Весеннее обострение

Глава 7

Копперквик проснулся в пустой комнате и, к своему удивлению, испытал панику, увидев, что его дочери Эсмеральды нет там, где он ее оставил. С зажмуренными глазами он немного пошарил по комнате, не помня, когда ему удавалось так хорошо выспаться, что это стало для него просто незабываемым, чудесным событием. Сквозь шторы пробивались золотистые лучи позднего вечера, а может быть, и раннего, и в полусонном состоянии он понял, что комната выходит на запад.

Это была гораздо, гораздо более приятная комната, чем та, в которой он спал, но он не мог жаловаться. Формально он был бездомным, но в то же время он был добровольцем в Министерстве по делам жеребят, принимая на себя роль дежурного допоздна, когда заканчивал учебу. Это была крыша над драгоценной головой Эсмеральды, поэтому он не слишком суетился, даже когда его будили для выполнения работы, что случалось чаще, чем можно было подумать.

В общем, работа ему нравилась настолько, что он продолжал ею заниматься, находя в ней удовлетворение и смысл.

Когда Копперквик спускался по лестнице, он услышал голос Баттермилк, доносившийся из кухни. Его шаг ускорился, но он был осторожен, чтобы не упасть с деревянной лестницы. В этом доме лестницей пользовалась только одна пони, и она явно была сделана для нее: широкие ступени и прочная конструкция.

Из кухни доносились звуки смеха, и теперь он проходил через гостиную, любопытствуя, что же там такое смешное. Он навострил уши, услышав бурчание Эсмеральды, и поспешил через арочный дверной проем на кухню, не переставая размышлять о том, почему дверь имеет такую высокую арку.

На пороге он резко остановился, копыта застучали по плитке. Кошка мяукнула, видимо, поздоровавшись на кошачий манер, но Копперквик не обратил на это внимания. На него смотрел темно-синий пегас с бледно-фиолетовым помпадуром. Пегас был небольшого роста, не намного крупнее Баттермилк, и у него было такое же легкое, хрупкое телосложение.

— Папочка, это Коппер Квик. Коппер, это мой папочка, но я думаю, он предпочел бы, чтобы ты называл его мистер Мидж. — Баттермилк держала Эсмеральду передними ногами, а Эсмеральда держала свою плюшевую морковку.

— Рад познакомиться с вами, сэр. — Копперквик слегка склонил голову, а затем просто стоял, не зная, что делать, что говорить и как реагировать.

Синий пегас средних лет молчал, но улыбался, что Копперквик воспринял как хороший знак. Правда, улыбка была сдержанной, мало что показывающей, и это настораживало. У него самого теперь есть дочь, и Копперквик в какой-то мере понимал, что может чувствовать отец Баттермилк. Пони, прикоснувшийся к его дочери, только что вошел к нему на кухню, и теперь его представляли.

Неловко.

— Ну что ж, проходи и садись, мы можем поесть… только не забудь оставить немного места, мы собираемся смотреть кино, — сказала Баттер Фадж, жестом указывая на стол. — Не волнуйтесь, Майти Мидж не кусается… почти.

— Муми, ты ужасна.

— Попробуй, Бизи, тебе может понравиться…

— Муми, ты ужасна.

Копперквик, как ему и было велено, прошествовал к столу и сел. Эсмеральда плюхнулась ему на передние ноги, а затем Баттермилк убежала помогать матери переносить вещи с плиты на стол. Копперквик обнаружил, что Мидж смотрит не на него, а на его дочь, и это почему-то заставило Копперквика слегка ерзать на стуле.

Тяжелая чугунная кастрюля со свисающей ручкой была поставлена на вязаную крючком подстилку, а затем Баттермилк снова унеслась прочь, ее крылья махали так быстро, что их было почти не видно. На широкой спине у Баттер Фадж лежало блюдо с печеньем, а сама она двигалась плавной походкой, что говорило о том, что при ее огромных размерах она очень хорошо держится на ногах.

— Сейчас я положу тебя на пол, и ты не будешь плакать, — сказал Копперквик своей дочери.

Эсмеральда, моргая янтарными глазами, словно обдумывала слова отца, а потом ответила:

— Эрглерп?

— Я положу тебя на одеяло вон там, и все будет хорошо. — Сомневаясь, Копперквик навострил уши, вглядываясь в лицо дочери, пытаясь понять ее настроение. Но не успел он договорить, как Баттермилк вырвала ее из его объятий и полетела к расстеленному на полу одеялу.

Когда ее положили, Эсмеральда сделала грустное лицо, ее нижняя губа задрожала, и она обняла свою ярко-оранжевую морковку, чтобы утешиться. Баттермилк висела над головой, ожидая и улыбаясь, чтобы дать понять расстроенной кобылке, что все в порядке. Шквал, каким бы страшным он ни был, прошел, и Эсмеральда продолжала обнимать свою морковку, глядя на отца тоскливым, душераздирающим взглядом.

Копперквик решил, что его это вполне устраивает.

Ужин был простым и сытным. Красный картофель с маслом и соцветия брокколи с кусочками липкого белого сыра, колосья кукурузы, печенье и печеные бобы, которые наполняли кухню аппетитным ароматом патоки, когда с них снимали крышку. Все это заставило Копперквика на мгновение задуматься о еде и ее последствиях. Позже ему предстояло спать в одной постели с Баттермилк.

Когда он поднял голову, Баттер Фадж улыбалась ему, приподняв одну бровь.

О, она была хороша.

Его непоколебимая гритинская вежливость оказалась в серьезной опасности, и Троянский Пони стоял у ворот — эти губы требовали, чтобы его впустили внутрь. Не дрогнув, он улыбнулся, когда Баттермилк начала нагружать его тарелку едой, и изо всех сил уставилась на Баттер Фадж, давая понять, что он знает о ней и ее коварных планах. К еде был подан высокий стакан, несомненно, свежего молока.

— Надеюсь, вы не против лука… Я считаю, что он придает бобам пикантный вкус, а также немного коричневого сахара, — обратилась Баттер Фадж к Копперквику, пока они продолжали смотреть друг на друга. — И, конечно, много чеснока.

На другом конце стола Мидж ухмылялся, но Копперквик этого не замечал. Зато Баттермилк заметила, а затем, слабо вздохнув от потрясения, поняла, что ее мать по уши в озорстве. Она опустилась на стул рядом с Копперквиком, бросила быстрый взгляд на Эсмеральду, а затем тоже присоединилась к Копперквику и уставилась на свою мать.

Эсмеральда, вцепившись в морковку, с опаской следила за каждым движением отца. Когда она начала грызть верхнюю часть плюшки-морковки, то немного успокоилась, но ни разу не отвела глаз от отца. С торчащими вверх ушами и с тем, как она ном-ном-номом грызла свою морковную плюшку, она была похожа на самого грустного кролика в мире.

— Ой, ну и рожица у нее, — сказала Баттер Фадж, отвернувшись от совместного взгляда дочери и Копперквика. — Я никогда не видела гриву такого зеленого цвета. Она красивая. Не унывай, милая, и я обниму тебя, когда закончу.

Это обещание не улучшило настроения печального жеребенка.

— Муми, твой акцент кажется немного сильнее. Это из-за Коппера?

— Возможно, Бизи, — ответила Баттер Фадж и пожала широкими плечами. — Приятно слышать голос из дома. Но я не скучаю по дому, ни в малейшей степени.

Слишком голодный, чтобы разговаривать, Копперквик принялся за еду. Он начал с маслянистого, сырного красного картофеля, на котором еще оставалась шкурка — конечно, шкурка еще оставалась, понял он. В Кантерлоте, где водилось множество единорогов, картофель чистили, потому что поверхность была грязной. Чистка картофеля была непростой задачей для земных пони, которые, как правило, бросали клубни в кастрюлю с целой кожурой.

Это был не элитный, модный картофель Кантерлота, это была настоящая деревенская еда. Соленый, масляный, сырный, перченый — вкус был как пощечина, пробудившая все его чувства. Ничего сложного, для того чтобы оценить вкус, не требовалось, все было просто и понятно, бери или не бери. Не осознавая того, что делает, Копперквик оправдал свое имя и принялся поглощать еду.

Никто больше не пользовался столовыми приборами, и на столе даже не было ни одного. Копперквик часто причмокивал губами и облизывался — верные признаки того, что он находится далеко-далеко от Кантерлота. Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда ел с единорогами, потому что ему было очень трудно пользоваться серебряными приборами. Здесь же, в этом месте, он мог быть самим собой, без осуждения, насмешек и ехидных взглядов… и это было великолепно.

— Бизи…

Услышав голос Мидж, он был потрясен. Это был хрипловатый баритон, которого Копперквик не ожидал — да никто и не ожидал — услышать от маленького пегаса. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Баттермилк-Бизи поднимает голову от своей тарелки. К ее носу прилип печеный боб, и, по непонятным причинам, это делало ее красивой.

— Да, папочка?

После долгой паузы Мидж спросил:

— Как это отразилось на твоих оценках?

— О. — Баттермилк, казалось, была удивлена этим вопросом, но Копперквик не мог быть уверен. Она немного скривилась, возможно, внутри она все еще была кобылкой, которая беспокоилась о том, что думает ее отец, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить. — Папа, моя курсовая работа в основном сделана. Почти все теперь зависит от копыт… от реального мира, а не от занятий в классе. Я отработала обязательную тысячу часов в качестве стажера. Благодаря всему этому мои оценки, если их можно назвать таковыми на данный момент, повысились. Наверное… Я не знаю точно. Сейчас я получаю баллы за успеваемость, а не оценки, и до сих пор все мои баллы за успеваемость неизменно превышали девяносто процентов.

— Хм… — Мидж на мгновение уставился на свою дочь, моргнул, опустил морду обратно на тарелку и продолжил есть.

Копперквик перевел взгляд на Баттермилк как раз вовремя, чтобы увидеть широкую улыбку на ее лице, и она выглядела вполне довольной собой. Ее глаза, яркие и блестящие, теперь были туманными, а уши расположились в раздвинутом положении на девять и три часа. Одно маленькое "хм" сделало ее счастливой, так что, возможно, это была высокая похвала от отца? Он не знал, но ему стало любопытно.

Эсмеральда, которая раскачивалась из стороны в сторону, держа в копытах свою плюшевую морковку, сказала:

— Фуш. — Она произнесла эту фразу с таким красноречием и апломбом, на какие только была способна, и при этом выглядела довольно растерянной, но в ее глазах было что-то еще, что можно было назвать только коварным умом. Она, как не преминул заметить ее отец, была манипулятором и знала, как привлечь внимание отца.

Первым это заметил Копперквик, и он чуть не подавился едой, когда его брови взлетели и полетели на север, открывать новые и захватывающие территории, свободные от вони. Подняв голову, он кашлянул, и через секунду Баттермилк уже в бешеном отчаянии хлопала крыльями по воздуху. Помпадур Миджа потерял свою пышность и упал ему на голову, а слипшиеся пряди упали ему на глаза. Единственной пони, которую не тронули внезапные смертоносные миазмы, была Баттер Фадж, которая откинулась в кресле и принюхалась.

— Ои, как здорово, — заметила она, ничуть не обеспокоенная смертельным туманом. — Формула… она просто не подходит для жеребят, а вот козье молоко подходит. Оно очень сытное, знаете ли. Маленькой Эсме оно, кажется, понравилось, но я не думаю, что ее желудок привык к такому насыщенному молоку. Ои.

— Ага… — Копперквик сумел выдавить из себя это слово, но больше ничего не смог сделать.

— Да что с вами со всеми? Не то чтобы вы никогда не сталкивались с этим, я уверена. — Большая кобыла вдохнула, дыша через нос, а затем повернулась, чтобы посмотреть на свою дочь. — Если тебя это беспокоит, Бизи, то ты не тем занимаешься.

— Я ушла с фермы, пока мой нос еще функционировал, — ответила Баттермилк и закрыла морду крыльями.

— Эй, Коппер, надеюсь, тебе нравится спать с открытыми окнами…

— Муми!

— Потому что Бизи — маленькая жужжащая пчелка, и ее попка очень больно жалит.

— Моя жизнь кончена. — Закатив глаза, Баттермилк отодвинула тарелку, испустила вздох отчаяния, а затем ее голова опустилась на стол, сперва носом. От этого очки съехали на лицо, а черты лица исказились, что было заметно со стороны. Казалось, что она вплавилась в стол, а несколько прядей гривы выбились из пучка.

Баттер Фадж оттолкнулась от стола, ее бока поднимались и опускался от смеха, и она сделала пренебрежительный взмах копытом:

— У меня есть вот это. Расслабьтесь все, я присмотрю за маленькой вонючкой. Мне этого так не хватало.

Эсмеральда, слишком обрадованная таким вниманием, теперь выглядела вполне довольной. Она улыбалась, бурчала и пускала победные пузыри слюны. Сжимая морковку, она немного подпрыгнула, отчего ее уши взлетели вверх и опустились, а потом упала на спину, когда к ней приблизилась Баттер Фадж.

— Флебирбеберб, — промурлыкала Эсмеральда и стала радостно перебирать задними ножками.

— Ои, какая ты милая. — Баттер Фадж, все еще не отошедшая от плавящего лицо запаха, улыбнулась маленькой кобылке, опустив голову. — Я собираюсь искупать тебя в своей раковине, как я делала это с малышкой Бизи, когда у нее случались приступы. Когда она была маленькой, крошечной, щупленькой пегаской, ей было ужасно весело вырываться, но у нее не было должного контроля над мышцами.

— Кончено. Все кончено. — Слова Баттермилк были заглушены столом, на который она уткнулась лицом, и закрыла голову крыльями.

Напевая счастливую материнскую мелодию, Баттер Фадж подняла Эсмеральду с пола, взяв ее за загривок, и понесла к раковине, дабы жеребенок помылся, прежде чем идти с ними в кино. Тем временем сидящие за столом пытались прийти в себя. Копперквик и Мидж смотрели в свои тарелки, надеясь, что к ним вернется аппетит, подобно весенним птицам, возвращающимся с отдыха, а достоинству Баттермилк требовалось время, чтобы оправиться от дикого конфуза, нанесенного ей матерью.