Сказки служивого Воя

Часть 14 Прорыв

Наступало утро нового дня. Солнечное светило послушно воле принцессы Селестии занимало свое законное место на небосводе.

На окраине Понивилля в домике, окруженном скворечниками и кормушками, Флаттершай мило посапывала в кроватке. Тем не менее, сон, повинуясь приходу света, нехотя стал уходить, уносясь следом за ночью вместе с тревогой и страхом, оставляя сознание канареечной пегасочки в блаженном покое. Флаттершай слегка поежилась на кровати, но потом открыла глаза и тихонько выпорхнула из неё, как бабочка с цветка, ещё секунда и грациозная пегасочка уже застелила и заправила кровать. Со стороны могло показаться, что эта милая и застенчивая пони стесняется даже своего отражения, но, тем не менее, после сна, как любая юная особа, считала необходимым провести определенное время перед зеркалом, вероятно, скорее из искреннего чувства внутреннего удовлетворения от приведенной в порядок шкурки и расчесанной гривы. Флаттершай направилась к лестнице на первый этаж, как вдруг на глаза ей попалась выбитая дверь, аккуратно стоящая у стены. В голове канареечной пегасочки сразу всплыл вчерашний вечер и… пегас Копьё! «Интересно, как он?» — задавалась внутренним вопросом поняша-скромняша, спускаясь на первый этаж.

На зеленой кушетке всё ещё спал, лежа на животе, вороной жеребец-пегас в черном долгополом мундире с тугой марлевой повязкой на голове. Лишь приблизившись, Флаттершай заметила, что на мордочке бравого воя мирно сопит кролик Энджел. Этот вид умилил пегасочку, поэтому она тихонько, чтобы не разбудить, вышла на улицу и направилась проверять кормушки. На улице стояла теплая погода, всё постепенно оживало и пробуждалось. Несомненно, Флаттершай нравилось каждый день лицезреть это торжество жизни ведь именно в такие моменты можно по-настоящему ощутить всю красоту и многоцветность жизни, её неповторимость и хрупкость.

Розовогривая скромняша проделывала эту работу каждый день, в завершении такого планового обхода она, как правило, возвращалась в свой домик, где рассыпала корм по мискам для животных. Флаттершай тихо вошла и услышала небольшую возню на втором этаже и резкий удар, заставивший желтую пони слегка скукожиться. Тут на лестнице послышались шаги, навстречу пегасочке спустился хорунжий Копьё.

— Доброе утро, Флаттершай.

— И вам.

— Извините, я там дверь починил.

— Хорошо, — еле слышно ответила застенчивая пегаска, водя взглядом по полу.

— Хочу ещё раз сказать спасибо, что приютили… — жеребец стал теряться в словах, — и за помощь тоже спасибо, чувствую себя гораздо лучше.

— Хорошо.

— Я, пожалуй, пойду, то есть полечу.

С этими словами хорунжий Копьё, аккуратно обойдя кобылку, проследовал к выходу, не забыв прихватить белую шапку, войлочный плащ и, разумеется, своё оружие.

В голове Флаттершай, как будто начинал разыгрываться ураган. Ей хотелось что-нибудь сказать или ответить, но все слова закручивались в клубок, превращаясь в бессмыслицу. — Подожди…те, я… позволь…те мне осмотреть вашу рану, — наконец вымолвила пегасочка всё ещё нерешительным голосом.

— А! Да, конечно. Вот, пожалуйста, — проговорил вороной жеребец, повернувшись к хозяйке дома и присев на пол.

Пока пегасочка, зависнув в воздухе на своих изящных крылышках, снимая старую марлевую повязку, хорунжий не спускал глаз с её длинной розовой челки. Флаттершай невзначай поймала взгляд пегаса, тёплый, пронзительный, добрый, с каждой секундой в ней, как будто натягивалась невидимая струна.

— Ой! — проговорила пегасочка, выронив бинт, заметно напрягшись, она закрыла копытцами мордочку, как будто уронила не бинт, а разбила любимую мамину вазу, и сейчас её будут ругать за безкопытность. Нервничая, Флаттершай бросилась поднимать упавший марлевый рулончик, в этот момент хорунжий Копьё уже наклонил к нему голову, чтобы помочь. Мгновение и носики пегасов легонько соприкоснулись, Флаттершай и Копьё, не сводя друг с друга глаз поднялись с пола. Расстояние, разделяющее пегасов, было настолько ничтожным, что могло показаться, будто еле слышное сердцебиение розовогривой скромницы слилось с сердцебиением черногривого воя. Время как будто остановилось, оба боялись моргнуть или пошевелиться, хорунжий был буквально зачарован. Затем пегасочка, как пушинка, начала нерешительно приближаться. Вороной пегас, подался слегка вперед и вот уже её бирюзовые глаза-самоцветы совсем близко с его голубыми. Ещё секунда и…

— ТОВАРИЩ ХОРУНЖИЙ, — проговорил громким голосом вой-пегас, буквально распахнув дверь,

Флаттершай моментально залилась краской и, резко мотнув головой, слегка задев гривой мордочку вороного жеребца, в мгновение ока упорхнула на второй этаж, захлопнув дверь. Поняв, что пришел не вовремя, вой-пегас начал ретироваться, выговорив нечто вроде извинения: «Там вас… это… я снаружи подожду».

Товарищ офицер остался приходить в себя один, почти один, на кушетке сидел Энджел с ехидной улыбкой, сверля жеребца взглядом. Накинув бурку и надев шапку, пегас прошел к двери, как вдруг заметил стоящий в вазе около двери букет. «Знакомые цветы! -мелькнула мысль в голове. — Не может быть! Да, нет, точно, они, те самые цветы, что мне пришлось купить, а потом при «тактическом отступлении» оставить! Она… она их сохранила». Осознание этого факта снова вернули добрую улыбку на мордочку пегаса и он, приоткрыв дверь, вышел.

— Сотник Баян приказал мне вас найти и сообщить чтоб вы срочно прибыли в лагерь.

— Бовгун, ты как меня вообще нашел? — спросил вороной пегас у подчиненного.

Урядник Бовгун имел темно-синюю шкуру и не совсем атлетическое телосложение, выдающее в нем жеребца, любящего злоупотребить пшеничным квасом, поэтому был довольно неуклюж, но при этом в драке мог в одиночку уложить пятерых грифонов. Тем не менее, этот добродушный толстяк имел ещё одну способность — это появляться в самый неподходящий момент.

— Там дракон на лугу подле леса дохлый валяется, а от него кровавый след стелется прямо к этому домику, откуда мы, ну вы сами знаете. — слегка растеряно закончил урядник.

— Да, знаю. За мной! — приказал Копьё, и пегасы поднялись в небо, взяв путь вдоль линии леса.

— Куда мы?

— Прибраться надо! — коротко ответил хорунжий Копьё и краем глаза глянул на медленно теряющийся вдали силуэт домика Флаттершай, на секунду ему даже показалось, что застенчивая пегасочка вышла на крыльцо и провожает его взглядом.

За дверью второго этажа, переводя дыхание от смущения, Флаттершай вновь обуял ураган чувств и эмоций. «Что же я делаю?» — носилась мысль в голове юной пегаски, «Он ведь такой, такой, Ой. Флаттершай, неужели ты… ты… влюбилась?» — последнее слово подействовало как обезболивающее, привнеся некоторую лёгкость и покой, поэтому канареечная пегасочка повторяла его снова и снова, пока ураган в её голове и сердце не улегся до легкого бриза.

— Да, Флаттершай. Ты влюбилась! — посмотрев на своё красное от смущения личико в зеркале, проговорила пони.

Твайлайт Спаркл сидела перед открытой книгой, изредка отвлекаясь, чтобы сделать пометку в свитке. Спайк, вооружившись метелкой и совком, подметал пол. Внезапно дверь потихоньку заскрипела, и внутрь вошел посетитель.

— Здравствуйте! — раздался голос.

Твайлайт и Спайк разом обернулись, уставившись на гостя. Последовало минутное молчание, после, которого работница библиотеки спокойным голосом обратилась к дракончику:

— Спайк, а ты не мог бы отнести Рарити одну книгу?

— Конечно! — ответил дракончик, и подхватив книгу, не торопясь, вышел из библиотеки.

— Могу вам чем-нибудь помочь, товарищ сотник? — спросила Твайлайт уже официальным голосом.

— Нет, я пришел, чтобы… извиниться. — начал Баян, неуверенно преподнеся букет ромашек. Но через секунду его речь была прервана единорожкой, которая, отвернувшись вновь к книге, начала агрессивно нападать на визитера.

— За что? За то, что пригласил на свидание и не пришел? За то, что разбил мне сердце? За то, что воспользовался моим доверием и открытостью? За то, что забыл меня? За то, что ты… ты… — Твайлайт всё больше распалялась и уже её голос ни имел ничего общего с умеренным и спокойным начальным. Наконец она обернулась и, злобно смотря на жеребца, всё ещё стоящего в дверях, начала медленно приближаться. — Я даже не могу подобрать достойное для твоего определения слово. Я… ненавижу тебя!

— Прости меня… — единственное, что мог вымолвить жеребец, внешне стараясь сохранить холоднокровие.

— За что?

— Что я всё ещё жив, — еле слышно проговорил единорог, слегка наклонив голову.

— Я никогда тебя не прощу. Понял! — в этот момент букет ромашек, охваченный фиолетовой магической аурой, с размаху хлыстнул жеребца по морде. — Такие, как ты, вообще не должны жить на свете! — выкрикнула Твайлайт, глядя жеребцу в глаза.

Сотник Баян понуро стоял перед Твайлайт Спаркл переваривая брошенное ему в упрек.

— Я же тебе говорила, сотник, что ты никому не нужен? — раздался насмешливый голос, и в этот момент стены дерева дома полыхнули зеленным пламенем. Около Твайлайт из зеленой вспышки появился до боли знакомый чёрный силуэт кобылицы с болотного цвета длинной гривой и кривым рогом. Хитиновый панцирь, мушиные крылья, дырявые копыта, клыки и эта презрительно-торжествующая ухмылка сомнений не оставалось.

— Посмотри на себя! Разве могут быть сомнения, в том, что тебя никто не любит и никогда не полюбит! — торжествующе проговорила Кризалис, разразившись смехом.

Баян почувствовал, как твердая поверхность начинает уходить из-под его задних копыт, и он начинает сползать в пропасть заполненную зеленым пламенем. Единорог пытался вскарабкаться, но всё было бесполезно, и вот уже перед ним, держащимся на передних копытах, возникает Твайлайт Спаркл и, глянув холодными фиолетовыми глазами, говорит: «Умри, неудачник!». Последняя опора растворилась под передними копытами единорога, и Баян устремляется камнем вниз навстречу зеленым языкам пламени.

— Баян, проснись! — разнесся эхом голос.

Сотник открыл глаза: перед ним завис в воздухе хорунжий Копьё.

— Что случилось?

— С четырнадцатого секрета донесли, что крупный летучий отряд противника движется по направлению к Понивиллю, — отрапортовал пегас, ткнув в карту, лежащую на столе кончиком крыла.

Недолго думая, сотник вышел из-за стола и вместе с хорунжим проследовал из палатки, попутно расспрашивая пегаса о деталях.

— Количество?

— Дозорные сообщают о трех драконах при пятистах грифонов.

— Сколько?

— Минут сорок — край!

— Отправь гонца к полковнику.

— Есть! — отсалютовав Копьё, взмыл вверх к засевшим на облаках своим.

Сотник Баян стал мысленно складывать логический пазл. Времени ждать подкрепления нет, ещё каких-то полчаса и вся эта орда растворится в лесу, сколько крови мы прольем, чтобы его зачистить, а если они с ходу прорвутся к городу, то, вероятнее всего, сразу же вырежут «элементы гармонии», а потом и оставшихся в городе жителей в целях устрашения. Их надо остановить или хотя бы задержать. Прозвучала команда: «Сотня, к бою!» — после которой лагерь стал напоминать разворошенное осиное гнездо. Доли секунды — и строй воев был готов к выходу. Проскакав в голову колонны, Баян скомандовал: «За мной», и вечернее спокойствие порвал стук сотен копыт, мчащихся навстречу врагам. Через лес и сквозь туман пегасы для маскировки скакали в едином строю с единорогами. Полчаса и вои прибыли на место, невысокая открытая опушка, край леса, весь городок как поднос на скатерти, но в этом месте жизни уже не было примолкли птицы, стих ветер. Сотник вывел колонну из леса на открытую местность, небольшую опушку, зажатую между двумя невысокими скалами. В их сторону уже смотрели, оскалив пасти, драконы, хвост которых прикрывала туча грифонов. На минуту вся эта процессия зависла на месте.

— СТРЕЛКИ, СТАНОВИСЬ! — скомандовал Баян, и единороги перестроились в две линии, живой черной стеной заслоняя собой лес и раскинувшийся за ним Понивилль.

Пять сотен вооруженных и злых грифонов плюс три полновесных дракона — эта сила, с которой можно штурмовать Кантерлот, не то чтобы какой-то провинциальный городок. Во главе этого интернационала смерти не последний из полководцев – грифонов, полковник Гловер, ранее служивший королю Грифонии пока очередная волна смуты вновь не захлестнула страну, после чего Гловер огнем и кровью принялся выжигать своих бывших товарищей и сторонников короля. Однако после провала мятежа бежал на приграничные земли, где пополнил ряды наемниками и летал убивать уже за деньги. Известно, что Гловер ничего так не любил, как войну и ненавидел, как пони. В общем нормальный палач.

Массивный серый грифон в черной стеганой кожаной куртке с серебряными наплечниками раздраженно вглядывался в возникшую на пути черную стену:

— Гранд! — взревел командир, после чего к нему приблизился другой грифон кофейного цвета с темными, почти черными перьями, торчащими из-под шлема на голове, и такими же черными крыльями.

— Что сделать, господин бригадный генерал?

— Что сделать? — проговорил сквозь оскал Гловер. — Вон тех козлов мне сделай, только так, чтобы всех!

— Понял!

Вновь раздался грифоний крик, и две сотни, выдвинувшись вперед, бросились в атаку.

 — ГОТОВСЬ, — скомандовал сотник, после чего единороги вытянули головы вперёд, — ВСПЫШКА, — на кончиках рога стала скапливаться и искрить магия, готовая в любую секунду ударить прямой наводкой, — ОГОНЬ!

Залп сходу порвал тишину, за ним другой, потом третий. Сбитые грифоны по инерции отлетая назад, а затем падали, как спелые яблоки на землю. Вспышки следовали одна за одной, вскоре к грифонам пришло горькое осознание того, что атака захлебнулась и с ходу прорваться сквозь линию им не удастся. Оставшиеся в живых повернули назад.

Бригадный генерал Гловер спокойно наблюдал, как поредевшие ряды грифонов возвращаются после неудачной атаки. Последним к нему приблизился стыдливо прячущий взгляд Гранд.

— Ну что, герой, сделал?

— Виноват! — только и успел сказать Гранд, как получил удар крылом наотмашь от бригадного генерала.

— Ты ещё смеешь оправдываться! Из-за тебя теперь придется бросить в атаку драконов, а они нам были необходимы, чтобы поджечь город, если надо огненной стеной прикрыть наш отход от преследования Селестии и её стражи.

Вновь раздался грифоний боевой крик. На этот раз в бой рванули драконы, выпустив предварительно по обороняющимся огненные сгустки продолговатой формы, напоминающие со стороны куриные яйца.

Сотник отдал команду: «ЩИТ!» после чего перед строем поднялось защитное поле, образовавшее полусферу. Грянул первый взрыв, за ним второй, после гул от врезающихся в землю огненных шаров казался непрерывным. Щит защищал от огня, но психологический эффект был куда сильней, вои-единороги лишь плотнее смыкали строй, прижав уши к голове. Баян стоял спокойно с левого края, никак не реагируя на огненный смерч бушующий по ту сторону.

Драконы спустились и, зависнув на расстоянии в 20−30 хвостов, топили в огне обороняющихся.

«Пора!» — пронеслась мысль в голове сотника. Баян оглядел своих бойцов, сейчас им всем вместе предстоит принять смертный бой, сойтись с превосходящим противником грудь на грудь возможно в последний раз. Если судьба, то что же, простите все кого я знал!

Щит уже стал черным от дыма и гари, как вдруг он одним рывком распахивается и из крон позади стоящих деревьев с оглушительным «Ура» на драконов высыпает, ощетинившийся пиками, строй пегасов, ведомых в бой хорунжим Копьё. В этот момент сотник дает команду: «АЙДА!» и у каждого единорога в строю появляется по паре ярко-красных крыльев феникса, искрящие по краям. Вои-единороги подхватывают атаку и ударяют уже снизу, отсекая грифонов. Крылья воев-пегасов также вспыхивают магическим пламенем, и вместе это напоминает рой разъяренных светлячков, напавших на ворон.

Драконы выдохлись и уже не могли подавить врага огнем. Первый дракон не успел среагировать, как получив оглушающий удар и пикой под ребро, повалился с десятиметровой высоты на землю. Второго настиг отряд вахмистра Петли, буквально искромсав в воздухе остро наточенными накопытными лезвиями, ещё одним изобретением воев, которое изначально применялось крестьянами для разрыхления почвы. Но, в условиях контактного боя, в небе были хороши все средства, и именно блестящие, наточенные накопытники воев веками приводили врагов в ужас. Один хорошо поставленный удар рассекал любую броню и оставлял после себя очень глубокую и рваную рану.

В это время вои единороги завязали драку с грифонами, балансируя в воздухе на огненных крыльях, выпуская короткие пучки магии в упор и разя врагов копытами. Сотник Баян схватился сразу с тремя грифонами. Первый попытался нанести удар секирой, но был встречен выстрелом. Второй с лёта хотел пронзить багрового единорога пикой, но Баяну удалось увернуться от удара и, пропустив противника вперед, лягнуть его по макушке. Настал черед и третьего грифона Гранда, вооруженного двумя кривыми саблями. Первые его удары скользнули мимо, так же, как и выстрел единорога не попал по грифону. Расстояние между соперниками сократилось, и вот уже они бьются нос к клюву, теснота. Только сейчас Баян заметил «оригинальные украшения» противника — продетые на бечевке зеленные, фиолетовые, синие, желтые, серые, белые и других расцветок рога единорогов, символ охотников за головами. Сотнику удаётся выбить оружие из когтистых лап грифона, но Гранд не сдаётся, он бросается на офицера и впивается когтями жеребцу в грудь.

Баян еле сдержался, чтобы не закричать от резкой острой боли.

— Скажи, прощай, офицер! — ухмыляясь, процедил грифон, протягивая вторую лапу к горлу единорога.

— Прощай, птичка! — выдавил сотник Баян, улыбнувшись железной челюстью, как из его рога в грифона ударил электрический разряд, от которого у последнего перья встали дыбом.

Гранд, замертво, рухнул на землю, издав последний вздох, а Баян с кровоточащей раной снова нырнул в бой.

Кольцо чувствовал себя как дома. Стрелял редко, но метко, бил раз, но наверняка. Ловко зажимал грифонов в захвате и буквально ломал как щепку.

«Ура! Мы ломим!» — послышался чей-то крик. Оставшиеся грифоны в панике начинают хаотичное отступление, но третий дракон, всё это время, отбивавшийся от воев-пегасов старавшихся почесать его копьями и накопытниками, предпринимает решительную попытку прорыва. Резкий выпад жилистым чешуйчатым телом — и дракон на всех парах рванулся сквозь линию пегасов к городу. Заметив, что раненый ящер рвется к городу, хорунжий приказывает воям переключиться на преследование и истребление всё ещё внушительных сил неприятеля. Сам, взяв с собой в помощь лишь урядника Бовгуна, бросился вслед за подранком, потому что загнанный, разъяренный дракон способен на всё ибо терять ему уже нечего.

Тихий вечер. Молодая серая пегасочка с золотисто-желтой гривой, и оригинальной отметиной в виде нескольких пузырьков шла по практически пустой улице, ведя рядышком маленькую единорожку с довольно грустной мордашкой.

— Мам, а почему папа не живет с нами, как в других семьях? — немного стесняясь, задала вопрос единорожка. Пегасочка остановилась и немного растерянно глянула на дочь слегка косыми глазами медового цвета.

— Ну, понимаешь, милая, у папы… очень ответственная миссия. Да, и он… — на последней фразе дочь оборвала серую пегаску, сказав: «Мам, В школе говорят, что папа нас бросил и ушел в другую… нормальную семью. А… мы ему не нужны. Это… это ведь неправда? Неправда, скажи, мам?» — закончив фразу, единорожка уткнулась матери в грудь и еле слышно начала плакать. Серая пегасочка ласкова, обняла единорожку и легонько погладила её крылышком по спине.

— Динки, — обратилась пегасочка к малютке, — не плачь, мама с тобой, я никогда тебя не брошу, всё будет хорошо!

— Мам.

— Что родная?

— Я тебя люблю!

Теперь слезки стали наворачиваться на желтенькие глазки пегасочки, она хотела ответить дочке, но раздался грохот. Пони обернулись и увидели, что улицу перегородил собой огромного размера крылатый ящер с горящими красными глазами и кровоточащими ранами по всему телу. Дракон чуть замешкался, но увидев перед собой двух пони, издал протяжный крик и выпустил из пасти огненное пламя.

Ещё секунда и кобылки обратятся в пепел. Мать сильнее прижала единорожку к себе крыльями и копытами, в надежде защитить напуганную малютку. Крепко зажмурила глаза и прокричала, как в последний раз слова: «Динки, мама тебя любит!» Резко жар от пламени остановила какая-то черная тень. Началась гнетущая тишина. В голове взбудоражено носился вопрос: «Мы уже умерли?» Дракон вновь подал голос, но уже предсмертный прежде чем удариться головой о землю и уснуть навсегда с копьём в шее.

Пегасочка открыла оба глаза и искоса увидела, что от огня их собой закрыл темно-синий жеребец — пегас в черном мундире. Внезапно жеребец отпустил крылья и без сознания начал сползать на землю. Но тут его аккуратно подхватил второй пегас вороной масти в белой шапке заломанной на затылок.

— Дёрпи, вы не ранены? — спросил хорунжий Копьё у пегасочки всё еще прижимавшую маленькую единорожку к груди, на что пегаска лишь еле покачала головой из стороны в сторону, смахнув слезы из глаз светлым хвостом.

Дерпи была потрясена увиденным вокруг места, где они сидели, была выжженная земля, ещё источавшая пар от огня. Увидела она и их спасителя, которого вороной пегас уже взвалив на свою спину, взмыл в небо, приговаривая на ему на ухо: «Терпи, браток, бывало и пострашнее, щас до больницы, будешь как новенький!» В мгновение ока вороной пегас скрылся из виду, а на стремительно уходящей в ночь улице осталась лишь спасенная Дёрпи с дочкой.