Опасный роман лебедей

Глава 3

---

— Мама…

Слит была такой же белой^[1], как и ее имя. Она была еще молода, но от забот и тревог на ее лице появилось измученное, усталое выражение. Принцесса Селестия — теперь она должна была быть Принцессой Селестией — терпеливо ждала, стоя неподалеку, пока Слит осматривала жеребчика, обнюхивала его и трогала крыльями.

— Слишком худой, — ворчала она, проводя передним краем крыла по шее Гослинга. Слит покачала головой. — Ты стал выше. — Белая пегаска по-матерински сделала шаг назад от сына, повернула голову и посмотрела на принцессу Селестию. — Что с ней? — Слит наклонила голову и прошептала Гослингу на ухо.

Глубоко вздохнув, Гослинг начал отвечать, но не смог. Он стоял и смотрел то на мать, то на принцессу Селестию, то оглядывал маленькую уютную комнату, в которой они стояли. Он не знал, что сказать матери в этой ситуации.

— У тебя какие-то неприятности? — спросила Слит, поднимая голову. В ее глазах появился яростный блеск, когда она взглянула на сына. — Ты вел себя как нашкодивший мальчишка? Гослинг, ответь мне! Что я тебе говорила о драках? Разве я не говорила тебе быть хорошим?

— Может быть, тебе лучше присесть, — предложила принцесса Селестия, протягивая крыло и жестом указывая на небольшой, но удобный диванчик, размер которого как раз подходил для маленьких пони.

— Наверное, будет лучше, если я узнаю, что происходит, — ответила Слит, бросив на принцессу Селестию дерзкий взгляд. — Может, гвардия и забрала моего сына, может, у них и есть его тело, но его сердце по-прежнему мое. Не забывай об этом.

Моргнув, принцесса Селестия поднялась во весь рост. Она стояла, удивляясь смелости Слит, и понимала, откуда у самого Гослинга взялась такая храбрость. Ей стало казаться, что Слит из тех бесстрашных матерей, которые могут вступить в схватку с мантикорой, если того потребует ситуация.

— Мать, все в порядке…

— Лжец, ты продолжаешь называть меня Матерью…

— Я слишком взрослый, чтобы называть тебя мамочкой, а говорить мама в присутствии принцессы Селестии как-то не очень правильно. — Гослинг бросил на маму умоляющий взгляд и покачал головой. — Послушай, это и так очень тяжело, а ты еще больше усложняешь ситуацию.

Слит отступила от сына на шаг, вдохнула, раздула грудь, расправила крылья, а затем одарила сына взглядом. Гослинг отшатнулся от матери и посмотрел на другую кобылу в комнате, его глаза умоляли о помощи.

— Слит, можно тебя на минутку…

Надутая пегаска обратила свой злобный взгляд на гораздо более крупного аликорна.

— Уделите мне немного времени, чтобы я могла поделиться с вами хорошими новостями. — Принцесса Селестия сделала глубокий, успокаивающий вдох. — Ваш сын объявил о своих намерениях в отношении меня. Мы ухаживаем друг за другом, и если все пройдет хорошо, ваш сын станет моим королевским консортом.

Уши Слит прижались к голове, но она по-прежнему держалась на прямых ногах и нахохлилась. Она несколько раз моргнула, обдумывая слова принцессы Селестии, и после нескольких медленных морганий повернула голову и посмотрела на своего сына. Увидев обнадеживающую улыбку Гослинга, она сдулась, надула губы и издала звук, похожий на отрыжку.

— Должна сказать, Слит, ваш сын произвел на меня впечатление, — сказала принцесса Селестия, пытаясь лестью успокоить мать Гослинга.

— Конечно, впечатлил, — ответила Слит, — я правильно его воспитала. — Она повернулась лицом к сыну. — Встань прямо! Не сутулься! Перестань выставлять меня в плохом свете! — Она потянулась и ткнула сына крылом. — Хватит выставлять ее в дурном свете!

Гослинг резко обернулся, а принцесса Селестия издала тихий смешок, который не смогла сдержать. Пока принцесса стояла и смотрела, Слит метнулась вперед и поцеловала сына в щеку.

— Ты молодец… я говорила тебе, что ты можешь добиться большего, чем та глупая кобылка, которая тебя обидела. Вот чего ты достоин, Гослинг. Ты заставил меня гордиться тобой. Я все время говорила тебе, что ты предназначен для чего-то большего. — Переполненная материнской любовью, Слит ударила сына головой — милым, ласковым ударом по черепу — отчего тот зашатался.

Принцессе Селестии не нужна была Кейденс, чтобы понять, что здесь есть любовь. Слит, дерзкая, вздорная кобыла, любила своего сына всецело и безоговорочно. Это была та самая любовь, которая укрепляла веру Селестии в мир, та самая добрая любовь, которая делает мир лучше. Она наслаждалась ею, наблюдая, как Слит трется щекой о шею сына, прижимается к нему, издавая при этом довольные фырканья и повизгивания.

Ободренная, она шагнула вперед, намереваясь получить свою долю ласки. Она опустила голову, подошла ближе, и тут, к ее удивлению, хотя она и ожидала этого, Слит обратила на нее свою материнскую ласку. У маленькой пегаски не было ни сомнений, ни страха, ни беспокойства по поводу того, что Селестия — принцесса; она ничего не скрывала. Закрыв глаза, Селестия позволила своим напряженным мышцам расслабиться, когда почувствовала, как мордочка Слит прижалась к ее мордочке. Давненько она не испытывала ничего подобного от своих маленьких пони.

Прикосновение было ободряющим, жизнеутверждающим, как чувство принятия, когда кого-то принимают в семейное стадо. Селестия вздрогнула, а затем заскулила, охваченная наплывом эмоций. Было ясно, что Слит ее одобрила. Она чувствовала, как в ее груди расцветает мягкое, знакомое, но почти забытое тепло. У нее была привязанность Кейденс, Шайнинга Армора, у нее была Твайлайт, у нее были те, кто ее любил, но все это было как-то иначе. Она не могла сказать, почему или как, но это было так. Что-то в этом было… материнское. Любовь без всяких оговорок.

Неужели она так долго была в изоляции, что эти чувства стали ей чужды?

Колени подкосились, и задняя часть тела Селестии приземлилась на пол с глухим хлюпаньем. Принцесса несколько раз фыркнула, пытаясь сдержать жгучие слезы, а затем одарила Слит и Гослинга своей самой лучшей и храброй улыбкой. Все было хорошо, пока Слит не притянула ее поближе, и тогда Селестия почувствовала, что ее грудь подрагивает. Был неловкий момент, когда одна очень маленькая пони пыталась утешить гораздо более крупную пони, размер пытался встать между ними, но Слит была решительной кобылой, которая никогда не уклонялась от вызова.

Слит обхватила одной передней ногой шею Селестии и сжала ее; так можно было снять боль. Ты выжимаешь ее. Ты обнимал, растирал, разминал, сжимал или, если нужно, бил головой. Так было принято у пегасов с незапамятных времен.

— Мне стало так одиноко, и Гослинг был очень добр ко мне, — призналась Селестия, всхлипывая. — Я обратилась за помощью к своей племяннице Кейденс, и она нашла мне Гослинга.

— Вот так, — ответила Слит успокаивающим голосом, — выпусти яд.

Гослинг, молчаливый, сидел с двумя самыми важными кобылами в его жизни, не зная, что делать, но понимая, что важно, чтобы он был рядом. От него этого ждали. Он понял, что у Селестии те же потребности, что и у любой другой пони, те же чувства, те же желания и стремления. Она истекала кровью, ей было больно, и она боялась вонючих подкрылок так же, как и он. Она была пони — факт, о котором многие забыли.

И когда ей было столько лет, у нее не было матери. О, у нее была мать, это точно, у Селестии был пупок, но матери Селестии больше не было рядом. Мать Гослинга могла стать матерью всего, что попадется ей под копыта, в том числе, похоже, и аликорнов, охваченных эмоциями.

— Я уже так привязалась к нему… он делает меня счастливой… он нарисовал для меня закат… — Сжав грудь, Селестия начала рыдать.

Гослинг увидел, как мать взглянула на него — взгляд был настолько напряженным, что у него перехватило дыхание. Он не был уверен, что она хотела сказать, но знал, что узнает об этом позже. Сейчас же его волновали другие вещи.

Селестия сдерживала рыдания достаточно долго, чтобы сказать:

— Я не знаю, что на меня нашло.

— В последнее время она очень эмоциональна, — сказал Гослинг своей матери.

— Я думаю, что для нее это большое, душераздирающее решение — снова полюбить, — ответила Слит. Протянув крыло, Слит подтолкнула сына, побуждая его подойти ближе.

Получилось нечто вроде трехстороннего объятия, очень интимный момент, и Селестия поняла, что ее охрана больше не нужна. Она была окружена теми, кто заботился о ней, чувствовала себя в безопасности, защищенной, теплой, и даже несмотря на слезы, она была счастлива. Она обнаружила, что может расслабиться. Она обнаружила, что может выпустить все наружу.

И она так и сделала.

---

Гослинг наблюдал, как его мать готовит чай. У нее были самые ловкие крылья, она обладала тонкой точностью и контролем, которые могли сравниться с телекинезом большинства единорогов. Подавать чай было одной из ее многочисленных обязанностей на протяжении всей жизни, и теперь она могла делать это, даже не задумываясь.

Через стол от него сидела Селестия, с красными глазами, но улыбалась. Он волновался за нее, и это было тихое, сдержанное беспокойство. Ничего не говоря, он протянул крыло и погладил Селестию по шее, все еще испытывая ноющее чувство беспокойства по поводу того, разрешено ли ему прикасаться к ней. Она подняла голову от его прикосновения, ее глаза засияли, а уши встали прямо.

Улыбаясь, Гослинг ободряюще кивнул ей.

— Как я вижу, у нас с тобой много общего, — сказала Слит Селестии, когда та начала накрывать на стол. — Я тут подумала, и мы с тобой на одном облаке.

— Прости, Слит, но я не понимаю. — Селестия покачала головой и в замешательстве вздернула одну бровь. Она схватила печенье, когда тарелка была поставлена на стол, и запихнула его в рот, даже не потрудившись посмотреть, что это за печенье.

— Мы матери-одиночки, — сказала Слит, как будто это все объясняло. Она сделала паузу и посмотрела на Селестию, которая с пустым выражением лица жевала свое морковное овсяное печенье. — Ты не видишь этого, да?

Помедлив с ответом, Селестия снова покачала головой.

— Ты и я, мы — матери-одиночки. Мы волнуемся, переживаем, до поздней ночи беспокоимся о том, что любим. У меня есть Гослинг… у тебя… у тебя есть вся Эквестрия. Мы не доверяем никому другому свою работу. Нам нужно растить жеребят… и мы не надеемся на компетентную помощь. Мы несем эту задачу на своих плечах, потому что знаем, что она должна быть выполнена и выполнена правильно.

Ловким, быстрым движением Слит поставил на стол чайник с чашками и блюдцами. За ним последовала сахарница, затем маленький серебряный кувшинчик для сливок, несколько ложек и тарелка с маленькими пирожными.

Слит перевела свой жесткий взгляд на сына:

— Она доверяет тебе своих жеребят. Не испорти все. — Слит ткнула сына крылом. — Не испорти. Я серьезно. Помоги мне, после всех трудов и слез, которые я пролила, чтобы вырастить тебя правильно, тебе лучше не облажаться. Она просит тебя помочь ей заботиться о жеребятах… о том, что она любит… о том, ради чего она существует. — Слит моргнула и вытерла глаза. — Вот почему я так и не вышла замуж. Я не могла найти пони, которому доверяла бы настолько, чтобы он взялся за твое воспитание. Я просто делала это сама, потому что хотела, чтобы все было сделано правильно. — Пегаска-мать начала фыркать и, выпустив мощный фырк, отвернулась от стола.

— Кажется, я понимаю, — сказала Селестия, обращаясь к Слит.

— Мы так зациклены на своей работе… мы так упорно добиваемся, чтобы все было сделано правильно, и в итоге остаемся одни, — напряженным голосом ответила Слит, стоя спиной к сыну. Она несколько раз фыркнула, и ее уши зашевелились.

— Мама, я…

— Не испорти все!

Уши Гослинга прижались к его лицу:

— Да, мама, я все сделаю правильно.

— Я знаю, что сделаешь, — ответила Слит, — потому что я правильно тебя воспитала.

Переведя взгляд с жеребчика на кобылу, а затем обратно на жеребчика, к которому она испытывала все большую привязанность, Селестия взяла еще одно печенье и запихнула его в рот. Она наблюдала, как Слит обернулась, и увидела, что в льдисто-голубых глазах Слит блестят слезы.

— Мама, нам нужно многое обсудить, — сказал Гослинг, жестом приглашая Слит сесть рядом с ним. — Нам нужно многое уладить…

— Например? — спросила Слит, радуясь смене темы. Она забралась в богато украшенное деревянное кресло, села и устроилась поудобнее.

— Ну, например, что делать с тобой, — ответил Гослинг, — когда мы объявим о наших отношениях, разразится буря эпических масштабов. Я не хочу, чтобы тебя преследовала пресса. Я хочу, чтобы ты была в безопасности и оставалась в покое. К тебе будет приставлена охрана…

— Что? — Слит моргнула и покачала головой.

— У меня есть идея получше. — Селестия слизала крошки печенья со своей мордочки. — Почему бы тебе не перебраться сюда и не остаться с нами?

— Ну, я не знаю…

— Мама, ты не работаешь, я посылаю домой свою зарплату, чтобы ты не нуждалась. Тебя ничто не держит в этой крошечной, тесной квартирке.

— Гослинг, дорогой, я должна признаться, я взяла подработку…

— Мама!

— Мне стало скучно, — сказала Слит, пытаясь успокоить сына.

Гослинг зашипел, его уши затряслись, а глаза сузились, когда он закипал от гнева:

— Послушай, я много работаю, чтобы тебе не приходилось работать. После всего, что ты для меня сделала, это меньшее, что я могу сделать… И ты нашла работу на полставки? Мама… я… даже не знаю, что тебе сейчас сказать.

— Мне стало скучно, мой маленький гадкий утенок, — извиняющимся тоном сказал Слит.

Закатив глаза, Гослинг в отчаянии покачал головой.

— Слит, переезжай к нам. Я помогу тебе найти полезную работу в замке, способ скоротать время, но ничего слишком напряженного, чтобы Гослинг мог выполнять свои обязанности без тревоги и беспокойства.

— Но она уже так много сделала… Я хочу…

— Ты хочешь, чтобы твоя мать умерла от скуки? — спросила Селестия.

Фыркнув от поражения, Гослинг откинулся в кресле и, сложив передние ноги на груди, окинул мать угрюмым взглядом:

— Нет. — Он снова фыркнул. — Нет, я не хочу, чтобы ей было скучно. Я просто хочу, чтобы у нее была приятная, легкая жизнь. Она это заслужила.

— Слит, переезжай к нам, пожалуйста… Я бы так хотела узнать тебя получше. — Голос Селестии был терпеливым, добрым и просящим.

— Ну, мне скучно и немного тоскливо дома. Если я не работаю, то проверяю почтовый ящик и надеюсь, что мне пришло письмо от Госси.

Услышав свое прозвище, Гослинг смущенно поморщился.

— Наверное, я приду и останусь, — сказал Слит, — вам обоим нужен кто-то, кто присмотрит за вами. Гослингу понадобится моя помощь, а тебе, — Слит указала копытом на Селестию, — еще необходимо разобраться в себе. Мы понимаем друг друга, и я могу тебе помочь.

Гослинг сглотнул, посмотрел на мать, потом на Селестию и почувствовал, как по его шее скатились капельки пота. В животе у него забурчало, а горло сжалось. Он не был уверен в том, что чувствует, когда его мать здесь. Она должна была быть… полезной.

В пруду появился еще один лебедь.