Весеннее обострение
Глава 32
Тревога и предвкушение составляли ужасную комбинацию, от которой у Копперквика началась нервная дрожь, а голова стала легкой. У Баттермилк были планы, у него — желания, и все это должно было столкнуться. Это было не так, как в другие разы, в другие встречи; нет, здесь все было намного сложнее. Это было больше похоже на подписание договора, на обязательство заключить сделку, что-то в этом было очень похоже на обязательство. После этого ничто уже не будет прежним.
Возбуждение и ужас — странные соседи.
Все усугубляла странная ситуация с Баттер Фадж: это был ее дом, ее дом, это делалось с ее ведома, и мать Баттермилк все еще была готова быть нянькой для жеребенка даже после того, как все произошло, что только усиливало странность ситуации, доводя ее до довольно неприятного состояния. В доме царило настоящее напряжение, и оно усугублялось тем, что Баттермилк и Баттер Фадж делали вид, что все замечательно.
Эсмеральда сидела, подставив лицо ветерку, полузакрыв глаза и навострив уши. Она выглядела мудрой, как это иногда бывает у жеребят. Было совершенно очевидно, что ей нужно вздремнуть, но кобылка упорно не желала сдаваться и наблюдала за окружающим миром, время от времени поворачивая голову, чтобы обратить внимание на что-то интересное. Казалось, что утром она проснулась более умной или с более развитым мозгом.
Что-то в том, как его дочь сидела и смотрела на мир вокруг, напомнило Копперквику ее мать, Сьело дель Эсте. Пегас, она тоже подолгу сидела неподвижно, наблюдая за всем вокруг. Это придавало ей таинственный и глубокий вид, и это было одной из тех вещей, которые Копперквик находил в ней привлекательным. Жаль, что у Сиело глубина как у чайной ложки, но он очень надеялся на свою дочь. Конечно, его дочь станет лучше, если он будет упорно трудиться и делать все правильно.
Баттермилк, сидевшая позади Эсмеральды, обхватила жеребенка крыльями и прикрыла глаза. Копперквик услышал растерянное хныканье — душераздирающий звук, если таковой вообще может быть, — и наклонился поближе, чтобы узнать, в чем дело. Баттермилк смотрела на него, и почему-то использование ее крыльев в семейной забаве привело его в странное возбуждение.
— Куда делась Эсме? — сказал Копперквик, преувеличенно громко произнося слова. — Я никак не могу найти свою Эсме. Куда она делась?
— А вот и она! — воскликнула Баттермилк, расправляя крылья.
Эсмеральда, казалось, почувствовала облегчение и, несколько раз моргнув, посмотрела на отца, расстроенная тем, что он исчез. Игра в прятки была для Эсмеральды путаной, иногда разочаровывающей, иногда она играла и получала удовольствие, а иногда срывалась. Сегодня же ее больше всего раздражало исчезновение и внезапное появление отца.
Баттермилк, скрытно ухмыляясь, пошевелила крыльями и снова закрыла Эсмеральде обзор. Крошечная кобылка издала недовольный вздох, и в разочаровании дочери было что-то очень забавное. Неужели это делает его плохим родителем, задался вопросом Копперквик. Прямо за перьями Баттермилк маленькая земная пони издавала восхитительные звуки страдания.
— Ня! — хныкала она, выражая свое недовольство запутанным стечением обстоятельств, постигшим ее.
— Эсми ушла. — Копперквик огляделся по сторонам, а затем посмотрел Баттермилк прямо в глаза. — Ты не видела Эсме? Маленькую? Коротышку? Ее зовут Эсмеральда?
И с этими словами Баттермилк снова убрала крылья:
— Вот она!
Прижав передние копыта к щекам, Копперквик сделал большой круглый рот "О" от удивления и посмотрел вниз, где увидел свою дочь, которая смотрела на него снизу вверх и выглядела еще более недовольной, чем прежде. В истинно жеребячьем выражении расстройства маленькая кобылка надулась, и Копперквик понял, что игру пора заканчивать. Эсмеральда, похоже, была на пределе своего терпения и смотрела по сторонам широкими, ожидающими глазами.
Копперквик сменил тактику: переместившись поближе на пол кухни, он основательно захватил пространство Баттермилк и чуть не зажал между ними Эсмеральду. Баттермилк успела подхватить кобылку, прежде чем она оказалась в сэндвиче, и Копперквик притянул маленького пегаса к себе. Эсмеральда прижалась к груди и шее Баттермилк, издавая при этом радостное бурчание от восторга по поводу такого развития событий.
Ведь это было самое любимое занятие Эсмеральды — получать ласку, много ласки. В такие моменты кобылка была наиболее счастлива, когда они с Баттермилк были рядом. Он смотрел вниз, Баттермилк — вверх, а Эсмеральда ерзала между ними, несомненно, гадая, что будет дальше.
— Чмоки? — Глаза Эсмеральды мерцали, в них плескалось волнение, которое металось туда-сюда между двумя держащими ее пони.
Она хотела поцелуя? Ну что ж, поцелуи она получит. Взглядом Копперквик попытался объяснить Баттермилк свой план, опустив взгляд вниз и поджав губы. Когда он увидел кивок, то приступил к делу — пригнул голову, еще больше сжав губы, и прижался губами к голове дочери, чуть ниже ее уха, а Баттермилк сделала то же самое. Эсмеральду обнимали с двух сторон, и это, казалось, перегружало ее чувства. Она дрожала, трепетала, размахивала ушами и издавала радостный визг.
Когда поцелуй закончился, кобылка закрыла глаза и прижалась к шее Баттермилк.
— Думаю, она устала, — сказала Баттермилк Копперквику. — Думаю, ей это тоже очень понравилось. Миссис Вельвет была бы рада видеть, как она согревается от ласки и получает хорошую, здоровую, положительную реакцию.
Обхватив одной передней ногой миниатюрную кобылку-пегаску, Копперквик, притянув ее поближе к себе, задумал озорство. Балансируя на задних ногах, он подтянул Баттермилк как можно ближе, пока они оба не оказались на полу животом к животу. На мгновение — на самую короткую секунду — дыхание Баттермилк прекратилось, а когда она снова задышала, то вздрогнула от неожиданности.
— Я… действительно должна отвести Эсме на горшок, пока она не слишком хочет спать. — В словах Баттермилк слышался слабый трепет, и пока она говорила, она прижималась к Копперквику. — Придет наше время… только ты и я… Коппер… Я очень наслаждаюсь этими мгновениями, предшествующими этому. Я хочу, чтобы сегодняшний день был особенным, а завтра, завтра ты выиграешь это дерби, потому что я не могу себе представить, что есть более быстрый пони, чем ты.
Наклонив голову, Копперквик хотел сказать только одно, но это было то, что невозможно выразить словами…
Чувствуя робость, Баттермилк подошла к своей Муми, которая наводила порядок на своем рабочем месте. Так было принято: делать вид, что все в порядке, что ничего не случилось, что так было всегда и, несомненно, будет всегда. Баттер Фадж чистила открытый чан щеткой на копыте, и все ее тело содрогалось от усилий.
— Эй, планируешь совершить подвиг с Коппером?
Баттермилк не ожидала такого начала и была застигнута врасплох дерзким вопросом. Ее мать умела это делать — она всегда это делала — и теперь Баттермилк почувствовала себя жеребенком. Баттер Фадж была мудрой, всезнающей кобылой, а Баттермилк — наивным жеребенком, который почти ничего не знал. С такими чувствами ей было трудно подойти к матери, и она колебалась, сомневаясь, стоит ли это делать.
— Есть несколько вещей, которые ты должна знать, прежде чем заключать сделку, Бизи.
Баттермилк ждала, зная, что мать продолжит, признает она это или нет. Насколько правдивой окажется ее мать, оставалось только догадываться, да и неважно. Баттермилк знала, что, возможно, ее Муми готовится вбросить в ее мозговую коробку еще много всякого мусора, который потом придется разгребать. А может быть, это обратная психология, тонкие манипуляции, против которых ей трудно устоять.
— Есть несколько вещей, которые тебе нужно знать о земных пони, Бизи.
О, — подумала она про себя, — это будет один из таких разговоров. Баттермилк приготовилась, зная, что ее мать будет сыпать фактами, вопиющими стереотипами, откровенной ложью и мнениями, выдаваемыми за факты. На мгновение она подумала о том, чтобы отступить, покинуть мастерскую матери и избежать этой неприятности. Но, по какой-то причине, ее ноги не сдвинулись с места, и она оказалась прикована к месту.
— Oи, во-первых… тут не может быть двух вариантов. Земные пони — сексуальные фанатики. Даже если мы пытаемся быть вежливыми и делаем вид, что нас интересуют другие вещи… мы хотим трахаться. Если мы говорим, что хотели бы пообниматься, это означает, что мы действительно хотим трахаться. Мы не хотим объятий и поцелуев, нет, мы хотим трахаться. Хотя ужин и танцы — это хорошо и все такое, все это можно пропустить, и мы вполне можем сразу перейти к траханью. Даже если мы пытаемся быть милыми и говорим, что мы прекрасно проводим время и никуда не торопимся… на самом деле мы очень спешим кое-что сделать, и это кое-что — трах.
Услышав это, Баттермилк затаила дыхание и задумалась, так ли это на самом деле.
— Прямо сейчас, в эту самую минуту, пока я вычищаю из этого чана запекшиеся кусочки сыворотки, я думаю о трахе. Я думаю о лице твоего отца, зажатом в моем старом садовом ряду. Все мои мысли извращенны, и хотя я очень, очень люблю твоего отца, и мне нравится делать с ним забавные вещи, но больше всего я люблю трахаться… потом, когда мы с ним все уладим, будет злой трах, и это будет хороший трах, скажу я тебе. — Большая капля пота скатилась по шее Баттермилк.
— На юбилеи, особые случаи и дни рождения мне не нужны ни подарки, ни особые вечера, ни вся эта бесполезная ерунда. Нет, мне нужен трах. Все остальное — ерунда, абсолютная ерунда. Я, черт возьми, гарантирую тебе, что с Коппером будет то же самое. Хотя делать что-то приятное приятно и все такое, почесать его зуд будет гораздо приятнее.
Теперь в подкрылках Баттермилк стало влажно, и она почувствовала, как внутри поднимается паника.
— Кроме того, все это связано с особенностями телосложения, — продолжала Баттер Фадж, скребя, скребя и скребя, отчего все ее тело покачивалось. — Я немного волнуюсь по этому поводу. Буду предельно откровенна, Бизи, меня это немного пугает. Может быть, это слишком для твоего первого раза…
— Муми… Я…
— Ои, послушай свою Муми… пожалуйста. — Баттер Фадж перестала чистить, отбросила щетку с копыт, затем повернулась, чтобы посмотреть Баттермилк в глаза. — Жеребцы земных пони не похожи на жеребцов пегасов или единорогов. Во-первых, они более одарены, а во-вторых, они созданы для размножения. Именно этим мы и занимаемся, Бизи. У нас нет волшебных рогов или крыльев, наша магия спрятана прямо между ног.
Баттермилк стояла молча, жалея, что мать не повернулась, потому что ей было трудно смотреть ей в глаза.
— Жеребцы земных пони требуют многого, чтобы их удовлетворить, Бизи. О, они могут быть нежными и медленными, не пойми меня неправильно… и именно поэтому они хорошие любовники и желанные супруги. Если вы зададите медленный темп и сведете возбуждение к минимуму, они могут заниматься этим часами. Это и благословение и проклятие, Бизи. При минимальной стимуляции они не могут достигнуть кульминации, а лишь расстраиваются. Чтобы они могли кончить, они должны быть энергичными и действовать жестко и яростно…
— Ты хочешь сказать, что Коппер собирается причинить мне боль? — потребовала Баттермилк.
— Нет, Бизи… и в этом-то как раз и проблема, — ответила Баттер Фадж. — Коппер — мягкий, пассивный тип. Если ты будешь действовать медленно и мягко, он никогда не кончит. И скорее, чем причинить тебе боль, он отступит, не удовлетворившись, я думаю. Мне кажется, что он именно такой. Но если он хочет получить удовольствие, ему придется быть немного грубым и жестким, если он хочет выместить свое разочарование.
По позвоночнику Баттермилк пробежала холодная колючка, и она с ужасом поняла, что ее мать права, что она говорит правду.
— Справляться с фрустрацией — это самое сложное, Бизи. В общем, минет просто не работает…
При упоминании слова "минет" лицо Баттермилк вспыхнуло.
— … потому что он не обеспечивает такой сильной стимуляции, какая требуется. Кобыла сломает себе челюсть и выдохнется, прежде чем успеет закончить эту работу. Иногда умная кобыла может использовать щетки, но это требует большой выносливости, как и взбивание масла. Кобыла может заниматься этим часами, изнуряя свои ноги, но безрезультатно. В общем, лучшее, что можно сделать, — это стиснуть зубы, терпеть и дать жеребцу возможность беспрепятственно овладеть собой. Но даже тогда это может занять некоторое время, в зависимости от того, насколько он напряжен, а ты ведь не земная пони, Бизи, а пегас, да еще и маленький. Вот… вот почему я беспокоюсь.
Ошеломленная, Баттермилк не знала, что ответить.
Моргнув, она разорвала связь между собой и матерью и отвернулась в поисках чего-нибудь — чего угодно, на что можно было бы посмотреть, но ничто не отвлекало. Паника охватила ее при мысли о том, что она испытывает клаустрофобию, когда Копперквик наваливается на нее — его вес на ее теле, — и эта паника грозила перерасти в откровенный ужас.
— Вчера вечером, когда я была одна и злилась, мне пришло в голову, что Миджи оказался чертовски хорошим мужем и еще лучшим отцом…
Часть ужаса Баттермилк улетучилась, и она спросила:
— Почему ты так решила, Муми?
Баттер Фадж, прервавшись, стояла и, казалось, размышляла. Когда ее ноздри на мгновение раздулись, показалось, что она хочет что-то сказать, но слова вырвались наружу в виде тяжелого фырканья. Она на мгновение улыбнулась — теплой, ласковой улыбкой, от которой заложило уши, а в глазах мелькнул далекий взгляд.
— Копперквик очень похож на Миджи, Бизи. Если бы ты села и хорошенько подумала, то увидела бы это совершенно ясно. Нежный, мягкотелый, ласковый… хороший тип. Я думаю… я думаю, что, возможно, я этого не заметила, что ужасно, и мне очень жаль. Я пыталась собрать воедино то, что ты увидела в Коппере… пыталась понять, почему ты в него влюбилась, и когда я осталась одна прошлой ночью, я смогла разобраться в этом. Ты влюбилась в жеребца, который очень похож на твоего папу — а это значит, что он сделал что-то хорошее. Он поступил с тобой правильно, Бизи, и доказательство тому — Копперквик.
Это было похоже на правду, и именно поэтому Баттермилк сразу же отнеслась к этому с подозрением.
Пошатываясь на копытах, Баттер Фадж повернулась, взяла щетку, расположила ее на копыте и продолжила чистить грязный чан, а Баттермилк стояла молча, не зная, как отнестись к словам матери. Она хотела бы доверять своей матери, и часть ее все еще доверяла, но все, что она говорила, навсегда оставалось в тени сомнения. Все это… все это выглядело настолько разумно, что трудно было поверить, что это не хитрая уловка.
Между ними никогда не было и не могло быть ничего прежнего.
— Бизи…
Баттермилк навострила уши, услышав боль в голосе матери, и, подозревая или нет, она была чувствительна к страданиям своей Муми.
— Бизи… моя маленькая пчелка Бизи… твой дедушка… мой отец… тот, о ком я никогда много не рассказываю, хотя о твоей бабушке я расскажу тебе все… — Баттер Фадж говорила медленно, запинаясь, и, казалось, ей было очень трудно произносить эти слова. — Он был обманщиком. Это одна из причин, почему я ушла из дома, хотя это была не единственная причина… но я не могла смириться с тем, что он сделал.
— Муми?
Скрести перестали, и вся Баттер Фадж поникла:
— Мама все время уставала. Нас было много, а она только одна. Папа при каждом удобном случае ложился ей на спину, неважно, устала она, или измучилась, или болела, или только что родила… Он был на ней, он был в ней, и когда я подросла, я поняла, как грубо он с ней обращался. Я расстраивалась и плакала из-за этого, а мама… она рассказывала мне… она рассказывала всем нам, кобылкам, о том, как важно смириться и терпеть. Папа был большим крепким земным пони, и у него были потребности. У него был мощный драйв.
Теперь Баттермилк пожевала губу.
— Однажды мама сорвалась. Он набросился на нее, как он обычно делал, и она издала этот… ужасный вопль. Весь дом отозвался эхом. Она отталкивала его, пинала, кусала, и они ужасно дрались. После этой драки в доме воцарилась тишина. Отец все больше и больше времени проводил в пабе, пропивая деньги, которые были нам так нужны. И в доме стало тихо. Мы больше не слышали, как папа пыхтит, возится и ворчит. И эта тишина была ужасной, скажу я тебе.
С ужасом Баттермилк поняла, что ее Муми изливает ей душу.
— У меня была лучшая подруга, — продолжала Баттер Фадж. — Она была на лето старше меня. Мы были лучшими подругами с того дня, как познакомились. Она была пекарем, а я — молочницей. Это была одна из тех дружеских связей, которые, несомненно, продлились бы до зрелого возраста… Мы могли бы даже заняться вместе бизнесом.
Не осознавая, что делает, Баттермилк отступила от матери.
— Однажды отец набросился на нее, и это было ужасно. Привлекли констеблей. Был суд. Дело было не столько в том, что он набросился на нее, потому что такие вещи случались постоянно, и никому не было до этого дела, сколько в жестокости нападения и полученных травмах, которые привели к несчастью. Мой отец сказал, что она флиртовала с ним, заводила его, как это делают молодые служанки, и объяснил суду, что происходило дома.
Когда Баттермилк уперлась спиной в стол, она издала придушенный, испуганный вопль.
— В конце концов, суд решил, что моя подруга Дейзи Белль сама виновата в этом, но и маму тоже обвинили. Если бы она выполняла свои супружеские обязанности, папа, возможно, не был бы так взвинчен и расстроен. Весь город ополчился против моей мамы. Опозорили ее. Отгораживались от нее. Когда Дейзи Белль начала толстеть, мировой судья подписал приказ, согласно которому мой папа должен был жениться на ней и поступить правильно. Все пони восприняли это как благо, и мой папа, жертва во всем этом, получил молодую жену, которая могла заботиться о его нуждах, а Дейзи Белль получила урок, что она не должна кокетничать.
— Муми, я…
Баттер Фадж продолжала, не обращая внимания:
— Дейзи была такой же, как и все мы… ее учили уважать старших, быть вежливой и делать то, что ей говорят. Она никогда не флиртовала с моим отцом… Я не верю ни единому слову. Я знала ее, Бизи. Она была тихой… покорной. Мы все были такими. Мы не смели поднять голову или сказать "нет". Я не могла спокойно смотреть, как все это происходит, и ушла из дома при первой же возможности.
Опустив хвост и уши, Баттер Фадж продолжила чистку, и щетина щетки с тихим шелестом ударилась о стальные стенки чана. Баттермилк в шоке уставилась на покачивающуюся спину матери, ошеломленная своим новым осознанием. Теперь многие вещи обрели смысл. Один за другим кусочки вставали на свои места — даже те, что были связаны с Риппл Рашер, — и Баттермилк прекрасно, с ужасом, понимала мотивы своей Муми. Даже разговор о земных пони теперь имел смысл в самом ужасном смысле.
— Ои, Коппер будет тебе хорошим товарищем, Бизи. Я верю в это. Я хочу верить, что он останется верным и настоящим, не засматриваясь налево, но мне очень трудно в это поверить. Но я хочу в это верить. Будь благодарна за него, Бизи… Будь благодарна и благодари за то, что он не полное дерьмо на делянке равенства. Делай все, что считаешь нужным, чтобы сохранить его, потому что он того стоит. У меня о нем хорошее мнение, как и о Миджи. Я скоро закончу и буду рад присмотреть за Эсмеральдой. Сделай мне одолжение, Бизи?
— Конечно, Муми, все что угодно.
— Мне нужно немного побыть одной, если ты не против.
Она хотела остаться, но Баттермилк уважала желание матери:
— Хорошо, Муми.
— Спасибо, Бизи. Я займу Эсмеральду, чтобы у вас с Коппером было необходимое время.
— Хорошо, Муми. — Взмахнув хвостом, Баттермилк повернулась, чтобы уйти.