Опасный роман лебедей

Глава 10

Гослинг не мог заставить себя посмотреть, как остальные начинают разбирать кипы газет. Он слышал клекот, хныканье, сопение и возмущенные фырканья. У него сжался живот, и он откинулся в кресле. Его уши напрягались и подергивались при каждом звуке. Единственной пони, которая не разбирала прессу, была Луна, и она все еще вела ожесточенную, жестокую войну за свое сознание.

Блюблад и Рейвен присоединились к ней, оба они просматривали заголовки настороженными, натренированными глазами. Найт Лайт держал на весу несколько газет, проверяя как передовицы, так и внутренние заметки. Шайнинг Армор был занят менее значимыми изданиями, теми, которые сообщали о вещах, явно не являющихся новостями.

— Скажите мне еще раз, почему у нас свободная пресса? — язвительно спросил Блюблад.

— Племянник! — Селестия окинула Блюблада суровым взглядом и неодобрительно покачала головой. — Свободная, неограниченная пресса — краеугольный камень прогрессивного общества.

Сузив глаза, Блюблад покачал головой в знак несогласия:

— Выдумки! Это не журналистика! Это не пресса! Я бы с радостью защитил настоящего журналиста, даже того, кто написал обо мне что-то ужасное, но это не новости! Это домыслы, это граничит с клеветой! Это чистый мусор! — Блюблад швырнул газету в тетю, и его брови сошлись в глубокие борозды — плодородное поле, засеянное семенами ярости. — Принцесса нашла новую игрушку для своей ванны, в то время как страну продолжают раздирать диссиденты, требующие равенства!

— О боже, — сказала Селестия, удерживая газету, которую бросил ей Блюблад. Она прочитала статью, ее глаза сузились, губы зашевелились, а на лице появилось выражение недоверия. — О боже, возможно, нам придется столкнуться с имиджевым кризисом.

— Резиновая уточка не является обнадеживающим символом правления, — пробормотала Рейвен, складывая одну газету и разворачивая другую. — Нам нужно как можно скорее отправить его в школу и создать у общественности впечатление, что его готовят к будущему.

— Пока ничего положительного, — покачал головой Найт Лайт. — Ни одного доброго слова. Это будет жестоко. Интересно, будет ли это так же плохо, как…

— Пресса узнает, что Флурри родилась аликорном, и обвиняет нас в том, что мы замышляем распространить гнет аликорнов на свободные племена? — Кейденс посмотрела на своего свекра, затем на тетю, а потом на Гослинга, который, казалось, был ошеломлен услышанным. Кейденс сделала паузу, и комната наполнилась шелестом газет. — Мы — осажденная семья. Мы ничего не можем сделать без гнусной реакции, обвинений или критики. Каждый наш поступок подвергается сомнению. Моя тетя нашла любовь, а пресса называет это национальным кризисом самого худшего свойства.

— Это очень плохо, — согласился Найт Лайт. — Конечно, можно что-то сделать, чтобы успокоить общественный гнев.

Кейденс протянула свекру газету:

— Эта вот требует, чтобы принцесса Селестия ушла в отставку из-за ее вопиющего преступления против пони Эквестрии.

Вздрогнув, Найт Лайт взял газету, но положил ее на стол, не читая. Он посмотрел на невестку, потом на сына и, посидев так, молча, с отсутствующим видом, перевел взгляд на Селестию.

Кейденс стиснула челюсти и на мгновение заскрипела зубами. Ее глаза сверкали от ярости:

— Утверждается, что принцесса Селестия обязана уделять Эквестрии все свое внимание… что она — общественное достояние… что она… она… — Кейденс начала брызгать слюной. Уголок ее глаза начал подергиваться, и способность к осмысленной речи покинула ее. Она глубоко вдохнула, ее грудь расширилась, она запрокинула голову и издала воинственный вой, от которого зазвенело все на столе.

— Похоже, сенсация века будет в утреннем выпуске, — сказала Рейвен, взглянув на Гослинга. — Это хорошо, так у нас будет больше времени на ликвидацию последствий. — Рейвен поправила очки. — Кейденс, дорогая, сделай глубокий успокаивающий вдох.

— Здесь говорится, что выбор Селестии был оскорбительным до крайности, — негромко сказал Блюблад, отбрасывая газету. — Автор высказал мнение, что королевские браки должны заключаться с высокопоставленными военными, как награда за их многолетнюю преданность и службу, ведь они заслужили право быть королевскими супругами. Отказ от них — это еще одно оскорбление общества, одно из многих, и автор предлагает привлечь принцессу Селестию к ответственности, чтобы она ответила за свое безразличие к тем, кто жертвует всем, что у них есть, чтобы служить ей. — Блюблад постучал копытом по газете. — У нас могут возникнуть проблемы, если это будет использовано для разжигания несогласия среди гвардейцев. Если это станет призывом к сплочению, у нас возникнут серьезные проблемы.

— Значит, после целой жизни службы награда заключается в том, чтобы трахнуть мою тетю? — Глаза Кейденс сузились, и она на некоторое время замолчала. Она сидела в кресле, завалившись набок, и немигающими глазами смотрела на газеты, разбросанные на столе. — Думаю, мне нужно подышать свежим воздухом… пожалуйста, извините меня.

— Думаю, я присоединюсь к вам, — сказал Найт Лайт, обращаясь к Кейденс. — Пойдем, Кейденс. Давай вместе прогуляемся по окрестностям.

Селестия откинула голову назад и посмотрела на Гослинга:

— Думаю, мне тоже нужно подышать воздухом. Рядовой Гослинг, не могли бы вы составить мне компанию?

Угрюмое выражение лица Гослинга исчезло, и его глаза засияли:

— Конечно. — Он покачал головой и поднялся со стула, чтобы пойти с Селестией. От волнения он споткнулся о собственные копыта, но исправился, издав самодовольное хихиканье. Он посмотрел на Кейденс, которая уходила вместе с Найт Лайтом, а затем на Селестию, которая с величественной грацией поднялась со своего кресла.

Покачав головой, Луна надула губы и сонно фыркнула:

— С каких это пор мы даем волю разгильдяям, бездельникам и проказникам? Раньше у нас были способы и средства борьбы с такими нарушителями спокойствия, которые досаждали нам. Теперь мы защищаем их и называем это гражданским долгом. Я не понимаю эту эру, совсем не понимаю.

Каждый раз, когда он смотрел на Селестию, у Гослинга замирало сердце. Маска исчезла, и она выглядела обеспокоенной. Она ничего не делала, чтобы скрыть свои эмоции. При каждом шаге ее крылья судорожно прижимались к бокам. Он видел, как под бархатистой, упругой шерстью подрагивают мышцы. Ее уши подергивались от каждого рваного вздоха, проносившегося через ее длинное горло. Она дымилась в прохладном ночном воздухе. Ранее, когда они шли вместе, Гослинг прозрел — Кантерлот был местом сосредоточения власти из-за наличия более прохладного воздуха. Селестия с ее огромными крыльями была склонна к перегреву, тем более во время стресса. Большая высота Кантерлота давала Селестии некоторое облегчение.

— Сейчас я чувствую себя очень виноватой…

Гослингу не понравился тон Селестии. Это его беспокоило. Он поднял голову, навострив уши, и забеспокоился о кобыле рядом с ним:

— Почему?

— Потому что я уничтожила все твои шансы на нормальную жизнь, — ответила Селестия, шагая, и ее копыта тяжело заскрежетали по камню при каждом шаге. — Если бы мы расстались прямо сейчас, любое подобие нормальной жизни для тебя осталось бы недостижимым. Что бы ты ни сделал, какое бы решение ни принял, твоя жизнь с этого момента навсегда изменится.

— Но мы не расстаемся. — Гослинг чуть приподнял голову, глаза его сузились. Его уши уловили слабые звуки чьих-то рыданий вдалеке. Он знал, кто рыдает, и знал, почему. Но прислушиваться было как-то неправильно, словно он вторгался в нечто личное, болезненное и приватное. Он надеялся, что Найт Лайт сможет как-то исправить ситуацию, но Гослинг не имел ни малейшего представления о том, как исправить подобное.

— Значит, все? — спросила Селестия низким голосом, который ничуть не скрывал ее горечи. — Ты будешь хорошим, верным солдатом, который слепо следует за своей принцессой, невзирая на последствия?

От горечи, гнева и разочарования Селестии у него заложило уши и защемило сердце. Гослинг кивнул головой, и копыта его отяжелели, когда он зашагал рядом с беспокойной кобылой, которую начинал любить:

— Ты сама сказала… Я не могу вернуться к тому, что было. Сейчас я никогда не смогу вернуться к нормальной жизни. Я не вижу другого выхода, кроме как идти вперед. Я останусь с тобой, что бы ни случилось.

— Тебе предстоит жизнь в бесконечной критике и презрении… жизнь в обвинениях… жизнь в том, что другие никогда не поверят, что ты достаточно хорош для кобылы, которую ты решил полюбить. — Селестия покачала головой, а ее обеспокоенные глаза посмотрели на Гослинга.

— Может, и так… — Гослинг пожал плечами и взъерошил крылья. — Это будет того стоить. — Его походка перешла в юношескую развязность, и он зашагал рядом с Селестией.

— И почему же ты так уверен в том, что это будет стоить того, мой маленький шаловливый пегас? — спросила Селестия, ее голос был одновременно напряженным и полным надежды.

— Я вижу это так, — ответил Гослинг, — что в конце дня, когда солнце сядет и твои обязанности закончатся, ты будешь в полном моем распоряжении. — Гослинг сделал драматическую паузу, выжидая, позволяя напряжению нарастать, и бросил на Селестию взгляд исподлобья. — А когда ты будешь предоставлена сама себе, я засуну голову тебе между бедер, и ты будешь выкрикивать мое имя так громко, что весь Кантерлот услышит. Пусть об этом пишут газеты. — Голос Гослинга гремел над крепостными стенами, и его юношескую самоуверенность невозможно было не заметить.

Селестия застыла на месте, едва не споткнувшись от резкой остановки. Белая аликорн покраснела всем телом, и в серебристом лунном свете ее лицо приобрело приторно-розовый оттенок. Ее рот открылся, но из него не вырвалось ни звука, а румянец на всем теле усилился.

Раздался звук "помф!", за которым последовал сверхзвуковой треск, когда крылья Селестии выстрелили вверх. Гослинг пригнулся, ударившись о настил и избежав возможного летального исхода, позорной смерти от баллистического крыла возбужденного аликорна.

Крылья Селестии затекли настолько, что она не могла даже обмахивать себя ветерком, чтобы охладиться. Она так и стояла, издавая приглушенные хныкающие звуки, пока Гослинг поднимался с каменной дорожки и начинал оттирать с себя пыль.

С других сторон каменных башен доносилось хихиканье и фырканье. Звуки рыданий исчезли, сменившись почти кобыльим хихиканьем, к которому присоединился грубый мужской смех.

Гослинг улыбнулся, чувствуя себя лучше, и тут по двору разнесся голос Кейденс:

— Рядовой Гослинг, вам лучше быть пони своего слова!

Чувствуя себя разгоряченной и взволнованной, Селестия смотрела, как Гослинг шагает прочь от нее, стуча копытами по камню центрального двора. Его движения заставляли ее тело реагировать, в каждом шаге чувствовалась юношеская бодрость. Она взглянула на Кейденс, которая выглядела опухшей и обеспокоенной, но улыбалась. Гослинг был бесстыдным, ужасным флиртуном, и за это Селестия была ему благодарна. Кейденс, воплощение любви, могла пострадать из-за своей любви, но и исцелиться от нее. Газеты ранили ее, но Гослинг успокоил ее взъерошенные перья.

Найт Лайт стоял неподалеку, на его мордочке все еще играло подобие улыбки.

Пока Селестия наблюдала за происходящим, Гослинг перепрыгнул через край фонтана и с плеском упал в воду. Совершенно не обращая внимания на правила, пегас стал резвиться в фонтане, топая по воде, намокая и ведя себя как птица в птичьей купальне.

Селестия сделала шаг вперед, не зная, что делать дальше. Существовали правила… драгоценные правила. Одно из них гласило, что нельзя играть в фонтане. Многие ученики получали порицание за то, что плескались в фонтане во внутреннем дворе.

— Гослинг, немедленно выйди из фонтана, — сказала Селестия, едва не подавившись смехом, пытаясь сохранить серьезное выражение лица. Она боролась с дрожащими губами, надеясь, что они не предадут ее. — Рядовой Гослинг, немедленно ко мне!

К ужасу Селестии, Гослинг издал воющий свист, продолжая купаться в фонтане, и бросил на нее дерзкий, вызывающий взгляд. Она топнула копытом, чтобы дать Гослингу понять, что настроена серьезно, а затем снова сказала:

— Гослинг, выходи из фонтана!

Она сделала несколько шагов вперед, теперь уже прикусив губу, чтобы сдержать смех, и наблюдала, как Гослинг смело и рискованно демонстрирует размах крыльев, показывая свои мокрые крылья, капли воды на которых сверкали в лунном свете, как крошечные бриллианты. Селестия едва не лишилась чувств, когда услышала, как Кейденс издала одобрительный резкий свист. Она решила позже оттащить Кейденс в сторону и поговорить с ней. Когда она приблизилась, голова Гослинга опустилась, и он опустил морду в воду. Когда он снова поднял голову, его щеки порозовели, а по пушистому мокрому подбородку стекали струйки воды.

Сердце Селестии подскочило к горлу:

— Рядовой Гослинг, вы не посмеете…

Гослинг моргнул и кивнул головой. Он смотрел на Селестию, возвышавшуюся над ним, и было слышно, как вода хлюпает у него во рту. Он вильнул хвостом и встал на жесткие ноги, демонстрируя дерзкое неповиновение, опустив одно промокшее ухо.

Селестия услышала за спиной хихиканье:

— Рядовой Гослинг, каким бы очаровательным ты ни был, не заставляй меня уничтожать тебя… — Слова Селестии затихли, когда струя воды ударила ей в лицо, и холод заставил ее замолчать. Она смотрела на маленького нахального жеребчика и наблюдала, как вода из его рта стекает по сжатым губам. По крайней мере, вода была прохладной и освежающей.

Ничего больше не говоря, Селестия рванулась вперед, перепрыгнула через край фонтана и с плеском приземлилась внутрь, собираясь сделать так, чтобы судьба рядового Гослинга стала всем уроком.