Весеннее обострение

Глава 5

Тишина гулко отдавалась в длинной узкой кухне, гулко разносясь по стенам, и одновременно накладывая свой гнетущий отпечаток на тех, кто собрался за овальным столом из деревянных брусков, на котором остались шрамы от нарезки множества овощей. Из носика чайника ленивыми завитками поднимался пар с цитрусовым ароматом, но ему не хватало сил подняться больше, чем на несколько сантиметров, прежде чем он исчезал, уходя туда, куда уходит пар.

Копперквик никогда не видел, чтобы Баттермилк Оддбоди выглядела такой несчастной, как сейчас, а ведь он был с ней в самые трудные времена. Она рассказала матери обо всем, не жалея подробностей, говоря и о хорошем, и о плохом, и даже о том, как он угрожал свернуть шею мистеру Бланманже, открутив ему голову. Все, что можно было сказать, было сказано, и теперь наступила тишина.

Недалеко от него, раскинувшись на расстеленном одеяле, крепко спала Эсмеральда Верде, рот ее был открыт точно так же, как обычно открывался рот ее отца, подбородок блестел от слюны. Она заснула еще до того, как ее уложили, и теперь дремала, подергивая своими маленькими коротенькими ножками, возможно, из-за того, что видела сон.

— Ну что ж, — прошептала Баттер Фадж, приподнявшись и почесав шею твердым концом копыта. — Это счастливый день. Моя дочь вернулась домой той кобылой, которой, я надеялась, она когда-нибудь станет. Все получилось так, как я хотела. Мне еще многое предстоит уладить, и я…

— Что? — Баттермилк наклонилась ближе к матери, каждый мускул ее тела напрягся, и на мгновение Копперквик испугался, что крошечная пегаска может взорваться. — Именно такой, как ты надеялась? — Ее голос был сердитым шепотом, а тонкие, изящные ножки вздрагивали от натяжения сухожилий. — Именно такой?

Баттер Фадж, казалось, ничуть не была обеспокоена растущей яростью своей дочери.

— На самом деле ты не хотела, чтобы я поступала в университет, — продолжила пегаска.  — Ты не хотела, чтобы я уходила из дома. Ты не хотела, чтобы я занималась многими вещами, полезными для жизни, и ограничивала меня почти во всем. Когда я стала подростком, твои правила были почти драконовскими, ты разбирала почти каждый мой поступок и находила недостатки в каждой моей надежде и мечте… Ты была просто… чудовищной.

— Вижу, за время отсутствия ты набралась смелости и хладнокровия, — заметила Баттер Фадж, и рот Баттермилк раскрылся от удивления.

То же самое сделал и Копперквик.

— Я сделала то, что должно было быть сделано. — Баттер Фадж улыбнулась, подошла к своей дочери и похлопала ее по носу. — Ты витала в облаках с того момента, как я отняла тебя от сосков. Ты была взбалмошной и полной мечтаний, и я любила тебя за это. Если бы я не сделала это гнездо таким невыносимым, таким несчастным, у тебя никогда бы не хватило мотивации уйти. Я сказала тебе, что не хочу, чтобы ты поступала в университет, и, конечно, ты сделала это, чтобы бросить мне вызов, что и было запланировано с самого начала. Было так легко получить от тебя именно то, что я хотела. Все, что мне нужно было сделать, это потрепать тебя по носу и разозлить, и тогда ты бы сделала именно то, что я хотела.

— Муми… — Очки Баттермилк затуманились, а щеки потемнели.

— Я оседлала твою тощую маленькую задницу и не жалею об этом. Посмотри на себя сейчас… образованная… у тебя есть то, чего ты хочешь в жизни. Ты нашла себе хорошего кавалера. Я не позволила тебе выбросить свою жизнь на ветер. Я не позволила тебе забрести в какой-нибудь сарай с каким-нибудь дышащим перегаром идиотом, как это сделала твоя подружка Рипл Рашер, и испортить себе жизнь. Я заставила тебя сделать именно то, что нужно было сделать, чтобы ты стала ответственной молодой кобылой, какой ты сейчас являешься, и не позволила ничему отвлечь тебя от твоей мечты.

Подняв между передних копыт массивную, крепкую кружку, Баттер Фадж с самым самодовольным видом отхлебнула чай. Именно в этот момент Копперквик почувствовал некую искру симпатии к этой огромной, жизнерадостной кобыле. Баттермилк сидела в кресле с безучастным выражением лица, ее очки все еще были запотевшими, а уши поднимались и опускались, как два насоса с хорошей ручкой.

— По правде говоря, я не обязана соглашаться со всем, что ты сделала, это не мое дело, но я все равно очень горжусь тем, чего ты добилась. — Пухлые губы Баттер Фадж были влажными и темными от влаги, а глаза блестели от материнской гордости, которую невозможно было сдержать. — Бизи, ты довольно рано вбила себе в голову, что хочешь получить образование… но у тебя не было характера для этого. В школе ты училась ужасно. У тебя не было сосредоточенности, и все, что тебе хотелось делать, — это бегать, гоняться за жуками и швыряться грязью в маленьких вонючих жеребят.

В ответ Баттермилк пискнула.

— Моя работа, как твоей матери, заключалась в том, чтобы подготовить тебя к взрослой жизни, которую, как ты думаешь, ты хотела. Ты хотела быть образованной? Отлично. Я должна была приструнить тебя и заставить быть внимательной, чтобы у тебя были оценки, необходимые для поступления. Ты хотела поступить в университет? Прекрасно. Я говорила тебе, что это плохая идея, и притворялась, что я против, чтобы ты восстала против меня. Чтобы у тебя действительно был шанс поступить в университет и не испортить себе жизнь, я должна была оградить тебя от маленьких вонючих жеребят, в которых ты кидалась грязью. Ты получила то, что хотела, не так ли?

— Муми… Я… — Рот Баттермилк шевелился, губы кривились, но других слов не находилось.

— Я не обязана соглашаться с выбором, который ты делаешь как взрослая пони. Вовсе нет. — Баттер Фадж повернулась, на мгновение взглянула на Копперквика, а затем тихонько захихикала. — Однако я согласна с тем, что ты делаешь здесь. Пони должны жить своей работой, просто и ясно. Жить своим ремеслом. Я делаю мыло и сыры. Я моюсь своим собственным мылом и ем свои собственные сыры. Ну… был один раз, когда ты была капризной кобылкой, а я была измучена, устала и давно не спала, и я попробовала помыться своим собственным сыром и съела немного своего собственного мыла. Ои. — Большая кобыла с отвращением отпрянула при упоминании этого воспоминания.

Одна слезинка скатилась по морде Баттермилк и упала в ее чашку.

— Ты знаешь, что такое кровоточащее сердце, Бизи? — спросила Баттер Фадж.

В ответ на это Баттермилк зашипела:

— Муми, мы так хорошо ладили.

— Я скажу тебе, что такое кровоточащее сердце, Бизи. Кровоточащее сердце — это плаксивый, жалобный, хныкающий маленький нытик, который жалуется на то, как несправедлива жизнь, и громко протестует против того, как все ужасно. Это худшие пони в мире, потому что они только и делают, что шумят и заглушают голоса разума. А ты, — Баттер Фадж кивнула головой в сторону дочери, — ты не кровоточащее сердце, и именно поэтому я так горжусь тобой. Ты не плачешь, не ноешь, не скулишь о том, как всё несправедливо… Ты работаешь над тем, чтобы всё исправить. У тебя были способы и средства, чтобы спасти Коппера и его дочь, когда они попали в беду. Ты можешь либо говорить, либо делать… и я воспитала тебя, чтобы ты делала.

Баттермилк снова потеряла дар речи и только и могла, что смотреть на свою мать.

— Мне приятно выпустить все это наружу, — призналась Баттер Фадж, глядя на дочь своими теплыми, выразительными глазами. — Бизи, я должна была постоянно злить тебя, чтобы ты не теряла мотивации… По правде говоря, мне часто снились кошмары о том, что ты меня ненавидишь. Это был риск, Бизи, и твой отец снова и снова, почти каждую ночь, повторял мне, что в конце концов ты станешь моим другом. Я так волновалась, что он ошибается, и было столько случаев, когда я почти теряла свою решимость и становилась мягкой, и все могло быть разрушено.

Повернув голову, Копперквик краем глаза посмотрел на дочь и подумал обо всем, что сказала мать Баттермилк. Пойдет ли он на такие крайние меры, чтобы убедиться, что у нее есть все необходимое? Он не знал. Это была колоссальная неизвестность, и она вырисовывалась перед ним, как какая-то огромная, не имеющая мостов пропасть, которая требовала, чтобы он ее преодолел. Баттер Фадж пожертвовала многим ради своей дочери и даже рискнула их отношениями.

Внезапно его собственная ситуация показалась ему не такой уж плохой. Мистер Бланманже не казался таким уж плохим. Быть бездомным не так уж и ужасно. У него была работа — вроде бы, и, как предположила Баттер Фадж, он начал жить своим ремеслом. Научиться помогать другим означало научиться принимать помощь самому. Точный характер его работы, его положение, все это было ему еще неизвестно, но Копперквик сделал проблемы пони своим делом. Маленький огонек гордости вспыхнул в его груди, и он начал видеть свою ситуацию в новом свете.

— Сегодня мы идем в кино. Возможно, вам стоит немного отдохнуть. — Баттер Фадж поставила свою кружку на стол, протянула ногу и снова потрепала дочь по носу.

— А что с Эсме? — спросил Копперквик.

— А что с ней? — Баттер Фадж несколько раз моргнула в ответ.

— Я не могу взять ее в кино… У меня нет няни, и я…

— Все будет хорошо, поверь мне. — Баттер Фадж улыбнулась теплой, ободряющей, материнской улыбкой.

— Но никто не любит плачущих жеребят в кино…

— О, все будет в порядке. — Большая кобыла махнула копытом, чтобы заглушить дальнейшие протесты. — Отлично.

— Но…

— Хорошо.

Пожав плечами, Копперквик согласился и сдался:

— Ладно, хорошо.

Фыркая, Баттермилк сняла очки и стала тереть глаза рукавом кардигана. Ее губы дрожали, а кончики рта никак не могли решить, куда им идти — вверх или вниз. Уши раздвинулись, ноздри раздувались, а тонкий изящный носик поднимался и опускался от сдерживаемых рыданий. Копперквик хотел быстро чмокнуть ее, чтобы привести в порядок, но побоялся Баттер Фадж — он не знал, где он находится по отношению к ней, не совсем.

Не зная, что еще сделать, он склонил голову и стал прихлебывать чай из своей чашки.

— Муми, нам нужно поговорить об Эсме, и очень важно, чтобы ты выслушала меня и отнеслась к этому серьезно. — Глаза Баттермилк были красными, но каким-то образом ей удалось улыбнуться. Это делало ее прекрасной, именно потому, что она не была идеальной, но все равно решила быть лучиком солнца. — Есть некоторые правила, очень важные правила.

— Конечно, Бизи. — Уши Баттер Фадж навострились.

— Эсмеральда пострадала… — Потянувшись вверх, Баттермилк еще раз вытерла глаза рукавом, несколько раз фыркнула, а затем, наклонившись вперед, посмотрела матери прямо в глаза. — В младенчестве Эсмеральда пережила жестокое обращение и пренебрежение. Она оправилась от этого, но лучше ей не стало. Нельзя повышать голос и кричать, потому что это плохо на нее влияет. Она просто замкнется и впадет в уныние. У нее есть проблемы с отказом от нее. Нельзя просто положить ее на землю и сказать, что с ней все будет в порядке, если оставить ее плакать. Она не справится. Она боится темноты, и миссис Вельвет считает, что это потому, что Эсмеральда нас не видит. Ей недостаточно слышать наши голоса или прикасаться к нам… И не надо накрывать её лицо одеялом, чтобы поиграть в "ку-ку", потому что она взбесится и устроит самый ужасный кошмар, который только можно себе представить.

Уши Баттер Фадж поднялись, потом опустились, снова поднялись, потом снова опустились, а потом одно ухо встало, а другое повисло, хромая и опускаясь. Копперквик думал, что она воспринимает все это довольно спокойно, пока не заметил выражение ее глаз. Кровь застыла в жилах, в паху появилось ледяное ощущение, а легкие словно что-то сдавило, не давая втянуть достаточно воздуха. Он причмокнул языком, и его голова поднялась от кружки, а ноги телеграфировали, что ему срочно нужно бежать.

— Ты нарушаешь связь со стадом, и это наносит вред на всю жизнь. — Голос Баттер Фадж был хриплым и напоминал скрежет двух жерновов, больше похожий на грохот, чем на звук. — Есть вещи, которые просто нельзя делать. Ты просто не делаешь.

— Муми, вот почему я пошла в университет, — сказала Баттермилк, сохраняя спокойный голос. — Это более серьезная проблема, чем ты думаешь. Я вижу это каждый день, и слишком много пони просто игнорируют это, поэтому это такая проблема. Коппер решил встретить эту проблему лицом к лицу, и он остается верен своей дочери… и именно поэтому я верна ему.

— Если это такая проблема, то почему об этом не говорят и не делают больше? — спросила Баттер Фадж.

Протянув ногу, Баттермилк положила свое сравнительно крошечное копытце на огромную переднюю ногу матери:

— Ну, Муми, есть эти плаксивые, крикливые, озабоченные кровоточащие сердца, которые пытаются рассказать всем, что в стране назревает масштабный кризис, но никто не хочет их слушать. Пони думают, что у них есть какие-то планы и они просто хотят создать проблемы. Они продолжают умолять о помощи, потому что они перегружены, переутомлены и им мало платят, но пони довольствуются тем, что игнорируют их.

— Бизи… я… ты… — Сглотнув и зажмурив глаза, Баттер Фадж нашла в себе силы попытаться снова. — Бизи, я горжусь тобой.