копперквик вздохнул, и его холка опустилась, а все тело обмякло. — Держать себя в копытах. Я могу это сделать, я думаю. — Он сделал глубокий вдох, задержал его на некоторое время, а затем с шумом выдохнул. Навострив уши, он напомнил себе, что отстаивает идею социальных реформ не только для своей дочери, но и для жеребят и неблагополучных родителей повсюду.
Однако вздрагивания от этого не прекратились.
Возможно, он нуждался в психологической помощи.
— Коппер! — Баттермилк ворвалась через заднюю дверь на кухню почти выдохшейся. — Коппер! Ты должен посмотреть на это! Ты не поверишь, что произошло! Смотри, Коппер! — Взмахнув крыльями, она влетела на кухню с Эсмеральдой, надежно держащейся в своей жеребячьей перевязи, и через открытую заднюю дверь подул теплый, приятный ветерок.
Мгновение спустя через заднюю дверь в кухню галопом вбежала Баттер Фадж с обеспокоенным выражением лица, возможно, потому, что она не понимала, что происходит. Копперквик поднял голову от своей книги, потер глаза передней ногой, а затем посмотрел на газету, когда Баттермилк бросила ее на стол перед ним.
СКАНДАЛ ПОТРЯС СУДЕБНЫЙ ОКРУГ!
— Это… — начал было говорить Копперквик, но так и не успел закончить.
— Да, это тот самый судья, который должен вести ваше предварительное судебное заседание! — Баттермилк была громкой, взволнованной, но не совсем кричала. Она приземлилась рядом с Копперквиком, встала на пол и стала тыкать в изображение пони на первой странице газеты. — Судья Хэви Гэвел, пони, специализирующийся на семейных делах и выступающий за принятие карательных законов против жеребцов, был уличен в том, что у него было более дюжины незаконнорожденных жеребят. Он спал с кобылами в обмен на вынесение более суровых и жестких приговоров непутевым отцам и мужьям.
— Он должен был быть защитником простых кобыл, — сказала Баттер Фадж, стоя в ошеломлении и явно пребывая в шоке. — И проклятьем для мужей-бабников повсюду. Как… как он… как это могло случиться? — Кобыла стояла с открытым ртом, и казалось, что ей трудно даже моргнуть.
Копперквик тоже с трудом воспринимал происходящее. Больничный счет, который ему прислали, так называемая карательная мера, этот закон был введен в правовую систему благодаря этому судье, этому поборнику справедливости. Он почувствовал пощечину на затылке, и, когда он повернулся, Эсмеральда снова ударила его, на этот раз по уху.
Протянув копыто, он подтолкнул Баттермилк и спросил:
— Ты… ты думаешь, что это сделал Ям?
— Возможно, — пролепетала Баттермилк; затем она с обеспокоенным выражением лица бросила многозначительный взгляд в сторону матери и, сделав строгое лицо, призвала Копперквика больше ничего не говорить. — Но это не просто один судья. Вся судебная система Кантерлота находится под следствием, и целая куча судей и магистратов только что подали заявления об отставке по неизвестным причинам. Все судебные процессы на ближайший год откладываются или переносятся.
Ворча, Баттер Фадж поджала хвост, развернулась и вылетела через заднюю дверь, стуча копытами при каждом ударе. Мордочка Баттермилк опустилась, как и ее уши, и уставилась на то место, где стояла ее мать. Копперквик почувствовал, что Баттермилк расстроена, и попытался прочитать ее лицо, пока Эсмеральда пыталась разбить ему череп.
— О нет… Муми твердо верит в святость правовой системы… о нет… Я не могу представить, что это с ней делает. — Баттермилк начала дрожать, ее глаза затуманились. Она несколько раз моргнула, глубоко вздохнула и прислонилась к Копперквику. — У Муми есть глубокие, твердые убеждения насчет кьютимарок и того, для чего рождается пони. Она склонна считать, что те, у кого есть кьютимарки связанные с законом, обладают непогрешимой силой суждения и являются моральными столпами общества. Мы с ней уже спорили по этому поводу, и она очень страстно верит в то, во что верит. О, Селестия… бедная Муми.
— Ты даже не можешь стать судьей или магистратом, если у тебя нет четко определенной кьютимарки, связанной с законностью или правосудием… Я как раз узнала об основах правовых систем Эквестрии перед нашим отъездом. На моих занятиях по гражданскому праву… профессор считается радикалом, и его очень не любят за то, что он говорит, что, возможно, нам не стоит этого делать. — Копперквик пригнул голову, уходя от бьющих копыт Эсмеральды, и, подняв левое переднее копыто, стал потирать висок.
Потянувшись, Баттермилк вытащила Эсмеральду из перевязи, быстро обняла ее, отчего кобылка захихикала, и опустила на пол в кухне. Опустившись на пол, Эсмеральда на мгновение замерла рядом с Баттермилк, настороженно озираясь, а затем опустила нос на пол, принюхалась и стала перебирать шаткими ножками.
— Ты думаешь, что миссис Вельвет натравила на них Яма? — шепотом спросил Копперквик.
— Не знаю, — ответила она, пожимая крыльями, — может быть? Он у нее работает круглосуточно уже несколько недель, еще до твоего появления. Я подумала, что, возможно, она работает над следующей фазой плана, но, возможно, план изменился, и теперь это следующий шаг. В последнее время она не вводила меня в курс дела и сказала, чтобы я не отвлекалась от тебя.
В животе у Копперквика заныло, и ему стало немного нехорошо. Эсмеральда лежала под столом, обнюхивая ножки стола и привыкая к новому месту. Он облокотился на край стола, закрыл глаза и постарался не думать о том, к каким неизмеримым разрушениям это наверняка приведет.
Без предупреждения Баттермилк поднялась в воздух и улетела, ее крылья были почти невидимы от скорости. Она подлетела к плите, взяла чайник, подлетела к раковине, наполнила чайник, когда чайник был наполнен, она снова подлетела к плите и поставила его кипятиться. Затем она начала рыться в шкафах, доставая все необходимое для чая, и при этом выглядела очень торжественно.
Она достала не один, а два чайника, и на столе появились две разные коробки с чаем. Одна коробка была знакомой — "Небесная слава", другая — совсем другой: “Королевская Красная Смесь Мадам Оолонг Руж”. С того места, где сидел Копперквик, он смог прочитать, что этот чай представляет собой прекрасную смесь улуна и шиповника.
Теплый, румяный свет утра проникал сейчас в окна кухни, согревая воздух и наполняя комнату солнечным весельем. Казалось, будто сама принцесса Селестия прилетела и теперь пытается развеселить тех, кто пребывает в плохом настроении. Под столом Эсмеральда, казалось, была довольна и возилась с ножками.
— Есть определенные профессии, — начал Копперквик, — которые можно получить, только имея правильную метку. Определенные позиции в обществе. Я не могу не задаться вопросом, Баттермилк, не бросит ли эта внезапная ошибка в нашей правовой системе тень сомнения на кьютимарки вообще. Я знаю, что я, например, очень мало понимаю в них, но они, похоже, управляют всеми аспектами нашей жизни.
— А сейчас я думаю о мистере Бланманже, — заметила Баттермилк, ставя тарелку на прилавок. — Его комментарии по поводу моей кьютимарки и того, что я не подхожу для своей работы. Оооо, чего бы я только не отдала, чтобы дать ему по морде за то, что он сделал…
— Эсме, закрой уши, твоя мама сейчас начнет сыпать ругательствами…
— Нет, не начнет! — Покраснев, Баттермилк зависла на месте и замахала передними ногами. — Ладно, я подумала об этом, но я только подумала об этом. Я не собиралась этого делать. Но я очень, очень ненавижу этого пони. Он просто отвратительный гад, так оно и есть. — Подхватив несколько кружек, она взяла их в передние ноги и подлетела к столу, чтобы расставить их. — Думаю, после чашки Муми почувствует себя лучше.
Из-под стола раздался голос Эсмеральды:
— Содомия-яя-яя!
Баттермилк, широко раскрыв глаза, закрыла рот одним копытом и чуть не уронила кружку на пол:
— Почему, Коппер, как ты мог?
— Но я…
— Коппер!
— Но ты…
— Коппер! Тсс, тсс, тсс!
— Нет, это была…
— Коппер, я же говорила, что так будет, — сказала Баттермилк из-за своего копыта и одарила Копперквика язвительным, обвиняющим взглядом, который почему-то усугублялся тем, что ее грива была затянута в строгий пучок.
— О, клянусь, — выругался он, и это заставило парящую пегаску зашипеть на него.
— Заткнись, — сказала Баттермилк Копперквику, а затем, улетая, захихикала.
Провожая ее взглядом, он не мог не улыбнуться и почувствовал себя немного лучше.